— Только из-за твоего взволнованного состояния прощаю тебе столь несусветную глупость, Софи, — ровным голосом заметил Адам. — Будем считать этот разговор оконченным.

— Но, Адам, я действительно не могу позволить, чтобы ты…

— Нет уж, послушайте меня, Софья Алексеевна! За последние четыре недели вы сражались с разбойниками, скакали верхом в метель, делали все, что вам заблагорассудится и когда захочется вне зависимости от того, насколько это было необходимо, и мне едва хватало сил, чтобы увещевать вас. Я прекрасно знаю, что вы терпеть не можете, когда вас принуждают к чему бы то ни было, но с данной минуты вам следует прикусить свой язычок и научиться уважать мои желания.

Софи осеклась и принялась внимательно разглаживать складки юбки. Никогда раньше Адам не позволял себе говорить с ней в таком тоне, но было совершенно ясно, что даже если она будет продолжать настаивать, он не уступит. Могущие последовать за этим неприятности способны разрушить волшебную идиллию. — Пойду-ка посмотрю, как там Анна управляется с ужином, — благоразумно нашла она приличный способ замять неловкость.

— Примите мои поздравления, дорогой граф, — сухо улыбнулся Голицын. — Не буду повторять ее ошибки, тем не менее хочу выразить вам свою благодарность.

— Надеюсь, на этом мы и порешим, князь? — с легким нетерпением откликнулся Адам. — Если я и сделал нечто, заслуживающее благодарности, это с лихвой восполняется вашим гостеприимством.

Слегка поклонившись, старый князь вернулся к прерванному с появлением Софи разговору:

— Я хотел сказать, граф, что Софи не должна ни под каким предлогом возвращаться к мужу. Если он этого потребует, я отправлю ее за границу. У нас есть родственники во Франции. Там она будет вне пределов его досягаемости.

— Будем молиться, чтобы не пришлось предпринимать столь решительных мер, князь.

Адам подошел к застекленной балконной двери и хмуро уставился в ночную тьму. Мысль о том, что он может лишиться права предложить ей свою защиту, давно уже грызла его, как червь капустный лист. У него нет на нее никаких прав, ровным счетом никаких. Он всего-навсего любовник, дармоед, живущий и наслаждающийся за чужой счет…

— Ужин готов, — весело сообщила Софи, появляясь в дверях. — У нас сегодня утка, можешь себе представить, Адам, утка!

— Боюсь, что нет. — Он решительно отринул прочь тяжелые мысли и обернулся. — За последнее время язык мой настолько огрубел, что, наверное, утратил способность ощущать изысканные блюда.

— Ну, утка, приготовленная нашей кухаркой, возродит все твои утраченные способности, — невинным тоном заметила Софи, беря его под руку и направляясь в столовую. — Она вылечит самый загрубевший язык. — Она села и встряхнула салфетку. — Салфетка, Адам! Скатерть! Изумительно! — Глаза ее весело оглядывали стол. — А после ужина мы поедем кататься на коньках в Чашу дьявола!

— Куда поедем? — переспросил Адам севшим от изумления голосом.

— На каток. — Софи по-прежнему была сама невинность. Распахнув глаза, она поинтересовалась: — Ты же умеешь кататься на коньках?

— Да, конечно.

— Ну вот. Я покажу тебе мое самое любимое местечко. Лучше всего туда ездить именно ночью, особенно такой звездной, как сегодня!

— Не сегодня, Софи, — заметил Адам, сосредоточив внимание на утке.

— Но мне хочется…

— Не сегодня, — повторил он тем же тоном.

Плечи князя Голицына стали трястись от еле сдерживаемого хохота. Софи, со своей неуемной жизнерадостностью и подъемом, имела страсть немедленно делиться своими сокровищами и терпеть не могла откладывать свои желания на потом.

— Но такой прекрасной ночи может еще долго не быть, — нахмурилась она, пригубив вино. — Я же обещала показать тебе все волшебные места Берхольского!

