Я оказалась в книге на середине двести тридцать первой страницы. Джонни, второй главный герой книги, сын фермера и хозяин Тени, через несколько дней пойдет к ветеринару проверять овчарке зрение, так что краткая рекогносцировка на местности не помешает. Если мне удастся убедить ветеринара подменить собак, а не заставить в приказном порядке — тем лучше. Я очутилась в городе, представлявшем собой идиллическую смесь Уорикшира и Дейлса образца сороковых годов. Повсюду зеленая трава, выставочный скот, покрытые желтым лишайником каменные стены, солнце и здоровые, улыбающиеся люди. Лошади тянули телеги, тяжело груженные сеном, по главной улице изредка проползали блестящие машины. На подоконниках остывали пироги, дети гоняли обруч и играли с жестяными паровозиками. В воздухе стоял запах свежескошенной травы, чистого белья и выпечки. Это был мир плотных ужинов с чаем, вкусных бисквитов, отсутствия преступлений, вечного лета и беспредельного здоровья. Думаю, тут было бы приятно пожить — с недельку, не больше.
      Мне кивнула прохожая.
      — Прекрасный денек! — вежливо сказала она.
      — Да, — ответила я. — Не могли бы вы…
      — Видать, дождик собирается?
      Я посмотрела вверх на тянущиеся к горизонту маленькие пухлые облачка.
      — Мне так не кажется, — начала было я, — но не могли бы вы…
      — Что ж, до свидания! — вежливо сказала женщина и ушла.
      Я нашла тихий переулок и привязала собаку к водосточной трубе: незачем несколько часов таскать пса за собой по всему городу. Я осторожно двинулась по улице мимо семейной мясной лавки, кафе и кондитерской, которая торговала только тянучками, круглыми леденцами, имбирным лимонадом и лакричными конфетами. Чуть дальше я обнаружила газетный киоск и почту — два в одном. Внешняя стена маленького домика была щедро украшена глянцевыми вывесками, рекламирующими шоколад Фрая, крахмал Колмана, тоник Уинкарниса, овалтин и печенье «Лайонс». Маленькая табличка сообщала, что я могу воспользоваться телефоном, а стеллаж с открытками стоял на мостовой рядом с коробками со свежими овощами. Также на стеллаже лежали газеты, передовицы которых отражали политику предвоенного мира книги: «Британия в десятый раз проголосовала за любимую империю», — гласила одна. «Иностранцам нельзя доверять, как показывают исследования», — предостерегала другая. Третья рассказывала: «"Круто" — новое словечко, подхваченное всей нацией».
      Я отослала отцу Джонни чек с письмом, в котором говорилось, что это уплата старого долга. Почти сразу же на велосипеде подъехал почтальон, с великим почтением забрал письмо — единственное в ящике, как я заметила, — и отнес его на почту, откуда донеслись восторженные крики. Похоже, в «Тени» бывает не так много писем. Я немного постояла перед почтой, посмотрела, как снуют по своим делам горожане. Вдруг одна из ломовых лошадей решила навалить кучу навоза прямо посреди улицы. В мгновение ока прибежал местный житель с ведром и лопатой и убрал неприятный предмет. Я еще немного поглазела по сторонам, а потом отправилась разыскивать местных аукционистов.
 
      — Так что давайте сразу же расставим точки над «i», — сказал аукционист, крепкий и неулыбчивый мужчина с моноклем в глазу. — Вы хотите купить свиней по тройной цене? Почему?
      — Не чьих-нибудь свиней, — устало ответила я. Вот уже полчаса я безуспешно пыталась объяснить ему, что мне требуется. — Я хочу купить свиней отца Джонни.
      — И речи быть не может, — проговорил аукционист, вставая и подходя к окну.
      Судя по дорожке от его кресла до подоконника, вытоптанной в ковре аж до самых половиц, он часто прогуливался этим маршрутом. Имелась еще одна дорожка, от дверей до бокового столика, но я не могла понять, кто ее протоптал. Судя по ограниченности этого персонажа, аукционист являлся всего лишь генератом класса С9. Это объясняло, почему так трудно было убедить его изменить хоть что-нибудь.
      — Тут все идет по однажды заведенному порядку, — добавил аукционист, — и мы не очень любим перемены.
      Он подошел к столу, повернулся ко мне и погрозил пальцем.
