"Ворон ворону глаз не выклюет" — гласила с давних времен известная пословица, иллюстрирующая негласную мораль сильных и когтистых мира сего. И, как правило, оказывалась права. Но только не по отношению к шаманам. Хотя они, как вы помните, иногда выглядели воронами или "вороноголовыми" в прямом смысле этого слова. Увы, среди избранников духов эта метко подмеченная народом "цеховая солидарность" наблюдалась с точностью до наоборот. Казалось бы, на огромных просторах той же Якутии, где каждый из сотни одновременно живущих шаманов мог спокойно властвовать на нескольких тысячах квадратных километров и при эгом едва-едва успевать "обслуживать" собственную паству, им нечего было делить. АН нет, судя по преданиям и легендам, ойуны, главным образом, конечно, "черные", в свободное от камланий время периодически занимались самыми настоящими войнами с себе подобными. "Белые" шаманы, естественно, не служили источниками агрессий, но вынуждены были, защищаясь, тоже довольно часто "применять оружие". Причиной этих постоянных ристалищ не на жизнь, а на смерть служили, видимо, чисто амбициозные желания прослыть сильнейшим и всемогущим и таким образом возвысить свою славу и влияние. Ну и заодно уничтожить хоть и далеких, никак не мешающих, но все же конкурентов.
      Иногда поводом для конфликта, "камнем преткновения" становился человек или домашнее животное — один шаман пытался его извести, а другой, наоборот, выступал в роли исцеляющего. Немаловажную роль играли и личностные качества ойунов. Как мы говорили, огромное напряжение, страшные нагрузки, постоянные опасности во время астральных путешествий и домогательства распоясавшихся духов делали под старость "черного" шамана человеком с отнюдь не ангельским характером. Потому нешуточная схватка, в результате которой один шаман "съедал" другого, могла произойти из-за буквально ничтожной причины. Памятуя об этом, простые люди старались вообще не трогать без веского повода всегда готовый к взрыву демонический сгусток нервов, выстраивали общения с ним максимально предупредительно и обходительно, а вот собратья по профессии вели себя иначе. В старину вообще считалось, что шаман не может умереть естественной смертью, он обязательно должен быть рано или поздно "съеден" более сильным или более коварным и изощренным соперником. Правда, существовало "рыцарское" правило — большие шаманы никогда первыми не опускались до войны с теми, кто уж явно стоял несколькими ступенями ниже. И последние сами тоже не лезли на рожон, хотя не прочь были при случае устроить какую-нибудь мелкую пакость. Такое уважение "весовых категорий" объяснялось тем, что по большей части в поединках участвовали не сами шаманы, а их мистические мать-звери, и слишком неравным и нелепым выглядел бы бой, скажем, огромного медведя с обычной собакой. Другое дело, если более слабые ойу-ны объединялись против сильного в целую свору.
      Поскольку подобные поединки шли на астральном уровне и где-то в особых местах, то иногда они на ближнем к шаманам плане внешне не проявлялись. Как писал И.А.Худяков, "Иногда, враждуя между собою, шаманы сами ходят просто, как обыкновенные люди, а звери их дерутся. Простые люди, конечно, не видят этого, но шаманы видят. Если ссорятся малые шаманы, то животные их дерутся между собою целых три года, если средние, то четыре или пять годов, если самые главные — девять лет. Если шаманы равны между собою, то по истечении срока они мирятся, если же один одолеет другого, то последний умирает вместе со своим животным".
      Похожую, но несколько отличную картину рисует и В.Л.Серошевский: "Только один раз в году, когда растает последний снег и вся земля почернеет, шаманские ие-кыла (мать-звери) появляются на земле; тогда души шаманов, воплощенные в них, рыщут везде; их видит только глаз колдуна, обыкновенные же люди их не замечают. Сильные и смелые из них пролетают с шумом и ревом, слабые — тихонько и крадучись; особенно драчливостью и задором отличаются шаманки, и действительно, если среди них встретится настоящая колдунья, то никому не уступит; неопытные или задорные шаманы часто вступают в драку, что ведет за собой болезнь или даже смерть того, чей ие-кыла был побит. Иногда сходятся на бой первоклассные силачи-шаманы и, сцепившись, лежат в протяжении нескольких месяцев, даже лет, не в состоянии одолеть друг друга; тогда люди — собственники этих ие-кыла сильно болеют, пока один из них не умрет и не освободит другого. Самые слабые и трусливые бывают "собачьи" шаманы; самые сильные и могущественные те, которые ие-кыла громадный бык-порос, жеребец, орел, лось, черный медведь. Самые несчастные шаманы — имеющие своим звериным воплощением волка, медведя или собаку; эти звери ненасытны им все мало, сколько бы ни добывал для них шаман-человек, особенно собака не дает покоя своему двуногому двойнику она грызет зубами его сердце рвет его тело 'Ворон тоже плохой ие-кыла. Орел и бык-пороз называются чертовскими бойцами и воителями ', их титул самый лестный для шамана. Добавим, естественно, черного".
      Как утверждают некоторые источники иногда мать-звери могли вступать в схватки и без команд своих хозяев, которые, якобы, даже не подозревали об этом Подобное могло происходить, когда мать-звери вдруг неожиданно сталкивались лоб в лоб где-то в своих мифических чащах и кущах, и у них не оставалось путей к отступлению.
      Для борьбы друг с другом у избранников духов имелись еще и гак называемые шаманские самострелы Они "изготовлялись" из живых людей по особым правилам. По версии А А Попова, например, на лук и наконечник стрелы шли молодые сильные парни на тетиву — пожилая женщина на спуск — младенец и т д. Всего для полного “комплекта" требовалось шесть человек. Информаторы Г. В. Ксенофонтова утверждали, что весь “расходный материал" шаман брал из своей собственной семьи, начиная с жены. Поскольку тайное оружие сотворялось на астральном плане, то сами “детали" самострела даже и не подозревали об их использовании в подобном качестве (тем более что фактически надо понимать, привлекалась только их невидимая внешне энергия и жизненная сила), но в случае промаха при выстреле все они дружно погибали.
      Как и положено самострелу, он устанавливался на тропах, которыми пользовались ойуны. Иногда они, как бы для защиты собственных владений, размещались вдоль их границ Достаточно было врагу задеть незаметно натянутую поперек дорожки бечевку, и стрела пронзала и убивала его Главным же было при насторожке самострела, как и на обычной охоте, установить его на определенной высоте, соответствующей груди шамана или его мать зверя Поскольку существа это были мифические, да и передвигались они не всегда по самой земле, то и высота бечевки от последней измерялась саженями При этом достигалась и избирательность, точная адресность выстрела маленький и "ненужный шаман мог вполне прошмыгнуть под бечевкой, даже не задев ее головой и ничего не почувствовав, а слишком великий — перешагнуть, не заметив У самых избранных ойунов число самострелов могло доходить до трех и они настороженные, поджидали жертву сколь угодно долго, пока не происходил выстрел или их не разряжал сам хозяин. Если же он погибал, то самострелы так и оставались на тропах во взведенном состоянии. Как утверждают легенды, некоторые из них, установленные в глубокую старину, подобно бомбам, уцелевших после давних войн, караулят теперь уже случайную добычу.
      По словам В.А.Кондакова, ойун, не являющийся хозяином самострела, даже если и заметит его, то не имеет права разрядить — таков шаманский закон. Владимир Алексеевич говорит и о том, что иногда "черные" абаасы ойуны выставляли свои самострелы и против обыкновенных людей и их семей, чем-то "обидевших" шаманов. В результате выводились под корень целые роды. "Белые" же айыы ойуны своими алгысами могли ослаблять действие такого тайного оружия.
      По И.А.Худякову, иногда самострел, видимо, поменьше "калибром", выставлялся, пользуясь охотничьим языком, — у "привады" — тела человека, "съеденого" одним из духов шамана. Поскольку, в соответствии с классической формулой, преступника всегда тянет на место преступления, то и дух-убийца рано или поздно оказывался возле тела и получал стрелу в бок, которая "аукалась" его злодею-хозяину.
      Существовал и еще более уменьшенный вариант самострела, выполненного из останков одного человека, но он применялся только для определения величины шамана. Закрепленный на определенной высоте, такой самострел выпускал мини-стрелу, и по тому, куда она вонзалась "тестируемым" ойунам (одному — в голень, другому — в шею), можно было сразу и без споров определить их "табель о рангах".
      Как сообщает А.А.Попов, у властителей духов было и носимое с собою личное оружие. "На трудные случаи шаманы получают три стрелы, сделанные из серого камня, которые берегут и употребляют только при опасности для жизни, так как их потеря уже не возмещается. Шаманы хранят стрелы в ушах, откуда вынимают их в случае нужды и посылают в противника-шамана посредством лука. При попадании в цель каждая стрела причиняет смерть". Ученый иллюстрирует это утверждение примером: "Шаман Никон Поскочин однажды пришел ко мне очень взволнованным, раскрыл свою спину и показал красные пятна, как от ожогов. "Это вчера мой враг шаман выпустил в меня стрелу, — сказал он, — к счастью, все обошлось благополучно, стрела только задела". Он же передавал мне, что однажды во сне увидел, как раскрылась дверь юрты и показалась разинутая во всю дверь пасть чудовища. Поняв сразу, что это пришел его съесть дух шамана-врага, он бросил в пасть находившийся внутри юрты хомут коня. После этого дверь захлопнулась, а чудовище исчезло. На другой день лошадь пропала. Никон вместо своей души отдал духу шамана-врага душу своей лошади и остался жив".
      Кроме стрел, ойуны имеют в своем арсенале еще и маленькие треугольные железки-сикэрэ, наиболее знаменитые получают их до девяти штук. Железки могут подкладываться в пищу врага и, попадая вместе с ней в желудок, причинять смерть. Часто сикэрэ применяются при отступлении со специальным магическим заклятием, благодаря которому преследующий враг бывает не силах удержаться от оставленной для него "приманки" и проглатывает ее вместе с таящейся внутри гибелью.
      По словам И.А.Худякова, ойуны-противники не гнушаются применять друг против друга и упомянутое уже эн-вольтирование. "Иногда один шаман, желая отомстить другому шаману, делает из гнилушки человека с глазами, ушами и носом, эту человеческую фигурку мажут кровью и называют именем дьявола враждебного шамана (конечно, если имя известно). Затем связывают его ниткой или ремешком и секут иногда до смерти, и в этом случае шаман его, хотя бы был и за 1000 верст, покрывается ранами, пухнет и помирает. Если же деревянного дьявольчика сожгут, то шаман его помирает весь в коростах".
      Как видно из перечисленных способов и приемов борьбы, они воздействуют опосредованно и не несут прямого контакта с врагом. Но бывают и случаи, когда сражающиеся стороны сходятся, что называется, лицом к лицу. Для этого шаманы обычно превращаются либо в своих мать-зверей, либо в других животных и сущностей, но, кажется, никогда не бьются в человеческих ипостасях.
      Предания и легенды рассказывают об их поединках нечто вроде подобных историй. В пору своей полной силы известный ойун Хагыстайы из Борогонцев услышал, что в одном из соседних улусов живет шаман Хаас Атах ("Еусиная нога"), отличающийся особой кровожадностью. Захотелось Хагыстайы посмотреть на него, и он, приняв образ ястреба, полетел прямо на восток. Добравшись до нужного места, гость с удивлением увидел маленькую старую юрту в два окошка с крошечным двором — хозяйство очень бедного человека. В центре двора стояла трехразвильчатая коновязь, на которую и опустился ястреб.
      Едва он успел это сделать, как дверь юрты со скрипом отворилась, и из нее шагнул старик с белыми волосами, пунцовым лицом и воспаленными "медно-красными" глазами. Судя по накинутому на согбенную спину пальтишке, подштанниках и обуви на босу ногу, он вышел во двор по нужде. Сделав свое дело, старикашка так же, не обращая внимания ни на сидевшего на столбе ястреба, ни на что другое, уплелся обратно в свое жилище. Но не успела захлопнуться дверь за равнодушным хозяином, как Хагыстайы услышал громкий шум, свист и клекот и тут же увидел падающую на него сверху огромную страшную птицу с распластанными на полнеба крыльями. От неожиданности и безысходности шаман обмер и сжался, но вдруг заметил в оперении правого крыла птицы небольшой просвет. Оттолкнувшись от столба, Хагыстайы устремился в эту спасительную нишу, пролетел сквозь крыло, выбив при этом из него пару перьев, и устремился что было мочи домой, на запад. Гигантская хищница, видимо, не ожидавшая от ястреба такой прыти, не сумев затормозить падение, с разгону разбила вдребезги коновязь и вырыла во дворе ров длиной в десять саженей. А потом отпрянула от земли и бросилась в погоню, быстро настигая ястреба. Долетев до первого большого озера своих владений, Хагыстайы стремительно бросился вниз. Проломив прорубь, в которую прошел бы целый невод, он, пав перед духами глубин, взмолился о помощи и напомнил им, что считает себя их сыном. Преследователь тоже сложил крылья и нырнул в пучину, пробив прорубь величиною с целое озерко. Но, вспомнив его кровавое прошлое и решив защитить "дитя", духи стали метать в хищную птицу железные пики, стремясь попасть в спинную вену. В конце концов им это удалось, и "злой дух Гусиной ноги" (или, может быть, его мать-зверь?) оказался повержен. Вскоре умер и сам красноглазый старик, а вместе с ним и два его сына, поскольку жизнь их зависела от тех двух перьев, что выбил из крыла Хагыстайы... Жили в старину в Западно-Кангаласском улусе брат и сестра — шаман и удаганка — служители небесного божества Джюсэгэя, покровителя конного скота. Как-то однажды уда-ганка, возвратившись после очередного полета в дальние края, с тревогой рассказала брату:
      — На Вилюе появился абаасы ойун Наача — невиданно кровожадный и свирепый, по всей Лене, до самой Олекмы пожрал шаманов. Говорят, у него морда красная от крови, а живот неимоверно раупт. Видно, и до нас с тобой скоро очередь дойдет, не уйти от этой беды. Но давай сразу догововоримся: как начнем с ним биться, я превращусь в волка и попытаюсь свалить его мать-зверя за загривок, а ты обращайся в медведя и хватай злодея за задние ноги. Может, и одолеем. А если я почувствую, что нам не совладать, то крикну тебе, чтобы спасался. Тогда сразу беги по тропе на небеса к Джюсэгэю и проси у него защиты. А что мне делать — я сама соображу...
      На том они и порешили.
      Наача не заставил себя долго ждать, и через несколько дней в виде огромного лося примчался на поединок. Как и договаривались брат с сестрой, удаганка волчицей вцепилась в его шею, а шаман медвежьими челюстями ухватил за сухожилье. Но могучий сохатый так замотал головой, что удаганка сразу же поняла — не удержаться. И она прокричала брату, чтобы он бежал. Превратившись в жеребца, шаман поскакал на небо по тропе Джюсэгэя, но по ней, на его беду, в это же время сверху спускался в образе медведя тунгусский шаман. Увидев его и испугавшись, жеребец отпрянул в сторону и тут же угодил в болото, "в котором и паук вязнет".
      Шаманка же, превратившись в ястреба, взлетела на край облака. Сохатый, потерявший врагов, стал искать их взглядом и устремил его в небо. В это время шаманка-ястреб и лишила зрения злого духа, а вместе с ним и Наачу. Потом она попыталась совершить камлание, чтобы вызволить брата, но тот ответил ей, что это напрасно и из трясины ее голос "слышен не громче, чем комариное жужжание". Так он и погиб, но и ослепший Наача уже больше не смог приносить вреда другим шаманам.
      Кстати, сюжет со знаменитой трясиной встречается в битвах ойунов не единожды, но отнюдь не всегда заканчивается так фатально. Иногда увязают в нем оба сражающихся и тогда вместе обращаются с мольбой к более сильному шаману. И небезуспешно. Как пишет И.А.Худяков, "знаменитая шаманка Таспарыйа помогала многим шаманам в таком бедственном положении и вытаскивала их из грязи".
      Случалось, выручали удаганки шаманов и в других не менее трагических ситуациях. Как, например, в этом предании Борогонского улуса, записанном Г.В.Ксенофонтовым. Жил там когда-то "черный" шаман Елкен-Бырайы, который погубил многих ойунов. Для этого ему было достаточно просто худо подумать о ком-то из них — и тот мгновенно умирал. Ясное дело, что пока еще живые соседи-шаманы очень боялись и не слишком любили Елкена. И вот однажды, собравшись вместе, девять шаманов решили покончить с опасным соседом. Они объединили своих злых духов и натравили их на Елкена. Духи обернулись кто медведем, кто волком, кто быком или другим зверем и разом набросились на врага. Поняв, что одному ему со всеми не справиться, Елкен обратился в бегство — превратился в огромную птицу и помчался над Леной на север. Девять духов тоже приняли птичий облик и бросились за ним в погоню.
      Летя над рекой, Елкен вдруг увидел огромный светящийся глаз величиной с полную луну. А дело было в том, что в тех местах жил известный тунгусский шаман с еще более страшной и великой дочерью-удаганкой по имени Сангар. Ее-то глаз и горел в темноте. Подлетев к удаганке, Елкен упал перед ней и стал слезно умолять защитить его или спрятать где-нибудь в ее владениях. Сангар согласилась и тут же "съела" всех духов-преследователей. А затем спросила, как же Елкен собирается рассчитываться с ней за помощь.
      — Да я сделаю все, что ты ни пожелаешь! — воскликнул шаман в порыве благодарности.
      — Тогда приготовь три раза по девять людей и столько же голов скота, — выставила свои условия удаганка. — Я бы сама хотела побывать в твоих краях и повидать их, но найдется ли у вас такое дерево, которое бы выдержало мою тяжесть, когда я на него сяду?
      — Найдется. — обнадежил шаман. — У нас между двумя озерами есть высокий мыс, на котором растет огромное дерево, прозываемое в народе Почтенным Лиственем. Думаю, это дерево тебя выдержит. А когда же ты прибудешь?
      — В красное полнолуние девятого месяца. (По якутскому календарю, на следующий день после январского полнолуния, когда месяц обычно показывался в виде огромного красного диска. Эта пора считалась урочным временем злых духов.)
      К назначенному дню шаман приготовил три девятки людей (точнее — их душ, сами люди были уже загодя убиты его духами), а также положенное число скота излюбленной шаманами масти. И вот на небесах показалась огромная птица. Подлетев, она одним ударом ноги обломила верхнюю половину Лиственя и опустилась на обломок. Сангар быстро расправилась со "званым ужином" и осталась им очень довольна. Попрощавшись, она тяжело взлетела, но при этом, оттолкнувшись от Лиственя, вывернула его с корнем и ударила крыльями по земле, приведя ее в сотрясение. Пролетая над озером Бытыгычыма, удаганка случайно уронила в него свой игольник, висевший на груди. С той поры место, куда он упал, никогда не замерзает и лишь в самые сильные морозы покрывается тонкой корочкой льда...
      Иногда шаманы, срываясь на бой с врагами, превращались в ураганы или смерчи и все крушили на своем пути. Заслышав об этом, соперники тоже принимали вид разбушевавшихся стихий. Там, где они сходились, природа веками хранит следы страшных сражений. ВАКондаков считает подобные места и сегодня опасными как в физическом, так и в астральном плане, поскольку там все разрушено и пропитано отрицательной энергией. Недаром, по его же словам, "белые" шаманы старались никогда не устраивать битвы поблизости от родных поселений, и та же Анна Павлова, почувствовав приближение врагов, тут же устремлялась им навстречу, выводя таким образом из-под удара земляков и близких.
      Надо сказать, что кроме версии обязательной смерти шамана в результате его "съедания" каким-либо из соперников, одновременно бытуют и варианты естественного ухода из жизни. И это можно предположить хотя бы для тех шаманов, которые выигрывали все поединки с врагами.
      Как утверждает Е.С.Сидоров, "к старости магическая сила (как и любая другая) убывает, но не исчезает. После естественной смерти шамана его дух-двойник (мать-зверь) остается возле его могилы на девять поколений, затем исчезает, уходит совсем, либо переходит к другому. За время этих девяти поколений шаман может вновь переродиться. Потому-то люди иногда слышат зов давно умершего шамана. Шаман, убитый другим шаманом ("съеденный"), не перерождается, умирает и его дух-двойник".
      Надо сказать, что шаман — тоже человек и лишить его жизни в момент пребывания в этой наиболее беззащитной его ипостаси могут не только оккультным путем собратья с бубнами, но и вполне прямыми физическими методами абсолютно заурядные личности, не наделенные какими-либо магическими способностями. А еще лучше — полностью их отрицающие. Статистика революционного и сталинского террора наиболее наглядно подтверждает такие возможности. Но примеры того же времени говорят, что она верна, скорее, по отношению только к средним шаманам и имитаторам, а перед настоящими и великими и тогда опускали в бессилии руки самые закоренелые атеисты и самые отпетые убийцы. И потом, даже если они все-таки расстреливали или замучивали шаманов, лишая их жизни в собственных глазах, это еще не означало, а точнее — совсем не означало, что одновременно гибли и тайные силы властителей духов. Скорее, наоборот, духи со всей мощью и ненавистью обрушивались на головы злодеев, не понимающих или осознающих только в самый последний миг, откуда и за что им послана такая кара. Мы сейчас не будем подкреплять примерами и разворачивать эту тему — она у нас впереди — и ограничимся прозвучавшим отступлением только как одним из обозначенных вариантов "ухода" шаманов в мир иной.
      Случалось, что и обычный человек тоже мог (чаще всего — случайно) погубить шамана, особенно когда его дух-двойник не ожидал подобного поворота ситуации. Одна из знакомых недавно рассказала мне как раз такую историю. Произошла она с ее родным дедом, охотником по профессии и по образу бытия, который почти всю жизнь провел в тайге, лишь изредка наезжая в деревню. И был, как и большинство таежников, порядочным и немногословным человеком, не склонным к какому-либо фантазированию.
      Уже на закате лет, сидя на пороге лесной избушки, он однажды довольно долго наблюдал за небольшим вихрем, который бродил перед ним по полянке то туда, то обратно. А потом зачем-то взял и метнул в крутящийся столб охотничий нож. Вихрь тут же исчез, но на лезвии ножа оказались следы крови. Старик был так потрясен, что не мог заснуть далеко заполночь. Но утром его ждало еще худшее — рядом с ним на нарах лежало... холодное тело мертвого шамана. Придя в себя, дед обрядил и похоронил свою невольную жертву, но шаман, видимо, не простил его. Еще в расцвете сил, обретя славу известного добытчика медведей, охотник однажды в разговоре у таежного костра услышал, что "всем медвежатникам их конец предсказывает медведь". И вот теперь это пророчество стало сбываться. Стоило деду потушить вечером свечу, как вокруг избушки начинал ходить медведь. Поначалу охотник пытался его подкараулить, а потом понял, что медведь — невидим. Может быть, это был дух убитого шамана, но его тяжелая медвежья поступь и шумное дыхание различались очень явственно. Вскоре дед совершенно случайно и непредсказуемо застрелил собственного верного коня и, посчитав, что после всего этого просто не имеет права жить, добрался до села и умер, не взяв в рот ни крошки еды... Уход настоящего шамана из этого мира, как и его приход, всегда внешне отмечался природой. Летом это могла быть сильная гроза с молниями, буря или ураган, ливень посреди засухи, необычные свечения на небе или поведение на нем планет и облаков. Зимой по нескольку дней бушевала пурга или выпадал обильный снег, "закрывая дорогу ойуна".
      Вместе с шаманом часто покидали свет его лошади, собаки и другие домашние животные, иногда "умирали" и ритуальные предметы, например, лопалась кожа на бубне или даже выступала на нем кровь. Случалось, ойун "брал с собой" и людей из ближнего окружения, особенно, если был очень стар и немощен и считал, что самому ему не добраться до страны небытия. Впрочем, расставаясь со своими соплеменниками и земной родиной, он фактически еще очень долго с ними не расставался.
      Как отмечает Е.С.Сидоров, "великий шаман рождается на земле трижды, каждый раз в новом обличий, в новом месте, иногда среди другого народа. После третьего рождения шаман совершенно исчезает, не обнаруживается даже его тело, считается, что он "улетел" в Джабын — место последнего приюта душ великих шаманов. По одним воззрениям, Джабын расположен где-то под землей, рядом с преисподней (или за ней), по другим — где-то в небесах, на небе шаманского божества Хара Суоруна, либо на небе самого Улуу Тойона, второго верховного бога древних якутов, который дал людям огонь и души великих шаманов (Хара Суорун — его младший брат). Оттуда возврата нет. Однако считается, что в исключительных случаях по решению Улуу Тойона шаман может переродиться еще раз с особой функцией — как мессия. Некоторые считали, что великий шаман бывает в Джабыне три раза перед каждым новым перерождением. Можно предположить, что Джабын — своеобразное шаманское чистилище".
      Наверное, и сами шаманы до конца не знали, что ожидает их в неведомом Джабыне. Во всяком случае, это можно вывести из заключительного фрагмента последнего "покоян-ного моления" ойуна перед его уходом с земли, которое поведала Е.С.Сидорову его бабушка-сказительница.
      ...Конец один, одна суровая судьба,
      Одно неотвратимое предопределение
      — Настал день под вой духов отправляться
      В таинственную даль ведовскую.
      Умом непостижимую страну Джабын.
      В божественном краю, где родился,
      Ни следа не останется, ни имени моего,
      С земли, вскормившей меня, человека,
      Исчезаю бесповоротно, как дым.
      Лишь воздух-душа останется.
      В идущих в треволнениях веках,
      Черным вороном небесным
      Будет с кличем носиться,
      Облетать улусы, найдет ли когда
      Потомка рода, кто мог бы Наследовать дух?
      Тогда бы вновь На земле возродился я...
      Если суждено на земле возродиться,
      Изощренные пытки перенесший,
      Немыслимые страдания переживший,
      Истоки и пути смерти познавший,
      Суть бога и дьявола постигший,
      Я стал, может быть, великим Шаманом айыы-спасителем.
      Дух-хозяин огня Аан Уххан — великий дед,
      Дух-хозяйка земли Аан Алахчын — проматерь великая,
      Благословите, молю!
      Семь бешеных смерчей меня поведут,
      Восемь буйных вихрей — спутники мне,
      Девять грозных бурь в провожатые возьму
      — Пускаюсь в путь неисповедимый!
      Суел дурбуен! Сунг дьаахын! Тогуор дом!
      Итак, мы подошли, пожалуй, к самой интригующей и леденящей кровь теме — шаманским захоронениям и всему, что с ними связано. Но прежде чем начать повествования об этих таинствах, нужно рассказать, как провожали ойунов в последний земной путь и как внешне выглядели их могилы.
      До прихода русских у якутов существовало несколько форм погребения. Говорят, в старину они вообще не оставались в жилище, в котором умер человек, — переезжали на другое место и строили новую юрту. А старую сжигали вместе с телом усопшего или оставляли в качестве его временного или постоянного "мавзолея". В последнем случае покойный или лежал на нарах такой юрты всю долгую якутскую зиму и хоронился с началом тепла, или вообще оставался в ней навсегда. Поскольку якуты издревле суеверно и опасливо относились к покойникам (точнее — к их духам-ер), то, видимо, оттуда и идет их боязливость по отношению к старым заброшенным поселениям — етехам.
      Наиболее же распространенной формой похорон, свидетелями которой стали первые российские колонисты и первые исследователи края, было воздушное погребение. Основных причин существования подобного архаичного ритуала было, судя по всему, две. Во-первых, его диктовала суровая зима, которая в сочетании с вечной мерзлотой на большую часть года превращала землю в сплошной ледовый монолит, в котором не так-то просто было вырыть могилу. И вместе с тем очень маленькая плотность населения и наличие огромных лесных массивов позволяли без всяких санитарных проблем размещать в них редкие захоронения, буквально "тонувшие" в тайге. Даже в недавние еще времена при всем потеснении природы ученые-этнографы часто годами не могли отыскать в лесах старинные захоронения, хотя знали об их существовании.
      Второй причиной воздушных похорон были сохранившиеся языческие традиции, существовавшие тогда не только в Якутии и среди якутов, но и на сопредельных лесных территориях у многих северных и северо-восточных народов вплоть до монголов. Не всем сегодня известно, но далекие предки европейских славян и их соседи когда-то, еще до погребальных костров, хоронили своих усопших тоже подобным образом. Отсюда и идут русские народные сказки, например, о царевне, спящей в хрустальном гробу, подвешенном на цепях. А если вспомнить под этим углом описание "избушки на курьих ножках" и "бабы яги — костяной ноги'', у которой "нос уперт в потолок, голова — в стену, ноги — в дверь", то пред нами предстанет самое настоящее воздушное погребение. Тем более что последнее, скажем, в мордовских лесах даже конкретно именовалось "избой смерти". Так становится понятен и суеверный страх людей перед вдруг случайно где-то обнаруженной и вроде бы безобидной лесной "избушкой".
      Для сооружения воздушного захоронения, называемого арангасом, якуты (а также эвенки, юкагиры, эвены) выбирали четыре рядом стоящих дерева, отпиливали им вершины и на высоте около двух метров соединяли перекладинами. На эти перекладины и устанавливался гроб, представлявший из себя выдолбленную колоду из двух половинок цельного и достаточно толстого ствола. Специальные фиксаторы и клинья плотно прижимали верхнюю часть колоды к нижней и неподвижно закрепляли весь гроб на помосте. Иногда, чтобы корни деревьев меньше подгнивали, их обнажали, снимая сверху дерн и действительно превращая в "курьи ножки".
      С приходом русских и православия священники стали требовать "христианского погребения" для своей новой паствы. "Варварскими" и опасными с точки зрения ширившихся эпидемий виделись арангасы и советским властям, и в конце концов они узаконили похороны в земле. Но поскольку шаманы были главными выразителями язычества, то для них в некоторых местах вплоть до первых лет советской власти продолжала сохраняться прежняя традиция похорон в аран-гасах. Хотя, конечно, уже в XIX веке большинство ойунов хоронили в могилах. Поэтому, обнаружив сегодня где-нибудь в тайге чудом сохранившийся древний арангас, можно с почти стопроцентной уверенностью предположить, что он принадлежит ойуну или удаганке.
      Некоторые подобные арангасы сохранились до наших времен еще и потому, что существовал достаточно строгий ритуал перезахоронения шаманов. Особенно великих. Останки каждого их них лежали в арангасе до тех пор, пока перекладины или стволы-стойки последнего не оказывались разрушенными естественным образом и не роняли фоб на землю. Прочность и стойкость к гнили сибирской лиственницы общеизвестна (недаром ее применяли для свай домов даже в Венеции), поэтому отдельные арангасы могли простоять и больше века. Но в таком случае ровно через сто лет после похорон потомки шамана и его земляки в любом случае должны были построить новый арангас и перенести в него прах, сопроводив специальным обрядом. Во второй "избушке" останки находились еще сто лет (или до ее разрушения) и затем уже навсегда хоронились в землю. Поэтому родови-чи очень внимательно вели счет годам с момента "ухода" каждого шамана и передавали эту хронологию из поколения в поколение. Следили и за внешним видом арангасов, периодически появляясь возле них и принося небольшие жертвы, но в то же время старались без надобности не беспокоить дух усопшего и не вызвать его гнева. В ответ на такую заботу шаман продолжал хранить своих земляков от разных бед и помогал им в трудных ситуациях. По разным сведениям и в зависимости от величины шамана, магическая сила его сохранялась от нескольких десятков до 250 и даже 400 лет. Чтобы получить помощь, достаточно было прийти на могилу и попросить об этом усопшего, мысленно или вслух обратившись к нему, а иногда — негромко постучать по арангасу или надмогильному сооружению, чаще всего представляющему у северян подобие домика. Преданиями зафиксированы случаи, когда при конфликтах или физических столкновениях с агрессивно настроенными чужаками пострадавший от них потомок шамана тут же спешил к его могиле и молил о защите и наказании виновных.. И сразу же получал ее — с арангаса срывался "черный вихрь", который поднимал в воздух и разбрасывал по сторонам обидчиков и их скарб. Случалось, что зарвавшихся "гостей" секли молнии и град, они сходили с ума. Иногда помощь была не столь ярко выражена внешне, однако не менее действенна. Она могла носить и созидательный, целительский, гуманный характер.
      Но если же родовичи сами забывали усопшего ойуна или начинали неуважительно относиться к его памяти, он в течение нескольких месяцев или даже лет "предупреждал" их, являясь во снах или видениях, а потом приступал к "репрессиям" по отношению ко всему селению-наслегу.
      То, что могилы ойунов и удаганок действительно определенное время сохраняли и сохраняют какую-то особую энергию и защиту, вполне материалистично подтверждают лесные пожары — даже самый большой пал оставляет вокруг шаманских захоронений нетронутую зону-островок диаметром в несколько десятков метров. Свидетелями подобных "чудес" были не только исследователи прошлых веков, но и многие мои сегодняшние собеседники.
      Естественно, что похороны шамана обставлялись в соответствии с особыми канонами и сообразно его рангу и положению. В.Приклонский рассказывал в 1885 году в упомянутой уже лекции: "Когда шаман или шаманка умрет, тело их, одетое в куму, кладут в деревянную колоду; в голову кладут деревянное изображение сокола, в ногах — кукушку, а по бокам по идолу — в знак того, что душу шамана духи уносят в свое царство. В северной части Верхоянского округа мне пришлось видеть гробницу и сохранить из нее железные украшения от перегнившего куму. Вообще умершего одевают в лучшее его платье, иногда в несколько его шуб, в шапку; в руки дают трубку и кисет с табаком; в ноги ставят деревянную чашку с пищей. В некоторых могилах я видел железные инструменты, употреблявшиеся покойным для выделки ровдуги (замши) из оленьих шкур; луки со стрелами, медвежьи рогатины..."
      В других местах упомянутые символы птиц ставили на шестах возле погребения, тут же вешали принадлежавший шаману бубен, а иногда и ритуальный костюм. Так что почти всегда могилу шамана можно было сразу отличить по необычному виду, тем более что с годами вокруг нее на ветвях деревьев и на земле скапливалось немалое количество подарков и остатков жертвоприношений. Эти внешние особенности, кроме их ритуального значения, одновременно как бы предупреждали случайных путников (свои-то хорошо знали подобные погосты): здесь покоятся тело и дух шамана, будьте с ними осторожны и уважительны. И большинство людей предпочитало тут же обойти захоронение стороной. Тем более, если в нем, не дай бог, вдруг лежал "черный" и злой "едун".
      Конечно, время от времени встречались и такие, не обремененные моралью и суеверием типы, которые, зная об упомянутых ценностях, находящихся в арангасе (а часто туда клали еще и монеты, украшения, дорогие серебряные вещи, оружие), пытались их изъять. Но, как утверждает народная память, заканчивалось это для них всегда плачевно. Считалось, что подобным же образом карался вандализм и даже вроде бы невинное праздное или научное любопытство.
      Согласитесь, что все перечисленное выше невольно заставляет провести параллель с "проклятием фараонов", достаточно хорошо известным в наши дни. Для тех, кто не слишком близко знаком с этим понятием, напомним, что речь идет о целой серии быстрых смертей ученых и их помощников, занимавшихся раскопками египетских гробниц. Термин "проклятие" возник в 1923 году, когда была обнаружена и вскрыта богатейшая гробница Тутанхамона. Ровно через шесть недель после невиданной удачи и триумфа в Каирской больнице скончался от неизвестной болезни главный финансист и инициатор проекта лорд Карнаворн. Затем в течение нескольких лет умерло и погибло еще пять членов его экспедиции, побывавших в гробнице в первый день. Такую закономерность трудно было не заметить. Тем более что жрецы, погребавшие Тутанхамона, фактически предупредили об этом — у саркофага на видном месте лежала табличка со словами: "Смерть сразит крыльями каждого, кто нарушит покой фараона". Правда, позже возникло несколько версий происшедшего и материалистам якобы удалось доказать, что виновники гибели археологов — не таинственные духи и заклятия, а мельчайшие ядовитые споры грибков, попадающих в легкие исследователей с мумий. Но мы заметим, что от болезни легких умерли далеко не все ученые, и, не отвлекаясь на обстоятельную дискуссию, которой уже посвящены целые книги, лишь приведем в заключение мнение известного египетского археолога Мохаммеда Гонейма: "Мои слова могут прозвучать неправдоподобно, однако я знаю, что каждая пирамида имеет свою душу, в ней обитает дух фараона, который се построил. Многие мои люди, проработавшие в пирамидах почти всю свою жизнь, думают и чувствуют то же, что и я..." Гонейм в конце концов тоже стал первооткрывателем гробницы (она принадлежала фараону Сехемхету) и... почти сразу же утонул в Ниле. Упоминания и легенды о подобных проклятиях, страшных и необъяснимых смертях, а также о сторожащих погребения и сакральные места духах можно встретить во многих частях земного шара. Не является исключением и наша Россия, особенно исконно "шаманские" ее территории.
      Мы уже упоминали призрак в хакасской пещере, а в не столь давние 60-е годы по всей стране ходили невероятные рассказы о гибели на Урале целой группы свердловских туристов-лыжников. Причем, произошло это ни где-нибудь, а на приполярной горе Отортен, негласно считавшейся древним святилищем хантов и манси. Вся информация была на уровне слухов, потому что дело сразу же засекретили и даже тела девяти погибших студентов не показали родственникам. В последующие годы история только обрастала легендами. Лишь после перестройки и отмены цензуры удалось узнать из статьи Оларда Диксона какие-то более-менее достоверные обстоятельства и детали происшедшего. Закрытое следствие выяснило только одно: по непонятным причинам студенты после восхождения на вершину горы и возвращения на отдых в ближний лагерь вдруг разрезали ножом стенку палатки и побежали вниз по склону. Тела их с лицами, искаженными от ужаса, обнаружили в полутора километрах от стоянки. Как пишет Диксон, "судебно-медицинской экспертизой было установлено, что причиной смерти шестерых человек послужило переохлаждение, а троих — тяжелейшие травмы черепа и разрывы внутренних органов, в том числе сердца. Те же травмы были обнаружены у сопровождавшей туристов собаки. Неофициальные, но вполне заслуживающие внимания источники дополняли описание еще одной деталью — у всех студентов были выколоты глаза. Эти же источники сообщали, что подобным образом расправляются с незваными гостями шаманы, охраняющие священные земли еще двух вершин, находящихся не очень далеко от места описываемой трагедии — Черной горы Манья-Тумп и хребта Мань-Пупы-Нера, что означает "Гора малых богов"... В мае того же года дело было закрыто и сдано в архив ввиду отсутствия состава преступления: во всей округе на многие десятки километров не было ни одной живой души, которой можно было бы приписать подобное злодеяние..." Через шесть, а затем еще через восемь лет были предприняты две экспедиции с целью разгадать страшную загадку, но первая из-за свалившихся на нее напастей даже не смогла дойти до подножия упомянутой вершины, а вторая, скорее, не приоткрыла завесу тайны, а сделала ее еще более интригующей.
      А сколько и по каким причинам вообще кануло, бесследно исчезло в сибирской тайге и безвестности или погибло, сошло с ума при очень странных, необъяснимых обстоятельствах разного рода путешественников-одиночек, охотников, рыбаков, геологов, изыскателей и просто любителей сбора грибов?.. Не является ли причиною этого, хотя бы в какой-то части, предмет нашего исследования?..
      Очень даже может быть. Думаю, истории, которые вы уже прочли и еще прочтете в книге, лежащей перед вами, заставят вас, как и в свое время ее автора, заметно скорректировать свои прежние воззрения.
      В главе "Чародеи каменного века, или Магия вместо телефона" первой части я рассказал о самой древней шаманке-амазонке Якутии из местности Родинка на Колыме и открывшем ее захоронение археологе С.П.Кистеневе. Когда мы познакомились с Сергеем Павловичем чуть поближе, я узнал, что за официально-научной историей открытия и ее продолжением стоит и другая, из числа тех, которые не принято озвучивать серьезным ученым в их монографиях. Оказалось, что лет через десять в безлюдном месте раскопок, что находится в 18 километрах от районного центра Черского, несколько ничего не знавших о находке семей решили построить себе дачи. И построили. Мало того, оставшуюся от раскопа яму они превратили в... мусорную. Почти сразу же пионеры дачного дела, несмотря на все красоты природы, стали ощущать какую-то гнетущую, тяжелую атмосферу, на них навалились хвори и неприятности. А потом и вовсе к одной из дачниц стала являться по ночам странная незнакомая женщина. Кончилось тем, что дачники попытались выяснить истоки всего происходящего и только тогда и узнали, в каком месте они поселились. В итоге они вышли даже на самого С.П.Кистенева и получили исчерпывающую информацию. Раскоп был очищен, над ним поставили табличку с соответствующей информацией, видимо, не раз мысленно было испрошено и прощение, а может, и проведен какой-то обряд. Но стало ли после этого лучше на Родинке — не знаю, если позволит журналистская судьба и окажусь в тех местах, обязательно поинтересуюсь. Как и полагается, после окончания раскопок на Колыме все находки были сданы в хранилище института, а кости шаманки отправили в Санкт-Петербург (тогда — Ленинград), где их и сожгли в специальной установке, определив при этом (по радио-углеродному методу) возраст в 3,5 тысячи лет. В родной Родинке не осталось ничего. Кроме, видимо, того потревоженного, осиротевшего и оскорбленного отброса- ми неприкаянного духа. Несколько самых интересных и ценных экспонатов, в том числе три вырезанных из кости птицы-талисмана, были выставлены в археологическом музее научного центра в Якутске. Приблизительно в момент начала "дачного освоения" Родинки из закрытой витрины сначала исчезла одна птица, а потом и две остальные. Бесследно. Из охраняемого помещения, куда посторонние люди могут попасть лишь в присутствии экскурсовода. Вызванные С.П.Кистеневьм милиционеры только развели руками. В отчаянье он попытался обратиться даже к экстрасенсам, которым не особенно-то верил, и один из них сказал, что "птиц забрала какая-то появившаяся в музее женщина". Какая?.. Зная о возможных последствиях беспокойства шаманских захоронений, жители глубинки, как правило, не торопятся показывать их даже специальным научным экспедициям, ссылаясь на незнание. Мне рассказали о раскопках могилы известной удаганки в одном из центральных улусов Якутии. Так вот, найти ее этнографам удалось лишь благодаря тому, что из всех селян ближней округи кто-то единственный проговорился по пьянке. Не сомневаюсь, что он потом на трезвую голову пожалел о содеянном. Могила эта издревле почиталась всеми, и вновь всколыхнула веру в нее уже в наши дни, когда во время очередного пожара невесть откуда взявшийся вихрь остановил пламя возле самого захоронения. Покойная была богато убрана, и ученые сняли с одних только пальцев рук (точнее, с костей их фаланг) несколько массивных золотых перстней. Однако радость их была недолгой. Вскоре один из участников экспедиции сошел с ума, другой — оглох. Неприятности разного рода прокатились и по жителям окрестных сел.
      В Якутии при ее огромных расстояниях существовало и существует немало мест, куда "только самолетом можно долететь". Поэтому до недавних времен постперестроечного экономического кризиса то здесь, то там постоянно строились аэродромы и площадки для малой авиации. В связи с последними мне и довелось услышать две удивительно похожих друг на друга истории. (Хотя на самом деле подобных случаев, видимо, наблюдалось намного больше).
      Первый рассказ прозвучал их уст моего хорошего знакомого Александра Адамова, авиатора по профессии, несколько лет проработавшего в дальнем Абыйском улусе. Как начальник главного аэропорта районного центра он принимал непосредственное участие в руководстве строительством и сдаче новой взлетно-посадочной площадки при эвенкийском селении Куберганя. С самого же начала несколько древних стариков стали поднимать шум на всех собраниях о невозможности строительства взлетной полосы в том месте, где ее наметили по проекту. Причина была, по их мнению, очень веская, а на взгляд руководства райцентра, нелепая в своем суеверии — старая могила шамана, находившаяся в непосредственной близости от одной из границ полосы. "Шаман обидится! Нельзя его беспокоить!" — гнули свое старики, но на них только махали рукой.
