Браслеты (№2) - Алмазный башмачок

Корделия изо всех сил старалась, чтобы он не заметил дрожи в ее голосе, и попыталась обрести самообладание. Она была совершенно не готова к брачной ночи, по крайней мере сегодня. Она уже настроилась встретить неизбежное завтра, но мысль о том, что может случиться в ближайший час, представлялась непереносимой.

— Безусловно. Будут лишь виконт Кирстон и несколько самых близких друзей.

— А ваши дочери?

— Боже, а для чего им при этом присутствовать?

Казалось, он был искренне удивлен подобным предположением.

— Мне думалось, это вполне соответствует обстоятельствам, — пробормотала Корделия. Очевидно, она сделала еще одну ошибку.

— Совсем наоборот, — веско произнес он, открывая дверь в комнату Корделии. — Они будут ждать дома, чтобы приветствовать вас.

Корделия состроила гримаску, повернув лицо в сторону, и вошла в комнату. Не очень-то похоже на то, что ее будет ждать в доме мужа теплый и обнадеживающий прием. Князь последовал в комнату за ней, закрыв за собой дверь. Дурнота снова подступила у нее к горлу. Но по крайней мере он не набросится на нее прямо на глазах у Матильды.

Матильда поднялась из кресла, сидя в котором она подшивала одну из разорванных оборок на платье Корделии, и присела в книксене перед своим новым хозяином.

— Как я понимаю, вы служанка княгини.

— Да, милорд. Зовут меня Матильда. Я нянчила мою госпожу, когда она была еще совсем ребенком.

И Матильда снова присела в книксене, являя собой воплощенную покорность. Сейчас в этой смиренной служанке не было и следа той решительной женщины, какой она предстала перед виконтом Кирстоном. Матильда с ходу поняла, что если придется не по нраву князю Михаэлю, он выставит ее без малейшего промедления, — Матильда была моей первой няней.

Михаэль нахмурился:

— Вам нужна служанка, более искушенная в придворных обычаях. Пожилая нянька вряд ли годится в камеристки жене прусского посла.

Корделия быстро прикинула в уме сложившуюся ситуацию.

— Пусть будет так, как вы сказали, милорд, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос выражал одну только покорность воле мужа. — Вы, конечно, искушены в таких вещах больше меня. Но Матильда пользовалась расположением императрицы Марии Терезии. Она порой приглядывала и за будущей супругой наследника престола — так доверяла ей государыня.

Михаэль задумался. Хотя они и далеко от Вены, всем было прекрасно известно, что у Марии Терезии есть глаза и уши при каждом королевском дворе. Вряд ли стоит прусскому послу досаждать императрице Австрии даже по столь незначительному поводу, как устранение постаревшей служанки.

— Ладно, поглядим, как она будет работать. И если возникнет необходимость, я найму для вас более подходящую камеристку, а бывшая нянька станет работать под ее началом в качестве портнихи и белошвейки.

Корделия бросила взгляд на Матильду, которая так и оставалась в книксене с ничего не выражающим лицом.

— Я совершенно уверена, что вы сами убедитесь — Ма-, тильда столь же хорошо знает свои обязанности, как и любая другая служанка, милорд.

Михаэля, похоже, рассердила подобная настойчивость.

— Я разберусь. Вряд ли кто-нибудь из вас совершенно точно знает, что требуется от прислуги человека такого положения при дворе. Да и откуда вам это знать?

Он сделал нетерпеливый знак рукой Матильде.

— Помоги своей госпоже лечь в постель, женщина, и сообщи мне, когда она будет готова.

Ладони Корделии моментально вспотели.

— И поторопись, — велел князь, поворачиваясь и выходя из комнаты.

— Я совершенно не готова, Матильда. — Корделия принялась нервно мерить шагами комнату. — Думаю, я не перенесу, если он притронется ко мне сегодня ночью.

