Посвящается Элис Этуэлл Фэйрстайн, лучшей

1

Автоответчик включился после четвертого настойчивого, действующего на нервы гудка. Пока мой голос на пленке сообщал, что я в данный момент не могу подойти к телефону, у меня в голове словно стучали маленькие молоточки. Последний «Девар»[1] вчера явно был лишним.

Я приоткрыла глаз, чтобы посмотреть на панель автоответчика, мерцающую зеленым светом в темной комнате. 5.38 утра.

— Даже если ты прячешься, Куп, сними трубку. Давай же, детка.

Просьба меня не тронула, слава богу, сегодня у меня выходной.

— Да, сейчас рано и холодно, но не заставляй меня торчать в единственной работающей телефонной будке на всем Манхэттене, ведь я делаю тебе одолжение. Давай, блондиночка, снимай трубку. И не скармливай мне эту туфту, что тебя, мол, «нет дома». Недавно ты была самой доступной девочкой в городе.

— Доброе утро, детектив Чэпмен, и спасибо за оказанное доверие, — пробормотала я в трубку и спрятала руку обратно под плед, чтобы она не замерзла, пока я буду говорить с Майком. Теперь я жалела, что не закрыла на ночь окно. В комнате — просто Северный полюс.

— У меня есть кое-что для тебя. Нечто значительное... Если, конечно, ты готова вернуться в строй.

Я поморщилась, когда Майк напомнил мне, что я вот уже пять месяцев не бралась за важные дела. Прошлой осенью я расследовала убийство подруги, актрисы Изабеллы Ласкар, и это привело меня к срыву. Окружной прокурор был вынужден передать все мои дела другим, а я взяла бессрочный отпуск сразу после того, как убийцу схватили. Майк не раз обвинял меня в том, что я «пропинала» всю зиму, под любыми предлогами увиливая от сложных случаев, над которыми мы частенько работали в прошлом.

— Ну и что там у тебя? — спросила я.

— Нет, так не пойдет. Это дело не из тех, о которых можно послушать и послать куда подальше, если там недостаточно секса, мисс Купер. Ты либо берешься за работу, поверив мне на слово, либо я делаю все официально и звоню твоему тупице-помощнику, который дежурит сегодня по убойному отделу. Да он станет носом землю рыть, чтобы заполучить это дело себе, — но не вини меня, если при этом он не сможет отличить ДНК от «Эн-би-си». По крайней мере, он не струсит и не...

— Ладно, ладно. — Чэпмен произнес волшебное слово, и я рывком села на кровати. Не знаю, дрожала я от холодного воздуха из открытого окна или от страха, что мне предстоит снова окунуться в кровавый кошмар, заполоненный насильниками и убийцами, с которыми я, в силу профессии, постоянно имела дело вот уже почти десять лет.

— Значит, согласна, блондиночка? Будешь работать с нами?

— Обещаю проявить больше энтузиазма сразу после того, как выпью кофе, Майк. Да, я буду работать с вами. — Его радость в этот момент могла бы показаться оскорбительной любому, кто не знаком с миром его коллег — полицейских и прокуроров, ведь причиной нашего разговора стала насильственная смерть человека. Эту радость оправдывало одно — расследование будет вести лучший детектив убойного отдела Майк Чэпмен.

— Вот и хорошо. А теперь вылезай из кровати, одевайся, прими «Алка-Зельтцер», чтобы снять похмелье...

— Это твоя догадка, мистер Холмс, или за мной следят?

— Мне Мерсер сказал. Он был вчера у тебя в офисе и краем уха услышал о твоих планах на вечер — сходить на игру «Никс»[2] с приятелями из юридического колледжа, а потом поужинать в баре на 21-й улице. Элементарно, мисс Купер. Правда, он опасался, что мы можем прервать страстную любовную сцену, позвонив в столь неурочный час. А я заверил его, что если твое воздержание закончится, то мы с ним первыми об этом узнаем.

Я решила не обращать внимания на его подначку и порадовалась, что Мерсер Уоллес будет с нами. Раньше он работал в убойном отделе, а теперь стал моим лучшим детективом в Специальном корпусе, где ему доставались самые сложные дела о серийных насильниках и маньяках.

— Пока у тебя не кончился четвертак, может, расскажешь, что случилось и что мне сказать шефу?

Пол Батталья ненавидел, когда по офису сновали детективы и переманивали для работы над сложными преступлениями своих любимых помощников окружного прокурора. Он уже двадцать лет был окружным прокурором Нью-Йорка, и все эти годы у нас работала его система «по вызову», известная как «график преступлений». Поэтому помощник прокурора дежурил в офисе двадцать четыре часа каждый день и был готов подключиться к расследованию убийства, если полиция решит, что это необходимо. Допрос подозреваемых, выдача ордеров на обыск и постановлений на арест, опрос свидетелей — все это должен был исполнять помощник окружного прокурора, дежурный «по графику», и именно он отвечал за сотрудничество с полицией по тому делу, которое вел.

— Ты просто создана для этого дела, Алекс. Я не шучу. Убитая была изнасилована. Мерсер прав, нам необходима твоя помощь. — Чэпмен имел в виду, что я заведую отделом по расследованию сексуальных преступлений — любимым детищем Баттальи. Этот отдел специализируется на работе с жертвами насилия и сексуальных домогательств. Такие преступления очень часто заканчиваются убийствами, но ни я, ни мои коллеги не бросаем все на полпути, проводим необходимое расследование и представляем дело в суде.

Я запустила руку в ящик прикроватной тумбочки, чтобы достать график преступлений на этот месяц и посмотреть, не наступлю ли я на мозоль кому-нибудь из любимчиков окружного прокурора и большая ли свара из этого последует.

— До восьми утра у нас дежурит Эдди Фримонт.

— О, нет, избавь меня от этого сенаторского сынка, — отозвался Майк. — От него пользы, как от козла молока. Фримонт — это дохлый номер, он не распознает веское основание, даже если его клюнет в зад жареный петух.

Чэпмен частенько выдавал небольшие юмористические спичи в баре «Форлини» рядом со зданием суда. Он всегда брал с собой этот календарь и график, просматривал даты, называл имя какого-нибудь помощника прокурора и рассказывал нелицеприятную историю из его или ее карьеры. Фримонт часто оказывался его жертвой — он был одним из тех блестящих студентов с безукоризненными оценками в дипломе, у которых ничего не получалось на практике. Все считали, что его взяли на работу потому, что его отец, бывший сенатор от штата Индиана, жил в одной комнате с Полом Баттальей, когда они учились на юридическом факультете Колумбийского университета.

— А после восьми заступит Лори Дейтчер, — напомнила я, понимая, что именно она в течение суток будет принимать решения и отвечать за все, что случится за это время.

— Принцесса? Чтобы я еще раз имел с ней дело, блондиночка? В прошлый раз, когда мы с ней работали над сложным делом, это была катастрофа. Во время обеденного перерыва, вместо того чтобы готовить свидетелей и прорабатывать линию перекрестного допроса, она бросила нас куковать в холле, а сама в кабинете подвивала щипцами локоны и подправляла макияж. А затем с таким видом пошла грудью на скамью присяжных, словно она — Норма Десмонд[3] и ее сейчас будут снимать крупным планом. Перед камерами она смотрелась бы отлично, но того ублюдка оправдали. Нет уж! Просто позвони Батталье и скажи, что мы с Уоллесом разбудили тебя посреди ночи, ведь только ты можешь ответить на наши вопросы. Стой на своем, Купер. Это твое дело.

— Какие такие вопросы, Майк?

— Например, была ли она изнасилована до или после смерти? Можно ли установить время смерти по скорости разрушения спермы из-за соприкосновения с ее физиологическими жидкостями?

— Теперь ты говоришь на моем языке. Естественно, такое дело он передаст мне. А что тебе нужно от меня?

— Думаю, ты захочешь приехать на место как можно скорее. И прихвати своих фотографов. Наши эксперты уже осмотрели комнату и сделали снимки, но им пришлось работать в бешеном темпе. Я боюсь, что мы могли упустить что-то важное, поэтому пусть твои ребята пройдутся там еще раз и все заснимут. Как только информация просочится в прессу, здесь проходу не будет от репортеров, и мы не сможем оставить тут все как есть.

— Подожди, подожди, Майк. Давай-ка сначала. Где ты?

— Медицинский центр Среднего Манхэттена. Шестой этаж колледжа «Минуит», Западная 48-я улица, у самого съезда с ФДР-драйв. Старейшее и самое крупное медицинское учреждение в городе. Наверное, жертву доставили туда, чтобы попытаться спасти.

— Где встретимся? Где это случилось?

— Я же сказал тебе. Шестой этаж Медицинского центра.

— Ты хочешь сказать, что ее убили прямо там?

— Изнасиловали и убили прямо в больнице. Она тут большая шишка. Глава факультета нейрохирургии в медицинском колледже, практикующий нейрохирург, профессор Джемма Доген.

После десяти лет работы прокурором я уже практически ничему не удивлялась, но эта новость меня потрясла.

Больницы всегда были для меня некими святилищами, местами, где врачуют страждущих и немощных, успокаивают и облегчают последние дни неизлечимо больным. Я часто бывала в Медицинском центре Среднего Манхэттена, посещала свидетелей или обучала медперсонал обращению с жертвами сексуального насилия. Его старые здания из красного кирпича, простоявшие почти век, были отреставрированы и обрели вид старинного санатория. За последние годы щедрые покровители дали свои имена его новым гранитным небоскребам, где применялись новейшие медицинские технологии. Там же находился медицинский колледж «Минуит», названный в честь Петера Минуита[4].

Желудок свело — так случалось каждый раз, когда я узнавала о новом бессмысленном преступлении и человеческой смерти, — и это заставило меня забыть о похмелье. Я представила себе доктора Доген, и тут же на меня обрушилась лавина вопросов — о ее жизни и смерти, карьере и семье, друзьях и врагах, — эти вопросы заполонили мою голову прежде, чем я смогла отрыть рот и облечь их в слова.

— Когда это случилось, Майк? И как...

— Часов пятнадцать или двадцать назад... Я все расскажу, когда приедешь. Нам позвонили сразу после полуночи. Шесть ножевых ранений. Одно легкое отказало, задеты другие жизненно важные органы. Убийца решил, что жертва мертва, и оставил ее лежать в луже крови, но она прожила еще некоторое время. Нам сообщили, что жертве не светит «ничего хорошего». Она умерла раньше, чем мы успели доехать до больницы.

«Ничего хорошего». Меня словно обдало холодным дыханием смерти. Так говорят о тех несчастных жертвах, которыми занимается элитный отдел по расследованию убийств Манхэттена. Состояние этих людей столь безнадежно, что, несмотря на титанические усилия, предпринимаемые медиками и священниками, прибывшей на место полиции остается только зафиксировать смерть и отправить труп в морг.

Хватит зря терять время, велела я себе. Ты будешь знать об этом деле куда больше, чем хочется, уже через два часа работы с Чэпменом и Уоллесом.

— Я приеду максимум через сорок пять минут.

Я вылезла из кровати, закрыла окно и подняла жалюзи, чтобы посмотреть на город из своей квартиры на двадцатом этаже небоскреба в Верхнем Западном Манхэттене. Начинался еще один серый скверный день. Я всегда любила осень с ее морозными холодами, ведь потом сразу приходит зима с праздниками и снежными январем и февралем. Но больше всего я люблю апрель и май, в это время в городских парках распускаются первоцветы, предвестники теплых летних дней. Поэтому я бросила взгляд на небо, где преобладали унылые цвета. Мне пришло в голову, что Джемма Доген, наверное, плюнула бы на мнение известных поэтов и согласилась со мной, что март на самом деле очень жестокий месяц.

2

Когда я припарковалась перед больницей, еще не было семи утра.

— Извините, мэм, но здесь стоянка запрещена.

Полицейский жестом велел мне отъехать от тротуара. Я опустила стекло своего новенького «гранд-чероки», чтобы объяснить цель визита и сэкономить десять минут, не поехав на многоуровневую парковку в двух кварталах на юг отсюда.

Но не успела я и слова сказать, как кто-то грубым голосом пролаял молодому полицейскому:

— Пусть паркуется, офицер. Если, конечно, вы не хотите, чтобы вас перевели в пеший патруль на Стейтен-Айленд.

Я повернула голову и увидела шефа Макгро, который захлопывал дверцу своей неприметной машины.

— Вставай за моим водителем, Алекс. И прикрепи к лобовому стеклу карточку. Думаю, ты здесь по тому же поводу, что и я.

Черт! Дэнни Макгро был не рад меня видеть, как и я его. Едва на место преступления пребывала тяжелая кавалерия от полиции, они тут же стремились взять все под контроль, а не получать указания от прокурора. Он, наверное, устроит нагоняй Чэпмену за то, что тот позвал меня так рано. Макгро предпочитал, чтобы в прокуратуре о подобных случаях узнавали после того, как он доложит все шефу полиции. Я выудила из сумки заламинированную карточку сотрудника полиции Нью-Йорка, которую мне выдали для машины, и прикрепила ее над рулем, чтобы все видели, что я тут по официальному полицейскому делу. Эти номерные карточки получить было труднее, чем выиграть в лотерею, и большинство моих коллег считали, что это лучшая привилегия, которую они получают за работу.

Я вышла из джипа, наступила в грязную жижу и поспешила за Макгро — хотела вместе с ним пройти кордоны до того места, где меня ждали детективы. «Голыши» — так в полиции называют невооруженных охранников, следящих за порядком в больницах, магазинах, кинотеатрах и на стадионах, — выглядели этим утром бдительнее, чем обычно; и у каждой информационной стойки и у лифтов вместе с ними дежурили полицейские. Все, мимо кого мы проходили, узнавали шефа детективов и официально его приветствовали. Мы быстро прошли по длинному центральному коридору Медицинского центра, преодолев восемь двойных вращающихся дверей, а потом незнакомый детектив провел нас по проходу, мимо таблички "Медицинский колледж «Минуит».

Макгро шел гораздо быстрее обычного, и по взглядам, которые он украдкой бросал на мои двухдюймовые каблуки, я поняла, что он пытается от меня оторваться, выиграть несколько минут и поговорить со своими детективами наедине, до того как я суну свой нос в это дело. Но привычка выкуривать в день по три пачки сигарет проигрывала на фоне моих регулярных занятий балетом, и, когда мы подошли к лифтам медицинского колледжа, Макгро уже выдохся. Я даже хотела посоветовать ему зайти к кардиологу по пути в отделение нейрохирургии. Как и большинство его коллег, он не помнил, что Джинджер Роджерс делала то же самое, что и Фред Астер во всех этих красивых старых фильмах, — только она делала все это в обратном порядке и на таких же каблуках, как у меня.

Когда двери лифта открылись и мы втроем вошли внутрь, я нажала шестой этаж. Я попыталась разговорить молодого детектива и дать его начальнику время прийти в себя, но он стоял с каменным лицом, твердо решив не сообщать мне ничего, пока Макгро рядом. Когда мы приехали, я вздохнула с облегчением — на этаже меня ждали знакомые копы из подразделения "Б", одного из четырех, на которые поделили убойный отдел. Все они собрались в холле. Рукава рубашек закатаны, в блокнотах свежие заметки, написанные всеми по очереди, на столах горы стаканчиков с кофе. Люди словно копили адреналин, который поможет им пережить предстоящие дни и ночи — если только это дело каким-нибудь чудом не раскроют быстро.

На мое прибытие все отреагировали по-разному. Некоторые дружески поздоровались, назвав меня по имени, — это были мои приятели или те, с кем мне доводилось работать раньше. Двое что-то едва слышно пробормотали, вслух сказав: «Добрый день, советник», — этим не было особого дела до моего появления. И еще двое вообще промолчали.

Робот, который привел нас, прошептал что-то Макгро на ухо, и они направились дальше по коридору, при этом шеф жестом велел мне подождать его. Джордж Зотос, детектив, работой которого я восхищалась многие годы, прищелкнул языком и подошел ко мне.

— Чэпмен с трудом сможет сидеть после той порки, что устроит ему Макгро. Шефу меньше всего хочется видеть здесь окружного прокурора — да еще и в юбке — в такой час. Начальник полиции на конференции в Пуэрто-Рико, и его вызвали обратно из-за этого дела. Макгро должен встретить его в аэропорту Кеннеди в полдень и во всех подробностях доложить о расследовании, а еще лучше — назвать имя убийцы. Ты садись, выпей кофе, а я найду тебе Майка. Он введет тебя в курс дела.

И он подсунул мне бурду с тремя кусками сахара, разбавленную молоком. Я поморщилась от сладкого запаха и спросила, нельзя ли тут достать черный кофе. Джордж указал на картонную коробку с шестью закрытыми пластиковыми стаканчиками, я нашла один, на котором было нацарапано "Ч", и открыла. Кофе оказался чуть теплым, но достаточно крепким, чтобы взбодрить меня.

К тому моменту, когда Макгро отпустил Чэпмена, я уже выпила два стаканчика кофе, просмотрела утреннюю бульварную прессу и обсудила со знакомыми детективами вчерашний баскетбольный матч. Мне сказали, что комната, куда ушел шеф, была кабинетом жертвы, где ей нанесли ножевые ранения и бросили, сочтя мертвой. Обнаружили ее лишь несколько часов спустя. Явных подозреваемых нет, простых версий тоже, никаких кровавых следов, ведущих в лабораторию сумасшедшего ученого, одержимого манией убийства. Полицейские готовились к кропотливой и нудной, но любимой работе и ждали отчетов медэкспертов и криминалистов, которые исследуют все ткани и вещества, попавшие в их профессиональные руки.

— Уф, блондиночка, — воскликнул Чэпмен, выходя в коридор и направляясь к холлу, — одного твоего появления здесь хватило, чтобы шеф превратился в чудовище. Вот уж точно — о вкусах не поспоришь!

Чэпмен был в своем репертуаре. Пока я дни напролет буду страдать, прокручивая в голове моральные аспекты гибели этой женщины, и думать о том, какая это утрата для ее близких, Майк будет просто вести охоту. Он любит расследовать убийства, потому что о трупе не надо заботиться, а я, наоборот, ценю именно процесс реабилитации жертвы сексуального нападения. Это приносит больше удовлетворения, чем дела об убийствах, в которых нам остается только отомстить за смерть человека, посадив за решетку преступника, который будет проводить свое свободное время, проверяя на слабость нашу юридическую систему. Раз нет возможности вернуть человеческую жизнь, то о какой справедливости может идти речь!

Я смотрела, как Майк идет к нам, и радовалась — что бы Макгро ни наговорил ему, на лице у него все равно сияла фирменная улыбка. Его густые черные волосы были — что для него нетипично — слишком растрепаны, а значит, события предыдущей ночи сильно его затронули. Когда Майк был чем-то сильно расстроен, он гораздо чаще проводил рукой по волосам, сам не замечая этого. Синий свитер и джинсы — так он начал одеваться еще пятнадцать лет назад в Фордхэме — выделяли его из толпы детективов убойного отдела, предпочитающих серые и коричневые костюмы.

— Давай сядем в уголке, и я расскажу тебе, что у нас есть. — Майк поманил меня рукой, надеясь найти укромный уголок в огромном холле. — Слушала утренние новости? Об этом деле уже сообщали?

— Я слушала радио по дороге сюда, об убийстве не было ни слова. Сообщают о забастовке мусорщиков и переговорах с профсоюзами, а также обсуждают стоимость безделушки, которую саудовский принц подарил принцессе Диане.

— Значит, у нас в запасе несколько часов. Ты договорилась с фотографами?

— Естественно. Баннион приедет сюда собственной персоной. — Я позвонила главе технического отдела, чтобы убедиться, что все будет сделано как надо. — Он обещал быть к восьми.

— Значит, так. Джемма Доген — пол женский, европеоид. — Майк открыл блокнот на первой странице, но ему не требовалось туда заглядывать, чтобы изложить мне суть дела. — Пятьдесят восемь лет, но должен тебе сказать, что это была весьма симпатичная старушка...

— Пятьдесят восемь — это не совсем старушка, Майк.

— Ну, персиком ее тоже не назовешь, детка. Когда речь идет об изнасиловании, сразу представляешь себе молодую красотку, которая...

— В этом твоя проблема: иногда ты думаешь не тем местом, которым следует. А оно, возможно, не намного больше твоего мозга.

Изнасилование, особенно когда преступник не знаком с жертвой, не имеет ничего общего с сексом, как мы его понимаем. Это отвратительное жестокое преступление, в котором преступник использует секс как средство подчинения, унижения и оскорбления жертвы. И Майку известно это не хуже, чем мне.

— В любом случае она была подтянутой и сильной пятидесятивосьмилетней женщиной, которая оказала сопротивление. Доктор медицины. Разведена, детей нет.

— А кто ее бывший муж и где он сейчас?

— Как только мне это сообщат, я тут же скажу тебе. Я работаю над этим делом всего на несколько часов дольше тебя, и надо заметить, люди не очень-то рвались нам помочь посреди ночи. Большинство ее коллег и сотрудники центра стали приходить на работу только час назад, так что, думаю, ответ мы получим скоро. — Я кивнула, и Майк продолжил: — Судя по обстановке в ее кабинете, с личной жизнью у нее было негусто. Никаких семейных фотографий, ни снимков собаки или кошки, ни вышитой подушечки с умным изречением или инициалами. Просто ряды справочников, несколько дюжин картотечных ящиков с рентгеновскими снимками и медицинскими записями, около тридцати пластиковых моделей мозга — и то, что раньше было симпатичным восточным ковром, а теперь непоправимо испачкано кровью.

— Кто ее обнаружил?

— Ночной сторож делал обход незадолго до полуночи, он последним был в этом коридоре. Тем вечером, раньше, он проходил по этажу еще два раза и ничего не слышал. А в третий раз, сказал он, были стоны. Он достал универсальный ключ, открыл дверь в кабинет доктора Доген и позвонил в службу спасения, а потом его вырвало — к счастью для парней из лаборатории, в коридоре.

— Она была еще жива?

— Грубо говоря, да. Ее тело было похоже на швейцарский сыр — она потеряла почти всю кровь. Думаю, она была без сознания, когда преступник ее бросил. Могла пролежать так несколько часов, а потом вдохнула последнюю порцию кислорода, что и услышал охранник. Конечно, прибежали врачи из «Скорой», попытались подключить ее к аппарату искусственного дыхания и отвезти в операционную, чтобы продуть легкое и оценить внутренние повреждения, но ее уже было не спасти. «Ничего хорошего» — это еще мягко сказано о состоянии доктора Доген.

— Эксперты уже определили время, когда ее ранили?

— Это тебе что, кино? Пока они сделают вскрытие, я поговорю с ее коллегами, друзьями и соседями, которые расскажут мне, когда они видели Джемму в последний раз или разговаривали с ней. Потом я скажу патологоанатому, что в тот день, когда была убита доктор Доген, у преступника на все про все было не больше пятнадцати минут, а он посмотрит на меня чистыми честными глазами и назовет мне то самое время, которое я преподнес ему на блюдечке.

Одинокая преуспевающая женщина, без детей, без домашних животных, от нее никто не зависел. Я попыталась подавить жалость и сосредоточиться на фактах, которые сообщал Майк. Но воображение рисовало мой собственный труп, распростертый за закрытой дверью на восьмом этаже прокуратуры: люди проходят мимо, не удосуживаясь проверить, есть ли кто внутри. Ничего себе картинка...

— Думаешь, она пролежала в этой комнате весь день и никто не знал об этом и не искал ее? Это ужасно.

— Алекс, она жила по расписанию почти такому же, как у тебя. Хорошо еще, если ее левая и правая руки успевали в операционную одновременно. Она преподавала в медицинском колледже, оперировала в больнице, читала лекции по всему миру, давала консультации в сложных случаях, а в свободное время добивалась, чтобы правительство отправляло ее в горячие точки вроде Боснии или Руанды, где она проводила благотворительные операции. И все это — согласно записной книжке на ее столе — только за март месяц.

— А что у нее было запланировано на вчера?

— Я разбудил посреди ночи декана медицинского колледжа и заставил его выяснить это для нас. На выходные Доген уезжала из города, ее ждали обратно в понедельник. Но в больнице она должна была появиться только в восемь утра во вторник — то есть вчера, — ей предстояло участвовать в операции, которую проводил ее коллега. Врачи ждали в операционной, пациенту уже ввели наркоз и побрили голову — это происходило в той комнате-театре, где студенты могут наблюдать происходящее...

— Я знаю, что это очень престижное медицинское учреждение, где теория не расходится с практикой.

— В общем, она не пришла. Хирург, Боб Спектор, послал медсестру выяснить, в чем дело. Она позвонила Джемме и нарвалась на автоответчик, который сообщил, что доктор Доген еще не вернулась в город. Тогда Спектор просто позвал двоих студентов, что торчали на стеклянной галерее театра, обругал Джемму и ее плотный график и принялся сверлить дыру в мозжечке пациента.

— Пожалуй, стоит почаще звонить Лоре и сообщать ей, где я нахожусь, — пробормотала я. Слишком часто мне приходится жить «в походных условиях»: бегать из полицейской академии в участок, оттуда в больницу к очередной жертве насилия, а обедала я где-нибудь по пути с подругой. Иногда моя секретарша. Лора не могла меня найти и просто не знала, где я.

— О чем задумалась, блондиночка? Если тебя долго не будет, судья, чего доброго, велит кому-нибудь проверить отдел нижнего белья в «Саксе» — не валяется ли там твое бездыханное тело, затоптанное злыми покупательницами, которые не смогли тебя опередить на распродаже. О, смотри, кто нас покидает! Обернись и попрощайся с шефом Макгро.

Макгро направлялся к лифтам, но по дороге помедлил и велел Чэпмену:

— Покажи тут все мисс Купер, Майк, а затем отпусти ее, чтобы она могла начать работать. Уверен, сегодня у нее будет чем заняться.

— Пошли. Кстати, ты угадала вчерашний вопрос?

Майк имел в виду финальный вопрос телеигры «Последний раунд», которую мы с ним любили.

— Нет, я как раз ехала в «Гарден» на игру.

— Тогда давай проверим тебя. Категория была «транспорт». Сколько бы ты поставила?

— Двадцать баксов. — Мы обычно проигрывали друг другу десятку-две каждые несколько дней, поскольку были знатоками в разных областях. Но эта тема не казалась мне ни эзотерической, ни религиозной.

— Ладно. Ответ: это аэропорт США, через который каждый день проходит больше грузов, чем в остальных аэропортах страны.

Вот уж повезло, вопрос с подвохом. Это явно не аэропорт О'Хэйр, и в ответе подчеркивается, что речь о грузах, а не о пассажирах. Пока мы шли к офису доктора Доген, я перебирала в уме все крупные города.

— Время вышло. Есть варианты?

— Майами? — спросила я с надеждой, думая о килограммах наркотиков, которые провозят через него каждый день, и отдавая себе отчет, что редакторы игры вряд ли учитывали эту контрабанду при составлении вопросов.

— Нет, мисс Купер. Это Мемфис, можешь себе представить? Именно там все самолеты «Федерал Экспресс» садятся, прежде чем отправиться по заданному курсу. Забавно, да? Раскошеливайся, детка.

— С чего вдруг? Разве ты знал ответ?

— Нет. Но в нашей с тобой игре это не важно.

Майк постучал в тяжелую деревянную дверь, на которой изящными буквами было написано полное имя доктора Доген и ее регалии. Нам открыл Мерсер Уоллес, и я пошатнулась, увидев бледно-голубой ковер, пропитанный человеческой кровью. Наверное, в теле доктора не осталось ни капли. Невероятно, что у нее хватило сил позвать на помощь. Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла заставить себя поднять глаза, а вид этого багрового ковра преследовал меня не один день.

3

Мерсер взял меня за руку, помог обойти кровавое пятно и провел через кабинет к столу Джеммы Доген. Лейтенант Раймонд Петерсон, глава убойного отдела, проработавший в полиции больше тридцати лет, стоял ко мне спиной и, глядя в окно на Ист-Ривер и набережную Квинс, разговаривал по сотовому. Кто-то из экспертов все еще торчал у картотеки, его руки в резиновых перчатках медленно перебирали папки — он прикидывал, откуда еще снять отпечатки пальцев.

Обычно немногословный, Петерсон был, несомненно, очень взволнован, потому что кричал собеседнику:

— Черта с два! Меня не волнует, со сколькими людьми вам надо согласовать эти меры безопасности или у кого испросить разрешение на сверхурочные. Мне нужны люди, чтобы просмотреть весь мусор. Да, именно это я и хочу сказать. Мусор. Убийца наверняка был весь в крови жертвы, когда вышел из комнаты. И ни один мусорный мешок не покинет это здание, пока его не осмотрят и не убедятся, что там нет окровавленной одежды, орудия убийства...

Чэпмен посмотрел на нас с Мерсером и покачал головой:

— Да в каждом мусорном контейнере этой больницы найдется минимум одна тряпка, испачканная кровью. Это же Медицинский центр, а не начальная школа. Так мы никогда не раскроем дело.

— И все равно, надо произвести осмотр, — возразил ему Мерсер. — Может, мы и потеряем много времени и сил, но это нельзя сбросить со счетов.

— Доброе утро, шеф, — поздоровалась я с Петерсоном; так называли всех лейтенантов убойного отдела. — Спасибо, что вызвал меня на это дело.

Он нажал на телефоне кнопку отбоя, затем обернулся и посмотрел на меня:

— Рад, что ты будешь работать с нами, Алекс. Эти клоуны считают, что ты поможешь пролить свет на наш запутанный случай.

Я была благодарна Петерсону за то, что он без возражений смирился с моим присутствием. Они с лейтенантом Макгро учились в полицейской академии примерно в одно время — когда женщинам еще не разрешалось работать в убойном отделе или становиться прокурорами. Оба поступили в академию в 1965 году, когда считалось, что убийства совершают только мужчины. Спустя десять лет Пол Батталья отказался от такой половой дискриминации и стал набирать на работу выпускниц юридических колледжей, которые вдруг толпами повалили туда. В девяностые в прокуратуре Нью-Йорка насчитывалось более шестисот сотрудников. А сейчас половина помощников окружного прокурора, которые ведут разные дела, начиная от мелких краж и заканчивая убийствами первой степени, — женщины.

— Я в общих чертах рассказал Алекс, что случилось. Может, хотите спросить у нее что-нибудь, пока она здесь?

— После вскрытия я сообщу тебе дополнительную информацию, Алекс. Похоже, что мотивом стало сексуальное нападение. Вряд ли здесь искали что-нибудь ценное. Ее бумажник так и лежит в ящике стола. Сейчас мы предполагаем, что ее изнасиловали. Преступник заткнул ей рот тряпкой, чтобы она не кричала. Сейчас тряпка в лаборатории. Он снял с нее юбку, чулки, нижнее белье — все. Как считаешь, после того, сколько она тут пролежала, смогут эксперты найти... ну... всякие там... следы убийцы на ней?

— Ты хочешь сказать, ДНК? — переспросила я.

— Он хочет сказать, что, хотя и стал полицейским, а не священником, ему все равно трудно называть своими именами физиологические функции организма и половые органы, — вмешался Чэпмен. — Он все же ирландский католик, Купер. Какова вероятность, что во влагалище убитой докторши обнаружат сперму убийцы, и чем это нам поможет? Вот что он хочет знать на самом деле.

— Сейчас очень трудно сказать. Если у убийцы была эякуляция и если сперма попала во влагалище или на тело жертвы, то эксперты найдут ее следы, — начала я. — Правда, убийца мог воспользоваться презервативом. Хотите — верьте, хотите — нет, но сегодня даже насильники выбирают безопасный секс. — Чэпмен недоверчиво покачал головой, а я продолжила: — Уверена, что врачи, которые пытались реанимировать доктора Доген, были больше заинтересованы в спасении ее жизни, чем в сборе улик, поэтому неизвестно, производился ли внутренний осмотр. Но в любом случае патологоанатом сделает его во время вскрытия. Она лежала на спине или лицом вниз?

— Охранник нашел ее лежащей лицом вниз, — ответил Мерсер.

— Что ж, если она пролежала так несколько часов, это нам на руку.

— Почему? — удивился Петерсон.

— Гравитация, шеф. При таком положении больше шансов, что сперма не вытекла из тела, — и чем раньше она умерла после изнасилования, тем меньше шансов, что ее физиологические жидкости повлияли на распад спермы. Так что у нас может оказаться неплохой материал для исследования. Есть еще одна проблема, — продолжила я. — Мы должны узнать, когда у нее был последний сексуальный контакт. Возможно, там окажется неповрежденная сперма ее любовника, с которым она была несколько дней назад. Если у вашего убийцы какая-то дисфункция или он не смог эякулировать, то вот вам мотив, отчего он впал в ярость и напал на нее с ножом, но найденная сперма может принадлежать не ему, а совсем другому мужчине, и это будет простым совпадением. И собьет нас с толку. Майк, когда будешь говорить с патологоанатомами, не забудь напомнить, чтобы они поискали лобковые волосы. Это еще одна возможность получить ДНК преступника.

— Значит, так, — подытожил лейтенант, — нет смысла переливать из пустого в порожнее, пока мы не узнаем детали. Это касается не только всяких медицинских штучек, но и всей ситуации в целом. Шеф сказал, что возьмет это дело под особый контроль. Он пришлет нам людей из других подразделений. Мерсер и еще несколько ребят из Специального корпуса уже работают с нами, потому что преступление совершено на сексуальной почве.

— Где развернем штаб? — поинтересовался Майк.

— В 17-м участке. Чэпмен, ты отвечаешь за вскрытие и опрос патологоанатома, ясно?

Майк кивнул и что-то записал в блокнот.

— И еще. Я хочу, чтобы вы допросили кого-нибудь из администрации больницы. Нам нужен детальный план и описание зданий — как они соединены, как можно в них попасть. Короче, мы должны быть в курсе местонахождения всех дверей, замков и охранников — где они должны быть и где они есть на самом деле. И еще мне нужен список всех сотрудников Медицинского центра — врачей, медсестер, студентов, технического персонала, посыльных и уборщиц. И всех пациентов, как в стационаре, так и амбулаторных. И еще список всех, кто лежит в психушке неподалеку. И пусть не вешают мне лапшу на уши про «врачебную тайну». Либо они станут с нами сотрудничать, либо сами окажутся в смирительных рубашках после того, как я с ними разберусь.

Мерсер тоже достал блокнот, ручку и приготовился записывать.

— Уоллес, а ты начни с ее личной жизни. Найди бывшего мужа, поговори с соседями и коллегами, узнай, чем она занималась и где проводила свободное время. Зотос тебе поможет. И разузнай, не было ли здесь еще каких преступлений, а затем справься об этом в других больницах города.

— Будет сделано, шеф.

— Потом проверьте медицинские центры в Филадельфии, Вашингтоне и Бостоне — не было ли там подобных случаев. Я поручу кому-нибудь перерыть весь мусор и прикажу наладить горячую линию для свидетелей. Алекс, пусть твои люди просмотрят архивы, не случалось ли чего похожего или связанного с медицинскими учреждениями.

— Мы сделаем это в первую очередь. И я хочу осмотреть квартиру доктора Доген, если можно. Я не собираюсь искать улики, с этим справится Мерсер. Но когда он закончит, я тоже хотела бы взглянуть. Мне всегда легче работать, когда я узнаю жертву поближе, понимаю, как она жила.

В отличие от изнасилования, когда происходит убийство, мне не с кем работать, нет возможности поговорить с человеком, насильно вырванным из жизни. А если у жертвы нет родственников, которые могут рассказать о ней, чтобы я могла провести расследование, то мне просто неоткуда получить информацию.

— Без проблем. Квартиру мы осмотрим сегодня же, а затем я свожу туда Купер, если ей так хочется.

— Хорошо, Мерсер. Но не забудь опечатать жилище, я не хочу, чтобы родственники или знакомые забрали оттуда что-нибудь, пока мы все не запротоколируем.

— Как вы смотрите на то, чтобы собраться всем сегодня вечером и поделиться друг с другом находками? — спросил Чэпмен.

— Хорошая мысль. Сбор в семь вечера в 17-м участке. Уверен, что шеф потребует отчета, поэтому приходите подготовленными. Это и тебя касается, Алекс.

Я снова поблагодарила его и следом за Майком пошла к двери по испачканному ковру. Я внимательно смотрела под ноги, чтобы не наступить на кровь Джеммы, и тут заметила большое красное пятно, которое выглядело так, будто его специально нанесли на светло-голубой хлопковый ковер. Оно было таким ровным и отчетливым, что сразу бросалось в глаза на фоне кровавых следов, оставленных раненой женщиной, которая ползла по комнате от места, где ей нанесли первый удар.

— Мерсер, как ты думаешь, что это? — бросила я через плечо, потому что он все еще был позади меня.

— Что именно?

— Это пятно на ковре, под кровью.

— Не верь своим глазам, Куп. Это просто кровь.

Майк обернулся и тоже посмотрел на пол, теперь оба они склонились над пятном.

— Похоже на клеймо. Может, отпечатался какой-то предмет — пряжка от ремня или застежка. Наши фотографы это засняли.

Но мне этот предмет совсем не казался пряжкой.

— Мне скорее кажется, что это надпись или часть слова.

Чэпмен тут же набросился на меня:

— У нее не было сил даже дышать, блондиночка, а тем более писать. Она умирала, а не составляла список покупок.

Я не обратила внимания на его вспышку и провела пальцем в воздухе, повторив для Мерсера очертания пятна.

— Это похоже на "Ф", заглавную "Ф"... Или "Р", только угловатую. Затем кончик загибается вниз и теряется. — Я провела невидимую линию от нижнего угла еще ниже, потом влево. — Разве не похоже?

— Мы скажем твоим фотографам, чтобы они тоже засняли это место, Алекс, но я думаю, ты выдаешь желаемое за действительное.

— Мерсер, пусть мне дадут поляроидный снимок этого пятна.

Он кивнул, насвистывая при этом популярный мотивчик «Мне пригрезилось», но в блокнот мою просьбу все же записал.

Майк открыл дверь, пропустил нас с Мерсером и задержался сказать дежурному полицейскому, чтобы тот не впускал никого без особого разрешения. Пока мы шли к лифтам, Майк заметил в своей обычной шутливой манере:

— Знаешь, я уже представляю, как будет звучать твоя заключительная речь — ведь вы, прокуроры, начинаете ее сочинять, как только получите дело, так? Ты не упустишь шанса подбавить драматизма и упомянуть, что убитая сама указала нам убийцу. Отличная попытка, Купер. Присяжные, может, и повеселятся, но пресса будет в восторге.

4

В половине девятого я припарковала «чероки» на узкой улочке напротив входа в прокуратуру и поискала в ежедневнике пропуск, чтобы беспрепятственно миновать металлоискатель и пройти в здание. Затем взяла чашку кофе — третью за утро — с тележки продавца напитков, булочек и пирожных, торговавшего на углу Централ-стрит, и прошла мимо охранника, который был так поглощен разглядыванием фривольного журнала, что не заметил меня.

Я любила приходить на работу хотя бы за час до девяти утра, пока наш огромный офис не начал заполняться адвокатами, полицейскими, свидетелями, присяжными и подлецами разного калибра, не считая шума от нескольких сотен телефонных звонков за день. Рано утром здесь было спокойно, и я могла без помех читать, отвечать на ходатайства по моим делам, находившимся в производстве, просматривать и анализировать полицейские отчеты и отвечать на звонки, которые неизбежно накапливаются за предыдущий рабочий день.

В коридорах было пусто, я щелкнула выключателем, открыла дверь в свой кабинет, прошла мимо стола Лоры и повесила пальто в небольшой шкаф в углу. Похоже, в кабинете было всего 50 градусов[5], поэтому я нашла отвертку, сняла туфли и залезла на компьютерный стол Лоры, чтобы добраться до термостата, который какой-то садист-электрик из коммунальной службы запрятал подальше от людей и закрыл металлической решеткой. Я установила температуру на более комфортную и со спокойным сердцем устроилась за своим столом, собираясь поработать. Мы с коллегами следили за благополучием миллионов жителей и гостей Манхэттена, но при этом нам не доверяли собственноручно устанавливать уровень температуры в кабинетах.

Я набрала добавочный номер заместительницы и оставила ей сообщение на голосовой почте:

— Привет, Сара. Позвони мне, как только придешь. Я работаю над делом об убийстве в Среднем Манхэттене вместе с Чэпменом, и придется поднять всю нашу базу данных по случаям, где были замешаны медицинские работники, больницы и психушки. Наверное, тебе также придется меня подменить по другим делам.

Затем я позвонила стажерам, которые занимали кабинет напротив. Это были две молодые девушки, прошлой весной окончившие школу и проходившие у меня годовую практику перед поступлением в юридический колледж.

— Я провожу собрание у себя в кабинете в десять. Новое дело, много работы. Забудьте про лекцию в полицейском управлении, вы понадобитесь мне здесь.

После этого я позвонила своей подруге Джоан Стаффорд, которая сейчас, несомненно, занимается с персональным тренером, и нарвалась на автоответчик.

— Это Алекс. Обед отменяется, театр сегодня вечером тоже. Узнай, может, Анна Джордан пойдет вместо меня. У меня много работы. Извинись за меня перед девчонками. Завтра позвоню.

Джоан купила подругам билеты на новую постановку Мамета, премьера которой состоялась две недели назад, но я на нее пойти не смогу.

Роуз Мэлоун, помощница Баттальи, была уже на месте, когда я позвонила ей и попросила соединить с шефом, как только он появится.

— Сегодня в девять он выступает перед Городским советом, но до обеда должен появиться в офисе. Записать тебя на прием?

— Да, пожалуйста, Роуз. Сегодня утром ко мне попало дело об убийстве, и я непременно должна перед ним отчитаться.

— Он уже знает, Александра. Он звонил мне из машины и упомянул, что ему сообщили об этом из конторы шефа полиции. Я не знаю, известно ли тебе, но мистер Батталья входит в Попечительский совет этой больницы.

Лишь однажды мне хотелось сказать Полу Батталье то, что он сам о себе не знает. У него стукачей больше, чем гамбургеров в «Макдоналдсе».

— Я буду у себя в кабинете, Роуз. Позвони, когда он вызовет меня.

Пролистав список запланированных встреч и допросов свидетелей, я выписала те из них, с которыми Сара справится без меня, а те немногие, что должна была провести лично, обвела красным цветом. Монитор замерцал, как только я вошла в систему, и я быстро напечатала ответ на стереотипное ходатайство, которое, в равнодушной попытке заставить меня забыть, что его клиент во всем сознался полиции, прислал мой оппонент по делу о насилии в семье. Позже Лора придаст письму товарный вид и распечатает его, а я перечитаю и подпишу, и оно окажется на столе у судьи задолго до назначенных трех часов.

Когда я закончила писать, в кабинет вошла Сара Бреннер с кипой блокнотов и папок.

— Я еще не на работе, — объявила она, покачав головой. — Сейчас хлебну кофе, тогда и приступлю — моя мучительница не давала мне спать всю ночь. У нее режутся зубки.

Эта педантичная молодая женщина с юридическим образованием, очаровательная и покладистая, ухитрялась работать над любым заданием так же усердно, как я, и при этом еще справляться с требовательной годовалой дочерью, у которой была кошмарная привычка вцепляться в мать и вопить именно тогда, когда Сара собиралась заснуть. Теперь она ждала второго ребенка, но все равно у нее было больше сил и энтузиазма, чем у половины адвокатов, с которыми мне приходилось тесно сотрудничать в расследованиях.

Сара вернулась от кофейного автомата и села за стол напротив меня.

— Не хочешь забрать ее ночи на две? Пробудить материнский инстинкт и все такое?

— У меня есть свой мучитель. Чэпмен. Разбудил ни свет ни заря и повесил на меня это дело. Конечно, мне хотелось бы над ним работать, если шеф позволит, но я откажусь, если тебе придется тяжело.

— Не говори глупости. Мне рожать только через пять месяцев. У меня отличное здоровье, и лучше уж я буду здесь, чем дома. — Помолчав, Сара добавила: — Я все ждала, когда тебе дадут дело, которое тебя заинтересует. Тебе нужно что-то сложное, чтобы ты пришла в себя. А я разберусь со всем остальным. Обещаю. А что за дело?

Я рассказала ей все, что узнала и увидела в больнице, а также какие задания раздал подчиненным лейтенант Петерсон.

— У меня только одна просьба: разберись с этим делом до того, как мне пора будет рожать. Я не хочу рожать дома, как в каком-нибудь «Ребенке Розмари», но страшно даже подумать, что в больнице может шастать псих. Ты еще не смотрела прошлые дела. Я хочу сказать, это были случаи в разных заведениях и в разное время, но все равно очень познавательно.

За то время, что я проработала в отделе по расследованию сексуальных преступлений, мне довелось расследовать и представлять в суде многие из этих дел, но мы никогда не рассматривали их как единую картину. Мы с Сарой стали навскидку называть дела, которые первыми приходили на ум, в основном те, что недавно упоминались на допросах или в полицейских сводках. Когда в десять часов пришли мои стажеры, Максин и Элизабет, мы поручили им проверить архивные данные за десять лет по каждой жертве или подозреваемому, которые имели отношение к делам о сексуальном насилии в больницах Манхэттена.

— Обращайте внимание на каждое дело, где больница упоминается не в связи с осмотром жертвы, а также на те, где есть слова «доктор», «медсестра», «лаборант», «пациент психиатрической клиники» или еще что-нибудь, так или иначе связанное с медицинским учреждением. Снимите с этих дел копии для меня и Сары. Мне нужны результаты сегодня к вечеру.

Вскоре пришла Лора и получила такое же задание, только просматривать она должна была компьютерные файлы. Бумажные архивы у нас древнее того, что хранится в компьютере, но поиск пойдет быстрее утомительного просмотра подшивок, накопившихся у нас с Сарой за годы работы в отделе, — это самая большая в мире подборка материалов по сексуальным отклонениям.

— У тебя есть еще поручения для меня на утро? — поинтересовалась Сара.

— Нет. Ко мне с минуты на минуту должна прийти Марджи Барроуз. Я собираюсь передопросить одну из ее свидетельниц. Она не задала ей несколько важных вопросов.

И в этом нет ничего удивительного. Барроуз сама напросилась к нам в отдел, и мы дали ей в разработку , два дела, но под нашим наблюдением, чтобы проверить ее профессиональные навыки. У нее было необходимое при работе с жертвами насилия сострадание — черта, которая напрочь отсутствует у некоторых прокуроров, — но еще не выработалась хватка на несоответствия в показаниях. Это важное качество, которым прокуроры вроде Сары Бреннер, похоже, обладают с рождения, тогда как некоторым не удается приобрести его вообще.

Сара ушла как раз в тот момент, когда Марджи подошла к моей секретарше. Я пригласила ее в кабинет и поставила третий стул для свидетельницы, подавшей жалобу, Клариты Салериос.

Я пересмотрела записи Марджи. Салериос было сорок семь, она работала клерком в транспортном отделе большой компании. Разведена, взрослые дети проживают в Доминиканской Республике. Недавно она впала в сильную депрессию из-за смерти бывшего мужа, с которым пыталась наладить отношения. По совету приятельницы обратилась к santero[6] — Анхелю Кассано, шестидесяти шести лет, которого недели две назад арестовали за попытку ее изнасиловать.

Я представилась Кларите и объяснила, что, хотя Марджи уже допрашивала ее, некоторые моменты остались для меня неясными. Например, почему santero?

— Да-да, мисс Алекс. Я отвечу на все ваши вопросы. Думаю, по-английски вы называете его «знахарь».

Мне, конечно, следовало сосредоточиться на показаниях свидетельницы и не вспоминать о Джемме До-ген. Но ни в одном из сотен дел, попадавших ко мне за десять лет, ни разу не упоминалось о «знахаре».

Кларита рассказала, что несколько месяцев назад пришла к обвиняемому, чтобы он помог ей пережить смерть мужа. Для начала Анхель — очень подходящее имя для его занятия — отвел ее на кладбище в Квинсе, где покоился сеньор Салериос, и провел там несколько ритуалов. Так как он был почти слеп, то попросил проводить его домой, и Кларита согласилась. После четвертого или пятого такого путешествия он пригласил ее зайти к нему для проведения дополнительного ритуала.

К середине февраля Кларита и Анхель перестали ездить на кладбище и сразу направлялись в его квартиру. Ритуал тоже изменился. Анхель предложил, чтобы доверяющая ему женщина разделась и легла на расстеленное на полу одеяло.

— Кларита, вам это предложение не показалось странным?

— Да-да, мисс Алекс. Он же почти слеп, этот старик.

Я понимающе покивала, напоминая себе, сколько раз советовала полицейским и коллегам не судить строго жертв насилия.

Знахарь ввел Клариту в некое подобие транса, пока она медитировала, наклонился над ней и стал ее трогать.

— Где именно, Кларита?

— Мое влагалище.

— Понятно. Продолжайте.

Некоторое время спустя она попросила его остановиться, Анхель послушался.

— Вам не показалось, что это странное поведение для santero?

— Я спросила, зачем он так делает. А он ответил, что ему так велели духи.

— Вы поверили ему, Кларита?

Она рассмеялась:

— Только не дух Нестора Салериоса, уж поверьте. В этом я уверена. Он бил меня, если другой мужчина просто смотрел на меня, мисс Алекс. Он очень ревнивый, даже если сейчас мертвый.

Я заглянула в полицейский отчет об аресте Кассано. Там было сказано, что от него сильно пахло алкоголем.

— Скажите мне, Кларита, Анхель пил в тот день? — Марджи не задала этот вопрос, но, возможно, потому, что сама Кларита об этом ни словом не обмолвилась.

— Дайте-ка сообразить. — Она подняла взгляд к потолку, будто решая, сказать или нет. — Ром. Я уверена, что он пил ром.

— И вас он тоже заставил выпить?

— Да, верно. Он сказал, духи это любят. Но я только пригубила. Не напивалась.

Любовный Напиток номер девять. Не хватает лишь цыганки с золотым зубом, но, думаю, она появится уже на следующем сеансе у психоаналитика Клариты.

Кларита заплатила знахарю за визит — я прикусила язык, чтобы не спросить, не были ли эти деньги предоплатой за повторение нововведенного ритуала, — и ушла.

Самое удивительное, она снова пришла к нему через два дня. Да, призналась она, ей приходило в голову, что он, возможно, хотел добиться от нее секса и, вероятно, совсем не был святым человеком, как она думала вначале. Это основная особенность подобных историй, и она напоминает мне детскую картинку-загадку, где нарисована чисто прибранная комната, в которой всего один предмет не на месте, и надпись под картинкой гласит: «Что не так в комнате?» На тот момент Кларита уже подверглась сексуальным домогательствам со стороны Кассано и понимала, что его действия были развратными и неподобающими, ей просто повезло, что дело не зашло далеко и она сумела отделаться только деньгами. Зачем же она вернулась? Вся ее история — это крик одинокой, сомневающейся, ранимой женщины; очевидно, именно такой видел ее и слепой santero.

Во время следующего визита, после нескольких порций рома и очередного вызывания духов, Кларита, опять раздетая и лежащая на полу, снова впала в транс. На этот раз таинство оборвалось, когда Анхель лег на нее сверху и попытался проникнуть пенисом в ее влагалище.

— Извините, но я вынуждена прервать вас и задать несколько вопросов. — Вопросов, которые не задала Марджи. — Вы говорите «транс», но что это означает? Вы были в сознании? Вы бодрствовали и понимали, что происходит? — Нужно было убедиться, что она не потеряла сознание под воздействием наркотиков или алкоголя.

— О да, мисс Алекс. В этот раз я специально не стала закрывать глаза.

— А в этот раз, Кларита, Анхель снова начал ритуал с ощупывания ваших интимных мест?

— Нет, мэм. Я не такая дура. Я бы поднялась и надавала ему по роже за такие дела.

— Значит, на этот раз он просто лег на вас и попытался совершить половой акт?

И снова Кларита попыталась найти ответ на потолке. А потом посмотрела на меня и ответила:

— Да, точно так.

Анхелю нужно было снять штаны или хотя бы спустить их, либо расстегнуть ширинку и достать пенис перед тем, как лечь на нее. Но любое из этих действий должно было дать жертве время избежать его притязаний.

— Вы можете точно сказать, когда он снял штаны, чтобы заняться с вами сексом?

— Вы правы, мисс Алекс, — кивнула Кларита, подняв палец и с ужасом глядя на меня. — Это очень, очень важный вопрос. Когда же он снял штаны? Мне надо хорошенько подумать, прежде чем я смогу вам ответить.

— Хорошо. Мы вернемся к этому позже. Я знаю, мы подошли к самой тяжелой для вас части истории. — Я помогла ей продраться до конца рассказа. Оказалось, что действия обвиняемого из простых домогательств перешли в разряд преступления. Как только Кларита поняла, что не готова вступить в контакт с духами, она оттолкнула Кассано и поднялась. Но когда она, все еще голая, побежала к двери, слепой знахарь погнался за ней с мачете, которое схватил на кухне. Угрожая ей этим оружием, он заставил ее вернуться в комнату и потребовал от нее орального секса. Она сумела сбежать, только когда вызвалась сходить в магазин и купить еще рома. Вместо этого она позвонила в службу спасения и заявила на Кассано в полицию.

Я поблагодарила ее за сотрудничество и терпение, сказала, где у нас можно попить воды, и в перерыве обсудила дело с Марджи Барроуз, подсказав ей, в каких моментах рассказа Клариты можно усмотреть состав преступления, а в каких — нет.

Заглянула Лора и сообщила, что звонила Роуз Мэлоун. Окружной прокурор на месте и хочет видеть меня как можно скорее, потому что в обед он встречается с главным редактором «Нью-Йорк Таймс». Я отпустила Марджи, снабдив ее инструкциями для представления дела перед присяжными на вечернем заседании, взяла блокнот с пометками по делу Джеммы Доген и поспешила к Батталье.

Роуз стояла у картотечного шкафа в кабинете, перебирая папки, теснящиеся в ящике, как сельди в бочке.

— Пытаюсь найти последние обзорные статьи из «Таймс» о самых распространенных преступлениях в городе. Пол хочет убедить их опубликовать цикл статей о нашей успешной борьбе за очистку городских улиц от торговцев марихуаной и проституток.

Она улыбнулась мне поверх горы пожелтевших папок, которые просматривала, а это было первым признаком того, что окружной прокурор в хорошем расположении духа. Роуз была моей личной системой заблаговременного предупреждения.

— Сейчас он примет тебя, Алекс. Он разговаривает по телефону с женой.

Я пока просмотрела те немногие факты, что мне удалось собрать во время визита в больницу. Я знала, что Батталья помешан на деталях и что он потребует от меня гораздо больше информации, чем я могу ему предоставить.

— Купер уже пришла? — прогремел из кабинета Батталья.

Я ответила на его вопрос тем, что шагнула вперед и показалась ему, а он махнул мне двумя пальцами левой руки, в которых была зажата неизменная сигара.

— Если ты не желаешь мне проблем в семейной жизни, то должна помочь убойному раскрыть это дело как можно скорее. Скоро весенний благотворительный бал, и моя жена занимается сбором средств для этой больницы. Билеты должны поступить в продажу через две недели. Поставщик из этой чертовой «Плазы» позвонил ей сегодня в половине девятого утра, как только услышал новости, и попросил, чтобы она гарантировала оплату пятисот блюд saumon en croute[7] в том случае, если комитету не удастся собрать достаточно гостей на мероприятие. Вот какие последствия повлекла за собой смерть несчастной докторши. Ты ведешь это дело?

— Я бы очень хотела, Пол. Тут убийство и изнасилование, и я...

Он прервал меня, не собираясь выслушивать то, что ему уже было известно:

— Как я понимаю, ты уже была на месте преступления?

— Лейтенант Петерсон разрешил Чэпмену вызвать меня. Я побывала на месте преступления, а затем приехала сюда, чтобы проверить в архивах, не случалось ли чего похожего. Думаю, на Манхэттене не найдется ни одной больницы, где в прошлом не было бы совершено преступления, так что придется перелопатить горы материала.

Батталья пыхнул сигарой, уперся ногой в край стола и покачался на задних ножках стула, глядя мне прямо в лицо, чтобы я не посмела уклониться от ответов на его вопросы.

— Это задание как раз для тебя, Александра, если, конечно, ты потянешь. Хоть ты и отхватила это дело украдкой. Никто не знает о преступлениях на сексуальной почве больше тебя, и сомневаюсь, что газетная шумиха, которая, несомненно, скоро поднимется, сможет тебе помешать.

Он не произнес «после того случая», но я поняла намек и твердо посмотрела ему в глаза, вслух сказав, что буду рада вновь работать с детективами из убойного отдела.

— Докладывать будешь лично мне. И если у Чэпмена появится одна из его замечательных идей, например, обрядить тебя монашкой и отправить ночью на сбор информации, ты сделаешь мне большое одолжение, если наступишь на горло своей песне и откажешь ему.

Я рассмеялась и заверила Батталью, что мне и в голову не приходило заняться чем-либо подобным. Но для себя решила, что непременно подумаю, не направить ли Морин Форестер, лучшую из детективов, работающих под прикрытием, в неврологическое отделение больницы под видом пациентки — для сбора информации.

5

За обычной рабочей рутиной и консультациями, которые я щедро раздавала молодым адвокатам, работающим со мной, день пролетел незаметно. Мы с Сарой наскоро перекусили салатом, запив его диетической колой, и составили список подсудимых и свидетелей, к которым стоит присмотреться получше в связи с делом Доген. Важных телефонных звонков не поступало, так что остаток дня я разбирала сообщения и отвечала на те из них, которые не могли ждать до завтра.

В половине седьмого я выключила свет, заглянула в кабинет начальника судебного отдела, Рода Сквай-ерса, сказала, что отправляюсь на совещание оперативной группы, и, прихватив папку с записями по делу, отправилась к машине. В этот час пробок уже почти не было, поэтому я быстро выехала на Первую авеню, позвонила в Лос-Анджелес своей лучшей подруге Нине Баум и оставила ей сообщение на автоответчике в юридической конторе. Я так делала почти каждый день.

Я припарковалась рядом с полицейским участком на Западной 51-й улице и вошла в здание, объяснив дежурному полицейскому цель визита и предъявив удостоверение. Полицейский кивнул и махнул рукой в сторону лестницы. Я поднялась на один пролет и нажала ручку тяжелой металлической двери, за которой находился коридор, выложенный зеленой плиткой. Справа были шкафчики для полицейских, прямо — отдел по предотвращению преступлений, но большая часть этажа (дверь налево) была отведена под кабинеты детективов.

Если вы зайдете в оперативный штаб полиции, где обсуждают расследование какого-нибудь громкого дела, то сможете увидеть сливки полиции Нью-Йорка в действии. Энергия в комнате била ключом: здесь собрались тщательно отобранные члены оперативной группы Петерсона, которые готовились к совещанию, которое должно было начаться примерно через час, как только прибудет начальство. Я осмотрелась, чтобы понять, кто будет работать над этим делом вместе со мной. Подсознательно я уже оценивала их не только как детективов, но и как свидетелей, дающих показания под присягой. Ведь важны не только их навыки ведения расследования, но и умение работать с бумагами и обращать внимание на детали, такие, как, например, основания для ареста. Они должны тщательно собирать доказательства, а не беспечно проходить мимо вопиющих улик.

Помещение убойного отдела походило на муравейник. За двенадцатью столами, сдвинутыми к стене, теснились больше двадцати человек. На каждом столе стояла печатная машинка, два телефона и проволочная корзина для бумаг — пока пустая, но вскоре там окажутся тонны розовых листочков с полицейскими отчетами, известными как бланки 5С для детективов. Наш компьютерный век мало отразился на каждодневной работе полицейских. За двумя ближайшими к двери столами сидели двое мрачных полицейских в штатском. Судя по всему, это были аборигены из 17-го участка, чье рабочее место отдали под оперативный штаб и кого не допустили работать над делом Доген — хотя оно подпадало под их юрисдикцию. Вместо этого их отрядили заниматься рутиной и связями с общественностью. Они смотрели на ворвавшихся к ним детективов так, как Золушка, наверное, смотрела на сестер, пока те наряжались на бал.

Справа от меня был большой «обезьянник» — зарешеченное пространство, где стояла одна деревянная скамья. Туда помещали задержанных, пока им не предъявят обвинение. Когда я приходила в участок на опознание или допрос свидетеля, в «обезьяннике» обычно находились два-три человека, лежащие на скамье или кафельном полу. Сейчас двери клетки были распахнуты, и я увидела там восьмерых: кто-то сидел, другие полулежали, один стоял снаружи, привалившись к решетке, еще один то заходил внутрь, то выходил. По их грязной, разномастной одежде и помятой внешности можно было подумать, что их выгнали из дома призрения. За ними никто не следил, и вид у них был вполне довольный.

За столом в дальнем углу комнаты сидела единственная женщина в комнате, не считая меня. Это была Анна Бартольди, оплот убойного отдела, которой Петерсон, вероятно, велел проследить за детальным ведением протокола этого сложного дела. Фотографическая память Анны вкупе с ее скоростью письма всегда помогали лейтенанту отслеживать сотни отчетов о свидетельских показаниях и телефонных звонках от бдительных горожан, которые вскоре начнут поступать от офицеров, как работающих над этим делом, так и нет. Одной рукой Анна держала трубку, а другой что-то писала в огромном журнале, лежащем на столе. Похоже, она уже отвечала по горячей линии, о которой местные радиостанции объявили час назад.

За спиной Анны была дверь в кабинет начальника отдела. Я не знаю, кто был здешним начальником, но его место на ближайшее будущее оккупировал Петер-сон, на которого будут давить со всех сторон, чтобы он как можно скорее раскрыл это громкое дело.

Мерсер Уоллес, самый большой и черный парень в комнате, заметил меня первым, как только за мной захлопнулась дверь и я сняла пальто и шарф.

— Не тушуйся, Купер, — крикнул он, помахав мне рукой, и кивнул на разношерстную компанию. — Добро пожаловать в нашу Армию Спасения. Располагайся.

С большинством детективов я была знакома. Перекинувшись парой слов с теми, кого не видела утром в больнице, я добралась до стола, где сидел Мерсер.

— Петерсон в кабинете, — сообщил он. — Ждет Макгро. Шеф полиции и Макгро выступали сегодня в вечерних новостях. Обычный треп — просили сохранять спокойствие и оказать содействие. Мэр обещал вознаграждение в десять тысяч тому, чья информация поможет поймать преступника. Тут же начались звонки по горячей линии, люди страстно желают заложить ближнего своего за пару монет.

Я заглянула Анне через плечо и увидела, что она записывает в журнал уже сорок седьмой звонок. Когда-то она сказала мне, что лишь один звонок из шестидесяти имеет хоть какое-то отношение к преступлению, поэтому я не удивилась, когда она откинулась на спинку стула, посмотрела на меня, закатив глаза, и снова стала записывать сообщение, которое скорее всего было абсолютно бесполезно. Видимо, кому-то поручат проверить каждый звонок, независимо от того, насколько притянутой за уши выглядит информация, поскольку среди всей этой белиберды может оказаться то, что мы ищем, — звонок от человека, который знает убийцу и горит желанием продать его с потрохами за вознаграждение.

— Эй, блондиночка, готовь наличные. Передача продолжится сразу после рекламы, — крикнул Чэпмен, выходя из коридора по соседству с офисом лейтенанта. В руке он держал большой кусок пиццы, часть которой уже успел отправить в рот. — Телик стоит здесь, в раздевалке. Так что пошевеливайся!

Мерсер встал и подтолкнул меня в спину:

— Пошли, Алекс. Я сделаю ставку за тебя. К тому же там вся еда. Так что, пожалуй, стоит пойти с ним.

Мы с Мерсером свернули за угол и прошли в конец коридора. Вдоль стен комнаты размером двадцать на пятнадцать футов выстроились ряды темно-зеленых шкафчиков. Еще здесь был кофейный автомат «Мистер Кофе», холодильник «Амана» — наследие сороковых, телевизор и большой прямоугольный стол. На столе красовалась куча банок с содовой, три коробки пиццы, пакет с двумя десятками пончиков «Данкин» с разными вкусами и полупустые упаковки из-под орешков, крекеров и разных сигарет. Единственным украшением комнаты был висящий на свободной от шкафов стене постер из «Пентхауса», где на роскошное тело девятнадцатилетней маникюрши, позировавшей для разворота, наложили снимок лица Джанет Рено[8]. Я припомнила, что Рено посещала этот полицейский участок в 1996 году, когда передавала шефу полиции какие-то собранные штрафы. Тогда же была сделана коллективная фотография на память. Я усмехнулась, подумав, какой отклик нашел ее визит в душах полицейских.

— Сегодняшняя категория — «Известные лидеры», Куп. Я ставлю пятьдесят. Хочется начать расследование в хорошем настроении.

Чэпмен вынул банкноту из бумажника и положил ее на стол, не забыв прихватить еще кусок пиццы. Он подтолкнул мне коробку, и я открыла крышку для Мерсера. Пицца уже остыла, на ней был виден застывший жир.

— Черт! Эта пицца валяется тут с четырех дня. Я такое есть не буду. Ставлю пятьдесят, Чэпмен.

— Погоди, Мерсер. Это же его тема, — предостерегла я, пока он доставал деньги. Чэпмен изучал историю в Фордхэме, и это была одна из тем, где он мог легко взять надо мной верх.

— Раньше ты не трусила, Купер. Что случилось? Ты же каждый день читаешь газеты. Может, речь идет о ком-то из современных, а не забытых историей. Если это какой-нибудь родственник Мерсера, вождь племени тутси на Черном континенте или балтийский президент какого-нибудь Киндерстана, о котором никто слыхом не слыхивал три недели назад, то ты разобьешь меня в пух и прах. Готовься, Требек снова в студии.

— Я-то не переживаю. Я оставила деньги в соседней комнате.

Алекс Требек только что открыл последний ответ в игре трем ее участникам. Я увидела на экране название «Медина Сидония», и мне это ни о чем не говорило.

Лицо Чэпмена было непроницаемым, он ждал, пока я дам ответ. Стараясь говорить спокойно, я произнесла:

— Кто в семье Гамбино был главой Бруклинского отделения до Джона Готти?

— Неверно, — отозвался он, заедая пиццу жирным пончиком. — Сеньор Сидония — испанский дворянин, кстати, а не какой-то там гангстер, мисс Купер, — был главнокомандующим Испанской армады, который повел обреченных моряков на ту битву при поддержке Алессандро Фарнезе, герцога Пармского...

— Похоже, мне платить за обед, — бросила я через плечо Майку с Мерсером, выходя из комнаты. Чуть ли не энциклопедические познания Чэпмена в истории в который раз поразили меня. — Прости, что подвела тебя, Уоллес. Буду тебе должна. Пойду поговорю с Анной.

Я вышла из раздевалки и в дверях кабинета Петерсона увидела Макгро. Рядом со столом лейтенанта стоял допотопный деревянный стенд, где был закреплен листок с планом, на котором кто-то аккуратно подписал «Медицинский центр Среднего Манхэттена». Макгро предлагал пройти в раздевалку для короткого брифинга, чтобы еще раз посмотреть свое выступление по местному телеканалу «Нью-Йорк-1», который передавал новости каждый час.

Мерсер остановился позади меня и прошептал мне на ухо:

— Макгро видел себя по ящику не больше шести-семи раз после пресс-конференции, данной час назад, но ему, кажется, все мало.

Вышел Петерсон, жестом велел нам идти в раздевалку и передал стенд Мерсеру. Проходя по комнате, он позвал еще троих детективов, которых хотел видеть на совещании. Макгро делал вид, будто меня здесь нет, поэтому я поспешила вперед, желая убедиться, что Майк не стоит перед телевизором, передразнивая шефа. Он как раз смотрел новости, по экрану бежала строка, перечислявшая заголовки завтрашней желтой прессы: «Кровавая драма в Медицинском центре». Репортеры облепили мэра, который осуждал преступления, подобные убийствам Джеммы Доген, и выражал уверенность, что в больницах города все спокойно.

— Сейчас окажется, что нашему яйцеголовому не дали эфирного времени, — усмехнулся Чэпмен. — Он ненавидит, когда мэр его оттесняет.

— Может, скажешь это ему лично? Он отстает от меня шагов на пять, — предостерегла я.

Следом за мной вошел Мерсер и установил стенд. Он перевернул первую страницу, и нашим взорам предстал первый из нескольких чертежей, которые подготовил полицейский художник. Там, помимо прочего, были планы зданий больницы, чтобы начальство могло наглядно представить себе место происшествия. И хотя из приблизительной диаграммы этого не следовало, мы все знали, что в Медицинском центре было больше народу, чем во многих городках и деревнях страны. Там были десятки входов и выходов на разные улицы, гаражи и прочие постройки; коридоры с кабинетами, лабораториями, подсобками и операционными тянулись на многие мили; здесь работали тысячи людей, и еще тысячи круглый год ежедневно посещали эти здания.

Лейтенант Петерсон провел Макгро в забитую людьми раздевалку, с ними пришли три офицера из опергруппы. Сегодня эти трое начали основную работу в больнице, терпеливо разговаривая со свидетелями, чтобы выяснить, вдруг кто-то видел или слышал что-нибудь подозрительное за предыдущие сутки. Петерсон сдвинул очки на макушку, велел нам занять места за столом и попросил Мерсера начать с доклада о том, что удалось выяснить о жертве. Макгро встал в стороне, сложив руки на груди, в уголке его рта торчала сигарета, губы были плотно сжаты. Он встал так, чтобы видеть всех нас и одновременно телевизор, где передавали об ужасной трагедии в Медицинском центре, пусть и с выключенным звуком.

Когда я уходила с работы, Лора снабдила меня обычной во владениях окружного прокурора папкой-гармошкой ржавого цвета, которая вскоре раздуется, а в ходе расследования к ней прибавится еще много таких же. Я вынула несколько блокнотов, которые Лора положила внутрь, — несколько чистых и два с записями, которые мы с Сарой набросали утром. Тем временем полицейские открыли карманные блокноты, с которыми не расстанутся до конца расследования. Мы все собирались записывать то, что скажет Мерсер.

— Джемма Доген. Как все вы знаете, эта белая женщина пятидесяти восьми лет работала врачом, увлекалась спортом и была одинока. Она англичанка, родилась и выросла в маленьком городке Бродстерс на побережье графства Кент. Все дипломы она получила в Англии и переехала сюда примерно десять лет назад, ее пригласили в отделение нейрохирургии. Позже она возглавила это отделение. Это было лакомое местечко для женщины-врача. Плюс ей дали кафедру в Медицинском учебном центре. То есть ее уважали еще и как ученого, а не только как врача-практика. Перед переездом сюда она развелась. Детей нет. Бывший муж, Джеффри Доген, вне подозрений. Он тоже врач, они познакомились в медицинском колледже. Он снова женился в девяносто первом, и молодая жена утащила его на прогулку в Гималаи как раз на этой неделе. Они живут в Лондоне, и, судя по письмам, что я обнаружил в квартире Доген, у них до сих пор очень хорошие отношения. Он должен вернуться на следующей неделе, и нам придется поговорить с ним, чтобы выяснить, что ему известно о личной жизни бывшей жены, но его мы точно не подозреваем.

Макгро пропустил все это мимо ушей. Он, не отрываясь, смотрел в телевизор и, как обычно, не замечал, что сигарета догорела и погасла от его слюны. Когда он все-таки это обнаруживал, то лез за пачкой, доставал новую и закуривал ее вместо старой — все мы прекрасно изучили эту его привычку.

— Доген жила в Бикмен-Плейс, оттуда можно пешком дойти до больницы, — продолжил Мерсер. — В здании есть швейцар, арендная плата высока. У доктора Доген была квартира с большой спальней и террасой с видом на реку. Джордж Зотос еще там. Осталось просмотреть кучу документов. Леди, похоже, не выбрасывала старые бумаги, поэтому сейчас трудно сказать, есть ли там что-то важное для нас. Но квартира очень похожа на ее офис, там мало что говорит о личной жизни. Большинство фотографий — старые семейные снимки или кадры того, как она получает очередную степень или награду.

Макгро открыл рот, чтобы поменять сигарету:

— Неужели не нашли ни одного болтливого соседа или швейцара?

— Швейцар подтвердил, что у нее был сумасшедший график. Постоянно бегала в больницу, часто путешествовала самолетами, по утрам, а нередко и перед закатом, бегала по берегу реки. К ней почти никто не приходил. Иногда кто-нибудь оставался у нее ночевать, какой-нибудь парень — разные парни, на самом деле, — но швейцар не смог вспомнить ни одного имени. А соседи пока ничем не помогли. Одна пара переехала туда всего два месяца назад, а других жильцов весь день не было дома, но мы продолжаем опрос соседей.

Мерсер перевернул страницу блокнота:

— Мы начали проверку Медицинского центра — не было ли других преступлений, но компьютерные данные будут у меня не раньше завтрашнего дня. Возможно, Алекс скажет по этому вопросу гораздо больше меня. Что касается профессиональной деятельности доктора Доген. До конца этой недели мы собираемся допросить всех ее коллег. Отделение нейрохирургии не слишком большое, и мы успеем поговорить со всеми уже к выходным. Если кратко суммировать то, что мы уже услышали от ее коллег, получается, что она не была матерью Терезой, но и явных врагов у нее не было. Она была жестким начальником, но ей приходилось быть таковой — это такая профессия, где ошибка на сотые доли миллиметра может привести к смерти пациента. Также я проверил, не было ли похожих случаев в больших городах на Восточном побережье. В Вашингтоне с интервалом примерно в месяц двух врачей застрелили насмерть на подземной парковке, когда они уходили с работы. Оба врача — мужчины, кажется, в обоих случаях это было ограбление, у них искали лекарства и бланки рецептов. В обоих случаях — одно и то же оружие. Подозреваемых нет. В одной из частных клиник Филадельфии пациентка — обратите внимание, парализованная — была изнасилована наркоманом, который проник в здание ночью, чтобы украсть иглы для внутривенных инъекций. Медсестра поймала его прямо на пациентке. Полицейские из Бостона сказали, что у них вроде ничего нет, но обещали позвонить через несколько дней. У меня все, шеф.

Макгро что-то пробурчал, и Петерсон кивнул Чэпмену, чтобы тот вышел к стенду. Мерсер сел рядом со мной, а Майк пошел делать доклад.

Он взял со стенда черный маркер, пропел мелодию из сериала «Сумеречная Зона» и начал свою речь, искусно подражая Роду Серлингу.

— Добрый вечер. Сейчас вам предстоит попасть в новое измерение, шеф Макгро, — измерение, где больным и страждущим облегчают страдания, где у раненых затягиваются дыры от пуль, а хромые вновь начинают ходить. Но что такое? Где же мы на самом деле? Эта Сумеречная Зона называется Медицинский центр Среднего Манхэттена. — Дальше Майк заговорил обычным голосом: — Тут полно психов, которых выкинули из Беллвью, Гридмора, муниципальной больницы Манхэттена и прочих психушек, которые приходят вам на ум, и все эти шизики ходят там по коридорам, туалетам и подвалам так свободно, как будто они постояльцы в «Пьере».

— Уж его-то Макгро послушает, Купер. Теперь держись, — прошептал мне на ухо Мерсер.

Макгро перевел взгляд на Майка и закурил еще один «Кэмел».

— Извините, шеф, но это просто позор. Когда мы покончим с этим делом, ни один из нас не сможет больше спокойно спать в больнице. Это заведение размером с небольшой город, но там нет ни одного полицейского, а такой хреновой охраны я нигде не видел.

— Хорошо, Майк, — прервал его Петерсон. — Только попрошу не выражаться.

Я знала, что Петерсон терпеть не может, когда его подчиненные ругаются при женщинах.

— Не волнуйтесь за Купер, шеф. Ее знакомые из Уэллесли говорили мне, что она провела юные годы за границей, в тренировочном лагере морской пехоты на острове Пэррис. Так что не старайся ради нас, блондиночка, и не красней, мы знаем, что ты и сама не прочь ругнуться как следует.

Возражать было бесполезно. Как нас учили в юридическом колледже, лучшая защита — это истина. Чэпмен изображал из себя клоуна а-ля Чарли Браун, и его критики были правы: когда-нибудь ему набьют морду.

— Ладно, а теперь вернемся на место преступления. Я послушался совета лейтенанта и провел несколько часов, осматривая больницу в компании заведующего, Уильяма Дитриха. Все присутствующие здесь были в этой больнице, все мы хоть раз, да навещали пациента, назначали встречу или допрашивали свидетеля в одном из ее зданий. Но говорю вам, сегодня я увидел такие вещи, которыми собираюсь напугать вас до нервной дрожи, и вы еще будете жалеть о тех славных днях, когда врачи ходили к пациентам на дом. Начнем, пожалуй, с плана. Вы и без рисунка знаете, что в общих чертах представляет собой больница. Легче всего в Медицинский центр Среднего Манхэттена попасть через главный вход на 48-й улице. Там восемь двойных дверей, выходящих прямо на улицу, и через них вы попадаете на территорию больницы. Это современное учреждение на тысяча пятьсот сорок четыре койкоместа, которые занимают двадцать шесть этажей. Я могу представить вам планы всех этажей в стационарном и хирургическом отделениях, когда вы созреете для таких подробностей. Главный холл немногим меньше Пенсильванского вокзала, но народу там также много.

— А как там с охраной, Майк? — перебил его лейтенант.

— С охраной? Этот термин здесь вряд ли подходит, шеф. Там просто безоружные охранники. Представьте, что за стойкой информации у них сидит моя мать, смотрит мыльные оперы и одновременно выдает пропуска. Здесь мы имеем дело с нелицензированными, нетренированными и некомпетентными в вопросах охраны дилетантами. Кроме того, охранников очень мало, особенно по сравнению с тем количеством народу, что приходит в больницу каждые сутки. И, по моим сегодняшним наблюдениям, большинство из охранников останавливают только старушек и интеллигентов, которых могут безопасно для себя запугивать, а тех, что могут доставить им неприятности, пропускают без вопросов. И это только главный вход. Но есть двери на улицу с каждой стороны главного здания. Считается, что их надо использовать только для выхода, поэтому они запираются изнутри. Но если вы стоите рядом, когда кто-то выходит, то можете спокойно проникнуть внутрь, и некому будет вас остановить. А еще есть ряд дверей с обратной стороны больницы, которые выходят на парковку. Ими должны пользоваться только сотрудники, но ничто не помешает случайному прохожему попасть внутрь, если он увидит открытую дверь.

Макгро решил подстегнуть Чэпмена:

— А как насчет медицинского колледжа, ведь она была убита именно там?

— Медицинский колледж «Минуит», построен в 1956 году и подарен центру наследниками Петера Минуита, основателя Нового Амстердама, человека, который за двадцать четыре бакса купил у индейцев Манхэттен. — Чэпмен стал рисовать стрелочки, которые вели из главного здания в современную башню медицинского колледжа. — Это шедевр современной архитектуры, шеф, и он не только соединен с центром несметным количеством коридоров и лифтов на каждом этаже. К тому же — чего я не знал до сего дня — их соединяет еще и сеть подземных туннелей, построенных в те дни, когда ваши приятели из министерства полагали, что бомбоубежища спасут нас в случае ядерной войны. Медицинская школа возникла в пятидесятых — считалось, что именно там разместится главный штаб в случае ядерного удара, — и там столько проходов и ходов, что если их соединить в одну линию, то можно будет добраться до Китая.

— И что там? — спросил Петерсон.

— Вопрос неправильный, шеф. Не что там, а кто там? Видели этих скелетов в «обезьяннике»? В этих туннелях живут сотни бездомных. Мы прогулялись там сегодня утром: жалкого вида старики спят вдоль стен, полно наркоманов, везде валяются упаковки от лекарств, а еще там есть спальня для девочек, где живут старухи-попрошайки, одетые так, будто танцевали в «Рокеттс»[9], которые сидят и бормочут что-то себе под нос. В одном из ответвлений я заметил трех типов, которых арестовывал в девяносто четвертом во время рейда на наркоманский притон, а толстый мужик в блестящем спортивном костюме, который мочился в углу, когда мы проходили мимо, возможно, был Элвисом, но тут я не уверен.

— Чэпмен, — прервал его шеф, — есть хоть малейшее доказательство того, что они ходят в помещения больницы?