      В конце концов сельский аэропорт был построен к самой середине лета в соответствии со всеми утвержденными бумагами. Александр Адамов лично открыл торжественный митинг, а после его окончания распорядился покатать по случаю праздника на самолете местных ребятишек. Однако, пробежав лишь несколько десятков метров по полосе, заполненный мальчишками и девчонками АН-2 вдруг неожиданно замер. Осмотрев его (благо на праздник прибыла целая бригада специалистов), авиаторы обнаружили не только отказ двигателя, но и поломку винта, чего ни один из них никогда не встречал в своей практике одновременно. Оставалось только перекреститься, что все это произошло на земле. (Видимо, шаман "пожалел" детей.) Для комиссии и гостей пришлось вызывать другой самолет. Они улетели в райцентр, в том числе и Александр. А вечером в речке, отделявшей аэродром от поселка, утонул бригадир строителей. Речка была шириной всего в десять метров, и бригадир целое лето утром и вечером переплывал через нее вместо душа. Приехавшая на место трагедии жена даже не поверила, что в таком месте можно утонуть. Не прошло и месяца со дня похорон, как от аппендицита, перешедшего в перитонит, умер второй строитель. Тут уже негромкие разговоры о шаманской могиле стали гулять не только среди стариков. Может, они и не были бы услышаны, но очередной рейсовый АН-2, пробежав при взлете все 700 метров полосы (а по нормам достаточно и 400), так и не смог оторваться от нее и вылетел на пеньки просеки. Люди не погибли только потому, что второй пилот на краю площадки резко сбросил газ. Первый же пилот был просто шокирован тем, что самолет буквально "прилип" к полосе и никак не хотел взлетать, несмотря на все усилия обоих летчиков. Это так потрясло опытного северного аса, что он целую неделю был практически невменяем.
      При разборе причин происшествия не только эксперты, но и прибор-самописец подтвердили абсолютно правильные действия пилотов и полную исправность всех систем самолета... И вот тогда-то было принято решение, идущее вразрез со всей коммунистической идеологией — тут же отыскали тех самых стариков и попросили совершить их ритуал испрашивания прощения у шамана. За государственно-совхозный счет была принесена и жертва в виде бычка. После этого обряда неприятности прекратились.
      Вторую историю мне рассказана журналистка из поселка Батагай Матрена Кюрэ. По ее словам, близ селения Эльгес-ка "еще с 1800-х годов лежит на холме большой шаман". Ровную площадку перед его могилой и облюбовали под аэродром. И опять нашелся старик, который долго ходил по районным властям и пытался убедить их: нельзя! И снова никто не хотел слушать. Утвердили проект, начали работы. Уже в первое лето подошли довольно близко к захоронению, но потом словно наткнулись на невидимую черту — трактора и бульдозеры, будто заколдованные, ломались один за другим, и, протоптавшись до холодов, строители бросили "незавершенку". На следующую весну началось новое наступление на шамана. И вскоре же оно принесло первые печальные плоды — утонул тракторист. Но бригадир, тоже не раз предупрежденный "выжившим из ума" стариком-ходоком, сделал из этого обратный вывод. Он направился к могиле шамана, в сердцах ткнул в нее палкой и даже плюнул со словами проклятия. Конец бригадира был страшным — он с начата полностью ослеп, а потом умер от страшных головных болей. Площадку так и не удалось достроить..
      Кстати, в свое время лесной пожар тоже обошел шаманский холм возле Эльгеска. Чтобы завершить "авиационную" тему, вспомним соответствующий эпизод из рассказа В.А.Кондакова об Анне Павловой, которая, по его словам, "и после смерти никому не давала себя обижать". Так, в свое время из-за сгоревшего жилища и прочих неприятностей пришлось убраться восвояси лесорубам, начавшим рубить лес слишком близко от захоронения. И нитку газопровода вынуждены были провести по откорректированной схеме, далеко обойдя могилу. А в какое-то время прямо над ней проложили вертолетную трассу. И вскоре один из пилотов стал отказываться на ней работать, мотивируя это тем, что каждый раз видит в районе захоронения летящую навстречу старую женщину, причем, сердито грозящую кулаком. Парня подняли на смех и даже обвинили в желании просто увильнуть от работы. При этом один из вертолетчиков предложил передать "страшный" маршрут ему, чтобы разом развеять всю мистику. Передачи. И вертолет "смельчака" тут же рухнул вниз, правда, с небольшой высоты и без жертв. Но трассу изменили.
      Естественно, неприятности с шаманами, точнее — в результате неуважительного отношения к ним происходили и у представителей многих других профессий. Из уст знакомого писателя мне довелось услышать о целой семейной трагедии в одном из сельских улусов, где колхозный бригадир принял решение распахать под поле место, где родился и упокоился шаман. Едва были закончены работы, как у бригадира в течение трех дней умерли все три его сына.
      Удивительные события, связанные с перезахоронением шамана, произошли в 1930-е годы в Горном улусе, тоже в сельской местности. Уже в наше время их детали и подробности собрал воедино учитель из села Бэс-Кюель И.Павлов. В августе 1992 года, накануне первой международной конференции по шаманизму в Якутске он впервые опубликовал эти материалы в нескольких номерах улусной газеты. Я же познакомлю читателей с более кратким пересказом, выполненным с языка саха.
      Главным действующим лицом этой истории, и не только истории, а следственного дела, заведенного органами НКВД (что придает случившемуся особую окраску и достоверность), был ойун Монньогон. В переводе с якутского его имя означало "Черная смородина", но чаще земляки называли своего знаменитого предка-шамана просто Стариком.
      Монньогон жил на их земле лет за 150-200 до упомянутых событии, тогда, когда она еще входила в ныне не существующую большую Атамайскую волость Передававшиеся из поколения в поколение предания гласили, что Старик был не совсем обычным шаманом — он никогда не камлал, не пользовался бубном и специальным костюмом, но зато очень быстро и умело лечил больных заговорами ("одними простыми словами"), массажем, настойками трав и минеральных веществ, снимал сглазы и проклятия и вообще защищал свой род от всяческих бед Монньогон отличался очень маленьким ростом, сильной худощавостью и ясными пронзительными глазами, взгляда которых не мог выдержать никто. Среди людей о нем еще при жизни ходила слава как об очень добром, участливом и отзывчивом человеке. Она же сопровождала Старика после смерти, но как всякого оиуна, ушедшего в иной мир, его побаивались и почитали.
      В свое время, еще в XIX веке, когда истлел и разрушился первый арангас, останки Монньогона в соответствии с неписаным законом и всеми обрядами переложили в новый И вот в конце двадцатых и начале тридцатых годов, хотя захоронение Старика было еще вполне крепким, он вдруг стал являться во снах и видениях загнанным советской властью в подполье окрестным шаманам и просить, чтобы его перезахоронили в третий раз — окончательно, в землю, поскольку "его духу пришел срок улететь на небо" В прежние годы, конечно, подобное пожелание было бы сразу же выполнено, но на волне большевистской борьбы с "пережитками прошлого" и нарождающегося сталинского террора как-то не находилось смельчаков, решившихся бы взять на себя исполнение воли ойуна. Хотя тайно земляки время от времени появлялись у арангаса и приносили в жертву традиционные пучки конских волос, чай, табак, водку, сопровождая их своими просьбами Старик "ждал" несколько лет, потом начал предупреждать о возможных неприятностях, а затем и впрямь по обеим ветвям его потомков (а они составляли большинство жителей села Атаман) пошли болезни, смерти, сумасшествия и прочие беды Настолько заметные и сильные, что люди стали разбегаться с "проклятого" места, недавно красиво поименованного колхозом "Красная звезда".
      Обиженный ойун стал напоминать о себе и с помощью своих духов. На озере рядом с его захоронением то и дело плавал белый лебедь или вышагивал по берегу серый журавль. Время от времени выходил к воде, протоптав от могилы до озера заметную тропку, большой черный глухарь. Всех их, конечно, можно было бы принять за обычных птиц, но те, кто в первое время пытались по незнанию подстрелить лебедя или журавля, мгновенно впадали в долгий гипнотический сон, а охотников за глухарем вообще скручивало судорогами. Естественно, что довольно быстро исчезли все желающие заполучить такой трофей.
      А Старик все продолжал вещать с того света. И во многих случаях он к требованию о перезахоронении непременно добавлял еще одну настоятельную, странную и вызывающую невольные мурашки просьбу. Шаман говорил о том, что на кисти его правой руки истлело сухожилие и отвалившийся палец закатился под спину, поэтому необходимо вернуть его на место и закрепить. Иначе пойдут новые неприятности.
      Несчастные потомки ойуна оказались, как гласит пословица, между двух огней. С одной стороны, они боялись чего-то предпринимать из-за неминуемого гнева властей, а с другой — все сильнее ощущали на себе немилость Монньогона. И вот тут ситуацию, на их взгляд, каким-то образом разрешил конец 1936 года. Была принята знаменитая сталинская Конституция СССР, одна из статей которой формально, на бумаге (но не в реальной жизни) разрешала свободу вероисповедания. Летом следующего года сельский Совет Атамая принял решение провести ысыах в честь этой Конституции и одновременно без афиширования, в кругу наиболее доверенных провести перезахоронение Монньогона. Ответственным за последнее ''мероприятие" назначили председателя ''Красной звезды" А.С.Максимова, сам обряд должен был совершить приглашенный с другого наслега ойун Омокун, а помогать ему в этом — два знающих старца, два Семена — Кэн-дэй и Тэрийити. Решили вопрос и с жертвами, угощением — деньги на "затребованных" Стариком быка, корову, "пегого ясноглазого жеребца", на продукты и водку для поминального стола должны были внести по специальным ведомостям колхозники, постепенно компенсировав все затраты.
      После окончания официального "сталинского" ысыаха (благо, стояла июньская белая ночь) около 80 избранных потихоньку собрались возле могилы Старика. Проведя соответствующий ритуал и забив жертвенный скот, гроб под перестук бубна Омокуна опустили с помоста и сняли с него крышку. В долбленой колоде лежали останки, можно сказать, "нетленные мощи" действительно очень маленького человека. Конечно, взоры присутствующих тут же устремились на правую руку Монньогона, и все увидели, что на ней действительно не хватает одного пальца. Подтвердил это и сам Старик, напомнив еще раз своим голосом через камлающего в стороне Омокуна, что кисть надо привести в порядок. Два Семена под взглядами замерших от суеверного страха односельчан опасливо запустили руки под кости и истлевшую одежду и в конце концов нашарили недостающий палец. Когда потерю водворили на место и прикрепили с помощью сухожилия жертвенного жеребца, по толпе прошел вздох облегчения. Гроб Старика перенесли к последнему месту упокоения, но когда, после положенных обрядов, его уже готовы были предать земле, Монньогон опять начал вещать устами Омокуна и сказал, что он не сможет покинуть этот мир без провожатого. Страх новой волной захлестнул людей: никому не хотелось вдруг вот так неожиданно лишаться жизни. Все потрясенно застыли, боясь, что выбор Старика падет именно на них. Поняв это, Монньогон продолжил: "Если не найдется желающего, — прямо сейчас умрет шаман. Но тогда на обе ветви моего рода падет страшное проклятие". Не успел смолкнуть загробный голос, как у Омокуна начались судороги, он стал валиться на землю. И тут из толпы вышел 70-летний Григорий Федоров, подхватил падающего шамана и сказал, что достаточно пожил на земле и готов выполнить волю Старика. Все остальные еще раз перевели дыхание и довели дело до конца.
      Однако, уже прощаясь, Монньогон опять заставил поволноваться собравшихся: "Из-за сегодняшнего дня некоторых из вас в будущем ждет большая неприятность. Она случится по вине одного молодого человека и дойдет до суда. Но вы говорите только правду и потерпите несколько месяцев. Я сам явлюсь в городе к кому надо, и ваши страдания на этом кончатся".
      Хоть и с неприятным осадком в душе, но зато с чувством наконец-то исполненного долга люди разошлись по домам. Естественно, что всех их теперь особенно интересовал Григорий Федоров. Но доброволец, казалось, не ощущал в своем состоянии никаких перемен: спокойно отдохнул после ысыаха, поел, распорядился детям по хозяйству, лег спать и... умер. Хоронили его всем миром, как героя.
      Вскоре дела в Атамае пошли на лад — исчезли болезни, прекратился падеж скота, поднялся на редкость хороший травостой, стали возвращаться на родину прежние беглецы.
      Но в один прекрасный день молодой ревизор-уполномоченный из райцентра, не застав на месте председателя колхоза, сам решил просмотреть его документы. И обнаружил среди них папку с надписью “Дело по расходам Старика" со всеми ведомостями и денежными расчетами. Молодец быстро сообразил, что перед ним и какую на этом можно сделать карьеру, и поспешил вернуться в райцентр.
      Так родилось следственное дело "по хищению госсобственности, религиозной пропаганде и убийству", дававшее право в соответствии со знаменитой 58-й статьей назвать главных виновников "врагами народа" Через несколько дней председатель колхоза, шаман и оба Семена были арестованы, а остальных участников ритуала начали вызывать на допросы Вспомним, что на дворе стоял 1937 год Поэтому в райотдел НКВД тут же поступило сверху указание не упустить такой возможности, максимально "раскрутить" дело и организовать громкий показательный процесс. Все к этому и шло Но через четыре месяца вдруг совершенно неожиданно для приложивших столько усилий энкавэдэшников из Якутска поступило распоряжение главного прокурора республики, предписывающее "прекратить дело за отсутствием состава преступления" Разведя руками, следователи выпустили узников Видимо, Старик, как и обещал, "явился в городе к кому надо" Через какое-то время все птицы-духи с берега озера исчезли и больше никогда не появлялись. В середине 70-х годов на могилу Монньогона наведались этнографы, они осмотрели ее, описали, сделали снимки. А перед самым уходом у фотографа вдруг пропал бумажник с деньгами и документами Гости буквально обшарили всю полянку вокруг захоронения, но так ничего и не нашли Добравшись до села и проявив пленку, фотограф с горечью обнаружил, что на ней ничего не получилось, но зато на него самого на все лето навалились напасти.
      Говорят, после 80-х годов Старик уже никак себя не проявлял, может быть, его душа и духи окончательно ушли на небо или в другие положенные им места.

      Весь предыдущий наш рассказ об избранниках духов, исключая обзорные главы и отступления, был построен в основном на материалах шаманизма якутов, а соответствующие ритуалы соседствующих с ними народов тишь дополняли повествование. Теперь, на взгляд автора, наступила очередь показать их в более полном виде. Начнем мы с эвенков, которых раньше было принято называть тунгусами. Этот народ жил на территории нынешней Якутии еще до прихода туда якутов, и последние, ставшие в результате такой миграции самыми северными в мире тюрками, многое взяли от тунгусов. В том числе и отдельные элементы шаманизма, явно просматривающиеся в костюмах, типах бубнов, обрядах Более того, в некоторых якутских улусах существовало устойчивое мнение, что тунгусские шаманы и удаганки сильнее собственных оиунов Видимо, оно зиждилось на их территориальной первичности.
      Сегодня, как известно, эвенки живут и кочуют на огромной площади северо-восточной Азии от Западной Сибири до Камчатки и от Заполярья до Дальнего Востока Естественно, при такой разобщенности и разнице в окружающих условиях, в их мировоззрении, вере и обычаях наблюдаются многие местные особенности и отличия, но в главном они все же совпадают. Общим является и то, что "лесной народ", как его неслучайно иногда называют, действительно сильнее многих других связан непосредственно с лесом, природой, поскольку в основном занимается охотой, оленеводством и очень тесно взаимодействует с окружающей средой, ее проявлениями. Тайга для эвенка издревле была и кормилицей, и родным домом, что обуславливало его языческое преклонение перед ее стихиями, духами и божествами, рождало множество оберегов, табу и обычаев.
      Тунгусы, как и их народы-соседи, делили вселенную на три мира и отдавали людям срединный из них.
      В соответствии практически со всем мифами, средний мир поначалу представлял из себя или сплошную водную поверхность, или маленький островок посреди огромного океана. А далее, по разным версиям, появлялись лягушка, гагара, утка-нырок или мамонт, которые доставали со дна землю и наращивали островок до тех пор, пока он не разрастался до континента. Затем в дело вступали все тот же мамонт-сэли (хэли) и мифический змей дябдар (почти как Данбала у вудистов) — они или сражатись друг с другом и одноногим чудищем чулюгды, или просто трудились, но в результате своими огромными телами, рогами и бивнями прорывали русла рек и вздымали горные хребты, то есть формировали современный рельеф. Поэтому неслучайно мамонт и дябдар (джябдар), а также гагара, нырок и лягушка считались одновременно одними из самых первичных и могущественных духов. К этой компании можно добавить еще одно мифическое существо — калира — самца дикого оленя с лосиными рогами и рыбьим хвостом. Все остальные духи-шэвэн (сэвэн, хэвэн, сээн) представляли из себя (по А.Ф.Анисомову) животных — лося, оленя, изюбра, кабаргу, медведя, волка, тигра, рысь, росомаху, выдру, горностая, птиц — крохаля, лутка, гуся, чайку-мартышку, ворона, орла, сову, журавля, кукушку, рыб — тайменя, щуку, окуня, налима, пресмыкающихся — ящериц, змей. То есть они, по сути, отражали живой мир, который окружал "лесных людей". Эти же сущности в том или ином наборе выступали в ролях духов-помощников шаманов, проявляясь одновременно и в человеческой, родственной ипостаси как "дедушка-лось", "отец-волк", "брат-ворон" и т.п. Те животные, с духами которых "роднился" шаман, становились для него табуированными, он не мог на них охотиться и употреблять их мяса в пищу. Так, скажем, почти все тунгусские шаманы никогда не ели медвежатины и не добывали этого зверя, а для остальных эвенков каждое убийство "дедушки" обставлялось обязательными и достаточно сложными ритуалами с непременным почетным возложением костей "усопшего" на лабаз-арангас. Кстати, многие тунгусские роды носили имена тех или иных обитателей тайги, и для них любое посягательство на своего "прародителя" считалось величайшим преступлением.
      Рядом с духами-животными в среднем мире (Дулин буга) властвовали могучие духи огня, охоты, земли, гор, различных стихий и явлений. Как пишет А.И.Мазин, исследовавший верования дальневосточных эвенков, по их воззрениям, верхний мир (Угу буга) располагается там, где восходит солнце, а нижний (Хэргу буга) — где оно заходит.
      Проникнуть в первый можно через Полярную звезду, а во второй — через пещеры и расщелины гор. Сделать это под силу только шаманам. Они же попадают в оба этих мира, "нырнув" в известные им омуты обычных горных речек и далее войдя в воды мистической шаманской реки, следуя по ней либо к устью на небо, либо к истоку в преисподнюю. Каждый из "нечеловеческих" миров состоит из трех ярусов. На дальнем ярусе верхнего мира находятся бабушка-солнце, луна и звезды. Солнце копит в своей юрте тепло и отдает его людям с наступлением лета, луна выступает в виде зеркала хозяйки вселенной и рода человеческого Энекан буга, а звезды — как следы различных космических охот и их участников. Полярная звезда и Венера обладают особым статусом. Первую можно сравнить с отверстием в крыше небесного чума и одновременно местом перехода в верхний мир. На утренней звезде (по-эвенкийски Чалбоне) прародине "лесных людей", находятся ожидающие своего рождения души-оми эвенков. Полет к Венере считается самой дальней шаманской дорогой с 27 остановками на символических лиственницах-тагу, аналогичных олохам-остановкам якутского ойуна. "Вся территория звезды Чалбон разделена на родовые участки, на которых растут только сухие лиственницы, многие из них со сломанными вершинами. Все они увешаны птичьими гнездами, где помещаются души-оми. Души простых людей выглядят как птенцы синички. Оми шаманов находятся в дуплах лиственниц. Шаманские души чаще всего имеют вид птенцов перелетных птиц (орлов, лебедей, гагар и т.п.). Кормятся нерожденные души людей нерожденными душами животных и птиц, которые им посылает Энекан буга — хозяйка вселенной и рода человеческого. Заботы по выкармливанию нерожденных душ берут на себя хэян — живые души умерших предков".
      Во втором ярусе верхнего мира, по А И.Мазину, жизнь точно такая же, как и на земле, — с теми же родовыми территориями и природными объектами, людьми, зверями и растительностью, только обитают здесь не сами эти сущности, а их "живые души" — хэян. Дело в том, что после смерти эвенка в его теле на время поселяется новая душа — мукды (потом она уходит в мир мертвых), а прежняя (хэян) улетает в небо и делится на две уже упомянутых — оми и опять же хэян (надо бы сказать хэян-2).
      В свою очередь, А.Ф.Анисимов утверждает, что первоначальная душа живого человека состоит из трех частей — "телесной души" бэен, "души-тени" ханян и "души-судьбы" маин Первая мыслится неотделимой от тела при жизни и уходящей после смерти в мир мертвых буни, вторая постоянно пребывает в верхнем мире аналогично "живой душе", третья же отбывает не на Чалбон, а в небесные верховья мифической реки, что, в сущности, почти одно и тоже. Тем более что она также получает новое название оми. Не углубляясь в дальнейшую детализацию и непринципиальные несовпадения различных источников и информаторов, отметим, что в итоге все оми, рано или поздно покидая свои "хранилища", осуществляют "кругооборот душ в природе" (или своеобразную реинкарнацию), давая жизнь очередным поколениям людей.
      Как-то разобравшись с двумя дальними "этажами" верхнего мира, переместимся на наиболее близкий к земле. С ним все гораздо проще — на этом ярусе живет сама властительница мира Энекан буга — пожилая женщина с добрым лицом и запасом шерстинок —- душ животных, которые она дарит добытчикам Считается, что в более древние времена она представала перед людьми не в облике старицы, а самки оленя или лося Энекан буга постоянно обходит свои земные владения, следит за устоями и порядком в них, а особенно любит посещать скалы с рисунками, где ей и устраивают святилища. Наиболее почитаемые ее помощники — добрый дух сэвэки, во всем опекающий людей, и бабушка-огонь (энекан того), дающая им тепло, жизнь и пищу.
      На ближнем из ярусов нижнего мира, куда мы теперь опустимся, живет как раз полная противоположность только что перечисленным сущностям, самый злой из духов — харги. Внешне он напоминает человека, но только очень большого и заросшего шерстью, одни говорят — с култышками вместо ног, другие — вовсе с одной ногой. На левой руке у харги — огромный коготь, а на правой — страшная человеческая голова с оскаленными зубами, которой он и приводит в шок людей, высунув ее из-под земли. Эта правая рука харги является его "правой рукой" и как бы самостоятельным злым духом-помощником (бальбука) во всех недобрых делах и может принимать разные обрлы. Другой помощник харги — ненасытный кандыках — человекоподобный демон с пастью вместо головы, пожирающий всех обитателей тайги Только сама Энекан буга может заставить убраться ка-цыкаха в его подземный мир. Для этого она призывает могущественного духа грома и молнии агды, и тот начинает метать в пасть кандыкаха огненные клинки. В результате обжора обжигает желудок и надолго "уходит лечиться" на свой первый "этаж" нижнего мира.
      Эвенкийская ученая и писательница Г.И.Кэптукэ считает непосредственным творцом среднего мира упомянутого доброго духа Сэвэки, поднимая его статус до божества-создателя не только всех животных, птиц и растений, но и человека. Харги в этом случае является его младшим братом-антиподом, делающим из зависти все наоборот и во зло. "Богом" называет "Sewuki" в противовес "главному дьяволу Arincki" и "птенец петров" Я.Линденау, оставивший свои записки о тунгусах Удского острога, датированные 1745 годом. Но мы, дабы не путать читателя в разночтениях, будем считать главным божеством все-таки старицу Энекан Буга.
      Здесь же, наверное, надо сказать и о том, что все животные, по представлениям тунгусов, также имеют душу хэян, но неделимую, в виде собственной копии Если зверь или птица добываются и разделываются в соответствии со всеми обычаями, то их души отправляются на второй ярус верхнего мира и ждут там пока Энекан буга вновь не подарит их в виде шерстинок людям. Но если охотничьи законы каким-либо способом нарушаются, то душа умерщвленного животного попадает во владения харги и становится злой, мстящей людям сущностью.
      Вторым по удаленности ярусом нижнего мира является мистическая подземная река из сплошных водоворотов и порогов, через которую не в силах перебраться вглубь земли ни харги сотоварищи, ни, естественно, обычные люди. Не могут переплыть ее и усопшие предки, живущие по другую сторону бурного потока в стране мертвых буни. Таким образом, эта река является "естественной границей" между вторым и третьим, самым дальним ярусом подземелья. Преодолеть ее могут только шаманы.
      Жизнь ушедших в небытие предков на "этаже" буни практически ничем не отличается от земной, только у ее обитателей, хотя они очень любят плясать, тела совершенно холодные, сердца не бьются, а пища, по некоторым источникам, представляет из себя кузнечиков.
      Все перечисленное выше позволяет составить некую усредненную тунгусскую картину мироздания с ее добрыми и злыми силами и расположением людей среди них. Познакомившись с этой схемой, мы можем теперь рассмотреть роль и место в ней нашего главного героя — шамана.
      Начнем с того, что без его участия никто не мог попасть в страну буни. Как мы уже упоминали, после смерти человека в нем находила временное пристанище душа мугды (или с рождения обитала "телесная душа" бэен), которые после разложения сухожилий и распада скелета на отдельные кости удалялись в подземный мир, стремясь в буни. Но преодолеть самостоятельно мифическую реку второго яруса они не могли, а на первом их поджидал зловещий харги, пытаясь захватить в вечный мучительный плен. Поэтому только эскорт шамана служил гарантией благополучного путешествия. Конечно, и в его присутствии харги пытался ухватить душу своим когтем или отнять с помощью бальбука, но духи-помощники шамана отважно защищали и своего хозяина, и его "пассажира". Главную силу в сражении обычно олицетворял исполин-мамонт, мифически усиленный еще и огромными рогами. При приближении к реке шаман должен был выполнить еще и роль "таможенника" — проверить путем обыска, не прихватила ли тайком с собой душа покойного какой-нибудь души живущего в среднем мире человека, обрекая его на болезнь, а шамана — на повторное путешествие за похищенным.
      Шаманские духи делились на несколько видов. Главным духом-покровителем считалась та из душ-хэян верхнего мира, что принадлежала прежде одному из родственников-шаманов и призвала неофита на служение. Потому стать очередным властителем духов у эвенков мог только человек, имеющий среди своих предков шамана. При этом, по аналогии с "белыми" и "черными" шаманами других народов, "лесные люди" разделяли своих на "имеющих корни сверху" и "имеющих корни снизу". Как пишет А.И.Мазин, имея в виду дальневосточных эвенков, первым "более удавались камлания, направленные на добывание охотничьей удачи и размножения поголовья оленей. Их костюм изготавливался из ровдуги (замши) дикого оленя или лося". Шаманы "снизу" "в основном занимались лечением людей, животных, "добывали" плодородие роду", но могли и "навести порчу". "Их боялись и старались меньше контактировать с ними. Они носили костюм из медвежьей шкуры или ровдуги лося". Встречались и шаманы, "одновременно имевшие корни и сверху и снизу". Их костюмы шились только из ровдуги лося. Г.И.Кэптукэ утверждает, что помимо наличия предков-шаманов, новоявленный избранник должен был иметь еще и особый рисунок кровеносной системы, так называемую "шаманскую вену". Именно по ней его отыскивал на земле и инициировал дух-покровитель. Особые требования предъявлялись и к крови, которая должна была быть "чистой и сильной". Из одного рода мог единовременно выйти только один шаман, а если вдруг "шаманской болезнью" заболевали двое, то кто-то из них непременно должен был "перекрыть дорогу" другому, лишить его волшебной силы (а случалось, и жизни) и устранить таким образом конкурента. Духами-помощниками эвенкийских кудесников могли быть бабушка-огонь или гром-агды, а также любые души-хэян верхнего мира, принимавшие облики уже упомянутых нами живых существ. За исключением мамонта, змеи, лягушки, ящерицы и рыб, которые считались духами-помощниками нижнего мира наряду с одной из душ-мугды усопшего предка. У сильных шаманов, способных на дальние путешествия и сражения в неведомых странах, могли быть и вовсе фантастические духи-помощники, приобретенные или завоеванные в этих странствиях.
      После самого шамана, так сказать, "старшим по званию" и командиром над всеми остальными духами был главный дух-покровитель. Собственно только он и непосредственно даровался шаману, а всех остальных новоиспеченный чародей должен был "собирать" сам, поскольку после смерти его предшественника "беспризорные" духи разбредались кто куда. Пользуясь подсказками покровителя, неофит длительное время, иногда два-три года, в одиночку бродил по тайге и скликал свою будущую "дружину". Дело это было небезопасным, и иногда он в итоге обретал не могущество, а смерть. Считалось, что все это время уже призванные духи живут внутри шамана и питаются его кровью, поэтому никто не удивлялся худобе и болезненному виду неофита. Если в конце концов "сбор" заканчивался благополучно, то далее следовали уже знакомое нам "рассекание" и сон с указанием заветной лиственницы для обечайки и зверя особой масти, чья шкура должна пойти на обтяжку бубна.
      Первый свой обряд молодой шаман проводил сам. В чуме, окуренном изнутри горящим болотным багульником, в присутствии соплеменников-зрителей он рассказывал историю своего призвания и посвящения, подробности изготовления бубна и колотушки, а затем с помощью пения и легких ударов в бубен "переселял" в него духов из собственного тела. На следующий день, уже паре с опытным шаманом, молодой совершал полет в верхний мир к Энекан буга, и старый кудесник просил высшее божество взять своего молодого коллегу под покровительство и даровать ему священную силу мусун. Выслушав все "обоснования" и уговоры, Энекан буга обычно выполняла просьбу, и на землю молодой шаман возвращался уже полноправным властителем душ.
      Таким образом, бубен и первая колотушка становились изначальными ритуальными принадлежностями шамана. Только со временем он обзаводился нагрудником и еще несколькими колотушками (число их доходило до шести), затем наступала очередь кафтана и, наконец, шапки или металлической короны, увенчанной рогами. Естественно, что все эти обретения сопровождались магическими ритуалами и обставлялись особыми обрядами и условиями, а потому требовали немалого времени. В зависимости от способностей шаман мог потратить на это до 12 лет.
      Как мы уже отмечали, если бубны якутских ойунов не имели никаких рисунков, то у эвенкийских шаманов на них были нанесены многочисленные изображения, символизирующие входы в верхние и нижние миры, небесные светила, основных духов-помощников, духа-покровителя и иногда даже самого шамана в его астральных путешествиях. Что касается колотушек, то они тоже cтрого подразделялись по назначению. Так, например, для камлания на звезду Чалбон ручка колотушки обычно заканчивалась головой птицы, для полета в мир буни — головой змеи или человека, а при "оживлении" природы или добывании священной силы мусун — головой оленя. Шаманские костюмы эвенков и их атрибутика в общем походили на якутские, но имели как общие, так и индивидуальные отличия. Основные, может быть, заключались в том, что главный дух-покровитель (аналог якутского эмэгэта) здесь находился на спине и выступал в образе зверя, а не антропоморфного существа. На спине же находилась и планка, символизирующая границы миров, к которой были прикреплены наиболее важные подвески. Особо сильные духи, такие, как тигр, "садились" в металлическую клетку, чтобы с ними было легче сладить. Специальные пластины представляли родовые территории душ предков, а с отверстиями — входы в иные миры. Иногда головной убор "был" одновременно верхним миром и на нем закреплялось солнце или другие светила. Нагрудник нес в основном функции щита и имел свой микромир, могущий заменять весь костюм. Обязательной была на камзоле-плаще бахрома в несколько ярусов, "превращающая" шамана в птицу. К ней добавлялись ленты, жгуты и "хвосты" — указатели путей-дорог шамана и его "режущее" и "жгущее" оружие.
      Когда избранник духов в той или иной мере обретал все это, он вновь представал перед старым шаманом и "сдавал экзамены" в виде двух камланий-полетов в верхний и нижний миры. Если испытания проходили успешно, то экзаменуемый получал звание "сильного шамана" и после смерти своего старшего собрата мог занять его место в родовой иерархии.
      Для выполнения этого обряда, как и многих других, в тайге ставилась специальная шаманская юрта (далее мы еще поговорим о ней поподробнее, а пока только упомянем). "Для камлания в верхний мир, — пишет А.И.Мазин, — за юртой в направлении на звезду Чалбон располагали изготовленные из дерева две стаи птиц и по 27 пар тагу (лиственниц-"остановок". — В.Ф.) для каждого шамана. Для камлания в нижний мир декорацию располагали в направлении захода солнца. Она состояла из двух деревянных плотов (чтобы плыть на них по мифической реке) и 27 пар тагу. Внутри юрты, в отличие от обряда камлания, обращенного в верхний мир, подвешивали два идола мугдырга, являющихся вместилищем духов-покровителей шаманов в нижнем мире".
      Шаман, "аттестованный" на высшую категорию, мог выполнять все ритуалы, необходимые для отдельных сородичей и в целом для рода. А их было немало — кроме сопровождения душ умерших, возвращения душ больных и ис-прашивания детских душ, он занимался предсказаниями и гаданиями, наделением волшебной силой охотничьих амулетов, проводил несколько раз в год большие обряды общего характера Так, весной, в месяц отела олених, шаман обращался за благодатью к самой Энекан буга, просил ее проявить щедрость в летнем обновлении мира, а осенью "летал" на небеса за упомянутыми уже душами шерстинками промысловых зверей и "очищал" охотников перед началом нового сезона.
      Перед началом такого камлания шаман, как обычно, скликал духов-помощников и просил, чтобы они сопроводили его в верхний мир. Поскольку мы еще не рассказывали о подобных "полетах за добычей", то есть смысл это сделать "По представлениям эвенков, во время обряда чирки, летящие сзади, являются непосредственными сторожами стаи птиц и шаманской души. Во время полета они первыми обнаруживают опасность враждебных шаманов и злых духов — предупреждают гагару, гагара — лебедя, лебеди — орла (он является вожаком и защитником всей стаи птиц) Орел начинает кружиться вокруг летящей стаи с шаманской душой и никого не подпускает Если же "бой" неизбежен, то орел вступает в него, а все остальные птицы разлетаются в разные стороны, превращаясь в других, более мелких птиц или насекомых, и быстро возвращаются домой С этого момента "бои" шаманских духов продолжается на земле Духи перевоплощаются в образы тигров, медведей, лосей, изюбрей и т.д. После победы над противником обряд повторяется вновь. В противоположном случае враждующие духи "поедают" шаманскую душу и роду грозит опасность вымирания". "Если же путешествие птиц с шаманской душой проходит спокойно или орел без всякого труда отгоняет враждебных духов, то путь шаманской души продолжается до самого конца, с небольшими перерывами около тагу. Во время отдыха шаманская душа и духи питаются, набираются сил и "летят" дальше.
      "Вот в своем пении шаман оповещает что он достиг конечной цели и предстает перед Энекан буга. Объясняет ей, что он пришел из бедных мест и просит выделить охотникам зверя, и она бросает ему в бубен шерсть — души всех зверей Шаман ее собирает". “Набрав" душ разных зверей, шаман поет о том, что он с табуном животных быстро возвращается назад, присматривая, чтобы часть их не выкрали враждебные духи.
      Наконец шаман "приземлялся", "выпускал" зверей в ближнюю тайгу и "отправлял на отдых" духов. На следующее утро он опять собирал своих невидимых помощников и просил их, чтобы они "очистили" охотников от дурного глаза и приставших к ним злых духов. Для этого соплеменники, окуриваемые дымом багульника и подталкиваемые бубном, трижды проходили между ног большого идола-чичипкана. Затем следопыты совершали магическую охоту, "убивая" чучела из прутьев, имитируя их разделку и возложение "костей" на лабаз. Считалось, что весь этот долгий и непростой двухдневный ритуал гарантировал удачный промысловый сезон.
      В других местах шаман возвращался из верхнего мира в образе оленя, помощники "ловили" его арканом, а он при этом "стряхивал" с себя шерстинки, символизирующие все тех же желанных зверей.
      Рассказывая о мистических путях-дорогах шаманов и упоминая родственным эвенкам орочей, В.Н.Басилов пишет: "Орочи думали, что шаманы могут совершать путешествия и на солнце, но делают это редко, так как ничто, кроме жажды подвига, не влечет их туда. Путешествие это сопряжено с большой опасностью. Источник опасности — девушка, живущая на солнце. Взглянув в ее лицо, можно ослепнуть; подойдя к ней близко, можно сгореть. Чтобы попасть на солнце, надо сначала прилететь на луну, от которой идет единственная дорога к солнцу. Душа шамана начинала свой головокружительный путь на крылатой лошади, затем мчалась на клубке ниток, на крылатом тряпичном мяче, а к солнцу приближалась в железной лодке с крыльями. Возвращение назад было не лишено удобств: душа опускалась на землю в крылатом железном гробу. Перед самой землей гроб исчезал, душа шамана приземлялась и возвращалась к своему хозяину".
      Этот же автор о собственно эвенкийском космическом путешествии шамана сообщает следующее: "Проникнув через отверстие (рядом с Полярной звездой — В.Ф.) на нижний небосвод, шаман поднимался к божествам, которые живут на ярусах, расположенных выше. Путь был нелегок. Проходя по "землям" "верхнего" мира, эвенкийский шаман изнывал от жары, когда ему приходилось приближаться к солнцу; он дрожал от холода, когда проходил сквозь снеговые тучи, или бывал промокшим с головы до ног в слое дождевых туч; он валился от ветра, когда пересекал "землю" ветров". Как мы уже упомянули, для своих ритуалов эвенкийские избранники духов вместе со своими помощниками сооружали так называемые шаманские чумы. Возведение таких своеобразных таежных "храмов" — одна их ярких особенностей "лесных людей". Первооткрывателем их среди ученых считается А.А.Макаренко, который, будучи сотрудником этнографического отдела Русского музея, в 1907 году на Подкаменной Тунгуске обнаружил какие-то "странные шалаши, окруженные истуканами". Поначалу исследователь не мог определить их точного назначения, но в следующей экспедиции 1913 года уже классифицировал как "шаманские юрты" и ввел подобное понятие в литературу. Но это, конечно, не означает, что шаманских чумов не существовало в более раннее время. Мы с вами помним, как Ф.Матюшкин почти столетием раньше встретил во время путешествия в горах Якутии, по словам его проводника, "дом, в котором живут черти" и стал в нем свидетелем камлания тунгусского шамана. Естественно, "храмы" среди тайги были еще и до него.
      Кстати сказать, если африканцы в своем Бенине громко называют Храмом питонов обычную, почти символическую хижину, где обитает с десяток упомянутых пресмыкающихся, то эвенкийский шаманский чум тем более может претендовать на название "храм". И даже без кавычек. Но мы будем менее амбициозными и все же сохраним их.
      Дело в том, что шаманский чум на самом деле являлся целым комплексом из трех частей. Основа его — обычное для тунгусов по форме и конструкции таежное жилище, но большое и вместительное, рассчитанное на общественное действо. Возводилось оно строго ориентированно — входом на восток, а затем с двух сторон дополнялось галереями восточного и западного направления, каждая из которых, по выражению Ю.А.Ямпольской, "представляла собой сложный комплекс деревянных монументальных фигур". Западная галерея символизировала путь в нижний мир, а восточная — в верхний. Надо заметить, что "храмы" не строились для начинающих кудесников и по случаю "мелких" рядовых ритуалов (это было бы и нерационально), а возводились только для больших радений, которые проводили признанные шаманы. К тому же, как правило, такая необходимость диктовалась ожидаемым серьезным сражением с враждебными духами или шаманами, от коих всех собравшихся и должен был уберечь под своими сводами "храм". Так что одновременно он являлся "крепостью". И потому, наверное, по древней традиции, строился и оснащался (с некоторыми элементами маскировки) только мужчинами — в былом прошлом воинами.
      Для усиления магической защитной функции "храма" обычный остов из жердей мог переплетаться лентой или жгутом, символизирующим змея, в данном случае выступающего в роли духа-охранителя. В чуме обязательно устанавливали знакомое нам мировое дерево (тут оно, кроме привычной символизации вселенной, еще и ограждало своей кроной людей от опасностей). Этой же цели служили расставленные внутри деревянные изображения духов-защитников и постоянно горящий очаг. Особенно слабым и уязвимым местом считался, естественно, вход в чум, поэтому его с особой тщательностью "охраняли" скрещенные скульптуры духов-сторожей. Галерея в нижний мир, откуда тоже следовало ожидать мало приятного, бралась под охрану изображениями предков шамана, "вооруженными" копьями. По принципу нынешнего спецназа "лица" их густо мазались сажей, дабы были менее заметны во мраке преисподней. Сам шаман также имел под рукой целый арсенал в виде деревянных копий, дубин, мечей, острог и прочего оружия. Не доверяя никому, он сам перед началом главной мистерии проверял все "караулы" и "запоры" и лишь убедившись в полной их надежности, начинал свое ристалище. Заняв подобную "круговую оборону", участники ритуала уже не имели права покинуть "храм-крепость" до конца действа. Лишь шаман и его помощники могли "улетать" из чума через дымовое отверстие или упомянутые галереи.
      Надо сказать и о том, что иногда в старину "военные миссии" шаманов разворачивались не только в невидимых современникам астральных сферах, но и на полях реальной жизни. В современном эвенкийском селе Тяна на территории Олекминского улуса Якутии до сих пор живут несколько вариантов предания, связанного с местностью, название которой звучит в переводе как "Шаманская битва". Считается, что там до сих пор обитает дух погибшего шамана, и каждый останавливающийся на ночлег охотник или оленевод обязательно "кормит" его через костер.
      А какая история произошла близь Тяни в древности, рас-сказал один из старейших жителей села С.С.Алексеев (он слышал это от своей бабушки):
      "В незапамятные времена в здешней тайге произошло великое сражение рода киндигир с чангитами. Услышав о том, что с войной идут несметные полчища врагов, наши роды объединились. И встали наши и чангиты по противоположным берегам реки Токко. По обычаю, перед боем стали мериться силами родовые шаманы с обеих сторон. На том и этом берегу были для них разожжены большие костры. Камлание длилось два дня, а на третий шаман чангитов почувствовав свою слабость, превратился в сохатого и бросился в реку, чтобы удрать в тайгу. Тогда наши сородичи стали стрелять из луков. В него попало несколько стрел, и смертельно раненый сохатый опять превратился в человека, прежде чем испустить дух. Чангиты подобрали его и тут же с причитаниями и дикими воплями накинулись на наших сородичей. Очень жестокая и не виданная ранее по потерям с обеих сторон была битва. Но в конце концов наши сородичи победили..." Выходит, что шаманский поединок предопределил результат сражения.
      О подвигах и возможностях великих тунгусских шаманов ходили и ходят многие легенды. В дополнение к уже ранее описанным в других главах и также подвластным им "фокусам" с протыканием собственного тела различными клинками, игрой с горящими углями и раскаленным железом, надо добавить еще и способность левитировать. По наблюдениям очевидцев, тунгусские шаманы во время камлания становятся "очень легкими", настолько легкими, что, когда они "бегают по телу больного", он абсолютно не ощущает их веса. Эта же трансовая левитация позволяет им с легкостью целыми часами танцевать и выполнять высоченные прыжки в 30-килограммовом костюме, а кое-кто утверждает, — вылетать в дымовое отверстие чума в самом буквальном смысле. Чары больших шаманов распространялись и на природу, ее стихии и состояние. Так, на границе с Китаем еще в начале XX века все помнили шамана Муктео-кана, жившего на реке Нонни. Этот знаменитый чародей не только целил, прорицал и защищал своих сородичей от видимых и невидимых врагов, но и "знал, как сотворить гром и молнию, а также снег, который не таял три дня летом"...
