Браслеты (№2) - Алмазный башмачок

Но в это мгновение он владел только ее устами. Корделия усилием воли не позволила себе лишиться способности действовать. Она вслепую пошарила руками вокруг себя и нащупала край бокала. Наклонив флакон, она капнула в бокал снотворного, надеясь, что туда попало именно три капли. Матильда говорила ей, что снадобье не имеет ни вкуса, ни запаха, но речь тогда шла только о трех каплях. Если она накапала в бокал большую дозу, он мог почувствовать это. Но не могла она и рисковать, вливая чересчур малую порцию. Ощупью вставив пробку, она опустила руки, спрятала флакон в складках ночной рубашки и только тогда стала сопротивляться его воле — этого он и ожидал от нее. Она сражалась с ним за глоток воздуха, пытаясь освободить свои волосы из его безжалостных рук.

Наконец он внезапно отстранился, повернул ее к себе спиной и грубо толкнул на кровать. Она затаила дыхание.

Прижав ее поясницу коленом, он одним глотком осушил содержимое бокала. Рука Корделии, держащая флакон, оказалась прижата к постели ее собственным телом. Когда он рывком поднял ее рубашку и грубо вошел в нее, она закусила зубами складку одеяла, чтобы не закричать во весь голос от боли и отвращения. Скоро все будет кончено…

Спустя полчаса Корделия лежала, прислушиваясь к дыханию своего мужа. Его тяжелое тело глубоко погрузилось в матрас рядом с ней, так что она едва удерживалась От того, чтобы не скатиться к нему. Она готова была поклясться, что дыхание его изменилось. Более легкое раньше, теперь оно стало глубже, затрудненнее. Что-то изменилось и в самом теле, оно словно налилось тяжестью, стало более массивным. Очень осторожно она коснулась его кончиками пальцев. Кожа была покрыта испариной. Он не шевелился.

Корделия осторожно отодвинула полог, позволив проникнуть лунному свету, лившемуся из окна. Он по-прежнему не шевелился. Она приподнялась на локте и наклонилась над ним, глядя на его лицо. Словно маска — никакого движения. Она прикоснулась пальцами к его губам. Никакой реакции.

С сердцем, рвущимся из груди, она встала с кровати. Он не шелохнулся. Пошарив рукой под матрасом со своей стороны постели, она нащупала ключ к его сундуку. Сердце ее колотилось так сильно, что она даже испугалась, не разбудит ли Михаэля его стук. Но Матильда хорошо знала свое дело.

Корделия, пятясь, двинулась было к выходу из спальни, не отрывая взгляда от массивной фигуры на кровати. Внезапно, застонав, он перекатился на бок, зарывшись лицом в подушку. От страха ей стало дурно.

Но его храп стал размеренным, даже заглушенный подушкой, он разносился по всей комнате. Она застыла у кровати, нервно теребя ключ в руках. Наконец у нее появилась уверенность, что проснется он не скоро.

Если она намеревается выполнить свой замысел, приступать к этому надо именно сейчас. Корделия пересекла спальню, потом свою гардеробную и вошла в комнату Михаэля.

Она закрыла за собой дверь, зажгла лампу и опустилась перед сундуком на колени. Ключ легко вошел в хорошо смазанный маслом замок. Корделия повернула его и услышала щелчок. Замок открылся. Она подняла крышку. Все внутри выглядело точно так же, как и в прошлый раз. Поверх дневников покоилась книга о ядах.

Ее рука безошибочно нащупала том 1764 года — предшествующего смерти Эльвиры. Дрожащими пальцами она открыла первую страницу.

Книга со стуком упала на пол, когда из ее спальни раздался громкий крик, похожий на рев раненого животного.

Он понял. Он догадался, что его сундук открыт.

Великий Боже! Она застыла на месте, ожидая, что он вот-вот ворвется в комнату и застанет ее на месте преступления.

Несомненно, он убьет ее. Еще один крик достиг ее ушей, но он не появлялся.

