ГЛАВА ВТОРАЯ

А Игорь князь в Русской земле…

В типовых блочных пятиэтажках иногда существует так называемая «линия шепота» – странный казус, благодаря которому слова, произнесенные шепотом, к примеру, где-нибудь на кухне, совершенно неслышимы в прилегающем к кухне коридорчику. И напротив, довольно хорошо различимы в самом дальнем углу смежной с кухней комнаты. Как раз в том углу, где располагался скромный диванчик, на котором бывший сэр Сериога Лабрийский и имел обыкновение спать каждую ночь. Ибо по причине того, что квартира у семейства Кановниных была всего лишь двухкомнатная и спальня в этой квартире имелась только одна, Сереге, сэру и по совместительству герцогу Де Лабри, приходилось спать в большой комнате на продавленном скрипучем диванчике. Как до факта своего герцогства, так и после.

Каждый вечер, церемониально поцеловав восемнадцатилетнего мальчика Сереженьку в лобик, родители удалялись на кухню. Чтобы поговорить о нужном и важном. Ах эти кухонные обсуждения, столь популярные в восьмидесятые годы… Беседы велись между ними исключительно гулким шепотом, и, лежа под свалявшимся одеялом и глядя в потолок, Серега ясно слышал каждое слово.

В последнее время беседы все чаще касались его скромной персоны.

Первой почти всегда начинала женская половина семейства Кановниных.

– Володя, – надрывным шепотом вступала мама-доктор. – С нашим мальчиком что-то случилось. Ты только посмотри на него!

– А что? – снисходительным голосом разыгрывал из себя удивление отец, бывалый геолог.

– Он так вырос… и буквально за один день! – трагическим тоном взрывалась мама. – Как-то вечером погладила ему рубашку, брючки… помнишь, те, черненькие. Все, буквально все было как обычно! Утром ушла на работу, мальчик должен был уйти в колледж. А вечером он смотрит на меня виноватыми глазами и сообщает, что вся одежда вдруг стала ему мала! И точно, рубашки не лезут, меряю – ощущение такое, что я на взрослого парня пытаюсь напялить младенческую распашонку… и брюки сидят как на клоуне– штанины выше лодыжек, на бедрах в обтяжку. Это просто ужас какой-то! Пиджак не налазит, свитера не закрывают даже пояса! Я вместе с ним на следующее утро мечусь по магазинам и рынкам – и это вместо моей работы и его колледжа! Пришлось отпрашиваться… а я даже не знала, что наврать главврачу! Не могла же я сказать, что моему мальчику внезапно стало нечего надевать! За сутки… какое там – за одно утро!

– Ну-ну, – успокаивающе шептал гулким басом отец-геолог. – В конце концов ты же выкрутилась, разве не так? Сказала главврачу, что у меня опять приступ белой горячки…

В этом месте родители всегда дружно хихикали. Серега тоже улыбался. Байка про белую горячку была запущена самим отцом года два назад. Как раз когда тот перестал ездить по дальним и крайне долгим экспедициям, а мама вдруг осознала, что время от времени ей до зарезу необходим повод, чтобы открещиваться от дополнительной нагрузки по работе. Главврач, сама женщина, прошедшая через четыре нелегких замужества, всякий раз сочувствующе кивала, когда мама с печалью в голосе объявляла, что муж снова «соскользнул» в запой – от тоски по былым странствиям и так далее, и отпускала маму, строгим тоном наказывая ей потерпеть, но ни в коем случае не рушить семью, ячейку нашего государства…

Мама продолжала страдать приглушенным голосом по поводу всех прочих ненормальностей в организме единственного сыночка, обнаруженных за последний месяц ее бдительным материнским оком: и плечи-де опухли у мальчика, не дай бог, начал пить какие-нибудь лошадиные гормоны для наращивания мышечной массы, столь популярные у нынешней молодежи… И взгляд стал острым, как у громил из американских боевиков, прямо-таки не глядит, а прицеливается. И в колледже по физкультуре стал получать сплошные круглые пятерки, а раньше выше слабенькой тройки не заползал…

– Да, растет мужик, – философским тоном соглашался отец.

