Глава 18

Макс сидел за рулем своего автомобиля. Дождь барабанил по брезентовой крыше. Ему понадобилось пять минут, чтобы прийти в себя. Он был не в своем уме, когда решился на эту затею! Сунуть голову в пасть льву! Это только даст повод для новых сплетен и добавит пикантности напечатанной в «Леди Мейфэра» истории, которая к концу дня будет у всех на устах. Наверняка этот эпизод дойдет до Флит-стрит[16], и, если на собрании присутствовали представители прессы, уж они постараются раздуть из этого настоящий скандал! Его ослепили собственная ярость, желание отомстить этой высокомерной, коварной, невозможной женщине! Как он мог допустить даже мысль о том, чтобы сделать ее своей женой? Безумие, чистое безумие!

Однако сейчас ему надо сконцентрироваться на том, как свести к минимуму нанесенный его репутации ущерб. Если он будет сходить с ума от злости на Констанцию, это ему не поможет. Когда он доберется до нее, тогда и сведет с ней счеты. Но в данный момент он должен рассуждать трезво.

Макс завел машину, сел за руль и отправился на Манчестер-сквер, где припарковался на дальней стороне площади напротив дома Дунканов. Огромный дуб, покрытый густой листвой, скрывал его машину от случайного постороннего взгляда, сам же он оказался в превосходной позиции, чтобы видеть всех, кто входит и выходит из дома номер десять.

Он видел, как лорд Дункан уехал в своей карете вскоре после часу дня, и было уже почти два, когда наемный экипаж доставил Констанцию к дверям ее дома. К этому моменту Энсор уже дошел до белого каления. Дождь наконец прекратился, но его куртка промокла насквозь, а вода капала с намокшей брезентовой крыши, попадая ему прямо за воротник.

Он вышел из машины и зашагал через площадь, ступая прямо в лужи своими начищенными до блеска ботинками. Поднявшись по ступенькам, он позвонил, на этот раз не снимая пальца с кнопки звонка до тех пор, пока дверь не отворили.

— Мистер Энсор.

Дженкинс подозрительно посмотрел на него и на его палец, все еще продолжавший давить на кнопку.

— Я видел, как мисс Дункан подъехала несколько минут назад, — коротко сказал Макс и, не дожидаясь приглашения, прошел мимо Дженкинса в холл. — Где она?

— Она обедает, сэр.

Дженкинс бросил невольный взгляд на дверь в малую столовую, которой девушки пользовались, когда были одни.

— В таком случае она не станет возражать, если я ее побеспокою.

Макс кивнул дворецкому и направился к двери. Дженкинс, сбитый с толку, поспешил за ним, бормоча ему вслед какие-то возражения.

Макс распахнул дверь и остановился на пороге. Три сестры уставились на него, слишком ошеломленные его внезапным появлением, чтобы хоть как-то на него отреагировать.

— Констанция, мне нужно с тобой поговорить, — заявил он. — А вы двое оставьте нас, пожалуйста.

— Но мы обедаем, — возразила Пруденс. — Вы не можете вышвырнуть нас из нашей собственной столовой.

— На самом деле, Пруденс, могу и сделаю это. А теперь вы и Честити выйдите, пожалуйста.

Слово «пожалуйста» никак не смягчило его приказного тона.

Констанция встала:

— Нет нужды беспокоить моих сестер. Мы перейдем в гостиную, там никого нет.

Она прошла мимо него, не поднимая глаз. Ей показалось, что от него так пышет жаром, что если дотронуться, то можно обжечься. Сердце бешено колотилось у нее в груди, а ладони внезапно сделались влажными. Констанция не посмотрела и на сестер, зная, что если они догадаются, в каком она состоянии, то станут настаивать на том, чтобы присутствовать при разговоре.

Макс последовал за ней, предоставив Дженкинсу закрыть дверь в столовую.

— Сейчас польются реки крови. — Пруденс приподнялась было со стула, но потом снова села. — Но боюсь, мы там будем лишними.