Очень медленно, обливаясь холодным потом, она заставила себя выпрямиться и на подламывающихся ногах двинулась к спальне. Со страхом она открыла дверь и заглянула внутрь. Михаэль сидел на кровати с обнаженным торсом, полы его халата распахнулись. Глаза его, казалось, смотрели ей прямо в лицо. Корделия содрогнулась, зубы ее застучали, в груди разлился холод — ей почудилось, что он готов броситься на нее. Однако он просто сидел, уставясь перед собой. Глаза его были открыты, но он по-прежнему пребывал во власти тяжелого сна. И медленно, очень медленно взор его погас. Похоже, его мучили какие-то кошмарные видения.

Поняв это, она испытала такое облегчение, что едва не рухнула на пол. Снадобье, очевидно, было способно на большее, чем просто повергнуть человека в сон: оно еще и выпускало на волю всех демонов спящей души. Видимо, Матильда немало поработала над его составом. Зло должно быть наказано!

Она вернулась в гардеробную Михаэля, подняла упавший на пол дневник, села на ковер, прислонившись спиной к открытому сундуку, и начала читать. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов и шорохом переворачиваемых страниц. Медленно, с растущим в душе ужасом она знакомилась с событиями 1764 года.

Михаэль весьма тщательно вел свои записи. В феврале 1764 года он начал подозревать Эльвиру в неверности. В дневнике была записана каждая мелочь, каждый оттенок подозрения, каждое доказательство виновности. Его ночные попытки заставить ее покориться были занесены в дневник с теми же тошнотворными деталями, которые Корделия знала по собственному опыту. Эльвира страдала от них, но, если подозрения Михаэля были небеспочвенными, она брала реванш с любовником.

Этот раздел дневника напоминал судебное дело как тщательностью аргументации, так и каждодневно собранными уликами. Чтение его было подобно страшной экскурсии по закоулкам сознания человека, одержимого маниакальной мыслью, что жена сделала из него посмешище и рогоносца. И , все же Корделия не смогла найти доказательств, которые невозможно было бы опровергнуть. Михаэль видел их… или в своем безумии просто выдумал?

Корделия забыла про то, где она находится, про бегущее время, про угрожающую ей опасность. Закрыв дневник 1764, года, она поставила его на место и принялась за следующий том. И прочитала про смерть Эльвиры. Ужас и сомнение обуяли ее. Каждый этап ухудшения состояния Эльвиры был зафиксирован в дневнике — ее слабость, приступы рвоты, ухудшение зрения, выпадение ее прекрасных когда-то волос, ужасные телесные боли, при которых она не могла обходиться без настойки опия. Бесстрастное описание медленного отравления организма сопровождалось подробными записями о дозировке и свойствах ядов, которые он испытывал на своей жертве.

Каждая порция снадобья, которое Михаэль давал своей жене, аккуратно фиксировалась. Три раза в день, вплоть до смертного часа. Сама смерть тоже была зафиксирована: «Сегодня вечером в 6.30 Эльвира заплатила за свою неверность».

Корделия закрыла дневник и невидящим взглядом уставилась на каминную решетку. Пламя лампы подрагивало, масло почти все выгорело. Она вернула дневник на место и взяла книгу ядов. С растущим в душе отвращением она пролистала ее, ища и страшась найти описание яда, который убил Эльвиру. Но отвращение все же пересилило, и она захлопнула книгу. Казалось, ее руки покрылись слоем грязи от одного только прикосновения к ней. Да и вся она словно извозилась в нечистотах от этого путешествия по закоулкам мрачной, мстительной души убийцы.

Единственная мысль билась в ее мозгу, когда она тщательно проверяла, все ли на месте, закрывая и запирая сундук: она обязана спасти себя и детей от Михаэля. Какие бы беды ни грозили ей в дальнейшем, ничто не могло сравниться с той опасностью, которой она и дети подвергались каждую минуту под крышей дома князя. И любые сомнения Лео относительно их будущего разлетались как дым по сравнению с перспективой вообще лишиться будущего.