– Володичка! – шепотом взрывалась мама. – Какой такой мужик, ну какой? Он же еще мальчик! А как он стал относиться к своим любимым кошкам? А к собачкам?! Да он перестал таскать их домой! Слышишь– даже перестал гладить их на улице! И мясо в тарелке нынче съедает сам, не прячет для уличных питомцев… За последний месяц в подъезде ни одной новой кошки не появилось. Правда, за той матерью-одиночкой, которую он приволок еще до своего… вырастания, ухаживать продолжает.

– Вот видишь, – успокаивающе вставлял отец. – Значит, не все еще потеряно. Глядишь, через месяц-другой оклемается и снова начнет лизаться со всеми кобелями и сучками в микрорайоне…

– Да что ты говоришь?! – на грани визга взрывалась мама. – Как ты можешь, Володя? С мальчиком творится что-то непонятное! Вырос за один день… И я даже не знаю – как, почему? Ему как гормон роста вкололи…

– А ты своди его на анализы, – хихикая, предлагал отец.

– Уже. Сводила, заставила сдать все, от а до я.

– Ну и как? Надеюсь, хоть глистов у мальчика нет? – Выдав эту фразу, отец почему-то всегда заходился в кашле.

– Да как ты можешь?! – возмущалась мама-доктор. – Мальчик вырос за один день, мальчик перестал тащить в дом всякую животину с улицы, а ты еще и издеваешься?!

– Помнится, как раз об этом ты раньше и мечтала, – педантично вставлял в разговор папа-геолог. – Помнишь, что в нашей квартире творилось прежде? До, как ты говоришь, «вырастания за один день»?

– Да-а… – рассеянно вздыхала мама. – Только гадюк у нас тут и не было. Вспомни, Володя, – в доме перебывало аж восемь крыс, то ли диких, то ли домашних, один уж, подыхающий еж, которого мне пришлось лечить…

– Это расширило твою квалификацию, – насмешливо замечал отец. – Ты у нас теперь педиатр с ветеринарным уклоном. Даже с глубоким ветеринарным уклоном…

– Ты ж еще и хиханьки хихикаешь! – взлетал в этом месте на целую октаву вверх голос мамы. – Лучше бы о своих делах позаботился, чем надо мной издеваться…

Вот приблизительно такие разговоры и протекали чуть ли не каждый вечер на кухне Кановниных – и протекать они начали аккурат после возвращения Се-реги из достопамятной Империи Нибелунгов. И в этом месте отец всегда замыкался.

Дела у него сейчас и вправду были не очень. Об этом Серега узнал именно из кухонных бесед. До этого, кстати сказать, он даже не подозревал, насколько шатко финансовое положение его семьи…

Отец молчал, а мама продолжала дрожащим шепотком печалиться о том, как трудно сейчас воспитать из мальчика действительно интеллигентного мужа… Такого, чтобы понимал, кто его мать и как с ней надо обращаться, не качал мышцы, как субъекты, которых порядочное воспитание, увы, так и не коснулось. Чтобы не хамил, не пил водку, не смотрел порнуху, не интересовался нехорошими девочками, а вместо этого читал бы книжки, учился на отлично и оставался всегда мягким и приветливым…

В этом месте Серега отрывался от слушания и предавался своим собственным мыслям. В основном они касались его самого. В отличие от мамы он четко знал, что изменения в росте и ширине плеч у него произошли не за один день. Просто между утром, когда мама оставила его наедине с «черненькими брючками» (в простонародье называемыми черными джинсами) и полуднем того же дня, когда он, перемерив всю свою одежду, вдруг обнаружил, что его гардероб больше на него не лезет, – между этими двумя моментами пролегло несколько недель, проведенных в неведомом мире с неведомыми координатами. Где было и на чем взгляд заострить и на чем плечи нарастить. Ой вы мускулы стальные, пальцы крепкие мои…

И надо сказать, что в отличие от мамы он не видел в произошедшем с его телом ничего плохого. Наоборот, от случившихся изменений наблюдались одни только сплошные плюсы – это по его личному мнению. В колледже давнее прозвище Сируня теперь позабылось раз и навсегда. И всего за один месяц. А понадобилось для этого совсем немножко – всего лишь несколько капель крови из энного количества носов (принадлежавших, правда, достаточно широкому кругу лиц) и две-три завернутых за спину руки – и все, позорная кличка исчезла из употребления и памяти окружающих. Исчезла прямо как прошлогодний снег – растаяла, сгинула, и все тут…

И теперь к нему в колледже вообще никак не обращались – просто овевали настороженно-уважительными взглядами и обходили по широкой дуге. Ну, собственно, Серега от этого и не плакал. Не тянуло его что-то нынче общаться со сверстниками-земляками.

