Наутро я проснулась поздно. Моя кровать стояла у иллюминатора, поэтому я просто перевернулась на живот, сложила подушку пополам и принялась смотреть в окно на сверкающие на поверхности озера солнечные блики. Я слушала, как мягко плещет об обшивку гидросамолета вода, и от этого на душе сделалось так легко и спокойно, как никогда не бывало, даже после десятилетних усилий лучших ТИПА-стресспертов.
      Я медленно выбралась из постели и ощутила внезапную тошноту. Комната побежала вокруг меня, мне стало жарко. После короткого и неприятного похода в уборную я почувствовала себя немного лучше и спустилась в кухню.
      Делая себе тост в надежде приглушить тошноту, я заметила свое отражение на хромированном боку тостера. Вид у меня был жуткий. Я взяла тостер в руки и высунула язык, чтобы посмотреть, нет ли налета, и тут вошли генераты.
      — Что ты делаешь? — изумился Ибб.
      — Ничего, — ответила я, торопливо ставя тостер на место. — Идете в колледж?
      Оба кивнули. Что приятно, они не просто приготовили себе завтрак, но и убрали за собой. Явная внимательность по отношению к другим — хороший признак для генерата. Это свидетельствует о зарождении личности.
      — Вы не знаете, где бабушка?
      — Она просила передать, что отправится на несколько дней ко двору Медичи, — ответил Обб. — Там тебе записка от нее.
      Я нашла записку на кухонном столе. Она состояла из одного-единственного слова, на которое я воззрилась в некоторой растерянности.
      — Мы вернемся к пяти, — сказал Ибб. — Тебе ничего не нужно?
      — Что? Нет, спасибо, — ответила я, снова перечитывая бабушкину записку. — До встречи.
 
      Я весьма плотно позавтракала и одолела большой кусок экзаменационного теста. После получасового сражения с вопросами вроде «В какой книге живет коридорный Сэм Уэллер?» и «Кто сказал: "Когда она вошла, показалось, будто после тоскливой зимы настала весна"?» я остановилась и в десятый раз посмотрела на бабушкину записку. Она смущала меня. На клочке бумаги мелким неровным почерком было написано лишь одно слово: «ПОМНИ!»
      Спустившись к берегу озера, я двинулась по тропинке через березовую рощу у самой воды. Нырнула под низкую ветку и пошла куда глаза глядят — к пестрому сборищу лодок, качавшихся на привязи за старым «Сандерлендом». Первое суденышко представляло собой переделанный армейский катер с покрытой пластиком палубой и, видимо, пребывало в состоянии перманентного ремонта. Дальше стоял на вечном приколе лихтер «хамбер», заброшенный и постепенно заполняющийся водой. Я уже хотела подойти поближе, но тут грянул гром, раздался демонический хохот, и порыв ледяного ветра принес запах серы. Меня мгновенно окутал зеленоватый дым, и я принялась моргать и кашлять. Когда дым рассеялся, у меня обнаружилась компания. Три старые карги с крючковатыми носами, острыми подбородками и нечистой кожей хихикали и потирали грязные ручонки, неуклюже, вразвалку приплясывая.
      — Трижды пес слепой пролаял, — сказала первая ведьма, откуда-то извлекая котел и ставя его у меня на дороге.
      — Трижды еж себя прогладил, — сказала вторая и зажгла огонь, сунув под котел какие-то листья.
      — И прохожая «Пора» трижды крикнула с утра! — взвизгнула третья, кидая в котел что-то, от чего тот зловеще забулькал.
      — У меня мало времени, — отрезала я. — Почему бы вам не заняться кем-нибудь другим?

      Хека жирного филе, песий лай — варись в котле!
      Шляпа, пульты и туман, переполох — в единый чан!
      Край спитфайрова крыла мы бросаем в глубь котла!
      Пламя, взвейся и гори, заваруху нам вари!

      — Прошу прощения, что перебиваю вас, — сказала я раздраженно, — но я правда очень занята! И ни одно из ваших пророчеств не сбылось, за исключением принадлежности к жителям Суиндона, но это может выяснить любой, у кого есть доступ к телефонной книге. Послушайте, вы знаете, что я стажер, так что мне все равно придется рано или поздно пройти экзамены в беллетриции!
