ГЛАВА 24. ДАРКМУР

Кэлис изучал камень.

Он был настолько поглощен этим, что едва заметил, как в большом зале появились четыре фигуры. Он взглянул на прислужников оракула и, поскольку они не выразили никакого беспокойства, решил, что опасности нет.

Потом Кэлис перевел взгляд на вошедших и увидел своего отца в белых с золотом доспехах, а рядом с ним — Накора, Шо Пи и человека, одетого в ризу ишапианских монахов. Кэлис с усилием оторвался от своего занятия и встал им навстречу.

— Отец, — сказал он, обнимая Томаса, а потом пожал руку Накору. Накор сказал:

— Это Доминик. Аббат из Сарта. Я подумал, что он может нам пригодиться.

Кэлис кивнул, а Томас спросил его:

— Ты, кажется, разглядывал камень, когда мы вошли?

— Я вижу в нем кое-что, отец, — ответил Кэлис.

— Нам надо поговорить, — сказал Томас и поглядел на остальных. — Но сначала я должен засвидетельствовать свое почтение.

Он подошел к громадной драконихе и нежно коснулся большой головы.

— Рад снова видеть тебя, старая подруга, — тихо сказал он и повернулся к старшему прислужнику:

— Как она?

Старик слегка поклонился и сказал:

— Она грезит и в своих мечтах вновь переживает тысячу жизней, деля их с душой, которая займет это огромное тело после нее. — Он сделал знак, и к ним подошел стройный юноша. — Как и я делюсь знаниями с тем, кто заменит меня.

Томас кивнул.

— Самая древняя из рас, мы вели вас от гибели к гибели.

— Есть риск, — сказал старик, — но есть и цель. Мы многое знаем.

Томас снова кивнул и вернулся к Кэлису.

Доминик смотрел мимо Томаса круглыми глазами.

— Никогда бы не поверил.

Накор засмеялся.

— Сколько бы я ни увидел, я никогда не считаю, что видел все. Вселенная то и дело подбрасывает нам сюрпризы.

— Как это вам удалось прибыть всем вместе? — спросил Кэлис.

— Долгая история, — сказал Накор и, достав цуранский шар для перемещения, добавил:

— Их осталось немного. Надо бы где-то раздобыть еще.

Кэлис улыбнулся.

— К сожалению, проход в Келеван находится в Стардоке, а Стардок теперь крепко держат кешийцы.

— Не так уж и крепко, — заметил Накор с усмешкой.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Кэлис.

Накор пожал плечами.

— Пуг попросил меня что-нибудь придумать, вот я и придумал.

— Что? — спросил Томас.

— Расскажу, если мы выживем, и судьба Стардока будет иметь какое-то значение.

— Кэлис, — сказал Томас, — что ты подразумевал, говоря, что видишь в этом камне «кое-что»?

Кэлис с удивлением посмотрел на отца:

— А ты разве ничего не видишь?

Томас посмотрел на Камень Жизни; этот предмет был знаком ему больше, чем кому бы то ни было на Мидкемии. Отринув все посторонние мысли, он стал вглядываться в прохладную изумрудную поверхность и через мгновение уловил слабое мерцание внутри. Но это было все, что он почувствовал.

— Я не вижу никаких образов, — наконец сказал он.

— Они очень нечетки, — сказал Кэлис. — Но я видел их с самого начала.

— Что именно? — спросил Накор.

— Это трудно описать словами, — ответил Кэлис, — но, по-моему, я видел истинную историю этого мира.

Накор сел на пол.

— Ух ты, как интересно! Пожалуйста, расскажи мне, что ты увидел.

Кэлис сел и задумался, словно пытаясь собраться с мыслями, и тут откуда ни возьмись появились Миранда и Пуг.

Томас приветствовал старого друга и Миранду, а потом предложил им сесть.

— Что тут у вас? — поинтересовался Пуг.

— Кэлис собирается рассказать нам о том, что он видит в Камне Жизни, — ответил Томас.

Кэлис поглядел на Миранду и Пуга и, выдержав его пристальный взгляд, улыбнулся.

— Рад снова видеть вас обоих.

Миранда улыбнулась в ответ.

— Мы тебя тоже.

— Я должен рассказать вам о Камне Жизни.

Накор повернулся к Шо Пи:

— Если все еще хочешь носить мантию ученика, запоминай каждое слово.

— Да, учитель.