— Ты вынесешь все, что тебе предстоит, как все женщины до и после тебя, — холодно заметила Матильда. — Но мне кажется, князь не будет сегодня домогаться тебя. Он из тех людей, что живут только по правилам.

Она принялась расстегивать платье Корделии.

— Откуда тебе это известно? — Корделия сбросила нижнюю юбку.

Матильда пожала плечами, не переставая трудиться над шнуровкой корсета.

— Я знаю куда больше, просто не стоит говорить об этом.

Одно я все-таки скажу. Этот человек мне не нравится. Если присмотреться к нему получше, можно увидеть что-то неприятное внутри.

— А что именно? — Корделия принялась вынимать шпильки из волос. Матильда обладала даром чувствовать потаенные свойства людских характеров, и интуиция почти никогда не обманывала ее.

— Я еще не совсем уверена, — ответила Матильда, укладывая платье в шкаф. — Я чувствую в нем что-то зловещее… он скрывает какую-то тайну. Время покажет.

Корделия сочла эти слова не слишком обнадеживающими, но не решалась настаивать на более подробном ответе.

Уложив Корделию в постель, Матильда слегка взбила у нее под головой подушку и разгладила покрывало.

— Я пошлю сейчас за твоим мужем, — сказала она, поправляя на голове Корделии обшитый кружевами чепец. — Хороша, как картинка, — добавила она вполголоса, направляясь к выходу из комнаты:

— Или как ягненок на заклание для этого типа.

К оставшейся в одиночестве Корделии вернулись все ее прежние страхи. Она намотала на палец локон и стала покусывать его зубами, размышляя над словами Матильды о князе.

Михаэль появился в ее спальне, облаченный в домашний халат из коричневого бархата. Парик он снял, а его седеющие волосы были собраны на затылке. На макушке поросль начала заметно редеть, являя резкий контраст с кустистыми бровями.

Матильда осталась у двери. Князь приблизился к кровати. Внимательно оглядев свою жену, он неожиданно улыбнулся. Но Корделии снова пришел на ум звериный оскал, и она не позволила этой улыбке обмануть себя. Она поймала себя на том, что все еще держит локон во рту, и поспешила заправить его, весь мокрый от слюны, за ухо.

— Совершенно детская привычка, — заметил князь, присаживаясь на край кровати. — Хотя что удивляться — вы очень молоды.

— Я вырасту, милорд. — Корделия решила не показывать ему своего испуга и посмотрела прямо в глаза.

Михаэль с минуту не двигался, а потом бросил через плечо Матильде:

— Оставь нас, женщина.

Дверь мягко захлопнулась за Матильдой. Михаэль наклонился над кроватью, взял Корнелию за подбородок и прижался к ее губам. Корделия от отвращения закрыла глаза и, когда он еще крепче прижался к ней, лишая воздуха, стала биться, чтобы вздохнуть. Она ощутила, что его язык пытается проникнуть к ней в рот, и изо всех сил сжимала губы, чтобы не позволить ему этого. В конце концов он выпрямился, отпустив ее подбородок. Открыв глаза, она по его оттопырившемуся халату поняла, что князь возбудился.

— Вот как, вы девственны и неопытны? — с нескрываемым удовлетворением произнес он. — Вам следует научиться с большей готовностью откликаться на желания мужа, дорогая моя.

Поднявшись с кровати, он несколько секунд смотрел на девушку, уперев руки в бедра, и она видела, как вздрагивает под халатом его возбужденная плоть.

Она и в самом деле весьма соблазнительна, думал Михаэль. Испуг и невинность делали ее очень привлекательной.

Отнюдь не менее привлекательной, чем изысканная опытность Эльвиры. А исходящий от нее аромат юности, свежесть ее кожи, серо-голубые глаза в обрамлении иссиня-черной волны волос представляли собой великолепный контраст тем случайным проституткам, с которыми он развлекался время от времени после смерти Эльвиры.

— Начнем завтра, — произнес он, поворачиваясь к выходу. — Рано утром мы выезжаем в Париж.

