Имея в виду крайне сырой еще состав большей части китайских революционных войск и крупное влияние в командном составе буржуазно-помещичьих сынков, со всеми вытекающими отсюда опасностями для завтрашнего дня революции, я не вижу опять-таки других путей противодействия этим опасностям, как приобщение солдатских депутатов к рабочим депутатам и пр.
      Разумеется, способы избрания депутатов должны были бы быть строго приспособлены к условиям и особенностям города, деревни данной области, армии и пр., чтобы не дать случайного перевеса реакционным элементам, не внести дезорганизации в революционные войска и пр. Но повторяю: я не вижу другого способа для проверки и организации революционного движения и вырастающей из него революционной власти, как советская система. Почему о ней ничего не говорится? Объясните мне это, пожалуйста! Вот чего я никак не могу понять.
      Вместо того, чтобы ясно и отчетливо поставить вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство в форме рабоче-крестьянских (ремесленные плюс солдатские) Советов депутатов, занимаются искусственным и потому реакционным увековечением организации вчерашнего дня -Гоминдана и, заставляя компартию подчиняться дисциплине буржуазной организации, утешают ее в то же время некапиталистическими путями развития.
      В своей речи тов. Рафес говорил, что нынешний Гоминдан должен быть сохранен, "как приводной ремень". Когда люди отходят от марксизма, они заменяют всегда классовое понятие всякого рода пустопорожними образами. Приводной ремень - прекрасное дело. Нужно только знать, от чего к чему. Отводя строго определенное организационное место компартии, подчиняя ее идеологической дисциплине суньятсенизма, Гоминдан необходимо и неизбежно будет передавать власть наиболее влиятельным, веским и образованным элементам "единого" национального лагеря, т. е., попросту говоря, либеральной буржуазии. Таким образом, Гоминдан в нынешних условиях есть "приводной ремень" в руках буржуазии для политического подчинения ей революционных народных масс. Всякое другое истолкование есть глупость или шарлатанство.
      Гоминдановцы (те, которые с головой) не только требуют от коммунистов безусловного соблюдения "революционной дисциплины", но и ссылаются при этом на опыт Октябрьской революции с ее диктатурой одной партии. Мы, со своей стороны, поддерживаем такую постановку
      вопроса, поскольку заставляем китайскую компартию, против ее воли, входить в единый Гоминдан и подчиняться его дисциплине. При этом сбрасывается со счетов "мелочь", состоящая в том, что в Китае происходит не социалистический переворот, а буржуазно-национальная революция, доведение которой "до конца" означает не диктатуру одной партии, а обеспечение максимального демократизма, стало быть, с нашей точки зрения, означает прежде всего полную свободу для партии пролетариата. Сейчас, когда волна поднимается, нет ничего легче, как распевать о некапиталистических путях развития. Но при первой же большой заминке революции, а тем более при отливе, может сразу обнаружиться, что в Китае нет основного орудия революционной борьбы и революционных успехов: самостоятельной, набирающейся опыта и понимающей обстановку коммунистической партии.
      П. С. В Вашей брошюре говорится, что гонконгско-кантонский стачечный комитет представлял собою "китайское издание Совета рабочих депутатов". Это совершенно верно, если "китайское издание" понимать не в смысле каких-либо решающих дело национальных особенностей, а в смысле характеристики стадии развития советской системы: это был Совет депутатов, вроде того, какой был летом 1905 года в Иваново-Вознесенске. Почему эта система не может быть дальше развита? Что стоит на пути? Я утверждаю: то, что компартия связана по рукам и по ногам. Если призвать ее открыто бороться за влияние на рабочих и через рабочих на крестьян - под знаменем марксизма, а не суньятсенизма, в прямой борьбе против реакционного применения суньятсенизма и в то же время в сотрудничестве со всеми революционными элементами, группами, слоями мелкой буржуазии города и деревни - то никакой лучшей формы такой борьбы и такого сотрудничества, как Советы, выдумать нельзя.