Она обвела взглядом гардеробную, погасила почти догоревшую лампу и вернулась в спальню. Михаэль снова лежал на спине, на этот раз с закрытыми глазами. Корделия спрятала ключ под матрасом и задернула полог вокруг кровати.

Начинало светать. Лео и другие мужчины-придворные собирались поутру отправиться в лес на охоту на кабана. Михаэль тоже намеревался присоединиться к ним, но она не станет будить его. У нее мелькнула мысль, что, может быть, она дала ему чересчур большую дозу снадобья и он не проснется. Но для умирающего он слишком сильно храпел.

Корделия поплотнее завернулась в домашний халат и, забравшись с ногами в кресло, принялась дожидаться того часа, когда будет прилично вызвать Элси и слугу Михаэля. Ее сознание было холодно и ясно. Она обдумывала новую проблему, стоящую перед ней. Когда ее муж проснется, сможет ли она не только вести себя как обычно, но и скрыть свое возросшее отвращение к нему? Ведь при малейшем подозрении он убьет и ее.

Когда Михаэль проснулся, в окно широким потоком лились лучи солнца. Тело ломило и с трудом повиновалось ему.

Голова была тяжелой, словно он чересчур много выпил накануне вечером. В первый момент он даже не сразу понял, что проснулся в постели жены. Похоже, он провел с ней всю ночь. Он повернул голову. Место рядом с ним пустовало.

Он сел на кровати, пожалуй, слишком резко: голова отозвалась такой болью, словно по ней молотили кирками. Глаза резал свет, во рту пересохло и ощущался какой-то мерзостный вкус. Наверное, он выпил чересчур много коньяка, перед тем как лечь. Нет, все же не больше, чем обычно. Он закрыл руками лицо, пытаясь собраться с мыслями.

— О, вы уже проснулись, милорд. — Голос Корделии прервал его попытки обрести здравый ум. — Вам нездоровится?

Вы неважно выглядите.

В этом холодном голосе не было и намека на сострадание.

Он поднял голову, снова отозвавшуюся болью. Корделия, в прозрачном неглиже, с распущенными волосами, стояла в ногах постели.

— Который час?

— Начало десятого. Вы сегодня долго спали.

Начало десятого! Никогда в жизни он так поздно не просыпался.

— Мне кажется, вам нездоровится, милорд. — Корделия смотрела на него все так же бесстрастно. — По-моему, у вас небольшой жар. Вы не могли где-нибудь простудиться?

— Не говори ерунды, женщина. Я в жизни ни дня не болел.

С этими словами он откинул одеяло и встал. Тут же комната поплыла по кругу, а ноги под ним подкосились. Он тяжело осел на край кровати и подумал: а не права ли Корделия? Может, он и в самом деле заболел?

— Я позвоню вашему слуге. — Корделия дернула сонетку звонка.

— Что произошло? — сипло произнес Михаэль. — Прошлой ночью? Что случилось?

Темная пелена застилала мозг, он не мог отделаться от впечатления, что произошло нечто страшное, хотя и неясно, что именно.

— Да абсолютно ничего, все как всегда. — Корделия подошла к кровати. — Если не считать того, что вы потом сразу же заснули.

Она не смогла скрыть раздражение, но почему-то ей казалось, что это пройдет для нее безнаказанно. Михаэль был сейчас чересчур озабочен своими проблемами, чтобы обращать внимание на ее тон..

Он медленно покачал головой. Что-то было не так. И очень здорово не так. В дверь постучал и вошел слуга.

— Что-нибудь случилось, милорд? Вы хотели принять участие в утренней охоте, но не вызвали меня.

Охота! Какого черта угораздило его так долго спать? Пропустить королевскую охоту! Такого с ним в жизни, не случалось.

— Дай мне руку, — хрипло произнес он.