— Но мне казалось, что королевское семейство останется здесь еще на несколько дней, — удивилась такому повороту событий Корделия.

— Нам нет необходимости оставаться здесь с ними, — процедил князь — Вы не состоите при дворе супруги наследника престола, моя дорогая. И от вас не требуется постоянно находиться при ее особе. Вас ждет собственная жизнь.

Дверь за ним захлопнулась. Корделия провела тыльной стороной ладони по лицу, пытаясь избавиться от ощущения его губ. Сколько она себя помнила, жизнь Тойнет постоянно переплеталась с ее собственной. С самого раннего детства они делились друг с другом тайнами, радостями и тревогами.

Обе они представляли себе, что принцессу ждет великое поприще, тогда как Корделии суждено будет погрузиться в частную жизнь, навязанную ей равнодушными людьми. И все же вплоть до этого момента Корделия не совсем еще понимала, как далеко разойдутся их жизни, когда каждой придется пуститься в будущее своей дорогой.

И только теперь она осознала, как одинока.

— Мы увидим сегодня вечером нашу новую маму, мадам? — спросила Сильвия, засовывая в рот кончик большого пальца и тут же сплевывая. От волнения девочка совершенно забыла про мерзкого вкуса пасту, которой он был намазан.

— Начало венчания назначено на шесть часов, — отвечала мадам де Неври. — И я совершенно не представляю, в котором часу ваш отец и его жена вернутся домой. Но так как князь ничего мне не сказал, то, полагаю, к тому времени вы уже будете спать. Думаю, княгиня захочет увидеть вас утром.

Гувернантка взяла в руки Библию.

— Ну а теперь заканчивай свое шитье, Сильвия. Амелия, шов получился у тебя косым. Распори его и сделай заново.

Произнеся это, Луиза возобновила чтение вслух книги Иова.

— Интересно, понравимся ли мы ей? — прошептала Амелия сестре еле слышно, так что никто, кроме Сильвии, не смог бы разобрать ее слов. Они привыкли общаться таким образом, едва шевеля губами, склонив головы друг к другу.

При этом они не прекращали работу над шитьем.

— Может, и не понравимся, — отвечала ей сестра. — Возможно, она будет совсем как папа. Все время будет занята при дворе.

— Ты что-то сказала, Сильвия? — бросила на них острый взгляд из-под пенсне гувернантка.

— Нет, мадам, — покачала головой Сильвия, подняв на-;. нее полный невинности взгляд от двух измятых кусочков материи, которые она пыталась сшить.

Гувернантка подозрительно посмотрела на сестер. Две абсолютно одинаковые головки склонились над шитьем, две пары пухлых ручонок сражались с иголками и нитками.

— Я не хочу слышать от вас ни одного слова, пока не закончу чтение, — объявила она, снова принимаясь за Священное писание.

Маленькая ножка Амелии наступила на ножку сестры.

— Могу я спросить вас, мадам, придет ли после венчания месье Лео?

— Понятия не имею.

Амелия замолчала. Месье Лео явно был нежелательной темой для гувернантки. Она питала искреннюю антипатию к виконту.

Приближался вечер. Луиза слегка осоловела после обильного обеда. Голова ее начала склоняться на грудь, а голос — прерываться на полуслове. Она задремала. Испустив легкий храп, мадам уронила голову на свою увядшую грудь, но тут же вздрогнула и выпрямилась. Взглянула на своих подопечных, сидевших прямо напротив нее, с сияющими от смеха глазами.

Гувернантка кашлянула, укрепила на носу пенсне и снова принялась за чтение. Девочки усердно работали иголками, но у Луизы было не доставляющее ей никакого удовольствия подозрение, что они давятся от сдерживаемого хохота. И вдобавок ко всему она не могла сказать на этот счет ни единого слова, чтобы не потерять свое достоинство. Монотонный голос наставницы висел в воздухе комнаты, пока часы не пробили шесть вечера.

