VII. ГОЛОД

Подойдя к берегу, оба охотника и гамбузино заметили, что недалеко от них существовал более удобный спуск, змеившийся от самого верха скалы вплоть до воды.

— Несомненно, этим путем воспользовались негодяи, унося своего пленника, — сказал Хосе, — и у начала этой тропинки следует искать их следы!

— Удивляюсь я одному, — заметил канадец, внимательно разглядывая окружающую местность, — каким образом такой порывистый человек, как Фабиан, согласился спокойно спуститься с этой крутизны. По крайней мере, эти кусты не носят никаких знаков сопротивления с его стороны.

— А ты бы хотел, чтобы он свалился с этих утесов вместе с пленившими его?

— Конечно, нет, — отвечал охотник. — Но ты ведь видел, как он чуть не погиб в Сальто-де-Агуа, бросившись на врагов через пропасть. Вот почему эта его покорность внушает мне беспокойство. Несомненно, мальчик был ранен, быть может, находился без чувств, и это объясняет…

— Я не отрицаю, — прервал Хосе, — твое мнение правдоподобно…

— Боже мой, Боже мой! — воскликнул с тоской канадец. — И надо же было буре смыть все следы крови и уничтожить следы ног? Не будь этого — как бы легко было их найти и разъяснить то многое, что нам важно знать! Вы не заметили, Гайферос, была ли кровь на шляпе, которую вы видели плававшей на воде?

— К сожалению, не разглядел, — отвечал гамбузино, — я находился слишком далеко, да притом было уже темно.

— Допустим, что Фабиан не сопротивлялся вследствие полученной им раны. Не доказывает ли это обстоятельство, что негодяи надеются получить за него богатый выкуп? Иначе зачем бы им возиться с ним, перенося его на руках в лодку?

Канадец с благодарностью принял это вполне вероятное и утешительное предположение своего друга.

Так оно и было в действительности. Пользуясь обмороком Фабиана, причиненным, как читатель, безусловно, помнит, ударом головой об острый выступ камня, пираты перенесли молодого человека в свою лодку. Один из индейцев, завладевший было его шляпой, с презрением швырнул ее в реку, убедившись в ее ветхости.

Охотники не ошибались ни в одном из своих предположений. Не сознавая, однако, что они так близки к истине, друзья с новым рвением продолжали свои поиски. Они направились, нельзя сказать, чтобы по течению этой реки, ибо в ней такового не замечалось, но, скажем, к отверстию, видневшемуся направо от них. В этом месте глубина воды не превышала двух футов, и дно почти везде заросло камышом. Внезапная мысль мелькнула в голове канадца. Он побежал по направлению к узкому отверстию и исчез в нем.

Тем временем Хосе и Гайферос внимательно осматривали берег и кусты вплоть до самой воды, но ничто не указывало, чтобы здесь ступало когда-нибудь человеческое существо. Вдруг громкое «виват» донеслось из того туннеля, в котором недавно скрылся канадец. Хосе и гамбузино бросились туда и увидели, что Розбуа не напрасно испускал свой торжествующий крик: перед глазами троих спутников предстали глубокие следы, отчетливо отпечатавшиеся на сырой почве; некоторые из них были залиты водой, сочившейся из почвы. То было место, где бандиты привязывали свою пирогу.

— Теперь, — обрадовался канадец, — мы уж не будем бродить наудачу. Но посмотри-ка, что это там, Хосе? Я как будто вижу что-то, только радость туманит мне глаза.

Сделав несколько шагов по воде, Хосе достал предмет, на который указывал его друг.

— Это кусок ремня, которым их лодка была привязана к камню, — сказал испанец. — Я попробую пройти далее под этим сводом. Мне кажется, будто недалеко отсюда виднеется на воде сероватый отсвет.

Ступая по колено в воде, Хосе осторожно направился к тому месту, где в конце канала виднелся слабый свет. Каково было его изумление, когда, раздвинув камыш, он увидел хорошо знакомое ему озеро! Оказалось, что подземный канал привел его как раз к озеру Золотой долины.

Хосе поспешил вернуться назад, чтобы сообщить об этом открытии канадцу, хотя теперь оно не имело никакого значения.

Канадец не мог подавить вздоха сожаления при мысли, что упавший с утеса от его пули смертельно раненый апач заблаговременно показал ему расположенный недалеко от пирамиды проход, через который он со своими друзьями легко бы мог бежать, а между тем ему в то время и в голову не приходила мысль воспользоваться этой дорогой.

— Там бы мы, — произнес он, потирая себе лоб, — нашли лодку и выбрались из треклятых гор, пустив ее по течению.

— Мы пойдем пешком вдоль берега и рано или поздно найдем следы Эль-Метисо! — заявил Хосе решительно.

