— Простите, сэр, — смущенно проговорила она, приседая в поклоне. — Вы успешно управились с делами?

Он ответил не сразу. Что-то в ее лице заинтересовало его, заставило вглядеться повнимательнее. Ну конечно, весь рот в чернилах!

— Что-нибудь не так? — с беспокойством спросила Фиби.

— Вы пьете чернила, дорогая? — поинтересовался он подчеркнуто любезно.

— Ой! — Она рукой прикрыла рот. — Я писала пьесу. — Фиби тотчас начала стирать чернильные пятна, но добилась только того, что они распространились на подбородок. — Должно быть, сунула в рот перо не тем концом. — Она принялась разглядывать измазанные чернилами пальцы. — У меня так бывает, когда я над чем-нибудь сосредоточенно думаю.

Кейто посчитал объяснение вполне убедительным и правдивым: она действительно по большей части думает и делает это весьма сосредоточенно. Однако он не мог не заметить, как его жена отличается от стоящей рядом с ней Порции — и ростом и так называемой жизненной энергией. Не говоря уже о цвете лица и о красоте и оригинальности глаз и волос. При том, что он не назвал бы Порцию красавицей. Отнюдь нет. Однако в ней есть что-то завлекательное. Очень женственное… И все-таки он не взялся бы утверждать, что Фиби что-то теряет в сравнении с подругой. Да, она выглядит более слабой, нежной, беззащитной — все так, но в этом и есть ее особенность. Ее стиль, шарм. Даже, быть может, преимущество. Удивительно, что он пришел к этой мысли именно сейчас, когда увидел ее с измазанным чернилами ртом, в старом платье, которое ей мало, как и все остальные, что лишний раз свидетельствует о скаредности ее отца.

— Я и сам не предполагал, что вернусь так скоро, — сказал маркиз. — Но мы предприняли еще один штурм Бейсинг-Хауса и на третий день взяли его.

При этих словах лицо его омрачилось. Окончание штурма вылилось в кровавое побоище. Кромвель приказал не проявлять никакой жалости к защитникам замка, и весь гарнизон был вырезан, а хозяева и слуги закованы в кандалы и отправлены в заточение. Таким образом Кромвель хотел показать, как будет наказывать сторонников короля, которые осмелятся оказать его войскам сопротивление. Война сейчас вылилась в осаду замков, чьи владельцы не желали переходить на сторону парламента. С точки зрения тактики Кромвель прав, прибегая к таким жестоким расправам, — это послужит примером и заставит многих других приверженцев монарха не принимать бой, а сдаваться сразу и этим спасать свое имущество и жизнь, а также жизнь многих нападавших.

И все же то, что произошло в Бейсинг-Хаусе, ужасно, хотя, несомненно, послужит уроком для многих.

Тем временем по лестнице спустилась няня с малюткой на руках. Порция тотчас взяла у нее заливавшегося плачем рыжеволосого ребенка.

— Перед вами виконт Дикейтор, милорд, — с гордостью оповестила она.

Это был законный наследник Руфуса, и Кейто, почувствовав укол зависти, невольно взглянул на Фиби, в чьих небесно-голубых глазах не отразилось ни зависти, ни смущения.

— Чудесный ребенок. Правда, Фиби? — сказал он. — Рад, что в мое отсутствие у вас с Оливией появилась подруга. А что еще произошло тут без меня?

— О, я нашла в канаве двух цыганят!

— В канаве?

— Да, двух брошенных цыганских детей.

— Детей?

— Ну да. Как вы не понимаете? Мне казалось, вы одобрите мой поступок.

— А что ты сделала? Выкопала их из канавы? Как капустные кочаны у какой-то старой женщины?

— Ничего смешного! — с жаром воскликнула Фиби. — Они были все мокрые, голодные и в грязи. И я думаю, что нужно…

— Не будем мешать Порции кормить ребенка, — холодно сказал Кейто, направляясь к двери. — Если хочешь, продолжим разговор в кабинете.

Фиби последовала за ним, не прекращая объяснений:

— Понимаете, я узнала, что у них в таборе случилась ссора и отца этих детей зарезали. Ужас, правда? А детей выбросили, потому что новый главарь взял жену убитого себе в жены и не хотел, чтобы в его таборе росли дети того, кого он убил. Вы понимаете?

— Представь себе, да, — хмуро отозвался Кейто.

— Их бросили, как когда-то Ромула и Рема, — возбужденно говорила Фиби. — Их вскормила волчица, и они потом основали Рим. Помните?

— Помню даже, что их мать звали Рея Сильвия, а отцом был бог войны Марс, — терпеливо продолжил Кейто. — И все же какое дело моей супруге до этих цыган и до их междоусобиц?