      Конечно, ушедшее в прошлое столетие заметно потеснило властителей духов, но все же не смогло уничтожить древней веры. Во времена, когда уже не было великих таежных битв, когда поредели и пришли в упадок в заповедных урочищах "храмы-крепости", роль последних в том же Олекминском улусе в самый канун большевистской революции, оказывается, мог исполнять... торговый дом. Мы имеем возможность стать свидетелями подобного действа с помощью провинциального краеведа А.Габышева, но, предваряя его, я хотел бы обратить ваше внимание на стиль и тональность публикации. Посмотрите, с какой явной симпатией и как поэтично излагает увиденное городской житель, воспитанный в православной среде, но еще не пораженный тотальным атеизмом и нетерпимостью к чужой вере.
      "Зима у нас долгая, тягучая. Ближе к ее концу, то есть к февралю, у эвенков заканчивается сезон зимней охоты на пушного зверя. Охотники приезжают в магазин Олекмин-ской Сибпушнины сдавать добытые меха, расплатиться с долгами, закупить продукты и товары к весенней охоте. По обычаю, с охотниками приезжает и шаман Василий Томский. Он должен испросить камланием у хозяина тайги больше добычи в предстоящем весеннем сезоне.
      В здании торгового дома собираются охотники целыми семьями. Мелодичный голос набатом, полным страсти и силы, льется из уст шамана. Это — полупесня, полуречитатив. То мощный бас гудит под сводом, то ласкающий слух бархатный баритон разливается совершенно свободно, без какого-либо напряжения голосовых связок. Кажется, что не человек, а какие-то неведомые существа наполняют комнату этими дивными звуками. Шаман, высокий, могучий старик эвенк, в своем замшевом шаманском наряде с бесчисленным набором побрякушек неистово исполняет невообразимо дикую, но по-своему привлекательную пляску. Мягко рокочет бубен в богатырских руках и ничуть не мешает, а пленительно оттеняет голос. Пляска — подстать голосу: она ритмична, шаман передвигается легко, движения его даже изящны, мягки и в то же время величественны. Зрители силою обаяния происходящего превратились в загипнотизированных существ. Они сидят в экстазе. Глаза у всех горят. Они полны первобытной веры, исключающей все новое, недавно занесенное учение православных священников о Всемогущем Боге, о Спасителе Иисусе Христосе, о святых угодниках, чьи бородатые лики эвенки видели в почетном углу каждого дома у якутов и русских. Они верят каждому слову, исходящему от шамана. Настолько безгранична эта вера, что каждое слово будет для них истиной, даже если оно потом не подтвердится..."

      Начиная разговор о шаманизме эвенов, для начала надо сообщить, что представители этого северного народа относятся, как и только что оставленные нами эвенки, к тунгусо-маньчжурской языковой группе. Так что речь идет о ближайших родственниках. Более того, во времена освоения Сибири и Дальнего Востока и тот, и другой народы поначалу нередко называли одним словом — тунгусы. У некоторых западных исследователей (в том числе и шаманизма), пользующихся определением "тунгус", не произошло разделения и до сих пор. Да и в родной стране и даже в ее северных регионах, благодаря созвучности названий эвенк— эвен, их нередко путают. Хотя уже в XVIII веке "птенцы петровы" выделяли "ламутов"-эвенов, а сами себя они всегда называли "омуками".
      При всей похожести между этими двумя народами были и остаются до сегодня значительные различия, начиная с языка, окружающей природной среды и форм взаимодействия с ней. "Лесные люди" эвенки всегда промышляли в основном охотой и вели свою жизнь под покровом тайги, на ее заповедных тропах и в дальних урочищах. Оленеводство чаще всего выполняло у них вспомогательную, "транспортную" роль. В противоположность им эвены освоили бескрайние просторы тундры и открытые горные долины, где они могли выпасать свое главное богатство и опору — многочисленные оленьи стада. Так что уже сам образ жизни, самобытные обряды и традиции закладывали отличия в их культуру, быт и в интересующую нас веру.
      В одном из самых первых научных описаний ламутов, сделанном в 1744 году в Охотском остроге, знакомый нам уже участник Великой Северной экспедиции Я.И.Линденау зафиксировал кое-что и по части "колдовства":
      "Все внутренние болезни ламутов изгоняются через шаманство. К больному зовут шамана, а он обращается к дьяволам, которые вытягивают болезнь из больных. Шаманы щупают пульс у больных и знают, что если он слабый, то болезнь еще сидит в человеке. Ламуты верят, что дьявол, который является их врачом при всех внутренних болезнях, высасывает кровь из человека, а шаман выплевывает ее на землю".
      Если перечисленное выше является типичной поверхностной и не раз уже воспринятой нами информацией, имеющей только исторический интерес, то далее Линденау записывает нечто необыкновенное:
      "Если сломана кость на ноге, то лечат следующим образом: отрезают кусочек от берцовой кости оленя, очень тонко ее обтачивают, зашивают в бересту и кладут напротив пострадавшего. Затем шаман начинает бить в бубен и призывать к себе дьяволов, которые тотчас и являются. Шаман сообщает им о случившемся и требует, чтобы больному была оказана помощь. Дьявол обещает помочь или без всяких условий, или требует от больного жертвы. Шаман же, после того, как долго бил в бубен, приказывает другому человеку посмотреть, находится ли еще кость в бересте. Если ее там нет, то шаман подходит к больному и трет рукой поврежденную ногу, дует и плюет на нее несколько раз, потом уходит от больного и кончает свое действие некоторыми напевами, восхваляющими дьяволов. Больной выздоравливает на 4—5 день (!). Лечить перелом костей умеют не все шаманы, а имеется очень мало, которые могут определить сразу место и степень перелома. Если у кого повреждена вена, то берется вена от оленя и так далее. Какая бы часть тела ни была повреждена у человека, берется такая же часть от оленя. При этом учитывается пол пострадавшего. Если беда случится с мужчиной, то берут нужную часть от самца, если с женщиной — от самки оленя..."
      Судя по всему, "птенец петров" (мы помним его коллег по экспедиции, все подвергающих сомнению и проверке) зафиксировал пересадку отдельных "деталей" оленя человеку, да притом еще бесконтактную, бескровную и наверняка с какой-то внутренней "подгонкой" — трансформацией под человеческий организм костей и тканей животного. Если это так, то знаменитые филиппинские хилеры вкупе с современными хирургами, занимающимися трансплантацией органов и проблемами их совместимости, не годятся ламутским шаманам и в ученики. А если это не так, то каким образом можно заставить больного "выздороветь на 5—6 день" после перелома ноги? Вопрос, как говорится, риторический...
      Вот еще одно своеобразное и необычное, но уже полностью отвечающее не фантастическим технологиям будущего, а своему "негуманному" времени наблюдение от Линденау. А может быть, пример применения шаманизма в моральной сфере — создание с его помощью атмосферы, которая сама борется с низкими поступками и проявлениями. "Если человек живет в разврате, то он испытывает всякого рода мучения, то есть ламуты считают, что он живет по-дьявольски и находится во власти дьявола. Такой человек испытывает удушье, его что-то давит, разламывает ему суставы, лишает его рассудка и так далее. И когда такая беда с кем-нибудь случится, то собираются друзья и знакомые и убеждают его открыть преступление. Если же он все-таки умалчивает, то вызывают шамана. Он камлает и бьет в свой бубен, пока дьяволы не отойдут от больного. После этого шаман требует, чтобы больной признался и принес жертву дьяволу — либо собаку, либо что-то другое. Если мучимый все-таки умалчивает, то он тотчас должен умереть насильственной смертью. Но если мучимый признается, он все равно должен умереть той же смертью".
      Такие вот "жестокие, но справедливые" методы борьбы за чистоту рядов в племени... Далее Линденау сообщает: "Некоторые ламуты утверждают, что когда гремит гром, то это шаманы высылают своих дьяволов одних против других, чтобы показать свою мощь перед людьми и попугать их. Если кого убивает молния, то считают, что в этом повинен шаман, так как убитый оскорбил шамана. Дьяволы называются по именам шаманов и носят имя, которое последние носили при жизни. Когда умирает шаман, то его место занимает сын, если он толковый, или близкий родственник. К тому, кто избирается в шаманы, умерший шаман посылает своих дьяволов, которые являются избранному во сне. После этого избранный не может заниматься ничем другим и становится шаманом. Новый шаман получает от дьяволов указания, какими приемами он должен пользоваться при камлании, но может придумать и свои собственные приемы, если он на то способен". И в заключение — последняя выдержка из записок сотрудника "академического отряда". Попрошу ее запомнить, поскольку на этот счет у эвенов, видимо, существовало устойчивое мнение до самого недавнего времени. И тому еще будет пример.
      ''Рассказывают ламуты, что у шамана из гербуканского рода при камлании кровь с пеной шла горлом и скатывалась по телу. Когда он умер, то, по его желанию, зашили в сырую оленью шкуру и оставили так лежать, а сами ушли. Через десять дней он снова ожил..." Отдав должное Линденау, отметим, что для нас с вами главный его недостаток заключается в том, что он не пытался разобраться в пантеоне злых и добрых духов и божеств, а как истинный христианин всех разом — и злодеев преисподней, и помощников шамана — записывал в "дьяволы".
      Через сто с небольшим лет после него И.А.Худяков, рассказывая о ламутах Верхоянского округа, уже отмечал, что у них есть "горный бог", "оленний бог (дух)", "дух ветра" и "умные люди говорят также, что есть дух огня — старик в белой дохе".
      Худяков подчеркивал, что "тунгусы (в данном случае он так называл ламутов) вообще славятся своими шаманами (Саддычка, Оппоне). Нередко сами якуты прибегают к их помощи. Предания о знаменитых тунгусских шаманах встречаются очень часто, в одном месте о них напоминают камни, разложенные на их могилах; например, над шаманом, имевшим "тридевять и семь "седалищ (олох)", кладется тридевять и семь камней. (Напомним, что "олохами" называются остановки, на которых шаман отдыхает во время полетов в другие миры — В.Ф.). По прямой таежной дороге от Верхоянска на Жиганск висит шаманское платье, потому что по смерти его не было достойного ему преемника. От этого платья-де бывает ужасный ветер и свист. Тунгусы уверены, что тот, кто возьмет себе это платье, непременно умрет. Одежду же эту можно будет снять только тогда, когда хороший шаман принесет новую кровавую жертву. Когда на реке Хара Улах падал скот и захворали якуты, то, по их рассказам, они спаслись лишь с помощью тунгусского шамана, который сделал какие-то деревянные ворота, в которые провел и людей, и скот; только один якут не утерпел, оглянулся, зато и ослеп он на полтора года. А, оглянувшись, видел он, как от людей и скота так слоями и отрывались черви и лягушки и оставались, не проходя ворота..."
      Чтобы все-таки получить более полное представление о вселенной ламутов и месте людей и шаманов в ней, о божествах и духах, мы обратимся к работе "Забытый мир предков" современного ученого из Якутска А.А.Алексеева, эвена по национальности. Он сообщает, что, по воззрениям его древних сородичей из Северо-Западного Верхоянъя, мир создал бог неба Хэвки, который представлялся в виде старца, дарящего жизнь людям, животным и растениям. Вселенная эвенов состояла из трех миров, и средний из них традиционно отдавался человеческому племени.
      Верхний мир имел девять ярусов и был местом обитания бога-покровителя людей кудьая, богини охоты хинкэн — молодой красивой девушки "азиатского типа", а также богов луны, грома-молнии (авдри), солнца и других покровителей всего живого на земле. В среднем мире рядом с людьми жили различные и достаточно многочисленные духи — дух земли в виде женщины-матери, дух воды в образе старушки, дух огня — "похожая на человека" сущность мужского пола, духи стойбища, леса, реки, озера, скалы, отдельных вещей т.п. Дух огня был главным связующим звеном между небесными божествами и земными духами, он считался и основным хранителем эвенов, защитником и советчиком, "передавал предостережения и предупреждал о недовольстве или угрозах духов данной местности". Боготворение земли выражалось в общем ее почитании, приношении ей различных жертв и объявлении священными отдельных особенно величественных и заповедных природных объектов. Таковым является, например, озеро Себян-Кюель (Священное озеро) и вытекающая из него речка Дулгалах в Кобяйском улусе Якутии. В конце 70-х автору этих строк довелось проплыть по ним на байдарке. Руководствуясь чисто туристическим интересом и ничего не зная тогда в силу атеистических времен об особом "статусе" озера, тем не менее, следуя по нему, мы с другом испытывали какой-то невольный трепет. Расположенное далеко в горах и окруженное остроконечными пиками, озеро поражало фантастической, неземной красотой и невероятной прозрачностью воды. Создавалось впечатление, что байдарка скользит по поверхности бездонного провала, гипнотизирующего и влекущего в себя. Естественно, что древние эвены ощущали эту таинственную магию Себян-Юоеля еще острее...
      Но мы чуть отвлеклись и давайте продолжим разговор о мирах. Точнее, последнем из них. В нижнем мире ламутов обитали (по А.А.Алексееву) злые духи аринкол и ибдьирил, насылающие на людей болезни и прочее зло. Видимо, где-то там же располагалась "страна мертвых" буни.
      Чуть-чуть "подшаманивать" у эвенов мог любой глава семьи почтенного возраста, но он имел право заниматься только гаданиями (например, по лопаточной кости оленя, лося или снежного барана, грудине куропатки) и устраивать "специальный разговор с духом огня", не пользуясь при этом бубном и другими атрибутами. Для более серьезных ритуалов, в том числе и для "гадания по крови" с убиением жертвенного животного, приглашались профессиональные родовые шаманы, которые, в свою очередь, делились на слабых (ичээн), средних (ибиикээ) и сильных, великих (марха). В соответствии с этими категориями обучение шаманов длилось три года, шесть или девять лет. В него входило избранничество (передача дара по наследству); инициацион-ная болезнь и "рассечение"; воспитание души будущего шамана духами-покровителями, являвшимися к нему в образах предков, животных, птиц и даже растений; и, наконец, обретение бубна и костюма. По замечанию А.А.Алексеева, последним атрибутам придавалось большое значение, и каждая категория шаманов в старину имела свой собственный костюм и бубен.
      Ритуальные кафтаны эвенов напоминали эвенкийские и якутские, но иногда левая их половина была темной, а правая — светлой. Как пишет Е.Д.Прокопьева, "рукава делались широкими, оканчивались они перчатками. К подолу пришивали полоску с ровдужной бахромой. Бахрому нашивали на спинку и на локтевую сторону рукавов. На спинку на лентах бахромы подвешивали пучки из двух-трех трубчатых металлических подвесок, а посередине пришивали несколько толстых длинных жгутов. Чуть выше подола сзади прикрепляли лоскут ровдуги с бахромой, изображавшей, по-видимому, хвост. Металлические подвески прикрепляли прямо к верхней части спинки. Это были ряды трубчатых подвесок, мелких медных бляшек, несколько крупных блях, зооморфные изображения, из которых наиболее значительным являлось изображение двуглавого орла. На рукава прикрепляли железные пластинки, изображавшие кости крыла, суставы, а на тыльной стороне перчатки — медное изображение лапы медведя (для усиления этого "медвежьего эффекта" духа-покровителя на кончики пальцев перчаток еще нашивались и кусочки шерсти зверя. — В Ф.). Поверх кафтана надевали нагрудник, привязывавшийся к обеим полам. Пришивали на него немногочисленные металлические подвески, в том числе круглую бляху — сердце шамана. Головным убором служил мягкий венец с железными рогами на темени". Окончательно дополняли наряд специальные наколенники и обувь.
      У.Г.Попова рассказывает на материалах Магаданского краеведческого музея об интересных "шаманских куклах", которые числом в девять штук закреплены на особом пояске, надеваемом во время камлания. Самая большая из кукол изображает мужчину, а остальные восемь — "старух". Скорее всего, "хозяек дорог" нижнего мира, которые, наверное, должны помогать избраннику духов во время путешествия по преисподней. Как видно из этих описаний, наряд эвенского шамана имел свои отличительные особенности. Еще более был не похож на эвенкийский и якутский его бубен-унтун. Он делался гораздо меньших размеров, круглой или яйцевидной формы, с узкой обечайкой и без резонаторов. Зато изнутри оснащался колокольчиками "на разные голоса", погремушками из железа различной конфигурации и мог нести на внешней поверхности рисунки. Колотушка вырезалась из дерева (иногда из кости) и на конце ее изображалась голова животного.
      В число ритуальных принадлежностей входил и особый посох. Как сообщает Т.Сем, "эвены вырезали шаманский посох из округлой палки. Его цилиндрическое навершие вставлялось в другой цилиндр, инкрустированный оловом в виде пяти зигзагообразных поясков. К верхушке жезла прикрепляли подвески. Такой жезл символизировал мировое шаманское дерево как центр Вселенной, через которое можно проникнуть в иные миры. Главная из подвесок эвенского посоха — в виде человечка, составленного из кусочков меха. Так изображали духа-предка шамана, того самого, что приходит к нему в момент его становления и ведет всю жизнь, давая силу, помогая в общении с духами миров. Вторая подвеска посоха — цепочка с семью нашитыми охранителями — изображением духов предков. Они сшиты из красных тряпочек и символизируют линии родовых предков и их реинкарнации в потомках".
      Некоторые эвенские шаманы имели в своем арсенале наглазниками — выпуклые металлические пластины с узкими прорезями — вроде тех, которыми пользовались в старину весной на ярком снегу вместо солнцезащитных очков. Может быть, для того, чтобы не ослепнуть от сияния светил, запредельных небес и астральных огней? В круг основных обязанностей шаманов входили лечение людей и оленей, прорицание будущего, предупреждение о надвигающихся опасностях, бедах и их предотвращение, "проводы" умерших в мир буни и "узнавание их обид".
      Совершая путешествие в верхний мир к самому главному божеству, шаман летел до четвертого неба на своем священном олене-кудьае, а далее, пересекая еще три неба, — на белом журавле стерхе. На седьмом небе и происходила встреча посланника людей с Хэвки. Если же требовалось проникнуть в нижний мир, то шаман добирался туда по мистической подземной реке, "нырнув" в нее в образе гагары или рыбины. Коли уж мы упомянули о священном олене, то надо остановиться на нем поподробнее. Поскольку это животное играло в жизни эвенов особую роль (есть даже пословица: будет олень — будет и эвен), то именно олень и обожествлялся ламутами. Кудьаем становилось животное чисто белой или пестрой масти, выбранное шаманом. У каждого члена рода был свой кудьай, вступивший с ним с помощью специального ритуала в магическое родство и игравший с этого момента роль ангела-хранителя на земле. Когда эвен заболевал, шаман подводил к нему священного оленя и окуривал обоих дымом рододендрона. Потом олень, особым образом коснувшись, понюхав или подышав на человека, "забирал" в себя болезнь и убегал на волю. Случалось, кудьай и гибли от "ноши" перенесенного на них слишком тяжкого недуга. Мясо таких оленей не ели, запрещалась использовать кудьаев и для какой-либо работы.
      Когда эвенский шаман камлал обычным образом, чтобы изгнать болезнь, в ряде племен для него изготавливали из дерева изображения двух птичек. Если к концу ритуала птички исчезали, то считалось, что вместе с ними улетали и болезни. Вообще камлания у эвенов подразделялись на "малые" и "большие". Первые устраивались, чтобы "загородить дорогу" духам болезни к только начинающему недомогать соплеменнику или изгнать их из тела уже сраженного недугом. По аналогии с медициной их можно было назвать неотложной помощью. "Малый" обряд выполнялся без помощников, зрителей и без костюма — с помощью одного бубна и колотушки.
      "Большой" обряд, "в полной амуниции" и при стечении народа, как утверждает У.Г.Попова, "устраивался в случае массовых заболеваний людей, частых смертей их, неожиданной смерти уважаемого лица, с целью не только изгнания духов болезней, но и гаданий, предсказаний, "проводов" в "мир мертвых" и пр. Устраивались общественные шаманские обряды при эпизоотиях оленей, когда они гибли табунами, при разных загадочных событиях общественного значения".
      Одним из особых обрядов было узнавание причины смерти у самих покойных в случае их скоропостижной кончины, а также выяснения, не держат ли они "обид" на кого-то из живых и не заберут ли за собой следом. Для того, чтобы ответить на подобные вопросы, шаман на какое-то время "засыпал", а потом "просыпался" и начинал вещать от имени умершего.
      Здесь, наверное, будет уместным привести и понятия эвенов о "мире мертвых" — буни. По их представлениям (со слов У.Г.Поповой), люди попадали туда на 40-й день после смерти. Но не все, а только те, которые были безгрешными в человеческом смысле и выполняли все законы тайги и заветы предков. Остальных в буни не пускали, и они превращались в привидения, бродящие возле своих могил и пугающие живых людей плачами и стонами. Для того, чтобы "недостойные" все же получили право поселиться в "мире мертвых", их родичи на земле должны были проводить специальные обряды и приносить жертвы.
      "Большие" камлания в холодное время года проводились в юрте самого шамана, а летом — на открытом воздухе, возле большого костра. Но всегда — в вечернее время суток. Есть сведения, что в старину эвены, как и эвенки, возводили для подобных ритуалов специальный чум. Интересно, что молодежи и детям присутствовать на камланиях в роли зрителей не полагалось.
      По окончании обряда шаман "для очищения" дважды крест-накрест перепрыгивал через костер или очаг: сначала с восхода на закат, потом с юга на север.
      Освоив эти небольшие теоретические знания об "особенностях национального шаманизма" и кое в чем разобравшись, мы теперь сможем легче воспринять и переварить современную "живую" информацию, полученную автором от эвенского писателя Егора Едукина, жителя заполярного поселка Чокурдах, стоящего на реке Индигирке. Его предки и по отцовской, и по материнской линии были сильными шаманами. Правда, в самом начале беседы Егор Васильевич заметил, что "об этом эвены обычно мало говорят, но пусть меня простят мои сородичи-шаманы, — в данном случае это, наверное, нужно сделать, поскольку все с годами может вообще уйти в небыль и забыться". Будем надеяться, что наша работа — действительно веский повод, который примут во внимание далекие предки Е.В.Едукина, и дадим ему слово. "Наша родословная славилась шаманами. Материнский род вышел с Момы. Он долгие годы кочевал вдоль Индигирки: летом двигался к тундре, зимой — к горам Оймякона. Когда умирал мой дедушка по этой линии Николай Михайлович Слепцов, известный шаман, мне было всего шесть лет. Он подозвал меня к себе, провел рукой по щеке и сказал: "Пусть он сделает то, чего я не смог сделать". Может быть, я бы и перенял его дар, но был воспитан уже в совсем другом духе — в советском, даже коммунистическом, и потому ничего шаманского во мне не оказалось. Но я все же успел еще увидеть немало настоящих шаманов и еще больше услышать о них. Для начала расскажу семейное предание о деде.
      В детстве он рано потерял отца и мать, и его приютил кто-то из небогатых дальних родственников. Когда Николай вырос, он стал видным и неглупым парнем, к тому же получившим по наследству тайный дар, которым он, правда, пока еще никак не пользовался. Однако положение неимущего бедняка ставило его в положение незавидного жениха, ко всему еще и лишенного традиционных сватов-родителей. Поэтому, когда он встретил и полюбил дочку жившего по соседству богача-шамана, шансы его получить согласие будущего тестя были очень невелики. Тем не менее, узнав во время тайной встречи у девушки, что он ей тоже нравится, Николай решил выступить в роли свата сам. Богач, выслушав его слова, сплюнул в ответ: "Кто ты такой! Ни родителей у тебя нет, ни оленей! Даже и не думай. Я ее за ровню отдам". И выставил бедняка за дверь. Николай ушел с раной в сердце и в душе, униженный и отвергнутый, и, видимо, в результате всех переживаний его шаманский дар вдруг спонтанно проявил себя. Через некоторое время девушка заболела. И так сильно, что никто ничем не мог ей помочь. Отец отправил своих людей за известным якутским ойуном в далекую Дружину, тот приехал начал камлать, но тут же сдался, сказав, что не может вылететь из жилища-тордоха, поскольку какой-то более сильный шаман "закрыл хвостом своего оленя" дымовое отверстие. Послали гонцов за знаменитым шестипалым шаманом из другого эвенского рода, но и он не смог покинуть тордох. А девушка тем временем лежала уже при смерти. Не оправдал надежд и далекий чукотский шаман, но он предложил отцу устроить камлание вместе. Удалив всех из тордоха, они сумели вдвоем "пробить блок" и, превратившись в куропаток, стали облетать тундру, чтобы отыскать неведомого обладателя волшебной силы. Не найдя никого похожего, обратились в гагар и отправились в более дальние и теплые края. Снова ничего не отыскали, вернулись в тундру и обернулись воронами. И тут чукотскому шаману показалось, что какие-то приметы указывают на один ближний тордох. Отец девушки в ответ заметил, мол, какие там могут быть неожиданности, там известные бедняки живут Но все-таки вороны сели у тордоха, превратились в людей и вошли в жилище. А в нем сидит только один человек — Николай Слепцов. Поначалу богач даже и верить не хотел, что этот незадачливый жених может быть великим шаманом, но его чукотский собрат все почувствовал сразу и тут же улетел восвояси. Богачу ничего не осталось, как пригласить Николая к себе домой и попросить спасти девушку. "Так и быть, — сказал он, — забирай ее в жены". Николай вышел на улицу, обошел несколько раз вокруг чума, а когда вошел вновь, то его невеста уже сидела на кровати.
      О другом случае, связанном с дедом Егора Едукина, ему рассказывал один пожилой человек по фамилии Клепечин, отец которого до революции был известным на Нижней Колыме богачом. В его селение как-то раз и приехал Николай Слепцов, уже лет через десять после женитьбы, когда слава о нем как о великом шамане разошлась по всей окрестной тундре. В те времена существовал обычай при появлении такого именитого шамана дарить ему оленей, и Клепечин, следуя традиции, выделил почетному гостю из своего двухтысячного стада целых десять олених-важенок Весь вопрос заключался только в том, что Слепцов не мог остановиться в селении надолго, а важенки были необученными. В таких случаях обычно требовалось немалое время, чтобы, выловив полудиких оленей, приучить их следовать в караване. Но Николай даже не пошел к стаду, а просто подождал, когда всех оленей в очередной раз подгонят к стойбищу. И только-то трижды посмотрел на "своих" важенок. В урочное время он спокойно собрал собственный караван из пяти нарт и выехал из селения. И как только поравнялся со стадом, "его" важенки вдруг сами выскользнули из огромной массы оленей и все до одной дружно побежали следом за последней нартой Потрясенные хозяева, которые все время пристально наблюдали за странно ведущим себя гостем, только и смогли промолвить: "Шибко боольшой шаман, однако!"
      Во время гражданской войны в Якутии в некоторых местах власть зачастую менялась чуть та ни каждую неделю: то белые придут, то красные, и все наводят свой порядок. Понятное дело, что к шаманам с недоверием относились и те, и другие Пришли белые и "на всякий случай" арестовали Николая Заперли его в какой-то сарайчик Поставили караул. Сначала до часового долго доносился голос поющего шамана, а потом все звуки смолкли. Подождав несколько часов, он окликнул арестованного, предлагая ему сходить в туалет. Николай не ответил, часовой заволновался и сообщил командованию. Когда открыли сарай, вместо арестанта на полу лежало ровно семь пестрых меховых шапок. Шаман исчез бесследно и в неизвестном направлении. Через некоторое время красные прогнали белых, Николай вернулся и его... опять арестовали. И снова вся история повторилась один к одному, только теперь в сарае оказалось три коряги.
      Как рассказывал Егор Васильевич, его дед умер зимой 1944 года от простуды. Перед самой смертью он сказал: "Не убирайте меня из дома три дня, может, я еще оживу". Но в ту пору в тордохе оказалось так много народу, что просто некуда было лечь живым, да и в истории с оживлением никто уже не верил, поэтому тело вынесли на мороз и оно, конечно, просто заледенело. Так, вполне возможно, люди лишили сами себя возможности стать свидетелями чуда, подобного тому, что описал со слов охотских эвенов Я.Линде -нау ровно двести лет назад, в 1744 году.
      Но даже умерший шаман, по словам Едукина, "остается шаманом" и продолжает быть вечным защитником своего рода и родовичей, их помощником и "ангелом-хранителем". Егору Васильевичу довелось не раз испытать на себе подобное. Хотя у северных эвенов запрещено приходить на могилу умершего (независимо от того, шаман он или нет) и о чем-то его просить. Единственное посещение разрешено через три года после смерти, после чего захоронение положено объезжать и обходить стороной.
      В очередной раз это случилось в 1984 году, ровно через 40 лет после смерти деда. Едукин как руководитель одного из предприятий райцентра выехал во главе своего коллектива на весенний "ленинский субботник" по заготовке леса. Деляна находилась в двадцати километрах от поселка, по другую сторону впадавшей в Индигирку речки и примерно в шести километрах от могилы деда Николая. Загрузив полные тракторные сани лесом, участники субботника направились домой. Но не тут-то было! Легко спустившись по склону на лед речки и преодолев ее, трактор на первых же метрах подъема забуксовал и не смог вылезти на противоположный берег Пришлось отцеплять сани и пытаться налегке осилить склон и пробить дорогу, но и без груза трактор не смог этого сделать ни со второй, ни с 59-и (!) попытки. Что называется, приехали. Люди, конечно, могли бы добраться домой пешком и за два десятка верст, но ситуация усугублялась тем, что трактор и сани оставались на льду речки, а на дворе стоял конец апреля и не за горами был ледоход со всеми вытекающими последствиями. Короче, бросать трактор было нельзя, а вырвать его из плена реки никак не получалось.
      И тогда Егор Васильевич решил поклониться деду. Сел на "Буран", проехал полпути до его могилы (ближе нельзя), развел костер, "покормил" пламя, посидел у огня и мысленно попросил: "Если я в чем виноват, то накажи меня, но не надо оставлять здесь трактор..." И будто услышал в ответ: "Возвращайся, внучок, все будет хорошо..." Подъехав к ожидавшим его подчиненным, Егор Васильевич скомандовал, чтобы сразу цепляли сани, и груженый трактор с первой же попытки так легко одолел подъем, словно его и не существовало...
      В последний раз дед помог Едукину буквально пару лет назад. Закончив свои дела в одном из стад, он должен был в одиночку преодолеть до райцентра 120 километров по предгорьям Верхоянья. Дело для потомственного оленевода обычное, но на этот раз оно осложнилось тем, что уже в начале пути тундру неожиданно накрыл туман, а горючего было в обрез. Едукин ориентировался по направлению ветра, но в одной из лощин как-то его потерял и сбился с дороги. Ехать дальше вслепую было рискованно — вдруг окажешься с пустым баком где-нибудь совсем в противоположной стороне — и он решил переждать. Просидел девять часов, но так и не дождался, чтобы туман рассеялся. И тогда его словно что-то подтолкнуло подняться на склон горы, у подножия которой он застрял. Едва он взошел метров на двести, как с вершины горы сквозь туман каким-то непостижимым образом ударил светлый луч и будто прожектором высветил далекую знакомую сопку, рядом с которой и проходила дорога к дому. Егор Васильевич мгновенно сориентировался. И также мгновенно понял, что он стоит совсем рядом с могилой собственного деда...
      Как подчеркнул мой собеседник, ему множество раз приходилось слышать от сородичей о том, как "лежащий в могиле шаман приводил эвена к себе в непогоду, давал возможность отдохнуть, а потом помогал найти дорогу".
      В 50-е годы Егору Едукину доводилось общаться с одной из последних эвенских шаманок Аллаиховского улуса Марией Андриановной Трофимовой. Она жила в одиночестве в местности Лайдушка между двумя селениями на реке, и Егор частенько заворачивал к ней по дороге попить чайку и попроведывать старушку как дальнюю родственницу.
      И вот в их краях появилась большая научная экспедиция, которую возглавлял известный ученый из Якутска. В состав ее входили археологи, этнографы, фольклористы, историки. Оценив важность миссии столичных гостей, председатель колхоза уступил им одну из имеющихся моторных лодок и поручил своему молодому заму Едукину во всем оказывать содействие исследователям.
      Подъехав в тот день к Лайдушке, он понял: у ночевавших там экспедиционных возникли какие-то проблемы — они явно озадаченно толпились у лодки. В разговоре выяснилась, что у всех на глазах творилась какая-то явная чертовщина — ученые и вместе, и поодиночке никак не могли закрыть крышку ящика, в котором лежали кинокамера и пленка. А плыть с открытым ящиком на открытой моторке было чревато — дождь или волны могли запросто погубить дорогую и редкую в те годы аппаратуру и отснятые ленты. Догадываясь, почему это произошло, начальник экспедиции тут же попросил Егора выступить в качестве парламентера между ними и шаманкой. Оказалось, они с вечера долго уговаривали старушку покамлать перед кинокамерой, но она утверждала, что этого нельзя делать без веской причины, да еще напоказ. Ее пытались сначала обмануть, сказав, что двое из работников экспедиции больны, потом просили "наколдовать" хорошую погоду в дорогу, но она заявила, что все стоящие перед ней здоровы, а нужная им погода до завтрашнего вечера и без камлания будет тихой и солнечной, только к закату поднимется шторм. И тогда ученые решили... подпоить бабусю и принялись наливать ей рюмку за рюмкой. Опьянев, она не устояла и взяла бубен в руки...
      Когда Егор привел в избушку идущих каяться ученых, шаманка отчитала начальника экспедиции за то, что он "не гак себя вел", а потом предупредила: "Я хоть и "раненая" вчера была и не могла высоко взлететь, но судьбу твою видела, видела все беды, которые стоят у тебя за спиной и могут ждать впереди. Если ты не изменишь свои взгляды и отношение к другим людям, то очень плохо кончишь". Начальник поспешил извиниться и даже предложил засветить пленку, однако шаманка хоть и не поняла последних слов, но сказала, что уже никому ничего не надо делать. Когда провинившиеся гости вернулись на берег, крышка ящика послушно захлопнулась, но долгая задержка стоило того, что по пути назад они угодили под обещанное вечером ухудшение погоды. Попавшая в шторм моторка приткнулась к берегу наполовину залитая водой, и мокрыми насквозь оказались не только все пассажиры, но и злосчастный ящик с кинокамерой и безнадежно испорченными пленками.
      Забегая вперед, можно добавить, что конец жизни начальника экспедиции действительно закончился трагически, и это было связано с тем, что он, к сожалению, так и не сумел изменить свои "научные" взгляды, навязанные большевистской идеологией.
 

      Юкагиры в свое время считались одним из самых малочисленных народов на огромной площади бывшего Советского Союза — в пределах Якутии их жило менее 600 человек. И при этом они еще и разделялись на две этнические группы — нижнеколымскую (тундровую) и верхнеколымскую (лесную). Однако так было не всегда. Даже в XVII веке в юкагирах числилось около пяти тысяч человек, а легенды о более далеких временах рассказывают, что племена одулов (так звучит самоназвание этого народа) в низовьях Колымы, Яны, Индигирки и даже Лены были столь велики, что пролетающие над их стойбищами лебеди темнели от дыма костров. Да и якуты, видимо, недаром до сих пор называют северное сияние "юкагирскими огнями". Но судьба была недоброй к одулам — один из самых древних народов Северо-Восточной Азии оказался вытесненным более поздними, сильными и воинственными пришельцами к самому побережью Ледовитого океана, а затем экстремальные условия Заполярья, привнесенные эпидемии, непосильные поборы, межплеменные стычки и ассимиляция едва не довели дело до печального конца. И все-таки юкагиры выстояли и сохранили свой язык, культуру, обычаи и в определенной части — собственную языческую систему строения и восприятия мира, ее ритуалы и обряды. Правда, в первые же десятилетия советской власти и без того понесшая большие потери древняя вера одулов была практически искоренена на общественном уровне (что несложно оказалось сделать среди столь маленького народа), но материалы более ранних исследований, фольклор и живущая по сей день в людях память позволяют в какой-то мере реконструировать особенности юкагирского шаманизма.
      Прежде всего, надо сказать, что в старину одулы, подобно многим уже упомянутым ближним и дальним соседям, делили вселенную на три мира, оставляя для людей средний Что касается верхнего мира, то его самобытный в прошлом и наверняка многочисленный пантеон был частично утрачен из-за разрывов духовных связей между поколениями, а частично вытеснен более поздними христианскими божествами. Возможно, это произошло еще и потому, что далекие небесные властители были более удалены от реальной жизни и меньше на нее влияли, чем более "близкие" земные духи и демоны преисподней Так что сегодня мы можем представить лишь фрагменты былого небесного сонма Верховного бога юкагиры называли Пен, но вместе с тем главным покровителем, судьей и вершителем судеб они считали Солнце и страшились именно его гнева при нарушении основных общечеловеческих заповедей Судя по обращению "Мать-Солнце", божество это имело (отголоски матриархата?) женский род Как и "Мать-Луна", пятна которой представлялись одулам "прилипшими" к ней во время камлания шаманом, наковальней и зайцем. На луне же на третий день после полнолуния (когда светило становилось красным) "сжигались" души грешников, которые каким-то образом доставлялись туда из преисподней.
      Главным властителем среднего мира (и наиболее важным для лесных одулов) был Хозяин тайги — Лэбиэн Погиля — бородатый великан-богатырь высотой "с лиственницу", следивший за тем, чтобы не оскудела зверями и птицами тайга, и время от времени что-то выделявший из своих богатств охотникам Он же мог и наказать их за нарушение таежных обычаев, за жадность и корысть Обычно люди обращались к Лэбиэн Погилю через посредничество огня, но самым лучшим и удачливым следопытам Хозяин мог показаться и воочию, в том числе, по некоторым версиям, — в виде огромного лося или медведя Ему подчинялись не только духи всех животных, но и духи мест, включая даже духов некогда живших предков юкагиров Говоря иными словами, Хозяин тайги фактически был главным духом, а по сути своей — даже богом, только живущим не на небесах, а в неведомых заповедных чащах среднего мира, где у него был дом, полный изобилия и вкусной еды, амбары с пушниной и упряжка из разных зверей. Иногда при этом доме могли проходить обучение шаманы Юкагиры сохранили отголоски знании о некоем "боге-хоте", якобы поделившем в свое время землю между всеми живущими на ней животными, который очень сильно похож на Хозяина тайги.
      Второе место в иерархии занимал дух огня ("огонь-мать" или "бабушка", у тундровых юкагиров — "дедушка"), затем шли духи воды, земли, неба, грозы, ветров и прочих стихий, природных объектов, животных, растении, предметов. В адрес всех их возносились молитвенные обращения и в оговоренных случаях приносились жертвы В нижнем мире главным хозяином одулы считали остроголового демона. Как сообщает Л.Н.Жукова, "у него фигура, как у человека, с двумя руками и ногами, голова, как пешня, острая, длинная, до полуметра длиной. Лицо шириной в четыре пальца, рот от уха до уха, во рту четыре зуба. Глаза маленькие, круглые, как шилом проткнутые, в темноте горят, все видят. Острая Голова охотится за людьми, обитает в самом низу нижней земли и считается главой злых духов низшего порядка, в их числе кукул (черт), ньаньулбэн (грешный), эледулбэн (невидимый). Своими историческими корнями, как мы помним по "амазонке с Пантелеихи" и наскальным рисункам, остроголовый человек уходит в неолит. На некоторых писаницах Острая Голова изображается трехпалым, и трехпалым же представляется современным юкагирам один из его "подчиненных" (или он сам?) в образе чер-ra-кожэ, оставляющего на снегу следы, подобные вороньим.
      Интересно, что Острая Голова при столь непрезентабельной внешности и зловещем имидже врага и осквернителя почему-то называется самими юкагирами их праотцом. Может быть, это свидетельство какой-то трансформации образа Остроголового во времени? Покончив с мирами, надо сказать несколько слов об юкагирской душе (точнее — душах) — одном из главных и традиционных объектов шаманских ритуалов.
      М.Элиаде пишет об этом так: "Когда человек умирает, его три души разделяются одна из них остается возле трупа, вторая направляется в страну теней, а третья возносится на небо. Эта последняя, по всей видимости, доходит до Всевышнего Бога, который носит имя Пон (Пен. — В.Ф.) — дословно "Нечто". Во всяком случае, самой важной считается душа, которая превращается в тень. По дороге она встречает старуху, стражницу порога потустороннего мира, затем достигает реки, которую переплывает на лодке. В царстве теней умерший ведет такое же существование, как и на земле, среди родственников, и занимается охотой на "животных-теней".
      Именно это царство теней периодически снабжает живущих на земле душами (нунни), совершающими довольно быстрый "кругооборот" и возвращающимися на свет в виде новорожденных у ближайших сородичей Но когда живые перестают выполнять свои обязанности по отношению к мертвым, те могут "прекратить отпуск" душ, обрекая племя на бездетность и вымирание. В таком случае шаман отправляется в подземное путешествие, чтобы убедить усопших предков в уважении к ним и испросить очередную душу или сразу несколько. При отказе ему ничего не остается, как попытаться тайком похитить желанную субстанцию и потом силой внедрить ее в женщину. Но минус последней операции заключается в том, что дети, появившиеся на свет в результате такой криминальной беременности, как правило, долго не живут — души их тянутся туда, откуда их насильно депортировали.
      Естественно, шаман снисходит в подземный мир и в случае похищения души (или сердца) сородича во время болезни каким-либо исчадием преисподней, чтобы выручить ее из плена Выполняет алмэ (алма, элмэ, волмэ) — так одулы называют своих избранников духов — и другие традиционные шаманские функции, в частности, защищает свой род от злых сил и несчастий, служит посредником между людьми и духами, освещает, благословляет, прорицает будущее, меняет магическими заклинаниями ход событий, испрашивает охотничью удачу у могущественного Хозяина тайги. Способствуют и содействуют ему во всем этом духи-помощники в виде мамонта, гагары, медведя, лося, собаки, орла и других зверей и птиц, а также в образах человекообразных невидимок. О том, каким образом духи-помощники могли делиться на злых и добрых, свидетельствует рассказ ученого и писателя В.Г.Тан-Богораза. "В 1897 году я нашел шаманскую одежду и несколько бубнов в одном давно заброшенном амбаре недалеко от деревни Пятистенкой, на берегу реки Большого Анюя. В районе было редкое население, помесь юкагиров с якутами. Среди бубнов была деревянная дощечка, покрытая рисунками. Дощечка представляла собой вытянутый прямоугольник, разделенный пополам. Одна часть была вымазана красной охрой и обозначала день, другая, зачерненная графитом, обозначала ночь. Две выемки на грани между половинками дощечки были следами некогда вставленных в нее кусков серебра, как объяснили мне старики из деревни. На красной стороне изображены были звери, птицы и растения, а впереди их — человеческая фигура верхом на олене. На черной стороне были изображены собаки, лошади, а впереди их — мамонт со странной фигуркой, стоящей у него на спине с двумя птицами в руках Контуры фигурки, держащей птиц, зигзагообразны. Согласно объяснениям, данным жителями деревни, эта фигурка изображает существо с железными зубами, часто упоминаемое в сказках колымских юкагиров. Мне объяснили, что дощечка употреблялась шаманами для призыва духов В данном случае красная сторона представляла собой белое шаманство и употреблялась при врачевании, черная сторона обозначала черное шаманство и применялась для наведения злых чар..."
      В другом месте тот же Тан-Богораз рассказывал, что в упомянутом селении он обнаружил еще и ритуальный деревянный нож, бурые пятна на котором являлись, наверняка, следами крови. Этот предмет, скорее всего, был "хирургическим инструментом" одного из шаманов, владевшего секретами бесшовных "хилерских" операций.