— Да там полно доказательств. Половина из них носит докторскую униформу или лабораторные халаты — несомненно, украденные из больницы. У них там подносы с остатками еды, которую дают пациентам, и пустые пачки от лекарств. Они используют утки вместо подушек и надевают резиновые перчатки, чтобы не мерзли руки. Я не шучу, вы можете открыть ночью глаза в своей дорогой палате, за которую ваша страховая компания платит штуку баксов, и увидеть этих созданий, шныряющих по коридорам. Это вас либо сразу убьет, либо излечит — уж как повезет. — Майк перевернул еще один лист плана, снова взял маркер и указал на центр рисунка. — И не забывайте третью часть головоломки, друзья. Я еще не упомянул наших добрых соседей из «Психиатрического центра Стайвесант», расположенного с южной стороны больницы, и, как вы уже догадались, соединенного с обоими зданиями, как под землей, так и на земле.

— Сейчас он изобразит нам Николсона, как в «Полете над гнездом кукушки», — снова прошептал мне на ухо Мерсер, сдерживая улыбку. — Макгро на дерьмо изойдет.

Майка уже было не остановить, он в своем новом образе расписывал, как утром обошел все девятьсот сорок шесть палат в психушке. Он описывал пациентов и степень их умственной неполноценности, начиная с тех, которые были признаны невменяемыми и ожидали суда в запертых комнатах, и, заканчивая безобидными симулянтами и невротиками, которые в силу длительного проживания в клинике были знакомы с местностью и беспрепятственно расхаживали везде.

Петерсон попытался вернуть его в серьезное русло:

— Только не говори мне, что за этими пациентами не следят.

— За теми, кто болен серьезно, естественно, следят, но там есть постоянные клиенты, которые, кажется, уже стали своими.

— Хочешь сказать, они ходят туда-сюда, в больницу и обратно в психушку?

— Им никто не мешает. Надо просто надеть больничные шлепанцы — и шаркай себе на здоровье.

— Мимо охраны?

— Шеф, говорю же, по словам одного охранника, с которым я сегодня беседовал, если один из таких типов подойдет к нему и скажет: «Привет, меня зовут Джеффри Дамер, и я голоден», — этот придурок даст ему пропуск и направит в детское отделение.

Макгро не верил своим ушам.

— Господи боже, да больница сама напрашивалась на неприятности! Даже странно, что это у них первое убийство!

— Не спешите с выводами, шеф. У Купер есть для вас несколько сюрпризов, которых хватит, чтобы расширить круг нашего поиска. И если вы полагаете, что я назвал вам недостаточно подозреваемых, то сестра Гнусен[10] восполнит этот пробел. Думаю, надо искать убийцу среди тех зомби, что бродят по подземельям, но, возможно, Алекс расскажет нам то, что изменит мое мнение.

6

— Вы знаете, как мне нравится начинать речь, соглашаясь с Чэпменом, — произнесла я, открыв блокнот. — Но по его словам выходит, что психбольницей управляют сами больные, а персонал только подбрасывает им проблемы.

— Шеф, — обратился Петерсон к Макгро, который не привык, что прокуроры выступают на полицейских совещаниях, — я просил Алекс просмотреть дела по сексуальному насилию в больницах, которые она вела за последние два года. Мои парни не в курсе дел, где не было убийства, и я подумал, что эта информация будет полезна, потому что в случае с Доген тоже есть насилие.

— Мы с Сарой подняли все дела, о которых вспомнили, но это только начало. Если ваши родственники планируют лечь на операцию, посоветуйте им Ветеринарный центр или услуги приходящей медсестры — эти громадные больницы очень опасны. А теперь по порядку. В Медицинском центре Среднего Манхэттена сейчас ведется несколько расследований. 17-й участок только что задержал уборщика, проработавшего там всего три месяца. Он любил надевать белый халат и искал пациенток, которые не говорят по-английски, — они редко спрашивали его о цели визита, очевидно, потому, что не могли. Эти женщины думали, что он врач, поэтому, когда он задирал им рубашку и начинал осмотр влагалища, они подчинялись. Его имя Артур Челенко — был арестован и уволен с работы две недели назад. Только тогда отдел кадров больницы проверил его прошлое. Его уволили из благотворительной больницы в Бронксе в прошлом году — там он занимался тем же самым. В своем резюме он этого не указал, никто ничего не проверил — и вот он снова работает в больнице.

— Сейчас он в тюрьме?

— Нет, вышел под залог — ждет предъявления обвинения и суда.

Маккаб, Лосенти и Рамирес — детективы, которым было поручено бегать и проверять поступающую информацию, — тщательно все записали, и я передала им список приводов Челенко, с указанием его адреса и информации о семье.

— Он обвинялся в чем-то более серьезном? — поинтересовался Мерсер.

— Судя по этим записям, нет. Но, конечно, мы не должны сбрасывать со счетов мотив мести, или он мог убить ее в порыве ярости, потому что хотел изнасиловать, а Доген дала ему отпор. Далее. Роджер Мистраль, анестезиолог. Мне сообщил о нем окружной прокурор округа Берген, услышав о нашем убийстве в утренних новостях. В прошлом месяце они приговорили доктора Мистраля по обвинению в изнасиловании — его поймали в пустой операционной, он совершал половой акт с пациенткой, которой вколол лошадиную дозу транквилизатора, едва она пришла в себя после операции на ноге.

— А какое отношение это имеет к Медицинскому центру Среднего Манхэттена?

— Может, и никакого. Но мы проверяем его прошлое. Можете представить, что люди, выдающие лицензии здесь, в Нью-Йорке, в Центре профессиональной подготовки, заявили, что вердикт присяжных по его делу не является окончательным до тех пор, пока суд не вынесет ему приговор, то есть до мая? Вот так. Поэтому он еще шесть недель имеет право заниматься профессиональной деятельностью в любой больнице по эту сторону Гудзона.

Макгро спросил, знаем ли мы, где он находился последние сорок восемь часов.

— Может ли он сказать, где был начиная с ночи понедельника, когда Доген вернулась в город?

— С ним еще не говорили, — призналась я. — Жена выгнала его после суда в Джерси, поэтому у нас нет его нынешнего адреса. Говорят, он спит на кушетке в одном из рентгеновских кабинетов в той больнице, где сейчас работает, потому что денег на гостиницу у него нет. Кто-то должен поговорить с ним завтра, когда он появится на работе. Мы проверяем весь местный персонал.

— Поговорить с ним? — встрял Чэпмен. — Я бы с удовольствием выбил из него дурь. Единственная разница между тем, чем он занимался с отрубившейся от наркоза пациенткой, и некрофилией в том, что тело было еще теплым. Что это за дела?

— Приходи завтра вечером на мою лекцию в Ленокс-Хилл, и я попробую тебе объяснить. Так... сейчас у Сары Бреннер есть в производстве одно дело. Ей поступила жалоба на акушера-гинеколога. Он всемирно известный специалист по рождаемости, у него кабинет на Пятой авеню. Он сотрудничает с нашим Медицинским центром и еще с тремя больницами в Ист-Сайде, поэтому может приходить туда в любое время. Судимостей нет, зовут Ларс Эриксон. Потерпевшая заявляет, что он изнасиловал ее, когда она приехала в город из Нью-Хэмпшира в прошлом месяце.

— Его арестовали?

— Нет.

Макгро заморгал, уставившись на меня:

— А чего вы ждете?

— Понимаете, шеф, потерпевшая страдает серьезным психическим расстройством — она воображает себя тридцатью, а то и сорока разными женщинами в зависимости от того, в какой день недели вы с ней разговариваете. Похоже, некоторые из ее личностей хотели заняться сексом с доктором Эриксоном, но как минимум одна не дала на это согласия. Сара пытается понять, кто же из них подал жалобу.

Мерсер обошел меня, чтобы взять содовую из холодильника, и, проходя мимо, пробормотал:

— Добро пожаловать в безумный мир сексуальных преступлений. Бьюсь об заклад, сегодня наш шеф узнает много нового.

Но Макгро было не до веселья.

— Кроме того, еще есть наш охотник: Мохаммед Мелин. Помните Де Ниро в «Таксисте»? Так вот герой Де Ниро просто слабак по сравнению с этим парнем.

Мелин водит такси. У него и лицензия есть. Кажется, у него какое-то заболевание простаты, поэтому он обратился в наш Медицинский центр. Врач его осмотрела — она хороший специалист и привлекательная женщина. Потом выписала ему лекарство и нанесла ему мазь на пенис — пятнадцать минут профессионального внимания — и теперь не может от него избавиться.

— Точно так же начались наши отношения с Купер, шеф, — опять встрял Чэпмен. — Немного ласки — и я уже десять лет хожу за ней, словно раб. Любовь действительно сложная штука.

Я не обратила на него внимания и продолжила:

— Теперь Мохаммед останавливается около больницы на своем такси каждый раз, когда находится в этом районе, и ждет. Елена Кингсленд — так зовут врача — заканчивает смену и, усталая, выходит из здания посреди ночи. Она подходит к краю дороги, чтобы поймать такси, — и Мохаммед тут как тут. И ему нечего пока предъявить, представьте себе — он просто сидит в такси на улице, не делает ничего противозаконного. Дважды его ловили в больнице, он шлялся там в три или четыре утра, разыскивая доктора Кингсленд. Аресты за несанкционированное проникновение — это мелочи, поэтому оба раза его благополучно отпустили. Мы пытались привлечь его по более серьезному обвинению. Наконец обнаружили мошенничество с имуществом, и теперь у нас есть ордер на его арест по этому делу. Но он уже три недели не показывался у больницы.

Это все, что было у меня по Медицинскому центру Среднего Манхэттена. Мерсер внимательно смотрел, как я откладываю первый блокнот и беру из стопки второй, где у меня были записи по происшествиям в других больницах.

— Эй, Алекс, не забывай, я расследую тот случай в «Стайвесант». Недели через две мы выясним, в чем там дело.

— Давай подробнее, Мерсер. Я даже не проверяла, были ли там преступления. Извините, мое упущение.

— Там в психиатрическом отделении лежит двадцатишестилетняя женщина. У нее еще в юношеском возрасте начались эмоциональные нарушения. Когда ей было семнадцать, она пыталась покончить с собой — передозировка. С тех пор она в коме. Прошло почти десять лет, а она только и может, что моргать время от времени. Подключена к аппарату жизнеобеспечения, за ней ухаживают, она пробыла в «Стайвесант» все это время.

Я вспомнила, какой ужас охватил меня, когда четыре месяца назад Мерсер обратился ко мне за помощью и рассказал эту историю. Я и сейчас не могу без содрогания слышать подробности этого кошмарного случая.

— Ну, недели через четыре у нее родится ребенок. Тот факт, что она почти десять лет не приходила в сознание, не остановил того ублюдка, который ее изнасиловал. В том крыле очень хорошая охрана, и если это не ее отец — ее навещают только родители и сестры, — значит, какой-то мерзавец из персонала.

Макгро и те, кто слышал это впервые, удивленно закачали головами.

— Подозреваемые есть? — спросил Петерсон.

— Навалом, начиная от уборщиков, которые подметали палату, и заканчивая главным врачом психушки, — ответил Мерсер. — Купер выбила для нас постановление суда, чтобы мы могли взять на анализ кровь и ДНК плода. У каждого из работников, имеющих к ней доступ, тоже возьмут анализы. Мы его прищучим.

Я продолжила доклад о происшествиях в больницах Манхэттена. Оказалось, ни одно частное или государственное медицинское учреждение не избежало участи стать местом, где за последние три года было совершено то или иное преступление на сексуальной почве. Иногда нападавшие оказывались медицинскими работниками, гораздо реже — кем-нибудь из обслуживающего персонала этих громадных заведений — техники, повара и буфетчики, уборщики, санитары и посыльные. В отдельных случаях это были пациенты, свободно расхаживающие из одного здания больницы в другое, но чаще всего преступления совершали люди, заходящие на территорию медицинских учреждений без всякого на то права.

— Очевидно, нам надо искать во всех направлениях — проверить и сотрудников, и бомжей из подвалов, — я уже давно поняла: лучше раскинуть сеть пошире в начале расследования, чтобы не прозевать потенциальных подозреваемых.

Когда все детективы отчитались, было уже почти десять вечера. Макгро велел Уоллесу прибавить у телевизора громкость и включить новости канала «Фокс-5»; он хотел знать, что будут передавать. Один из бывших полицейских убойного отдела теперь освещал криминальные новости на этом канале, и по тому, как внезапно подобрался Макгро, стало ясно, что он сообщил своему бывшему протеже лишнюю информацию, а все для того, чтобы засветиться на голубом экране.

Майк покачал головой и подавил желание прокомментировать ситуацию. А мы вынуждены были прервать совещание, чтобы дать Макгро возможность полюбоваться на себя, любимого, на экране, где он вещал публике, что у нас полно зацепок и мы планируем произвести арест уже к этим выходным. Детективов не слишком удивил этот оголтелый оптимизм, хотя было видно, что они недовольны. Как только камера показала лицо мэра, Макгро тут же повернулся к нам:

— Кто занимается вскрытием?

— Наш главный трупорез все сделает завтра утром, — ответил Чэпмен. — А я понаблюдаю.

Это была хорошая новость. Я очень уважаю нашего главного патологоанатома, Чета Киршнера, и у меня с ним прекрасные отношения. Наверняка предварительные результаты будут у меня уже завтра к обеду.

— А мотивы? — продолжил Макгро. — Кто что думает?

— Возможно, это было простое нападение на сексуальной почве, — ответил Джерри Маккаб. — Тут можно хватать любого из тех типов, что проникают в больничные коридоры по ночам. Понедельник, полночь, допустим, он натыкается на женщину в кабинете. Она сильная. Думает, сможет отбиться от него. Но он хватает нож.

— С таким же успехом может быть попытка ограбления, и Доген случайно застала его в своем кабинете, — возразил Мерсер. — Да, бумажник не взяли, но это не значит, что ничего не пропало. Возможно, мы просто еще не все знаем.

Мерсер Уоллес — один из самых дотошных детективов среди тех, кого я знаю. Он, несомненно, методично осмотрит каждый предмет, каждую бумажку, папку или книгу в кабинете врача, которые лежат не на месте.

— Возможно, он был в кабинете, искал, что украсть, а тут пришла она. Он запаниковал, и то, что началось как кража, завершилось изнасилованием, — продолжал Мерсер.

— Да, но что он сделал сначала — изнасиловал ее или ударил ножом?

Макгро был слишком упрям, чтобы задать этот вопрос непосредственно мне, и слишком глуп, чтобы понимать, что я не смогу на него ответить. Большинство людей предпочитают думать, что сексуальное насилие случилось до того, как сухопарое тренированное тело Джеммы Доген было искромсано на куски. Но в этом мире нельзя точно сказать, что происходит в голове у психов и убийц. Мне встречалось много дел, когда нападающего возбуждало совершенное убийство и поэтому он совершал с жертвой половой акт.

— Давайте подождем, что обнаружит Киршнер. Не будем гадать попусту, — ответил Чэпмен.

— А если это не один из психов, а? — Макгро все еще требовал от нас мотивов. — Ищите того, у кого была причина сделать это. Когда будете говорить с ее коллегами, узнайте, кому выгодно было устранить ее. Кто сменит ее на руководящем посту? Найдите ее завещание и выясните, кто получит деньги. Не отметайте обычные мотивы только потому, что это произошло в больнице.

Детективы начали потихоньку закрывать блокноты. Они уже выслушали все, ради чего пришли, и готовы были променять Макгро на ужин и сон. Пусть он и обещал в новостях провести молниеносное расследование, полицейские знали, что скорее всего им светят бесконечные круглосуточные допросы и разговоры со свидетелями и все это затянется на недели до тех пор, пока одному из них не повезет.

Вспомнив, что хотела спросить о тех восьмерых, которые сидели в «обезьяннике», я подошла к лейтенанту Петерсону:

— За что их задержали?

— Господи, Алекс, это некоторые их тех бродяг, что живут в коридорах больницы. Это была всего лишь первая зачистка Медицинского центра. Я даже не говорю о туннелях, психушке или подземных ходах. Некоторых мы нашли в пустых палатах, другие спали на каталках в коридоре недалеко от подсобных помещений. Рамирес может сказать тебе точно, где кого обнаружили. Он все записал. Сейчас с ними беседуют мои люди.

— Они подозревае...

— Я не знаю, кто они — подозреваемые, свидетели или просто несчастные нищие без крыши над головой, не спрашивай меня. Они просто находились там, где не должны были находиться. Они жили в больнице, поэтому и попали в переплет при расследовании убийства, и я сам не знаю, что с ними делать.

Мы оба думали об одном и том же. Каждый из этих людей может дать нам зацепку в этом деле, и как только мы выпустим их из участка, они бесследно исчезнут. Я ступила на зыбкую почву. Если их оставить здесь, в «обезьяннике», то любой допрос, учиненный им детективами, будет расценен в суде как «допрос лица, находящегося под стражей». А показания будут считаться данными под полицейским давлением. Судья выразит недовольство тем, что за столь долгий срок задержания этим людям не был предоставлен адвокат, и потребует выяснения обстоятельств взятия под стражу.

Но также было очевидно, что Петерсон и его люди не могут списывать со счетов этих любителей ночных прогулок по Медицинскому центру Среднего Манхэттена. Нужно придумать законный повод для содержания их под стражей. И сделать это прямо сейчас. Любая информация, которую мы выведаем у этих людей, потеряет свою ценность, едва выяснятся обстоятельства, при которых она была получена.

Я сделала вторую попытку:

— А что вы собираетесь делать с ними после того, как их допросят?

Макгро тут же накинулся на меня. Он собирался звонить, но, услышав мой вопрос, чуть не проглотил кончик сигареты — так торопился открыть рот и ответить:

— Они наши гости, мисс Купер. Понятно? Я гостеприимно распахнул перед ними двери полицейского участка, на сегодняшнюю ночь и на такой срок, на который они захотят здесь оставаться. Так что, прежде чем писать на меня доносы начальству, оцените ситуацию по достоинству.

Петерсон пожал плечами, а Макгро бросил трубку и жестом велел мне следовать за ним в главную комнату убойного отдела. При этом он громогласно вещал:

— Дверь в «обезьянник» широко открыта. Видите? Эти люди вольны спать на скамье или на полу. И у нас они питаются лучше, чем за все последние годы. Разве не так, Веник?

Оборванный лысый старик, руки которого были сплошь покрыты коростой, посмотрел на Макгро со своего места.

— Этого зовут Веник. Он говорит, что забыл свое настоящее имя. Ему некуда было идти, когда его турнули из «Стайвесант» четыре с половиной года назад, поэтому он поселился в больнице. В гараже полицейского участка стоит его тележка, забитая зеленой докторской формой и бог знает чем еще. Он ворует — называя это «заимствованием» — медицинские тряпки из шкафов, а потом продает их тем бездомным, у кого нет одежды. — Ты голоден, Веник?

— Нет, сэр.

— Мои парни кормили тебя сегодня?

— Да, сэр, мистер шеф. Дали две сладкие булочки и бутерброд с копченой говядиной. И пять баночек колы.

— Расскажи даме, что еще ты делал сегодня.

— Смотрел телик. Прямо там, где вы щас были. Смотрел мультики, смотрел реслинг и видел фотку той докторши, которую убили у меня дома.

— Ты ее знал?

— Никогда не видел ее, только сегодня по телику.

— Что ты собираешься делать дальше, Веник?

У меня возникло четкое ощущение, что бедному старику сегодня уже задавали все эти вопросы, прежде чем заставить его разыграть передо мной спектакль.

— Я рад оставаться здесь, с вами, пока вы меня не выгоните.

Макгро обернулся ко мне.

— Так и передай Полу Батталье, лады? Я не хочу, чтобы кто-то думал, будто я дурно обращаюсь с этими психами. Я буду хорошо заботиться о них, пока не выясню, что к чему. И своим парням дам соответствующие указания.

Я подумала и решила, что «вопрос на 64 тысячи долларов»[11] задам Петерсону. Раздраженный Макгро удалился, а я повернулась к лейтенанту и спокойно спросила:

— А что, если кто-нибудь из них заявит вам, что хочет уйти? Вы его отпустите?

Мимо пробежал Чэпмен — кто-то из полицейских на телефоне громко позвал его.

— Разрешите ей забрать двоих к себе, лейтенант. Она у нас очень жалеет стариков, правда, Куп? Готовить им она не станет, но гарантирую, что завтра все они заявятся сюда в новеньких вязаных шапочках.

— Ты же знаешь, Алекс, я не могу позволить никому из них уйти. Очевидно, что в приют они не хотят, и никто из них не может дать нам адрес родственников. Мы их никогда больше не увидим. Мы сняли у каждого отпечатки пальцев...

— Что?

— Алекс, они дали согласие.

— В суде это согласие не будет стоить выеденного яйца. Я и подумать не могла, что вы так сглупите. Не дай бог, кто-нибудь из этих людей причастен к смерти Доген, а мы не сможем использовать ни одно доказательство, полученное таким образом.

— На самом деле мы проверили их по компьютеру, и по крайней мере на троих имеются просроченные повестки в суд. Так, по мелочи — безбилетный проезд, мелкая кража, незаконное проникновение. Ничего такого, что дает нам повод подозревать их в способности совершить тяжкое преступление, но это дает нам право держать их здесь до тех пор, пока их не переведут в здание суда и не предъявят обвинение.

Это только все усложняет.

— Значит, вам известно, есть ли у них адвокаты по текущим делам?

— Успокойся, Алекс. Мы не проверяли их по компьютеру, пока не задали все интересующие нас вопросы. Знаю, тебе это не по душе, но в сложившихся обстоятельствах у нас просто нет другого выхода.

Сегодня я решила этим не заниматься, но это будет первое, что я обсужу с Родом Сквайерсом. Будучи главой судебного отдела, он выходил победителем в схватках с Макгро чаще и с большим превосходством, нежели дюжина моих коллег, вместе взятых.

Я убрала блокноты в папку и устроилась неподалеку от стола Мерсера — мы оба ждали, пока Чэпмен поговорит по телефону.

— Что ты хочешь на ужин? — спросила я, потому что мне предстояло взять расходы на себя.

— Сегодня мне до смерти хочется китайской еды.

— "Дворец Шан-Ли"?

— В точку, Купер. Это самое лучшее место.

Чэпмен положил трубку, попрощался с коллегами и присоединился к нам. Мы вышли на улицу.

— Возможно, у нас есть зацепка. Звонила одна дамочка-экстрасенс. Она видела репортаж про Джемму Доген в утренних новостях и с тех пор целый день впитывает флюиды высших сил. Говорит, если мы предоставим ей больше информации, она сможет назвать нам имя убийцы уже к утру. И не кривись так, блондиночка. Откуда ты знаешь, что ничего не получится?

— Что ты ей сказал?

— Чтобы она присоединялась к нам за ужином и мы все обсудим.

— Майк, я действительно не хочу закончить свой день таким...

— Расслабься, Купер. Где твое чувство юмора? Куда мы идем? Я не назвал ей ресторан и не сказал, когда мы там будем. Я просто намекнул, что если она действительно экстрасенс, то найдет нас. Давай, Мерсер, пошли отсюда.

7

Ресторан на 55-й улице был почти пуст, когда мы пришли, часы показывали одиннадцать. Патрик Чу поклонился, приветствуя нас, и провел мимо бара к единственному ряду столиков в большом обеденном зале. Выкрашенные синим стены со вставками, имитирующими старинные фарфоровые фрески, и свисающие с потолка курильницы создавали атмосферу богатства и шика, что было нехарактерно для китайских забегаловок на Манхэттене.

— Рад видеть вас, мадам обвинитель. — Патрик улыбнулся и подал каждому из нас меню.

— Это получше, чем в прошлый раз, — заметил Чэпмен. — Мы с Куп зашли сюда недели через две после дела Ласкар, когда ее лицо пропечатали во всех газетах. Тогда Патрик, местный мэтр, сказал хозяину, что пришла «мадам обревнитель».

— Мой английский теперь намного лучше, мистер Майк. Я больше не допущу такую ошибку.

— Тебе повезло, Патрик, что тогда все обошлось. Обвинитель-обревнитель, на мой взгляд, не очень опасная оговорка. Возможно даже, у этих понятий есть что-то общее.

Мы заказали выпивку и сказали Патрику, что меню не нужны.

— Горячий суп со сметаной, весенние булочки, креветки в кляре. Утка по-пекински и запеченный морской окунь, — на одном дыхании перечислил Чэпмен. — А если я останусь голоден, то мы закажем еще. Я ничего не забыл?

— Не знаю, как ты, Алекс, но я хотел на ужин именно это, — подмигнул мне Мерсер. — И какие у нас планы, Майк?

— Завтра с утра пораньше отправлюсь в морг. Может, заедешь за Алекс на работу и привезешь ее туда к обеду? Уверен, к этому времени Киршнер будет готов обсудить с нами результаты. А с обеда я буду помогать опрашивать персонал больницы, и в это время вам, наверное, лучше наведаться к Доген домой.

Я высказала предложение поместить Морин в больницу в качестве пациентки. И Чэпмен, и Мерсер были обеими руками «за», и мы согласились, что, как только получим «добро» от Петерсона, будет глупо предупреждать о нашем «кроте» персонал больницы.

Мы с Морин Форестер работали вместе уже над многими делами. Дочь одного из первых в полиции Нью-Йорка афроамериканцев, невысокая и симпатичная, она была сильной, быстрой и волевой, что делало ее прекрасным полицейским. Четыре года назад Батталья уговорил шефа полиции отпустить Морин к нему, в отдел расследований при офисе окружного прокурора, чтобы она могла работать с нами на сложных делах. Она очень часто помогала мне, к тому же была хорошей подругой.

— А как мы ее внедрим? — поинтересовался Уоллес.

— Через Дэвида Митчелла. — Это мой близкий друг, сосед и самый преуспевающий психиатр в городе. — Я позвоню ему утром. Мигрени, галлюцинации, провалы в памяти — у него есть связи, он сможет определить ее на неврологическое обследование в тот же самый день, ему достаточно будет сделать пару звонков.

— А Мо ты уже говорила?

— Я подумала, Мерсер, что будет лучше, если ей позвонишь ты. Не думаю, что она станет возражать. Наоборот, ей понравится мысль уехать от детей на недельку и полежать в кровати, куда ей будут подавать завтрак. Ее муж лучше воспримет эту новость, если ему сообщишь ты, а не я. Согласен?

— Считай, уже позвонил. Ты же понимаешь, что никто из нас не сможет навещать ее? Мы все заняты в расследовании.

— Естественно. И если Чарльзу не понравится эта идея, то мы найдем детектива, который станет изображать ее мужа, а твоя Сара сойдет за подругу. Думаю, надо будет поставить в палате «жучки» и камеру, чтобы кто-нибудь из технического отдела смог наблюдать за развитием событий, пока она будет спать. Уж слишком много народу шляется там по ночам, чтобы оставить Морин без присмотра.

Холодным и промозглым мартовским вечером, да еще при моей усталости, ничто так не радует, как горячий вкусный суп. Я бросила несколько креветок в пиалу, которую поставил передо мной официант, и попросила принести мне «Цзиньтао» после уже заказанного «Девара». Горячий острый бульон согрел меня и придал сил.

Я перестала вникать в разговор детективов и спросила себя: скучает ли кто-нибудь этой ночью по Джемме Доген? И напомнила себе, как мне повезло с друзьями и родными, которые всегда поддерживали меня, что неоценимо при моей нервной работе. И я подняла бокал в беззвучном тосте за Майка и Мерсера, которые стали мне так близки за все эти годы.

Я познакомилась с Майком Чэпменом почти десять лет назад, когда только пришла работать к Полу Батталье. Мое происхождение и образование позволили мне легко поступить в Уэллесли, а затем в юридический колледж университета Вирджинии. Но родители сумели также привить мне стремление служить обществу, поэтому я устроилась работать помощником окружного прокурора. Мои способности — а также интуиция Пола Баттальи — привели меня в только что созданную группу по раскрытию сексуальных преступлений. Я попала туда сразу после судебной практики, во время которой дают вести дела по мелким кражам.

Удовлетворение от работы и благодарность потерпевших, дела которых я вела гораздо лучше, чем они ожидали от судебной системы, дали мне возможность остаться на этой работе.

История Чэпмена разительно отличалась от моей. Его отец был вторым поколением ирландских иммигрантов. С будущей женой он познакомился, когда ездил на родину, в Корк, и забрал ее в Штаты. Брайан Чэпмен проработал в полиции Нью-Йорка двадцать шесть лет и умер от обширного инфаркта через два дня после выхода на пенсию. Майк и три его старших сестры выросли в Йорквилле, рабочей окраине Ман-хэттена, даже сейчас известной своими барами и немецкими мясниками больше, чем соседний район Ле-нокс-Хилл — своими шикарными ресторанами и корейскими маникюрными салонами.

Когда умер отец Майка, он учился на предпоследнем курсе Фордхэма, получал стипендию и работал официантом. Окончив университет, он поступил в полицейскую академию, не побоявшись пойти по стопам человека, которого боготворил. Брайан Чэпмен патрулировал участок в испанском Гарлеме, где знал каждого владельца магазина, школьника и члена банды по имени, в лицо и по кличке. А Майк в первый год службы, на Рождество, арестовал нескольких членов колумбийской наркомафии после кровавой разборки в Вашингтон-Хайтс. Он раскрыл это дело, используя информаторов, которых «приручил» еще его отец. Майка отметили вышестоящие чины, и восемь месяцев спустя он получил повышение после того, как спас беременную девушку, которая бросилась в реку с моста Джорджа Вашингтона.

В свои тридцать пять Майк был закоренелым холостяком и жил в студии на пятом этаже дома без лифта, сам он называл это жилище «гробом». Они с Мерсером Уоллесом работали вместе в убойном отделе, пока последнего не перевели в Спецкорпус, где он был просто незаменим во всех делах об изнасилованиях на Манхэттене.

Мерсер, которому исполнилось тридцать девять, был почти на пять лет старше меня. Его мать умерла при родах, и его вырастил отец. Жили они в Квинсе, в районе, где в основном селился средний класс. Спенсер Уоллес работал механиком компании «Дельта» в аэропорту Ла-Гуардиа и частенько напоминал сыну, что тот разбил ему сердце, когда отказался от спортивной стипендии по футболу в университете Мичигана ради того, чтобы стать полицейским.

Независимо от того, в какой команде или на каком участке работал Мерсер Уоллес, он везде славился тщательным подходом к расследованию. Его короткий брак с владелицей салона одежды закончился разводом. По словам Мерсера, она никогда не понимала, что работа требует от него повышенной самоотдачи и поэтому его часто не бывает дома. Второй раз он женился на своей коллеге, но и этот брак скоро распался по неизвестным причинам. Этот большой милый парень искал себе спутницу, которая не станет держать его на коротком поводке, даст ему свободу, но при этом будет кормить три раза в день.

Мои родители были живы и здоровы, оба вышли на пенсию и жили на Карибах. Для меня было очень странно воспринимать больницу как место кровавого преступления, потому что я всегда чувствовала себя спокойно среди людей в белых халатах и врачей, которые спасают жизни.

Мой отец, Бенджамин Купер, был кардиологом. Вместе с коллегой он изобрел пластиковый клапан, который произвел переворот в сердечной хирургии. Вот уже пятнадцать лет это изобретение использовалось в операциях на сердце практически в каждой клинике страны, и я прекрасно понимала, что именно этот кусочек пластика обеспечил мне тот уровень жизни, к которому я привыкла.

Меня не преследовали кухонные запахи, как это бывает со многими детьми. В памяти всплывает только сильный запах эфира, которым пахнет от красивого отцовского лица и его ловких рук — он проводил много времени в операционных и приносил этот запах в детскую, когда поздно вечером заходил поцеловать меня на ночь. Это было еще до того, как для наркоза стали использовать пентотал натрия, и мне нравился этот неприятный запах, ведь он означал, что мой занятой и любящий отец вернулся домой.

В те дни, когда отцу удавалось вырваться, чтобы поужинать в кругу семьи, мы говорили за столом только о медицине. Моя мать была медсестрой, поэтому могла поддерживать разговор, а мы с братьями во время еды должны были выслушивать описания медицинских процедур. По выходным я часто ходила с отцом в больницу, поэтому привыкла и к тому, что там можно увидеть, и к запахам антисептиков и лекарств, которыми пропитался каждый этаж.

— Смотри, как парень машет мачете, — прервал мои воспоминания Майк.

Я вернулась к реальности и присоединилась к разговору. В этот момент официант потрясающе быстро и аккуратно рассек утку, а полученные куски обернул тоненькими блинами, на которых уже лежал лук-шалот, политый острым соусом.

— Таких дел мне не приходилось вести. А тебе, Мерсер? Я хочу сказать, что не раз расследовал убийство, совершенное мачете, но еще ни разу не вел дела о «Раздельщике утки по-пекински». Этот парень — словно молния.

Официант еще не успел подать мне и Уоллесу наши порции, а Майк уже впился зубами в свою.

— А что происходит у тебя на личном фронте, Купер? Нет ничего такого, о чем мне нужно знать? — поинтересовался Мерсер.

— Думаю, я жду весенней оттепели.

— А я думаю, что через пару месяцев пойду и запишу ее в монашеский орден сестер милосердия. Как тебе кажется, Мерсер, хорошая монашка выйдет из нашей Алекс? Мальчики из приходской школы будут напоминать тебе меня или Макгро, блондиночка, и ты сможешь лупить их линейкой с утра до ночи. Не будешь ныть, что тебе пора подстричься, не будешь жалеть себя, если телефон не зазвонит в субботу вечером. Оскар де ла Рента сможет придумать для тебя специальное облачение, а Мерсер пригласит Смоки Робинсона, чтобы тот сочинил несколько мелодий...

— Хватит ржать, Мерсер. Не потакай ему. Давай лучше поговорим о твоей жизни. Что у тебя с Франсин?

Уоллес встречался с одной из моих коллег, Франсин Джонсон из отдела по борьбе с наркотиками.

— Все идет своим чередом, Купер, своим чередом. Если ничего не сорвется, я позову тебя в подружки невесты, не против?

Майк поспешил свернуть эту тему, пока мы не добрались до его личной жизни.

— А вы разбираетесь в нейрохирургии? Нам надо точно понять, чем именно занималась Доген и каковы были ее обязанности, чтобы знать, о чем спрашивать врачей. И это касается не только больницы, но и ее деятельности в колледже, поскольку это две разные сферы.

— А кому ты назначил встречу после того, как вернешься со вскрытия? — спросила я.

— Сначала придет Уильям Дитрих, заведующий, который сегодня был моим гидом, он сам установил порядок первых бесед. Я получил от него практически все, что нам нужно. А затем явится Спектор, тот парень, что приглашал Джемму ассистировать на операции.

— Нейрохирурги считают себя врачебной элитой, — добавила я. — Эта профессия высоко ценится, ведь речь идет об операциях на мозге, к тому же она самая высокооплачиваемая среди медицинских специальностей.

— После Спектора у меня еще двое профессоров и куча студентов и практикантов. Дитрих хочет, чтобы я поговорил с двумя парнями, которые заменяли Доген на операциях, когда она не появлялась. Как думаешь, Куп, похоже это на «42-ю улицу»? Руби Килер в роли молодой дублерши, которая занимает место звезды и прокладывает себе путь на Бродвей. На этот раз... — Он открыл блокнот и пробежался указательным пальцем левой руки по именам, в правой руке он держал палочки, которыми ел морского окуня. — Да уж, парочка. Пакистанец и белый англосакс-протестант, у него даже фамилия двойная. Пакистанец — Бансвар Десай — я уверен, этот парень станет моим клиентом. Я напомню ему, чтобы он так не надрывался на работе. Уверен, каждый врач, с которым мне придется беседовать, будет в тюрбане.

— Когда же до тебя дойдет, что такие разговоры оскорбительны? — Эти выпады Майка в отношении этнической принадлежности действовали мне на нервы.

— Да не бесись, Куп. Я справедлив в раздаче оскорблений. А второй парень зовется Колман Харпер — вам не противно слышать эти красивенькие имена? Наверняка мне приходилось оскорблять его и раньше — он, очевидно, представитель уже третьего или четвертого поколения, названный в честь прапрабабушки с материнской стороны прадеда.

— А я ставлю на того хирурга-ортопеда, чей офис был рядом с кабинетом Доген, — встрял Мерсер. — Молодой парень с зализанными черными волосами и самой дурацкой улыбочкой, которую я когда-либо видел. Зубы вставные, разумеется. Видели его? Клянусь, он считает себя Беном Кейси. Думаю, его заботит только то, смогут ли уборщики вычистить пятна крови в кабинете Доген, чтобы он смог туда перебраться. Это на одну дверь ближе к декану, поэтому он мечтает о том кабинете.

Я наелась гораздо раньше, чем нам подали рыбу, и еще мне жутко хотелось спать. Я протянула Патрику карточку «Американ Экспресс», велела ему подать детективам все, что они пожелают, и прибавить к счету двадцать процентов за услуги.

— Увидимся завтра, — сказала я, вставая из-за стола.

— Не хочешь пропустить еще стаканчик перед сном?

— Нет, я уже готова ко сну.

— Ты не можешь уйти, не отведав печенья с предсказанием. Эй, Патрик, дай-ка мисс Купер самое лучшее!

— У нас в «Шан-Ли» все предсказания счастливые, мистер Майк. Плохих нет.

Я сняла целлофановую обложку, разломила хрустящее печенье пополам и вытащила белую полоску бумаги, чтобы узнать свою судьбу.

— Спасибо, Майк, мне было необходимо это услышать: «Прежде чем выправиться, ситуация намного ухудшится. Будьте терпеливы». Не моя карта.

— Хочешь, я тебя провожу? — спросил Мерсер.

— Нет, не надо. Я припарковалась прямо перед входом и заеду прямо к себе в гараж.

— Тогда увидимся в твоем офисе в обед. Пока.

Я сказала ночному сторожу, что завтра машина мне не понадобится, открыла дверь, ведущую из гаража в дом, и поднялась по ступенькам в холл. Один из портье подал мои вещи, доставленные из химчистки, и почту, в основном журналы, которые не влезли в ящик. Я перевернула папку плашмя и водрузила на нее бумаги, а левой рукой пыталась удержать пакет с бельем так, чтобы ручка не очень врезалась мне в пальцы, когда я стану нажимать в лифте кнопку «20». Открыв два замка и распахнув дверь, я заметила на полу в коридоре записку от Дэвида Митчелла.

Я сгрузила пакеты, подняла листок и прочитала: «Я улетаю на неделю на Бермуды, не могу больше выносить эту погоду. Ты присмотришь за Прозаком или мне отдать ее в собачью гостиницу? Я позвоню тебе на работу завтра утром. Дэвид».

Это не трудно. Я присмотрю за его веймаранершей Прозаком, пока он — несомненно, в обществе новой пассии — расслабляется и загорает на пляже. Взамен я попрошу его пристроить в Медицинский центр Среднего Манхэттена внезапно заболевшую Морин Форестер.

Я прошла в гостиную, сбросив на ходу туфли и просматривая почту. Самыми тяжелыми в пачке были журналы мод, издания о декоре и садоводстве — ясное дело, весна не за горами. Четыре почтовых каталога я сразу выбросила. Еще пришли счета из местных магазинчиков и ресторанов, их я отложила в сторону, не проверяя. Я отнесла в спальню открытку от Нины, стянула колготки и бросила их в корзину для белья.

На открытке была репродукция картины Уинслоу Хомера, я читала, как Нина отдыхает в Малибу, и мечтала поговорить с ней по душам, все-таки она моя лучшая подруга. Мы были соседками по комнате в колледже, и, хотя нас разделяли три часовых пояса и совсем разная жизнь, мы старались поддерживать контакт: оставляли друг другу ежедневные сообщения и посылали открытки с репродукциями картин, которые обе коллекционировали. На открытках мы делились друг с другом последними новостями о своей жизни и мыслями. Несколько лет назад Нина в притворной зависти сокрушалась, что моя жизнь намного интереснее, чем у нее. Мы рассказывали друг другу о своих приятелях и романах, и она утешала меня в течение тех нескончаемых месяцев, когда я носила траур по жениху, погибшему в автокатастрофе в тот самый год, когда я закончила юридический колледж.

В последнее время ее рассказы о выходных, проведенных с Джерри и их сыном в домике на пляже, перемежались отчетами о работе на «Вирго Студиос» и лишний раз напоминали о моем одиночестве и долгой зиме. Но сегодня, когда у меня в руках было такое захватывающее дело, я очень хотела рассказать об этом Нине.

Я разделась и повесила костюм в шкаф, одновременно прослушивая сообщения на автоответчике. Первое было от отца, он звонил из дома на Сент-Бартс. Бывший коллега сообщил ему о трагедии в Медицинском центре Среднего Манхэттена, и отец звонил, чтобы предложить помощь, если она мне понадобится. Затем был звонок от Нины, которая отвечала на мое дневное сообщение и спрашивала о подробностях дела. Последней звонила Джоан Стаффорд, чтобы напомнить о приглашении на ужин, который она устраивала в субботу в восемь вечера. «И я не принимаю таких жалких отговорок, как убийство. Даже не думай».

Я постаралась расслабиться и забыть мрачные события сегодняшнего дня, поэтому взяла с прикроватной тумбочки томик Троллопа. Я начала читать «Бриллианты Юстасов» на выходных и знала, что мне хватит всего десяти-двенадцати страниц английского детектива девятнадцатого века, чтобы веки мои отяжелели и я без сожаления погасила свет.

Я думала, что выбросила все мысли о Джемме Доген из своего усталого сознания, но не могла отделаться от одного навязчивого вопроса: есть ли кто-нибудь еще, кто не может уснуть этой ночью из-за ее смерти? Может, кто-то оплакивает ее? Может, кто-то по ней грустит? А может, он не может уснуть из-за чувства вины?

8

Возможно, не каждый захочет просыпаться под голос Дона Аймуса[12], но меня он прекрасно тонизирует.

Будильник прозвонил в семь, и радио включилось автоматически. Аймус зачитывал новости, основной темой был, естественно, репортаж о Медицинском центре Среднего Манхэттена, в котором сообщалось обо всем, начиная с убийства и заканчивая активной подземной жизнью в тоннелях.

— Похоже, что мотель «Бейтс»[13] — просто тихая гавань по сравнению с этой больницей, — произнес Аймус и начал изображать пациента из «Стайвесант», который проводит экскурсию по месту событий. Я оделась, но выключать радио и выходить из комнаты не хотелось — мне казалось, что Аймус и его коллеги, освещавшие суд над Симпсоном подробнее, чем все национальные новостные станции, смогут назвать имя убийцы гораздо раньше полиции.

Я надела черную дубленку и приготовилась к тринадцатиградусному холоду. Я вышла из дома на Третью авеню и поймала такси. Водитель знал, как доехать до здания криминального суда в Нижнем Манхэттене, поэтому я откинулась на спинку сиденья и стала просматривать заголовки «Таймс».

Статью о смерти Джеммы Доген поместили на первую полосу, а не в «Разное», где обычно публикуют подобную информацию. Возможно, так вышло благодаря ее известности, но скорее всего дело в том, где произошло это жестокое убийство. Читатели «Таймс», как правило, находятся довольно далеко — физически и эмоционально — от разных строек или мест скопления подростковых банд, где обычно и происходят убийства, потому что обстановка располагает к этому. Но убийство в таком месте, где «мы» сами часто бываем — крупнейшем медицинском центре города, в Центральном парке или в «Метрополитен-опера», — заставляет отнестись к смерти по-другому. Продолжение на первой странице, над сгибом.

Я внимательно прочла статью, чтобы проверить, правильно ли журналисты сообщили факты и не было ли утечки информации из полиции. Пока ничего подобного не наблюдалось, никто не назвал вероятного подозреваемого, даже наших восьмерых «гостей» не упомянули. И никаких предварительных обвинений.

Когда я дочитала газету, включая книжное обозрение и специальный репортаж о предстоящем аукционе древностей, мой молчаливый водитель остановился у дома 100 по Централ-стрит и опустил пластиковую перегородку, чтобы получить с меня четырнадцать долларов и тридцать центов.

— Как обычно? — спросил меня продавец кофе на углу, когда я подошла к нему.

— Двойной, пожалуйста. Два больших черных кофе.

Большинство сотрудников появится только после девяти, но несколько молодых адвокатов и стажеров уже направлялись к зданию суда от разных станций метро и автобусных остановок.

Со мной в лифт зашла Джоан Эпштейн. Она не появлялась у меня давно, но набрасывалась на новые дела, как акула, и готовила их для предоставления в суд.

— У тебя есть время просмотреть сегодня обвинительный акт? Это дело, которое я взяла в прошлые выходные, помнишь факты?

— Кража со взломом на Западной 9-й улице, замешана какая-то наркоманка?

— Оно самое.

— С присяжными проблем не было?

В квартиру к женщине залез такой же наркоман, который знал, что его жертва не захочет обращаться в полицию, потому что сама сидит на кокаине. Велико же было его удивление — и удивление Джоан, — когда она стала помогать следствию, проявляя завидную искренность. Вчера она должна была дать показания под присягой перед большим жюри, это был первый шаг для получения обвинительного заключения.

— Нет, все прошло хорошо. Я просто еще не определилась, в скольких изнасилованиях его обвинять. Я хочу сказать, он насиловал ее, выходил на кухню за пивом, возвращался и начинал заново. Это отдельные преступления или одно большое изнасилование?

— Приноси бумаги ко мне где-то к одиннадцати. Я просмотрю документы и освежу в памяти подробности, а потом примем решение. Нет никакого смысла вешать на него слишком много преступлений, но если было несколько актов насилия, разделенных иными событиями, то это, несомненно, повод для нескольких обвинений.

Она вышла на шестом этаже, а я поехала на восьмой, где с того дня, как я возглавила отдел по расследованию сексуальных преступлений, располагался мой офис. Он находился в конце коридора, и здесь же сидели все должностные лица из судебного отдела, которые курировали тысячи дел, что полицейские пачками регистрировали каждый день и каждую ночь. Офис Баттальи был в противоположном конце коридора.

Я включила свет в приемной, где было рабочее место моей секретарши, и открыла дверь к себе. У меня в кабинете царил непривычный порядок, и это мне понравилось. Я знала, что скоро здесь все будет завалено бумагами, полицейскими отчетами, диаграммами, записками и газетными вырезками — без этого не обходится ни одно расследование. Мне нравилось начинать работу с зеленого ежедневника, лежащего где-то посреди этого бумажного моря, — так я была уверена, что ничего не упустила.

В первую очередь я позвонила на работу Дэвиду Митчеллу.

Он уже прочел утренние газеты и знал, что меня назначили вести дело в Медицинском центре.

— Я бы не просил тебя присматривать за собакой, если бы знал, что ты будешь так занята. Извини, что побеспокоил.

— Глупости. Я с удовольствием возьму ее к себе, Дэвид. Может, она даже вытащит меня на пробежку в выходные. Ты же знаешь, мне нравится Зака. Если не застанешь меня дома, когда будешь уезжать, просто открой дверь своим ключом и запусти собаку ко мне.

— Хорошо. Я выгуляю ее завтра утром, а затем отведу к тебе.

— А ты успеешь сделать мне одолжение перед отъездом?

— Разумеется. Что именно?

Я кратко рассказала ему, что происходит в больнице, и объяснила, что мы хотим внедрить туда Морин в качестве наблюдателя — но так, чтобы администрация и врачи об этом не догадались.

— Я легко обо всем договорюсь, если у них есть места. И если ты пообещаешь прикрыть меня, когда Американская медицинская ассоциация захочет отозвать мою лицензию...

— Не беспокойся. Шеф полиции должен одобрить это предложение, так что ты будешь действовать под его руководством. И я уверена, что места у них есть. Последние четыре дня двое из наших бездомных спали в пустых палатах. Кстати, на кормежку они тоже не жаловались.

— Ладно. Тогда вот что я предлагаю. Пусть Морин позвонит мне, чтобы я смог описать ей симптомы. А потом я позвоню неврологу, которому я...

— Нет. Дэвид. Доген была нейрохирургом. Нам надо, чтобы Мо положили в нейрохирургию.

— Не беспокойся, в Медицинском центре Среднего Манхэттена эти два отделения находятся на одном этаже. А пациент всегда начинает с неврологии.

— Я не понимаю этих тонкостей. Может, просветишь?

— Конечно. Неврологи — это врачи, которые изучают и лечат заболевания нервной системы. А нейрохирурги не вмешиваются на этом этапе, если, конечно, ты не хочешь, чтобы Морин прооперировали.

— А неврологи и нейрохирурги работают вместе?

— Да, но неврологи не делают операций.

— Доген в основном оперировала на мозге.

— Да, я читал в ее некрологе. И запомни, Алекс, что мозг, позвоночник и даже глаза — это части центральной нервной системы. Вот почему многие врачебные специальности пересекаются — психиатры, офтальмологи, ортопеды. Мы придумаем миссис Форестер достаточно болей, тиков и судорог, чтобы весь врачебный персонал наблюдал ее до моего возвращения в понедельник. Лады?

— Спасибо, Дэвид. Мерсер позвонит Мо, чтобы ввести ее в курс дела, и, как только она даст согласие, я направлю ее к тебе. А теперь, когда с делами покончено, могу я спросить, с кем ты едешь?

— Я вас познакомлю, когда мы вернемся. Ее зовут Рене Симмонс, она сексолог. Думаю, она тебе понравится.

У меня появилось подозрение, что наши с ним воскресные вечера, когда мы смотрели «60 минут» и пили коктейли, будут отравлены присутствием третьего лишнего.

— Это та стройная брюнетка с безупречной улыбкой и ногами от ушей, которая ждала тебя в баре «У Луми» в прошлый вторник?

Как-то вечером на прошлой неделе я выходила из любимого итальянского ресторана, и тут мимо меня внутрь поспешил Дэвид, бросив по дороге, что заказал столик и опаздывает.

— Да, это она. Зато ты очищаешь город от преступников.

— И делаю это с удовольствием. Я еще позвоню сегодня.

Когда я повесила трубку и выбросила пустые стаканчики из-под кофе, пришли Мариса Бурджес и Кэтрин Дэшфер. Обе давно работали в отделе и были моими подругами. Как и Сара, они были на несколько лет моложе меня, тоже были замужем и с маленькими детьми. Эти трое прекрасно совмещали личную жизнь с профессиональной, и им никогда не изменяло чувство юмора.

— Наши планы на обед в «Форлини» накрылись медным тазом. — Мариса указала на заголовок в газете на моем столе.

— Возможно, это единственный плюс в таких громких делах, но его не стоит сбрасывать со счетов. Ощутимая потеря веса гарантирована: перекус на бегу, жидкие диеты, состоящие из кофе и содовой, расшатанные нервы, суета. И все это растягивается на недели и месяцы. Наверное, когда это дело будет закончено, я устрою себе оздоровительный поход по магазинам, чтобы проверить, не вернусь ли я к своему институтскому шестому размеру. Хотите пари?

— Договорились. Тебе нужна наша помощь? Мы с Марисой можем помочь Саре с теми делами, которыми ты не успеваешь заниматься, тогда у тебя будут развязаны руки с этим убийством.

— Отлично. Сегодня просмотрю записи. Наверное, найдется несколько допросов, которые вы сможете провести вместо меня на следующей неделе. Но если мы не найдем каких-либо существенных улик к выходным, то делом будет заниматься полиция, а не я.

Тут заглянула моя бессменная секретарша Лора Уилки, пожелала доброго утра, а затем сообщила, что Фил Вайнберг хочет срочно меня увидеть перед судом. Обязательно.

Мы с Марисой и Кэтрин переглянулись, потому что Вайнберг, или Нытик, как мы его прозвали, уже просочился в мой кабинет. С ним всегда были сложности. Хотя он был хорошим юристом и сострадательным адвокатом, его надо было «вести за ручку» через весь процесс, такой опеки не требовалось даже потерпевшим.

Увидев, что я не одна, Фил скривился. Он знал, что мы станем обсуждать его, как только он выйдет из комнаты, но все равно, хоть и неохотно, поделился со мной своей проблемой:

— Ты не поверишь, что отмочила вчера одна из присяжных.

— Расскажи подробней. — Мои коллеги могут бесконечно рассказывать забавные истории о присяжных Манхэттена.

— Я сейчас веду процесс, основанный на прямых доказательствах. Это дело Таггса.

Мы с Сарой по очереди ходили в зал суда в понедельник и вторник, чтобы посмотреть на Фила. Мы всегда так поступали с начинающими коллегами, чтобы потом детально разобрать их ошибки, дать совет по технической стороне или стилю и вообще помочь становлению будущих светил юриспруденции.

Я хорошо знала материалы дела. Девушку изнасиловал ее новый знакомый, она согласилась пойти к нему после вечеринки. Двадцатитрехлетняя девушка, фотограф, сама была главным свидетелем обвинения и твердо настаивала на том, что не преследовала сексуальных мотивов, согласившись на визит к Ливану Таггсу.

Подобные дела были очень сложными, несмотря на то что наш отдел провел их сотни за последние десять лет. Закон здесь ни при чем, виновато отношение социума к таким преступлениям, поэтому многие непросвещенные присяжные отказывались воспринимать их всерьез.

Основная проблема женщин, изнасилованных знакомыми, заключается в том, что классическая защита представляет их либо лгуньями, либо ненормальными. Преступления не было, значит, женщина все выдумывает. Или «что-то все-таки было» между ней и обвиняемым, но у нее такие проблемы с психикой, что она отказывается в это поверить.

Иными словами, прокурор, считай, уже наполовину выиграл дело, если правильно подобрал присяжных. Образованные горожане, не лишенные здравого смысла, с прогрессивными взглядами на современную жизнь — вот кто хорошо подходит для таких дел. А простые женщины, которые, как правило, бывают настроены куда критичнее мужчин по отношению к другой женщине, лучше подходят для роли присяжных в делах об изнасиловании незнакомцем, чем для вынесения решения о принудительном сексе на свидании. Я столько раз убеждалась в этом на собственной практике, что пыталась внушить эту истину и своим подчиненным.

— Ты же видела присяжных, да, Алекс?

— Да, и что?

— И что ты о них думаешь?

— Там больше женщин, чем мне хотелось бы видеть на подобном процессе, но ты мне сказал, что так уж был составлен список присяжных.

— Алекс, клянусь, в этом списке было море женщин. Я ничего не мог поделать.

— Хватит ныть, Фил. Так в чем проблема?

— Все было хорошо, но под конец произошло нечто. В зале 82 было так холодно, что присяжные попросили судью включить отопление, это было как раз перед допросом первого полицейского, осматривавшего место преступления. Час спустя стало так жарко, что пот тек с нас ручьями. И тогда присяжная номер три встала и, пробормотав: «Извиняйте!» — при всех стянула с себя свитер. И что, вы думаете, было под ним? Футболка размером с рекламный щит, и поперек ее груди четвертого размера огромными буквами цвета фуксии шла надпись: «СВОБОДУ МАЙКУ ТАЙСОНУ!»

Мне трудно было сдержать смех, а Мариса и Кэтрин даже не пытались.

— Это не смешно, ребята, правда. Тайсона осудили когда? В девяносто первом? Значит, эта женщина купила свою идиотскую майку больше шести лет назад, и либо ей нечего было надеть, либо она на самом деле верит в то, за что борется. А если это так, то мы в полной заднице.

— А что сказал судья? — поинтересовалась Мариса.

— Вообще-то ничего. Мы просто переглянулись, но...

— Ты хочешь сказать, что не попросил судью опросить присяжную вне судебного заседания? Фил, давай ноги в руки и гони к судье. Я частично слышала, как ты отбирал присяжных перед процессом, и слышала, как ты спрашивал, думают ли они, что знакомство между сторонами делает это происшествие «их личным делом», а не преступлением. Ты же получил нужные тебе ответы. Тебе повезло с судьей, она дока в таких делах. Скажи ей, что у тебя есть ходатайство и ты хочешь, чтобы она задала несколько вопросов присяжной номер три, прежде чем переходить к судебному разбирательству.

— А разве задавать эти вопросы должен не я?

— Ни в коем случае. Сейчас мы набросаем тебе список, а ты передашь его судье. Не хватало еще, чтобы присяжная подумала, что это ты выделил ее и теперь собираешься к ней придираться. Если она пройдет это интервью и останется, пусть думает, что это судье не понравился ее выбор одежды, а не тебе. Не надо, чтобы она срывала злость на твоем деле.

Кэтрин сказала, что пойдет и поможет Филу со списком вопросов, чтобы я могла заниматься своей работой.

Тут меня по интеркому вызвала Лора:

— Пока вы разбирались с Филом, звонила Мо. Я записала ее на прием. Она только поговорила с Мерсером, а уже вся трясется и рассыпается на части.

Я взяла блокнот, посмотрела на часы и сказала Лоре, что иду в комнату большого жюри на девятом этаже, чтобы начать официальное расследование дела Джеммы Доген. В округе Нью-Йорк ежедневно заседает восемь больших жюри, чтобы рассмотреть дела, по которым они должны вынести решение. Четыре собираются в десять утра. Ни одно дело не может быть передано в суд без решения большого жюри.

Мне еще придется побеспокоиться о том, как и когда мы сможем установить подозреваемого, чтобы вменить ему преступление. А сейчас мне предстояло другое испытание — предстать перед двадцатью тремя людьми, которые составляли большое жюри. Только они могут наделить прокурора правом выдавать повестки в суд и запрашивать улики в процессе уголовного расследования. И хотя в последние годы больше половины штатов отменили эту систему, в округе Нью-Йорк она все еще действует. Никакой окружной прокурор не имеет права требовать предоставления документов или явки свидетеля. Мне достаточно пары звонков, и полицейские отчеты и результаты вскрытия будут у меня на столе. Но медицинские записи, распечатки телефонных звонков, журнал охраны больницы — все эти бумажки, которые могут дать мне зацепку, я могу получить только с разрешения большого жюри.

Большинству граждан нет необходимости знать, зачем нужен этот законодательный орган и как он работает. Это жюри присяжных было названо «большим» в отличие от «малого», которое состоит из двенадцати человек, присутствующих на процессе. Большое жюри пришло к нам из британского права, оно было создано как узда для прокуроров, чьи расследования носили политический характер или были необоснованными. И существует оно совсем по другим правилам, нежели «малое». Его заседания всегда закрытые, на них не присутствует публика; ответчик вправе выступить, но редко этим правом пользуется; защита не может вызывать свидетелей, а тех, что вызывает обвинение, нельзя подвергнуть перекрестному допросу. Заслушав выступление обвинения, большое жюри должно утвердить проект обвинительного акта, если, конечно, было предоставлено достаточно улик для возбуждения дела.

Зал ожидания был полон помощников прокуроров и свидетелей. Помощники были бодры и энергичны, они деловито собирались провести своих подопечных через первую ступень на пути к судебному разбирательству. Этим очень любят заниматься молодые юристы, пришедшие работать, например, к Батталье, и они только радовались, если им удавалось жонглировать несколькими делами одновременно. Я наблюдала, как они набрасывают в блокнотах пункты обвинения сразу для трех дел, чтобы потом отдать судебному приставу, который передаст их соответствующему старшине присяжных. Они стояли плечом к плечу за длинной стойкой в приемной, они работали друг против друга и против времени — им нужно было получить проекты обвинительных актов по своим делам.

Свидетели являли собой более хмурое сборище. Это были люди, которых ограбили или ранили, украли кошелек или угнали машину, люди, которых обманули родственники или неизвестные мошенники, все они переживали из-за того, что оказались жертвами, и из-за знакомства с судебной системой.

Только двое из моих двенадцати коллег нахмурились, когда я подошла к приставу, который контролировал очередность рассмотрения дел в этом заседании. Мое присутствие в приемной и мое новое назначение на важное дело означали, что я пришла просить пустить меня вне очереди, перед «крупными хищениями» и «хранением наркотиков», команды которых собрались не меньше часа назад.

— Успокойся, Джин. Мне буквально на минуту. Я без свидетелей. Мне только открыть дело, чтобы мы могли выписывать повестки. Я вас не задержу.

— У Дэбби в кабинете сидит пятилетняя девочка. Подружка отца облила ее кипятком, потому что та плакала. Там серьезные травмы...

— Разумеется, пусть идет вперед. А я проскочу сразу за ней.

Когда пристав сообщил, что большое жюри собралось, я позвонила Дэбби и сказала, чтобы она вела ребенка давать показания. Лицо девочки было сильно обезображено, на левой, обожженной стороне головы не было волос, она крепко держалась за руку прокурора, пока они шли мимо юристов, полицейских и свидетелей. Дэбби и девочка остановились перед деревянными дверями, ведущими в зал большого жюри. Прокурор посмотрела ребенку в глаза, чтобы подбодрить, и спросила, готова ли та.

Девочка кивнула, и дверь перед ними распахнулась. Дэбби за руку повела своего свидетеля в центр зала. Замыкала шествие стенографистка. За десять лет я входила в этот зал сотни раз — с женщинами, мужчинами, подростками и детьми. И мне не раз приходилось видеть, как все двадцать три присяжных в ужасе ахали, в очередной раз увидев, какой вред может один человек причинить другому. Я признавала устоявшуюся важность этого органа и уважала его власть. Но при всем этом понимала, что окружной прокурор может им манипулировать, используя неотъемлемые перегибы процесса в свою пользу, поэтому я еще и исповедовала постулат последних лет о том, что большинство прокуроров могут добиться обвинительного акта хоть для бутерброда с колбасой, если им этого захочется.

Девочка пробыла там только шесть минут, за которые успела рассказать свою историю. Затем дал показания отец, а потом — два полицейских, которые прибыли на место и произвели арест. Чистое изложение — «обглоданные кости», как мы называем такие дела, — когда основные элементы преступления представляются на рассмотрение большого жюри помощником окружного прокурора. Нет необходимости расписывать это дело перед ними, тут нет ни судьи, ни адвоката, ни обвиняемого.

Дэбби и стенографистка тоже вышли в приемную, чтобы присяжные могли посовещаться и проголосовать. Звонок, извещавший, что решение принято, зазвонил буквально через несколько секунд. Все, кто видел девочку, не сомневались, что жюри утвердило проект обвинительного акта — обвиняемой вменялось покушение на убийство.

Пристав махнул мне рукой, пропуская в зал. Войдя, я положила блокнот и Уголовный кодекс на столик, стоявший там специально для этого.

— Доброе утро, дамы и господа. Меня зовут Александра Купер. Я помощник окружного прокурора, и я здесь, чтобы официально открыть расследование по делу об убийстве Джеммы Доген.

Пока это имя ничего им не говорило. Я смотрела на присяжных, которые сидели на амфитеатре напротив меня. Два полукруга кресел в несколько рядов, по десять человек с каждой стороны, и еще трое в центре на возвышении. Это старшина присяжных, его помощник и секретарь, ведущий протокол. Как обычно, они еще не успели убрать газеты и дожевывали рогалики и булочки, которые принесли в зал, невзирая на таблички: «Входить с едой запрещается!»

— Сегодня я не представлю вам никаких доказательств, но это только первый мой визит к вам по этому делу. И я хочу дать вам кодовое название для этого дела, чтобы вы сразу понимали, о чем речь, когда я снова предстану перед вами. Думаю, вы не забудете это название, потому что слишком часто будете его слышать повсюду. Это название «Медицинский центр Среднего Манхэттена».

Не то чтобы красивое кодовое название, зато предельно понятное. Присяжные выпрямились в креслах и стали слушать внимательнее. Некоторые что-то зашептали соседям, очевидно, рассказывали, что речь, наверное, об убийстве той женщины-врача, о котором они слышали в новостях или читали в газете. Пакеты с завтраками были задвинуты под стулья. Двое мужчин в переднем ряду подались вперед и внимательно разглядывали меня, как будто это может повлиять на то, что я снова приду к ним через месяц и назову имя убийцы.

— Как многие из вас уже, наверное, заметили, в прессе и на телевидении широко обсуждают смерть Джеммы Доген. Так вот, я хотела бы напомнить вам, что вы не должны читать подобные статьи и смотреть новости.

Как же, послушаются они, добавила я про себя. Теперь, когда они рассматривают это дело, большинство из них будут специально переключать каналы, чтобы еще раз услышать подробности, которые в другой ситуации были бы им безразличны.

— Единственные доказательства, которые вы должны принимать во внимание при рассмотрении данного дела, будут предъявлены вам свидетелями, которые предстанут перед вами, и документами, которые будут должным образом собраны и предоставлены на ваше рассмотрение в этой комнате. Информация из новостей или мнение членов семей и друзей не являются доказательствами по данному делу. И, конечно же, вы не должны обсуждать его между собой. Я оставлю несколько повесток на подпись вашему старшине и на следующей неделе снова предстану перед вами. Большое спасибо.

Если детективам не повезет в ближайшие два дня, то я не явлюсь сюда со свидетелями до тех пор, пока у нас не определится подозреваемый.

Я пробыла перед большим жюри совсем недолго и предоставила его в распоряжение своим коллегам.

— Ты идешь сегодня на вечеринку к Бродерику? — спросил Джин, когда я проходила мимо него к себе. Вот и еще один бывший однокурсник уходит в частную практику.

— Да. У меня лекция в семь тридцать, но я забегу к нему после, если, конечно, у нас со студентами не завяжется оживленная беседа.

Лора встретила меня на лестнице на восьмом этаже и сказала, что Батталья хочет видеть меня немедленно.

Я развернулась и пошла к его кабинету, вход в который, как обычно, стерегла его верная помощница.

— Привет, Роуз, чудесный костюм. Тебе очень идет этот цвет.

— Доброе утро, Алекс. Спасибо. Подожди немного, он говорит по телефону. Как положит трубку, сразу заходи.

Роуз повернулась к своему столу и продолжила бурную деятельность. Я бросила взгляд на горы корреспонденции, пытаясь не «следовать по стопам Ковингтона». Род Сквайерс часто высмеивал одного из парней, который раньше работал в нашей конторе. Парня звали Дэйви Ковингтон, и он частенько тайком читал письма, адресованные Батталье. Он вставал напротив Роуз, начинал непринужденный разговор, а сам сканировал взглядом перевернутые письма окружного прокурора. Батталья не раз ловил его с поличным. Когда Дэйви начал сплетничать о мошенничестве, совершенном конгрессменом, задолго до того, как было заведено официальное дело, окружной прокурор ненавязчиво посоветовал ему найти другую работу в пятнадцати милях от нынешней. Меня очень подмывало заглянуть в корреспонденцию, но, памятуя, о наказании, я сумела обуздать этот порыв.

Я взяла свежий «Юридический вестник» и просмотрела заголовки. Апелляционный суд рассуждает о постановлении, согласно которому полиция имела право на досмотр чемодана, брошенного на Автобусном терминале портового управления. Кажется, это интересно, и я сделала себе пометку в блокноте: напомнить Лоре, чтобы она вырезала для меня эту статью.

Тут до меня донесся знакомый запах «Монте-Кристо № 2», и я поняла, что Батталья идет сюда, собираясь позвать меня в кабинет. Мы с Родом очень ценили это пристрастие окружного прокурора, оно всегда помогало нам, когда он совершал неожиданные прогулки в наш конец коридора. Неизбежный сигарный дым и запах всегда опережали его на несколько секунд, и Роду хватало времени снять ноги со стола, а мне — надеть туфли.

— Есть новости, Алекс? Давай заходи.

Он поражал меня тем, что мог делать четыре дела одновременно. Я была уверена, что Батталья не упустит и не забудет ни слова из моего рассказа, хотя при этом он просматривал письма, которые Роуз только что распечатала ему на проверку, и прикидывал, с какого из двух звонящих телефонов (а всего их у него в кабинете шесть) снять трубку в первую очередь.

— Ты должен ответить на звонки, Пол? Я могу подождать.

— Нет, сенатор может перезвонить позднее. Он давит на меня с принятием того закона по правам потерпевших, и мне нравится заставлять его нервничать. А второй разговор не займет больше минуты. Садись.

Батталья нажал мигающую прозрачную кнопку и возобновил разговор:

— Да, она у меня. Что ты хочешь? — Пауза. — Подожди.

Он посмотрел на меня:

— Что ты знаешь про мужа и семью Доген?

И задал еще три таких же безобидных вопроса.

Я выдала ему всю имевшуюся у меня информацию и спросила себя, какой газете он отдает такое предпочтение. В этом он был мастер, никогда не сообщал лишнюю информацию, но всегда подкармливал доверенных журналистов лакомыми кусочками, которые и так в скором времени должны были стать достоянием общественности. Я слушала, как он легко и уверенно ведет разговор. Что-то из сказанного собеседником польстило прокурору, и он широко улыбнулся. Я тоже улыбнулась, глядя на его тонкое лицо, орлиный нос и густые седеющие волосы. Когда дело доходило до общения с прессой, Батталья был настоящим гением.

— Теперь они оставят нас в покое на какое-то время. Итак, есть у нас зацепки, о которых я не знаю?

Я рассказала ему о вчерашнем совещании и своих планах на сегодня.

— Ты знаешь, в Медицинском центре нет ни одного человека, который радовался бы этой газетной шумихе, особенно статьям про плохо организованную охрану.

— И все же, Пол, мы должны признать...

— Просто постарайся, Алекс, чтобы подобная информация не просачивалась в прессу. А то люди, которым жизненно необходима операция или лечение, выписываются из больницы, будто это лепрозорий. И не только из нашей больницы, я получаю звонки из Пресвитерианского госпиталя в округе Колумбия и Маунт-Синай. Можно подумать, что они пишут о Центральном вокзале или о ночлежке на Бауэри, а не про медицинское учреждение. И еще кое-что. Прямо перед тобой у меня был Пэт Маккинни. Он сказал, что шеф Макгро звонил ему и выражал недовольство по поводу твоего вчерашнего поведения в участке.

А это означает, что козел козла видит издалека. И Маккинни, один из моих начальников, который спал и видел, как бы поставить меня в неудобное положение, словно ужаленный сразу побежал жаловаться окружному прокурору. Я поморщилась, но промолчала, зная, что Батталья не любит разборок между своими.

— Я только хочу сказать, Алекс, что, очевидно, ты поступила правильно. Ты — ночной кошмар Макгро. Двенадцать лет назад, когда он еще командовал полицией Южного Манхэттена, он уже во всем мне перечил. Он никогда не мог работать с женщинами. Есть в нем что-то от неандертальца. Поэтому не дай ему достать себя.

Батталья встал, давая понять, что аудиенция закончена. Он сжал зубами сигару и с широкой улыбкой проводил меня до двери:

— Если он начнет на тебя наезжать, передай ему привет от меня. Скажи, чтобы застегнул ширинку и оставил тебя в покое.

Я взяла записки, которые Лора сложила для меня на своем столе, и стала их просматривать, пока не нашла то, что искала. Звонил Дэвид Митчелл, он подтвердил перевод Морин Форестер в неврологическое отделение Медицинского центра Среднего Манхэттена. На основании ее жалоб Митчеллу и по результатам предварительного осмотра он рекомендовал, чтобы ее положили в больницу в десять утра в пятницу. Естественно, доктор Митчелл настаивал, чтобы ей не назначали никаких сложных анализов или процедур до его возвращения в Нью-Йорк, то есть до начала следующей недели. Ей показано только наблюдение и отдых.

Я позвонила Саре и рассказала ей эту новость, а еще спросила, не могла бы она «навестить» Мо днем в пятницу. Затем позвонила в отдел покупок «Бергдорфа» и заказала халат из викуньи цвета мокко, его должны были доставить в неврологическое отделение на следующий день. «Нашей подсадной утке. Желаем удачи. От любящих друзей. Майк, Мерсер и Алекс».

Джина Брикнер подождала, пока я повешу трубку, а затем вошла в кабинет с блокнотами и магнитофоном. Она выглядела очень расстроенной.

— Лора сказала, что с обеда тебя не будет, но перед уходом ты должна прослушать эту пленку. Я получила обвинительный акт по тому делу месячной давности, об изнасиловании на студенческой вечеринке в Колумбийском университете. А пленку из Службы спасения доставили только этим утром, с распечаткой.

Джесси Пойнтер, потерпевшая, рассказала, что в ту ночь выпила только одно или два пива. Сказала, что была абсолютно трезва, когда поднялась в спальню подруги в общежитии, чтобы позвонить. Я прослушала пленку, Алекс. Эта девушка так пьяна, что все время икает.

— Невероятно.

— И это еще не самое плохое. Каждый раз, когда оператор из службы спрашивает у нее адрес, Джесси не может ответить на этот вопрос. Она не помнит, как называется общежитие. Затем оператор спрашивает номер телефона, по которому можно перезвонить, если она все-таки дала неправильный адрес. Джесси называет шесть цифр, а потом они с подругой начинают спорить, сколько в номере цифр — шесть или семь. И, судя по голосу, она пьяна в стельку.

— Пригласи ее сюда завтра. Зачитай ей закон об охране общественного порядка. Заставь прослушать пленку. Скажи, что у нее есть единственная возможность изменить показания. И ей придется признаться перед присяжными на суде, что она не была честна с тобой и полицейскими относительно своего состояния. Я никогда не понимала, почему некоторые женщины врут об обстоятельствах, предшествующих насилию, а затем ждут, что мы поверим остальному рассказу. Это же не игра, черт возьми! На кону человеческие жизни. Мы должны помогать людям, а они думают, будто мы настолько тупы, что не поймем, как все было на самом деле. Если она хочет, чтобы мы вытянули это дело об изнасиловании, то все остальные факты, что она приведет, должны быть подтверждены доказательствами.

Ничто не злит меня больше, чем жертвы, которые ставят под угрозу победу в суде, пытаясь скрыть некоторые факты. Те немногие, которые пытались так поступить, послужили хорошим уроком для действительно потерпевших, которые пришли в суд потом.

К тому времени как я закончила отвечать на звонки и перенесла все допросы, за мной приехал Мерсер.

— Звони, если я понадоблюсь, Лора. Мы будем в морге.

9

Мерсер аккуратно объезжал на служебной машине трактора и экскаваторы, стоявшие около строительной площадки на Первой авеню. Мы были в квартале к югу от серо-голубого здания, где находился офис патологоанатома. Мерсер припарковался у счетчика и высадил меня. Мне пришлось перелезать через сугроб, чтобы попасть на тротуар.

— Посмотри на этого придурка. — Мерсер показывал на другую сторону дороги, где стоял Чэпмен. — Он так и не купил зимнюю куртку.

Майк выходил из магазина напротив, и ему явно было холодно на таком ветру в блейзере и хлопчатобумажной рубашке с расстегнутым воротом.

Я помахала ему рукой, в ответ он поднял большой пакет с покупками и крикнул нам:

— Это обед!

Мерсер посмотрел на меня и покачал головой. Из нас троих только Чэпмен чувствовал себя в морге как дома. Детективы из убойного часто присутствовали на вскрытии, а те, кто работал в отделе по расследованию сексуальных преступлений, имели счастье работать с выжившими — ранеными, но все еще живыми.

— В парадный вход не пойдем, — крикнул нам Чэпмен, когда я начала подниматься по ступенькам. — Давайте за мной. Киршнер еще в подвале.

Я никогда не входила в морг с 30-й улицы, поэтому послушно следовала за Майком и Мерсером. Мы свернули за угол и прошли до парковки, где стояли машины «Скорой помощи» и «труповозки», привозившие тела. Полицейский проверил наши удостоверения, пропустил нас внутрь через широкие двери, и мы начали спускаться по пандусу в кабинеты, где проводилось вскрытие.

Майк заметил, что я старательно разглядываю зеленые стены, выщербленные примерно на уровне пояса — там были выбиты большие куски. Особенно сильно пострадал угол в конце пандуса, где мы повернули направо и прошли еще двадцать футов.

— Знаю, знаю. Ты бы с удовольствием сделала здесь ремонт и перекрасила стены. Забудь об этом! Здесь так будет всегда, блондиночка. Они грузят тело на каталку наверху пандуса, а затем толкают ее вниз. И она несколько раз ударяется о стены, пока едет, потом бьется об угол, заворачивает и доезжает до места. Поверь, клиент ничего не чувствует. И не надо держать штат медбратьев, отвечающих за доставку нового гостя на место.

— Сострадание из тебя так и прет, да? — пробормотал Уоллес.

Майк привел нас в конференц-зал в конце коридора. Там стоял стол восьми футов в длину, дюжина стульев и доска, а на стенах висели зажимы для демонстрации рентгеновских снимков и фотографий.

Мы с Мерсером еще не успели снять верхнюю одежду и сесть, а Чет Киршнер был уже тут как тут.

Я работала с ним несколько раз за те пять лет, что он был главным патологоанатомом, и мне всегда нравились его спокойные, полные достоинства манеры, к тому же я очень ценила его профессиональное мнение. Чет был высоким и худым, как палка, у него были темные волосы, тихий голос и обворожительная улыбка, хотя ему редко выпадала возможность продемонстрировать ее при исполнении обязанностей.

Мы поздоровались и расселись за столом, а Майк достал из пакета бутерброды и банки.

— То, что я вам скажу, Александра, это только предварительные результаты. Я получу лабораторные анализы по токсикологии лишь некоторое время спустя, равно как и результаты серологического исследования. Сейчас я могу только обрисовать — не для протокола — самую общую картину.

— Разумеется.

— Я взял четыре бутерброда с индейкой на ржаном хлебе, с русским соусом, никто не против?

— Не сейчас, Майк, — попросила я. Атмосфера стерильности, слабый запах формальдегида и мрачные подробности, которые нам предстояло выслушать, напрочь отбили у меня аппетит.

Мерсер и Чет тоже отказались. Майк развернул бутерброд и открыл банку рутбира, а доктор Киршнер достал пачку поляроидных снимков окровавленного тела Джеммы Доген и разложил их на столе.

Он посмотрел на Майка, который ел бутерброд и хрустел чипсами, криво улыбнулся и пробормотал:

— Bon appetit[14].

— Нет никакой загадки в том, от чего она умерла. Как вам известно, она получила множественные ножевые ранения — семнадцать, если быть точным. Несколько ударов затронули жизненно важные органы, включая и рану, которая, очевидно, оказалась смертельной — после этого ранения у нее полностью отказало одно легкое. Второе легкое тоже было задето. Убийца наносил удар за ударом, некоторые были достаточно глубокими, они вызвали интенсивное внутреннее кровотечение. Внутрибрюшное и интраторакальное. Также имелось несколько небольших порезов на спине, но большинство ударов попали в цель. Иными словами, ей были нанесены удары и спереди, и сзади. Несомненно, это нападение в приступе ярости — там гораздо больше ран, чем требовалось для причинения смерти. Она могла умереть практически от любого из повреждений.

— А есть раны, полученные оттого, что она защищалась? — спросил Мерсер.

Я взяла несколько снимков, чтобы проще было следить за комментариями Киршнера. Я видела лицо Джеммы Доген, освещенное вспышками камер, когда ее фотографировали на разных мероприятиях, — эти фото стояли на полках у нее в кабинете. Теперь я видела те же самые черты — бесцветные, пустые, безжизненные — на фотографиях, сделанных на столе в морге.

— Таких ран нет. Но если вы посмотрите внимательно на снимки запястий, то увидите слабые следы. Они заметнее на обычных снимках, которые мы сделали.

Я нашла те карточки, где руки Доген были сняты крупным планом, и заметила красные полоски на запястьях.

— Очевидно, нападавший связал ее и вставил кляп, обнаруженный в комнате. И произошло это до того, как он нанес ей раны. Думаю, она просто не могла защищаться, когда он напал на нее с ножом. Возможно, она была связана тем же материалом, который нападавший использовал для кляпа. Смотал в тонкие полоски и связал ей запястья, от этого и остались следы, но кожа не была повреждена.

— А вы успели взглянуть на кляп, док? — Чэпмен отхлебнул из банки.

— Кляп исследуют в лаборатории, но я видел его, когда принесли тело. Я дам окончательный ответ позже, но мне показалось, что это кусок обычной больничной простыни, порезанный на длинные полосы. Такой можно было взять в любой палате, на складе, в службе доставки или в прачечной.

— Мерсер, пожалуйста, запиши это для меня. Кажется, лейтенант отправил кого-то проверять работников прачечной наряду с остальным персоналом, но мне и в голову не пришло, что надо еще потрясти поставщиков, которые снуют туда-сюда целыми днями.

— Я продиктую, Куп. Прачечная, а еще доставка пиши, медицинских товаров, цветов, корзин с подарками, шариков — этот список бесконечен. Мы говорим о тысячах людей.

Чэпмен вытер руки и встал у меня за плечом, рассматривая снимок запястий Доген, а я продолжила перебирать фото.