      Они перестали хихикать и переглянулись. Первая вытащила из складок своего обтерханного плаща большие карманные часы и внимательно на них посмотрела.
      — Погоди же, нетерпеливая! — вскричала она. — Привет тебе, о Нонетот, страшись закона трех прочтений!
      — Привет тебе, о Нонетот, учи таблицу исключений! — хихикнула вторая.
      — Привет тебе, о Нонетот! — добавила третья, которая явно не желала оставаться в стороне. — Король навстречу, но не тот; прочтешь ты Кинга, но…
      — Брысь! — раздался у меня за спиной громкий голос.
      Три ведьмы застыли и сердито уставились на новоприбывшего — сурового старика, чье обветренное лицо источили годы, проведенные в странствиях вокруг света. Он носил синий блейзер поверх аранского шерстяного свитера с воротником поло, лоб закрывала капитанская фуражка, а из-под околыша выбивались седые пряди. Глаза его ярко сверкали, в паутине морщин пряталась ухмылка. Это мог быть только капитан Немо.
      — Пошли вон, клячи старые! — гаркнул он. — Побирайтесь в другом месте!
      Он, наверное, поколотил бы их своей крепкой палкой, но ведьмы перепугались и исчезли в громовых раскатах вместе с котлом и остальными причиндалами.
      — Ха! — сказал Немо, грозя им вслед тростью. — В другой раз вас в капусту покрошу, грязные обманщицы, вместе с вашими «привет-тому» и «привет-сему»!
      Он укоризненно посмотрел на меня.
      — Вы давали им деньги?
      — Нет, сэр.
      — А теперь — правду! Вы хоть что-то им давали?
      — Нет.
      — Хорошо, — ответил он. — Никогда не давайте им денег. Они от этого только наглеют. Улестят вас своими фантастическими предсказаниями, пообещают новую машину, и как только вы начнете думать, что неплохо бы вам ее заиметь, — БАЦ! — они тут же впарят вам кредит, страховку и прочие финансовые услуги, которые вам вовсе не нужны. Бедняга Макбет принял их чересчур всерьез, а ведь они всего-навсего пытались всучить ему кредит и страховку на замок побольше его собственного. Когда Бирнамский лес «и никто, из женщиной рожденных» вдруг взяли да случились, ведьмы были ошарашены не меньше остальных. Так что никогда не поддавайтесь на их посулы: они выпотрошат ваш кошелек прежде, чем вы сообразите, что к чему. Кстати, вас как зовут?
      — Четверг Нонетот, — ответила я. — Я заменяю…
      — А-а, — задумчиво протянул он. — Потусторонница. Расскажите, как работает эскалатор? Это правда, что он представляет собой длинную лестницу, которая наматывается на огромный барабан и разматывается каждую ночь, или это просто замкнутая лента, которая постоянно прокручивается?
      — А… хм… лента.
      — Правда? — задумчиво ответил он. — Меня это всегда интересовало. Добро пожаловать в «Кэвершемские высоты». Я капитан Немо. У меня есть горячий кофе. Не окажете ли честь составить мне компанию?
      Я с благодарностью согласилась, и мы вместе пошли вдоль озера.
      — Прекрасное утро, не правда ли? — заметил он, обводя рукой озеро и пухлые облачка.
      — Да, наверное, — откликнулась я.
      — Для сухопутного вида это почти сносно, — быстро добавил Немо. — Но не идет ни в какое сравнение с красотами подводного мира. Впрочем, когда тебя списывают на пенсию, приходится чем-то жертвовать.
      — Я много раз перечитывала вашу книгу, — сказала я как можно учтивее, — и мне она очень нравилась.
      — Жюль Верн был не просто моим автором, но и добрым другом, — печально сказал он. — Я очень горевал, когда он ушел от нас, а я ведь мало по кому даже из своих книжных друзей тосковал.
      Мы пришли к дому Немо. Подводная лодка из «Двадцати тысяч лье под водой» уже утратила хищный лоск. Теперь ее траченную временем клепаную железную обшивку украшали потеки ржавчины, а два больших смотровых иллюминатора окаймляли зеленые водоросли. Она принадлежала прекрасному веку надежд на высокие технологии. Это был «Наутилус».