— Тогда поспешим, пока голод еще не отнял сил у наших ног и не затуманил зрения. До захода солнца мы успеем еще порядочно пройти!

С этими словами канадец бодро зашагал вперед, сопровождаемый друзьями. Путь оказался необыкновенно труден. Приходилось идти по крытому берегу, карабкаясь на утесы, вздымавшие перед ними свои вершины. Начало перехода было отмечено одним происшествием. То была находка шляпы Фабиана, занесенная ветром в колючий кустарник.

Глазами полными слез глядел Розбуа на это наследие своего мальчика, которого он терял уже вторично. Утешительно было для него только видеть, что на шляпе не имелось ни малейших следов крови. Прикрепив ее к своему поясу и стараясь бережно обращаться с ней, словно со святыней, канадец молча двинулся далее.

— Это добрый знак, — промолвил Хосе, стараясь стряхнуть с себя гнетущее чувство, которое им овладело. — Нами найдены его нож и его шляпа. Бог поможет нам найти и его самого!

— Да, — сказал мрачным тоном канадец, — но если мы не отыщем его, то…

Розбуа мысленно докончил начатую фразу, размышляя о том мире, куда перейдут после смерти все связанные здесь любовью, чтобы уже никогда не разлучаться.

Солнце стояло еще высоко, но день начинал меркнуть, благодаря нависшему в горах туману. Трое путников достигли места, где начинался медленный водоворот. По уверению канадца, последний происходит оттого, что где-то недалеко впереди русло снова разветвлялось.

У места разветвления путники остановились. Новая дилемма озадачила их: какое направление избрали пираты? По западному или по восточному рукаву направились они? Друзья держали совет, но к единому мнению не пришли. Они не видели следов, которыми могли бы руководиться.

Наступила беспросветная ночь. Густой туман скрыл звезды; небо казалось темно-свинцовым. Пришлось заночевать, отложив продолжение поисков до рассвета, чтобы не рисковать, пойдя ложным путем. Кроме того, сказывалось и утомление, а также и голод, начинавший настойчиво заявлять о себе. Но об этом последнем обстоятельстве наши путники старались не думать. Молча легли они и постарались заснуть. Но сон бежал от их усталых глаз…

В вечной борьбе, которую ведут с собой в теле человека жизнь и смерть, есть такой критический момент, когда сон убегает при зове голода, как лань убегает при реве ягуара. Жизнь делает тогда последнее отчаянное усилие, и почти насильно навеянный сон проливает целительный бальзам на усталое тело человека, увы, не надолго; скоро смерть возобновляет свою атаку, и под действием этого внутреннего врага хрупкая человеческая машина ломается.

Трое путников, к счастью, не дошли до той роковой черты, когда сон, сопровождаемый дремотой, есть лишь предвестник агонии.

Долго ворочались они на своем травяном ложе, прежде чем забылись на несколько часов. Порой Туманные горы оглашались тоскливыми криками, вырывавшимися из груди сонных путешественников. Было еще темно, когда канадец очнулся. Несмотря на приступы голода, гигант чувствовал, что силы у него еще не уменьшились, ко не следовало терять драгоценного времени. Он бросил взгляд на окружавший его унылый пейзаж, на эти безотрадные горы, где, казалось, не было ни единого человеческого существа; на реку, в молчании катившую свои черноватые воды. Убедившись наконец, что голод — единственный гость этих пустынь, он разбудил испанского охотника.

— Это ты, Розбуа? — спросил, открывая глаза, Хосе. — Не хочешь ли предложить мне поесть в вознаграждение за прекрасный сон. Мне снилось…

— Когда впереди такое важное дело, как у нас, время слишком драгоценно, чтобы проводить его во сне! — прервал канадец торжественным тоном. — Мы не имеем права нарушать сон этого человека, — прибавил он, указывая на спящего Гайфероса, — ему не надо спасать своего сына. Мы же должны идти и день и ночь!

— Это правда, но в какую сторону идти?

— Каждый пусть идет в свою сторону. Я буду следовать по одному берегу, а ты по другому. Будем все осматривать, искать следы. На рассвете возвратимся сюда же. Таков мой план.

— Какая кругом тоска! — тихо вымолвил Хосе, вздрагивая от приступа уныния, закравшегося в душу.

— Ты хочешь что-то сказать мне? — спросил испанец.

— Да, мне помнится, когда я в первый раз видел лодку с двумя бандитами, которую я еще принял тогда за плывущий ствол дерева, она огибала горы с северо-запада. Вероятно, по тому же направлению они и возвращались. Если бы я мог сориентироваться в этом тумане, то сейчас же вывел бы тебя на верную дорогу. Но на небе не видно даже северной звезды. Если ты после часа ходьбы не увидишь перед собой равнины, возвращайся сюда. Я-то ее найду без сомнения.