— Я тоже говорил тебе кое-что насчет волшебства, — так же ровно напомнил Адам. — Ты не забыла?

Она не забыла. Адам понял это по нежному румянцу, охватившему ее скулы, который он так любил.

— Ну, если ты устал, то мы, конечно, можем и не ходить сегодня, — пробормотала она, пряча улыбку в бокал.

— Да, путешествие — дело весьма утомительное, — великодушно согласился Адам, поймав взгляд князя. Голицын испытывал явное наслаждение, слушая их нежные препирательства.

Софи подняла голову и перехватила этот взгляд, отчего покраснела еще больше. Но взяла себя в руки и потянулась за вазочкой с черной икрой, стоящей посередине стола. Положив себе изрядную порцию, она поинтересовалась:

— Адам, а ты не хочешь попробовать? Очень вкусная икра. После ужина все отправились в библиотеку, но просидели там недолго. Софи, чье недавнее возбуждение, встретив соответствующий отпор, несколько улеглось, не стала возражать, когда дед поднялся, сообщив, что привык рано отходить ко сну. Вслед за ним встал Адам и подал ей руку. Положив ей руку на талию, он повел ее вверх по лестнице в западное крыло дома. На лице его играла улыбка, а в глазах стояло смешанное выражение удивления и упрека.

Они оказались в просторной спальне, стены которой были украшены фресками.

— Не могу не заметить, Софья Алексеевна, что вам следовало бы поточнее разобраться со своими увлечениями, — сообщил он, закрывая за собой дверь. — На каток! Господи помилуй! Мы с тобой наконец одни, чистые, вымытые, нас ждет теплая комната и пуховая перина, завтра никуда не надо ехать, а эта женщина хочет кататься на коньках! — всплеснул он руками в подчеркнутом изумлении.

— Это просто от волнения, оттого, что я дома, — смутилась Софи. — И мне правда хочется, чтобы ты полюбил вес, что я здесь люблю. — Темные глаза взглянули на него снизу вверх. — Но я уже поняла, что немного поторопилась.

— Самую малость, — согласился он, заключая ее в объятия и зарываясь лицом в густую, отливающую каштаном, блестящую при свечах гриву волос. — Как долго я мечтал об этом! — выдохнул он. — Твой запах весенних цветов и лаванды сводит меня с ума.

— Не так уж и долго, — поправила Софи и закинула руки ему на плечи. — Поцелуй меня.

Наступила тишина. Только весело потрескивали дрова в изразцовой печи да чуть мигала свеча под легким дуновением ветра из оконной щели.

— Люби меня, — шепнула Софи, прервав на мгновение поцелуй. — Люби меня скорее, Адам!

Спустя неделю от здорового образа жизни Софи уже обрела былую свежесть, а еще через некоторое время и косточки стали менее заметны под влиянием хорошего аппетита, причиной которого в равной степени были как прогулки, так и кулинарное мастерство кухарки. Она летала по дому, снова взяв все в свои руки и наполнив дом свежестью зимней степи. Сад ее спал под снегом, тем не менее она водила Адама и туда, рассказывая, как будет происходить весеннее пробуждение.

Сколько же в ней жизнерадостности, с восхищением думал Адам. Она буквально вкладывала душу во все, что ее интересовало, будь то домашнее хозяйство, подбор прислуги из близлежащих сел, окраска одной из гостиных, состояние новорожденных щенят, шахматы или карточные игры.

К своему глубокому изумлению, Адам обнаружил, что в карточной игре она неумело, но отчаянно мухлевала. Это можно было расценить только как невероятное противоречие, что столь прямая и бесхитростная натура, какой она являлась в жизни, готова пуститься на любые уловки в картах; впрочем, все ее хитрости Адам видел насквозь.

— Я снова выиграла! — воскликнула она в очередной раз, когда они играли после ужина, и бросила карты на стол. — Видишь, у меня туз! — И довольно потерла при этом руки. — Адам, ты должен мне уже целое состояние!

— Ничего я тебе не должен, — заявил он. — Думаешь, я не заметил, как ты скинула этого туза себе на колени, когда сдавала?