Опираясь на поданную слугой руку, он тяжело поднялся, лицо его сморщилось от усилий скрыть невероятную слабость.

— Принеси мне горячего молока и бифштекс. Потом вызови цирюльника, чтобы сделать кровопускание.

Запахнув халат, поддерживаемый слугой, он направился в свою комнату.

Корделия мрачно улыбнулась. Надо будет узнать у Матильды, как долго продлится недомогание Михаэля. Если ему придется какое-то время оставаться в постели, то это можно будет использовать.

Когда она звонком вызвала Элси, часы на каминной полке отбили полчаса. Охотники должны были вернуться обратно около десяти. Четырех часов этого жестокого спорта было вполне достаточно даже для короля, который буквально жил охотой.

— Приготовь мое серое платье, Элси, — велела она служанке.

Элси присела в реверансе и робко улыбнулась, ставя на стол поднос с завтраком Корделии, а затем принялась наполнять ванну горячей водой.

В десять часов Корделия появилась в салоне, где месье Брион раскладывал на журнальном столике последние столичные издания.

— Как себя чувствует князь? — небрежно спросила она, .на ходу оглядывая себя в зеркале над камином.

— Я сразу же послал за цирюльником, миледи, и он, как я понимаю, велел князю оставаться в постели, — ответил не моргнув глазом Брион.

— Если он спросит обо мне, не будете ли вы так добры сказать, что я жду выхода супруги наследника престола. Предполагается, что я представлю ей мадемуазель Амелию и Сильвию сегодня утром.

— Как вам будет угодно, мадам, — склонил голову мажордом.

Корделия улыбнулась. Они с месье Брионом слегка кивнули друг другу, потом мажордом поспешил открыть перед ней дверь.

Корделия со всей скоростью, которую позволяли ей высокие каблуки и широкий кринолин, спустилась по парадной лестнице дворца и вышла в сад. Пройдя по посыпанным гравием дорожкам, она через боковые ворота вышла к конюшням. Именно сюда должна была вернуться королевская охота.

Минут через пять по гравию глухо застучали копыта коней, и первые охотники во главе с королем въехали во двор конюшни. Кровью и грязью были измазаны обтягивающие их брюки и перчатки, даже на лицах некоторых запеклись капли крови. Сопровождавшие их слуги несли оружие, ножи и копья, которые господа пустили в ход в отчаянной схватке не на жизнь, а на смерть с теряющим последние силы, загнанным в угол собаками и людьми, но все же смертельно опасным зверем.

Женщины никогда не принимали участия в подобной охоте. Она считалась опасной и чересчур кровавой для них. Нередко такая охота заканчивалась для собак и лошадей ужасной смертью, а многие загонщики всю оставшуюся жизнь носили на себе страшные отметины клыков или копыт.

Но сегодня охотникам явно сопутствовала удача. Несколько загонщиков несли подвешенного на ременных носилках громадного кабана, из перерезанного горла которого еще капала кровь. Гончие лаяли и носились вокруг него, дожидаясь своей законной части добычи. Острый залах крови был так силен, что даже Корделия, с раннего детства привыкшая к таким забавам, вынуждена была отойти подальше.

Со второй группой охотников появился Лео. Он тоже был забрызган кровью, а высокие кожаные ботинки измазаны грязью. Вероятно, он был в числе тех, кто, спешившись, добивал зверя в заключительной схватке, один на один. Это не удивило ее. Но все же она поймала себя на мысли, что лучше бы он оставил эту безрассудную, рискованную браваду для других и находился бы в безопасности верхом на лошади, издали наблюдая за поединком.

— Княгиня Саксонская, — услышала она обращенные к ней слова и, обернувшись на голос короля, присела в глубоком реверансе. — Какое чудесное утро, не правда ли? Но мы надеялись охотиться в компании вашего мужа. — И он вопрошающе поднял бровь.

Корделия грациозно вышла из реверанса.

— К сожалению, у моего мужа недомогание, сир. Он просил меня передать его глубочайшие сожаления.