— Камень Жизни, — начал Кэлис, — это Мидкемия как она есть, отражение всей жизни, которая была до этого, есть сейчас или еще будет, с начала и до конца времени. — Все затихли, а Кэлис продолжал:

— Сначала не было ничего. Потом возникла вселенная. Пуг с моим отцом видели, как это происходило, я слышал эту историю. — Он улыбнулся отцу. — И не один раз. Когда вселенная возникла, она была разумна, но совсем не в том смысле, какой мы вкладываем в это слово, и мы не в состоянии представить себе эту разумность.

Накор усмехнулся:

— Это все равно что муравьи тащат добычу в муравейник, а над ними на вершине горы сидит дракон. Муравьи не в состоянии представить себе существование дракона.

— Да, но это не полная аналогия, — заметил Кэлис. — Этот разум больше, чем кто-то из нас или все мы вместе можем постичь. Он настолько обширен и так бесконечен… — Он помолчал. — Просто не знаю, что тут еще можно сказать. Мидкемия создавалась как средоточие основных сил природы, неразумных сил созидания и разрушения.

— Ратар и Митар, — кивнул Томас. — Два слепых бога Создания.

— Название не хуже, чем любое другое, — согласился Накор.

— Потом порядок вещей изменился, — продолжал Кэлис. — Возникло самосознание, и существа, которые прежде не осознавали собственных действий, получили цель. Именно мы называем богов, руководствуясь тем, что имеет смысл для нас, но на самом деле они — гораздо больше, чем наши определения. Устройство подобно драгоценному камню с многими гранями, и мы видим только одну, ту, которая отражает существование нашего мира.

— Но он же связан с другими мирами? — спросил Пуг.

— Безусловно, — мягко сказал Кэлис. — Со всеми мирами. Это одна из основных причин, почему все, что мы делаем здесь, сказывается на остальных мирах. Это извечная борьба между тем, что мы называем добром, и тем, что мы называем злом. Она существует в каждом уголке мироздания. — Он обвел взглядом всех, кто был в этой огромной пещере, и сказал:

— Я мог бы говорить на эту тему часами, так что позвольте мне перейти к сути того, что, как мне представляется, я обнаружил.

Кэлис собрался с мыслями и продолжал:

— Валхеру были не просто первой расой, заселившей Мидкемию. Они были мостиком между бессмертным и смертным. Если хотите, это был первый эксперимент богов.

— Эксперимент? — переспросил Пуг. — Какой еще эксперимент?

— Не знаю, — сказал Кэлис. — Я вообще не уверен в том, что мои слова соответствуют истине; я просто чувствую, что это так.

— Это так, — подтвердил Накор.

Все взгляды обратились на маленького изаланца. Накор усмехнулся.

— В этом есть смысл.

— В чем именно? — уточнил Пуг.

— Кто-нибудь, кроме меня, задавался вопросом, почему мы думаем? — спросил Накор.

Все удивленно переглянулись, не понимая, какое это имеет отношение к делу. Пуг рассмеялся:

— В последнее время нет.

— Мы думаем, потому что боги дали нам способность мыслить, — сказал Доминик.

Накор погрозил ему пальцем:

— Ты знаешь, что это — догма, и знаешь, что боги — в такой же степени творение человечества, в какой человечество — творение богов.

— Тогда к чему ты клонишь?

— Да ни к чему, я просто удивляюсь вслух, — сказал Накор. — Вы с Томасом рассказывали мне о том, как искали Маркоса и видели создание вселенной. Это навело меня на размышления.

— И?.. — спросил Томас.

— Ну, — начал Накор, — мне просто кажется, что вы должны начать все сначала.

Пуг посмотрел на него и разразился смехом. Не прошло и минуты, как хохотали все.

— Вот, — сказал Накор, — юмор — это атрибут разума.

— Ладно, Накор, — сказала Миранда. — Так что вы хотели сказать?

— С чего-то же все это началось.

— Да. — кивнул Доминик. — Был первоначальный толчок, создатель, что-то еще.

— Предположим, — сказал Накор, — что это было самосоздание.

— В один прекрасный день вселенная решила взять и проснуться? — ехидно спросила Миранда.

Накор на мгновение задумался:

— Кое-что мы должны всегда иметь в виду: все, о чем мы говорим, ограничено нашими собственным восприятием, нашей собственной способностью понять, короче говоря, нашей природой.

— Это верно, — согласился Пуг.