      П. П. С. Я бы не придал такого большого значения Вашим словам о "двух лагерях", если бы в начале Вашей книжки не было посвящения Гоминдану и компартии. Такое посвящение я считаю серьезной ошибкой. Гоминдан и компартия - это партии двух разных классов. Нельзя посвящать им книжку одновременно. Можно быть в союзе с Гоминданом, но и за союзником нужно следить, как за врагом: сентиментальничать с союзником нельзя.
      Л. Троцкий 29 марта 1927 г.
      эпигоны
      Предреволюционная Россия была во многих отношениях опытным полем для изучения политической природы разных классов и отдельных, в частности, национальных частей господствующих классов.
      В царской России сочетались все формы гнета: и сословно-крепостни-ческого, и бюрократически-полицейского, и буржуазного, и национального, причем национальный гнет, в свою очередь, сочетался с сословными и с классовыми формами. Угнетенные национальности представляли, в свою очередь, целую градацию социально-исторических ступеней. Отдельные из угнетенных национальностей были по своему экономическому и культурному уровню не ниже, а отчасти и выше господствующих национальностей (финны, поляки, отчасти евреи и проч.). С другой стороны, на Кавказе и в Азии были десятки народностей, которые не вышли из кочевого быта, или едва вступили в первую стадию оседлости.
      Во всяком случае, по общему правилу можно сказать, что все национальности, кроме великорусских, находились под осложненным гнетом, так как ко всем остальным видам эксплуатации и притеснения здесь присоединялось национальное угнетение.
      Отсюда вытекает вопрос: что же представляла собою буржуазия угнетенных национальностей? Рассуждая абстрактно, следует предположить, что польская, еврейская, армянская, немецкая или татарская буржуазия в составе царской империи была решительнее, радикальнее, революционнее великорусской буржуазии. Между тем, действительность решительно опровергала это допущение. И не случайно.
      Дело в том, что и национальный гнет не однороден. Он распространяется по классовым линиям. Несомненно, что рабочие и крестьяне угнетенных национальностей оказывались восприимчивее к революционной идее, первыми вступали на путь массовой борьбы. Политически пролетарская Варшава долго шла впереди Петербурга и Москвы. Еврейские ремесленные рабочие в черте оседлости первыми открыли широкое стачечное движение. Аграрная борьба приняла в Грузии и в Прибалтике наиболее революционный размах еще в период революции 1905 года.
      Но именно эти обстоятельства парализовали национальную буржуазию. Можно сказать, например, что польская буржуазия потому так долго цеплялась за самодержавие, что польский пролетариат находился в революционном авангарде.
      Отсюда и вытекают чрезвычайно важные выводы для революции в колониальных странах.
      Л. Троцкий [март 1927 г.]
      ИТОГИ ФЕВРАЛЬСКОГО ПЛЕНУМА ЦК ВКП (б) Вопрос о политике цен *
      Вопрос о политике цен является наиболее острым вопросом, как с точки зрения его значения во всей нашей экономической политике, так и потому, что еще в 1923 г. он был главным пунктом разногласий между оппозицией и ЦК. Совершенным вздором, конечно, является утверждение ЦК, будто бы оппозиция путем политики высоких цен на продукты промышленности хотела выкачать побольше средств из крестьянства. Основным аргументом оппозиции было то, что политикой низких отпускных цен (себестоимость плюс "минимальная прибыль") дешевых цен для потребителя добиться невозможно, что задача снижения цен может быть на деле разрешена только увеличением размеров промышленной продукции, с одной стороны, снижением ее себестоимости на основе улучшения техники производства, с другой. Без этих двух условий снижение отпускных цен не может дать снижения розничных цен и только перекачивает средства из промышленности в торговлю, не давая никакого реального результата для потребителя. Недостаток же средств в промышленности не дает возможности ни достаточно быстро расширять продукцию, ни улучшать технику и снижать себестоимость. Поэтому, в противоположность линии ЦК, оппозиция всегда отстаивала, что отпускные цены должны ориентироваться на конъюнктуру рынка, а не на себестоимость, и что вся конъюнктурная прибыль должна быть использована для расширения и переоборудования промышленности.