И вообще жилось ему в своем собственном мире после возвращения домой затхло и скучно. Мир недоразвитого капитализма для каждой отдельно взятой личности предлагал места ровно столько, сколько нужно для одного очень даже неглубокого вдоха – но вот для доброго рыцарского замаха места, увы, здесь не было. В переносном, конечно, смысле – «для доброго рыцарского замаха». Хотя иногда хотелось в самом прямом смысле размахнуться и вдарить… Но и думать нельзя было о том, чтобы, к примеру, взять да и прикончить добрым ударом меча или кинжала своего обидчика-супостата – действо в Империи Нибелунгов для него вполне позволительное. И даже осененное вящим почтением всех окружающих вассалов – как же, герцог Де Лабри в очередной раз изволит вершить свой скорый и праведный суд… Там, в Нибелунгии, для него единственной заботой было сохранить во время и после суда собственную шкуру. Выжил, победил – и ладно, борись с очередными недругами. Здесь же за попытку восстановить справедливость подручными средствами сэр и милорд Де Лабри рисковал загреметь в тюрягу под громкие фанфары. В «позорное узилище», выражаясь языком Клоти. От этого имени, кстати, по сердцу будто кто горячим ножом проводил…

В Нибелунгию хотелось аж до бешеного крика. Но пути назад – во всяком случае, явного и ощутимого– не было. Поэтому он уже привычно затолкал поглубже свою тоску по покинутому миру и переключился на мысли о приятном. Вот, скажем, физкультура. Тренер пребывал от его перемен в совершеннейшем восторге– ибо отжимался Серега теперь ровно и бесперебойно, прямо как достославный агрегат из песни «Ты агрегат, Дуся». И по канату лазил, как Тарзан, и прочие нормы сдавал на высочайшем уровне…

Так что о переменах, случившихся с некогда тихим и домашним Сереженькой, сожалела, надо думать, нынче только мама, а также сокурсники по колледжу, которым он оказался вдруг не по зубам. И все же… Некоторое уважение к печалям мамы он испытывал. Действительно, не все бывают готовы к переменам.

Родители на кухне, отвздыхав и отшептавшись, отправлялись спать. Серега вновь погружался в мысли, но на этот раз они были уже о несчастье, приключившемся с отцом.

Старший Кановнин, как и многие дети Великой Советской страны, которая благополучно канула в Лету, оставив после себя порядком пообгрызенную по окраинам Российскую Федерацию, был человеком подкованным в науках (и зело подкованным), но не в жизненных перипетиях. Как раз за неделю до Серегиного отбытия в те самые до ужаса отдаленные от родной Земли места Кановнина-старшего уволили. Точнее, ООО, в котором он занимался разведкой каких-то загадочных ископаемых прямо на территории их области, вдруг взяло да и распалось. Перестало существовать. Вместе с ООО испарилась и зарплата за последние восемь месяцев, которую папе-геолог, наряду с другими сотрудниками задолжали. А тщательно разведанное перед этим месторождение неких минералов, дико полезных для сельского хозяйства в качестве удобрения и еще чего-то там, благополучно уплыло в руки каких-то совершенно третьих лиц, кои перед геологической экспедицией, разведавшей это месторождение, никаких обязательств не имели и объяснений давать не желали. Вместе с мечтой о зарплате испарилась и надежда на солидные премиальные, обещанные в случае удачи. Пустое корыто и отсутствие работы. Старший Кановнин захандрил, но тут откуда ни возьмись вынырнул старый друг-приятель. Еще с институтских времен. И предложил создать совместную фирму – опять-таки с геологическим уклоном. Требовались капиталовложения. Для такого великого дела решено было заложить квартиру Кановниных – шаг совершенно глупый и неразумный. То ли приятель умел гипнотизировать, то ли еще что… В общем, отец согласился. В каком-то загадочном местном банке, на котором настаивал приятель, до подозрительного быстро оформили заем, выдали деньги – все тот же приятель понес их куда-то регистрировать как уставной капитал фирмы, куда-то вкладывать и чего-то на них покупать.