Амелия и Сильвия при первом же ударе часов подняли головы от шитья и обменялись взглядами. Наступил час венчания.

Виконт Кирстон занял свое место в первом ряду в домашней часовне короля в Отель де Виде. Играл орган, звуки хорала возносились под готические своды часовни, избавляя его от необходимости принимать участие в разговорах. Все вокруг шушукались только о невесте князя. Ни один из присутствующих на венчании гостей не был в Компьене и не видел эту девушку. Лео засыпали вопросами о ней с того самого момента, как он переступил порог часовни. Красива ли она? Одобрил ли король выбор князя? Сколько ей лет? Он отвечал на эти вопросы очень сдержанно, не желая быть втянутым в досужие разговоры, и мало-помалу недовольные его замкнутостью гости отступились.

Вновь ощутив пульсирующую в голове боль, он прикрыл глаза. Простое красное вино компьенской таверны справилось со своей задачей даже слишком хорошо, свалив его в постель ранним вечером. Он проснулся довольно поздно, с раскалывающейся от боли головой, с подступающей к горлу тошнотой и в прескверном расположении духа.

— Вы ведь были в Вене, Кирстон, когда там разразился скандал из-за музыканта императрицы? — Полный джентльмен из второго ряда в алом с золотом костюме из бархата нагнулся над его плечом, отгоняя от себя клубы ладана. — Говорят, что главный герой нашумевшей истории приехал сейчас в Париж.

Лео заставил себя собраться. Ведь Корделия совершенно определенно вручила судьбу Кристиана а его руки.

— Да, и я даже опекаю этого молодого человека, пока он не найдет себе патрона, — сказал Лео, зная, что герцог де Карилльяк почитает себя щедрым покровителем искусств. — Юноша отмечен печатью таланта, — продолжал он. — И я уверен, что, как только король услышит его, никакого другого покровителя ему просто не понадобится.

— Ах, — поскреб подбородок де Карилльяк, его маленькие глазки живо поблескивали в толстых складках кожи. — Но сейчас, как я понял, он прозябает в нищете. Вы пока что не предложили ему своего покровительства?

— Это меня не привлекает, милорд, — холодно произнес Лео.

Статус удачливого покровителя искусств обязывал человека иметь куда больше, чем просто влияние и положение в среде власть имущих. К числу сказочно богатых людей, с жаром борющихся между собой за славу наиболее удачливого мецената, относился де Карилльяк, один из самых ярых участников подобного рода схваток. Если бы Кристиан пришелся герцогу по душе, то для молодого музыканта лучшего нельзя было бы и пожелать.

— Отлично, отлично, — бормотал де Карилльяк, кивая своим собственным мыслям:

— Мы еще поговорим с вами по этому поводу.

От входа в часовню донесся шум. Лео повернулся в ту сторону. В первый момент его покрасневшие глаза различили только золотое сияние. Приблизившись к нему, сияние превратилось в Корделию. Ее черные волосы были распущены по плечам из-под золотой сетки и некоего подобия тиары, усыпанной бриллиантами; на фоне черной волны лицо девушки выделялось особой бледностью. Проходя мимо, она взглянула прямо на него, и Лео отметил, что сейчас ее глаза потемнели от волнения, а в их глубине тают блестящие искорки. Затем она взяла князя под руку, и, когда они приблизились к алтарю, орган, выдохнув последние аккорды, смолк.

Кристиан прошмыгнул в дверь часовни, когда церемония уже началась, и пробрался ближе к алтарю по боковому нефу. У него, разумеется, не было приглашения, но он чувствовал, как важно для него находиться сейчас около Корделии. На венчании с ней рядом не было ни одного друга детства. Топнет все еще пребывала в Компьене, а виконт едва ли знал се так, как Кристиан.