      Правильность этих положений оппозиции подтверждена полностью всей практикой последних лет. Несмотря на "кампании по снижению цен", никакого снижения цен не происходит, наоборот, розничные цены, начиная с июля 1925 г., растут, повышаясь к маю 1926 г. на 25%, дойдя к этому времени до уровня цен во время кризиса 1923 г. С мая по октябрь 1926 г. они снижаются на 8%, а к январю 1927 г. вновь повышаются до майского уровня. При этом повышении не учитывается еще понижение качества продукции во второй половине 25/26 года; если это учесть, то действительное повышение цен еще больше. Оптовые цены также растут, хотя и в меньшем темпе: с июля 1926 г. по январь 1927 г. они повышаются на 7%, даже если опять-таки не принимать во внимание ухудшение качества.
      Наконец, отпускные цены трестов с ноября 1924 г. стоят на одном и том же уровне с легкой тенденцией к повышению, примерно, на 1,5%. Здесь опять-таки не учитывается понижение качества, масштаб этого понижения таков: в суконно-шерстяной промышленности по тресту No 1 количество искусственной шерсти в шерстяной ткани менялось так: в 1-м квартале 24-25 г. - 16,6%; в 1-м квартале 25-26 г. - 32%; в 1-м квартале 26-27 г. - 36,2%. По тресту No 2 сукно стоимостью в 4 р. 70 к. до 2-й
      * Документ написан, по-видимому, В.М. Смирновым ("Д[емократические] ц[ентралисты] "). Л. Тр. [Приписка Троцкого].
      половины 25-26 г. содержало 6% искусственной шерсти; во второй половине того же года - 44%. По тому же тресту другой сорт сукна, стоимостью 4 р. 80 к., до ухудшения качества содержал 30% искусственной шерсти, а после ухудшения - 50% ("Торгово-промышленная газета" от 16 февраля 1927 г., статья "Проблемы ассортимента и качество текстильной промышленности"). По целому же ряду продуктов, в связи с вздорожанием сырья, отпускные цены осенью 1926 г. были прямо повышены: махорка на 19,5%, подсолнечное масло - [...], астраханская сельдь -на 75%, мыло на 24%. Расход на эти предметы в бюджете рабочего составляет свыше 20% (речь Любимова на пленуме).
      Дальше с полной ясностью выяснилось, что политика нормированных цен, которая, разумеется, не в состоянии регламентировать цены на все продукты, а касается только ходовых сортов, приводит к тому, что тресты усиливают производство неходовых товаров и сокращают производство ходовых, товарный голод на ходовые сорта увеличивается, а для неходовых создается затоваривание. Об этом говорит цитированная выше статья в "Торгово-промышленной газете", которая указывает, помимо этого, и еще на одну любопытную подробность: ухудшение качества низких сортов делает их сплошь и рядом совершенно негодными к употреблению, и массовый потребитель вынужден переходить на более дорогие сорта (этим в значительной степени объясняется усиление спроса на т. н. высшие сорта тканей в противоположность лицемерному утверждению, будто бы это происходит вследствие улучшения благосостояния населения). Выяснилось это и в прениях на пленуме. Полное несоответствие ассортимента спросу констатировал Любимов: "Острый дефицит в льняной двунитке, равентухе и полотне, зато в избытке носовые платки и другие скатертные товары. Нужны сукна грубошерстные, крестьянские товары, а в предложении, граничащем с явным перепроизводством, полушерстяные ткани плохого качества". "Потребитель ищет широких льняных тканей, ему дают узкие". "Чтобы получить кровельное железо, недостаточный товар с нормированной ценой на сто руб., к нему надо купить другие товары на 350 р." и т. д. то же явление отметил Ройзенман, обследовавший "Продосиликат" (стекольно-фарфорово-фаянсовые изделия). "Заводы стали вырабатывать в ограниченном количестве продукцию широкого потребления (стаканы, чашки, чайники) и за счет их увеличили выработку ненормированных более прибыльных изделий (электрическая арматура, бутылки, зеркала), которые и без того в большом избытке". Подтвердил это и Куйбышев в своем содокладе на пленуме: 'Тот сорт, -говорит он, - который давал больше прибыли, был в привилегированном положении, его производили в большем количестве, хотя в большинстве случаев так было, что он не являлся привилегированным на рынке, его не покупали благодаря высокой цене". Нетрудно видеть, что подобное изменение ассортимента бьет именно по массовому потребителю, в связи со всем этим разница между ценами на промышленные изделия у нас и за границей значительно выше довоенной разницы и, что самое главное -не уменьшается, а растет. Как изменялось соотношение наших и заграничных цен сравнительно с довоенным временем, видно из следующих цифр,
      приведенных Микояном в его докладе. Если взять цены СССР за сто, то цены главнейших стран составляли:
      #
      1913 г. #
      1926 г. # #
      Англия #
      64 #
      43 # #
      Германия #
      55 #
      35 # #
      Франция #
      66 #
      40 # #
      Америка #
      59 #
      42 # # #
      "Экономическая жизнь" в статье Терентьева "Развитие текстильной промышленности" (9 марта, No 56) дает следующее соотношение движения цен на пряжу No 32 в Англии и у нас (в рублях за пуд) :
      #
      1924 г. 1925 г. 1926 г. 1927 г. СССР 47,84 41,04 41,04 41,04 Англия 38,26 32,85 24,91 18,05
      По миткалю та же картина (в копейках за метр) : 1924 г. 1925 г. 1926 г. 1927 г. СССР 32,01 27,5 27,5 27,5 Англия 20,01 18,2 15,9 13,1 # #
      #
      Таким образом, в отношении цен на промышленные продукты наше хозяйство не только не догоняет капиталистическое, но резко отстает от него.
      Эти факты явно показывают всю нелепость нашей политики цен. Всеми ораторами на пленуме, начиная с Микояна, было констатировано, что никаких успехов в области снижения цен в наших прежних кампаниях мы не добились. Никто не отрицал, что разница между отпускными ценами и розничными из года в год растет; по исчислениям ВСНХ, розничные накидки на отпускные цены составляли в среднем: за 1923-24 г. - 27,4%, за 1924-25 г. - 43,4% и за 1925-26 г. - 59,8%.*
      * Это по частной торговле. По кооперативной торговле систематических данных нет, и дать их крайне затруднительно, т. к. ассортимент товаров и их качество в зависимости от политики цен меняется гораздо резче, чем в частной. ВСНХ (см. "Сводный производственно-финансовый план промышленности", стр. 109) подсчитывает, что если накидки частной торговли превышают в 1925-26 г. довоенные накидки в три раза, то, учитывая роль кооперативной государственной торговли, средняя накидка всей розничной торговли превышает довоенную больше, чем вдвое (43%). То же, примерно, получается по докладу НКТорга, на который ссылался Бухарин в своем заключительном слове на Пятнадцатой Московской Партконференции ("Правда" от 15 января, No 12): "Кооперативные цены ниже частных только на 13,6%. Следовательно, если частник продавал в среднем товар в 25-26 г. за 160% его отпускной цены, то кооперация продавала за 138%, т. е. и ее накидки были почти вдвое выше довоенных. Огромные прибыли кооперации, о которых столько пишется в последнее время, целиком подтверждают, что кооперация, особенно низовая, не так уж сильно отстает в своих накидках от частника.