— Поэтому можно сказать, что вселенная в один прекрасный день проснулась, но в то же время это будет самое примитивное и самое неполное объяснение, — сказал Накор.

Доминик сказал:

— Диспуты такого рода постоянно возникают в церкви. Упражнения в логике и теологии, как правило, заканчиваются сварой.

— Но у нас есть кое-что, чего не хватает вашим братьям, аббат, — сказал Накор. — Свидетели создания.

— Если они видели именно это, — возразил Доминик.

— Ах, — сказал Накор, едва сдерживая ликование. — Ни в чем нельзя быть до конца уверенным, не так ли?

— «Что есть действительность?» — обычный вопрос в тех спорах, о которых я говорил, — сказал аббат.

— Действительность — это то, на что вы наталкиваетесь в темноте, — сухо сказала Миранда.

Накор посмеялся, а потом сказал:

— Вы говорили о большом шаре, который взорвался, образовав вселенную, правильно? Пуг кивнул.

— Значит, можно предположить, что все было внутри этого шара?

— Мы предполагаем, что так, — сказал Пуг.

— Хорошо, а что было вне шара?

— Мы были, — сказал Пуг быстро, — и Сад, и Вечный Город.

— Но вы появились из этого большого шара, — сказал Накор. Он встал и начал расхаживать, убыстряя шаги по мере того как добирался до сути. — Я хочу сказать, что вы родились в далеком будущем от момента создания, но сотворены из материи, которая была внутри шара, если вы меня понимаете.

— А как же Вечный Город? — спросила Миранда.

— Возможно, он будет создан в далеком будущем; а вы как думаете?

— Кем? — спросил Пуг.

Накор пожал плечами.

— Не знаю, и в данный момент меня это не волнует. Быть может, ты сам, когда тебе стукнет тысяча лет, создашь его и отправишь назад, к началу времен, чтобы вам с Маркосом было откуда наблюдать рождение вселенной.

— Новорожденная вселенная и тысячелетние маги, — проворчал Доминик, начиная терять терпение.

Накор тронул его за руку.

— А почему бы и нет? Мы знаем, что путешествие сквозь время возможно. Кто знает, что такое время?

Все поглядели друг на друга, и каждый начал предлагать свой ответ, но скоро все замолчали.

— Время есть время, — сказал Доминик. — Оно отмечает ход событий.

— Нет, — сказал Накор. — Это люди отмечают ход событий. Времени на это плевать; оно просто есть. Но что оно есть? — Он радостно улыбнулся и сам же ответил:

— Время — это то, что не дает всему произойти одновременно.

Брови Пуга поползли вверх.

— Так в шаре все случалось одновременно?

— А потом вселенная изменилась! — с восторгом завопил Накор.

— Почему? — спросила Миранда.

Накор пожал плечами.

— Кто знает? Просто так было. Пуг, ты мне говорил, что, когда вы в последний раз нашли Маркоса, он начал сливаться с Саригом. Был ли он еще Маркосом или уже Саригом?

— На какое-то время и тем, и другим, но все еще главным образом Маркосом.

— Жаль, что я не могу спросить его: «Когда вы сливались, было у тебя ощущение, что ты перестаешь быть Маркосом?» — На мгновение Накор загрустил, но потом к нему вернулась улыбка. — Я думаю, можно смело утверждать, что чем больше ты становишься одним целым с богом, тем меньше остаешься собой.

— Кажется, я понимаю, — сказал Доминик.

— Что? — спросила Миранда.

— К чему этот чокнутый клонит. — Старый аббат постучал себя пальцем по голове. — Разум. Квинтэссенция божества, «все», которое он называет «материей». Если перед рождением вселенной происходило все одновременно, тогда все было всем. Никакого разделения.

— Да! — крикнул Накор, восхищенный догадливостью аббата.

— И вот, по причинам, которых мы никогда не узнаем, началось разделение целого. Это «рождение» вселенной стало для нее средством… — Глаза аббата расширились. — Это была вселенная, пытающаяся осознать себя!

Глаза Томаса сузились.

— Не улавливаю. Люди могут осознавать себя, как и другие разумные существа или боги, но вселенная… Она просто есть, и все.

— Нет, — сказал Накор. — Почему люди? Почему другие разумные существа?

— Я не знаю, — сказал Пуг.

Накор стал серьезен.