Кристиан скрылся в тени мраморной колонны, откуда мог видеть стоящую перед алтарем пару. Князь производил впечатление своей дородной фигурой, облаченной в богатый костюм из дамасковой ткани кремового цвета, обшитый по краям серебряной лентой. Широкие плечи князя держались прямо, впереди несколько выступал плотный живот. Он напоминал сильного, мускулистого атлета, начинающего полнеть. Но от него исходила атмосфера уверенности и значительности человека, имеющего власть и влияние. Корделия, несмотря на расшитое золотом платье и блеск бриллиантов в прическе, казалась хрупкой, почти бестелесной по сравнению со своим мужем.

Князь взял руку Корделии в свою и надел ей на палец одно из благословленных еще в Вене колец. Кристиан не отрываясь следил, как Корделия, в свою очередь, сделала то же самое. Обряд был свершен. Кристиан взглянул через проход, туда, где в первом ряду находился виконт Кирстон. Лицо виконта было словно вырублено из камня. Он сидел очень прямо, держась руками за поручни. Кристиан заметил, что костяшки его пальцев побелели. Этому человеку Корделия открыто призналась в любви, а он отверг ее любовь, потому что отказался верить собственному сердцу. Кристиану показалось, что в этот момент в полутемной часовне Лео Бомонт испытывает чувство, которое можно определить только как сильнейшую боль.

Новоиспеченные супруги шли по проходу между рядами.

Лицо Корделии было еще бледнее, чем до венчания. Ее рука в перчатке покоилась на рукаве парадного камзола мужа. На этот раз она не бросила ни одного взгляда на Лео, но смотрела не отрываясь на освещенный вечерней зарей четырехугольник выхода из часовни. Корделия изо всех сил пыталась не обращать внимания на ритуал венчания, так похожий на церемонию в Вене, и в то же время столь отличный от нее.

Она физически ощущала присутствие Лео, воспринимала излучаемую им волну эмоций и готова была рыдать от непоправимости всего свершающегося сейчас, проклинать свою долю. Но сделать что-либо было уже невозможно.

Когда они вышли во двор часовни, прохладный вечерний воздух освежил ее голову и очистил от ладанного тумана.

Девушка отстранение, как во сне, воспринимала все окружающее, откуда-то издалека слышала поздравления, ощущала направленные на нее любопытные взгляды, в которых ясно читалось, что она — еще один колоритный аксессуар замкнутой жизни Версаля, не более того. Она была уверена лишь в существовании князя Михаэля, чувствуя своей рукой его весьма основательное присутствие рядом с собой.

— Княгиня, извольте принять мои поздравления.

Голос Лео вернул ее к реальности. Она взглянула на него, боясь, что щеки ее сейчас зальются внезапным румянцем.

Лицо Лео было ничего не выражающей маской с пустыми глазами. Он склонился перед ней в поклоне.

Корделия присела в реверансе.

— Благодарю вас, милорд, — произнесла она сдавленным голосом, испытав сильнейшее чувство беспомощности.

Ей захотелось броситься ему на шею, умолять, чтобы он сгреб ее в охапку и увез отсюда куда глаза глядят. На одно мгновение любовная мечта затмила ужас происходящего с ней в действительности.

— Лео, вы окажете честь поужинать с нами на рю де Бак? — улыбнулся ему князь Михаэль.

Он выглядел довольным собой. Невеста была просто очаровательна в своем золотом одеянии, а ее маленькая ручка покоилась на его руке с извинительным для девственницы трепетом. Грядущая ночь обещала ему восторги наслаждения. Приглашая Лео, он покрыл ее руку своей ладонью жестом собственника.

Лео заметил это движение. В горле у него застыл комок.

— Я буду вынужден извиниться, князь, — сказал он, снова церемонно поклонившись.

— О нет, ни в коем случае. Вы оказали мне такую услугу, мой дорогой Лео. Ну же, Корделия, давайте попросим Лео — вместе. Мы должны выразить виконту нашу признательность за его любезное внимание к вам во время поездки. Так давайте же умолять его разделить нашу радость. Право, виконт, вы не можете не быть у нас.

