Глава 23

— Вот! — Генрих, король Франции и Наварры, приложил свою массивную печать к растопленному воску чуть ниже собственной подписи.

Жесткий пергамент хрустнул. Король отошел, уступая место графу Харкорту, и тот, в свою очередь, подписал документ и оттиснул свою печать на воске.

— Отлично. Давайте-ка теперь выпьем за это, милорд, — предложил Генрих, довольно потирая руки и сияя радостью. Его люди, столпившиеся вокруг стола, видели, как ставились подписи под документом о помолвке леди Мод д'Альбар и короля Франции и Наварры, в связи с чем графу Харкорту отходило герцогство Вель и жаловалась должность французского посла при дворе королевы Елизаветы Первой. Эти документы должны были вступить в силу в день свадьбы.

Гарет наполнил вином большую чашу и передал королю, который отпил глоток и снова

передал ее Гарету, тоже отпившему предписываемый церемонией глоток. Потом чашу пустили по кругу; все пили и поздравляли короля, и только один Генрих заметил, что хозяин дома мрачен, что улыбался он через силу, а глаза его печальны.

— Вас что-то гнетет, Гарет?

Гарет покачал головой и поспешил улыбнуться:

— Право же, нет, сир. Ничто не могло бы доставить мне большей радости, а моей семье принести большей чести.

— Совершенно верно, — ответил Генрих, но он все еще испытывал некоторые сомнения. Что-то тревожило его в речах графа. К тому же Гарет носил на лице следы сильного удара, кожа на виске была рассечена, но вежливость не позволяла королю прямо спросить о причине этого ушиба.

Монарх взял со стола перчатки и по привычке стал похлопывать ими по ладони.

— Очень прискорбно, что леди Мод вынуждена оставаться в постели в такой знаменательный день. Мне хотелось бы получить поцелуй от моей невесты, чтобы скрепить нашу сделку. — Он бросил на графа проницательный взгляд. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Право же, нет, сир. С раннего детства Мод страдает внезапными приступами лихорадки. Моя сестра ухаживает за ней. Если желаете, можете побеседовать с леди Дюфор. Я не сомневаюсь, что она вас успокоит.

Генрих пожал плечами и снова взялся за чашу с вином.

— У женщин свои немощи. Но это чертовски неудобно, когда у меня так мало времени и мне скоро предстоит покинуть Лондон.

Он сделал добрый глоток вина и поставил чашу. Выглядел он при этом еще более недовольным, чем прежде.

— Сегодня утром меня пригласили в Виндзор на соколиную охоту с герцогом Суффолком. Я собирался отказаться и провести время со своей невестой. Но раз она больна, думаю, надо принять приглашение герцога. Вы к нам присоединитесь, Харкорт?

— Простите, сир, но дела задерживают меня в Лондоне. Вы, вероятно, заночуете в Виндзоре?

— Да, Суффолк считает, что лучше заночевать там. Он обещает устроить праздник. — Генрих пожал плечами. — Думаю, герцог не знает, что для меня праздничная еда — хлеб, сыр и добрый кусок мяса. Но я надеюсь от души повеселиться.

Протягивая на прощание руку Гарету, Генрих скорчил комическую гримаску, но руку графу сжал со всей силой.

— Итак, до завтра, милорд. И по возвращении я рассчитываю увидеть леди Мод вполне здоровой.

Гарет пробормотал в ответ какую-то банальность. Его люди прочесывали окрестности города, чтобы узнать хоть что-нибудь о труппе бродячих актеров и двух девушках, но он не очень надеялся найти и вернуть Мод в ближайшее время. О передвижениях труппы можно было узнать гораздо быстрее, чем о девушках, которые могли слиться с бесчисленными толпами людей, курсировавших между столицей и портами, расположенными на Ла-Манше. Он понимал, что как только найдет труппу, ему недолго придется искать сестер.

