Пролог 1

Лондон, 12 мая 1641 года

Фиби одной рукой вытирала глаза, другой безуспешно искала носовой платок. Она его так и не нашла, что ее ничуть не удивило: все свои тринадцать лет она только и делала, что теряла носовые платки. Сопя и всхлипывая, она спряталась за подстриженными лавровыми кустами — подальше от шумных свадебных гостей. Их резкие веселые голоса сливались с непрекращающимся шумом толпы, собравшейся на другом берегу реки возле Тауэра.

Она искоса взглянула на родной дом. Он стоял на пригорке на южном берегу Темзы, откуда открывался изумительный вид на Лондон и окрестности. Окна дома сверкали в лучах послеполуденного солнца, а сквозь стены, невзирая на мощный гул голосов, прорывалась нежная мелодия арфы.

Никто не обратил внимания на ее бегство. Да и с чего бы? Кому она нужна? Диана строго-настрого запретила появляться у нее на глазах после случившегося. Странно, что же все-таки произошло и отчего вообще все ее поступки постоянно приводят к каким-то нежелательным последствиям наряду с укорами и неодобрением? Ее тело словно живет своей особой жизнью, отдельной от головы, и поступает так, как хочет.

Слава Богу, сейчас она в безопасности и на какое-то время избавилась от попреков и осуждения.

Фиби прибавила шагу, направляясь к старому лодочному сараю, давнишнему тайному убежищу. После того как отец велел перенести входные ворота в другое место, об этом сарае, кажется, забыли. Стены его покосились и заросли тростником, крыша кое-где провалилась. И все-таки сарай оставался единственным укромным местом, где Фиби могла спокойно зализывать раны, не опасаясь, что ее кто-то потревожит. Как же она была удивлена, когда, приблизившись к своей тайной обители, нашла дверь туда приоткрытой.

В первое мгновение ее охватил гнев: как это и кто посмел вторгнуться в ее владения? Впрочем, гнев тут же сменился страхом: в мире ведь полно опасных существ — людей и зверей. А что, если кто-то из них сейчас притаился в заброшенном сарае? Притаился и поджидает очередную жертву?

Фиби в нерешительности вгляделась в темный дверной проем, не осмеливаясь шагнуть вперед и заглянуть внутрь. И все же уже через минуту вскипела от ярости: лодочный сарай принадлежит ей, и только ей! Надо выгнать непрошеного гостя!

Она посмотрела по сторонам в поисках подходящего оружия и подобрала какой-то старый шест, а затем с тревожно бьющимся сердцем толкнула дверь. Та распахнулась настежь, и темные углы постройки осветились призрачным мутноватым светом.

— Кто ты? — крикнула она, увидев незваного гостя, который сидел на трехногом стуле возле одного из окон и читал книгу.

Судя по всему, гость, а вернее, гостья и не собиралась подниматься с места, она только молча хлопала глазами.

— А, я тебя знаю, — сказала Фиби, отбрасывая шест. — Ты дочь лорда Гренвилла, верно? Что ты здесь делаешь? Почему не на свадьбе? Ты ведь должна нести шлейф платья моей сестры?

Темноволосая девочка заложила страницу пальцем.

— Да, я Оливия, — не сразу произнесла она. — Я н-не хотела п-присутствовать н-на т-торжестве, и п-папа мне разрешил. — Она с трудом перевела дух.

Фиби внимательно посмотрела на девочку. Она была, кажется, немного моложе и уж определенно тоньше и стройнее ее.

— Здесь мое тайное убежище, — сообщила она, усаживаясь на бревно и вытаскивая из кармана бумажный сверток. — Не зря ты не захотела торчать на свадьбе. Я вот тоже должна быть там, помогать сестре, но опрокинула флакон с духами, а потом нечаянно наступила на оборки ее платья.

Фиби развернула сверток, откусила большой кусок имбирного пряника, а остальное протянула Оливии. Та отрицательно покачала головой.