— Если бы вам предложили восстановить события, исходя из уже известных фактов, то, по вашему мнению, что там произошло? — спросил он Киршнера.

— Сейчас можно только строить предположения, Майк. И вы это знаете. Думаю, кто бы это ни совершил и было ли это изначально ограблением или преступник искал жертву, но он пришел подготовленным. У него было оружие, у него была порезанная на ленты тряпка и, очевидно, цель. Полагаю, он застал Доген врасплох и мгновенно лишил ее возможности сопротивляться. У нее были потрясающие мускулы на ногах и руках, такие бывают у женщин вдвое моложе ее. Тот факт, что нет ран, полученных в процессе сопротивления, говорит нам, что у нее не было возможности защищаться.

— А когда могло произойти нападение?

— В этом случае определить очень трудно. Естественно, мы знаем точное время смерти, поскольку она умерла уже после того, как ее обнаружил охранник. Любой врач скажет вам, что при таких ранениях выжить невозможно. Я уверен, что она была без сознания, когда убийца наносил последние удары, и готов поспорить, что, уходя, он не сомневался, что она мертва. Это один из тех необъяснимых медицинских случаев, когда нельзя сказать, почему она так долго продержалась и сколько это длилось — тридцать минут или тридцать часов. Поврежденное легкое отказало быстро и окончательно. Второе работало еле-еле. Майк сказал, что на месте преступления вам показалось, будто она пришла в себя на короткое время и на последнем дыхании попыталась куда-то доползти. Что ж, вполне возможно.

— То есть у нее могли остаться силы проползти через всю комнату до двери?

— Если вы хотите услышать мое мнение как врача, то я скажу «нет». Но мы каждый день сталкиваемся с необъяснимыми вещами, которые может совершать человеческое тело в экстремальных ситуациях. Да, Джемма Доген могла собрать последние силы в отчаянной попытке спастись. Этому нет медицинского объяснения. Никакого.

— Чет, а Майк говорил тебе про нечто вроде загогулины на полу рядом с телом? Я хочу сказать, среди лужи крови.

Майк все еще стоял у меня за спиной и взъерошил мне волосы в знак того, что не верит в мою идею.

— Купер думает, что покойная пыталась с нами поговорить.

Киршнер посмотрел мне в глаза и слегка кивнул, чтобы показать, что он обдумает мою мысль.

— Полагаю, у вас есть фотографии того, о чем вы говорите?

— Да. Их напечатают к вечеру, док. Я вам их передам.

— Позвольте, — сказал Киршнер и взял один из снимков. Он поднес его близко к глазам, изучая детали, чтобы освежить память. — Я, разумеется, смогу вам показать все это более наглядно, когда будут готовы наши фотографии. Сегодня вечером. Но кровь на указательном пальце правой руки подтверждает эту теорию. Но не забывайте, там было море крови повсюду, у нее все руки перепачканы. И я еще скажу об этом, когда мы будем обсуждать, почему она не была связана. Но на этом указательном пальце след немного другой, или оттого, что она ползла по крови, или — и признаюсь, мне это не приходило в голову — она специально обмакнула палец в кровь, например, чтобы что-то нарисовать. Я бы хотел ознакомиться с вашими фотографиями прежде, чем сделаю окончательный вывод о том, писала она что-либо или нет. И я удивлен, что вы такой недоверчивый, Чэпмен. Разве мы с вами не работали по тому делу несколько месяцев назад? Когда парню шесть раз выстрелили в спину на станции подземки, а он еще пробежал два пролета лестницы, выскочил на улицу, нашел телефонную будку и позвонил. А уже затем упал и умер.

— Да, Счастливчик Луи Барски, ростовщик. Истратил последний вздох на звонок матери, чтобы сказать ей, что она может спокойно жить на все, что найдет в коробке из-под обуви с этикеткой «12 Д, мокасины, цвет „черный крокодил“, третья полка в шкафу в его спальне». К несчастью для его мамаши, я явился туда с ордером на обыск раньше, чем она нашла стремянку. Бывшая подружка донесла на него, она знала, где он прячет заначку. Думаю, чудеса случаются, док.

Мерсер вернул нас к обсуждению убийства Доген.

— Так вы думаете, что ее развязали после того, как нанесли ранения?

— На месте преступления не были найдены путы, только кляп, так? Выходит, после того, как ее связали — после первого удара ножом или в конце, — нападавший снял веревки и перенес тело на пол.

Майк снова сел за стол и покачал головой.

— Значит, он изнасиловал ее, пока она была без сознания и истекала кровью из одной или нескольких ран, как освежеванная свинья. — Он покачался на задних ножках стула, затем с громким стуком вернул его в нормальное положение, ударив при этом по столу кулаками. — Вы можете поверить, что какой-то псих-извращенец сексуально возбуждается при виде истекающего кровью трупа? Я никогда не понимал специфику вашей работы, Мерсер, клянусь. Как может у мужика встать после того, как он искалечил и изуродовал женское тело? Господи, да за такое преступление надо ввести смертную казнь, я сам могу приводить приговор в исполнение. Черт!

— То, что я собираюсь сказать, Майк, не улучшит ваше впечатление от этого преступления, но вполне возможно, что убийца не был так возбужден, как он надеялся, — спокойно продолжил Киршнер. — По тем деталям, которые мне описали — положение тела, отсутствие нижнего белья, задранная юбка, обнаженные гениталии, — совершенно ясно, что преступник планировал и даже пытался совершить изнасилование. Но он его не завершил. Нет и следа семенной жидкости, ни на теле, ни внутри влагалища. Никакой спермы. Я взял мазки из влагалища и анального отверстия, вы получите результаты позже, но я уверен, что они будут отрицательными.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — поморщившись, спросил меня Мерсер.

Я была так же огорчена этим, как и он. За последние несколько лет мы с Мерсером привыкли полагаться на такую улику, как ДНК, и на прекрасный метод «генетических отпечатков пальцев», благодаря которому было раскрыто не одно дело об изнасиловании. Даже когда жертва оставалась в живых после нападения, как было в большинстве случаев, а после описывала приметы нападавшего и опознавала его, анализ ДНК позволял подтвердить ее показания и резко увеличить число обвинительных приговоров по всей стране.

— Думаю, я слишком рассчитывала на улику, которой у нас нет, — сказала я, и, боюсь, в моем голосе было слышно разочарование. — Я просто надеялась, что обнаружатся следы семенной жидкости и мы получим «слепок ДНК», с которым можно будет сравнивать анализы, когда у нас появится подозреваемый.

— Думаю, в этом деле у нас не будет такой роскоши, Алекс.

— А есть ли вероятность, что преступник пользовался презервативом, док? Может, поэтому нет следов спермы?

— Не похоже, Майк. Я хочу сказать, нет ничего невозможного. Но большинство презервативов оставляют на жертве следы, которые легко найти во время вскрытия или в процессе лабораторных анализов. И не важно, что это, лубрикант или спермицид, в любом случае...

— Я хочу сказать, вы можете установить, проникал он в нее или нет?

— Травм нет ни во влагалище, ни в анальном проходе. Хотя это само по себе ни о чем не говорит, если имел место вагинальный секс.

У Майка не было такого опыта в расследовании изнасилований, как у нас с Мерсером, поэтому я немного пояснила ему слова Киршнера:

— Больше двух третей изнасилованных женщин не получили каких-либо физических травм, Майк. Живущая половой жизнью женщина обычно не получает внутренних повреждений. Влагалище достаточно эластично, и если она была без сознания, когда преступник над ней надругался, то велика вероятность, что он не встретил сопротивления мышц.

— Но что мне кажется наиболее странным, — подхватил Киршнер, — так это отсутствие каких-либо иных улик, указывающих на сексуальное насилие в этом деле. Если он действительно пытался проникнуть в нее, то я бы нашел хоть один его лобковый волос на ее теле.

Стандартная процедура собирания улик в делах об изнасиловании, равно как и при проведении вскрытия, — это расчесывание лобковых волос жертвы. Очень часто лобковые волосы насильника застревают в волосах жертвы и остаются на теле, это еще одно доказательство, связывающее преступника и жертву.

— Когда я расследую дело об изнасиловании, то место преступления — это тело жертвы. Это единственное преступление, для которого подобный подход является правильным. И я убежден, что в данном случае слишком мало доказательств того, что нападавший совершил изнасилование.

— Значит, теперь нам надо понять, что ему помешало, — сказал Мерсер. — Это могло быть что угодно, начиная от спугнувшего его шума в коридоре до потери эрекции. Может, Майк был прав. Если преступник собирался изнасиловать Доген, то он перестарался, пытаясь усмирить ее. Искромсанное тело стало вызывать у него отвращение, и в результате пропала эрекция.

— И не забывайте, — вмешалась я, — что в Медицинском центре и его подвалах живет множество самых разных психов. Надо начинать с тех, у кого наблюдаются половые дисфункции. Хотя наш нападавший и планировал довести изнасилование до конца. Ну что, парни, мы опять в начале пути?

— Не хочется разочаровывать тебя, Александра, но я полагаю, что ключ к раскрытию данного преступления ты получишь не от меня и не из моей лаборатории. Чэпмену было известно о смерти Джеммы Доген столько же, сколько и сейчас, после нашего разговора. Он только не знал — до вскрытия, — каким из ударов был поврежден тот или иной внутренний орган. Мне жаль, но сейчас я больше ничем не могу вам помочь. Ваш убийца не оставил тех изобличающих его улик, на которые мы все надеялись. — Киршнер помолчал и добавил, обращаясь к детективам: — Если вы найдете его быстро, то его одежда и тело смогут рассказать нам куда больше, чем останки Доген. Я не знаю, удалось ли ей оцарапать или укусить его. Но в одном уверен — из ее кабинета он вышел в таком виде, будто побывал на бойне. Мало кто бывает так испачкан кровью, разве что хирург, выходящий из операционной.

Чет напомнил, чтобы мы прислали ему полицейские фотографии, как только они будут готовы, собрал свои снимки и попросил его извинить, сославшись на следующее вскрытие, назначенное на три часа.

Мы с Майком и Мерсером собрали свои вещи и вышли из комнаты.

— Я бутерброды не буду, Купер, — сказал Мерсер. — Хочешь кофе? Там через дорогу есть одна забегаловка. А потом двинемся дальше.

У меня тоже не было аппетита.

— Буду, может, хоть согреюсь.

Мы снова оказались перед пандусом и по нему вышли на улицу.

— Везешь Купер на квартиру Доген?

— Угу.

— А я в больницу, вести допросы. Детка, я тебя сегодня увижу в полицейском участке?

— А чем я могу вам помочь? Я никак не отойду от рассказа Чета. Я рассчитывала, что мы получим данные из лаборатории и у нас наметится прорыв уже до конца недели. Сегодня мне еще выступать с речью в школе имени Джулии Рикман.

Мерсер уже ступил на мостовую, собираясь перейти Первую авеню. А я обернулась к Чэпмену и улыбнулась ему:

— А почему ты спросил? Я нужна тебе, Майк?

— Это все твои мечты, блондиночка. Пустые мечты.

10

Перед дверями дома на Бикмен-Плейс, где находилась квартира Доген, стояли два швейцара в красных ливреях. Это оказалось совсем рядом с Медицинским центром. Мерсер показал золотой полицейский значок старшему из них, который стоял слева, тот кивнул и распахнул перед нами огромные стеклянные двери.

Мерсер повел меня направо, через холл, мимо ваз с форситиями и красной вербой, которые цвели не по сезону. Мы сели в лифт, и Мерсер нажал на 12-й этаж.

— Черт! — воскликнул он, когда двери открылись и мы увидели темный коридор, который казался еще мрачнее из-за темно-серых обоев с ворсистым рисунком. — Я же захватил фотоаппарат, думал, вдруг ты захочешь сделать снимки. И забыл его в багажнике. Квартира Доген — третья дверь налево, 12С. Держи ключи, большой — от нижнего замка. Заходи, я вернусь через пять минут.

Я повесила на палец цепочку с ключами, и двери лифта закрылись. Несколько секунд я постояла в нерешительности, поигрывая брелком в виде Тауэрского моста, на котором висели два ключа, и подумала, что мне было бы намного спокойней войти в квартиру Доген с Мерсером, чем одной.

Пора взрослеть, велела я себе. Внутри нет привидений, и Мерсер появится через несколько минут.

Я вставила короткий ключ в верхний замок, а длинный — в нижний цилиндрический. Сначала мне показалось, что ручка не повернется, но дверь почти сразу распахнулась, и тут же я вздрогнула от странного шума за спиной. Я переступила порог и обернулась — дверь на лестницу в конце коридора качалась туда-сюда.

Не было слышно ни голосов, ни каких-то других звуков, но я могла поклясться, что видела в окошечке той двери чье-то лицо. Отвратительное чувство, будто за мной подглядывали, но я убедила себя, что это беспокойные соседи, следящие за незнакомцами, которые ходят в квартиру умершей женщины.

Выключатель оказался на стене в коридоре, рядом со встроенным шкафом. Я зажгла свет и закрыла за собой дверь.

Я окинула взглядом большое помещение. В этом здании послевоенной постройки комнаты были внушительных размеров, но их портили бетонные потолки, похожие на огромные перевернутые тарелки с творогом. К достоинствам же можно было отнести огромные, до пола, окна, выходящие на простор Ист-Ривер.

Сегодня плотные облака висели низко, и мне удалось увидеть только мост на 59-й улице да вереницу машин, направляющихся к Ла-Гуардиа.

Судя по всему, Джемма Доген предпочитала простоту и суровость. Я прошла в гостиную, мебель для которой, казалось, купили в дешевом скандинавском магазине, продающем готовые наборы для комнат. Каждый предмет отличался острыми углами и прямыми линиями, все ткани были нейтральных цветов и немного грубыми на ощупь. Жаль, что у нее дома, в отличие от моего, не было глубоких насыщенных цветов и мягких, приятных материалов, которые словно обволакивали меня и успокаивали, когда в конце тяжелого дня я приходила домой, готовая расслабиться, сбросить туфли и забыть про работу.

Я повесила дубленку на спинку одного из стульев у обеденного стола и повернулась к маленькому коридору, который вел в спальню. На стенах коридора висели старые туристические постеры с видами Брайтона, Котсволда и Кембриджа, спальня же поражала стерильностью и огромной кроватью.

Если те фотографии, которыми окружила себя Джемма Доген, отражали ее интересы, то ей, несомненно, нравилось ее место в академическом мире. Джемма в докторском халате радостно улыбалась со сцен и кафедр. Флаги на заднем плане снимков говорили о том, что мероприятия проходили как в Америке, так и в Англии, и я мысленно поаплодировала этой состоявшейся женщине, которая добилась блестящих успехов в сфере, где традиционно правили мужчины.

Будильник на тумбочке все еще показывал правильное время. Я нажала маленькую кнопку, чтобы посмотреть, когда Джемма предпочитала вставать. Высветились цифры — 5.30 утра, — и я еще больше зауважала ее за железную дисциплину, благодаря которой она поднималась в такую рань, чтобы отправиться на пробежку по берегу реки, и это в марте. Громкий звонок в дверь прервал мои размышления, и я поспешила впустить Мерсера.

— А кого ты ждала? — спросил он, смеясь над тем, что я посмотрела в «глазок», прежде чем открыть.

— Ты знаешь, Мерсер, так уж меня научила мать. — Думаю, что инстинктивно смотрю в «глазок» с тех самых пор, как переехала на Манхэттен. — И, кстати, кто-то тут шастал, когда я входила. Ты никого не видел?

— Ни одной живой души, мисс Купер. Но ты не стесняйся, спрашивай.

— А ты видел ее будильник?

— Не припоминаю. Что-то важное?

— Просто хотела проверить, когда она обычно начинала свой день. В 5.30 утра — надо запомнить на тот случай, если мы точнее установим время нападения.

— Хорошо. — Мерсер что-то нацарапал в блокнот. — Значит, так, ваш фотограф заснял тут целый фильм, и криминалисты тоже. Джордж Зотос просмотрел горы бумаг. Не похоже, что она часто развлекалась. Использовала гостиную скорее как кабинет. Вон тот шкаф, слева, весь заставлен книгами, а правый — забит папками и разной фигней для медицинского колледжа. Мы просмотрели большую часть этого хлама. Но ты не тушуйся, делай свое дело, я буду рядом. Скажешь, если тебе понадобятся фотографии.

Я начала с кухни. Как и у меня, полки и шкафчики в ней были полупустыми. Стандартное дорогое оборудование — кастрюли и сковородки «Куизинарт» и «Калфалон», ножи «Хенкель», импортная кофеварка — все выглядело так, будто совсем не использовалось. В этом я прекрасно понимала Джемму Доген.

— Тут мы тоже все осмотрели, Куп. Зотос сделал перепись содержимого холодильника, но затем выкинул список. Обезжиренное молоко, морковь, кочанный салат. Смотри — не смотри, это нам ничем не поможет.

Я вернулась в спальню и села в кресло, которое стояло у прикроватной тумбочки. Кровать была аккуратно застелена, на покрывале ни единой складки. Либо Джемма встала, как обычно, и заправила постель после пробежки, либо она так и не вернулась вечером домой.

Я взяла с тумбочки книгу — тонкий справочник по травмам позвоночника, недавно изданный университетом Джона Хопкинса. Содержание книги казалось таким же мрачным, как и наше расследование. Я просмотрела страницы, уголки которых Джемма Доген загнула, и прочитала то, что она подчеркнула, но ничего не поняла и вернула книгу на место.

Я отодвинула дверь шкафа-купе, чтобы посмотреть, в чем доктор Доген выходила в свет. С одной стороны висели темные костюмы без рисунка и украшений — обычная безликая одежда. С другой хранились повседневные веши — брюки цвета хаки, простые хлопчатобумажные рубашки и пиджаки. На полу шкафа стояли всевозможные кеды, теннисные туфли и несколько добротных английских туфель-лодочек. Последние Джемма, наверное, надевала на рабочие встречи. О такой обуви моя мать говорила: удобная, но без фантазии. Несколько белых медицинских халатов, чистых и накрахмаленных, отделяли рабочую одежду от повседневной. Я потрогала рукав синего шерстяного пиджака. Мне не давал покоя вопрос, приходил ли кто-нибудь в морг за телом Джеммы Доген и не надо ли подобрать костюм для похорон.

Я вернулась в гостиную. Мерсер встал из-за стола, где просматривал содержимое папок, и предложил мне занять его место.

— Эту почту принесли сегодня. Мне отдал ее привратник, когда я поднимался второй раз. Коммунальные счета, счета за кабельное телевидение, уведомление из «Чейз-Банк», открытка от бывшего мужа из его путешествия в Гималаи. Прочти, похоже, он собирался встретиться с ней в Англии через несколько недель. Медицинский симпозиум в Лондонском университете. Захватим это с собой, чтобы отдать Петерсону.

— Хорошо. — Я просмотрела почту, мне понравилось, что у Джеммы такие цивилизованные отношения с мужем, ведь он написал, что будет рад увидеть ее вновь. Большинство моих знакомых не могли похвастаться подобными отношениями с бывшими. Я улыбнулась этой мысли, но тут же с грустью поняла, что Джеффри, возможно, даже не знает, что случилось с Джеммой.

Мерсер отошел в сторону и теперь изучал шкаф с книгами. Со своей обычной дотошностью он начал переписывать названия и краткое содержание книг, а я открыла ящики стола, чтобы просмотреть календари и ежедневники.

— Эта дамочка была очень серьезной, Купер. Здесь нет почти ничего, что не касалось бы медицины или ее профессии. Небольшая коллекция классики, вроде той, какую ты любишь. Джордж Эллиот, Томас Харди. Есть еще диски. Очень много немецких опер и Баха. Представь себе, ни одного сборника джаза или попсы! Слишком уж пресно, на мой взгляд.

— Мерсер, я что-то не припоминаю, у нее в офисе есть компьютер? — Меня удивило, что здесь его нет.

— Ага, его содержимое тоже изучают. Дома доктор Доген компьютер не держала, поэтому ничего странного, что она часто задерживалась в медицинском колледже. Когда мы были там прошлым утром, то практически все, с кем мы говорили, сообщили, что она любила работать по ночам, когда никто не мешал. К несчастью, это было известно всем, кто ее знал.

Я подкатилась на стуле к встроенному шкафу, напротив того, что изучал Мерсер. Нижняя часть представляла собой комод с ящиками для папок. Некоторые папки отличались по цвету и все были расставлены по годам. Это единственное, что я поняла, но в целом принципы расстановки остались для меня тайной. Как и Мерсер, я открыла блокнот и попыталась составить список документов и их видов.

— Странно, Джемма была так логична во всем, а тут я не вижу смысла. Не могу представить себе систему, по которой она находила нужный материал. Здесь одних только папок, помеченных «Профессиональная этика», штук двадцать...

— Угу, это была одна из ее специализаций, Куп. Она читала лекции по этой теме.

— Хорошо, но она воткнула между ними и двумя папками, озаглавленными «Регенеративные ткани», еще одну, помеченную «Игры Мет».

— Она любила пошутить, да?

— Да, но секретарша ей не помешала бы. Организовала бы тут все. Представь, ты собираешься обновить абонемент на бейсбол, а папка затерялась где-то в регенеративных тканях мозга. А в другом ящике полно материалов про оборудование для бега. Да уж, моя Лора, например, такого не допустила бы. Она бы сложила все о мозге в один ящик, а про спорт — в другой.

От просмотра бирок на папках и их пролистывания у меня зарябило в глазах. Я хотела понять Джемму Доген, но ни один из этих документов не имел для меня смысла и не будет иметь, если не окажется важной уликой для расследования.

Мерсер фотографировал предметы на столе, а я встала и потянулась.

— Мне нужно еще несколько снимков, чтобы мы знали, как здесь все было изначально, — заметил он.

— С ее родственниками все равно придется разговаривать, и мы должны будем показать им квартиру, так что фотографии придутся кстати.

— Ты можешь приходить сюда, когда пожелаешь. Рента оплачена до апреля, поэтому Петерсон не хочет, чтобы тут что-то трогали, пока мы не узнаем, кто является наследником. И еще мы должны выяснить, была ли она случайной жертвой или планировали убить именно ее.

В марте темнеет рано, и город успел утонуть в ночи, пока мы с Мерсером разбирали личные вещи Джеммы Доген. Шел седьмой час, и мне следовало присутствовать на небольшом приеме в Ленокс-Хилл в честь моей лекции в этой школе, организованном правлением в кабинете директора.

Мерсер несколько раз щелкнул фотоаппаратом, снимая гостиную в разных ракурсах. Свет от вспышки отразился от блестящей поверхности небольшого золотого предмета, и я подошла посмотреть, что так ярко сияет в этой тусклой комнате.

— Не нервничай, Купер. Это не украшение.

С третьей полки шкафа Мерсер взял черную подставку длиной в фут и прочитал надпись на прикрепленной к ней бронзовой табличке: «Джемме Доген, в честь вступления в Орден Золотого Скальпеля. 1 июня 1985 года. Королевское медицинское общество, Лондон, Англия».

Медицинский скальпель из чистого золота со стальным лезвием был водружен на подставку из черного дерева. Я взяла вещицу в руки, чтобы полюбоваться.

— Понимаешь, каким выдающимся хирургом она, по всей вероятности, была, если уже в молодости заслужила такую награду?

Я представила себе зал, полный пожилых английских докторов в очках и париках, вручающих молодой талантливой женщине золотой символ своего уважения.

— Выглядит весьма опасным, но при этом очень красиво, ты не находишь?

— Черт, для нее же было бы намного лучше, если бы она хранила это у себя в офисе. Может, тогда у нее был бы шанс оказать сопротивление.

Но мы оба знали, что это не оружие. Это был инструмент женщины, которая спасла не один десяток человеческих жизней.

Я поставила награду обратно на полку и сказала, что готова уходить. Мы оделись, погасили свет, и я закрыла дверь, пока Мерсер вызывал лифт.

Я распрощалась с Мерсером в шесть тридцать. Он высадил меня у школы имени Джулии Рикман, и я поспешила внутрь, чтобы найти распорядительницу мероприятия.

В шестидесятых и семидесятых годах, на которые пришлись мои детство и юность, разговоры о сексуальном насилии были табу. Изнасилование считалось преступлением, которое, как гласило общественное мнение, не могло произойти с «хорошими девочками» — с нашими сестрами, матерями, дочерьми, подругами. Считалось, что жертвы «сами виноваты», и если это с ними случалось, то они не должны были об этом распространяться. Если они не станут об этом говорить, то, возможно, все пройдет само собой.

Все законодательные реформы в этом направлении произошли в последние двадцать лет. Но оказалось, что законы изменить легче, чем общественное мнение.

Поэтому мы с коллегами проводили много времени, рассказывая людям о том, что составляло наши рабочие будни. Наша аудитория — религиозные организации, школы, колледжи, университеты, профессиональные клубы, гражданские организации — каждый из слушателей мог в любой момент быть избран присяжным по делу нашего профиля. И приходят они в зал суда со своими убеждениями и предрассудками насчет таких преступлений — вот где могут оказаться полезными посеянные нами семена.

Я редко отказывалась отвечать на вопросы аудитории, если люди хотели получить больше информации — о сходстве и различиях между случаями изнасилования знакомым и незнакомцем, о том, какие из сексуальных маньяков не могут быть реабилитированы, о том, как вести себя жертвам насилия в семье и как помочь субъекту нападения, о том, что такое ложный вызов, и о том, что судебная система могла бы лучше относиться к выжившим после сексуального нападения, если бы на подобные программы выделялось больше средств. Нас с Сарой Бреннер ужасно выматывали такие встречи, утренние, вроде круглого стола за завтраком, или вечерние лекции, такие, как сегодня. Чем больше мы станем помогать друг другу, тем больше мы поможем этим женщинам, детям и мужчинам, которые в один ужасный день могут оказаться жертвами, и им придется рассчитывать на справедливый вердикт двенадцати таких же простых граждан, как они сами.

На доске объявлений в школе, сразу напротив входа, были вывешены написанные от руки желтые афиши, оповещавшие о моем выступлении, большая черная стрелка указывала путь к аудитории. Я направилась в ту сторону и остановилась перед открытой дверью в нескольких футах от большого зала. Помедлив несколько секунд, я вошла внутрь.

Полная женщина с копной светлых волос, закрученных в пучок на макушке, поспешила мне навстречу и протянула руку:

— Здравствуйте, вы, должно быть, Александра Купер. А я — Лидди Максвейн. В этом году я отвечаю за приглашенных лекторов. Мы очень рады видеть вас здесь, особенно принимая во внимание это жуткое убийство. Мы видели ваше имя в газете этим утром, и я была уверена, что лекцию придется отменить.

Она провела меня в комнату, где было около дюжины членов комитета — они перекусывали бутербродами. Я представилась некоторым из них и решила поесть перед выходом на сцену. На трех подносах лежали кусочки хлеба «семь злаков»: на одном — с кресс-салатом, на втором — с салатом и яйцами, на третьем — с помидорами. Я мысленно обругала себя за то, что несколько часов назад отказалась от большого бутерброда с индейкой, что предлагал мне Чэпмен, и променяла его на эти крошки, но делать было нечего, и я положила несколько штук на бумажную тарелку.

Я обошла комнату, вежливо отвечая на вопросы о работе окружного прокурора и заверяя тех, кому пожимала руки, что передам их наилучшие пожелания Полу Батталье. Все больше женщин средних лет стекалось в комнату. Их можно было разделить на две группы — постарше и помоложе. Дамы за пятьдесят держали в руках сумочки «Вюитон» и были обуты в туфли «Феррагамо» на плоской подошве. Почти все были натуральными блондинками, и большинство сделали высокие прически, придав волосам пышность с помощью шампуня и бальзама «Клэрол», как предписывала реклама. Те, что были помоложе и, очевидно, новенькие, отдавали предпочтение сумочкам «Дуни энд Бёрк», которые носили не в руках, а на плече, и туфлям «Феррагамо» на низком каблуке. Они тоже в основном были натуральными блондинками, но попадались и крашеные. В целом же аудитория казалась практически монолитной, и я мысленно сделала для себя пометку не заменять выражением «половые органы» термины «пенис» и «влагалище».

За десять минут до выхода на сцену я сходила в дамскую комнату, и толпа плавно перетекла в большой зал. Пока более двухсот женщин занимали места, я просмотрела свои карточки, желая убедиться, что обозначила все моменты, на которых хочу остановиться в этой лекции.

Миссис Максвейн выступила с приятной вводной речью и великодушно перечислила все мои регалии. Я поднялась по четырем ступенькам на сцену, встала за кафедру и начала лекцию.

Я рассказала об истории создания отдела по расследованию сексуальных преступлений, детища Баттальи, который стал первым подобным опытом в Соединенных Штатах. Я хотела донести до них, как важна проблема сексуального насилия в нашей стране, поэтому привела некоторые шокирующие данные статистики. Даже двадцать пять лет назад — то есть на нашей памяти — законы в нашем городе были столь архаичны, что за целый год из более чем тысячи арестованных и обвиненных в изнасиловании мужчин осудили только восемнадцать. Некоторые дамы в первом ряду задохнулись от изумления. Я выбросила из головы мысли о Джемме Доген и сосредоточилась на настоящем.

Я объяснила, как изменилась законодательная база: перестали требовать предоставления дополнительных доказательств, помимо заявления жертвы; приняли постановления о защите жертвы изнасилования, согласно которым адвокаты обвиняемого потеряли право расспрашивать женщину о ее сексуальной жизни; перестали с абсурдным упорством настаивать, что жертва должна была сопротивляться даже в том случае, если ей угрожают оружием или нападающий намного сильнее физически. Все эти перемены произошли за последние двадцать лет.

Для меня час пролетел незаметно, поскольку я подкрепляла юридические вопросы примерами из реальных дел. Когда пришло время отвечать на вопросы аудитории, мне стало ясно, что эти женщины, в отличие от более старших поколений, прекрасно понимали, что изнасилование — это преступление, которое очень сильно влияет на жизнь человека. Ни одна из них — я готова была поспорить — никогда не имела дела с сексуальной агрессией. А ведь все, с кем я общалась в последнее время, могли рассказать о знакомой или родственнице, взрослой или несовершеннолетней, которая испытала на себе то или иное насилие, подпадающее под юрисдикцию моего отдела.

Я попросила задавать вопросы тех, кто поднимал руки, а члены комитета Лидди Максвейн ходили по рядам и собирали карточки, которые можно было взять на столике у двери. Женщины писали вопросы на карточках, которые потом передавали мне.

— Вот хороший вопрос, — и я зачитала с верхней карточки: — «Насколько важно использование в вашей работе анализа ДНК?» — Я отвечала на этот вопрос с энтузиазмом, который не слишком вязался с разочарованием из-за того, что в деле Доген у нас нет таких данных. — ДНК на сегодняшний день — это наиважнейшая улика. Мы можем использовать ее, когда на или в теле жертвы обнаруживается семенная жидкость. В этом случае мы можем провести идентификацию или подтвердить причастность опознанного жертвой преступника. Подобное опознание снимает груз ответственности с потерпевшей — теперь это не просто ее слова. Кроме того, такие данные могут использоваться, чтобы исключить подозреваемых, не причастных к преступлению. Если адвокат защиты скажет мне, что в день изнасилования его клиент был в Огайо, то я просто-напросто попрошу его, чтобы подзащитный сдал образец крови. Если он не тот, кого мы ищем — то есть если ДНК не совпадет, — то мы не станем производить арест. Также подобные методы позволяют нам подходить к делу творчески. За последние несколько месяцев осудили четверых насильников, вину которых невозможно было доказать иначе, потому что их жертвы либо были слепыми, либо преступник успевал завязать им глаза. Десять лет назад мы называли этот метод технологией будущего. Что ж, это будущее наступило, и теперь нам гораздо легче раскрывать подобные преступления и наказывать виновных.

Я просмотрела еще две карточки, где спрашивали, как ведение таких дел влияет на мою безопасность и личную жизнь. Извините, девочки, это я на публике не обсуждаю.

— А вот вопрос о приговорах насильникам. На него нельзя ответить однозначно, ведь подобные преступления квалифицируются по-разному, к тому же часто обвиняемые уже имели судимости, поэтому им назначают более длительные сроки заключения. — Но я все равно минут пять порассуждала о сроках, которые даются при различных видах изнасилования.

Мне на помощь пришла Лидди Максвейн. Она встала рядом со сценой и объявила, что у нас осталось времени только на три вопроса.

Я взяла следующую карточку, с вопросом о новой системе, призванной бороться с насилием в семье, — эту программу полиция Нью-Йорка ввела всего несколько недель назад. Затем меня попросили рассказать, какие услуги больницы нашего города могут предоставить детям и подросткам, подвергшимся насилию.

Прочитав вопрос на третьей карточке, я закусила губу и оглядела зал в поисках знакомых лиц.

Знакомым почерком на карточке было написано: «Ответ на финальный вопрос „Последнего раунда“: черный предмет длиной двенадцать дюймов. Что...?»

В дверях стояли Чэпмен и Уоллес. Мерсер согнулся пополам, трясясь от смеха, а Чэпмен серьезно смотрел на меня, показывая на него пальцем.

Я так устала, что чуть не потеряла лицо и не расхохоталась перед собравшимися здесь милыми дамами.

— Извините, леди, большинство оставшихся вопросов касаются трагической гибели доктора Доген, убитой вчера в Медицинском центре Среднего Ман-хэттена, и хода расследования по этому делу. Я не могу комментировать текущие дела, но хочу заверить вас, что в эти минуты над делом работают лучшие детективы города. Спасибо, что пришли на лекцию, несмотря на суровую погоду. Мне очень приятно сознавать, что людей волнуют такие проблемы.

Я спустилась со сцены, и меня тут же окружили слушательницы. Некоторые похвалили мое выступление, одна спросила, не могу ли я помочь ей связаться с участниками программы помощи жертвам насилия при больнице Святого Луки, она желает внести свой вклад, еще три, как обычно, хотели обсудить нечто, когда-то случившееся в их жизни.

Я выслушала каждую, сказала, что подобные вещи надо обсуждать в более приватной обстановке, дала им свои визитки и попросила позвонить в понедельник, чтобы назначить встречу. После моих выступлений оказывалось, что по крайней мере одна женщина из зала подвергалась насилию и после лекции набиралась смелости рассказать об этом. Иногда жертвой была она сама, иногда — дочь коллеги или лучшая подруга. Об изнасиловании до сих пор сообщают намного реже, чем о других преступлениях.

Моя дубленка висела на кресле в последнем ряду. Мерсер взял ее и подал мне, когда я подошла.

— Не стоит извиняться, джентльмены. Как бы я смогла вас узнать в этом зале, если бы вы не баловались, как малые дети? Вдруг я приняла бы вас за незнакомцев? Хотя в случае с Чэпменом подобное опознание срабатывает лучше, чем анализ ДНК. И не важно, куда вы собирались позвать меня сегодня вечером, я отклоняю ваше приглашение. У меня дела. — Все это я произнесла на ходу, подошла к массивной деревянной двери и распахнула ее. — И, как говорится, не звоните мне...

— Не волнуйся, Мерсер. Если она это серьезно, то у меня есть номер пейджера Пэта Маккинни, — громко прошептал у меня за спиной Чэпмен. — Он-то не откажется допросить убийцу Джеммы Доген. Позвоним ему.

Едва до меня дошло, что убийца задержан, я остановилась как вкопанная.

— Извини, блондиночка. Ты права, сегодня в шоу был совсем другой вопрос. Ты из-за этого так расстроилась? И... да, у нас есть подозреваемый. Очень подозрительный. Лейтенант послал нас за тобой, потому что хочет все сделать по правилам. И в гробу он видел шефа Макгро.

— Это кто-то из персонала? — спросила я, пока мы шли к лестнице, которая теперь была покрыта льдом.

— Нет. Парень из подвалов. Был по колено в крови. Как и сказал Чет, выглядел так, будто побывал на бойне.

— Он часа два сидит в 17-м участке.

— Дает показания?

— Я бы сказал, лепечет. Сама послушаешь.

Я села на заднее сиденье в машину Уоллеса. До Лексингтон-авеню было недалеко, и я приготовилась взглянуть в глаза монстру.

11

— Можешь себе представить? — спросил Мерсер у Чэпмена, пока парковался около участка. — Макгро еще не проболтался об этом репортерам.

Он имел в виду, что рядом с участком не болталось ни одного жадного до сенсации газетчика или телерепортера, прибежавшего освежевать подозреваемого в громком деле об убийстве.

Мы вылезли из машины, прошли в холл мимо сержанта в форме и поднялись по лестнице в убойный отдел. На этот раз детективы и полицейские развили бурную деятельность. Каждый из них внесет свой вклад в общее дело, чтобы за ближайшие сутки прижать подозреваемого к ногтю.

— Эй, Чэпмен, ты к этому уроду?

— Полли Морелли. Черт, мы же не виделись с тех пор, как твой партнер прищучил Зодиакального убийцу. Это благодаря тому аресту ты распрощался с Бед-Стаем[15]?

Мы поднимались, а Морелли спускался.

— Да. И попал сюда, в 17-й. Не такая уж звездная карьера для того, кто ловит убийц.

— Да уж, — согласился Чэпмен, продолжая подниматься. — Но если тебе нравятся женщины с зубами, Полли, то Верхний Ист-Сайд — это как раз для тебя. Ты тоже работаешь с нами над делом Доген?

— Иду искать подставных для опознания.

— Опознания? — переспросила я. — Ну-ка, попридержите коней и объясните мне, что происходит.

— Ты ведь за этим и пришла, так, блондиночка?

Майк провел меня через помещение убойного отдела. В отличие от прошлого вечера, сейчас каждый из присутствующих был занят — все работали на общее дело. Одни разговаривали по телефону, другие допрашивали свидетелей. Практически у каждого стола давали показания мужчины и женщины — некоторые были в форме медсестер или врачей, другие одеты как посыльные, а несколько — в разномастной одежде не по размеру, безошибочно узнаваемом прикиде бездомных.

Мы подошли к командному пункту Петерсона, и я заметила, что дверь «обезьянника» все еще широко открыта. Но сегодня там находился только один человек.

Я заглянула внутрь. На скамье сидел чернокожий мужчина, которому, на мой взгляд, было около шестидесяти. Он прислонился к стене и вытянул ноги. Там же стояли две большие магазинные тележки, набитые чем-то, что я не могла распознать на таком расстоянии. На мужчине был клетчатый фланелевый пиджак с очень длинными рукавами, надетый поверх футболки, и бледно-зеленые хирургические штаны с завязками. Я не смогла сразу отвести взгляд от темно-красных пятен, испачкавших обе штанины. Кровь Джеммы Доген.

Лейтенант Петерсон стоял у своего стола и говорил по телефону. Когда я вошла в кабинет, он уже заканчивал разговор и, морщась, произнес:

— Нет, шеф. Я не позволю этому чертовому зануде мною командовать. Ни за что. Я подумал, что гораздо лучше, если она будет здесь и сможет дать нам грамотный юридический совет — по обыску, опознанию и допросу. Нет, говорю вам, это дело ведем мы, и я всем дам это понять. Да-да, слушаю... Рад тебя видеть, Алекс. Похоже, у нас тут небольшой прорыв. Иди в раздевалку, и мы быстро введем тебя в курс дела.

Мерсер и Майк уже были в раздевалке, ставшей местом проведения наших собраний. Тут же были и новые лица, которые не присутствовали на вчерашнем совещании.

Петерсон познакомил присутствующих, и я села за стол.

— Ладно. Вот что у нас есть. Парни из подразделения "Б" провели весь день в Медицинском центре Среднего Манхэттена. Макгро также позволил нам привлечь команду "А" и использовать 17-й участок для бесед с людьми, обнаруженными в туннелях под больницей. Мои люди допросили администрацию и медработников, для этого им выделили комнаты в медицинском колледже. Там было тридцать-сорок человек из неврологии и «Минуита», все по первому разу. На это ушла вся вторая половина дня. У них спрашивали биографические данные, потом об отношениях с Доген и не видели ли они чего-нибудь ночью накануне того дня, когда обнаружили тело, — все как обычно. Никто не ждал чудес от первого раунда. Все чинно-благородно, первая примерка. Около половины седьмого детектив Лосенти ответил на звонок двух врачей, с которыми уже успел побеседовать ранее. Они оба здесь, Алекс. Я подумал, ты захочешь сама поговорить с ними. Они решили спуститься из неврологического в отделение рентгенологии на втором этаже. Им надо было посмотреть снимки пациента, которого они консультируют. Они зашли в подсобное помещение напротив рентгеновского кабинета и видят, что этот парень — тот, который сидит в «обезьяннике», — спит себе внутри, свернувшись калачиком на полу. Они разбудили его, чтобы прогнать, и тут заметили, что штаны у него в крови. Один из врачей остался с ним, а второй позвонил Лосенти, номер пейджера был на листовке, которую мы раздавали людям с просьбой позвонить, если они увидят или услышат что-нибудь полезное нам. Лосенти все еще был в здании больницы, поэтому сразу же спустился в рентгенологию.

Я обвела взглядом собравшихся детективов. Сейчас половина десятого, и все они работали с рассвета, но радость от скорого раскрытия дела улучшила настроение всем, и люди чувствовали себя одной командой.

— Он дал показания?

— Нет, он либо прикидывается, либо мы поймали настоящего психа. Несколько парней попытались поговорить с ним, но это ни к чему не привело. Пусть Чэпмен и Уоллес отведут его в комнату для допроса, может, они чего-нибудь добьются. Это может занять не один час. Он бормочет что-то непонятное, говорит только, что его зовут Попс и штаны он испачкал в красной краске. Правда, тут же извиняется за то, «что случилось с той леди».

— Вы ему не верите?

— Это кровь, Алекс. Человеческая кровь. Ее еще не проверили, но за последнее время я насмотрелся на нее столько, что мне хватит на шесть жизней вперед. Вот почему я хотел, чтобы ты пришла. Сама реши, что мы можем сделать без ордера, и скажи, как поступить, чтобы все собранные доказательства впоследствии можно было использовать в суде. Мне плевать на Макгро. Пусть себе красуется по ящику, а мы закончим дело по-моему. Еще когда мы с ним учились в академии и когда Нью-Йорк был совсем другим, лет сорок назад, было такое выражение. О начальниках, которые никогда не работали над делами в качестве простых детективов, говорили, что они не смогут найти еврея в Гранд-Конкорс. Это я не про тебя, Алекс.

— Да бросьте, шеф, — встрял Чэпмен. — Сегодня даже Шерлок Холмс не сможет найти еврея в Гранд-Конкорс.

Речь шла о районе Бронкса, где когда-то жили тысячи иммигрантов из Восточной Европы, а теперь там одни латиноамериканцы.

— А зачем вы проводите опознание? Я хочу сказать, у вас есть человек, который может уличить нашего подозреваемого в чем-либо?

— Практически все, с кем мы говорили, видели кого-то вечером или ночью вторника либо в коридоре, либо в лифте, либо на лестнице. Я не знаю, говорят они об одном человеке или о десятке проникших в больницу бомжей, может, это вообще их разыгравшееся воображение. Но пусть они посмотрят на нашего Попса и скажут, не похож ли он на их видение.

— Не думаю, что есть смысл проводить опознание на данном этапе. У нас нет ни одного свидетеля, который заявил бы, что слышал шум в офисе Доген или видел, как кто-то выходит из него, так? Давайте не будем терять время на эту процедуру.

— Алекс, у нас полно народу — хозяйственники, санитарки, студенты-медики, — и все они шастали по коридорам той ночью. Мне нужен хотя бы один человек, который видел этого парня рядом с местом преступления. А вы можете делать свою работу. Хуже не будет.

— Естественно. Допустим, он наш клиент, но никто его раньше не видел. Все это только предварительные данные. Самое главное сейчас — вытряхнуть его из штанов и отправить их в лабораторию немедленно. Пусть там проверят кровь и убедятся, что это кровь Доген. Криминалисты готовы его сфотографировать?

— Да, Шерман ждет.

— Отлично. Пусть его снимут прямо так. И убедитесь, что они сфотографируют его ноги, пусть будет видно, что там нет ран. И осмотрите его руки, может, она все-таки поцарапала его...

— Уже осмотрели. Ничего нет.

— Хорошо, Чет так и думал, что преступник не дал ей шанса. У вас есть во что его переодеть, когда мы снимем с него штаны?

— У нас тут хирургических костюмов больше, чем у Веника. Мы дадим ему чистые штаны.

Чэпмен спросил лейтенанта, что в тележках, которые стоят в «обезьяннике».

— Одна из них — это собственно дом Попса, мистер Чэпмен. А я не хочу обыскивать его дом без ордера на обыск. Поэтому мы пока припарковали их тут. Как вы успели заметить, здесь места как раз на два колесных средства. Вторая тележка принадлежит знакомому Попса, которого сейчас допрашивает Рамирес.

— А восьмерых «гостей», которые были тут прошлой ночью, вы отпустили?

— Не смешите меня, юная леди. Ральф, — обратился Петерсон к Лосенти, — кого сегодня навещают мои друзья?

— Мы перевели их в отдел по предотвращению преступлений, шеф. Они смотрят баскетбол. Покормили их вкусными ребрышками от «Уайли». С чего бы они захотели уйти?

Петерсон изложил нам свой план. Чэпмен и Уоллес должны отвести Попса в комнату, где обычно проводят опознания, и начать допрос. Таким образом, если я захочу посмотреть на процесс, то мы сможем заглянуть в комнату через стекло, которое было прозрачным с нашей стороны, но люди в комнате ничего сквозь него не видели.

— У нас еще около часа не будет подставных для проведения опознания. А сделать предстоит многое. Алекс, с чего ты хочешь начать?

— Во-первых, я хочу позвонить Батталье, просто чтобы ввести его в курс дела относительно последних событий. Думаю, мне надо переговорить с Сарой Бреннер, чтобы она приехала сюда и помогла мне. Мне нужен человек, который займется ордерами, когда здесь все закрутится, а я с удовольствием ее приму в команду. Затем я бы поговорила с врачами, которые нашли Попса, и с теми парнями, которые будут проводить опознание. И, Майк, сделай мне одолжение, позвони Морин. Скажи ей, не важно, что она услышит в новостях, наш план остается в силе. Все устроено, и нам обязательно пригодятся сведения, которые она сможет собрать. Не помешает точно знать, что там происходит.

— Хорошо. Можешь позвонить из моего кабинета, а я постараюсь найти комнату, где ты сможешь провести допросы.

— Куп, ты не знаешь, «Пиццу от Стива» доставляют в этот район? — поинтересовался Уоллес.

— А чем вам не нравится закусочная на углу? — возмутился Петерсон.

Чэпмен уладил зарождающийся конфликт:

— Это будет долгая ночь, шеф. Вы же не хотите, чтобы мы перетрудились? «Пицца от Стива» — это предел наших мечтаний, и ради Купер они, разумеется, доставят ее в Джерси. Это всего-то на 71-й улице, уже через двадцать минут будут здесь. Кто знает их телефон?

Я могла набрать этот номер даже во сне. Я сказала Чэпмену телефон и услышала, как он заказывает шесть больших пицц, тонких, хрустящих, с разными начинками, и просит порезать анчоусы на две половинки специально для мисс Купер.

— И запишите это на ее счет, хорошо?

Глупо было думать, будто я сообщу Батталье что-то, чего он еще не знает, особенно принимая во внимание пост его жены в правлении Медицинского центра Среднего Манхэттена. Поэтому я не расстроилась, когда он сразу объявил, что ждал моего звонка.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

— Я едва успела прийти, Пол, но у этого парня все штаны в крови. Петерсон сказал, что они его осмотрели, чтобы убедиться, что у него нет на теле ран и кровь не его. Думаю, мы пробудем здесь несколько часов. До утра ничего не обещаю, но ты знаешь, где меня найти.

Сара уже успела уложить ребенка, когда я позвонила ей. Они с Джеймсом наслаждались тихим семейным ужином.

— Сейчас поймаю такси и приеду к тебе, — сказала она.

— Ты уверена, что тебе стоит соглашаться? Я, конечно, не хочу списывать тебя со счетов и просить кого-нибудь еще, но не хочу также, чтобы ты соглашалась, если тебе тяжело или это может повредить будущему ребенку.

— Ты же знаешь, что я не стала бы рисковать. И мне очень хочется поработать с тобой над этим делом. Я приеду сегодня на несколько часов, посмотрим, как пойдет. Мне просто понадобится лишний стул, чтобы я могла класть на него ноги время от времени. Увидимся через полчаса.

— Я готова, шеф, — отрапортовала я Петерсону, выходя из кабинета.

Мерсер стоял, привалившись к двери «обезьянника». Я слышала, как он разговаривает с Попсом и спрашивает того, не согласится ли он пройти в другую комнату и рассказать свою историю еще раз. Пока они спускались этажом ниже в комнату для опознаний, я сказала лейтенанту, что мне нужно просмотреть записи допроса врачей, прежде чем я сама с ними побеседую.

— Чэпмен, слезай с телефона и принеси Купер свои бумажки.

Майк стоял у выделенного ему стола в дальнем углу комнаты. Он повесил трубку, схватил папку и вернулся в кабинет Петерсона в сопровождении хорошо одетого человека лет пятидесяти пяти.

— Мистер Дитрих, познакомьтесь с лейтенантом Петерсоном, моим шефом, и с Александрой Купер, она тоже вроде как мой шеф, — добавил Майк со смехом. — Она помощник окружного прокурора, работает с нами над этим делом. А это Уильям Дитрих, заведующий Медицинским центром Среднего Манхэттена.

— Очень приятно. Я бы хотел поблагодарить всех вас за огромную работу, что вы уже успели проделать, лейтенант. Все мы просто в шоке от смерти доктора Доген. Я... я подумал, не могли бы вы сказать мне что-нибудь определенное уже сейчас...

— Мы знаем, как чувствуют себя ваши люди, мистер Дитрих, — перебил его Петерсон. — Как только у нас появится информация для публики, вы будете первым, кто ее узнает.

Вкрадчивые манеры Дитриха подчеркивал искусственный загар и подкрашенные черные волосы. Он был важной шишкой в Медицинском центре и сейчас отчаянно пытался контролировать общественное мнение о больнице.

Лейтенант вернулся за свой стол и прикурил следующую сигарету, а Дитрих решил взяться за меня.

— Сегодня я навел о вас справки, Александра. Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени?

— Не возражаю, мистер Дитрих.

— У вас прекрасная репутация, я хочу сказать, для этого дела.

У кого, интересно, ты наводил свои справки, подумалось мне. Дитрих решил перейти к прямому контакту и взял меня под локоть своими тонкими пальцами, чтобы аккуратно увести от кабинета Петерсона для небольшого приватного разговора.

— Я поклонник вашего отца, мисс Купер. Он живая легенда среди людей нашей профессии. Я так понимаю, сейчас он наслаждается заслуженным отдыхом?

— О да, мистер Дитрих, вы верно подметили, — ответила я, добавив про себя: «Даже не надейся, что тебе удастся использовать мою семью, чтобы подкатить ко мне, слизняк».

— Передавайте ему от меня самые наилучшие пожелания. Как бы мне хотелось, чтобы он вернулся в Нью-Йорк, прочитал несколько лекций нашим студентам и выступил консультантом в кардиологическом центре.

— Что ж, — я сжала папку, — когда у вас будет интересный случай аортального заброса, я куплю ему билет на первый же рейс. А теперь, мистер Дитрих, извините меня...

— Билл, Александра. Зовите меня Билл.

— Я хочу попросить вас подождать в стороне, пока мы с детективом Чэпменом будем заниматься делом.

— Я рассчитываю, что вы будете держать меня в курсе дела, Александра. Думаю, вы, как никто, понимаете, что такое крупный медицинский центр, подобный нашему. Я отвечаю за жизни многих людей, поэтому мне не хотелось бы, как простому обывателю, узнать новости по телевидению.

— Мы сделаем все возможное, мистер Дитрих, — сказала я и, оставив его, вернулась в офис Петерсона.

Майк закрыл дверь, и я села за стол, чтобы просмотреть его записи.

— Дитрих пришел сюда со своими врачами, этими двумя свидетелями. Хотел вызвать адвоката, но юрист Медицинского центра уже успел пропустить три аперитива перед ужином. Он велел Дитриху прийти сюда и оказывать содействие полиции. Те двое, с которыми ты жаждешь пообщаться, сидят вон там, через холл. Лосенти был не прав, когда решил допрашивать их одновременно. Теперь мы их разделили, поэтому можем побеседовать с каждым в отдельности.

— Как их зовут?

— Джон Дюпре. Чернокожий мужчина, сорок два года. Женат, двое детей. Он невролог. Университет Говарда, медицинский колледж в Тулейне, живет в южном районе. Два года назад открыл частную практику на Манхэттене и с тех пор работает по совместительству в Медицинском центре Среднего Манхэттена. Второй — Колман Харпер. Белый мужчина сорока четырех лет. Разведен, детей нет. Тоже невролог. Окончил медицинский колледж, сейчас учится в университете Вандербильта. Занимался частной практикой. Сейчас числится в центре в качестве стипендиата.

— Это как?

— Спроси у него. Я в таких вещах не разбираюсь. Он один из тех, кого Спектор — нейрохирург — вызвал с галереи, чтобы они помогли ему на операции, на которую не пришла Доген. И пациент чувствует себя отлично.

— С кого ты хочешь начать?

— Сейчас приведу Дюпре.

Скоро Чэпмен вернулся в сопровождении доктора Джона Дюпре. Я встала, чтобы поздороваться, и, пожимая протянутую им руку, успела окинуть его взглядом. Он был на восемь лет старше меня и на несколько дюймов выше, короткая стрижка, усы, очки в тонкой оправе, прекрасно сложен. Одет в спортивную куртку и синие брюки, лицо серьезное, как у всех честных людей, когда они оказываются втянуты в расследование убийства и впервые дают показания в полиции.

— Я знаю, что для вас это был долгий день, доктор Дюпре. Мы с детективом Чэпменом хотим попросить вас повторить свой рассказ, если вы не против.

— Если это поможет следствию, то я не возражаю. Похоже, у меня и выбора-то особо нет. Итак, я приехал в медицинский колледж в середине дня. Мой частный кабинет, где я принимаю большинство пациентов, расположен на Централ-парк-вест. В «Минуит» я отправился потому, что мне нужно было в тамошнюю библиотеку. Это на шестом этаже, где, ну... где офис Джеммы Доген. Был. Во второй половине дня в библиотеке всегда много народу, так было и на этот раз. Я обсудил с несколькими коллегами случай, над которым работает доктор Спектор.

— Боб Спектор? Нейрохирург, которому доктор Доген должна была ассистировать тем утром, когда ее убили?

— Да, именно. Спектор проводит серьезное исследование по болезни Хантингтона. Вы знаете, что это такое?

Дюпре склонил голову набок и посмотрел на нас, он говорил с едва уловимым южным акцентом.

— Я только знаю, что это наследственная болезнь, которая не поддается лечению.

— Правильно, мисс Купер. Это расстройство центральной нервной системы, оно характеризуется прогрессирующим разрушением интеллекта и непроизвольными моторными движениями. Спектор очень давно занимается этой болезнью, и... он тут важная шишка, так что...

— Но доктор Доген все равно была начальником, да? — подсказал Чэпмен.

— Да, но ходили слухи, что она собирается вернуться в Англию в конце семестра. Поэтому, честно говоря, — продолжил Дюпре, едва заметно улыбнувшись, — многие из нас считали, что теперь пора начинать лизать задницу доктору Спектору. Извините за прямоту, мисс Купер. Многие врачи пытались подружиться с Бобом Спектором. Думаю, он станет нашим новым начальником.

— А какие отношения были у вас с Джеммой Доген?

— Со Снежной Королевой? Очень поверхностные. Но заметьте, если нам приходилось общаться, то мы прекрасно ладили друг с другом. Но я плохо знал ее, и — наверняка вам скажут это многие — она, похоже, не очень-то меня жаловала.

— Почему?

— Понятия не имею. Абсолютно никакого понятия. Я не хочу рассказывать вам о дискриминации на расовой почве, как вы могли бы подумать. С таким же успехом она могла быть обычным снобом, не хотела тратить на меня время, потому что я не хирург. Она была сама по себе. Иногда я встречал ее по утрам — я тоже бегаю вдоль реки, — но, думаю, она была счастлива в своем одиночестве.

— Это вы ассистировали Спектору вместо Джеммы Доген в то утро, когда она была убита?

— Нет, что вы! Я ничего об этом не знаю, детектив. Меня даже не было в госпитале в среду утром. Я же невролог, я не имею права делать операции, понимаете. Я могу лечить пациентов с заболеваниями мозга, но только не путем операционного вмешательства.

— А почему вы пошли в отделение рентгенологии, доктор?

— Это была не моя идея. Это все доктор Харпер, Колман Харпер. Спектор сделал несколько снимков пациента с болезнью Хантингтона, которого лечит уже несколько лет. Мы разговаривали об этом его проекте, и Колман предложил сходить посмотреть снимки, чтобы сравнить с теми, которые сделали в прошлом году. Мы спустились на второй этаж. И удивились, увидев открытую дверь. Но вы же знаете, какие у нас проблемы с безопасностью. Но это не только у нас, поверьте. Так обстоят дела во всех крупных больницах. Я даже, помнится, слышал про убийство в Беллвью, подобное этому, это было еще до того, как я приехал в Нью-Йорк.

— Что же случилось? Прошу, расскажите точно, что случилось, когда вы вошли в комнату.

— Мужчина, которого вы арестовали, спал, свернувшись на полу. Колман включил свет, и мы увидели его. Не заметить пятна на его штанах было невозможно. Я понял, что это кровь. И велел Колману пойти и немедленно позвонить кому-нибудь, сказал, что останусь, прослежу, чтобы этот парень никуда не делся.

— Вы его разбудили?

— Нет, только когда вернулся Колман. Я хочу сказать, что не заметил у него оружия, но не был уверен, что он не спрятал его под собой. Мы вроде как легонько потолкали его ногами. Он открыл глаза и стал бормотать. Все время повторял: «Извините, простите». Я понятия не имею, за что он извинялся, за то, что был там, где ему быть не положено, или за то, что убил доктора Доген.

— А потом?

— Минут через десять появился детектив, которому мы сбросили сообщение на пейджер. И забрал этого джентльмена с собой.

Чэпмен задал Дюпре еще несколько вопросов, а я пока записала некоторые детали разговора в блокнот. Мы поблагодарили доктора Дюпре и попросили задержаться у нас еще на некоторое время, пока мы поговорим с остальными свидетелями. И, естественно, велели не обсуждать ни с кем нашу беседу.

Петерсон вывел его из комнаты, а Чэпмен пошел за Колманом Харпером.

Доктор Харпер все еще был в медицинском халате, и это через три часа после того, как его доставили в участок для повторного рассказа, как они с Дюпре обнаружили в больнице бродягу. Он был немного ниже Дюпре — примерно моего роста, — коренастый и крепкий, а в каштановых волосах уже наметилась проседь. И не мог унять нервную дрожь в левой ноге — я заметила это, когда он садился на стул напротив.

Мы пожали друг другу руки, я объяснила, почему нам снова необходимо поговорить с ним, и посоветовала ему успокоиться.

— Все это так странно, мисс Купер. Я никогда еще не был замешан ни в чем подобном. Даже не знаю, с чего начать.

— Не волнуйтесь. Большинство свидетелей, которые к нам приходят, раньше не сталкивались с преступлениями и полицией. Мы с детективом Чэпменом просто зададим вам несколько вопросов.

Сначала Чэпмен, как обычно, спросил свидетеля о нем самом. Харпер рассказал о себе и своем образовании.

— Меня приняли в Медицинский центр Среднего Манхэттена примерно десять лет назад. Но где-то через год после прихода туда доктора Доген я ушел, так что большую часть времени, которое она проработала в центре, меня там не было. Я уехал обратно в Нэшвилл, где живет семья моей жены, и там практиковал как невролог. Затем, после развода, я подумал, что можно попытаться вернуться в большой медицинский центр и заняться тем, чем всегда мечтал. Вернулся я в прошлом сентябре.

— И вы здесь стипендиат? — уточнила я, просматривая записи Майка.

— Собственно говоря, да. Это, конечно, некий компромисс, но, когда жена бросила меня, я решил попытаться и заняться вещами, которые мне действительно нравятся. Меня всегда интересовала нейрохирургия. Поэтому я пошел на небольшое понижение зарплаты и согласился на эту должность — я немного старше других участников этой программы, — но зато получил право ассистировать на операциях. Возможно, я пойду дальше и запишусь на программу подготовки нейрохирургов здесь же, в центре. Я давно должен был это сделать.

Мы с Чэпменом переглянулись, и я перевела взгляд на дрожащую ногу Харпера. Полагаю, мы с Майком подумали об одном и том же, и я была ему благодарна, что он не отпустил шуточку по поводу того, как будут дрожать руки доктора во время операции на мозге. Простая беседа с полицейскими — и врач трясется как осиновый лист. Я замечала, что мы с Майком часто производим на людей такое впечатление.

— Значит, вы были в операционной тем утром, когда доктор Доген не появилась?

— Да, да, я был. Доктор Спектор оперировал пациента с нарушением кровообращения правой доли мозга. Я всегда стараюсь присутствовать на операциях доктора Спектора, когда это возможно. Он настоящий гений.

— И он вызвал вас из толпы в качестве ассистента?

— Да, получается, что так. Нас было человек двенадцать или около того, и только двое когда-либо работали с ним на подобных процедурах. Это большая честь.

— Кажется, пациент чувствует себя хорошо?

— Ну, опасность еще сохраняется, но, похоже, дело идет на поправку.

— Вы также участвуете в программе исследования болезни Хантингтона вместе с доктором Спектором?

— Только неофициально. Но я, разумеется, рассчитываю на его поддержку в том, что касается моего участия в программе подготовки нейрохирургов. И, конечно, работая неврологом, я сталкивался с этим заболеванием. Так что правильнее будет сказать, что я пристально слежу за его работой.

— А как получилось, что вы встретились с доктором Дюпре этим вечером?

— Я зашел в библиотеку, чтобы взять нужную книгу. А там несколько коллег разговаривали о новых рентгеновских снимках пациента доктора Спектора, и Дюпре предложил сходить посмотреть. Эти снимки висели внизу, в рентгенологии. Я хотел остаться и найти то, что искал, но...

— Извините, что перебиваю, — произнесла я, — но кто все-таки предложил посмотреть снимки?

— Доктор Дюпре. Он сказал, что не может меня ждать, потому что хочет успеть домой на ужин, и попросил меня пойти с ним, не задерживаясь.

Отлично. Полчаса допроса, и у нас уже противоречивые показания по какой-то несущественной ерунде. Дюпре сказал, что пойти в рентгенологию предложил Харпер, а Харпер утверждает, что его уговорил Дюпре.

Противоречия, часто наставлял меня Род Сквайерс, показывают, где скрыта правда. А по-моему, так это заноза в заднице. Естественно, что разные люди видят одни и те же события по-разному — этому нас тоже учили, — но такие вот мелочи могут развалить хорошее дело.

— Хорошо, значит, вы с доктором Дюпре спустились на второй этаж, и что случилось потом?

С этого момента версия Харпера не отличалась от рассказа Дюпре.

— Я хочу сказать, что как только увидел кровь, то сразу подумал о Джемме. Он уже сознался?

— Позвольте задать вопрос вам, доктор Харпер. Вы слышали, как бродяга говорил что-либо о докторе До-ген или нападении?

— Нет, он почти не говорил при мне. Но я бегал в холл, к телефону. А в промежутке между моим возвращением и появлением вашего детектива он нес какую-то чушь. По-моему, он не совсем нормален.

— Вы хорошо знали доктора Доген?

— Зависит от того, какой смысл вы вкладываете в этот вопрос. С ней было нелегко...

В дверь заглянул лейтенант Петерсон:

— Извини, Алекс. Приехала Сара, и, думаю, мы почти готовы провести опознание. И не подходите к окнам убойного отдела. Кто-то разболтал прессе. Перед зданием несколько камер, и если папарацци заснимут тебя здесь, Алекс, то будут очень довольны собой.

— Спасибо, доктор Харпер. Извините, что нас прервали. Не будете ли вы столь любезны подождать? Мы продолжим разговор, как только разберемся с предстоящей процедурой.

— Угощайтесь пиццей, док, — посоветовал Чэпмен, вставая и хлопая доктора Харпера по спине. — У нас тут несколько бездомных смотрят баскетбол, им не помешает врачебный осмотр. Возможно, вы с доктором Дюпре окажетесь им полезны.

12

— Что я должна делать? — спросила Сара, которая уже расположилась за столом и включила ноутбук.

— Попробуй выписать ордера на осмотр тех двух тележек. Одна принадлежит Попсу, а другая — его приятелю. Возможно, Лосенти и Рамирес помогут тебе с обоснованием — сейчас им известно куда больше, чем мне. Петерсон хочет провести опознание, и, может статься, мне понадобится помощь при допросе свидетелей, если они кого-либо опознают. Только не перетрудись, ладно?

Я оставила ее в убойном отделе и прошла по коридору в комнату для опознаний. Мерсер и Чэпмен расставляли Попса и пятерых подставных на отведенные им места. Джерри Маккаб раздавал им чистые хирургические рубахи с V-образным вырезом, чтобы все были одеты одинаково.

Попса был теперь в чистых штанах, он сидел на четвертом стуле от двери, держал табличку с номером и говорил сам с собой.

— Мне они не нравятся, Джерри, — сказала я, осмотрев подставных. — Те двое с краю выглядят намного моложе.

— Ага, а ты найди подставных в это время ночи. Обычно люди не подбегают ко мне, напрашиваясь на процедуру опознания.

— Пошли полицейского в круглосуточную аптеку на углу Лексингтон-авеню. Пусть купит тальк. Я хочу немного запачкать им лица, чтобы больше походили на Попса. Хорошо?

Мерсер рассказывал подставным, что им нужно делать, чтобы заработать свои пять баксов за ночь. Они должны держать номера перед грудью, встать по его команде, по очереди подойти к зеркалу и стоять около него столько, сколько он скажет, сначала в фас, потом в профиль слева и справа, а затем вернуться и сесть на место. Полчаса работы на опознании, и эти парни заработают себе на выпивку.

Я подошла к Саре, чтобы посмотреть, как у нее дела. Она на минуту перестала печатать, подняла голову и сказала, что одежду Попса забрали в лабораторию.

Анна Бартольди все еще отвечала по горячей линии, сидя все за тем же угловым столом в убойном отделе. Она встала и прошла мимо меня к автомату, чтобы взять содовой.

— Поедим?

Я махнула Саре, и мы втроем направились по коридору к автомату за газировкой, прихватив по дороге по куску полуостывшей пиццы.

— Люди все звонят? — поинтересовалась я у Анны.

— Уже больше трехсот пятидесяти звонков. Четыре женщины заявили на мужей, а еще шесть подозревают своих приятелей. Завтра будет потише, как только станет известно, что у нас уже есть подозреваемый.

Я отложила пиццу, взяла банку содовой, и тут меня позвал Мерсер. Я вернулась в комнату для опознаний, где он пудрил детской присыпкой «Джонсонс» головы подставных помоложе. Мерсер велел мне встать и смотреть на них через стекло, чтобы сравнивать с теми участниками процедуры, которые были старше.

— Так гораздо лучше, Мерсер. Давайте не будем больше терять время.

На опознание детективы Петерсона привели четырех человек. Один был студентом-третьекурсником из «Минуита», который до часа ночи занимался в библиотеке на шестом этаже, поблизости от офиса Доген, именно в те сутки, когда произошло убийство. Две женщины были уборщицами из ночной смены, а последняя — санитаркой, которая по ночам тайком бегала в помещения колледжа, чтобы позвонить по телефону из приемной и поболтать с приятелем.

Я встала у стены в затемненной комнате, из которой свидетели производили опознание, а Мерсер с Маккабом стали по очереди заводить сюда людей. Студент-медик и медсестра не опознали никого. Но обе уборщицы, которые прибирались в профессорских кабинетах каждую ночь, опознали мужчину, который называл себя Попе.

Я вышла из комнаты и велела Майку по очереди привести обеих ко мне в кабинет Петерсона.

Достав новый блокнот, я написала дату и время — 23.45. Личные данные свидетельниц уже записали детективы, проводившие опрос в больнице, поэтому я просмотрела ксерокопии и выяснила, что Людмила Граскович и Грасиэла Мартинес должны были убираться в кабинетах на пятом и шестом этажах «Минуита».

Обе женщины были иммигрантками — Людмила из Польши, Грасиэла — из Доминиканской Республики. Первая проработала в Медицинском центре три года, а вторая — шесть месяцев. После убийства Доген Людмила попросила перевести ее в дневную смену, а Грасиэла вообще уволилась. Они знали Доген в лицо, так как она часто бывала в офисе в их смену — с полуночи до восьми. Но ни одна с ней не общалась, потому что у них были четкие инструкции — не входить в кабинет доктора ночью. Она не любила, когда ей мешали во время работы с книгами или бумагами, поэтому ее кабинет всегда убирали днем или тогда, когда дверь была открыта. Она не любила, когда вторгались в ее владения, и терпеть не могла, когда кто-то трогал ее папки.

У Людмилы был сильный акцент, расплывшаяся талия и толстые лодыжки. Ее грудь вздымалась, когда она старательно отвечала на вопросы, и после каждого ответа она осеняла себя крестом. Да, за последнюю неделю она часто видела человека под номером "4". Несколько раз он пытался с ней заговорить, но она не поняла его. Она пришла на работу в половине двенадцатого в понедельник вечером и встретила этого человека на лестнице между пятым и шестым этажами.

Нет, в его облике не было ничего необычного, и одежда была нормальная. Но вообще-то она всегда старалась не смотреть на него, поскольку не раз сообщала охране, что он шастает по колледжу после закрытия. Еще одно крестное знамение, еще одно пожелание «земли пухом» доктору Доген, и больше Людмиле добавить было нечего.

Грасиэла была так издергана, что Людмила по сравнению с ней казалась глыбой спокойствия. Да, она убиралась на тех же этажах. Хотя они с Людмилой редко разговаривали, но вместе пожаловались на ночные прогулки Попса. Кто-то дал Грасиэле стакан воды, чтобы подбодрить ее перед разговором со мной, и теперь она разбрызгивала его содержимое на стол и на мои записи — так у нее дрожали руки. Грасиэла была уверена, что видела этого человека на шестом этаже после полуночи во вторник, он выходил из мужского туалета. Она не вызвала охрану, потому что они все равно не слушали, когда она к ним обращалась. И она тут же отправилась убирать библиотеку, потому что знала, что там окажется хотя бы один студент.

Я поблагодарила женщин за сотрудничество и предоставила лейтенанту разбираться с тем, как их отвезут по домам.

Сара зашла в кабинет Петерсона спросить, что мы будем делать теперь. Ордера были выписаны, и она обещала проследить, чтобы их подписали уже завтра утром, как только судья предъявит обвинение.

Мы вернулись в комнату для опознаний и посмотрели через стекло. После ухода подставных Мерсер переставил стулья, и теперь они с Попсом сидели за столом. Мерсер разговаривал с ним тихо и спокойно, пытаясь завоевать доверие. Мы с Сарой не раз видели, как ему это удавалось.

— Странно, не правда ли? — заметила Сара. — Они выглядят такими безобидными, когда оказываются в полицейском участке или в суде. Пока я ехала сюда на такси, меня переполняла такая ненависть к этому человеку, что я даже почти пересмотрела свое мнение по поводу смертной казни. Такое кошмарное убийство, мне кажется, я сама могла бы сделать ему смертельную инъекцию.

Я думала точно так же, когда только приехала сюда и увидела на нем кровь Джеммы Доген. Как можно сотворить такое с другим человеком и спокойно уйти?

— А смотришь на этого парня через полчаса, и он выглядит таким жалким, да?

Мы стояли, скрестив руки на груди, и смотрели на него через стекло.

— Он не кажется достаточно сильным для того, чтобы победить такую спортивную женщину, как доктор Доген. Наверное, я соглашусь с Четом Киршнером, что убийца застал ее врасплох, поэтому она не сопротивлялась.

— Мы уже знаем, кто он?

— Мерсер сейчас пытается это выяснить. Лосенти взял у него отпечатки пальцев, когда его только доставили в участок. Он подумал, что они смогут задержать его хотя бы за незаконное проникновение, если не будет иных оснований. Они запустили отпечатки в компьютер и надеются к утру получить результат.

Сара подавила зевок:

— Давай решим, что будем делать завтра, и ты отпустишь меня домой.

Мы вернулись в кабинет Петерсона, и я попросила его вызвать Мерсера и Майка, чтобы обсудить с ними положение вещей.

Мерсер вошел, качая головой:

— Он засыпает на глазах. Думаю, сегодня продолжать бессмысленно. Сейчас почти час ночи. Пусть поспит, а мы пока узнаем, кто он такой, и я возьмусь за него свеженького завтра с утра.

— А вы, леди, отправляйтесь по домам, — прибавил Петерсон. — А Попе останется. Задержим его за незаконное проникновение. Так, а что у нас есть на него по убийству?

Мы с Сарой переглянулись. На данный момент у нас не было ничего, кроме обвинений, основанных на косвенных доказательствах.

— Пусть Макгро объявит, что мы пока никого не обвиняем. Расследование продолжается. Если мы скажем еще что-нибудь, у них начнется информационный голод.

Вошел Майк и закрыл за собой дверь.

— А чем ты нас порадуешь? — спросил лейтенант.

— Я практически произвел арест за публичное проявление похоти, — ответил детектив. — Ваши бомжи из больницы сидят в помещениях отдела по предотвращению преступлений и смотрят старые фильмы. Среди них есть один такой низенький, в спортивном костюме, которого называют Томпсон Ш.П. — Шустрые Пальцы. У него четырнадцать приводов за кражи со взломом. Так вот, смотрит он, значит, вместе со всеми «Поймать вора». И вдруг вскакивает, спускает штаны и начинает дрочить. Не знаю, то ли он возбудился, глядя на красавицу Грейс Келли, то ли потому что фильм был про вора-домушника, который жил так, как Ш.П. и не снилось. Мне практически пришлось дать ему по морде, чтобы он прекратил это самоудовлетворение.

— Я имел в виду, нет ли у тебя новостей по нашему делу, Майки?

— Ну, вторая тележка принадлежит еще одному обитателю подвалов, Агосто Марину. Но все зовут его просто Жестянщик, потому что он ходит с тележкой вокруг Медицинского центра, подбирает и достает из помоек пустые банки от содовой. Он продает их, а на полученные деньги покупает крэк. Говорит, у него можно найти только несколько сотен банок, не стоит даже получать ордер. Сейчас Жестянщик трезв как стеклышко. И он клянется, что вскоре после полуночи Попе был в подземельях вместе с ним, а потом они поднялись на поверхность уже в среду утром. Он уверен, что это была та самая ночь, потому что, когда они вышли на улицу на рассвете, шел снег. И ведь действительно, в то утро шел снег, помните?

— Черт, что же это получается? — воскликнул Мерсер, не обращаясь ни к кому конкретно.

— У нас есть подозреваемый, пойманный в окровавленной одежде, который отказывается назвать свое имя. Была у него возможность? Спорю на что угодно. Ведь он живет в больнице нелегально. Мотив? Смотря какой мотив стал причиной этого преступления, — ответил Майк. — Если это была неудачная попытка изнасилования... Если вас интересует мое мнение, то у парня вряд ли встает вообще, достаточно на него взглянуть...

— Подожди-ка, — перебила я. — Ты хочешь сказать, что можешь вот так, бросив на человека взгляд, определить, встает у него или нет? У меня есть подруги, которые дорого бы заплатили за ваши способности, мистер Чэпмен. Давайте обсудим это твое предположение позже. А пока решим, что это была прерванная попытка изнасилования или ограбления. А мы до сих пор не знаем, пропало ли что-нибудь из кабинета.

— У нас есть два свидетеля, которые видели Попса на шестом этаже или рядом в предполагаемое время убийства, — продолжил Майк. — И у нас есть наркоман, собирающий алюминиевые банки, который подтверждает его алиби. У нас нет орудия убийства. Нет данных по ДНК. И, как говорят криминалисты, вряд ли мы найдем отпечатки пальцев, но с другой стороны, найти хирургические перчатки в госпитале — не проблема.

— Сегодня мне не удалось ничего от него добиться, — вздохнул Мерсер. — Давайте отложим допрос до завтра.

Радостное предвкушение скорого раскрытия этого жестокого преступления, которое помогло нам продержаться в бодром настроении столько часов подряд, теперь практически испарилось, и мы валились с ног от усталости и понимания того, что дело застопорилось. Детективы расписывались в журнале и расходились, им еще надо было развезти по домам свидетелей — как врачей, так и всех прочих. Мы собрали свои папки и блокноты и уточнили завтрашнее расписание. Мерсер предложил подвезти Сару, а Майк сказал, что подбросит меня.

Мы спустились по лестнице, и лейтенант указал нам на заднюю дверь, через которую по аллее можно было выйти на Лексингтон-авеню, чтобы избежать встречи с журналистами, шнырявшими вокруг здания. Мерсер и Сара пошли в одну сторону, мы с Майком помахали им и направились к его машине.

— Что говорит об этом деле твоя интуиция, Майк?

— Сейчас она в полной растерянности. Я хочу, чтобы этот парень оказался виновным, и кровь обличает его с головой. Но когда я смотрел на него сегодня, то подумал, может, там был второй, его сообщник? Это прекрасно объяснит тот факт, что она не сопротивлялась.

— Да. Может, мы все просто немного устали. Утро вечера мудренее.

— Я позвонил матери. Ради тебя, имей в виду, чтобы ты ничего не упустила. Она сказала, что сегодня в «Последнем раунде» финальный вопрос был о физике — что-то о квантовой теории.

— Да черт с ним. Признаю, что я полная невежда. Если бы даже я стала участвовать в этой игре, то все равно проиграла бы, потому что с моей удачей мне выпал бы последний вопрос по математике, или по Новому Завету, или еще по какой-нибудь теме, в которой я ни в зуб ногой. По той же физике, например.

— Да уж, со мной была бы та же история. — Майк выехал на Третью авеню и направил машину к моему дому. Он не обращал внимания на красный свет, и мы доехали меньше чем за десять минут.

— Она была настоящая красавица, да? И хорошая актриса.

Я вопросительно посмотрела на Майка:

— Кто? Джемма Доген?

— Нет, извини. Я просто вспомнил Грейс Келли из сегодняшнего фильма. Она прекрасно смотрелась рядом с Кэри Грантом. Но я помню, как влюбился в нее после фильма "В случае убийства набирайте "М". Она была такой простой, такой обыкновенной в этих безвкусных тряпках, и сам фильм черно-белый, зернистый...

— Шедевр, — согласилась я, мы оба питали слабость к классике.

— Думаю, она выглядела намного лучше, когда не была разодета, как в финальной сцене в "...наберите "М". Ее арестовали за убийство, а потом решили проверить ее рассказ и отпустили домой. Помнишь? Боже, какой беззащитной она казалась, в нее нельзя было не влюбиться.

— Мне никогда даже в голову не приходило, что тебе нравятся беззащитные женщины, Майк, — попыталась пошутить я.

Он остановил машину перед моим домом и подождал, пока швейцар откроет мне дверцу.

— Не все могут общаться с такими самодостаточными дамочками, как ты, блондиночка. Иногда очень хочется быть полезным, помогать...

Мог бы помочь мне, Чэпмен, подумала я, глядя вслед отъезжающей машине. И пошла домой. Боже, что же мне сделать, чтобы выглядеть настолько ранимой и беззащитной, насколько я себя ощущаю?

Я достала из ящика кипу привычной рекламы и на медленном лифте поднялась к себе на этаж. Сил повесить дубленку у меня не было, и я просто бросила ее на оттоманку в гостиной.

Мелочь — сдача из автомата с газировкой, оттягивала карман пиджака, поэтому я достала монеты и бросила на туалетный столик, прежде чем убрать костюм в шкаф. Я забыла вернуть Мерсеру ключи от квартиры Доген и положила их вместе с цепью и брелком в виде Тауэрского моста на прикроватную тумбочку, рядом с томиком Троллопа. Сегодня они никому не понадобятся.

А вот завтра у меня, по крайней мере, появится компания — мокроносый веймаранер, с которой не будет так одиноко.