      — И поверьте, если вы попробуете устроить что-нибудь на аукционе, я аннулирую вашу ставку.
      Мы уставились друг на друга. Мой план не срабатывал.
      — Чаю с пирожными? — предложил аукционист, снова подходя к окну.
      — Спасибо, — ответила я.
      — Отлично! — живо отозвался он, потирая руки и возвращаясь к столу. — Говорят, ничто так не освежает, как чашечка чая!
      Он нажал кнопку селектора и произнес:
      — Мисс Питтман, не принесете ли чашечку чаю? Дверь немедленно открылась и появилась секретарша с подносом, уставленным чайными принадлежностями. Английская роза лет двадцати семи, одетая в летнее платье в цветочек и бежевый кардиган.
      Мисс Питтман двинулась по вытертым до блеска половицам к боковому столику. Она сделала книксен и поставила поднос рядом точно с таким же, оставшимся с прошлого раза. Старый чайный поднос девушка выбросила в окно, и до моего слуха донесся слабый звон бьющейся посуды. Я заметила большую груду битой чайной посуды под окном, когда пришла. Секретарша постояла немного, стиснув руки.
      — Мне… мне налить вам чаю? — спросила она, вспыхнув.
      — Спасибо! — воскликнул мистер Филипс, возбужденно расхаживая между окном и столом. — С молоком и…
      — …и один кусочек сахару, — застенчиво улыбнулась девушка. — Да-да, я знаю.
      — Уж конечно! — улыбнулся он в ответ.
      Затем последовала очередная часть этой странной шарады. Аукционист и секретарь передвинулись к той точке, где две вытоптанные тропинки сходились ближе всего — на внешние границы своего существования. Мисс Питтман держала чашку за ручку, стоя на самой кромке между ковром и вытертыми до блеска половицами и вытянув руку вперед как можно дальше. Мистер Филипс сделал то же самое со своей стороны. Он мог коснуться чашечки кончиками пальцев, но, сколько ни тянулся, схватить ее ему не удавалось.
      — Позвольте, — сказала я, не в силах дольше выносить это жестокое зрелище, и передала чашку от одного к другому.
      Сколько чашек чаю бесполезно остыло за последние тридцать пять лет! Насколько же непреодолимы разделяющие их шесть футов пола! Кто бы в Кладезе ни занимался расстановкой событий в этой книге, он явно обладал недобрым чувство юмора.
      Мисс Питтман вежливо присела и удалилась. Аукционист проводил ее взглядом и сел за стол, жадно глядя на чашку. Облизнулся, потер в предвкушении кончики пальцев, затем сделал глоток и принялся с наслаждением смаковать напиток.
      — Боже мой! — бессвязно пробормотал он. — Даже лучше, чем я думал!
      Он отпил еще и зажмурился в полном блаженстве.
      — О чем бишь мы? — спросил он. Я глубоко вздохнула.
      — Я хочу, чтобы вы купили свиней отца Джонни по предложению неизвестного покупателя как можно ближе к началу двести тридцать второй страницы.
      — Это совершенно невозможно! — сказал аукционист. — Вы просите меня изменить действие! Мне придется обратиться к более высокому начальству.
      Я протянула ему беллетрицейское удостоверение. Не в моих правилах прибегать к такому, но я уже начала отчаиваться.
      — Я здесь по официальному делу, санкционированному Советом жанров через Главное текстораспределителыюе управление.
      По-моему, мисс Хэвишем вела бы себя именно так.
      — Вы забываете, что мы уже не подпадаем под модернизацию для переиздания, — отрезал он, бросая мне удостоверение через стол. — У вас нет здесь полномочий, стажерНонетот. По-моему, беллетриции следует очень хорошо подумать, прежде чем вносить изменения в книгу без одобрения ее обитателей. Так Глашатаю и передайте.
      Мы уставились друг на друга, зайдя в дипломатический тупик. Но тут мне в голову пришла идея, и я спросила:
      — Сколько вы служите аукционистом в этой книге?
      — Тридцать шесть лет.
      — И сколько чашек чаю вы за это время выпили?
      — Включая последнюю?
      Я кивнула.
      — Одну, — ответил он.
      Я подалась вперед.
      — В моих силах устроить так, что вы сможете пить сколько угодно чаю, мистер Филипс.