— Диана отругала меня на чем свет стоит, — продолжила Фиби, — разворчалась и сказала, чтобы я больше никогда не появлялась ей на глаза. Что ж, она собирается жить в Йоркшире, далеко отсюда. И слава Богу! Жалеть я не буду ни капельки! — Фиби патетически задрала голову вверх, как бы клятвенно подтверждая сказанное.

— М-мне она н-не нравится, — призналась Оливия.

— Я бы тоже не захотела такую мачеху, — согласилась Фиби. — Диана просто жуткая!.. Ой, прости, я всегда говорю и делаю не то, что нужно. Наверно, потому, что не думаю.

— Но эт-то п-правда, — проговорила Оливия и, к удивлению Фиби, открыла книгу и вновь углубилась в чтение.

Фиби нахмурилась. Ее сводная племянница (или как теперь называются их родственные отношения с Оливией?) ведет себя не слишком дружелюбно.

— Ты всегда заикаешься?

Оливия залилась краской и подняла голову.

— Я н-не умею п-по-другому.

— Ой да, конечно, — поспешно согласилась Фиби. — Это я так, не обижайся.

Не получив никакого ответа, она вновь принялась за пряник, одновременно стряхивая крошки со своего розового шелкового платья, сшитого специально к свадьбе сестры. Предполагалось, оно будет прекрасно сочетаться с украшенным жемчугом нарядом Дианы из узорчатой камчатной ткани цвета слоновой кости. Однако незадолго до венчания с присущей ей резкостью Диана заявила, что не желает видеть Фиби рядом с собой.

Прикрытая дверь сарая снова с треском распахнулась, и на пороге возникла еще чья-то девичья фигура.

— Ух ты! — восторженно воскликнула незнакомка. — Вот где настоящая свадьба! А там в доме такая скучища! — Вошедшая прислонилась к косяку, отерла потный лоб и оглядела сарай и присутствующих. — Никогда не думала, что кто-нибудь, кроме меня, знает об этом сарае, — опять заговорила она. — Я, между прочим, провела тут прошлую ночь, не верите? Иначе разве избавишься от этих двуногих! А они, оказывается, уже здесь. — Ее зеленоватые глаза лукаво блеснули. — Да, напрасно я надеялась отдохнуть!

— Это мой сарай! — решительно заявила Фиби. — А ты нарушила право собственности.

Вошедшую уж никак нельзя было назвать приглашенной на свадьбу. Ее густые рыжие волосы растрепались и торчали во все стороны, свидетельствуя о том, что к ним давным-давно не прикасался гребень. Лицо выглядело неумытым, хотя при таком количестве веснушек сразу и не определить, что к чему. Платье из бесцветного и грубого голландского сукна было измято, кружевные манжеты на рукавах грязны и оборваны.

— Ничего я не нарушила, — буркнула она, опускаясь на прогнившее днище перевернутой лодки. — И не думайте, меня тоже пригласили на свадьбу. Во всяком случае, моего отца, — тут же поправилась она. — А куда Джек, туда и я. Выбора, к сожалению, нет.

— О, теперь я знаю, кто ты, — сказала Оливия, поднимая голову от книги. — Т-ты внеб-брачная д-дочь единокровного брата моего отца… Уфф, сразу и не выговоришь.

— Правильно, — весело отозвалась та. — Меня зовут Порция. А ты, наверно, Оливия? Джек что-то говорил мне про тебя. — Она повернулась к Фиби: — А ты, могу спорить, сестра невесты, Фиби.

— Надо же, ты все про нас знаешь!

Порция пожала плечами:

— Держу ушки на макушке и глаза открытыми. Стоит только утратить бдительность, и в тебя сразу вцепятся дьяволы.

— Какие дьяволы?

— Мужчины, вот какие! — заявила Порция. — Не верите, потому что скажете, я жутко тощая и плохо одетая? Поверьте, им многого не надо. Подбирают все без разбору.

— Ненавижу мужчин! — вдруг без всякого заикания произнесла Оливия.

— Вот и я тоже, — подтвердила Порция и добавила с высоты своих четырнадцати лет: — Но вы-то еще птенчики и не понимаете… Тебе сколько?

— Одиннадцать, — призналась Оливия.