— Ну как же? Разве можно оставить несчастных детей умирать в канаве? Помимо всего, милорд, дети ведь находились на вашей земле, и разве вы…

— Остановись на минуту, Фиби. — Они уже вошли в кабинет, и Кейто прикрыл дверь. — Ты говоришь о цыганах. Цыгане не мои арендаторы, у меня нет перед ними никаких обязательств, и они не могут рассчитывать на мою помощь.

— При чем тут обязательства, сэр? — Фиби даже легонько притопнула ногой. — Речь идет о маленьких детях. Я не могла пройти мимо!

— И что же ты сделала?

Кейто направился к буфету, налил себе вина.

— Пристроила их в деревне, но, конечно, обещала заплатить за содержание. Никому сейчас не под силу прокормить два лишних рта. Никому, кроме вас, сэр.

Она посмотрела на него с видом человека, добившегося победы в трудном словесном поединке.

— Мне не очень нравится твой тон, Фиби, — ровным голосом произнес он. — Я, по-моему, уже говорил тебе об этом.

Фиби мужественно выдержала его осуждающий взгляд.

— Прошу прощения, милорд. Но я не могу не горячиться, когда говорю о таких вещах. Как еще объяснить вам необходимость…

— Разумеется, — перебил он ее, — ведь я так непонятлив! Хорошо, — заключил он, ударив ладонью по столу. — Считай, что ты сказала и сделала все, что могла.

Кивком головы он дал понять, что разговор окончен, подтвердив это еще и тем, что выложил на стол из ящика какие-то бумаги.

После недолгих колебаний Фиби смирилась с тем, что ей предложено уйти, и вышла из кабинета, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Кейто устало опустился в кресло. У него было ощущение, что его переехала колесница Джаггернаута. (Одно из воплощений индийского бога Вишну; в переносном смысле — неумолимая, безжалостная сила.)

Ей-богу, он не чувствовал такого изнеможения даже после боев с противником! Но бездомные, умирающие с голоду дети в канаве! Разве мыслимо пройти мимо?

Он дернул за шнур звонка, потом встал и зашагал по комнате.

— Пошлите за управляющим, — приказал он вошедшему спустя мгновение слуге.

Фиби тем временем помчалась в спальню, где тщательно стерла с лица следы чернил, после чего ринулась в поисках Порции и Оливии. Где они сейчас?

Порцию она нашла в гостиной у окна. К ее груди приник сын Алекс, а его сестра Иви держала руку матери и пыталась сосать ее большой палец.

— Полотно под названием «Материнская идиллия», — объявила Фиби, приблизившись к подруге. — Если бы еще твоя одежда полностью соответствовала. Ты когда-нибудь носишь платье?

— Только если Руфус очень настаивает, — с улыбкой ответила Порция, прикладывая сына ко второй груди.

— А где Оливия?

— У себя в комнате за чтением Плиния, насколько мне известно. Только не знаю, Старшего или Младшего. (Плиний Старший, Плиний Младший — римские писатели I в. н.э.)

— Наверное, обоих, — подхватила шутку Фиби, однако вид у нее был не слишком веселый.

— Ну и что ты теперь думаешь о супружеской жизни? — спросила Порция, посерьезнев. — Насколько я помню, ты была очень резко настроена против замужества. Как и я, впрочем.

— И сейчас тоже, — ответила Фиби. — Противно чувствовать, что ты принадлежишь не самой себе, а другому человеку. Даже если он твой муж.

Порция согласно кивнула.

— Законы пишутся мужчинами и для мужчин, — сказала она. — Но все-таки мы не так уж беспомощны. Нужно только уметь управлять мужьями.

— По-видимому, — не слишком уверенно согласилась Фиби. — Если они вообще замечают, что ты существуешь. Если считают тебя… женщиной.

— Что ты хочешь сказать, Фиби?

Порция стала баюкать насытившегося ребенка, оправила свой мужской наряд.

Фиби разом вспыхнула, она никогда ни с кем не говорила о таких вещах. Но с Порцией… С кем же еще, если не с Порцией?

— Скажи… разве люди всегда делают это… после чего должны рождаться дети… в кромешной темноте, не произнося ни слова? И разве это должно происходить так быстро, словно человек куда-то спешит?.. Так быстро, что потом не понимаешь, было или не было?.. И еще…

— Подожди! Постой минуту! — прервала ее Порция. — И вы все время так?

— Каждую ночь, — печально ответила Фиби. — Если он дома, конечно. И так будет до тех пор, пока я не забеременею. Наверное, я ему не нравлюсь. Еще бы, после Дианы…

— Твоя Диана была просто сука, — с солдатской прямотой сказала Порция. — Тверда и холодна, как камень. Голову даю на отсечение, она вообще предпочла бы, чтобы все супружеские ласки происходили во сне и она про них ничего бы не знала. Фиби на минуту задумалась.