      Важные, ответственные обязанности и достаточная могущественность в условиях жесткого жизненного прессинга определяли в старину и значительность места атмэ в юкагирском сообществе: каждое племя обязательно вело свою родословную от какого-то большого шамана, а ею здравствующий наследник стоял в иерархии рода сразу же за вождем. Причем род одновременно опекали один мертвый и один живой шаманы.
      Услышать или прочитать что-либо развернутое об инициации и воспитании юкагирских алмэ нам не удалось, но запомнилась фраза из работы Л.Н.Жуковой, записанная ею от одного из информантов: "Шаманов тайга учит".
      Продолжая далее наше погружение в шаманизм одулов, мы совершим небольшой исторический экскурс и посмотрим на их мистерии глазами исследователей прошлых времен.
      По праву первенства и старшинства откроет этот рассказ участник Великой Северной экспедиции академик Г.Ф Миллер: "В Алазейском зимовье юкагиры имеют шаманов же; и оных шаманов у мертвых обвязывают тело и кости в составах целы обшивают в платье, которое шито из кож оленьих; на головах шапки обнизывают корольками..."
      Продолжит Миллера его подчиненный Я.И.Линденау, давший более обстоятельное описание в 1740-х годах, правда, как утверждают, в основном со слов других очевидцев. "В настоящее время многие юкагиры крещены, но все-таки большая часть их остается язычниками. Они имеют шаманов с волшебными бубнами, как все североазиатские народы. Однако их волшебный бубен совершенно особый, встречается только у них одних. Он сделан из кожи шаманов, которую они сдирают после их смерти и натягивают на деревянную основу. С костей соскабливают мясо и кости собирают в скелет, одевают в платье как человека и почитают скелет как божество. Юкагиры помещают такие наряженные кости постоянно наверху в своих юртах, иногда 10— 15 штук. Если кто-нибудь подвергнет даже незначительному поруганию эти кости, тот вызывает оскорбление юкагиров, и они замышляют убийство такого человека. Во время путешествия и на охоте юкагиры возят эти кости на нартах, причем предназначают им лучшие нарты и лучших оленей. Когда юкагиры собираются предпринять что-то грандиозное, они гадают при помощи этих скелетов — поднимают скелет вверх, и если он кажется им легким, то это обозначает благоприятный исход их предприятия; если же скелет представляется им тяжелым, то они думают, что это плохой признак и отказываются от намеченных предприятий. Юкагиры утверждают, что некоторое время эти скелеты легки, как пух, а в другое время тяжелы как свинец. В этом они уверяют простодушных русских, которые с удивлением наблюдают за действиями шаманов. Эти скелеты юкагиры называют стариками, одаривают их лучшими мехами и сажают на постели, покрытые оленьими шкурами, всех в кружок, как живых. Юкагиры иногда целые ночи напролет наслаждаются звуками бубна. Если они перекочевывают на новое место, то шаман ходит с бубном из одной юрты в другую и камлает или благословляет место..."
      В качестве комментария можно заметить, что Линденау практически не перебирает с красками, живописуя столь языческие обычаи одулов, которые, кстати, лишний раз подтверждают древность этого народа. Единственное, что не нашло подтверждение у более поздних свидетелей и во что не верят нынешние исследователи — это в "технологию" изготовления бубнов. Учитывая размеры дошедших до нас шаманских барабанов юкагиров, с тела человека просто невозможно было бы снять цельный кусок кожи необходимой величины, да и по прочности она наверняка бы уступала лосиной или оленьей. Впрочем, обо всех действительных обстоятельствах того времени мы можем сегодня только что-то предполагать.
      А вот что касается остального, то последователи Линденау подтверждали: "Мужчины в масках и перчатках специальными крюками разрывали тело. Отделяли кости. Каждому родственнику доставался пай от тела, который хранился как амулет. Ближний родственник получал череп. К нему прикладывали тело из дерева, делали маску с глазами и возили с собой в качестве бога-хойла. К хойлу обращались за советом, если он казался тяжелым — нет, легким — да".
      Нужно, наверное, заметить, что такие манипуляции с телом покинувшего мир алмэ исходили вовсе не из кровожадности и жестокости одулов, а из обожествления ими умиравших шаманов и вообще из иного отношения к мертвым, останки которых вызывали у них ощущения не страха (как, например, у соседей-эвенов или якутов), но защиты и покровительства. В процессе "раздирания" тела на части можно усмотреть и параллель с обрядом инициационного "рассекания" неофитов при посвящении шаманов у других народов, о чем мы уже не раз рассказывали. Только в данном случае роль терзающих плоть духов принимали на себя соплеменники умершего. К слову сказать, юкагиры очень долго противились захоронению своих усопших в земле, считая, что тем самым они лишают их свободы перемещения и естественной связи с окружавшим при жизни миром. В старину умерших зимой просто присыпали снегом в маленьком шалаше из веток, а летом увозили на особый "остров смерти" и оставляли на его каменистой поверхности.
      Через сорок лет после Я.Линденау участник экспедиции Беллингса Г.Сарычев свидетельствовал "с реки Ясашной" (притока Колымы): "Юкагири от общения с здешними казаками хотя и приняли христианский закон, однако суеверие и шаманство не истребились, потому что сами казаки, будучи не более их просвещены, закосневают в предрассудках и в нужных случаях прибегают к шаманству. Многие болезни приписывают колдовству и верят, что иногда на людей нападает злой дух. Особливо боятся одной якутки Аграфены Жиганской, славной шаманки, которая умерла лет за тридцать назад. Думают, что она вселяется в людей и мучит их. Почему все здешние жители боготворят эту колдунью и приносят ей жертвы. Якутское правительство сколько ни старалось истребить сие предрассуждение, но не имело успеха. Наконец, было послано строгое повеление в город Жиганск, чтобы, отыскав место, где похоронена Аграфена, сожечь ее тело. Но и тем ничего не преуспели в умах суеверного народа. Здешние якутские шаманы поддерживают славу сей чародейки и уверяют, что без принесения прежде ей жертвы не смеют они делать призывания духов, ибо в случае такого упущения она вселится в них и будет мучить".
      Это описание мы привели еще и для того, чтобы впервые в нашем повествовании исторически довольно точно ("лет за тридцать назад" до 1786 года) зафиксировать имя "славной якутской шаманки Аграфены", которая (следы влияния соседей) уже вторглась в сонм юкагирских духов и которая нам встретится чуть попозже в несколько ином ракурсе. Можно отметить для себя и довольно "языческие" методы борьбы "Якутского правительства" с шаманизмом путем эксгумации и "сожигания" покойников.
      Но даже с помощью такой тактики было нелегко одолеть шаманство среди юкагиров и их ближних сожителей еще достаточно долгое время. В 1821 году известный путешественник Ф.П.Врангель, побывав на Нижней Колыме, писал: "Без сомнения, введение христианской религии истребило здесь много пагубных суеверий, но доселе, несмотря на все усилия правительства и священников, шаманы сохранили, однакож, значительное влияние между здешними народами и принимают всевозможные меры поддерживать уверенность в сверхъестественную силу и связь свою с добрыми и злыми духами. Даже и ныне не только прежние язычники, но и природные русские иногда прибегают еще к помощи шаманов для открытия воровства или отклонения какого-нибудь предстоящего несчастия".
      Насколько это было "значительное влияние", подтверждает предание, записанное Иохельсоном в конце XIX века от "кокордонского юкагира Николая Самсонова". Суть его состоит в том, что одна девушка в нарушение обычаев пожалела убитого лося, чем сразу же навлекла неудачу на своего брата-охотника. Когда в итоге в племени наступил голод, старейшины попросили шамана выяснить причины постигшей их беды. Совершив камлание, алмэ не только указал на девушку, но и заключил, что для исправления ситуации надо немедленно... повесить виновницу вместе с двумя жертвенными собаками. И сородичи тут же исполнили "приговор". Как ни странно, но в тот же день опальный охотник, вновь обретший милость Хозяина тайги, добыл лося, и в селение вернулась жизнь... Этот сюжет свидетельствует о том, что в более древние времена шаманские мистерии одулов вполне могли сопровождаться человеческими жертвами.
      Уже в 30-е годы только что ушедшего века первый юкагирский ученый и писатель Тэки Одулок, побывав после долгой ленинградской учебы и защиты диссертации в родных местах, описывал в своем очерке "На Крайнем Севере" все тот же леденящий кровь языческий ритуал, дополняя его новыми деталями и не утраченным смыслом: "...когда алма умрет, родственники отделяют его мясо от костей особыми каменными ножами, вялят на солнце, кладут в берестяное ведерко и вешают на деревья. Это значит, что алму похоронили. Кости же его, отделив по суставам, делили между родственниками, которые носили их в виде родовых амулетов-покровителей. Череп же считался общеродовым целителем и переходил по наследству от старшего в роде к старшему. Умерший предок, уходя от человеческой жизни, снимает с себя свою внешнюю оболочку — мясо и кости. Но это не значит, что алма их совсем бросил. Он — тень, несовершенный дух — время от времени снимает с дерева повешенное там родичами свое мясо и облачается в него, чтобы повидаться с родственниками. А костями он постоянно связан со всеми родичами. Его конечности и весь он простираются на все пространство, на котором находится каждый из его родичей, обладающий какой-нибудь частью скелета. Скажем, если родич, имеющий часть ноги алма, живет в устье реки Ясачной, а старшина, владеющий его черепом, кочует в верховьях реки, за пятьсот километров, значит, алма растянется, как гигант, на все это пространство. Все его части тела будут там, где имеется родич. Он, как и все родичи, после смерти всегда находится при оставшихся в живых родственниках и является их покровителем. Прежде чем охотник убьет оленя, лося, даже утку или белку, дух его умершего предка должен убить тень обреченного на смерть животного или птицы..."
      Как утверждает Элиадэ, "у юкагиров нет ни единого следа участия женшин в так называемом "семейном, домашнем шаманстве", но "в древние времена каждая юкагирская семья имела собственный бубен", а значит, вполне возможно, им пользовались многие члены семьи, в том числе и женщины. Но в любом случае в последние столетия у одулов не наблюдалось чего-либо подобного удаганкам эвенков и якутов. Сфера эта в профессиональном смысле оставалась чисто мужской. Зато, как сообщает В.И.Иохельсон, "каждый шаман, особенно если он молод и красив, имеет приверженных ему духов-девушек, а у древних юкагиров, кроме того, шаманы имели при себе невинных девушек, которые им служили для приманки духов мужского пола. В одной шаманской песне шаман описывает свое романтическое посещение двух духов женского пола, из которых одна ревнует другую..."
      Судя по описаниям Иохельсона, бывшего свидетелем камлания алмэ, юкагирский ритуал внешне похож на мистерии других северных избранников духов, только "его" шаман (точнее — астральный двойник шамана), устремляясь в нижний мир ("через бубен, как будто через озеро"), почему-то не летит и не ныряет в подземную бездну, а добирается до нее пешком. При этом тело самого алмэ после экстатической пляски остается лежать неподвижным на оленьей шкуре.
      "В обществе двух духов-помощников он отправился по дороге, ведущей в Царство Теней. Он дошел до небольшого дома и увидел собаку, которая стала лаять. Из дома вышла старуха, стражница дороги, и спросила его, пришел ли он навсегда или только на некоторое время. Шаман не ответил, а обратился к своим духам: "Не слушайте слов старухи! Идите дальше1" Через некоторое время они дошли до реки. Там была лодка, а на другом берегу шаман увидел юрты и людей. В обществе двух своих духов шаман сел в лодку и переправился через реку. Он встретил души умерших родственников больного и, войдя в юрту, встретил там также душу больного Поскольку родственники отказывались выдать ее ему, шаман был вынужден взять ее силой. Чтобы иметь возможность беспрепятственно проводить ее на землю, он вдохнул ее, как воздух, и заткнул себе уши, чтобы сделать невозможным ее бегство. Возвращение шамана проявилось несколькими движениями его тела. Две девушки размассировали ему ноги, и шаман, полностью очнувшись, соединил душу с телом больного. Затем он подошел к двери и отпустил своих духов-помощников".
      Согласитесь, что по сравнению с описаниями астральных путешествий и приключений других североазиатских шаманов, хроника пешего похода алмэ в "Царство Теней" выглядит не очень-то эффектно и впечатляюще — "пошел", "взял", "вернулся", "соединил". . Приблизительно также — не слишком сакрально, художественно и развернуто звучат и другие предания об юкагирских шаманах, записанные и опубликованные современными исследователями. Действие в них в основном происходит в среднем мире, и шаманы сражаются больше друг с другом, в основном добрые со злыми, или сводят счеты с теми, кто их как-то обидел, в чем-то ущемил (например, не поделился уловом). Об этом говорят даже и названия мини-легенд "Месть юкагирского шамана", "Как шаман жене отомстил", "Как шаманы погибли" и т.п.
      Одно из преданий повторяет знакомый и актуальный для северян сюжет борьбы шамана с "большой болезнью" (чумой или оспой). Но если, например, якутский ойун в такой ситуации превращался в быка или какого-нибудь другого мифического зверя и начинал великий смертный бой с незваной гостьей, потрясая едва ли не всю вселенную, то юкагирский алмэ опять-таки действовал безо всяких "спецэффектов" и до разочарования обыденно. Пригласив болезнь-старуху в свой чум и пообещав ее хорошо накормить, алмэ "вышел из дома (якобы за мясом — В Ф.), свою собаку убил, ее кишки вокруг дома обмотал Двенадцать щенков перед входом в дом положил. Так свой дом укрепил". Потом предложил болезни выйти. Она, конечно, не смогла открыть дверь, взмолилась, попросила прощения и пообещала вернуться восвояси, но в ответ услышала: "Никуда не уйдешь, здесь умрешь". А затем шаман "повернулся и пошел догонять своих родственников. Большая болезнь в его доме так и осталась. Никто на том месте теперь не живет".
      Думается, такая обыденность действий, почти лишенная какой-либо внешней мистики (за исключением ритуала с кишками, но и ими, в принципе, "просто так" был способен обмотать чум любой человек), может объясняться, на наш взгляд, двумя причинами. Они состоят в том, что, либо алмэ во все времена хранили в секрете и не оглашали перед непосвященными сородичами свои оккультные технологии, магические приемы и таинственные обстоятельства астральных сражений и путешествий, либо в XIX и XX веках (а может, еще раньше) юкагирский шаманизм и, соответственно, предания о нем действительно заметно выродились при резком сокращении числа их носителей. И уцелевшие алмэ из "посланников трех миров" постепенно превратились в колдунов-знахарей, чьи возможности простирались только на средний мир.
      "Мой отец Николай Курилов был последним настоящим юкагирским шаманом", — с этой фразы начал нашу беседу Г.Н.Курилов, известный в Якутии и за ее пределами ученый и писатель, создатель юкагирского алфавита, первый доктор наук среди одулов, автор многих книг стихов и поэм, выходивших в том числе и в Москве. Род его был одним из самых знаменитых среди тундровых юкагиров.
      "К сожалению, — продолжил Гавриил Николаевич, — мы с братьями ничему такому не успели научиться: отец умер, когда мы были еще маленькими, а в советской школе нам сразу же стали вдалбливать, что шаманизм — это шарлатанство и обман. К тому же отец за свое занятие был наказан новой властью — лишен избирательных прав, превращен в изгоя, и он не хотел, чтобы мы повторили его биографию. Поэтому, рассказывая нам множество старинных легенд и преданий, он никогда не упоминал в них шаманов. Существовала и еще одна, более глубинная причина: отец в свое время поведал матери (она передала это нам, когда мы уже повзрослели), что он очень страшно мучился при своем шаманском становлении. По представлениям наших сородичей, в момент избрания неофита его несколько раз протыкает насквозь копьем или ножом старый шаман. И сразу же избранник на два-три года впадает в особую болезнь. Вот и отец в свое время фактически сошел с ума, он так буйствовал, что его держали в цепях, а страдания были настолько сильны, что в минуты просветлений он все время пытался себя убить и даже прострелил руку, когда у него отнимали ружье. "Не хочу, чтобы мои дети и внуки испытали что-то подобное, — сказал он матери за несколько лет до смерти, — я закрою для них свою шаманскую дорогу..."
      Интересно, что обряд инициации Николая Курилова выполнил не юкагир (может, тогда среди них уже не было соответствующих по силе), а знаменитый якутский шаман Тэкэйэ из неблизкого Среднеколымска. Родной брат Гавриила Курилова — Семен Курилов, тоже писатель и автор первого юкагирского романа о дореволюционной жизни одулов "Ха-нидо и Халерха", именно Тэкэйэ вывел в образе главного и настоящего шамана в своем произведении, только там он называет его Токио. В свою очередь, почему-то Николай Курилов "выпрямил путь" перед смертью якутского ойуна Чапэна, выполняя его последнее желание как "надежный шаман", хотя рядом с умиравшим жил великий Тэкэйэ. Ку-рилову же для этого пришлось спешно и тайно, среди ночи покинуть свое селение, окруженное военными патрулями (шла гражданская война), и преодолеть долгую и трудную дорогу. Неисповедимы пути шаманские...
      "Кстати сказать, — заметил Гавриил Николаевич, — костюм ойуна Чапэна хранится в Музее естественных наук Нью-Йорка. И рядом с ним находится шаманская одежда моего деда по матери — Шамона Егора. Ее приобрел во время американской экспедиции в колымскую тундру в 1902 году Иохельсон не очень-то корректным, можно сказать, полунасильственным способом. Ученый сам пишет об этом: "Он был вынужден дать мне свой шаманский костюм, его вынудил родственный голова. Получив деньги и передав их голове, он заплакал: "Я больше не человек..."
      Так что исследователи и досоветского периода тоже "из научных интересов" порой вносили свою лепту в разрушение древней веры. Правда, благодаря упомянутому случаю юкагирский костюм сохранился до сих пор (в нашей стране их не осталось ни одного), и Гавриилу Николаевичу во время его визита в Америку даже позволили потрогать в перчатках ритуальное одеяние его собственного деда.
      "По нему я четко увидел, что у наших шаманов было три мира, три уровня, — подтвердил Г.Н.Курилов. — А что касается Тэкэйэ, то их с отцом связывала даже не дружба, а нечто большее. В свое время старшая дочка Тэкэйэ вышла замуж за Ноговицына, тоже шамана, но только молодого, и он стал соперничать с тестем. Их мать-звери в виде огромных быков то и дело сражались где-то на незримом уровне. Видимо, молодой бык временами начинал теснить старого, и тогда он, как гласит предание, прятался за мать-зверя своего друга и защитника — моего отца. Вот отцу и достался случайный и не ему предназначенный удар рогом. От этого он так рано и быстро умер.
      Но отец мог бы себя вылечить, если бы у него был бубен. И тут опять следует история, связывающая его с Тэкэйэ. Дело в том что, установив советскую власть в Среднеколымске, ревкомовцы поотбирали бубны у всех окрестных шаманов и решили их сжечь. Говорят, когда бросили в костер бубен Тэкэйэ, он взлетел над огнем и какое-то время висел в воздухе, но потом прогорел насквозь и рухнул в пламя. Сам же потрясенный и убитый горем шаман лежал дома неподвижно чуть ли не полмесяца. И вот через неделю к нему вдруг приполз на коленях не менее потрясенный, весь в слезах, мольбах и покаяниях, главный инициатор и руководитель антишаманской акции. Он заболел неведомой страшной болезнью, похожей на проказу, но только очень быстротечной, и у него от тела буквально стали отваливаться куски мяса. Однако как ни клял себя ревкомовец, как ни просил помочь, Тэкэйэ даже не повернулся в его сторону. Молва о смерти красного инквизитора разнеслась далеко окрест..."
      А Тэкэйэ, немного придя в себя, стал, тоже почти со слезами, просить Николая Курилова уступить ему бубен. И тот в конце концов пожертвовал другу самую дорогую свою вещь, а вместе с ней, как выяснилось, и жизнь...
      Конечно, расспрашивая Гавриила Николаевича, я не мог не задать ему вопроса об упомянутых "стариках" — обожествленных останках предков: дошли ли хотя бы какие-то рассказы о них до его послевоенного детства?
      Выяснилось, что дошли, и не только рассказы.
      "Помню, как-то летом, — стал вспоминать Г.Н.Курилов, — когда я еще не ходил в школу, Семен стал подговаривать меня потихоньку выяснить, что за два загадочных желтых мешка постоянно держит при себе отец и даже, ложась спать, кладет под голову. Я согласился, поскольку всегда был любопытным. И вот однажды ночью (а ночи в тундре белые), когда родители заснули, я незаметно прокрался из нашей "детской" яранги в их "взрослую", тихонечко подобрался к изголовью, развязал крайний мешок, сунул в него руку и вытащил... человеческую кость! Как я ни трясся, торопливо засовывая ее назад и завязывая мешок, но все же успел заметить, что кость была потемневшей от времени и, наверное, очень старой. Конечно, мы с Семеном никому не стали рассказывать о нашем "открытии" и могли лишь втихомолку, смешивая страх и любопытство, предполагать, что же еще находится в желтых мешках. Слово "старики" в том смысле, в котором его подразумевает ваш вопрос, мы услышали гораздо позже и тогда же узнали про древний юкагирский обычай передавать из поколения в поколение в качестве магической силы кости и какую-то часть высушенного мяса далеких прародителей.
      Но все-таки однажды в детстве, единственный раз в жизни, я сумел чуть приоткрыть для себя завесу отцовской тайны. Я тогда учился во втором классе, и мы жили в доме-землянке с печкой посередине и нарами вдоль стен. Мое место было в углу за столбом, поддерживающим потолок. И вот как-то темной декабрьской ночью я проснулся от негромкого бормотания, в котором прослушивался чужой женский голос. Я незаметно выглянул из-за своего столба и обмер: по одну сторону стола с горящей свечой посередине сидела больная соседка-менеричка, а по другую... медведь! Наверное, я бы не сдержал испуга, но медведь вдруг заговорил голосом отца, обращаясь к соседке. Прислушавшись, я понял, что он ей говорит то, что произнес вслух, но как бы про себя однажды летним утром, когда мы жили в селении, а соседи кочевали далеко в тундре. Мол, плохи дела у Атла-совых, беда у них будет с ребенком, а все потому, что не убили сегодня странного лебедя, распластавшегося рядом с их дорогой, и упустили пестрого оленя. Когда в сентябре Атласовы вернулись, все узнали, что у них и впрямь умер ребенок, а с его матерью начались припадки. Я сам видел, как она, словно полусумасшедшая, распускала волосы, тряслась и что-то то ли пела, то ли кричала вибрирующим голосом И вот теперь эта женщина сидела напротив "медведя" и только пораженно поддакивала отцу, в деталях описывающему все обстоятельства трагической встречи в тундре с "лебедем" и "оленем", принесшими болезнь и смерть. Потом "медведь", дожидаясь всякий раз подтверждения, в точности обрисовал ей очертания всех пятен и форму рогов одного из пестрых оленей немалого соседского стада и сказал, какие отростки надо срезать с правой, а какие с левой части рогов. Из этих отростков, привязав к ним колокольчик и еще что-то (я не понял), надо сделать талисман, который и отведет от семьи все беды...
      Думаю, Атласовы так и поступили, и вскоре соседка поправилась. Когда я вернулся на родину уже после института и стал расспрашивать ее о той "медвежьей" ночи, она рассказала, что, оказывается, отец при подобных ритуалах всегда надевал специальную медвежью маску-голову. Наверное, она тоже хранилась в одном из заветных желтых мешков. А в заключение соседка добавила: "Все, о чем говорил тогда твой отец, сбылось слово в слово..."

      Продолжая наше повествование, мы переместимся еще дальше на северо-восток и перешагнем границу чукотских приделов (и, соответственно, властвующих над ними тайных сил), которые когда-то полноствю входили в состав "Якуцкой землицы".
      "Пляска и гадания шаманов делали на меня всегда продолжителвное, мрачное впечатление Дикий взор, налитые кровью глаза, сиплый голос, с трудом вырывающееся из стесненной груди дыхание, неестественные, судорожные корчи лица и всего тела, стоящие дыбом волосы, глухой звук бубнов - придают картине нечто ужасное, таинственное, поражающее всякого, даже и образованного человека.. "- писал в своем путевом дневнике о чукотских шаманах Ф.П.Врангель в начале 1820-х годов. При этом сами чукчи, "в наибольшей чистоте сохранившие свою народность", непосредственно как жители Севера произвели на известного путешественника отнюдь не угнетающее, а напротив, какое-то очень позитивное впечатление. "На снежных степях своего мрачного льдистого отечества, — отмечал Врангель. — под легкими палатками из оленьих шкур, чукчи почитают себя счастливее всех своих соседей и на них всегда смотрят с сожалением. Легко и хладнокровно переносят они все недостатки и лишения и не завидуют другим, видя, что за необходимые удобства и удовольствия жизни надобно отказываться от своей природной независимости".
      Что же касается "продолжительного мрачного впечатления" от ритуалов властителей духов, то оно, видимо, в немалой степени объяснялось тем огромным воздействием на сородичей и властью над ними, которыми обладали еще в начале XIX века чукотские шаманы. Тем более что они накладывались на языческие традиции, шокирующие цивилизованную Европу.
      "Вообще нравы и обычаи сего народа суровы и свирепы, — продолжал излагать свои наблюдения Врангель. — Так, например, сохранилось у них противоестественное, бесчеловечное обыкновение убивать детей, рождающихся с физическими недостатками или слишком слабыми, и стариков, которые не в состоянии переносить трудов кочевой жизни. Два года назад отец старшины Балетки, соскуча жизнью и чувствуя себя слабым, по собственному настоятельному требованию был зарезан своими ближайшими родственниками, которые при сем действии исполнили, по их мнению, священную обязанность. Сей ужасный обычай строго исполняется, поддерживаемый, вероятно, шаманами, которые вообще приобрели большую власть и сильное влияние над чукчами. Каждое племя, каждый караван имеют своих, одного или нескольких шаманов, и их мнение требуется и исполняется во всех важных случаях. Вот пример ужасной, неограниченной, можно сказать, власти шаманов: в 1814 году между чукчами появилась заразительная болезнь, распространилась вскоре на оленей и продолжалась, несмотря на все принимаемые меры. Наконец, на общем торжественном собрании все шаманы объявили, что разгневанные духи тогда только прекратят заразу, когда им принесется в жертву Кочен, один из почетнейших и богатейших старшин. Кочен был так уважаем и любим всем народом, что чукчи, забыв свое привычное повиновение шаманским изречениям, отказались исполнить их. Поветрие продолжалось' люди и олени гибли, а шаманы, несмотря на подарки, угрозы, может быть, и побои, не соглашались переменить приговор. Тогда сам Кочен, второй Куриций, собрал народ и объявил, что он убедился в непреклонности воли духов и решается для спасения своих соотечественников добровольно пожертвовать жизнью. Даже и после того любовь к нему долго боролась с необходимостью исполнить ужасный приговор: никто не решался умертвить жертвы, наконец, сын Кочена, смягченный просьбами и угрожаемый проклятиями, вонзил нож в грудь отца и передал труп его шаманам..."
      Конечно, столь "ужасный" ритуал во времена царствования "Благословенного" гуманиста Александра I не мог быть принят и как-то оправдан образованным путешественником, но стоит припомнить, что, оказывается, в глубине его родной российской провинции, почти сотнею лет позже, уже при Советской власти (!) еще можно было наблюдать нечто подобное. В 1925 году газета "Ленинградская правда" писала: "В деревне Воронье Поле Олонецкой губернии крестьяне, доведенные до отчаянья нападениями медведей на скот, по совету стариков, решили "девкой отделаться", т.е. отдать медведю (понимай — "хозяину" медведей) девушку в жены, причем, как выразились старики, "на совесть надо, как встарь деды делали, самую раскрасавицу". Бросили жребий, который пал на некую Настю. Одели ее по-невестиному, с венком на голове, и поволокли в лес..." Для краткости пересказа сообщим, что привязанной к дереву у медвежьего лога девушке, к счастью, удалось до темноты освободиться от пут, убежать в соседнюю деревню и лишь таким образом избежать участи старшины Кочена в еще более бесчеловечной форме. Старики же на допросе только и повторяли: "Исстари так ведется... обрядно... чтоб медведя ублажить..."
      Но это к слову о язычестве, а, возвращаясь к чукотскому шаманизму, можно заметить, что он еще задолго до революции пришел в упадок и уже не имел прежней силы и непререкаемого авторитета. Но, тем не менее, на рубеже XIX и XX веков сохранил достаточно много интересного и своеобразного. Что и зафиксировали исследователи того времени. Наиболее фундаментальный труд, основанный на личных наблюдениях и опросах, принадлежит перу упомянутого нами в связи с юкагирами исследователя-ссыльного В.Г.Тан-Богораза, к которому мы главным образом и будем обращаться.
      Прежде всего, для общей ориентации следует немного рассказать о космогонии древних чукчей: по их представлениям, вселенная состояла из пяти, семи или даже девяти уровней, расположенных друг над другом, причем всякому из верхних ярусов-небес соответствовала симметричная земля в преисподней. В каждом из этих миров были свои светила (иногда до восьми солнц), своя погода (в одном жара, в соседнем — мороз) и своя собственная жизнь. Наверное, между ярусами были немалые расстояния, поскольку в одной из сказок шаман поднимался на небо несколько лет и встретил седого коллегу, который начал встречное снисхождение на землю еще совсем молодым. Может быть, они применяли чисто пеший способ (такой вариант тоже не исключался), а те, кто поднимался к верхним небесам верхом на орле или мифической "громовой птице", пролетая в отверстие-проход рядом с Полярной звездой, наверное, добирались до цели значительно быстрее. Говорят, туда можно было также добраться по радуге или солнечному лучу, а после упокоения — подняться вместе с дымом погребального костра. Наверху, как и положено, жил добрый "верхний народ" ("народ рассвета") или объединяющее его в себе Верхнее существо (оно же Творец, Зенит, Полдень, Рассвет и т.п.). Это существо сквозь дыры, заткнутые во время их не использования вулканами, наблюдало сверху за всеми земными делами, давало защиту и помощь людям, осыпало их ходоков-шаманов дарами, но делало это в силу удаленности и некой индифферентности нечасто.
      Многие созвездия считались своими особыми мирами или местами выпаса оленьих стад Верхнего существа Небо-крыша нашего среднего мира, по воззрениям чукчей, выгнутое куполом, вкруговую, по линии всего горизонта опиралось на земные скалы и лишь время от времени, пульсируя, чуть приподнималось над ними. И те же птицы (или шаманы), улетая на зимовку в "другие миры" (или в "горизонтальные" астральные путешествия), вынуждены были мгновенно проскакивать в узкую приоткрывающуюся щель. Не успевший попадал под небесный пресс, поэтому весь горизонт был завален раздавленными птичьими тушками и покрыт, словно снегом, пухом зазевавшихся пернатых.
      Столь привычное для чукчей северное сияние, оказывается, в их глазах выглядело игрой в мяч... мертвецов. Причем "команда" белых пятен была представлена умершими от заразных болезней, красных — зарезанных ножами, темных — удавленных духами нервных болезней. А мячом для веселой компании служила живая моржовая голова, ревущая на лету и норовившая поддеть кого-нибудь клыками. Остальные покойники (естественная смерть и т.п.) выступали в роли болельщиков.
      Но большая часть мертвецов попадала все-таки в нижний, очень запутанный мир, где могла найти свою дорогу и место только с помощью ранее усопших предков. Новоприбывшего выходили встречать и все остальные жители этой подземной страны, поэтому он не мог появиться туда с чужими вещами или на чужой упряжке, а уж тем более с краденым, поскольку все это у него тут же было бы опознано и с позором конфисковано. К слову сказать, жизнь в нижнем мире была не хуже, чем в верхнем, — с играми и забавами, неисчислимыми стадами ранее убитых на земле и принесенных в жертву оленей и моржей.
      Что касается отношения к покойникам, то оно было двояким: мертвый мог стать и защитником сородичей, и злым духом, особенно если задерживался на земле.
      Несколько слов о душе Чукчи на этот счет оказались одними из самых щедрых. Кроме "главной" души, ведающей всем телом, у них были души отдельных органов — очень маленькие и издающие при полете звуки наподобие жужжания пчелы. При их утрате или похищении злыми духами заболевал или даже "отсыхал" соответствующий орган. В этой ситуации перед шаманом стояла традиционная задача разыскать пропажу и внедрить ее на место. Если этого не получалось, он мог "вдохнуть" в пациента часть собственной волшебной субстанции или "пересадить" на место души одного из духов-помощников.
      Весь мир вокруг древних чукчей был живым, и в нем даже самый последний предмет мог время от времени обращаться в человекоподобную сущность, несущую на себе зримые отпечатки собственных свойств, слабостей и силы. Вот так, например, описывал Тан-Богораз со слов своих чукотских информаторов "особое племя опьяняющих мухоморов": "Они очень сильны, и когда растут, то прорывают своими крепкими головами плотные корни деревьев и рассекают их надвое. Они прорастают сквозь камни и раздробляют их в мелкие куски. Мухоморы являются к пьяным людям в странной человекоподобной форме. Так, например, один мухомор явится в виде однорукого и одноногого человека, а другой — похожим на обрубок. Это не духи. Это именно мухоморы как таковые. Число их, видимое человеком, соответствует тому, сколько он их съел. Если человек съел один мухомор, он увидит одного мухоморочеловека, если съел два-три, увидит соответствующее число. Мухоморы берут человека за руки и уводят его на тот свет, показывают ему все, что там есть, проделывают с ним самые невероятные вещи. Пути мухоморов извилисты. Они посещают страну, где живут мертвые..."
      Где-то далеко в океане у белых медведей есть свои "поселки на льду" со снежными домами, освещенными жировыми лампами, а у их бурых собратьев — подземные жилища, как и аналогичные города у мышиного народа. К тому же каждый из видов животных, птиц и растений имеет своего "хозяина". Нет его только у берез, поэтому их можно безнаказанно рубить на жерди, полозья, древки и использовать в быту и промыслах. Есть "хозяева" и у стихий, рек, озер, гор, планет и звезд. В среднем мире живут так называемые "благосклонные существа", владения которых расположены вкруговую по целым 22-м направлениям азимута и отмечены определенными положениями солнца и часами суток. Точно так же есть свои "сектора" у преимущественных ветров, тоже относящихся к "существам". Таковым же является и солнце — "человек в блестящих одеждах", катающийся по небу в упряжке меднорогих оленей. И месяц — человекоподобная сущность, но в противоположность дневному светилу, он — "солнце злых духов" и полезен для шаманов только тогда, когда они желают заняться злыми чарами. Кстати, у месяца есть аркан, и он может набросить его на любого и затащить к себе наверх. Таким образом он уже и поймал мальчика (или девочку), силуэты которых видны темными пятнами на его боку в полнолуние. Сущностями считаются Полярная и еще несколько самых главных звезд и созвездий.
      Отдельную группу составляют чудовища. Например, киты-касатки, прозываемые "носатыми птицами", считаются самыми настоящими оборотнями. Летом они пребывают в своем обычном обличий, а зимой выходят на берег, обращаются в волков и нападают на оленьи стада. В районе Колымы живут медведеобразные чудовища с неимоверно большими и сверхчуткими ушами, а во льдах океана — гигантские белые медведи с телами из кости и о восьми ногах. Или их не менее огромные и более свирепые "лысые белые" собратья, что в непогожие ночи приманивают доверчивых путников голосами заблудившихся людей и затем терзают их в клочья. Мамонт живет под землей и передвигается там по узким проходам. Завидев его клыки, торчащие на поверхности, чукча тут же должен их отрубить у основания или хотя бы обломить им кончики, иначе его ждет неминуемая смерть. Существует и несколько видов морских и сухопутных "гигантских червей", сильнейшему из которых ничего не стоит задушить в своих кольцах кита. В небе властвуют "громовая птица" — великий орел и "срединноморская птица", видимо, прообраз мифического альбатроса. В озерах тундры обитает щука-людоед размером шире челнока, а в береговых обрывах — соответствующих габаритов горностай. Особую группу составляют обиженные судьбой женщины, превратившиеся после трагической смерти в горное эхо, черную медведицу, горного барана и жука — вестника скорой смерти.
      Кажется, всех этих потенциальных персонажей ужасти-ков и еже с ними с лихвой хватило бы на долю бедных чукчей и их защитников шаманов, но, увы, кроме них существуют еще сонмы самых главных врагов и помощников — духов-келет, которых можно условно разделить на три основных группы.
      К первой относятся "настоящие духи", они же — "убийцы" или "досаждающие существа". По этим названиям уже видна "специализация" данных сущностей, несущих людям всевозможные болезни и неприятности. Подобные келет выходят из-под земли (их так и зовут "земляными") или опускаются с неба, но, как гласит чукотская пословица, почему-то "никакой злой дух не может прийти с моря". Почти все духи — маленькие, с палец и цвета сырого мяса, но есть и сухощавые чернолицые "гуманоиды", облаченные в тряпье, собранное возле тел покойников. Впрочем, и первые, и вторые могут при необходимости мгновенно раздуваться до гигантских размеров. Живут такие келет как люди, только охотятся не за оленями, а за человеческими душами или ловят их подобно рыбам сетями и в порядке развлечения гадают на человеческих черепах. Один из шаманов рассказывал Тан-Богоразу: "Мы окружены врагами. Духи все время невидимо рыщут вокруг, разевая свои пасти. Мы поклоняемся и даем дары во все стороны, прося защиты у одних, давая выкуп другим, ничего не получая даром".
      Особенно страшны и могущественны, конечно, духи эпидемий и "больших" болезней типа чумы, оспы или кори. Вот как описывается один из них в рассказе "Мертвое стойбище":
      "Уже третий месяц грозный дух Заразы кочует по большой тундре, собирая с оленных людей человеческие головы в ясак Никто не видел его лицом к лицу, но говорят, что ночью, когда последняя сноха, суетившаяся у костра, влезет внутрь полога, он проезжает мимо стойбищ на своих длинноногих красношерстных оленях, ведя бесконечный обоз, нагруженный рухлядью; полозья его саней из красной меди; женщины едут вместе с ним, следя за упряжными оленями; захваченные пастухи гонят сзади бесчисленные красные стада с рогами, похожими на светлое пламя... никто не видел его лица, но люди называют его хозяином страны. Все говорят, что он пришел с Запада..."
      "Настоящие" келет боятся нападать только на шаманов и, со своей стороны, зовут последних "злыми духами". Что касается обычных людей, то они могут защищаться от келет, просто спешно перекочевывая на новое место, произнося заклинания, а также манипулируя суповой ложкой или снеговыбивалкой. Но эффективнее всего на незваных гостей, даже самых злокозненных и могущественных, действует человеческая моча — несколько выплеснутых на духа капель мгновенно приводят к его бегству, а то и гибели. Однако применять столь мощное оружие из ночного горшка надо с великой осторожностью, чтобы ненароком не погубить добрых духов собственного жилища.
      Второй вид келет — это духи-каннибалы, гиганты и оборотни, пытающиеся при каждом удобном случае закусить в тундре одиноким путником. Но с ними чуть проще — людоедов можно убить с помощью обычного оружия безо всяких магических ритуалов.
      Наконец, третий вид — это собственно шаманские духи. Иногда их называют "отдельными духами" или "отдельными голосами", поскольку они индивидуально заявляют вслух о своем прибытии во время камлания. Как гласят чукотские предания, эти слуги кудесников тундры — очень маленькие, бездомные, пугливые и не очень-то стремятся к человеческому жилью. Прилетают они только в темноте и целой ватагой, готовой удалиться в любой миг, поэтому чукотский шаманизм — дело тонкое.
      "Прислушавшись, можно слышать топот их легких ножек по бубну. Двигаясь в темноте, они производят звук, подобный жужжанию жуков или комаров. Но иногда их голос бывает громок. Они тоже способны быстро менять свой вид и в случае нужды вырастают до гигантских размеров. Горностай, являющийся шаманским духом или духом-охранителем обычного человека, принимает вид белого медведя, когда это необходимо. Булыжник превращается в гору. Маленькая деревянная фигурка, изображающая магическую собаку, меняя свой вид, становится ростом больше белого медведя..."
      Тем не менее, шаманские духи все же меньше "настоящих" келет и берут, видимо, количеством. Однако при всей их "пугливости" они "весьма злонравны" и если их властитель не выполняет положенной обрядности и оговоренных условий сотрудничества, то могут запросто его погубить. Но при честном исполнении "договора" они, по словам одного из шаманов, "никогда не оставят меня, пойдут всюду за мной, как идет теленок за своей маткой. Это мой народ".
      "Народа" у властителя бывает много, иногда так много, что когда он весь кучкуется вокруг шатра хозяина, посторонний дух просто не может найти щелки, чтобы приникнуть вовнутрь. Духи обычно не любят друг друга и, собираясь вместе, начинают ругаться и обзываться. В таком случае шаману перед отдачей распоряжений приходится наводить порядок.
      Видимо, столь огромные полчища всевозможной нечисти, буквально заполонившей всю тундру, а также идущие из древности традиции, привели к тому, что на рубеже упомянутых веков в каждой чукотской семье имелся свой бубен, и любой житель чума в минуту вдохновения или необходимости мог взять его в руки и немного пошаманить, распевая "семейные напевы" При этом он всячески старался походить на настоящего властителя духов, но, конечно, оставался имитатором, поскольку не имел "своего народа" и даров прорицания и ясновидения. Хотя кое-кого такие постоянные тренировки могли в конце концов привести к спонтанной инициации.
      "...С Нуватом вдруг что-то приключилось. Во время осенней охоты на диких оленей он по обыкновению ушел из дома с ружьем за плечами, собираясь вернуться вечером, но вернулся только через три дня и, молча положив ружье, забрался в полог. В пологе он пролежал еще сутки, отворотившись к стене, не принимая пищи и не отвечая на вопросы. Он ни тогда, ни после не хотел объяснить ни одной живой душе, что случилось с ним в пустыне. Судя по аналогичным примерам, можно было предполагать, что он вдруг услышал в окружающей природе или в своей душе смутный, но властный голос внешнего духа, который приказал ему отречься от обыденной жизни и посвятить свои мысли и чувства новому таинственному служению. Через несколько дней наступил праздник диких оленей, когда, по обычаю, мужчины и женщины должны по очереди показывать свое шаманское искусство, поколачивая в бубен и распевая обрядовые напевы. На этом празднике оказалось, что Нуват приобрел шаманскую силу совсем необычной для него величины; кроме своих семейных напевов, он стал распевать множество других, самых разнообразных, неизвестно откуда сошедших в его горло. Мало того, голоса духов стали откликаться на его голос из разных углов темного полога. Наконец, прошаманив около часа, Нуват вдруг удалился на своем бубне в надзвездные страны и совершенно свободно носился там, т.е. носился, конечно, его дух, между тем как телесная оболочка безжизненно лежала на шкуре. Так как ни один из присутствующих на празднике шаманов не умел как следует летать на бубне, то Нувата тут же провозгласили нововдохновленным, т.е. молодым шаманом, только что начавшим приобретать шаманскую способность и обещавшим иметь в будущем большую силу..."