— Ничего я не скидывала! — возмутилась она, но порозовевшие щеки се выдали.

— Ты не умеешь врать так же, как и мухлевать, — заявил Адам. — Только поэтому я не стану применять к тебе меры наказания, которых ты явно заслуживаешь.

— Мне никогда не стать карточным шулером, — печально сообщила она. — Знаешь, я часто мечтала — как здорово было бы поиграть в настоящих игорных домах! Если освоить разные премудрости, можно выигрывать состояния!

— Бессовестное создание, — притянул ее к себе Адам и усадил на колени, — И мечты у тебя неприличные.

— Неужели? — рассмеялась она. — У каждого есть право на свои грехи, разве не так? Поедем кататься на коньках в Чашу дьявола? Сегодня удивительно звездная ночь!

Адам с явным сожалением посмотрел на горящий огонь в камине, на рубиновое вино в своем бокале.

— Там так холодно, Софи.

— Но ты же обещал когда-нибудь пойти со мной туда, — настаивала она. — Уверяю, дальше будет еще холоднее. Ты никогда не видел ничего более прекрасного… никогда в жизни, правда, grand-pеre?

Князь Голицын оторвался от книги.

— Сочувствую тебе, Адам, но Софи права. Если ты хочешь как следует понять, что такое степь, Чаша дьявола в такую ночь подходит для этого как нельзя лучше.

— Ну что ж, в таком случае идем. — Адам встал и лениво потянулся. — Сдаюсь на милость победителя, Софья Алексеевна. Но ты бессовестная хвастунья.

— Я просто хочу доставить тебе удовольствие, — пояснила она. — А для этого человека иногда полезно вести за руку.

— Ох, Софи, — только и смог выдохнуть он, снова пораженный до глубины души этой чуть асимметричной улыбкой, которую он так бесконечно любил.

Ночь казалась хрустальной от сухого и морозного воздуха. Они запрягли высокого, с широкой мощной грудью мерина в открытые сани. Софи уложила изогнутые металлические лезвия, которые можно было привязать прямо поверх меховых сапог, за ними — пару пистолетов.

— Волки, — кратко сообщила она, словно Адам нуждался в подобном пояснении. Забравшись в сани, она накинула сверху толстую меховую полость и взяла в руки вожжи.

Адам сел рядом, предоставив Софье полное право распоряжаться в этом путешествии. На глубоком черном бархате северного неба ярко сияли крупные алмазы; белоснежные сугробы искрились и переливались под их голубоватым светом. Ночная степь жила своей жизнью, однако трудно было выделить какие-то отдельные звуки, наполнявшие воздух. Повернув голову, Адам взглянул на свою спутницу. Ее точеный профиль четко вырисовывался на фоне серебристых снегов, уходящих к горизонту и упирающихся в черноту, вышитую звездами. Казалось, Софи полностью растворилась в окружающем мире, стала его частичкой.

— Что ты видишь? — спросила она, не поворачивая головы.

Стало быть, предположение о ее полной растворенности оказалось преувеличением. Адам улыбнулся:

— Тебя. В твоем собственном мире.

— Да, это мой мир, — невозмутимо согласилась Софи. — Думаю, не смогу с ним расстаться еще раз.

А если придется? Но Адам не стал об этом говорить. Он опять откинулся на спинку саней, борясь с демонами отчаяния и беспомощности, вновь обуявшими его. Как ему примирить свою бесконечную любовь и желание защитить ее с пониманием того, что это не в его власти? Он не может взять ее с собой в Могилев. Его родовое поместье расположено на территории Российской империи и находится под юрисдикцией этого государства. Муж, узнав о том, где скрывается неверная жена, имеет полное право востребовать ее обратно. И на его стороне вся сила законов — церковного, гражданского, морального права. И уехать с ней за границу он тоже не может. Поступив так, ему придется дезертировать из армии, отказаться и от семьи, и от состояния, предать все, чем он дышал с младенческих лет. Поступив так, он превратится в человека, покрытого несмываемым пятном предательства и бесчестья, и не будет иметь права на любовь такой мужественной, храброй, честной женщины, как эта казачка.