Несколько секунд Лео искал приличный предлог для отказа. Потом он взял князя под руку, отвел в сторону и заговорил с ним вполголоса:

— Я должен просить извинить меня, Михаэль. Это событие… такое радостное для вас… заставило меня вспомнить Эльвиру в такой же день… Я боюсь, что испорчу вам весь вечер.

Михаэль неохотно сдался:

— В таком случае не смею настаивать. Но вы ведь навестите нас?

— Разумеется. — Лео повернулся к Корделии, тщетно старавшейся подслушать их разговор, изображая при этом воплощенную скромность. — Прошу простить меня, мадам.

К сожалению, у меня есть совершенно неотложные дела. Еще раз примите мои поздравления и пожелания счастья.

Она вздернула подбородок и сказала резким тоном:

— Мне хочется верить, что вы вскоре придете к нам, чтобы навестить дочерей моего мужа. Вы часто говорили мне, как сильно к ним привязаны.

Лео молча отвесил поклон и уже собирался отойти, как вдруг увидел Кристиана, топчущегося в нескольких шагах от них.

— Михаэль, позвольте мне представить вам Кристиана Перкоцци. Он только что приехал из Вены, где был одним из учеников придворного музыканта.

С этими словами он кивком головы подозвал молодого человека.

— Кристиан — мой очень близкий др… знакомый, — вставила Корделия, тепло улыбаясь склонившемуся в поклоне перед князем Кристиану. Она даже забыла на мгновение собственные заботы, обрадовавшись возможности сделать что-нибудь хорошее для своего друга. — У него не сложились отношения с Полигнием, его учителем, который присваивал работы Кристиана, так что теперь он ищет нового покровителя. Виконт Кирстон был весьма любезен, предложив ему свою помощь.

И, протянув руку, она вытащила Кристиана из толпы гостей. Михаэль холодно посмотрел на покрасневшего молодого человека.

— Вы знакомы с моей женой?

— Мы вместе росли, — сказала Корделия.

— Я не спрашивал вас, мадам, — ледяным тоном произнес Михаэль. — Так же как не привык к тому, чтобы меня перебивали.

При этом выговоре, сделанном в присутствии всех гостей, Корделия покраснела до корней волос. Язвительные слова уже готовы были сорваться у нее с языка, и только сильнейшим усилием воли она удержала их. Взгляд ее метнулся к Лео, стоявшему рядом с нахмуренным лицом. Кристиан потерял дар речи.

— Я полагаю совершенно невозможным, чтобы имя моей жены связывалось в чьем бы то ни было представлении с простым музыкантом, тем более учеником, — все тем же тоном продолжал Михаэль. — Виконт Кирстон волен покровительствовать вам, но княгиня Саксонская не может признать вашего с ней знакомства.

Он кивнул головой Лео, потом повернулся.

— Пойдем, Корделия.

С этими словами он взял ее за руку и повел к карете.

Корделия взглянула через плечо на обескураженного Кристиана и нахмуренного виконта, а потом решительно произнесла:

— Милорд, я протестую против таких публичных унижений. Не было никакой необходимости так со мной обращаться в присутствии моих друзей.

— Вы не будете считать людей, стоящих ниже вас, в числе ваших друзей, — ответил князь. — Вы равным образом не будете ни прерывать меня, ни высказывать собственное мнение, пока вас не спросят. Такое поведение неприлично, и я не переношу, когда моя жена пытается красоваться на людях.

Полагаю, я выразился достаточно ясно.

Они уже приближались к экипажу, который должен был отвезти их в дом Михаэля на рю де Бак. Гнев и смущение переполняли Корделию. Никто до этого не обращался с ней в столь оскорбительной манере. Корделия всегда оказывалась в центре внимания общества, потому что была интеллигентна, начитанна, к тому же совершенно очаровательна. Она ощущала себя личностью, сопричастной всем современным проблемам, а этот человек хотел насильно ограничить ее кругозор домашним мирком, лишить права на собственное мнение. О Боже, какую же жизнь она начинает?