Гарет проводил гостей до пристани и постоял во дворе, ожидая, когда они скроются из виду. Потом повернул к дому. Он прошел в свою гостиную, закрыл за собой дверь, взял трубку и бутылку вина, наполнил стакан. Потом быстро пробежал глазами брачный контракт, перечитывая отдельные параграфы и сознавая, что теперь он приблизился к осуществлению своих заветных желаний. Но почему ему тогда так больно?

Он перечитывал документ, не выпуская трубки и время от времени затягиваясь и делая глоток вина. Губы его кривились в насмешливой улыбке. Как сказала Имоджин, все было прекрасно. Теперь, когда Миранда исчезла из его жизни навсегда, ему больше не придется опасаться случайных разоблачений. Ни Кип, ни Мэри теперь ему не опасны. Как только Мод вернется домой, все пойдет гладко. Он похлопал свернутым документом по краю стола. Если все складывалось так прекрасно, почему он чувствовал себя так скверно?

Он чувствовал себя усталым. Прошлой ночью он не спал, а позапрошлой спал очень мало. Он собирался запереть документ в небольшую шкатулку венецианской работы, стоявшую на столе, когда послышался стук в дверь.

Это пришла Имоджин. Глаза ее засверкали, когда она увидела пергамент в его руке.

— Дело сделано? — спросила она.

— Сделано, — отозвался Гарет и протянул ей брачный договор.

Она жадно читала его.

— Герцог Веля, — прошептала Имоджин, — посол при дворе Елизаветы Первой. О, Гарет, даже больше, чем я смела надеяться. — Она подняла глаза на брата. — В чем дело? Почему ты так мрачен? И что это у тебя на лбу?

— Ушиб, — ответил он беспечно. — Ударился головой о держатель факела, когда вчера поздно вечером всходил на барку.

Конечно, Мэри скоро все расскажет Имоджин, но теперь это будет для сестры не так важно, как раньше.

— О, Майлз… ты только взгляни. — Услышав, что ее муж робко входит в комнату, она обернулась к нему.

— Дверь была открыта, — сказал Майлз, будто оправдываясь, — а я знал, что ты был здесь с Генрихом.

— Дело сделано! — объявила Имоджин, размахивая бумагой с торжествующим видом. — Ты прочти. Герцогство Вель. Подумать только!

Майлз послушно прочел документ. Потом посмотрел на своего шурина. В глазах его Гарет прочел невысказанный вопрос.

— Скоро я узнаю, где скрывается Мод, — устало сообщил Гарет. — И как только мне станет известно, где она, поеду за ней. Но нет никакого смысла носиться по всей округе, поднимая переполох, пока я не узнаю точного ее местонахождения.

— Разумеется, ты прав, — отвечал Майлз. — Но как… насчет Миранды?

— Она сама выбрала свою судьбу, — ответил Гарет резче, чем ему бы хотелось. — Она вольна оставаться там, где захочет. Принуждать я ее не буду.

— О да! — пылко вмешалась в их разговор Имоджин. — Теперь девушка нам бы только мешала. Она сыграла свою роль, и ей за это заплатили. Все так, как с ней договаривались.

— Простите меня, — сказал Гарет, направляясь к двери. — У меня дела в городе. Я не буду обедать дома.

Он верхом пустился через Лондонский мост, потом в Саутуорк, кишевший притонами. У него было только одно желание — напиться до бесчувствия и забыться в объятиях какой-нибудь шлюхи… или даже нескольких. Напиться ему удалось, но чем больше он пил, тем отвратительнее ему казались окружающие его женщины. Он смотрел на их развратные лица, а перед глазами стояло ясное личико Миранды.

Перед самым рассветом Гарет ехал по мосту обратно — он подкупил сторожа, и тот отворил для него калитку до восхода солнца, что было запрещено. Граф пьяно покачивался в седле, смутно сознавая, что представляет собой прекрасную добычу для воров. В голове мутилось от выпитого, он так устал, что еле держался в седле.