      — Да? — Он сузил глаза. — И как вы это сделаете? Вы исчезнете, как только добьетесь своего, и я никогда больше не сумею взять чашку у мисс Питтман!
      Я встала и подошла к столику с чайным подносом. Столик был маленький, лубовый и почти пустой. Кроме подноса на нем стояла только ваза с цветами. На глазах у мистера Филипса я взяла столик и переставила его ближе к окну. Аукционист потрясенно взглянул на меня, встал, подошел к окну и осторожно коснулся столика и подноса.
      — Оригинальная идея, — сказал он, ткнув в мою сторону сахарными щипчиками, — но это не поможет. Она D-7 — она неспособна изменить свой образ действий.
      — У D-7 не бывает имен, мистер Филипс.
      — Это я дал ей имя, — тихо ответил он. — Вы напрасно тратите время.
      — Давайте посмотрим, — ответила я и вызвала мисс Питтман по внутренней связи, попросив принести еще чаю.
      Дверь отворилась, как и прежде, и на лице девушки отразилось потрясение.
      — Столик! — ахнула она. — Он!..
      — Вы можете это сделать, мисс Питтман, — сказала я. — Просто поставьте на него чай, как всегда.
      Она двинулась вперед по протоптанной дорожке, дошла до места, где обычно стоял столик, и посмотрела на него. Злополучный предмет мебели стоял в двух шагах от прежнего места. Целехонький ковер представлялся ей чуждым и пугающим, словно бездонная пропасть. Она остановилась.
      — Я не понимаю!..
      На лице бедняжки был написан ужас, руки начали дрожать.
      — Скажите, чтобы она поставила поднос, — велела я аукционисту, который тоже разволновался, может, даже больше мисс Питтман. — СКАЖИТЕ ЕЙ!
      — Спасибо, мисс Питтман, — прошептал мистер Филипс севшим от волнения голосом. — Не будете ли вы так любезны поставить поднос вот сюда?
      Она закусила губу, закрыла глаза, подняла ногу и, трепеща, поставила ее на край тропинки, затем продвинула вперед на ровный ковер. Открыла глаза, посмотрела на нас и просияла.
      — Отлично! — сказала я. — Еще пару шагов. Исполнясь уверенности, она легко справилась с оставшимися двумя шагами и поставила поднос на столик. Теперь они с мистером Филипсом очутились гораздо ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Она протянула руку, чтобы коснуться лацкана его пиджака, но быстро опомнилась.
      — Мне… мне налить вам чаю? — спросила девушка, вспыхнув.
      — Спасибо! — воскликнул аукционист, возбужденно расхаживая между окном и столом. — С молоком и…
      — …и один кусочек сахару, — застенчиво улыбнулась его секретарша. — Да-да, я знаю.
      Она налила чаю и протянула ему чашечку и молочник. Он с благодарностью взял их.
      — Мистер Филипс?
      — Да?
      — У меня есть имя?
      — Конечно, — тихо и с большим чувством ответил он. — Я размышлял над ним больше тридцати лет. Ваше имя Аврора, как и подобает девушке, прекрасной, словно заря!
      Она прикрыла рот ладошкой, пряча улыбку, и густо покраснела. Мистер Филипс едва не коснулся ее щеки дрожащей рукой, но остановился, вспомнив, что я еще здесь. Он едва заметно кивнул мне и сказал:
      — Спасибо, мисс Питтман. Не могли бы вы попозже зайти ко мне, надо кое-что… продиктовать…
      — Буду с нетерпением ждать, мистер Филипс.
      Она повернулась, мягко прошла по ковру до двери, еще раз оглянулась и вышла. Когда я снова посмотрела на мистера Филипса, он сидел, опустошенный эмоциональным накалом момента.
      — Так мы договорились? — уточнила я. — Или мне поставить стол на место?
      Он в ужасе вскинул на меня глаза.
      — Вы не сделаете этого!
      — Сделаю.
      Аукционист мгновение раздумывал над своим положением, затем протянул руку-
      — Свиньи но тройной цене?
      — В начале двести тридцать второй страницы.
 
      Пока я была довольна собой. Забрала собаку и перепрыгнула в середину двести тридцать второй страницы. К этому времени продажа свиней Джонниного отца была на устах у всего города и даже попала в заголовок местной газеты: «Немыслимая цена на свиней потрясла город». Мне оставалось сделать только одно — подменить слепую колли зрячей.