      Как видно из вышеизложенного, инициация по-чукотски похожа на другие сибирские и обычно она так же сопровождается огромными физическими страданиями неофита вплоть до выступления на нем "кровавого пота", а нежелание становиться шаманом даже чаще, чем в других местах, приводит к смерти. Чукчи вообще считают, что шаман в силу своей особой нервной восприимчивости "легок на смерть" со стороны собственных и чуждых тайных сил. И в то же время его непросто уничтожить физически другим людям, даже кое-что понимающим в магии. В качестве иллюстрации можно привести свидетельство об одном из убийств, совершенных в 1890-х годах на Анюе: "Заклинанием они усыпили его. Пока он спал, они напали на него с обеих сторон. Один перерезал ему горло, а другой ударил ножом прямо против сердца. Несмотря на это, он вскочил на ноги. Но он не имел оружия. Они тоже были "знающие люди" и заставили его заклинаниями уйти со стойбища безоружным. Если бы он имел хотя бы маленький нож, то, наверное, сумел бы осилить их. И хотя он (будучи шаманом) встал, но чем он мог бороться с ними за исключением зубов и ногтей? Так они снова ударили его ножом, но рана сразу же зажила, и он снова был такой же, как раньше. Они долгое время не могли убить его. В конце концов они опять набросились на него с обеих сторон, повалили на землю, проткнули ножом глазные яблоки и отбросили их. Затем они во многих местах изрезали его тело, вынули сердце и разрезали его на кусочки. Все эти куски они зарыли в землю по отдельности в разных местах. Так как боялись закопать вместе, чтобы куски не срослись и не ожили снова".
      Кстати, столь садистки звучащие для обычного слуха детальные подробности убийства, видимо, для чукчей не являлись таковыми, а лишь иллюстрировали необыкновенную жизнестойкость шамана. Дело в том, что в обыденной жизни при похоронах каждого покойника специально назначенные люди вскрывали ему грудную клетку и живот, вынимали внутренности и, разрезая их на части, проводили своеобразную паталогоанатомическую экспертизу, пытаясь понять, какой злой дух или враждебный шаман стал причиной смерти сородича.
      И еще на одной необычной и пикантной особенности национального шаманизма необходимо остановиться. Именно она и дала название этой главе — "Волшебник с косичками" Дело в том, что чукотские властители духов были чуть "сдвинуты" на сексуальной почве. С одной стороны, для этого могли иметься веские оккультные основания, так как половая магия общеизвестна во всем мире как одна из самых сильнейших. А с другой — способствовали бытовавшие нравы, поскольку, если, например, среди якутов гомосексуализм практически отсутствовал, то среди чукчей и их соседей-коряков он считался достаточно обычным явлением.
      Даже "злобные шаманы" традиционной ориентации, чтобы усилить свои заклинания, раздевались догола и, став ночью под луной, обращались к "солнцу злых духов", подчеркивая при этом, что они демонстрируют ему особо тайные и интимные места своего тела и потому вправе рассчитывать на помощь. Самыми же сильными считались "превращенные" шаманы, то есть поменявшие свой пол на противоположный. Происходило это обычно по требованию инициирующих духов, очень часто — с большим сопротивлением неофита. Нередко он даже предпочитал такому неестественному перерождению смерть и принимал ее из рук духов или своих собственных. Но если соглашался, то начинал медленно превращаться в женщину. Начиналось это с простого заплетания волос в упомянутые косички, затем следовало переодевания в женское платье, потом — потеря мужских качеств и приобретение навыков, психологии хозяйки чума и, наконец, официальный "выход замуж" за одного из соплеменников с исполнением всех обязанностей жены Аналогичный, только обратный процесс совершался среди избранных духами шаманок — они отрезали свои косы, брались за копья и ружья и заводили любовниц и жен из числа молоденьких девушек. Конечно, в глазах остального общества при любых традициях такие личности должны были бы вызывать негативную реакцию, но среди чукчей над ними боялись насмехаться или остерегались обижать каким-либо другим образам. Дело в том, что, помимо "человеческого мужа", у каждого "превращенного" был очень мощный муж-дух (или демон), жестоко карающий каждого за обиду его "жены" и, возможно, дарующий шаману ту самую особую силу, которая ставила их ступенью выше над его обычными коллегами. Аналогично обстояло дело и с шаманками. Если вспомнить терминологию классического европейского оккультизма, то можно сказать, что чукотские шаманы и шаманки пользовались покровительством и услугами ночных демонов-любовников инкубов и суккубов. Некоторые исследователи считают, что высокий авторитет "превращенных" зиждился на том, что они совмещали "два в одном", то есть одновременно несли и мужское, и женское начала. Об этом, кстати, мы уже говорили, рассказывая о женских элементах одежды и переодеваниях в нее на время ритуалов шаманов-мужчин других народов. Но чукчи эти элементы ритуального травестизма довели до узаконенного гомосексуализма. Конечно, "превращенными" были далеко не все шаманы, и даже среди них некоторые останавливались на стадии травестизма и простого заплетания косичек, но народное сознание считало наиболее сильными и могущественными именно тех, кто становился "самой настоящей" женщиной.
      Что касается традиционного ритуала камлания чукотских шаманов с поиском и доставкой души, выполняемого во внутреннем пологе или наружной части чума, то он в общем-то похож на все североазиатские, но более зажат в пространстве, беден зрительно, лишен многих внешних эффектов и фактически специального костюма, поэтому мы не будем давать его подробного описания, а поговорим только о некоторых заслуживающих внимания отдельных направленных действах, "фокусах" и о бубне, имеющем свои существенные отличия.
      Начнем с бубна. Главная его непохожесть на прочие состоит в том, что он не имеет внутри крестовины с растяжками, поэтому ручка бубна жестко приделывается сбоку прямо к ободу. Небольшой диаметр (40-50 см) позволяет пользоваться такой асимметричной рукояткой. Нет у чукотского бубна и резонаторов. Все это, конечно, уменьшает его музыкальные и акустические возможности, но для маленького полога их, видимо, остается достаточно. Покрышка бубна обычно делается из тонкой кожи моржового желудка, но ее может заменить и нежная шкурка олененка. Колотушки изготавливаются из китового уса или дерева, и удары ими наносятся несколько по-особенному, в том числе — изнутри.
      Необходимо заметить (хотя это и не лежит непосредственно в сфере камлания), что чукотские шаманы весьма искусны в весьма своеобразных гаданиях (например, по весу головы умершего) и изобретательны в изготовлении различных защитных амулетов и "хранителей" как индивидуального, так и семейного пользования. Но, кроме оберегов, они не менее преуспели и в злых чарах. Самым желанным материалом для зельев, применяемых против врагов, являются кусочки мяса покойника, особенно откушенные собственными зубами. Лучшим же сосудом для их варки — человеческие черепа. Не правда ли, это очень напоминает традиции африканского оккультизма? А личное оборачивание мстящего шамана ночным волком-людоедом заставляет вспомнить "Общество леопардов". Не чужды чукчам и приемы энвольтации с "пытками" добытых волос и ногтей жертвы, а за неимением их — кусочка снега со следами мочи врага. Отдав должное черной магии, давайте перейдем к "фокусам", которые удалось зафиксировать Тан-Богоразу. Описания их поразительны тем, что, называя увиденное не иначе как "ловкостью рук" и "трюкам" (оценить его по-другому ссыльный революционер-атеист просто не мог), он тем не менее ни разу не поймал за руку на "обмане" ни одного из настоящих шаманов, а в своих попытках разоблачения секретов их "фокусов" обычно выглядел беспомощным или неубедительным. В частности, когда прямо из-под наложенных на голову и плечи рук нескольких свидетелей шаман вместе с бубном уходил под землю и затем через какое-то время совершенно голый входил в дверь, Тан-Богораз утверждал, что, вполне возможно, под чумом для этого "заранее был прорыт подземный ход". Интересно только, почему в него не попадал следом за шаманом кто-то из держащих его за голову. Да и вообще, можете вы представить себе чукчу, роющего в вечной мерзлоте подземный ход из своего чума с совершенно незаметным выходом в нескольких метрах от наружной стены?.. Вполне возможно, что подобные "объяснения" ученый придумал позже для большевистской цензуры и красной профессуры, поскольку труд его вышел уже после революции. И даже при столь нарочито обозначенной позиции автор был подвергнут критике прямо в предисловии собственного издания его научным редактором за то, что "проглядел классовую реакционную роль шаманизма" и "лишь мимоходом отметил наличие скептического отношения к шаманам". Впрочем, дадим слово самому Тан-Богоразу.
      "...Она взяла бубен и после недолгих упражнений с ним вскочила с характерными криками и дикими движениями, желая указать, что келет вселились в ее тело. Затем она взяла большой круглый камень, величиной с человеческий кулак, положила его на бубен и, дуя на него со всех сторон, бормотала и хрипела, изображая духов. Вот она начала обеими руками сжимать камень. Вскоре из ее рук начали падать маленькие камешки. Они падали в течение пяти минут. На полу, устланном шкурами, образовалась груда маленьких камней. Большой же камень остался целым и таким же гладким, как и вначале. Я сидел очень близко от фокусницы и внимательно следил за всеми ее движениями. Однако я не мог понять, откуда взялись эти камешки. На ней была обычная женская одежда-комбинация, которую она сбросила до пояса, так что вся поверхность ее тела была совершенно голая, и мне было легко проверять ее действия. Через несколько минут я неожиданно для нее попросил повторить трюк, думая поймать ее врасплох, но она сразу же взяла камень и без всякого труда выжала из него поток маленьких камней, еще больший, чем в первый раз".
      Описание этого "трюка" Тан-Богораз не сопроводил никаким "разоблачением", поскольку тут не годился ни подземный ход, ни широкие рукава, ни еще какие-либо технические ухищрения. Можно было, конечно, сослаться на гипноз, но камни под ногами были, очевидно, слишком уж настоящими и материальными и никуда не испарились после сеанса.
      Ссыльный оказался и очевидцем бесшовной хирургической операции чукотской шаманки, но поскольку он тогда ничего не мог слышать о филиппинских хилерах, то также воспринял увиденное со скептицизмом. "Чтобы показать свое искусство, Упунге велела своему сыну, мальчику лет четырнадцати, раздеться и лечь на спину. После недолгих упражнений на бубне она взяла нож и, держа его кончик двумя пальцами левой руки, приставила его к верхней части живота мальчика. Ловким движением она якобы вскрыла брюшную полость, держа ручку ножа в правой руке и все время направляя кончик его пальцами левой руки. Это действительно выглядело так, как будто в самом деле был произведен разрез. С обеих сторон из-под пальцев Упунге стекали маленькие струйки алой крови, быстро прибывающей и стекающей на пол. Мальчик один или два раза слабо застонал, жалуясь, что нож задевает его внутренности. Наконец Упунге убрала свои руки, и мы увидели на теле мальчика свежую рану, полную крови. Она сделала вид, что вложила глубоко в рану большие пальцы обеих рук, чтобы окончательно убедить нас, что рана подлинная. В продолжении операции она все время неистово бормотала и трясла головой, которою почти прикасалась к телу мальчика. Наконец, плотно прижав лицо к ране, начала быстро лизать кровь, бормоча заклинания в той же манере, подражая духам. Через несколько минут она подняла голову, и мы увидели, что тело мальчика совершенно невредимо: на нем не было и следа раны".
      В данном случае, по мнению Тан-Богораза, секрет "фокуса" заключался в том, что во время операции шаманка несколько раз давала понять, что ей очень жарко (а как мы помним, шаманы иногда действительно ощущают неимоверный жар и потому не чувствуют огня), и дочь подавала ей маленькие комочки снега. Вот в них-то, якобы, и была спрятана кровь, которую потом шаманка, растопив во рту, выплевывала на "разрез". А хитрый ребенок, помогая матери, особым образом морщил живот, чтобы на нем образовалась складка, похожая на рану. Не правда ли, легче поверить в мистическое хилерство, чем в такое натянутое "разоблачение".
      К слову сказать, многие чукотские шаманы утверждали, что для подобных операций, во время которых они иногда удаляли целые органы, нож должен быть "разогрет" особыми ритуалами и заклинаниями, а иначе он может нанести пациенту только вред. И пользовались они для подобных операций специальными древними магическими ножами, среди которых встречались деревянные. Так что, видимо, решающее значение имели не материал ножа и острота его лезвия, а необычное ("разогретое") состояние инструмента и "хирурга". И еще к одному термину чукотских властителей духов, звучащему на удивление современно, хотелось бы вернуться: тот процесс и состояние, когда шаман в прямом и переносном смысле уходил под землю, они называли "погружением". Так что нынешние экстрасенсы, претендующие на изобретение этого определения, могут отдыхать.
      Не могут они считать себя и первооткрывателями модных теперь так называемых форм "защиты" (от сглаза, болезней, неприятностей) или "нападения", создаваемых с помощью ментальных моделей — различных мысленно создаваемых конструкций, предметов и сущностей. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать некоторые "заговоры", собранные все тем же Тан-Богоразом среди чукчей.
      "Чтобы защитить мое стадо, я окружаю его (мысленно) длинным ремнем. Я протягиваю его в воздухе. На ремень я навешиваю много всякой одежды. От ветра она раскачивается во все стороны и отпугивает волков. Поэтому они не могут подойти к стаду".
      "У хозяина Песчаной реки я прошу большой железный ящик. Я помещаю в него мое стадо и затем запираю его на ключ Как дух войдет в него? ."
      "Я превращаю жилище людей в закрытый железный шар. Он не имеет ни окон, ни дверей. У него есть только маленькое дымовое отверстие сверху. Я укрепляю вокруг этого отверстия острое лезвие круглого ножа. Ни один дух не может пройти сквозь это отверстие. Они ходят вокруг, спускаются под землю, но не могут пройти в шатер, потому что он весь из железа . " "Когда я боюсь спать один, то я говорю, что я отрезал левую половину тела собаки и собрал в ладонь собачью кровь. Я сплю в этой крови. Кто теперь может увидеть, где я сплю?"
      Действительно, кто?..

      Уверен, что касается Берингова пролива, то большинство читателей довольно легко вспомнят и покажут на глобусе это относительно неширокое океанское "горло", разделяющее Азию и Америку. А вот при упоминании Берингийского моста многие беспомощно разведут руками. Да, его действительно нет ни на современных, ни на самых старинных географических картах, но тем не менее подобный "мост" существовал в реальности и выполнил одну из самых важных миссий на планете. Берингийским мостом ученые назвали узкую полоску суши, соединявшую в палеолите два упомянутых континента. Она ушла под воду "всего лишь" десять тысяч лет назад, при повышении уровня Мировою океана, оставив на поверхности свои возвышенности в виде островов. Но перед погружением послужила сухопутным путем для великого переселения азиатских животных и шедших за ними далеких пращуров на соседний материк. Естественно, что древние азиаты перенесли с собой на новую землю зачатки первобытной веры и память о своей прародине. А после того, как научились преодолевать морские преграды, стали робко налаживать оборванные связи. Потому-то и казались такими похожими религиозные представления и традиции на двух противоположных берегах океана. И наш рассказ о североазиатском шаманизме, а тем более о шаманизме вообще, был бы неполным, если бы мы мысленно не проследовали за нашими предками по Берингийскому мосту на противоположную сторону.
      Но, уходя, давайте еще раз оглянемся на жителей самой северо-восточной оконечности Евразии. Мы уже несколько раз вскользь упоминали коряков — ближайших соседей юкагиров и чукчей, у которых тоже были в цене "превращенные" шаманы, но существовали и свои интересные религиозные особенности. Коряки остаются сегодня наиболее крупным (около семи тысяч) коренным народом Камчатки, давшим уже в советское время наименование соответствующему автономному округу. На полуострове вместе с ними живут значительно уступающие им по численности и относящиеся к этой же языковой группе ительмены, которых в старину именовали камчадалами. В более позднее время так стали называть всех коренных жителей Камчатки, смешавшихся друг с другом. Познакомившись лично еще в 1743 году с религиозными воззрениями и обрядами коряков, Линденау оставил в своем дневнике записи, представляющие для нас интерес своей оригинальностью, в частности, не встречаемыми ранее различиями между ритуальными принадлежностями шаманов и шаманок и их одновременном воздействии на больного.
      "Если кто-нибудь заболеет, то посылают за шаманом или шаманкой — Amme, которые тотчас приходят к больному — шаман со своим бубном, шаманка — с колдовским камнем — Gitkamkau. Сначала я должен сообщить об этом камне и его свойствах. В месяцы Lautejel и Djonmalgan берут шаманки плоский круглый камень любой породы и весом приблизительно в полпуда и называют его до обработки — Gukgum. Прежде чем этот камень будет годен к употреблению, шаманка колдует над ним с новолунья упомянутых месяцев до конца месяца; когда он готов, а они не хотят его употреблять, то его держат в лесу под особой покрышкой. Никто, кроме шаманки, не смеет подходить к этому камню. При вылечивании больных камень прикрепляют между концами двух палок, а к ремню, которым он закреплен, подвешивают еще пучок травы — Lautejel и ставят палки в наклонном положении у изголовья больного. Когда шаманка установила неподвижно свой колдовской камень, она садится к нему лицом и колдует. Если камень в это время качнется, то это признак, что больной выздоровеет. Этот камень употребляют также для других дел, но ставится он точно таким же образом. Например, собирается кто-нибудь в дальний путь или на охоту, шаманка должна предсказать, удачно или неудачно будет путешествие или охота. Пока шаманка колдует у больного, шаман также занят своим камланием. Это продолжается до тех пор, пока больной выздоровеет или умрет".
      Интересен был у коряков и обряд похорон, в котором, в отличие от чукчей, шаман играл определяющую роль. "Если кто умрет, то сперва у того места, где он лежит, прорубается в стене дыра и через нее тотчас вытаскивают покойника со всей его одеждой, луком, стрелами и всем, что он еще имел на себе или при себе в жизни. После чего пролом быстро снова заделывают, потому что они боятся, что покойник или болезнь снова могут к ним возвратиться. После этого выходят родственники и все остальные из юрты, садятся вокруг покойника, воют и плачут о нем, пока через некоторое время к этому месту не доставят кучу дров. Тогда сейчас же складывают костер и покойника переносят к нему; шаман с бубном идет впереди, все остальные следуют за ним. Затем покойника кладут на кучу дров, на спину, головой на восток, а его вещи укладывают около него. Наконец, костер поджигают со всех сторон, а шаман принимается скакать вокруг огня, ударяя в бубен, остальные же подносят сухое дерево и бросают его на покойника, другие же подталкивают палками самого покойника, чтобы он скорее сгорел, и когда все превратилось в золу, они все, стоя, глядят на небо и кричат: Kama Koelin. После этого шаман убивает любимую собаку покойного, сдирает шкуру и вешает ее на шест, воткнутый возле выгоревшего костра..."
      В этом действе взгляды соплеменников умершего неслучайно устремляются вверх — из более поздних источников известно, что у коряков на небе жило Всевышнее Небесное Существо, которому приносились жертвы в виде главных ценностей — собак — и к нему же улетали души усопших, чтобы в ожидании нового возвращения повиснуть на сухожильных нитях в доме божества. Шаман в своем камлании, видимо, сопровождая души. Не исключено, что он затем каким-то образом провожал "тень умершего и его самого", которые нисходили в нижний мир. Называя его "адом", Иохельсон сообщал: "Вход в Преисподнюю стерегут собаки. Собственно Ад — это такие же деревни, как и на земле, и каждая семья имеет свой дом. Дорога в Ад начинается непосредственно над костром и останется открытой только на время перехода покойника". Антиподом Всевышнего Небесного Существа выступал злой вездесущий дух (или демон) Калау, убивающий и пожирающий людей и особенно любивший человеческую печень. Если ему удавалось перехватить жертву, адресованную Всевышнему, то любой обряд разрушался. Исходя из этого, можно предположить, что шаман должен был противопостоять Калау и как-то защищать от него жертвенных животных.
      Но Иохельсон на рубеже XIX и XX веков застал уже только упадок корякского шаманизма. Как выражается М.Элиаде, "ему удалось встретить лишь двух шаманов, довольно бедных и непрестижных", и "сеансы, свидетелем которых он был, большого интереса не представляли", хотя, по рассказам, "не так давно могущественные шаманы могли соединить душу только что умершего человека с его телом и возвратить ее к жизни".
      Поэтому мы снова дадим слово значительно более ''раннему" Линденау. По его утверждению, "смертельными" и не поддающимися лечению шаманов (видимо, в ту пору еще "могущественных") были только "сердечные спазмы, головные боли, колотье". Дар властителя духов у коряков передавался по наследству, но "прежде чем стать шаманом или колдуньей, человек должен сначала научиться искусству бить в волшебный бубен, упражнения их в этом происходят ночью без света и огня. Они утверждают, что тогда через вход в юрту к ним приходят маленькие человечки, среди которых находятся также духи умерших родителей. Я имел случаи видеть такого вновь формирующегося шамана как у ламутов, так и у коряков. Можно сказать одним словом, что смотреть на это страшно. Я не знаю, возможно ли притворство при выполнении столь мучительных приемов, потому что при этом человек распухает, бьет руками и ногами, закатывает глаза, изо рта брызжет кровь, а крики, при этом издаваемые, невыносимы. Будучи свидетелем такого беснования, я спрашивал, почему они так беснуются, не болит ли у них после стольких ударов тело? На это я получил ответ, что сами не знают, что бесновались, а только беседовали со своими родителями и с маленькими человечками. Пожилые шаманы утверждают, что их часто мучают дьяволы, происходит это тогда, когда они своим волшебным бубном скликают к себе дьяволов, но не оказывают им должного уважения или недостаточно усердно приносят жертвы. Другие же говорят, что дьяволы ведут между собой войну и если на войне их прогоняют, а их собственный шаман в это время их призывает, то они с досады давят его и душат. Затем дьяволы якобы покидают иногда своего шамана и переходят к другому, а бывшего своего хозяина мучают, пока не умрет; сильные шаманы насылают на людей муки..." На рисунке наружной поверхности бубна, выполненном Я.Линденау (внешне бубен похож на эвенский), вверху изображено "солнце с рогами, руками и ногами" (видимо, Всевышнее Небесное Существо), внизу — луна (наверное, символизирующая знакомое нам "солнце злых духов" или преисподнюю). Между ними летит орел (средство или способ передвижения шамана?). Вторая половинка бубна занята рисунком загарпуненного кита и тянущейся за ним байдары с китобоями, и понятно, что она относится к охотничьей магии. Из этого рисунка становится ясны главные функции его хозяина. Кстати сказать, в XVIII веке у коряков шаман не только перед каждой охотой на китов проводил специальные ритуалы на берегу, в том числе и с временным "запиранием" сильных ветров, но и лично выходил вместе с китобоями в море на байдаре, чтобы на месте подманить поближе к берегу и "заговорить" желанную и опасную "гору мяса". Хотелось бы со слов Линденау добавить еще одну особенность шаманизма коряков, которая затем ярко проявится у многих народов по другую сторону Берингийского моста: "Некоторые шаманы, наевшись мухомора — Wapach, начинают предсказывать будущее. Другие же едят его потому, что от этого пьянеют. Эти грибы собирают летом и сушат, перед едой каждый гриб свертывают, макают в жир и проглатывают целиком. Но каждый гриб полагается заесть полной ложкой порсы. Зараз можно съесть 5—7, даже 9 грибов, но непременно натощак. Наевшемуся мухоморов связывают руки и ноги, чтобы он не бесновался..." Тан-Богораз также подтверждал, что чаще и дольше всех, до конца XIX века, "из дальневосточных племен" мухоморы регулярно употребляли коряки. Наверное, потому, что севернее их владений, за границей леса, этот гриб уже не рос и для многих тундровых чукчей (тоже больших охотников до мухоморов) был дефицитом. Надо сказать, что из нескольких видов гриба с красной шляпкой в белую горошину только один является опьяняющим галлюциногеном, а все остальные — смертельным ядом. Поэтому любительский сбор мухоморов был чреват летальным исходом. И это тоже служило мощным сдерживающим фактором для желающих испытать приятные ощущения, увидеть духов мухомора и услышать их голоса. Тем не менее даже сегодня, судя по случайным публикациям в периодической печати, отдельные далекие потомки информаторов Линденау и Тан-Богораза иногда не прочь "помухоморить". Как, впрочем, и пошаманить. Но будем считать, что мы отдали им должное и обратим взор на их ближайших сожителей.
      Эскимосов следует назвать народом, соединяющим Азию и Америку, поскольку они живут на обеих сторонах Берингова пролива, хотя в основной своей массе, конечно же, за ним. Их шаманизм схож со многими уже описанным нами и в то же время в чем-то разительно отличен и оригинален. Прежде всего, это касается инициации. Если, например, у соседей-коряков она выглядит со стороны шокирующе бурной, то у некоторых эскимосов — столь же шокирующе индифферентной, похожей на монашеское удаление в пустынь и безмолвие. По словам М.Элиаде, старый шаман-ан-гакок сам выбирает подходящего, на его взгляд, мальчика и начинает его обучение "в строжайшей тайне, вдалеке от дома", наставник "учит его, как уединиться у старой могилы на берегу озера и там, потирая один камень о другой, ждать события". А точнее — момента, когда "из глубины озера или ледника выйдет медведь, пожрет твое тело, оставив только скелет, и ты умрешь. Но ты вновь обретешь свое тело, ты пробудишься, и твоя одежда прилетит к тебе". Иногда ученик трет таким образом камни несколько лет, меняя при этом учителей и "набирая духов". Как рассказывает известный полярный путешественник Расмуссен, специально расспрашивавший эскимосских шаманов, многие из них при инициации осуществляют как бы саморассечение, заменяя работу духов-кромсателей сибирских шаманов. Неофиты путем огромной мысленной и духовной концентрации лично "снимают" с собственного скелета всю плоть, перерождают ее и потом снова наращивают.
      В других местах все обучение заканчивается практически мгновенно. Неофит сам приходит к известному ангакоку и говорит ему, что "стремится видеть". Учитель заставляет его "очиститься от грехов", попоститься несколько дней, одновременно проводя с ним уроки, а затем "извлекает душу" из тела, представляет ее духам и дает возможность далее делать это самостоятельно, отправляясь таким образом в мистические шаманские путешествия. Тогда же учитель передает новичку "блеск" или "озарение". Он представляет из себя "таинственный свет, который шаман вдруг ощущает во всем теле, внутри головы, в самой сердцевине мозга — непостижимый фонарь, яркий огонь, дающий ему способность видеть в темноте как в прямом, так и в переносном смысле, и теперь он даже с закрытыми глазами может видеть сквозь мрак и замечать вещи и будущие события, скрытые от остальных людей". Когда впервые после многочасового ожидания и призыва духов неофит испытывает подобное ощущение, то ему кажется "словно дом, в котором он находится, вдруг поднимается в воздух; он видит очень далеко перед собой, через горы, как если бы земля была большой равниной, и его глаза достигают края земли. Ничто теперь нельзя скрыть от него. Он не только способен видеть очень далеко, но также может находить похищенные души, независимо от того, охраняются ли они, сокрыты ли в далеких чужих странах или же унесены вверх или вниз, в страну мертвых".
      Бывают и спонтанные инициации в результате каких-то сильных потрясений или кризисов. Так, например, обрел дар один из знакомых шаманов Тан-Богораза, которого унесло в океан на льдине. Промокший в ледяной воде и смертельно измученный охотник уже хотел заколоть себя ножом, но вдруг совсем рядом с ним вынырнула огромная моржовая голова и пропела, что он будет спасен и еще увидит своих детей. И сразу же события стали развиваться так, что через сутки охотник сошел на землю невдалеке от своего селения. А еще через какое-то время он почувствовал в себе неведомую силу. По воззрениям эскимосов, у человека существует несколько душ. Основная и самая большая из них (человечек величиной с воробья) живет или в области сердца, или в горле, а остальные находятся в своих частях тела и "ростом" не превышают фаланги пальца. По аналогии со всеми прочими шаманами, ангакок при болезнях ищет, возвращает и охраняет эти души с помощью духов-помощников и своих астральных путешествий, а также периодически сражается со злыми духами, норовящими напасть на его соплеменников. Когда человек умирает, то его основная душа может попасть либо на небо к Наивысшему Существу и ждать там реинкарнации, либо оказаться в ближней или дальней преисподней. Небеса и дальнюю преисподнюю можно назвать раем, поскольку жизнь в них весела и прекрасна. А вот в ближнем подземелье "царят голод и отчаянье", и попадают туда грешники и неудачники.
      К Наивысшему Существу шаман обращает свои молитвы и совершает визиты в основном "по погодным вопросам", с просьбами укротить бури, холода, тайфуны и другие крупные неприятности. Как можно понять, Наивысший очень боготворит "громовым птицам" — гигантским орлам (не потому ли эскимосские шаманы тоже летают, раскинув в стороны руки-крылья?). Орлы считаются живущими вечно, и когда они сами все же "умирают", Наивысший подвешивает за нити на небо их бьющиеся сердца. Когда сердца случайно задевают друг друга, гремит гром и сверкают молнии.
      Гораздо чаще, чем летать на небо, ангакоку приходится "нырять" или "спускаться по трубе" на самое дно океанских пучин, где живет всесильная подводная богиня — Мать Зверей, распоряжающаяся всеми живыми тварями своего мира. Обычно совершаемые людьми крупные и мелкие грехи заставляют ее болеть, путают и лохматят волосы. А поскольку у богини вместо рук — ласты, она не может сама причесаться и только страдает и злится. Конечно же, в таком состоянии она не слишком расположена к дарам в пользу охотников. В этой ситуации "поднырнувший" шаман выступает в роли услужливого парикмахера и заодно пытается замолвить словечко за глупых голодающих людей. И в конце концов добивается своего.
      Во время ритуала ангакоки как правило не пользуются бубнами (у большинства их просто нет) и вместо облачения в специальный костюм наоборот раздеваются до пояса. Но они именно улетают из чума или снежного дома иглу и даже привязывают себя веревками к каким-то тяжелым предметам, чтобы не умчаться в таинственную бездну навсегда или чтобы путешествовала только душа, а тело оставалось на месте. Это подтверждает наряду с довольно многими заезжими исследователями и автор первой печатной эскимосской автобиографии Нулигак, простой охотник, родившийся в 1895 году "Один эскимос стал насмехаться над шаманом. "Ты не умеешь петать, — говорил он ему. — Как может человек летать, если у него нет крыльев?" Вскоре после этого в иглу собрались шаманы, чтобы показать свою чудодейственную силу. Каждый обвязался веревкой, к длинному концу которой был привязан камень Шаман, над которым смеялся эскимос, не привязал камня к своей веревке. Когда светильники были загашены, и начался волшебный полет, кто-то вдруг громко закричал Оказалось, что это вопит насмешник. Обиженный шаман привязал конец веревки к его лодыжкам, и бедняга повис вниз головой, увлекаемый летящим шаманом Он издавал отчаянные вопли, но скоро его голос затих вдали Когда шаман вернулся, его обидчик был недвижим. ."
      Среди многочисленных коренных индейских племен Северной и Южной Америки шаманизм присутствовал практически везде Правда, часто шаман делил религиозную сферу с колдунами, знахарями и жрецами, но всегда стоял выше их, поскольку только он мог совершать астральные путешествия и с помощью своих духов наиболее глубоко проникать в потусторонний мир Соотношение общественной значимости и авторитета шамана и колдуна можно проиллюстрировать тем, что в случае обвинения первым второго в злых кознях, индейцы без колебания тут же убивали колдуна.
      В целом стоящие перед шаманом задачи и выполняемые им ритуалы были похожи как на азиатские, так и между собой на континенте Наверное, принципиально отличались от уже показанных нами только костюмы "краснокожих" властителей духов Например, у индейцев Калифорнии (и у многих других) все культовые атрибуты были сосредоточены на голове, в то время как остальное тело было практически обнаженным и ни несло никакой символики Исследователи объясняют это тем, что голова ассоциировалась с более важным для индейцев верхним миром, где жили их главные божества и создатели земли и человека.
      "В широкие отверстия ушей шаманы вставляли длинные серьги из костей журавля, глаза и лоб прикрывала повязка из перьев дятла, на макушке головы укрепляли при помощи сетки и крупных шпилек из костей и перьев священных птиц высокие перьевые головные уборы К головным уборам привязывали свисавшие на спину "боа" или перьевые веревки,— так описывает наряд шамана и его внутренний смысл E А Окладникова — Полумаска из перьев символизировала ритуальную слепоту, то есть возможность видеть в мире духов, где все наоборот. Наиболее важным связующим звеном между миром людей и духами была перьевая веревка, свисавшая с убора шамана. Эту веревку, согласно космогоническому мифу, сплела Паучиха и опустила во времена творения с неба на землю. Подобно героям мифов, индейские шаманы могли подниматься с помощью такой веревки на небо во время сеансов камлания..."
      Степень вхождения в транс и его пластическое проявление у разных племен бывает различным. Например, у индейцев ачумавов (по Жем де Ангуло) ритуал проходит внешне относительно спокойно, даже, казалось бы, невыразительно, но, может быть, в этом и заключается его интерес: "Шаман колышется, тихо бормоча, с полузакрытыми глазами. Сначала это плаксивое мурлыканье, как если бы шаман хотел петь вопреки какой-то внутренней боли. Это мурлыканье становится все громче, оно приобретает форму настоящей, хотя все еще тихой мелодии. Зрители умолкают, они начинают внимательно слушать. У шамана еще нет его дамагоми (духа. — В.Ф.), который пребывает, возможно, где-то в далеких горах, а может быть, совсем рядом в ночном воздухе. Песня должна привлечь его, пригласить и даже заставить прийти..." Проведя такой долгий запев, шаман потом передает песню зрителям, а сам молча сидит с закрытыми глазами и внимательно вслушивается в окружающее пространство. Почувствовав появление духа, он резко хлопает в ладоши, обрывает замирающих зрителей и начинает говорить с духом. Действо может длиться часами. А вот шаман шушвапов (по М.Элиаде) "ведет себя как бешеный, как только наденет ритуальный головной убор. Он начинает петь песни, которым научил его дух-покровитель во время посвящения. Он танцует до тех пор, пока весь не взмокнет от пота, и тогда приходит дух, с которым он разговаривает. Затем шаман ложится возле больного и сосет его больное место. Наконец, он извлекает ремешок или перо — причину болезни, — которые исчезают, когда он на них подует".
      Поиск похищенной или заблудшей души иногда принимает характер драматического представления. "У индейцев томпсон шаман надевает маску и вступает на тропу, по которой когда-то его предки направлялись в страну мертвых; если он не встречает душу больного, то обыскивает кладбища, где погребены крещеные индейцы. Но в любом случае он должен сражаться с призраками, прежде чем ему удастся отнять душу больного; возвратившись на землю, он показывает участникам свою окровавленную дубинку..."
      Южноамериканские шаманы-мачи — родные братья своих коллег, разве что у них усилена колдовская линия и умение превращаться в другие сущности, чему способствует ярко выраженная вера на этой части континента в оборотней, вампиров и прочих ночных любителей человеческой крови и плоти. Обожествление мачи здесь достигает такой высокой степени, что встречаются (как, например, у племени таранов) "юкагирские" варианты — останки особо могущественных шаманов не погребаются, а хранятся в хижинах и к ним обращаются за советами и помощью. Некоторые же южноамериканские шаманы совершенно по-алтайски провожают души усопших соплеменников в царство мертвых, куда они без подобного экскорта просто не смогут попасть. Встречаются и племена, где развит "семейный" шаманизм типа чукотского. Как говорится, мир тесен...
      Одной из особенностей религиозных обрядов на этом континенте, особенно в южной его части, является применение различных наркотических веществ для облегчения вхождения в транс, начиная от обыкновенного табака и алкоголя и заканчивая очень мощным и смертельно опасным при передозировках колдовским отваром "лозы мертвых" аяхуаска, о котором мы уже упоминали. Традиция применения подобных снадобий уходит в далекую древность, и в этом смысле индейцы нынешней Мексики, Сальвадора, Гватемалы и ряда других стран еще до прихода на их земли конквистадоров ушли далеко вперед коряков и во множестве возвели в своих приделах памятники... грибам. Священным, как они их считали. На языке ацтеков эти грибы носили название тео-нанакатль, что означало "плоть бога". И на пиршествах великих царей ацтеков и инков к столу точно так же подавались грибы, как на встречах хозяев оленьих стад на Камчатке и Чукотке. Заставший этот культ еще в расцвете, монах-францисканец Бернардино де Сахагун писал: "Во время праздника, когда, как они сказали, наступил "час игры на флейте", они начали есть грибы. Кроме этого, они не употребляли никакой пищи, только всю ночь пили шоколад. И ели грибы с медом. Когда же грибы начали оказывать свое действие, они начали танцевать, плакать... Некоторые имели видения, что они умрут на войне. Некоторые имели видения, что их убьют дикие звери. Некоторые имели видение, что они обретут богатство...И когда действие грибов прошло, все стали разговаривать между собой, обсуждая увиденное..."
      Если даже светское общество позволяло себе подобным образом "расслабляться" и заглядывать в будущее, то уж шаманы, конечно, использовали галлюциногенные грибы гораздо интенсивнее и целенаправленнее. Как и обожествленный Кастанедои кактус-пейот и многие другие наркотические растения и вещества, превратив их употребление в неотъемлемую часть религиозных и оккультных практик.
      В результате в некоторых, "продвинутых" по части наркотиков племенах состояние глубокого транса, с таким трудом достигаемое только самыми талантливыми из "трезвых" сибирских шаманов, стало общим достоянием. Причем довольно легко приобретаемым. Например, в амазонском племени дживаро, которое изучал в 1960-е годы этнолог Майкл Дж. Харнер и в котором примерно каждый четвертый тогда являлся шаманом. И не "семейным" любителем-имитатором, а, якобы, самым настоящим. По словам ученого, "любой взрослый член племени, будь то мужчина или женщина, который хочет освоить этот род занятий, просто делает подарок уже практикующему шаману, который взамен снабжает его порцией натема (галлюциногенного напитка) и дает ученику часть собственной сверхъестественной силы в виде духов-помощников, или тсентсак. Эти духи-помощники, или "стрелы", как их еще называют, считаются главной сверхъестественной силой, вызывающей болезни и смерть в "нормальном" мире. Для обычного человека эти магические стрелы обычно невидимы, и даже шаманы могут воспринимать их только находясь под воздействием натема".
      "Дживаро убеждены, что они могут хранить магические стрелы в животе и изрыгать их наружу по собственной воле. Чтобы дать новичку немного тсентсак, практикующий шаман должен изрыгнуть из себя то, что для принявшего нетема выглядит как бриллиантоподобная субстанция, в которой и находятся духи-помощники. Шаман отсекает ее часть с помощью мачете и отдает новичку, который должен проглотить эту часть. При этом получивший магическую силу испытывает боль в животе. После этого он должен оставаться в постели в течение десяти дней, регулярно принимая натема. Шаман, который дал новичку часть своей силы, периодически обдувает и растирает все его тело, вероятно, чтобы увеличить передаваемую силу..."
      В конце месяца изо рта новичка неожиданно появляется первая магическая стрела, и он начинает испытывать страшное желание использовать ее по назначению. Если неофит так и сделает, он навсегда обратится в шамана-колдуна, а если пересилит себя и проглотит стрелу, — в шамана-лекаря. Как говорит пословица, коготок увяз — всей птичке пропасть, и вскоре желание убивать начинает приходить к кол-дуну с такой же регулярностью, как желание поесть. При упомянутом количестве шаманов вся жизнь взрослых дживаро превращается в сплошное тайное метание стрел колдунами в спины потенциальных жертв, "высасывание" их лекарями и метание в обратную сторону, новые броски стрел (в том числе с помощью оставленных в засаде духов-помощников) и опять борьба с эффектом бумеранга... А если учесть, что проделывать все эти операции и видеть стрелы и врага на опасном мистическом плане можно только "под натема", то все шаманы практически пребывают в постоянном наркотическом опьянении, в крайнем случае заменяя натема более "легким" табачным соком. Так что все-таки лучше, наверное, быть якутским шаманом, жить по нашу сторону Берингийского моста, вести здоровый образ жизни и только изредка опасаться астральных самострелов своих врагов.
 

      На наш взгляд, без главы, показывающей борьбу власти с шаманизмом, рассказ о непростой жизни избранников духов был бы неполным. Поэтому мы решили чуть поподробнее остановиться на обозначенной теме. Тем более что она достаточно интересна и включает в себя сюжеты от почти комедийных до глубоко трагических.
      Как известно, весь советский период до времен гласности объективное исследование подобных вопросов было просто невозможным из-за цензурных и идеологических препон, но в последние годы ситуация изменилась, и, к примеру, в Якутии увидело свет несколько специальных научных работ. К ним, к дореволюционным материалам и самостоятельно собранным фактам мы и будем апеллировать Надо сказать, что, шаманизм, по сути, всегда был в оппозиции к сильнейшим мира сего Мы помним, что еще в 1696 году воевода Арсеньев официально и "накрепко" запретил камлания в Якутске и его ближних окрестностях, дабы шаманы своими тайными знаниями и независимым взглядами не провоцировали выступления против колониальной администрации Даже раньше светской власти в своей самой северной епархии в борьбу включилась православная церковь, узревшая в "черной вере" сильного конкурента К примеру, еще 6 марта 1663 года "служилый человек" Мишка Тархов имел неосторожность поучаствовать в камлании шамана Баркына, да к тому же во время поста Когда это обнаружилось, Мишку отдали на шесть недель в местную церковь "под начал" (то есть на принудительные работы) и "соборному попу" было приказано держать его все это время на чепи", "чтоб впредь неповадно было в великий пост шаманить заставтивать и шаманства слушать".
      Но еще и до прихода русских многие шаманы периодически попадали в опалу родовых князей-тойонов, фактически всякий раз, когда предсказывали или открывали что-то неугодное местной власти Заставляя отрекаться от подобных пророчеств и озвучивать то, что было нужно богатой верхушке, тойоны "били их смертным боем" Особенно же доставалось шаманам в тех случаях, когда у их князей или просто богатых и сильных сородичей возникало подозрение о наведенной порче В первые годы правления воеводам "Якольской землицы" приходилось разбирать десятки таких дел Например, в 1645 году кангаласский князец Откурай, сын знаменитого первого "царя" якутов Тыгына, "убил шамана Дуруна" за то, что тот якобы "уморил шаманством своим его женку и сына Бытыя" И новая русская судебная власть при рассмотрении "челобитной" родственников Дуруна отнеслась к этому спокойно, как к рядовому факту, ограничившись незначительным для богача штрафом "в 27 скотин больших и малых", поскольку "в якутах так преж сего велось, что шаманов и добрых за дурное шаманство побивали".
      Известный кангаласский князец Мазары Бозеков обвинил ойуна Деки в том, что он "изъел" двух его братьев, "обратясь медведем", да еще и "похвалялся сим в песнях".
      И хотя шаман под пытками в воеводской канцелярии полностью отрицал обвинения и утверждал, что имеет дело только со светлыми божествами, влиятельный богач все равно одержал верх, и Деки был посажен в тюрьму.
      Исследователь якутского фольклора Г.У.Эргис (взявший фамилию-псевдоним по имени одного из великих шаманов) в своем двухтомном собрании старинных преданий приводит пять сюжетов с участием ойунов, и во всех они выступают в роли пострадавших от богачей-тойонов. Причем и в прямом физическом смысле: "Додор в расцвете своих сил всячески мучил, порол многих шаманов..." или "Кутайах Баай, избивая шаманов розгами, вынуждал их спустить ему сверху сенокосчиков..."
      Думается, многие шаманы вынуждены были платить за свой необычный дар, свою особую независимость и профессиональную честность достаточно распространенной среди них бедностью и отверженностью. Впрочем, такая судьба издревле сопровождала их коллег в самых разных местах земли. Помните пушкинские строки:
      Волхвы не боятся могучих владык,
      А княжеский дар им не нужен;
      Правдив и свободен их вещий язык
      И с волей небесною дружен...
      Несколько иначе дело обстояло только у тех народов (например, у юкагиров, эвенов), где шаман официально был первым или вторым лицом в племени. Но и тут в борьбу со временем включалась или церковь, или более высшая колониальная, а затем большевистская власть.