И – чего и следовало ожидать – исчез вместе с деньгами. Старший Кановнин бросился на его поиски. Тем временем (все эти аферы и радости происходили уже после возвращения Сергея в родные пенаты) банк напомнил, что заем был выдан под месячные проценты. И теперь каждый месяц Кановниным следовало уплачивать местному хранилищу денег по двадцать два процента с исчезнувшей суммы. А буде выплаты не будут производиться, то, как только проценты, пеня плюс часть долга, положенная к выплате на этот месяц, достигнут величины выданной суммы (и кстати, папа-геолог в этом тоже попался, ибо ему выдали под заклад едва ли шестьдесят процентов от истинной, рыночной стоимости их квартиры), так сразу же настанет время рассчитываться. Банк подаст в суд, и Кановниным придется распрощаться со своей квартирой. Дата первой выплаты уже приближалась, друг-приятель вместе с деньгами как в воду канул… И работы для Кановнина-старшего тоже никак не находилось – ни такой, чтобы враз выплатить все долги, ни такой, чтобы хотя бы на хлеб заработать…

И, что самое печальное, нынешний Серега, докатившийся в Империи Нибелунгов аж до звания сэра (кое там означало, что владелец возведен в рыцарское достоинство) и до титула герцога Де Лабри, во всей этой мешанине никак не мог ухватить кончика, за который потянешь – и все станет ясно. Как на ладони. В частности, кого казнить, а кого и миловать… Замешан ли в чем-то банк, подозрительно скоро оформивший без всякого поручительства закладную под их квартиру? И где владельцы печально памятного ООО, унесшего в небытие и отцовскую зарплату, и отцовские премиальные? Достоверно известно было только одно: в исчезновении денег, взятых под залог квартиры, виноват папин приятель. Но опять-таки где его теперь искать? По словам отца, жена приятеле заявила, что уже месяц как в глаза его не видела и даже сама готова доплатить тому, кто вернет ей кормильца-мерзавца…

А между тем день первой выплаты по процентам приближался неотвратимо. Серега хмурился и так и эдак, но с каждым проходящим днем все яснее и яснее понимал, что иного выхода у него нет – придется продавать один из мечей. Скорее всего тот, что достался от ордена Палагойцев, – на нем камешков побольше, да и рукоять блестит вполне знакомым блеском золота и еще какого-то сероватого металла, наклепанного в качестве аппликаций поверх презренного золотишка… Клинок орденского меча не выглядел таким же древним, как достопамятная дедовская оглобля леди Клотильды. Но и свежей работой не казался – так что имело смысл нести его не куда-нибудь, а прямиком в антикварный магазин. По рукояти и навершию ножен располагались (Серега уже специально все подсчитал) восемь крупных густо-синих камней (сапфиры? Хрен с ними, нехай будут сапфиры), четыре алых камня и еще два загадочных по цвету камня – прозрачно-черные, с колючими радужными искрами в глубине и по кромкам грат. Даже если этой оглобли не хватит на оплату суммы закладной, то уж на домик в деревне ее точно должно хватить. Желательно, конечно, чтобы деревня с вышеуказанным домиком располагалась неподалеку от города. Старенький отцовский автомобиль пока что чихал-кашлял исправно и по ухабам лесных дорог скакал козлом-молодцом, так что маме будет на чем ездить на свою работу. Это могло стать выходом, вполне могло…

К тому же к мечу прилагались еще и шпоры с внушительной цепью. С рыцарским медальоном в половину ладони и толщиной с палец в придачу. Весь этот комплект – подвеска с цепочкой и ветвистые, аки рога у оленя, шпоры – отсвечивал тускло-красноватым блеском старинного золота. Что тоже должно было иметь свою стоимость…

В отличие от Сереги родители, казалось, вообще не задумывались о своем будущем. С другой стороны, подумал Серега, может, так оно и лучше? От бесплодных размышлений деньги все равно не появятся. А наивные и бесхитростные души (навроде его родителей) вполне могут надеяться, что в последний момент грянет-таки гром, все само собой переменится и квартира будет спасена. Правда, до сих пор было непонятно, от кого ожидается участие в данном благом деле – то ли сам Господь Бог должен поспособствовать, то ли великий русский Авось наконец сработает…