— Мы вытрем кровь потом, — произнесла Честити со спокойствием, удивившим сестру. Глядя на Пруденс, она улыбнулась. — Не волнуйся, Пру. Это должно произойти, если Макс и Кон собираются наконец признать, что любят друг друга.

— На прошлой неделе я, может быть, и согласилась бы с тобой, — сказала Пруденс. — Но мне кажется, что все зашло слишком далеко. Кон всерьез пригрозила ему, что его выдворят с собрания силой. И это при людях!

— О, я настроена не так пессимистично, — заявила Честити, отрезая себе кусочек лимонного пирога. — Они оба горячие, темпераментные люди, и они будут ненавидеть друг друга с такой же страстью, с которой любят. И так будет всегда. Так что давай пока надеяться, что они перебьют не слишком много тарелок, по крайней мере не из тех, которые представляют фамильную ценность.

— Ты такая оптимистка! — Пруденс покачала головой и тоже взяла себе кусок пирога.

Констанция быстро пересекла гостиную и подсознательно остановилась там, где чувствовала себя спокойнее всего, — спиной к камину. Макс остался у двери, прислонившись к ней спиной, словно для того, чтобы не дать кому-нибудь помешать им. Несколько мгновений они молча разглядывали друг друга.

— Если ты хочешь начать с извинения, я слушаю, — сказал он наконец и сам удивился мягкости своего тона.

Он никак не соответствовал тому состоянию, в котором Макс в данный момент находился.

— Да ты, похоже, живешь в мире фантазий! — воскликнула Констанция. — Ты хочешь, чтобы я извинялась. За что? Я просто разоблачила тебя, показала, кто ты есть на самом деле. Обманщик, шпион, бесчестный…

— Хватит, — заявил Энсор, слегка повысив голос и направляясь к ней. — С меня хватит ваших оскорблений, мисс Дункан. Еще одно, и я не отвечаю за последствия.

— Типично мужской ответ, — насмешливо заметила Констанция. — Лучший аргумент — это угроза применить насилие.

Она произнесла это с уверенностью, которой вовсе не чувствовала в тот момент. Ей казалось, что за последние две минуты Макс стал выше и шире в плечах.

Макс резко втянул в себя воздух. Он не собирался играть в эту игру, но он не уступит ей, если дело дойдет до жестокой схватки. Он повернулся и сел на подлокотник дивана, лениво похлопывая перчатками по ладони.

— Ты извинишься, Констанция, и в следующем номере своей газеты ты опубликуешь опровержение, — объявил он. — Если ты этого не сделаешь, то всем станет известно, что за «Леди Мейфэра» стоишь ты и твои сестры.

— Ты это сделаешь? — недоверчиво уставилась на него Констанция.

— Если ты меня к этому вынудишь. Не забывай, что первой удар нанесла ты.

— Потому что ты использовал меня, — с ожесточением произнесла она вполголоса. — Ты притворился, будто я тебе нравлюсь… будто у нас есть что-то общее, и все это время ты лишь использовал меня для того, чтобы выведать побольше о нашем союзе. Я слышала это собственными ушами. Я слышала, что ты говорил премьер-министру: «Я видел этих женщин в действии… Я буду держать вас в курсе событий».

Макс поморщился, вспомнив свои слова. Но он не собирался уступать ей.

— Подожди минуту. Я не притворялся…

— Нет, это ты подожди, — прервала она его. — Попробуй это отрицать. Попробуй отрицать, что ты это говорил.

— Ты вырываешь слова из контекста.

Констанция рассмеялась:

— О, типичная увертка политика. Когда вас прижимают к стенке, вы прибегаете к старому проверенному объяснению. «Вырвано из контекста», — передразнила его она. — А каков был контекст, Макс? Мирная послеобеденная беседа коллег в этом бастионе мужской власти? Я слышала то, что слышала. — Констанция почувствовала, что ей удалось загнать его в угол. — Ты обманул меня, притворившись, что… Нет, я не могу с тобой разговаривать. Мне противно находиться с тобой в одной комнате.

Она махнула рукой, стараясь сдержать дрожь в голосе и скрыть набежавшие на глаза слезы обиды и гнева. Она не даст ему увидеть свою слабость.