— У тебя еще все впереди, — снисходительно хмыкнула Порция. — Сто раз успеешь передумать.

— Я не изменю! — решительно проговорила Фиби. — Я никогда не выйду замуж.

— Я тоже! — сверкнув глазами, заявила Оливия.

— Надеюсь, теперь, когда отец сбагрил старшую дочь, да еще так удачно, меня оставят в покое, — сказала Фиби.

— И не рассчитывай, — усмехнулась Порция. — Такие, как ты, рожденные в богатстве да еще по закону, должны непременно выходить замуж. Это таким, как я…

Фиби яростно затрясла головой.

— Никто не захочет на мне жениться. Я все роняю и всегда говорю то, что думаю. Да и мне никто не нужен. Отец с Дианой считают, что я — настоящий слон в посудной лавке и у меня обе руки левые… Ну и пусть! А я зато буду писать стихи и стану поэтом! Настоящим!

— Чепуха! — не сдавалась Порция. — Кого-нибудь тебе подыщут, не такая уж ты уродина. Пухленькая и довольно смазливая. Не то что я, настоящая жердь! К тому же незаконнорожденная. Ни денег, ни имущества. Безнадежный товар!

Сделав это заключение, она весело улыбнулась, словно предсказала себе самую завидную судьбу, и уселась на бревне рядом с Фиби.

Та, поразмыслив над сказанным, нерешительно произнесла:

— Да уж… Тебе и правда нелегко подыскать мужа. Как же ты будешь жить?

— Пойду в солдаты. Я всегда хотела быть мальчишкой. С самого рождения. Только случайно не стала.

— А я, — подала голос Оливия, — б-буду ученым. Попрошу отца, чтобы нашел мне хорошего учителя, и, когда подрасту, поеду в Оксфорд. Стану там жить и учиться!

— Женщины не учатся в университетах, — возразила Фиби.

— А я б-буду!

— Господи! — со смехом воскликнула Порция. — Какая подобралась компания! Солдат, поэт и ученый. Три неудачницы!

Она захлопала в ладоши. Фиби тотчас заразительно засмеялась. Ей было хорошо. Хотелось петь и танцевать вместе с новыми подружками. Даже Оливия слегка улыбнулась.

Порция вдруг вскочила с места.

— Давайте заключим соглашение, — предложила она, — что не сойдем со своего пути и всегда будем помогать друг другу! Хотите? Оливия, у тебя в сумке найдутся ножницы?

Оливия открыла сумку, порылась в ее недрах, достала крошечные ножницы и протянула Порции.

Та не без труда отрезала с их помощью рыжую прядь и решительно сказала:

— А теперь, Фиби, я отрежу столько же твоих волос и столько же Оливии… Готово! Смотрите!

Под любопытными взглядами девочек она своими длинными пальцами с обломанными ногтями ловко сплела отрезанные космы в три разноцветных колечка: золотистое кольцо получилось из ее волос, черное — из волос Оливии и светлое — из волос Фиби.

— Ну вот! Видите? Берите! — Она вручила их девочкам. — Если забудете наш уговор, взгляните на свое кольцо. Договорились?.. Нет, этого мало. Надо скрепить соглашение кровью! — Ее зеленые глаза загорелись от возбуждения. — Не боитесь? — Засучив рукав, она обнажила руку, уколола себя острым концом ножниц и выдавила каплю крови. — Теперь ты, Фиби.

— Ой, не могу. Давай ты сама.

Зажмурив глаза, она протянула Порции руку. Затем наступила очередь Оливии. Все прошло быстро и гладко, если не считать легких вскриков.

— Что дальше? — спросила Фиби.

— А дальше, — пояснила Порция, — сложим руки так, чтобы наша кровь перемешалась… Давайте! Вот так мы и скрепим клятву помогать друг другу везде и всегда, во всех случаях жизни, кровью.

И Фиби, и Оливия понимали, конечно, что они всего лишь играют, но тем не менее, когда кровь их смешалась, девочки ощутили странную дрожь во всем теле и одновременно им пришло на ум, что все не так просто.