      Мы подошли к трапу, и Немо помог мне взойти на борт.
      — Спасибо, — сказала я, спускаясь в маленькую боевую рубку, где хозяин разместил кресло и стол, на котором стоял стеклянный кальян.
      Капитан принес еще одно складное кресло и пригласил меня сесть.
      — Вы здесь, как и я, — отдыхаете в ожидании очередного задания? — спросил он.
      — Да нет, я вроде как в отпуске по беременности, — объяснила я.
      — Об этом мне ничего не известно, — весомо сказал он, наливая мне кофе. Фарфор был со знаком «Белой звезды».
      Я отпила и взяла предложенное печенье. Кофе оказался великолепным.
      — Хорош, правда? — спросил Немо, улыбаясь.
      — Прекрасен! — ответила я. — Никогда такого не пробовала. Что это за сорт?
      — Из Гвианского залива, — ответил он. — В этом районе моря по дну разбросаны подводные горы и холмы, прекрасные, как Анды. Там в глубоких долинах я нашел подводное растение, чьи высушенные и растертые зерна превращаются в кофе, способный дать фору любому сухопутному.
      На мгновение он помрачнел, посмотрел в свою чашечку, вращая в ней коричневый напиток.
      — Как только мы допьем этот кофе, его больше не останется. Уже почти сто лет меня бесцельно болтает по Кладезю Погибших Сюжетов. Знаете, должно было выйти продолжение — Жюль Берн написал половину, но умер. Увы, после его смерти рукопись выбросили и уничтожили. Я обратился в Совет жанров с протестом против вынужденного приказа об уничтожении, и мы с «Наутилусом» получили отсрочку.
      Он вздохнул.
      — Мы пережили несколько перебросок из книги в книгу внутри Кладезя. А теперь, как видите, я встал на мертвую стоянку. Гальванические батареи, источник энергии «Наутилуса», почти изношены. Натрий, который я добывал из морской воды, кончился. Много лет я был охраняемым объектом, но сохранение при отсутствии употребления не имеет смысла. «Наутилусу» на ремонт надо всего-то несколько тысяч слов, но у меня нет денег, нет влияния. Я просто эксцентричный одиночка, ожидающий продолжения, которое, боюсь, никогда не будет написано.
      — Я… я хотела бы вам чем-нибудь помочь, — ответила я, — но беллетриция всего лишь поддерживает порядок в Книгомирье, она не определяет политику, не выбирает, какую книгу писать. Надеюсь, вы давали объявления?
      — Много лет. Да сами вот посмотрите.
      Он протянул мне номер «Слова». «Поиск работы» занимал половину газеты. Немо ткнул пальцем, и я прочла следующее:
      «Эксцентричный и властный морской волк (экс-верновский) ищет увлекательную и морально выдержанную историю, чтобы показать свое знание океана и обсудить место человека в природе. Франкоговорящий, имеет личную подводную лодку. Обращаться к Капитану Немо, "Кэвершемские высоты", шестой цокольный этаж, КПС».
      — Каждую неделю в течение ста лет, — проворчал он, — но ни одного стоящего предложения.
      Мне подумалось, что его понимание стоящего предложения вряд ли совпадает с общепринятым: трудновато удержаться на уровне «Двадцати тысяч лье под водой».
      — Вычитали «Кэвершемские высоты»? — спросил он.
      Я кивнула.
      — Тогда вы должны понимать, что уничтожение книги не просто неизбежно, но необходимо. Когда роман пойдет на слом, я не стану просить о переводе в другое место. Мы с «Наутилусом» будем разобраны на текст, и, честно говоря, я давно этого жду.
      Он нахмурился и уставился в пол. Затем налил себе еще кофе.
      — Разве что, — добавил он, вскидывая голову, — подать объявление в рамке, с картинкой, как думаете? Дорого, но лучше привлекает внимание.
      — Конечно, стоит попытаться, — ответила я. Немо встал и, не сказав ни слова, отправился вниз.
