XVI

ЗАПИСКА ВАЛЕНТИНЫ

А в это время мамаша Лео и барон де ля Перьер направлялись к выходу из лечебницы. Если бы Леокадия не знала, с кем имеет дело, она решила бы, что в мире нет человека более приятного, чем барон. Он был так общителен, как Констанс, но его манеры общаться очень отличались от манеры лекаря. Всю дорогу господин де ля Перьер без умолку рассказывал укротительнице, как ей все признательны, а под конец заявил даже, что ее можно уподобить ангелу, сошедшему с небес, чтобы помочь несчастным родственникам и друзьям Валентины.

Мы должны, однако, отметить, что барон попусту терял время: вдову его речи совершенно не трогали.

Леокадию неотступно преследовала одна мысль: эти люди на вид ничем не отличаются от остальных. Как же так? Почему негодяй, убийца так похож на обычного человека?

Несколько минут назад ей пожимала руку женщина, которой, возможно, суждено стать следующей жертвой Черных Мантий: так мамаша Лео представляла себе нынешнее положение маркизы д'Орнан. В их власти находилась и ее Флоретта, возлюбленная Мориса!

Укротительница понимала, что жизнь молодого человека висит на волоске.

Барон мог болтать без умолку: вдова только делала вид, что слушает его. Она была погружена в раздумья.

Миновав заснеженный двор, они подошли к швейцарской. Леокадия заглянула туда. Она хотела увидеть Робло, возбудившего ее первое подозрение.

Однако швейцарская была пуста.

Барон уже собирался откланяться, но вдруг воскликнул:

– Надо же, на ловца и зверь бежит! Робло, старина, проводи эту даму до омнибуса.

Только теперь укротительница заметила огромную фигуру вечно лохматого Лейтенанта, который прогуливался неподалеку с трубкой в зубах.

Она хотела было отказаться от провожатого, но барон с усмешкой сказал:

– Что вы, это ведь лучшая охрана! Я не преувеличу, если скажу, что этот человек – настоящий цепной пес. Прощайте, сударыня! До завтра!

Дверь, выходившая на дорогу Батай, громко захлопнулась.

Вдова осталась наедине с Куатье, который стоял, исподлобья глядя на женщину.

Между лечебницей и заводом, расположенным у набережной, находился большой пустырь, освещенный единственным тусклым фонарем. По этому-то пустырю и предстояло идти Леокадии.

Было уже примерно десять часов вечера.

Вокруг пусто – ни души. Лишь по набережной изредка проходили пешеходы или проезжали кареты, направлявшиеся в Пасси. К сожалению, путь мамаши Лео лежал в противоположном от набережной направлении.

Наконец Куатье двинулся вперед и стал подниматься по крутой тропинке, которая вела к дороге Батай и улице Шайо.

Мы уже неоднократно говорили, что мужества Леокадии было не занимать, однако мы все же должны признать, что в этот момент она подумала о том, чтобы со всех ног пуститься наутек.

На сей раз укротительница действительно испугалась. Ее бил сильный озноб.

Чтобы испугать мамашу Лео, нужен был именно такой человек, как Куатье. Конечно, укротительница была женщиной с железными нервами, но дело в том, что великан был слеплен из того же теста, что и она.

Какими бы страшными ни казались ей Черные Мантии, они все же не слишком-то взволновали ее: эти люди никогда сами не убивали и всегда оказывались в стороне, не пачкались в крови.

Грязную работы выполняли за них другие – Куатье, например, послушный инструмент в их руках.

Черные Мантии напоминали судей, которые прочитали приговор и разошлись по домам; Куатье же был палачом.

Может быть, впервые в своей жизни Леокадия почувствовала, что у нее дрожат колени.

Не в силах сдвинуться с места, она поглядела вслед удалявшемуся Лейтенанту. Спустя несколько мгновений тот обернулся и угрюмо спросил:

– Вы что, собираетесь здесь заночевать?

Мамаше Лео не оставалось ничего другого, как пойти к нему.

По всей видимости, Лейтенант угадал состояние своей спутницы, потому что он громко расхохотался и добавил:

– Не бойтесь, я вас не съем! Затем Куатье продолжил свой путь.

Леокадия следовала за ним, стараясь не приближаться к своему провожатому. Обогнув лечебницу, она увидела карету, которую сразу узнала. Экипаж стоял у стены, а его кучер дремал на козлах.

