— Ой, Софи, дорогая, Сашенька ест червяков! — Встревоженный голос пожилой графини Данилевской прервал очаровательное мгновение; она величественно плыла к ним по тропинке; шелковые юбки на кринолине покачивались, ветерок трепал ленточки кружевной шляпки.

— Я знаю, madame! — не вставая с колен, с улыбкой обернулась Софи к женщине, без единого вопроса принявшей под свой кров измученный и растерзанный кусок человеческой плоти, который ее сын привез с собой шесть месяцев назад.

Она прижала свою будущую русскую невестку к своей широкой груди и удивилась лишь тому, что внук, как две капли воды похожий на ее сына, должен называться князем Александром Дмитриевым. По причинам, о которых лучше было не вспоминать, у него не было отчества; она постаралась забыть также и о прочих необычных обстоятельствах, сопутствовавших сыновнему выбору жены. Она радушно отнеслась и к приезду весьма вспыльчивого князя Голицына, слезливой, но очень умелой Татьяны Федоровой, богатырского вида мужика и огромного казацкого жеребца, которого боялись все ее конюхи. Она приготовила все необходимое для свадьбы, легко гася все возникающие у въедливого старого князя по ходу дела возражения; она просто не обращала на них внимания, задабривая старика улыбками и водкой. Она была безмерно счастлива сознанием того, что ее обожаемый сын женится по любви.

— Боюсь, не станет ли ему плохо от этого, — проговорила она, подходя и подозрительно всматриваясь в своего чумазого внучонка, который расплылся в улыбке, гордо продемонстрировав свой единственный зуб. — Что скажет Татьяна?

— Она скажет: что войдет, то и выйдет, — немедленно ответила Софи, — Mechant! — Легко вскочив, она подхватила сынишку и подбросила над головой, от чего тот радостно завопил и принялся болтать ножками.

— Ты уже сказал Софье о том, что прибыл курьер с посланием от императрицы? — поинтересовалась графиня.

— Как раз собирался это сделать, maman, но Сашенькины гастрономические интересы отвлекли меня, — пояснил Адам.

Софи замерла, бросив быстрый взгляд на мужа, не в силах скрыть блеснувшей в глазах тревоги.

— Письмо от царицы?

— Дай мне дитя, ma chere. Я отнесу его к Тане. Пусть она умоет его и переоденет. — Свекровь взяла Сашу на руки. — Его хотел видеть прадедушка, но мы не можем показать его в таком виде. — Пощекотав заголившийся животик, от чего ребенок залился веселым смехом, графиня направилась с ним к длинному, приземистому дому.

— Grand-pere хочет возвращаться в Берхольское, — отсутствующим тоном сообщила Софья. — Мне бы хотелось поехать с ним. Мы могли бы провести там лето, если твоя матушка не возражает. — Голос осекся. — Что пишет императрица?

Адам похлопал рукой по скамье, приглашая садиться, и достал из нагрудного кармана два конверта, оба запечатанные императорской печатью.

— Один из них — для тебя.

Софи села и взяла конверт в руки.

— Каждый раз, когда я получаю подобное послание, оно сулит одни неприятности, — медленно выговорила она. — Ничего не могу поделать, Адам, но у меня нет сил. Открой сам, пожалуйста.

— Позволь, я сначала расскажу, что она мне написала. Может, тогда у тебя появятся силы. — Он аккуратно извлек бумагу, потом положил ее на колени и уставился вдаль, словно знал содержание наизусть. — Во-первых, мне дали нагоняй за то, что не появился в Петербурге в начале года, как было велено. Во-вторых, меня поблагодарили за исполнение миссии в Варшаве. — Наклонившись, он сорвал крокус, вылезший из земли прямо у самой скамейки, и заправил цветок в густые темные волосы головки, прислонившейся к его плечу. — Я вспомнил еще один случай, связанный с цветами… — вне связи с предыдущим пробормотал он.

— О да, у тебя просто талант цветовода, — несмотря на свое тревожное состояние, со смехом откликнулась Софья. — Но не заставляй меня волноваться, я же чувствую, самого главного ты еще не сказал!

— Мое прошение об отставке удовлетворено. — Софи издала радостный вопль. — Хотя и с некоторыми оговорками, — продолжил Адам. — Ее императорское величество, признавая, что у меня появились серьезные обстоятельства, которые, безусловно, станут помехой блестящей офицерской карьере, потребовала, чтобы я был готов защищать родину в случае войны.