      Я думала, он вернется, но через двадцать минут решила идти домой. Когда я уже неторопливо шла к дому по тропке вдоль берега озера, мне по коммснтофону позвонила Хэвишем.
      
      — Как всегда, мисс Хэвишем.
      
      — Перкинс наверняка вне себя, — сказала я, думая, что жизнь в бестиарии со всеми этими граммазитами, Минотавром, йеху и парой миллионов кроликов — это что-то с чем-то.
      
      — Иду.

      Я вчиталась в Кладезь и вскоре оказалась в лифте, поднимавшемся в Библиотеку. Передовица прихваченного по дороге свежего номера «Слова» гласила: «Персонажи детских стишков устраивают забастовку на неопределенное время». Чуть ниже шел репортаж о недавнем ночном нападении на Хитклифа. Еще там говорилось, что террористическая группировка «Великие датчане» также угрожает его убить: они желают, чтобы на следующей церемонии вручения Букверовской премии в номинации «Самый романтический персонаж (мужской)» победил Гамлет, и ради этого пойдут на все. Я перевернула страницу и обнаружила большую статью, превозносившую достоинства СуперСлова™, а также открытое письмо Главного текстораспределительного управления, объясняющее, что все привилегии сохранятся и все останется как прежде.
      Лифт остановился на первом этаже. Я быстро добралась до «Разума и чувства» и вчиталась в роман. У дверей Норленд-парка по-прежнему маячила толпа. На сей раз здесь раскинулись палатки, играл духовой оркестр и стояла металлическая жаровня, в которой горели щепки. Увидев меня, толпа начала скандировать:
      — ОТПУСК, ОТПУСК!
      Усталая женщина с неопределенным количеством детей протянула мне листовку.
      — Я триста двадцать пять лет выполняю эту работу, — сказала она, — и у меня за все это время даже выходного не было!
      — Мне жаль.
      — Нам не жалость нужна, — встрял Соломон Гранди, который по случаю субботы выглядел не слишком здоровым. — Нам нужно действие. Мы, устники, должны получить те же права, что и прочие персонажи.
      — Верно, — сказал парень с ведром и головой, обернутой коричневой бумагой. — Никакие деньги не компенсируют неудобств, связанных с постоянным повторением! И тем не менее мы хотим сделать следующие заявления. Первое: все персонажи детских стишков должны немедленно получить двухнедельный отпуск. Второе…
      — Поймите, — перебила его я, — вы не к тому человеку обращаетесь. Я ведь только стажер, беллетриция в любом случае не может никому навязывать политику. Вам надо обратиться в Совет жанров.
      — Совет послал нас на переговоры с ГТУ, которое отправило нас к Большой Шишке, — сказал Шалтай-Болтай под общее согласное кивание, — но никто не знает, существует ли он — или она — на самом деле.
      — Если вы никогда ее не видели, то она, возможно, и не существует, — сказал Джек. — Пирожка хотите?
      — Я никогда не видела Винсента Прайса, — заметила я, — но я знаю, что он существует.
      — Кто это?
      — Актер, — объяснила я, чувствуя себя немного идиоткой. — Там, у меня дома.
      Шалтай-Болтай с подозрением прищурил глаза.
      — Вы меня полным Лиром считаете, а, мисс Нонетот?
      — Королем?
      — Эдвардом!
      — Ой.
      — МАНГУСТ! — воскликнул Шалтай, выхватывая крохотный револьверчик и бросаясь наземь, где, на его беду, как раз оказалась грязная лужа.
      — Ты ошибся, — осторожно объяснил Гранди, — это собака-поводырь. Убери револьвер, а то поранишься.
      — Собака-поводырь? — переспросил Шалтай, медленно поднимаясь на ноги. — Ты уверен?
      — А вы говорили со словомагистром Либрисом? — спросила я. — Уж он-то точно существует.
      — Он не стал разговаривать с нами, — сказал Шалтай-Болтай, вытирая лицо огромным носовым платком. — Устная традиция не подпадает под юрисдикцию СуперСлова™, так что мы в его глазах ничего не значим. Если мы не выбьем себе хоть какие-то права до того, как новая система вступит в действие, то вообще ничего не получим!
      — Либрис не захотел даже разговаривать с вами? — удивилась я.