Теперь укротительнице стало стыдно за свою слабость.

«Это животное ничуть не сильнее медведя, но ведь я не испугалась бы медведя! – мысленно упрекала она себя. – Пожалуй, мой Жан-Поль в плечах был пошире, чем этот молодец. К тому же зачем им вдруг понадобилось бы меня убивать, раз они дали мне поручение на завтра? И если этот зверь питает симпатию к малышке, он должен знать, что причинит ей боль, сделав мне что-нибудь плохое».

– Эй! – окликнула вдова Лейтенанта. – Я хочу сказать вам пару слов.

В это время они находились как раз напротив ремонтируемого фасада лечебницы.

Вместо ответа Куатье ускорил шаг.

– Дикарь! – пробормотала Леокадия. – Не зря о тебе ходят всякие слухи: ты человек с норовом. Что ж, я привыкла общаться с тиграми и львами, так что не думаю, что этот орешек мне не по зубам.

Через некоторое время Лейтенант внезапно остановился. Он уже достиг пустыря, который отделял лечебницу от первых домов улицы Шайо.

Отсюда были видны мерцающие вдали желтые фонари, указывающие место остановки омнибусов, едущих до предместья Сен-Мартен.

Лейтенант невозмутимо поджидал мамашу Лео, набивая свою трубку табаком.

– Дальше я не пойду, – буркнул он. – Там слишком много людей и света от этих фонарей.

– Почему вы не захотели со мной поговорить? – насмешливо спросила укротительница, к которой вернулось ее обычное веселое и невозмутимое настроение.

– Кажется, вы перестали трусить, – произнес в ответ Куатье. – Тем лучше для вас. Я не хотел говорить, потому что рядом были стены. Везде, где есть стены, есть и уши.

Леокадия приблизилась к нему вплотную и прошептала:

– Здесь нас никто не услышит. Может, мы все-таки поговорим?

– Поговорим! – пожал плечами Лейтенант, высек огонь и стал раскуривать трубку. – Из-за того, что я слишком много и часто говорил с женщинами, мне теперь приходится бояться людей и света. Предпочитаю держаться в тени. Женщины причинили мне в жизни много зла. Не сомневаюсь, что когда-нибудь они погубят меня. Однажды я спас одну женщину... Теперь я смеюсь, когда думаю об этом. Каждый сходит с ума по-своему, не так ли? Можно рассуждать сколько угодно, но от судьбы не уйдешь... Я стал совсем ненормальный! Иногда я способен на такие глупости, что сам себе удивляюсь. Сколько раз мне из-за этого доставалось! Однако я ничего не могу с собой поделать. Вот и сейчас, когда я остаюсь один, думаю об этой девушке... Я вспоминаю ее маленькие нежные ручонки... Она так много плачет, и все – из-за меня. Я – причина многих бед и несчастий.

– Значит, это правда! – воскликнула вдова. – Это вы совершили убийство! Вы и есть преступник!

– Успокойтесь! Вы что, взбесились? – рявкнул Лейтенант, который уже занес было кулак, словно собирался ударить свою собеседницу, но вдруг опомнился, опустил руку и замолчал.

Куатье отвел глаза и больше не смотрел на мамашу Лео.

– Вы слишком болтливы! – внезапно заговорил он, резко изменив тон. – Скажите, если бы вы знали того, кто вас убьет... Наверное, вы бы не очень его любили? – спросил он. – Так вот, я знаю, что меня убьют женщины, и я их ненавижу. Девушка попала в скверную историю и ее дружок тоже. Я сделаю то, что им нужно. Понимаете? Я уже начал это делать. Если понадобится разрушить преступное сообщество, члены которого отвечают на странный вопрос: «Будет ли завтра день?» и назначают сроки – это произойдет; я его взорву и взлечу на воздух вместе с ним. Я так решил. А вы всегда смотрите в оба! Берегитесь! Они хитры, дьявольски хитры. Все время будьте начеку! Прощайте.

Наконец Куатье раскурил свою трубку. Он кивнул головой и мгновение спустя растворился в ночи.

Некоторое время мамаша Лео стояла, не в силах сдвинуться с места, и пыталась осмыслить слова Лейтенанта. Затем она пошла на остановку.