В конце концов, решил Серега, поведение его родителей было весьма в духе традиций российских интеллигентов. Этакие три сестры, у которых их единственное имущество —драгоценный вишневый сад вместе с домом – вот-вот пойдет с молотка. Но они об этом стараются умолчать и беседуют только на отвлеченные темы – разумеется, исключительно из врожденного благородства душ…

Старый принцип, исповедуемый его родителями: благородная душа не может бороться с алчным и ужасным миром его же способами. Лучше сесть в уголке, расслабиться и попытаться думать о чем-нибудь приятном. Навроде вопроса о том, почему это мальчик вырос из своей курточки…

Однако он тут же устыдился своих мыслей. И напомнил себе, что не ему укорять мать с отцом – поскольку от вишневого сада нарождаться может только та же самая вышеупомянутая вишня. Он их продолжение, что заметно по его поступкам. Вот была бы здесь леди Клотильда – и банк уже давно лежал бы в руинах, и по месторождению бродили бы исключительно волки вперемешку с оперуполномоченными, и приятель-мерзавец ползал на коленках в районе их порога…

Ага, и тебе с леди Клотильдой пришлось бы тут же удариться в бега, с радостной ностальгией по былому, сообщил он сам себе. Поскольку здесь восстанавливать справедливость имеет право только закон. А отнюдь не отдельно взятые владетельные персоны… Серега ухмыльнулся про себя. «Разыскивается особа, называющая себя баронессой Клотильдой Персивальской» – звучит, черт побери… И что самое очаровательное – случись такое на самом деле и очутись леди Клотильда действительно здесь, ничего строже психушки ей не грозит. Будет себе там в компании с местными Наполеонами обсуждать детали рыцарского снаряжения на предмет очередной военной кампании…

Пока в один прекрасный день не взбунтуется. И тогда ее начнут колоть специальными составами, про которые в среде российской интеллигенции ходят только слухи и сплетни, – но и их хватает, чтобы мурашки бегали по коже и интеллигенция сидела смирно, не бросаясь на очередной передел мира.

Вот такие мысли бродили в голове у Сереги под аккомпанемент родительских переживаний на мелкую тему Серегиных телесных метаморфоз…

«В день такой же, как и все, ты из дому выйдешь…»– напевая про себя эту песенку, Серега вышел из подъезда. Компания парней, отиравшаяся неподалеку возле качелей, уважительно и дружно помахала ему ручками в знак приветствия. Серега вернул жест, глянул на хмурое ноябрьское небо. В последние дни погода уверенно качалась на рубеже между нулевой температурой и минус тремя, небосвод каждый день был загроможден тучами, похожими на грязно-серые, волглые от влаги подушки, что наводило на мысли то ли о дожде, то ли о снеге, который вот-вот должен пойти, но почему-то все никак не идет. Небо напоминало беременную женщину, которой и хочется разродиться, да все никак не можется…

Сегодня Серега отказался от подработки на складе, на котором в компании трех алкашей разгружал после учебы ящики с пивом, консервами, чаем, конфетами и прочим продуктом. И разгружал уже весь последний месяц, аккурат после возвращения из Империи Ни-белунгов. Интересное занятие для сэра и герцога, но и герцогам тоже, бывает, хочется кушать. Словом, хлеб насущный даждь нам днесь… Подработки хватало только на квартплату, но зато это сохраняло мамин оклад для прочих семейных расходов. В общем, Серега не жаловался – и время убивалось, имевшее прежде обыкновение этак медленно-медленно тянуться по вечерам (и занимаемое в основном ностальгическими думами об оставшихся в прошлом странствиях с леди Клотильдой), и семье от него ощутимая помощь. Благо нажитые в бегах и драках мускулы теперь такое позволяли.

Но сегодня был особый случай. От подработки пришлось отказаться по вполне объективным причинам.