      Тем не менее пленум, явно не желая признать банкротство нашей политики цен, решил продолжать прежнюю политику и принял постановление о снижении отпускных цен на 5%. То снижение отпускных цен, которое, по подсчету Куйбышева, обойдется промышленности примерно в 150 миллионов рублей, отнюдь не предусмотрено принятым производственно-финансовым планом промышленности. Куйбышев уверял, что промышленность сумеет это сделать за счет дополнительного снижения себестоимости. Однако все данные (см., напр., статью Лобова "Себестоимость должна быть понижена" в "Правде" от 24 марта No 67) говорят за то, что с себестоимостью будет хуже, чем предполагалось по плану. Следовательно, эта потеря повлечет неизбежно за собой частью невыполнение капитальных работ, а частью новый нажим на рабочего по линии снижения расценок. За этот фактический срыв и без того недостаточного плана капитальных работ голосовали и Троцкий, и Зиновьев, и Смилга.
      Кроме вопроса о политике промышленных цен, по этому же пункту порядка дня подлежал обсуждению вопрос о хлебных заготовках. Микоян заявил в своем докладе, что трудности прошлых лет в этой области изжиты, а в заключительном слове дошел до утверждения, что в "хлебном деле мы перешли к майской позиции (1921 г.) Ленина, т. е. к свободному местному товарообороту: во всероссийском масштабе у нас нет свободной торговли хлебом". Правда, с самого же начала доклада он должен был сознаться также в том, что в некоторых отношениях мы пошли назад и дальше 1921 г. В Сибири лежат невывезенными 35 миллионов пудов влажного хлеба, которые вывезти до весны ни в коем случае не удастся. "Мы мобилизовали, -- говорит Микоян, -- все сушилки, но вряд ли это даст возможность сохранить весь хлеб и уберечь его от загнивания. Со времен Компрода впервые перед нами стоит опасность загнивания больших масс хлеба". Этот вопрос не вызвал на пленуме никаких прений, кроме выступления Смилги, в котором он правильно указал, что здесь не все благополучно. Если нам в этом году удалось значительно понизить цены на хлеб, то только благодаря следующим причинам: 1) Нет никакого сомнения, что мы в этом году извлечем меньшую долю хлебных излишков, чем в прошлом году. Так, например, на Северном Кавказе, при повторном хорошем урожае по 1 марта, хлеба заготовлено даже меньше, чем в прошлом году - 123 млн. пудов против 129. В результате, хлеб сосредоточился у кулаков. "Все без исключения наши обозреватели февральской конъюнктуры, - пишет "Экономическая жизнь" No 66 от 23 марта, - подчеркивают факт сосредоточения остающихся товарных излишков в руках зажиточных слоев деревни, которые увеличивают свои запасы еще и закупками выбрасываемого на рынок хлеба". Кулацкая часть деревни пополняет свой хлебный фонд. 2) Наш план в 680 млн. пудов явно недостаточен и с точки зрения наших потребностей в хлебе, особенно, если принять во внимание, что он сосредоточен в таких местах, как Урал и Сибирь, откуда его трудно доставить на рынки потребления, а отчасти и совсем не удается вывезти. Это видно из следующего: а) Образование государственного хлебного фонда, вместо намечавшихся раньше 50 млн. пудов, теперь предполагается НКТоргом сократить до 30 млн.
      пудов, да и эти дать за счет влажного сибирского хлеба и вдали от железных дорог, б) Потребительский рынок находится все время в крайне напряженном состоянии. В то время, как заготовительные цены на хлеб сравнительно с прошлым годом снизились очень значительно, хлебные цены потребляющих районов даже несколько выросли. В этом и заключается секрет успеха Микояна: он весь определяется хищническим использованием благоприятной конъюнктуры, когда при высоком урожае он добился низкого плана заготовок и этим заставил бедняка продавать хлеб по дешевке, а городского потребителя -- покупать хлеб по дорогой цене. Насколько же он на самом деле овладел хлебным рынком, видно из того, что этот монополист, который хвастается, что он уничтожил "свободную торговлю во всероссийском масштабе", никак не может, несмотря на все постановления, снизить цены на хлеб в льнодельческих районах.