13

В пятницу я встала без пятнадцати семь и только успела принять душ, как позвонил Чэпмен:

— Выключай свое радио и врубай ящик. Я еще не смотрел «Сегодня», но Джим Райан выступает с репортажем в местных новостях. У него отличные источники. Он утверждает, что за убийство в Медицинском центре мы уже задержали психопата, с ног до головы перепачканного кровью.

Я нажала кнопку пульта, чтобы включить телевизор, но Райан уже рассказывал о перестрелке в метро в Бронксе.

— Черт! Я пропустила!

— Если перед работой приедешь в участок, то я тебя подвезу, лады?

— Хорошо. Буду готова через двадцать минут. Подхватишь меня на углу, у «Бернстайна». — Я закончила сушить волосы и постаралась вдохнуть в себя жизнь при помощи туши и румян. Мне хотелось плакать от темной зимней одежды, которую пришлось носить всю неделю, поэтому я решила сменить цветовую гамму, а с ней, возможно, и настроение. Я просмотрела вещи и отыскала любимый костюм от «Эскада» — ярко-красный с черными оторочками на воротнике и юбке.

Владелец магазина сердечно со мной поздоровался, когда я зашла в «Бернстайн», заказала две дюжины рогаликов, булочек и пончиков, а также столько стаканчиков кофе, сколько было необходимо, чтобы в убойном отделе меня встретили с распростертыми объятиями.

Машина Майка уже стояла у тротуара, когда я вышла из магазина, нагруженная покупками. По дороге в участок Майк жевал кусок кофейного пирога, который держал в одной руке, другая лежала на руле. Я взяла «Пост» с заднего сиденья и нашла заметку Мики Даймонда на третьей странице: ВРАЧ ПОГИБАЕТ В СХВАТКЕ С НАСИЛЬНИКОМ — ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ ЗАДЕРЖАН.

Когда мы с Майком подъехали, рядом с участком репортеров не наблюдалось. Мы вошли внутрь мимо дежурного сержанта и нескольких полицейских, готовых приступить к пешему патрулированию улиц — с 8 утра до 16 ноль-ноль.

Лейтенант Петерсон уже был на рабочем месте, ставшим таковым с утра среды. Он жил в пятидесяти милях от города, но эту ночь — точнее, те три часа сна, что он себе позволил, — провел на раскладушке в помещении убойного отдела в своем родном участке.

— Доброе утро, Александра. Привет, Майк. У нас наметился некоторый сдвиг этой ночью. Компьютер выдал нам данные по отпечаткам пальцев, так что теперь мы знаем, кто такой Попе.

Петерсон подал Майку распечатку судимостей, полученную от Идентификационной системы Нью-Йорка, и Чэпмен зачитал вслух:

— Остин Чарльз Бейли. Дата рождения — 12 октября 1934 года. То есть ему сейчас шестьдесят три. Похоже, у него было двадцать приводов. Кражи со взломом, хищение имущества в крупных размерах, хранение краденого, снова кражи. — Майк пролистал страницы, просматривая их так быстро, что не успевал зачитывать.

— Последний привод — двенадцать лет назад. Убийство. Оправдан по причине невменяемости. — Петерсон уже успел просмотреть распечатку. — Да, помещен в государственную психушку для невменяемых, совершивших преступление, в округе Рокленд. Проблема в том, что два с половиной года назад он просто ушел оттуда и никто не заявил о его пропаже.

— Кого он убил?

— Жену. Он всю жизнь не вылезал из психушек. Они с женой пили. Она ударила его рукояткой кольта 45-го калибра, неисправного. Вот откуда у него этот шрам через всю щеку и до шеи. Он взбесился и...

— Дай-ка я угадаю, — перебил его Чэпмен. — Чем он ее зарезал? Кухонным ножом?

— Зубчатым столовым ножом.

— И там было больше двух ударов, да?

— Около двадцати двух проникающих ранений. Не говоря уже о нескольких порезах на лице.

— Типичная бытовуха, — пробормотала я. Именно по такой схеме происходят преступления на бытовой почве. Не только смертельные ранения, но и обезображивание жертвы, которую убийца знал достаточно хорошо, чтобы ненавидеть.

Многие дебоширы никогда не проявляли агрессии вне дома или против незнакомцев, они срывали ярость на близких, а миру являли себя с иной стороны. Но, открыв счет, убийца начинал расширять границы, и его злость могла обратиться на кого угодно.

— Тебе все еще жалко его, Куп?

Я пыталась переключиться, как эмоционально, так и умственно. Сейчас уже не надо было устанавливать, кто убил Джемму Доген. Теперь следовало обдумать ситуацию с юридической точки зрения, заложить крепкую логическую основу, чтобы выстроить обвинение, основанное на косвенных доказательствах, обвинение, которое с блеском преодолеет в суде препоны защиты.

— Сегодня он дал показания?

— Я еще никого к нему не пускал. Пока Мерсеру удалось лучше всех наладить контакт. Он и пойдет, как только появится.

— Майк, может, отнесешь ему завтрак? Вдруг тебе удастся с ним подружиться, пока мы ждем Мерсера.

Майк открыл пакеты с покупками и кофе, собираясь раздать их парням из убойного отдела, и тут у меня запищал пейджер. Я сняла его с пояса и посмотрела на номер на экране.

— Шеффер. — Чэпмен замер у двери, ожидая, пока я перезвоню Биллу Шефферу, специалисту из серологической лаборатории при офисе патологоанатома.

Он тут же снял трубку:

— Я не хотел беспокоить вас ночью, но подумал, что вы должны это узнать первым делом. На тех брюках, что вы прислали мне прошлой ночью, человеческая кровь. Уверен, вы и так это знали, но теперь получили официальное подтверждение.

Ну, кажется, все сошлось. Я поблагодарила доктора Шеффера и кивнула Чэпмену, прошептав «кровь» и показав ему большой палец.

— Что-нибудь еще?

— Предварительные результаты ДНК будут готовы завтра или чуть позже. Мы работаем над этим. Не могли бы вы прислать мне образец крови подозреваемого? Может, он все-таки поранился, и следы остались на одежде жертвы.

— Хорошо. Непременно. Сара сегодня же выпишет постановление, чтобы взять у подозреваемого кровь. Вы пришлете кого-нибудь взять анализ? И спасибо за звонок, Билл. Я перезвоню после выходных.

Сбор образцов и проверка ДНК — этих генетических отпечатков пальцев, благодаря которым можно со стопроцентной точностью определить происхождение крови на штанах Попса, — может занять два или три месяца. Новая технология тестирования ДНК-материалов может выдать Шефферу предварительный результат, который через сорок восемь часов подтвердят дополнительные тесты.

— Это не бог весть что, но я сделал для вас копии. — Петерсон раздал нам полицейские отчеты, которые просматривал. В каждом содержалось краткое изложение беседы с сотрудником больницы или официальная проверка их местонахождения и занятия на момент совершения преступления.

Я взглянула на отчеты, но все мои мысли были заняты Остином Бейли. Я думала о том, насколько сильного адвоката назначит ему судья. Я понимала, что каждый наш следующий шаг будет пристально изучаться строгим и неумолимый взором суда, как первой инстанции, так и апелляционного.

— Пощадите, пощадите, — простонал пришедший Уоллес, глядя на часы, Петерсон взмахом руки позвал его к нам. — Я и не знал, что сегодня мы служим заутреню, иначе я бы уже давно был здесь.

— Давай быстро сюда. Ты должен прямо сейчас пойти поговорить с Попсом. Нам придется отвезти его в Нижний Манхэттен, чтобы ему предъявили обвинение до конца дня, пока какой-нибудь шустряга не отменил арест, — сказал Петерсон. — Вот, посмотри, с кем тебе придется иметь дело.

Суды Нью-Йорка очень строго следят за соблюдением правил задержания, особенно за тем, сколько времени подозреваемый проводит в камере до того, как предстать перед судом, который решит, можно ли выпустить его под залог. В последнее время наметилась тенденция снимать все обвинения в том случае, если полиция и прокурор тянут время и не привозят подозреваемого в суд.

Петерсон быстро ввел Уоллеса в курс дела относительно прошлого Бейли.

— Похоже, отсюда ему прямая дорога обратно в психушку. Давайте-ка я попробую разговорить его.

Уоллес взял два кофе и положил на каждый стаканчик по рогалику. Затем подошел к открытой двери «обезьянника» и поздоровался с Остином Бейли, который лежал, растянувшись на деревянной скамье. Задержанный — мы все, не сговариваясь, решили, что за ночь его статус «гостя» был понижен, — сел и улыбнулся, отвечая Мерсеру.

Отдав Попсу завтрак, детектив отвел его в комнату для допросов.

Вскоре Уоллес вернулся в офис Петерсона, взял блокнот и посоветовал нам понаблюдать за допросом через стекло.

— Не упусти свой шанс, крошка, — сказал Мерсер, ни к кому конкретно не обращаясь. А затем кивнул мне. — Кажется, так пел Эдди Флойд, Куп, — пояснил он, улыбаясь и насвистывая мелодию единственного хита этого певца. — Постучи по дереву, — добавил он перед тем, как отправиться к Бейли.

— Кто-нибудь успел зачитать ему права? — поинтересовалась я. Эти права, впервые сформулированные Верховным судом в деле «Миранда против штата Аризона», обязаны зачитывать задержанному при аресте.

— Не волнуйся, с этого я и начну. Зачитаю их ему, только не уверен, что от этого будет хоть какая-то польза. Мне кажется, мы с ним говорим на разных языках.

И Мерсер ушел допрашивать Попса. А я пошла в смежную комнату и стала смотреть через зеркало. Мужчины сидели за пластмассовым столом в пустой комнате. Мерсер был чисто выбрит и хорошо одет, он держался прямо и что-то говорил Бейли, который жевал рогалик и пил кофе. Он почти лежал на столе, его редкие передние зубы отхватывали кусочки выпечки, он отхлебывал из стаканчика, не беря его в руки.

Мерсер разогревал собеседника, рассказывал ему о себе и своем отце, пытаясь найти тему, на которой ему удастся втянуть бомжа в осмысленный разговор.

Я вышла в коридор, коря себя за внезапную жалость, которую испытала, глядя на Попса, и за ту ненависть, которую чувствовала к нему из-за убийства Джеммы Доген.

Подошел Чэпмен, и мы вместе вернулись в комнату со стеклом. Мерсер успел выбросить бумажные стаканчики и теперь пристально смотрел на Остина Бейли через стол. Он втолковывал ему, что такое право хранить молчание, причем объяснял так, что понял бы и второклассник.

Интересно, Майк, как и я, думает о полной бесполезности этого допроса? Убийцу с таким прошлым — сплошные психушки — придется подвергнуть медицинскому освидетельствованию на вменяемость, и я уже придумывала вопросы для перекрестного допроса врачей, которые будут свидетелями защиты в деле Остина Бейли.

Пока Уоллес пытался пробиться к сознанию допрашиваемого, Бейли протянул руку к черному дисковому телефону, стоявшему на краю стола, снял трубку и набрал номер.

— Привет, мам. Да, Чарли вернулся...

Мерсер аккуратно забрал у него трубку и положил ее на место.

— Пусть бы он просто позволил ему говорить, — тихо сказала я Чэпмену. — Теперь он заявит, что его лишили права на телефонный звонок.

— Куп, ты знаешь, куда можно позвонить с этого телефона? Это же чертов интерком. С него нельзя выйти в город, это для звонков внутри участка. И, ради бога, он разговаривал не с матерью, а с кроликом Харви[16]. Я вообще не могу понять, зачем мы тратим время на этот бред. Давайте просто отвезем его в суд, и дело с концом, — выпалил Майк, выходя из душной комнаты.

Следом за ним я вернулась в кабинет Петерсона. Мы прикидывали, что делать дальше, и тут вернулся Мерсер.

— Он говорит, что готов пообщаться с тобой, Купер. Может, сходишь, попробуешь? И можешь не звать своих операторов. Либо он кривляется не хуже братьев Ринглинг[17], либо действительно полный псих. Думаю, этот разговор ты не захочешь показывать присяжным.

Я пожала плечами и еще раз прошлась по коридору, на этот раз вслед за Мерсером, в комнату для допросов.

Когда мы вошли и закрыли дверь, Попе посмотрел на меня и улыбнулся.

— Злой и беззубый, мэм, — произнес он вместо приветствия. — Вот как про меня всегда говорили врачи.

Прямо в точку.

Мерсер сказал ему, кто я и зачем пришла, а я придвинула еще один стул для себя.

— Я хочу поговорить с вами о том, что случилось в больнице, мистер Бейли. Вы меня понимаете?

— Извините за больницу, мэм. Извините. Извините, извините, извините.

Господи, какой ужас, Джемме Доген пришлось бороться с психом, которому невозможно было ничего объяснить, бесполезно просить о пощаде.

— Именно об этом я и хотела поговорить. Расскажите нам, за что вы извиняетесь, и я смогу позвать судью.

Мне обязательно придется доказывать судье и присяжным, что Бейли растолковали его права в доступной для него форме, если он даст показания, которые я захочу использовать в качестве улик.

— Детектив Уоллес сообщил вам, мистер Бейли, что вы не обязаны говорить со мной?

— Но я хочу поговорить с вами, леди. Я не говорил ни с одной красивой женщиной с тех пор, как умерла моя жена.

— Вы понимаете, что не обязаны отвечать на мои вопросы?

— Она разговаривала с ножом, да? Та врачиха разговаривала с ножом?

У меня по спине пробежали мурашки. Неужели он говорит о Джемме?

— Что вы имеете в виду?

— Она не разговаривала со мной. Не разговаривала ни с кем. Она разговаривала с ножом.

Теперь придется возвращать его в русло нормального разговора. Мне еще надо изложить ему до конца права, но не хотелось прерывать его откровения насчет убийства.

Вдруг выражение лица Попса резко изменилось, рот упрямо сжался, и он зажал уши руками, словно загораживаясь от громкого звука. Я наклонилась к нему, а Мерсер протянулся через стол, взял его за руки и отвел их в стороны. Попе начал раскачиваться на стуле и ныть, чтобы ему принесли бумажных салфеток. Мерсер кивнул мне, я поднялась и побежала по коридору в комнату, где оставила сумочку, чтобы принести подозреваемому носовые платки. Вернувшись, я положила салфетки на стол перед задержанным. Он улыбнулся и начал рвать их на клочки, скатывать в шарики и запихивать себе в уши.

При этом он продолжал раскачиваться. Из его ушей свисали полоски тонкой бумаги.

— Со мной говорит Чарли, понимаете? — сказал он, глядя на Мерсера. — Я же говорил вам, этот Чарли велит мне, что делать. Я ни в чем не виноват, это Чарли заставил меня сделать все, что я сделал.

— Расскажи ей, кто такой Чарли, Попе.

— Это мой брат, леди. Он родился в один день со мной, но так и не вышел из больницы. Они держат его там все эти годы, но он всегда говорит с мамой и со мной. Каждый день. Говорит мне, что делать.

Я посмотрела на Мерсера и попыталась успокоиться. Затем подперла рукой щеку и мучительно старалась придумать, как действовать дальше.

Может, он просто симулирует и хорошо притворяется? Или я зря теряю свое время на разговоры с безумцем, которого суд все равно признает невменяемым?

— Расскажи мне, что Чарли велел тебе сделать с доктором Доген? Давай немного поговорим об этом. Чарли хочет, чтобы я спросила тебя об этом.

Когда я произнесла имя Чарли, Попе снова улыбнулся:

— Да, но сейчас я не слышу его. Я только хочу сказать, что мне очень жаль, что докторша плохо чувствует себя сегодня.

Следующие двадцать минут мы трое тщетно пытались понять, о чем идет речь. Мы с Мерсером не прерывали бессмысленное бормотание Бейли, а когда он устал, то просто положил руки на стол и опустил на них голову.

Уоллес встал и махнул рукой на дверь. Чэпмен с Петерсоном наблюдали за допросом через стекло. Увидев, что мы выходим, они тоже направились в кабинет лейтенанта. Меня терзали злость и разочарование, я была уверена, что ничего из сказанного Бейли нельзя будет использовать против него.

— Это тупик.

— Да уж, такое не станешь записывать на пленку и показывать в суде.

Мерсер снял пиджак и закатал рукава рубашки, сказав, что будет продолжать допрос до тех пор, пока мы не примем решение о том, регистрировать ли привод Попса и придавать ли задержанию официальный статус.

— Я должна позвонить на работу. Узнать, что думает Батталья. Еще я должна знать, готовы ли заявления для прессы. Дайте мне полчаса на звонки.

Лейтенант поднялся из-за стола:

— Звони отсюда. Я буду в общей комнате. Готова к новым сюрпризам, Алекс?

— Выкладывай!

— Звонил Стив Рубинштейн из «Адвокатов против смертной казни». Он слышал по радио, что мы кого-то арестовали, и хочет, чтобы задержанного представляла их контора. Сказал, что пришлет кого-нибудь сюда поговорить с ним и удостовериться, что мы прекратили допрос.

— Пусть позвонит его брату Чарли, — посоветовал Чэпмен.

Нью-Йорк вернул смертную казнь в 1996 году, и обвиняемый в преднамеренном убийстве женщины при попытке изнасилования — первый кандидат на смертельную инъекцию после приговора. Батталья был против этой законодательной инициативы, и я думаю, он вздохнет с облегчением, когда узнает, что благодаря своему психическому состоянию Попе может избежать такой участи.

Я взяла бумажку с телефоном Рубинштейна и поняла, что придется звонить еще и ему.

Я села за стол и набрала номер Баттальи. Ответила Роуз, которая сообщила, что он в машине, едет произносить речь перед комитетом «Граждане против преступности», но все же соединила меня с ним.

— Отличная работа, Алекс. Поздравь от меня Петерсона.

— Мне нужен твой совет, Пол. Сейчас у нас есть только косвенные улики. И никаких показаний. То, что он говорит, — это полный бред. А данные сравнения ДНК мы получим только через сутки или около того. Надеюсь, к тому моменту у нас будут и другие веские улики, возможно, вещи, которые он взял из кабинета Доген, может, даже орудие убийства. Сейчас полиция осматривает все мусорные контейнеры и улицы вокруг больницы. Я против того, чтобы идти к судье сейчас и требовать ареста на основании того, что у нас есть. — И я кратко рассказала Батталье историю жизни Остина Бейли.

— Его не отпускали из Рокленда? — переспросил Батталья, имея в виду одну из государственных психиатрических лечебниц Нью-Йорка.

— Нет. Он просто ушел.

— Так, Алекс, давай подведем итоги. Арест и предъявление обвинения отложим, пока у тебя не появятся необходимые доказательства. Надо поместить его в Беллвью и позвонить в Рокленд, пусть проведут расследование его побега. Таким образом, если его будут содержать в тюремной части больницы, то у вас появится немного времени, чтобы заштопать пробелы в этом деле, а он все равно будет под присмотром. Мы не станем арестовывать его за убийство Доген, пока ты не скажешь мне, что готова.

— Значит, ты поддерживаешь меня в этом? — Я знала, что моя Немезида в лице заместителя главы судебного отдела, Пэта Маккинни, предугадает каждое мое действие по этому делу.

— Естественно. Нет надобности совать шею в петлю, пока у нас нет желаемых улик. И пошли к черту всех этих «Адвокатов против смертной казни». Он еще не просил защитника, а мы еще не обвинили его в убийстве. А с прессой я сам разберусь.

Поговорив с Баттальей, я позвонила в Медицинский центр. Морин Форестер поступила рано утром. Дежурная дала мне дополнительный номер и соединила с ее палатой.

— Как ты себя чувствуешь?

— Пока все нормально. Даже лучше с тех пор, как услышала, что вы его поймали. И спасибо за халат.

— Я так понимаю, в конце коридора есть застекленная терраса, куда могут свободно выходить пациенты. Я подумала, что если ты будешь там самая нарядная, то к тебе потянутся люди, желающие поболтать.

— То есть ты все еще хочешь, чтобы я побыла тут несколько дней, да?

— Да. Мы еще не знаем, того ли взяли. Майк думает, что у Попса мог быть сообщник и они напали на Доген вместе. Может, его дружки что-то видели или слышали после убийства. Мы просто не хотим, чтобы что-то сорвалось, так что если ты не возражаешь...

— Возражаю? Да мне это совсем не трудно. В половине двенадцатого у меня первый осмотр. Они приведут нескольких интернов, и мне придется перечислять симптомы.

— Игра в угадайки?

— Мне еще игр не хватало. Нет, просто расскажу им историю болезни.

— Позже к тебе зайдет Сара. Я буду на связи. Мерсер и Майк передают привет. Счастливо.

Я сделала еще несколько звонков, затем распахнула дверь кабинета, чтобы посмотреть, что происходит в помещении убойного. Почти все детективы вернулись в больницу, продолжать поиск улик и свидетелей. Уоллес все еще беседовал с Бейли, но безрезультатно.

Лейтенант просматривал блокноты двоих подчиненных.

— Батталья подал отличную идею, как нам избежать серьезной ошибки и не пороть горячку с арестом Бейли. — Я ознакомила лейтенанта с планом поместить Попса в тюремную психиатрическую лечебницу по его старому делу и не предъявлять ему никаких обвинений, пока мы не соберем побольше доказательств. Петерсон согласился рассказать о плане Чэпмену, Уоллесу и остальным. — Пожалуй, здесь от меня мало толку. Лучше я поеду к себе и займусь делом, ладно? Если понадоблюсь, звоните, и я вернусь.

Я собрала свои бумаги и снова ушла из участка через черный ход. На Лексингтон-авеню я поймала такси и, пока машина медленно ползла по деловому центру через дневные пробки, читала полицейские отчеты. К себе в кабинет я попала, когда большинство сотрудников уже ушли на обед. Лора отдала мне записки с сообщениями и предложила принести что-нибудь поесть — ей все равно надо было сбегать по делам. Я попросила ее купить салат с тунцом и диетическую колу, а сама принялась отвечать на звонки и проверять, как работают мои подчиненные.

День после обеда тянулся бесконечно. Из убойного не звонили, Сара навещала Морин. Поток потерпевших по новым делам схлынул, как это обычно бывает в пятницу днем. Те из коллег, что были не в суде, смогли улизнуть домой. Если они не были мне нужны, то я-то им точно не была нужна.

В четыре тридцать Лора сказала, что звонит Джордан Гудрик — мой хороший знакомый еще со студенческих времен.

— Я только что говорил со Сьюзан. Она знает, что ты сейчас расследуешь крупное дело, но все равно спрашивает: не поужинаешь ли ты сегодня с нами и детьми?

— Спасибо, но вряд ли получится. Я ужасно устала. Хотела пораньше прийти домой. Там меня ждет ужин из полуфабрикатов.

— Может, хотя бы пропустим по стаканчику?

— С удовольствием.

Все десять лет после выпускного мы с Джорданом встречаемся почти каждую пятницу, чтобы не терять друг друга из виду. Джордан был из бедной семьи, жившей в небольшом городке в Джорджии. В колледже он упорно занимался, обошел многих из нашей группы, получил место в «Юридическом обозрении» и сделал блестящую карьеру. Они со Сьюзан были моими самыми близкими друзьями в колледже Шарлотсвилля, и почти все знаменательные события своей жизни я отмечала в их компании.

Прежде чем идти на встречу с Джорданом в бар «Бемелман» в отеле «Карлайл», я позвонила Петерсону. Лейтенант сообщил мне, что часа через два Уоллес и Рамирес отвезут Остина Бейли в лечебницу при тюрьме Беллвью, а Чэпмен и остальные все еще в больнице. Шеф Макгро намерен сообщить прессе, что в деле Доген наметился прорыв, но арест еще не произведен. Так они хотят избавиться от журналистов, которые торчат перед участком, чтобы вывезти Попса без шумихи. Я сказала, что не стану отключать пейджер, пока не приеду домой, где меня можно будет найти вечером.

Джордан ждал за угловым столиком, за его спиной на стене была нарисована причудливая картина — звери катаются на коньках в Центральном парке. Когда я вошла, пианист играл попурри и каким-то образом смог очень точно передать эмоции в песне «Я никогда больше не влюблюсь». Под эту музыку я подошла к Джордану.

— Главное появиться в нужном месте в нужное время, — улыбнулась я, намекая на музыку.

Джордж, официант, который обслуживал нас каждый раз, когда мы приходили сюда, появился с моим «Деваром» быстрее, чем я сняла дубленку. Джордан как раз допивал первую водку с мартини. Я поцеловала его в щеку и устроилась на кожаном диванчике рядом с ним.

Но не успела я задать дежурные вопросы о Сьюзан и детях, как запищал мой пейджер. Я посмотрела на номер: снова звонил Билл Шеффер, из лаборатории.

— Отлично. Сейчас перезвоню ему. А потом, возможно, даже приму твое приглашение на ужин. Этот звонок может вдохнуть в меня новые силы, мы только его и ждали. Наверняка подтверждение, что кровь совпала.

Мне пришлось выйти в холл отеля, где были таксофоны, я прошла мимо столиков, уставленных выпивкой и корзинками с картофельными чипсами местного производства. За столиками восседали хорошо одетые владельцы галерей и антикварных магазинов, расположенных неподалеку.

Я бросила в щель четвертак и набрала номер Шеффера.

— Билл, это Алекс. У вас уже что-то есть для меня?

— Да, но боюсь, вы не обрадуетесь. Это не ее кровь.

— Что? — вырвалось у меня. Это было невероятно. — Это должна быть кровь Доген.

— Нет, это не ее кровь. Мне сказали, что у Бейли не было телесных повреждений, но это его группа крови, Алекс. У меня еще нет результатов ДНК по нему, но я уверен, что кровь окажется его собственной. Думаю, ваш задержанный — не тот, кого мы ищем.

Успокойся, велела я себе, пытаясь понять, как отразится эта информация на деле.

Я позвонила в 17-й участок, чтобы сообщить эту новость Петерсону.

— Я сейчас приеду. И пусть приедут медики, я хочу, чтобы Остина Бейли осмотрели в моем присутствии. Немедленно. Мы потратили целые сутки на ложный след. Скажи Макгро, пусть организует утечку информации о том, что у нас нет подозреваемого. И сообщите Морин, что происходит, прежде чем что-либо предпринимать. Возможно, по больнице все еще бродит убийца.

Джордан заказал еще по стаканчику, чтобы поздравить меня с удачей.

— Давай отложим до другого раза, — мрачно сказала я, собирая вещи. — Извини, что бросаю тебя, но убийца только что нанес мне ощутимый удар.

Я оставила его сидеть с открытым ртом и наполненными бокалами. В голове у меня гудело.

14

Около одиннадцати вечера я взбежала по ступенькам полицейского участка. Тот энтузиазм, что наполнял нашу команду утром, иссяк. Казалось, даже воздух в комнате так наполнен унынием, что его можно было потрогать.

Джерри Маккаб сидел за столом у окна и говорил по телефону. Он прикрыл трубку ладонью и сказал мне:

— Все в комнате в конце коридора, с Бейли, Алекс. Иди сразу туда.

Я оставила дубленку и бумаги в кабинете Петерсона и пошла в раздевалку. Лейтенант и Мерсер стояли ко мне спиной, еще два детектива привалились к стене, а Попе в одних грязных зеленых трусах сидел на столе.

Врач из «Скорой» склонился перед Остином Бейли и осматривал его левую ногу от бедра до ступни.

— Ни царапины, — сообщил он лейтенанту, рывком поднялся и отошел от стола.

Петерсон представил меня доктору Хуану Гуэрре, который только что осмотрел Остина Бейли с головы до пят. Задержанный все еще сидел на столе, свесив голову на голую грудь, и что-то бормотал, а кучка недовольных полицейских рассматривала его, как экзотического зверя в зоопарке.

— Мерсер, у тебя есть снимки, где он в окровавленной одежде? — спросила я.

Пока Уоллес доставал фотографии из кармана, Бейли посмотрел на меня и улыбнулся:

— Я ж говорил, что это краска, леди.

Я передала снимки Гуэрре, указав на большие пятна на левой брючине, и пояснила, что на правой тоже было много крови и все ботинки были перепачканы.

Он кивнул, едва бросив взгляд на фото, и произнес всего одно слово:

— Варикоз.

— Что? Что? — прокатилось по комнате.

— Я сам готов включить рубильник, чтобы поджарить этого парня на электрическом стуле, а вы говорите мне, что у него варикоз?! — воскликнул Уоллес.

— Это распространенное заболевание, особенно у бездомных, которые не получают надлежащего медицинского обслуживания. — Гуэрра снова наклонился к Бейли и спокойно попросил того вытянуть ноги. Затем аккуратно провел рукой по его ногам, обратив особое внимание на область вокруг лодыжек. — У него, несомненно, варикозное расширение вен. А когда вены открываются, то человек может истечь кровью на месте, если не сделать пункцию.

Попе растерянно смотрел на полицейских, которые все как один говорили о нем, одной рукой он почесывал живот, а второй барабанил по столу.

Я присела, чтобы вместе с врачом осмотреть лодыжки Бейли.

— У моей бабки была такая же болезнь, Хуан, — сказал вдруг Петерсон. — Но вообще-то что это за хрень — варикоз?

— Имейте в виду, лейтенант, это наследственная болезнь, — ответил врач. — К ней приводят расширенные или искривленные вены, чаще всего она проявляется на ногах и бедрах. Клапаны на венах, по которым кровь течет обратно к сердцу, не справляются с работой. В данном случае, возможно, виной всему то, что когда-то он кололся или...

Уоллес показал множество старых точек от уколов на руках и бедрах Бейли.

— Черт! Да у него на руках дорожки длиннее, чем дорога от Балтимора до Огайо!

— Но я не вижу здесь недавних следов. Ни царапины, ни ранки, только старые уколы, — заметила я.

— Мисс Купер, я видел, как из таких вен кровь брызжет, как из нефтяной скважины, — продолжил Гуэрра. — Сердце продолжает работать, а крови идти некуда. На прошлой неделе мы с напарником ездили по вызову на 36-ю улицу. Там у старика кровь заполнила ботинки и текла через край. Я прижал вену пальцем — вот эту, рядом с таранной костью — надавил, подержал не больше минуты, — и кровотечение прекратилось. А если посмотреть на ноги через полчаса, то ничего не увидите. Кровь вытекает из дырочек размером с булавочную головку. Если ее быстро не остановить, то пациент может умереть от потери крови.

— Так почему же он, черт возьми, не сказал нам, что это его кровь! — Вопрос Мерсера повис в воздухе.

Когда я хотела отойти от стола, Попе схватил меня за руку:

— Я говорил вам, это ведро с краской. Я говорил, что не хотел вреда той леди.

Было ясно, что в голове у Бейли все смешалось, он, наверное, даже не понял, что его одежда испачкалась в крови.

— Дайте ему одеться, — сказала я, выходя из комнаты. — Когда привезете его в Беллвью, заставьте их провести полный медицинский осмотр. Пусть эта ситуация принесет ему хоть какую-то пользу.

В комнате стало непривычно тихо. Петерсон и остальные вышли за мной, а врачи стали собирать свои инструменты и вещи.

Я достала из сумки органайзер, чтобы найти домашний телефон Чета Киршнера и сообщить ему, что сказал доктор Гуэрра про кровотечение из варикозных вен. Патологоанатом выслушал меня и заверил, что это прекрасно и логично объясняет появление крови на штанах Попса Бейли, еще полчаса назад — нашего подозреваемого номер один.

Я повесила трубку и услышала, что Петерсон разговаривает с Биллом Дитрихом. Он хотел как можно скорее сообщить администрации больницы, что убийца еще на свободе и что опасность для врачей и пациентов сохраняется.

— Кто-нибудь проверял, как там Морин? — спросила я.

— Чарльз согласился с планом, так что вечером он будет у нее. — Муж Морин ушел из полиции, чтобы возглавить службу безопасности в крупной корпорации. — Сегодня у нее все нормально. Парни, которые устанавливали телевизор в ее палате, на самом деле были нашими, из технического отдела. Они поставили камеру и записывающее устройство в вентиляционной шахте на потолке, сигнал идет к ним в машину. Они припарковались сразу за медицинским колледжем. Так что она может спать и не волноваться, Алекс, ее надежно прикрывают.

— Может, скажешь, что нам теперь делать?

— Я голосую за то, чтобы отправиться спать, — ответил Уоллес. — Завтра с утра придем отдохнувшими и снова начнем с больницы. С подземелий и с того, что над ними. Надо заняться самой Джеммой Доген. Когда мы взяли в оборот Попса, то сразу решили, что это было случайное нападение, что он убил того, кто под руку подвернулся. Но все говорят, что она была нелюдимой и не слишком-то жаловала людей. Поэтому нам надо вернуться назад и подумать, мог ли кто-нибудь хотеть избавиться конкретно от нее.

— Не могу поверить, что мы потеряли целых двадцать четыре часа на этот ложный след.

— А где Чэпмен? — поинтересовался Петерсон, глядя на часы — с начала его рабочего дня прошло больше двенадцати часов.

Мы с Мерсером переглянулись, и впервые за все время с тех пор, как Шеффер сообщил мне результаты анализа крови, я улыбнулась. Майк, без сомнения, решил дать себе пятнадцатиминутную передышку в баре где-то между Средним Манхэттеном и участком, а заодно потягаться в «играх разума» с Алексом Требеком.

— Я пошла, пока он не вернулся, иначе застряну здесь до конца вечера. На выходных я буду дома, шеф. Звоните, если что. — Я взяла портфель, готовясь совершить короткий марш-бросок домой.

— Разумеется. Отдыхай. У меня есть предчувствие, что намучаемся мы с этим делом, пока нападем на верный след. Тебя подвезти?

— Дежурный сержант подсадит меня в патрульную машину. Мне совсем недалеко от участка. Пока, Мерсер. Пока, лейтенант. Созвонимся завтра.

Два молодых офицера приняли меня на заднее сиденье патрульной машины и довезли до дома. Швейцар сказал, что на мое имя доставили несколько пакетов, и я подождала, пока он вернется с горой почты и журналов и с тюками из прачечной.

Не успела я открыть дверь в квартиру, как Зака радостно перевернулась на спину и завозилась на вышитом ковре. Она яростно виляла хвостом, а потом подняла голову и с радостью встретила свою компаньонку на эти выходные.

Домработница Дэвида Митчелла привела собаку ко мне и оставила на столе рядом с лампой записку и поводок. «Я накормила ее обедом перед тем, как уйти в шесть. Ее надо выгулять еще раз перед сном».

Я переоделась в брюки и мужскую рубашку и мазнула за ушами и по запястьям духами «Калеш». От любимых «Шанель» я отказалась после того, как угас мой последний роман.

Я зашла на кухню, чтобы изучить содержимое холодильника. На нижних полках стояло несколько пачек мороженого — разных сортов, но обязательно с шоколадом, выше — несколько упаковок полуфабрикатов и пластиковый контейнер со льдом. Запасов более чем достаточно для прекрасного домашнего вечера.

Я решила, что низкокалорийная лазанья — превосходный ужин, сняла целлофановую упаковку и поставила миску в микроволновку. Пока лазанья совершала круговой путь от замороженного куска до готовности, я наполнила бокал льдом. Ужиная в одиночестве, я любила пользоваться хрусталем и фарфором — это помогало представить, что в этот момент я не хуже других.

Графин со скотчем стоял в подсобке, и Зака потрусила за мной туда, чтобы посмотреть, как я наполняю бокал. Я украсила место за столом напротив окна, отсюда открывался прекрасный вид на город: положила льняную салфетку и подушку на стул в тон. Затем включила музыкальный центр и стала слушать, как солист «Смоки» признается своей девушке, что потерял ее, потому что его сердцу захотелось погулять. Я даже подпела ему: «О детка, детка!» — и тут звонок микроволновки возвестил, что главное блюдо готово.

«Таймс» неудобно читать за столом, а в желтой прессе слишком много пишут о преступлениях. Это явно не лучшее чтиво, чтобы забыть о событиях сегодняшнего дня. Злоключения троллоповской леди Юстас слишком запутанны, чтобы следить за ними во время моего скромного пиршества, их лучше приберечь до момента отхода ко сну. Поэтому я вытащила журнал «Стиль» за апрель месяц из стопки непрочитанного в подсобке, надеясь, что элегантная весенняя мода поднимет мне настроение.

После ужина я развалилась на диване и обзвонила друзей. Я знала, что в такой час в пятницу многих не застану дома, поэтому начала с Нины Баум, рассудив, что трехчасовая разница с побережьем может сыграть в мою пользу. Но нарвалась на автоответчик, и осталось только попросить ее перезвонить на выходных.

В десять вечера, когда меня уже совсем разморило, я достала из шкафа лыжную куртку, надела на Заку ошейник, и мы пошли погулять. Я направилась по тротуару на север и повернула налево. Ветер стих, ночной воздух был вполне приятен, я провела собаку по Третьей авеню, через Лексингтон, мы обошли квартал и вышли к парку.

Я остановилась у магазинчика на Лексингтон, чтобы купить апельсинового сока и колумбийской корицы на утро.

Тротуары были практически пусты, разве что гуляли еще несколько собачников, несколько бегунов и роллеров. Мы прошли еще квартал, мимо коттеджей и частной школы, пустой и темной. Я подождала зеленый свет на Третьей авеню и, когда квадратная табличка разрешила мне «ИДТИ», стала переходить дорогу.

По тротуару в мою сторону шел невысокий мужчина в толстом шарфе и с бостонским терьером на поводке. Зака потянула поводок, стремясь быстрее добежать до тротуара, я немного отстала.

— Тихо, тихо, — попросила я собаку, пытаясь притянуть ее к себе.

Позади взвизгнули тормоза, как будто машина на полной скорости с трудом преодолела поворот. Я смотрела на собаку, но краем глаза все же заметила, что происходит на дороге. Повернув на огромной скорости, машина мчалась на меня. Казалось, ее передние колеса приподнялись над дорогой.

Зака потянулась вперед, чтобы обнюхаться с терьером, я выпустила поводок и прыгнула на припаркованную у тротуара машину.

Хозяин терьера поймал Заку за ошейник и крикнул мне с тротуара:

— Вы не ушиблись? Он вас не задел?

Я перевела дыхание, подбежала к собаке, присела на корточки и обняла ее, чтобы убедиться, что она не пострадала. Руки у меня дрожали.

— Не беспокойтесь, мисс, — сказал мужчина, который сильно смахивал на Мистера Магу[18]. — Это не собака была в опасности, а вы. Вы не ранены?

— Со мной все хорошо, — ответила я, вставая и отряхиваясь. — Водитель, должно быть, не справился с управлением, может, пьяный...

— Кто бы ни был за рулем той машины, поверьте мне, он хотел сбить вас. Мне показалось, он специально рулил в вашу сторону. — Мужчина потянул терьера, стараясь оттащить его от Заки, потом поцокал языком и предложил: — Хотите, я позвоню в полицию? У вас есть враги?

— Вы устанете слушать, если я начну перечислять. Но почему вы спросили? Вы заметили номер? — Я старалась убедить себя, что глупо думать, будто кто-то хотел наехать на меня, но в то же время понимала, что нельзя исключать такую возможность.

— Нет, этот придурок выключил фары, когда выехал на освещенную улицу. Я только успел заметить, что машина была большая и темная.

Я поблагодарила его за беспокойство, погладила гладкую коричневую спину Заки и, держась подальше от дороги, быстро вернулась домой.

Дома я разделась и отнесла в спальню бокал скотча, тщетно пытаясь успокоить нервы перед сном. Я очень хотела поверить, что мчащаяся на сумасшедшей скорости машина — всего лишь случайное совпадение, но не могла отделаться от навязчивой мысли: кто-то хочет моей смерти.

15

Впервые за много дней мою спальню осветили солнечные лучи. Вчерашний случай стал казаться обычным ночным кошмаром. Наверняка у меня просто разыгралось воображение.

Мы с Закой пошли гулять в сторону, противоположную вчерашней, чтобы не выходить на улицу, где меня так напугала мчащаяся на сумасшедшей скорости машина. Я держала собаку подальше от дороги, и мы шли навстречу потоку автомобилей, чтобы я могла видеть, как они к нам приближаются.

Вернувшись домой, я переоделась в спортивное трико и пошла в гараж, чтобы забрать свой джип и поехать в Вест-Сайд. Я припарковалась перед зданием, где располагалась балетная студия.

Там уже были пять или шесть завсегдатаев, которые разминались на гладком деревянном полу. Пришел Уильям, и мы заняли свои места у станков, которые тянулись вдоль трех стен комнаты.

Зазвучала «Шестая симфония си-минор» Чайковского. Уильям обожал волнующую музыку. Стоя в центре комнаты, расправив плечи и держа голову по-королевски высоко, он сделал плие и релеве в первой позиции, мы последовали его примеру.

Как и всегда, растворившись в музыке, я почувствовала себя прекрасно. Я старалась сосредоточиться на счете, который Уильям выкрикивал для нас, перекрывая крешендо оркестра. Мать отдала меня в балет, когда мне было четыре года, и я ни разу не пожалела об этом.

Перед тем как открыть свою студию, Уильям несколько лет выступал с Американским театром балета. Строгая дисциплина и жесткие требования к физической форме на тот волшебный час, что я находилась под его влиянием, позволяли мне отвлечься от дел, над которыми я работала. Он прошелся вдоль ряда танцоров, чтобы посмотреть, правильно ли мы держим руки в нижней позиции.

— Подтяни живот, подбери зад, Джудит, — рявкнул он на худую молодую женщину, стоявшую за мной. — Расправь плечи, Алекс. Покажи-ка нам красивую линию своими красивыми длинными ножками, леди. — Я соединила пятки и развернула носки так сильно, как только позволяли мягкие кожаные тапочки.

По команде Уильяма мы становились во вторую, четвертую и пятую позиции, а затем по очереди повторяли одни и те же махи, держась правой рукой за станок. Поворачиваясь другим боком, я бросила взгляд в зеркало, стараясь понять, кто из этих разочарованных балерин и прекрасных принцев — профессиональные танцоры. В детстве я ходила на балет рано утром в субботу вместе со сверстницами, а затем оставалась на остальные уроки и смотрела, как занимаются старшие, зачастую пытаясь повторить те сложные па, что выполняли они. Я мечтала однажды выйти на сцену как Одетта или Одилия, как Жизель или Коппелия, мне и в голову не приходило, что выступать придется перед присяжными. Уильям велел нам встать в центре зала и отрабатывать пируэты и фуэте буквально до седьмого пота, волосы, выбившиеся из хвоста, прилипли к взмокшему лбу и шее. Мне так хотелось, чтобы занятие никогда не заканчивалось, чтобы не возвращаться из этой сказки в реальный мир. Но когда смолкли последние аккорды adagio lamentoso[19], Уильям поклонился классу, мы повторили его поклон и зааплодировали по студенческой традиции, введенной еще старыми мастерами.

Я ополоснулась под душем в раздевалке и переоделась в «форму выходного дня» — брюки и длинную рубашку. Следующей остановкой стала подземная парковка в Ист-Сайде, так как мне нужно было в салон Луи на 57-й улице. Я собиралась подстричься и добавить немного цвета своим светлым волосам, унаследованным от финских предков матери. Я прицепила к поясу пейджер и села к Эльзе, которая накрыла меня защитным фартуком.

— Спорю, что эта штука запищит именно тогда, когда ты начнешь мыть мне голову, — я постучала по черной коробочке, которая связывала меня с полицейским управлением.

— Да, ты не на шутку напугаешь своих детективов, если явишься в участок в таком виде.

Я слушала болтовню Эльзы о последних фильмах и бродвейских мюзиклах, которые она каким-то образом успевала посмотреть задолго до того, как я узнавала, что они идут. Как на конвейере она передала меня Луи, который отстриг около дюйма моих заново окрашенных прядей и при этом довольно профессионально допросил меня о личной жизни. Как и положено настоящему французу, он очень переживал, что у меня нет постоянного приятеля, и всегда старался дать мне совет, как подцепить парня. Как только он закончил стрижку, Нана сделала мне стильную укладку, поскольку я сказала, что вечером приглашена на ужин к друзьям.

Так прошло полдня. Я вернулась домой и поставила джип на парковку. Войдя в квартиру, я заметила, что на автоответчике мигает огонек. Перезванивала Нина, спрашивала, что нового в расследовании. Еще было сообщение от Морин, она скучала и звонила просто так. А Чэпмен звонил, чтобы сообщить последние новости, которых не было.

Я перезвонила в Медицинский центр и попросила соединить меня с палатой миссис Форестер.

— Пока только мелкая кража, — отчиталась она после того, как я рассказала ей, как провела утро. — Я ходила на веранду. Вот где вам, ребята, надо побывать. Там все шепчутся о том, что их врач думал о Джемме Доген — кто ее любил, кто нет. Я уже завела для вас дневник наблюдений.

— А что за кража? — уточнила я.

— Расслабься. Просто, пока я была на веранде, одна из сиделок пришла забрать мой поднос с едой. Она встала за занавеской, которая висит над кроватью, как полог, и доела остатки завтрака. Кусок тоста, самый безвкусный ванильный пудинг, какой только можно вообразить, и кусок индейки. Она и не знала, что все записывается на скрытую камеру. А затем открыла тумбочку и залезла в мою косметичку. Но, очевидно, цвет моей помады ей не понравился, уж очень подозрительно она ее разглядывала, прежде чем вернуть в сумочку. Интересно, сколько раз в день происходит подобное, а?

— Уже скучаешь, Мо?

— Мне грех жаловаться. Ни постель не надо заправлять, ни посуду мыть. А попозже меня придут навестить. Повеселись сегодня вечером, а потом позвони мне.

Я скинула Чэпмену сообщение на пейджер и пошла на кухню, где успела съесть йогурт, пока Майк перезвонил.

— Я все еще в больнице, — сказал он, едва я сняла трубку. — Мы повторно допрашиваем сотрудников колледжа, в этот раз больше спрашиваем о самой Доген. Думаю, тебе стоит лично поговорить с доктором Спектором. Он, наверное, знал ее лучше, чем кто-либо. Я видел его сегодня утром, он осматривал прооперированного пациента. Он сказал, что сможет встретиться с нами в понедельник в два часа дня. Ты сможешь прийти?

— Конечно.

— Еще одна новость — парень из 17-го участка нашел какие-то папки в мусорном баке на парковке. Уоллес считает, что это папки из офиса Доген. На них есть кровь. Но, с другой стороны, почти на всем больничном мусоре есть кровь.

— А что за папки?

— Пустые. Три или четыре. Кажется, в них было что-то про спорт. Не медицинское. На них наклейки вроде «Мет», «Брейв», «Каб». Я понимаю, что Доген любила бегать, но, похоже, она была также фанаткой бейсбола. Ее бывший муж приезжает в Лондон в понедельник, так что мы сможем узнать от него ее подноготную.

— Хорошо. Я буду в разъездах вторую половину дня. Завтра-то ты выходной, надеюсь?

— Ага. Встречаюсь сегодня с одной журналисткой из итальянского журнала, которая писала о нашем отделе в прошлом месяце. Я решил, что поведу ее в твой любимый ресторан — «Примолу». Между Джулиано и Адольфо. Может, она будет очарована и забудет о том, что я ирландец.

Я постаралась пожелать ему хорошего вечера таким тоном, чтобы он поверил в мою искренность.

Потом я собрала одежду, чтобы отнести в прачечную, и отдельно сложила три юбки, которые хотела отдать укоротить. Сдав одежду, я зашла в магазинчик поблизости, чтобы купить десятка два колготок. Продавщица уговорила меня приобрести еще и голубое кружевное белье — в знак приближающейся весны, — и я пошла к банкомату на углу, чтобы снять наличность.

К тому моменту как я добралась до маникюрного салона, уже перевалило за три часа дня. Я опоздала на маникюр, и мне пришлось выслушать неприятные высказывания от посетительниц салона, но ничего не оставалось, как стерпеть — я не могла появиться на ужине у Джоан с необрезанными кутикулами и тусклыми ногтями.

Я вернулась домой, покормила проголодавшуюся собаку и вывела ее еще раз. Я была слишком взволнована, чтобы вздремнуть, поэтому просто прилегла, прихватив в кровать «Санди таймс» с кроссвордом — особенно пришлось поломать голову над словом в нижнем левом углу. Я подставляла все буквы по очереди, пока не получила «Галле» — имя немецкого астронома, открывшего Нептун.

Субботние вечеринки у Джоан проходили весело, и я очень ждала их, чтобы провести время в кругу друзей. Это всегда был повод элегантно одеться, повесить на себя какие-нибудь украшения из тех, что мать собирала годами, но оставила мне, потому что сама уехала на Карибы, а я осталась в Нью-Йорке. Я с удовольствием принарядилась и вызвала такси на семь сорок пять.

Домработница Джоан открыла дверь и взяла мою дубленку, а также спросила, что я буду пить. В коридоре и в гостиной стояли вазы, наполненные французскими тюльпанами и розами цвета бледного коралла. Сама Джоан была в библиотеке с уже пришедшими гостями и развлекала их рассказом о том, как несколько лет назад ставили ее пьесу в театре за пределами Бродвея. Джоан перешла от пьес, которые ставили и у нас, и за границей, к романам, последний из которых переиздавался уже четыре раза.

Мне навстречу вышел Джим Хэджвилл, в которого Джоан отчаянно влюбилась этой зимой. Он был экспертом в области внешней политики и вел международную синдицированную колонку[20], и первые три месяца им с Джоан пришлось тратить время на переезды, чтобы видеться. Эта вечеринка затевалась, в частности, и ради того, чтобы Джоан могла познакомить его с некоторыми друзьями.

Мы обменялись приветственными поцелуями, и Джоан подвела меня к людям и познакомила с теми, кого я не знала. Потом я поздоровалась со знакомыми. Коктейли здесь подавали раз в час, и я включилась в милую беседу, стараясь уводить разговор от тем, связанных с расследованием, если кто-то их затрагивал.

Вскоре после девяти Джоан пригласила нас в столовую, где нам предстояло рассесться за тремя круглыми столиками.

— И не говори, что я никогда тебе не помогаю, — прошептала она мне на ухо, вид у нее при этом был, как у кошки, проглотившей канарейку. — Тот милый молодой человек, с которым вы обсуждали статью о твоем боссе в «Нью-Йоркере», сидит за одним столиком с тобой. Его зовут Дрю Рено.

Чтобы задержать меня в дверях, Джоан несколько раз перекалывала с места на место мою старинную брошь.

— А куда ты посадила его жену? Я помню его и также хорошо помню, что у него на пальце было кольцо, — сказала я, посмеиваясь над ее манипуляциями.

— Алекс, он вдовец.

Я прикусила язык.

— Ой, черт. Хорошо, что я узнала это от тебя, иначе вышло бы неловко. Только не говори мне, что хочешь стать сводней. Я тебя убью. Ты же отлично знаешь, я терпеть не могу, когда меня вынуждают...

— Алекс, прекрати. Это просто ужин. Он старый приятель Джима, еще из Принстона. Партнер в «Милбанке», Твид. У его жены была опухоль мозга, она умерла два года назад, ей было тридцать семь. Ужасная история. Дрю только несколько месяцев как оправился от потери. Так что расслабься. Не будь брюзгой, Алекс. И не красней. Кроме того, здесь полно твоих знакомых, это не свидание вслепую. Он очень хотел познакомиться с тобой. Говорит, вы пересекались на заседании коллегии адвокатов в прошлом году, но тогда ты встречалась с каким-то уро... Я хочу сказать, с кем-то еще. Выключи свой чертов пейджер и получи удовольствие от вечера, договорились?

— Не могу поверить, что ты устроила подобную встречу, даже не предупредив меня, Джоан, — упрекнула я, смеясь над собственным волнением и пытаясь в зеркале за ее спиной разглядеть, не растрепалась ли прическа и не потек ли макияж. У меня появилось непреодолимое желание еще раз подкрасить губы.

— Вот так-то лучше, дорогая. Я посадила его между нами и завтра буду ждать цветов в знак благодарности и признательности. Выглядишь ты отлично, так что можешь смело занимать свое место.

Гости ходили вокруг столиков, отыскивая на карточках свои имена. Дрю стоял рядом со своим стулом и, когда мы с Джоан подошли, помог нам сесть.

Он легко продолжил разговор, который мы начали в библиотеке, и напомнил о нашей встрече прошлым летом. Я потягивала вино, заедая его вкуснейшей гусиной печенью, которую приготовил повар Джоан, и была очарована умом и искренностью собеседника.

Когда подали медальоны из телятины с великолепным «Шато-Марго», я поняла, что напропалую флиртую с Дрю и не знаю, что тому причиной — вино или искренний интерес. Мне было приятно вспомнить, как это бывает, и не менее приятна была опьяняющая атмосфера этого вечера.

Мы говорили об общих знакомых, о моем прошлогоднем отпуске, который я провела на любимом Мар-тас-Виньярде, о Джоан, о том, что делает ее прекрасной хозяйкой, и о книгах, которые мы оба прочитали. Мы немного поговорили о собаках, фильмах, ресторанах, баскетболе, и мне ни разу не показалось — как это часто бывает, когда я встречаюсь с мужчинами не по работе, — что он переносит мой профессиональный интерес к преступлениям на сексуальной почве на мою личную жизнь. Я почти забыла, что с другой стороны от меня сидит Хью Гейнер, и с головой погрузилась в общение с Дрю.

— Ты ведь была во дворце Субиз, Алекс? — поинтересовалась Джоан. У нее была потрясающая память на забавные ситуации. — Мне кажется, что это самый красивый фасад во всем Париже. Людовик Четырнадцатый построил дворец для принцессы де Субиз. И каждый раз, когда ее супруг уезжал по делам, она надевала при дворе изумрудные серьги. Так Людовик понимал, что путь свободен, et voila![21] He такая уж большая цена за дом в городе, вы не находите? В любом случае, Хью, когда поедете в Париж, непременно сходите посмотреть на этот дворец. Он восхитителен. Кофе и бренди подадут в гостиную.

Все дружно встали, и Дрю легко коснулся меня, проходя мимо. Я как раз держала одной рукой стул, задвигая его на место. Он накрыл мою руку своей и спросил:

— Хочешь бренди или...

— Да, с удовольствием.

— Ты не дала мне договорить, Алекс, — прошептал он мне на ухо. — Или лучше выпьем по стаканчику у меня дома?

— Я... не знаю, получится ли. Мне вроде как надо быть дома, потому что... у меня там... — замялась я, потому что мне действительно надо было вернуться домой, чтобы выгулять собаку, только я еще не привыкла приводить это в качестве оправдания.

— Извини. И не нужно ничего объяснять, — холодно сказал Дрю. Он наверняка решил, что я играю с ним в какую-то игру и что дома меня кто-то ждет, пока я флиртую и развлекаюсь тут.

Я покачала головой:

— Нет, нет. Собака.

Он посмотрел на меня и рассмеялся.

— Это собака моего соседа, — продолжила я. — Просто я не привыкла еще к ее расписанию и к тому, что она от меня зависит.

— Значит, мой соперник — собака? Этого я не переживу. Давай тогда выпьем у тебя, а потом вместе выгуляем собаку, все-таки уже поздно.

— От такого предложения сложно отказаться. Давай найдем хозяйку.

Джоан как раз обходила гостей, попивающих кофе в гостиной. Она обняла меня на прощание, а Дрю пошел за нашими вещами.

— На этот раз я прощаю тебе ранний уход. Ну, не зря я это устроила?

— Вроде не зря. Я позвоню тебе завтра.

— Пойдешь завтра в «Бранч и Мортимер» со мной и Джимом?

— Вряд ли. У меня полно работы, надо отредактировать бумаги по расследованию и обвинительные заключения по семи делам. Я буду работать дома, но это займет большую часть дня. Так что меня ждет день в моем обычном окружении.

— Алекс, не веди себя сегодня вечером как прокурор по преступлениям на сексуальной почве, ладно? Будь просто женщиной.

— Возвращайся к гостям, Джоан.

Дрю помог мне надеть дубленку, и мы вышли на улицу, где довольно быстро поймали такси.

Зака очень обрадовалась нашему приходу и не отходила от меня, пока я включала свет в коридоре и комнатах. Пока я разливала бренди, Дрю прошелся по гостиной, рассматривая фотографии в рамках, стоявшие повсюду, и спрашивая, кто на них. Я включила музыкальный центр, и комнату наполнил бархатный голос Сэма Кука, завораживая нас песней «Твое письмо». Мысль, что его сумасшедший роман тоже начался с простого увлечения, успокаивала меня.

Мы устроились на диване с бокалами в руках, Зака — у моих ног, и я сбросила туфли, чтобы отдохнули ноги. Мы болтали с Дрю о моих подругах, его детстве, моей карьере, его родителях, и все это время мне очень хотелось, чтобы он наклонился и закрыл мне рот поцелуем.

Это случилось где-то между рассказом о моем первом романе в колледже и отчетом о его последней поездке на рыбалку в Шотландию. Я ответила на его поцелуй, его язык оказался у меня во рту, я не возражала, мне хотелось, чтобы он проник как можно глубже.

Я погладила его мягкие каштановые волосы, которые немного вились у шеи.

Дрю откинулся назад, увлекая меня за собой, я оказалась на нем, а он все шептал и шептал мое имя, уткнувшись мне в волосы. Я развязала его галстук, расстегнула верхние пуговицы рубашки и стала целовать его шею и грудь. Он взял мое лицо в ладони, посмотрел на меня долгим взглядом и одобрительно улыбнулся. Я тряхнула головой, освобождаясь, и снова впилась поцелуем в его губы.

Мне показалось, что эта прелюдия продолжалась бесконечно, но уже через три или четыре песни Дрю шутливо чмокнул меня в нос и сказал, что перед тем, как он уйдет, надо бы вывести Заку погулять.

Да, разумное предложение, подумала я, вставая с софы, надела свою юбку и пригладила волосы.

Мне понравилось то, что происходило между нами, поэтому я не возражала против того, чтобы немного попридержать лошадей. У меня горело лицо, а тело трепетало от возбуждения — ощущения, которых я слишком давно не испытывала. Я хотела распробовать его как следует, хотела, чтобы эти чувства длились подольше, хотела, чтобы Дрю желал меня так же отчаянно, как я его. Мысленно я уже представила, как мы занимаемся любовью, и знала, что для этого нам не понадобится никаких стимуляторов вроде алкоголя.

Я прицепила поводок к ошейнику Заки, мы с Дрю оделись и сели в лифт. На улице мы прошли несколько кварталов, Дрю одной рукой вел собаку, а другой держал за руку меня. Возможно, дело было в том, что заканчивался март, или меня согревало его присутствие, но сегодня я совсем не обращала внимания на холод, и мне хотелось, чтобы наша прогулка длилась вечно.

Мы вернулись к дому, Дрю поцеловал меня еще раз, прижав к одной из колонн, стоявших по бокам от въезда во двор.

— Я позвоню завтра. На этой неделе мне надо будет поехать по делам в Сан-Франциско. Оставь для меня денек в своем ежедневнике, ладно?

— Денек или, может, недельку? — переспросила я, мне совсем не хотелось идти домой.

— С моей стороны будет наглостью потребовать много-много месяцев? — ответил он, и я рассмеялась его уверенности. — Дела вроде нынешнего отнимают все твое время? Или я смогу тебя застать, когда позвоню?

Он впервые упомянул расследование убийства, и внезапное упоминание о Джемме Доген тут же развеяло мою легкомысленность.

— Не думаю, что тебе будет трудно найти меня, если захочешь, Дрю.

Он отступил на шаг, развернулся и ушел.

Я смотрела ему вслед, пока он не поймал такси, а потом повела свою четвероногую подругу домой, спать.

Мне редко выпадает удовольствие поваляться в постели воскресным утром, читая «Таймс». Я вывела Заку, по дороге домой взяла свежую газету, с удовольствием прочитала каждую статью и заметку, а уже затем приняла душ и оделась, готовая начать новый день.

Джоан позвонила в одиннадцать:

— Ты можешь говорить?

— Ты хочешь узнать, не здесь ли Дрю?

— Ну, да, такая мысль приходила мне в голову.

— Он ушел, но должна сказать, что очень благодарна тебе за это знакомство. Да, мы провели вместе отличный вечер. Да, твой ужин был великолепен. И — да, мы с ним собираемся встретиться снова. Подожди секунду! У меня звонок по другой линии.

Я нажала кнопку на телефоне и услышала голос Чэпмена:

— У меня есть для тебя новости, блондиночка...

— Я перезвоню, Майк. Я говорю по другой линии.

— Хорошо, но я не дома. Пиши номер.

Он назвал мне цифры и велел спросить добавочный 638.

Я заставила свое любопытство умолкнуть, снова переключилась на Джоан и объяснила ей, что меня призывают дела.

Затем я набрала номер, оставленный Майком, мне ответил оператор:

— Отель «Сент-Регис». Чем могу помочь?

Я назвала добавочный и подождала, пока знойный голос с сильным акцентом не ответил:

— Алло!

— Майка Чэпмена, пожалуйста.

— Конечно, — пропела женщина, и через несколько секунд мне ответил уже сам Майк.

— Ну и кто из вас платил за номер, она или ты? — поинтересовалась я.

— Последний раз, когда я платил за номер, туалет был в конце коридора, и моя подружка ушла раньше, чем я сумел найти выключатель на обогревателе. А в этом номере такой мини-бар, что на его содержимом можно продержаться дольше, чем на продуктах из твоего холодильника.

— Это та репортерша из Милана, что писала про участок?

— Это деловое свидание, блондиночка. Сугубо деловое. Не надо меня ревновать. Сегодня утром мне звонил Петерсон, и я подумал, что ты должна узнать эту информацию как можно скорее. Один из полицейских, просматривавших архив, нашел код 61.

Код «61» — это отчеты, которые составляют полицейские, когда граждане сообщают им о преступлениях по Нью-Йорку.

— О преступлении заявила Джемма Доген, — продолжил Майк. — Звонок поступил в участок чуть больше месяца назад, в конце февраля. В отчете сказано, что имело место причинение беспокойства и назойливое преследование.

Иными словами, кто-то настойчиво звонил ей по телефону, хулиганил или пугал.

— Что еще говорится в отчете? Кто принял ее звонок?

— Спокойней, спокойней. Отчет не у меня. Я могу только пересказать тебе его содержание. Кто-то хотел запугать Доген телефонными сообщениями, их оставляли на автоответчике. Мужской голос. Она его не узнала, но подумала, что звонивший специально изменил его. Завуалированные угрозы...

— Что за угрозы?

— По словам Петерсона, она не говорила, что ей угрожали смертью. Скорее просто ругались, велели убираться из города, потому что так будет лучше для нее же. Лейтенант хочет, чтобы я поговорил с копом, принявшим звонок, может, он вспомнит что-нибудь еще. Пока это все, что мне известно.

— А что было предпринято? Кто-нибудь направлял к Доген детективов?

— Ага. Там есть два пустых РД-5С. — Так мы называет бланки рапорта детективов. — Первый парень звонил ей всю неделю каждый день, но ее не было в стране. А из ее офиса ему не перезвонили. Второй хотел прийти побеседовать с ней, но Доген отказалась. Сказала ему, что звонки прекратились и она не собирается давать делу ход. Сказала, что проблема разрешилась сама собой.

— Надо же! Ты только представь себе, если тут есть связь. Мы должны узнать, с кем у нее был конфликт, на работе или в личной жизни.

— Сейчас я поеду в Квинс. Тот парень, что принял ее звонок и составил отчет 61, теперь приписан к складу. — Майк имел в виду большое учреждение, где хранились найденные машины, которые были угнаны или конфискованы таможней как контрабанда.

— Мне показалось, ты сказал, что звонок поступил в 17-й участок?

— Да, он работал там, пока твоя заместительница не наложила на него лапку.

— Сара?

— Да, ее стараниями его вышибли дней десять назад. Думаю, она не хотела беспокоить тебя по таким пустякам. Стоматолог привела домой парня с вечеринки. Они занимались сексом на заднем сиденье его машины, припаркованной на Первой авеню. Затем она заявила, что у нее дома он стал вести себя агрессивно и изнасиловал ее. Она позвонила в участок на следующее утро, заявила, что он спит в ее постели, и попросила прислать кого-нибудь, потому что она боится будить его, мало ли, что еще он устроит.

— Только не говори мне...

— Ага, а этот придурок полицейский в ответ: "Дамочка, мы не оказываем услуги по побудке". Врачиха настрочила жалобу, Сара обратилась за советом к сержанту, и на следующий день парень уже заполнял бесконечные бумажки по угнанным «таурусам» и «новам». Было решено, что некоторое время ему не следует работать с людьми. И еще его обязали пройти курсы для повышения сочувственности.

Я слышала, как рядом с Майком хихикает мисс Милан.

— Возможно, тебе, Майк, стоит походить на эти курсы вместе с ним.

— В любом случае надо учесть эту информацию. Ты заказывала распечатку звонков Доген?

— Да, большое жюри утвердило повестки, Лора отпечатала и разослала их еще в пятницу. Скоро у нас будет информация о звонках на ее телефон. Если ты назовешь мне дни, когда поступили угрозы, то именно этим я и займусь в понедельник с утра.

Проверка телефонных звонков на самом деле сможет показать, с какого номера звонили, особенно если мы определимся со временем и датой. Это очень дорогостоящая процедура для телефонных компаний — пять сотен долларов за список звонков только за три дня, — поэтому обычно на нее не дают санкции. Но в случае такого громкого убийства, как это, ставки слишком высоки, и обычные правила тут не работают.

— Значит, ты все поняла? Но в любом случае нам дадут результаты только через неделю, да?

— Да, и это не радует. Но, по крайней мере, начало будет положено.

— Хорошо, тогда я поехал на окраину. Позвоню тебе позже.

Мы разъединились, и я пошла во вторую спальню, которую уже давно — с тех пор как переехала сюда — превратила в кабинет. Стол был завален бумагами. Я нашла папку с именем Доген. Села за стол и открыла ее, чтобы добавить туда информацию о телефонном звонке в полицию в прошлом месяце.

Я достала одну из фотографий, сделанных на месте преступления, и стала рассматривать запечатленную на ней кошмарную картину. Старая лупа в оправе из слоновой кости, купленная на барахолке в Чилмарке в качестве пресс-папье, сейчас лежала на пачке счетов. Я взяла ее, чтобы получше рассмотреть труп Джеммы. Вдруг удастся найти на снимке то, что до сих пор никто не заметил.

Я начала новый блокнот, озаглавив его «Кровь», и поставила вопросительный знак около этого слова. Пыталась ли она нарисовать что-либо или хотела указать нам убийцу? Была ли это начальная буква какого-то слова или имени? Я написала в столбик те буквы алфавита, прописные и строчные, одну из которых, предположительно, вывела бы Джемма Доген, будь у нее на это силы. Завтра, когда мы попытаемся оставить в прошлом Остина Бейли и определить новый круг подозреваемых, я принесу это фото и мой список, а там посмотрим, не совпадут ли кровавые каракули на ковре с чьими-нибудь инициалами.

Какие демоны преследовали этого известного доктора, думала я, глядя на ее обезображенное тело. Что было в ее папках такого, чего не было в кошельке? Почему преступник стал их искать?

Я занималась бумагами практически весь день и вместо любимого мотауна слушала сонату для фортепьяно Шумана.

В пять позвонил Дрю. Он тоже работал в воскресенье.

— Не знаю, насколько продуктивным был твой день, но мой пошел псу под хвост. Я думал о вчерашнем вечере, но так и не понял, почему ушел. Поужинаем сегодня? Мне придется вернуться в офис, чтобы подготовить документы к распечатке, но я с удовольствием проведу хоть немного времени с тобой.

— Согласна.

— Выбери любой ресторан недалеко от твоего дома — без претензий, но хороший. Я в джинсах.

— Баттерфильд, 81. Это сразу после поворота с Третьей авеню. Там подают отличные стейки и салат.

— Отлично. Я закажу столик. Жду тебя в семь.

Я покормила Заку и вывела ее побегать, а затем прошлась пешком до ресторана — десять кварталов. Дрю ждал меня за столиком. Я села напротив, а Дрю отложил меню, взял мои руки и прижал их к губам.

Мы сделали заказ и разговаривали, ели и разговаривали, пили мелкими глотками кофе без кофеина и разговаривали.

— Завтра ночью я улетаю на Западное побережье. Может, сумеешь выкроить следующие выходные и прилететь ко мне? Закажем номер в гостинице с видом на море и...

— Я бы с удовольствием, Дрю, но на такой стадии расследования это просто нереально. Если полицейские не сдвинутся с мертвой точки, мы все равно будем допрашивать людей и на этой неделе, и на выходных. А если наметится сдвиг — я хочу сказать, положительный, — то дело перейдет под мою полную ответственность. И тогда я просто не смогу никуда отлучаться из города.

— Тогда придется поторопить моего клиента и вернуться сюда как можно скорее. В конце концов, какая нам разница, что видно из окна, да?

Я кивнула, и он улыбнулся:

— Пошли, поймаем такси, и я тебе подвезу. Или мне можно зайти?

— Мне завтра рано вставать, — ответила я. Не хотелось, чтобы нашу первую ночь прервал трезвон будильника.

Мы вышли из ресторана, держась за руки, и всю короткую дорогу до дома целовались. Я нехотя вышла из такси, а Дрю поехал на работу.

Швейцар распахнул передо мной дверь:

— Я не заметил, как вы уходили, мисс Купер. Должно быть, отошел на обед. Я отправил посыльного из ресторана к вам в квартиру на служебном лифте. Я хотел вам позвонить, но не успел, потому что в 24С прорвало трубу на террасе и мне пришлось срочно вызывать ремонтников.

— Но я ничего не заказывала. Меня не было около двух часов. Наверное, ошиблись квартирой.

Большинство молодых ребят, которые разносят еду из ресторанов, — иммигранты, и лишь немногие из них хорошо говорят по-английски. И мне, и моим соседям часто звонили в неурочное время — приносили еду кому-нибудь, кто жил этажом ниже или выше. Мистеру Хуперу из семнадцатой квартиры приносили пиццу, заказанную мисс Купер, намного чаще, чем ему хотелось бы, а меня саму часто путали с мисс Куп-лер из двадцать третьей.

Размышляя об этом, я достала ключи из кармана пиджака и открыла дверь. Зака сидела прямо, как будто ждала моего появления. Ее левая лапа лежала на листе бумаги, который, очевидно, подсунули мне под дверь.

Я подняла белый листок, на котором огромными красными буквами детским почерком было написано: «ОСТОРОЖНО. МИР НЕ ДЕЛИТСЯ НА ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ. ЭТО ЗАБЛУЖДЕНИЕ МОЖЕТ СТОИТЬ ЖИЗНИ». Мое сердце отчаянно билось, пока я тщательно запирала дверь. Зака не отставала от меня, когда я побежала к телефону и позвонила лейтенанту Петерсону в 17-й участок. В трубке раздались длинные гудки. Никого. На часах была половина двенадцатого. Я вызвала по интеркому Виктора, портье:

— Парень, которого вы впустили сюда, посыльный, вы видели, как он ушел?

— Да, он вышел из служебного лифта, вы, наверное, в это время поднимались наверх. У него в руках все еще была сумка. Сказал, что ошибся зданием — на квартал. Я должен был проверить его, извините, мисс Купер.

Я бросила трубку и села на диван. Не стоит в такой час отрывать Чэпмена от налаживания международных отношений, равно как не надо беспокоить до утра Батталью. Я каждый месяц платила баснословные деньги за эту квартиру, в том числе — за высокий уровень безопасности этого роскошного здания. Очевидно, кто-то пытается меня напугать. И ему неплохо это удается.

16

Когда на следующее утро в половине девятого я подъехала к зданию суда, то увидела, как судебные приставы на четвереньках прочесывают невысокие кусты вокруг. Это был один из местных секретов: в этих зеленых насаждениях — диком порождении фантазии какого-то архитектора — легче легкого найти заряженный пистолет.

А сразу за большими парадными дверьми входа стояло несколько металлодетекторов, через которые должен был пройти каждый, кто входил в здание. Каждый день сюда приходили сотни состоявшихся или потенциальных преступников, чтобы предстать перед судом. И многие из них были недостаточно сообразительными, чтобы предположить — по крайней мере, в первый раз, — что их будут обыскивать и просвечивать. Иногда можно было наблюдать такую картину: мужчина или женщина поднимается по ступенькам, а затем разворачивается и уходит в эти жалкие кустики, чтобы спрятать там пистолет, нож или еще какое-нибудь оружие.

Некоторые из входивших через парадные двери даже не думали, что выходить придется через задние — сразу в зеленый автобус с зарешеченными окнами, любезно предоставленный Управлением исправительных учреждений, — и тоже прятали вещички в траве. Два или три судебных пристава регулярно прочесывали местность и частенько собирали богатый урожай.

— Нашел что-нибудь? — крикнула я Джиму О'Маре, который встал на ноги и бросил что-то в кожаную сумку.

— Два автоматических пистолета и нож для резки картона. Не слишком урожайное утро, Алекс.

Я поймала Сару у тележки с рогаликами. Мы купили себе кофе и вместе поднялись в офис. Но оказалось, что Чэпмен меня опередил. Он сидел на моем месте, положив ноги на стол, разговаривал по телефону и хохотал. Когда мы вошли, он бросил трубку, встал и тоном заправского телеведущего объявил:

— Больше никаких звонков, дамы и господа, у нас уже есть победитель!

— Что ты имеешь в виду?

— Безумие в больнице перешло на новый уровень, а детектив Форестер чуть было не огребла проблем на свою задницу.

Я поморщилась при мысли, что Морин могла подвергаться опасности, пока я наслаждалась ужином с Дрю. А потом мы с Сарой заговорили одновременно, спрашивая, не случилось ли что с Мо.

— Не случилось, не случилось. С ней все в порядке. У нее весь день просидели муж и дети. А незадолго до того, как погасили свет, пришла медсестра, чтобы сделать ей клизму перед сном. Сказала, таков приказ ее врача. Но Мо знала, что это невозможно, потому что ее врача не было в городе. Дипломированная медсестра настаивала, поэтому они с Морин препирались минут двадцать, и, наконец, женщина в белом халате ушла, пообещав позвать начальство. Примерно через полчаса в палате Морин зазвонил телефон. Мужчина представился ей доктором Хэвеном. Сказал, что он дежурный врач и что ее доктор оставил распоряжение насчет мыльной клизмы. Мо решила ему подыграть и сказала, что эту процедуру ей уже провели. И тогда парень начал задавать ей странные вопросы, просил описать ощущения — я хочу сказать, во всех подробностях.

Сара покачала головой и села в кресло.

— Не прерывая с ним разговора, Мо подала сигнал парням, следившим за ее палатой, чтобы они отследили звонок. Этот кретин и не подозревал, что разговаривает с единственной пациенткой в больнице, чей телефон прослушивается. Мо болтала с ним еще восемь минут, затем он поблагодарил ее за информацию и повесил трубку.

Современные технологии позволяют нам буквально «захватить» источник звонка и установить номер.

— Дай-ка я угадаю. Кто-то из работников Медицинского центра Среднего Манхэттена?

— Не глупи. Звонок поступил с частного номера, из конторы некоего Артура Дж. Симонсена, расположенной на Парк-авеню, 710.

— Извини, но мне это ни о чем не говорит.

— Мистер Симонсен — президент и исполнительный директор фармацевтической компании «Линия жизни». Крупнейшего поставщика таблеток и капсул в этой стране.

Я застонала, представив себе, как раздует эту историю желтая пресса, если пронюхает о ней.

— И это был не первый подобный инцидент, дамы. Петерсон дозвонился Биллу Дитриху вскоре после одиннадцати и рассказал ему, что случилось. Очевидно, такая же фигня происходит не только в Медицинском центре Среднего Манхэттена, но и в Ленокс-Хилл, и в Маунт-Синай. И еще в полудюжине больниц. Дитрих, конечно, в курсе, но администрация предпочитала закрывать на это глаза. Они вращаются в одном бизнесе, поэтому компания Симонсена получала карты на всех больных во всех больницах, там же сообщалось, кто их лечащий врач. Ему оставалось только посмотреть, кто из женщин-пациенток в отдельной палате. Затем он звонил медсестрам на пост, обычно рано вечером, когда доктора уже закончили обход и ушли. Он представлялся лечащим врачом, который принимал пациентку или осматривал ее, и добавлял, что нужно сделать клизму или измерить ректально температуру. Затем через полчаса он звонил пациентке, считая, что процедура уже проведена. Он просил, чтобы женщины в мельчайших подробностях рассказывали ему о своих ощущениях, а сам слушал и — кто знает, что он вытворял на другом конце провода. Не думаю, что мне хочется узнать, в чем именно заключалась цель этой шуточки. Пусть этим занимается Мики Даймонд.

Даймонд, репортер, ветеран судебной хроники «Нью-Йорк Пост», сделал себе имя на странных типах и безумных личностях.

— Он расшибется в лепешку, но добьется, чтобы эту статью поместили на первую полосу для его «позорного архива», — добавила я. Все стены в кабинете Мики были оклеены пожелтевшими газетными вырезками, из которых можно было узнать о самых возмутительных преступлениях в городе. Мы с Сарой были его «девушками с обложки», потому что именно мы вели дела, из-за которых его имя из раздела криминальной хроники попадало на первую полосу.

— Не беспокойся, в этом деле Мики любому даст фору. Сегодня я получил информацию из его конторы. Статья будет называться: «ГРЯЗНЫЕ ШУТКИ В БОЛЬНИЦАХ».

— А пациентка? Как там Морин?

— У нее все хорошо. Никто и пальцем ее не тронул, и она покончила с этим делом одним телефонным звонком. Симонсен во всем признался. За ним следят, опасаясь, как бы он не покончил с собой. Полиция использует показания других свидетелей и его признание, так что Мо не придется раскрывать свое инкогнито. Она спокойна как танк. Ждет возвращения твоего приятеля Дэвида Митчелла, ест конфеты, наряжается в симпатичный халатик и читает мистические детективы быстрее, чем мы успеваем приносить ей книжки. Позвони ей. Я знаю, ей хочется услышать твой голос. — И Майк переключился на Сару: — Чего это ты такая угрюмая сегодня?

Она погладила живот и рассмеялась:

— Просто задумалась. Я собиралась уйти с работы за три недели до родов, чтобы, не дай бог, они не застигли меня врасплох в метро. Тогда придется назвать ребенка Вито или Хесус, в честь того доброго пассажира, который примет его и завернет в слегка помятый вчерашний номер «Дейли Ньюс». Но, с другой стороны, если вспомнить, что происходит в больницах, то роды в метро не покажутся особо рискованными.

— Эй, ты знаешь правило Уоррена Мюртага? — Один мой приятель, долгое время работавший председателем судебного комитета, придумал ряд правил, которые, казалось, подходили к большинству рабочих ситуаций. — «Правило Мюртага номер девять: Все идиоты собираются в одно время, в одном месте и для работы над одним делом». Так что пока нам везет. Я так и не села.

— Прочитайте-ка это. — Я достала листок бумаги из записной книжки и отдала Майку.

Он сразу посерьезнел, убрал ноги со стола, выпрямился и положил лист перед собой:

— Откуда это у тебя? Почему ты мне не позвонила?

Сара подвинула листок за угол поближе к себе:

— Давай-ка быстро свяжемся с Баттальей. Ему это не понравится.

— Дайте мне пакет, вроде тех, куда мы убираем вещественные доказательства для суда. Может, придется отдавать на отпечатки.

— Да, но сначала тебе придется удалить следы твоего любимого веймаранера. Кто-то подсунул этот листок мне под дверь. Зака вставала на него лапами, а может, там будет и ее слюна. Не знаю, можно ли будет что-то отсюда получить, даже принимая во внимание, что я обращалась с листком аккуратно.

— А что же ты? Не слышала, что кто-то возится у твоей двери, никого не видела?

— Меня не было дома, Майк. Я выходила поужинать, а швейцар впустил какого-то посыльного. Как раз незадолго до моего возвращения.

— А мне одинаково интересно узнать и о том, с кем ты ужинала, и об этом листке, — вставила Сара.

— Послушай, кто бы ни оставил эту записку, он просто хотел меня напугать. Швейцар даже не знал, что меня не было дома, а парень не остался посмотреть на результат.

— Да, только Зака не будет сидеть у тебя все время, чтобы отпугнуть его, когда он придет снова. Откуда ты знаешь, что он делал у твоей двери? На этот раз тебе повезло — у тебя оказалась собака, которая могла бы и залаять на непрошеного гостя, так?