— Надеюсь, — передернула плечами Софья, — этого не случится.

— Я тоже, — коротко откликнулся он, отмахнувшись от этого предупреждения как от не имеющего значения. — И наконец, ее императорское величество милостиво разрешает мне семь месяцев в году проводить в родовом имении. На пять месяцев, с начала ноября по конец марта, я должен появляться с семьей при дворе,

— На пять месяцев! — тяжко вздохнула Софи. — Надеюсь, я как-нибудь это переживу.

— Софья Алексеевна, вы просто неблагодарное чудовище! — воскликнул Адам. — Неужели вы не можете оценить великодушие царицы?

— Но я хочу всё, — еще раз вздохнула она.

— Просто черная неблагодарность. Теперь читай свое письмо.

Пальцы слегка дрожали, хотя она уже поняла, что в послании, адресованном ей, тоже не содержится ничего особенно страшного. Молча пробежав его глазами, она откинулась на спинку скамьи, глядя на солнце, пробивающееся сквозь молодую листву склонившейся ивы. Потом закрыла глаза. Солнечные лучи нежно касались опущенных век. Софи ощутила блаженный покой.

— Ну? — требовательно напомнил Адам. — Тебя тоже выпороли?

— Не сильно. В основном за то, что выскочила замуж, не выдержав приличествующий траур. Однако меня похвалили за то, что я оказалась столь неблагоразумно опрометчива, если ты понимаешь, что я хочу сказать. — Адам кивнул. — Она пишет, что Александр Дмитриев признан законным наследником своего отца, генерала князя Павла Дмитриева. Печальные обстоятельства гибели генерала от рук разбойников очень расстроили императрицу. Она пишет, что разбойники — сущее бедствие для империи.

Они продолжали сидеть молча до тех пор, пока последняя тучка тревоги не рассеялась на безоблачном небосклоне их собственного маленького мира, в котором они пребывали последние месяцы. Состояние незаконнорожденного не могло больше угрожать их сыну, унаследовавшему огромное состояние Дмитриева, которое стало таким и благодаря его матери.

— Императрица, правящая при помощи кнута и пряника, — философски заметил Адам.

— Она питает слабость к любовникам, — ответила Софи, поворачивая голову так, чтобы можно было видеть его чеканный профиль. Подняв руку, она провела ладонью по щеке и коснулась мягких, нежных губ. — Могло ли все обернуться совсем иначе? Иногда мне кажется, если бы мы что-то сделали раньше… сказали какие-то слова… все могло повернуться по-другому… Ох, я сама не знаю, что говорю!

— Я тебя понимаю, — взял ее за подбородок Адам и заглянул в глаза. — И поэтому скажу «нет». Мы не могли ничего знать заранее. У Дмитриева были свои планы, у императрицы — свои, и на какое-то время мы оказались не вольны распоряжаться собой. Полностью — до тех пор, пока… — Улыбнувшись, он провел пальцами по ее губам. — «Однако вот бесхитростный рассказ о том, при помощи каких заклятий и тайных чар…»

Софи на секунду нахмурилась, а потом звонко расхохоталась.

— «…Шагнуть боялась, скромница, тихоня. И вдруг, гляди, откуда что взялось…» Адам, я никогда не стану Дездемоной! Выбрать меня на эту роль было бы глубочайшей ошибкой!

— Я забыл, как там дальше, — смущенно признался Адам, заражаясь ее смехом. Потом смех резко оборвался, — Но и я никогда не буду для тебя Отелло, любовь моя.

— У тебя не будет для этого оснований, — ответила она, озорно сверкнув глазами, как бы уводя от серьезных размышлений. Потом помолчала и осторожно добавила: — Обещаю также, что нам никогда не придется играть старую пьесу про Адама и Еву. Прошлое осталось в прошлом — твое, мое, наше. Все это отменено императорским указом! — Вскочив, она развернулась к нему лицом, протягивая руки, и подняла со скамейки. — Пойдем, в честь такого события я хочу покататься на Хане!

Адам положил руки на бедра и подчеркнуто медленно переспросил:

— Что ты хочешь сделать в честь такого события?

— Я оговорилась, — быстро ответила Софи.