Ему и раньше случалось возвращаться домой в подобном состоянии, в тот час, когда рассвет еще не наступил и петухи не завели своей песни, когда душа дремлет, голова отуманена выпитым вином, а руки и ноги настолько отяжелели, что ими и двинуть, кажется, невозможно, и каждый мускул налился свинцовой усталостью, столь сильной, что никакому сну невозможно ее прогнать. И часто, возвращаясь домой, он находил спальню пустой и гадал, с кем в эту ночь делит ложе его жена: валяется ли на соломе в какой-нибудь убогой лачуге или дарит поцелуи первому попавшемуся нищему в придорожной канаве?

Шарлотта. Его жена… его любовь. О да, он любил Шарлотту всем сердцем. Должно быть, его всегда пленяли вульгарные, пошлые женщины. Пожалуй, ему в них это нравилось. Гарет рассмеялся, да так бурно, что чуть не свалился с лошади. Склонность к пошлым женщинам. Мэри согласилась бы с таким мнением. Спотыкаясь, он побрел к дому, все еще продолжая посмеиваться.

Гарет, шатаясь, поднялся по лестнице, не замечая, какой при этом производит шум в объятом сном доме, ввалился в свою спальню и с грохотом захлопнул за собой дверь. Он не позаботился раздеться, только сбросил сапоги и упал на кровать.

Ему показалось, что он тонет в толстом перьевом матрасе, опускается все ниже и ниже, погружаясь в тяжелый глубокий сон, в бездну, куда, как ему казалось, его манила Шарлотта.

Услышав, как хлопнула дверь в комнату Гарета, Имоджин села в постели. Она уставилась в темноту, прислушиваясь, не донесется ли до нее еще какой-нибудь звук, но в доме царила тишина. Она слышала, как ее брат, спотыкаясь и натыкаясь на стены, прошел по коридору, и вспомнила о многих подобных ночах. Сколько бессонных ночей провела она, дожидаясь возвращения Гарета и вглядываясь в темноту! Сколько раз она вслушивалась в его неровную, шаткую походку, и сердце ее мучительно билось, и она всем существом тянулась к нему! Ей хотелось успокоить и исцелить его, и душа ее наполнялась ненавистью к женщине, которая исковеркала его жизнь.

Но что случилось теперь? Почему это произошло опять? Неужели все начнется сначала? Ведь все так удачно сложилось! Ее брат стал самим собой после того, как вернулся из Франции. Он снова казался ей сильным, решительным, в его жизни появилась цель, и Имоджин позволила себе поверить, что демоны больше не терзают его.

Но звук неверных шагов в коридоре, хлопанье двери наполнили ее ужасом и ощущением беспомощности. Она отбросила одеяло и встала. Ее пеньюар висел на спинке кровати. Она набросила его и, не отдавая себе отчета в том, что делает, оправила ночной чепец, предохранявший тугие завитки ее кудрей и не позволявший волосам спутаться за ночь. Потом едва слышно открыла дверь своей спальни. Лампа, укрепленная на стене в каменном подсвечнике, горела неровно. Из-за сквозняка пламя ее металось, трепетало и отбрасывало тени, готовое погаснуть в любой миг и погрузить длинный коридор во тьму.

Она осторожно двинулась по коридору. У двери Гарета она остановилась. Прижалась ухом и прислушалась. Сначала она не услышала ничего, и к ней вернулась было надежда… но потом уловила столь знакомые ей звуки. Бессвязные слова, тяжелое дыхание.

Имоджин открыла дверь, как делала много раз до этого, и проскользнула внутрь, тихонько прикрыв ее за собой. Ночные кошмары Гарета были известны ей одной. Это была одна из тайн, которую она разделяла с ним.

— Шарлотта!..

Это имя он выкрикнул громко и отчаянно. Тотчас же Га-рет сел в постели. Глаза его были широко раскрыты и смотрели в темноту. Но Имоджин знала, что он спит. Она бросилась к его постели. По лицу его струился пот, будто его снедала лихорадка, рубашка вся взмокла.

— Гарет… Гарет… проснись!

Она обняла его, прижала к своей груди и принялась баюкать, как маленького мальчика.