      Если поначалу у шаманов просто отбирали и сжигали их одежду и бубны, запрещая камлать, то со временем стали принудительно крестить. Как писал Худяков, "при введении христианства многим шаманам насильственно обстригали волосы и затем силою приобщали; в этих случаях шаманы сходили с ума, становились больны на год и на два, лежали в кровати". Но в итоге языческие духи все равно оказывались сильнее новых христианских святынь и повторно (!) инициировали ойунов. "Потом рассказывали они, что черти водили их по разным местам, закалывали, вынимали кости и вставляли новые, "исправляли" шамана. И через продолжительное время шаман выздоравливал и снова становился настоящим. Знаменитая шаманка Чуонах, насильственно окрещенная русскими (напомним: и сожженная ими после смерти. — В.Ф.) и после крещения выделывала шаманские штуки, так что стала предметом поклонения для русских, якутов и тунгусов (жиганская Аграфена)".
      Худяков приводит в своем "Описании Верхоянского округа" один пикантный эпизод борьбы шаманства с властью в лице другой известной удаганки Таспарыйа:
      "...рассказывают, что однажды в то время, когда она шаманила, в юрту приехал русский казак, стал запрещать, раскричался. Эта шаманка нисколько не испугалась; как сидела, так и осталась. Ударила в бубен, запела, у него и оторвался половой член, Таспарыйа и повесила его на хоро (конец бревна, выдающегося из камина): "Пусть, — говорит, — он просохнет, пока я шаманю". Казак заохал, застонал, но она освободила его только тогда, когда закончила свою службу".
      Забегая вперед, можно добавить, что нечто подобное проделывали якутские удаганки и с милиционерами советских времен, заставляя их с конфузом ретироваться. Но власть оставалась властью, и если ойуны не внимали ее запретам, применяла физические меры воздействия. До революции это была, как правило, публичная порка. Интересно, что по поводу ее "эффективности" существовало определенное общественное мнение.
      "Если шаман сечен русским начальством, — сообщает Худяков, — то, по якутским поверьям, — у него остается только четвертая часть дьяволов, и он становится почти как простой человек. Один из сеченых шаманов признавался, что "сначала, когда хотели его сечь, и чертей, говорит, я видел, и душу исправника. А когда свалили, не только чертей не стало, но и потолка не взвидел. При начальстве плохая штука и шаманство". Но такие жестокие меры действовали только на слабых шаманов. Напротив, когда секли знаменитого Кычакан-шамана, так он являлся в семи видах. Схватят одного, повалят, станут сечь — выходит новый Кычакан и говорит: "Секите его побольше!" Схватят нового, появляется еще новый и говорит: "Секите побольше!" и т.д. Это был такой шаман, что в одно время бывал в семи местах (наказание его происходило в г.Якутске)".
      Конечно, в разных местах представители царской власти и духовенства относились к шаманам по-разному, а кое-где в провинции — весьма лояльно и даже с симпатией. Ссыльный М.Овчинников, отбывавший срок в Олекминске в XIX веке, зафиксировал в своих воспоминаниях вообще курьезный случай, когда православный священник Олекминской Спасской церкви "Аф.Малинин в масленицу, возложив на себя шаманский бубен, "с пением богородича" шествовал по городу". Сопровождавшие его "два шамана в полном облачении представляли свое действо".
      На волне христианизации, принудительно наслоенной на шаманизм, в якутской глубинке местами стал проявляться странный феномен, альтернативный гибрид двух вер — "боговдохновленные" люди. Инициация их очень походила на шаманскую, но происходила на уже иной религиозной почве. Подобный новоявленный пророк "сперва по обыкновению сходит с ума, беснуется, связанный лежит девять дней без пищи, мучится, терзается, чуть не помирает, очищается от грехов. Тут уж сам бог является к нему в виде пресветлого серебряного старика, иногда в виде большой белой птицы. И сделает его господь главным пророком на земле и пошлет. И явится боговдохновленный к якутам и скажет: "Русские попы всех вас вовлекли в грехи, они явно будут наказаны за это богом. Вот я послан от бога служить вам якутскую службу, наставить вас в вере. И праведники пойдут в рай, а грешники во ад! Узнают обо мне русские попы и будут меня сечь. Но как они ни будут меня пороть, а не брошу господнего дела, все буду петь свою церковную службу!" И велико становится число верующих в пророка: все соседние якуты, начиная от бедных рабочих до сильных якутского мира, старост и старшин, являются к пророку послушать божественного слова. И начинает пророк наставлять и отправлять все церковные требы... крестит он, вяжет и разрешает, клянет и благословляет..."
      Правда, иногда часть службы такого пророка "состоит из соединения разных якутских песен, обыкновенных и шаманских", но зато как своему "якуты поручают ему иногда освящать вновь выстроенные часовни еще до освящения их русским духовенством! Такой случай был с одной часовней, выстроенной в память чудесного избавления государя императора 4 апреля 1866 года".
      Якуты называли подобных пророков "людьми, видевшими бога", и их рассказы о личной встрече с всевышним производили на окружающих не менее потрясающее впечатление, чем шаманские камлания. Тем более что иногда в таких случаях действительно вершилось чудо, как с одним боговидцем в Верхоянске, который сразу же после озарения точно предсказал большое наводнение 1868-го года и вдруг, прежде совершенно неграмотный, разом, "точно книга, точка в точку, наизусть", стал с легкостью именовать по датам и названиям все православные церковные праздники и "законы".
      Конечно, подобные конкуренты не слишком-то нравились церкви, но бороться с ними было гораздо сложнее, чем с шаманами, поскольку "боговдохновленные" сражались со священниками их же оружием, на их "территории" и при этом еще и имели в глазах народа часто весьма значительный моральный перевес. Отступление под давлением христианизации и "перерождение" зафиксировано и в достаточно поздней по времени юкагирской легенде с говорящим названием "Как шаман святым стал". Сюжет ее заключается в том, что, побывав в очередной раз в "нижней земле" у "остроголового человека" и впервые увидев воочию огонь ада, устрашившийся шаман ("Как бы после смерти сюда не попасть!") заделывает вход в нижний мир и идет за советом и отпущением грехов в церковь, становится аскетом-отшельником, а потом, благодаря молитвенному подвигу, и вовсе святым.
      Но если дореволюционные власть и церковь оставляли для "перерожденцев" и неошаманов хотя бы такой узкий коридор к вере и духу, то пришедшие на их место большевики-атеисты решительно и довольно быстро стали прикрывать любые лазейки.
      Признаюсь, будучи немало наслышанным о борьбе в 20— 30 годы с "опиумом для народа", я все же был поражен публикациями некоторых официальных документов, помещенных в книге П.Н.Ильяхова "Борьба с шаманизмом в Якутии", увидевшей свет в 1995 году.
      Открыл эту кампанию циркуляр Губревкома от 20 ноября 1920 года, в котором волостным и сельским ревкомам вменялось в обязанность строго преследовать всех шаманов. Такой натиск новой якутской власти на "пережитки прошлого" показался слишком крутым даже для более вышестоящего Сибревкома, который слегка заступился за шаманов (Чем они хуже все еще здравствующих священников?!) и порекомендовал отменить распоряжение, "как не соответствующее тактике момента".
      В годы гражданской войны на Севере большевикам было не до шаманов, но, расправившись с главными противниками, они вновь обратили внимание на человека с бубном. 27 мая 1924 года был принят первый партийный документ по этому вопросу — "Постановление Пленума Якутского обкома РКП (б). 3 ноября того же года вышло "Постановление ЯЦИК о мерах борьбы с шаманизмом в Якутской АССР", а следом и соответствующее "Обращение к трудовому народу". Последнее заканчивалось словами:
      "Правительство призывает всех шаманов оставить свое постыдное занятие и стать равноправными и честными тружениками.
      Все советские органы, общественные организации на местах призываются на борьбу с шаманизмом, на которую они должны направить максимум своего внимания и сил.
      Шаманизм — опиум для народа.
      Шаманы — паразиты на теле трудящегося якута!"
      В этом же обращении говорилось:
      "Правительство Якутии, наряду с культурно-просветительными мероприятиями по борьбе с шаманизмом, разработало целый ряд судебно-административных мер по привлечению к уголовной ответственности шаманов за совершение ими преступных деяний во время камлания и в процессе лечения".
      Вот на эту-то, вышедшую уже для "служебного пользования" "Инструкцию Народного комиссариата юстиции ЯАССР судебным и следственным органам Якутии" и хотелось бы обратить особое внимание Документ настолько красноречив, что есть смысл привести его практически полностью.
      "На основании постановления Президиума ЦИК ЯАССР от 3 ноября 1924 года (протокол номер 54), НКЮ предлагает прокурорскому надзору, следователям и судебным учреждениям Якутии возбуждать уголовное преследование против шаманов в случаях и порядке, предусмотренных нижеследующими статьями Уголовного кодекса РСФСР:
      1. Если шаман во время камлания предсказывает как-то: падение власти, возникновение гражданской войны, сопротивление власти при проведении налоговых кампаний и т д., то следует привлечь его к уголовной ответственности по статье 119 Уголовного кодекса РСФСР с применением наказания при доказанности контрреволюционной цели по 1-й и 2-й части 69 статьи, а при недоказанности — по 3-й части той же статьи Уголовного кодекса.
      2. Если шаман при камлании предсказывает наступление в ближайшем или отдаленному будущем общественных бедствий, как-то распространение эпидемии (чумы, оспы и т.д.), пожары, наводнения и т.п., могущие вызвать общественную панику, то, в случае невозможности доказать контрреволюционность означенных предсказаний, надлежит шамана привлекать по 2-й части 73-й статьи Уголовного кодекса, а при доказанности контрреволюционной цели — по ст. 119 Уголовного кодекса.
      3. Если шаман путем шаманства смертоносным действием лишит жизни ребенка-урода, то в таком случае против него необходимо возбудить уголовное преследование по статье 142 Уголовного кодекса
      4. Если шаман во время камлания будет проделывать всевозможные обманные действия-фокусы вроде: колоть себя ножом, обмазывать лицо кровью, добывать из воздуха табак, вино и т.д., то в этих случаях следует шамана привлекать к уголовной ответственности по ст. 120 Уголовного кодекса, а его помощника — по той же статье за соучастие.
      5. Если шаман за совершение обряда потребует и таким путем получит вознаграждение за свои труды в большей сумме, нежели чем это ему было предложено от имени и со стороны больного, то при подобных обстоятельствах дела, безусловно, является необходимым привлечь шамана к уголовной ответственности или за вымогательство по ст. 194, или за шантаж по ст. 195 УК, смотря по характеру требования.
      6. Если шаман лечит граждан ядовитыми и сильнодействующими веществами, как употребляемыми в медицине, так и не употребляемыми в ней, то в этих случаях шамана необходимо привлекать к уголовной ответственности за изготовление и хранение запрещенных законом веществ по ст. 215 УК.
      7. Если шаман, уверив женщину или девицу, что его тело обладает способностью излечивать болезни, заставит лечь с ним и, пользуясь этим обстоятельством, путем психологического и физического воздействия изнасилует ее, то в таком случае привлечь шамана к уголовной ответственности по ст. 169 "а" УК, а если пострадавшей является лицо, не достигшее половой зрелости, то по ст. 166 Уголовного кодекса.
      8. Если шаман в процессе лечения заразил больного венерической болезнью, то в таких случаях, безусловно, требуется привлечение шамана по 155 статье Уголовного кодекса.
      9. Если шаман уведет к себе домой так называемый жертвенный скот или же возьмет себе часть туши такового сверх гонорара, то подобные действия шамана должны быть квалифицируемы как мошенничество, что предусмотрено 187 статьей Уголовного кодекса.
      10. Если при исполнении представителем медицины (врачом, фельдшером) своих прямых обязанностей по оказании помощи больному шаман будет тому оказывать сопротивление и противодействие, то в таком случае привлечь его к уголовной ответственности по ст. 86 Уголовного кодекса".
      Как видно из "Инструкции", любой шаман или целитель мог быть обвинен по полутора десяткам статей "Уголовного кодекса" и с легкостью стать контрреволюционером, провокатором, вымогателем, шантажистом, мошенником, взяточником, насильником и даже убийцей. Согласитесь, что в любые времена трудно было отыскать злодея, которому одновременно бы инкриминировалось столько преступлений. Правда, согласно древней российской традиции, огромное количество принимаемых в нашей стране законов и постановлений, в том числе и самых радикальных, всегда компенсировалось их невыполнением на практике. Подобное же произошло и в данном случае — в Якутии были официально осуждены и отбывали срок всего несколько шаманов. Но зато сотни из них подвергались так называемым административным наказаниям, что в итоге иногда могло выглядеть даже хуже тюрьмы. Тем более что репрессии распространялись не только на самого шамана, но и на членов его семьи.
      Обычно к ойунам применяли самое "легкое" наказание — согласно пункту 15 "Положения о выборах в сельские, поселковые Советы", их лишали избирательных прав. Казалось бы, невелика беда, но одновременно полагалась конфискация имущества, дополнительные налоги и "задания по заготовкам", запрет на вступление в колхозы и кооперативы, выделение охотничьих, рыбацких и сенокосных угодий, снабжение снастями, орудиями лова и припасами. Детей шаманов запрещено было принимать в интернаты, им разрешалось получать только начальное образование, а нередко на них распространялись все ущемления прав, которым подвергались родители.
      Лишение избирательных прав происходило очень быстро, на общем собрании селян, простым голосованием под давлением какого-нибудь "уполномоченного" из райцентра. А вот восстановления могло состояться только после принародного покаяния шамана, публикации его "отказного" заявления в газете, испытательного срока в пять лет и долгого хождения документов по вышестоящим инстанциям. Все это время семья шамана балансировала на грани жизни и смерти.
      Публиковавшиеся в печати заявления диктовались шаманам чуть более (а иногда и менее) грамотными коммунистами и по сути были чем-то средним между унизительной клеветой на самого себя и агиткой за большевистскую власть. Вот как, например, звучало "добровольное письмо" в газету "Автономная Якутия" известного шамана Н.Протасова: "Я во время царизма, когда был умалишенным, находясь в религиозном предрассудке, имел специальность шаманить. Я действительно отказываюсь и говорю всю правду, что во время шаманства не было замечено, что существует черт или какая-нибудь темная таинственная сила. В настоящее время при славной советской власти все люди, занимающиеся наглым обманом, должны отказаться от такового. Благодаря существующего обмана и лжи существует и угнетение, а потому призываю и всех других шаманов последовать моему примеру..."
      Очень часто местные идеологи не ограничивались подобными "раскаиваниями" и "испытательным сроком", а заставляли ойунов выступать с сеансами "саморазоблачения", где они должны были принародно "раскрывать секреты своих обманов и фокусов". Читая их описания, часто видишь, как шаманы явно придумывали неуклюжие "материалистические" объяснения творимых ими чудес. Например, появление крови на лице и теле в момент наивысшего напряжения при камлании якобы объяснялось тем, что она заранее была налита в пустой патрон, подвешена в нем на груди под одеждой, затем незаметно вылита на руку и размазана, а патрон также незаметно выброшен и т.п. Интересно, что иногда "саморазоблачители" просто не могли придумать атеистического варианта ответа на очередной каверзный вопрос собравшихся и подавленно замолкали или уходили со сцены.
      Ну а те, кто не шли на подобные фальсификации и профанации, продолжали страдать.
      По сведениям П.Н.Ильяхова, на севере Якутии, и без того в самых экстремальных условиях выживания (тем более после военной разрухи) шаману-лишенцу на семью из пяти человек в порядке наказания выдавали только "30 фунтов (12 кг) муки, полкилограмма масла, килограмм сахара, одну плитку чая и одну коробку спичек" на всю зиму, которая в Заполярье длится, как известно, почти девять месяцев. Конечно, прожить на таком пайке было невозможно, а пополнить его за счет охоты или рыбалки шаман не мог по названным причинам. То есть налицо наблюдалось моральное и физическое уничтожение шаманов новой властью. Естественно, и они в ответ платили ей нелюбовью, предрекали скорое падение, а в годы гражданской войны примыкали к повстанческим отрядам. Хотя были и такие ойуны, которые помогали красным, в том числе (это документально зафиксировано) — насылая на белогвардейцев пургу и давая возможность захватить их без боя.
      К концу 20-х годов в Якутии (как, наверное, и по всему северу России) в борьбу с шаманизмом включился активно заявивший о себе Союз воинствующих безбожников (СВБ). Его излюбленным занятием было устраивание театрализованных общественных судов над ойунами и священниками с вынесением им приговоров в духе времени — в виде "каторги" или "расстрела". Для подобных спектаклей привлекались профессиональные или самодеятельные артисты, изображавшие "судью", "прокурора", "адвоката" и, естественно, "шамана" или "попа", но иногда на сцену силком вытаскивали настоящих ойунов и публично их "клеймили и разоблачали". Довольно распространенными были акции по сжиганию не только костюмов и бубнов ойунов, но даже и старинных шаманских захоронений. Но не все действия воинствующих безбожников лежали в сфере пропаганды и агитации, — многие удары их по шаманизму были вполне материальны. Так, в 1929 году председатель областного совета СВБ некий Шуба выступил с обращением "ко всем работникам кооперации", в котором призывал: "Попам и шаманам, как носителям и распространителям религиозной заразы, нужно создать изоляционную обстановку в обществе, лишив их и их семьи товаропродуктов из кооперации". То есть речь уже шла не об упомянутом скудном пайке, а вообще о полном запрете что-либо покупать в сельских магазинах.
      Но, видимо, даже к этому времени шаманы все еще имели довольно большой авторитет в народе, поскольку "безбожники" (по данным Н.Д.Васильевой) планировали к 1 мая 1930 года всего лишь "вырвать из-под влияния цепких лап шаманов не менее 25% улусного населения". В августе того же года Якутский областной СВБ заключил договор с Бурят-Монгольским СВБ "на культурное соревнование на фронте борьбы со всякими религиозными течениями". Помимо увеличения в десятикратном количестве "безбожников" с обеих сторон, предлагалось "вырвать" уже "не менее 40% населения, находящегося под влиянием шаманов и др. религиозных течений".
      Более серьезные коммунистические идеологи понимали, что "спектаклями" дела не решить, и потому пытались подвести теоретическую базу под борьбу с шаманизмом. Так, в 1931 году в журнале "Красный Север" была опубликована большая статья заместителя председателя Госкомсевера при правительстве РСФСР И.М.Суслова "По туземному Северу. Шаманство и борьба с ним", где автор не только демонстрирует довольно неплохое знание вопроса, дореволюционных публикаций по нему, но и пытается дать своим менее осведомленным коллегам научные (с точки зрения атеизма) рекомендации действий. Главные из них — повышение общей культуры и грамотности среди "туземного населения", развитие в людях материалистического сознания, применение для пропаганды атеизма кино, литературы, достижений технического прогресса. Следом пришлось и Тан-Богоразу, увы, теперь в силу обстоятельств уже не былому бесстрастному знатоку чукотского и эскимосского шаманизма, а идеологизированному (возможно, насильно) "красному профессору" выступить с довольно объемной публикацией, смысл которой ясен из названия — "Религия как тормоз соцстроительства среди малых народностей Севера". Глубоко изучивший вопрос, Богораз не без оснований рекомендовал бороться с шаманизмом с помощью близко лежащего к нему самодеятельного театра, подготовки "внутренних" пропагандистов из более восприимчивой и податливой в идеологическом смысле "туземной молодежи". Мимо его зрения не прошло и то, что антиподом шаманов издревле являлись кузнецы и что они всегда были "сильнее шаманов". А это значит, не-безрезонно замечал профессор, что и любая другая техническая профессия "сильнее" шаманской. Поэтому лучшая борьба с ней — это индустриализация северного быта. И еще один прием советовал применять Богораз — объединять в глазах туземцев шаманизм и христианство, показывать, что якобы между священником и шаманом нет никакой разницы. И поскольку христианство на дальних северных окраинах России так и не сумело толком войти в души и сознание людей, но при этом во многих местах с помощью горе-миссионеров уже себя скомпрометировало, то оно, легко отторгаясь, "потянет" за собой и шаманизм. Вот такой иезуитский ход мысли.
      И тем не менее, как ни пытались рядовые и высокопоставленные "безбожники" утверждать на всех уровнях, что "фокусы" ойунов — чистой воды обман или бред больного воображения, время от времени им приходилось на собственном опыте убеждаться в реальности присутствия невидимых сил и в необыкновенных способностях шаманов, иногда торопливо ретироваться с их территории, а то и платить за собственное атеистическое кощунство дорогой ценой. История донесла до нас немало подобных примеров. Как рассказывал один из старожилов Среднеколымска И.Ф.Волков, в 1929 году местный облаченный властью активист-комсомолец Иван Третьяков отобрал у окрестных шаманов девять бубнов и попросил пионеров-школьников (видимо, взрослые не согласились), помочь ему сжечь шаманские атрибуты. Волков, тогда еще сам школьник, вспоминал: "Мой дядя был шаманом, и его большой бубен явственно выглядывал из этой кучи. Присутствовало очень много взрослых и детей. И многие из нас видели, как этот большой бубен выпрыгнул из огня. Трижды бубен выпрыгивал из костра, и трижды люди возвращали его в погребальный костер..." Это рассказ записала американская исследовательница М.М.Балзер. Она же дополнила его свидетельством директора местного музея И.СЛаптева: "Некоторые говорят, что сожгли 9 бубнов, а другие — что почти 30, Бубны были собраны и сложены в кучу в местности Сен-Куля. Третьяков был бесстрашен, невзирая на проклятия шаманов, у которых он отобрал бубны. Но через два дня после сожжения бубнов его живот раздулся и он умер. Это правда. Его похоронили в том месте, где он сжег бубны..."
      В краеведческом музее мне поведали историю, гораздо более близкую к нам по времени. В соседствующем с городом Якутском улусе, возле небольшого села много лет стояло огромное и старое шаманское дерево, давно уже бывшее бельмом в глазу местного секретаря парткома. В один из дней он не вытерпел, вооружился топором (поскольку пилить с ним вдвоем пилой никто не согласился) и направился к опушке. Ствол шаман-дерева было настолько толст, что за несколько часов до наступления ночи секретарь смог лишь подрубить его вкруговую сантиметров на двадцать в глубину, но так и не сумел свалить. Вернувшись домой, он бессильно рухнул на постель. А когда утром поднялся, живот и спина его (также вкрутовую) оказались опоясанными сплошным лишаем. Перепуганный партийный лидер тут же отказался от всяких попыток продолжить свою показательную акцию. Но в селе нашелся приезжий атеист, которому в смысле веры было "все до лампочки" и который решил не терять "почти готовые дрова". Вооружившись мотопилой, он на следующий день под неодобрительные взгляды односельчан свалил-таки дерево, распилил на чурки и наутро хотел перевести к себе на подворье, но ночью вдруг вышел в сарай и безо всякой причины... повесился. Говорят, чурки шаман-дерева догнивают на опушке до сих пор.
      Великая удаганка Анна Павлова (о ней мы уже не раз упоминали) умерла в начале 30-х годов и была похоронена возле села Мукучу, но предания и легенды о ней вовсю жили в годы советского атеизма и, естественно, мешали "идеологическому воспитанию трудящихся". Уже в 60-е годы, чтобы наконец-то развенчать миф, один из местных коммунистических вожаков заявил, что ночью в одиночку сходит на могилу удаганки и тем самым докажет, что все это — суеверия. И сходил. Но, бывалый таежник и следопыт, на обратном пути, буквально в двух шагах от села умудрился непостижимым образом... замерзнуть. Старожил Олекминского улуса АТабышев вспоминал, как в 1921 году он был свидетелем камлания в известной уда-ганки Кэтирис, которая приехала лечить его дальнюю родственницу, лежащую при смерти. Поглядеть на ритуал собралось все село, в том числе и вновь испеченные представители только что установившейся в волости советской власти. Большинство людей воспринимали ритуал очень серьезно, но стоящие кучкой ревкомовцы, явно пришедшие поразвлечься и ощутить свое превосходство над "темнотой масс", о чем-то все время перешептывались и посмеивались. Как выяснилось позже, они иронизировали по поводу того, что удаганка молода, хороша собой и гораздо интересней была бы в постели, чем в демонстрации пережитков прошлого. Закончив камлание, шаманка вдруг повернулась к насмешникам и громко произнесла: "За такие слова, произнесенные в присутствии духов, болтуны поплатятся жизнью. Виновные не переживут и нынешнего лета!" Больная через несколько дней стала поправляться и за весну совсем выздоровела. А в августе ревкомовцы попали в засаду белоповстанцев и были убиты.
      Довольно много истории 30-х годов повествует о том, как энкавэдэшники пытались арестовывать того или иного шамана, но после демонстрации им своих способностей оставляли в покое Например, юкагирский шаман из Нелемного на глазах незваных гостей сначала наполнил дом водой, потом вызвал к себе двух медведей, за ними — дерущихся жеребцов, "полчеловека" А в конце концов вывел их на берег и заставил взять в руки по мешку и "ловить" рыбу Когда они очнулись от гипноза, то стояли голыми и держали в руках вместо мешков собственные штаны Блюстителям закона ничего не оставалось, как со стыдом удалиться Нечто подобное и с аналогичным финалом проделала в свое время с пришедшими за ней милиционерами и Анна Павлова.
      Известный верхоянский шаман Уигурдаах (Гавриил Николаевич Слепцов) еще с детства обладал особым даром — кормил с рук кукушек и других диких птиц, которые безбоязненно слетались к нему со всей округи Как рассказывал его земляк E И Ефимов, подростком Гавриил мог легко отводить дождь от родительской сенокосной деляны, и Слепновы косили и стоговали в любое время Не они подстраивались под погоду, а погода под них Поэтому парнишку очень рано зауважали ближние соседи и даже стали побаиваться К тому же он вскоре научился читать все чужие мысли, и от него ничего нельзя было утаить Но в первые же годы советской власти Гвриил попал в изгои и жил только тем, что удавалось добыть в тайге Однажды в их село приехал чекист-начальник и тут же вызвал к себе Уйгурдааха При встрече он с усмешкой спросил "Так ты и есть тот самый знаменитый ойун-жеребец?" В ответ обиженный шаман тоже назвал чекиста жеребцом Тот разозлился и принялся угрожать оружием "А ты в меня выстрели, выстрели, — не испугался шаман, — я даже покажу, куда целиться надо!" Понятно, что как ни зол был чекист, но убить просто так человека он не мог и потому приказал затолкнуть шамана в кутузку. Но когда он вошел в свой кабинет, Уигурдаах был уже там и опять повторял свое "Стреляй! Стреляй! Интересно, скольких из нас ты перестреляешь?!" И тут кабинет до отказа заполнился совершенно одинаковыми Уигурдаахами, окружившими со всех сторон чекиста. Перепугавшись, он спешно стал предлагать шаману мировую.
      Официально отказавшись от своего прошлого и проведя сеанс "саморазоблачения", Уйгурдаах после обычных проволочек сумел обрести права, выучился грамоте и даже получил работу продавца. Но так случилось, что заменивший его на время помощник совершил по незнанию незначительную растрату. Не долго думая, их тут же осудили обоих, тем более что за Слепцовым тянулось "подозрительное шаманское прошлое". "Преступников" в числе еще нескольких товарищей по несчастью отправили на принудительные работы в тайгу — заготавливать дрова для холодной и долгой верхоянской зимы. Как наиболее грамотного и старшего Уйгурдааха назначили бригадиром. Но едва только их оставили одних, шаман велел всем отдыхать, охотиться и набираться сил. А в ответ на вопрос, как мы будем отчитываться перед начальством, заметил, что это — его забота. Когда через несколько месяцев приехала комиссия, Уйгурдаах продемонстрировал ей целых пятьдесят огромных штабелей дров и сдал их по специальным актам. За такой ударный труд "преступников" тут же распустили по домам. А когда весной приехали на деляну за дровами, их, естественно, не оказалось. В ответ на запоздалые претензии и гнев членов комиссии по приемке дров Слепцов предъявил копии актов с их подписями и заметил' "Ваши штабеля, наверное, кто-то просто раньше увез .."
      Конечно, не всегда для шаманов встречи с людьми в погонах заканчивались столь благополучно. Занимающийся эзотерикой писатель Игорь Винокуров утверждает, что есть данные "о проведенной в тридцатые годы операции по истреблению шаманов на пространстве от Белого моря до Тихого океана. Столь беспощадные меры атастей можно объяснить только страхом, который вызывали у первых лиц национальных окраин сверхъестественные возможности шаманов". В подтверждение этого можно привести слова известного эвенкийского поэта Алитета Немтушкина, который писал, что на Тунгуске шаманов "расстреливали без суда и следствия". Возможно, толчком к этому послужила раскрытая в конце двадцатых годов группа московских заговорщиков-ученых (об этом тоже сообщал И.Винокуров), которые пытались "с помощью мысленного воздействия убить Сталина". Действуя по всем правилам инвольтации, они за огромные деньги покупали у личного парикмахера вождя волосы с его головы и использовали их, а также фотографии тирана в своих ритуалах. Но, наверное, к сожалению, искушенность в магических приемах и научные сведения из области парапсихологии у них не были подкреплены природными оккультными талантами. Кто знает, будь среди заговорщиков хоть один настоящий большой шаман, может, все бы закончилось совсем по-иному.
      Возвращаясь к вопросу шаманских репрессий, который еще так или иначе будет звучать в последующих главах, можно вспомнить, что уже далеко не в сталинские времена, в 1969 году Верхневилюйский народный суд осудил условно на один год по-настоящему большого шамана и целителя Г.Герасимова, который занимался (и очень успешно) врачеванием многих болезней, не имея специального медицинского образования. При этом во внимание не было принято даже то, что он воспитывал девять детей, получая государственную пенсию в... 15 рублей. К чести земляков Герасимова надо заметить, что уже после его смерти, в конце 1993 года они добились отмены приговора за отсутствием состава преступления.
 

      Такая заметная, общественно значимая и могущественная личность как шаман, естественно, не могла не отразиться в легендах и мифах северных народов, о которых мы в основном и ведем речь. Сюжеты подобных повествований очень различны, но, как и полагается по канонам мифического жанра, они гиперболизированы и насыщены подчас совершенно фантастическими деталями и обстоятельствами, хотя нередко за всем этим где-то в глубине стоят вполне конкретные личности и их деяния.
      Так, шаман и без того страшный и окруженный многими табу после смерти, в легендах иногда становится абсолютным персонажем для современных "ужастиков". Вот как, например, выглядит он в легенде лопарей, записанной в конце XIX века Н.Харузиным:
      "Нойды страшны лопарям не только при жизни, но и после своей смерти. Жил в Нотзаре нойд по имени Риз. Он много портил людей, многим и пособлял. Наконец, под старость он и сам занемог. Через несколько времени он умер, и его стали бояться все еще больше, чем живого. Гроб ему таки сделали и туда положили, но везти хоронить никто не соглашался, потому что как колдун он мог дорогой встать и другого съесть. Не смогли его везти хоронить даже сыновья. Наконец один подобный ему, также нойд, нашелся и за назначенную плату повез хоронить. Выехал он с ним вечером, чтобы утром или днем похоронить. Сперва ехал он на оленях хорошо, но около полуночи вдруг ни с того ни с сего олени испугались. Он посмотрел вперед, на стороны, но нигде и никого не было ни видно, ни слышно. Оглянулся назад и увидел, что мертвец сидит. Ему сделалось страшно, но как колдун сейчас же закричал ему: "Когда умер — ложись!" Мертвец его послушался и лег. Через несколько времени олени опять испугались. Он посмотрел назад — мертвец опять сидит. Он выскочил из саней, выхватил из-за пояса нож и сказал: "Ложись, а не то я тебя зарежу!" У покойника при виде ножа зубы сделались железными, и возница пожалел, что показал ему нож. Нужно было показать палку, тогда зубы сделались бы деревянными. Мертвец, однако, и на этот раз лег. Возница поехал, но он знал, что если покойник встанет в третий раз, то он его съест, поэтому подъехал к большой ели, соскочил с саней, привязал оленей в стороне, а сам неслышно пополз на верх дерева. Нойд в это время встал с саней, подошел к дереву, зубы его железные чернели и скрипели, а руки были сложены на груди крест на крест. Сперва он стал грызть сучья и сделал это очень скоро, наконец, стал грызть и ствол. Грыз он, как росомаха, и от острых зубов летели крупные щепки. Наконец, ель стала почти шевелиться, и возница увидел, что дело плохо, стал ломать сучья и бросать их вниз..."
      Дабы не томить читателя подробностями, коротко перескажем дальнейшее: возница, имитируя наступление рассвета (с первым лучом солнца мертвый нойд должен был сам лечь в гроб), то кричал петухом, то трубил рожком пастуха, всякий раз прерывая на какое-то время "работу" покойника. И в конце концов дотянул-таки до зари. Увидев свет, нойд сам лег в гроб и позволил довести себя до нужного места. Хороня его, возница поставил гроб в могиле на бок, поскольку любое другое положение якобы позволяло мертвому шаману восставать из-под земли по ночам и творить свои злые дела. Но после завершения смертельно опасного ритуала "в первые 6—7 лет после его смерти народ боялся ходить мимо его могилы, и те, которые ходили мимо, слышали, будто там в могиле кто-то плачет или воет".
      Однако любые меры предосторожности при похоронах, видимо, не гарантировали лопарям полной безопасности от умерших шаманов. Это можно судить по другой легенде. В ней повествуется о том, как несколько парней, проходя мимо могилы нойда, произнесли вслух его имя. И этого оказалось достаточно, чтобы он тут же вылез из-под земли и бросился за ними в погоню. Только сила молодости и находчивость спасли парней.
      А вот некоторые якутские шаманы вели себя после смерти намного лояльней и даже предусмотрительней по отношению к оставшимся в живых родственникам. Таким был, согласно легенде, записанной Ксенофонтовым в 1925 году в бывшем Мархинском улусе, один известный шаман, хотя имя его и звучало как Абаасы — "злой дух". По утверждению информатора, "его кости до сих пор лежат в урочище Томтор".
      Когда будущий ойун появился на свет, то одно его око оказалось расположенным ровно в середине лба. Сейчас бы все при виде подобного восторженно закричали о феномене "третьего глаза", но тогда родители устрашились подобного уродства. Они завернули малыша в свежесодранную коровью шкуру, бросили в кормушку пустого зимнего хлева, а сами спешно откочевали на летник. Так ойун сразу после рождения оказался в яслях, почти как Иисус Христос, но только отнюдь не в атмосфере общей любви и внимания. Родители надеялись, что нежеланное дитя там просто умрет от голода, но, проезжая мимо через какое-то время, мать вдруг услышала плач ребенка. Заглянув в хлев, она увидела мальчика живым и хотела его забрать, но муж воспротивился пуще прежнего: "Это точно злой дух! Человек просто не смог бы выжить!" Через какое-то время мать снова зашла в хлев и обнаружила, что мальчик уже сидит. Тут уж она пошла наперекор мужу и принесла сына в дом. Он рано стал проявлять особые способности, а когда подрос — стал большим шаманом. При этом Абаасы-Ойуну не требовались многочасовые камлания, для достижения нужного результата он "трижды воспевал и трижды бил в бубен". И все. Когда его просили совершить ритуал по отношению к духу телятницы, причиняющей болезни и смерть телятам, он всякий раз отвечал, что не может столь неуважительно относиться в своей "матери-воспитательнице", вскормившей его в яслях. Он просто шел в хлев и смиренно обращался к ней. В ответ телятница или тут же отводила все напасти, или "бранила" "сына" и прямо говорила ему, что мор послан в наказание, и он не прекратится.
      Так вот, под старость этот совершенно незлой "злой ойун" переехал в соседний Хочинский улус. На прощание он сказал своему сыну: "Если случится со мной предсмертная болезнь, я пришлю к тебе человека оповестить об этом. Тогда в местности Томтор ты приготовишь для меня могильную яму. Но напрасно не утруждай себя поездкой за моим телом, я прибуду сам".
      По словам М.И.Борисова и В.Е.Борисова, "когда он умер в Хоринцах, люди видели по дороге в наш наслег в двух местах, как тот шаман, сидя верхом на выдолбленной колоде-гробу, летел по воздуху. При этом глухо и отрывисто колотил по бубну. Прилетев, упал в приготовленную яму, а сын только засыпал ее. Это шаман перед смертью сказал сыну: "От твоего сына родится хороший шаман. Но, однако, большого шамана в наших краях не было..."
      Шаманские легенды связаны не только с отдельными личностями, но и, например, с целым городом на Индигирке Зашиверском, заложенном в 1639 году и исчезнувшем с лица земли в XIX веке. При Сарычеве он был "процветающим", при Маюшкине, оставившем рисунки этой "заполярной Мангазеи", — еще "пленительного архитектурного вида". А затем одна за другой несколько эпидемий оспы полностью лишили город его жителей. Постепенно все строения разрушились, и только самая северная в России деревянная шатровая Спасо-Зашиверская церковь редкой красоты, срубленная в 1700 году, одиноко стояла на берегу реки. В 1970-е годы ее перевезли в музей Академгородка под Новосибирском, а в якутском историко-архитектурном музее "Дружба" возвели точную копию.
      Одна из легенд (со слов А.П.Деревянко) обрисовывает трагедию Зашиверска приблизительно так Когда-то у стен Зашиверска устраивались многолюдные ярмарки, на которые со всех концов тундры и тайги собирались люди, привозившие драгоценную пушнину, поделки из кости, мясо, рыбу и многое другое. Из ворот крепости, увенчанных высокой башней-колокольней, навстречу им выходили купцы. Прежде чем начинался торг, священник и шаман обходили ряды и каждый по-своему благословляли разложенные товары.
      И вот однажды во время ярмарки, увидев богато окованный сундук, шаман приказал немедленно вырубить в Индигирке прорубь и бросить его туда. Но священник воспротивился, заявив, что скорее бросит в прорубь самого шамана, чем такую ценность. Сундук открыли, все бросились к нему и мгновенно расхватали украшения, драгоценности и яркие ткани. Через несколько дней в городе появилась страшная гостья — черная оспа. От нее вымерли все жители, в том числе и сам священник, а немногие оставшиеся разбежались с ярмарки, разнося заразу и смерть по всей округе. Уцелела только одна маленькая девочка, которая дожила до 105 лет и умерла в 1913 году.
      По другой легенде, живший в городе большой шаман еще до начала эпидемии увидел, что в одной посылке прислали огненно-красную лисицу и вместе с ней — "большую беду". Он стал уговаривать людей уйти побыстрее в горы, но, увы, только сорок человек послушались ойуна и покинули Зашиверск. Через несколько дней шаман послал жену посмотреть, как дела в городе. Возвратившись, она сказала, что "дым выходит из трубы только одного дома". И шаман тут же заметил, что "оспа пришла и к ним, притаившись в шапке жены". Он тут же заставил всех беглецов зайти в юрту, запереть двери и не смотреть в окна, а сам вышел на сражение со страшной гостьей. На улице поднялся страшный шум. Несколько человек не вытерпели и приблизились к окнам: во дворе бодались два страшных быка с огненными глазами — пестрый и черный. Испугавшись, люди отпрянули назад и затаились в страхе. Лишь поздно вечером в юрту вошел изможденный и мокрый от пота шаман и с трудом промолвил: "Я победил оспу. Она ушла обратно". Эти сорок человек вернулись в город, но их было слишком мало, чтобы оживить его...
      При всей "легендарности" эти предания довольно реалистичны и в смысле историческом, и как картина заражения оспой от каких-то инфицированных предметов, и как способ борьбы с болезнью путем уничтожения таких предметов и удаления людей с места эпидемии. Кто знает, может, в реальности существовали и зашиверские шаманы-провидцы, предрекшие беду, но не услышанные другими. Особняком стоит легенда об ойуне Куоласыне, которая говорит о том, что и на зарвавшегося шамана может быть своя управа. Ойун этот жил в Дюпсюнском улусе и каждый год наезжал к одному из местных хозяев Илье Нелеку, забирая у него якобы в качестве податей по четыре кобылицы да еще и какое-то количество коров. Понятно, что такие поборы стали в конце концов просто разорительными, и в очередной приезд Куоласына Илья взбунтовался и отказал шаману. Тот в ответ пригрозил "съесть" всех его близких и скот и демонстративно остался ночевать. Пока шаман спал, Илья перевез своих домочадцев в другое место, а сам вышел на один из мысов огромного поля рядом со своей усадьбой и обратился к его духу с мольбой о помощи.
      Поднявшись поутру, шаман изверг самые страшные проклятия, сел на лошадь и направился восвояси. Но когда он подъехал к окраине местности, сверху вдруг раздался сильный шум и так навалилось что-то очень тяжелое, что даже конь ойуна упал на колени и мгновенно умер, не говоря уже о седоке. Так дух-хозяин родины Ильи защитил его от жадного шамана.
      Если верить одной из легенд, записанной И.Г.Березкиным, то и Василии Манчары — знаменитый якутский "Робин Гуд" начала XIX века своей бунтарской биографией обязан шаману. А дело было так. Живший в старину возле нынешнего села Павловское наслежный князец Чоочо Баай возмечтал стать "царем над всеми якутами" и прямо подчиняться только "солнечному русскому царю". Для реализации этого плана он решил использовать своего младшего брата Тэппээка. Ему шел только 18 год, то есть он еще не успел потерять свою природную чистоту и невинность, но в то же время уже несколько лет считался большим шаманом. Вот Чоочо и надеялся обменять "воздушную душу" брата на благосклонность божественной Кыыс Тангара. Тэппээк должен был со своими многочисленными ассистентами-ойуна-ми устроить грандиозный ритуал — семь ночей камлать поочередно на семи разных полянах-аласах, а затем семь ночей подряд на самом большом аласе Дааган. В конце последнего камлания Тэппээк должен был умереть, его душа-жертва — вознестись в верхний мир к Кыыс Тангара, ублажить ее этим даром и склонить к решению в пользу Чоочо. Поначалу все шло, как говорится, по сценарию. Но перед последней ночью Тэппээк всерьез загоревал и задумался: а стоит ли ради амбициозных побуждений престарелого брата расставаться с жизнью? И решил, что нет. Но поскольку пути к отступлению у него уже не было, и на краю аласа ждали своего часа готовые могила и гроб, то шаман решил быстренько потерять свою невинность и по этой причине стать отвергнутым богиней. Что он с успехом и реализовал в канун решающего камлания с помощью одной из жен Чоочо.
      Грандиозный проект рухнул, и когда младший брат признался в этом старшему, тот в гневе изгнал его из родных мест, лишив доли в наследстве. Так и появились на свете два непримиримых врага — большой богач Чоочо и большой шаман Тэппээк. Чтобы поквитаться с обидчиком, Тэппээк и вселил в доброго молодца Василия Манчары злого духа, круто изменив его нрав и поведение и сделав грозой для добра и скота Чоочо. Василия не раз судили и садили в тюрьму, отправляя далеко на юг, но он каждый раз умудрялся бежать и снова месяцами держал в страхе Чоочо и других окрестных богачей.
      Но в конце концов такая жизнь надоела Манчары, и он явился к своему уже постаревшему "крестному отцу" с угрозой как следует выпороть его за подобное "зомбирование", а может, и прикончить вообще. Тэппээк упросил Василия отменить экзекуцию, усыпил разбойника и принялся над ним "усердно-громко камлать три дня и три ночи". В результате злой дух был исторжен, и Манчары тут же сложил оружие и добровольно поехал в тюрьму.
      Сегодня невозможно сказать, стояло ли на самом деле за всей историей какое-либо шаманство, но достоверно известно, что в определенный момент с Василием Манчары действительно произошло какое-то неожиданное перерождение. Он не только полностью отказался от своих экспроприаторских замашек и действий, но и, отсидев положенное в тюрьме, завел семью, сделался добропорядочным и крепким хозяином и даже стал разбирать дела других в роли авторитетного мирового судьи.
      Знаменитую жиганскую Аграфену, сожженную в целях борьбы с шаманизмом в середине XVIII века мы уже упоминали и будем упоминать еще не раз. А что касается связанных с ее именем легенд, то она в этом смысле является, наверное, рекордсменкой. Причем народная молва часто приписывает ей диаметрально противоположные качества и совершенно непохожие, но по-своему интересные биографии. Поэтому придется сделать их небольшой обзор.