Да, наверное, Майк прав. Я позвонила Батталье, трубку сняла Роуз. Я сказала ей, что мне нужно срочно увидеть окружного прокурора, и она велела мне зайти немедленно.

— Пошли. Нам всем не мешает послушать, что он скажет.

Мы оставили чашки с кофе на столе, прошли по коридору, и дежурный офицер охраны беспрепятственно пропустил нас в кабинет Баттальи. Роуз была рада нас видеть и сказала, чтобы мы сразу проходили к шефу. Окружной прокурор говорил по телефону и махнул нам рукой, чтобы мы садились за круглый стол в центре комнаты, пока он закончит разговор.

— Добавьте к этому гранту еще каких-то три четверти миллиона долларов, и мы сможем полностью избавиться от этих ворюг с Мод-авеню. Мне еще надо закончить свою речь до того, как я уеду из города, это будет в конце недели. Заседание постоянного комитета Конгресса назначено на середину апреля, и мне на нем выступать. Все как обычно — цифры не врут, врут те, кто цифры предоставляет. Скажите сенатору, что я обязательно буду.

Батталья присоединился к нам за столом, кивнул мне и Саре, пожал руку Чэпмену:

— Сигару, Майк? Дамы?

— Нет, благодарю вас, мистер Батталья, — ответил Чэпмен.

— Майк, вы прекрасно поработали в том деле с разборкой наркоторговцев на 43-й улице. Отличное задержание — без шума и пыли. Мои поздравления.

— Легко работать, когда преступники такие тупицы, мистер Батталья. Намного легче. Парень застрелил четверых в половине восьмого вечера в ночлежке, в центре театрального квартала. Затем прыгнул в машину к сообщнику и велел тому жать на газ. Думаю, номер машины успели заметить не больше тридцати-сорока свидетелей. Так что все было проще пареной репы. Вот если бы и в этом больничном кошмаре наметился прорыв.

— Есть новости?

Мы рассказали окружному прокурору все, что произошло с тех пор, как я звонила, чтобы рассказать о непричастности Бейли. Затем я показала Батталье письмо, которое подсунули мне под дверь. И упомянула инцидент с машиной, которая, вероятно, хотела сбить меня, когда я выгуливала Заку, но постаралась сгладить острые углы.

— Стоит ли мне волноваться по поводу того...

— Естественно, нет, Пол. Я просто хотела, чтобы ты был в курсе, подумала, может, у тебя возникнут какие-нибудь идеи?

— Единственное, что я могу посоветовать, — поскорее завершайте это мерзопакостное дело. В четверг я улетаю в Лондон. Там будет междисциплинарная конференция по этике. «На пороге нового тысячелетия» или похожая белиберда. Полгода назад я пообещал участвовать, но теперь мне это очень некстати. Конгресс пытается отобрать обещанные нам прошлой осенью деньги.

— Послушайте, мистер Батталья, может, пока будете в Лондоне, допросите парочку свидетелей? — не удержался от шуточки Чэпмен. — Я вас проинструктирую, покажу пару приемчиков.

Батталья встал и вернулся за свой стол, дав понять, что аудиенция окончена.

— Смотрите, Майк, поймаю вас на слове. Это будет поинтересней, чем сидеть в душном зале и слушать какого-нибудь европейского социолога, распинающегося о том, что самая серьезная их проблема — это хулиганские выходки футбольных болельщиков. И, Купер, береги себя, поняла?

Когда мы выходили из кабинета, он уже разговаривал по телефону, доказывая мэру, что позиция того по борьбе с наркотиками не выдерживает никакой критики и должна быть пересмотрена.

Мы вернулись ко мне, пройдя под внимательными взглядами окружных прокуроров прошлого, чьи неулыбчивые портреты висели вдоль коридора у офиса Баттальи. За последние десять лет я так много времени провела в ожидании, пока он меня примет, что могла назвать по имени каждого из этих канувших в Лету юристов, а заодно — даты их пребывания в должности. Вся эта информация хранилась в категории «знаешь, и хорошо» — как называл ее мой отец, говоря обо всех тех глупостях, которыми мы с Майком забивали себе головы.

— Что будем делать? — спросила я. Чэпмен снова сел за мой стол и стал составлять список людей, с которыми мы должны были поговорить, я же просто смотрела в окно на голубей, сидевших на каменных горгульях на здании через дорогу.

— Сара будет держать оборону здесь, в офисе. А мы начнем с Боба Спектора. Он хочет, чтобы мы сходили в Нью-Йоркскую клиническую больницу и побеседовали с врачом по имени Гиг Бэбсон. Спектор сказал, что доктор Бэбсон и Джемма Доген были не разлей вода. Мы должны выяснить все о слухах насчет ее ухода из Медицинского центра — когда она собиралась сделать это и почему. Это задание на вторую половину дня.

Тут начали приходить люди с рутинными делами, которых никто не отменял.

Рядом с Лорой стояла Стейси Уильямс. Ей нужна была моя подпись, чтобы возместить расходы на авиабилет для свидетельницы, прилетавшей из Канзас-Сити на суд по делу об изнасиловании.

— Где пропадаешь, Стейси? — спросил Чэпмен. Стейси, стажер одного из наших юристов, уже больше полугода встречалась с приятелем Майка из убойного отдела.

— Мы расстались, Майк. Я порвала с Питом две недели назад. Он врал мне. Все это время говорил, что они с женой живут раздельно.

Я просмотрела чеки и подписала ее заявление. Сара изобразила материнскую заботу:

— Стейси, разве ты не помнишь, что говорит Пэт Маккинни всем новичкам в приветственной речи? Когда коп заявляет, что он разъехался с женой, это означает, что в этот самый момент он едет по скоростной автостраде Лонг-Айленда, а его жена сидит за восемьдесят миль от него, дома, с четырьмя его детьми. Так в полиции понимают словосочетание «разъехаться с женой».

Одного взгляда на милое личико Стейси и ее ладную фигуру — она как раз повернулась, собираясь уходить, — хватило, чтобы понять: она не будет долго убиваться по этим отношениям.

— Вот, держи ваучер. И не забудь сказать мне, когда начнется суд, Стейси.

— Не слишком-то сообразительная девушка эта Стейси, Куп, — заметил Чэпмен. — Пит каждый день носит бейсболку, на которой большими буквами вышиты три примечательных слова, а она не сообразила, что он женат. Наверное, она подумала, что Детская лига Массапекуа[22] — это его любимая благотворительная организация.

— Оставь девушку в покое, Майк. — Сара встала, чтобы пойти к себе и составить расписание на день. — Держи меня в курсе, хорошо, Алекс?

Майк позвонил лейтенанту Петерсону и попросил прислать детектива, забрать листок в лабораторию. Мы позвонили Бобу Банниону, чтобы организовать просмотр видеопленки с места преступления — хотели еще раз подробно все рассмотреть в надежде, что нам удастся понять, в каких именно папках Доген рылся преступник.

Сидя в кабинке для просмотра видео, мы с Чэпменом раз за разом прокручивали пленку, увеличивая некоторые моменты в попытке понять, что нужно было преступнику в ее кабинете. Напоминают ли папки из ее кабинета — которые мы, несомненно, должны еще осмотреть лично — папки, найденные в мусорном баке? Если туда их выбросил убийца, то откуда он их унес? Со стола или из какого-нибудь ящика?

— Нужна помощь? — поинтересовался Боб.

— Ты нам понадобишься, когда мы поймем, что ищем. А этого пока не случилось.

Вернувшись в мой офис, мы застали там Джанин Борман из судебного отдела.

— Судья из пятого зала дал мне полчаса на предоставление соответствующего законного обоснования. Иначе он удовлетворит ходатайство защиты об отклонении иска. У меня просто нет времени на то, чтобы копаться в книгах. Я подумала, может, ты сталкивалась с подобным раньше.

Удобная отмазка — «нет времени». На самом деле Джанин просто не умеет работать с книгами, подумала я.

— А в чем проблема?

— Дело о половой агрессии. Все случилось в метро. Никаких СПЖ. У нас есть только заявление от полицейского.

«СПЖ» — так мы для краткости называем свидетеля, подавшего жалобу. Как это часто бывает в случае небольших преступлений в транспорте, жертвы не дожидаются приезда полиции. Они уже из опыта знают, что шансы на поимку преступника невелики, если не сказать, ничтожны. Да, всегда есть вероятность того, что в переполненном вагоне метро какой-нибудь извращенец станет тереться членом о ногу рядом стоящей женщины, — но женщина готова заплатить эту цену за возможность вовремя попасть на работу в Нью-Йорке. С этой точки зрения зимнее время года имеет свои преимущества: пальто — это дополнительная защита от преступника.

— И в чем суть дела?

Джанин смешалась, ей неудобно было употреблять слова, которые я произносила сотню раз каждый день. Отвечая на мой вопрос, она запиналась и мямлила, бросая смущенные взгляды на Чэпмена.

— Ну, это... ответчик, Антоний Гавропулос, вроде как был на противоположной платформе. Полицейский говорит, что заметил, как ответчик встал позади одинокой женщины. От утверждает, что Гавропулос... ну... что он видел, как тот оголил себя...

— Достал пенис? — переспросила я.

— Ага. И что у него... э-э-э... была эрекция, и что он вроде как потерся пенисом о женщину.

— Вроде как потерся или потерся, Джанин? Либо у нас есть состав преступления, либо нет.

— Извините, мне просто...

— Послушай, если ты собираешься вести подобные дела, то должна научиться пользоваться этим языком и точно называть части тела. Никаких иносказаний, никакого смущения. Это работа.

Она собралась с духом и начала заново:

— Мы обратились в суд с иском. Судебно наказуемый проступок, связанный с сексуальной агрессией. И одно из наших требований — ответчик должен пройти коррекционную программу для сексуальных агрессоров.

— Ясно. И что?

— Адвокат говорит, что его клиент не признает себя виновным. Он говорит, защита докажет, что полицейский лжет. Гавропуло утверждает, что, ну... что у него слишком маленький. Что полицейский не мог ничего увидеть с противоположной платформы, даже если бы у него, Гавропулоса, была бы эрекция. Были у тебя подобные дела?

Чэпмен не дал мне ответить. Он подошел к нам, назидательно подняв палец:

— Тебе не нужно законное основание, и не нужно ничего искать в справочниках. Сделай следующее. Иди в суд, вели адвокату убираться к черту. Он никому больше не понадобится. И скажи мистеру Гавропулосу, чтобы он повел себя как мужчина. Скажи ему: «Антоний, имей гордость! Признай себя виновным». Сам бы я бы скорее отправился в тюрьму, чем признался, что у меня настолько маленький член, что его невозможно разглядеть".

У Джанин отвисла челюсть, и на секунду она поверила, что ей придется последовать совету Чэпмена.

— Он пошутил, Джанин. — Я вывела ее из кабинета в коридор и научила, как вести себя с судьей, рассказав некоторые случаи из своей практики. Обрадовавшись, она убежала в зал заседания.

Когда я вернулась, Чэпмен уже держал в руках мою дубленку.

— Пошли, блондиночка. Давай-ка, я уведу тебя отсюда. Найдем Мерсера и займемся настоящим делом. Помнишь, что твоя бабушка Дженни сказала мне, когда твоя мать организовала вечеринку-сюрприз?

Я отлично знала, что он выдаст дальше. Это была любимая жалоба моей бабушки-еврейки, которая в юности приехала в эту страну из России и очень гордилась тем, что смогла дать своим сыновьям среднее и высшее образование.

Помню, когда я представила ей Майка как своего коллегу, она посмотрела на него и сказала по своему обыкновению:

— Мой сын заплатил за семь лет ее обучения в университете, а Пол Батталья сделал из нее эксперта по пенисам и влагалищам. Ох-ох-ох. Такое возможно только в этой стране.

17

— Ну, любовь или деньги?

— Пятьдесят на пятьдесят. Это лотерея.

— Думаю, все же что-то одно.

— А к чему ты отнесешь похоть? А преступления, совершенные в гневе? А убийства на почве секса? К любви? Нет, я не согласен.

— Дело не в классификации. Я уверен, что чаще всего преступления совершаются из-за денег, а не из-за любви.

— Возьмем, например, твои бытовухи. Разумеется, они случаются не из-за той любви, которая описывается в книгах, а из-за любви, которая изжила себя.

— Да? Бытовухи происходят из-за денег так же часто, как из-за эмоциональной черствости.

Я вышла из туалета в кафетерии Медицинского центра Среднего Манхэттена и тут же оказалась втянутой в ожесточенный спор Чэпмена и Уоллеса по поводу преступлений.

— А что ты думаешь, Куп?

— Как-то не задумывалась. Наверное, из-за денег.

— Мерсер, чаще всего мы выезжаем на такие происшествия, как Пако замочил Флако из-за красных крышечек или синих крышечек!

В последнее время убойный отдел нередко занимался расследованием дел, связанных с разборками наркоторговцев из-за их радужных сокровищ — пузырьков с разноцветными пластиковыми крышками: красными, синими, лиловыми, желтыми и так далее.

— Да, иногда Флако режет Пако на части, потому что именно с ним изменила женщина Флако, — продолжил Майк. — Но обычно его волнует измена, только если она заведует бухгалтерией его лавочки. А вовсе не потому, что он безумно ее любит. Эти парни любят своих стаффордов, питонов и какаду. А вовсе не боевых подруг.

— Так из-за чего погибла Джемма Доген? Из-за любви или из-за денег? — переспросил Мерсер, прекрасно зная, что ни я, ни Майк не сможем ему ответить. — Пошли, послушаем, что нам споет Спектор.

Мы направились через лабиринт коридоров и лифтов от кафетерия больницы до спокойного шестого этажа медицинского колледжа. Майк назвал свое имя дежурной у стойки.

— Доктор Спектор вас ждет?

— Да, мэм. Мы детективы из отдела по расследованию убийств, а мисс Купер — из офиса окружного прокурора.

И хотя Майк вроде бы не упомянул, что мы являемся разносчиками брюшного тифа, его слова произвели схожий эффект. Дежурная нахмурилась, закатила глаза и больше не смотрела в нашу сторону. Правда, она все-таки набрала номер Спектора и сообщила, что пришли «эти» люди.

— Последняя дверь направо, перед библиотекой.

Мы прошли мимо неосвещенного кабинета, где когда-то работала Джемма Доген.

Спектор ждал нас на пороге. Как любой человек его профессии, он был чрезвычайно самоуверен, но радушная улыбка и свободные манеры отчасти скрывали это. При росте в пять футов шесть дюймов, он был ниже каждого из нас троих, а его рыжеватые волосы уже начинали редеть.

Но все же он выглядел моложе своих пятидесяти двух — такой возраст был указан в записях Мерсера.

Как и офис Джеммы Доген, кабинет Спектора ломился от медицинских инструментов и устройств, фотографий и наград. Только он, не в пример Джемме, еще и завалил комнату доказательствами существования личной жизни — с фотографий в рамках улыбались дети, а развешанные по стенам постеры и пластиковую модель позвоночника украшали отзывы благодарных студентов.

— Значит, это вы хотите навести порядок в нашем маленьком королевстве?

— Вы бы так не сказали, если бы видели, как нас приняла дежурная, — отозвался Майк.

— Как вы могли заметить, мы тут еще не успели вернуться к нормальной жизни, если, конечно, к такой громаде, как наша больница, можно применить понятие «нормальный». Пресса не слишком с нами церемонится. Пишут, что у нас дисциплина хромает на обе ноги. — Он махнул рукой в мою сторону. — А в отношении вас, леди, могу сказать только одно. Когда на горизонте появляется юрист, многие врачи впадают в панику. Ставшее уже стереотипным недоверие между нашими профессиями — это что-то вроде плохой шутки. Я пытался убедить коллег, что вы не занимаетесь случаями врачебных ошибок, что вы всего лишь безобидный прокурор, но...

— Мы подумали, что вы сможете помочь нам узнать побольше о Джемме Доген, — начала я. — Пока нам мало удалось выяснить. Похоже, она была очень замкнутым человеком.

— Да-да, именно. Я могу рассказать вам, чем она занималась у нас, а доктор Бэбсон, с которым вы встретитесь позже, приоткроет вам завесу тайны над ее личной жизнью. Джемма пришла в эту больницу до меня, примерно десять лет назад. Очень удачная карьера для женщины — да и для мужчины, — она получила приглашение работать в этом отделении, а затем возглавила его. Она была блестящим врачом, совершила много открытий в нашей области.

Примерно двадцать минут он оживленно рассказывал о том, с каким вниманием Джемма Доген относилась к нейрохирургическому отделению медицинского колледжа, которое сама основала, и с какой гордостью отбирала студентов для этой изматывающей работы.

Когда Майку надоело слушать дифирамбы, он перебил доктора:

— Спасибо, думаю, мы выслушали достаточно про нашу Флоренс Найтингейл[23], док. А кому она мешала?

Спектор вздрогнул от неожиданности, сел и почесал в затылке.

— Могу я в первую очередь назвать себя или это будет нескромно?

— Как вам угодно.

— Уверен, что до вас уже дошли слухи. Джемма собиралась вернуться в Англию, и все указывало, что на посту руководителя ее сменю я. Разумеется, при условии, что Билл Дитрих и его люди не приведут кого-нибудь со стороны, через мою голову.

— Она точно собиралась уехать? — уточнил Мерсер.

— Никто не был уверен на все сто. Она скрывала это, как и остальное. Знаю только, что во время последнего путешествия в Боснию на обратном пути она останавливалась в Лондоне. От друзей по университету я слышал, что там с радостью примут ее обратно. Прекрасные отзывы. И, разумеется, — он кивнул в мою сторону, — роль играло то, что она женщина.

— Она должна была принять решение к определенному сроку?

— Многие жизненно важные для нашей больницы вопросы решатся недели через две. Пятнадцатого апреля, если быть точным. Именно в этот день будут произведены новые назначения на факультеты и заключены контракты на следующий год, и в этот же день решается окончательно, кого из студентов примут в программу подготовки нейрохирургов. Естественно, об этом вам лучше поговорить с Дитрихом. Именно он занимается этими административными вопросами.

— Да, мы с ним уже говорили...

— И отнеситесь к его словам с изрядной долей скептицизма. Он питал слабость к Джемме, хотя их роман и закончился много месяцев назад.

Мы с Майком и Мерсером были профессионалами, поэтому и глазом не моргнули.

Майк тряхнул головой и снова перевел разговор на самого Спектора:

— Предположим, в следующем месяце вы станете главой отделения, док. Что для вас изменится в этом случае?

— Если вы числите меня среди подозреваемых, мистер Чэпмен, то я вам отвечу — практически ничего не изменится.

— Зарплата?

— Без изменений. О да, мои гонорары за выездные операции могут слегка вырасти, но здесь, в больнице, эта должность — всего лишь вопрос престижа. И ни одного лишнего доллара.

— Но вы были бы рады занять эту должность?

— Естественно, с моей стороны было бы глупо отказываться. Но, по правде говоря, многие из тех, кто вращается в нашей среде, и так считали это отделение моим. Доген самоустранялась все больше и больше, уходила от активной жизни больницы, постоянно пропадала в странах третьего мира. Поэтому, когда люди говорили о Медицинском центре Среднего Манхэттена, независимо от того, где была святая Джемма, они говорили об отделении Боба Спектора. Такие вот дела.

— А сколько неврологов...

— Позвольте вас поправить, мистер Чэпмен. Нейрохирургов, а не неврологов, — резко перебил его Спектор, мне даже показалось, что этому различию он придает больше значения, чем тому факту, жива Джемма Доген или мертва.

— Извините, док. Я использую эти слова как синонимы. Не могли бы вы объяснить мне разницу?

Спектор рассмеялся в ответ:

— Разницу? Разница составляет около полумиллиона долларов в год, всего-то. Это у нас в руках пилы и боры, Чэпмен. Мы оперируем, они — нет.

— А как вы думаете, почему Джемма собиралась уходить из Медицинского центра?

— Я не думаю, мисс Купер, я знаю наверняка. Люди нашей профессии зарабатывают на жизнь, удаляя опухоли из мозга и производя операции на позвоночных дисках. Некоторым из нас этого оказывается мало, и тогда мы придумываем себе интеллектуальное увлечение — начинаем исследовать какую-нибудь болезнь или нарушение. Я, например, изучаю болезнь Хантингтона. Так вот, Джемма начинала так же, как многие из нас, но потом увлеклась травматологией, повреждениями мозга. Это началось здесь, в Нью-Йорке, потому что именно здесь навалом огнестрельных ранений и жертв аварий. В Лондоне она ни разу не видела пациента с огнестрельным ранением. Британцы, может, и охотятся на куропаток и фазанов, но у них весь этот огнестрельный беспредел, который есть у нас, начался совсем недавно. У них-то, слава богу, ружья традиционно были в руках богатых охотников. Уверен, что вам, как представителям правопорядка, это прекрасно известно. В любом случае, как только она заинтересовалась травматологией, ее стало невозможно удержать вдали от зон военных конфликтов. Если она слышала про уничтоженную деревню в какой-нибудь стране с непроизносимым названием, которой еще десять лет назад и в помине не было, то уже на следующий день вылетала туда.

— А разве она не могла оставаться в штате больницы и совершать такие поездки? Это ведь благородное дело. Разве это не повышало престиж Медицинского центра? — спросил Мерсер.

— На травматологии много денег не заработаешь, господа. Большинство из тех, кто попадает в аварии или случайно оказывается на линии огня, не имеют медицинских страховок. Возможно, я покажусь вам циником, но я могу принести больнице гораздо больше прибыли, чем Джемма со всей ее благотворительностью. Травматология... как бы вам объяснить... для нейрохирурга это что-то вроде праздной пищи для ума. Кроме того, лучший эксперт по нейротравматологии работает как раз в Нью-Йорке. Его зовут Джам Гаяр. Он ведущий специалист в этой области, и у него огромный потенциал. Он намного моложе Джеммы, но уже успел во всем ее превзойти. Полагаю, им двоим было тесно. Это была еще одна причина ее внезапной тоски по родине.

Доктор Спектор балансировал на тонкой грани между самоуверенностью и нахальством.

Чэпмен решил вернуть разговор к личной жизни Джеммы Доген:

— А что еще вам известно об отношениях доктора Доген с Биллом Дитрихом?

— Во-первых, что мне и вовсе не следовало об этих отношениях знать. За все эти годы я несколько раз видел Джеффри — ее бывшего мужа — то на собраниях, то на конференциях. Думаю, ему повезло отделаться от нее. Его вторая жена — чудесная женщина. Не такая ледышка и носит волосы распущенными. Мне Джемма никогда не нравилась, я имею в виду, в сексуальном плане. Я всегда полагал, что лечь с ней в постель — это — извините, мисс Купер, — все равно что вставить свое хозяйство в тиски. Но многие мои коллеги, похоже, не возражали бы против этого. Дитрих, конечно, сможет рассказать вам все подробнее и даже назвать некоторые имена. Думаю, в какой-то момент он собирался на ней жениться. Все поговаривал про увеличение зарплаты. Он бы сильно выгадал от этого брака. Смог бы удовлетворить свою страсть к антикварным автомобилям.

— В самом начале нашего разговора, доктор, вы спели слащавый панегирик Джемме Доген. Теперь вы пытаетесь вывалять ее в грязи. Правда ли, что вы просили ее ассистировать вам на операции тем утром, когда нашли ее тело? — спросила я.

— Я никогда не отрицал, что она блестящий специалист, — быстро произнес Спектор. — Если она была рядом в операционной, то я чувствовал себя абсолютно уверенно, поэтому часто приглашал ее. Но вне операции она раздражала меня так же, как скрип ногтей по стеклу. Она чрезмерно критиковала студентов, не говоря уже о коллегах. Она многое сделала для больницы и колледжа, но я искренне полагаю, что ей пришло время двигаться вперед. Я не делаю тайны из своего мнения и был бы безмерно рад ее уходу — но, естественно, предпочел бы проводить ее на «Конкорд», а не в гробу на кладбище.

Спектор поднялся, сказав, что у него совещание в библиотеке, и проводил нас до двери.

Майк подождал, пока закроются двери лифта, и только тогда заговорил:

— Билл Дитрих? Лучше переспать со змеей. С кожей, покрытой автозагаром для мужчин, с волосами оттенка «греческое лето»? Да он должен встречаться только с хозяйкой прачечной. Потому что после него придется дважды в день стирать простыни, чтобы отмыть от всех средств, которыми он себя поливает. Зачем Джемма с ним встречалась?

— Трудно представить. А что вы думаете о Спекторе?

— Ну, он раскрыл карты. Думаю, он говорил с нами начистоту, и мне кажется, что у него нет мотива.

Мы обсуждали ответы Спектора всю дорогу до Нью-Йоркской клинической больницы. Охранник на главном входе с Йорк-авеню рассказал нам, как найти офис доктора Бэбсона на четвертом этаже.

Я постучала. Дверь открыла миниатюрная женщина лет пятидесяти с каштановыми волосами до плеч и добрыми глазами цвета ореха.

— Я Гиг Бэбсон. На самом деле мое полное имя Кэтрин. Пожалуйста, заходите.

Будучи уверенной, что Гиг Бэбсон — мужчина, я приятно удивилась такому повороту событий, поскольку мне очень хотелось услышать женское мнение о Джемме. Я бросила взгляд на ряд дипломов на стене — «Вассар-Колледж». 1969, «Медицинский факультет Гарварда», 1973, а Мерсер тем временем представил всех нас маленькому доктору.

Бэбсон рассказала, как встретилась с Джеммой.

— Мы познакомились всего три года назад, по работе. Мы были в одной команде травматологов, работавших над случаем Ванессы. Может, вы помните?

Разумеется, я помнила. Эта история тронула каждого жителя Нью-Йорка. В аэропорту Ла Гуардиа разбился частный самолет, все восемь взрослых пассажиров погибли. А четырехлетнюю Ванессу вышвырнуло из обломков без единой царапины. Но шестнадцать недель она оставалась в коме. Родственники даже хотели отключить ее от аппарата искусственного жизнеобеспечения, они считали, что функции мозга не восстановятся.

Но команда нейрохирургов — чьи имена я, конечно, не запомнила — совершила чудо. Ванесса вышла из комы, через несколько месяцев у нее восстановились умственные способности, и девочка вернулась домой. Фотографию улыбающейся малышки на ступеньках Медицинского центра Среднего Манхэттена в окружении спасших ее врачей невозможно забыть.

— Джемма была блестящим специалистом. Это она спасла жизнь Ванессе. Она обнаружила ушиб на коре лобной доли мозга, из-за которого образовался большой тромб. Все боялись проводить подобную операцию, а Джемма сделала это — удалила сгусток крови. Как всегда, уверенная в себе, отважная и абсолютно безупречная в работе. Если бы не Джемма, девочка вела бы жизнь растения.

— Расскажите нам об обратной стороне медали, доктор, — попросила я. — Зачем кому-то понадобилось причинять ей вред?

— Вы действительно думаете, что Джемма не была случайной жертвой? Я хочу сказать, вы думаете, что той ночью на нее напал не простой вор или бездомный? В это трудно поверить. Знаете, мы все считали, что с ее стороны безрассудно оставаться ночью в кабинете. Нет, мы не думали, что ей угрожает опасность в самой больнице, но я, например, всегда беспокоилась, как она будет добираться туда и обратно. Но переубедить ее было невозможно. Спала Джемма мало. Так что она обычно проводила полночи на работе, а домой приезжала под утро. Часа два отдыхала, затем вставала и шла на пробежку. Все знакомые знали, когда можно застать ее в колледже.

— А что вам известно насчет ее планов уехать из Нью-Йорка?

— Только то, что такие планы у нее были. Ничего определенного, но в Медицинском центре Среднего Манхэттена ей стало скучновато.

— Ей не хватало работы по травматологии?

Бэбсон вопросительно посмотрела на меня:

— Травматология? В Нью-Йорке? Вы шутите?

— Ну, доктор Спектор сказал, что она...

— Забудьте о том, что он вам наговорил. Она доверяла только одному человеку, Джеффри Догену, бывшему мужу. Даже мне не рассказывала всего.

— Почему?

— Не хотела меня вмешивать. Пыталась защитить от мышиной возни, которая шла у них в администрации. Я на несколько лет моложе Джеммы, и она не хотела, чтобы моя карьера была загублена, как ее собственная.

Последнее заявление удивило нас. Что там за борьба шла в администрации, если доктор Спектор не словом о ней не упомянул?

— Загублена?

— Понимаете, она была правдолюбом. Думаю, Билл Дитрих вам уже рассказывал о том случае?

— На самом деле, — сказала я, поскольку ни Чэпмен, ни Уоллес не могли проявить нужное в данной ситуации спокойствие, — вы первый человек, упомянувший о «том случае». Мы все были уверены, что это преступление — дело рук случайного убийцы, доктор Бэбсон. Что вам известно об угрозах, которые получала Джемма?

— Угрозы? Она ничего мне не рассказывала. Но если бы она все-таки ушла из больницы, то сопроводила бы свой уход громким заявлением медицинскому сообществу, можете мне поверить. Она не собиралась отступать без боя.

— Так что же за случай вы имеете в виду?

— Я не знаю всех подробностей. Джемма пыталась решить какую-то этическую проблему. Это касалось скорее медицинского колледжа, а не самой больницы. Она хотела, чтобы окружающие соответствовали тем стандартам, которые она установила для себя. Это было слишком завышенное требование, многие сочли бы его неразумным. Там был студент с Западного побережья, он хотел попасть к Джемме в программу подготовки нейрохирургов. А кто-то предупредил ее, что в своем заявлении он указал заведомо ложную информацию — составил фальшивое резюме или вроде того. Она выгнала его из программы пинком под зад, хотя некоторые из ее коллег были не против, чтобы он остался. Она всегда очень переживала из-за подобных случаев. Администрация обычно настаивала, чтобы она не предавала огласке такие моменты. Никто не хотел перетряхивать свое грязное белье перед всем миром. Это может отпугнуть пациентов и всякое такое. Но если уж она закусывала удила, то ее невозможно было остановить.

Вдруг затренькал пейджер, мы все вздрогнули, и каждый потянулся к поясу. Потом посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Как же мы жили до изобретения этих штук? — спросила Бэбсон. Пищал ее пейджер, и она пошла к телефону, чтобы выяснить, кому и зачем понадобилась.

— Не могли бы мы закончить на сегодня? — поинтересовалась она. — Мне нужно в «Скорую». Только что на Второй авеню водитель автобуса не справился с управлением и выехал на тротуар. Сейчас сюда привезут пострадавших пешеходов, они хотят, чтобы я спустилась и помогла им, если понадоблюсь.

— Я хотела бы еще раз поговорить с вами, доктор Бэбсон, после того, как мы встретимся с Биллом Дитрихом.

— Разумеется. Просто позвоните мне и скажите, когда я понадоблюсь.

Гиг Бэбсон вышла из кабинета вместе с нами.

— Не могли бы вы рассказать немного об отношениях доктора Доген с Биллом Дитрихом? Личных, я имею в виду, — спросила я по пути к лифтам.

— Я была очень рада, когда она их разорвала. Я никогда не доверяла этому человеку. Нет, я не хочу сказать, что он злой, просто очень скользкий тип. Но, полагаю, она была одинока, его внимание ей льстило. Он довольно настойчиво преследовал ее одно время. Но в последние месяцы она редко говорила о нем. И во всех последних конфликтах они оказывались по разные стороны баррикад. Он любит использовать людей. Я до сих пор не могу понять, что она нашла в нем, поэтому не любила слушать об их отношениях.

Я нажала кнопку вызова лифта, а Бэбсон открыла дверь на лестницу, чтобы спуститься в приемный покой «Скорой помощи». Но Мерсер все же успел задать еще один вопрос:

— Вы когда-нибудь ходили с ней на игру?

— Что, простите?

— Она любила спорт? Баскетбол? Футбол?

— Джемма была хорошей спортсменкой. Она любила физические упражнения. Бегала, сплавлялась по рекам на каяке, ходила на лыжах. Признаться, тут я не могла составить ей компанию. И я ни разу не ходила с ней на бейсбол или другие игры, нет. И не припомню, чтобы Джемма говорила о таком. Если бы я пошла на стадион, то лишь затем, чтобы поесть хот-догов, да и то не чаще раза в год. Так что об этой стороне ее жизни мне нечего вам сказать. Извините.

Бэбсон вышла на лестницу раньше, чем приехал лифт. Когда мы вышли на улицу, был уже шестой час.

— Куда теперь?

— Как вы смотрите на то, чтобы поесть вкусной домашней еды? — забросил крючок Мерсер.

— Нет, ребята, меня вы готовить не заставите.

— Нет, нет. Я не то имел в виду. Давайте купим еду в супермаркете. А мы с Майком ее приготовим. Тебе останется только поставить тарелки в посудомоечную машину.

— Договорились.

Мы были всего в нескольких кварталах от моего дома. Я подождала в машине, пока они зашли в магазин и вышли минут через десять, нагруженные пакетами с едой.

— Так. Мы сделаем салат «Цезарь», куриные грудки в дижонском соусе по рецепту моей матери и соте из бобов.

— С чесноком, — добавил Майк. — Это не станет преградой для твоей личной жизни? — прибавил он.

— Он уехал из города, Майк. Пошли.

Мы припарковались на Третьей авеню и пешком дошли до моего дома. Вместо Заки я обнаружила букет и записку от домработницы Дэвида, которая забрала мою четвероногую подругу выходного дня.

Майк с Мерсером занялись готовкой на кухне, а я переоделась в домашние брюки и проверила автоответчик.

Там было сообщение от Дрю, который не застал меня на работе, от матери, напоминавшей о дне рождения моей невестки, и от Нины, звонившей, пока ее машина стояла в пробке на шумном шоссе Санта-Моники.

Я понаблюдала, как мои повара шинкуют и протирают ингредиенты для ужина. Майк снял блейзер, а Мерсер — пиджак. Вещи они положили на диван, засунув галстуки в карманы, закатали рукава и творили под песни Марти Ривз.

— Все готово, — объявил Мерсер, — давайте поедим после вечерних новостей, ладно?

Мы пошли в гостиную, и я налила всем выпить, пока мы ждали выпуска новостей в половине седьмого. Майк позвонил лейтенанту Петерсону, сообщил ему о результатах двух бесед, а также узнал, как дела у остальных. Детективы продолжали прочесывать подземное убежище, допрашивать бездомных и искать улики.

Майк повесил трубку и посмотрел на нас с Мерсером.

— Петерсон хочет знать, какие у нас идеи на данный момент. Я ответил, что мы еще ничего не обсудили.

— Я поняла наконец, что меня глодало весь день. Я не знаю, что и думать. По-моему, мы с самого начала пошли не в ту сторону. С того самого момента, как вы приехали на место преступления.

Мерсер наклонился вперед с бокалом в руке и медленно кивнул. Он сообразил, к чему я клоню.

— Думаю, вы увидели именно то, что убийца хотел вам показать. Сексуальное нападение. Жертва, которая погибла, пытаясь спастись от насильника. Нападение случайного психа, который застал одинокую женщину в кабинете посреди ночи, нападение неподготовленное и непродуманное. И я думаю, что все это фигня.

Майк выключил звук телевизора и уставился на меня.

— Джемму Доген убили, просто и без затей, — продолжила я. — Тот, кто сделал это, заставил выглядеть всю сцену как изнасилование, он хотел сбить нас с толку, хотел, чтобы мы начали искать человека, не связанного с Доген. Вроде того же Попса. Или Жестянщика. Там полно таких бродяг. Он убил ее. Снял с нее трусы, задрал ей юбку. Пусть думают, что это было преступление на сексуальной почве. А я полагаю, что ее даже не пытались насиловать. Думаю, что убийце меньше всего хотелось вступать в половой контакт с Джеммой Доген.

— Наверное, мне так хотелось заставить тебя работать с нами, что я даже не рассмотрел такую возможность тем утром, — ответил Майк.

— Разве это не логично? Убийца оставляет тело в таком положении, чтобы мы решили, будто это изнасилование — или попытка оного. Но спермы нет, характерных повреждений тоже, нет даже ни одного лобкового волоска нападавшего. Естественно, его могли спугнуть, но я ставлю на то, что он не собирался насиловать ее. Чем больше я узнаю о Доген, — продолжила я, — тем больше прихожу к мысли, что кто-то желал ей смерти и этот кто-то весьма умен. Он все спланировал и пустил нас по ложному следу.

— А они теряют время на прочесывание подвалов и допросы психов. Нет, это кто-то абсолютно нормальный, вроде тех парней в приличных костюмах или в белых халатах, которые были у нас в участке, — согласился Майк.

— Как Спектор сказал тебе, Алекс, — уточнил Мерсер, — от одного твоего вида доктора могут впасть в паранойю.

— Это глупо с их стороны. Они не найдут юриста, который уважает медиков так же, как я. Двое мужчин, которых я любила сильнее всего в жизни, — я подумала об отце и Адаме, моем покойном женихе, — были врачами, самыми преданными и заботливыми людьми, которых я когда-либо знала.

— Кроме того, — вставил Майк, — никто и не утверждает, что убийца — врач. Но скорее всего этот человек хорошо знал Доген. Знал ее привычки, знал, когда она бывает в своем кабинете. Знал, что все подумают, что она была достаточно сильной, чтобы оказать сопротивление насильнику, даже если он окажется вооружен.

— Думаю, завтра нам стоит еще раз побывать в Медицинском центре, — предложил Мерсер. — А кто говорил с ее мужем? Не знаете?

— Ах да, лейтенант Петерсон звонил ему сегодня и все рассказал. Тот обещал помочь, расстроился, как и полагается. Сказал Петерсону, что чувствует себя так, будто потерял старинного друга.

— Надеюсь, они постараются вызвать его сюда, чтобы мы с ним побеседовали. Наверняка он сможет просветить нас по многим вопросам.

Во время новостей мы немного и беззлобно поспорили о своих впечатлениях по делу, разошлись во мнениях насчет того, кому какие свидетели нравятся и в каком порядке надо вызывать людей на допросы на этой неделе.

Услышав музыку из «Последнего раунда», Майк шикнул на нас.

Но Мерсер позвонил Морин, чтобы узнать, как у нее дела, и они проговорили весь первый раунд, поскольку знал, что ни меня, ни Майка эта часть игры не интересует. Мы все по очереди поговорили с Морин, и она рассказала мне о прошедшем дне.

Ее навестил Джон Дюпре, который осматривал пациентов из неврологии.

— Это он нашел Попса в рентгеновском кабинете, да? У меня возникло желание сдаться и позволить ему осмотреть меня. Алекс, тебе не кажется, что он очень симпатичный? Такой милашка.

— Я скажу тебе завтра. Майк хочет, чтобы мы допросили его повторно. Мо, мы обещали твоему мужу, что ни один врач тебя и пальцем не тронет. Так что веди себя прилично.

— А что здесь еще делать девушке? Единственная новость на сегодня — пациентка из соседней палаты сказала, что лечащий ее интерн поделился с ней слухом, будто Джемма Доген неровно дышала к молоденьким мальчикам.

— Насколько молоденьким? Она назвала какие-нибудь имена?

— Ну, этой пациентке восемьдесят два, так что для нее большинство мужчин молодые. И, к сожалению, ни одного имени нет.

— Завтра к тебе зайдет Сара. А теперь давай прощаться, потому что у меня сидят два мушкетера, жаждущие меня накормить и напоить.

— Как я тебе завидую. Позвони мне позже.

К тому моменту, когда Требек приготовился задать финальный вопрос, в игре лидировал слепой лингвист из Тампы, опередивший конкурентов на четыре тысячи долларов.

— Тема сегодняшнего финала, — объявил Требек, — искусство. Мы вернемся в студию после рекламы.

— Как они могут спрашивать слепого человека об искусстве?! Это же бесчеловечно, это дискриминация... это... — закричал Майк в экран телевизора.

— А самое главное, что вы ничего не смыслите в этой теме, детектив Чэпмен, — не удержалась я, подмигнула Мерсеру и спросила своим самым прокурорским тоном: — Не так ли?

— Пять долларов, Куп. Такова моя ставка.

— Извините, мистер Чэпмен. Наша минимальная ставка составляет десять долларов. Но я хочу поднять до пятидесяти. Отыграть обратно свои деньги.

Как обычно, Мерсер выступил судьей:

— Ставка десять долларов.

Требек посмотрел на троих напряженных игроков в студии и показал им ответ.

— Голландский портретист XVII века, известный своими миниатюрами, на которых он изображал зажиточных горожан. Его самая знаменитая картина называется «Торжественная клятва при ратификации Мюнстерского договора».

Пока мелодия отмеряла время, Майк шумно распространялся о том, что ни один участник не сможет дать верный ответ при такой туманной формулировке.

— О, мне очень жаль, мистер Кайзер, — сказал Требек первому участнику. — Франс Халс — неплохая попытка, но вы ошиблись на целый век.

— Я могу сказать тебе, кто это, прежде чем Требек назовет ответ. Не хочу, чтобы ты подумал, будто я мухлюю, — предложила я Майку, пока второй конкурсант позорно провалился с Рембрандтом.

— Видишь, Мерсер? Вот чему их учат в «Семи сестрах». Вот почему они выходят оттуда такими наглыми. Ну и каков вопрос, блондиночка?

— Кто такой Герард Терборх? — сказала я, по правилам давая ответ в форме вопроса.

А Требек уже утешал слепого участника, который ничего не написал на своей табличке со шрифтом Брайля.

— Не могу поверить, что в колледжах вас обучают такой ерунде. Просто удивительно, как вы потом умудряетесь найти работу.

— Колледж здесь ни при чем, — возразила я, а Мерсер дождался, пока Требек подтвердит мой ответ, потом выключил телевизор и включил музыкальный центр. Комнату наполнил голос Рода Стюарта, а мы вернулись на кухню.

— Знаю, знаю. Наверняка у твоего папочки есть его картина, да? Небось та маленькая картинка, на которой лысый мужик с трубкой. Она еще висела рядом с платяным шкафом в вашем старом доме? А вот у моей матери по всему дому висит Норман Рокуэлл — те репродукции, которые она надергала с обложек «Ивнинг Пост» за 1952 год. Так-то вот, Мерсер. Так что мне нет смысла отдавать Купер ее выигрыш. Она сможет продать своего курильщика кисти Терборха и содержать нас троих до конца жизни. Если бы ты была настоящим другом, Куп, ты бы так и сделала. А теперь давайте поедим.

Мы отнесли ужин в столовую. Я зажгла свечи и села между двумя своими друзьями, радуясь тому, что мне удалось отвлечься от дела об убийстве.

Я сдвинула анчоусы на край тарелки и поднесла ко рту первую ложку. И на полчаса забыла о Джемме Доген, пока хриплый голос Стюарта не напомнил мне, что первая рана — самая глубокая. Раны, кровь, место преступления. Я забыла сравнить инициалы подозреваемых со странными пятнами крови на ковре в кабинете Доген.

18

Когда я приехала на работу в восемь утра во вторник, на автоответчике меня ждало сообщение от Роуз Мэлоун: «Алекс, мистер Батталья звонил из машины. У него в девять встреча с шефом полиции. Он хочет видеть тебя сразу, как вернется. Он хотел, чтобы я успела передать тебе это до того, как ты умчишься на допросы».

Ну же, Роуз, намекни. Хорошие новости или плохие? Она говорила деловито, и по ее тону я ничего не могла понять.

Первый час я провела за компьютером — написала несколько писем истцам, решение по делам которых уже были вынесены, и ответила на письма, приходившие в офис окружного прокурора. Они касались законодательных проектов в области «подставных компаний». Еще ко мне заглянул Род Сквайерс, хотел узнать, как продвигается расследование, и рассказал мне о новой работе жены.

На самом деле его визит был завуалированным способом дать мне понять, что Пэт Маккинни, как обычно, вышел на тропу войны и готовится нанести удар в спину. Род слышал, как Пэт сказал Батталье, что некоторые детективы, все еще уверенные, что убийца — Попе или Жестянщик, недовольны тем, что я преследую персонал Медицинского центра и колледжа имени Минуита.

— Черт! Вот, наверное, почему шеф хочет меня видеть. Если я стану гнать в больнице слишком высокую волну, то совет директоров — в том числе миссис Батталья — захочет отстранить меня от дела. Думаешь, мне пора отправляться в «Стайвесант» и примерять смирительную рубашку, или ты будешь защищать меня, когда я пристрелю Маккинни?

— Стреляй, Алекс, я тебя прикрою. Думаю, ты должна была узнать, что некоторые вещи не меняются. Пэт все еще жаждет расправиться с тобой.

Род приглядывал за мной еще со времен моей практики, и я всегда могла рассчитывать на его поддержку, если сама была слишком занята, чтобы выяснять, кто кидает камни в мой огород или стреляет мне в спину.

Лора еще не пришла, так что, когда после девяти начал звонить телефон, я сама снимала трубку. Третий звонок был от Дрю.

— Доброе утро, Алекс. И для меня это действительно утро. На побережье всего шесть. Я тебя не отвлекаю?

— Нет, ты позвонил как раз вовремя. Шеф только что ушел, а клиенты еще не пришли.

— А я только распахнул занавески. Я на самом верху Стоктон-стрит, отсюда отличный вид на залив, очень красиво. Я хочу попробовать еще раз пригласить тебя сюда на выходные...

— Ничего не выйдет, Дрю. Я не знаю, как будет продвигаться это дело дальше, но сейчас мы просто топчемся на месте.

— Тогда оставь для меня полчасика на выходных, ладно? Я вылетаю обратно ночным рейсом в четверг. Пообедаем в пятницу?

— Обязательно.

— Выбери ресторан. Я позвоню тебе попозже, Алекс.

Я пролистала ежедневник, чтобы уточнить расписание. Неудивительно, что у меня так улучшилось настроение. Мало того, что у меня есть новый мужчина, так еще и новый месяц не за горами!

Лора принесла мне кусок кофейного пирога, который испекла прошлым вечером.

— Съешь хотя бы это, — велела она, ставя передо мной тарелку. — А то замотаешься и забудешь позавтракать. Кстати, звонила Пэтти, она была в БПРД. — Бюро Предварительной Регистрации Дел, место, куда с восьми утра до полуночи стекается все информация о новых арестах. — И она нашла дело, о котором тебе следует знать, поэтому сейчас она едет сюда вместе с полицейским. И еще звонили от твоего дантиста. Мне подтвердить прием на следующий понедельник?

— Да, пожалуйста, а я подожду Пэтти.

Через несколько минут пришел Чэпмен вместе с Мики Даймондом. Последний совершал ежедневный обход судебного отдела в поисках информации для печати. Высокий, поджарый журналист с серебристой шевелюрой и в потрепанной куртке из коричневой кожи, которого я видела практически каждое утро. Я постаралась как можно скорее избавиться от него. Я хотела разобраться в новом деле быстрее, чем это сделает он, но у меня осталось чувство, будто он разгадал мой маневр и обязательно вернется, чтобы выяснить, что я скрываю.

Пэтти Ринальди, еще одна младшая сотрудница нашего отдела, появилась сразу после ухода Мики.

Она была умна и напориста, с хорошей фигурой, темными густыми локонами и одного со мной роста.

Пэтти привела с собой офицера Керригана, которого я никогда раньше не встречала. Чэпмен остался сидеть у меня в кабинете, уткнувшись в желтую прессу.

— Сегодня зарегистрировано два новых дела. Первое — изнасилование во время свидания. Там все ясно, и я представлю его большому жюри завтра. Потерпевшая очень убедительна. Она аспирантка в Нью-Йоркском университете. А вот второе дело весьма необычно, и я подумала, ты должна о нем узнать. Ответчика зовут Фред Уэрблин. Слышала это имя?

— Нет, — покачала я головой. — А что, должна была?

Керриган кашлянул, видимо, страстно желая вставить свое веское слово. Он широко улыбался и говорил с сильным акцентом:

— Это раввин, мисс Купер. Можете себе представить? Раввин проявлял сексуальную агрессию в отношении евреек.

— Аккуратней, Брайан, — предостерег его Чэпмен. — Мисс Купер — еврейка.

— О, надо же, — отозвался Керриган с легким удивлением в голосе. — Я не знал. По имени и не скажешь, да?

— Уроженка острова Эллис, — не унимался Чэпмен. — Нет, сама она не покидала Землю обетованную. Но ее дедушка сократил свою фамилию, когда высадился с корабля, да, Куп?

— Ну, я не хотел никого оскорбить, — смутился Керриган. — Просто... газеты так раздули ту историю, про священника, которого приговорили неделю назад в Род-Айленде. Того, что приставал к мальчикам. Ужасный удар для церкви. Вот я и почувствовал себя лучше, когда узнал, что не только у нашей церкви такие проблемы. Но я не хотел вас оскорбить, мисс Купер.

— Я не обиделась, сержант. И — да, я еврейка. И вот что я скажу вам, в преступлениях на сексуальной почве нет никаких различий. У нас были ответчики из всех этнических, расовых, социальных, религиозных и экономических групп. А теперь расскажите, что у вас за дело.

— Там на самом деле ужасная трагедия, — вмешалась Пэтти. — Уэрблину пятьдесят пять, живет на одной из Восточных 60-х улиц. У него нет прихода, Алекс. Он ученый и писатель. А еще у него диагноз — маниакальная депрессия.

— Кто его наблюдает?

— Он говорит, врачи из «Пэйн-Уитни». Он сидел на литии, но потом перестал его принимать, тогда-то все и началось.

— То есть это не единичный случай?

— Нет, — ответил Керриган. — У нас три заявления от потерпевших. От трех разных женщин.

— И что произошло?

— Там есть одна фирма, специализирующаяся на уборке. Называется «Счастливые Эльфы». Позвоните им, и они пришлют кого-нибудь к вам, чтобы прибраться у вас дома или в офисе. Короче говоря, Уэрблин стал заказывать уборщиц. Когда очередная приходила, он открывал ей дверь, а сам был одет в мантию. Женщина заходила и приступала к работе. Он ждал, пока она примется за кухню, а потом выходил к ней абсолютно голый. Загонял в угол, начинал лапать и целовать по всему телу. Все женщины смогли вырваться и убежать. За одной он гнался по коридору с вилкой в руке, такой, как для барбекю.

— И на него заявили трое?

— Ну, мисс Купер, не сразу. Видите ли, они иммигрантки. Нелегальные. Две из Восточной Европы, а одна из Китая. Первые две ничего никому не сказали, просто отказались идти туда еще раз. Готов поспорить, они испугались, что их депортируют, если они хоть что-то расскажут. А когда от него вернулась последняя, то владелец компании спросил первых двух, что произошло, вот тогда-то все и выяснилось.

— А ты уже разговаривала с этими женщинами? — уточнила я у Пэтти.

— Нет, офицер Керриган организует мне встречу с ними.

— Хорошо. Я расскажу Батталье об этом деле, когда увижусь с ним сегодня. Во время разговора с ними убедись, что ты выяснила всю картину преступления.

Это обычная история со свидетелями, особенно с теми, кто не хочет общаться с правоохранительной системой, — они, как правило, преуменьшают причиненный им вред. Нелегальные иммигранты боятся депортации или наказания, они не верят, что наши законы смогут их защитить. Они не знают, что, независимо от их статуса, мы обязаны защищать их и помогать им всеми доступными нам способами.

— Керриган, Пэтти понадобятся переводчики?

— Я узнаю в их компании, на каких языках они говорят. Можно будет взять ваших переводчиков? — спросил он.

— Разумеется. — У нас был целый список языков, более пятидесяти, для которых мы могли вызвать переводчика в тот же день. Обычно это помогало лучше провести допрос: если со свидетелем разговаривать на языке, который ему понятен, то он чувствует себя непринужденнее.

— Представь это дело большому жюри как можно скорее, Пэтти. Думаю, защита будет настаивать на психиатрической экспертизе, поэтому я подключусь к делу вместе с тобой. Спасибо, что так быстро дала мне знать. Если у него были приводы раньше, требуй залог. И постарайся убедить этих женщин, что мы им поможем, им не о чем беспокоиться.

Тут проснулась моя горячая линия, прямой телефон из офиса Баттальи. Пэтти и Керриган поспешили попрощаться.

— У тебя есть минутка? — спросил шеф. — Тогда зайди ко мне. И приведи своего неразлучного спутника, если он уже сидит у тебя.

— Пошли, Майк. Он хочет видеть нас обоих.

Роуз была оживлена и рада нас видеть, когда мы подошли к ее столу.

— В следующий раз, когда буду здесь, приглашу тебя на ланч, — сказал ей Майк. — Ты единственный человек в этом офисе, который выглядит лучше с каждым годом. Наверное, сигарный дым благотворно влияет на твою кожу.

— Алекс, заходите сразу, — ответила Роуз, как всегда скромно приняв комплимент Майка. Роуз работала с полицейскими вот уже двадцать лет и отлично знала цену их комплиментам. Но, по крайней мере, ее теплый прием позволял надеяться, что мне не вызовут расстрельную команду.

— Садитесь, оба, — велел нам Батталья, покусывая незажженную сигару и указывая нам на два кожаных кресла напротив стола. — Я только что говорил с твоим боссом, Чэпмен. Я хочу укрепить свой отряд. А он может быть очень крутым, когда захочет.

— Могу я узнать, кто победил, сэр?

Батталья улыбнулся, не выпуская сигару изо рта:

— Ну, он не настолько крут. Через месяц ко мне на работу перейдут еще шесть детективов. И пока я был у него, я поинтересовался, можно ли забрать тебя на пару дней. Но, думаю, надо спросить и твое мнение.

— Как вам угодно, мистер Батталья.

— Сегодня моей жене позвонили в семь утра. Заведующий Медицинским центром Среднего Манхэттена. Он сказал, что ему звонил Джеффри Доген. Джеффри — это ее бывший муж, так? Очень хочет помочь. Сейчас он консультирует в Лондонском университете. Он подготовил какую-то брошюру для конференции, на которую я лечу на этой неделе, и спрашивал, не смогу ли я с ним встретиться, если он придет на заседания. Он не может приехать сюда, потому что провел в Гималаях почти три недели и у него назначено несколько операций.

Да, Батталья времени не теряет. Он, очевидно, уже успел составить план, как раз после утреннего звонка его жене, и план этот явно касается нас.

— Вы двое сильно меня выручите, если полетите туда вместо меня. Алекс сможет посидеть на заседаниях и тому подобной туфте — там не будет ничего интереснее докладов о преступности двадцать первого века. А ты, Майк, сможешь получить у Догена ответы на все вопросы. А я останусь здесь — не слезу с сенатора и отравлю ему всю малину.

— Вы серьезно?

— Шеф полиции согласился оплатить тебе билет на самолет. Комнату в отеле и кормежку оплачивают организаторы конференции. Это займет всего сорок восемь часов, но вы сможете использовать их на благо этого дела.

— Я уже собрал чемоданы. — От Майка так и веяло энтузиазмом.

— Алекс, тебе понравится, — продолжил Батталья. — Конференция будет проходить в старинном особняке в часе езды от Лондона. В Кливдене. Слышала о таком?

— Леди Астор? — Я знала, что американская наследница Нэнси Астор стала первой женщиной — членом Палаты общин британского Парламента. Это было после Первой мировой. А примерно десять лет спустя после этого именно в поместье ее мужа стала собираться печально известная «Кливденская Клика», известная своими профашистскими настроениями.

А вот у Чэпмена возникли другие ассоциации:

— Джон Профьюмо, Кристин Килер, скандал с проституткой и русскими шпионами?

— Мне казалось, ты слишком молод, чтобы помнить об этом, — заметил Батталья.

— Профьюмо был министром во время войны. Я немного разбираюсь в истории, мистер Батталья. Некоторым людям нужны мнемонические примочки для запоминания, а мне достаточно небольшого скандальчика, чтобы уже никогда не забыть подробностей.

— Думаю, у нас все прекрасно получится. Особенно порадуется моя жена. С нее свалится эта обуза, и она сможет закончить свою картину. — Эми Батталья была известной художницей, чьи картины висели в нескольких американских музеях.

Батталья покопался в документах на столе, нашел программу заседаний конференции и отдал ее мне.

— Ты знакома с коммандером Криви, Алекс? — уточнил он.

— Да, Пол, мы оба работали с ним. — Коммандер Джон Криви руководил разведкой в Новом Скотленд-Ярде. Это был крупный, похожий на медведя человек с роскошными усами, он носил очки в тонкой оправе, говорил на кокни и был кладезем информации по Джеку-потрошителю. Около года назад он провел две недели у нас, изучая методы работы убойного отдела.

— Он возглавляет британскую делегацию на конференции. Председательствует лорд Уинделторн, профессор права из Оксфорда. Я его не знаю. Он представит длинный доклад, но остальные будут выступать с краткими сообщениями, или общение примет форму дебатов.

— Криви прекрасный следователь, Пол. Возможно, он подкинет нам несколько идей по этому делу.

— Вылетаете завтра вечером в восемнадцать пятнадцать, «Американскими авиалиниями». И присмотри за Чэпменом, Алекс, не давай ему все время пропадать в пабах. Пусть эта поездка пойдет на пользу делу. Роуз проследит, чтобы у вас все было в порядке в организационном плане.

Майк вышел из кабинета и отправился излагать Роуз свои пожелания по поводу организации поездки.

Я же осталась у Баттальи, чтобы рассказать о вчерашних беседах с врачами по делу Доген и о новом деле Пэтти.

Вернувшись к себе, я попросила Лору просмотреть мой ежедневник и перенести все встречи, назначенные на конец недели.

— Те допросы, что назначены на четверг и пятницу, надо перенести. Это все не срочно. И скажи Гейл, что я в любом случае приду завтра на вынесение приговора по ее делу. Еще позвони моей подруге Натали, чтобы отдать ей мои билеты на балет на вечер четверга, ладно? Передай ей, что в «Манон» будут танцевать Кэтлин Мур и Джил Боггз. Тогда она оторвет билеты с руками. И если позвонит мужчина по имени Дрю Рено, обязательно соедини меня с ним. Мне необходимо с ним поговорить.

Я и представить не могла, что уеду из страны. Бронкс, Бруклин, иногда поездка вдоль Гудзона до Олбани — вот куда обычно заносила меня работа. А теперь мы с Майком вылетаем в среду вечером на двухдневную конференцию и вернемся только в субботу днем. Наши с Дрю выходные дни совпали, и мне стало очевидно, что наш роман будет продвигаться черепашьим шагом.

Лора перевела в мой кабинет звонок для Майка. Звонил Дэвид Митчелл из комнаты Морин, хотел сообщить, что вернулся, и узнать, нет ли у нас информации для него.

— Постарайтесь собрать побольше сплетен в Медицинском центре Среднего Манхэттена, док. Кое-кто из коллег Доген шепнул нам, что она вышла на тропу войны по поводу каких-то внутрибольничных проблем. Что-то связанное с рекомендациями или с тем, что в программу подготовки допустили некомпетентного студента. Ее подруга сказала, что Доген была правдолюбом, но никто в больнице не поведал нам об этой черте ее характера. Возможно, с вами они будут откровеннее.

Дэвид заверил нас, что он попытается, и попрощался с нами от своего лица и за Мо.

Майк остался на телефоне, чтобы договориться о беседах с сотрудниками медицинского колледжа. Билл Дитрих согласился предоставить нам свой офис после того, как мы поговорим с ним лично, а также разрешил допрашивать врачей, медсестер, научных сотрудников, студентов и всех, кого мы пожелаем.

— Прячетесь от меня? — поинтересовался Мики Даймонд, появляясь в моем кабинете следом за Лорой, которая поспешила скрыть от его глаз мое расписание. — Моему редактору понравилась сегодняшняя статья. Не хотите сказать несколько слов для печати?

— Поверить не могу, что вы уже состряпали статью. На иске еще чернила не просохли. Откуда утечка, от нас или из полиции?

— Статья называется «ПОХОТЛИВЫЙ РАВВИН». Выйдет на четвертой странице в вечернем номере. И я никогда не раскрываю свои источники, вы же знаете.

— Что случилось с желтой прессой, что даже заголовки стали однообразными? Нет, я не хочу ничего говорить для печати. И не стоит придумывать мои слова за меня на этот раз, хорошо? И не важно, насколько красноречивой вы меня изобразите, я не даю комментариев по незакрытым делам.

Мы с Чэпменом оделись.

— Куда вы сейчас? — не сдавался Даймонд. — Собираетесь поймать еще парочку бездомных и выбить из них признание, Алекс? Или на этот раз у вас есть что-то новенькое, например, более весомые зацепки?

— Чэпмен, пристрели его, а? Мики, давайте-ка уже, двигайте отсюда подобру-поздорову. Разве вас сроки не поджимают?

— Нет. После того как вы уйдете, я еще поторчу немного рядом с Лорой, может, мне удастся узнать кое-что у нее.

Оскорбления отскакивали от Мики Даймонда, как горох от стенки, и ничто не могло испортить ему настроение. Он был добродушен и хладнокровен, и собаку съел на общении со служителями правосудия.

Мы с Майком условились встретиться с Мерсером в офисе Билла Дитриха в административном крыле больничного комплекса. Дитрих обещал доставить нам обед в зал заседаний совета директоров, чтобы мы могли работать весь день без перерыва.

Мы поехали в больницу на машине Чэпмена, на улицах было сыро и грязно: солнце растопило потемневшие остатки снега, еще лежавшего с последней метели.

— Дитрих спросил, станем ли мы возражать против присутствия на допросах кого-нибудь из юристов. Я сказал ему, что решать тебе.

— Я категорически против.

— Я знаю причину твоего отказа, Куп?

— Думаю, да. Иными словами, это контроль за судебным процессом. Заноза в заднице. С момента убийства они наверняка получили массу гражданских исков от пациентов, которым что-то не понравилось во время пребывания в Медицинском центре. Не хватало нам только юриста, который доносил бы администрации все, что сообщат свидетели. Устроим им небольшой холодный душ, как думаешь?

— Да без вопросов. Я передам ему твой отказ.

Мы припарковались перед больницей, и Майк прикрепил на ветровое стекло парковочное полицейское удостоверение. Охранники за стойкой, кажется, бодрствовали достаточно для того, чтобы узнать нас, и пропустили, не спросив документов.

Мерсер ждал в приемной Дитриха. Секретарша последнего провела нас по коридору в зал заседаний, и я попросила ее передать Дитриху, что мы предпочтем проводить допросы без участия его адвокатов. Видимо, это его немного обескуражило, потому что он заставил нас дожидаться около получаса.

Чэпмен даже успел изучить, что за еду для нас приготовили. Он взял тарелку, отрезал два кусочка черного хлеба, намазал его горчицей и нагрузил сверху ветчины, сыра и помидоров. Пока мы ждали Дитриха, он успел позавтракать. Мы с Мерсером положили себе салат, а Майк рассказал нам о бесконечных допросах пациентов, которые он проводил два утра подряд в «Стайвесант».

Зал заседаний был отделан панелями красного дерева, из мебели здесь стоял длинный массивный стол для конференций и двадцать стульев, обитых зеленой кожей. На стенах висело пять-шесть портретов маслом, изображавших важных седовласых джентльменов в накрахмаленных воротничках. Дальнюю стену занимал портрет человека, в честь которого назвали медицинский колледж, — Петера Минуита в бриджах до колен и с прогулочной тростью. Он выглядел очень самодовольным, возможно, все еще радовался покупке Манхэттена у индейцев в обмен на безделушки стоимостью двадцать четыре доллара.

Но Минуиту было далеко до самодовольства Билли Дитриха, который наконец соизволил прийти. Была уже половина второго.

— Извините, что заставил вас так долго ждать, — сказал он, хотя я ни на секунду не поверила в его искренность. — Итак, что вы можете сказать о том, как продвигается дело? Честно говоря, мы все вздохнули с облегчением, когда вы так быстро задержали того окровавленного парня. Неужели с него действительно сняты все подозрения? — Каждые две минуты Дитрих поднимал левую руку к голове и приглаживал и без того прилизанные волосы. И каждый раз я ждала увидеть на его ладони грязные разводы. Его голова выглядела так, как будто он укладывал волосы кремом для обуви или дизельным топливом.

Чэпмен не собирался раскрывать карты перед Дитрихом, но, с другой стороны, нам и нечего было ему сказать.

— Пока ни с кого не сняты все подозрения, мистер Дитрих. Именно поэтому мы и собираемся перевернуть в вашем заведении каждый камень.

— Мы стремимся оказывать вам всяческое содействие, детектив. И чем скорее вы сделаете свою работу и оставите нас в покое, тем всем будет лучше.

— Тогда давайте перейдем к делу, хорошо? Вы собирались продлять контракт Джеммы Доген в следующем месяце или она доживала в Медицинском центре свои последние дни?

Дитрих попытался уйти от ответа, начав распространяться, как все уважали Доген и как высоки были ее достижения. Чэпмен даже не пытался скрыть раздражения. Он встал, сунул руки в карманы, повернулся к Дитриху спиной и стал ходить вдоль стола.

— Строите из себя крепкий орешек, мистер Дитрих? А не хотите закрыть офис и медицинский колледж на несколько дней и ответить на эти вопросы перед большим жюри? Нет? Тогда отвечайте по-хорошему здесь, на своей территории.

Дитрих посмотрел на меня в поисках поддержки, но я уставилась на блестящую поверхность стола и предоставила Чэпмену возможность оказать давление.

— Ну... э-э-э... на самом деле Джемма была очень упрямой. Она так и не поставила администрацию в известность относительно своих планов. А потом ее убили. Мы знали, что у нее были и другие предложения, но она очень усложнила нам жизнь своим молчанием, мы не могли ничего толком планировать на следующий год.

— Чего же она хотела, мистер Дитрих?

— О, думаю, доктор Спектор вам уже все рассказал. Она хотела, чтобы ее отделение расширилось и стало травматологическим центром. Ей нравилось это направление, но она не хотела заниматься всеми этими проблемами, связанными со сбором средств и тому подобным, без чего расширение было бы невозможно.

Дальше он продолжал в том же духе, делая вид, что его самого удивляют те проблемы, которые олицетворяла для администрации Джемма Доген. Казалось, они со Спектором отрепетировали эту маленькую кантату на два голоса.

— Все, — прервал его Чэпмен. — Хватит. Вы сами хотели, чтобы Доген осталась, или делали все возможное, чтобы выпереть ее из больницы?

— Это же было бы не только мое решение, детектив Чэпмен. Я хочу сказать, в такой ситуации все решает президент «Минуита», а он действует отдельно от...

Его попытки откреститься от решения профессиональной судьбы Джеммы Доген лучше всяких слов говорили о том, какой «поддержкой» она пользовалась внутри больницы.

— Врачи из других больниц восприняли бы это с недоумением, так?

— Прекращение контракта Джеммы с нашей больницей?

— Ее увольнение? Пинок под зад? Вы же собирались ее вышвырнуть?

— Ну... я бы не стал употреблять такие резкие слова, детектив. Думаю, некоторые ее коллеги надеялись, что она предпочтет уйти сама. Вернуться в Лондон, ведь она часто говорила об этой возможности. А вы говорите так, будто у нас плелись какие-то черные заговоры. Она была бойцом, наша Джемма, но при этом бесценным сотрудником больницы. Для нас это невосполнимая утрата.

Чэпмену надоело, что из-за этого типа мы зря теряем время.

— Тогда, думаю, вы не станете возражать, чтобы большое жюри просмотрело некоторые ваши архивные записи? Алекс, не хочешь показать мистеру Дитриху некоторые повестки из тех, что ты принесла с собой?

— Да, разумеется. — Я открыла папку и достала длинные белые листки — «повестки о явке в суд для представления имеющихся у лица письменных доказательств» — по моей просьбе Лора подготовила их с утра.

— Мы бы хотели получить у вас все бумаги по студентам с программы подготовки нейрохирургов, мистер Дитрих. Я так понимаю, их не очень много — восемь-десять человек. Мы бы хотели посмотреть на их заявления, на копии их дипломов...

Теперь Дитрих приглаживал волосы уже двумя руками. Он нахмурился и даже начал заикаться:

— Я... я... э-э-э... я не понимаю, я... что вы хотите здесь найти? В этих бумагах ничего нет...

— А вот эта повестка касается записей по персоналу и остальным работникам факультета, — перебила его я. — Как видите, запрос относится ко всей документации, дипломам, информации о зарплате, жалобам и любой переписке с администрацией относительно Джеммы Доген. Там еще много всего, это только основные пункты.

Дитрих нервно просмотрел бумаги, которые я передала ему.

— Я должен показать это нашим юристам. Большая часть запрашиваемой информации конфиденциальна, и я не могу...

— Думаю, ваши юристы захотят поговорить со мной, мистер Дитрих, но уверяю вас, запрашиваемая информация не подпадает под раздел «врачебная тайна». Мы не требуем информации о пациентах. Это касается только персонала, и я уверена, ваши адвокаты скажут, что чем раньше вы передадите нам эти материалы, тем раньше мы от вас отстанем. — Мне и самой меньше всего хотелось лишний раз видеть липкие волосы Билла Дитриха.

У него на лбу выступил пот. Чэпмен подождал, пока выветрятся профессиональные термины, и перешел в атаку на личную жизнь.

Он обошел стол, встал за спиной у Билла Дитриха и одной рукой оперся на высокую спинку его стула, нависнув над заведующим.

— Я знаю, это была ужасная трагедия для многих сотрудников больницы, но мне прекрасно известно, мистер Дитрих, что для вас это был еще более жестокий удар.

Дитрих поднял голову и посмотрел на Чэпмена. Повестки в его руке задрожали.

— Мы в курсе ваших отношений с Доген, доктор Дитрих. У нас есть к вам несколько вопросов и на эту тему.

Дитрих быстро мотнул головой, чтобы проверить, плотно ли закрыта дверь.

— Послушайте, не знаю, кто вам сказал о нас, но мы с Джеммой расстались много месяцев назад, не меньше полугода назад. В наших отношениях не было ничего, что имело бы отношение к этой ужасной истории, абсолютно ничего.

У него даже лицо порозовело, голос почти сорвался на крик.

Мерсер неспешно, но твердо просунул ногу в приоткрытую Чэпменом щель в бронированном бункере Дитриха, задав следующий вопрос:

— Расскажите нам, что за отношения у вас были шесть месяцев назад и какими они стали в последнее время?

Дитрих выглядел, как загнанный зверь, окруженный тремя охотниками. Заведующий не мог уйти и объяснять потом всем в больнице, что разговор пришлось прервать, поскольку он отказался отвечать на вопросы о своей личной жизни.

— Все очень просто. Год назад, возможно, четырнадцать месяцев назад, мы проводили очень много времени вместе, работая над одним проектом для колледжа. Планировали форум для Всемирной организации здравоохранения, обсуждали вопросы, связанные с травмами мозга. Джемма была в этом великолепна, неподражаема. Думаю, вам достаточно будет узнать, что у нас случился роман. Однажды мы ушли отсюда вместе, я проводил ее домой, и она пригласила меня выпить. Вам нужны подробности, мистер Уоллес, или вы сами догадаетесь, что было потом?

Мерсер задал ему еще несколько стандартных вопросов: как часто они виделись? где проводили время вместе? и как закончился их роман?

— Это была инициатива Джеммы. По правде говоря, я собирался на ней жениться. Сначала ей понравилась эта идея, но потом она быстро охладела. Как раз в конце лета она вернулась из поездки в Англию и сказала, что не хочет больше меня видеть.

— И вы отступились, вот так просто?

— Вы хотите сказать, не стал ли я как дурак бегать за ней по операционной с ножом для мяса? Извините, но это не для меня.

— Но вы не пытались встретиться с ней вновь, позвонить ей? — спросила я.

— Разумеется, вначале я пытался. Но, как я уже говорил, она была упряма. Она не была против того, чтобы время от времени провести вместе ночь, но все это как-то без души. И мы не обсуждали больничные дела.

— И когда же вы провели вместе последнюю ночь? — поинтересовался Мерсер.

Дитрих немного поколебался, как будто взвешивая ответ и прикидывая, сможем ли мы сравнить его с показаниями привратника или соседей.

— За неделю до ее смерти. Джемма позвонила мне, спросила, не хочу ли я с ней поужинать. Мы ушли отсюда достаточно поздно и заехали к «Билли», это на Первой авеню. Затем вернулись к ней. Занялись любовью, потом заснули. Я поехал к себе, когда она пошла на пробежку. Вот и все. Хотя, думаю, кто бы из моих «друзей» ни сообщил вам о нашем с Джеммой романе, — добавил Дитрих презрительно, — он не преминул упомянуть о деньгах, которые она мне одолжила.

— Да уж, — солгал Чэпмен, — мы сами задавались вопросом об этих деньгах, едва взглянув на выписки с ее банковских счетов.

Разумеется, мы этого еще не сделали. Но такой поворот разговора убережет нас от сюрпризов в будущем, когда мы все-таки проверим ее счета.

— Не волнуйтесь, детектив, я располагаю средствами. Я все верну.

— Это был единичный случай? — продолжал блефовать Чэпмен.

— Да, в прошлом июле. Сорок тысяч долларов.

Я, казалось, могла прочитать мысли Майка. Сорок штук. Больше, чем многие зарабатывают за год. Доген дала ему деньги, когда их роман был в самом разгаре, а он все еще не вернул эту сумму.

— Она требовала вернуть долг? — спросил Майк. Он сознательно не произнес «в последнее время». Он хотел знать, говорили ли они с Джеммой о деньгах в упомянутую Дитрихом встречу.

— Джемма не слишком беспокоилась о деньгах. Мы провели вместе выходные на Восточном побережье. Ходили на аукцион старинных автомобилей. Там я увидел «ДеЛаж», в который невозможно было не влюбиться. Тридцать второго года, редкая машина. Она сказала, что хочет, чтобы я купил его. Но я не мог себе это позволить. Тогда она дала мне деньги, в тот момент это был вроде как подарок, но когда сделка была оформлена, Джемма, уже... как бы это сказать... самоустранилась из моей жизни. И сказала, что я могу вернуть ей деньги, когда у меня появится возможность. Уверен, вы знаете, что она не была меркантильной. Денег у нее было больше, чем ей требовалось или чем она могла бы потратить.

Дитрих оттолкнулся от стола и встал:

— Если у вас есть еще вопросы ко мне, вы сможете задать их позже. А сейчас поговорите с персоналом. Я собрал людей, которых вы просили, и хотел бы, чтобы вы с ними поговорили и они смогли вернуться к своим пациентам и делам. Я же пройду в свой кабинет и посоветуюсь с нашими юристами по поводу этих бумаг.

Прежде чем взять со стола повестки, Дитрих провел левой рукой по волосам, а правой достал из кармана связку ключей и стал перебирать их, пока не зажал один между большим и указательным пальцем. Наверное, это был ключ от его кабинета.

Дитрих вышел, не произнеся больше ни слова, но я заметила, что из его кулака свисает брелок — в виде маленького Тауэрского моста. Значит, у него точно такой же брелок, как у Доген, брелок от тех самых ключей, которые так и лежат у меня на тумбочке, потому что я забыла вернуть их Мерсеру. Интересно, подумала я, а ключи от квартиры Джеммы у него остались?

19

Джон Дюпре был первым из тех, кого мы решили повторно допросить о событиях того вечера, когда убили Джемму Доген. Он вошел в комнату, пожал нам руки, улыбнулся мне, и я поняла, почему Морин Форестер сочла его привлекательным. Он не стал набивать себе цену обычным нытьем о том, как дорого его время и как все устали от нашего присутствия в больнице. Джон Дюпре повел себя очень любезно и сказал, что готов нам во всем помочь, чтобы сдвинуть это расследование с мертвой точки.

Несколько дней назад в участке мы уже расспрашивали его о том, как он обнаружил Попса в рентгеновском кабинете. Я извинилась за повторный вызов и сказала, что нам необходимо еще раз прояснить все факты, касающиеся времени убийства.

— Расскажите нам о вашем расписании за предыдущую неделю, — попросила я. — Давайте уточним, что вы делали с понедельника по среду, так мы сможем лучше понять всю картину.

Он отвечал уверенно, глядя мне прямо в глаза.

— Этот случай напоминает мне убийство нашего школьного священника еще там, на Миссисипи, — начал Дюпре с легкой улыбкой. — Мне было всего восемь, и полиция допрашивала школьников так, как будто каждый из нас был Джоном Диллинджером[24]. Это произвело на меня сильное впечатление. Я чуть было не стал юристом вместо врача. Я восхищаюсь вашей работой и понимаю, что это равносильно поискам иголки в стоге сена. Полагаю, некоторые мои коллеги считают допросы личным оскорблением, но я рад вам помочь. — Дюпре достал карманный ежедневник и открыл его на странице за предыдущий понедельник. — Вы можете посмотреть мою книгу регистрации приемов, но я почти уверен, что меня не было в этой части города до полудня четверга, когда я приехал в местную библиотеку.

Дюпре поведал нам о своей неврологической практике и сказал, когда принимает пациентов у себя в кабинете на Централ-парк-вест. Практику он открыл два года назад, только переехав на Манхэттен. Его секретарша и ассистент работали вместе с ним каждый день.

— А как насчет вечеров, док? Где вы живете?

— В Стриверс-Роу, детектив. Это на севере, 139-я улица, — ответил Дюпре. Оказывается, он жил в одном из элегантных домиков, построенных в Гарлеме в конце восемнадцатого века. — Моя жена — дизайнер, мисс Купер. Дом на нашей стороне улицы строили «Макким, Мид и Уайт», и мы реставрируем его с тех самых пор, как въехали. Я сам плотничаю — каждый вечер после того, как поужинаю с семьей. Я с удовольствием покажу вам свой дом, если хотите.

Для нас в его рассказе было три важных момента. Первое: Дюпре или хорошо зарабатывал, или нуждался в деньгах, чтобы содержать такой дом. Второе: в ночь убийства он находился далеко от места событий, если, конечно, действительно был дома. И третье: он дал нам алиби, которое трудней всего опровергнуть, потому что его подтверждают жена и двое детей.

Мерсер перевел разговор с семьи доктора обратно на убийство:

— Помнится, на прошлой неделе вы назвали доктора Доген Снежной Королевой?

— Возможно, дело в том, что мне больше нравятся южанки, мистер Уоллес. Я же говорил вам, что знал ее не настолько хорошо, чтобы сильно переживать из-за ее смерти. Просто со мной она всегда была очень холодна и держала дистанцию. Я так и не смог с ней сблизиться, как ни старался.

— Мы только что вручили мистеру Дитриху несколько повесток на запрос данных по персоналу Медицинского центра, доктор Дюпре. Через несколько дней мы получим эту информацию, и мне хотелось бы спросить у вас, нет ли в этих записях чего-либо, что вы предпочли бы не...

— Однако вы всерьез взялись за нас, да, детектив? Получить данные по нашему персоналу? Кажется, вы потеряли все те ниточки, что вам преподнесли на блюдечке. Мы с Колманом Харпером чуть ли не за ручку отвели вас к человеку, гораздо более опасному, чем мы с коллегами, а вы его профукали. Да достаточно пробыть здесь несколько часов, чтобы понять — у нас очень серьезные проблемы с безопасностью.

Только что он был так спокоен — и вот уже огрызается в ответ. Джон Дюпре, несомненно, интересный тип.

— Кстати об этой вашей находке, доктор Дюпре, — подхватил Майк. — Кто предложил спуститься в рентгеновский кабинет, вы или мистер Харпер?

Несомненно, Чэпмен, как и я, вспомнил, что доктора кивали в этом друг на друга.

— Несомненно, это предложил Колман. Разве я вам не сказал? В тот день я собирался поработать в библиотеке. Я говорил с некоторыми протеже доктора Спектора, а Колману хочется, чтобы его тоже считали таковым, и он попросил меня спуститься в рентгенологию вместе с ним и посмотреть несколько контрольных снимков. Самому мне было незачем туда идти.

— А что привело вас в Нью-Йорк? Почему вы стали практиковать именно здесь? — поинтересовался Майк, видимо, решив разузнать кое-что о прошлом Дюпре.

— Для этого был ряд причин, мистер Чэпмен. Моя вторая жена выросла здесь, и здесь живет вся ее семья. Кроме того, с профессиональной точки зрения... В родном городе мне вроде как стало неинтересно. Я выступал с докладами на конференциях, консультировал некоторых терапевтов в нашем городе, из тех, что слышали мои выступления, а потом решил, что настало время для большего.

— Вы преподаете в медицинском колледже?

— Нет, что вы. Для меня большая честь работать в Медицинском центре. Я же здесь новенький, в городе меня мало знают, и все такое. Так что я немногое могу вам рассказать об интригах в администрации.