Только в омнибусе Леокадия вспомнила о записке, которую ей сунула Валентина. Подвинувшись в окну, через которое проникал свет уличных фонарей, она вытащила этот клочок бумаги из кармана и развернула его.

Записка оказалась очень короткой. Вот что в ней говорилось:

«Попросите у следователя разрешения посетить Мориса вместе с вашим сыном. Он разрешит».

Сначала укротительница подумала, что она что-то не так прочла. Перечитав записку, вдова убедилась, что глаза ее не обманывают. Может, она сходит с ума?

– Мой сын, – повторила мамаша Лео. – Какой еще сын? Со мной все в порядке? Кажется, да. Значит, те люди все-таки правы: бедняжка действительно тронулась умом. У меня нет другого сына, кроме Мориса. Не могу же я навестить Мориса, взяв с собой его самого?

Она сошла на остановке у церкви святого Лаврентия и пешком отправилась в предместье Сен-Мартен. Прогулявшись на свежем воздухе, Леокадия почувствовала себя значительно лучше, но смысла в записке по-прежнему не находила. По дороге укротительница все время повторяла:

– Мой сын! Мой сын! Откуда она взяла, что у меня есть сын? Вообще-то она казалась мне в здравом уме... Ничего не понимаю... Хотя я слышала, что сумасшедшие часто рассуждают, словно какие-то философы. Пожалуй, у Флоретты два бзика: первый – что Реми д'Аркс был ее братом, а второй – что у меня есть сын. Короче говоря, ее брат и мой сын – плод больного воображения несчастной девочки.

Проходя мимо освещенных лавок, Леокадия несколько раз подходила к окнам, чтобы еще раз прочитать записку.

Она крутила ее и так и сяк, пытаясь найти ключ к этой тайне.

Вдова была почти уверена, что ее сын – действительно плод расстроенного воображения Валентины, однако это «почти» все же беспокоило ее.

«А вдруг за этим что-то кроется?» – спрашивала себя мамаша Лео.

Она уже дошла до улицы Рамбюто, когда вдруг внезапная мысль осенила ее. Она остановилась и пристально еще раз рассмотрела записку.

– Мой сын! – воскликнула укротительница уже, наверное, раз в двадцатый, однако теперь ее тон был совершенно иным.

– Мой сын! – повторила она, хлопнув в ладоши. – Черт побери, ну и дура же я! Как же я сразу не догадалась!

Несмотря на то, что весила мамаша Лео немало, она подпрыгнула, как козочка, и со всех ног бросилась к своему балагану, который был уже совсем близко.

– Почему же я не догадалась, кого Флоретта назвала моим сыном? Уверена, нас с ним хорошо примут!

У двери балагана укротительница обнаружила верного Эшалота, который спал, прислонившись к косяку. На его коленях покоился юный Саладен.

– Эй! Дурак, что ты здесь делаешь? Ребенка простудишь! – возмутилась мамаша Лео.

Эшалот тут же проснулся. На его лице засияла радостная улыбка.

– Ах, хозяйка, наконец-то вы вернулись! – воскликнул он. – Слава Богу! Я уж и не надеялся увидеть вас на этом свете.

– Почему это? – удивилась укротительница.

– Потому что человека, который назвал себя Констансом, на самом деле зовут Приятель-Тулонец!

– Надо же! – произнесла Леокадия. – А я думала, что это барон де ля Перьер!

– Я никогда не слышал этого имени, – сообщил Эшалот.

– Почему же ты тогда сразу меня не предупредил? – спросила Леокадия.

– Потому что если бы он понял, что я узнал его и сообщил об этом вам, опасность стала бы еще больше, – резонно ответил Эшалот.

Укротительница дружески похлопала его по плечу.

– А ты умнее, чем я думала, – усмехнулась она. – Похоже, ты видишь дальше кончика своего носа...

– Хозяйка, когда речь идет о вас... – с чувством произнес Эшалот. – Понимаете, когда я увидел, что вы уходите с этим бандитом...

– Прослушай, дружище, в своей жизни я видела много бандитов! – перебила его мамаша Лео, которой завладело лихорадочное оживление. – Ах, гром и молния, как говорят в моем родном Сен-Бреке! Я видела мерзавцев всех мастей. А когда я состарюсь – если, конечно, доживу до старости, – я буду рассказывать, что однажды оказалась прямо в логове Черных Мантий, как Даниил в яме со львами!