— Допустим, ты права, и Кейто считает, что и я такая же?

— А ты не такая?

— Ох, нет! — вскричала Фиби, снова краснея до корней волос. — Я не такая. Я так хочу, чтобы он ласкал меня. И сама мечтаю о том же. О каждом дюйме его тела. Я хочу видеть его при свете. Совсем голым, понимаешь? Так хочу его и так страдаю! — добавила она со стоном.

Порция смотрела на нее, не скрывая удивления. Ее поражало невысказанное желание само по себе, не его сила, а то, что она услышала эти слова от Фиби.

— Так, значит, ты испытываешь любовь к Кейто? — осторожно спросила Порция.

— Да! Да! Любовь, страсть… Назови как хочешь. — Фиби принялась ходить по комнате. — Когда я слышу его шаги, во мне словно что-то обрывается. Когда слышу его голос, когда он приглаживает свои волосы, во мне начинает звучать лютня… Я таю. Превращаюсь в горячее желе. В… не знаю во что…

— Боже, да это настоящая страсть! — воскликнула Порция.

Она снова прижала к груди уже уснувшего Алекса и свободной рукой пригладила волосенки не отходящей от нее ни на шаг дочери.

Откровенные слова Фиби, рельефность, с какой та нарисовала картину своего вожделения, не могли не произвести впечатления на Порцию.

— Теперь ты все знаешь, — произнесла Фиби. — Но можешь ли подсказать, что мне делать?

В голосе Фиби мешались отчаяние и настойчивость. Порция молчала, и подруга заговорила вновь:

— Ведь должен же быть выход… должен быть способ показать ему, что я чувствую… Не вызывая при этом его… неприятия… отвращения.

— О, не думаю, что это вызовет у него отвращение, — решительно сказала Порция. — Скорее он будет польщен.

— Ты так считаешь? Но ведь женщины моего… нашего круга и воспитания не должны позволять себе такого… Так читается по крайней мере.

— Чепуха! Воспитание не имеет никакого отношения к любви. К страсти.

— Ты уверена?

— Абсолютно! — Порция опять помолчала, изучая взглядом собеседницу, а потом произнесла: — По-моему, ты должна совершить нечто драматичное.

— Драматичное? — с сомнением переспросила та. — Что именно? Пьесу я уже пишу… Но ведь это не то…

Она с трогательной надеждой взирала на Порцию, словно ожидая услышать сейчас тот единственно верный совет, что сразу развяжет весь узел, разрешит все сомнения и противоречия. Но что, если Порция найдет и предложит вместо этого ключ, которым открывается ящик Пандоры, и оттуда посыплются одни лишь беды и невзгоды? Что, если так?

— Нужно не писать, а играть! — категорически заявила Порция.

— Как?

— Хотя бы так, как я с Руфусом. Ну, к примеру, если ему нравится, когда я одеваюсь… или раздеваюсь, да, да… определенным образом… Как бы представляя из себя кого-то другого… Иногда мы вместе перевоплощаемся в других людей, даже не нарочно, само собой получается. В общем, это трудно объяснить. Но что ты должна обязательно сделать, дорогая, — это привлечь его внимание. И не случайно, а продумать все действо до мелочей, понимаешь меня?

Фиби смотрела на нее широко раскрытыми глазами, остановившись как вкопанная посреди комнаты. Пожалуй, во всем этом есть здравый смысл. Даже интересно. Как будто она не только пишет пьесу, а сама играет ее. А что, если у Кейто такое ее превращение, напротив, вызовет стойкое раздражение или даже отвращение?

— Согласна, риск есть, — кивнула Порция, прочитав сомнение Фиби у нее на лице. — Не знаю, насколько твой Кейто пронизан пуританским духом… И к чему приучен другими женщинами. О Диане я не говорю.

— На Диане он тоже женился без любви, — пришла Фиби на защиту покойной сестры. — Только во имя более тесного союза с нашим отцом. Так же, как и в случае со мной. И тоже ради сына-наследника.

— Да, — согласилась Порция, — все это осложняет дело. Но все равно нужно попробовать! И посмотрим, как на него подействует.

— Что подействует?

— Начнем хотя бы с одежды, — направляясь с Алексом на руках к двери, объявила Порция. — Возьми Иви, ладно? Ей пора спать. А потом я покажу тебе, что имею в виду.

Подхватив девочку, Фиби зашагала вслед за Порцией, горя от нетерпения узнать, что же придумала подруга. Но та не раскрывала секрета до тех пор, пока не передала обоих детей на попечение няни. Потом повела Фиби к себе в комнату и заперла дверь на задвижку.