Больше ничего интересного Дюпре нам не сказал, как ни старались Майк с Мерсером вытянуть из него подробности о Медицинском центре и неврологическом отделении. Они закончили допрос и были немного удивлены, когда невозмутимый доктор спросил, не возражают ли детективы, если он поговорит со мной наедине.

— Мне надо позвонить лейтенанту, — сказал Майк. — Минут через десять мы вернемся с новым свидетелем.

Джон Дюпре подождал, пока за ними закроется дверь, и только потом произнес:

— Я хотел обсудить с вами две вещи, мисс Купер. Первое — мои личные данные. Вы увидите, что как раз сейчас идет разбирательство о моей врачебной ошибке. Маленькой и незначительной. Вы, конечно, можете узнать об этом побольше от моих адвокатов, но мне очень не хочется, чтобы эта история попала в газеты.

Я не стала его перебивать.

— Умер мой пациент. Еще там, в Атланте, до того, как я перебрался в Нью-Йорк. Это не имеет отношения ни к Медицинскому центру, ни к последним событиям. Ко мне обратился юноша, жаловался на головокружение, потерю веса и так далее. Я осмотрел его, протестировал, выписал рецепт и назначил дополнительные анализы. А через два дня он умер. Уверяю вас, я не стану ничего скрывать от полиции. Я просто не хочу, чтобы вы рассматривали тот случай как убийство. Вы адвокат, и уверен, что вы более подкованы в юридической классификации того случая, чем детективы.

— Джемма Доген знала о разбирательстве?

— Уверен, что да. Не могу сказать наверняка, она ни разу не говорила со мной об этом. Возможно, именно поэтому она держалась со мной отстраненно, но теперь-то уже не узнаешь, верно?

— А о чем еще вы хотели мне сказать?

Дюпре вновь улыбнулся — судя по всему, самый неприятный для него момент мы уже обсудили.

— Если в моем досье чего-то не будет хватать, позвоните мне в офис. Несколько лет назад я пережил очень трудный бракоразводный процесс. Ушел от первой жены ко второй. Джулия была вне себя и подожгла мой офис в Атланте. Мне пришлось получать копии дипломов и сертификатов от университетов. И я не уверен, что эти документы есть в здешних архивах, но они хранятся у моей секретарши, так что если вы чего-то не найдете здесь, то свяжитесь со мной.

— Благодарю вас, доктор. Но вы вполне могли рассказать это в присутствии детективов. Все полученные сведения будут использованы только для расследования, и мы не собираемся предавать их огласке.

— Что ж, мисс Купер. Возможно, детский опыт заставляет меня относится к полиции немного скептически. Так что я лучше поделюсь личными делами с вами, чем с ними, — доктор Дюпре протянул руку и дотронулся до моих пальцев. — Уверен, это не последний наш разговор.

Мерсер ждал у конференц-зала вместе с Бансваром Десаем, одним из двух врачей, которых Спектор позвал вместо Джеммы Доген, когда утром она не появилась в операционной.

Десай был невысок и коренаст, его кожа была темнее, чем у Дюпре, а пакистанский акцент казался странным на фоне лощеной вежливости, приобретенной в английском пансионе. Я пригласила его в зал, шепотом велела Мерсеру позвонить Саре и попросить ее тщательно проверить Дюпре, покопаться в его прошлом, разузнать побольше о южных историях и деталях разбирательства по врачебной ошибке.

Я представилась доктору Десаю и указала ему стул напротив. Чэпмен вернулся в зал до того, как доктор сообщил мне общую информацию о себе.

Десай был одним из новых нейрохирургов, Джемма Доген наняла его всего год назад. Тогда его и приняли стажером в медицинский колледж «Минуита». На мои вопросы он отвечал кратко, а когда дело касалось его отношений с Доген, занимал глухую оборону.

Она была его наставником и спонсором, и мне было абсолютно ясно, что Десай до глубины души потрясен ее смертью.

Майк начал расспрашивать его об операции доктора Спектора, на которую он вызвал Десая и Харпера из толпы наблюдателей, чтобы они заменили Доген.

— Что вы подумали, когда она не пришла? Вы забеспокоились?

— Это, естественно, было очень на нее не похоже, — ответил Десай. — Джемма была профессионалом, мистер Чэпмен. Подумал ли я, что она пропала? Нет, совсем нет. Я подумал, что у нее появилось более важное дело. Или что они со Спектором снова поспорили по какому-либо поводу и...

— А о чем они могли поспорить, доктор Десай?

— Меня не посвящали в эту информацию, детектив. Я знал, что у них есть разногласия по поводу программы в колледже и что на этой почве они поругались, но я еще слишком младший сотрудник, чтобы меня допускали до таких материй.

— Но вы ведь были другом Джеммы, не так ли?

— Да, ее другом, мистер Чэпмен, несомненно. Но не доверенным лицом. Наши отношения касались только больницы и медицинского колледжа. Джемма проводила четкую черту между студентами и своей личной жизнью, и я не знаю ни одного, кто решился бы эту черту пересечь.

— А доктор Спектор? Он доверял вам достаточно, чтобы позвать ассистировать на операции, хотя знал, что вы — протеже доктора Доген? — спросила я.

— Первый интерес Спектора, мисс Купер, — не важно, нравятся вам его манеры или нет, — это благо его пациентов. Я никогда не влезал в больничные дрязги, но ни Спектор, ни Доген не могли упрекнуть меня в том, что я поддерживаю другую сторону. Кроме того, среди зрителей было не так много специалистов такого уровня, чтобы ассистировать на операции, когда выпала возможность. Это было, с позволения сказать, больше почетное присутствие, чем суровая необходимость. Я, конечно, подавал ему инструменты и кивал, соглашаясь с его решениями, но Спектор позвал нас с Харпером, чтобы мы могли вблизи повосхищаться его работой, так мне кажется. Ни я, ни Колман не влияли на операцию.

Что-то старомодное в манерах и речи Бансвара Десая делало общение с ним приятным, и я немного расслабилась. Я выросла в доме, где профессию врача боготворили и почитали. Перед достижениями моего отца преклонялся весь мир. Мы с братьями с детства вращались в тесном мирке выдающихся и заботливых медиков и медсестер, которые посвятили себя лучшим традициям и высокому искусству целительства. Беседы за ужином, к которым с удовольствием присоединялась мать — как медсестра, она обладала достаточными познаниями, чтобы поддержать разговор с врачами, — всегда вращались вокруг интересных медицинских казусов, попадавшихся в практике.

Эти размышления вернули меня к мыслям об Адаме Наймане, моем любимом мужчине, который трагически погиб всего за несколько часов до нашей свадьбы. Погрузившись в воспоминания, я отвлеклась от беседы Чэпмена и Десая, за что жестоко поплатилась. Адам снова предстал передо мной, как живой: вот он, уставший после операции, целует меня на прощание в последний раз. Кроме того, я совсем потеряла нить разговора, который касался убийства Джеммы Доген.

— На сегодня все, доктор Десай. Если захотите сообщить нам что-либо еще, не стесняйтесь, позвоните мне, — Майк протянул врачу-стажеру свою визитку.

Майк проводил его до двери, Десай вышел, а Чэпмен пригласил Колмана Харпера.

— Благодарю вас за долготерпение, доктор Харпер. Похоже, мы с детективом Чэпменом снова заставили вас ждать, — сказала я, имея в виду нашу первую встречу в участке той ночью, когда они с Дюпре обнаружили Попса в окровавленной одежде.

Майк пролистал блокнот и нашел запись предыдущих показаний Харпера. В ответ на первый вопрос Майка Харпер повторил, что спуститься в рентгенологию предложил Дюпре.

— Я не хочу, чтобы вы начали трястись, как в участке, док, но Дюпре настаивает, что именно вы захотели пойти вниз и позвали его.

Харпер засомневался. Он не стал качать головой, зато его глаза перебегали с меня на Майка, а с Майка — на Мерсера, пока он пытался решить, почему для нас так важен этот вопрос.

— Вы хотите сказать, будто я знал, что старик в этом кабинете, еще до того, как мы с Джоном вошли туда?

— Это вы нам скажите, док. Так вы знали?

— 3... зачем мне это? Конечно, я не знал, что он там, пока мы его не нашли, я не был в рентгенологии в тот день. Да и какая разница?

Мне тоже казалось, что особой разницы нет, и я подумала, что Майк просто пытается немного сбить Харпера с толку. Сам же Харпер заглотнул наживку мгновенно и сейчас, похоже, чувствовал себя так же паршиво, как и во время первой нашей встречи.

— Мне кажется, вы не рассказывали нам о своих отношениях с доктором Доген, мистер Харпер?

— Я относился к ней, как и большинство здесь. Уважал ее как профессионала и почти не общался с ней вне работы.

Чэпмен бросил взгляд на свои записи:

— Впервые вы встретились здесь, в Медицинском центре Среднего Манхэттена, примерно десять лет назад, правильно?

— Да-да, верно.

— Вы работали на нее?

— Не совсем так. Я пришел сюда после медицинского колледжа. Прошел интернатуру и стажировку, затем начал работать в неврологическом отделении. Примерно тогда мы и познакомились. Доктор Доген пришла преподавать в медицинском колледже «Минуита».

— Вы учились у нее?

— Только в том смысле, что мы оба вращались в нейрохирургическом отделении.

— А вы сами никогда раньше не хотели заняться хирургией, док? Это желание возникло у вас недавно?

— Ну да, вроде того. Я хочу сказать, после интернатуры я подавал заявление на прохождение практики в качестве нейрохирурга, но тогда не прошел отбор. Мне нравилось то, чем я занимался и... э-э-э... не стал лезть из кожи вон. Вы, наверное, уже знаете, что в программу берут совсем мало народу, это элита. Многих из нас прокатили — не так уж это страшно. Я остался в Нью-Йорке еще на год, работал в больнице «Метрополитен». Жена захотела вернуться в Нэшвилл, и я уже был готов уйти в свободное плавание и открыть собственную практику.

— Скажите, что значит для вас эта стипендия?

Толстые пальцы Харпера сжали подлокотники, и, отвечая на вопрос, он непрерывно тер гладкое псевдоантикварное дерево.

— Я... ну... Я думаю, мне хотелось перемен после этих десяти лет. Возможно, я так и не избавился от желания заниматься нейрохирургией. Я чувствовал, что сдался слишком быстро, когда не попал в программу первый раз. Моя... хм... стипендия позволила мне набираться опыта в операционной, пока я дожидаюсь ответа на заявление.

— Какое заявление?

— О, я полагал, что доктор Спектор рассказал вам. Срок моей научной стипендии заканчивается, и я надеюсь быть принятым в качестве стажера в отделение нейрохирургии. Это должно произойти со дня на день.

Вот почему я так хотел попасть в программу и сэкономить плату за год обучения.

— Сколько вы зашибали в Нэшвилле как невролог?

— Зашибал?

— Сколько баксов? — не сдавался Майк. — Денег? Долларов? Каков был ваш доход?

— О, в последние годы примерно сто пятьдесят тысяч.

— А в этом году?

— Ну, конечно, стипендия — это всего лишь стипендия, примерно тридцать тысяч долларов, но когда я закончу обучение...

— Черт! Вы живете здесь всего на тридцать тысяч? Да вы нищенствуете, док!

— Это временно, детектив Чэпмен. Кроме того, естественно, у меня есть сбережения, благодаря которым я могу пережить этот период, — с нервным смешком ответил Харпер. — И сейчас у меня совсем нет времени на что-либо, кроме учебы.

— Надеетесь найти горшок с золотом на другом конце радуги, да?

— Я не гонюсь за большими деньгами. Просто это самая интересная медицинская специальность, Чэпмен. Это творческая работа, здесь собраны самые передовые и новейшие приемы и технологии, которые развиваются с каждым днем. Мы спасаем жизни и возвращаем людям функции их организма в таких случаях, которые раньше считались безнадежными...

Маленький коренастый Харпер даже выпрямился в кресле, защищая свою профессию.

— И к тому же нейрохирурги получают примерно на полмиллиона больше, чем вы в последние годы, — добавил Майк.

— Уж не намекаете ли вы на незаконные операции, о которых известно только вам, детектив?

— Вовсе нет. Просто я пытаюсь понять, почему вы, в вашем возрасте, оставили вполне успешную практику ради призрачной надежды пройти еще одну стажировку. Если даже вы попадете в программу доктора Спектора, то к концу обучения вам будет уже...

— Почти пятьдесят, да. Но послушайте, разве это помеха медицинской карьере? У меня за плечами солидная врачебная практика, при этом нет долгов, нет семьи, которую я должен содержать, зато есть мечта, которую я жажду воплотить в реальность.

— А кто помешал вам в первый раз?

— Вы хотите сказать, почти десять лет назад? О, даже не знаю. Как вам расскажет Спектор, все решает комиссия. Рассматривают послужной список каждого кандидата, потом приглашают его на собеседование, затем изучают рекомендации руководителей интернатуры. Просто в тот год у меня не сложилось. Я принял это спокойно, карьера моя с тех пор вполне удалась, но теперь хочу попытаться еще раз.

— А доктор Доген была на вашей стороне или нет?

— Я не знаю, честно говоря. Я редко общался с Джеммой Доген, — Колман Харпер подался вперед, готовый вскочить и выбежать из комнаты, как только у Майка иссякнет поток вопросов. — Мне почти не выпадала возможность работать вместе с ней, и, конечно я не бегал за ней, как некоторые молодые подхалимы.

— А какие отношения были у вас, когда вы только познакомились, док?

— Господи боже! Это же было десять лет назад. Да, иногда нам выпадали совместные дежурства. Скажем так, наши стили работы абсолютно не совпадали. Тогда я был рад уйти от нее в больницу «Метрополитен». Приехав в Нью-Йорк, она сразу начала делать себе имя, и я не собирался ей в этом помогать.

— Как вы думаете, в архиве больницы есть данные того времени? — тихо спросила я.

Харпер взглянул на меня, немного подумал, затем покачал головой.

— Мне кажется, в больнице хранятся данные только за последние семь лет. Однажды я хотел кое-что получить из архива. Несколько рекомендательных писем, накопившихся у меня во время интернатуры и работы в «Метрополитен», — он выдавил смешок. — Когда у вас частная практика, не так-то просто получить профессиональные рекомендации. А что о вас думают пациенты, скорее зависит от того, сколько вы с них дерете и какие типы страховки принимаете, чем от ваших умений. Если они найдут мои старые рекомендации в ближайшем будущем, вы уж будьте добры, сообщите мне. Я должен получить решение комиссии Спектора до пятнадцатого апреля. Некоторые из документов десятилетней давности могли бы мне сейчас пригодиться.

— Например, положительный отзыв Джеммы Доген?

Харпер уже встал и пожимал руку Майку, собираясь уходить.

— Жаль, что я не сохранил копии, я мог бы вам их показать. Но тогда я подумал, что это поможет мне попасть в колледж. Не могу сказать, что Доген встретила меня с распростертыми объятиями, но и палки в колеса не вставляла.

— Не знаете ли вы причину, по которой кто-либо мог желать зла Джемме Доген? Хотеть ее смерти?

Харпер уже взялся за дверную ручку.

— Все это для нас совершеннейшая дикость. Мы здесь спасаем жизни. Я даже представить не могу, почему происходят такие вещи, с которыми вы сталкиваетесь каждый день. Абсолютно не представляю.

Разговор с Колманом Харпером дал нам не больше и не меньше, чем остальные. Было как-то странно — допрашивать уважаемых врачей о кровавом убийстве их коллеги. Но тем не менее их всех надо было проверить, чтобы исключить из числа подозреваемых.

Вернулся Мерсер, и мы втроем продолжили утомительный допрос свидетелей, которые рассказывали нам своих о взаимоотношениях с Джеммой Доген. Мы допросили восьмерых медсестер, трех преподавателей медицинского колледжа, чьи кабинеты были в одном коридоре с офисом убитой, и целый выводок серьезных молодых студентов, которые учились и трудились бок о бок со своей именитой и ныне покойной коллегой.

Все, что мы узнали о Джемме, можно было четко поделить на две группы. Одни восхищались Джеммой, хорошо относились к ней, и она поддерживала с ними более-менее приятельские, хоть и отстраненные рабочие отношения, другие боялись и не доверяли ей из-за ее froideur[25] и из-за той дистанции, которую она всегда соблюдала.

Попытка проследить последние часы ее жизни также оказалась безуспешной. Джемма очень ценила одиночество и общалась с людьми только тогда, когда ей это было нужно. Она бегала в одиночестве, в одиночестве писала статьи, в одиночестве путешествовала и занималась научными исследованиями. Она была счастлива наедине с собой, когда ее не донимали пустой болтовней и интригами люди, в окружении которых она была вынуждена ежедневно находиться.

Поток свидетелей иссяк где-то после шести часов, и секретарша Дитриха пришла напомнить нам, что ей надо запереть конференц-зал после того, как мы закончим. Я ответила, что на сегодня мы закончили. Слова благодарности за предоставленное для работы помещение вызвали у нее вымученную улыбку, и я поняла, что ей безразличны причины, по которым сегодня мы испортили ее боссу настроение. Мы собрали блокноты и записи, вышли из зала и по лабиринту коридоров поплелись к выходу.

— И что теперь? Есть свежие мысли? — поинтересовался Мерсер.

— Слишком много допросов для одного дня, — ответила я. — У меня голова идет кругом. Сейчас поеду домой и постараюсь во всем разобраться, просмотрю записи и соберу чемодан.

— Не хочешь с нами перекусить?

— Нет, я — пас. Слишком много нужно сделать до отъезда, и еще мне кажется, что мы совсем не продвинулись в расследовании.

— Ладно, тогда мы тебя подвезем. Я проверил, как там Морин. Сегодня Макгро сказал, что позволит ей оставаться там только до пятницы. Он считает, что это пустая трата времени и денег департамента. Сегодня посыльный доставил ей в палату коробку конфет. Посылка была адресована ей, и на карточке стояло, что это от детей. Какие-то французские конфеты, в красивой упаковке.

Я замерла, ожидая продолжения.

— Но дело в том, что у Мо аллергия на шоколад. Все ее знакомые в курсе. Как думаете, коллеги, что это может значить? Может, ее раскусили?

— Прежде всего это означает, что Макгро сильно ошибается, поэтому Петерсон отчаянно пытается добиться того, чтобы Морин осталась в больнице. Коробку конфет отдали в лабораторию. Они исследуют ее, чтобы посмотреть, не напихали ли туда какой гадости.

— Мерсер, почему мне кажется, что моя идея заслать Морин в больницу была верхом идиотизма?

— Все в порядке, Куп. Ей ничто не грозит.

Мерсер оставил машину напротив «Минуита», и нас отвез Майк. Он высадил меня около дома.

— И каков наш план?

— Завтра вечером Мерсер отвезет нас в аэропорт. Может, тебе стоит взять свой чемодан на работу, и мы поедем прямо оттуда?

— Спасибо, парни. До завтра.

Я взяла почту, поднялась на свой этаж и вошла в квартиру. Телевизор я включила в спальне, чтобы прослушать семичасовые новости, пока буду собирать веши для поездки. Когда я переключилась на «Последний раунд», то сдалась, даже не попытавшись ответить на финальный вопрос, когда Требек заявил, что тема — астрономия.

Потом я около часа провела у телефона. Начала со звонка Морин, которую, кажется, совсем не расстроило происшествие с коробкой конфет — так беззаботно она щебетала. Возможно, дело в том, что рядом был ее Чарльз. К тому времени, когда я позвонила матери, Джоан Стаффорд, Дэвиду Митчеллу и на автоответчик Нины, чтобы сказать всем, что на два дня уезжаю из города, часы уже показывали половину девятого. Я набрала номер «Бернстайна» и попросила прислать мне куриный суп до того, как они закроются.

Обеденный стол был завален бумагами. С краю лежала фотография кровавых разводов с пола в кабинете Джеммы, которую по моей просьбе сделал Мерсер. Может, умирающая специально нарисовала их? Я не знала, что думать, не знала, была ли это буква или часть слова. Я достала желтый блокнот и выписала инициалы всех, кого мы успели допросить, и сравнила заглавные буквы имен с каракулями, которые показались мне такими четкими неделю назад. Ничего не подошло, и я бросила это занятие, чтобы перечитать записи допросов и поразмыслить над ними.

Собрав вещи и лежа в кровати, я позвонила в гостиницу Дрю в Сан-Франциско и оставила сообщение на автоответчике. Рассказав о своем неожиданном отъезде в Лондон, я попросила Дрю перезвонить мне по возвращении, чтобы услышать его приятный голос и решить, что мы будем делать, когда он вернется в Нью-Йорк.

Я поставила будильник на семь утра и выключила свет. Я беспокоилась за Морин, мне казалось, что она подвергается опасности, и все из-за моего плана. Затем я попыталась заснуть, думая о чем угодно, кроме убийств. Но загадка смерти Джеммы Доген не давала мне покоя, и заснуть мне удалось только под утро.

20

— У нас еще одна жертва. И снова врачи ничего хорошего не обещают.

— Что ты хочешь этим сказать? — Я посмотрела на часы — всего начало седьмого.

— Извини, что разбудил, — добавил Чэпмен. — Но я подумал, что ты захочешь узнать об этом сразу после меня. Это случилось на окраине округа Колумбия, рядом с Пресвитерианским госпиталем. И все наше расследование коту под хвост!

Я уже выскочила из кровати и потребовала у Майка подробностей.

— Почему?

— Это кошмар какой-то. Может, там поработал наш парень. Может, смерть Доген не имеет отношения к Медицинскому центру Среднего Манхэттена. Может, какой-то придурок гоняется за женщинами в белых халатах или хочет, чтобы в каждой больнице города было по жертве.

— Останови словесный понос и расскажи мне, что случилось.

— Только что звонил лейтенант, ему сообщил ночной патруль. Этой ночью еще один медицинский центр стал местом военных действий. Врач-стажер, женщина, закончила смену слегка за полночь, вышла из больницы и направилась к машине. Там она увидела, что одно колесо спустило. Какой-то добрый самаритянин — образно говоря — предложил ей помочь заменить колесо. Наверное, этот урод сам его проколол. Он сказал, что ему надо зайти к сестре в соседний дом, чтобы взять инструменты. Сказал, она может подождать его в вестибюле дома, чтобы не мерзнуть. Они перешли улицу — есть три свидетеля. Говорят, он был вежлив, держал ее под локоток, мол, надо аккуратно переходить улицу. В вестибюле — это многоквартирный дом, пять этажей без лифта — он, очевидно, выхватил нож. Этому у нас нет ни свидетелей, ничего, nada. Никто ничего не видел. Только доверчивая докторша в белом халате, лежащая на лестнице, у нее восемь ножевых ранений в грудь и живот, нижнее белье снято, юбка задрана, чтобы обнажить нижнюю часть тела. Но нет ни намека на завершенный акт сексуального насилия — ни спермы, ни лобковых волос. Ничто не подтверждает факт изнасилования. Так что теперь ты мне скажи: это была прерванная попытка изнасилования или все подстроено, а этот подонок просто украл у нее десять баксов и пейджер, но хотел, чтобы мы стали искать насильника? Это совпадение или у нас есть второй случай?

Я не знала, что ответить Майку. Я попыталась представить сцену преступления и думала о том, что загублена еще одна человеческая жизнь.

— Она мертва?

— Для нее это было бы лучше. Дело плохо. Сейчас она подключена к аппарату искусственного жизнеобеспечения, мозговая активность на нуле.

— Ты сказал, есть свидетели.

— Несколько человек видели, как какой-то тип слонялся перед больницей, а затем разговаривал с жертвой около ее машины. Мужчина, латинос, шесть футов и два или три дюйма, жилистый. Выглядел грязным, неопрятным, похожим на бездомного, таких вокруг больницы навалом. Одет был во фланелевую рубашку и зеленые хирургические штаны. Одно могу сказать точно — он не ее конкурент.

— Ну а сам-то ты что думаешь? — Я поняла, что это глупый вопрос, но что поделаешь — слово не воробей.

— Я думаю, что ни черта не знаю, с какой стороны взяться за это дело! Я не знаю, просто ли это нехорошее совпадение или работа какого-нибудь лунатика, который вылез из катакомб Медицинского центра Среднего Манхэттена и направился в Пресвитерианский госпиталь, чтобы освоить новые охотничьи угодья. И я по-прежнему не знаю, почему не была изнасилована Джемма Доген: потому, что преступника прервали, или потому, что она боролась, как и сегодняшняя докторша. А может, ты права, и убийство Доген просто обставили как изнасилование.

— Как думаешь, сколько женщин погибнет, пока мы найдем ответы на эти вопросы?

— Эй, блондиночка, мы все когда-нибудь умрем. Просто эта умерла не в том месте и не в то время. На дело бросили еще шестерых парней из убойного. И теперь расследование займет у нас в два раза больше времени, потому что нам нужно понять, связаны ли эти нападения между собой. Я позвоню тебе на работу, как только узнаю что-нибудь новенькое.

Я пошла на кухню, включила кофеварку и отправилась в душ, размышляя, почему Дрю не перезвонил ночью. Одежда, в которой я собиралась поехать в Лондон, лежала там же, где я вчера ее оставила. Я надела синий кашемировый свитер и брюки в тон, надеясь, что красно-синий стеганый пиджак подойдет для ранней английской весны.

Швейцар помог мне донести чемодан до такси, а я убедила себя, что за лишний час на работе я успею разобраться на столе до того, как появятся остальные.

К моему огромному удивлению, не успела я открыть дверь кабинета — было пятнадцать минут восьмого, — как телефон на моем столе зазвонил.

— Алекс? Это Стэн.

Вестфол. Один из моих коллег: прекрасно выступает в суде, но с ним невозможно иметь дело.

— У меня проблема. Я звонил тебе домой, но там автоответчик, поэтому я решил поймать тебя на работе, — голос у него был какой-то безумный.

— Что у тебя случилось, в такое-то время? — Я уже получила сегодня порцию плохих известий и сильно сомневалась, что новость Стэна сможет с ними сравниться.

— Алекс, у меня пропала потерпевшая! Ты же знаешь, что у меня дело Садольского? Так вот, вчера я закончил обвинение, основанное на прямых доказательствах, но эту женщину еще не подвергли перекрестному допросу. Это та, которая прилетела из Питтсбурга, чтобы дать показания и...

— У кого она остановилась?

— В этом-то все дело. Знаешь, ты была так занята своим расследованием, и я не хотел тебя беспокоить. Поэтому пошел к Маккинни и получил от него разрешение поселить ее в гостиницу. В дешевую, разумеется. «Нью-Йорк», на Западной 46-й улице.

— Отлично. Ты поселил проститутку в гостиницу. Ты приставил к ней охрану?

— Нет, Алекс. Она поклялась мне, что бросила свое ремесло. И я ей поверил.

Сетовать на человеческую глупость было бесполезно. Стэн не стал бы меня слушать, даже если бы мы с ним разговаривали лицом к лицу. Да проще получить удар молнии, чем встретить бывшую проститутку.

— И что же случилось? Ее выгнали, потому что по ночам она приводила клиентов, пока добропорядочные налогоплательщики оплачивали ее счета?

— Ну, управляющий поймал ее вместе с парнем, они пришли около двух ночи. Он знал, что она сотрудничает с полицией, поэтому просто остановил их на входе и не пустил мужика, но ей разрешил вернуться в номер. Видишь ли, управляющий мне и позвонил. Сразу после того, как она ушла.

— Пока еще рано паниковать. Может, она просто решила заработать несколько лишних баксов, прежде чем вернется к своим, деревенским.

— Управляющему так не показалось. Она сбежала. А больше всего его расстроило, что она прихватила из номера все, что смогла унести. Конечно, практически все, чем можно поживиться, прибито гвоздями, но все равно... она унесла подушки, простыни, одеяла и полотенца, — Стэн сорвался на крик. — Даже Библию прихватила!

Я рассмеялась. Маккинни ему голову оторвет. Это будет последний свидетель, которого мы поселили в «Нью-Йорк», одну из немногих гостиниц на Манхэттене, которую офис окружного прокурора был в состоянии оплачивать.

— Я не знаю, посылать ли полицейских по ее следу. Присяжные возненавидят ее, когда всплывет эта история.

— Тогда ты достанешь свою Библию, Стэн. Зачитай им пару цитат. «Кто сам не без греха?» Пусть не пытаются переделать ее. Пусть она остается собой, даже если она и проститутка. Если я правильно помню, у тебя была куча всяких медицинских доказательств, на которых ты строил обвинение. Напирай на уязвимость потерпевшей, изобрази обвиняемого в черных красках.

— Но как я ее найду? Судебный пристав придет не раньше половины десятого.

— Позвони в участок в том районе. Пусть займутся делом, пока не закончилась их смена. Дай им описание, может, патрульные засекут ее во время дежурства, — парни из полиции нравов, следившие за проститутками, не уходили с дежурства раньше восьми утра. — А главное, перестань паниковать. Тебе придется просить судью перенести слушание на несколько часов, если она не объявится этим утром, но это еще не конец света. Ты не справишься с ситуацией, если будешь так нервничать.

— Спасибо, Алекс. Я перезвоню тебе позже.

Я разбирала корреспонденцию до прихода Лоры, затем продиктовала ей несколько писем, с которыми надо было разобраться до понедельника. В половине десятого она напомнила, что мне надо идти в судебное крыло, где Гейл Марино выступала на заключительном заседании по делу о серийном насильнике, председательствовал судья Торрес.

Я тихонько устроилась в кресле в первом ряду большого зала, Гейл как раз обращалась к присяжным. И хотя судье было прекрасно известно криминальное прошлое Джонни Роваро, Гейл снова перечислила основные вехи его преступной деятельности, чтобы поддержать тот суровый приговор, которого добивалась. Она напомнила Торресу, что восемь лет назад Роваро уже обвинялся в подобном преступлении и лечился в тюремной клинике для сексуальных преступников. После условно-досрочного освобождения он вернулся домой в Бруклин. Его выпустили при условии, что он будет посещать профилактические занятия в терапевтическом центре в Гринвич-Виллидж.

Через три месяца после его освобождения покой мирного района — всего в нескольких кварталах от терапевтического центра — был нарушен серией сексуальных нападений. Первой жертвой стала молодая няня-ирландка, которой удалось спрятать от преступника ребенка прежде, чем на нее саму напали. Второй — домохозяйка, возвращавшаяся из магазина. Женщину затолкали в ее собственный дом, но она сумела дать отпор вооруженному преступнику. И, наконец, третьей стала десятилетняя девочка, за которой тот же самый насильник следил от школы, чтобы затащить в пустой подъезд ее дома. Он несколько раз ударил девочку по лицу, чтобы она не сопротивлялась.

Гейл удалось довести это сложное дело до суда, она подкрепила доказательствами робкие и задевающие за живое показания потерпевших, в процессе умелого перекрестного допроса и благодаря отличной подготовке разрушила алиби обвиняемого, предоставленное семьей и друзьями. Даже Роваро смешался, отвечая на шквал настойчивых вопросов, когда она ловко разрушила сплетенную им паутину лжи и показала присяжным его истинное лицо. Закончив речь, она села, предоставив его судьбу в руки самого сурового судьи в системе правосудия.

Эдвин Торрес был готов обратиться к Роваро. Он поднялся с черного кожаного кресла с высокой спинкой, обошел его и облокотился на него руками. Сначала он посмотрел на жену и мать обвиняемого, которые размахивали руками и ругались, пока Гейл произносила заключительное слово. Темные волосы и резкие черты судьи Торреса четко выделялись на фоне светлого дерева стенных панелей. Прежде чем начать речь, он еще раз посмотрел на Гейл. В своей обычной красноречивой манере Торрес обрисовал поведение насильника, глядя Роваро прямо в глаза.

— Его криминальное прошлое говорит — вернее, кричит — само за себя, — начал судья, имея в виду факты, приведенные Марино в качестве доказательств. И он снова перечислил самые вопиющие преступления обвиняемого. — Но что действительно делает эти преступления бесчеловечными, а вас, Роваро, недостойным сострадания чудовищем, так это нападение на ребенка. Вы сам дьявол во плоти. Кто, кроме дьявола, смог бы ударить девочку по лицу, сломав ей брекеты и выбив зубы перед тем, как надругаться над нею? — вопросил Торрес. — Только за этот единственный акт насилия в некоторых странах вас посадили бы на кол под безжалостным солнцем Сахары.

Мики Даймонд быстро записывал за судьей, но тут не удержался и, склонившись ко мне, прошептал:

— Вам никогда не бывает жаль, что подобные выпады недопустимы в обвинительной речи прокурора? Мне даже не придется ничего за него придумывать — он всегда говорит готовыми цитатами.

Я улыбнулась, а Торрес тем временем продолжил зачитывать приговор: Роваро приговорили к ста годам лишения свободы, кроме того, судья наложил личное вето на пересмотр дела подсудимого, которого уже дважды освобождали условно-досрочно.

— Пусть кара небесная падет на головы тех членов совета по условно-досрочному освобождению, которые решат, что этот демон может быть возвращен в общество. Я сам восстану из могилы и явлюсь к ним, чтобы лично покарать, если им в голову придет такая мысль.

Судья подмигнул мне, а затем велел судебным приставам, стоявшим позади закованного в наручники заключенного, увести его обратно в тюрьму. Роваро молча и спокойно шел к выходу, но в дверях обернулся и плюнул в сторону судьи. Полицейский схватил его за шиворот и вытолкнул из зала. А я подошла к Гейл, чтобы поздравить ее с благополучным завершением дела. Один из приставов вернулся в зал, проверить, все ли в порядке.

— Роваро рвет и мечет, — сказал он Гейл. — Вы отлично поработали.

Да, подумала я, несомненно. Я помахала Торресу и вышла из зала. Гейл, толкая перед собой магазинную тележку с вещественными доказательствами, вышла вместе со мной. Если нам повезет, то убийцу Джеммы Доген будет судить такой же суровый тип, как Торрес. Конечно, в том случае, если мы поймаем убийцу.

— Только что звонил Дрю Рено, — сказала Лора, когда несколько минут спустя я вошла в кабинет. — Он сказал, что уезжает из отеля. Не хотел беспокоить тебя ночью. Сказал, что постарается позвонить позже, чтобы застать тебя до отлета. А еще тебя спрашивал Маккинни. Он хочет знать, что ты собираешься делать с новым убийством в Пресвитерианском госпитале и кто будет заниматься делами, пока ты в Лондоне. А еще он очень недоволен Филом. Но не сказал, чем именно.

— Ясно, Лора, спасибо.

Не успела я дойти до стола, как зазвонили оба телефона, и у меня появилось чувство, что этот день будет таким же сумасшедшим, какими бывают все мои дни перед отъездом из города.

Лора сообщила по интеркому, что на первой линии был Мерсер, а на второй — репортер с кабельного.

— Переключи репортера на отдел по связям с общественностью, я не стану разговаривать ни с кем из их братии, и соедини меня с Мерсером.

— Привет. Я так понимаю, Майк уже звонил тебе по поводу нападения в Пресвитерианском госпитале? Я сейчас еду в больницу, чтобы узнать все на месте. Может, попросишь Лору, чтобы кто-нибудь выписал мне повестку для банка Дитриха? Я звонил им сегодня утром, сразу после открытия. Мне сказали, что он в глубокой жо... дыре. У него полно долгов, он должен людям кучу бабок. Но без повестки большого жюри подробностей мне не сообщили...

— Они примут ее по факсу? Я смогу подготовить повестку через пятнадцать минут.

— Отлично. Значит, у меня будет чем заняться, пока вы с Чэпменом станете гонять чаи с королевой. До скорого.

Я повесила трубку и заметила, что кнопка вызова на втором телефоне все еще горит. Наверняка тот настойчивый репортер, которого Лора не смогла отшить.

— Алекс, этот репортер говорит, что ему не нужна от тебя информация, он сам хочет дать тебе наводку. Он сказал, что не станет говорить ни со мной, ни с офисом Брэнды. Ответишь ему?

— Конечно, — я переключила линию и услышала высокий голос молодого репортера с местного канала. Он представился.

— Мисс Купер, мы знаем, что вы расследуете убийство в Медицинском центре Среднего Манхэттена. А вам известно о вчерашнем проникновении в больницу «Метрополитен»?

Нет смысла увиливать, если он знает то, что неизвестно мне. Я подтянула к себе блокнот, чтобы записывать, и ответила, что не знаю ни о каком проникновении.

— Ну, что там у вас? Выкладывайте! Пострадал кто-то из пациентов?

— Именно это мы и пытаемся выяснить. Пока они отрицают, что замешаны пациенты, но мы просто не знаем, можно ли верить их заявлениям. Никто не хочет повторения трагедии, и я думаю, вы уже знаете об убийстве в Пресвитерианском госпитале.

— Да. Так что за история в «Метрополитен»?

— Они скрывают информацию. Говорят, парень не проник дальше офисов администрации на первом этаже. Пациенты и персонал опасности не подверглись. Ну, обычные в подобном случае заявления.

— Кто обнаружил проникновение?

— Ночные уборщицы. Одна из них заметила свет в офисах администрации в три ночи. Услышала чьи-то шаги, но никого не увидела. Замок на двери был взломан.

— Я знаю, вы не раскроете мне свои источники, но...

— Не проблема. Это уже ни для кого не тайна. Уборщица работает одну смену в «Метрополитен», затем приходит и убирается у нас. Она была очень расстроена, когда пришла сегодня на работу. И могла говорить только о грабителе из больницы, который посреди ночи забрался в кабинет председателя совета директоров. Она не хочет туда возвращаться, за последнее время наслушалась достаточно про больницы.

— Передайте ей, не она одна. Я готова выпить за это.

— Так вот, я позвонил, чтобы узнать, не в курсе ли вы, что еще случилось в «Метрополитен» этой ночью. Понимаете, я хочу понять, приходил или уходил этот парень, когда его застала наша уборщица?

— Честно говоря, я впервые услышала об этом происшествии от вас. Я ваша должница, в следующий раз, когда вам будет нужен материал — звоните мне. Дайте мне свой телефон, если я узнаю что-нибудь по этому делу, то перезвоню. Спасибо за информацию.

Я немедленно перезвонила Мерсеру.

— Как хорошо, что я тебе застала. Есть еще информация. Съезди в «Метрополитен», если успеешь, и проверь там все, — я повторила ему то, что услышала от репортера. Мы сошлись на том, что очень хорошо, если это проникновение обошлось без человеческих жертв.

— Давай думать, что он просто искал чеки или наличность, — предложил Мерсер. — Администрации больницы незачем было звонить нам из-за этого, но я проверю, не поступало ли от них заявление и пропало ли что-нибудь на самом деле. Сегодня вечером получишь полный отчет.

Мне нужно было просмотреть три обвинительных акта, ответить на дюжину звонков, поступивших вчера, а за обедом у меня была намечена встреча с главами нашего ведомства в кабинете Рода Сквайерса. Мы собирались обсудить вопрос изменения часов предъявления обвинений в позднее время суток.

В дверь, умоляюще жестикулируя, заглянула Фейт Грифен. Я в это время сидела с прижатой к уху трубкой и ждала, пока меня соединят с адвокатом, работавшим в программе помощи жертвам насилия при больнице Святого Луки.

— Сара сказала, что у тебя размер "А" и что у тебя всегда есть запасные колготки. У тебя есть не слишком светлые?

Я кивнула и подняла палец, прося ее подождать, пока я не закончу отвечать на вопрос, как лучше посоветовать женщине, проходящей программу реабилитации после изнасилования, сдать анализы на СПИД.

— Мне сейчас выступать с обвинительным заключением, а я порвала колготки о ножку стола, когда вставала, чтобы заявить протест, — пожаловалась Фейт, показывая мне широкую двухдюймовую стрелку, начинавшуюся от подола юбки и сбегавшую до туфли. — Эта старая деревянная мебель в зале 52 все время цепляется ко мне перед важным выступлением. Я просто не могу выступать целый час, когда у меня на колготках такая кошмарная дыра. Вдруг среди присяжных найдется кто-то, кого такая неопрятность возмутит до глубины души, и из-за этого они вынесут оправдательный приговор.

— А присяжный номер двенадцать не прекратил разглядывать твои ноги? Естественно, на них смотреть приятней, чем на вещественные доказательства, — заметила я, подходя к шкафу рядом со столом и открывая ящик, помеченный «Законченные дела». Там у меня аккуратно лежала стопка колготок «Хейнс» разных цветов, несколько пар туфель от «Эскада» с каблуками разной высоты, косметичка, зубная паста и щетка — небольшой комплект средств первой необходимости для женщины-юриста, попавшей в небольшое затруднение. Я выудила пару колготок для Фейт и напомнила ей, что самой большой проблемой для женщин-юристов, которые, как я, начинали работать десять лет назад, было именно отсутствие коллег женского пола. Мужчины-коллеги были хорошими друзьями и наставниками, но как только Батталья призвал на работу женщин, в офисе установилась непередаваемая атмосфера взаимопомощи, невозможная при его предшественнике. Теперь можно было не только поговорить о свободе волеизъявления, Ближнем Востоке или имплантатах Деми Мур, но также найти запасную пару колготок, «Тампакс» или пилочку для ногтей, не посылая за ними стажеров в «Блумингдейл» в обеденный перерыв.

Фейт убежала в туалет переодеваться, а ко мне зашла Роуз Мэлоун и принесла наброски, которые Батталья хотел использовать для приветственной речи на конференции в четверг днем.

— Он хотел, чтобы ты это просмотрела. Он сказал, ты можешь написать речь сама, но включи в нее то, что он подчеркнул насчет контроля над оружием, наркотиков и смертной казни. И еще ты должна добавить несколько фраз о сексуальных нападениях и насилии в семье, хорошо?

— Да. Сейчас займусь, чтобы Лора успела это для меня распечатать. Еще указания будут?

— Он позвонил лорду Уинделторну и объяснил, что вместо него приедешь ты. Они очень довольны и рады принять тебя. Джеффри Доген приедет в Кливден в пятницу утром, и, так как основные мероприятия уже закончатся, вы с Майком сможете провести с ним столько времени, сколько захотите. Естественно, окружной прокурор просит вас зайти к нему в понедельник, как только вы придете на работу.

Я поблагодарила Роуз и рассказала ей о ночных событиях в «Метрополитен» и Пресвитерианском госпитале, чтобы она смогла ввести Батталью в курс дела.

— Он знает, где меня найти, если у него появятся вопросы. До понедельника.

Речь Пола была краткой и по существу. Я знала его мнение по большинству проблем, и мне было нетрудно представить его аргументацию и добавить несколько фраз по моей специализации. Я как раз закончила писать и собралась позвать Лору, чтобы отдать ей речь на распечатку, но тут она зашла сама и сказала, что в кабинете Рода уже собираются люди.

Принимая во внимание, что весь вчерашний день я провела в конференц-зале больницы, разница между убранством комнат не могла не броситься в глаза. Нас было четырнадцать человек — Род, Пэт, шесть начальников бюро, возглавлявших судебные команды, главы особых подразделений вроде меня и несколько директоров отделов, занимающихся стажировками или рассмотрением мелких преступлений. Все, сгрудившись, сидели за двумя пластиковыми столами, составленными вместе и занимающими всю комнату. Городской бюджет не предусматривал никакой отполированной деревянной мебели — простые панели «под дерево» на стенах, виниловые сиденья на стульях и пластиковые рамки с репродукциями фотографий по стенам. Бутерброды приносите с собой, обычно писали в записке, уведомлявшей о совещании. Мы так и делали, и съедали их, стараясь не обращать внимания на зеленые шарики в углах комнаты — когда-то с их помощью удалось извести грызунов во всем здании, теперь же, казалось, крысы приходят сюда специально, чтобы полакомиться отравой, как конфетами.

Род был моим любимым наставником все то время, что я работала здесь, — умный, с хорошим чувством юмора и потрясающей логикой. К нему легко можно было обратиться с любым вопросом, как профессиональным, так и личным, и на его суждения всегда можно было положиться в сложной ситуации. Я уже давно не считала случаи, когда он спасал меня, обдумав проблему вместе со мной и не позволив мне рубить сплеча. Его дружба была мне так же дорога, как и его мудрость.

Я подвинула стул к столу и села у стены рядом с Джоном Логаном. Я открыла баночку йогурта, а он развернул бутерброд с ветчиной и сыром, который источал восхитительный аромат.

Все немного потрепались на посторонние темы, пока Род и Пэт еще раз просмотрели повестку дня, ожидая опоздавших.

— Я слышал, что вчера напали на врача-стажера. Это сильно смешало вам карты? — поинтересовался Логан.

— Если ты узнаешь, что кто-то хочет сознаться в этих убийствах и таким образом помочь следствию, скажи мне немедленно.

— Хорошо. А я все еще жду идентификации личностей по тому бандитскому нападению в Рокфеллеровском центре. А теперь не удивляйся: у тебя нет приблизительного списка вопросов для предварительной проверки присяжных на дело о сексуальном насилии? Один из моих парней ведет дело о судебно наказуемом проступке — эксгибиционист оголялся на детской площадке. Я пообещал спросить у тебя материалы.

— Конечно, у меня все есть. У Лоры хранятся полные списки вопросов к присяжным. Она все для тебя найдет, зайди к ней.

Тут Род начал собрание:

— Давайте-ка ближе к делу. У нас не так много времени, поскольку Купер и Чэпмен отправляются в свое свадебное путешествие в Котсволд.

Несколько человек повернули головы и посмотрели на меня. Это напомнило мне, что процесс перемывания косточек остановить невозможно. Но я уже привыкла к подколкам Рода и давно не краснела.

— Очень мило с вашей стороны прийти ко мне на собрание, мисс Купер. Маккинни сказал мне, что не уверен, что вы здесь еще работаете.

— Он выдает желаемое за действительное, Род, — и я улыбнулась Пэту, который сделал вид, будто записывает что-то в блокноте.

— Что ж, если вы соберетесь контрабандно ввести немного «Кохибас» для Баттальи, то не забудь и о других.

— Ты же знаешь, я никогда не нарушаю закон. «Кохибас» или «Монте-Кристо»?

Когда мнения курильщиков сигар разделились поровну и вопрос был решен, Род перешел к следующему — обсуждению того, кто будет работать в ночную смену. Традиционно, самые молодые, начинающие помощники, заступали на смену, которая начиналась в полночь и заканчивалась в восемь утра. Но в последнее время они так медленно и непродуктивно работали, что возник вопрос о целесообразности такого положения вещей. Пока все собравшиеся высказывали свое мнение, я отвлеклась и задумалась, над чем нужно поработать Мерсеру, пока мы с Майком будем в отъезде.

Около половины третьего, когда собрание подходило к концу, Род объявил, что у него есть еще один подозреваемый для нашего расследования убийства в Медицинском центре Среднего Манхэттена. Он добавил, что разделяет мнение коллеги из Детройта, который прислал ему эту информацию.

— Вы допрашивали врача по имени Тангавелу?

— Сейчас я начну кусаться. Кто это?

— Сейчас расскажу вам одну правдивую историю. Этого врача обвиняют в том, что он совершил действия, характеризующиеся как «куннилингус во время осмотра влагалища пациентки». Его судили и признали виновным. Апелляционный суд Мичигана отменил приговор по делу «Народ против Тангавелу» — с решением можно ознакомиться. Судьи сказали, что прокурор так и не сумел доказать, что те действия, совершенные врачом, не являются приемлемой практикой осмотра женских половых органов. Думаете, присяжные сами были не в состоянии прийти к такому решению? Нет уж, вот что я вам скажу. В Каламазу человека никогда не признают психом, Куп, для этого придется проехать несколько километров до Огайо. Конечно, не стоит вмешиваться во все эти мичиганские разборки. Просто ты, Алекс, лучше позвони и убедись, что это не их псих приехал в Нью-Йорк, чтобы подбросить нам работу в Медицинском центре Среднего Манхэттена.

— Спасибо за наводку, Род, ты всегда мне очень помогаешь. Когда мы с Сарой копались в архивах, то пропустили это дело. Я все проверю, когда вернусь из Англии.

К тому времени, как я вернулась в кабинет и Лора отдала мне все принятые сообщения, у меня оставалось меньше часа, чтобы закончить все важные дела. Заглянула Сара, чтобы уточнить дополнительный список повесток, которые потребуются, и заверить меня, что справится со всеми проблемами, которые могут возникнуть по любому из дел за эти несколько дней.

Я упаковала фотографии с места преступления, сложила в папку несколько полицейских отчетов и убрала в чемодан кассету, которую Боб Баннион снял в офисе Джеммы Доген. Возможно, у инспектора Криви, а может, и у Джеффри Догена появятся какие-нибудь идеи, когда они посмотрят на этот кровавый кошмар свежим взглядом.

— Уж не Рики ли Нельсон шумит в коридоре? — вопросила Сара, отступая к двери. Чэпмен, обворожительно улыбаясь, напевал Лоре и секретарше Рода мотив «Путешественника». Его маленькая аудитория рукоплескала.

— Я сказал своей старенькой матушке, что Алекс Купер везет меня в Лондон, и клянусь, она очень на меня обиделась. Решила, что это такая первоапрельская шутка. А потом стала просить, чтобы на обратном пути мы заехали в Дублин. Навестить семью и все такое. Что скажешь, блондиночка? — Майк, как обычно, играл на публику.

— Почему бы и нет?

— Самое меньшее, что я мог ей пообещать, — это попытаться тебя переубедить, чтобы ты бросила пить «Девар» и перешла на приличный ирландский виски. Такова моя программа-минимум. И за это я подниму первый бокал, как только мы окажемся в воздухе. Давай, где тут твой чемодан. Мерсер уже ждет нас в машине. Хочет успеть проскочить по Ван-Вик до часа пик, — и Майк пошел забирать мой багаж. — Как думаешь, Сара, сколько платьев взяла с собой наша герцогиня на семьдесят два часа? А пар туфель? Если я заработаю себе грыжу, таская ее барахло, то так и знай — уволюсь по профнепригодности. Два к одному — это будет травма, полученная при исполнении.

Чэпмен взял Сару под руку и повел ее к лифту, в другой руке он держал мой чемодан. Он что-то прошептал ей на ухо, и я заметила, как она вздрогнула и прикрыла рот рукой. Мне показалось, я услышала, как Майк произнес имя Морин.

— Что случилось?

— Не подслушивай чужие разговоры, детка. Ничего не случилось. Просто я рассказал кое о ком из ее знакомых. Пошли.

Двери лифта открылись, загорелась красная стрелочка «вниз». Я посмотрела сначала на Майка, потом — на Сару, но лица обоих были непроницаемы.

— Вы говорили о Морин?

— Неужели ты думаешь, что я бы тебе не сказал? Давай шевелись.

Я зашла в лифт, и двери закрылись.

21

Мерсер припарковался рядом с гидрантом на Хоган-Плейс. Он открыл багажник, чтобы Майк убрал мой чемодан. Я отпихнула в сторону два галстука мерзкой расцветки, полуоткрытую спортивную сумку, в которой, как мне показалось, были только грязные носки и трусы, кепку болельщика «Янки» с ежегодного чемпионата по бейсболу и только после этого смогла втиснуться на заднее сиденье стандартного полицейского «форда краун-виктория».

Мы поехали по Лафайет к развязке, ведущей на Бруклинский мост, чтобы, сменив по пути несколько шоссе, достичь аэропорта Кеннеди.

— Есть что-нибудь новое по двум вчерашним происшествиям?

— Жертва из Пресвитерианского госпиталя по-прежнему на аппарате искусственного жизнеобеспечения. У нее почти нет шансов, а у нас — ни одного стоящего подозреваемого. А происшествие в «Метрополитен», похоже, было неудавшейся попыткой ограбления.

— Что-нибудь забрали?

— О, там есть над чем поразмыслить. Кажется, преступник немного ошибся, наверное, метил на склад лекарств. Хотя, можно сказать, что в администрации ему повезло. Он обчистил ящик с наличностью и разбросал документы по всему офису. Там пока не все ясно. Сплошной бардак. То есть это еще мягко сказано. Этот придурок испражнился на бумаги, поэтому полицейским, скажем так, трудновато их читать.

— Избавь меня от подробностей.

— Договорились.

Как обычно, во второй половине дня машин было навалом. Мерсер перестраивался из ряда в ряд, и мы ползли очень медленно, особенно последние несколько миль, когда уже были видны грузовые ангары. Однако мы поехали чуть быстрее, когда попали в зону терминалов. Я откинулась на спинку сиденья, но тут Мерсер резко затормозил у часовни — островка спокойствия на территории аэропорта. Я проезжала мимо сотни раз, но ни разу не заходила внутрь.

— Мы с Купер подождем в машине, а ты можешь сходить и вознести молитву всевышнему.

— Эй, приятель, это дурацкая шутка, — Чэпмен очень боялся летать, но ненавидел, когда над ним смеялись по этому поводу.

— Я не имел в виду полет. Тут о тебе позаботятся пилоты. Я подумал, может, ты помолишься, чтобы вас в Англии ждала удача, понимаешь?

Мерсер завел машину, и мы повернули к международному терминалу компании «Американ Эйрлайнс».

Мерсер подождал, пока мы вылезем, а потом огорошил нас новостью:

— Звонил лейтенант, сказал, что получил результаты лабораторных анализов конфет, которые прислал Морин какой-то тайный воздыхатель.

Я посмотрела на Майка, который теребил билет, и поняла, что именно это он сообщил Саре, когда мы уходили из офиса.

— Вишня в шоколаде была нашпигована борной кислотой. Какой-то урод ввел ее в конфеты при помощи шприца. След от иглы практически невозможно разглядеть.

Я открыла рот, но Мерсер взял мое лицо в свои громадные ладони и наклонился, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. Носом он почти коснулся моего носа.

— Все хорошо, Алекс. С ней ничего не случилось, слышишь? Ведь именно для этого мы и отправили ее в больницу — чтобы выманить нашего убийцу.

— Но...

— Никаких «но». Вчера вечером ты сама говорила с Мо. Ты знаешь, что с ней все в порядке. Так что спокойно лети по своим делам.

— Но я просто не могу...

— Посмотри на меня, девочка, прямо в мои большие карие глаза. Ты хочешь сказать, что не веришь, будто я смогу позаботиться о Морин? А?

Я покачала головой.

— А теперь давай, Купер, иди. Ненавижу долгие прощания.

Мы с Майком зашли в терминал, и он стал сбивчиво объяснять, что это была идея Мерсера — сказать мне об отравленных конфетах в самый последний момент. Я очень переживала из-за того, что не могла быть рядом с Мо, но понимала, что детективы решили правильно, и знала, что Морин — профессионал.

Меры безопасности были суровыми, и мы встали в длинную очередь вылетающих, чтобы предъявить паспорта, отдать багаж на досмотр и получить посадочные талоны на «Боинг-767».

— Пошли, я приглашаю тебя в «Адмиральский клуб». У нас еще полчаса до посадки.

Майк поплелся за мной по коридору, и мы поднялись на лифте в частную комнату ожидания. Я подошла к стойке и предъявила членскую карточку, а Майк отошел к телефонам, чтобы позвонить на работу и узнать последние новости. Стоящая передо мной пара обернулась, и я с удивлением узнала красивого статного джентльмена, который убирал билеты. Он тоже заметил меня.

— Отдыхать или по работе, Алекс? Куда летишь? — Джастин Фельдман поцеловал меня в щеку.

Он был прекрасным адвокатом, экспертом по ценным бумагам, поэтому обычно вращался в утонченных кругах федеральных судов, а не в нашей грязи и суматохе.

— На этот раз по работе. В Лондон. И прими мои поздравления. Судя по публикации в «Американском юристе», ты в списке десяти лучших адвокатов по ценным бумагам в стране. Отличная реклама.

— Ты вполне сможешь потеснить меня из этого списка, если вольешься в наши ряды. Познакомься с моим партнером, Сьюзан Ла Росса. Ее пример доказывает, что нет ничего невозможного.

Сьюзан была года на два моложе меня, но я уже не раз слышала от знакомых, занимающихся частной практикой, о ее блестящих выступлениях в суде. Она протянула мне руку, мы немного поговорили про общих знакомых и назначили приблизительную дату совместного обеда.

— А куда летите вы?

— В Париж. Небольшая поездка к клиенту. Речь о том банковском скандале, где роет землю твой шеф. Батталья нас всех уже достал. На этот раз нам со Сьюзан, возможно, придется для разнообразия выступать в уголовном суде.

Представитель авиакомпании вернул мне клубную карточку, и мы втроем направились в зону ожидания.

— Кстати, вчера твое имя всплыло на собрании в «Милбанке». О чем же шла речь? Ах да...

От злости я закусила губу. Действительно, в Нью-Йорке ничто не может остаться тайной. Вот уж точно, что знают двое, то знает и свинья.

— Похоже, Дрю Рено без ума от тебя. Вы недавно познакомились, да? Что ж, его партнеры говорят, он выглядит счастливым и веселым впервые со дня смерти жены.

— Да мы почти не знакомы. Вполне возможно, что переменой настроения он обязан чему-нибудь другому. Сейчас еще рано говорить...

— Он хороший человек, Алекс, умный и надежный. А, вспомнил, почему мы заговорили о вас. Разговор был о совпадениях и причудливом стечении обстоятельств. Благодаря этому мы со Сьюзан вместе работаем над делом, из-за которого летим в Париж. А партнер Дрю сказал, что и раньше слышал о стечении обстоятельств, но ваш случай с Дрю и с расследованием убийства, которым ты занимаешься, — это что-то из ряда вон...

Я резко остановилась и вопросительно посмотрела на Джастина:

— Какое стечение обстоятельств ты имеешь в виду?

— Ну, жену Дрю и то, как она умерла, — Джастин перестал улыбаться и помрачнел, а Сьюзан старалась не смотреть на меня и внимательно изучала какую-то точку на ковре. — У нее был рак. Опухоль мозга, так ведь? — Я не видела никакой связи, и Джастин понял, что ему известно больше, чем мне. — Доктор, убийство которой ты расследуешь, — извини, забыл ее имя...

— Джемма Доген.

— Да, точно. Так вот, мы подумали, что ты все знаешь. Карла Рено умерла на операционном столе. Дрю увез ее в Лондон, потому что именно там была разработана эта операция. Очень сложная, ее проводили сразу несколько нейрохирургов. Доген пригласили из «Минуита», чтобы она ассистировала на операции.

Карла умерла, пока ее оперировала Доген, прямо посреди процедуры.

Пока я пыталась воссоздать последовательность событий, в голове проносились обрывки каких-то мыслей. Когда Дрю сказал Джоан Стаффорд, что хочет познакомиться со мной? До или после убийства Джеммы Доген? Заходил ли у нас разговор о Джемме и кто упомянул ее имя, я или он? Почему он ничего не рассказал мне? Ведь это был очень важный и тяжелый момент в его жизни.

— Мне жаль, если я расстроил тебя, Алекс. Мы были уверены, что вы встречаетесь. Просто странно, что это убийство произошло вскоре после того, как у вас завязались отношения.

— Не после, Джастин. Доген убили за несколько дней до нашего знакомства с Дрю.

Почему он хотел познакомиться со мной? И со мной ли? Или просто потому, что я веду это дело? Ненавидел ли он Доген? Ведь получается, что она не смогла спасти его жену.

— Извини меня, пожалуйста. Я немного отвлеклась. А мне еще надо позвонить, прежде чем объявят посадку.

— Алекс, я расстроил тебя. Мне очень жаль...

— Все нормально, Джастин. Приятно было познакомиться, Сьюзан. Еще увидимся.

В дальнем углу зала ожидания, у окна, было несколько пустых мест, и я направилась прямо туда, прихватив со столика телефон. Я набрала номер Джоан, потом номер своей кредитной карты и пин-код. Но нарвалась на автоответчик.

— Сними же трубку, черт тебя дери! Если ты пишешь, или оседлала тренажер, или говоришь по другой линии, все равно сними трубку, Джоан. Мне жизненно необходимо с тобой поговорить, прежде чем я сяду в самолет, и я не шучу.

Я подождала несколько секунд, но никто не ответил. Если бы Джоан слышала звонок, она бы сняла трубку.

— Сбрось мне сообщение на пейджер, если ты прослушаешь запись в течение ближайших пятнадцати минут, — оставила я мольбу на автоответчике.

Объявили наш рейс. Я видела, как на другом конце комнаты Майк смеется, что-то говоря в трубку. Я знала, что нам далеко до выхода, а по пути еще предстоит пройти металлодетектор. Я посмотрела на часы, потом на телефон гостиницы Дрю, записанный на конверте с билетом, и позвонила в Сан-Франциско. Там сейчас была середина дня, поэтому мне вряд ли посчастливится застать его в номере. Чэпмен уже закончил разговор и теперь стоял, озираясь в поисках меня. Обнаружив искомое, он помахал мне рукой, чтобы я вставала и шла к нему.

Оператор соединил меня с номером Дрю, а после двенадцати долгих гудков спросил, не хочу ли я оставить сообщение. Я не представляла, что сказать Дрю. Я просто хотела, чтобы он рассказал мне все, что я узнала, сам, без наводящих вопросов. Еще я хотела выяснить, была ли Джоан в курсе событий до того, как познакомила нас. Я хотела знать, насколько сильно он ненавидел Джемму Доген два года спустя после смерти жены.

— Нет, я не буду оставлять сообщение. Я перезвоню позже.

Я подхватила сумку и пошла к Майку, ждавшему в дверях.

— Что с тобой? — спросил он. — Ты выглядишь так, будто тебя стукнули по голове монтировкой.

— Пошли в самолет. — Я кипела от злости, пока мы ехали вниз на лифте, пока пробирались через очередь за посадочными талонами, и пока ждали в толпе улетающих, чтобы пройти через металлодетектор, стоявший на пути к посадочному коридору.

— Да что на тебя нашло?

Впервые после выхода из зала ожидания мы с Майком смогли пойти рядом. Я взяла сумку с транспортера и рассказала ему о разговоре с Джастином.

— Относись к этому так, как оно того заслуживает, детка. Это совпадение.

— Черта с два! Я прекрасно знаю, что ты, как и я, больше не веришь в совпадения.

— Ты смотришь слишком много фильмов, — улыбнулся Чэпмен и покачал головой. — Ну-ка, колись, что ты думаешь? Что твой новый дружок пришил докторшу? А на следующий день сказал твоей лучшей подруге, что умирает от желания познакомиться с тобой? Познакомился. Понравился тебе. Вы с ним переспали...

— Мы не переспали.

— Ты его не соблазнила? Тогда неудивительно, что он тебя не убил — пока. Он ждет возможности проверить на деле, правда ли ты такая замечательная, как о тебе говорят. А затем он убьет тебя, чтобы ты больше не занималась делом Доген.

— Ты сам-то понимаешь, какую чушь несешь?

— Ага, прекрасно понимаю. Поэтому и сказал вслух то, что не решилась сказать ты. Ты действительно думаешь, что этот чистоплюй-адвокат, два года носивший траур по жене, ночью проник в больницу, чтобы нанести Доген больше десяти ножевых ранений? И если забыть на минуту о твоей природной красоте, то какого черта ему тогда понадобилось с тобой знакомиться? Чтобы убить тебя, чтобы ты больше не занималась этим делом, потому что он не хочет, чтобы оно было раскрыто. Я понимаю, что именно об этом ты сейчас думаешь. Так вот, на твое счастье, я здесь и могу сказать тебе, что все это — глупости. Возможно, он просто не любит говорить о жене. И, вполне вероятно, не помнит имени врача.

— Может быть, может быть, может быть. Я просто хочу знать ответы на эти вопросы. Я ненавижу все эти «может быть» и ненавижу совпадения.

— Ты ненавидишь то, что не можешь контролировать. Возьми себя в руки и выброси эти мысли из своей усталой головы до нашего возвращения.

Мы уже почти дошли до конца коридора, и я видела, как пассажиры выходят через ворота А20.

— Иди в самолет. А я попытаюсь еще раз позвонить Джоан.

Я остановилась у телефона-автомата, набрала номер и подождала, пока меня соединят. В это время по громкоговорителю объявили, что посадка на наш рейс заканчивается. Майк указывал на меня какой-то женщине — наверное, из службы безопасности авиакомпании, — а последние пассажиры предъявляли посадочные талоны и заходили в самолет. Женщина взяла билет Майка, а он рванул ко мне, пока я отчаянно просила Джоан снять трубку. Но ее не было дома, поэтому я попросила, чтобы она позвонила мне на следующий день в Кливден.

Майк подхватил мою сумку с пола, твердо взял меня под локоть и повел к стюардессе у посадочного коридора.

— Эта дамочка тоже полетит с нами.

Я отдала служащей посадочный талон, она сделала на нем какие-то пометки и дала мне другое место. Затем стюардесса отдала талон охраннице, которая попросила нас следовать за ней в самолет. Вместо того чтобы повернуть направо и протискиваться между пассажирами, которые старались расставить ручную кладь в ящиках над сиденьями, она повела нас налево.

— Ваши места в первом классе, 2А и 2Б. Желаю приятного полета!

— Я даже боюсь спрашивать, кого ты подкупил, чтобы нас посадили в первый класс. Ты же никому не показывал значок и не просил, чтобы нас разместили с комфортом, да? — по крайней мере, я опять улыбалась. — И не уволят ли какую-нибудь бедную стюардессу за такой произвол?

— Откуда столько скепсиса, блондиночка? Я просто захотел сделать тебе сюрприз. Помнишь Чарли Бардонга? — Чарли когда-то был лейтенантом в офисе окружного прокурора, а теперь работал частным детективом. Мы с Майком хорошо его знали. — Его жена — начальник охраны в «Американ Эйрлайнс». Я позвонил ей сегодня утром, и она сказала, что если будут свободные места, то мы получим их без проблем. Улыбнись, Куп. Несколько коктейлей после взлета, и я забуду, что боюсь летать, а ты — о своем Лью...

— Дрю.

— Какая разница? Говорю тебе, не ищи черную кошку в темной комнате. Это дело и так сложное.

В отсеке первого класса оказалось всего двенадцать мест, и половина из них была свободна. Я села у иллюминатора, достала из сумки несколько журналов, надела тапочки, предоставляемые авиакомпанией, и свила себе удобное гнездышко из подушки и пледа. Майк заказал мне «Девар», а себе двойной «Джеймесон» — так он начал приводить в исполнение план по приобщению меня к ирландскому виски.

К тому моменту, как мы набрали высоту, в иллюминатор уже не было видно ничего, кроме темного неба и огоньков других самолетов под нами. Мы с Майком уже выпивали по второй, закусывали жареными орешками и спорили, что заказать на обед. Алкоголь заставил меня расслабиться, и я уже не так переживала из-за обстоятельств знакомства с Дрю. У меня будет достаточно времени, чтобы прояснить этот вопрос, когда мы вернемся в Нью-Йорк. Я была счастлива оказаться в шести милях над землей, вне досягаемости пейджеров. Я наслаждалась полетом и свободой от мира.

Пока разносили еду, Майк что-то без умолку рассказывал. О старых делах, о своих бывших любовницах, о нераскрытых убийствах, о жертвах, которых так и не опознали. Когда принесли мороженое и бренди, было почти десять вечера. Я опустила спинку кресла. Мы летели где-то к востоку от Гренландии.

— Если бы ты могла быть кем угодно, то кем бы стала?

— Что?

— Никогда не задумывалась над этим? Никогда не пыталась сбросить свою шкуру и притвориться кем-то еще? — спросил Майк. — Назови мне трех людей — ныне здравствующих или уже нет, не важно, — которыми ты бы хотела быть. Просто пофантазируй, никаких «я не смогу». И не называй мне мать Терезу, Альберта Эйнштейна, Джонаса Солка[26] или Клару Бартон[27]. Давай поиграем, с кем бы ты поменялась местами, если бы могла?

Я сидела в кресле, пождав ноги и закутавшись в одеяло. Обхватив бокал руками, я обдумывала ответы.

— Первый вариант — Шекспир.

— Ты? Никогда бы не догадался. Я знал, что ты любишь красивые шмотки, но не думал, что тебе нравится переодеваться в мужчину.

— Я просто не могу представить себе гения, который создал все эти прекрасные произведения — их язык, темы, образы, столько разных миров и идей. Возможно, мне бы понравилось даже быть миссис Шекспир — ждать его по вечерам, чтобы он приходил и зачитывал мне строчки, над которыми работал весь день. Быть музой великолепной поэзии. Мне кажется, никто ни до, ни после него не смог так раскрыть красоту языка.

— Значит, вот что тебе нравится? Я хочу сказать, ты что, читала все его пьесы?

— Не все, но любимые могу перечитывать много раз. В основном трагедии и хроники. Хотя, конечно, эти хроники по большей части тоже трагедии, — я приподняла голову с подушки и посмотрела на Майка. — Думаешь, со мной что-то не так, да? Потому что мне нравятся трагедии? И загадочные убийства, и моя работа, такая специфическая...

— Ты только сейчас догадалась?

— Нет, просто иногда это становится очень заметно. А кем бы хотел быть ты?

— Нилом Армстронгом. Первым человеком, побывавшим на Луне. Быть самым первым из всего человечества...

— Время вышло, — я нажала кнопку на подлокотнике кресла и изобразила звук, как бывает в телевикторинах во время неправильного ответа. — Ответ неправильный. Ты боишься летать, ты не можешь быть астронавтом.

— Я просто хочу быть парнем, который первым ступил на Луну. Я ничего не говорил о полетах...

— Так нечестно. На Луну можно попасть только одним способом, а тебе он совершенно не подходит. Слишком долгий полет, никакой выпивки. Следующий вариант.

— Хорошо, — он задумался. — Обычно я меняю выбор в зависимости от того, чью биографию читаю. Но обычно это Веллингтон. Великий стратег — гений, выигравший Ватерлоо. Хотя иногда это Наполеон. До Ватерлоо. Вот откуда я черпаю образы — из 1815 года. Правда, иногда, мой выбор падает на Ганнибала, того, кто перевел слонов через Альпы. В общем, думаю, ты поняла мой типаж — великий генерал, ведущий войска в битву. Умереть, сражаясь, и все такое. А кто идет вторым номером у тебя?

— Тут ничего необычного. Балерина, — я посмотрела на часы. — Прямо сейчас кто-то другой сидит на моем месте в Американском театре балета и вздыхает, наслаждаясь мастерством Кэтлин Мур. Это искусство, которое не терпит несовершенства — публика видит любую ошибку, оплошность или некрасивое движение. Мне очень хотелось обладать такой же грацией и элегантностью. Наталья Макарова — вот кем я хотела бы быть больше всего. Но и тут у меня богатый выбор. Я бы не отказалась ни от Ферри, ни от Кент, ни от Мур. Хотелось бы мне танцевать, как нимфе, и раствориться в музыке. Знаешь что? А ведь даже в балете мне больше нравятся истории с трагическим концом. Может, мне стоит поволноваться по этому поводу?

— Уже поздно. Ты когда-нибудь танцевала ведущие партии? Ну, когда училась в балетной школе?

— Царицу виллис. Такова моя судьба. Мне не доставалась ни Одиль, ни Коппелия, ни принцесса Аврора.

— Что за виллисы такие? Никогда о них не слышал.

— Девственницы, которые умерли от неразделенной любви или до свадьбы, это из «Жизели». Их там несколько рядов в тюлевых пачках, они занимают всю сцену. Почти весь второй акт они затанцовывают до смерти тех, кто разбил им сердца. Когда-нибудь я свожу тебя на «Жизель». Лично мне этот балет кажется моим отражением. Так, кто у тебя следующий?

— Джо Димаджио. Иногда я выбираю между Малышом Рутом и Миком, но, с другой стороны, Джо был не только легендарным бейсболистом, у него еще была Мэрилин Монро. И потом, он такой стильный тип. Все эти герои американского спорта, блиставшие, пока какой-нибудь пропущенный мяч не испортил им карьеру... По правде говоря, я был там, на стадионе, на шестой игре чемпионата, которую выиграли «Янки». Тогда я с радостью поменялся бы местами с каждым из них — с Берни Ульямсом, Дереком Джетером. Я был готов продать свою бессмертную душу за то, чтобы стать Уэйдом Боггсом, когда он совершал круг почета после всех тех лет, что провел, просто мечтая попасть на чемпионат. Вот это был момент!

— И не забудь про Энди Петита. Вот кто действительно красавчик. Превратись в Энди Петита или Дерека Джетера, и тогда мне не составит труда влюбиться в тебя.

— Итак, последняя попытка. Последняя фантазия. Кто?

— И снова мне легко ответить. Тина Тернер. После разрыва с Айком — на этом я настаиваю.

— Вот теперь ты говоришь дело, блондиночка. Хороший выбор.

— Помнишь ее тур с альбомом 1985 года «Частный танцор»? Когда она спускалась по ступенькам, подвешенным к потолку «Мэдисон-Сквер-Гарден»? Эту ее львиную гриву, бесконечно длинные ноги, мини-юбку, четырехдюймовые каблуки и как она при этом пела «На что способна любовь»? Она прошла сто или больше ступенек и ни за что не держалась, ни разу не сбилась. Я могла бы убить лишь за то, чтобы оказаться одной из ее бэк-вокалисток в тот вечер. Нина прислала мне запись концерта, и когда я чувствую, что пора принять антидепрессант, то просто включаю этот момент. Три минуты — и я полностью здорова. Я бы хотела быть Тиной.

— Ты очень неплохо ее изображала — для белой девочки — на вечеринке у Баттальи. Когда твой босс увидел, как ты гордо спускаешься в общий зал клуба «21» из приватных комнат наверху, я думал, он проглотит вилку.

— Черт, ты это помнишь? Я думала, он уже ушел. Я и представить не могла, что он меня увидит.

— Ты могла бы этим воспользоваться, Куп. Ты единственная в мире женщина, у которой ноги ничем не хуже, чем у Тины. Нам осталось только немного поработать над твоим голосом.

— А кто твой третий кандидат? — спросила я с улыбкой.

— Великий кинорежиссер. Возможно, Хичкок, или Спилберг, или Трюффо. Хотел бы я иметь такой же созидательный талант, как у них. Переносить истории на экран и давать им жизнь, развлекать миллиарды людей снова и снова. Снимать саги, эпические полотна, сказки с выдуманными существами или фильмы на эскапистские темы. Еще я не прочь поменяться местами с Карло Понти.

— Он тоже снимает? Я думала, он продюсер.

— Какая разница. В конце рабочего дня он все равно залезает в постель к Софи Лорен, а это совсем не так уж плохо.

— Как я и думала. Почему мне казалось, что я услышу что-то необычное в твоих фантазиях? Хотя, признаюсь, эти культурнее, чем я ожидала.

Ненадолго мы с Майком сумели отвлечься от проблем. Мы оказались от дома дальше, чем могли рассчитывать во время очень серьезного расследования, и еще ни на йоту не приблизились к разгадке. Сдаваться было не в моем характере, поэтому я закрыла глаза и считала виллис до тех пор, пока не заснула.

22

Пройдя паспортный и таможенный контроль в аэропорту Хитроу, мы с Майком стали разглядывать таблички, что держали водители, одетые в серую форму. Наконец у одного из них заметили надпись «КЛИВДЕН». Майк помахал этому джентльмену, тот подошел к нам, представился и взял наш багаж. Он без промедления вывел нас на улицу, где у дальнего края зоны высадки пассажиров был припаркован черный «ягуар-седан».

Артур — так звали водителя — убрал чемоданы в багажник, затем распахнул задние дверцы для меня и Майка.

— Неплохо, да, Куп? Думаю, мне здесь понравится. Это твоя машина, Артур? — спросил Майк, когда водитель занял свое место.

— Нет, сэр. Это служебная машина. У нас в Кливдене одни «ягуары», — он говорил на британский манер, четко произнося все слоги.

День только начинался, когда мы двинулись в получасовое путешествие до гостиницы; это была единственная гостиница в Британии, расположенная в старинном замке. По шоссе А4 мы ехали в плотном потоке машин — англичане ехали в столицу на работу. Но когда мы свернули к Бэкингемширу, поля, леса и шиферные крыши небольших городков и поселков вызвали у меня такое чувство, будто мы перенеслись на век или даже два назад.

Артур вел «ягуар» и одновременно знакомил нас с историей тех мест, где мы проезжали. Иногда старинные дороги были так узки, что там вряд ли смогли бы разъехаться две машины. Кливден, сообщил он, был построен в 1666 году герцогом Бэкингемским. Он занимает почти четыре акра земли — там располагаются основные здания, где находятся спальни, гостиные и недавно построенные конференц-залы, а также красивые сады и естественные природные парки — и все это на живописном берегу Темзы. Кливден оставался центром политической и социальной жизни Британии, переходя от одного герцога к другому, а одно время даже принадлежал принцу Уэльскому, пока, наконец, не стал владением семьи Астор вплоть до перехода в собственность Национального треста в восьмидесятых годах двадцатого века.

— Красивое местечко для конференции, — заметил Чэпмен.

В зеркало заднего вида я заметила, что Артур поморщился:

— Наш Кливден — это отель, сэр. Причем отель особенный. Каждый год министр внутренних дел арендует его для этого мероприятия. Иногда приезжает премьер-министр и высокопоставленные иностранные леди и джентльмены. Но это не бог весть что, — Артур глянул на нас в зеркало, чтобы еще раз убедиться, что мы не из этой категории высокопоставленных шишек. — После окончания конференции к нам вернутся постоянные жильцы. В конце месяца у нас будет свадьба одного из представителей королевской семьи. А затем начнется настоящий сезон — скачки в Аскоте, Уимблдонский турнир.

— Если захочешь остаться, скажи мне, — шепнула я Майку. — Уверена, Батталья сможет выбить для тебя деньги в бюджете.

Артур тем временем сбавил ход — мы проехали под аркой массивных двустворчатых ворот, стоявших на въезде в Кливден. Мы свернули перед большой скульптурой — морской раковиной в окружении херувимов, — что стояла в начале длинной подъездной аллеи, обсаженной деревьями, и по гравиевой дорожке проехали последние несколько футов к величественному главному зданию Кливдена.

На хруст гравия выскочили несколько лакеев — все в брюках с лампасами, ливреях и белых перчатках. Мы въехали под портик, и два лакея услужливо распахнули нам дверцы.

Третий, в очках и ниже меня на голову, поклонился мне и пожал Майку руку. Представился Грэмом. В двух словах рассказал о гостинице, пояснив, что в Кливдене к постояльцам относятся скорее как к гостям, чем как к клиентам. Здесь не регистрируют имена, и нет записи на еду или прочие услуги, двери не запираются.

— Нам звонили из вашего офиса и передали все инструкции, миссис Купер. Везде, где положено, мы заменили имя мистера Баттальи на ваше, и я предупредил об этом всех служащих. Уверен, мадам, что вам у нас понравится. Одну минуточку, — добавил он, подходя к антикварной конторке в холле, — да, вы будете жить в люксе, зарезервированном для мистера Баттальи. «Асквит»[28]. У нас только тридцать семь комнат, и все они сейчас заняты джентльменами, приехавшими на конференцию.

Естественно, в этой гостинице не было таких вульгарностей, как номера на дверях. Все комнаты назывались по фамилиям знатной или известной семьи, которая когда-либо в истории Кливдена останавливалась здесь.

Грэм велел одному из лакеев отнести наш багаж в люкс «Асквит». Затем посмотрел на Майка:

— И если я смогу быть вам чем-нибудь полезен, мистер Купер...

— Чэпмен, — резко перебил Майк. — Я решил оставить девичью фамилию, Грэм. Чэпмен.

И он, не дожидаясь помощи, подхватил свой чемодан и пошел внутрь. Смеясь, я направилась за ним в большой зал, впервые сообразив, что служащих гостиницы никто вразумительно не предупредил, что недостаточно было просто переписать бронь комнаты с «Батталья плюс один» на «Купер плюс один».

— Что, Майк, обиделся? Не понравилось быть мистером Купером? Или ты боишься оставаться со мной наедине темной ночью?

— Мистер Купер! Да у человека должны быть железные яйца, чтобы согласиться на такую почетную должность! Ладно, пошли смотреть нашу комнату, блондиночка.

Лакей, несший мои чемоданы, уже ждал нас.

— Лифт здесь, мадам. Люкс «Асквит» находится на втором этаже. Осторожно, ступенька.

Он подвел нас к маленькому лифту, который медленно поднял нас на один этаж.

Наш номер оказался в конце узкого коридора; комнаты, мимо которых мы прошли, были названы в честь Вестминстера, Керзона, Бальфура и Черчилля. Когда лакей распахнул перед нами дверь и Майк увидел две кровати, стоящие в нескольких футах друг от друга, он прошептал мне на ухо:

— Англичане. Как это типично для них.