Михаэль помог ей подняться в карету, на лице его было написано удовлетворение, как будто он свершил нечто значительное, Войдя вслед за женой в карету и усевшись на противоположном сиденье, он уставился на нее из-под полуопущенных век взглядом хищника. Корделия откинулась на спинку своего сиденья и прикрыла глаза. Девушка не могла вынести, когда он смотрел на нее так самодовольно… и с такой жадностью.

Глава 11

Ночь еще только опускалась на город, когда последний из приглашенных на празднование гостей покинул дом князя на рю де Бак. Свадебный вечер был скромным и чопорным, и опасения Корделии, что ее уведут в спальню на глазах у всех гостей, не сбылись.

Ее проводили вверх по лестнице три пожилые дамы, дальние родственницы князя, которым даже в голову не пришло как-то ободрить новобрачную. Они так оживленно тараторили между собой, обсуждая гостей, что Корделия почувствовала себя лишь некой помехой в их разговоре.

— Мадам, Матильда вполне справится с моим туалетом, — решилась произнести она, ежась в тонкой рубашке, поскольку одна из этих своеобразных помощниц, державшая ее роскошную ночную рубашку, похоже, забыла свои добровольные обязанности, занятая подробным обсуждением прически мадам Дюбарри.

Матильда фыркнула и ловко взяла рубашку из рук родственницы князя, пробурчав при этом:

— Еще минута, и княгиня замерзнет до смерти.

Корделия состроила гримаску и перехватила предостерегающий взгляд Матильды. Ее няня поджала губы, поднимая над головой Корделии расшитую серебром ночную рубашку.

Шуршащая ткань рубашки заглушила трескотню женщин. Матильда расчесала волосы новобрачной, оправила все складки и повернулась спиной к кровати, в которой уже устроилась Корделия.

— Моя госпожа уже легла, — громко произнесла Матильда, сложив руки под передником и глядя на трех женщин.

— О, тогда наша миссия окончена, — с удовлетворением заявила одна из них, склоняясь над укрытой одеялом Корделии. — Позвольте пожелать вам спокойной ночи, моя дорогая.

— Мадам, — повернула к ним голову Корделия, — я чрезвычайно признательна вам за заботу.

Ирония в ее голосе осталась незамеченной. Они заулыбались, послали ей воздушные поцелуи и вышли из комнаты, оживленно треща.

— Я управилась бы и без этих бесполезных чучел, — заявила Матильда.

Корделия откинулась на подушки, лицо ее выделялось своей бледностью даже на фоне наволочек.

— Как бы я хотела, чтобы это произошло не со мной.

— Чепуха. Ты теперь замужняя женщина, а жены должны отдаваться своим мужьям, — резонно заметила няня. Она протянула Корделии небольшую мраморную баночку. — Помажь этой мазью, перед тем как муж возьмет тебя. Так будет легче.

Это будничное замечание, как ничто другое, вернуло Корделию к реальности происходящего. Она сняла крышку баночки.

— Что это такое?

— Мазь из трав. Она поможет телу принять твоего мужа и уменьшит боль, если он будет неосторожен.

— Неосторожен? Как это? — спросила Корделия, погрузив палец в мазь без всякого запаха. Она привыкла к тому, что любой совет Матильды заслуживает серьезного отношения, но сейчас слова служанки доносились до нее словно издалека.

Матильда поджала губы.

— То, что произошло между тобой и виконтом, должно облегчить прощание с девственностью, — пояснила она. — Но в такие моменты мало кто из мужчин способен думать о чувствах жен. Так что быстрее воспользуйся мазью. Твой муж должен прийти с минуты на минуту.

Корделия повиновалась, но действовала как автомат, словно все манипуляции проделывал кто-то другой, а не она сама.

Дверь в спальню открылась в тот самый момент, когда она возвращала мраморную баночку Матильде. Та быстро спрятала ее в карман своего фартука и проворно повернулась к князю, присев перед ним в глубоком книксене.