— Проснись, Гарет! Это всего лишь сон!

Медленно выражение ужаса сходило с его лица, но кошмар все еще не отпускал его.

— Боже милостивый, — пробормотал он, поворачивая голову и видя сестру.

Она все еще держала его за руку. Глаза ее смотрели на него с фанатичной любовью, неизменной в течение всей его жизни, с того самого момента, как он себя помнил.

— Боже милосердный! Имоджин! — повторил он, снова падая на подушки и мягко высвобождая свою руку из руки сестры. Он отер влажной ладонью взмокшее от пота лицо и лежал теперь, глядя в потолок, стараясь собраться с силами. Голова его была ясной.

«Это верх пошлости!» И он снова принялся смеяться. Может быть, он все еще немного пьян, но этот неудержимый смех был вполне трезвой реакцией на правду.

— Гарет, прекрати! — Имоджин склонилась над ним — лицо ее было изможденным, глаза полны тревоги. Веселье его было странным и пугающим, и она не знала, что с этим делать. — Почему ты смеешься?

— Принеси мне бренди, Имоджин. — Он снова сел на постели. — Нет причины для беспокойства, сестра. Я в своем уме… По правде говоря, — добавил он со смехом, — возможно, я впервые по-настоящему в своем уме за все эти годы.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. — Имоджин принесла ему бутылку. — Тебя снова мучил кошмар. И снова в нем была Шарлотта.

— Да, — тихо ответил Гарет, сползая с постели на пол, — но я твердо верю, Имоджин, что это было в последний раз.

Он поставил на стол нетронутую бутылку бренди.

Имоджин смотрела на него с огромным беспокойством.

Она не поверила ему, и ее посетила мысль, что, возможно, брат по-настоящему помешался. Она заговорила страстно, убежденно, пытаясь заставить его принять факты, которые помогли бы ему примириться с реальностью.

— Я всегда заботилась о тебе, всегда старалась, чтобы тебе было лучше, Гарет. Я понимала, что с Шарлоттой надо что-то делать…

— Имоджин, достаточно!

Голос Гарета хлестнул ее, как бич. Но она продолжала:

— Что-то надо было делать. Я сделала это ради тебя, брат.

Слова ее лились бездумно и неудержимо, и теперь Гарет уже не пытался ее остановить. Он слишком долго избегал правды, и теперь настало время узнать ее, принять эту правду и собственную вину. Пока он этого не сделает, он не сможет начать свою жизнь заново.

— Шарлотта не подходила тебе. Она всегда была пьяна и готова отдаться каждому, на кого положила глаз. Она смеялась над тобой и этим бедным юным де Вером. Она погубила его так же, как тебя. Она стояла тогда у окна, пьяная, и качалась. Достаточно было чуть-чуть подтолкнуть ее… и все… совсем чуть-чуть. — Имоджин подняла на него глаза. Они дико сверкали. — Она была не для тебя, Гарет. Она не годилась тебе в жены.

— Знаю, — ответил он спокойно. — И всегда знал.

— Все, — продолжала Имоджин сквозь слезы, — все это было ради тебя, Гарет.

— Знаю, — повторил он, обнимая сестру. — И я люблю тебя за это, Имоджин. Но пора с этим покончить.

Гарет держал сестру в объятиях, пока ее слезы не иссякли, потом отвел Имоджин в ее комнату и помог ей лечь в постель. Он знал, что за внезапный бурный всплеск чувств она будет расплачиваться жесточайшей головной болью, но в конце концов ей станет легче, как бывало всегда.

Он знал свою сестру, пожалуй, лучше, чем она его, думал Гарет, возвращаясь в свою спальню.

Теперь ему больше не хотелось спать. Не хотелось пить бренди. Он знал, что наконец пришло долгожданное освобождение. В первый раз за столь долгое время он понял, что ему нужно для счастья, и знал, что готов пожертвовать ради этого всем.