— Значит, если кто-то из нас окажется в беде, — воскликнула Фиби, — то можно послать колечко и надеяться на помощь, да?

— Глупо, но очень романтично, — неловко улыбнулась Оливия.

— Ну и что? — спросила Порция, пожав плечами.

Фиби одобрительно кивнула.

— Хорошо образованный человек не может быть романтичным, — хмуро возразила Оливия и добавила со вздохом: — Л-лучше я в-вернусь на свадьбу.

Она опустила волосяное колечко в сумку на поясе, оттерла слюной кровь с запястья и направилась к двери.

Едва она приоткрыла ее, как в тишину сарая ворвались воинственные крики с другого берега Темзы. Оливия вздрогнула.

— М-можете разобрать, что они кричат? — спросила она.

Девочки прислушались.

— «Голову долой! Голову долой!» — уверенно сказала Порция. — Значит, сейчас отрубят голову графу Стаффорду.

— Но за что? — удивилась Фиби.

— Господи, неужели вы ничего не знаете? — Порция была явно поражена их неосведомленностью. — Страффорд — ближайший советник короля, а парламент против короля. Он прогнал Страффорда с его должности и обезглавит. Вот и все. Очень просто.

Оливия почувствовала, как голова ее непроизвольно дернулась. Боже, какой кошмар! Чему радуются эти люди?!

— Джек говорит, дело идет к гражданской войне, — продолжила Порция, как и раньше, называя своего отца просто по имени. — А уж он-то разбирается в таких вещах, — много значительно добавила она.

— Войны не будет! — воскликнула Оливия с испугом. — Не должно быть!

— Увидим, — процедила Порция.

— Пусть уж начнется прямо сейчас, — сказала Фиби. — Тогда мне не надо будет возвращаться на свадьбу! Ты пойдешь, Порция?

Та мотнула головой, в то же время указывая на дверь.

— Вы идите. А меня там никто не ждет. Мне там не место.

Оливия двинулась к выходу. Фиби замешкалась, глядя на Порцию, потом шагнула следом за Оливией, крепко сжав в ладони волосяное кольцо.

Порция осталась одна в полутемном сарае, среди разрухи и паутины. Она снова присела на бревно, подняла оброненный сверток с недоеденным имбирным пряником и стала медленно отламывать кусочки, стараясь продлить удовольствие.

Сгустились тени, злобные крики с противоположного берега реки постепенно смолкли. Стихало и свадебное веселье.

Солнце клонилось к закату.

Пролог 2

Роттердам, декабрь 1645 года

Брайан Морс быстро шагал по темной аллее от порта. За ним следовал какой-то человек в плаще, в низко надвинутой на лоб шляпе. Он старался держаться в тени, прижимаясь к сырым стенам каменных домов, стоящих по сторонам узкой улицы. Такой узкой, что крыши противоположных зданий почти соприкасались. Однако непрекращающийся дождь все же лил на каменную мостовую, делая ее еще более скользкой.

Англичанин чувствовал, что его преследуют, но не подавал виду, несмотря на то что нервы его были натянуты до предела. Поравнявшись с узким проходом, ведущим ко входу одного из домов, он поднял руку, как бы собираясь постучать, и тут же, сделав шаг вперед, притаился у запертой двери.

Преследователь остановился и нахмурился. Англичанин не должен был останавливаться и заходить куда-то в этом переулке. Ему следовало дойти до «Черного тюльпана» и там встретиться с агентом Фредерика Генриха Оранского, короля Голландии. Мужчина выругался себе под нос. Тоже мне осведомители! Болваны, и больше никто! В таком деле самая малая ошибка может дорого стоить!

Агент снова двинулся вперед, еще плотнее завернувшись в плащ. Едва он поравнялся с притаившимся Морсом, как тот стремительно выскочил из укрытия. Сверкнули маленькие колючие глазки, и тотчас блеснула сталь клинка. Надежды на спасение не было.

Острие шпаги вошло в грудь преследователю. Острая невыносимая боль пронзила все его тело. Он заскользил по стене, цепляясь руками за мокрые камни, и упал лицом вниз. Кровь, брызнув из раны, причудливо растекалась по мостовой, перемешиваясь со струями дождя.