— Потому что обрести смертность для вселенной, для той материи, о которой я говорю, это средство постичь себя, осознать себя. Жизнь в любом проявлении

— эксперимент, проведенный вселенной, и каждый из нас возвращает ей знание о ней самой, когда умирает. Маркос сделал попытку стать одним целым с богом и узнал, что, утрачивая смертности, утрачиваешь и способность сознавать себя. Низшие боги меньше себя понимают, чем смертные, а высшие, готов держать пари, вообще не знают себя.

Доминик кивнул.

— Слеза Богов позволяет нашему ордену говорить с высшими богами. Это очень непросто. Мы редко пробуем это делать, а когда пробуем, чаще всего общение заканчивается ничем. — Старый аббат вздохнул. — Слеза — ценный дар, поскольку позволяет нам творить чудеса, которые убеждают верующих в том, что Ишап еще существует, и мы должны служить ему и готовить его возвращение, но даже природа того бога, которому мы поклоняемся, находится далеко за пределами нашего понимания.

Накор рассмеялся.

— Ну что ж, теперь, если эта вселенная была рождена в тот день, когда Маркос, Пуг и Томас все это видели, что это о ней говорит?

— Я не знаю, — признался Пуг.

— Она — ребенок, — сказал Накор.

Пуг засмеялся и долго не мог успокоиться.

— Вселенной несколько миллиардов лет, по моим подсчетам.

Накор пожал плечами.

— Для нее это может быть то же, что для нас пара лет, и что тогда?

— К чему вообще весь этот разговор? — сказала Миранда.

— Да, — сказал Томас. — Все это замечательно, но у нас еще уйма проблем, которые надо решить.

— Это верно, — кивнул Накор, — но чем больше мы узнаем о том, с чем мы столкнулись, тем больше у нас шансов их решить.

— Согласен, но с чего начать?

— Я спрашивал уже — почему мы думаем? Возможно, у меня есть кое-какая идея. — Накор сделал паузу и продолжал:

— Предположим на мгновение, что все во вселенной, все, что в ней было, есть и когда-либо будет, связано между собой.

— То есть мы сообща пользуемся чем-то одним? — спросил Доминик.

— Нет, не только; мы все одно целое. — Накор посмотрел на Миранду и Пуга.

— Вы называете это магией. Я — фокусами. — Он повернулся к Доминику. — Ты называешь это молитвой. Но все это — одно и то же, а именно…

— Ну? — поторопил Пуг.

— Вот тут я испытываю затруднение. Я не знаю, что это. Я называю это материей. — Накор вздохнул. — Это некая единая сущность, из которой состоит все.

— Можно назвать это духом, — предложил Доминик.

— Можно назвать это прачечной, — сухо сказала Миранда.

Накор засмеялся.

— Как бы там ни было, мы — часть этого, и это — часть нас.

Пуг помолчал немного.

— Так и с ума сойти недолго. Я чувствую, что я почти на грани понимания чего-то, но не могу ухватить.

— И какое это имеет отношение к тому, чтобы восстановить порядок?

— Любое. Никакого. Я не знаю, — покорно сказал Накор. — Просто это то, о чем я думаю.

— Многое из того, о чем ты говорил, похоже на то, что я когда-то знал, будучи Ашен-Шугаром, — заметил Томас.

— Надо думать, — кивнул Накор. — Вселенная — это живое существо непостижимой сложности и размеров. Если нет другого слова, назовите это богом. Возможно, Создатель. Я не знаю.

— Маркос называл его Прародителем, — сказал Томас.

— Отлично! — воскликнул Накор. — Бог-Прародитель, Единый над всеми, как ишапианцы называют Ишапа.

— Но ты же говоришь не об Ишапе, — сказал Доминик.

— Нет. Он, конечно, важный бог, но не Прародитель. Я вообще не думаю, что у этого Прародителя есть имя. Он просто есть. — Накор вздохнул. — Вы можете вообразить себе существо с миллиардами звезд в голове? У нас есть кровь и желчь, а у него — миры, кометы и разумные существа… Да все! — Накор был явно взволнован придуманным им самим образом, и Пуг, поглядев на Миранду, заметил, что она улыбается, потому что ее, как и его, позабавила восторженность этого странного человека. — Прародитель, если вам угодно, знает все, является всем, но он — ребенок. Как дети учатся?

Пуг, который когда-то растил детей, сказал:

— Они наблюдают, их поправляют родители, они подражают…

— Но, — перебил Накор, — если вы — Бог, и у вас нет ни Бога-Мамы ни Бога-Папы, как вам учиться?