      Закончится ли благополучно вся эта операция обирания и деревни, и города - первой на низких ценах, второго на высоких - сказать трудно. С 1 марта до конца кампании осталось еще заготовить около 90 миллионов пудов. Весьма вероятная гибель части сибирского хлеба и неудачное распределение хлебозаготовок по территории Союза могут заставить повысить эту сумму, а между тем февральские и мартовские заготовки вдут ниже прошлогодних, а на Украине и Северном Кавказе, где заготовки НКТорга почти прекратились, но хлеб у крестьян есть, цены явно обнаруживают тенденцию к повышению. При этих условиях вполне возможно, что НКТоргу придется для пополнения хлебных ресурсов пойти на повышение цен, что грозит срывом всей политики низких хлебных цен, и притом в пользу кулака.
      В результате всей этой политики расхождение цен между промышленными и сельскохозяйственными товарами усилилось, как это констатировано в докладе Микояна. ЦК своей политикой цен и здесь получил результаты, совершенно противоположные тем, которых он добивался. Особенно болезненно это сказывается на специальных сельскохозяйственных культурах (лен, подсолнечные семена, пенька, масло, яйца, шерсть, мелкое кожевенное сырье), где наши заготовки ниже прошлогодних (по льну, например, наши заготовки составляют всего 2/3 заготовки прошлого года за тот же период), а частник платит на 30--40% дороже государственных заготовителей. Теперь уже совершенно ясно, что этот рост цен на сельскохозяйственное сырье так же, как и рост цен на промышленные продукты, является результатом инфляции, чрезмерного выпуска денег, которая в этом году несколько маскируется низкими ценами на хлеб, благодаря повторному урожаю и отмеченной выше политике НКТорга. За исключением хлеба, повышение цен, собственно, носит всеобщий характер. Микоян и здесь провозгласил, что изживание этих ножниц может идти только за счет снижения промышленных цен, но ни в коем случае не за счет повышения сельскохозяйственных. Но этого явно провести нельзя, и это пожелание остается на словах; на деле, даже государственные заготовительные цены на сельскохозяйственное сырье растут. Повышены уже заготовительные цены на подсолнечное масло, яйца, табак, лен (два раза - сначала на 30 коп., теперь, в марте, еще на 70 коп.),
      таким образом, получили премию более зажиточные крестьяне и скупщики, сумевшие удержать у себя лен до марта. Наряду с этим президиум ВСНХ СССР, под угрозой опасности недовыполнения производственных программ, признал 8 марта, что "необходимо повысить цены на все технические культуры" (см. 'Труд", 9 марта No56 - "Недостаток сырья для промышленности"). Таким образом, вопреки заявлению о недопустимости повышения цен на сельскохозяйственное сырье, НК вынужден учитывать последствия своей инфляционной политики и идти по линии повышения этих цен.
      Что мы имеем уже медленную инфляцию, это видно лучше всего на вопросах экспорта. Доклад Микояна констатирует, что из всего нашего экспорта только 56,5% прибыльны, 29,6% убыточны и 13% находятся на грани безубыточности. Убыточными, по перечислению Микояна, являются: щетина, масло, яйца, мясопродукты и другие сельскохозяйственные продукты и железная руда, спички, лес, фарфоро-фаянсовые изделия, тряпье, ткани, консервы. Прибыльными остаются только хлеб, нефть и марганец. В то время как наши цены, даже по оптовому индексу Госплана, растут (с сентября 1925 года по май 1926 года наш индекс поднялся со 174 до 194, т. е. на 11 с лишним процентов, а затем, благодаря снижению цен на хлеб, несколько упал к июлю до 182) , мировой индекс дает за тот же период почти непрерывное понижение (со 148,2 в сентябре 1925 года до 133,4 в июле 1926 года -- т. е. на 6 с лишним процентов). Таким образом, если в сентябре 1925 года наш рубль на мировое золото составлял около 85 коп, то в июле он равняется всего 76 коп., а в апреле, до понижения цен на хлеб, доходил до 71 коп. (См. "Экономическая жизнь" от 5 марта, ст. Кауфмана "Снижение цен и экспорт".)