Просторная спальня была в светло-зеленых тонах с вкраплениями слоновой кости, также в номере имелась гостиная с письменным столом и шезлонгом и большая ванная. Из окна открывался великолепный вид на задний двор с цветочными клумбами, подстриженными кустами и многими милями ухоженных дорожек, ведущих к Темзе.

К девяти мы распаковали вещи. Но дома еще стояла глухая ночь, и мы с Майком страдали, что не можем позвонить Морин или в офис, узнать последние новости. Никаких факсов или сообщений для нас не передавали, поэтому мы решили, что за эти часы ничего существенного не произошло.

— Хочешь осмотреть местность? — Майк намного легче обходился без сна, чем остальные мои знакомые.

Обед и последующее заседание конференции, в которой мне предстояло принять участие, начинались в час дня. Не хотелось, чтобы Батталье потом рассказывали, как плохо я выступила, поэтому я решила, что будет разумнее поработать над записями.

— Нет, сейчас я умоюсь, отдохну, а затем переоденусь для произнесения речи.

— А я прогуляюсь. Что-то засиделся. Увидимся, леди Асквит.

Я приняла горячий душ, чтобы освежиться, завернулась в белый махровый халат с гербом Кливдена на лацкане, устроилась на кровати и занялась работой. Эта передышка придала мне сил, и, несмотря на бессонную ночь, я уже была почти одета и готова к выходу в двенадцать пятнадцать, когда Майк позвонил мне со стойки администратора:

— Слышишь меня?

— Да, уже готова спуститься.

— Я подумал, что приму душ и переоденусь, пока тебя не будет.

Я причесалась и уже надевала серьги, когда вошел Майк. Я собрала свои записи и сказала, что буду ждать его в столовой на обед. Затем отправилась вниз, пересекла громадный холл и подошла к знаменитому портрету леди Астор кисти Джона Сингера Сарджента. Эта удивительная дама, урожденная американка Нэнси Лэнгорн, в 1919 году стала первой женщиной, заседавшей в парламенте. Портрет притягивал взгляд, и я села под ним за письменный стол, чтобы еще раз перечитать речь, которую буду произносить вместо Баттальи.

Покончив с этим и заметив, что дома скоро будет семь утра, я подошла к телефону, попросила оператора соединить меня с Нью-Йорком и записать стоимость звонка на мой счет. Когда служащий в Медицинском центре Среднего Манхэттена снял трубку, я велела соединить меня с палатой Морин.

— Как имя пациента, с которым вы желаете поговорить?

Я назвала имя Морин. Не услышав ответа, я продиктовала ее фамилию по буквам.

— Подождите немного, мэм.

Через несколько минут кто-то ответил мне, что указанная пациентка была выписана из больницы. Сейчас был только четверг и, как я помнила, Морин должна была оставаться там еще двадцать четыре часа. Но я вздохнула с облегчением, узнав, что кто-то принял решение вывести ее из-под удара пораньше.

Разница во времени оказалась сильной помехой. Я очень хотела поговорить с Морин и знала, что никто в больнице не спит после шести утра, когда начинают звякать каталками, разнося завтраки и судна — эти звуки поднимали всех, за исключением разве что коматозников. Теперь же, когда она была дома, мне придется позвонить ей позже. Да и Джоан будить тоже рановато, у Нины в Лос-Анджелесе все еще середина ночи, а с Дрю я решила не разговаривать до тех пор, пока не выясню, что за совпадение привело к нашему знакомству на вечеринке у Джоан.

Я сидела, задумавшись, за столом и смотрела на нежные черты леди Астор: она была изображена в белом платье с розовыми лентами, плечи были обнажены. Ее поза выдавала самоуверенный характер, возможно, точно так же она выглядела, когда отказалась от предложения Эдуарда VII сыграть с ним в карты, сказав: «Боюсь, сир, что я с трудом отличаю короля от валета». Тут ко мне неслышно подплыл Грэм:

— Мисс Купер, мистер Барлетт, министр внутренних дел, попросил меня передать вам, что утреннее заседание закончилось и ваша группа будет обедать в Павильоне. В это здание ведет дверь рядом с комнатой заседаний. Мне передать, что вы сейчас к ним присоединитесь?

— Да, спасибо, Грэм. Я жду мистера Чэпмена.

Грэм отошел, а через несколько минут я увидела Майка, спускающегося по ступенькам в другом конце зала, он останавливался на каждом шагу, чтобы рассмотреть картины и рыцарские доспехи, составлявшие часть кливденской коллекции.

— Поторопись, достопримечательности осмотришь потом. Нас уже звали на обед.

Мы вернулись к главному входу и, следуя указаниям Грэма, миновали несколько комнат, оборудованных под конференц-залы. Павильон оказался приятным светлым помещением, окна которого выходили на печально знаменитый бассейн — на его фоне когда-то разыгралась трагедия Профьюмо. Внутри стояли восемь прямоугольных столов для участников конференции и их гостей.

Я сразу заметила массивную фигуру коммандера Криви, он встал, чтобы поприветствовать нас и позвать к себе за стол, где оставил два свободных места. Он поцеловал меня в щеку, обнял Майка, звучно похлопав его по спине, и громко объявил остальным:

— А это Александра Купер. Важная шишка из Америки. Она выступает обвинителем в делах против насильников, мужей, избивающих жен, преступников, плохо обращающихся с детьми, и прочих типов в таком духе. Не советую вам шутить с ней, пока она здесь. А это коммандер Майкл Чэпмен. Я немного повысил его в звании, но это потому, что здесь, учитывая его опыт и знания, он был бы большим начальником. Если бы, конечно, не было меня. Садитесь и наслаждайтесь обедом. Вечером вам представится возможность пообщаться со всем этим изысканным обществом.

Чэпмен с Криви тут же углубились в обсуждение своей работы, стали делиться профессиональными новостями, накопившимися со времени их последнего разговора в Нью-Йорке. Я ковыряла вилкой салат и оглядывала комнату, мне было интересно, есть ли здесь знакомые. Из списка Баттальи я знала, что большинство выступающих и участников дискуссии были из Великобритании и Западной Европы. И мне было ясно, что при отборе кандидатов никто не ставил перед собой задачу охватить максимально широкий спектр мнений о будущем нашего общества в новом тысячелетии.

Сидящая напротив меня крашеная матрона лет шестидесяти с болезненно-розовой кожей попыталась втянуть меня в разговор, представившись Уинифред Бартлетт, супругой министра внутренних дел.

— А о чем собирается говорить ваш супруг на этой конференции, дорогая? — спросила она, глядя на меня сквозь затемненные стекла очков и откусывая копченого лосося в паузах между словами.

— На самом деле это я буду выступать с докладом. И я не замужем. Майкл — мой коллега, а не муж.

— Как это современно, Элис, — радостно отозвалась она. — Значит, коммандер Криви не пошутил? И вы на самом деле расследуете все эти ужасные преступления?

— Да, расследую. И это очень интересная работа, миссис Бартлетт, я получаю от нее огромное удовольствие.

— У нас в Британии не так много проблем подобного рода. Боюсь, у нас вам бы не хватало работы, дорогая.

— Возможно, так было в недавнем прошлом, но, как я понимаю, сейчас, согласно отчетам, количество изнасилований в Соединенном Королевстве увеличивается.

После этих слов дама подумала, что, возможно, я не слишком подходящая собеседница за обедом, и переключила внимание на тарелку.

— Просто не могу поверить, что это так. Мой муж был королевским прокурором. Хищения, мошенничества со страховкой, иногда убийства. Но ни одного столь омерзительного преступления, с какими вы сталкиваетесь в своей работе. Вам нужно найти себе мужа, Элис, и пусть эти авгиевы конюшни чистят такие люди, как Криви. Эта работа не к лицу девушке. Ничего удивительного, что вы не замужем.

Я пробыла в Англии слишком мало, чтобы ответить ей так, как мне хотелось, поэтому прикусила язык и напомнила себе, что ближайшие сорок восемь часов я представляю здесь Батталью.

Джон Криви привлек мое внимание рассказом о том, как он и его люди сорвали планы колумбийского наркокартеля в Тильбюри, затем официанты подали десерт и кофе, и обед подошел к концу.

— Было приятно познакомиться, миссис Бартлетт, — солгала я.

— Взаимно, — слукавила она в ответ.

Мы пошли на выход за толпой благовоспитанных граждан, которые возвращались из Павильона в конференц-зал имени Черчилля. Около тридцати чопорных мужчин столпились перед входом в зал, а пятнадцать или двадцать дам отбыли в противоположном направлении. Лорд Уинделторн встал во главе стола и представился, а я проскользнула мимо него, разыскивая свое место. Я решила, что ему около шестидесяти лет, он был поджарый и сухой, а черты лица и темные волосы напоминали Грегори Пека в роли оксфордского профессора.

Он поприветствовал меня и указал на табличку с моим именем на столе. Мне следовало сесть через два места от него, между профессором Витторио Викарио из Миланского университета и мсье Жан-Жаком Карнс из Института мира в Париже. Викарио кивнул мне, а Карнс улыбнулся, окинул меня оценивающим взглядом и пробормотал:

— Enchante.

— Мистер Чэпмен, — обратился лорд Уинделторн к Майку, вошедшему следом за мной. — У нас за столом места только для выступающих. За каждыми из них, как вы видите, стоит стул. Это для супругов — или, скажем, так, для сопровождающих — наших участников. Большинство жен присутствовали на утреннем заседании. На самом деле сейчас они направляются на прогулку — осмотр знаменитых садов, Виндзорского дворца, путешествие по Темзе. Возможно, вы захотите...

— Нет, я ни за что не пропущу это заседание.

Я огляделась. За столом, кроме меня, была всего одна женщина — глава австралийской службы пробации. Стул позади нее был свободен. Места для жен были почти пусты. Только за спиной престарелого министра юстиции Франции сидела его сильно накрашенная жена или подруга, да еще присутствовала подруга датского криминолога, которой было чуть за двадцать. Пока все рассаживались, она гладила его по волосам.

— Ты будешь мне должна за эту поездочку, — прошептал мне на ухо Чэпмен. — Все относятся ко мне, словно я какой-то бесполезный придаток, который ты таскаешь с собой, как рабочую силу для переноса багажа.

— Лично мне кажется, что тебе стоило поехать осматривать сады с остальными сопровождающими. Нашел бы среди них, на ком оттачивать свое красноречие.

— Смотрю, ты уже принимаешь сторону Уинделторна, блондиночка. Смотри, не влюбись. Я знаю, у тебя слабость к подобным ранимым с виду типам.

Я посмотрела во главу стола. Лорд Уинделторн покусывал дужку очков, обсуждая что-то с невысоким плотным немцем, который сопровождал каждое слово резкими взмахами рук. Я покраснела, когда он заметил, что я смотрю на него, и улыбнулся в ответ. Майк был прав, он в точности мой тип.

Лорд Уинделторн пригласил всех занять места и объявил дневное заседание открытым, после чего официально представил меня политикам и ученым мужам, которые вынесли свои материалы на конференцию или собирались принять участие в дискуссии. Затем он стал вызывать выступающих в том порядке, в каком они подали заявки.

Первым читал доклад представитель швейцарского Министерства финансов. Минут сорок пять он распространялся о проблемах, вызванных финансовыми махинациями, зачастую осуществляемыми через Интернет. Он детально описал несколько попыток мошенничества, которые имели место за последние месяцы, и представил свой план борьбы с компьютерными преступлениями в новом тысячелетии.

Затем мы перешли к обсуждению темы межличностных преступлений. Каждому из четырех докладчиков отвели по двадцать минут. Сначала выступала дама из Австралии, она рассказала о новом подходе к несовершеннолетним правонарушителям в ее стране. Маленький полный немец, социолог, изучавший межэтнические конфликты за последние пятьдесят лет, рассказал о возможных и ожидаемых тенденциях в этой области. Затем Криви представил обзор террористических тактик и предложил несколько методов борьбы с ними. И, наконец, настала моя очередь, и я изложила слегка подкорректированную речь Баттальи о будущем Америки в области преступлений и наказаний.

Лорд Уинделторн раскурил трубку и дал слово всем желающим выступить с комментариями. Как и большинство европейцев, профессионалы очень заинтересовались проблемами крупных городов Америки, поскольку на данный момент казалось, что в их странах подобных проблем просто не существует.

— А как насчет вашей специализации, мисс Купер? — поинтересовался профессор Викарио. — Как вы думаете, она — как это правильно сказать по-английски? — имеет отношение к населению Европы?

В своем выступлении я всего раз упомянула преступления, связанные с сексуальным насилием, но была очень рада, что эта тема всплыла во время обсуждения.

— Вы занимаете очень прогрессивную позицию по многим вопросам. Но в том, что касается этой проблемы, отстали на много лет. Вспомните хотя бы ужасные случаи насилия над детьми в Бельгии в прошлом году, где в шайке педофилов были даже государственные служащие, и вы поймете, что сексуальное насилие — очень распространенный вид преступления, в том числе в Европе. И, при всем уважении, professore, в том, что касается насилия в семье, в вашей стране на сегодняшний день самые архаичные законы. Даже если не принимать во внимание мои профессиональные интересы, мне все равно трудно поверить, что на данной конференции не затрагиваются такие проблемы, как наркотики, лечение наркомании и контроль над распространением оружия.

Мне показалось, что Уинделторн немного смутился. Он поерзал на своем стуле и принялся снова раскуривать трубку, но остальные немедленно ухватились за мои слова.

Первым вскочил Криви:

— Уверяю вас, Алекс права. Если не думать над этими проблемами сейчас — а я уверен, что среди вас не найдется ни одного человека, который так или иначе не сталкивался бы с ними в судебной практике, — то они попросту навалятся на вас как снежный ком.

Министр внутренних дел, очевидно, хотел, чтобы разговор не выходил за рамки борьбы с традиционной преступностью. Ему, жившему вдали от реального мира городских улиц, все эти ужасы казались нереальными выдумками.

— О, господа, это преувеличение. Не стоит так раздувать проблему, — Батталья был прав на все сто. — Хулиганство, угоны автомобилей с целью прокатиться...

Чэпмен ждал этого момента. Из разговоров с Криви он знал, что после недавних ужасных событий в начальной школе Данблейна многие англичане осознали, насколько близка для них эта проблема.

— Знаете, что вас ждет, если вы не начнете контролировать распространение оружия и вводить программы реабилитации для наркоманов? Хотите знать, с какими преступлениями мне приходится сталкиваться каждый божий день на работе? Джон, вам приходилось слышать об убийстве по принципу «ты меня уважаешь»?

Криви нахмурился и пригладил усы. Но промолчал. Майк обвел взглядом присутствующих.

— Кто-нибудь из вас понимает, о чем я говорю?

«Ты меня уважаешь?» — это новый мотив для убийства себе подобного.

Профессор Викарио попытался пошутить:

— Вы хотите знать, синьор Чэпмен, уважаем ли мы вас?

— Нет, профессор. Я имею в виду «Ты меня уважаешь?» как фразу преступника перед совершением преступления. На прошлой неделе меня вызвали на убийство. Убийце было всего пятнадцать лет. Он распространял наркотики. Мы зовем их «витаминки „Снупи“». Они упакованы в конверты, на которых нарисован Снупи и другие персонажи мультиков. Дети их раскупают, можно отовариться сразу за воротами начальной школы. А его жертва? Пятилетняя девочка, которая не проявила к нему должного уважения. Она встала на его тень после того, как он велел малышне этого не делать. Он приставил пистолет ей к голове и спустил курок просто для того, чтобы это послужило уроком для других и чтобы они слушались его. И уважали.

Ученые мужи предпочли хранить молчание.

— Возможно, раньше в этой стране и была культура, когда ружья были доступны только высшему классу и помещики охотились на куропаток и фазанов, а может, и на кабанов, по выходным. Но если не открыть глаза на проблему распространения оружия сегодня, то скоро по числу подобных преступлений вы догоните свою кузину Америку.

— Что ж, думаю, нам всем надо немного отдохнуть после таких выступлений, не правда ли? — сказал лорд Уинделторн в попытке закончить собрание на относительно приятной ноте. Он посмотрел на часы: — Сейчас половина седьмого. В семь тридцать нам подадут коктейли в библиотеку, а затем последует ужин. Огромное спасибо всем выступавшим, и до скорой встречи.

Я отодвинула свой стул от стола и встала, повернувшись к Чэпмену:

— Как обычно, Майк, мы внесли неповторимый вклад во всеобщее веселье на очередном официальном мероприятии.

— Да ладно тебе, с них нужно было сорвать розовые очки. Среди них слишком много обитателей башен из слоновой кости. Как они меня бесят! Ладно, пошли на воздух. Я хочу позвонить на работу.

На улице было туманно, начинался вечер. Мы с Майком прошли небольшое расстояние от Павильона до главного здания. На мой вопрос Грэм ответил, что для нас нет никаких сообщений, поэтому мы поднялись в номер. Я пошла в ванную, освежиться, а Майк позвонил в участок. Из-за шума воды я не слышала, о чем он говорил, а когда вышла, он уже наливал нам выпить из стеклянного графина, стоявшего на столике в гостиной.

Я села в мягкое кресло, сбросила туфли и нажала кнопку на пульте дистанционного управления, чтобы включить «Си-эн-эн».

— Выключи на минуту.

— Я просто хотела послушать новости.

— Выключи, мне надо тебе кое-что сказать.

Я выключила звук и посмотрела на Майка, который сел напротив меня на скамеечку для ног и поставил свой бокал на поднос.

— Теперь все уже хорошо, Куп. Но ночью была одна маленькая проблемка.

— Что за проблемка? — В голове вихрем пронеслись мысли о жертве из Пресвитерианского госпиталя, о родителях, с которыми я не говорила уже несколько дней, о друзьях, о...

— Морин...

— О! — выдохнула я и прикрыла рот правой ладонью, левая рука, которой я держала бокал со скотчем, ощутимо дрожала. С тех самых пор как я позвонила Морин утром, я считала, что она в полной безопасности дома, с Чарльзом и детьми.

— С ней все хорошо, Алекс. Поверь мне, — он положил руку мне на колено и, как Мерсер в аэропорту, посмотрел мне в глаза, желая уверить, что он говорит правду. — Клянусь, она не пострадала.

Он забрал у меня бокал и поставил его рядом со своим. Я перестала паниковать и начала злиться при мысли о том, что мы оставили Мо в опасности.

— Что с ней случилось?

Мы заговорили одновременно, я забрасывала Майка вопросами, а он уверял меня, что никогда не позволил бы мне уехать, если бы не был уверен, что Морин в полной безопасности.

— Если ты успокоишься, я расскажу тебе все, что знаю.

— Сначала я хочу поговорить с ней. Я хочу сама услышать ее голос. А потом выслушаю твой рассказ.

— Ты не можешь поговорить с ней. В этом все дело. Ее перевели из Медицинского центра Среднего Манхэттена ради ев собственной безопасности. И никто, кроме Баттальи и начальника полиции, не знает, где они с мужем. Ты же не хочешь выдать ее убежище, позвонив, когда твой звонок могут легко перехватить? Мерсер сейчас в конторе. Он был с ней все утро, и у нее все отлично. Кто-то просто хотел напугать ее, чтобы она убралась из больницы. Ее не собирались убивать. Зуб даю.

— Что значит «кто-то»? Разве камеры не записали, кто это был?

— Послушай, где-то около полуночи некто вошел в комнату Морин. Человек, одетый как медсестра.

— Как медсестра?

— Ну да, форменная одежда, юбка и все такое. Этот придурок из видеонаблюдения — не волнуйся, он уже ищет себе новую работу — посмотрел на экран, увидел медсестру в форме и наколке, подумал, что все как обычно, и заснул. Мо не поняла, кто на нее напал. Она спала. «Медсестра» зажала ей рот — это и разбудило Мо. А в следующую секунду ей сделали укол в руку. Когда через некоторое время настоящая медсестра зашла проведать Морин, та была неподвижна. Они засуетились, дали ей кислород, потом промыли желудок, а затем увезли из этого сумасшедшего дома.

— Что...

— Они ждут результатов токсикологической экспертизы, если ты об этом хотела спросить. Никто не знает, что ей вкололи, но она пришла в сознание довольно быстро, вот почему все уверены, что это не было смертельно опасно.

— А медсестра?

— Возможно, это был один из парней, которых мы подозреваем по делу Доген. Немножко принарядился для вечерней прогулки. Нашел белую форму большого размера — платье и маленькую наколку. Скорее всего вытащил из мусорного бака, что на парковке позади больницы. Нацепил женский парик. Темные волосы, в стиле Донны Рид образца пятидесятых.

— Полагаю, теперь нам предстоит выяснить, как он догадался, что она — полицейский. Есть идеи?

— О, тут все просто. Несмотря на наши благие намерения. Это Тимми Маккренна, представитель АПД. Знаешь его?

— Да, — Маккренна был представителем полицейского департамента в Ассоциации помощи детективам.

— Он услышал, что она попала в больницу, и не понял, что это задание. И послал ей огромный букет цветов, куда напихал кучу карточек, и на всех эмблемы АПД, чуть ли не на каждой лилии и гвоздике. Она едва не погибла, а все потому, что он так обожает госпитализации и похороны. Все у него должно быть по высшему разряду. Наверное, местный флорист делится с ним наваром.

Майк поднялся, собираясь снова позвонить в участок, чтобы я смогла поговорить с Мерсером.

— Я звонил туда во время перерыва в заседании, как раз после выступления немца. Я не собирался скрывать это от тебя, Куп, просто не хотел расстраивать перед тем, как ты должна была произносить речь Баттальи.

Я потрогала пальцем кубик льда в бокале, потом отпила немного виски — ждала, пока нас соединят.

— Привет, здоровяк! С тобой хочет пообщаться Куп. Угу, только что рассказал. Нет-нет, не настолько. Поговори с ней сам или, думаю, она прилетит домой следующим же рейсом.

Он протянул мне телефон, шнур от которого был достаточно длинным, чтобы достать до кресла, где я сидела.

— Мерсер, у меня на ушах уже висит достаточно лапши, поэтому расскажи точно, что случилось с Мо.

— С ней все в порядке, Алекс. Они перевели ее в Нью-Йоркскую клиническую больницу прямо посреди ночи после того происшествия, чтобы проверить ее состояние и взять анализы крови. Я навестил ее там и все утро держал за руку. Затем ее увезли из города, для ее же безопасности. Никто не знает, куда, но она отнеслась к этому спокойно. И Чарльз тоже с ней. Еще Мо просила передать тебе пять слов, чтобы ты убедилась, что с ней все в порядке.

Я попыталась вспомнить, не было ли у нас с ней какого-нибудь пароля, но ничего не пришло в голову.

— "Ранчо «Каньон». За твой счет". Ну а теперь скажи, ты убедилась, что с ней все хорошо?

Я улыбнулась. Мы с Мо часто говорили о том, как хорошо было бы поехать в роскошный спа-центр на недельку-другую, понежиться в руках массажиста, принять грязевые ванны и улучшить цвет лица различными процедурами, но так и не решились потратить на это деньги.

— Передай ей, что я согласна, как только Батталья даст мне отпуск.

Мы попрощались, я повесила трубку и откинула голову на спинку кресла.

— Господи, я бы никогда себе не простила, случись что-нибудь с Морин. И это уже не работа какого-нибудь психа, живущего в туннелях. Не знаю, какая тут связь с убийством Доген, но только профессиональный медик мог начать колоть шприцом направо и налево — от шоколадных конфет до пациентов. И все для того, чтобы напугать нас.

— Давай спустимся и что-нибудь пожуем. Завтра мы встречаемся с бывшим мужем Доген. Криви пойдет с нами, и еще он согласился посмотреть на фотографии. А затем, в субботу утром, мы улетим домой. Так что забудь на пару часов о работе и насладись остатком вечера.

Я посмотрела на часы — было почти восемь. Оказывается, мы в Англии уже двенадцать часов. Смена часового пояса, да еще эта ужасная новость сильно выбили меня из колеи.

— Я спущусь с тобой, но меня мутит, я не хочу есть.

Я пошла в ванную и плеснула в лицо водой, подправила макияж, сбрызнулась духами и попыталась разгладить складки на черно-желтом костюме от Дэвида Хейса. Вместо тряского лифта мы с Майком предпочти спуститься по лестнице и прошли в библиотеку.

У двери нас поймал Грэм.

— Прошу прощения, мэм, сэр. Но все уже прошли на ужин. Это по коридору направо, — и он указал направление рукой в перчатке. — И, мисс Купер, вам дважды звонили, но ваша линия была занята.

Грэм передал мне две записки. В первой говорилось, что звонил мистер Рено, он перезвонит завтра. Во второй было сказано, что мисс Стаффорд очень нужно поговорит со мной, но она уезжала в аэропорт и позвонит позже.

— Ты иди, Майк. А я вернусь в номер и отвечу на звонки.

— Но Грэм сказал...

Я не смогла сдержать раздражение. Я не хотела срывать зло на Майке, но рядом больше никого не было.

— Я вернусь в номер всего на несколько минут, — отрезала я, развернулась на каблуках и быстро пошла к лестнице, по которой взбежала все три пролета на одном дыхании.

Я открыла дверь номера и вошла. Сейчас мне меньше всего хотелось звонить Дрю. Сейчас я стремилась побыть одна и ни с кем не общаться.

Я подошла к комоду и достала одну из рубашек Майка. Я не ожидала, что мне придется с кем-либо делить комнату, поэтому не захватила с собой ночную рубашку. Позвонив на стойку администрации, я попросила забрать белье в прачечную. Выставив за дверь пакет, я положила туда грязную рубашку Майка, в которой он совершил трансатлантический перелет. Я проявила такую заботу о белье Майка, потому что мне пришлось позаимствовать его вещь, чтобы в ней спать, а ему еще надо в чем-то завтра ходить. Потом я пошла в ванную, включила горячую воду, подождала, пока пар заполнил все помещение, и встала под струи, чтобы смыть с себя напряжение сегодняшнего дня и вечера.

Натянув белую в красную полоску рубашку Майка, я уселась за стол и написала ему записку с извинениями за то, что огрызалась и бросила со всей этой научной толпой. Я пристроила записку на его подушке и отбросила одеяло. И оставила для него включенной настольную лампу.

Затем я забралась под одеяло в свою кровать, стоявшую в нескольких дюймах от кровати Майка. Сегодня я не хотела быть Тиной Тернер, сегодня мне вспомнился Отис Реддинг. Он был абсолютно прав. Девушки тоже устают. Они жаждут нежности, повторял он мне снова и снова, когда я слушала его песни. Мне очень нужно было проверить, так ли это, и как можно скорее. Но сегодня этому не бывать, поэтому я выключила свою лампу, зарылась головой в подушку и убедила себя, что достаточно вымоталась, чтобы заслужить хороший отдых.

23

Мне было настолько непривычно рано ложиться, что я проснулась уже в пять утра и беспокойно ворочалась, пока не увидела, как серый свет начал пробиваться по краям занавесок. Тогда я тихо проскользнула в ванную и оделась для пробежки. Внизу, в холле, я кивнула молодому дежурному, вышла на улицу и оказалась на громадной задней балюстраде, с которой открывался вид на акры зеленых садов и лесов. Я сделала несколько растяжек, опершись ногой о колонну, что не одно столетие поддерживала фасад Кливдена, а затем побежала вдоль подстриженных кустов по дорожкам, ведущим к Темзе. За все пять миль я не встретила никого, кроме разве что двоих садовников или землекопов, поэтому сполна насладилась тишиной, окружавшей меня в этом царстве спокойствия.

Последний холм на обратном пути заставил меня попотеть, поэтому я перешла на ходьбу и прогулялась по запутанным лабиринтам симметричного большого сада, образованного из рядов самшита, который специально высаживали и холили.

Когда я вернулась в номер, Майк все еще крепко спал, благоухая ароматом лагера. Поэтому я не спеша умылась и оделась перед новым трудовым днем. Когда я была уже готова к выходу, он пробормотал:

— Доброе утро.

Я сказала ему, что иду на утреннее заседание, чтобы послушать доклад специалистов из Скотленд-Ярда о новых достижениях в области работы с ДНК.

— Джеффри Доген приедет сюда около одиннадцати. Криви встретит его у дверей, и они нас подождут. Он договорился, чтобы нам предоставили отдельную комнату для беседы, — Майк повернул голову в мою сторону. — И спасибо, что не бросила меня вчера, блондиночка. Я прождал тебя всего-то пару-тройку часов, пока не понял, что ты меня кинула.

— Извини, я...

— Да, ладно, забей. Мы с Криви неплохо провели время. На нас положила глаз какая-то герцогиня.

Я представила себе это и рассмеялась.

— Я не шучу. Настоящая герцогиня и к тому же красавица. Провела нас по пабам, показала местные достопримечательности.

— Когда же ты вернулся?

В ответ он подмигнул:

— Моя мать еще жива и вполне счастливо проживает в Бруклине, так что спасибо за заботу. Но она сама справится с такими вопросами. Увидимся в одиннадцать, хорошо?

Я вышла и направилась в конференц-зал имени Черчилля, взяла себе кофе и ячменную лепешку и нашла место, отведенное мне на сегодняшнем утреннем заседании. Я извинилась перед лордом Уинделторном за свое отсутствие на ужине, затем немного поболтала с соседями по столу, пока выступающие отлаживали микрофоны и прочее оборудование.

В том, что касается исследования ДНК и создания банка генетических данных, британцы на голову опередили нас. И хотя уровень сексуальных преступлений у них гораздо ниже, чем в Штатах, они уже начали вводить систему генетических «отпечатков пальцев» в качестве улик при изнасилованиях, случавшихся в Лондоне. Докладчица выдвинула несколько смелых предположений о перспективе использования этой технологии в будущем, и я записала кое-что, чтобы потом пересказать все это Бобу Шефферу, который проделал огромную работу по созданию при патологоанатомическом отделении лаборатории по исследованию ДНК.

Было уже почти одиннадцать, когда Уинделторн объявил перерыв. Я объяснила ему, что не смогу далее присутствовать на заседании, потому что у нас с Чэпменом есть неотложное дело. Он заверил меня, что все понимает, и я поднялась в номер, чтобы забрать папку с материалами по делу Доген.

Спустившись к стойке администратора, я увидела, как Криви представил Джеффри Догена Майку. Я подошла ближе, и Доген протянул мне руку:

— Вы, должно быть, Александра. Рад познакомиться. Спасибо, что прилетели в такую даль. Коммандер Криви сказал мне, что вы дочь Бенджамина Купера. Неужели это правда? Я имел удовольствие слушать лекции вашего отца... Скорее всего это было на медицинской конференции в Барселоне в прошлом году. Он потрясающий человек.

— Полностью с вами согласна. Спасибо.

Криви повел нас к одному из прилегающих к основному зданий, где администрация выделила нам комнату. Он ушел вперед с Догеном. Бывший муж Джеммы оказался ниже, чем я думала. В свои шестьдесят с чем-то он был тощим, жилистым и почти лысым, поэтому уши казались великоватыми по сравнению с чертами лица.

— Кстати, пока ты училась сегодня утром, звонил твой приятель.

— Что?

— Дрю. Его ведь так зовут, да? Просто звонил, чтобы поздороваться. Сказал, что не может заснуть и что не смог да тебя дозвониться из-за расписания твоей поездки. Мне повезло, что он позвонил, его звонок разбудил меня как раз вовремя.

— Отлично. Ты же сказал ему, кто ты, правда? Я имею в виду, что ты просто мой др... то есть что мы просто делим комнату, понимаешь...

— Что я должен был ему сказать? Извини, но я не знаком с этикетом Уэллесли. Они, наверное, обучают тому, что следует говорить в такой ситуации. «Извини, приятель, я всего лишь полицейский, к тому же гей». Или: «Господи, да я не стану спать с Алекс даже на пари, а ты?» Послушай, он меня разбудил, блондиночка. Я сказал, что все передам, и велел ему перезвонить. Еще вчера он тебя расстроил до слез, и ты думала, будто он убил Доген, потому что она зарезала его жену, а теперь хочешь, чтобы он тебе звонил. Пусть себе нервничает. Пусть подумает, что у него появился соперник, что ты здесь с принцем Уэльским, или с Шоном Коннери, или еще с кем-то вроде того. Для разумной девушки ты ведешь себя очень непоследовательно.

Забудь о Дрю Рено и остальной своей личной жизни, напомнила я себе. Сосредоточься на работе.

Мы вошли в уменьшенную копию зала Черчилля. Там стоял прямоугольный стол с шестью удобными стульями, проектор для слайдов и кинопроектор, а также было столько кофе и воды, чтобы продержаться тут не один день.

— Возможно, вы с Александрой для начала расскажете, что вам известно на настоящий момент? — предложил Доген, придвигая стул к столу и глядя на нас. — Вы знаете, кто убил Джемму?

— Я бы сделал все наоборот, док, если не возражаете, — ответил Майк. — Думаю, нам бы очень помогло, если бы вы рассказали нам немного о Джемме. Даже то, что кажется вам несущественным. Я не хочу, чтобы в своем рассказе вы опирались на то, что мы знаем или не знаем. А после того, как вы это сделаете, обещаю, мы сообщим вам все последние новости о нашем расследовании.

Подобная манера всегда производит впечатление, подумала я. Майк всегда славился умением блефовать и мог повесить лапшу на уши кому угодно. Но эта ситуация, казалось, была не по зубам даже сильному мастеру притворства. Сегодня мы бродили в тумане более сильном, чем на прошлой неделе, когда звонили Джеффри Догену.

— Я понял. Тогда я начну.

Он придвинул стул еще ближе к столу и поставил локти на столешницу. Рассказывая о семье Джеммы, он подпирал голову руками. В этой истории не было ничего необычного. Ее родители переехали в Бродстерс из Лондона, когда из Европы стали доходить тревожные сведения о войне. Джемма родилась в 1939 году. Она была единственным ребенком в семье, после смерти отца мать воспитывала ее одна — он погиб в битве при Дюнкерке. Я записывала все эти сведения в блокнот, сомневаясь, что они нам пригодятся. А вот Чэпмен слушал с неизменным интересом, раз уж дело хоть чуть-чуть касалось Второй мировой.

Джеффри рассказал о школьных годах Джеммы, затем об университете, где она была лучшей по биологическим дисциплинам и получила множество призов за эксперименты, снискавшие ей известность в академических кругах. Он познакомился с ней, когда она поступила в медицинский колледж, где он уже был студентом.

— На самом деле, да, я встречал ее в колледже. Ее трудно было не заметить. Она была очень интересная тогда, — улыбнулся Джеффри, мысленно вернувшись в дни своей юности, когда он влюбился. — Но впервые я встретил ее в другом месте. На Тауэрском мосту.

Мы с Майком переглянулись, и внимательный Криви перехватил наш взгляд.

— Я был там с группой студентов из Австралии. Они приезжали к нам в колледж, и на выходных захотели осмотреть обычные места туристического паломничества. Бифитеров[29], драгоценности короны, Кровавую башню и Ворота изменников. Вы, конечно, уже посетили все это?

Я кивнула, а Майк выразил сожаление, заметив, что у него не было такой возможности.

— Обидно быть так близко от Лондона и не увидеть его. Вы не можете остаться на выходные?

— К сожалению, нет. Нам надо возвращаться сразу после разговора с вами, доктор Доген.

— Да, да, конечно. Что ж, я уже почти закончил показывать австралийцам Тауэр, но они обязательно хотели подняться на Тауэрский мост. Там не меньше трехсот ступенек. А они потащили меня с собой. Когда мы залезли наверх, оказалось, что там, помимо нас, был еще один человек. Я узнал ее, мы виделись в медицинском колледже. Это была Джемма, она стояла у окна и смотрела на реку. Она совсем не заметила нашего появления, хотя мы столпились у нее за спиной. Я представился, объяснил, что мы учимся в одном колледже, и узнал, что ее зовут Джемма Холборн.

Майк терял терпение. Он не горел желанием выслушивать их любовную историю, а Джеффри, казалось, клонил именно к этому.

— Почему она пришла туда? Была какая-то особая причина?

— Она выросла в деревне, для нее Тауэрский мост олицетворял Лондон. Как и для многих людей. Это как бы символ этого города. Для кого-то это Биг-Бен или Букингемский дворец, на которые можно только смотреть со стороны. Но Джемма была любопытной, а их нельзя было изучить изнутри или посмотреть из их чрева на огромный мир вокруг. А мост давал такую возможность. По сравнению с самим Тауэром мост совсем молодой. Но он легко узнаваем, правда, коммандер? И для многих именно он олицетворяет собой старый город.

Криви согласился.

— Джемма вспоминала, что мост стал первым местом, которое она посетила после войны. Она поднялась на обе башни, чтобы посмотреть, как далеко тянется река в обе стороны. Наверное, пока она не повзрослела, ей казалось, что она сможет увидеть Америку. Когда ей хотелось о чем-нибудь помечтать, она забиралась на башни Тауэрского моста или на его пешеходную часть и предавалась мечтам.

— Вы когда-нибудь еще ходили туда вместе с ней?

— У меня не было особого выбора, мистер Чэпмен. Именно там я сделал ей предложение два года спустя. Я знал, что там она мне не откажет, — Джеффри улыбнулся. Рассказывая, он перестал нервничать. — Она ходила туда накануне серьезных экзаменов. И не важно, что занималась она гораздо больше всех студентов вместе взятых. Ей нужны были эти мгновения полного одиночества в башне моста. Она любила ходить туда даже по большим праздникам, с толпами туристов. «Джипси Мот» вернулся домой в шестьдесят седьмом, по этому случаю мост развели, и мы были одними из первых, кто пришел...

— Что-то я не понимаю, о чем речь, — прервал его Чэпмен.

— Я, признаться, тоже.

— Вы, янки, слишком молодые, чтобы помнить, но вам неплохо бы знать об этом, хотя бы ради той игры, которую вы постоянно смотрите по телевизору, — сухо произнес Криви. — Сэр Фрэнсис Чичестер совершил кругосветное путешествие на яхте «Джипси Мот IV». Это заняло у него год, и когда яхта вернулась домой, то мост развели, чтобы они смогли заплыть в город. И сама королева поднялась на борт, чтобы произвести его в рыцари. Она сделала это тем же мечом, что касался плеч Фрэнсиса Дрейка.

Чэпмен еще с удовольствием послушал бы об исторических событиях, но для меня это был пустой разговор.

— Вы не знаете, сохранился ли этот ее интерес и дальше? — Я подумала о брелке Джеммы, который так и лежал на столе у меня в квартире. И о его брате-близнеце, которого я видела у Уильяма Дитриха, когда он уходил из конференц-зала несколько дней назад.

— Боюсь, ее невозможно было вылечить от этой привязанности. Она специально приезжала в Англию в девяносто четвертом, на празднование столетней годовщины Тауэрского моста. К тому времени я уже женился второй раз — вы, наверное, уже знаете об этом, — и Джемма потащила нас с женой на башню, чтобы насладиться видом. Она накупила сувениров, наверное, для всей Америки. Кофейные чашки с Тауэрским мостом, чайные ложки с Тауэрским мостом, брелки для ключей с Тауэрским мостом...

— Много?

— О да, очень много.

Значит, я зря предавала значение брелку, что был у Дитриха, сочтя его знаком особой привязанности. Судя по всему, Джемма раздала около дюжины таких же друзьям и коллегам.

— Уверен, что вы заметили эти вещицы у нее дома или на работе, да? В этом была ее загадка, которую я так и не разгадал. Наш брак продлился меньше десяти лет. Нет, мы никогда не ругались и не ссорились. Можно сказать, что мы расстались хорошими друзьями. Я виделся с ней почти каждый раз, когда она приезжала сюда. Мы переписывались, не теряли друг друга из вида — как в профессиональном, так и в личном плане, но инициатива, скорее, исходила от меня. Она просто не умела никого пускать в свой внутренний мир, в ту часть души, где хранилось самое важное. Она была великолепным ученым и очень верным другом, если верила человеку. Но в ее душе была небольшая пустота — она так никогда и не позволила мне заполнить ее. И уверен, что она не позволила этого никому, кто пытался. Странно, но даже будучи врачом, я воспринимал эту пустоту как нечто материальное в ее организме, как нечто, что я смогу «излечить», если только мне удастся ее найти. Но я не нашел.

Джеффри Доген замолчал и посмотрел на свои стиснутые руки, лежащие на столе.

Больше часа мы слушали о Джемме, о ее браке, разводе, друзьях, студентах, карьере в Англии. При расследовании многих убийств, над которыми случалось работать Чэпмену, такая информация о жертве, полученная из надежного источника, может оказаться бесценной. На этот же раз все, что мы услышали, не сдвинуло нас с мертвой точки.

Майк попытался ненавязчиво перевести разговор на недавние события, касающиеся профессионального будущего Джеммы. Джеффри вздохнул и как-то обмяк.

— Неужели вы действительно думаете, что это может быть связано с ее работой? — Он посмотрел на Майка.

— Сейчас мы рассматриваем все возможные версии.

— Что ж, последние года два Джемма постоянно боролась. И это относится к медицинскому колледжу «Минуит» и Медицинскому центру, а не к ее личной жизни.

— Знаете ли вы, в чем была суть конфликта и с кем она не ладила?

— Она стала гнать волну с того самого момента, как пришла туда работать, знаете ли. Ничего особенного, но она всегда отстаивала свои принципы. В нашем деле это скорее плюс, чем минус. Так вот, я бы сказал, что были две проблемы, с которыми Джемма непримиримо боролась, — теперь Доген смотрел на меня, и я поняла, что ему не очень нравится, что я стану записывать его подозрения. Я сделала вид, что записи — это само собой разумеющийся момент нашей беседы, и твердо ответила на его взгляд, дав понять, что продолжу заносить сведения в блокнот.

— С самого начала она дала понять, что не примет в программу подготовки нейрохирургов никого, кто не отвечает ее высоким стандартам. И отбор, как вы понимаете, был безжалостным. Выпускные оценки, отзывы, интеллектуальный уровень, незапятнанная репутация, поведение в операционной и умение оперировать, оценки по результатам интернатуры. Никаких профессорских любимчиков или богатеньких сынков, равно как и людей, совершивших на своем пути ошибки. Джемма не собиралась давать людям вторых шансов. Несомненно, многим это не нравилось.

— Что-то подобное было в последнее время? Ее пытались заставить принять кого-то, кого она не хотела?

— Уверен, что да.

Мы с Майком в один голос спросили, кого именно ей хотели навязать.

— О, нет, нет, нет. Простите меня. Я вовсе не хотел создать впечатление, будто имею в виду кого-то конкретного. Просто всегда находился какой-нибудь профессор или кто-то из администрации, пытавшиеся пропихнуть своего кандидата, и Джемме приходилось ломать с ними копья. Боюсь, я не могу назвать вам имен. Последний раз, когда она была здесь, то жаловалась на одного из руководителей Пресвитерианского госпиталя. Кажется, один из его студентов — вроде его звали Назарет — был принят в программу, а потом началось расследование, потому что он оказался замешан в очень странной истории. Девушка, с которой он встречался, — на самом деле сначала она была пациенткой, познакомились в хирургическом отделении, и у них завязались отношения — потеряла сознание у него в квартире. И этот студент-медик позволил ей впасть в кому прямо посреди своей гостиной. Она пролежала там несколько часов, пока он все-таки привез ее в больницу. Более того, оказалось, что он взял у нее кровь — так и не объяснив, для чего. Сделал он это при помощи иглы, которую воткнул ей в запястье, у нее остались жуткие синяки. Когда девушка вышла из комы, стало понятно, что у нее серьезная психическая травма. Доктор Назарет так и не объяснил, что за иглу он использовал и была ли она стерильна, равно как и не сказал, куда дел кровь. Его руководители никогда и не добивались от него ответов на эти вопросы. Девушка же была убеждена, что она потеряла сознание потому, что он подсунул ей наркотики. В общем, очень странный случай. Так вот, доктора рекомендовали этого студента...

— Вы не помните имя врача? — Я записывала каждое слово Догена.

— К сожалению, нет. Но если вы сбросите мне по факсу имена всех глав факультетов той больницы, то я смогу его узнать. В любом случае этот врач настаивал, что данный эпизод не имеет особого значения. Равно как и четыре ареста, которым, согласно расследованию, проведенному самой Джеммой, подвергался этот студент, — в основном за нарушение правил дорожного движения. Она решила, что этот юноша — отрезанный ломоть и будет представлять опасность для пациентов, в основном, конечно, из-за того, как он повел себя с той девушкой. Мне известно, что Джемме удалось выкинуть его из программы, но я не знаю, сколько еще подобных отверженных бродило вокруг нее. Джемма отказывала людям направо и налево целых десять лет, так что эти «неудачники» наверняка работают не в одной больнице в Штатах.

— Вы сказали, что было две проблемы. Две причины, из-за которых Джемму недолюбливали. Какова же вторая?

— Многим не нравилось, как она руководит факультетом. Не все в «Минуите» разделяли взгляды Джеммы на нейрохирургию.

— Из-за того, что она уделяла много внимания травматологии?

— Да, в основном из-за этого.

— И кто не разделял?

— Ну, конечно, главой оппозиции выступал Роберт Спектор. Он не делал секрета из того, что был бы рад ее уходу, потому что смог бы занять ее место.

— Спектор сказал нам, что она не хотела оставаться в Нью-Йорке и быть второй после доктора Гаяра, работающего в Нью-Йоркской клинической больнице.

— Это полная чушь. Она очень уважала Гаяра, и он всегда хорошо к ней относился. Всегда приглашал ее участвовать в своих научных проектах. Это сам Спектор не может вынести такой конкуренции. Ему никогда не организовать отделение травматологии, которое сравнилось бы с тем, что сделал Гаяр, вот почему он хотел занять другую нишу. Вот в чем сложность его положения в Медицинском центре Среднего Манхэттена. Если они не станут специализироваться на операциях на мозге, как того требовала Джемма, то смертность среди пациентов, находящихся в коме, будет в три раза выше, чем в той же Нью-Йоркской клинической больнице, что всего в нескольких кварталах от них. Так что запомните, мистер Чэпмен: если вас ударят по голове, то лечитесь только в отделении доктора Гаяра.

— Но Спектор не соврал начет интересов Джеммы? Она действительно интересовалась в основном травмами головного мозга?

— Нет, не совсем так. Этот аспект, конечно, был ее страстью, но она не любила зацикливаться на чем-то одном. Вы, наверное, уже поняли, что она была человеком умственного труда, интеллектуалом. Звучит немного мрачновато, но ее больше интересовали патологические заболевания мозга. Почему развиваются опухоли? Какова связь между развитием опухоли и ДНК? Изменяется ДНК или мутирует? Джемма обожала покопаться в мозгу человека, который умер от фатального ранения или травмы головы, но все-таки главным вызовом для нее было проведение операций по удалению редкой опухоли или тромба.

Я открыла папку, лежавшую на столе рядом с блокнотом, и достала полицейский отчет.

— Вы когда-нибудь встречались с доктором Спектором? — тем временем спросил Чэпмен.

— Да, несколько раз на всяких мероприятиях.

— Вам не кажется, что он достаточно ненавидел Джемму, чтобы...

Я услышала, как Джеффри с шумом втянул воздух, прежде чем прервать Майка на середине вопроса:

— В каждой профессии есть завистники и закулисные интриги, мистер Чэпмен. Я пытаюсь честно рассказать вам о людях, которые окружали Джемму, но мне не кажется, что хоть кто-то из них недолюбливал ее настолько, чтобы причинить ей физический вред. И, я уверен, большинство из них знали, что скоро она уже не будет помехой для них.

— Из-за того, что она собиралась вернуться в Лондон?

— Да, все указывало на это.

— Разве вы не знаете точно?

— Ну, понимаете, она получила предложение. И сказала, что до конца месяца сообщит университету о своем решения. Ей нужно было закончить одно дело, прежде чем дать им ответ.

— Даже вам она ничего не сказала?

— Не я же сделал ей это предложение. У нее не было причин сообщать мне об этом. Но я думаю, что она собиралась приехать сюда в следующем семестре, даже если у нее и не слишком лежала к этому душа. Но ей незачем было заранее сообщать мне о своих планах. Полагаю, Джемма собиралась закончить учебный год и просто зло поддразнивала Спектора и администрацию. Ведь они спали и видели, чтобы она убралась. Такой прощальный спектакль с ее стороны, если угодно.

В дверь постучали, и Криви пошел открывать. Служащий в белых перчатках сообщил, что обед подан нам в соседней комнате, если мы хотим сделать небольшой перерыв. Я поблагодарила его и сказала, что это очень кстати.

— Мы дадим вам короткую передышку, доктор Доген, а потом нам хотелось бы, чтобы вы взглянули на фотографии и отчеты, — Чэпмен поднялся и потер покрасневшие глаза.

— Но сначала я назову вам имена некоторых коллег Джеммы. Нам кажется, что некоторые из предоставленных ими сведений не соответствуют действительности. Если вам знакомы эти имена, то, прошу вас, расскажите нам все хорошее, что вы знаете об этих людях, и кому из них можно доверять.

Криви с Чэпменом стояли около окна и смотрели на пруд и Павильон, а я зачитала Джеффри Догену список имен. Он знал некоторых из профессоров, чьи офисы находились в одном коридоре с кабинетом Джеммы. Также ему были известны представители администрации, и я отметила эти имена красными галочками, чтобы вернуться к ним позже. Но он не знал никого из молодых врачей, стажеров или стипендиатов, занимающихся исследованиями, — даже тех, что проходили по нашему расследованию. А потом я назвала фамилию Джона Дюпре.

Доген посмотрел на меня вопросительно:

— Неужели этот старикашка вышел из спячки и преподает в «Минуите»? Странно, что Джемма никогда не говорила мне о нем.

Чэпмен резко обернулся:

— Вы знаете Дюпре?

— Не могу сказать, что знаю его хорошо, но я посещал его лекции, вернее, двухнедельный семинар, кажется, это было в Женеве. Дайте-ка вспомнить... Господи, да это было больше четверти века назад. Кажется, он уже тогда собирался на пенсию. Сколько ему сейчас? Почти девяносто?

Я рассмеялась.

— Это не тот Дюпре. Нашему только сорок два.

— И он тоже невролог?

— Да.

— Ну, возможно, это его сын или внук. Не знаете, в каком медицинском колледже он учился?

Я посмотрела в полицейский отчет, чтобы освежить память.

— В Тулейне.

— Да, это не может быть простым совпадением. Именно там учился старик Джон Дюпре. Да уж, молодому придется попотеть, чтобы держать планку. Старик был одним из лучших практикующих врачей в своей области, даже — не побоюсь этого слова — гением. Но несколько лет назад стал отшельником. Переехал в Миссисипи, в Порт-Гибсон, если не ошибаюсь.

В Чэпмене проснулся историк:

— Знаете, что у генерала Шермана не поднялась рука спалить этот красивейший город? Он не тронул его.

Я этого не знала. Я уже закрыла папку, а Криви распахнул перед нами двери.

Доген все еще вспоминал Дюпре. Кажется, ему самому нравилось выуживать из памяти подробности о выдающемся лекторе.

— Для такого молодого врача, каким я был тогда, это было суровым испытанием — понимать неврологические термины, произносимые с сильнейшим южным акцентом, какой только можно представить. Ему надо было позвать переводчика, право слово. И эта его знаменитая рыжая шевелюра, и такая же рыжая борода. Ни одного седого волоска, хотя ему уже было за шестьдесят.

— Рыжая шевелюра, — удивилась я. — Тут вы что-то путаете. Наш Джон Дюпре афроамериканец.

— Ну, тогда это очень странное совпадение. Надеюсь, его зовут не Джон Дж. Д. Дюпре, старик часто любил представлять своим полным именем. Джон Джефферсон Дэвис Дюпре.

Я развязала тесемки папки и снова достала полицейский отчет. Допрос Джона Дж. Д. Дюпре, мужчина, черный, 42 года.

— Пошли, блондиночка. Я умираю от голода.

— Я догоню вас. Мне надо позвонить Мерсеру, пока он не уехал на работу, и попросить его кое-что проверить, — вряд ли найдется много чернокожих мужчин с Юга, названных в честь президента Конфедерации.

Чэпмен мог думать только о еде в соседней комнате, мимо которой я прошла, чтобы найти ближайший телефон, откуда можно позвонить в Штаты.

В этот момент я не могла думать ни о чем, кроме записки, которую подсунули мне под дверь воскресным вечером неделю назад. «ОСТОРОЖНО. МИР НЕ ДЕЛИТСЯ НА ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ. ЭТО ЗАБЛУЖДЕНИЕ МОЖЕТ СТОИТЬ ЖИЗНИ».

Может, кто-то хотел предупредить меня о том, что мне стало ясно только после разговора с Джеффри Догеном? Может, Джон Дюпре вовсе не тот человек, за которого себя выдает?

Мерсер ответил после второго гудка.

24

— Я оставил тебе перепелиных яиц в рыбно-сырном соусе. Коммандер говорит, что это надо обязательно попробовать.

— Я, пожалуй, откажусь.

— Пирог с мясом и почками?

— Официант сейчас принесет мне жареную подошву. По-дуврски, — мы решили немного отдохнуть от расследования, и Доген с Криви рассказывали нам о местных достопримечательностях, а также кливденские легенды. После того как подали чай, я отвела Майка в сторону, чтобы вдали от ушей Джеффри рассказать ему, зачем я звонила Мерсеру. Он взял одно из меню и велел мне забрать его с собой в качестве сувенира.

— Ты видела? Можешь поверить, что они подают десерт под названием «сахарный конец»? Я должен показать это Мерсеру и его парням из отдела сексуальных преступлений!

— Меня очень радует, что ты взрослеешь на глазах, ведь ты же не поделился этой мыслью, скажем, с доктором Догеном.

Я сказала Майку, что попросила Мерсера проверить Дюпре и напомнила, что он был одним из врачей, которые осматривали Морин, пока она лежала в Медицинском центре Среднего Манхэттена.

После обеда мы с Джеффри Догеном вернулись в комнату и сели на свои места, а Криви с Чэпменом зашли в мужской туалет. В присутствии Майка я подавляла желание спросить Догена, не помнит ли он обстоятельств смерти Карлы Рено в одной из больниц Лондона два года назад. Но теперь, наедине, я задала ему этот вопрос, который не давал мне покоя.

— О да. Джемму тот случай чрезвычайно расстроил, разумеется. Это была новая операция, разработанная Джеймсом Бинчи, одним из лучших хирургов. Весьма радикальная операция и очень долгая — шесть или семь часов. Вот почему Бинчи пригласил Джемму ассистировать. К сожалению, она восприняла эту операцию слишком близко к сердцу. Это из-за семьи. Она очень хотела, чтобы эксперимент удался — и ради самой девушки, и ради научного прогресса. Джемма не часто теряла пациентов на операционном столе. Поэтому восприняла это очень тяжело. Ей пришлось сообщать мужу. Он был вне себя от горя.

— Зол на Джемму?

— Зол на весь мир. Знаете, говорил, мол, его жене было еще жить да жить, а вы позволили ей умереть, и все в таком духе. По правде говоря, без операции Карла Рено протянула бы не больше месяца. Бинчи оперировал не ради научного эксперимента, знаете ли. Это была единственная надежда для нее, но ничего не получилось. А какое отношение это имеет к расследованию?

Вошедший Майк ответил вместо меня:

— Как я уже говорил, док, мы проверяем разные версии. В прошлом декабре, как раз перед Рождеством, бывший заключенный проник в Нью-Йоркскую клиническую больницу, в онкологическое отделение, и ножом порезал лицо врачу, пять лет назад лечившему его ребенка. Подросток умер от лейкемии, несмотря на усилия докторов, а отец так и не смирился с потерей. Вот и наша Агата Кристи решила проверить, не мог ли вдовец Рено держать камень за пазухой в отношении Джеммы.

Джеффри наморщил лоб, припоминая разговоры о том давнем деле.

— Ну, насколько я помню мужа — он ведь адвокат, да? — так вот, он вроде бы хотел возбудить дело против Бинчи и Джеммы и все такое. Но я уверен, что ничего из этого не вышло. Бедняга, смерть жены его ужасно расстроила. Он-то надеялся, что она хотя бы переживет операцию и умрет в его объятиях. Но в конце концов здравый смысл одержал верх, и я уверен, что Джемма больше не слышала о нем. Хотя, конечно, не знаю наверняка.

— Давай-ка займемся делом, блондиночка. Или ты думаешь, что доктор Доген еще поможет составить твой гороскоп?

Мы с Майком достали около сотни полицейских отчетов и начали их просматривать, отбирая вопросы, которые следует задать нашему бесценному свидетелю. Криви пролистывал копии отчетов, чтобы, используя свой опыт, попытаться воссоздать картину преступления.

Когда мы дошли до отчета о вскрытии, Майк передал объемистый документ Догену:

— Нам незачем утаивать от вас эти подробности, док. Это не очень приятное чтение, но вы поймете все медицинские термины. Прочтите, пожалуйста, чтобы потом ответить на несколько вопросов.

Наш покладистый свидетель углубился в чтение, начав с самого первого абзаца, где описывался внешний вид покойной и параметры тела. Но, не дочитав и страницы, он вскочил и отошел в дальний угол комнаты, где рухнул на стул и несколько раз нервно провел рукой по губам, пытаясь осознать информацию о количестве ножевых ранений и о том, насколько жестоким было это убийство.

Минут пять мы сидели в полной тишине, затем Майк похлопал меня по плечу и указал на дверь. Мы вышли из комнаты, Криви — за нами следом. Около четверти часа мы гуляли вокруг пруда, вдыхая свежий осенний воздух, пока Джеффри Доген оставался наедине с отчетом патологоанатома о его подруге и бывшей жене. Когда мы вернулись в комнату, то заметили, что он плакал, и ему пришлось высморкаться, прежде чем заговорить.

— Что ж, я знал, что Джемма — боец. А вот преступник, похоже, не ожидал сопротивления, да?

Я позволила Майку вести эту беседу.

— Моя коллега считает это еще одним доказательством того, что она знала убийцу. Этому человеку было известно, что Джемма одна в своем кабинете глубокой ночью и что она не испугается, когда он зайдет к ней. Возможно, все началось как разговор, возможно, он думал, что сумеет уговорить ее. Но, очевидно, что к нападению он подготовился, на тот случай, если она заупрямится.

— И затем связал ее и воткнул ей кляп?

— Да, так предположил наш патологоанатом. Но вообще-то практически любое из нанесенных ей ранений могло лишить ее способности сопротивляться. Если первый удар он нанес в середину спины, то потом смог легко связать ее и продолжить свое гнусное дело.

— Но она же, наверное, кричала...

— Никто не слышал криков. Легче докричаться до покойников в морге, чем до кого-нибудь в здании больницы в два часа ночи. Из коридора, где находится бе кабинет, все уже давно ушли. Даже если Джемма успела позвать на помощь до того, как ей вставили кляп, то после очередного ранения у нее просто не осталось на это сил.

— А что вы думаете о попытке сексуального нападения на нее в таком... ну, в таком состоянии? На такое способен только псих, так ведь?

— Я полагаю, он рассчитывал, что мы так подумаем. Если бы вы видели Медицинский центр Среднего Манхэттена, то знали бы, что там полно психов. Я имею в виду всех этих бездомных, живущих в туннелях под зданием. Я уверена, что убийца попытался обставить все как попытку изнасилования, чтобы пустить нас по ложному следу.

Майк загрузил в проектор несколько слайдов.

— Это фотографии с места преступления, док. Не знаю, приходилось ли вам бывать у Джеммы в кабинете, но нам хотелось бы, чтобы вы на них взглянули.

— Я был у нее несколько раз. У меня даже есть фотографии. Джемма прислала их мне. «Я в моей естественной среде обитания» — так она написала на обратной стороне.

Майк нажал кнопку, слайды начали вращаться, проецируя изображение на экран. Доген замер, глядя на снимки. На многих был пропитанный кровью ковер, снятый с разных ракурсов.

Еще там были фотографии письменного стола и стула Джеммы, книжных полок над картотеками, где в ящиках хранились сотни рентгеновских снимков.

— Вот оно, — заметил Криви, нарушая тишину и показывая на большой предмет на столе Джеммы, вроде пресс-папье, водруженный на кипу документов. — Тауэрский мост, док. Вид спереди по центру.

— Я купил его Джемме на блошином рынке на Портобелло-роуд. Пресс-папье в виде моста — ей очень понравилось. Если вы вернетесь на два слайда назад, Чэпмен, я смогу назвать вам имена людей с фотографий в ее кабинете. Я сам сделал несколько из них.

Майк переключил кнопки на аппарате, чтобы он вернул картинки. Доген назвал нам имена тех, кого узнал. Многие из снимков были сделаны еще в Лондоне много лет назад, судя по одежде и прическам. Это, несомненно, было сейчас нужнее Догену, чем нам для расследования, но, учитывая состояние доктора, Чэпмен решил пойти навстречу этому милому человеку.

— Ну-ка, ну-ка. Остановите, пожалуйста! — Доген вскочил на ноги и подошел к экрану. — Вы, наверное, знаете... Я же вижу, вы очень тщательно все изучаете... Вы знаете, что ее цепочка с ключами пропала с книжной полки?

Мы с Чэпменом обменялись удивленными взглядами.

— Какая цепочка? О чем вы?

— Снова ее любимый Тауэрский мост. Видите вон там крючок, на краю полки? — Там были металлические рейки, которые поддерживали книжные полки, тянувшиеся по всей стене в кабинете Джеммы. Доген стоял у экрана и указывал на край такой рейки, у стола, загнутый наподобие крючка.

— Там Джемма хранила запасной комплект ключей. До этого крючка она могла дотянуться, не вставая из-за стола, поэтому все необходимые ключи — от дома и офиса — всегда хранились в пределах досягаемости, если ей не хотелось тащить с собой сумку. Понимаете, о чем я? — спросил Доген, переводя взгляд на меня.

Я кивнула, у меня тоже были запасные ключи, которые я брала, когда бегала или гуляла с Закой и не хотела таскать с собой записную книжку и прочие причиндалы. Полиция нашла сумку Джеммы в ящике стола — убийца не прикасался к ней, — и там оказался комплект ключей, при помощи которых мы с Мерсером попали к ней в квартиру.

— Вы хотите сказать, что, бывая там, иногда видели на этом крючке комплект ключей?

— Я хочу сказать, что она всегда хранила их там, детектив. Мы даже шутили по этому поводу. Только теперь мне совсем не смешно. Она звала свой офис Воротами изменников, как ворота в Тауэре, через которые приводили преступников, обреченных на смерть. Именно у этих ворот они последний раз бросали взгляд на мир, прежде чем положить голову на плаху. Звучит странно, но она всегда считала себя чужой в «Минуите». А это были ее ключи к свободе, так она говорила. Они всегда висели на этом крючке, и она могла дотянуться до них в любой момент. Например, когда уходила бегать или шла домой, подальше от людей, которые ей не нравились. Уверяю вас, посмотрите на любую фотографию этого кабинета, сделанную до ее смерти. Вы увидите ключи на цепочке с брелком в виде Тауэрского моста, свисающие с этого крючка, — Доген разволновался и для пущего эффекта ткнул пальцем в увеличенное изображение загнутого конца рейки. Экран закачался.

Мы с Майком не понимали, насколько важна информация, которую нам сообщил Джеффри. Мы дали ему успокоиться и закончили просмотр слайдов, а потом я заметила, что уже почти пять вечера. Когда мы вышли из комнаты, чтобы позвонить, Майк пожал плечами и спросил меня, что я думаю.

— Трудно сказать. Не могу придумать никого, кроме уборщиков, кто мог бы нам сообщить, давно ли нет на месте этих ключей. Но думаю, что лучше нам спрашивать об этом у каждого, с кем мы будем беседовать по этому делу на следующей неделе.

— Да, но смысл? Никто не вламывается в офис, чтобы украсть ключи от этого же офиса, верно? Это немного глупо, ты не находишь? И не похоже, что из квартиры что-то пропало, так?

— Возможно, убийца забрал ключи в качестве трофея или вроде того.

— Говорю тебе, не увлекайся ты этими телевизионными детективами, Куп. Ты слишком много читаешь про серийных убийц и веришь всему, что говорят в ФБР. Как думаешь, закончим с Догеном? — И он открыл дверь в комнату, чтобы позвать Джеффри.

Мы с Криви и Чэпменом проводили Джеффри Догена до парковки, расположенной неподалеку от входа в гостиницу.

— Вы с Джеммой когда-нибудь говорили о личной жизни? О мужчинах, с которыми она встречалась?

— Нет, что вы! Она не обсуждала со мной такие вещи.

— Полагаю, вам знакомо имя Уильяма Дитриха? Я хочу сказать, он же занимает высокий пост в «Минуите».

— На самом деле у меня были еще две причины узнать о нем, — нахмурился Доген. — Мне известно о его профессиональных трениях с Джеммой, и я слышал кое-что — разные слухи от коллег, которые не одобряли этого, — о его отношениях с Джеммой. Что-то о его финансовых проблемах и о машине, которую он так отчаянно хотел получить. Джемма всегда готова была помочь другу, которому не хватало денег. Материальные блага не имели для нее значения. Она выросла в бедной семье и, заработав много денег, была рада поделиться ими с ближними. Больше мне ничего не известно, но должен сказать, мне заранее не нравился этот Дитрих.

Теперь мы хотели придать разговору вид обычной беседы, и Майк спросил доктора, как Джемма развлекалась.

— Развлекалась? — переспросил Доген, будто не поняв этого слова. — Ну, об этом она думала чрезвычайно редко. То есть ей нравилось где-то бывать с друзьями, посмотреть хороший фильм или почитать что-нибудь интересное. Но Джемма очень серьезно относилась к любому занятию.

— А она никогда не говорила про бейсбол или что-то подобное? Не посещала стадион, чтобы развеяться? «Метс», «Янки», «Никс»?

— Я никогда не слышал, чтобы она хоть раз произнесла слово «бейсбол». Не могу представить, чтобы она посещала подобные матчи. Она терпеть не могла командные виды спорта.

Вопросы Майка напомнили мне о папке в квартире Джеммы, которую я видела, когда мы с Мерсером были там около недели назад. О папке, помеченной «Игры Мет».

— Джемма любила природу, — продолжал Доген. — Любила плавать на каноэ, подниматься на горы, совершать долгие пробежки, вот что делало ее счастливой. Но я ни разу не замечал, чтобы она интересовалась командным спортом. Тем более вашим американским бейсболом. Это слишком долгая игра, чтобы просто сидеть и смотреть. У нее бы не хватило терпения смотреть такую глупость.

Надо сделать себе пометку, что следует проверить ту папку и ее содержимое, подумала я. Или же легче просто решить, что этот разговор был напрасной тратой времени, поскольку Джеффри Доген ничего не знает о своей бывшей жене.

Мы с Майком попрощались с Криви и Догеном и подошли к стойке регистрации. Портье передал мне записку с сообщением. Мерсер просил перезвонить ему в офис Сары Бреннер. Есть одна хорошая новость, сообщалось в записке, и одна плохая.

Мы поднялись по лестнице в нашу комнату. Я положила папку на стол и, сняв трубку, попросила оператора соединить меня с моим офисом в Нью-Йорке.

Ответила секретарша Сары и тут же перевела звонок начальнице.

— Сначала я сообщу тебе хорошую новость. В деле о нападении в Пресвитерианском госпитале наметился прорыв. Осведомитель вывел их на подозреваемого, и сейчас он в участке под арестом. Скажи Майку, что он был прав. Этот урод увидел на машине знак, что она принадлежит врачу, и сам проколол шину, решив, что сможет украсть рецепты на лекарства. А когда оказалось, что врач — женщина, он попытался заодно ее изнасиловать. Но этот тип не из нашего района. Его ничто не связывает с Медицинским центром Среднего Манхэттена. К сожалению, потерпевшая все еще при смерти. А Морин раз в день передает мне сообщения через начальника полиции. У нее все хорошо, так что отнесись к этому спокойней, все выяснишь, когда вернешься. Ну а теперь даю тебе Мерсера, он сообщит плохую новость.

Я слышала, как Уоллес что-то бормочет и напевает что-то из репертуара «Платтерс». Потом он взял у Сары трубку, и я услышала его бас:

— О да, он такой обма-а-анщ-и-и-к...

— Черт! Настоящий Джон Дюпре, встаньте, пожалуйста! Так что там за история, Мерсер?

— Прими во внимание, что Медицинский колледж в Тулейне закрыт до десяти утра, то есть они открылись всего час назад. Я только что оттуда. Единственный Джон Дюпре, которому их прославленное заведение выдавало диплом, кстати, с отличием, закончил сие образовательное учреждение... сейчас, сейчас... в тысяча девятьсот тридцать третьем году от рождества Христова. Тридцать девятый — это немножечко раньше, чем родился наш Дюпре, как мне кажется. И я готов поставить все свои деньги на твою идею о том, что какого-нибудь достойного чернокожего брата могли назвать в честь Джефферсона Дэвиса. А когда ты вернешь мне моего белого друга?

— Мы здесь закончили. Вылетаем завтра в полдень.

— Я встречу вас в «Кеннеди», тогда мы сможем поговорить по дороге. А сейчас Сара выписывает мне ордер на обыск кабинета Джона Дюпре. Я поеду прямо туда, потому что не хочу предупреждать его персонал. Я просто приду и скажу, что мне надо задать ему еще несколько вопросов о Джемме Доген. А пока Сара посмотрит статьи, где говорится о врачебной практике без лицензии. В ордере будут указаны все его дипломы, некоторые записи о пациентах, регистрационная книга. Возможно, мне повезет, и я найду что-нибудь, что укажет на его причастность к отравлению конфет или к нападению на Мо.

— Буду держать за тебя пальцы на удачу. Держи нас в курсе.

— Дай мне Чэпмена. Я должен сказать, что безумно по нему соскучился.

25

Пока Майк принимал душ и одевался, готовясь к банкету в честь конференции, я завернулась в халат с гербом, взяла телефон в постель, задрала ноги на спинку кровати и позвонила в Вашингтон Джоан Стаффорд. Я назвала оператору номер Джима Хэджвилла и не поверила своим ушам, когда наконец услышала в трубке голос подруги.

— Я ненавижу мелодрамы, но где ты пропадала в мой трудный час?

— Я перезвонила, как только получила твое сообщение. Дрю тоже пытался до тебя дозвониться, но...

— Думаю, больше он не будет даже пытаться. Когда он все-таки дозвонился, трубку снял Майк, и он наверняка решил, что я тут кручу роман с другим мужчиной. Джоан, ты должна мне помочь. Ты можешь точно вспомнить, когда Дрю сказал тебе, что хочет со мной познакомиться?

— Зачем ты вмешиваешь его в это дело об убийстве той женщины, Алекс? Ты просто слишком остро на все реагируешь. Ты должна раз и навсегда забыть, что тебе пришлось пережить с Джедом и его...

— Одно с другим никак не связано. Просто странно, сначала Дрю знакомится со мной, а через неделю я узнаю, что врач, чье убийство я расследую, оперировала его жену, которая скончалась на операционном столе. Как все это началось? Вот что я хочу выяснить.

Джоан помолчала, обдумывая ответ. Сейчас я ощущала себя скорее прокурором, ведущим допрос, нежели подругой, и мне очень не хватало возможности посмотреть ей прямо в глаза, чтобы решить, правду ли она говорит.

— Джоан?

— Я не пытаюсь юлить. Я просто смотрю в свой календарь. Помнишь благотворительный прием в храме Дендур в начале марта? Мы с Джимом как раз уходили, когда ты пришла. Ты стояла прямо перед саркофагом с мумией, которую привезли на выставку из Британского музея...

— И кто из нас выглядел лучше?

— Лично мне показалось, что мумия, но именно в этот момент Дрю сказал Джиму, что знает, кто ты и хочет поближе с тобой познакомиться. Так как мы уходили, я просила его позвонить нам и сообщить, когда свободен, чтобы я могла пригласить вас обоих к себе на вечеринку.

— И когда он тебе позвонил? Это тоже записано у тебя в календаре?

Снова молчание.

— Он не звонил тебе, пока не прочитал в газете объявление о смерти Джеммы Доген, да? И о том, что я веду это дело? За день или за два до той вечеринки, которую ты назначила независимо от него? И ты просто поставила еще один стул?

— Какая разница? Я-то уж точно ничего не знала об этом, Алекс. Но я не могу его винить за то, что ему стало любопытно узнать о враче, которая нанесла такой удар по его личной жизни. Я с тех пор много говорила с ним, и ты действительно ему очень нравишься.

— Очень странно крутить роман с человеком, который, возможно, хочет установить контакт с покойной женой через прокурора, расследующего смерть врача, отправившего эту жену на тот свет...

— Ладно-ладно, сбавь обороты. Мне пора бежать. Ребенок плачет и...

— У тебя нет детей.

— Ну работает же эта отмазка для Нины, когда ты достаешь ее своими телефонными звонками. Я подумала, что и мне стоит ею воспользоваться, чтобы переждать, пока ты немного успокоишься.

— Извини.

— Послушай, ты с ним встречалась всего дважды. А Джим знает его целую вечность. Заканчивай это расследование и дай Дрю второй шанс.

Я устроилась в кровати, подперев голову рукой и прижав трубку к правому уху. Мы еще немного поболтали, пока я опять не вернулась к интересующей меня теме:

— Майк думает, что я все притянула за уши, но не кажется ли Джиму, что Дрю переживал достаточно сильно для того, чтобы затаить зло на доктора Доген, и... Я не хочу сказать, будто он сам напал, но вдруг он нанял кого-нибудь...

Джоан закричала на меня с того берега Атлантики:

— Помнишь, как ты мне рассказывала о том, что делала в первый год в офисе окружного прокурора? Когда работала в отделе, куда звонили всякие психи с жалобами? Помнишь, что ты делала, когда какая-нибудь липучка начинала тебя доставать? Ты говорила:

«Извините, мадам, но, кажется, нас сейчас разъединят». Будешь вести себя в том же духе, у меня телефон сломается на неопределенное время, — Джоан перевела дух. — Прислушайся к Майку. У него нюх на такие вещи. Я вернусь в Нью-Йорк во вторник, и мы сможем где-нибудь поужинать вместе. Позвони мне в воскресенье, когда прилетишь обратно.

Пока я звонила, Майк принял душ, побрился и вышел из ванны, одетый в темно-синий костюм. Он был почти готов спуститься вниз на коктейль, и на ходу завязывал и расправлял галстук.

Разговор с Джоан дал мне пищу для размышлений, и я приободрилась, как всегда после общения с ней. Нет причины ставить крест на Дрю, тем более что расследование набирает обороты и мы вряд сможем часто встречаться. Так что я смогу позволить себе проводить свободное время как захочу и решить наконец, что я чувствую к Дрю, когда дело будет закрыто.

— Ну что, затворница, собираешься провести еще один вечер в этой комнате или позволишь мне насладиться твоим присутствием?

— Дай мне полчаса. Я оденусь и спущусь вниз...

— То же самое ты сказала мне вчера.

Я махнула рукой, велев ему убираться из номера, и пошла в душ. Мой наряд для коктейлей представлял собой черное шелковое платье с юбкой в складку, которая развевалась при ходьбе. Когда я надела вечерние туфли на каблуках, то почувствовала себя гораздо лучше, чем в последние несколько дней. Я покрутилась перед зеркалом, чтобы еще раз полюбоваться на юбку.

Когда я спустилась, было уже около семи. Среди седин почтенных профессоров я сразу отыскала черную шевелюру Чэпмена и направилась к нему. По пути я попросила официанта принести мне «Девар» со льдом, но он ответил, что тут подают только односолодовый виски. И что он с удовольствием принесет мне «Гленротс».

Когда я подошла к Майку, он стоял ко мне спиной и разглядывал три огромных гобелена, закрывавшие почти всю южную стену зала. Рядом с ним стояла дама в платье без бретелек, ее кожа светилась, будто фарфоровая, а короткие платиновые волосы были красиво убраны под бриллиантовую тиару. Она кивала, соглашаясь с тем, что говорил мой коллега.

Я остановилась в двух шагах от них, не желая прерывать разговор и надеясь, что меня заметят.

— Я и не представлял, что Оркни имел хоть какое-то отношение к Кливдену, зато знаю историю этих гобеленов, — рукой с «Джеймесоном» Майк указал на стену. Он рассказал женщине о том, что граф Оркнейский был первым английским фельдмаршалом и вторым после герцога Мальборо в битве при Бленеме. На гобеленах была показана победа английского оружия и, по словам Майка, аллегорически изображены военные искусства.

Любопытство взяло верх над хорошими манерами, и как только мне подали напиток, я обошла Майка, чтобы встрять в разговор.

— Твое здоровье! Рад, что ты выбралась к нам, детка. Позволь представить тебя герцогине.

Элегантная дама взяла бокал с шампанским в левую руку, а правой пожала мою. Когда Майк представил ее как Дженнифер, леди Тернбул, она запрокинула голову и расхохоталась. Но я достаточно часто читала модные журналы, сидя в джакузи, поэтому узнала бы ее даже без помощи Майка. Ее смазливое личико и стройная фигура часто украшали обложки или красовались под статьями наравне со снимками профессиональных моделей. А история об американской студентке, которая вышла замуж за престарелого лорда Тернбула и вскоре унаследовала его миллионы, не сходила с первых полос желтой прессы еще в мою бытность подростком.

— Жених Дженни каждый год выступает гарантом этой конференции со стороны британцев. Вот почему они здесь. Это вон тот парень, что разговаривает с твоим суженым.

Майк предложил леди Тернбул взять его под руку, и она обвила его локоть своей тонкой длинной лапкой, после чего повернулась и посмотрела на толпу. Я заметила лорда Уинделторна, он разговаривал с человеком, которого я тоже узнала благодаря журналам. Это был Бернард Карл, промышленный магнат, мужчина за пятьдесят, но выглядящий очень молодо.

— Мы с вашим детективом прекрасно проводим время, Александра. Он так много рассказал мне о вас, что я просто умирала от желания познакомиться.

— А ты не поверила, когда я рассказал, что мы с Криви объездили все ночные заведения в компании герцогини, да, Алекс?

Не успела я ответить, как Дженнифер протестующе подняла палец:

— Я все время говорю Майку, что я не герцогиня, но он упорно продолжает величать меня этим титулом. Мы обошли вчера всю округу, и он обещал оказать мне ответную услугу, когда я буду в Нью-Йорке.

Я не смогла представить леди Тернбул в платье без бретелек и бриллиантовой тиаре, сидящую на барном стуле в «Рао» и в окружении детективов из убойного отдела. Но я видела в этом баре достаточно политиков, звезд кино и важных шишек, чтобы понять, что для Майка нет ничего невозможного.

— В этом зале я чувствую себя нищенкой...

— Не говорите глупостей. Просто мы с Берни вынуждены быть при всем параде как хозяева этой вечеринки. И это так подходит к декорациям, правда?

Я побыла третьей лишней в компании герцогини и полицейского еще около получаса и выпила второй «Гленротс». Я все пыталась понять, присматривает ли мистер Карл за невестой, но он либо уже привык к ее поведению, либо был очень самоуверенным.

Незадолго до восьми Грэм начал ходить среди гостей и объявлять, что ужин подадут во Французской столовой. Леди Тернбул взяла Майка за руку и повела его по коридору, я же поплелась в хвосте, в компании занудного датского криминалиста, разглагольствующего о подростковой преступности. К сожалению, мне не удалось вовремя от него отделаться. Леди Тернбул заняла место во главе длинного банкетного стола. Она была ослепительна на фоне позолоченных стен и потолка, с которого свисало множество люстр разной величины, и в свете сотен свечей в оправе настольных канделябров.

Я прошла мимо нее, разыскивая таблички с нашими именами, но она указала Майку на стул подле себя:

— Раз уж это Французская столовая, то я чувствую себя вправе оставить рядом Эркюля Пуаро. На этой конференции так много говорят о преступлениях, что я смогу чувствовать себя в безопасности только в его присутствии.

— Пуаро был из Бельгии. Он не был французом, равно как и ты, Майк. Не забудь рассказать ей о своих корнях в Бей-Ридже, и, возможно, тогда она с радостью вернет тебя мне, — прошептала я ему на ухо, ужасаясь при мысли, что мне придется сидеть между австралийской специалисткой по пенитенциарной системе и немецким этнологом.