Миранду развеселила такая постановка вопроса.

— Понятия не имею, — засмеялась она.

— Вы экспериментируете, — сказал Доминик.

— Да, — кивнул Накор, и его улыбка стала еще шире. — Вы пробуете. Вы создаете, например, людей и отпускаете их на волю, посмотреть, что из этого выйдет.

— Так мы что — космический театр кукол? — сказала Миранда.

— Нет, — ответил Накор. — Бог не смотрит, как мы пляшем на космической сцене, потому что бог — тоже марионетка.

— Ничего не понимаю, — признался Пуг.

— Вернемся к вопросу, почему мы думаем, — объяснил Накор. — Если бог — все, то есть разум, дух, мысль, действие, грязь, ветер, — он посмотрел на Миранду, — прачечная, все, что есть и что может быть, тогда каждая вещь, которой он является, должна иметь цель. Для чего служит жизнь? — задал он риторический вопрос. — Для развития мысли. А что такое мысль? Средство для осознания? Некий отрезок между физическим и духовным. А время? Отличный способ разделить вещи. И наконец, для чего служат люди, эльфы, драконы и все существа, которые мыслят?

— Для того, чтобы дух мог осознать себя? — предположил Доминик.

— Правильно! — воскликнул Накор. Казалось, он сейчас пустится в пляс. — Каждый раз, когда кто-нибудь из нас попадает в зал Лимс-Крагмы, мы делимся своим жизненным опытом с богом. Потом мы возвращаемся назад, и все повторяется снова и снова.

Миранду не убедили его рассуждения.

— Вы что же, хотите сказать, что мы живем во вселенной, где зло — такое же порождение бога, как и добро?

— Да, — сказал Накор. — Потому что бог не воспринимает это как добро или зло. Бог как раз пытается узнать, что есть добро и что есть зло. Для него это просто некие особенности поведения живых существ.

— Похоже, он тугодум, — сухо вставил Пуг.

— Нет, он просто очень большой! — возразил Накор. — Он получает уроки миллиард раз на дню, в миллиарде миров!

— Однажды мы с Пугом спросили Маркоса, что будет с нашей необъятной и сложной вселенной, если на одной маленькой планете выпустить валхеру. Он сказал нам, что после Войн Хаоса природа вселенной изменилась и что возрождение валхеру в Мидкемии изменит сложившийся порядок вещей.

— Я так не считаю, — сказал Накор. — О, то есть это, несомненно, было бы большим несчастьем для всей Мидкемии, но в конечном счете вселенная сама приведет себя в порядок. Бог учится. Конечно, миллиарды людей могут умереть, прежде чем случится то, что восстановит сложившийся порядок.

Миранда сказала:

— Все это звучит совершенно бессмысленно!

— С вашей точки зрения, наверное, так и есть, — сказал Накор. — Но мне приятно думать, что смысл в том, что мм учим бога поступать правильно — мы поправляем ребенка. Мы говорим ему, что за хорошее стоит бороться, что доброта лучше, чем ненависть, что созидание лучше, чем разрушение, и еще многое в этом роде.

— Как бы там ни было, — сказал Пуг, — для жителей Королевства это сейчас вопрос далеко не первостепенной важности.

— Накор прав, — сказал вдруг Кэлис. Все посмотрели на него. — Он только что помог мне понять, что должно быть сделано и почему я здесь.

— Почему же? — спросила Миранда.

Кэлис улыбнулся:

— Я должен открыть Камень Жизни.

Эрик осушил кубок. Охлажденное белое вино было обычно для этой части герцогства.

— Спасибо, — сказал он и отбросил пустую бутылку.

Принц Патрик, Оуэн Грейлок и Манфред фон Даркмур сидели с Эриком за столом. В комнате собралось немало нобилей. Одни были одеты щегольски, другие, наоборот, были испачканы грязью и кровью, как Эрик.

Патрик сказал:

— Вы славно потрудились, учитывая скорость, с которой пал Крондор.

— Благодарю вас, ваше высочество, — сказал Эрик.

— Жаль только, что у нас не было побольше времени на подготовку, — вставил Грейлок.

— Времени никогда не бывает достаточно, — заметал Патрик. — Будем надеяться, что мы сделали все, чтобы остановить их здесь, в Даркмуре.