«Я любила вас…»

Неужели все потеряно? Неужели он так сильно ранил эту любящую открытую душу, что теперь все безвозвратно ушло? Неужели она не захочет поверить, что он тоже любил ее?

Глава 24

— Ты что-нибудь помнишь об этой ночи? — спросила Мод. Она сидела на берегу реки, прислонившись к стволу дерева, и хрустела большим зеленым яблоком.

— Нет. — Миранда бросила огрызок яблока в реку и смотрела, как вокруг брошенного ею огрызка расходятся круги по воде. — А ты?

Мод покачала головой:

— Нет, я вообще ничего не помню о Франции. Первые мои детские воспоминания связаны с Имоджин и Бертой. — Она наморщила свой маленький носик. — Не слишком обнадеживает. Да?

Миранда хихикнула. В последнее время она редко смеялась, и при звуке ее смеха Мод села, обхватив руками колени. Она знала, что в рассказанной ей истории было что-то, во что Миранда, ее сестра-близнец, не посвятила ее. И оттого, что от нее скрыли нечто, она чувствовала себя несчастной.

— Ты уверена, что хочешь вернуться в свою труппу?

— Да, конечно, — ответила Миранда не задумываясь. — Ведь это моя семья.

Миранда сорвала маргаритку и бросила в поток. Потом принялась наблюдать, как течение крутит и уносит цветок прочь.

— Но…

— Не надо, Мод. — Миранда вскочила. — Пойдем. Солнце уже поднялось высоко, а нам надо сегодня добраться до Эшфорда.

Она свистнула, подзывая Чипа, и маленькая мордочка вынырнула из листьев у них над головой.

Мод тоже поднялась на ноги и протянула руку обезьянке. Зверек прыгнул сначала ей на плечо, а потом на землю.

— Как мы будем добираться до Эшфорда? — спросила Мод, идя за Мирандой. Она пока еще не могла привыкнуть к широким юбкам без фижм и с трудом поспевала за Мирандой, даже после двух дней путешествия. Привыкшая скитаться Миранда шагала легко и свободно. — Мы ведь не будем идти пешком всю дорогу, а?

Она догнала сестру, остановившуюся на краю поля.

Миранда, казалось, задумалась над вопросом Мод. Она посмотрела вверх, на безоблачное небо, синее, как ее глаза.

— Сегодня отличный день для пешей прогулки.

— Но до Эшфорда еще мили и мили пути. Мы ведь только что вышли из Мейдстона! — захныкала Мод, потом, заметив улыбку Миранды, умолкла. — Нехорошо дразниться.

— Ты говоришь так только потому, что не привыкла ходить пешком, — заметила Миранда, перелезая через изгородь на проселочную дорогу.

— Вот именно, — сказала Мод. — Я ведь никогда не бродяжничала, как ты. Мне тяжело.

— Хорошо, подождем здесь и попросим первого же возчика подвезти нас, — сказала Миранда.

— Почему бы нам не отправиться в гостиницу и не нанять двуколку или хоть какую-нибудь повозку? Тогда мы смогли бы передвигаться значительно быстрее. Это лучше, чем просить кого попало подвезти нас. Ведь деньги есть.

Миранда нахмурилась. Как объяснить Мод, что она вовсе не спешит в Фолкстон? Ей и себе-то самой было трудно признаться в этом.

— Я люблю путешествовать не спеша, — протянула она. — Есть особая прелесть в том, что не знаешь, кто и куда сможет тебя подвезти дальше. Или кого встретишь на дороге.

Мод не ответила, она только бросила на сестру быстрый проницательный взгляд.

— После того как мы найдем твою семью и объясним им все, ты можешь вернуться со мной в Лондон.

— Я не гожусь для такой жизни, — ответила Миранда, выходя на середину дороги и начиная яростно размахивать руками, чтобы привлечь внимание человека, правящего фургоном, груженным сеном. — Это все сходило, пока длилось недолго и пока было похоже на игру. Но теперь, когда ты собралась выйти замуж за Генриха… — Она не закончила фразу, потому что ей надо было окликнуть возчика. — Можете немного подвезти нас по дороге в Эшфорд, сэр?