Но Макс это заметил и, в свою очередь, набросился на нее с упреками:

— А разве ты сама не собиралась использовать меня таким же образом? Заставить меня употребить мое политическое влияние для того, чтобы помочь вашему движению? Разве не это стояло за твоим интересом ко мне?

— Это совершенно разные вещи.

— Разве? Ты хочешь сказать, что тебе позволительно меня использовать, а мне нет? — недоверчиво спросил он. — Опомнись, Констанция. Ты настаиваешь, что мужчины и женщины равны, так почему же ты требуешь к себе особого отношения?

— Я этого не требую, — заявила она. — Этот аргумент не годится, и ты сам это отлично знаешь. Я не нападала на тебя лично, не манипулировала тобой, не притворялась, что испытываю ктебе какие-либо чувства… лишь для того, чтобы выудить у тебя информацию, которую впоследствии могла бы использовать против тебя.

— А как ты называешь вот это? — Он вытащил промокшую газету из внутреннего кармана куртки. — Это самая несправедливая, трусливая и личная нападка… намного хуже всего того, что я намеревался сделать. Твоя выходка рассчитана на то, чтобы погубить мою карьеру. И тебя не будет мучить совесть, в то время как ты будешь разглагольствовать о своих высоких принципах и моральных устоях?

Макс швырнул газету на ковер.

— Как смеешь ты отрицать свои намерения? Как смеешь ты лгать мне? Я же слышала тебя… Я слышала, что ты говорил своим друзьям из кабинета министров. Ты собирался использовать нашу… — она сделала неопределенный жест рукой, — то, что было между нами, лишь для того, чтобы сделать себе карьеру. Ты не можешь этого отрицать!

— Я отрицаю, что хотел причинить тебе…

Он не успел закончить фразу, потому что на него обрушился поток воды. Констанция, не в силах больше сдерживать свою ярость, схватила вазу с душистым горошком и опрокинула ему на голову. Яркие душистые цветы осыпали его голову, плечи и колени.

Макс вскочил, громко выругавшись, и принялся стряхивать с себя цветы, которые разлетались по комнате в разные стороны. Констанция в ужасе смотрела на то, что натворила, прижав пальцы к губам. Неожиданно она расхохоталась, такой нелепый был у него вид.

— Какого дьявола! — вскричал Макс, стряхивая с себя воду. — Что это было?

— Мне очень жаль, — с трудом выговорила она сквозь смех. — Но ты так разозлил меня, что я не в силах была сдержаться. Позволь, я помогу.

Она подошла к нему и стала вытирать его плечи носовым платком. Один цветок запутался у него в волосах, другой свисал с уха. Она потянулась, чтобы снять их, но он оттолкнул ее руку от себя.

— Мне очень жаль, — повторила она. — Но ты и так уже был мокрый. На самом деле, — проговорила Констанция, склонив голову набок и внимательно разглядывая его, — эти цветы тебя очень украшают. Пойду принесу полотенце.

Она направилась было к двери, но Макс схватил ее за руку и резко повернул к себе:

— Ну уж нет! Не раньше, чем я сверну тебе шею. Ты настоящая мегера.

Его глаза, только что полыхавшие гневом, внезапно засветились смехом. Он слегка сжал руками ее шею и придоднял пальцами подбородок.

— Строптивица, — пробурчал он.

— Мне кажется, в этом месте ты должен сказать: «Целуй же, Кэт, меня», — пробормотала она.

— Ты когда-нибудь перестанешь вкладывать свои слова в мои уста?

— Сомневаюсь.

— Ну, в таком случае «Целуй же, Кэт, меня без опасенья, Сыграем свадьбу в это воскресенье!»[17]

— О, процитировано совершенно точно, — прошептала она. — Поздравляю, мистер Энсор.

— Заткнись!