— А теперь скажи, — спросила она, вмиг посерьезнев. — У тебя есть деньги?

— Деньги? — переспросила Фиби. — Для чего?

— Чтобы покупать, — нетерпеливо пояснила Порция. — Не знаю, как тебе, а мне Руфус дает кое-какие деньги, хотя недостаточно для того, что я хотела бы купить. Вот, смотри. — Она открыла небольшой кожаный кошелек и вытрясла содержимое на покрывало. — Пять гиней. Нам пока хватит.

— Зачем? — испугалась Фиби. — Я не могу взять твои последние деньги. Тем более что не знаю даже зачем.

— Еще не поняла? — Порция бухнулась на постель. — На новые наряды, глупая. То, что на тебе сейчас, шили, наверное, когда у тебя не было ни груди, ни других мест!

— Наверное, — согласилась Фиби, не в силах отрицать жестокую правду. — Отец не считал нужным тратиться на мой гардероб. Да я и сама никогда не просила об этом. У меня было о чем думать, помимо нарядов.

— Плохо. Ты ведь рождена женщиной и, значит, должна быть ею. — Порция оглядела Фиби с головы до ног. — Тебе нужны платья по фигуре.

— Ничего подобного! Мне как раз нужно скрывать ее. У меня всего слишком много.

Порция посмотрела на нее с сожалением.

— Ничего-то ты не понимаешь! У тебя все на месте, поверь. Все округлости и выпуклости. Их нужно подчеркивать, а не скрывать. Это главное. И не сутулься при ходьбе, не стесняйся. У тебя достаточно красивая грудь, правда. Я всегда завидовала твоим формам, хотя сейчас, когда я кормлю Алекса, она тоже ничего.

— А Руфус… Он любит большую грудь?

— Думаю, да. Большинство мужчин любит. Но Руфусу приходится мириться с тем, что он имеет. Однако мы говорим не о нем, а о Кейто. Если хочешь, чтобы он обратил на тебя внимание, не нужно скрывать своих прелестей. И это возвращает нас к разговору о деньгах.

Фиби покачала головой:

— У меня их не было и нет. Я не нуждаюсь в них. Когда приходит бродячий торговец, мы с Оливией что-нибудь покупаем у него, и Кейто за нас всегда платит. А ярмарок сейчас нет из-за войны, ты знаешь. Так где их тратить? — Она слегка нахмурилась. — Можно бы, наверное, заказать портнихе новое платье. Не думаю, что Кейто такой же прижимистый, как отец. — Она вспомнила историю со свадебным платьем, перешедшим к ней от Дианы. — Хотя не знаю, по правде говоря.

— Это все не то, — поморщилась Порция. — Нужно не какое-то домашнее платье, а нечто особенное. Выдающееся. И для этого требуются деньги. Может, что-нибудь заложить? Какие-нибудь драгоценности?

Фиби призадумалась:

— У меня есть кольца моей матери.

Конечно, это ужасно — закладывать материнские кольца, просто стыдно, но в то же время внутренний голос ей подсказывал, что это единственный выход.

— Прекрасно! Почему ты сразу не сказала? — Порция вскочила с постели. — Какой тут у вас город поблизости?

— Байсестер или Уитни. Ты в самом деле хочешь? Но как мы туда доберемся?

— На лошади, конечно. Как еще?

У Фиби было много возражений против этого плана: во-первых, она не любит ездить верхом, во-вторых, без вооруженной охраны не обойтись, и, значит, придется обо всем рассказать Кейто. А как объяснить цель поездки?

Но с другой стороны, она уже загорелась мыслью о совместном, пусть и недалеком путешествии с Порцией — это наверняка будет интересно, развеет однообразие ее жизни. Тем более новые наряды — разве это может не волновать?

— Я поеду с тобой в дамском седле, хорошо? — сказала Фиби. — А в качестве эскорта надо взять людей Руфуса, верно? Экономке скажем, что отправились прогуляться по деревне. Только вернуться нужно дотемна.

Порция одобрительно кивнула.

— Иди за кольцами, — сказала она, — а я спрошу Оливию, не хочет ли она прокатиться с нами.

Оливия отнеслась к предложению с большим воодушевлением. За свои шестнадцать лет она считанное число раз бывала в близлежащих городах.

— Лучше всего купить ей платье из б-бархата, — сказала она, — из черного бархата. Это очень к-красиво.

— Тебя тоже волнуют такие вещи? — спросила Порция.

— П-почему нет? А в общем, не знаю… Но обязательно черного цвета, — повторила она.

— Пожалуй, ты права, — согласилась Порция.