— Да, миль пять нам будет по пути, — приветливо ответил человек, делая знак, чтобы девушки забирались в фургон. — Прыгайте!

— Благодарю вас, сэр. — Миранда ловко прыгнула в фургон и, перегнувшись через бортик, протянула руку Мод. Чип не замедлил присоединиться к ним. Возчик уставился на обезьянку, потом пожал плечами, натянул вожжи, и лошади тронулись.

— Я не говорила, что готова выйти замуж за короля, — объявила Мод, когда девушки уютно расположились на сене. — Ведь есть еще вопрос религии. Напоминаю тебе на всякий случай, если ты об этом забыла.

— Какая разница для Бога, — заметила Миранда. — Мне кажется, что все это чепуха.

В ушах Мод эти слова были столь вопиющей ересью, что она обиженно замолчала. Она опустилась на сено, зная по опыту, что лучше устроиться поудобнее, потому что иначе после дня езды по ухабистой дороге все ее тело будет болеть и покроется синяками.

— Ради такой чепухи, — сказала она наконец, — люди жертвовали своей жизнью. И наша мать погибла из-за веры.

Девушка вытащила из кармана браслет-змейку. На ее руке браслет привлекал слишком большое внимание, а это было крайне нежелательно, раз уж они путешествовали совсем без сопровождения. Она подняла браслет, и солнечные лучи упали на него.

— Красивый, — сказала Мод, — но в нем есть что-то мрачное. Может быть, оттого, что он видел столько крови и зла. Ты думаешь, это мои фантазии?

Миранда кивнула и протянула руку к браслету. Мод положила его ей на ладонь. Конечно, все это были фантазии Мод, но она не могла отрицать, что при виде браслета у нее бежали мурашки по спине.

Миранда обвела кончиком пальца очертания фигуры лебедя, думая о своей матери, о ее страшной смерти и обо всем, к чему привело это убийство.

Она почувствовала, что глаза ее защипало, и постаралась сдержать слезы. Если бы не было той ужасной ночи, она никогда не оказалась бы в таком странном и отчаянном положении, как теперь. Теперь она будто плыла без руля и без ветрил в открытом море. Она больше непригодна к той жизни, которой жила всегда, и не может войти в другую, которую могла бы вести по праву рождения…

Потому что ее предал человек, которого она полюбила. Она отдала ему свое сердце и душу, и эти дары он выбросил, как щепотку пыли, смел, как мусор, потому что не знал цены любви.

Миранда не могла вернуться в Лондон, потому что не хотела еще раз встретиться с графом Харкортом. Она сжала браслет в руке, стараясь не расплакаться. Ей казалось, что она сейчас задохнется от горя.

Мод положила руку поверх руки сестры. Ничего другого она придумать не могла, пока Миранда не поделилась с ней своим горем.

— Боже милосердный! — Мама Гертруда вскинула руки в крайнем изумлении. Несколько белых перьев, украшавших ее сложную прическу, весьма удачно сочетались со скромным серым кружевным капором, который был на ней. Без своих золотистых перьев она казалась даже меньше ростом.

Чип прыгнул ей на плечо и обхватил своими тощими лапками ее шею, а она с отсутствующим видом похлопывала его по спинке.

— Во имя всего… святого… откуда вы обе появились? Этот лорд Аркорт сказал, что ты, Миранда, останешься с ним.

— Надеюсь, его сиятельство не захочет получить обратно свои золотые?

— О! Заткни свою пасть, Джебидайя! — вмешалась Гертруда, ее и без того красное лицо раскраснелось еще сильнее. — Не обращай внимания на Джебидайю, моя дорогая. Лорд Аркорт сказал, что для тебя так будет лучше… Он так и заявил: «Для нее лучше…»

Она умолкла, сбившись и не зная, что говорить.

— Лучше? — спросила Мод. — Почему?