От изумления Эшалот разинул рот.

– Принцы, полковники, бароны, – продолжала Леокадия, – короче, сливки общества! Адвокаты, врачи...

– И вы вырвались из их когтей, – пролепетал Эшалот. Подбоченившись, укротительница гордо заявила:

– Мы стали приятелями. Я их ловко обманула, хотя они хитры, как черти. Закрой дверь и иди спать. Завтра будет день, как говорится в их пароле!

XVII

ВЕЧЕР В КАБАЧКЕ «СРЕЗАННЫЙ КОЛОС»

Тем же вечером, часов в одиннадцать, по бульвару Тампль ехали две кареты. На бульваре было очень многолюдно. Особенно много народу было возле театров. Кареты остановились на углу Фоссе-дю-Тампль, у самого Галиота. В то время там жались друг к другу лачуги и жалкие трущобы, а теперь на этом месте возвышается «Цирк Наполеона».

Из каждой кареты вышло по два человека. Они пошли по улице Бас, а затем свернули в переулок От-Мулен, называемый местными жителями Дорогой Влюбленных. Дорога Влюбленных вела к кабачку «Срезанный колос».

Однако эти четверо, по всей видимости, не собирались туда заходить: они прошли мимо стеклянной двери кабачка и свернули в тупик, ведущий налево.

В конце этого тупика располагалась дверь. В нее-то и вошла таинственная четверка.

Тем временем в «Срезанном колосе» царило шумное веселье.

За стойкой дремала краснолицая королева Лампион. Рядом с ней стоял большой стакан с водкой, из которого она поминутно отхлебывала.

Бильярд окружала целая толпа игроков. Они явно пребывали в хорошем настроении.

Здесь был Кокотт, один из завсегдатаев этого кабачка, – вечно выигрывающий, вечно торжествующий. По своей популярности среди дам он мог сравниться с самым знаменитым тенором. Здесь был и Пиклюс, его лучший друг. Он был старше, решительнее, рассудительнее и серьезнее. Кроме этого, Пиклюс был образованнее Кокотта. Сейчас он играл в кости. Рядом с ним пили и курили несколько местных дам, прямо-таки – красавиц.

Эти женщины были похожи на своих кавалеров, одетых как в дорогое пальто, так и в рабочие блузы; дамы выглядели довольно экстравагантно. Шелковые платья соседствовали здесь с грязными чепчиками.

Некоторые из женщин были молоды и хороши собой, но их взгляды неприятно поражали своей наглостью. Очевидно, они еще не успели досыта нахлебаться «прелестей» жизни. Однако большинство из этих женщин выглядели преждевременно состарившимися. Переходя из рук в руки, они опускались все ниже и ниже, пока не очутились на дне, где господствует пьянство и разврат.

В группе, возглавляемой Пиклюсом, находился мужчина, который отличался редким безобразием. Из-под серой шляпы торчали соломенные волосы. Он напоминал случайного прохожего, непонятным образом очутившегося в роскошном салоне Сен-Жерменского предместья.

Одним словом, это был Амедей Симилор, променявший заботы отца семейства на нескромные удовольствия. Однако он вел себя все-таки довольно сдержанно. Прежде чем сказать что-либо, Амедей тщательно подбирал слова, чтобы получилось поизысканней.

Краснолицых девиц из балагана госпожи Саману нигде не было видно: либо они сами покинули злачное место, либо Симилор избавился от них. Наш ловелас затевал новую любовную интригу со здоровенной однорукой бабой, один глаз которой был к тому же заклеен пластырем.

– С самой ранней юности мне сопутствовал успех, – разглагольствовал Симилор. – Мой друг, господин Пиклюс, говорил мне, что такой талантливый человек, как я, не должен прозябать в безвестности. Я просто обязан стать великим артистом! Поэтому для того, чтобы составить счастье той, кто смогла привлечь мое внимание, я запросто могу сделаться звездой первой величины.

Все это произносилось с таким чувством, словно Симилор декламировал стихи.

– Не знаю, в чем тут дело, – послышался голос Пиклюса, которого спросили, почему он не надел под пальто рубашку. – Если день настанет сегодня ночью или завтра, вам об этом скажут. Ясно одно: на этот раз никого не зарежут, потому что Куатье отсутствует.