      В связи с этим, чистым хвастовством звучит заявление Микояна, что в этом году произошел перелом в области нашего экспорта. Приводимое им превышение экспорта 1-го квартала этого года (212 млн. руб.) против прошлого (181 млн. руб.) происходило исключительно за счет хлебных культур. Наоборот, экспорт сельскохозяйственного сырья из года в год резко падает. На том же пленуме Каминский приводит следующие данные: в 1924-25 году экспорт этих культур составил 115 млн. руб., в 1925-26 году - 93 млн. руб., на 1926-27 год предполагается уже только в размерах 69 млн. рублей.
      Таким образом, итоги политики цен ЦК сводятся к следующему:
      Повышение всех промышленных цен - отпускных, оптовых и роз
      ничных. В результате, стоимость жизни рабочего растет, а ЦК все время
      упирается в повышение номинальной заработной платы, требуя, чтобы
      рабочий подождал, когда будут снижены цены. Наряду с этим идет повы
      шение себестоимости промышленной продукции.
      Настолько сильное понижение качества промтоваров, что оно явля
      ется на деле прямой фальсификацией продуктов и обманом потребителя.
      Политика такого понижения является не политикой партии рабочего
      класса, а торгашеской политикой -- написать одно, а продать другое,
      чтобы выжать побольше из потребителя.
      Рост цен на все почти продукты сельского хозяйства, за исключе
      нием хлеба.
      Рост хлебных запасов у кулацкой части деревни.
      Растущая убыточность экспорта и сокращение экспорта специаль
      ных сельскохозяйственных культур.
      Расхождение между нашими и мировыми ценами.
      Наличность медленной, но неуклонной инфляции.
      Вожди оппозиции совершенно не попытались ни дать сколько-нибудь связную критику политики ЦК, ни развить свою положительную программу. Наоборот, свою позицию они постарались как можно больше замазать. Достигалось это довольно элементарным и довольно неловким способом: оппозиция заверяла, что она никогда не стояла за политику повышения цен, умалчивая о том, о каких именно ценах они говорят - об отпускных или розничных, и стараясь представить дело так, как будто бы никаких расхождений с ЦК в этом вопросе у нее нет. "Говорить при таком положении о чьем-либо желании или намерении держать курс на повышение цен, -- заявил тов. Троцкий, - значит бредить или стараться вызвать бред у других". На естественный вопрос, означает ли это отказ от той позиции, которую занимала в этом вопросе оппозиция 1923 года, Троцкий отмалчивался, оставив себе маленькую лазейку: он выразил сомнение, дойдет ли снижение отпускных цен до потребителя. "Но, -- продолжает он, - ВСНХ,НКТорг и кооперация (подумаешь, какие бесспорные авторитеты) в один голос говорят -- доведем. Давайте же проделаем этот огромной важности опыт". (Как будто этот опыт проделывается впервые и как будто вся нелепость этого опыта уже не выяснилась на практике.) Если у Троцкого здесь как будто только дипломатия, никого не обманывающая и недопустимая - то Зиновьев явно отмежевывается от позиций оппозиции 1923 года: "Я никогда не стоял за политику повышения цен, я всегда стоял за политику снижения цен" - это его заявление можно понять только так, что Зиновьев стоит на своей прежней позиции, на которой он боролся с оппозицией 1923 года. И когда Троцкий по этому поводу "дипломатично" молчит, то позволительно спросить, что это такое: переход на позицию Зиновьева или полная беспринципность? И есть ли здесь какая-нибудь единая позиция в этом важнейшем вопросе у сохранившей единство на почве "16 октября" оппозиции?