Она поднялась, затем ничуть не смущаясь, села на парапет фолкстонской набережной и принялась стряхивать приставшие к юбке репьи. Последний фургон, в котором они доехали от Эшфорда до Фолкстона, перевозил овечью шерсть, а в ней было полно репьев.

— Потому как, — заявил Люк, — вы и Миранда — сестры.

— А, — вздохнула Мод, — это!

Она подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и позволила горячим лучам нежно ласкать свои щеки. Послышался возбужденный голосок Робби, не выпускавшего из объятий Миранду.

Миранда рассмеялась, и Мод тотчас же открыла глаза. Вчера и сегодня ее сестра была очень тихой и молчаливой. Она больше не плакала, но и не улыбалась. Она казалась погруженной в свои мысли. Но теперь Миранда с радостью улыбалась грязному малышу, которого держала на руках и целовала в худую щечку.

— Ты больше не уйдешь, Миранда? — Робби вцепился в нее крепко-крепко. — Ты не уйдешь!

— Нет, Робби, — сказала она нежно.

Они были ее семьей — на радость или на горе, по она принадлежала им, а они ей.

— А как же насчет пятидесяти золотых? — не унимался Джебидайя.

— Черт бы тебя побрал, Джебидайя, неужели ты можешь только об одном думать? — с отвращением заметил Рауль. — Давай-ка послушаем, что нам расскажут девочки.

— Все очень просто… — начала Миранда.

— Не так просто, как ты думаешь, — послышался голос из-за ее спины.

Все глаза обратились к графу Харкорту, стоявшему в каких-нибудь нескольких футах от них.

— Я же сказал, что он захочет получить назад свои деньги, — пробормотал Джебидайя с довольным видом. Он был счастлив, когда его пророчества сбывались.

— По правде говоря, о деньгах я и не думал, — сказал Гарет. — Я явился за своими воспитанницами, пока они еще не слишком пристрастились к радостям кочевой жизни, как парочка бродячих коробейников.

— Милорд?

— Да, Мод!

Он улыбнулся девушке, примостившейся на парапете набережной, как настоящий уличный мальчишка. Он заметил, что ее переносицу осыпали крошечные, как пылинки, веснушки. Он обратил внимание на то, каким нежным румянцем цветут ее щеки от скитаний под солнцем. Кайма ее юбки была запачкана, а к подолу прицепились гроздья колючек.

— Вы получили удовольствие от своего путешествия?

— Да, милорд, — ответила Мод. — И… я думаю…

— Нет, — перебил он со смехом, — пожалуйста, не говорите, что я появился слишком поздно и вы уже потеряны для светской жизни, потому что приобрели вкус к бродяжничеству.

— Оказывается, милорд, у меня с сестрой гораздо больше общего, чем вы могли себе представить. — Мод дотянулась до руки Миранды и потянула ее к себе.

— Напротив, Мод, я давно уже заметил это, — ответил Гарет. — Но у меня есть дело к Миранде. Лорд Дюфор должен прибыть через час в гостиницу «Красный петушок», что на Хорн-стрит. Если Люк проводит вас туда и останется с вами, чтобы подождать его там, я буду ему признателен.

Мод посмотрела на Миранду. Та была очень бледной и тихой. Робби выпустил ее из объятий и отошел в сторону, и, кажется, впервые за все время она не следила за тем, что делает малыш.

— Не думаю, милорд, что у нас есть какие-нибудь общие дела, — сказала Миранда, нежно высвобождая свою руку из руки Мод и делая шаг вперед. — Полагаю, я выполнила свои обязательства, и деньги, которые вы заплатили моей семье, — это только то, что вы мне обещали. Думаю, я их заработала.

— О да, — спокойно ответил он. — Они принадлежат им, и я обязан им много большим за то, что вы сделали для представительницы семьи д'Альбар. Это вам решать, Миранда, сколько я должен вашей семье.

Он набросил поводья своего коня на придорожный столб и приблизился к Миранде. Улыбка его была печальной.