Брайан Морс перевернул его на спину носком сапога. Глаза поверженного были широко раскрыты и странно блестели. Улыбка тронула губы Брайана. Он нехотя отвел руку назад и затем, с силой вонзив шпагу в живот мужчины, провернул острие несколько раз. На землю вывалились кишки, кровь теперь хлынула широким потоком.

Несколько мгновений Брайан смотрел на растерзанный труп, потом презрительно скривил рот, негромко выругался и, повернувшись, зашагал между домами.

В конце улочки он свернул направо. Эта улица была шире предыдущей и освещена ярким светом из окон второго этажа гостиницы «Черный тюльпан». Вывеска с изображением соответствующего цветка качалась и скрипела под порывами ветра над входной дверью.

Брайан толкнул ее и вошел в шумное, заполненное посетителями помещение, где смешались затхлые запахи пива, немытых людских тел, табачного дыма и свисающих с потолка свиных окороков. Крашенные известью стены закоптились от духоты и пламени бесчисленных свечей, торчащих из тяжелых стенных подсвечников.

Пробираясь сквозь гудящую толпу, Брайан подошел к низкой двери за стойкой бара, где краснолицый мужчина размеренными привычными движениями наполнял кружки пивом и правильными рядами выставлял на стойку. Растрепанная служанка подхватывала их, устанавливала на поднос и, подняв его высоко над головой, разносила по столикам, тщетно пытаясь увернуться от леса рук, щиплющих, хватающих, шлепающих ее по разным частям тела.

Человек у стойки мельком взглянул на Брайана, когда тот проходил мимо, и коротким кивком указал на ветхую дверь.

Брайан отодвинул засов и вошел в небольшую комнату с низким потолком. Там за столом сидел мужчина, нежа в руках глиняную пивную кружку. В комнате, несмотря на пышущий жаром камин, было прохладно, и сидящий здесь посетитель не снял плаща и шляпы. Вошедшего он приветствовал, приподняв руку с кружкой.

— За вами следили, — утвердительно произнес он ровным на удивление, простуженным голосом. Глаза его остановились на шпаге, которую Брайан так и не вложил обратно. С ее кончика на пыльные половицы пола стекали капельки крови.

— Да, — подтвердил Брайан.

Он приподнял шпагу, оглядел клинок с темными разводами, удовлетворенно качнул головой, как бы хваля себя за мастерство, потом ловко отправил клинок в трость, подвинул к столу еще один стул и наконец сел.

— Это был агент Стрикленда? — спросил мужчина, поднося ко рту кружку.

— Думаю, так, — ответил Брайан. — У меня не было времени узнать поточнее. Обстоятельства не располагали к расспросам.

Он протянул руку к кувшину с пивом, стоявшему на столе, и за отсутствием кружки жадно хлебнул прямо из него.

— Убийство вызывает жажду, — заметил он, облизнув губы и поставив кувшин на место.

Собеседник ответил невнятным мычанием, сунул руку в складки плаща, вытащил какую-то бумагу и с громким хлопком положил на не слишком чистый стол.

Темные глаза Брайана следили за каждым его движением. Однако он ничего при этом не сказал. Дождался, пока заговорит его собеседник.

— Итак, — бесстрастно произнес тот, — его величество король весьма великодушен.

— Сын его величества и наследник престола женат на дочери нашего короля Карла, — холодно заметил Брайан.

Глаза мужчины в плаще сузились.

— Как бы то ни было, — продолжал он, — Голландия держит нейтралитет в вашей гражданской войне. Наш король идет на большой риск, предлагая свою помощь.

— Придет время — все оценят, — заверил Брайан, снова поднося ко рту кувшин с пивом.

Собеседник вроде бы удовлетворенно кивнул. Затем развернул лежащую на столе бумагу и молча протянул Брайану.