      — Он посылает нам письменные уведомления, — пропищала старшая из трех слепых бесхвостых мышек, держа в одной руке белую трость, а в другой — поводок золотистого ретривера. — Он пишет, что очень занят, но рассмотрит наши требования со всем вниманием.
      — Что там происходит? — пропищала вторая мышка. — Это мисс Нонетот?
      — Все это отписки, — сказал Гранди. — Если мы не получим ответа в кратчайшие сроки, детские стишки перестанут существовать как в устном, так и в печатном виде! С полуночи мы объявляем сорокавосьмичасовую забастовку. Когда родители не смогут припомнить стишков, уж точно пойдут клочки по закоулочкам, поверьте мне!
      — Мне очень жаль, — снова начала я, — но у меня нет никакого влияния, я ничего не могу сделать…
      — Но вы хотя бы передадите это агенту Либрису?
      Шалтай-Болтай протянул мне список требований, аккуратно написанный на стандартном листе писчей бумаги. Толпа внезапно смолкла. Море внимательных глаз уставилось на меня.
      — Я ничего не обещаю, — сказала я, беря листок бумаги, — но если увижу Либриса, передам это ему. Ладно?
      — Большое вам спасибо, — сказал Шалтай. — Хоть кто-то из беллетриции нас выслушает!
 
      Я отвернулась и услышала, как за спиной у меня Шалтай сказал Барабеку:
      — Ну-с, по-моему, все идет неплохо. Что скажешь?
      Я быстро поднялась по парадной лестнице Норленд-парка, где меня встретил тот же жабообразный лакей, что и в первый мой визит сюда. Я миновала вестибюль и вступила в бальный зал. Мисс Хэвишем сидела за своим столом, рядом Острей Ньюхен разговаривал с кем-то по комментофону. Тут же стоял Брэдшоу, который, вопреки своему обещанию, вовсе не ушел на покой. Он вместе с очень мрачным Глашатаем заполнял какой-то бланк. В помещении кроме них присутствовал только Харрис Твид, изучавший чей-то отчет. Когда я вошла, он поднял взгляд, но ничего не сказал и снова углубился в чтение. Мисс Хэвишем рассматривала фотографии.
      — Черт! — выругалась моя наставница, швыряя один из снимков через плечо и принимаясь за следующий. — Безнадега, — пробормотала она. — Курам на смех!
      — Перкинс? — спросила я, садясь рядом.
      — Да нет, кадры с камеры контроля скорости после проявки, — ответила она, протягивая их мне. — Я думала, что разгонюсь до ста шестидесяти, но посмотри только — чушь полнейшая!
      Я посмотрела. Электроника засекла «хайэм спешиал», но показала максимальную скорость всего сто пятьдесят две целых семьдесят шесть сотых мили в час. Что еще хуже, согласно данным радара, мистер Жаб несся со скоростью сто восемьдесят! И даже приподнял шляпу, проезжая мимо камеры!
      — Я ведь на М4 до ста семидесяти разогналась, — печально сказала она. — Беда в том, что мне требуется больший разгон — или полоса мокрого песка. Ладно, тут уж ничем не поможешь. Машину я продала. Придется идти на поклон к мистеру Малкольму, если хочу еще раз попытаться побить Жаба.
      — Норленд-парк — Перкинсу, — повторял Острей в комментофон. — Ответь, пожалуйста. Отбой.
      Я посмотрела на Хэвишем.
      — Не отвечает почти шесть часов, — сказала она. — Матиас тоже молчит. Один раз напоролись на йеху, но это все равно что говорить с миссис Беннет. Что это у тебя?
      — Список требований от персонажей детских стишков, что митингуют снаружи, — сказала я.
      — Быдло, — фыркнула Хэвишем. — Все они вполне заменимы. Сложно, что ли, появиться в паре строф? Если не успокоятся, их заменят штрейкбрехерами из генератов Кладезя. Такое уже бывало, когда в тридцать втором забастовал Объединенный профсоюз привратников. Так ничему и не научились.
      — Они только выходных хотят…
      — Мне наплевать на хотения устников, мисс Нонетот, — сказала мисс Хэвишем так резко, что я аж подскочила.