Все невольно посмотрели в тот угол, где обычно сидел в одиночестве хмурый Лейтенант. За его столиком места пустовали.

– Ставлю на этот удар четыре франка! – крикнул Кокотт. – Что, никто не желает поспорить? Напрасно!

Наклонившись над бильярдным столом, он изящно послал от борта шар в лузу.

Все, кто видел этот удар, зааплодировали. Кокотт принял позу рыцаря, который опирается на свой меч. Мечом ему служил, естественно, бильярдный кий.

– Неужели вы не знаете, что после той истории с бриллиантами в набалдашнике трости, Лейтенант сбежал? Он всегда знает, что делает. Тот дурак, который проживал по соседству, гниет в тюрьме, а Лейтенант сейчас греется на солнышке.

– Не все так просто, – возразил Пиклюс. – Эта история еще не закончена. Мне стало кое-что известно.

Показав пальцем на Симилора, он добавил:

– Я нанял его, чтобы получать информацию о том, что происходит в балагане вдовы Самайу. Так вот, он сказал мне, что она готова продать свой балаган и потратить все деньги, чтобы выручить этого несчастного лейтенанта Паже.

Симилор, заметив жест Пиклюса, поправил странный кусок ткани, служивший ему галстуком, и послюнявил палец, чтобы пригладить волосы.

– Я не привык вращаться в обществе людей вроде вдовы Самайу, – громко произнес он. – Однако обстоятельства вынудили меня к этому. Конечно, работать в балагане – ниже моего достоинства: ведь мои дипломы я получал в таких крупных театрах, как Порт-Сен-Мартен и Опера. Короче говоря, к этой Самайу я особых чувств не питаю и с удовольствием поведаю вам о ее тайнах.

Если бы Эшалот услышал эти слова, несмотря на то, что он был очень миролюбивым существом, бедняга Саладен тотчас же осиротел бы.

Однако Симилору никто не успел ответить, потому что внезапно прозвенел звонок. Проснувшись, королева Лампион часто заморгала своими красными осоловелыми глазками.

Игроки, столпившиеся вокруг бильярдного стола, замерли. В кабачке воцарилась тишина.

Один из официантов стал быстро подниматься на антресоль, в уединенную комнату, известную всем под названием «исповедальни». Его остановил Кокотт, который крикнул, обращаясь к тучной особе, сидевшей за стойкой:

– Сударыня, это касается вас! Живее, живее!

С трудом оторвавшись от сиденья, королева Лампион заковыляла к лестнице.

Надо сказать, что, покидая свое место за стойкой, эта женщина теряла все свое величие. В эти минуты ее трудно было назвать королевой. Дело в том, что госпожа Лампион напоминала большой безобразный мешок... Пожалуй, в паре со старым львом Леокадии Самайу она смотрелась бы неплохо.

Королева Лампион поднялась по лестнице, открыла дверь и вошла внутрь «исповедальни».

– Странно, что Приятель-Тулонец сразу поднялся наверх, а не зашел сюда, как обычно, – сказал Кокотт.

– Это означает, что вместе с ним пришли люди, которые не хотят, чтобы на них глазели, – ответил Пиклюс, понизив голос. – Ладно, подождем. Думаю, что скоро мы что-нибудь узнаем.

На Симилора этот обмен репликами произвел глубокое впечатление.

– Когда находишься под одной крышей с великими мира сего, многое начинаешь воспринимать по-другому,– пробормотал он.

Наверху открылась дверь и на лестнице показалась королева Лампион. Ее пунцовые щеки приобрели синеватый оттенок.

– Эй, Полит, принеси пуншу! И наверх, и вниз! – приказала она немного дрожащим голосом.

Политом звали официанта, выполнявшего особые, наиболее важные поручения.

– Браво! – воскликнул восхищенный Симилор. – Да здравствует пунш!

Его никто не поддержал.

Кокотт пошел по лестнице навстречу толстухе.

– Что, дело пахнет жареным? – спросил он.

– Да. Смотри, не испорть себе желудок! – надменно ответила королева Лампион.

К ней подошел Пиклюс, который, в свою очередь, спросил:

– Сколько их?

– Четверо, – ответила толстуха.

– Ты их знаешь? – расспрашивал Пиклюс.