Тот отставил кувшин и заскользил глазами по аккуратным колонкам цифр. Король Голландии и в самом деле великодушен. Однако пройдет еще немало времени, прежде чем военное снаряжение, которое он предлагает обедневшему и несущему потери английскому королю, сможет — если сможет повлиять на расстановку сил мощной армии Кромвеля и ослабленных роялистов. (Сторонники короля Карла I Стюарта. — Здесь и далее примеч. пер.)

— Его величество король Карл не поскупится на благодарность, — негромко сказал Брайан.

С этими словами, покопавшись в собственных карманах, он достал другую бумагу и протянул собеседнику. На ней стояла королевская печать, которую тот начал тщательно разглядывать. Видимо, убедившись в подлинности, он спрятал документ в карман своей короткой кожаной куртки и допил пиво.

Стул под ним зловеще скрипнул, когда мужчина в плаще, поднимаясь, стал вытаскивать из-за пояса рукавицы.

— С вами свяжутся, — произнес он, — и сообщат подробности в отношении поставок оружия после того, как наш король ознакомится с письмом вашего монарха и обсудит этот вопрос со своими советниками. Корабль должен отплыть отсюда, из Роттердама. Будьте наготове.

Посетитель направился к двери. Спустя мгновение она с треском захлопнулась.

Брайан Морс допил пиво из кувшина. Теперь, когда его миссия успешно окончилась, он может отправляться домой, думая о предстоящих благодеяниях, которые могут… нет, должны на него обрушиться. Наконец-то он будет замечен в окружении короля, среди тех, кто пользуется властью и приближен к трону. Да, его приветят, ибо поймут, что он человек опытный, надежный и на него можно положиться. А значит, Морс вправе рассчитывать на вознаграждение, на деньги, которые ему так нужны. Конечно, если он и в будущем окажется удачливым игроком и карты лягут в его пользу. А это уж зависит в основном от него самого. От того, как сумеет он соблюдать свои интересы, продолжая пребывать в обличье ярого сторонника короля.

Глава 1

Вудсток, Оксфорд, январь 1646 года

Леди Фиби Карлтон прислушивалась к ровному дыханию своей подруги. У Оливии всегда был некрепкий сон, она просыпалась от малейшего звука. А в эту ночь Оливия не должна знать о планах Фиби, несмотря на то что у них нет друг от друга секретов и они близки, как любящие сестры. Если не больше. Нет, сегодня Фиби не может поделиться своими намерениями с Оливией.

Она откинула покрывало, опустила ноги на пол. Оливия тотчас шевельнулась, повернулась на бок. Фиби замерла. Пламя в камине почти погасло, в комнате было так холодно, что изо рта шел пар и возле горящей свечи плавало туманное облачко. Оливия боялась темноты, поэтому они оставляли свечу гореть на каминной полке.

Оливия снова задышала ровно, и Фиби на цыпочках прокралась через комнату в гардеробную. Она заблаговременно оставила дверь приоткрытой, чтобы та не заскрипела. Схватив одежду и дорожную сумку, девушка босыми ногами прошлепала к входной двери, подняла задвижку и выскользнула в коридор.

Дрожа от холода, она натянула одежду прямо на ночную рубашку. Свечи в коридоре не горели, было совершенно темно, но ее это радовало: никто не увидит.

Дом был погружен в безмолвие, если не считать обычных ночных шорохов и скрипов старого, рассыхающегося пола. Надев шерстяные чулки, она с башмаками и котомкой в руках пробралась на ощупь к широкой лестнице, ведущей в нижний большой холл.

В холле стоял полумрак; в камине догорало пламя. Над головой Фиби зловеще темнели тяжелые балки потолка. Она осторожно продвигалась к входной двери, так и не надев башмаков.

Поступок, конечно, безумный, но выхода у нее не было: она не позволит торговать собой, как призовым поросенком или премированной коровой на ярмарке! Никогда не согласится выйти замуж за человека, заинтересованного в ней не больше чем фермер, покупающий породистое животное.

Фиби сразу же скривилась, едва ей на ум пришли оба эти сравнения, но тем не менее тут же решительно тряхнула головой. Еще чего не хватало! Сейчас не какие-нибудь средние века, когда можно было заставить несчастную девушку выйти замуж за кого угодно. Однако и теперь надо бороться, иначе ничего хорошего не получится. Ее отец не желал слушать никаких возражений, думая лишь о своей выгоде и желая поскорее избавить себя от всяких забот о единственной оставшейся у него дочери.