Король нахмурился:

— Недомогание? Надеюсь, ничего серьезного?

— О нет, ничего страшного, сир, — поспешно ответила она.

— Тогда мы надеемся увидеть его вечером, — провозгласил его величество, опираясь на протянутую конюшим руку, чтобы спешиться.

Корделия снова сделала реверанс и поспешила исчезнуть из поля зрения короля. Лео стоял чуть сбоку, обнажив голову в присутствии короля, похлопывая хлыстом по ладони.

— Что случилось с Михаэлем? — понизив голос, спросил он, когда она подошла и остановилась рядом с ним.

— Снадобье Матильды. Но я должна поговорить с тобой.

Это очень важно, Лео.

Все это она произнесла, глядя куда-то вдаль, стараясь говорить спокойно, чтобы со стороны казалось, что они обсуждают сегодняшнюю погоду. Но Лео было не так-то просто провести, и сердце его сжалось от нехорошего предчувствия. Корделия была не из тех людей, которые легко впадают в панику. Оглянувшись по сторонам, он сказал:

— Ступай в лавровый грот, я сейчас подойду туда.

— Но побыстрее, Лео.

Она поспешно удалилась, оставив его в беспокойстве. Лео оглядел свои грязные руки, заляпанную грязью и порванную одежду. Брызги грязи засохли и на его лице. Он должен сначала привести себя в порядок. Иначе его вид может привлечь чье-нибудь нежелательное внимание.

Корделия уже с полчаса поджидала его у входа в лавровый грот.

Но где же Лео? И как рассказать ему про то, что она узнала? Как сказать ему, что его единственная и обожаемая сестра была коварно убита? Как он перенесет такой страшный удар судьбы, зная, что ничего не сделал, чтобы помочь ей?

Наконец она увидела его стройную фигуру, облаченную в голубовато-зеленый камзол. Торопясь к ней, он не стал надевать парик, и легкий ветерок трепал его волосы. Несмотря на то страшное, о чем она должна была рассказать ему, ее охватило желание. Как он красив. И любит ее. Она поспешила отступить поглубже в грот, чтобы никто не увидел ее.

Лео деланно небрежной походкой двинулся в направлении грота.

— В чем дело? — тихо спросил он, входя.

Лицо его было бледно, голос тревожен. Корделия заломила руки. Как бы она ни настраивалась на печальный рассказ, в этот момент все приготовленные слова вылетели у нее из головы.

— Михаэль отравил Эльвиру, — наконец выдавила она из себя. — Прости, что я принесла тебе эту весть.

Лицо его превратилось в ужасную маску, глаза потемнели, на скулах заиграли желваки.

— Что ты сказала?!

Корделия облизнула губы. Она коснулась было рук Лео, но он отдернул их с таким видом, что она даже испугалась, хотя и понимала его состояние.

— Прошлой ночью я читала дневник Михаэля. Он ведет его ежедневно. Думаю, что все годы его сознательной жизни отражены в отдельных фолиантах. И я прочитала об Эльвире…

— Рассказывай, — поторопил он. — Все, что ты помнишь.

— Я помню все, — с болью в голосе произнесла она. — Это… это очень страшно.

— Все равно рассказывай.

И он принялся шагать по узкому проходу между высокими кустами лавра, пока она слово в слово старалась пересказать прочитанное в дневнике Михаэля. Когда она замолчала, он не остановился и не произнес ни слова.

— Могла… могла Эльвира ему изменить? — Корделия не нашла в себе сил выносить его молчание.

Лео поднял на нее взгляд.

— Возможно, — кратко бросил он. — Но разве это может быть оправданием убийства?

— Нет… конечно, нет. Прости меня.

— Яд! — От негодования он даже сплюнул на землю. — Какое гнусное средство! Подлое, трусливое, женское оружие!