– У всех на лицах черные маски. Четыре стакана пунша в «исповедальню», Полит! – громко приказала королева.

Настроение в кабачке резко изменилось. Казалось, все были чем-то встревожены. То здесь, то там слышались восклицания:

– Четыре маски сразу! Сегодня ночью что-то должно произойти!

Один Симилор был по-прежнему невозмутим и так же хвастался, как и прежде:

– Пунш – это мой любимый напиток, – говорил он своей однорукой соседке. – Конечно, если его не очень сильно разбавить и если он достаточно горячий. Если представится подходящий случай сыграть какую-нибудь шутку с обывателями или солдатиками, вы увидите, каков на самом деле характер человека, который надеется вызвать в вас ответные чувства. Тогда вы узнаете, что моя отвага и моя любовь непоколебимы!

Королева Лампион не стала возвращаться за стойку. Вместо этого она уселась на нижнюю ступеньку лестницы в ожидании Полита. Наконец тот принес ей поднос, на котором стоял кувшин с пуншем и четыре бокала.

Королева Лампион взяла поднос и снова поднялась наверх. Когда она вернулась, то увидела на столиках мерцающие синие огоньки горящего пунша и услышала звон бокалов.

Королева жестом позвала Полита и тот сообщил:

– Все свои. Чужой только вон тот тип в серой шляпе. Его привел Пиклюс.

Симилора охватил восторг. Он то и дело поднимал свой бокал и восклицал:

– За здоровье моих покровителей! Чтобы сделать им приятное, я готов пойти на смерть!

– Конечно, дураком быть можно, но не до такой же степени, – отвечала его соседка. – Конечно, если вас подослало правительство, это другое дело...

В это время королева Лампион снова уселась на свой трон за стойкой. Она протянула Политу бокал, и тот наполнил его пуншем до краев.

– Закрой дверь и погаси свет, – приказала королева. – Пусть каждый остается на своем месте. День наступает!

– Да здравствует хозяйка! – снова крикнул Симилор. – Потемки благоприятствуют любви! Сейчас я проверю эту истину!

Он собирался сказать что-то еще, но в это время на голову ему опустился кулак Кокотта, нахлобучив Симилору шляпу до подбородка.

Когда же тому удалось избавиться от своего головного убора, который превратился одновременно в повязку на глаза и кляп, он увидел, что обстановка в кабачке резко изменилась: Полит только что запер дверь и погасил лампы. Лишь синее пламя пунша освещало мрачные, встревоженные физиономии присутствующих.

XVIII

ЗАГОВОРЩИКИ

А в это время этажом выше происходило вот что. За столом, на котором стоял большой кувшин с пуншем, сидели четыре человека. Квадратики черного шелка, ранее закрывавшие их лица, теперь лежали на столе. В бокалах был пунш, однако никто даже не пригубил напиток.

Читателю уже давно знакомы все четверо. Это были господин де Сен-Луи, претендент на французский престол, доктор Самюэль, доктор права Порталь-Жирар и Лекок, известный здесь под кличкой Приятель-Тулонец.

Однажды мы уже побывали в этой комнате, называемой «исповедальней»: это было в тот вечер, когда на улице Оратуар произошло убийство Ганса Шпигеля, после чего в особняке маркизы д'Орнан арестовали Мориса Паже. С тех пор «исповедальня» совершенно не изменилась.

Четверо членов совета Черных Мантий оживленно спорили. По всей видимости, в роли председателя этого собрания выступал принц Сен-Луи. В центре внимания находился также Порталь-Жирар, блиставший своими ораторскими способностями. Лекоку вопреки обыкновению, вел себя подчеркнуто скромно. Доктор Самюэль ограничивался отдельными репликами. Он казался спокойнее всех.

– Может быть, в этом есть что-то сверхъестественное, – говорил Лекок, пожимая плечами, – потому что вот уже двадцать лет, как этот человек одной ногой стоит в могиле. Но иногда мне кажется, что он проживет еще столько же. Наверное, Парки сплели ему бесконечную нить.

– Да, эта нить очень длинна, – сухо проговорил Порталь-Жирар, – поэтому ее надо укоротить.

– Но для этого нужны особые ножницы... – задумчиво произнес Лекок.

– Скажите, Самюэль, сколько он еще протянет? – спросил принц Сен-Луи.