      Худяков в своем "Верхоянском округе" писал: "Рассказывают, что лет восемьдесят том назад сослана была в прежний город Жиганск татарка Аграфена, ведьма. Сказывала она, что было их ведьм семь сестер и всех разослали в одно время. Жиганское начальство не решилось держать дьявола в городе и поселило ее за 90 верст от Жиганска вверх по Лене на о. Остолбо (Столб); да и остров-то небольшой, всего 50 или 100 сажен в длину, зато очень крутой. На этом острове и стала колдовать Аграфена и навела такой страх на всю окрестность, что даже и теперь боятся этой колдуньи, хотя она давным-давно померла. И до сих пор, если вселится она в шамана, шаманку или сумасшедшего, дают ей большую медвежатину с белым ошейником на постель (Аграфена невидимо садится на нее), лучшую красную лисицу вместо плетки, табака на трубку, ладана и пр. Даже по настоящее время некоторые приезжающие из Якутска для благополучного проезда по Лене приносят Аграфене жертвы, делают маленькие берестяные лодочки, кладут в них бусы, бисер, пищу и спускают на реку; они уверены, что эти жертвы всегда доплывают до ее острова, хотя бы было и против течения. Русский купец Ш, плававший по Лене, постоянно посылал дань Аграфене, но однажды в припадке храбрости отказался, и что же? — Аграфена-де подняла на реке такую бурю, что он едва спасся смирением и двойным подарком..." В конце своих записок сам же Худяков приводит другую версию, уже "по рассказам якутов". Согласно ей, Аграфена-Чуонах и Настасья-Манчикай были дочерьми Киктэй-шамана из Эгинцев, что в окрестностях Верхоянска. Когда девушки подросли, к их отцу не раз приходили тунгусы и буквально требовали выдать за них дочерей. В конце концов они убили Киктэя, при этом "его голова пошла, ступая вместо ног двумя длинными прядями волос и перебежала через озеро Аяна". Девушки смирились с долей и вышли замуж за двух "самых лучших" тунгусов. Но смерть отца им не простили. И когда новые родственники попросили Чуонах покамлать, она сделала так, что "все они перемерли". Сестры вернулись на родину, но ненадолго: теперь уже царские власти затребовали "лучших людей между мужчинами и женщинами", и Чуонах на правах старшей поехала в Россию. Там ее якобы и окрестили Аграфеной и выдали замуж за некого Антипина. Уже вместе они вернулись в Якутск, а потом Аграфену опять потянуло на родину. На обратном пути в результате козней нечистой силы и конфликта между супругами корабль перевернулся и утонул, немного не доплыв до острова Столб "И стала Аграфена с тех пор привиденьем". А люди в тот день, "жившие на родине Чуонах, вдруг с ума сошли, взбирались на высокие лесины и говорили: "Я в белку превратилась, а я — в соболя".
      Младшая сестра обосновалась на Алдане, "неизвестно кем, но была крещена Настасьей". По смерти своей, хотя она и была похоронена возле часовни, "являлась шаманам великим злым духом. И ее, как и Аграфену, якуты уважали и делали ей жертвоприношение". Интересно, что "якуты избегали при крещении называть своих дочерей именами Аграфены и Настасьи, и если же священники нарицали все-таки этими именами, то якуты всегда называли Аграфену Акулиной, а Настасью Натальей, вследствии чего священники должны были прекратить подобное крещение..."
      Еще по одной легенде Аграфена была средней из трех сестер, которые жили на одном гористом мысу на реке Лене, но, поссорившись, решили "разъехаться" каждая на своей части полуострова. Младшая первой уплыла по течению куда-то в неизвестность. Средняя было направилась за ней, но одумалась, послушалась старшую и "повернула переднюю часть горы в южную сторону. С тех пор она нашла свое место и прославилась, люди стали спрашивать: "Не это ли гора Аграфены?".
      Во всяком случае, гора-остров Аграфены на реке Лене выше Жиганска существует и по сей день, и доныне о ней ходят самые разные слухи и легенды. Мы вернемся к ним, когда будем говорить шаманской музе в литературе.
      А коли уж речь зашла о женщинах с бубном, вспомним еще раз Анну Павлову—Алысардах Удаган, точнее, те бытующие в народе сюжеты о ней, которые собрал Н.Баишев. Как-то раз Анна, еще молодая и не слишком известная, решила объехать свой улус. Дорога был трудной, она устала, проголодалась, а тут как раз на пути встретилась чья-то усадьба. На беду, хозяева оказались людьми жадными и с порога заявили, что у них нечем угостить, кроме остатков старой лепешки да чашки спитого чая. Анна поблагодарила и на этом, а потом попросила нож, и вдруг... срезала солидный пласт мяса с собственной ноги. Положив его на стол, она пригласила потрясенных хозяев присоединиться к трапезе. Конечно же, они не пожелали есть человечины. Дождавшись, когда гостья уедет, хозяева решили наконец-то поужинать и отправили слугу в амбар за висевшим там окороком. Вернувшись, он принес... почти голые кости, с которых вся мякоть была аккуратно срезана ножом. Переглянувшись, скряги без слов все поняли и стали испуганно креститься.
      В другой раз Анна наоборот помогла одному якуту, у которого куда-то пропала пешня — то ли украли, то ли просто затерялась. Железные вещи стоили в ту пору дорого, лишних денег, чтобы заказать пешню, у бедняка не было, а без нее он не смог бы больше ни рыбачить, ни поддерживать открытой прорубь для водопоя скота. В отчаянье бедняк и пришел к удаганке. Та ничего не ответила на его мольбу, но буквально через миг крикнула: "А ну, осторонись, пешня летит!" И тут же в воздухе просвистела пропажа и воткнулась в снег прямо у ног потрясенного просителя.
      Другой сюжет рассказывает о том, как во время сильного пожара земляки буквально заставили улусного голову поехать к Анне и попросить ее вызвать дождь. Сам голова не верил в ее силы и в разговоре с удаганкой все ходил вокруг да около. Наконец Анна не выдержала и строго сказала: "Не юли, старик. Я знаю, зачем ты приехал, ты хочешь дождя. Ладно, завтра в полдень он будет".
      Наутро небо вновь было безоблачным, и голова начал посмеиваться над самим собой и наивностью мужиков, заставивших его заниматься глупостью. В то же время было уже не до смеха: если пожар не пошел бы на убыль, он мог погубить не только все угодья, но и само селение. Противопоставить же ему горстка мужчин ничего не могла И вот перед самым полуднем с запада вдруг поднялась и поползла к зениту одинокая темная туча, быстро увеличиваясь в размерах Прошло буквально несколько минут, и с неба хлынул сильнейший ливень, который полностью загасил пожар.
      Последняя история скорее напоминает анекдот, чем легенду. Произошла она уже в тридцатые годы, когда сотрудники НКВД ездили по селам и насильно отбирали у шаманов их костюмы и бубны. Многие оиуны тогда лишились своих ритуальных принадлежностей, лишь у Алысардах Удаган и Спиридона Герасимова никак не удавалось реквизировать их костюмы.
      Приехав к Анне Павловой, милиционеры, представители улусной власти и понятые обратились к ней с иронией
      — Говорят, ты великая удаганка Покажи нам какое-нибудь чудо, может, и мы поверим.
      — Это, детки, сделать не трудно, — миролюбиво ответила Анна, — разве вы не заметили, что юрта наполняется водой.
      И впрямь из-под пола стала быстро подниматься вода. Представители власти явно испугались.
      — Не бойтесь, детки, — усмехнулась Анна. — она поднимется лишь до колен. Видите, ней плавают щучки, ловите их, но только по одной, а то плохо будет. В воде действительно показались рыбины, и милиционеры с чиновниками ухватили по щуке. И тут они услышали старческий смех удаганки и едкие слова.
      — Говорят, новая власть, новая власть, а она вон какая бесстыжая! Я хоть и старуха, но все-таки женщина. Разве можно стоять мужчинам перед женщиной в таком непристойном виде!
      И тут представители власти вдруг увидели, что в юрте нет ни воды, ни щук, а сами они стоят, спустив штаны, и сжимают в руках свои детородные органы. После подобной сцены им было не до конфискации костюма, который, говорят, так и похоронили вместе с удаганкои.
      Продолжая речь о легендах, где в роли властительниц духов выступают "особы женску полу", нельзя в конце концов не погрузиться в доисторические "преданья старины глубокой" и не вспомнить знаменитый якутский эпос олонхо. Как мы уже говорили, в мифическое время удаганки в количественном отношении явно превалировали над ойунами, да и в смысле волшебной силы и магической "квалификации" женщины с бубном стояли выше мужчин и в переносном, и в прямом смысле — они жили и властвовали в верх- нем мире, а ойуны туда только летали. Поэтому именно небесные удаганки чаще всего были покровительницами главных эпических героев.
      Более того, как бы не были отважны и всесильны эти герои-богатыри, очень часто в критические минуты сражений и испытаний вопрос их жизни и смерти находился в руках у далеких, но спешащих по первому зову на помощь "сестер", "матерей" или "бабушек".
      Так, например, в самом известном якутском олонхо поединок главного защитника среднего мира Нюргуна Боотура с подземным демоном-абаасы (адьараем) Эсэх Харбыыром в завершающем эпизоде по сути превращается в поединок шаманок. Оказавшись на скользком ледяном острове посреди огненного моря и пытаясь скинуть туда друг друга, и светлый, и черный ратоборцы обращаются каждый за помощью к своей "родственнице". Естественно, на зов исчадия ада появляется соответствующая удаганка нижнего мира.
      Не успел он заклятье произнести,
      Не успел дыханье перевести,
      Как на северной стороне
      Распахнулся темный провал,
      Словно зияющее жерло
      Чудовищной дымоходной трубы...
      Оттуда вылетела, свистя,
      Трехголовая,
      С раздвоенным хвостом,
      Которым играл безумный илбис, Взвилась на крыльях железных своих,
      Перьями коваными звеня —
      Острыми, как лезвия
      Копий отточенных боевых,
      С хищно изогнутыми когтями
      На медных лапах кривых,
      Взмыла птица огромная
      Эксекю.
      Медленно опустилась она
      На вершину ближней горы,
      Простерлась,
      Как черный костер,
      Устремила огненные глаза —
      Молнией бьющий взгляд
      В спину могучего богатыря,
      Сына небесных айыы,
      Чтобы смертоносным лучом
      Дюжее тело его пронзить,
      Душу его поразить.
      Но едва начинает победно злорадствовать демон, как Нюргун Боотур "горячую посылает мольбу к старшей сестре своей, прославленной удаганке небес, прекрасной Айыы Ум-сур". И в тот же миг:
      В разрыве туч,
      С высоты небес
      Брызнул ослепительный свет;
      Словно падающая звезда,
      Рассыпая искристый след,
      Рассекая воздух острым крылом,
      Опустился небесный орел
      С серебряным
      Восьмиветвистым хвостом
      Белые звенящие перья орла
      Блестели, как боевые мечи .
      Не серебряный небесный орел,
      А звенящая серебром
      Колдовских подвесок своих.
      Сверкающая драгоценным шитьем,
      В одежде с шелковой бахромой,
      С мерцающим на груди
      Золотым эмэгэтом своим,
      Солнцем железным блестя,
      Бубенчиками звеня,
      Заклинательница восьми небес,
      Врачевательница девяти небес,
      Удаганка Айыы Умсур,
      Голосом звенящим своим
      Запела заветную песнь,
      Заклятье говорить начала...
      Произнеся свое заклинание, Айыы Умсур бросила богатырю прямо в рот "будто утки-гоголя яйцо, желтый небесный сок, сгусток силы, солнечную благодать". И тут же десятикратно возросла сила Нюргун Боотура, "увеличился ростом он, расширился грозно в плечах". Но и подземная удаганка не растерялась, она тоже "метнула сгусток крови, черный зловонный ком. Адьарай разинул широкую пасть, брошенное поймал, проглотил, силу новую ощутил". И опять схватились богатыри не на жизнь, а на смерть.
      Скорее всего, поединок мог бы закончиться плачевно для защитника рода человеческого: демон поднял его в воздух и бросил в пылающее море. Но именно в этот миг Айыы Умсур подставила свой бубен и поймала в него Нюргун Боотура. Когда же очередь лететь с холма наступила для адьарая, то черная шаманка, конечно же, тоже попыталась спасти его аналогичным способом, но:
      Не тут-то было! Айыы Умсур
      Дохнула жарким дыханьем своим,
      Продула дыханьем огневым,
      Прожгла она в бубне дыру.
      Порожденный в воинственный век,
      Богатырь подземной страны
      Сквозь прожженный бубен сестры
      Пролетел и рухнул в водоворот,
      В кипящую глубину,
      Сомкнувшуюся над его головой...
      Великий воин средней земли,
      Увидев гибель врага, Воскликнул:
      — Уруй! Уруй! Слава и торжество!
      Кому слава? Прежде всего, наверное, небесной удаганке. А она, безо всякой претензии на славу фактической победительницы, тут же превратилась
      В стерха, белого журавля,
      С красными ножками,
      С клювом граненым,
      С темными дужками на глазах.
      Звонким голосом прокричав,
      Шумно птица-стерх поднялась,
      В высоту стрелой понеслась
      И растаяла облачком снеговым
      В блистающей синеве.
      Судя по собственным словам Айыы Умсур, колдовская сила ее были огромной, ей ничего не стоило исполнить то самое чудо с оживлением мертвого, о котором мы говорили в предыдущих главах.
      На колени словом одним
      Поднимала, бывало, я
      Мертвецов, пролежавших
      По девять лет,
      Чьи в могиле сверху тела
      На три пальца плесенью обросли,
      Чьи на шесть пальцев снизу тела
      Промокли, гнилью пошли...
      На ноги поднимала я
      Пролежавших семь лет под землей.
      На призыв мой убитые богатыри,
      По три года лежавшие в земле,
      С кликом поднимались на бой...
      И в следующем эпизоде Айыы Умсур демонстрирует эти возможности, сначала оживляя, а потом поднимая на волшебном золотом волосе из преисподней сраженного богатыря Юрюнг Уолана.
      Дымом пусть отлетит от тебя
      Дыханье подземных бездн,
      Пусть отхлынет, отринется от тебя
      Наважденье адьарайских чар.
      Плесень белая, выросшая на тебе,
      Пусть осыплется без следа!
      Плесень желтая, выросшая под тобой,
      Пусть отвалится от тебя!
      Доом-эрэ-доом!
      Громче, песня моя, звучи,
      Звонче, бубен, греми!
      Так, все звучней и звучней
      Колотушкой прозрачной своей
      В бубен тугой
      "Дор-дор" стуча,
      "Дом-дом" крича,
      Все быстрей и быстрей кружась,
      Бубенцами бряцая,
      Кистями мелькая,
      Изгибаясь станом своим,
      Из волоса золотого она
      Сверкающий длинный аркан свила;
      Золотую
      Звонко звенящую нить
      В провал опускать начала...
      Звонкая нить золотая,
      Ярко сверкая, мелькая,
      Молнией ниспадая,
      Пала на глубокое дно,
      Прямо на широкую грудь
      Всадника-удальца,
      Юрюнг Уолана-богатыря.
      Ожило сердце застывшее в нем...
      К услышанному надо добавить и то, что многие мифические богатыри разных эпосов, обладающие особыми волшебными силами и свойствами, получали их, как правило, с помощью великих шаманок. В качестве яркого тому примера Е.С.Сидоров называет сюжет олонхо "Непобедимый Мюль-джю-Силач", записанное от сказителя Д.М.Говорова.
      Этот богатырь родился калекой и, подобно Илье Муромцу, тридцать лет лежал без движения. Но когда возникла смертельная угроза его родине, поднялся и стал чудо-богатырем. Однако обрел он свою неземную силу не просто так, а через посвящение. Сначала "девяти великих небес священный кузнец" положил Мюльджю "на пылающую наковальню, горячим пламенем горна богатырское тело закалял, молотом величиной с медведя-самца крепкие кости отбивал — трижды он смерть познал". А потом за дело принялась шаманка — "дочь безжалостно бедовых небес, имеющая девяносто обличий, прошедшая семьдесят смертных наук". Она трижды бросила богатыря "в огненное море семикратного жара", где он снова трижды испытал смерть и где до него бесследно сгорели девяносто девять витязей. После такого испытания шаманка изрекла:
      Науке превращений
      Я тебя научила,
      Хитростей мудреных
      Мастером сделала:
      Быстрейшим из пернатых
      Сможешь парить,
      Мощнейшим из четвероногих
      Будешь рыскать,
      Дьяволом восьминогим,
      Когда нужно, явишься...
      "Подобные испытания прошли и соперники Мюльджю, — пишет Е.С.Сидоров, — тунгусский богатырь Арджамаан-Джарджамаан, три души которого хранится в разных местах: душа-земля в преисподней гнездится, душу-мать бог рока оставил у себя, душу-воздух хозяин с собой носит... и главный противник — богатырь нижнего мира страшный Бюгюстян Хара, что также при помощи шаманов родился железным мальчиком внутри четырехугольной глыбы камня".
      Самое примечательное в этом эпосе то, что души богатырей после их появления на свет какое-то время "вскармливались" в гнездах на особом волшебном дереве, "растущем на мрачном кургане у восточной окраины огненного моря", то есть они прошли тот же путь, что обычно проходят шаманские души... И уж поскольку мы невольно возвратились к процессу воспитания шаманов, логично будет завершить главу пересказом легенды на эту тему, записанной А.С.Порядиным в 1945 году в селе Тулагино. Тем более что она заканчивается весьма символическим финалом и включает некоторые интересные детали.
      Жил когда-то на свете большой шаман Тулуурдаах (Терпеливый), но прежде чем стать великим ойуном, он (а точнее — известная часть его души-кут) воспитывался в нижнем мире у Старухи, которая была "матерью всех знаменитых шаманов земли". В подземную "семью", кроме шаманской кут и Старухи, входили ее молодая дочь и огромный бык-пороз. Из шерсти этого быка и было сооружено нечто вроде гнезда в железной колыбели, где нянчился будущий ойун. Он был еще "маленьким", но уже все слышал и понимал. Однажды Старуха как-то заметила дочке, что, мол, давненько уже не пробовала ничего "сладкого" и не пора ли наведаться в средний мир и принести оттуда позабытое лакомство. Дочка тут же согласилась, поскольку и сама тоже была не прочь отведать "вкусного". Возвратилась она довольно быстро и явно в хорошем настроении, поскольку, по ее словам, "попала в знатную человеческую семью", где "имели дочь, необыкновенную женщину". Посланница тут же напугала ее и "поймала одной рукой" отлетевшую от страха душу-кут женщины. С ней она и вернулась восвояси, не тронув добычу по пути и предоставив матери право первой ее попробовать. Старуха похвалила дочку и стала на глазах шамана-младенца лизать "что-то круглое, похожее на дивный, совершенно прозрачный кусок хрусталя". Причем те места, которых касался язык старухи, тут же чернели. Затем наступил черед дочки получить свое удовольствие. Передавая добычу друг другу, они благодарили судьбу за то, что теперь смогут довольно долго лакомится сладким. Но не тут-то было... "Вдруг затряслись восемь столбов их балагана, чуть не рассыпался в разные стороны их потолок, зашатались стены их жилища. Затем послышались три рыка великого шамана".
      Спасая похищенное, девушка быстро засунула наполовину почерневшую душу в ноздрю быка. "Тем временем все ближе и ближе слышался бубен великого шамана, звон подвесок на его костюме. Он открыл дверь и, стоя за нею, стал различными заклинаниями умолять старуху отдать кут женщины". В ответ та произнесла, что ничего об этом не знает. Тогда шаман сначала опустился в мольбе на колени, а затем и вовсе "стал просить-заклинать лежа", называя Старуху "милой матушкой" и увещевая в том, что он очень редко просит ее о подобном, что она не должна позорить его перед людьми и делать посмешищем как слепца и глупца.
      Но старуха стояла на своем и даже попыталась указать посланнику на дверь. И вот тогда он сменил покорность на гнев, разразился угрозами, "накрутил на свои руки жесткие, как кустарник, железные волосы старухи и начал сильно сечь нагайкой из железного прута. А старухино тело, оказывается, все же чувствовало боль, она учинила отчаянный вопль и крик. Но все же пытатась отпереться. Шаман сек ее еще сильнее". А потом прошелся плетью и по девушке. Не вытерпев боли, она прокричала: "Может, это знает тот парень, что лежит в колыбели!" Шаман ринулся к младенцу, но он мгновенно превратился в булыжник и таким образом ушел от ответа. Девушке снова пришлось подставлять свою спину, и она в конце концов указала на быка. Шаман сунул в его ноздрю свою нагайку, бык чихнул, и кут вылетела в руку шамана. Возмущенный шаман, обличив в пространной речи обманщиц, пригрозил им в случае повторения чего-либо подобного расправиться так, что они "потеряют разум, разрушатся дотла, развеются туманом". Гул его бубна растаял вдали.
      Побитая Старуха принялась причитать, пеняя на черную неблагодарность взращенных ею шаманов: "Ведь это, привязывая к колыбели волшебной веревкой, сплетенной из волос с голов семидесяти диких приведений, раскачивая, вскармливая и растирая слюной быка-дракона смерти, сотворяла из них самых могучих кудлатых шаманов, обладающих бессмертной сутью, железным телом, нерушимым скелетом, владеющих семьюдесятью уловками, восьмьюдесятью чарами, девятью десятками оборотничества. И хоть бы один из них подумал, что вот, наверное, наша бедная матушка изголодалась совсем, отощала от голодовки и поднес бы мне хоть какого-нибудь старика или старуху, утолил бы страдания. Где уж там! Вместо этого старший мой сын разодрал мою толстую кожу, пролил мою черную кровь... Раз так, то пусть навсегда прервется мой долг воспитывать великих шаманов!"
      Она тут же поклялась огнем своего очага, развязала веревку, спутывавшую шамана-младенца, и "выдула его кут в средний мир", так сказать, навсегда закрыв подземную школу ойунов.
      Поэтому Тулуурдаах утверждал, что он был "последним по-настоящему великим шаманом, воспитанным в изначальном месте рождения". И теперь в среднем мире "станут появляться только слабые шаманы, изгоняющие мелких бесов, а также ложные шаманы, камлающие из желания найти пропитание..." Насколько эти заявления соответствовали действительности, мы увидим из дальнейшего повествования.
 

      "...На двух врытых высоких столбах лежала колода. Она сверху была прикрыта широкими кусками бересты. Береста голубела и, казалось, вздрагивала, словно лежавший под ней мертвец тяжко вздыхал.
      "Это ветром", — одинаково подумали оба, но голубой тихий воздух не колебался. Месяц привстал на цыпочки и никак не мог подняться над тайгой, только лениво поводил серыми бровями. В щель колоды свисал плетью черный жгут.
      — Это ее коса... Шаманки-то...
      — Черная какая!
      Голоса их казались чужими, словно звучали из-под корней тайги. Взглянули друг на друга: лица бледно-зеленые, как у мертвых. Прохор ощутил в груди щемящий холодок. Вдруг, внезапно вскрикнув, они кинулись прочь. Жуткий страх мчал их через тьму и непролазную трущобу, как белым днем по широкой степи...
      — Бойе...Проснись, бойе...
      Прохор открыл глаза. Склонившись над ним, сидела девушка. Маленькие яркие губы ее улыбались, а прекрасные глаза были полны слез.
      — Значит, хочешь уйти, покинуть?
      — Да, хочу... — сказал Прохор, и ему стало жаль девушку. — А может быть, останусь. Поплывем с нами.
      — Нет, нельзя... Я в тайге лежу. Меня караулят.
      — Что значит — лежу? Кто тебя караулит?
      — Шайтаны, — сказала она и засмеялась печальным смехом. — Еще караулит отец. — Она совсем, совсем хорошо говорила по-русски, и голос ее был нежный, воркующий.
      Прохор взял ее маленькую руку и погладил.
      — Как тебя звать?
      — Синильга. Когда я родилась, отец вышел из чума и увидел снег. Так и назвали Синильга, значит — снег... Такая у тунгусов вера...
      Звезд на небе было много. Но самоцветных бусинок на костюме девушки еще больше. Прохор ласково провел рукой по нагруднику-халми. Грудь девушки всколыхнулась. Девушка откинула бисерный халми и прижала руку юноши к зыбкой своей груди:
      — Слушай, как бьется птичка: тук-тук! — Она совсем близко заглянула в его глаза. Нашла его губы, поцеловала. — Бойе, милый мой! — В голосе ее укорчивая тоска, молящий стон.
      Прохору стало холодно, словно метнуло на него ветром их мрачного ущелья.
      — Вот лягу возле тебя... Обними... Крепче, бойе, крепче!... Согрей меня... Сердце мое без тебя остынет, кровь остановится, глаза превратятся в лед. Не ветер сорвет с моих щек густоцвет шиповника, не ночь погасит огонь моих глаз. Ты, бойе, ты! Неужели не жаль меня?.. Оставайся здесь, оставайся! Я научу тебя многому. Любишь ли ты сказки страшные-страшные? Я — сказка. Любишь ли ты песни грустные-грустные? Я — песня, а мое сердце — волшебный бубен. Встану, ударю в бубен, поведу тебя над лесом, по вольному бездорожному воздуху, а лес в куржаке, в снегу, а сугробы глубокие, а мороз лютый, и возле месяца круг. Ха-ха-ха! Ой, горько мне, душно!
      И она заплакала и стала срывать с себя одежду, но не могла этого сделать: словно холодное железо, пристыла одежда к ее телу...
      — Бойе! Поцелуй меня жарко-жарко. Брось в костер своего сердца, утопи меня в горячей своей крови, тогда я оживу. Ох, тяжко мне в гробу лежать одной и хо-о-лодно...
      Прохору стало жутко.
      — Значит, ты шаманка? Та самая, что...
      — Та самая.
      Словно льдина прокатилась по спине его..." Когда перед глазами пробегают эти строки из "Угрюм-реки" Вячеслава Шишкова, думаю, озноб охватывает любого, читающего книгу. Во всяком случае, лично на меня в юности из всего романа едва ли ни самое большое впечатление произвели именно моменты таинственных видений Прохора Громова, его мистических свиданий с Синильгой. Может быть, случилось это еще и потому, что в "Угрюм-реке" я впервые встретил шаманку в литературном произведении.
      Да к тому же не в виде примитивной атеистической карикатуры, а полноценного художественного образа, потрясающего своей пронзительностью, смертельной таинственностью и, как ни странно, ощущением абсолютной достоверности. Не случайно позже подобный метод письма стали называть мистическим реализмом.
      И еще. Сцены первых встреч с Синильгой и приведенное чуть дальше описание камлания свидетельствуют о том, что автор многое знал о шаманизме, наверняка не раз и не два воочию наблюдал древние ритуалы. Об этом говорит и его биография. Еще до революции почти двадцать лет Вячеслав Шишков провел в Сибири в качестве техника-изыскателя, забираясь в самые глухие ее места, проходя по местам будущих дорог и речных путей, в том числе исследуя Якутию и Алтай. Данью алтайскому шаманизму стала повесть "Страшный кам" (1920 год), где автор выступил в весьма своеобразной роли, охарактеризованной тогдашней литературной критикой тоже не совсем естественно для большевистскою менталитета: "Прежде всего, писатель не только подверг беспощадному разоблачению изуверство кулаков, учинивших расправу над алтайским шаманом, но и вскрыл всю пагубность религиозных суеверий, с одной стороны, а с другой — осудил позорные, исстари принятые мероприятия миссионеров, насаждавших христианство "крестом и бичом". К сожалению, мне пока не удалось прочитать этой повести, но выходит, что, по сути, Шишков встал тогда на защиту шамана. И в самом поэтичном и еще более раннем его произведении "Колдовской цветок" (1915 год) говорится о "самых страшных, самых могучих" тунгусских шаманах, таких, что "умирать будешь и то вспомнишь". Что же касается Угрюм-реки (в ней по воле автора соединились реальные реки Нижняя Тунгуска и Витим), то происшедшая там трагедия с юным Прохором Громовым, вполне возможно, практически отражает реальность. Дело в том, что в 1911 году сам Вячеслав Шишков едва не погиб в аналогичной ситуации на Нижней Тунгуске, застигнутый ранней зимой за тысячу километров от ближайшего жилья. Спасся он чудом и помощью "верных друзей-тунгусов", которым потом с благодарностью посвятил очерк, повествующий о трагической экспедиции. Может быть, и мистическое общение начинающего писателя с умершей красавицей-шаманкой тоже имело место? Уж больно точно в деталях, нюансах и ощущениях, больно изнутри сделаны эти страницы.
      Понятно, что Вячеслав Шишков писал их в начале своей долгой работы над произведением, в двадцатые годы, еще не зажатый в шоры пресловутого "социалистического реализма", но вот как удавалось "шаманским" эпизодам избегать ножниц цензоров все последующие десятилетия яростной борьбы с "пережитками прошлого" — загадка да и только! Ведь у других авторов порой "вычищались" из книг даже простые безобидные упоминания шаманов. Ни сама ли Синильга приложила к этому руку?..
      Так или иначе, она впрямь ожила — материализовалась в воображении множества читателей и даже в советском кино (там ей, правда, не повезло с воплощением), проникла в современный фольклор. В одной из любимых песен моих сокурсников-геологов 70-х годов, распеваемых возле вечерних таежных костров, были строчки:
      Росу золотую склевала синица,
      Над рыжим болотом струится рассвет.
      Мы снова уходим, и снова Синильга
      Березовой веточкой машет нам вслед
      И когда рано утром вдруг доводилось впрямь шагать маршрутом по "рыжему болоту", глаза время от времени невольно начинали искать где-то на мысках березовых островков прекрасный и пугающий силуэт юной удаганки .
      Конечно, Синильга была не первой шаманской музой сибирских писателей и Шишков — не первопроходцем темы. Другое дело, что он создал, как уже говорилось, один из наиболее ранних ярких образов.
      Уже в повествовании так называемого Кунгурского летописца, датированном приблизительно 1620—1640 годами, но, к сожалению, полностью до нас не дошедшем, наряду с красочно поданными ратными подвигами Ермака упоминалось и о камлании шамана. Через полтора столетия внес было свой вклад в эту струю во время сибирского путешествия и мятежный Александр Радищев, также проехавший по "Угрюм-реке" и сообщивший в письме в столицу, что "составил описание религиозного обряда тунгусов", но само это описание бесследно исчезло.
      Что же касается собственно художественной литературы и, в частности, поэзии, то тут наибольшую известность и в какой-то мере приоритет получила баллада "Саатырь", написанная в 1828 году декабристом Александром Бестужевым-Марлинским во время его ссылки в Якутск. Главной героиней сочинения по мотивам легенды хоть и является не властительница, а, скорее, жертва духов, но оно впервые для русскоязычного писателя так наполнено шаманскими приметами и терминологией, в которых автор хорошо осведомлен.
      Молодая якутка по имени Саатырь, пытаясь ускользнуть от нелюбимого мужа к желанному князю Буйдукану, имитирует болезнь и смерть, а перед "уходом из жизни" по понятным соображениям просит, чтобы ее гроб "не вешали на лесной вышине" и не зарывали в землю, а поставили в некое подобие склепа и "кровлей замкнули величавой". Родные так и поступили.
      Наутро, где Лена меж башнями гор
      Течет под завесой туманов
      И ветер, будя истлевающий бор,
      Качает гробами шаманов,
      При клике родных Саатырь принесли
      В красивой колоде кедровой,
      И тихо разверстое лоно земли
      Сомкнулось над жертвою новой.
      И вот на погост опустилась осенняя вечерняя темень с пугающими кладбищенскими приметами:
      Что крикнул испуганный вран на скале,
      Блюститель безмолвия ночи?
      Что искрами сыплют и меркнут во мгле
      Огнистые филина очи?
      Не адский ли по лесу рыщет ездок
      Заглохшей шаманскою тропкой?
      Как бубен стуча, отражаемый скок
      Гудит по окрестности робкой...
      Вот кто-то примчался — он бледен лицом,
      Как идол, стоит на холме гробовом.
      Конечно же, это прискакал за возлюбленной князь Байдукан, спешащий побыстрее вызволить ее из страшного плена, торопливо взламывающий кровлю и спускающийся в склеп.
      И вот поцелуев таинственный звук
      Под кровом могильной святыни,
      И сладкие речи...
      Но вдруг и вокруг
      Слетелися духи пустыни,
      И трупы шаманов свились в хоровод,
      Ударили в бубны и чаши...
      Внимая, трепещут любовники. Вот
      Им вопят: "Вы наши, вы наши!
      Не выдаст могила схороненный клад;
      Преступников духи карают, казнят!"
      И падают звезды, и прыщет огонь...
      Испуганный адскою ловлей,
      Храпит и кидается бешеный конь
      На кровлю — и рухнула кровля!
      Вдали огласился раздавленных стон...
      Погибли. Но тень Саатыри
      Доныне пугает изменчивых жен
      По тундрам Восточной Сибири.
      И ловчий, когда разливается тьма,
      В боязни бежит рокового холма...
      Мораль сей баллады, как вы поняли, заключается в том, что не надо манипулировать и ловчить со смертью и с кладбищем, особенно с таким, где "ветер играет гробами шаманов", всегда могущими восстать из своих арангасов и уже не выпустить назад тех, кто попал в их леденящие объятия.
      Примерно такой же смысл — пренебрежение законами и властью шаманских духов — приводит к гибели "нучу" ("русского") в одноименной балладе другого декабриста Николая Чижова, попавшего в якутскую ссылку практически одновременно с Бестужевым, но только в город Олекминск. О главном герое этого сочинения, опубликованного в 1832 году и сопровожденного комментарием, где, в частности, упоминается и о шаманском камлании, сам автор сообщает:
      Говорили, что он Ведал тайный закон Призывания духов, Что будил мертвецов. Что гроба вопрошал, Что шаманство он знал...
      Несколькими годами позже в Санкт-Петербурге было опубликовано стихотворение Н. Чижова "Воздушная дева" — на мотив упомянутой нами ранее легенды о якутской девушке с коромыслом и ведрами, унесенной на селену и ставшей "духом луны". В данном случае у поэта она выступает в качестве мятежного неприкаянного призрака-скитальца.
      С тех пор забыта и одна, На волю ветров отдана, В мятежном споре непогод Несусь назад, несусь вперед. Обширен мой воздушный дом, А я одна скитаюсь в нем, Одна везде, одна всегда, Чужда небес, земле чужда...
      Но, в отличие от этой "воздушной девы", литераторы-декабристы, как вы видите, при всех их прогрессивных европейских устремлениях были не чужды ни таинственным северным небесам, ни обычаям и обрядам земли сибирской, ни ее древней вере...
      Пятью годами позже Бестужева-Марлинского и уже не в качестве ссыльного, а молодого еще педагога — смотрителя школ, в Якутске появился Дмитрий Давыдов, дальний родственник знаменитого поэта-гусара Дениса Давыдова и в будущем известный "сибирский баян", автор той самой песни о бродяге, строки который доныне живут в народе:
      По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, Тащился с сумой на плечах...
      В Якутии Давыдов прожил тринадцать лет, он выучил местный язык, и во многом благодаря этому достаточно глубоко усвоил историю и этнографию края. По своей натуре Дмитрий в молодые годы был любителем странствий, бесстрашным путешественником, участвовал в нескольких дальних и сложных экспедициях, хотя при этом очень долго не решался обнародовать собственные стихи. Позже он в той или иной степени изучил всю Сибирь, жил в разных местах, но Якутия, наверное, вошла в его сердце по-особенному ярко запомнившейся, хотя уезжал он отсюда в горе, после большого пожара, уничтожившего рукописи. Свидетельством такой памяти может служить самая первая публикация Давыдова, состоявшаяся лишь в 1856 году и вдохновленная образом прекрасной удаганки с берегов Лены. Стихотворение, вышедшее в Казани отдельной книжицей из нескольких страниц, называлось "Амулет" и рассказывало о том, как красавица-шаманка сначала спасла плывущего на челноке русского парня от бури, поднятой злым "колдуном", а потом подарила ему "амулет счастливый". Этот амулет хранил его от разных напастей, "пред ним стихали ураганы, он молнии гасил", но он не пожелал помочь хозяину в любви. Думается потому, что сердце самой удаганки было задето русоголовым пришельцем. А иначе и вообще, зачем ей было его спасать? Как утверждают исследователи, это стихотворение рождено "фольклорными мотивами", но автор пишет его от первого лица, подчеркивая — "я". И почему через десять лет после отъезда из Якутии, уже человеком зрелым, многое повидавшим он выбрал для дебюта в печати именно эту давнюю романтически-мистическую балладу? Значит, она была очень важна для него, и, может быть, за всей этой историей действительно стояла какая-то таинственная удаганка или хотя бы видение, сон, озарение... Во всяком случае, когда двумя годами позже в петербургской газете "Золотое руно" вышла поэма "Жиганская Аграфена" о хорошо знакомой нам заполярной удаганке, Давыдов предпослал ей конкретный подзаголовок "Якутская легенда".
      Некоторые исследователи утверждают, что первоначальным материалом для упомянутой поэмы послужили "Воспоминания" Афанасия Уваровского, опубликованные в 1848 году в Санкт-Петербурге и ставшие первым произведением якутской художественной публицистики. Действительно, поэма Давыдова появилась десятью годами позже, но он-то сам, в свою очередь, жил в Якутии тоже за десять лет до выхода "Воспоминаний" и при столь широкой известности шаманки Аграфены просто не мог о ней не слышать. Тем более что интересовался подобными вопросами. Кроме того, достаточно сравнить соответствующий фрагмент "Воспоминаний" с поэмой, чтобы увидеть, как они разнятся.
      Уваровский даже и называет свою героиню не Аграфеной, а Агриппиной, хотя дату ее рождения (относительно свидетельств Сарычева и Худякова) указывает верно:
      "В середине минувшего столетия жила в Жиганске одна русская, по имени Агриппина Моя бабушка знала ее в лицо. Эта женщина слыла большой колдуньей: тот, кого она любила, считался счастливым, тот же, на кого она обиделась, считал себя крайне несчастным. Слово, произнесенное ею, воспринималось как слово самого всевышнего. После того, как она этим путем приобрела доверия людей и состарилась, построила себе на расстоянии двух кесов (20 км. — В.Ф.) выше Жиганска домик между скал и жила в нем. Никто не проходил мимо, не обратившись к ней, не получив благословения, и не принеся ей что-нибудь в подарок. Тех же людей, которые проходили мимо, не сделав так, она доводила до большой беды, превратившись в черного ворона, настигнув их сильным вихрем Топила их вещи в воде, лишала их разума и сводила с ума И после ее смерти не проходят мимо этого места, не повесив подарка... Рассказывают, что эта старуха прожила до 80 лет, что была мала ростом, толста, ее лицо испещрено оспой, глаза остры, как утренняя звезда, ее голос звонок, как звук железа".
      Давыдов пересказывает в стихах намного более романтичную, поэтичную и трагическую историю По его версии (какой уже по счету на нашей памяти!), жившая на острове юная христианка-сирота была загнана в угол одиночеством, холодом и голодом и минуту смятений и отчаянья приняла совет сходить за помощью к жившему неподалеку старому богатому шаману. А тут как раз...
      Силы старца покидали,
      Бедный в тайне изнывал
      Духи мучить начинали,
      Он преемника искал.
      Рад Таюк был госте юной,
      Он ей радости сулит
      Слово хитрое оюна
      Сердце девы шевелит.
      Скоро все она решила
      И дорогою домой
      Медный крестик схоронила
      Аграфена под волной Часто грешница бывала
      У оюна по ночам
      И на памяти держала
      Заклинания духам.
      Так все лето проводила,
      Умер осенью шаман.
      Старика похоронила
      Молодая удаган.
      Получив в наследство силу старика и его невидимых слуг, Аграфена-хотун зажила в холе и неге.
      Дни довольства наступили,
      Льется счастие рекой;
      Духи верные служили
      Аграфене молодой.
      С сосен кору добывали.
      Приносили бурдуку,
      В кашу масла прибавляли
      По огромному куску
      За водой они ходили,
      На очаг бросали дров,
      Молодых кобыл доили
      И пасли они коров.
      У горящего полена
      В шубе с рысью и бобром
      Жирно ела Аграфена,
      Запивая кумысом.
      Но однажды она решила съездить в Жиганск и случайно влюбилась в русского парня. Как утверждает поэт, и добрый молодец по наущению духов тут же воспылал к таежной гостье страстью. Но, поняв, что шаманке и христианину не быть вместе, Аграфена, вернувшись домой, решила распроститься со своими духами. Она думала, что, "изменив однажды богу, трудно ль черта провести", однако все оказалось не так-то просто. Целый день удаганка пыталась уничтожить своего главного идола-барылаха — "в воду с камнем опускала, жгла в пылающих дровах", но "гасло пламя вкруг шайтана, из воды он выплывал". Под вечер ей ничего не осталось сделать, как только зарыть в овраге идола вместе с бубном- тюнгюром и колотушкой-былаяхом. Но в полночь раздался стук в дверь, и перед Аграфеной предстал умерший наставник-ойун. Он заявил:
      "Не уйду без барылаха,
      — Я пришел сюда за ним.
      Ободрись, хотун, от страха:
      Мы тебе не повредим".
      И к оврагу боязливо
      Аграфена побрела.
      Там рукою торопливой
      Скоро насыпь разгребла.
      Взял Такж тюнгюр заветный,
      Былаяхом загремел.
      И мгновенно рой несметный
      Аджараев налетел.
      За обиду, за измену,
      За поступок роковой
      Страшно мучить Аграфену
      Духи кинулись толпой...
      Уж редела тьма ночная,
      Как шаманка умерла;
      И исчезла стая злая
      В безднах адского села.
      Долго труп в пустынном поле
      Окровавленный лежал.
      Зверь бежал оттоль неволей,
      Ворон мимо пролетал.
      Лишь в конце концов перепутанные такой расправой охотники
      "струсив, жертву принесли
      и над Леной, в холм готовый,
      Аграфену погребли".
      Стало все, как прежде было
      В той печальной стороне,
      Лишь над грешною могилой
      Мрачно днем и при луне...
      Поэма "Жиганская Аграфена" долгие десятилетия, вплоть до становления национальных северных литератур была наиболее крупным и ярким стихотворным произведением Сибири да и вообще всей России, посвященным теме шаманизма. Тем более что следом за Давыдовым и его современниками в Сибирь хлынули потоки ссыльных революционеров — атеистов и борцов с религиозным "опиумом" любого вида, для которых человек с бубном мог быть уже только предметом материалистической критики или снисходительной иронии. Не случайно уже в 1863 году поэт-самоучка из Енисейска Василий Суриков стал выпускать сатирическую рукописную газету под названием "Шаман", в которой бичевал местные нравы и пороки. Для писателей-демократов той поры, оказавшихся в Сибири не по собственной воле, окружающая жизнь, в которую они были насильственно вторгнуты, вообще чаще всего виделась в более мрачных красках и казалась более "дикой и беспросветной", чем она была на самом деле. Не зря же они окрестили ее "тюрьмой без решеток", пустив гулять по свету мрачный штамп. Подобными взглядами заражалась и местная молодая литературная и политическая "поросль" из создаваемых революционерами многочисленных кружков. И лишь творчество настоящего художника слова Владимира Короленко, наконец-то разглядевшего в 1880-х годах весь сложный и многоцветный жизненный спектр Сибири, стало "первой песнью жаворонка в серый февральский день". Интересно, что хорошо знакомый нам Владимир Тан-Богораз считал себя учеником Короленко и утверждал, что именно с созданного этим писателем в якутской ссылке рассказа "Сон Макара" ведет отсчет не только подлинная демократическая сибирская литература, но и настоящая этнография. Кстати, сам Тан-Богораз и его коллега Вацлав Серошев-ский, упоминавшиеся нами как ученые, тоже внесли своими произведениями вклад в художественную летопись древней веры. В поэзии аналогичную роль "осветления" сибирской и якутской действительности сыграл уже в начале нового века ссыльный ученый и литератор Петр Драверт.