      — Вы хорошо отбили атаку кэтринистов, — сказал, подходя к нам, Твид. — Я говорил с Плюмом из литтехников. Он собирается расширить комментофонную сеть, чтобы охватить «Грозовой перевал». Больше у нас не должно быть трудностей с мобильной связью.
      — Хорошо бы, — сухо ответила мисс Хэвишем. — Если мы потеряем Хитклифа, Совет жанров нам кишки выпустит. Ладно, к делу. Мы не знаем, чего ожидать от Минотавра, так что надо быть наготове.
      — Как бойскауты?
      — Терпеть их не могу, но почти в точку. Открой страницу семьсот восемьдесят девять в своем Путеводителе.
      Я повиновалась. Страница находилась в той части книги, где в нишах глубже толщины книги содержались технические новинки. На одной странице имелось устройство, похожее на ракетницу с надписью «Текстовый маркер MK-IV». На другой странице поблескивала стеклянная панель, закрывавшая рукоятку вроде автоматического пожарного сигнала. Поверх шла надпись: «В СЛУЧАЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНЕЙШЕЙ ОПАСНОСТИ РАЗБИТЬ СТЕКЛО». Но Хэвишем указывала на другую страницу. На семьсот восемьдесят девятой красовалась мужская фетровая шляпа цвета корицы. С полей свисала большая красная бирка с надписью: «В случае опасности резко дернуть вниз». На шляпе также присутствовала резинка, чего я никогда прежде не видела на классических мужских шляпах, равно как и на беретах или «пирожках», если уж на то пошло.
      Хэвишем взяла у меня шляпу и кратко ввела меня в курс дела.
      — Это шляпапульта Мартина-Бикона MK-VII для скоростной эвакуации из книги. В случае опасности переносит тебя в мгновение ока.
      — Куда?
      — В малоизвестный роман под названием «Середина следующей недели». Оттуда добраться до Библиотеки — как нечего делать. Но будь осторожна: прыжок может оказаться болезненным, даже фатальным, так что используй шляпу лишь в ситуации, когда другого выхода не остается. Не забудь надеть резинку, иначе во время шляпультирования рискуешь без ушей остаться. Я скажу «ПРЫГ!» дважды — и на третий раз исчезну. Вопросы есть?
      — Как она работает?
      — Перефразирую: есть вопросы, на которые я могу ответить?
      — Значит ли это, что мы увидим Брэдшоу без пробкового шлема?
      — Ха-ха! — рассмеялся командор, трогая свисающую с козырька бирку. — У меня уменьшенная версия МК-ХП, ее можно по желанию встраивать хоть в берет или шляпку с вуалью.
      Я взяла со стола шляпу и надела ее.
      — Чего нам ожидать? — спросила я, прилаживая резинку под подбородком и немного волнуясь.
      — Мы думаем, что Минотавр сбежал, — мрачно ответила моя наставница. — Если это действительно так и мы с ним столкнемся, просто дерни за веревочку посильнее. Перед прыжком обычно проходит десять-двенадцать слов, а за это время Минотавр вполне успеет тебя сожрать.
      Я вытащила пистолет, чтобы проверить, но Брэдшоу покачал головой:
      — Потусторонней пули будет недостаточно.
      Он показал мне коробку с патронами.
      — С буждум-головками, — объяснил он, заряжая свою огромную охотничью винтовку. — Для полного уничтожения. Разносят на текст меньше чем за секунду. Мы называем их пуластиками. Ньюхен, ты готов?
      У Ньюхена на голове красовалась мягкая фетровая версия шляпапульты, которая лучше подходила к его пальто полувоенного покроя. Он проворчал что-то, но не поднял взгляда. Перкинс был его напарником — не только по беллетриции, но и по сериалу о Перкинсе и Ньюхене. Если Перкинс пострадал, то будущее моего адвоката представало в самом мрачном свете. Конечно, можно обучить на замену Перкинсу генерата, но все равно это будет уже не то.
      — Отлично, — сказала Хэвишем, поправляя на голове жесткую мужскую шляпу. — Пошли. Держись поближе ко мне, Нонетот. Если по пути разделимся, то встречаемся у врат, и без Брэдшоу никто в замок не входит. Ясно?