Корделия не осмелилась произнести ни слова в защиту своего пола. Она осознавала бессмысленность каких-либо доводов или действий в эту минуту. Лео наглухо замкнулся в своем горе и всем своим видом отталкивал ее от себя. Она оказалась черным вестником, а такие вестники всегда страдают. Но сердце ее невыносимо болело за пего, ей хотелось как-то утешить любимого, хотя она и понимала, что нет сейчас такой силы, которая могла бы развеять его горе и гнев.

Даже ее любовь была бессильна в это! час.

— Оставь меня!

Эти слова прозвучали как приказ, он произнес их, не глядя на нее.

Корделия покинула грот и смешалась с придворными.

Глава 21

При первых звуках охотничьего рожка — как раз в это время королевская охота выезжала со двора — Амелия толчком в бок разбудила свою сестру. Сильвия открыла глаза и сразу же села в постели.

— Где это мы? — Она с удивлением обвела взглядом незнакомую спальню с драпировками голубого бархата и сводчатым потолком. В высокое открытое окно в комнату вливался свежий, напоенный ароматами парка воздух.

— Во дворце, глупая, — прошептала ее сестра, тоже садясь рядом с ней. — Нас должны представить королю.

Рот Сильвии от удивления округлился — она уже все вспомнила.

— И Корделия будет с нами.

Только в присутствии посторонних они почтительно обращались к своей мачехе «мадам».

— Да, а не мадам де Неври. — Амелия прижала ко рту подушку, чтобы заглушить готовый вырваться из груди смешок. — Давай поменяемся местами, Сильвия.

И она попыталась было перебраться на место своей сестры.

— Но мы не можем делать такое здесь, — рассудительно возразила Сильвия. — Что скажет король?

— Он об этом и не узнает, — просто заметила Амелия. — И вообще никто не заметит.

— А что о нас подумает Корделия?

— Да она тоже не узнает, — начала говорить Амелия, скрывая свою неуверенность под маской бравады. — Никто не будет знать, кроме нас с тобой. Как и всегда.

Но открылась дверь, и в комнату в сопровождении няни вошла гувернантка в утреннем неглиже.

Луиза заставила девочек натянуть рубашонки, стянула им волосы назад, заколола их шпильками и так туго заплела косы, что малышкам стало казаться, будто кожа вместе с волосами вот-вот сползет у них с головок.

Когда их маленькие тельца были затянуты в корсеты, втиснуты в кринолины и облачены в парадные, богато шитые золотом платья, гувернантка повела детей в небольшую гостиную, с которой сообщалась спальня. Там она усадила сестер рядышком на диван, обтянутый скользким шелком, подставила им под ноги скамеечки, чтобы они не съехали с него, и велела сидеть не шевелясь. Здесь они будут ждать, объяснила она, когда за ними зайдет княгиня, чтобы отвести их к супруге наследника престола.

Амелия бросила взгляд на сестру, которая при этих словах даже приоткрыла рот от страха. Стрелки изящных часов, стоявших на каминной полке, ничего не говорили им, но дети знали, что сейчас еще очень рано для этого визита. Накануне Корделия сказала им, что она придет не ранее одиннадцати часов утра. Супруга наследника престола раньше не поднималась.

Луиза велела няне присматривать за девочкаками особенно за тем, чтобы те не испортили своих туалетов, и удалилась в свою комнату, дабы переодеться.

— А завтракать мы не будем? — спросила Сильвия, живот которой сводило от голода.

— Не знаю, мадемуазель, — ответила няня.

Она тоже была голодна и чувствовала себя совершенно потерянной в этом громадном дворце. При комнатах, отведенных девочкам, не было кухни, так что ей пришлось спать в тесной каморке, выходящей в коридор. Она не знала, как раздобыть еду или по крайней мере разжиться огнем и водой, и чувствовала себя столь же стесненной во всем, что касается личных удобств, как последний из узников Бастилии.

Спустя полчаса Луиза вернулась с подозрительно румяными щеками, с увлажненным взором покрасневших глаз.

Она строго посмотрела на девочек.