Оба охотника расстались и скоро потеряли друг друга из виду.

Проснувшийся гамбузино с удивлением и тревогой убедился, что остался один. Впрочем, это продолжалось недолго: Хосе вскоре возвратился. На равнине должно было уже разгореться утро, а здесь в горах благодаря туману едва лишь брезжило.

Следуя вниз по течению, Хосе запутался в целом лабиринте высоких скал, грозных пиков и крутых холмов. Очевидно, не здесь возвращались пираты, насколько, по крайней мере, можно было об этом судить по отсутствию более достоверных указаний, нежели предположения канадца. Оставалось, следовательно, узнать, не оказался ли последний более удачлив в своих поисках.

Не прошло получаса, как вернулся Розбуа.

— Пойдемте! — кричал он еще издали своим спутникам. — Я напал на верный след!

— Слава Богу! — откликнулся испанец и без дальнейших расспросов последовал за канадцем, стараясь преодолевать начинавшуюся усталость.

Скоро трое путников вышли на равнину, по которой извивалась река, блестевшая под лучами утреннего солнца. Впереди шел канадец, по-видимому, недоступный действию голода, который уже не щадил его спутников. За канадцем на некотором расстоянии следовал Хосе, насвистывавший военный марш для развлечения собственного пустого желудка, а за ним шагах в двадцати брел гамбузино, едва сдерживая болезненные стоны.

Через час канадец вдруг остановился под кущей высоких деревьев среди густой травы, достигавшей ему до пояса, и кликнул к себе испанца.

— Иди же скорее! — повторил он тоном радостного упрека. — Ты словно оставил свои ноги в горах!

— Да, они просто не слушаются меня! — ответил Хосе, спеша к другу.

В эту минуту канадец нагнулся и исчез из глаз испанского охотника в высокой траве.

Когда последний дошел до того места, он нашел канадца стоявшим на коленях и внимательно разглядывавшим многочисленные следы, разбросанные вокруг костра, не совсем еще потухшего.

— Здесь следы прекрасно сохранились, — пояснил канадец, — потому что сделаны уже после дождя на влажной почве. Взгляни на эти почти высохшие на солнце отпечатки. Не принадлежат ли они Кровавой Руке, метису и их индейцам?

— Черт побери! Этот иллинойский мошенник имеет ступни буйвола; их легко отличить среди сотни других. Но я не вижу следов Фабиана!

— Тем не менее я благодарю Небо, что оно привело нас сюда. Мы нигде не видели ни столба пыток, ни следов убийства. Думаю, разбойники, проводя здесь ночь, из осторожности оставили Фабиана связанным в лодке. Вот почему и не видно здесь его следов.

— Ты прав, Красный Карабин! Видимо, голод затуманил мой рассудок. Мерзавцы! — вскричал вдруг Хосе с такой яростью, что канадец вздрогнул. — Они жрали здесь, наполняя желудок мясом оленя и козули, между тем как честные христиане не могут даже костей поглодать, если только не пожелают довольствоваться этими собачьими объедками.

С этими словами Хосе со смешанным чувством презрения и зависти оттолкнул ногой кости, на которых еще оставалось немного мяса.

В этот момент подошел гамбузино и, не столь щепетильный, как его товарищ, с жадностью набросился на объедки.

— В сущности, он прав! — сказал канадец. — Ведь только наша глупая гордость, и ничто более, не позволяет нам последовать его примеру.

— Возможно, но я десять раз предпочту умереть с голоду, чем питаться объедками этих койотов.

Убедившись в верности выбранного пути, оба охотника пошли в сторону, с целью поискать съедобных корней, оставив гамбузино расправляться с костями, что тот и делал с истинным наслаждением.

Вскоре путники двинулись дальше, следуя по течению реки. Везде виднелись следы бизонов. Стаи журавлей и гусей вереницами летели по небу, направляясь к более северным озерам. Рыбы выныривали из воды, сверкая на солнце чешуей. Порой проносился вскачь олень или лось. Словом — небо, земля и вода словно соперничали между собой, выставляя напоказ голодным охотникам свои богатства и заставляя их сильнее чувствовать потерю огнестрельного оружия. Это поистине были танталовы муки, беспрестанно возобновляемые.

— Да не беги же так, чтоб всех черти взяли! — взмолился Хосе, с трудом тащась сзади канадца и ругаясь на чем свет стоит. — Дай мне прикинуть, как изловить одного из вон тех великолепных бизонов, которые видны вдали!

— Сначала постараемся отбить оружие у похитителей Фабиана! — отвечал канадец. — Мы теперь в самых превосходных условиях, дающих право надеяться на успех предприятия, так как через несколько часов превратимся в голодных тигров. Не будем же дожидаться, пока голод низведет нас на степень слабых ягнят, блеющих вдали от матери!