И он закрыл ей рот поцелуем. Это мало походило на нежный поцелуй любовника. Его ладони сжимали ее голову, словно тиски, его губы впивались в нее с такой силой, словно он хотел навсегда утвердить свою власть над ней. Констанция не могла сопротивляться, даже если бы хотела. Она ответила ему с такой же яростной страстью, словно этим поцелуем они изгоняли из своих сердец остатки взаимного гнева.

— Я же говорила тебе, что все образуется, — сказала Честити, стоявшая на пороге гостиной и наблюдавшая за парой, слившейся в страстном объятии.

Констанция отстранилась от Макса и взглянула поверх его плеча на своих сестер. Она дотронулась кончиками пальцев до своих припухших губ и вздохнула:

— Полагаю, вы знаете, что подкрадываться к людям нехорошо?

— Просто мы стали волноваться, когда вы перестали кричать друг на друга, — сказала Пруденс, входя в комнату вслед за Честити. — Поэтому мы решили удостовериться, что вы не лежите окровавленные на полу. А что случилось с Максом? Он теперь у нас вместо клумбы?

Макс поднял руку и снял с головы цветок. С его волос капала вода.

— Надеюсь, Констанция — единственная амазонка в этой семье. — Он стащил с себя куртку и подошел к двери: — Дженкинс?

— Я здесь, сэр. — Дженкинс немедленно выступил из тени под лестницей.

— Возьмите куртку, пожалуйста, и посмотрите, что с ней можно сделать. И принесите мне полотенце.

Дженкинс взял куртку, держа ее на вытянутой руке.

— Могу я предложить вам снять и визитку, мистер Энсор? Если ее прогладить горячим утюгом, она станет как новая. И может быть, вы не откажетесь надеть одну из рубашек лорда Дункана?

— Достаточно будет, если вы приведете в порядок вот это. — Макс протянул ему визитку. — Не думаю, что леди будут возражать, если я останусь в одной рубашке.

— Ничуть. — Честити не обратила внимания на иронию, прозвучавшую в его словах.

— Ты уверен, что не хочешь переодеться в сухую рубашку? — спросила Констанция.

— Совершенно уверен, спасибо. Твоя заботливость переполняет меня благодарностью. Дженкинс, принесите мне большой стакан виски, пожалуйста.

— Слушаюсь, сэр.

И Дженкинс направился на кухню, держа в руках намокшую одежду.

— Итак, вы помирились, — заключила Пруденс, разглядывая рассыпавшиеся по полу цветы.

— Вовсе нет, — возразил Макс. — Мы еще никогда не были так далеки от примирения.

— О! — в изумлении воскликнула Честити. — А мы, увидев вас, подумали…

— Не нужно спешить с выводами, — сказал Макс. — Ваша сестра и я должны еще многое обсудить… например, вопрос о возмещении ущерба.

Все взгляды устремились на Констанцию, которая стояла лицом к окну, разглядывая деревья на улице и, казалось, не обращая внимания на присутствовавших.

— Возмещение ущерба, Кон? — спросила Пруденс.

— Нам с Максом действительно нужно кое-что обсудить, — сказала Констанция, не оборачиваясь.

— В таком случае мы оставляем вас. — Честити похлопала Пруденс поруке. — Мне кажется, мы опять здесь лишние, Пру.

— Да… да, полагаю, что это так.

Пруденс несколько неохотно направилась за сестрой к двери, в которую как раз входил Дженкинс с подносом в руках и перекинутым через плечо полотенцем.

— Я взял на себя смелость принести вам стакан хересу, мисс Кон, так как вы не любите виски.

Дженкинс поставил поднос на боковой столик и протянул Максу полотенце. Потом он бесстрастно оглядел комнату, и его взгляд задержался на рассыпанных по ковру цветах.

— Мне прибрать здесь, мисс Кон?

— Не сейчас, Дженкинс. Этот ковер знавал и худшие времена.

Дженкинс поклонился и вышел из гостиной. В холле он чуть не столкнулся с Пруденс и Честити, которые стояли в нерешительности недалеко от двери. Дженкинс многозначительно кашлянул и чинно проследовал на кухню.

— Он прав, нам не следует подслушивать, — сказала Пруденс. — Кон сама нам обо всем расскажет.