      Как и в вопросе о капитальных затратах, вожди решили прикинуться, что они стоят на позиции ЦК, и попытаться обстреливать его с этих позиций. Эта жалкая комедия и потерпела жалкий крах. Троцкий решил защищать крестьянство от политики ЦК -- и запутался: он привел совершенно фантастический расчет переплат крестьянства за промышленную продукцию в размере двух миллиардов рублей против довоенного, радикально разойдясь в этом с подсчетами своего ближайшего единомышленника Преображенского. Эта цифра получилась путем весьма простого приема: он определил сумму покупок крестьянством промышленной продукции в 4000 м. р. и, основываясь на том, что цены этой продукции в рублях повысились вдвое, половину отнес на переплату. Определив дальше выигрыш крестьянства от снижения налогов, аренды помещичьей земли и т, д. в 500 млн. руб., он определил общую сумму потерь крестьянства от революции в размере 1500 млн. рублей в год. Яковлеву
      не стоило большого труда показать всю вздорность этого подсчета, который не принимает во внимание того, что цены продуктов сельского хозяйства и оплата заработка крестьян тоже выше довоенных и что если это принять во внимание, то баланс для крестьянства сводится с минусом только в 400 млн. руб. А от Микояна Троцкий получил нотацию, что восстановление промышленности нельзя вести за счет одних рабочих, что часть расходов должна пасть и на крестьян и что нельзя рассматривать крестьянство как единый класс и забывать о классовом расслоении внутри его. Попытка бить ЦК, заняв цекистскую позицию, кончилась тем, что цекисты недурно обстреляли Троцкого с оппозиционных позиций. Тактика слишком "хитрого обхода" обычно этим и кончается.
      Завершением провала оппозиционных оппортунистов является выступление Троцкого по вопросу о перевыборах в Советы. В своем стремлении прикинуться благонамеренным, он так увлекся своей ролью, что невозможно разобрать, где кончается эта нелепая комедия и где начинается действительное сползание к Центральному Комитету. До дискуссии оппозиция правильно отстаивала то положение, что политика ЦК все больше бьет по рабочему. Теперь, увлекшись, очевидно, своей теорией о "непонимании" середняка, Троцкий утверждает, что виноват не ЦК, а... рабочий класс: "Пролетариат не всегда равен сам себе, --провозглашает он, -- есть одна активность, когда он центростремителен, когда он чувствует себя прежде всего как класс, когда цеховое, национальное, местное отступает на второй и третий план. Бывают, наоборот, периоды, когда выдвигаются больше цеховые, местные, провинциальные настроения и тенденции. Сейчас центробежные тенденции временно усиливаются и они, преломленные и смягченные, нашли свое выражение даже на этом пленуме. Усиление центробежных стремлений за счет центростремительных несомненно ослабляет революционную, классовую активность пролетариата. Это, конечно, временное снижение. Может быть, линия пролетарской активности под действием опасности справа уже начинает выправляться, если верно сказанное тов. Кировым о Ленинграде".
      Что означает эта мудреная чепуха? Во-первых, что уклоны ЦК от пролетарской линии есть не результат давления на него мелкобуржуазных слоев, а "выражение центробежных стремлений рабочего класса". ЦК, оказывается, ведет, хотя и цеховую, но пролетарскую линию. Это, очевидно, означает, во-вторых, что все протесты рабочих против рационализации, против низких расценок и т. п., с точки зрения Троцкого являются "выражением центробежных тенденций", а не реакцией, пусть иногда в уродливых формах, против неправильной политики ЦК, сталкивающего лбом интересы рабочего с интересами развития производства.