В чертежном тубусе, который ему пришлось специально нарастить для такого случая с помощью листа картона – ибо его длина оказалась-таки маловата, – бултыхался палагойский меч в компании со шпорами и цепью. Вся его рыцарская краса… Вопрос – продавать или нет наличные знаки своего собственного рыцарского достоинства? – для Сереги уже не стоял. Не может истинный рыцарь смотреть спокойно, как его почтенных родителей выгоняют из дому, и все тут. Именно так и сказала бы леди Клотильда, доведись ей тут присутствовать. Разве что более красиво и прочувствованно – не может, дескать, прирожденный сэр рыцарь, весь из себя благородный – что душой, что телом, – попустительствовать горю благородной родительницы своей и почтенного родителя, не восприняв никаких действий к их благу…

В антикварном магазинчике на витринах скудно пылились серебряные крестики и ложечки, в углу грудой стояли гипсовые Самсоны с пастями львов в облупленных ручищах. Почти рядом с каждым имелась и полногрудая гипсовая прелестница, причем каждой во избежание излишней стыдливости кто-то предусмотрительный в свое время успел поотбивать все ручонки – коими гипсовые дамы, надо полагать, когда-то пытались прикрыть срамные места. Каковые теперь были выставлены на полное обозрение почтеннейшей публики. Погадав насчет имен дам – Венера Мценского уезду или все-таки Далила, учитывая личность стоящего напротив гипсового мужика? – Серега прошагал по залу. Перед прилавком, декорированным сомнительного вида крохотными иконками, Серега предусмотрительно свернул влево. И попал в поле зрения крайне сонного на вид продавца-амбала.

На какое-то время во взгляде служителя торговли появилось некоторое оживление. Правда, быстро стухшее. Видимо, продавец на взгляд сумел прикинуть стоимость его немудреного гардероба. И понял, что в покупатели серебряных крестиков подошедший парнишка уж никак не годится.

– Мне бы директора, – задумчиво сообщил Серега продавцу, снова начавшему мирно засыпать на рабочем месте. И покачал тубусом. Рыцарский меч со шпорами грозно и значительно брякнул в картонной трубе.

Продавец приоткрыл пухлые веки:

– А зачем тебе?

– За мясом, – терпеливо сказал вежливый Серега. – Хочу проконсультироваться по поводу имеющегося у меня имущества…

– Что, у больной бабушки крестик спер? – брезгливо поинтересовался продавец. И опустил веки, явно готовясь вновь отдаться в объятия сонного Морфея, то бишь бога сна у древних греков.

– Нет, у дедушки утку, – огрызнулся Серега. – Так вы здесь работаете с клиентами или как?

– Или что, – неожиданно почти мирно ответил продавец. – Антон Иванович, к вам тут дите какое-то приперлось. Уж и не знаю, как лучше охарактеризовать дитятку – то ли невинным, то ли наивным…

На зов из боковой дверки выплыл пухлый носитель дорогого даже на вид и крайне авантажного костюмчика в черно-бордовую полоску. Дернув многоэтажным подбородком над безукоризненно белым воротничком сорочки, толстячок вальяжно вопросил:

– Ну и чего тебе, отрок из подворотни?

– Прямо здесь товар показывать или как? – коротко спросил Серега. И, дождавшись благосклонного кивка, скинул с тубуса крышку.

На свет божий явилась рукоять меча.

У субъекта в костюмчике многоэтажные подбородки вдруг разом завибрировали – прямо как при землетрясении.

Магазинчик освещался достаточно хорошо – и в ярком свете потолочных люстр, а также боковых направленных подсветок сапфиры тут же засияли густым влажно-синим блеском. Рубины – по одному на каждую сторону рукояти и навершия ножен – яростно запылали смесью огнистой крови с бордовыми переливами. Черные камни сердито заискрились радужными каскадами… В ообщем, не зря драгоценные камни считаются лучшими друзьями девушек, отнюдь не зря, – зрелище было просто феерическое…

– Мне нужно оценить мой меч, – с полнейшим равнодушием к сокровищам, небрежно торчавшим из потертого студенческого тубуса, сообщил Серега.

– Твой?! – Директор вроде как подавился этим словом.

– Мой, – спокойно оповестил часто задышавшего толстячка герцог Де Лабри. – Получил при посвящении в рыцари. В чем могу и присягнуть, собственно…

– А… а разве у нас еще посвящают? – с дрожью в голосе спросил директор. – Я имею в виду – в рыцари?