— Вот мы и приехали. — Софи отпустила поводья. — Ты думал о чем-то грустном, но сейчас постарайся выкинуть все из головы. — Она взяла его за руку и пристально взглянула в глаза. — Сейчас перед тобой откроется волшебный мир, Адам. Идиллии никогда не бывают вечными. Столкнувшись с земной жизнью, они рассыпаются в прах. У нас есть то, что есть, и нам этого должно быть достаточно. — Только увидев понимание в его глазах, она отвела взгляд. Он кивнул и прикоснулся пальцем к ее губам.

Софи выбралась из саней и привязала лошадь к стоящему неподалеку стволу терновника. Адам достал коньки. Она взяла его за руку.

— Закрой глаза. Иди за мной.

Он подчинился со смехом. Пройдя некоторое расстояние по сугробам, она остановилась.

— Теперь можешь смотреть.

Адам открыл глаза. Он стоял на краю заснеженного склона круглой впадины, внизу которой блестела ледяная гладь. На ее девственно чистой поверхности не было ни единой царапины. Сюда, казалось, действительно никогда не ступала нога человека. Он стоял, очарованный красотой, боясь нарушить ее неловким движением. И постепенно почувствовал, что тоже становится частью этого мира.

— Как же туда спускаться?

— Очень просто, — похлопала себя по заду Софи.

— А как подниматься?

— Немного сложнее. Ну, вперед. — Она села на край склона, плотно подобрав под себя полы шубы, и покатилась вниз, хохоча во все горло от щекочущего страха и возбуждения.

Прежде чем последовать ее примеру, Адам помолился, подняв глаза к небу, затем резко оттолкнулся и поехал, вздымая снежную пыль. Коньки при этом он крепко прижимал к груди. Наст оказался настолько твердым, что он покатился как на санках. Ликующий крик, непроизвольно вырвавшийся из груди, эхом отозвался в глубокой котловине. Склон закончился, но он по инерции прокатился дальше по льду и очутился где-то на середине пруда, рядом с Софьей. Она так и сидела на шубе.

— Теперь посмотри вверх.

Он поднял голову. Неимоверная белизна окружала их со всех сторон; с черного бархата неба лился серебряный звездный свет. Стояла полная тишина. Жизнь степи продолжалась где-то там, над головами, за пределами чаши.

— Это место называют Чашей дьявола, но мне кажется, это неверно. Здесь слишком божественно для такого названия. Разве что вспомнить Люцифера, прежде чем он стал падшим ангелом. — Она забрала у него свои коньки. — Я же говорила тебе, что это волшебное место.

— Или дарованное Богом? — начал он привязывать острые лезвия к сапогам.

— В православной религии достаточно мистики, чтобы признать и то и другое, — небрежно пожала она плечами, потом поднялась и глубоко вздохнула.

От ледяного воздуха перехватило горло. Оттолкнувшись одним неуловимым изящным движением, она заскользила прочь. Однако сила ее толчка стала ясна Адаму лишь тогда, когда он увидел, что Софи на одной ноге докатилась до противоположного края пруда. Он смотрел затаив дыхание, как она объехала длинный снежный язык, потом перенесла тяжесть тела на другую ногу и начала выписывать замысловатый узор на нетронутом льду. Потом кивнула ему, и Адам, по-прежнему не проронив ни звука, тоже решился двинуться в путь.

— А сумеешь повторить то, что я написала? — приглушенно, словно из уважения к тишине, проговорила Софи.

Адам увидел вычерченный коньками вензель из букв «С» и «А». Сосредоточившись, он кивнул, прикидывая, как это сделать. Через несколько секунд его коньки вырезали на льду такой же узор. Он остановился, критически разглядывая проделанную работу.

— Теперь у нас с тобой есть свой герб, — прошептала она, подъехав и беря его за руки.

— До тех пор, пока не растает снег, — откликнулся