Корделия успела заметить двух мужчин, стоявших за спиной ее мужа в коридоре. Скорее всего это был церемониальный эскорт, сопровождавший новобрачного до опочивальни.

Михаэль что-то негромко сказал им через плечо. Послышался смех, затем дверь за князем закрылась. Михаэль вошел в комнату. Он был одет в роскошно расшитый домашний халат. Когда он взглянул на неподвижную фигурку Корделии в громадной кровати, девушка снова заметила все тот же хищный блеск его глаз и самодовольный, почти торжествующий изгиб губ.

— Оставь нас, женщина, — проскрипел его гнусавый голос.

Матильда бросила взгляд на кровать. Несколько секунд она не отрываясь смотрела на Корделию, потом едва заметно ободряюще кивнула ей и вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. Но, оказавшись в коридоре, она затаилась в полутьме, почти слившись с висевшим на стене гобеленом, и приготовилась ждать. Единственное, что она могла сейчас сделать для своей воспитанницы, это быть рядом с ней.

Корделия полными ужаса глазами следила, как ее муж приближается к супружескому ложу. Не говоря ни слова, он наклонился и задул свечи, стоявшие на прикроватном столике. Потом выпрямился и задернул тяжелый полог балдахина, погрузив их в непроглядную темноту пещеры. Слабый вздох облегчения, изданный Корделией в этой черной тишине, потерялся в скрипе пружин, когда он опустился на кровать рядом с ней. Халат князь так и не снял.

В последовавшие за этим ужасные минуты не было произнесено ни слова. Страх и отвращение девушки были столь велики, что тело ее оставалось скованным, несмотря на мазь Матильды. Тем не менее ее сопротивление, похоже, только радовало Михаэля. Она услышала в темноте его довольный смешок, когда он устраивался поудобнее, входя в нее со свирепой, чуждой ей силой, заставившей бедняжку содрогнуться до глубины души. Она уловила его довольное урчание, после чего он вышел из нее и тяжело рухнул рядом на постель.

Она не могла сдержать дрожь, бившую ее от пережитого шока. Ночная рубашка оказалась где-то у живота, и она, всхлипнув, поспешила одернуть ее, чтобы прикрыть наготу.

Горячая влага меж ног внушала ей отвращение, но Корделия была слишком испугана и не смела обеспокоить спящего князя своими движениями. Лежа на спине, она пыталась унять нервную дрожь, успокоить дыхание и проглотить горячий ком, стоящий в горле.

Отвратительные контакты повторялись на протяжении этой бесконечной ночи несколько раз. Сначала она отчаянно сопротивлялась, отталкивала его, извивалась всем телом, пытаясь не дать ему возможности взять ее. Но ее сопротивление только раззадоривало князя. Он закрывал ей ладонью рот, пытаясь приглушить крики, и заламывал руки за голову, лишая возможности двигаться. Потеряв голову от отчаяния, она попыталась укусить его за руку, но он, навалясь всей тяжестью своего тела, буквально пригвоздил несчастную к постели и снова овладел ею.

Она хорошо запомнила преподанный ей урок, и в следующий раз лежала совершенно неподвижно, пока он не насладился ею. И снова он не издал ни единого звука, лишь под конец она расслышала что-то вроде грубого восклицания. Засыпая, Михаэль сопел и храпел, потом, когда просыпался и снова был готов к соитию, наваливался на нее. Корделия не сомкнула глаз ни на мгновение, она лежала с подступающей к горлу дурнотой и растущим внутри ее гневным отвращением как к человеку, который обращался с ней как с рабыней, так и к самой себе, к своей слабости, которая была причиной такого подчинения.

Воспоминания о минутах наслаждения с Лео в Мельке принадлежали словно другому

человеку и относились к какой-то другой жизни. Она уже никогда не узнает, какие восторги могли последовать за теми волшебными мгновениями, не поймет, что значит подарить свое тело любимому человеку.