— Но я должен тебе кое-что сказать, Светлячок. — Его руки потянулись к ней, чтобы обнять ее за плечи. — Я предпочел бы сказать это тебе наедине, но раз ты не хочешь, скажу при всех. — Он чувствовал, как она дрожит. — Ты говорила, что любила меня, Светлячок. Сможешь повторить это снова? Ты сможешь сказать, что любишь меня, Светлячок?

Миранда почувствовала, что земля ускользает у нее из-под ног. Она заметила, что вокруг воцарилось полное молчание. Тишина окутывала ее, и только издали она слышала шум набережной. Она ощутила понимающий взгляд Мод, изумление Робби, недоумение и враждебность Люка. Она сглотнула и почувствовала руки Гарета на своих плечах.

Наконец Мод прервала затянувшееся молчание и сказала ясным высоким голосом:

— Люк, проводите меня в «Красный петушок». Будьте так любезны. — Она соскользнула с парапета. — Кузен, мы с лордом Дюфором подождем вас с сестрой там.

— Браво, Мод, — тихо сказал Гарет, чуть отступая, чтобы поднести к губам пальчики своей юной кузины.

— Взять мне с собой Чипа? — спросила Мод, лучезарно улыбаясь Миранде. Теперь ее смущение совсем пропало. Ей казалось необыкновенным, что Миранда и граф любят друг друга, но за последнее время произошло столько удивительного, что одной удивительной вещью больше или меньше — уже значения не имело. И самое важное то, что она не потеряет Миранду.

— Да, заберите его, — ответил ей лорд Харкорт.

Гертруда передала Мод обезьянку, и лицо у нее было восторженное при виде столь необычайного действа, развертывавшегося у нее на глазах.

— Ну, Миранда?.. — сказал Гарет, делая шаг от нее, будто пытаясь дать ей возможность подумать и ответить на самый важный вопрос, который он задавал когда-либо в своей жизни.

— Все узнают, что нас две, — сказала Миранда. — Это испортит весь ваш план. Король Франции не должен понять, что его обманули.

— Ты думаешь, все это еще имеет для меня какое-то значение? — спросил Гарет. — Теперь для меня имеет значение только одно — ты, Миранда. Ты! Ты мне веришь?

Ей очень хотелось верить ему. О! Как ей хотелось ему верить! Но рана, нанесенная им, все еще кровоточила.

— Не знаю, — ответила она беспомощно.

Гарет огляделся. Вокруг них сомкнулись лица ее друзей. все они были исполнены неподдельного внимания. Каждое произносимое графом слово взвешивалось и оценивалось: принесет ли он счастье Миранде?

Наконец вперед выступила Гертруда:

— Что вы предлагаете, милорд?

— Черт возьми! — взорвался Гарет, потеряв наконец терпение. — Я предлагаю леди Миранде д'Альбар стать моей женой.

Мод, успевшая удалиться от них всего на пару шагов, повернула обратно.

— Не понимаю, как вы можете это сделать, милорд, тогда вы уже обручены с леди Мэри? — заметила она.

— Случилось так, что я с ней больше не обручен.

— О! И как же это случилось? Хотя мне никогда не казалось, что вы хорошая пара…

Гарет взглянул на кузину. В ее глазах плясали бесенята. Потом, к его величайшему удивлению, махнув рукой и подмигнув ему, она вприпрыжку убежала.

Гарет повернулся к Миранде. Она улыбалась.

— Я тоже не думала, милорд, что вы хорошая пара, — сказала она спокойно.

И тут Гарет понял, что выиграл самое трудное сражение в своей жизни.

— Как ты права, моя любовь, — сказал он. — И к счастью, леди Мэри сама пришла к подобному заключению. Леди и джентльмены, — обратился он к актерам, — надеюсь, вы нас извините.

Обняв Миранду за талию, он посадил ее на лошадь, схватил поводья и вскочил в седло позади нее.

— Может быть, часа через два вы присоединитесь к нам в гостинице «Красный петушок», чтобы отпраздновать нашу помолвку?