Шагая в чулках по холодным каменным плитам холла, Фиби бурчала что-то себе под нос, осуждая подобных людей и их поступки, не позволяя в полной мере проявиться страху, который испытывала от того, что задумала и уже начала осуществлять. Ведь это полное безумие — решиться на то, чтобы зимней ночью удрать из дома неизвестно куда, — и все же это лучше, чем брак с человеком, который тебя ни раньше, ни теперь почти не замечает.

Тяжелая дубовая дверь холла была заперта на всевозможные засовы. Фиби опустила на пол котомку и башмаки и обеими руками взялась за железную перекладину. Ей удалось сдвинуть ее в сторону, удержав в металлических скобах. Теперь нужно было откинуть еще два засова, тяжеленных и способных произвести шум. Ей это удалось, даже испарина выступила у нее на шее и на груди. Сейчас она уже не думала ни о чем, кроме огромной злой двери, преграждающей путь к благословенной свободе.

Осторожно и бесшумно Фиби отворила ее. Порыв холодного ветра заставил девушку поежиться. Она глубоко вдохнула, задержала дыхание. Что теперь?

Внезапно дверь с треском захлопнулась: кто-то протянул руку у нее над головой и закрыл дверь. Фиби в изумлении смотрела на эту неподвижную руку, на запертую дверь. Что это? Откуда? Удивление сменилось испугом, когда она спиной ощутила чье-то тепло и поняла, что ни вперед, ни назад пути нет.

Задрав голову, она внезапно встретила тоже удивленный и одновременно раздраженный взгляд человека, предназначенного ей в мужья.

Кейто, маркиз Гренвилл, молча взирал на нее. Когда он заговорил, голос его показался слишком громким в полутемном холле в мертвой тишине:

— Что, позволь узнать, ты здесь делаешь, Фиби?

Усиленные размерами и высотой холла звуки неслись словно с неба и заставляли Фиби дрожать всем телом. Некоторое время она неподвижно стояла с открытым ртом, весьма напоминая деревенскую дурочку. И вдруг выпалила:

— Я собиралась погулять, сэр.

Кейто с недоумением уставился на нее.

— В три часа утра? Не выдумывай! — Взгляд его сделался суровым, глаза сузились, когда он разглядел валявшиеся на полу котомку и башмаки. — Погулять, говоришь? — язвительно переспросил он. — Прямо в чулках, да?

Он положил руки ей на плечи, оттащил ее от двери и снова задвинул все засовы и задвижки, причем их раздражающий лязг прозвучал в ушах Фиби зловещим погребальным звоном, который похоронил все ее надежды.

После этого маркиз Гренвилл поднял с пола котомку и, коротко кивнув, направился к двери, ведущей из холла к нему в кабинет.

Фиби бросила взгляд на свои башмаки, пожала плечами и оставив их на полу, последовала за хозяином дома, уставившись в его широкую спину, скрытую под бархатным, с меховой оторочкой халатом, который тяжело падал ему на ноги. Отнюдь не босые и не только в чулках.

Значит, он еще не спал. Но ведь она кралась к дверям бесшумнее, чем мышь. Надо же, а ей и в голову не пришло, что кто-то может бодрствовать в эти предрассветные часы!

Войдя в свой кабинет, Кейто первым делом швырнул на стол котомку Фиби, причем с явным презрением.

Резко повернувшись к ней, так что меховые полы халата едва ли не со свистом обвились вокруг ног, он проговорил:

— Затвори за собой дверь! Не хватало еще, чтобы кто-либо стал свидетелем твоих ночных похождений.

Фиби исполнила просьбу и прислонилась к двери. В комнате маркиза было тепло, в камине весело потрескивал огонь, однако хмурый взгляд хозяина светился холодом и осуждением.

Кивнув на котомку, Гренвилл сказал:

— Значит, собралась на прогулку? Так?