Вошел гонец и, отдав честь, вручил Грейлоку письмо. Оуэн развернул его и сказал:

— Плохие новости. Южных резервов у нас больше нет.

— Нет? — переспросил Патрик, в расстройстве ударив кулаком по столу. — Предполагалось, что они дождутся, пока вражеская армия пройдет, и ударят на нее с тыла. Что произошло?

Оуэн протянул свиток принцу, а для остальных пояснил:

— Кеш. Они переместили свою армию чуть южнее Дергана. Южное крыло врага и так было зажато слишком сильно, а когда на них навалились с фланга кешийцы, а с фронта — пигмеи, Королева повернула на север, наткнулась на наши укрепления и захватила их.

— И Кеш ввязался в войну? — спросил старый нобиль, которого Эрик не знал.

— Этого следовало ожидать, — сказал Патрик. — Если мы переживем эту войну, Кеш еще доставит нам немало хлопот.

— А как же лорд Сутерланд? — спросил нобиль. У него был очень усталый вид.

— Герцог Южных Болот мертв. Грегори, как и граф Лэндрета, погиб в бою. Господа, если это донесение верно, нам больше нечего надеяться на помощь с юга, — сказал Грейлок.

Один из щегольски одетых нобилей предложил:

— Может быть, нам стоит отступить к Малакз Кросс, ваше высочество?

Принц бросил на него уничтожающий взгляд и оставил эти слова без комментариев. Посмотрев на Эрика, он сказал:

— Господа, сквайры покажут вам ваши апартаменты. Там вас ждет чистая одежда и ванная. Через час буду рад видеть вас у себя на обеде. — Он встал. Вслед за ним поднялись остальные. — Продолжим обсуждение на рассвете. Утро вечера мудренее. — С этими словами он вышел из комнаты.

Манфред нагнал Эрика и Оуэна у двери.

— Ну, господа, похоже, сложилась неловкая ситуация.

Эрик кивнул.

— Я это понял еще на мосту.

— Осмелюсь напомнить вашей милости, что мы — люди принца, — сказал Оуэн.

Манфред только рукой махнул.

— Скажите это моей матери. — Он грустно улыбнулся. — Но лучше не говорить.

— Мы не можем заниматься делами и одновременно бегать от твоей мамаши, Манфред, — заметил Эрик.

— Эрик прав, — сказал Оуэн.

Манфред вздохнул.

— Ну-что ж. Оуэн, я велел нашему мечмастеру освободить для вас ваши прежние апартаменты; я подумал, что там вам будет удобнее. По правде говоря, здесь слишком много народу.

Оуэн улыбнулся.

— Готов поспорить. Перси от этого не в восторге.

— Ваш бывший помощник вообще ни от чего не бывает в восторге. Он родился с вытянутым лицом. — Повернувшись к Эрику, Манфред сказал:

— Твоя комната рядом с моей. Чем ближе ты будешь ко мне, тем меньше вероятность, что мать подошлет к тебе убийц.

Эрик с сомнением покачал головой.

— Герцог Джеймс хотел ее урезонить.

— Никто не в состоянии урезонить мою мать, — ответил Манфред. — Подозреваю, что еще до наступления ночи ты сам в этом убедишься. Теперь давай я тебя провожу. — Повернувшись к Грейлоку, Манфред сказал:

— Увидимся за ужином, Оуэн.

— Милорд, — поклонился Оуэн, и они втроем вышли из комнаты. Оуэн пошел в одну сторону, а Манфред повел Эрика в другую.

— Замок довольно большой, — сказал Манфред. — Здесь легко заблудиться. В случае чего спрашивай слуг, они покажут дорогу.

— Не знаю, надолго ли я здесь задержусь, — сказал Эрик. — Неизвестно, что мне поручат. Я заменял Кэлиса при отступлении, но теперь этот путь уже пройден.

— Наверняка что-нибудь в том же духе, — сказал сводный брат Эрика. — Похоже, ты неплохо справился. — Он окинул взглядом старинные своды замка. — Надеюсь, и я покажу себя не хуже, когда придет мое время.

— Покажешь, — сказал Эрик.

Они завернули за угол, и Эрик чуть не споткнулся. По коридору двигалась пышная процессия — пожилая женщина в парадном облачении, сопровождаемая двумя гвардейцами и несколькими фрейлинами. Увидев Манфреда, она остановилась, а когда она узнала Эрика, глаза ее чуть не вылезли из орбит.