      — Я ищу ветеринара, — обратилась я к идущей мимо женщине.
      — Неужели? — дружелюбно ответила та. — Удачи вам!
      И с этими словами она поспешила прочь.
      — Вы не могли бы подсказать, где найти ветеринара? — спросила я другого прохожего, бледного мужчину в твидовом костюме.
      Тот оказался не менее разговорчив.
      — Мог бы, — ответил он, не останавливаясь.
      Я попыталась поймать его за рукав, но промахнулась и схватила за руку. Он громко ахнул. Две женщины, увидевшие это, тоже заахали. Они тут же начали оживленно переговариваться. Я показала им мое удостоверение.
      — Беллетриция, — сказала я и добавила, чтобы они поняли как следует: — По официальному делу.
      Но что-то случилось. Жители деревни, которые до того момента бродили по улицам, как роботы, вдруг словно ожили, стали разговаривать, шептаться, тыкать в меня пальцем. Я была чужой в чужом городе, и, хотя жители не казались мне враждебными, моя персона определенно сделалась предметом повышенного интереса с их стороны.
      — Мне нужен ветеринар, — громко произнесла я. — Кто-нибудь может показать мне, где он живет?
      Две оживленно болтавшие дамы вдруг заулыбались и кивнули друг другу.
      — Мы покажем вам, где он работает.
      Я оставила мужчину, который все еще пялился на свою руку и как-то странно посматривал на меня.
      Следом за дамами я дошла до небольшого здания в стороне от дороги. Поблагодарила их. Одна из них, как я заметила, осталась у дверей, в то время как вторая целеустремленно зашагала прочь. Я позвонила в дверь.
      — Добрый день! — удивленно приветствовал меня ветеринар, отворяя дверь.
      В книге у него на сегодня был один клиент — Джонни с Тенью. Ветеринар должен был сказать пареньку, что его собака останется слепой навсегда.
      — Этот пес, — автоматически произнес доктор, — никогда не будет видеть. Мне очень жаль, но я ничего не могу поделать.
      — Беллетриция, — сказала я ему, показывая удостоверение. — Изменение сюжета.
      — Если вы меняете пупсов на плюшевых медвежат, то вы не в ту книгу попали, — ответил он.
      — Это не «Нодди», — заверила я его.
      — Тогда что за обмен? — спросил он, когда я ненавязчиво протиснулась в дверь и закрыла ее. — Неужели вы пришли изменить более чем благостные описания стереотипных цыган в главах с тринадцатой по пятнадцатую?
      — И до них доберемся, будьте покойны.
      Я не собиралась полагаться на удачу и тянуть кота за хвост, как с мистером Филипсом, так что украдкой огляделась по сторонам и с заговорщическим видом зашептала:
      — Мне не следует вам этого говорить, но… злые люди хотят похитить Тень и продать его в клинику для медицинских экспериментов!
      — Не может быть! — выкатив глаза, ахнул ветеринар.
      — Да-да, — подтвердила я и шепотом добавила: — И что еще хуже, мы думаем, что эти люди — иностранцы.
      — Вы хотите сказать… Джонни Чужакинсы? — спросил явно потрясенный доктор.
      — Возможно, Французаны. Итак, вы на моей стороне?
      — Конечно! — выдохнул он. — Что мы должны сделать?
      — Подменить собак. Когда Джонни придет, вы скажете, чтобы он на минутку вышел, мы подменим собак, а когда он вернется, вы снимете повязку, собака будет видеть, а вы произнесете вот этот монолог.
      Я протянула ему листок. Он задумчиво посмотрел на него.
      — Значит, Тень останется здесь, а подмененный Тень будет похищен Джонни Чужакинсами и использован для медицинских экспериментов?
      — Что-то вроде. Но никому ни намека, вы поняли?
      — Слово чести! — ответил ветеринар.
      Я передала ему колли, и, конечно, когда Джонни привел слепого пса, ветеринар велел ему выйти и немного подождать, подменил собак, а когда Джонни вернулся — оп-па! — Тень опять стал зрячим! Ветеринар изобразил полнейшее удивление, а Джонни, конечно, был счастлив. Вскоре они ушли.