Маркиз открыл котомку, вынул оттуда плащ, повесил на спинку стула и принялся вытаскивать остальные вещи, не сводя при этом насмешливых глаз с Фиби. На стуле росла гора белья: чистые простыни, ночные рубашки, чулки, платье на смену — все из тонкого полотна, — и наконец Гренвилл выложил на стол щетку для волос, ленты и шпильки.

— Довольно необычный набор для прогулки, ты не находишь? — заметил он. — Впрочем, что же ожидать от человека, собравшегося на прогулку в три часа ночи, в середине января. Ты-то сама как думаешь?

Фиби готова была запустить в него тем, что под руку подвернется, но лишь молча подошла к столу и принялась вновь укладывать вещи в котомку.

— Я иду спать, — сказала она без всякого выражения.

— Подожди. — Кейто положил ей руку на плечо. — Полагаю, ты объяснишь мне свой поступок. Уже почти два года как ты живешь под моей крышей и, насколько я знаю, ни на что не жаловалась. Оказалось же, ты только и мечтала удрать отсюда, не сказав при этом никому ни слова… Быть может, моя дочь, Оливия, способна растолковать твои намерения?

— Оливия ни о чем не знает, — поспешно заверила Фиби. — Она ни в чем не виновата.

— Что ж, я тебе верю, — сказал маркиз Гренвилл. — И все-таки жду объяснений.

Господи, неужели он сам не понимает? Что тут объяснять: она не может принадлежать человеку… пускай даже такому обаятельному… неотразимому, как он, если тот относится к ней… обращает на нее внимания не больше, чем на муравья… чем на чужого, не нужного никому ребенка. Он бы никогда и не помыслил жениться на ней, если бы не ее отец. Именно ему пришла в голову эта дурацкая мысль, а сам Кейто не отказался от ее воплощения в жизнь только потому, что усмотрел в том какую-то для себя выгоду. Только поэтому.

И никто даже не подумал спросить ее согласия. Хотя бы мнением поинтересоваться… Не сочли нужным. Не говоря уже о том, что и в помине не было никакого ухаживания, как полагается среди молодых. Впрочем, какой же он молодой человек, этот маркиз, отец Оливии? Годится и ей, Фиби, в отцы… Кейто, нахмурившись, пристально посмотрел на нее. Обратил внимание, что пуговицы на платье застегнуты неправильно — она, видимо, ужасно торопилась или одевалась в темноте. Густые русые волосы поспешно собраны в узел, который наполовину рассыпался, и пряди торчат во все стороны. Пряжка платья держится на одной нитке, вот-вот оторвется… «Как она все-таки неряшлива, бедняжка», — подумал он, вспомнив, что и прежде замечал это; то же самое крайне раздражало ее сестру Диану.

— Фиби, ну же! — поторопил он.

Собравшись с духом, она выпалила скороговоркой:

— Я не хочу выходить замуж, сэр. Никогда не хотела и не выйду! Хоть не знаю что делайте!

Странно, но маркиз не сразу нашелся с ответом. Во всяком случае, он молча пригладил рукой коротко остриженные каштановые волосы. Этот жест был ей хорошо знаком и означал, что маркиз крепко над чем-то задумался. Затем может последовать какое-либо неожиданное и малоприятное решение — вроде объявления о замужестве. Вернее, не предложение, а заявление.

Кейто отвернулся от Фиби, подошел к буфету и налил себе вина из стоявшего там серебряного кувшина. С задумчивым видом, сделав глоток, он посмотрел на Фиби:

— Разъясни мне: ты не желаешь выходить замуж именно за меня или вообще тебе претит брак как таковой?

В голосе его не было насмешки, одно только искреннее недоумение.

«О, — с горечью подумала Фиби, — я бы, может, и согласилась, если бы чувствовала, что ты обращаешь на меня не меньше внимания, чем на лошадей, что я интересна тебе почти так же, как политика или эта дурацкая война, которая сотрясает нашу несчастную страну. Но этого нет и не будет. Ну и не надо. А при таком положении вещей я никогда, никогда не соглашусь на брак!»