– Теперь я не знаю, – ответил врач. – Этот человек опровергает все мои расчеты. В нем почти не осталось крови, а его кожа превратилась в пергамент. В таком состоянии он может прожить месяц, а может и год...

Доктор права со всей силы стукнул кулаком по столу.

– Если он протянет хотя бы две недели, нам крышка! – воскликнул он. – Эта история с лейтенантом Паже нас потопит!

– Ну-ну! Это еще не самое страшное, – криво улыбнулся Лекок. – Гораздо опаснее для нас история с Реми д'Арксом. Хотя будем справедливы: полковник Боццо прекрасно распутал этот клубок. Так что мы еще в долгу перед ним.

– Черт побери! – вспыхнул Порталь-Жирар. – Как же вас все-таки очаровал этот старый мерзавец! Ему постоянно удается втереть вам очки. Действительно, ему удалось покончить с Реми д'Арксом, однако сколько дров он наломал! Разумеется, наш друг Самюэль – опытный врач, и все мы ему полностью доверяем. И все же в тот раз он ошибся. Он заявил, что судебный следователь Реми д'Аркс мертв, а тот прожил еще двое суток.

– Ну, вы не совсем правы, – возразил Самюэль. – В самом деле его агония длилась два дня, однако за это время он ни разу не пошевелился и не произнес ни единого слова.

– Откуда вы знаете? Вы что, все это время сидели у его постели? Мы можем утверждать только одно: правосудию ничего не удалось от него добиться. Однако рядом с ним постоянно пребывал его старый слуга... – в голосе Порталь-Жирара слышалось сомнение и упрек. – Так вот...

– Черт возьми! – перебил его Лекок. – Если этот человек вам мешает...

Приятель-Тулонец не закончил фразу. Вместо этого он сделал выразительный жест, не оставлявший сомнений относительно его намерений.

Доктор права спокойно взглянул на него. В его глазах сверкнул насмешливый огонек.

– Весьма оригинально вы собираетесь распутать этот клубок, – произнес Порталь-Жирар с явным презрением. – Вместо одного клубка возникнет сразу несколько, – вот единственное, чего вы добьетесь. Это очень легко доказать. Я приведу свои аргументы, хотя, на мой взгляд, они излишни: все и так очевидно.

Итак, клубок по имени Реми д'Аркс распутан. На его месте появились другие: во-первых, Валентина де Вилланове, вернее, Валентина д'Аркс. Вы-то лучше других знаете, что она действительно сестра судебного следователя. Во-вторых, Морис Паже. Готов поспорить на что угодно, что эти двое знают наш секрет.

В-третьих, это вдова Самайу. Если она не узнала нашей тайны сегодня, то это произойдет завтра.

Наконец, есть еще старик Жермен, о котором вы только что упомянули.

К тому же вы обещали устранить еще кое-кого, если этот кое-кто будет мешать.

Однако вы не совсем точно выразились. Вы сказали: «Если этот человек вам мешает...» Дорогой друг, он мешает не только мне лично, но и вам, и всему сообществу. Когда-то этот человек обладал незаурядным умом, но теперь он так стар, что начинает впадать в детство. Он относится к преступлению как ребенок. Он играет с ним, оно для него не больше, чем занятная головоломка. Ему претит прямая дорога. Он постоянно сворачивает то туда, то сюда под тем предлогом, что хочет скрыть свои следы. Но старик не понимает, что, уничтожая один след, он создает другой.

Я хочу рассказать вам одну притчу. У меня был' дядя. Жил он в Керси, а тамошние люди отличаются своей скаредностью. И была у моего дяди карета. Дороги в тех местах так себе: сплошные выбоины и колдобины. Однако, несмотря на это, дядя никак не хотел менять ось у кареты. Однажды слуга сказал ему: «Ось совсем износилась, ее надо заменить». Дядя очень рассердился. Как, заменить ось, которая так хорошо себя зарекомендовала! Полагаю, он был так недоволен, что прогнал слугу.

Однако в один прекрасный день ось сломалась, и дядя свернул себе шею.

Иными словами, вы тоже можете меня прогнать, как поступил мой дядя со своим слугой, и все же я скажу вам одну вещь: ваш полковник, как бы он силен ни был, уже отслужил свое. Настало время заменить его.