Когда я проходила мимо, Майк поймал меня за руку:

— Не оскорбляй мою герцогиню, блондиночка. И если у тебя плохое настроение, то закажи обслуживание в номер.

И подмигнул.

Я прошла уже две трети стола, когда заметила свое имя на карточке, между лордом Уинделторном — наверняка тут не обошлось без Майка — и послом Ричардом Фейрбэнксом, американским делегатом на Тихоокеанской экономической конференции. Официант отодвинул для меня стул.

Уинделторн появился почти сразу после меня и тут же принялся читать мне лекцию о новом британском законе о диффамации и его трактовке при рассмотрении последних дел в суде. Под это звуковое оформление я сумела проглотить закуску — крабов по-корнуэльски под соусом из красного перца. Когда подали второе — тушеные трюфели с салатом-латуком, Уинделторн отвлекся на даму слева, — я испытала сильное желание расцеловать ее из чувства благодарности — а я представилась Фейрбэнксу, с которым не была знакома.

Посол оказался очень милым человеком, остроумным и симпатичным, и мне удалось поддерживать с ним разговор в течение трех перемен блюд. К этому времени я уже потеряла счет красному и белому вину, которое нам предлагали под каждое блюдо.

Когда с шампанским и десертом было покончено и старинные часы пробили полночь, Бернард пригласил дорогих участников пройти в библиотеку, куда подадут сигары и портвейн. Европейцы, у которых вылет был рано утром, стали потихоньку расходиться, прощаясь перед уходом. Так же поступила добрая половина жен, сославшись на то, что не переносят сигарного дыма.

Я бы тоже с удовольствием закончила вечер на этой ноте, если бы не мой интерес к тому, как сложатся отношения Майка и Дженнифер. Она буквально вцепилась в него, когда они выходили из столовой, поэтому я напомнила себе, как мне нравился запах сигар, которые курил отец, и направилась в библиотеку, где стены были обиты деревянными панелями и где был самый большой камин в Кливдене. Я держалась неподалеку от посла Фейрбэнкса и его жены, Шеннон, и Майк с Дженнифер сами протолкались через толпу к нам. Чэпмен принес портвейн и для меня.

— У него, пожалуй, самый мягкий вкус из всех, что я пробовал. Попробуй и ты.

Грэм подошел к дивану, на котором мы расположились, прямо у потрескивающего огня.

— Извините, сэр, — он наклонился к Чэпмену. — Во время обеда звонила ваша матушка и просила не беспокоить вас. Она сказала, что звонит передать информацию, которая вам требуется, чтобы я сообщил вам о звонке, и что вы сами поймете, о чем речь. Миссис Чэпмен сказала, что сегодняшняя категория была «география» и что я должен сообщить вам ответ.

— Подожди-ка секунду, Грэм, — слегка захмелевший Майк с зажатой в зубах сигарой, разгоряченный флиртующей с ним Дженнифер, обрадовался ее реакции на зашифрованное послание, переданное Грэмом.

Он начал объяснять герцогине, что такое шоу «Последний раунд», но она перебила его:

— Я знаю эту игру! Я всегда смотрю ее, когда приезжаю в Штаты.

— Ставлю десять долларов, герцогиня. Рискнете?

— Пятьдесят долларов, детектив. А вы? — Она повернулась ко мне, интересуясь, стану ли я участвовать.

Зная, что в этой области мои шансы немного выше, чем в темах «Библия» или «Физика», я сказала, что поддерживаю ставку в пятьдесят долларов.

— Давай дальше, Грэм.

— Мадам велела вам передать, что вопрос звучал так... — он заглянул в свои записи, сделанные на обороте открытки с видом Кливдена. — Ранее известная, как гора Мак-Кинли, эта самая высокая вершина Северной Америки теперь носит свое исконное индейское название, которое в переводе означает «Великан».

— А я знаю! — воскликнула Дженнифер, хлопая рукой по дивану.

Грэм поинтересовался, понял ли Майк его сообщение.

— А вы, вы знаете? — спросила меня Дженнифер.

Я криво улыбнулась и предложила свой вариант:

— "Что такое Рейнир?"

Она поджала ноги, покачала головой и сообщила, что я ошибаюсь. Затем посмотрела на сидящего рядом Майка.

— Я понятия не имею, миледи, — пожал он плечами, улыбаясь ей широкой белозубой улыбкой.

— "Что такое Денали?" Вот как она теперь называется. Прошлым летом Берни финансировал экспедицию на ее вершину. Какую-то группу охраны природы или что-то в этом роде. Разве это не замечательно?

Действительно замечательно. Но еще сильнее поразило меня то, что Майк полез в карман, чтобы отдать ей выигрыш. За все десять лет знакомства, когда мы играли в эту игру, он ни разу не сделал этого столь же оперативно. В основном он писал мне долговые расписки. Этой даме нужны были его полсотни, как мне еще один стакан выпивки.

— Извините, Грэм. Не могли бы вы принести мне еще одну порцию... Еще немного портвейна?

Он принес мне бокал, как раз когда Бернард подошел к нам, чтобы забрать свое сокровище и отвести ее наверх спать. Майк поднялся, чтобы запечатлеть на обеих щеках герцогини прощальные поцелуи и услышать заверения, что очень-очень скоро она приедет к нему в Нью-Йорк. Мы поблагодарили мистера Карла за щедрость и снова сели на диван напротив камина. Участники конференции постепенно расходились из библиотеки.

Кто-то включил магнитофон, стоявший на маленьком столике в углу. Он запел голосом Бетт Мидлер, интересующейся, не хочу ли я потанцевать в лунном свете. Я подошла к двойным дверям, ведущим на террасу. Несколько человек уже вышли на улицу, подышать свежим ночным воздухом после сигарного дыма. Или побыть подальше от разогревшегося камина.

Я подошла к краю балкона и поставила хрустальный бокал на широкие каменные перила, за которыми простирались залитые лунным светом сады. Ночной воздух освежил мне голову.

Майк тоже вышел и встал рядом со мной.

— Засыпаешь?

— Засыпала час назад, а теперь совсем бодренькая.

— На то есть особая причина?

— Думаю, все дело в этом расследовании. Как странно находиться среди такой роскоши, где на каждом шагу сталкиваешься с прошлым, в то время как где-то люди расследуют убийство. С одной стороны, это, конечно, их работа. Но, с другой стороны, мне очень хочется узнать, до чего они докопались. Думаешь, это Дюпре?

— Ты же меня знаешь. Я подозреваю всех и каждого, пока мы не докажем вину кого-то одного.

Теперь до нас доносилась песня в исполнении мужчины. Между фразами Майка мне даже удалось разобрать слова: «Когда день...» Затем Чэпмена заглушил голос певца «И ночь придет...». На самом деле, сейчас я смотрела только на луну.

— Потанцуешь со мной? — спросила я Майка. И сама заскользила под музыку по неровной поверхности векового каменного пола, представляя, как титулованные особы танцевали на этой террасе до меня.

Я подпевала Бену Кингу, надеясь, что мой друг присоединится ко мне. Майк же просто смотрел на меня, зажав в пальцах сигару и не скрывая улыбки, которую вызывали мои пьяные танцы.

Я повторила просьбу, на этот раз настойчивее:

— Потанцуй со мной! Пожалуйста. — Он все еще сомневался. — Я же приглашаю тебя на танец, а не в...

— Хорошо, хорошо.

Он положил сигару, поставил бокал рядом с моим, и мы стали танцевать под чарующий голос Кинга.

— И с кем я танцую сегодня, с виллисой или с герцогиней?

Я не поняла его вопрос:

— Что?

— Ты собираешься затанцевать меня до смерти, как царица виллис, или такой мужлан, как я, вдруг стал тебе симпатичен, потому что на меня положила глаз леди Тернбул?

— Так нечестно. Я...

— Ш-ш-ш. — Он приложил мне палец к губам. — Молчи. Я все думаю, как бы раздобыть для тебя такую тиару. Если бы ее дружок дал нам с леди пообщаться еще часик, я бы уговорил ее отдать тебе свою. Представляешь, как умопомрачительно ты смотрелась бы перед присяжными с бриллиантовой тиарой на голове? Ты бы не проиграла ни одного дела.

Начался новый диск. Теперь это были «Смоки» с ритмичной композицией. Майк в одиночку дотанцевал до перил, чтобы взять сигару. Я осталась кружиться в одиночестве, глядя, как развевается моя юбка, и стараясь не ударить в грязь лицом. Я крикнула Чэпмену, чтобы он нашел мой бокал с портвейном и наполнил его.

— Халява закончилась, блондиночка. Бар закрыт.

— Я просто хочу...

— Пошли наверх. Завтра нам предстоит долгий день, а по возвращении нас поджидают горы нерешенных дел, — он взял меня под локоть и через библиотеку привел холл.

— Могу поспорить, что Дженнифер ты не отшил вчера ночью.

— Она держится куда лучше тебя, детка. По лестнице или на лифте?

Я посмотрела на ступеньки, и мне показалось, что они уезжают вдаль, как эскалатор.

— Лучше уж на лифте, спасибо.

Кабинка доползла до нашего этажа, и Майк снова напомнил мне, что надо говорить потише, пока мы шли по коридору к люксу. Он повернул ручку и открыл дверь, я вошла в номер следом за ним. Он дал мне рубашку, которую носил утром, и всучил халат, оставленный мной на кровати:

— Иди умойся, почисти зубы, прими пару аспирин, короче, подготовься ко сну.

Когда я через минут вышла из ванны, он протянул мне свернутый листок бумаги с моим именем — оказывается, его подсунули нам под дверь, пока мы были на приеме.

Я развернула записку, посмотрела на строчки, затем на Майка, чтобы понять по его лицу, читал он или нет. «Звонил мистер Рено. Пожалуйста, перезвоните ему, когда вернетесь в номер, в любое время». Наверное, Джоан поспешила объяснить ему, что связывает нас с Майком.

— Хочешь, чтобы я вышел?

Я покачала головой:

— Это подождет до возвращения домой.

Ноги у меня подкашивались.

— Тогда давай, блондиночка. Ложись спать.

Горничные оставили отвернутыми уголки одеял. Я взяла шоколадную конфету с подушки, положила ее в рот и скользнула под одеяло. Потом протянула руку, чтобы выключить свет, а Майк подошел и поцеловал меня в макушку:

— Ты напилась как свинья, Куп. Это не опасно, но по-свински.

Видимо, я уснула мгновенно, потому что ничего не помню до восьми утра, когда позвонил портье, чтобы разбудить нас. Я услышала какой-то шум с пола, возле кровати Майка. Села на постели и посмотрела в ту сторону, но там ничего не было, кроме брюк от его костюма. Они прыгали и жужжали, как будто в карман залетел крупный шмель и пытался выбраться наружу.

— Доброе утро. Я понимаю, что это не мое дело, но что у тебя в штанах?

— Что ты имеешь в виду? — Майк повернул голову в мою сторону. Он выглядел так же отвратительно, как я себя чувствовала.

— У тебя в штанах что-то прыгает, — я показала на беспокойную одежду на полу.

— А, так это мой пейджер, — рассмеялся он. — Он был у меня в кармане весь прошлый вечер. Но я поставил его на бесшумный режим, чтобы он не зазвонил посреди банкета. Вот почему он так надрывается.

Майк вылез из постели, подобрал вибрирующие брюки и достал из кармана маленькое устройство.

— Это номер Джона Криви. Он позвонил на стойку администрации и попросил соединить его с коммандером.

Разговор не занял много времени, и Майк повернулся ко мне:

— Мерсер позвонил Криви, потому что пейджеры не берут на таком расстоянии, а местные операторы отказались вызывать меня к телефону во время обеда. Джон Дюпре сбежал. Исчез из города за последние сутки. Мерсер забрал кое-что из его офиса, дом тоже обыскали. Его жена в истерике. Заявляет, что живет в этом доме одна с двумя детьми и понятия не имеет, где ее муж. Давай-ка собираться. Мерсер расскажет нам подробности, когда встретит в аэропорту.

— Так он невролог или нет?

— Ты что, издеваешься? Мерсер даже не знает его настоящее имя. Он не Джон Дюпре, он не врач, он, кажется, даже никогда не учился в медицинском колледже. Он мошенник и плут. И когда мы поймем, кто он, возможно, мы поймем, и где его искать.

26

Наш вылет объявили только в пять вечера, а до этого нам пришлось прождать несколько часов, пока устраняли какие-то технические неполадки. Мы с Майком устали и почти открыто выражали свое недовольство, продвигаясь в самолет в толпе еще трехсот сердитых пассажиров. Наши места были во второй трети эконом-класса. На этой стороне Атлантики наши связи не работали.

Сам полет прошел спокойно. Мы ели, читали и смотрели какой-то фильм с Мелом Гибсоном, который перестрелял половину жителей Лос-Анджелеса в очередном продолжении какого-то боевика. За двадцать минут до посадки в аэропорту «Кеннеди» я наконец пришла в себя, и пока мы спускались с высоты двенадцати тысяч футов, показала Чэпмену Мартас-Виньярд, что был у нас под кончиком правого крыла. Мы подлетали с юга, и с высоты были прекрасно видны деревья, пробуждающиеся от зимней спячки, но еще не настолько зеленые, чтобы закрывать остальной пейзаж. Поэтому нам хорошо были видны домики в городах, озера и даже несколько ферм и построек, которые я хорошо знала.

Майк перегнулся через меня и посмотрел в иллюминатор:

— А ты видишь «Байт»? Я бы не отказался еще разок отведать этих восхитительных жареных моллюсков!

Я попыталась показать, где находится Менемша, велев ему смотреть в сторону красно-черной крыши здания береговой охраны.

— А ты ездила туда с тех пор, как...

Я перебила его, не дав закончить вопрос:

— Пока нет.

— Знаешь, я думаю, ты должна...

Я не хотела снова огрызаться и понимала, что очень давно бегаю от решения этой проблемы. Но я знала, что не смогу провести выходные в одиночестве на своей старой ферме после того, как мы с Майком приезжали туда прошлой осенью, во время расследования убийства Изабеллы Ласкар.

— Я попросила смотрителя запереть дом на зиму. Думаю, мне станет легче разобраться с этим месяца через два, когда наступит настоящая весна. Внутри сейчас все перекрашивают, и я жду, пока Энн или Луиза вернутся на свои законные места. Я слишком долго избегала этого дома, но, полагаю, уже готова вернуться.

Стюардесса попросила нас пристегнуть ремни, потому что мы подлетаем к аэропорту. На небе не было ни облачка, мы сделали круг над океаном, и я попыталась уговорить Майка ослабить хватку на ручках сиденья, пока он не оторвал их с потрохами.

Мерсер ждал нас у трапа, мы увидели его сразу, как только вышли. Его пропустил сержант охраны аэропорта, чтобы он смог нас встретить, поэтому мы очень быстро прошли паспортный и таможенный контроль — наш багаж еще не успели подать на транспортер.

Когда это все же случилось, мы выудили свои чемоданы из потока и пошли к машине, припаркованной прямо перед выходом из терминала. На шоссе была пробка — как всегда в субботу вечером. Слишком многие желали проехать по мосту и тоннелю, чтобы попасть в город на ужин, в театр или на стадион. Мы медленно ползли в своем ряду, а Мерсер не спешил рассказывать, дожидаясь, когда мы окажемся в каком-нибудь тихом местечке за ужином.

Когда мы доехали до моста Трайборо, я воспользовалась телефоном в его машине, чтобы позвонить Джулиано в «Примолу». Было почти семь, и я сказала ему, что мы будем в ресторане уже через двадцать минут.

— У вас есть угловой столик на двоих у Адольфо?

Мы сделали заказ очень быстро, чтобы, не мешкая, перейти к делу. Я выбрала страччателлу и небольшую порцию пасты, которая сможет проскользнуть в мой желудок почти без усилий с моей стороны. Майк с Мерсером предпочти жаркое из телятины. Адольфо принес напитки, и Мерсер начал рассказ.

— На данный момент нам известно вот что. Наш беглец родился в одном из округов неподалеку от Нового Орлеана. Его звали Жан Дюпуи, полагаю, он каджун. Он закончил там школу, затем получил степень бакалавра по фармакологии. И это его единственное образование, имеющее хоть какое-то отношение к медицине. Но он изображает из себя врачей вот уже десять лет. Каким-то образом он узнал о настоящем Джоне Дюпре, который сейчас живет отшельником. Ему девяносто четыре года. Многие думают, что он уже умер. Эту часть истории вы сами знаете. Короче, Дюпуи написал в Тулейн и заявил, что его диплом сгорел при пожаре. Выслал им десять долларов за бланк, свое имя и почтовый адрес. А они были рады помочь титулованному выпускнику, чем могли. Затем наш обманщик пошел дальше, он отксерил эту копию диплома и разослал ее вместе с левым письмом на бланке какой-то медицинской организации по разным медицинским обществам и журналам. И быстрее, чем вы сказали бы «Джефферсон Дэвис», он собрал целый портфель документов, с помощью которых мог доказать, что он — Джон Дюпре.

— Ты разговаривал с кем-нибудь, кто знал его до Нью-Йорка?

— Как раз сегодня днем. Как только Дюпуи получил необходимые бумаги, он начал пробовать устроиться на работу в клиники на Юге. Так постепенно он залез наверх, набрался опыта и стал занимать более престижные должности в медицинских центрах.

— Что о нем говорят?

— Два невролога, работавшие с ним, сказали, что он вел себя как настоящий профессионал. Они были в числе тех, кто дал ему отличные рекомендации, когда наш Дюпре решил перебраться в Нью-Йорк. Ну а пациенты были в восторге от его методов.

Да, спросить хотя бы Морин, подумала я. По крайней мере, в первые дни она отзывалась о нем очень хорошо.

— Похоже, он взялся за эту аферу, когда потерял лицензию фармацевта из-за махинаций по программе «Медикейд». Юрист из офиса окружного прокурора Луизианы сказал, что, когда его проверяли по тому делу, еще в начале восьмидесятых, местные врачи были потрясены. Они звали его «док», потому что он обладал весьма обширными познаниями по их профессии. Настоящий обольститель. Вот тогда-то он переехал в Джорджию и начал жизнь заново — как Дюпре.

— А что по тому расследованию, о котором он нам рассказал? — спросила я между двумя ложками горячего супа.

— Да, дело о врачебной ошибке. Бедняге пациенту было тридцать лет. Он пришел к Дюпр... В общем, к этому, вы поняли. Описал симптомы, а именно... — Мерсер открыл блокнот и сверился с записями. — Жалобы на внезапную потерю веса, неутолимую жажду, сухие губы и сухость во рту, головокружение. Этот шарлатан назначил ему анализ крови и мочи, а сам велел сидеть дома и отдыхать. И еще назначил таблетки от головокружения. Через сорок восемь часов подружка нашла парня мертвым у него дома.

— Что с ним было?

— Эти симптомы, доктор Чэпмен, классические признаки диабета. Даже студент-первокурсник из медицинского смог бы их опознать. А наш клоун прохлопал ушами, доверчивый пациент ушел от него и впал в диабетическую кому. Этой смерти легко можно было избежать.

— Вот почему он должен был уехать из городка неподалеку от Атланты. А где лучше всего затеряться, как не в большом городе? Восемь миллионов населения, но никто не спросил его, чем он занимался раньше.

— Теперь мы должны понять, действительно ли он вчера уехал из Нью-Йорка или все еще где-то здесь.

— О, тут тоже есть новость, — Мерсер резал ножом самый большой и нежный кусок телятины, который я когда-либо видела. — Я звонил в участок, пока ждал вас в аэропорту. «Американ Экспресс» и «Виза» помогают нам отследить его маршрут, похоже, мы знаем, куда он держит путь. Некто использует кредитные карты восьмидесятивосьмилетнего старика, Тайрона Перкинса. Аренда машины в Бронксе, бензин на шоссе Джерси — Тернпайк, мотель в Южной Каролине прошлой ночью.

— Когда заявили о краже карт?

— Пока не заявили.

— Тогда я не понимаю...

— Обе компании, выдавшие карты, позвонили старику домой, потому что после долгого затишья по ним вдруг началась бурная деятельность. Дело в том, что, по словам племянницы Перкинса, он уже почти семь месяцев лежит в больнице на аппарате жизнеобеспечения и уж точно никуда не ходил и не расплачивался «Американ Экспресс».

Майк махнул вилкой в сторону Мерсера:

— И если бы мне пришлось угадывать, то я сказал бы, что Перкинс лежит в Медицинском центре Среднего Манхэттена.

— Лейтенант послал туда человека проверить шкафчики, где хранятся ценные вещи пациентов из реанимации. Похоже, личные вещи мистера Перкинса кто-то «положил не в тот ящик», причем за последние несколько дней. Поэтому мы отслеживаем все операции по банкоматам, платежи в ресторанах и магазинах, и так будет, пока мы не найдем этот мешок с дерьмом.

— Что еще случилось в этой больнице, пока нас не было?

— Ну, я был там вчера днем. Думаю, начиная с утра понедельника нам надо пригласить всех в офис окружного прокурора, чтобы допросить еще раз. Кто бы ни оставил ту записку под твоей дверью — ту, где про черное и белое, — он хотел намекнуть нам на Дюпре, если, конечно, это был намек. Теперь мы должны понять, было ли это сделано потому, что подбросивший считает его виновным в убийстве? Или потому, что он знал, что Дюпре — мошенник? Или же кто-то просто хотел отвести подозрение от себя?

— Я согласен с Мерсером. Хватит делать им поблажки и встречаться на их территории. Они обычные свидетели, такие же, как любые другие. С кем ты виделся вчера?

— Я хотел избежать встреч с администрацией и сразу пройти в кабинет Спектора. Но как только я вошел в вестибюль, кто-то стукнул наверх, потому что Дитрих встретил меня в приемной на шестом этаже.

Я напомнила Майку, что нам надо рассказать Мерсеру о том, что рассказал Джеффри Доген, особенно о пропавших ключах.

— Нам придется еще раз спросить у Дитриха, когда именно Джемма дала ему тот комплект, что он носит с собой.

— Да, и сколько еще людей в больнице получили от нее подобные сувениры. Не думаю, что это окажется плодотворным. Мы понятия не имеем, когда именно эти ключи исчезли с того крючка. А ты поговорил со Спектором?

— Естественно. Они все относятся ко мне так, будто я кандидат на операцию на мозге. Едва я появляюсь в «Минуите», они начинают потирать руки и делать вид, что безумно рады меня видеть. Он был у себя в кабинете с Колманом Харпером и Бансваром Десаем. Десай все еще хандрит, как будто потерял самого дорогого друга, а Харпер так усердно лижет начальнику задницу, что скоро его нос будет темнее моего.

— И все старались помочь?

— Ага. Тут без проблем. Я просто хотел выяснить, не знает ли кто чего-нибудь про Дюпре. Но, похоже, никто из них и понятия не имел, что он ударился в бега, поэтому я не стал им говорить. Спектор сейчас очень занят, он выполняет свою работу плюс умасливает всех и вся, чтобы занять место Джеммы. Корчит из себя скромника, словно для него стало большим сюрпризом, что ему предложат эту работу.

Как только мы заплатили по счету, метрдотель подошел и предложил нам по стаканчику после ужина за счет заведения.

Майк, уже успевший подняться из-за стола, отодвигал мой стул.

— Знаете, Джулиано, в следующий раз предложите мне выпивку до ужина. А то всегда подходите, когда блондиночка уже утягивает меня отсюда за руки и за ноги. В следующий раз, договорились?

— Виопа notte[30]. Всегда приятно видеть вас в нашем ресторане, мисс Купер, джентльмены.

— Ciao[31], Джулиано.

Мы снова сели в машину Мерсера и быстро доехали до моего дома.

— Ну и что будем делать, мальчики?

— Завтра у меня выходной, — ответил Мерсер. — Разве что нам позвонят из какого-нибудь участка и скажут, что задержали Жана Дюпуи. Если это случится, то лейтенант вызовет меня. Он настаивал, чтобы я посидел денек дома из-за переработок по этому делу.

— Я обещал матери, что заеду и отвезу ее на утреннюю мессу.

— Тогда давайте встретимся у меня в офисе в понедельник, — предложила я. — Завтра я еще раз просмотрю все отчеты и составлю расписание допросов. Мы можем подогнать его под график ваших разъездов по городу.

Швейцар вышел, чтобы встретить меня и донести до лифта мой чемодан.

— Хочешь, я поднимусь с тобой и проверю, не прячется ли кто под кроватью, а, золотце?

— Нет, спасибо. Но обязательно расскажи матери о своем успехе у герцогини. Она будет тобой гордиться.

— Эй, если Дюпуи позвонит тебе в дверь и скажет, что пришел померить твое кровяное давление, не впускай его, хорошо?

27

Дождливым воскресным утром я наслаждалась одиночеством в своей квартире, читала «Таймс» и разгадывала кроссворд. Автоответчик был забит сообщениями от друзей, но я не собиралась никому перезванивать до обеда. Я разобрала чемодан, а заодно свои записи и полицейские отчеты перед предстоящей неделей.

Мерсер позвонил, когда я поглощала поджаристый рогалик:

— Привет, Алекс, это я. Есть два дела, в одном нужна твоя помощь.

— Выкладывай. Связь такая, будто ты звонишь с другой планеты.

— Я звоню с мобильника из Коннектикута. Приехал сюда на вечеринку к двоюродному брату. Практически забыл о ней. Так вот, во-первых, со мной связались из захолустного городишки в Пенсильвании. Точнее, из Блубелла. Похоже, Дюпуи резко развернулся где-то в районе Мейсон-Диксон и едет обратно. К нам, на север. Начальник полиции собирается перевести Морин в новое убежище, так, на всякий случай. Мы все ждем, что скоро он заведет или новую карточку, или новое удостоверение личности. Украдет, купит, вытянет у кого-нибудь обманом. Я удивляюсь, что он так долго пользуется карточками Перкинса.

— Может, он возвращается, чтобы забрать жену и детей?

— Ну, ты слишком хорошо думаешь об этом хорьке. Хотя кто знает... Ее телефон прослушивается, и лейтенант держит у нее дома людей с того самого дня, как Дюпуи сбежал. Что подводит нас ко второму вопросу. Петерсон спрашивал, составила ли ты опись всех бумаг в офисе Доген и в ее квартире? Я сказал, что мы с тобой осматривали бумаги, но весьма поверхностно. По крайней мере, все те, что просматривал я, были разложены по темам, а не по фамилиям. А лейтенант хочет знать, не было ли там папки на Джона Дюпре. И, честно говоря, я не могу припомнить. А ты?

— Подожди-ка. Я могу уточнить прямо сейчас. Я помню только, что все записала по категориям, как у нее, и не помню там ни одного имени. — Я попыталась представить бумажное царство, которое мы осматривали с Мерсером, и решить, привлекло бы тогда мое внимание имя невролога или нет — ведь тогда он не представлял для нас особого интереса.

— Ну, это не так важно. Я звонил Джорджу Зотосу, но он где-то в северной части штата, рыбачит с приятелями из своего старого участка. Он ведь тоже тогда просматривал эти документы.

— Подожди минутку...

— Это потерпит до понедельника. Обещаю, что шеф не вызовет меня на работу в заслуженный выходной, если не случится чего-нибудь из ряда вон. — Начальство полиции Нью-Йорка уважало право сотрудников на отдых в обычные выходные, потому что им совсем не улыбалось раскошеливаться на доплаты за переработку.

— Ясно. Тогда желаю повеселиться.

Я повесила трубку, налила себе еще кофе и отнесла в спальню. Потом приняла в душ. Я решила сходить посмотреть «Коллекцию Фрика», поэтому достала и разложила на кровати старый кашемировый свитер — бледно-желтый, с рельефными тканевыми жгутами и поясом — и вельветовые брюки. Самое то для художественной тусовки.

Я подлила себе кофе и присела за столик, чтобы перечитать записи разговора с Джеффри Догеном. Мне не давало покоя, что лейтенант Петерсон спрашивал о папках из квартиры Джеммы, а я не знала ответа на его вопрос, и это при том, что я сама вызвалась сходить туда за информацией, могущей иметь отношение к делу. Но еще больше меня расстраивало то, что я никак не могла уловить связь между двумя фактами: я своими глазами видела надписи на папках Джеммы, а ее друзья говорили мне, что она никогда не интересовалась вещами, указанными в этих надписях.

Я могла попасть в офис Доген в «Минуите», только предупредив администрацию больницы, а вот ключи от ее квартиры лежали у меня на тумбочке с тех пор, как Мерсер свозил меня в ее квартиру почти десять дней назад. Я забыла вернуть их, и никто не хватился. Аренда заплачена до конца месяца, Джеффри Доген дал распоряжение отнести одежду Джеммы в комиссионный магазин, а остальные вещи переслать в Англию, чтобы распределить между друзьями и родственниками.

Я отправилась в спальню, чтобы позвонить подругам, узнать, не пойдут ли они со мной в музей. Я все еще прикидывала, убить пару часов на бесцельное брожение по «Коллекции Фрика» или за то же время совершить нечто полезное для расследования, разобрав папки Доген. Я взяла миниатюрную копию Тауэрского моста и стала перебирать ключи, одновременно звоня по знакомым номерам. Выбор будет зависеть от того, смогут ли пойти мои подруги. Муж Лесли Летам сказал, что она улетела в командировку в Хьюстон, а Эстер Ньютон как раз уходила смотреть «Хаски» в «Гарден».

Если бы я поехала на Бикмен-Плейс и проверила записи Джеммы, сказала я себе, то заслужила бы поход в музей во второй половине дня. Посмотрела бы выставку и купила пару новых открыток, чтобы отослать Нине. А в качестве бонуса позволила бы себе чашку горячего шоколада на обратном пути. Я оставила Дэвиду Митчеллу сообщение, что вернулась из Лондона и приглашаю их с Рене зайти сегодня вечером ко мне, посмотреть «60 минут». Затем я позвонила на автоответчик Майку и рассказала об изменении маршрута Дюпре.

Все еще не определившись с планами, я затолкала блокнот в сумку, положила туда же связку ключей и надела красный плащ с капюшоном. Музей был лишь в четырех кварталах от моего дома, но пока я стояла на холодном ветру на углу Парк-авеню, дожидаясь зеленого света, прямо передо мной какой-то мужчина в зеленом макинтоше вылез из подъехавшего такси. Тут я и определилась с выбором.

Таксист высадил меня перед входом в здание, где жила Доген. В холле я заметила только швейцара. Я улыбнулась ему и подошла ближе, чтобы объяснить цель своего визита. Но он едва оторвался от раздела комиксов в «Дейли Ньюс», поэтому я свернула направо и дождалась лифта, чтобы подняться на двенадцатый этаж.

Я нервничала, как и в тот раз, когда впервые побывала в квартире Доген вместе с Мерсером. Но я была к этому готова. На этот раз лишь немного угнетало, что я одна в окружении вещей мертвой женщины, которые, очевидно, не представляли особого интереса для наследников или знакомых. Как странно: такая насыщенная жизнь закончилась, не вызвав ни интереса, ни чувства утраты.

Оба замка легко открылись, как только я повернула ключи. И снова я вздрогнула от шума за спиной, но на этот раз, кажется, всего лишь громко захлопнулась входная дверь. Мне вспомнился Уильям Дитрих и прочие люди, у которых могут быть ключи от квартиры Джеммы, поэтому заперла дверь и закрыла ее на цепочку, прежде чем снять плащ и повесить его на спинку кресла.

Все выглядело более-менее так же, как и в мой предыдущий визит. Я знала, что по приказу лейтенанта детективы побывали здесь не один раз, но кто знает, может, в ее вещах успели покопаться и агенты по продаже недвижимости и управляющий. Несколько минут я просто ходила из комнаты в комнату в поисках изменений, но не заметила практически ничего.

Справочника по травмам позвоночника на прикроватной тумбочке уже не было, и дверца шкафа в той же комнате теперь была распахнута, открывая пустые полки. Я дотронулась до желтой самоклейки, которую кто-то прилепил к шкафу, нарисовав стрелочку и надписав: «Отдать в комиссионку при больнице на Третьей авеню».

Я вернулась в гостиную и с новым интересом посмотрела на фотографии. Теперь я узнала Джеффри Догена, Гиг Бэбсон и нескольких врачей из «Минуита», а также, разумеется, любимые Джеммой уголки Лондона. Все книги и диски были на месте, но кто-то унес проигрыватель и маленький телевизор. Я достала блокнот и пометила — узнать, на законных ли основаниях унесли эти вещи. Подобные инциденты всегда случаются, если у жертвы преступления нет родственников, чтобы смотреть за квартирой.

На столе стояли старые часы-радио. Я настроила волну классической музыки, чтобы изгнать тишину, чуть ли не до осязаемости сгустившуюся в квартире. Соседи Джеммы, должно быть, еще более глухие, чем моя покойная бабка, потому что их телевизор орал во всю мощь голосом продавца телемагазина. Наверное, сегодня день распродаж и все цены снижены. Естественно, радио Джеммы никак не помешает соседям — они вряд ли его услышат.

Я села на то же место, где вместе с Мерсером составляла список документов Доген. Помню, как я заметила, что в картотеке отсутствует логика размещения некоторых папок, но ящиков было слишком много, чтобы сразу найти те из них, что вызвали тогда подозрение.

Наугад я открыла один из ящиков и стала просматривать ярлычки в поисках имен, которые теперь, после встреч с персоналом, были не просто набором букв и могли представлять интерес для расследования. Не было ли у Доген информации о лицах, что мы допрашивали? Особенно я хотела узнать, — чтобы сделать приятное лейтенанту Петерсону, — не было ли у Джеммы компромата на Жана Дюпуи.

Но в десятках папок не оказалось ничего, кроме результатов медицинских исследований и журнальных статей о травмах мозга и новых технологиях проведения операций. Я сверилась со своими старыми записями: третий ящик слева содержал документы по «Профессиональной этике». Я достала сразу несколько, повернулась к столу и стала их методично просматривать.

Некоторые касались событий давно минувших дней, когда она только пришла в «Минуит», и ни одно из имен не имело отношения к нашему делу. Красным маркером Доген помечала официальные документы колледжа, писала комментарии на полях и свое мнение о соответствии кандидата или о его полной профнепригодности.

Я отодвинула первую стопку и повернулась ко второй из того же ящика. Разложив их веером на столе, взяла нижнюю. Где-то на середине стопки названия изменили тематику, и я поняла, что из раздела этики перешла в раздел ее личных записей.

Здесь папки были помечены Джеммой от руки, и на них были написаны имена спортивных команд. Вместе были скреплены папки под названиями «Сант», «Брейв» и «Рэдскин». Я сняла металлический зажим, и тут мне стала понятна логика Джеммы. Это были ее материалы на Джона Дюпре, имя команды означало город, где находилось медицинское учебное заведение или больница. Тулейн был в Новом Орлеане, затем Дюпре работал в Атланте, где ему был вменен судебный иск, а Джорджтаун, где он, по его словам, окончил школу, был в округе Колумбия. Очевидно, Джемма думала, что если кто-то станет рыться в бумагах без ее ведома, то ему будет намного труднее отыскать ценную информацию, зашифрованную под данные о спортивных событиях.

Мне тут же вспомнилось, как на собрании в 17-м участке нам сообщили, что офицер нашел в мусорном баке у больницы несколько папок, помеченных схожим образом. Возможно, дома Доген хранила второй экземпляр, потому что была уверена в неприкосновенности своего жилища.

Эта догадка взволновала меня. Я набрала номер Чэпмена, но его все еще не было дома. Я оставила ему сообщение и велела позвонить мне в квартиру Джеммы, если он вернется в ближайший час. Телефон он найдет на определителе номера.

Я сбросила информацию на пейджер Мерсеру и, в ожидании звонков от моих детективов, принялась искать что-нибудь касательно Дюпре.

— Кто это? — спросил Мерсер, когда я сняла трубку.

— Это я, Алекс.

— А где ты? Я не узнал номер.

— Я в квартире Джеммы. Петерсон зацелует нас до смерти, когда мы расскажем, до чего я докопалась.

— Нет, уж, уволь, Куп. Это не совсем то, чего я жду от лейтенанта.

Я объяснила ему, что обнаружила, и сказала, что собираюсь продолжать поиски.

— Когда ты вернешься в город?

— Когда скажешь.

— Тогда я прихвачу несколько папок с собой, зайду по дороге в магазин, куплю то, что вы приготовите мне на ужин, и давайте начнем неделю с разработки этой золотой жилы.

— Сколько сейчас? Половина третьего? Значит, я доберусь где-то к семи.

— Отлично. Никак не найду папку, которую мы видели в прошлый раз. Помнишь, она была помечена «Игры Мет»? Я тогда еще сказала, что у Джеммы все не на месте и что Лора навела бы здесь порядок. Не помню, где она лежала. Это, должно быть, тоже имеет отношение к ее правдолюбию, потому что она ни разу не ходила на стадион.

— Она лежала где-то рядом с «дегенератами» — поэтому мне и запомнилось.

— Это все твоя работа в отделе по расследованию сексуальных преступлений, Мерсер. Это мы имеем дело с дегенератами. А медики — с «Регенеративными тканями». Я так и знала, что ты запомнишь.

— Я подожду, пока ты будешь искать.

Я положила трубку на стол и просмотрела свои записи. Нашла описание ящика, где хранились материалы по этике и сугубо медицинской теме — по тканям. Я открыла его и между двумя толстыми зелеными папками увидела ту, которую искала.

Я схватила трубку, прижала ее плечом к уху, развязала тесемки и достала толстую пачку документов.

— Черт подери, Мерсер! Похоже, папка «Игры Мет» целиком посвящена Колману Харперу. И документы здесь постарее, чем в архивах Дитриха. Это записки времен ее первого года в «Минуите». Харпер закончил интернатуру, как он нам и говорил. Только из этих записей ясно, что именно Джемма выгнала его и из Медицинского центра Среднего Манхэттена, и из программы подготовки нейрохирургов. Спектор пристроил его в больницу «Метрополитен», хотел добиться пересмотра решения. — Я изучила еще несколько документов. — Да уж, те еще игры. Спектор искал поддержку у администрации, чтобы они вступились за его обожаемого Харпера, а Доген вставляла им палки в колеса на каждом шагу. Это вкратце, но, похоже, у нее запротоколирован каждый шаг Харпера за последние десять лет и каждая его ошибка — а их, похоже, набралось много.

— Например?

— Она тут кое-что обвела красным — кого-то в «Метрополитен» не удовлетворяли его навыки проведения операций, еще кто-то жаловался Спектору на пробелы в его медицинских знаниях. Очевидно, что в той больнице тоже не слишком хотели его удерживать, — я просмотрела подробные заметки Доген на полях. — Судя по ее записям, у Харпера был компромат на Спектора, что-то о личной жизни. По крайней мере, она думала, что именно по этой причине он поддерживал Харпера, хотя и понимал, что в «Минуите» у того нет особых шансов.

— Неплохой улов.

— Послушай, я заберу это с собой. Заеду в «Минуит» по пути домой. У меня с собой удостоверение, так что, может, кто-то из охраны пустит меня в кабинет Джеммы. Тогда я смогу осмотреть ее папки прежде, чем Спектор пожалует к нам на следующей неделе.

— Нет. Я запрещаю тебе, прислушайся к моему тону — он вдохновлен самим Баттальей, мое «нет» — это все равно что его «НЕТ». Мы не знаем, кто дежурит в воскресенье днем и кто может прийти. Не забывай, где-то уже бегает один псих. Кто знает, может, Дюпре что-то оставил в больнице и возвращается туда, чтобы это забрать.

— Мерсер, в воскресенье днем туда можно попасть лишь с ведома охраны. Так что риск небольшой...

— Нет! Поняла? Во-первых, всего две недели назад там убили ту дамочку, помнишь? Во-вторых, мы не знаем, кому в этой больнице можно доверять, так?

Поезжай сразу домой. Не сворачивай по пути, не заезжай в магазин или за деньгами и, разумеется, близко не подходи к медицинскому колледжу «Минуита». Ты меня поняла?

— А что, если Майк уже вернется и мы с ним там встретимся?

— Вот упрямая девчонка.

— Я буду хорошо себя вести, Мерсер. Увидимся. — Я не хотела лгать ему, что не поеду в Медицинский центр. Я была всего в двух кварталах от него, и мне не терпелось попасть в кабинет Доген, потому что теперь я точно знала, что там искать. Я всегда смогу позвонить в полицейское управление, чтобы они взяли под наблюдение эту квартиру, и сюда никто не смог бы проникнуть даже с ключами. На медицинский колледж наша власть не распространялась, и если кто-то захочет проредить ее бумаги, мы не сможем ему помешать, разве что будем действовать очень быстро.

Я собрала папки, выключила радио и взяла с кресла плащ. До пятнадцатого апреля оставалось всего десять дней, и Колман Харпер вновь ждал решения: примут или не примут его в программу подготовки нейрохирургов. Интересно, связано ли нежелание Доген сообщать администрации «Минуита» об уходе с тем, что она десять лет боролась, чтобы не допустить Харпера к этой программе? Насколько сильно он желает, чтобы его приняли на этот раз? И есть ли другие кандидаты, которых она столь же безжалостно преследовала? Из-за своих принципов Джемма Доген нажила кучу врагов, и я живо представила, как силен может быть в этом деле мотив мести.

Я протянула руку, чтобы снять цепочку с двери. За левым плечом я заметила какое-то движение, испугалась и мгновенно обернулась. Но меня тут же толкнули к стене, и я ударилась головой о косяк двери. Затем нападавший врезал мне кулаком по затылку, я ослепла от боли и закричала, выронив папки. Второй удар пришелся по рукам, которые я выставила, чтобы защитить голову. И снова ударилась лбом о дверь, а руками стала молотить по нападавшему, который наваливался на меня.

Я уперлась спиной в стену и повернулась, чтобы посмотреть на него. Решила, что если взгляну ему в лицо, то удастся поговорить с ним. Но я поскользнулась на папках, рассыпанных по всему полу. Левая нога поехала куда-то в сторону, меня развернуло, и я упала на одно колено. Подняв голову, увидела Колмана Харпера, который впечатал кулак в стену как раз там, где только что было мое лицо.

Я крикнула, чтобы он прекратил, но он толкнул меня, и я упала на спину. Он навалился сверху. Моя левая нога так и осталась согнутой, а он прижал мои плечи к полу и засуну тряпку, вонявшую грязным носком, мне в рот, чтобы заглушить крики. Его глаза бешено вращались, он уперся коленом мне в живот, сжимая мое горло левой рукой и пытаясь удержать правой оба моих запястья. Показалось, он ищет нечто, что можно использовать в качестве оружия, и никак не может выбрать. Я понимала, что смогу вырваться, но у меня жутко болела голова, особенно сейчас, когда я отчаянно пыталась предугадать его следующий шаг.

Бесполезно. Я умру.

Мысли прыгали, но я все равно лихорадочно соображала, как бы защититься. Единственный человек, который знает, где я, Мерсер Уоллес, в нескольких часах отсюда, и понятия не имеет, что я в опасности. Никто не спасет меня от Колмана Харпера, кроме меня самой.

Я заметила, что выражение его лица меняется, а взгляд скользит с полки на полку, и он мысленно оценивает каждый предмет — можно или нельзя использовать его в качестве орудия убийства. Я надеялась, что Харпер не заметил набор дорогих ножей в соседней комнате, которые я видела, когда мы были здесь с Мерсером в прошлый раз. Я беззвучно умоляла соседей выключить телевизор, где диктор громко уговаривал их приобрести очередной ненужный хлам. Я молила их услышать звуки борьбы, которая мне наверняка предстояла.

Лежа в неудобной позе на полу, я видела шкаф для верхней одежды, где спрятался Харпер, когда я пришла. Всю одежду, несомненно, тоже увезли в уцененный магазин, вот почему шкаф стал отличным местом, где можно было отсидеться, пока я просматривала папки. Отсидеться до моего ухода. Если бы только я не позвонила Мерсеру, чтобы похвастаться находкой! Возможно, тогда Харпер позволил бы мне уйти.

Успокойся, велела я себе. У него нет оружия, потому что он пришел сюда не убивать. Он не ожидал, что кто-то придет в квартиру Джеммы. Сейчас все совсем не так, как в ту ночь, когда он явился к ней в кабинет, намереваясь отомстить за испорченную карьеру, о которой так мечтал.

Я закрыла глаза и всеми силами души пожелала оказаться где угодно, только не в этой квартире. Но тут доктор заговорил, и мне пришлось открыть глаза, снова оказавшись посреди этого кошмара.

— Вставай. — Его голос был резок и не дрожал как в тот день, когда мы говорили с ним о смерти Джеммы. Он поднялся и потащил меня вверх за мягкий воротник, но тот растянулся. Тогда Харпер нагнулся и схватил меня за волосы.

Я попыталась выплюнуть носок, чтобы поговорить с Харпером, упросить его отпустить меня, но он заметил это и запихнул кляп глубже.

Он не повел меня на кухню, и я немного успокоилась. В мозгу промелькнули фотографии окровавленного тела Джеммы, и я была даже рада, что он ведет меня к окну.

Держа меня за руки, скрещенные за спиной, он толкал меня вперед. Мы проходили стол, когда он отпустил одну мою руку и потянулся к телефону. Я знала, что звонить он не собирается. Ему нужен был провод, чтобы обернуть вокруг моей шеи.

Я умру.

Я дождалась, когда Харпер протянет руку к телефонной розетке. Затем быстро наклонилась вперед и ударила назад левой ногой, целясь каблуком в колено. Должно быть, я почти не промахнулась, потому что он отступил и выругался. Мне не удалось заставить его потерять равновесие, как я надеялась, и он вновь кинулся на меня, чтобы отомстить — только теперь в его руках был телефонный провод, который он все-таки выдернул из розетки.

Мои молитвы иссякли несколько минут назад, и я не знала, о чем еще просить всевышнего. Я знала только, что не хочу, чтобы этот провод обернулся вокруг моей изящной шеи. Мне приходилось вести дела об удушениях, и я знала, что это долгая и мучительная смерть.

Теперь я смотрела в сторону и видела Харпера только краем глаза. Он распутывал провод. Когда ему это удалось, он свернул его в петлю и занес над моей многострадальной головой.

Мне удалось высвободить из его хватки правую руку, и я закрыла горло. Он отпустил и мою левую руку — двумя руками удобнее обматывать проводом шею. Я же всеми силами пыталась просунуть пальцы под эту смертельную петлю.

Держи пальцы между проводом и горлом, отчаянно велела я себе. Не дай удавке затянуться.

Я раскачивалась, стараясь лягнуть Харпера и сорвать провод, а тот искал, куда пристроить телефон, чтобы получше затянуть удавку.

И снова в голове замелькали мысли. Совершенно разные мысли, и я стала гнать их прочь. Вспомнились родители, и я отчаянно затрясла головой — я не хотела, чтобы они смотрели на это. Больше всего мне сейчас хотелось видеть Мерсера и Майка. Я страстно желала, чтобы они спасли меня.

Харпер попытался оттащить меня подальше от книжной полки, а я судорожно цеплялась за все подряд, чтобы не дать увести себя туда, куда надо ему. В голове звучал голос Чэпмена.

Теперь я поняла, чем мне так знакомо происходящее. Я чуть не потеряла сознание, когда представила реакцию Чэпмена на мою гибель. Я вырывалась от душителя, но из головы не шла сцена из фильма "В случае убийства набирайте "М"", где на Грейс Келли напал убийца. Харпер задушит меня со спины, так же, как убивали Келли, и Майк скажет другим копам, как нравилась ему актриса в этом фильме, — а они в это время будут убирать мой труп в пластиковый мешок.

Нож для разрезания бумаг. Я боролась с Харпером, отпихивая его правую руку, которой он хотел извлечь мои пальцы из-под провода, и осматривала стол Джеммы в надежде найти нож для разрезания бумаг или ножницы. Но ничего подобного там не оказалось. Не сдавайся, говорил внутренний голос, ведь у Грейс Келли получилось. И у тебя получится.

Пусть вытащит из-под удавки одну мою руку, тогда вторая надежнее защитит горло. Он не стал хватать мою освободившуюся кисть, потому что обеими руками затянул провод. Я же воспользовалась моментом и вцепилась ему в глаза. Он закричал от боли, брызгая слюной мне в лицо.

Но теперь я знала, что мне нужно, и была лишь в нескольких дюймах от этого.

Я задыхалась — на этот раз ему удалось затянуть провод сильнее. Он видел, как пот застилает мне глаза, слышал мое неровное дыхание. Я стояла к нему левым боком, наклонившись вправо как можно дальше и вцепившись в книжную полку. Сейчас я благодарила бога за две вещи, но в особенности радовалась тому, что все эти годы занималась балетом, и мне было что противопоставить весу и силе убийцы.

Я резко наклонилась к Харперу. Он не ожидал этого, и провод ослаб. Я выдернула из-под удавки левую руку и схватила с третьей полки приз Джеммы за успехи в области хирургии, тот, что стоял на подставке из черного дерева. Я обернулась к сумасшедшему врачу, сжимая золотой скальпель, и вонзила ему в руку. Очевидно, я разрезала артерию — кровь брызнула во все стороны.

Провод выпал из его рук, а я все била и била скальпелем. Остановилась я только затем, чтобы вытащить кляп изо рта. Хотелось ранить его посильнее, чтобы выиграть время и убежать из комнаты, но я не видела толком, куда бью, потому что он был в верхней одежде. Харпер навалился на стол, пытаясь перевязать рукавом самую опасную рану, и я несколько раз ударила его скальпелем в бедро. Он взвыл и упал на пол, а я бросилась к двери и открыла ее. На этот раз удалось выскочить, и я захлопнула дверь за собой.

Мои крики раздавались в пустом коридоре двенадцатого этажа, я стучала во все двери между квартирой Доген и лифтом. Глухие соседи, у которых орал телевизор, подошли к своей двери и посмотрели в «глазок». И тут я сообразила, что у меня за вид. Провод все еще обмотан вокруг шеи, его концы свисают, одной рукой я держу телефон, чтобы провод не натягивался. Желтый свитер забрызган кровью Харпера, а ворот растянут так, что обнажилось плечо.

Ни один житель Нью-Йорка в здравом уме не впустит меня в дом. Но мне лишь надо было, чтобы они вызвали полицию. Я замолотила кулаками в соседскую дверь:

— Впустите меня! Я только что убила человека. Я сумасшедшая! Я ночью сбежала из «Стайвесант» и пришла сюда, чтобы убить его! Впустите меня, НЕМЕДЛЕННО!

Как я и надеялась, соседка поспешила к телефону и набрал 911. Затем она немедленно позвонила швейцару и пожаловалась на сумасшедшую, которая беснуется в коридоре за дверью. Крепко сжимая скальпель, я не сводила глаз с двери Джеммы в течение всех сорока семи секунд, что швейцар поднимался на лифте на двенадцатый этаж.

Пока мы с ним молча дожидались приезда полиции, я сняла с шеи телефонный провод. Они приехали через семь минут. Мне повезло, что Харпер пытался убить меня именно в воскресенье днем, а не в час пик в рабочий день. На вызов прибыли три машины. Двое полицейских остались со мной, а еще четверо пошли в квартиру за Харпером. Оказалось, он лежит на полу без сознания.

— Нам придется отвезти вас на осмотр, мисс Купер. В какую больницу вы хотите поехать? — спросил один из копов, когда я объяснила, кто я такая.

— После этого расследования я не уверена, что какая-нибудь больница будет рада моему присутствию. Но у меня есть знакомый терапевт. Может, просто отвезете меня домой, и допросите там? Так будет лучше. Узнайте в справочной номер доктора Шрема, и ему сообщат на пейджер. Думаю, в такой ситуации я могу позволить себе вызвать врача на дом.

Помощник управдома видел, как приехала полиция, и принес старое одеяло. Дик Никастро набросил его мне на плечи и отвел меня в патрульную машину, чтобы отвезти домой.

Я села на заднее сиденье и прижалась лбом к стеклу. В это время по рации передали, что на крыше дома на территории 7-го участка происходит изнасилование.

— Да, ну и сезон начинается, мисс Купер.

Я закрыла глаза и вытерла капли дождя со лба, рука была в крови.

— К сожалению, этот сезон никогда не кончается.

28

В понедельник утром реакция Баттальи на мое приключение показалась милой по сравнению с поркой, что устроили мне накануне Мерсер и Майк. Они приехали в семь, когда врач только закончил меня осматривать. Ему пришлось все записать — я сказала, что это понадобится в качестве доказательства на суде. Он заставил моих друзей пообещать, что они не ухудшат мое и без того неважное состояние какими-нибудь стрессами, и не уходил, пока я рассказывала им о нападении Колмана Харпера.

— Никакого перекрестного допроса, джентльмены, — повторил он с порога. — Ей нужно лечь спать пораньше и полный покой.

Майк вызвал Хэла Шермана из экспертного отдела, чтобы тот сфотографировал мои раны. По его лицу я поняла, насколько плохо мое состояние.

— Я фотографировал трупы, которые выглядели лучше тебя, Алекс. Если ты победила в схватке, то как же выглядит проигравший?

Чэпмен убрал волосы у меня с шеи, чтобы показать Хэлу след от провода:

— Не волнуйся. Она срезала приличный кусок с его задницы. Будет теперь петь сопрано с парнями из греческого хора.

Вспышка фотокамеры заставила меня зажмуриться. Хэл крупным планом снимал ссадины на лбу, запястьях и предплечьях.

Меня не хотели оставлять одну на ночь — вдруг мне что-то понадобится. Поэтому я приняла предложение Дэвида Митчелла поспать эту ночь на диване у него в гостиной, чтобы он, Рене и Зака могли приглядеть за мной. Майк с Мерсером ушли в девять, забрав мою одежду, чтобы отправить в лабораторию на анализ.

Я твердо намеревалась появиться на работе выспавшейся и до того, как слух о нападении разрастется до масштабов эпоса. Было очевидно, что дело о смерти Джеммы Доген придется отдать другому прокурору — присоединив к нему обвинение в нападении на меня. Я же стану обычным свидетелем и уже не смогу выступать обвинителем. Род Сквайерс предоставил мне самой выбрать юриста, который будет вести это дело. Естественно, кроме Сары и вообще кого-либо из нашего отдела. Я выбрала Тома Кендриса — он был моим другом, и я его очень уважала.

Колману Харперу, которого поместили в Беллвью, было предъявлено официальное обвинение, и я была рада, когда Батталья сообщил мне, что судья Роджер Хейс, мудрый и неустрашимый страж закона, отказался отпустить подсудимого под залог.

Лоре, пожалуй, недельный отпуск понадобится даже больше, чем мне. Она весь день отбивалась от репортеров, которые все как один требовали эксклюзивного интервью. Мне очень не хотелось отказывать Кэти Курик, поэтому Батталье пришлось самому встречаться с прессой. Он дал интервью для программы «Сегодня», где коснулся проблемы насилия и преступлений, в которых бывают замешаны даже те, кто призван охранять наше здоровье. Майк Шинан умолял меня дать какую-нибудь информацию для канала «Фокс-5», но я знала, что в нашем ведомстве у него и без меня полно информантов.

На этой неделе я в основном отвечала на вопросы Тома Кендриса и детективов, чтобы уже в четверг утром дать показания перед большим жюри. Мы провели немало часов, анализируя улики, в особенности тщательные и объемные записи Джеммы за последние десять лет, в течение которых она отвечала за программу подготовки нейрохирургов в «Минуите». Эти документы устилали все поверхности в кабинете Кендриса. Я частенько рассматривала фотографии, сделанные на месте убийства Джеммы, вновь и вновь пытаясь понять, хотела ли умирающая что-то написать нам своей кровью.

Теперь казалось, что незаконченная буква выглядит, как "О", и в свете произошедших событий я решила, что она хотела написать слово «Отказ». Чэпмен же каждый раз, когда замечал, что я смотрю на эти фотографии, выдергивал их у меня из рук и призывал вернуться к реальности:

— К тому моменту у нее уже не было сил писать.

Но мне очень хотелось думать, что он ошибается.

В воскресенье вечером Морин и ее муж Чарльз вернулись домой живыми и невредимыми, поэтому Мерсер завез меня к ним в понедельник после работы. Я крепко обняла ее и ослабила хватку, испугавшись, что поломаю ей ребра. Затем мы достали записные книжки и выбрали недельку в мае, чтобы съездить в спа-центр.

Результаты анализов показали, что «медсестра», которая отравила Мо, ввела ей огромную дозу лошадиного транквилизатора — ничего такого, что могло убить ее, но привлекло к ней внимание как к полицейской, работающей под прикрытием.

Выяснить, кто это был, так и не удалось, хотя Майк считал, что это сделал сам Колман Харпер в попытке отвести подозрения от себя и заставить полицию сосредоточиться на Дюпре, который был тогда одним из лечащих врачей Мо. Однако никто не смог убедить Мо в том, что это был милашка Джон Дюпре. Она с трудом мирилась с тем, что он не врач, потому что нравился ей куда больше, чем тот медик, которого Дэвид приставил наблюдать за ней, пока она была в больнице. Мы предполагали, что в данный момент Джон колесит по стране, ищет тихий городок, где сможет обосноваться и открыть медицинскую практику. На этот раз он, наверное, выберет себе имя какого-нибудь покойного врача, которое прочтет на могильной плите.

Джоан Стаффорд вернулась в Нью-Йорк вечером во вторник и настояла на том, чтобы я пообедала с ней. Она приступила к делу, как только мы сели за столик.

— Предлагаю сделку. Это предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Нина прилетает из Калифорнии ночным рейсом в четверг, а в пятницу мы втроем поедем на Виньярд, чтобы привести в порядок твой загородный дом. Только мы, девочки, — она оставит ребенка в Лос-Анджелесе с мужем, а Джим все равно улетает в Вену на конференцию. С первого апреля на Виньярд летает прямой рейс из «Ла Гуардиа». Я уже заказала три билета, и нам с Ниной очень не хочется выслушивать твой отказ. Мы летим последним рейсом в пятницу, в семнадцать сорок пять, и вернемся на рассвете в понедельник. Я доставлю тебя в офис еще до девяти утра, ладно?

Я улыбнулась ей:

— Я как будто родилась заново, Джоан. Я готова.

Я очень хотела вернуться к себе домой на Мартас-Виньярд, а в компании лучших подруг впервые с прошлого октября мне будет совсем не сложно проехать по острову.

Нина Баум прилетела ночным рейсом и была у меня уже в пятницу утром. Я оставила свои запасные ключи привратнику, чтобы она смогла попасть в квартиру, принять душ и отдохнуть, прежде чем приехать ко мне в офис. Мы подружились в первый же день приезда в «Уэллесли», когда волей судьбы оказались соседками по комнате. У меня никогда не было более преданной и любящей подруги.

Сара позвонила утром и сказала, что берет выходной, и, к счастью, для разнообразия этот день для отдела борьбы с преступлениями на сексуальной почве прошел до странного тихо. Мы с Ниной пообедали в «Форлини», затем вернулись, чтобы я смогла закрыть свой кабинет на выходные, а потом сели в такси и поехали в аэропорт «Ла Гуардиа», где нас ждала Джоан.

Полет прошел быстро и хорошо. В аэропорту Джоан договорилась об аренде джипа, поэтому нам не пришлось забирать мою старую машину из гаража, где она стояла уже давно. Наше пятнадцатиминутное путешествие оказалось восхитительным, мы даже успели приехать засветло. На деревьях начинали распускаться почки, в садиках и по обочинам зацвели нарциссы, радуя глаз своими веселыми бело-желтыми лепестками.

У меня сжалось сердце, когда Нина свернула на дорогу к моему дому. Здесь умерла Изабелла Ласкар, и я всегда буду помнить об этом. Но в то же время я обрадовалась, заметив, что Джо, мой сторож, засадил тюльпанами и ирисами клумбы вдоль всей подъездной дорожки и положил гранитную плиту под дерево, у которого была убита Изабелла.

В фермерском домике чудесно пахло свежей краской, благодаря которой исчезли следы порошка для снятия отпечатков пальцев. Покрашенный вручную, мой домик казался радостным, а чистое белье на кроватях говорило о том, что он рад гостям.

Я отнесла вещи в хозяйскую спальню и вышла к Нине и Джоан на крыльцо:

— Я бы не смогла вернуться сюда, если бы не вы...

— Тише. Я не любовалась этим видом больше трех лет, — напомнила Нина. — Хочу все разглядеть, пока не стемнело.

Это был мой собственный райский уголок, и я прислонилась к перилам, глядя на холмы, устланные цветочным ковром, на озера, еще не запруженные лодками отдыхающих, и, конечно, на океан.

Джоан встала:

— Ну ладно. Даю тебе десять минут, чтобы снять дурацкий прикид женщины-юриста. У нас заказан столик на восемь часов в «Самом».

— А я и не думала, что они уже открыты в начале мая.

— Да, в последнее время тебя не хватало на то, чтобы думать. Если бы я предоставила организацию отдыха тебе, нам пришлось бы ужинать попкорном.

— Не наезжай на нее, Джоан. Ведь поп-корн — одно из немногих блюд, которые отлично у нее получаются.

Я зашла в дом и переоделась в джинсы и блейзер. Затем вышла и устроилась на заднем сиденье джипа. Нина отвезла нас на западную оконечность острова — Гайхэд, — туда, где Хью и Джин Тейлор держали самый чудесный бар в округе. Это был дом в викторианском стиле, всего с семью комнатами — зато каждая отделана своей породой дерева. Дом стоял в очень живописном месте, с которого открывался вид на Виньярд-Саунд. А еще отсюда можно было увидеть великолепный закат.

Мы опоздали на это зрелище, но их шеф-повар, Барбара, была выпускницей кулинарного института и готовила вкуснейшие блюда. Я прихватила с собой две бутылки вина, потому что, как и на всей западной оконечности острова, в Гайхэде не продавали спиртного.

Мы пересекли газон и подошли к бару. Джини тепло поздоровалась с нами, и я представила ей подруг, а она спросила, не хотим ли мы пройти на веранду, чтобы выпить там по стаканчику, прежде чем сесть за ужин в главном зале. На самом деле основная часть бара находилась под открытым небом, на просторной террасе с видом на океан, и я сказала Джоан и Нине, что если им понравился вид у моего дома, то уж на этот они обязательно должны посмотреть.

Я поднялась на крыльцо, они пошли за мной. Я открыла дверь и застыла на пороге. Хью играл на пианино, а хор знакомых голосов распевал мне «С днем рожденья!», и у всех в руках были бокалы с шампанским.

Майк, разумеется, занял место за барной стойкой, помогал Холлису, местному бармену. Мерсер пришел с франсин, тут же были Сара и Джим, Чарльз и Морин, Род Сквайерс, Рене и Дэвид. Джоан и Нина назвали столько народу, что бар заполнился до отказа, и вечеринка была в самом разгаре.

Я светилась от счастья, ходя в толпе и здороваясь с каждым. Мне рассказывали, как три битком набитые моими друзьями машины вынуждены были ехать огородами, чтобы вечеринка стала сюрпризом.

— Открой свои подарки! — крикнул мне Майк, показывая на гору коробок, сложенных в углу бара.

— Вы поторопились на пару недель, — попыталась я охладить пыл своих друзей, — и я буду держаться за свои тридцать четыре так долго, как это возможно.

— Да, но Нина сказала, что тридцатого числа ты собираешься лететь к родителям, чтобы отпраздновать свой день рождения там. И мы подумали, что единственный способ устроить тебе сюрприз — это пораньше начать.

Я взяла протянутый мне бокал с холодным шампанским и продолжила путь сквозь толпу. Джоан подвела меня к высокой вазе с желтыми розами, которая стояла на барной стойке, к цветам была прикреплена записка от Дрю. Я прикусила губу и пообещала себе позвонить ему завтра, чтобы договориться поужинать вместе и наконец-то нормально поговорить.

Потом я направилась поблагодарить Сару и Франсин и поздравить их с тем, как хорошо им удалось сохранить все в тайне, но услышала разговор Майка и Мерсера, они снова обсуждали убийство Джеммы Доген.

— Помнишь наш разговор в участке, о том, какой самый распространенный мотив: любовь или деньги? Что ж, я снова оказался прав. Колман Харпер. Как думаешь, по какой причине ему надоело быть неврологом и захотелось большего?

— Думаешь, кто-нибудь из тех людей, кого мы допрашивали сегодня, пришел бы к нам по собственному желанию, чтобы помочь следствию? — ответил Мерсер. — Нет. А сейчас они все забегали и как один говорят, что Харпер ненавидел Доген, как его бесило то, как она с ним обращается, и это со дня их знакомства десять лет назад.

— Ты бы видел все то дерьмо, которое нашли в его квартире Зотос и Лосенти, когда получили ордер на обыск!

Оттуда, где я стояла, мне было прекрасно слышно, и я решила подслушать, поскольку Том Кендрис не хотел рассказывать мне об уликах по делу, потому что я теперь была просто свидетельницей.

— Всякие средства для изменения внешности — парики, усы, косметика. Они даже нашли записку, что прислал ему несколько месяцев назад Роберт Спектор. Там говорилось, что он старается помочь, но Доген «вставляет палки в колеса, где только можно». Харпер, наверное, любой ценой решил заполучить место в программе. Думаю, он пришел к Доген ночью, так как знал, что она будет одна в кабинете, хотел уговорить ее принять его на этот раз. У него была поддержка Спектора, и Доген оставалась единственным препятствием на его пути к программе. Если она собиралась уезжать в любом случае, то ее упорство казалось ему в сто раз злобней и ненавистней. Думаю, она сразу сказала ему, чтобы он оставил всякую надежду, вот тогда он и ударил ее ножом. Ведь он принес этот мясницкий нож с собой, он был готов отомстить.

Я больше не могла делать вид, будто ничего не слышу. Я перегнулась через барную стойку, и хотя Майк бросил на меня недовольный взгляд, Мерсер не замолчал.

— Знаешь, когда все это началось?

Я покачала головой.

— Предшественник Джеммы Доген был первым, кто негативно отозвался о способностях Харпера. Это было десять лет назад, детка. Этот доктор Рэндел сказал тогда Харперу, что примет его в программу подготовки хирургов, только если он пройдет стажировку в неврологии. В том же году Доген пришла на место Рэндела — но приняла собственное решение. Она прочитала отзывы о Харпере и сразу же отказалась исполнять обещание, данное ему Рэнделом. Иными словами, поставила крест на его надеждах попасть в программу подготовки нейрохирургов.

— А что за «Игры Мет»? — спросила я.

— О, это все работа Спектора. Это была его идея — отправить Харпера в больницу «Метрополитен» на годик-другой. Спектор решил, что у него будет шанс переубедить Доген. Но Харпер все время прокалывался. Поэтому ему пришлось уехать на юг и открыть практику там. Но Спектор возродил его надежду. Велел ему приехать в Медицинский центр, потому что выбил для него стипендию и был готов стать его научным руководителем. Спектор подумал, что раз Доген уходит, то у них будет еще один шанс пропихнуть Харпера в программу, пока возраст позволяет. Попади Харпер в программу, он закончил бы ее в пятьдесят. Но в плане был один прокол — Спектор начал суетиться слишком рано, на год раньше, чем следовало. И на пути Харпера снова встала Доген.

Мы немного помолчали, осознав, что до пятнадцатого апреля остались считаные дни.

— А вам удалось выяснить, почему Спектор изо всех сил проталкивал Харпера? — поинтересовалась я.

— Нет. Пока нет. Но ты попала в точку, найдя те записи Джеммы. Пока они оба молчат в тряпочку о своих делишках, но я продолжаю копать. Мы все выясним. Одно могу сказать, — продолжил Мерсер, — в этом деле все нарастало, как снежный ком. Роберт Спектор знал, что Джемма уйдет — хотя бы из принципа, — как только Харпера примут в программу. И в этом случае Спектор окажется в выигрыше, потому что ему отдадут место Доген, к которому он так стремился.

— А я уверен, что мы выбили Харпера из колеи, когда во время допроса сказали ему, что запросили архивы за десять лет, — заметил Майк. — Он был уверен, что в «Минуите» документы так долго не хранят. Но он не знал, как обстоят дела в «Метрополитен» и собрала ли его главный враг, Джемма Доген, собственное досье на него. Сколько поставите на то, что именно он вломился в «Метрополитен», чтобы украсть документы на самого себя? Вот зачем он забрал ключи от квартиры Доген. Наверное, в воскресенье он проник в ее квартиру, чтобы подчистить то, что найдет, понимая, что рано или поздно кто-то обнаружит эти бумаги, изобличавшие его с потрохами.

— Тогда почему он дал мне договорить с Мерсером, а не попытался зарезать меня прямо тогда, когда я рассказывала о найденных документах?

— Если бы Харпер набросился на тебя, пока ты говорила с Мерсером, то независимо от того, как далеко тот находился, он позвонил бы в службу спасения, и полиция приехала бы раньше, чем Харпер успел бы тебя убить и покинуть здание. Наверное, он решил, что, если избавится от тебя после телефонного разговора и унесет последний экземпляр бумаг Доген, будет только слово Мерсера против его слова, и никаких доказательств.

— Мы полагаем, что именно переодетый Харпер прошел тогда мимо твоего привратника и подсунул записку тебе под дверь, — продолжил Мерсер. — Возможно, он и не знал всю историю Жана Дюпуи, но, как и Джемма, понимал, что у того с прошлым нечисто. Слишком уж все было у него хорошо, слишком гладко. И не забывай, они оба приехали с Юга. Полагаю, Харпер знал что-то о настоящем Джоне Дюпре и поэтому начал копать. В любом случае ни он, ни Дюпуи не хотели быть замешанными в это расследование, вот почему они переводили стрелки друг на друга. Наверное, они были просто счастливы, обнаружив в рентгеновском кабинете перепачканного кровью бродягу, и наперегонки помчались сдавать его нам. А мыто спрашивали себя, кто нашел его первым.

— Думаете, это Харпер хотел сбить меня? — спросила я, вспоминая прогулку с Закой, когда мы чудом избежали смерти.

— Он самый, — уверенно отозвался Майк. — Видимо, у него сдали нервы. За два дня до этого он лично сдал тебе перепачканного в крови психа, который вполне сошел бы за убийцу. А затем узнал, что в пятницу вечером Алекс Купер отпустила бродягу. Мерсер думает, что в тот вечер, когда Харпер провел несколько часов в участке, ожидая допроса, он слышал, как Петерсон просил патрульных отвезти тебя домой и продиктовал твой домашний адрес. Наверное, Харпер был в бешенстве, когда узнал, что Попса отпустили. Он пошел к твоему дому, но вряд ли рассчитывал увидеть тебя. Но тут ему повезло — ты вышла с собакой в одиннадцать вечера. Я думаю, в тот раз он напал без всякого плана. Просто от отчаяния.

Мы снова помолчали. А вокруг нас люди продолжали веселиться.

— Знаете, что бесит меня больше всего? — спросил Майк. — Даже не то, что эти ублюдки не хотели помогать нам, когда на их территории произошло убийство, а то, что, когда дело раскрыто, они тут же бросаются к репортерам и заявляют, будто всегда знали, кто настоящий убийца и каковы его мотивы. Видели эти статьи?

— Мне никто ничего не показывал. Не забывайте, я теперь свидетель.

— В какой-то газетенке есть интервью с его бывшей женой, — сказал Мерсер, — она заявила, что Харпер всегда считал Джемму Доген единственным препятствием на пути к блестящей карьере нейрохирурга. Еще один врач, работавший с ним несколько лет назад, сказал, что Харпер был просто одержим Джеммой Доген и совершенно свихнулся на желании стать нейрохирургом — это было единственное, чего ему никак не удавалось достичь в жизни. Он даже полагал, что именно Доген — источник всех его неприятностей за последние десять лет.

— Да, это наш большой недостаток, Мерсер. Полиция не может платить этим придуркам столько же, сколько желтая пресса. Никто не жаждет поделиться со мной информацией о подозреваемом. Но подсуньте им камеру или микрофон, предложите сто баксов за их историю, и тут же они преподнесут вам убийцу на блюдечке.

— Только не шишки. В понедельник я читал, что Спектор заявил «Пост». Он не может поверить, что это Харпер. «У него блестящий ум. Он оказал мне неоценимую помощь в медицинских исследованиях».

— Ага, теперь у Харпера будет возможность поизучать влияние тюремного заключения на психику. От двадцати пяти лет до пожизненного. Ладно, блондиночка, хватит о грустном. Мы же не на дежурстве, и это не наш участок. Пошли, открой мой подарок первым, — Майк дотянулся до коробок и передал мне одну. Это была кожаная коробочка для ювелирных украшений, обернутая лентой с большим белым бантом. Я открыла ее и не удержалась от восклицания — внутри лежала сверкающая тиара. Нина выхватила ее у меня из рук и водрузила мне на голову, а Майк тем временем заверил меня, что это подделка и он заплатил за коробку больше, чем за фальшивые бриллианты.

— Слушайте все, — громко произнес он. — Мы с Джоан организовали на этот день рождения гастрономический тур по Мартас-Виньярду — я выбрал маршрут, она его оплатила. Начинаем мы, разумеется, отсюда, из «Самого», где я рекомендую вам закусить крабовыми пирожками, а затем отведать омаров и домашнего мятного мороженого. Завтра нас ждет завтрак в «Примо» — кофе и рогалики на террасе «Чилмарк». Отличная еда и свежие сплетни. Ланч будет в «Байте» у сестренок Куинн, где можно отведать самую лучшую похлебку из моллюсков. Обед — у Тони и Дэвида в ресторане «Пир», и не пропустите pasta fra diavolo.

Я сняла туфли и спустилась по ступенькам на широкий газон, за которым расстилался Виньярд-Саунд.

Майк все продолжал расхваливать завтрак в этом баре, пиццу в «Примо» и прощальный ужин в «Красной кошке» — филе под луковым соусом. Он хорошо изучил местную кухню.

Брат Хью, Джеймс, тихо напевал про огонь и дождь, и я слышала его, хотя Майк громко развлекал гостей. Он сообщил, что у всех на эти выходные есть одно специальное задание: отыскать самую высокую лестницу на острове, если они хотят увидеть, как я изображаю Тину Тернер.

Я спустилась по холму вниз и зашла по щиколотку в холодную воду, глядя туда, где, не так уж далеко от берега, местный залив вливался в Атлантику. Пахло океаном. Я посмотрела на огромный маяк — как и двести лет назад, он подавал кораблям сигнал обходить опасные скалы Моста Дьявола. Звук волн, разбивающихся о берег, успокоил меня почти так же, как смех людей на вечеринке. Позже я смогу задуть свечи на торте, и все станут спрашивать меня, что я загадала. Но пока, стоя на берегу в полном одиночестве и глядя на звезды, усеявшие небо над моей головой насколько хватало глаз, я втайне от всех загадала самое сокровенное желание на предстоящий год.

Благодарности

Все преступления, описанные в этой книге, основаны на реальных событиях.

И снова я благодарна всем обычным подозреваемым за их любовь, дружбу и терпение, что они выказывали, пока писалась эта книга.

Александра Купер не смогла бы существовать без поддержки друзей, некоторые черты которых, такие, как чувство юмора, мудрость и верность, я беру у своих собственных друзей. Александра Денман, Лайза Фрайл, Джоан Стэнтон Хитчкок, Морин Спенсер Форестер, Карен и (другой) Алекс Купер, Сьюзан и Майкл Голдберг, Сара и Митч — и Кейси — Розенталь — без них не было бы этой книги. Джоан и Берни Карл любезно предоставили мне описание Кливдена. Настоящий доктор Роберт Спектор, которого я знаю и очень уважаю с тех пор, как нам было по пятнадцать лет, не является прототипом моего персонажа и не имеет с ним ничего общего, кроме имени.

Роберт Моргентау продолжает вдохновлять меня как в профессиональной сфере, так и в качестве героя книг. Этот двадцать пятый год, что я работаю в офисе окружного прокурора Нью-Йорка, был таким же напряженным и интересным, как все предыдущие. Мои коллеги и партнеры — это настоящие профессионалы, и они продолжают бороться на стороне добра против преступности.

Возможно, самое лучшее время в новой для меня роли писательницы я провела среди людей, любящих книги — библиотекарей и продавцов книжных магазинов, которые с такой заботой отдают их в руки читателей. Я также благодарна читателям, которые читают мои книги с таким интересом.

И я очень благодарна судьбе за то, что моим редактором остается Сьюзан Кирк.

Особая благодарность Эстер Ньюберг. Несомненно, она прекрасный агент, но к тому же еще и отличный друг.

И я благодарю всех Фэйрстайнов, которые, как обычно, поддерживали меня в работе над книгой. Спасибо и моему новому источнику вдохновения — небольшому, но очень мощному — Мэтью и Александре Зависланам.

И, разумеется, я благодарна своему мужу, Джастину Фельдману за то, что он является моей музой и привносит в мою жизнь радость. И хочу еще раз сказать всему миру, что моя мать, Элис Этуэлл Фэйрстайн, всегда была и останется лучшей.

1

«Девар» — марка виски. — Здесь и далее прим. переводчика.

2

«Никс» — американская баскетбольная команда.

3

Норма Десмонд — героиня фильма режиссера Б. Уайлдера «Бульвар Сансет» (1950), безумная звезда немого кино.

4

Петер Минуит (1589 — 1638) — голландский колонист, губернатор колонии Новая Голландия, в 1626 г. купил у индейцев-алгонкинов остров Манхэттен за 24 доллара и построил на острове форт Амстердам.

5

10 градусов по Цельсию.

6

Здесь — знахарь, колдун, целитель (исп.).

7

Лосось, запеченный с корочкой (фр.).

8

Джанет Рено (р. 1938) — первая женщина, назначенная на пост генерального прокурора и министра юстиции США (1993 -2001).

9

«Рокеттс» — постоянный ансамбль кордебалета киноконцертного зала «Радио-сити», дающий концерты перед началом каждого киносеанса.

10

Сестра Гнусен — персонаж романа Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» (1962), старшая медсестра в психиатрической клинике. В экранизации романа Джек Николсон (р. 1937) сыграл в нем главную роль Рэндла Патрика Макмёрфи.

11

«Вопрос на 64 тысячи долларов» — вопрос в игре «Кто хочет стать миллионером?».

12

Джон Дональд Аймус (р. 1940) — популярный американский радиоведущий.

13

Мотель «Бейтс» — мотель в фильме Альфреда Хичкока «Психо» (1960).

14

Приятного аппетита (фр.).

15

Бед-Стай, или Бедфорд-Стайвесант, — афроамериканский микрорайон в Бруклине.

16

Кролик Харви — персонаж фильма «Харви» (1950) режиссера Генри Костера, двухметровый белый кролик, которого не видит никто, кроме главного героя.

17

Братья Ринглинг — пятеро братьев из городка Барабу, штат Висконсин, создатели крупнейшего в мире цирка во главе с Дж. Ринглингом.

18

Мистер Квинси Магу — персонаж мультфильмов (с 1949 г.) и комиксов (с 1952 г.), созданный режиссером Джоном Хабли и сценаристом Миллардом Кауфманном, озвучивался актером Джимом Бакусом: подслеповатый лысый старичок-миллионер, перемещавшийся на антикварном автомобильчике с клаксоном.

19

Печальное адажио (ит.).

20

Международная синдицированная колонка — авторская колонка популярного и авторитетного журналиста или публициста, распространяемая газетным синдикатом в периодических изданиях, входящих в него.

21

Прошу! (фр.)

22

Массапекуа — район Лонг-Айленда.

23

Флоренс Найтингейл (1820 — 1910) — британская сестра милосердия и общественный деятель, основательница первой в мире школы сестер милосердия при больнице Святого Фомы в Лондоне.

24

Джон Герберт Диллинджер (1903 — 1934) — знаменитый американский грабитель банков, «враг общества № 1». Одним из первых внедрил систему захвата заложников при ограблениях банков.

25

Холодность (фр.).

26

Джонас Эдвардс Солк (1914 — 1995) — американский иммунолог, разработал вакцину против полиомиелита, которая с 1954 г. широко применялась в США, а также вакцину против гриппа, действующую два года.

27

Клара Бартон (1821 — 1912) — основательница американского Красного Креста.

28

Герберт Генри Асквит, граф Оксфорд и Асквит (1852 — 1928) — министр внутренних дел (1892 — 1895), затем премьер-министр Великобритании (1908 — 1916), глава Либеральной партии. Правительство Асквита способствовало развязыванию Первой мировой войны и подавило Ирландское восстание 1916 г.

29

Бифитер — служитель охраны Тауэра.

30

Доброго вечера (ит.).

31

Пока (ит.).