— Я где-то читала о фокусе со стаканом, — с некоторым сожалением произнесла Честити. — Если приложить его к стене и прижать ухо к дну, то можно услышать, что происходит в соседней комнате.

— Нет, — решительно объявила Пруденс. — Мы отправляемся вниз.

Она взяла сестру за руку и потащила за собой.

В гостиной тем временем царило молчание, пока Макс вытирал полотенцем волосы и брюки. Потом он закатал рукава до локтей, пальцами кое-как причесал непослушные волосы и налил себе виски из графина.

— Ты будешь херес, Констанция?

— Да, пожалуйста. — Она отвернулась от окна, взглянула на него и судорожно глотнула воздух.

— В чем дело? — резко спросил он. Она покачала головой:

— Ничего, просто когда ты такой… взъерошенный и небрежно одетый…

Констанция замолчала. Ей хотелось сказать: «Каким ты бываешь после того, как занимаешься любовью», — но сейчас был неподходящий момент для подобных воспоминаний.

Макс ждал, слегка прищурив глаза, но она лишь снова покачала головой. Констанция не собиралась признаваться ему в том, что находит его неотразимым, что при виде его у нее подгибаются колени. Он протянул ей стакан с хересом, и она взяла его, пробормотав слова благодарности.

В этот момент в холле раздался звонок, и они оба замерли и прислушались, полагая, что это вернулся лорд Дункан. В холле послышались шаги Дженкинса, потом раздались приглушенные голоса, и кто-то стал подниматься по лестнице. Констанция с облегчением выдохнула. Вмешательство ее отца было бы сейчас некстати.

— Итак, как ты намерена исправить сложившуюся ситуацию, Констанция? — Он носком ботинка брезгливо поддел край газеты, лежавшей у его ног.

— Если это неправда, почему бы тебе самому не написать опровержение? Мы опубликуем его в следующем номере.

— Нет, я не собираюсь опускаться до того, чтобы вступать в полемику с автором этой статьи. Я намерен игнорировать ее. Это ты напишешь опровержение.

Констанция поставила стакан на стол. Она сложила руки на груди и пристально посмотрела на Макса:

— Я готова извиниться за личный характер этого обвинения, но я не собираюсь брать назад утверждение, что ты намеревался шпионить за нами. Я не ошиблась. Я слышала то, что слышала.

— Эти собрания открытые. Любой, как ваш сторонник, так и противник, может посещать их.

— Но не всякий имеет возможность присутствовать при частной беседе лидеров нашего движения. А именно это ты и намеревался делать, и ты собирался предупреждать правительство о любой акции, которую мы решили бы предпринять.

Макс вздохнул:

— Возможно, это все так и есть. Но я никогда не притворялся перед тобой, что я поддерживаю ваше движение. Совсем наоборот. Я сказал, что готов рассмотреть твою точку зрения, только и всего. И у тебя нет никаких оснований так горячиться. — Он жестом остановил ее, когда она попыталась возразить: — Нет уж, выслушай меня. Я не лгал тебе о моих чувствах. Я не использовал тебя, не обманывал, не притворялся, что испытывал к тебе что-то, чего на самом деле не испытывал. Это ясно?

Констанция продолжала стоять со сложенными руками, хмуро глядя на него. — И что ты испытывал ко мне? — медленно спросила она.

Прежде чем ответить, Макс опрокинул содержимое своего стакана в рот. Потом раздраженно произнес:

— Скажем так. Я говорил совершенно серьезно, когда только что цитировал Шекспира.

— Ты имеешь в виду «Укрощение строптивой»?

— Именно.

— «Целуй же. Кэт, меня…» — пробормотала она, потом широко раскрыла глаза, вспомнив продолжение цитаты. — Жениться? — в полной растерянности спросила она. — Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

Его лицо исказилось, словно от боли.

— Бог знает почему. Наверное, в прошлой жизни я совершил нечто ужасное, за что мне уготовили такую судьбу в этой жизни.

Констанция вовсе не сочла это заявление странным или обидным. Сердце замерло у нее в груди.