– Тайно, – со значением сказал Серега. – Мой меч, рыцарская цепь и рыцарские шпоры принадлежат старинному ордену Палагойцев. И получены мною при посвящении моей персоны в рыцари – за особые заслуги перед орденом. А теперь так – и рыцарям тоже хочется кушать. И посему я желаю продать эти свои знаки рыцарского достоинства. За большую цену. А вам я предлагаю, во-первых, это все оценить. И во-вторых, помочь мне найти на эти цацки покупателя. За что вы, само собой разумеется, будете иметь посреднический процент. На ваши витрины, я думаю, такие вещи выставлять не стоит – ваш магазинчик от стоимости этого просто на месте не устоит. Раскатают по кирпичику…

– Э-э-э… м-м-м…– промямлил толстячок, явно предаваясь каким-то раздумьям. Потом свел на переносице густые кустистые бровки и с каким-то странным замирающим выражением лица поинтересовался: – А скажи-ка, парнишка, за какие такие заслуги тебя премировали этим самым твоим… рыцарским званием?

Серега на мгновение задумался. По совести говоря, правда иногда выглядит невероятней любой лжи. Ну так и пусть его удивляется.

– За штурм замка Чехура, – честно ответил он. – Есть такой замок, стоит в одной крайне удаленной отсюда империи. Имя которой, как вы сами понимаете, должно оставаться тайной. Операция, скажем так, была шибко секретной. И на ней до сих пор красуется гриф – как для всех местных, так и для неместных. Означающий «сжечь по прочтении».

– Сжечь что? – живенько заинтересовался директор.

– Не что. Сжечь всех, кто узнал, – веско сказал Серега. Подумал и добавил: – Причем со всеми родственниками в придачу. Для пущей таинственности.

– Ах вот как?

Директор опять задумался. А затем сделал быстрый и непонятный для Сереги жест рукой в сторону продавца. В быстроте чувствовалась определенная ната-сканность…

Под потолком магазина истерично замяукала сирена. Происходило явно что-то не то. Директор довольно лыбился, глядя на него. И глаза у него при этом были чуть ли не шальные от счастья…

«Черт побери, – со стеснением в груди подумал Серега. – Кажется, я лопухнулся. Похоже, меч с камешками оказался существенно выше калибра этого магазинчика. А вот полет его директора протекает не только, точнее, не столько в русле законной торговли антиквариатом, сколько в русле совсем иных занятий. А я еще и приперся сюда один-одинешенек. Аника-воин, блин…»

В этой ситуации герцог Де Лабри сделал единственное, что мог, – исходя из полученных в Нибелун-гии рефлексов и инстинктов. Руку на рукоять. Меч из ножен.

Выстрел гулко ударил сбоку. У Серегиных ног в тщательно уложенной плитке образовалась выбоина, стрельнувшая ему по брюкам фонтанчиком колких крошек. Он отпрыгнул назад, разворачиваясь в сторону выстрела и вынося вбок меч для замаха.

За прилавком стоял продавец и довольно-таки безмятежно целился в него из внушительного вида черного пистолета.

Директор приторным баском заявил:

– А теперь, парнишка, давай-ка ложь свои рыцарские достоинства ко мне на прилавок. Вот прямо сюда, любезный. – Рука с короткими пальцами-колбасками и тщательно отманикюренными ногтями небрежно постучала по стеклу витрины. – Иначе Бекас сделает сейчас тебе аккуратную дырку в брюхе. И учти, ОМОН сюда уже едет, тревожная кнопка нажата… а мы с Бекасом только что собственными глазами видели, как ты пытался украсть у меня мой меч с прилагающимися к нему… гм… украшениями.

– Рыцарская цепь и шпоры не являются украшениями, – быстро сказал Серега.

Меч жадно дрожал в руке, и до смерти хотелось небрежненько так чиркнуть его сияющим концом по толстому директорскому брюху. Увидеть, как исказится от предсмертного ужаса холеное пухлое лицо… И швырнуть потом оглоблю меча в сторону довольной хари Бекаса. А там – да хоть потоп. Или же пуля от Бекаса в роли этого самого потопа. Зато хоть умереть удастся со сладким сознанием того, что не сдался без боя, не сдался! Эх, как говорится, к нашему безумству храбрых да еще чьи-нибудь медные литавры – и цены бы всему этому не было…