      Все закивали. Хэвишем пробормотала себе под нос кодовое слово и отрывок из «Меча зеновийцев».
 
      Очень скоро Норленд-парк пропал из виду, и нас встретило яркое солнце Зеновии. Под ногами пружинила трава, стада единорогов мирно паслись у реки. В лазурных небесах кружили граммазиты, паря в восходящих тепловых потоках, поднимающихся от нагретых солнцем пастбищ.
      — Все тут? — спросила Хэвишем.
      Мы с Брэдшоу и Ньюхеном кивнули. Молча пересекли реку, подошли к старым вратам и миновали подъемный мост. Из-за угла покинутой кордегардии выскочила какая-то тень, но прежде чем Брэдшоу успел выстрелить, Хэвишем крикнула: «Стой!» — и он остановился. Тень оказалась йеху, но на сей раз он не собирался кидаться дерьмом, а в ужасе улепетывал со всех ног.
      Брэдшоу и Хэвишем нервно переглянулись, и мы подошли ближе к тому месту, где работали Перкинс и Матиас. Дверь была выломана, а на месте петель чернели выжженные пятна.
      — Гляньте! — сказал Брэдшоу, указывая туда, где прежде находились петли. — Перкинс тут нигде вируса не хранил?
      Я не сразу поняла, почему Брэдшоу спрашивает об этом, но в конце концов сообразила, в чем дело. Командор имел в виду очепяточный вирус. Где были петли — там пекли. Вирус оказался куда сильнее, чем я думала. И сбои в произношении были лишь началом.
      — Да, — ответила я. — В маленькой колбе, хорошо защищенной словарями.
      Повисла странная зловещая пауза. Опасность была реальной и очевидной, и даже закаленным асам вроде Брэдшоу и Хэвишем следовало дважды подумать, прежде чем входить в лабораторию.
      — Что скажете? — спросил Брэдшоу.
      — Вирус плюс Минотавр, — вздохнула Хэвишем. — Нас четверых не хватит.
      — Я вхожу, — сказал Ньюхен, доставая из Путеводителя респиратор.
      Маска была резиновой и походила на наши, с Той Стороны, только в качестве фильтра стоял словарь. Но не просто словарь, а Уэбстеровский, скрепленный корка к корке с Оксфордским.
      — Не забудь кабель, — сказала Хэвишем, втыкая кусок провода в нагрудный карман его пальто.
      — Мне понадобится винтовка, — сказал Ньюхен.
      — Не дам, — ответил Брэдшоу. — Я за нее расписку давал, потому из рук не выпущу.
      — Не время цепляться за правила, Брэдшоу, там мой напарник!
      — Вот именно сейчас нам как раз и надо придерживаться правил, Ньюхен.
      Они уставились друг на друга.
      — Тогда я один пойду, — решительно заявил Ньюхен, натянул респиратор и снял пистолет с предохранителя.
      Хэвишем схватила его за локоть и стала рыться в своем Путеводителе в поисках респиратора.
      — Или вместе, или никак, Ньюхен.
      Я отыскала нужную страницу с респиратором, вытащила маску из паза и надела под шляпапульту. Мисс Хэвишем прикрепила кабель и к моей куртке.
      — Кабель — лучший тест на очепяточный вирус, — пояснила она. — При малейшем контакте с вирусом он сразу же начинает превращаться в кобеля. Надо выскочить прежде, чем он залает. У нас есть поговорка: «Услышал лай — деру давай».
      Она потрогала бирку на шляпапульте.
      — Поняла? Я кивнула.
      — Хорошо. Брэдшоу, идите первым!
      Мы осторожно вошли в дверь с ее заочепятанными петлями и попали в лабораторию. Там все было перевернуто вверх дном. Опечатки для потустороннего читателя — мелкий раздражающий фактор, но внутри книги они — страшное зло. Опечатка — следствие искажения восприятия, а не причина: как только внутренний смысл слова начинает искажаться, так сразу возникает и опечатка. Возвратить слово к исходному написанию через ГТУ удается только в том случае, если вирус не сильно укоренился. Но обычно это бесполезно — все равно что застилать постели в горящем доме.