— Разве мы не будем сегодня завтракать, мадам? — спросила на этот раз уже Амелия.

— Мы так голодны, — добавила Сильвия.

Мадам тоже хотела есть, но она не больше няни была знакома с обычаями Версаля. Накануне вечером кто-то из слуг принес им ужин без какой-либо просьбы с их стороны.

Но как повторить эту процедуру — ей было неведомо. Признаться же в своей неосведомленности перед подопечными, да еще в присутствии няни, она не могла.

— Вам придется подождать, — строго произнесла она. — Некоторое самоограничение полезно для души.

Настроение девочек упало — они поняли, что гувернантка не представляет, как раздобыть для них еду. И четыре нескончаемых часа они сидели плечом к плечу на диване, не смея пошевелиться, наблюдая, как гувернантка все чаще прикладывается к заветной фляжке, чтобы заглушить терзающий ее голод.

Но вот дверь в гостиную распахнулась, и вошла Корделия в своем сером платье с розовой пелериной, с рассыпанными по нежно-розовой коже плеч черными локонами.

— Желаю вам, милые, всем доброго утра, — произнесла она, наклоняясь, чтобы взять в свои ладони детские ручонки, и целуя девочек в щеки.

Взгляд ее был грустен, но она все же нашла в себе силы улыбнуться всем присутствующим.

— Но вы же совсем замерзли! — воскликнула она, коснувшись губами щек девочек. — Как это вам удалось в такой чудный день?

Она с удивлением посмотрела на гувернантку, которая, растерянно мигая, поднялась с кресла.

— Их надо было напоить чаем, чтобы они согрелись.

— Мы хотим есть! — хором протянули малышки.

— Есть? Неужели вы не завтракали?

Луиза пренебрежительно фыркнула:

— Князь полагает, что его дети обязаны переносить временные неудобства.

— Я уверена, что это только похвально, — едко сказала Корделия, — но не могу представить, что он хочет уморить их голодом.

Она бросила гневный взор на гувернантку, потом перевела взгляд на побледневшую няню.

— Может быть, вы просто не знали, как заказать завтрак? — недоумевающе произнесла она.

Вихрем пронесясь по комнате, она дернула сонетку звонка, висевшую у двери.

— Этот звонок проведен в наши апартаменты. Сейчас сюда придет Фредерик, и через него вы можете заказать все, что вам угодно. Как долго вы здесь сидите?

— С раннего утра, мадам, — произнесла няня, осмелевшая из-за голода и явного смущения гувернантки.

Корделия развернулась лицом к Луизе.

— Вы превышаете свои полномочия, мадам, — произнесла она ледяным тоном, глаза ее горели недобрым огнем. — Насколько мне известно, вам платят за то, чтобы вы заботились о детях князя, а не издевались над ними!

В этот момент в комнате открылась дверь, и Корделия резко повернулась, взметнув в воздухе розовато-серую волну y пышных юбок.

— Фредерик, принесите детям шоколад, бриоши и джем, а потом покажите няне, где она может перекусить.

Когда слуга вышел, сопровождаемый няней, в комнате воцарилось напряженное молчание. Гувернантка исходила гневом, грудь у нее вздымалась, как у испуганной лягушки. Дети с блестящими от любопытства и восторга глазами тихонько сидели на диване, не сводя глаз со всемогущей Корделии. Та мерила шагами гостиную, лихорадочно соображая, как ей поступить. Она нарушила одно из правил, установленных в этой новой жизни ею самой: объявила гувернантке войну, вместо того чтобы предложить ей союз. Но женщина была так отвратительна, что сдерживаться она уже не могла.

— Княгиня, я возражаю против такого тона, — обрела наконец голос гувернантка. — Мой родственник, князь Михаэль, вверил своих детей моему попечению с самого раннего возраста и…

— А, вот и Фредерик, — довольно грубо прервала это бурное начало Корделия. — Фредерик, поставьте поднос вот туда.