      Я вышла из кабинета врача, где все это время пряталась.
      — Ну, как я справился? — спросил он, моя руки.
      — Отлично. Вам могут дать медаль.
      Все шло как по маслу. Я боялась поверить своей удаче. Более того, мне казалось, что Хэвишем может гордиться своей ученицей: это было меньшее, чем я могла отплатить ей за свое спасение от граммазитов. Довольная собой, я открыла дверь и с удивлением обнаружила толпу местных. Все они не сводили с меня глаз. Эйфория от удачно выполненного поручения мигом испарилась, и меня охватило беспокойство.
      — Пора! Пора! Пора! — заявила одна из виденных мною раньше дам.
      — Куда пора?
      — На свадьбу!
      — Чью? — опрометчиво поинтересовалась я.
      — Да твою, конечно же! — радостно ответила она. — Ты взяла за руку мистера Горожанинса! Теперь вы жених и невеста. Таков закон!
      Толпа бросилась ко мне, и я потянулась, но не за пистолетом, а за Путеводителем, чтобы поскорее убраться отсюда. Это оказалось ошибкой. В мгновение ока меня скрутили, отняли пистолет и книжку и, крепко держа, поволокли к близлежащему дому, где силой запихнули в видавшее виды подвенечное платье, которое к тому же было мне велико на несколько размеров.
      — Вам это с рук не сойдет! — твердила я, пока меня торопливо причесывали и заплетали, причем двое мужчин удерживали мою голову. — Беллетриция знает, где я, и за мной придут, будьте уверены!
      — Ты привыкнешь к замужней жизни, — воскликнула одна из женщин, держа во рту шпильки. — Поначалу все сопротивляются, а к вечеру становятся кроткими, как овечки. Правда, мистер Мужлане?
      — Да, миссис Прохожи, — сказал один из мужчин, державших меня за руки.
      — Что, и другие были?
      — Нет ничего лучше свадьбы, — сказал другой мужчина. — Ничего, кроме…
      Мистер Мужлане ткнул его локтем, и тот замолк.
      — Кроме чего? — спросила я, снова начиная вырываться.
      — Да тихо вы! — прикрикнула миссис Прохожи. — Я шпильку уронила! Вы что, хотите выглядеть пугалом на собственной свадьбе?
      — Да!
      Через десять минут меня, причесанную, со связанными за спиной руками и в криво сидящем на голове венке, отконвоировали к маленькой деревенской церквушке. Через мгновение я стояла у алтаря с мистером Горожанинсом, который, в отличие от меня, был в опрятном костюме. Он счастливо улыбнулся мне, а я в ответ скорчила рожу.
      — Мы собрались сегодня перед очами Господа нашего, дабы соединить этого мужчину и эту женщину…
      Я сопротивлялась, но безрезультатно.
      — Это венчание незаконно! — крикнула я, пытаясь переорать священника.
      Тот дал знак служителю, и мне заклеили рот пластырем. Я снова принялась брыкаться, но на мне повисли четверо крепких фермеров, и ничего не вышло. Словно под гипнозом я наблюдала за процедурой венчания, за счастливо всхлипывающими под сводами церкви деревенскими жителями. Когда дошло до обетов, моей головой кивнули и вдвинули палец в кольцо.
      — Ныне объявляю вас мужем и женой! Можете поцеловать невесту.
      Мистер Горожанине наклонился ко мне. Я попыталась отодвинуться, но меня крепко держали. Новобрачный горячо поцеловал меня в пластырь. По толпе прокатился восхищенный шепот.
      Под аплодисменты меня поволокли к выходу, осыпая конфетти и устанавливая для фотографирования. Для этого пластырь сняли, так что я смогла выразить свой протест.
      — Насильственное венчание законом не признается! — возопила я. — Отпустите меня немедленно, и я, может быть, не донесу на вас!
      — Не беспокойтесь, миссис Горожанине, — сказала мне миссис Прохожи. — Десять минут — это такая малость! Понимаете, нам так редко выпадает возможность отпраздновать свадьбу. Ведь здесь никто никогда не женится — Кладезь не предоставляет нам такой роскоши.
      — А что случилось с другими? — спросила я. Меня охватило нехорошее предчувствие. — Где остальные насильственно обвенчанные невесты?
      Все помрачнели, сцепили перед собой руки и уставились в пол.