Бывший вояка, испугавшийся мысли встретиться с грозными врагами с одним кинжалом в руке, но изнемогавший от голода, кое-как брел вперед, поддерживаемый и ободряемый товарищем. Что касается канадца, то, благодаря своему атлетическому сложению, а главное неугасимому пламени отцовской любви, он, казалось, оставался недоступным свойственным обычному человеку физическим слабостям. Только его сердце тревожилось за судьбу Фабиана, но уныние еще далеко не полностью овладело им. Солнце стояло еще довольно высоко над горизонтом, когда канадец, из сострадания к вконец измученному Хосе, сделал остановку на берегу Красной реки, к которой они вышли вскоре после полудня.

Прямо против них располагался один из ее многочисленных островков, еще более различавшийся своей тенистой зеленью.

Это был один из тех приятных уголков, где усталый путник мечтает, по утолении голода, забыться спокойным и освежающим сном.

Со времени последнего завтрака из горсти маисовой муки, которым подкрепились наши спутники, прошли сутки, и они оканчивали уже второй переход почти натощак. Благодаря скудным остаткам, найденным около костра, Гайферос еще не вполне потерял силы. Испанец также бодрился, но силы его были на исходе. Красный Карабин ясно видел, что его друг находится в последнем периоде борьбы с голодом, за которым следует смерть, и что сам он приближается к тому же, несмотря на свое богатырское сложение.

Поэтому когда он после часового отдыха попытался поднять своих товарищей в дальнейший путь, то все усилия его оказались напрасными. Голод даже ослабил зрение Хосе, хотя еще недавно в этом отношении испанец мог бы потягаться с соколом.

— Мои ноги окончательно отказываются повиноваться! — говорил он в ответ на ободрение канадца. — Все вертится у меня в глазах. Мне везде начинают мерещиться жирные бизоны, которые как будто нарочно дразнят меня. Из рек выскакивают рыбы, а олени останавливаются и смотрят на меня. Да и что такое безоружные охотники, — прибавил быстро карабинер с последним проблеском юмора, — как не добыча тех же самых буйволов и оленей!

С этими словами испанец в изнеможении растянулся на песке, как загнанный борзой заяц в ожидании смертельного выстрела.

Канадец смотрел на своего друга, едва подавив горестный вздох.

«Ох, — сказал он сам себе с горечью, — что значит самый сильный человек, когда его изнурил голод!»

— И вот доказательство того, что я вижу вещи, невидимые для вас: мне ясно представляется вдали бизон, бегущий на нас!

Канадец с грустью посматривал на друга, думая, что тот уже бредит. Наконец он заметил, что глаза испанца широко раскрылись.

— Ты не замечаешь его?

Канадец даже не счел нужным обернуться.

— Ну а я вижу, как раненый буйвол бежит ко мне, обагренный алой кровью, которая красивее самого красивого пурпурового цвета заходящего солнца. Его сам Бог посылает, чтобы не допустить моей смерти! — продолжал Хосе с разгоревшимся взором.

Вдруг он испустил дикий рев и, вскочив с места, ринулся в степь.

Это движение было так неожиданно для канадца, что последний не успел удержать испанца. Испуганный мыслью, что его друг помешался от голода, он повернулся вслед за ним и в свою очередь дико вскрикнул.

Животное более крупное, чем самый большой домашний бык, скакало по равнине. Встряхивая своей огромной черной гривой, из-под которой горели его глаза, точно два огненных кружка, и ударяя себя по бокам мускулистым хвостом, оно орошало на бегу землю потоками крови. То был раненый буйвол, за которым мчался испанец со свирепостью голодного хищника.

VIII. ПОГОНЯ

Решившись воспользоваться неожиданной милостью Провидения, канадец побежал вслед за Хосе. За ним последовал и Гайферос, понимавший, подобно двум своим товарищам, что от удачного исхода этой охоты зависит их жизнь.

В самом деле, это не была обыкновенная охота, где дело идет лишь об удовлетворении самолюбия: здесь шла речь о самой жизни, которую предстояло оспаривать у смерти, надвигавшейся уже со всей своей зловещей свитой. Им приходилось охотиться, подобно диким зверям, с внутренностями, раздираемыми голодом, с налитыми кровью глазами и с пеной у рта. Только здесь условия были еще хуже: трое почти безоружных людей, если не считать их ножей, должны были догнать животное настолько проворное, что их усилия казались просто смешными, и в то же время слишком грозное, чтобы допустить до себя безнаказанно.

При виде бежавших на него врагов, бизон остановился на минуту. Взрыв землю ногой и ударив по бокам хвостом, могучий буйвол с глухим ревом наклонил голову, увенчанную грозными рогами, и в такой позе ожидал своих преследователей.