Корделия склонилась над столом, разломила бриоши, намазала их джемом и жестом пригласила детей, не нуждавшихся ни в каких приглашениях, приступить к завтраку, который так разительно отличался от их обычного жидкого чая и хлеба с маслом.

Когда Луиза поняла, что для нее места за этим столом не предусмотрено, она направилась в свою комнату, хлопнув за собой дверью. Корделия показала ей вслед язык, а дети при этом прыснули горячим шоколадом, усеяв стол брызгами.

— Я капнула себе на платье, — простонала Амелия, в ужасе глядя на небольшое коричневое пятнышко на своем парадном платье.

— Ну и что, ничего страшного. — Корделия плюнула на уголок салфетки и потерла пятно. — Никто даже не заметит.

— Но… но что скажет король? — Две пары глаз глядели на нее с другой стороны стола.

— А что он должен сказать? — произнес голос от двери.

— Это месье Лео! — хором воскликнули сестры. — Вы нашли нас?

— Похоже на то, — ответил он, закрывая за собой дверь. — Меня послал король, который хочет познакомиться с моими племянницами.

Последние слова были адресованы скорее Корделии, чем девочкам.

С ничего не выражающим лицом, с изысканными манерами, Лео являл собой идеал придворного, мастерски владеющего собой. Лишь в его глазах она смогла прочесть подлинные чувства, испытываемые им сейчас. В них больше не было его обычной живости, взгляд горел ужасной, еле сдерживаемой ненавистью и таким отчаянием, что у Корделии зашевелились волосы на голове. Она поняла: во всем он винил самого себя. Она знала, что именно такой и будет первая реакция Лео на принесенную ею весть, и не представляла себе, как утешить его в безысходном горе. Но даже самые обычные слова сочувствия, сказанные сейчас, были бы восприняты им как оскорбление, тем более страшное оттого, что она не знала Эльвиру.

Михаэль скорее всего еще лежал в постели. Князь знал, что Корделия должна сопровождать детей к Тойнет, так что с его стороны опасности не предвиделось. Едва ли он поставит ей в вину, что она повиновалась королевскому приказу, в то время как он приходил в себя.

— Тогда мы не должны опаздывать, — дипломатично произнесла она.

Корделия не смотрела на Лео, потому что знала — в ее взгляде он прочтет сочувствие к нему и страх за себя, а это лишь добавит груз к той тяжкой ноше, которую он взвалил на свои плечи. Она только вытерла остатки шоколада с личика одной из девочек и сладкий джем — с пальцев другой.

Дверь в комнату гувернантки открылась, и в проеме показалась Луиза, с молчаливым осуждением смотревшая на эту картину.

Лео произнес тоном спокойного превосходства:

— Я послан королем, чтобы привести для представления ему ваших подопечных. Может быть, вам стоит проверить, в порядке ли их туалеты.

— Княгиня ясно дала понять, что мои услуги не требуются, — обиженным тоном произнесла Луиза, поджав губы. — Княгиня полагает, что она может справиться со своими падчерицами без посторонней помощи. Хотя я занималась этим почти четыре года и князь был мной доволен.

Лео не снизошел до ответа на эту реплику, он просто смотрел сквозь Луизу, словно ее не существовало на свете Корделия кратко произнесла:

— Как бы вы ко всему этому ни относились, мадам, сейчас не время и не место для разбирательств.

Затем она сняла Амелию, а потом Сильвию с кресел, одернула их юбочки и поправила муслиновые пелеринки. Амелия, не переставая беспокоиться о посаженном на платье пятне, поскребла его ногтем, опасливо поглядывая на гувернантку.

— Пойдемте. — Лео взял племянниц за руки. — Нельзя заставлять короля ждать нас.

Луиза не покинула свое место у двери, пока вся четверка не вышла из комнаты. Потом она поспешила к столу и принялась подъедать остатки детского завтрака, давясь бриошами, словно не ела неделю, черпая джем ложкой и запивая его уже остывшим шоколадом.