      Как мы уже упомянули, с возникновением письменности и собственных литератур у больших и малых народов Севера в произведениях их писателей просто не могли не появиться шаманы, совсем еще недавно столь заметные в обществе и игравшие такую большую роль в жизни. Но многие первопроходцы национального художественного слова, рожденные следом за алфавитами и письменностями в основной своей массе только в 1930—1940-х и более поздних годах, уже не смогли написать на родном языке о шаманах и шаманизме так, как хотели и могли бы сделать, поскольку загодя попали под большевистские идеологические догмы и запреты. И в их повестях, рассказах и стихах шаманы дружно выступили как отрицательные и однобоко утрированные персонажи, осуждаемые выразители "темного прошлого".
      В этом смысле успел сказать до революции свое неискаженное слово один из родоначальников значительно раньше сформировавшейся якутской литературы Алексей Кулаков-ский, кстати, тоже имевший в роду шаманские корни. И не зря его поэму "Сновидение шамана", написанную в 1910 году, в советский период считали одной из самых реакционных и идеологически вредных вещей, принесшей немало проблем посмертной биографии автора. К счастью (если можно так выразиться о смерти), Кулаковский покинул мир в 1926 году и не дожил до гулаговских репрессий. Но надо сказать, что вместе с официальной опалой он получил и негласную славу "якутского Нострадамуса", поскольку на волне мистического и поэтического озарения, слившись с образом и самой сутью белого шамана и взлетев вместе с ним в виде могучего орла над планетой, сумел провидчески заглянуть сверху в будущее не только своего собственного народа, но и даже человечества.
      Оседлав высокий хребет
      Светозарного синего неба,
      Стал сверху вниз взирать.
      Срединная бело-пятнистая земля моя
      Виднелась там, тая в ярком светлом мареве,
      Будто серебряная бляшка
      На рогатой старинной шапке.
      Взором всевидящим окинул
      Все утаенные уголки
      Госпожи Матери-Земли,
      Глянул оком мудрым
      За пределы великих морей,
      Внимательным взглядом обвел
      Дальние берега
      Океанов бездонных...
      И увидел,
      Дети мои,
      Что Одун Хана роковое предначертание
      Готово сбыться,
      Чынгыс Хана указание
      Намерено исполниться,
      Бечева оберега шаманского вот-вот оборвется,
      Солнце с неба грозит сорваться.
      На восьмикрайнюю, о восьми ободах,
      Обидами и распрями обуянную,
      Цветущую и изобильную Мать-Землю изначальную,
      Оказывается, обрушилось
      Столько страшных грехов
      — Что и коню не вытянуть,
      Навалилось столь много
      Тяжких преступлений,
      Что и быку не вывести...
      Скользя взглядом по будущей сытой и самодовольной Европе и обозревая ее страны, шаман-орел вдруг при виде "одной из наций" "прячет в страхе глаза". Почему? Да потому, что ее народ и предводитель...
      "На белом свете
      Единственный хищник — я", — говоря,
      Быком-порозом он ревет.
      "В срединном мире только я —
      Победитель всех и вся", — кричит,
      На дыбы встает.
      Во всевышнее небо
      Жердиной пихает,
      Самой преисподней
      Дубиной угрожает,
      Еще тридцать лет назад
      Настроившись воевать,
      С незапамятных времен
      Скопил оружие для войны,
      Сердце у него ядовитое,
      Разум его злобный,
      Царство ею — Германия,
      А имя ему — немец
      И немец тот говорит:
      "Если б мне знатных народов
      Благословенные царства
      Удалось взбаламутить разом,
      Как кумыс в бадье,
      Единственным всемирным
      Был бы я властелином..."
      То есть шаман Кулаковского с конкретностью, завидной для Нострадамуса, фактически однозначно предрекает не- мецкий фашизм и его идейного лидера Гитлера. А далее рассказывает, к какой разрушительной войне, к чему он приведет человечество.
      Города разорены повсюду,
      Губернии испепелены повсеместно.
      Людей растерзано видимо-невидимо,
      Войск полегло непомерно,
      Армии разгромлено неисчислимо.
      Лучшие мужчины изрешечены пулями...
      Столько ребер расколотых
      Сложено как дрова —
      В ямы все не зарыть,
      Сколько костей раздробленных
      Свалено в кучи —
      В могилы не вместить
      Сколько плоти искореженной
      Смешано с песком —
      Все земле не предать...
      На долгие дни,
      На длинные годы
      Битва началась страшная...
      Не обходят вниманием Кулаковский и его шаман и зреющую на планете революцию. И если в год создания поэмы сам писатель еще мог как-то чувствовать, что:
      Малые мира сего
      Маются и ярятся в гневе
      — Мрачная и непримиримая
      Злоба зреет исподволь.
      Чернь рабочая,
      Расплодившаяся в городах,
      Как комариная рать
      Кишащая в лесах,
      Решается на борьбу
      — Хочет переломить судьбу..
      Беспощадно драться
      Братьев созывает,
      то откуда ему становится известно в 1910 году, что почти через десяток лет, в день, когда свобода и закон
      Станут за власть сражаться,
      Страданья и мука на пару
      Сил лишат насовсем.
      В день, когда прежний уклад
      Перевернется кувырком,
      Долгий мучительный глад
      Выморочит всех вконец.
      В день, когда предков мир
      Рухнет, вдребезги упадет,
      Гибельная разруха
      Навалится и все подомнет...
      или
      Легионы людей,
      В белое облачась,
      В бешеной схватке сплелись,
      Миллионы людей,
      В красное нарядясь,
      В кровавой сече полегли...
      Кто сегодня был со щитом,
      Оказался завтра на щите,
      Кто назавтра победил,
      Послезавтра был поражен,
      Кто нынче власть захватил,
      Крах через год потерпел.
      Видя, что в конце концов партия большевиков (он ее так и называет прямым текстом) одержат-таки пиррову победу в братоубийственной войне, шаман озвучивает для нее множество "если", при соблюдении которых (и то под вопросом) очень нескоро что-то и получиться у новой власти. Итак, "ежели" она:
      Умерит излишнюю ярость,
      Утишит чрезмерную гордосгь,
      Уравновешенно будет судить,
      Учение ущербное отбросит,
      Уберет из речи дерзкие слова,
      Опомнится, пойдет на попятный,
      Уклонятся не станет слишком
      Ни влево, ни вправо
      , Путь выберет посередине,
      Учтет мнение многих,
      Узнает, что людей беспокоит,
      Только при таком итоге
      Сможет иль нет лет через тридцать
      Житье стать легче,
      Эдак лет через двадцать
      Бытье стать лучше,
      А может, через полвека
      Возникнуть что-то хорошее?..
      Прочитав подобные слова, легко понять, почему у коммунистических идеологов были веские основания не любить Кулаковского и изо всех сил выставлять "бредом больного воображения" и это совместное провиденье шамана и поэта, и вещие речи других ойунов, о которых мы вспомним далее. В еще более сложной ситуации, чем Кулаковский, оказался другой известный якутский поэт, ученый и государственный деятель Платон Ойунский, арестованный по сфабрикованному делу и умерший в тюрьме перед судом в конце 30-х годов. Можно только удивляться смелости человека, взявшего и сохранившего до самой смерти подобный псевдоним в годы яростной и слепой борьбы с "опиумом для народа", во времена сталинского террора. Душа Ойунского, как это видится нам сегодня, разрывалась на две части. С одной стороны, "пламенный Платон" в юности горячо принял революцию, стал ее певцом-трибуном и практическим творцом новой жизни и власти, занимая в отдельные годы высшие ее посты, а с другой — пытался как мог сохранять фольклор, традиции и прежнюю историю собственного народа, изо всей силы сталкиваемые с "корабля современности". За подобную защиту "пережитков прошлого" он был не раз жестоко и публично критикован быстро "покрасневшими" коллегами и бывшими друзьями, не говоря уже о "доброжелателях", которые в конце концов и подвели его под репрессию. Но Ойунский все же успел записать и сберечь для будущих поколений цитированное нами олонхо "Нюргун Боотур Стремительный", поставленное ныне в один ряд с самыми великими эпосами мира. Также очень важное и непреходящее место (в отличие от некоторых "большевистских" стихотворных призывов) заняли в его творчестве поэтическая драма "Красный шаман" и повесть-предание "Кудангса Великий", в которой шаманская составляющая играет довольно большую роль. "Праведный" шаман Ойунского, принявший на себя миссию борца за угнетенных и их пророка, надеялся, что его слова и действа станут "добрым набатом", но поскольку в них были изначально заложены неразрешимые противоречия, они привели сначала к гибели воплощенной в девушке-богине вселенской красоты и гармонии, а затем и Красного ойуна. В соответствии с идеологией, главный герой, конечно же, вынужден был перед смертью отречься от самого себя, иначе бы эта драма никогда не увидела подмостков театра. Но финал ее весьма неоднозначен, и еще неизвестно, что победило в итоге По сути, Красный шаман — это и есть в какой-то степени сам Ойунский со всей несовместимой двойственностью его сознания — одновременно мифологического и большевистски-атеистического Недаром при чтении тех или иных его произведений иногда создается впечатление, что они написаны хоть и в едином литературном стиле, но разными авторам.
      В этом смысле примечательно, что некоторые "идеологически нежелательные" сочинения Оиунского долгие годы не включались в его издания на родном языке и до сих пор не переведены на русский, хотя книги "классика якутской советской литературы" выходили в Москве и до его репрессии, и после реабилитации К таким произведениям относится повесть "Кэрэкэн", получившая название по имени шамана, от которого, по преданию, Ойунский вел свой род и который дач основания взять урожденному Платону Слепцову его "шаманский" псевдоним.
      Легенды утверждают, что именно Кэрэкэн якобы в свое время предсказал приход первых русских казаков на Лену и колонизацию ими Якутии. И он же посоветовал своим родичам откочевать подальше от великой водной дороги, чтобы не попасть под пресс пришельцев Для этого шаман отправил "куда глаза глядят" белого жеребца с девятью отметинами и по его следу через три дня пришел в Таттинский улус, в благодатную местность, видимо, уже позднее получившую название от слова ойун Тогда же, почувствовав близкую смерть, Кэрэкэн обратился к сыновьям и сказал, что назавтра он сам бросится в реку, а когда погибнет, то тело его уплывет в верх по течению на три версты Там и надо будет построить арангас и уложить в него останки По истечению какого-то времени сквозь кости прорастет дерево с большим "шаром" из ветвей, а через несколько поколений под этим деревом потомки должны зачать ребенка, чтобы Кэрэкэн "нашел продолжение на земле" Когда же тот человек доживет до преклонных лет и умрет, а дерево погибнет от старости, — на его месте вырастет точно такое же новое, и все опять повторится.
      Кто знает, может, так оно и было, и дух Кэрэкэна перерождался и передавался у таттинцев из поколения в поколение несколько раз В подобном случае не исключено, что какая-то его часть проявилась таким "литературным" и мировоззренческим образом в Платоне Ойунском.
      В самом начале тех же 30 х годов из под пера русского писателя Бориса Лунина, проведшего полтора года в творческой командировке в Якутии, вышла книга, которая долго стояла особняком в ряду художественной документалистики и на которой нам просто нельзя не остановиться. Довольно объемная повесть бьла полностью посвящена известному шаману Протасову из Чурапчинского улуса и называлась на манер нынешних детективов — «Смерть ойуна» Правда, под заглавием подразумевался не физический уход в небытие Протасова, что был в ту пору жив и здоров, а "смерть" его как шамана, публично отрекшегося от "постыдного прошлого" и начавшего созидать "правильную" советскую биографию Только подобный пропагандистский сюжетный ход, показывающий движение личности от "тьмы и обмана" к "свету новой жизни", собственно, и оправдывал в глазах коммунистической системы появление "шаманской" книги Тем не менее, выполняя идеологический заказ, Борис Лунин оставался неплохим мастером своего дела, серьезно отнесся к сбору материала, хорошо изучил этнографическую литературу. Он много времени провел со своим героем, часто и подолгу беседовал с ним по душам", присутствовал на специально организованных "для московского гостя" камланиях и с писательской зоркостью зафиксировал увиденные ритуалы. С другой стороны, и объект его внимания был на редкость интересным и необычным. Протасов имел яркий артистический талант, прекрасный голос и музыкальный слух, хорошо играл на хомусе-варгане, сказывал олон-хо, замечательно знал природу и все ее приметы, был редкостным кузнецом, мастером золотые руки, а тому же еще и выдающимся бегуном. 50 верст в день были обычной нормой Протасова, а при необходимости он мог бежать от темна до темна, преодолевая за это время до 130 километров. То есть перед писателем оказалась явно неординарная личность.
      Шаманские способности Протасова были замечены в 14 лет, когда он испытал первые приступы инициационной болезни. Приглашенный к мальчику старый ойун Дарха, взглянув на него, не только сразу поставил "диагноз", но и тут же отдал будущему наследнику свой костюм и бубен. Однако еще два года подросток пролежал в постели, не в силах оторвать свое тело от ложа.
      "Совершить обряд поднятия больного и наставить его в шаманских молениях опять явился Дарха, — писал в своей книге Лунин. — Он должен был определить, на каком сучке шаманского дерева воспитывалась его душа, и, покормив ее особой рыбой, "источником смерти и несчастья", освободить из заточения. Затем старик вывел его во двор, и там они принялись делать из коры, гнилушек и конских волос чучела разных зверей и птиц — изображения различных духов. Сделали они и главных спутников шамана — гагару, в образе которой шаман совершает свои хождения по духам, и кукушку-сплетницу, которая доносит обо всем злым демонам. Облачившись в камлальные плащи, они сели лицом к высокой лиственнице, и учитель вновь и вновь знакомил ученика со всеми родами чертей, с именами каждого из них, обучал его "кутурару" — особому шаманскому напеву, который исполняется грубым голосом, прерывисто, не глядя на людей, с беспрестанным мотанием головой и который обозначает пение одержимой души. А потом они пустились камлать. Учитель как бы повел ученика по всему фантастическому миру шаманской веры..."
      Лунин описал становление и первые годы жизни молодого шамана с подробностями и деталями, достойными хорошего этнографа, но, не забывая о главной своей идеологической задаче, время от времени разрушал мистическую атмосферу фразами или абзацами в которых подчеркиват, что, мол, сам-то шаман прекрасно знал: за всем этим никакого волшебного озарения, колдовства и духов нет и не было в помине. А были лишь ловкость рук, артистизм и выдача желаемого за действительное. Но даже при таких оговорках художественное описание Луниным, скажем, ритуала камлания очень впечатляет и, скорее, заставляет подумать об обратном.
      "...Теперь его можно было разглядеть, и вместо молодого, сильного Протасова я вдруг увидел ужасающее старческое существо с глазами без зрачков, с искаженным лицом, с прямоугольным, как бы от ожесточения застывшим ртом, с отвисшей, как пустая сумка, нижней губой — расслабленное, немощное в каждом мускуле своего тела существо. Прерывистое, угрюмое и вместе с тем напевное клокотание вырвалось из его горла. Гармонизированное это исступление как бы волнами плыло по его раздраженному лицу, как сплывает по стеклу ливень. Поводя пустыми белками, существо это, казалось, ничего человеческого уже не видело, не слышало и не чувствовало. Было страшно подумать, что такая внешность в какой-то степени выражает действительное внутреннее состояние человека.
      Затихнув, опустив голову на грудь, существо под легкую, как комариное жужжание, дробь бубна сосредоточилось в себе. Началось воспевание шаманом своего духа-праобраза, созыв духов-помощников и спутников и вселение в себя нечеловеческих свойств. Духи слетались на призывы, все тесней и тесней витали над шаманом, пока главный демон-покровитель не вселился в него самого.
      Страшно и разноголосо вскрикивало существо, теперь распростертое на земле: то пронзительным криком гагары, то веще кугукало вороном, то будто въявь звенело по-журавлиному, то куковало, то кыгыкало с заунывностью болотного кулика. Медленно и напряженно длилась эта часть мистерии, то замирая и усыпляя, то заставляя вдруг вздрагивать от бешеных метаний шамана..."
      Согласитесь, что показанная далее подробным же образом пляска шамана и все остальное шестичасовое камлание, кажется, больше подошли бы для книги, не лишающей шаманизм прав на существование, а утверждающей обратное.
      В этом заключалась слабость и прочей атеистической пропаганды: как ни пыталась она искривить зеркало отражения действительности, в нем все равно угадывалась нежелательная реальность. Так, когда Протасов публично отказался от прошлого, его заставили выступить с "саморазоблачением".
      Сев на пол и немного постучав в бубен, шаман вдруг поднялся в воздух, то есть, говоря современным языком, стал левитировать. А объяснил "фокус" на удивление просто и "понятно": на каждого человека действует восемь разных сил, и если суметь их мысленно уравновесить, то любой из вас поднимется в воздух. Попробуйте. Или, изменив свою внешность, он неестественно, в несколько раз удлинил шею и уменьшил голову. Секрет же, якобы, заключался в том, что ойун "сильно опустил плечи, и вообще у него висит под рубахой груз в два пуда". Интересно, что такие объяснения вполне устраивали организаторов "шоу". А вместе с тем люди достоверно знали, что Протасов исцелял неизлечимо больных, читал чужие мысли, раскрывал таинственные преступления. На его клики слетались птицы и сходились звери, а собственный конь по просьбе хозяина вставал на колени и носил, как собака, следом за ним в зубах шапку. Пройдя "покаяние" и восстановление в правах, Протасов был направлен районным начальством на учебу в Якутск, можно сказать, "по специальности" — во вновь открытую театральную студию. Тогда же он загорелся желанием сыграть в упомянутом "Красном шамане" главного героя. Но режиссер (видимо, не до конца подверженный атеизму) испугался, что камлание в пьесе настоящего ойуна может привести к непредсказуемой ситуации, и отказался выпустить его на сцену. Тем более что при первой же демонстрации Протасовым своих шаманских "фокусов" произошла авария на местной электростанции. И то ли этот отказ подействовал на Протасова, то ли его нестажерский уже возраст, но вместо студии вчерашний шаман поступил учиться на курсы трактористов и, не зная ни одного слова по-русски, блестяще их окончил. Уверенно оседлав "железного коня", вернулся на родину и стал учить других. Казалось бы, и впрямь наступила "смерть" прежнего ойуна, но в 37 лет "перековавшийся" Протасов вдруг неожиданно покончил жизнь самоубийством. Интересно, что почувствовал в это время в Москве Лунин, ставший невольным мрачным пророком его судьбы?..
      После оттепели 60-х годов шаманам стало чуть посвободней на книжных страницах. К тому же "подросло" очередное поколение их "родителей" — писателей малочисленных народов Севера, которые хоть и чтили коммунистические идеалы, но уже не были запуганы сталинизмом и могли позволить себе иногда использовать какие-то светлые краски в портретах шаманов.
      Пожалуй, "гуще" всех населил избранниками духов свой роман "Ханидо и Халерха" (первый в юкагирской литературе) Семен Курилов. У него в повествовании участвует сразу несколько шаманов, к тому же представляющих разные национальности. И если большинство из них все-таки даже внешне выглядит не слишком-то симпатично и относится к привычному для советской литературы типу "шарлатанов и эксплуататоров", то молодой, красивый и добрый Токио являет пример настоящего, подлинного целителя душ. "Скопление огромной шаманской силы — вот что представлял собой Токио. Рассказывали, что он волшебными словами исцелял умирающего..."
      Примечательно, что и один из главных героев романа, мудрый глава юкагирского рода Куриль в конце концов начинает хорошо различать кто есть кто в оккультной сфере и мысленно выстраивает собственные планы на будущее: "Настоящим шаманам, которых так мало, он прикажет лечить людей, а остальным — народ веселить — плясать и стучать в бубен". Интересно и то, что автор устами приезжего православного священника изрекает почти кощунственные, но на деле, возможно, очень верные слова: "Не подходит вам христианство. Шаманство подходит вам..." А уж кто-кто, но Семен Курилов, сын последнего настоящего одульского алма (мы о нем рассказывали в соответствующей "юкагирской" главе), кое-что понимал в северном шаманизме.
      Более того, может, в романе и поселилось такое количество шаманов потому, что автор сам был... одним из них. По крайней мере, его младший брат, ученый и поэт Гавриил Курилов утверждает, что несмотря на все попытки отца "перерезать шаманскую дорогу", дар предков, видимо, частично перешел к Семену. Хотя, конечно, не получил в советское время должного развития. Свидетельство такому предположению — преследовавшие писателя каждую весну и осень страшные головные спазмы, очень похожие на "шаманскую" болезнь, и его способность предвидеть грядущее. По крайней мере, один раз Семен точно спас жизнь Гавриилу, почти силой не дав ему купить билет на самолет, который наутро разбился. А еще он оставил странный рисунок, датированный 1959 годом, с аркой на переднем плане и надписью на ней "Юкагир". Под рисунком начертано рукой самого Курилова-старшего: "Где я это видел? Не могу вспомнить, может — в будущем?" Конечно, в будущем, потому что тогда уже был ликвидирован единственный в тундре традиционный юкагирский поселок, а его жители переселены и смешаны с другими северянами. Семен Курилов ушел из жизни в 1980-м Но в 1990-м году на месте заброшенного поселка на волне перестройки была воссоздана первая юкагирская родовая община...
      Подобный вопрос "о влиянии шаманских корней на творческую биографию писателя" можно было бы проиллюстрировать еще многими именами, поскольку, едва заинтересовавшись, я тут же обнаружил, что каждый второй (если не чаще) известный поэт или прозаик Якутии обязательно имеет в своем родословном древе хотя бы одного шамана. Но чтобы не распыляться и не затягивать и без того уже разросшуюся главу, я решил ограничиться только народным поэтом Иваном Гоголевым.
      Начнем с того, что бабушка будущего писателя была известной удаганкой, и предрекла его матери, будто у нее непременно появится мальчик "с лишним пальцем на руке", что считалось в народе явным шаманским знаком ("лишней костью"). Все так и случилось. Едва увидев на одном из пальцев своего только что появившегося на свет малыша отросток, мать попросила врачей тут же в роддоме его и удадить. Но вместе с пальцем не удалось полностью удалить предрасположенность. По словам Е.С.Сидорова, когда мальчику исполнилось пять лет, у него "случился экстаз". Это были как раз 1930-е годы, время активной борьбы с "опиумом" веры, когда у многих шаманов отбирали костюмы и бубны и свозили их из сельских окрестностей в город Вилюйск, где жили Гоголевы. Один из таких бубнов маленький Ваня и отыскал в сарае возле дома. Днем он какое-то время играл с ним, а ночью родителей вдруг разбудил чужой громкий голос, доносившийся из кроватки мальчика. Испуганно подбежав, они увидели его бьющимся в беспамятстве и что-то вещающим хриплым старческим голосом ойуна. Чтобы избавиться от припадка, пришлось прибегнуть к помощи другого шамана.
      А чуть позже Ваня пережил во сне (или наяву?) то самое рассечение, о котором мы уже не раз говорили. Какие-то незнакомые то ли люди, то ли духи отрубили ему голову, расчленили тело и стали пересчитывать кости. Не досчитавшись одной (отрезанного пальца) и поссорившись, они пришли к выводу, что "это не их парень" и отправили его восвояси.
      Так Иван Гоголев не стал ойуном, но не избежал-таки полностью шаманской стези, превратившись с годами в одного из самых больших поэтов-мистиков Якутии. В 1990-х годах им написано четыре крупных поэтических произведения, из которых автор и его переводчик Егор Сидоров составили "Книгу мистерий", — "Вознесение", "Уход в Джа-бын", "Метаморфозы духа" и "Священное дерево Аал-Луук", а также более ранние прозаические романы, где шаманы выс-гупают или главными героями, или проходят как заметные персонажи, — "Черный стерх", "Последнее камлание", "Богиня милосердия" и роман-поэма "Третий глаз" Это огромное и самобытное "шаманское" наследие писателя на сегодня еще не переосмыслено и не оценено по достоинству, но такое время, несомненно, настанет. Наступит и час, когда русскоязычный читатель сможет прочесть всю "Книгу мистерий" А пока мы для иллюстрации приведем небольшой отрывок из главы "Шаманское дерево" языческой поэмы "Вознесение"
      Девять круглых дупел
      На дереве загадочном том
      Девятью нечистыми очами
      На срединный счастливый мир
      С черной завистью глядят,
      Немой угрозой сверлят
      С западной стороны
      В огромном, как пещера, дупле
      С двухтравного жеребенка
      Лягушка колдовская
      Наливается ядом
      С восточной стороны
      В потайном большом дупле
      С линялого жеребенка
      Змееныш — семя зла
      — Вскармливается в тиши
      С южной стороны
      В заговоренной глубине,
      Набираясь недобрых сил,
      Ежится глыбой живой
      Отродье медвежье
      С северной стороны
      На дне смрадного дупла
      Волшебной птицы птенец,
      С юрту величиной,
      Голодный клекот издает
      В среднем же дупле
      Дерева страшного
      Безвестной птицы птенцом
      С голода, жажды издыхаю,
      Оказывается, я сам.
 

      Ведя наше повествование об избранниках духов, мы время от времени, желая подчеркнуть особую силу и уникальные способности кого-то из них, использовали выражение "великии шаман" Надо заметить, что подобное определение является отнюдь не изобретением пишущих на данную тему, а давно и устойчиво живущим в народе понятием. Из предыдущих глав вам уже в значительной мере известно что за личности могли стоять за таким словосочетанием но теперь мы поговорим о них еще более обстоятельно.
      Само собой разумеется, что великие шаманы и в древнейшие, и в более близкие времена никогда не рождались на земле во множестве, как не проявлялись и не проявляются в массовом порядке все подлинные природные феномены Счет "улуу ойунов" всегда шел на единицы, но зато прижизненная или посмертная слава их исчислялась долгими десятилетиями и даже столетиями.
      Естественно, я не могу привести в своей книге какой-то полный перечень великих шаманов хотя бы по Якутии, включив в него одних и не включив других, поскольку не имею на то права и обладаю только относительной информацией. Поэтому просто расскажу тишь о нескольких шаманах, чьи имена живут и произносятся именно в сочетании со словом "великий" и чьи выдающиеся способности не подвергаются сомнениям знающими людьми.
      Начнем мы с Эргиса, который, как вы помните, был знаменит тем, что оказался в числе предводителей восстания против колониальной российской администрации в конце XVII века Родоначальник Дженник и шаман Эргис возглавили выступление якутов Кангаласской волости (нынешний Хангаласский улус) и хотя были разбиты воеводой Приклонским в сентябре 1682 года, конечно же, ярко сохранились в народной памяти как борцы за справедливость. Может быть, поэтому Эргис гораздо более известен, чем многие другие шаманы его собственной и более поздних эпох. А к тому же он являлся прародителем селения-наслега, получившего его имя.
      Предания утверждают, что Эргис был белым шаманом — айыы ойуном, он не ходил по больным и "не прикасался ни к чему нечистому". Не носил Эргис и шаманской одежды, но имел круглый бубен. Он совершал свои ритуалы только во время праздника - ысыаха, обращаясь к светлым божествам за благословением и благодатью, а также при необходимости просил помочь в чем-либо духа-хозяйку земли. Говорят, когда он, находясь во время ысыаха в летнем жилище-урасе, возносил моления покровителю лошадей Дьесегей Тойону и совершал возлияние кумыса на огонь, на середину неба выплывало облако, похожее на шкуру белого медведя, и останавливалось прямо над урасой. Затем из облака по грудь показывался молочно-белый жеребец, звонко ржал и исчезал. Тут же выпадал снег глубиной в два пальца, но он не приносил никакого вреда, а, напротив, предвещал урожайный год.
      Сам Эргис ездил тоже только на одном из двух имевшихся у него чисто-белых коней. И хотя он считался айыы-ойуном, люди боялись ненароком пересечь ему дорогу. Зимой Эргис жил в местности Ой, где сегодня раскинулось большое село, на летний же сенокос откочевывал на Ынах Арыыта (Коровий остров) на реке Лене, в середине которого было озеро Титтях. Надо сказать, что в этом озере ни прежде, ни теперь никто не ловил много рыбы, а Эргис вдруг однажды добыл целых девять больших коробов. Казалось, надо было бы радоваться удаче, но он грустно заметил родственникам: "Вот и наступил год моей кончины, бабушка дала мне предсмертную пищу". Так оно и получилось, но перед смертью шаман успел провести большой ритуал, устраивая, как он сказал, "будущую жизнь моих детей". А детей у него было немало — девять, и все — сыновья. Камлал Эргис три дня и три ночи подряд, возносясь в верхние небеса. И делал это так истово, что борода и волосы его покрылись инеем. Потом он расселил сыновей каждого в отдельной местности, а себя завещал упокоить в верховьях речки Хатынг Юрэх, на бугре в лесу. Тогда же он сказал, что, по шаманскому обычаю, останки надо будет перезахоронить трижды, и только после этого его душа сможет отлететь в джабын. Завещание старца было исполнено.
      Такую почти идиллическую версию рисуют фольклорные предания, но в реальной жизни все было, наверное, намного трагичнее. Во время упомянутого сражения, которое произошло как раз рядом с отеческими землями Эргиса, большая часть его отряда погибла, а остатки мятежников, спасаясь от казаков, бежали на далекий и глухой Вилюй. Примечательно, что на этот раз впервые свою викторию на якутских полях сражений отметили не только воевода, но и православная церковь, которая "в память и благодарность Богу за дарованную победу" заложила и построила прямо на месте сражения небольшой Покровский монастырь. Видимо, он должен был символизировать не просто победу одной военной силы над другой, а победу христианства над язычеством и шаманизмом в лице его предводителя Эргиса. Правда, забегая вперед, заметим, что из этой затеи в итоге ничего не вышло — монастырь в шаманской вотчине так не прижился.
      Сам Эргис после разгрома укрылся где-то среди своих земляков и через недолгое время умер. В подобной ситуации, скорее всего, и похороны его прошли без особого афиширования, а то и вообще в тайне от "широкой общественности" и властей. Может быть, поэтому многие предания и не сохранили никаких деталей первого погребения.
      А вот второе перезахоронение народная молва расписывает довольно подробно. И "инспирировано" оно было самим Эргисом "через несколько человеческих веков", то есть поколений.
      На Хатынг Юрэхе в то время жил один из небогатых эргисцев. Однажды весной, когда он находился в жилище, кто-то подъехал к юрте и постучал по коновязи, давая знак хозяину. Обычно так делали богатые и родовитые путники, которые не слезали с коня до тех пор, пока у них кто-то не принимал с почтением повод. "Кто бы это мог такой важный ко мне пожаловать?" — подумал бедняк и торопливо распахнул дверь. "Остановив лошадь у коновязи, верхом сидел старый человек с совершенно седыми волосами, в волчьей дохе, с большими глазами, подобными витым кольцам нарядной узды. Не слезая с лошади, старик громким голосом сказал: "Парень, внимательно выслушай мои слова. Были у меня потомки, которых звали эргисцами. Эти люди, если имеют видящие глаза, пусть увидят, если имеют чуткие уши, пусть услышат. Меня размывает дождь, заливает талая вода. Пусть они позаботятся обо мне. Иди и передай это эргисцам". Старик повернул коня и поехал. Хозяин юрты не сразу сообразил, кто его посетил, но потом догадался и сообщил о требовании шамана наслежному князцу.
      По условиям подобных ритуалов, сделать новый арангас и переложить туда останки должны были девять невинных юношей, сшить для шамана новую одежду — девять невинных девушек, для поминальной тризны необходимо было зарезать девять молодых кобыл молочно-белой масти и приготовить девять больших кожаных мехов кумыса, а весь обряд должен был исполнить белый шаман.
      Нашлось и семь чистых девиц, и семь юношей, но давно женатый наслежный старшина Ефрем не выдержал искушения лично поучаствовать в деле и заменил одного из парней. Не нашли эргисцы и девятой молочно-белой кобылы, выставив вместо нее серую с белыми чулками. К тем временам настоящих белых шаманов тоже почти не осталось в ближних и дальних округах, и потому было решено поручить ритуал обычному шаману, но зато прямому потомку Эргиса — Солколооху, который, правда, никого не "съедал" и как будто не имел за собой темных дел. То есть, древние каноны хотя и были в значительной мере соблюдены, однако все же не выдержаны в точности. Когда участники обряда приблизились к захоронению и облачили Солколооха в ритуальную одежду, из арангаса Эргиса вдруг вылетело с шумом несколько белых куропаток. Увидев это, готовый к камланию шаман, потеряв сознание, почти замертво рухнул на землю. Не меньше перепугались и были потрясены все остальные. Первым вышел из оцепенения бойкий парень Петр Гермогенов, он опустился на колено и стал, как сумел, заклинать дух ойуна, призывая его сменить гнев на милость, признать родственников и дать им возможность "положить на могильный лабаз твои медные кости, поднять твои серебряные кости". Вняв молениям, дух Эргиса "оживил" шамана и позволил ему исполнить свой долг.
      Гроб-колоду с телом ойуна (которое оказалось совершенно не тронутым тленом, а только пожелтевшим) положили не просто на перекладины лабаза, а защитили от дождей и снегов специальным амбарчиком с двухскатной крышей. В этот амбарчик, в изголовье гроба положили бубен, по бокам — лук со стрелами и пальму-меч, в ноги — седло, котелок и семь монет.
      Но, как утверждают предания, нарушения канонов вскоре "аукнулись" эргисцам: на следующее лето случился массовый падеж лошадей, а еще через год во время эпидемии, похожей на дизентерию, умер старшина Ефрем. Но зато спасший ситуацию при обмороке шамана Петр Гермогенов вдруг обрел чудесный дар понимать язык зверей и птиц. Наверное, он мог бы стать великим человеком, но проболтался о своих способностях тестю и тут же оглох и поглупел. А в остальном дух Эргиса больше не приносил людям никаких неприятностей. Старец лишь наказал двоих отщепенцев, пытавшихся покуситься на его добро, — пришедший за луком разорившийся пьяница беспробудно проспал возле гроба двое суток, а возжелавшего разжиться монетами картежника догнал сам летящий по воздуху ойун, и воришка в испуге бросил прикарманенное.
      Согласно завещанию, потомки будто бы должны были перезахоронить Эргиса (уже в землю) "на девятом поколении". Но было ли это сделано — не известно до сих пор. Упоминавшийся нами ученый и земляк великого шамана Г.У.Эргис вроде бы говорил, что сам лично перезахоронил подарившего ему псевдоним ойуна, но такому утверждению не все верят. Возможно, это было произнесено только для того, чтобы отвести нездоровый интерес от могилы ойуна. Тем более что мне рассказывали, будто в атеистические 30-е годы прошлого века некие "смельчаки" даже бездумно приносили череп шамана в его родное село, но потом вынуждены были унести на место.
      Как утверждает краевед и знаток истории Хангаласского улуса Павел Харитонов (мы с ним общались на его родине прошлым летом), скорее всего, Эргиса так и не перезахоронили, хотя время для этого уже давно наступило. Старец в белых одеждах на белой лошади уже не раз, подобно Мон-ньогону из Горного улуса, являлся своим сегодняшним землякам во снах и жаловался, что его беспокоят и при этом не выполняют завещание. Некоторые склонны считать "последним звонком" от заждавшегося ойуна таинственную серию детских смертей в улусе в 90-е годы от странной болезни, диагноз которой так и не удалось определить. Что касается Хангаласского улуса, то он вообще является одним из самых сакральных в Якутии, и большинство знаменитых шаманских корней идет именно отсюда. Рядом с селением Улахан-Ан мне показали холм, название которого в переводе с якутского звучит как "Место, где похоронены девять шаманов". А смотрел я на него с противоположного склона, о котором ходит легенда, что именно его выбрал когда-то "небесный сын" и, спустившись с высоты, целый день тешил тут молодецкую силушку в играх и забавах. Достоверность предания сегодня не проверишь, но одно не вызывает сомнения — действительно редкая природная красота и приволье этих мест, гордо вознесенных над великой Леной. Так что выбор "небесного сына" вполне можно понять, как и щедрость прочих богов и духов, подаривших этой земле стольких шаманов.
      Один из них, по имени Кюстях (Елец), покоится возле егерского кордона, где жила наша киногруппа, снимающая небольшой мистический фильм о русалке по моему рассказу. Место это было выбрано для натурных съемок как раз тоже из-за его особой внешней привлекательности. Но и внутреннее ощущение чего-то таинственного и волшебного буквально витало в воздухе, хотя мы только после отъезда узнали о своем "соседе" с необычным "рыбьим" именем.
      За Кюстяхом числилось немало чудес. Однажды он исцелил буйно помешанного, которого держали в клетке уже несколько лет. Шаман распахнул дверь клетки и просто дунул безумцу в лицо. Больной тут же заснул на целых трое суток, а когда открыл глаза, оказался совершенно нормальным. В другой раз Кюстях на спор заставил среди бела дня опытного капитана направить свой пароход прямо на песчаную косу и так прочно засадить его на мель, что судно там и осталось до весны. Для земляков шамана это стало настоящим благом, поскольку они потом всю зиму зарабатывали на перевозке товаров с застрявшего парохода к местам планировавшейся доставки. Под старость Кюстях ослеп и передвигался с поводырем, но однажды во время ледохода и к тому же ночью смог перейти через Лену, перебираясь с льдины на льдину. Говорят, впереди него по воздуху плыл светящийся шар, указывавший дорогу...
      Возвращаясь к Эргису, расскажу историю, поведанную кинорежиссером Алексеем Романовым. Работая над своим художественно-этнографическим фильмом "Орто дойду" ("Средний мир"), Алексей задумал отснять для него эпизод, условно названный "Перезахоронение последнего белого шамана", подразумевающий исполнение и фиксацию на пленку ритуала с останками Эргиса. После первой неудачной попытки, когда с помощью вроде бы знающих проводников так и не удалось отыскать старинного арангаса, режиссер был разбужен среди ночи звоном колокольчиков и увидел в собственной спальне тень шамана, застывшую над детской кроваткой сына. Не вняв этому предупреждению, Романов еще раз (и опять неудачно) выехал с киногруппой к месту захоронения. А на следующую ночь не только снова услышал колокольчики, но и с ужасом увидел, как детская кроватка заскользила по полу к висящему на стене ковру, под которым угадывался чей-то силуэт. Ухватив кроватку руками, Алексей с трудом остановил ее. И все-таки, поменяв проводников, наутро поехал на поиски.
      "Стоял уже октябрь, но было непривычно тепло для этого времени года, — рассказывает Алексеи, — светило солнце, под ногами золотилась листва. Добравшись до места, мы услышали странный звук, похожий на негромкое ржание жеребца, хотя никаких лошадей в округе видно не было. Минутой позже прямо над нами закружил огромный орел, которого я лично прежде никогда не встречал в дикой природе. Мы все почувствовали: вокруг что-то происходит... И тут вдруг, словно внезапно сорвавшись с какой-то привязи, на поляну обрушился сильнейший вихрь со снегом. Спасая киноаппаратуру и самих себя, мы поспешно бросились к оставленным у дороги машинам и решили на этом закончить общение с великим шаманом..."
      Интересно, почему Эргису так не понравилось идея кинематографистов? Ведь они, собственно, имели возможности и могли исполнить его завещание, проведя обряд перезахоронения по всем правилам... Может, он как житель далекого и патриархального XVII века просто не пожелал быть зафиксированным на какую-то неведомую ему пленку или, напротив, все прекрасно осознавая, не захотел привлечения к своей персоне и месту ее упокоения публичного внимания через большой экран?..
      А вот великий шаман и целитель прошлого века Никон из Верхневилюйского улуса, покинувший мир в 1984-м и оставивший за спиной 104 года, в конце своей жизни не имел ничего против кино. Правда, у фильма, снятого о Никоне известным латышским оператором Андришем Слапинышем, как и у самого автора, оказалась плохая судьба — Слапиныш погиб в начале перестройки во время известных событий возле Рижского телецентра, а его фильм покоится где-то в архивах Латышского телевидения. В последние годы о Никоне было написано немало, и в 2001-м даже вышел целый сборник воспоминаний о нем, составленный С.Т.Боескоровым. Но еще буквально пять лет назад я подготовил для газеты "Якутия" самый первый обстоятельный рассказ о Никоне на русском языке его ученика и последователя Ивана Оросунского. То есть, подобно многим истинным целителям, он, с одной стороны, был уже десятилетиями широко известен в народе и принимал пациентов со всего Советского Союза, включая собственного министра здравоохранения, а с другой стороны — полностью "закрыт" для печати и официального признания.
      Никон появился на свет в 1880 году, в молодости носил фамилию Поскачин, сменив ее с возрастом на Васильева, а под старость его все называли просто по имени или Дедушкой.
      Существует легенда о непорочном зачатии будущего шамана. Она гласит, что однажды на сенокосе на голову будущей матери Никона неожиданно села странная птичка и тут же внезапно куда-то исчезла, испугав девушку. Вскоре она стала чувствовать что-то неладное внутри себя. Родители обратились к ближнему ойуну, и тот после камлания изрек, что в девушку вошел дух знаменитого тунгусского шамана, чтобы таким образом во второй раз появиться на свет в виде мальчика с родинкой на шее.
      Верить или нет такому нематериалистическому преданию — дело хозяйское, но у Никона действительно была родинка на шее, а при камлании он часто переходил на язык, не понятный его сородичам-якутам и похожий именно на тунгусский (эвенкийский). Конечно, в какой-то степени это могло объясняться и тем, что он имел среди некоторых своих шаманов-наставников эвенков, поскольку, покинув в 16 лет родное селение, Никон целое десятилетие провел в странствиях на дальнем Севере и даже добирался до самого Таймыра. В этих путях-дорогах он и применил впервые свой дар, не побоявшись сделать простым ножом хирургические операции сначала незнакомой женщине, а потом другу охотнику, чем спас последнего от перитонита. А вообще его необычные возможности проявились еще в девять лет, когда он во время игры на улице увидел "уезжающими на север" двух старцев из соседней местности, которые, как позже выяснилось, как раз в это время и скончались.
      Надо заметить, что родные места Никона были щедры на ойунов, и в его молодые годы в ближних и дальних окрестностях села Ботулу жило почти полтора десятка известных шаманов, в том числе родной дед по прозвищу Угун Ойун. Конечно, каждому из них тоже было что передать Никону. Тогда же он оказался свидетелем редчайшего феномена, о котором рассказывал до старости. В конце XIX столетия в их селе три года жил человек-невидимка по фамилии Романов. Он появился из каких-то чужих краев и женился на воспитаннице одного из стариков. Поскольку Романов отличался веселым нравом, радушием и щедростью, в доме у него всегда было много гостей, которых не отпугивала даже такая странная способность хозяина. Более того, он часто специально демонстрировал ее, например, во время традиционного хоровода-осуохая, запевая то внутри круга, то за кругом и при этом оставаясь невидимым. Никон, понимавший толк в чревовещании, утверждал, что в данном случае оно совершенно не имело места. Что за загадку таил в себе Романов, и был ли он вообще человеком — осталось тайной, но, говорят, его старый амбар сохранился до наших дней, поскольку никто не решился пустить на дрова или другие надобности это бесхозное строение.
      В 1920-е годы камлания Никона, отличавшиеся особой красочностью и выразительностью, записал не раз упоминавшийся нами этнограф А.А.Попов, и, судя по ним, можно заключить, что Никон уже тогда был выдающимся шаманом и мог стать еще более великим, но советская власть положила этому конец. Как и многих ему подобных, работники НКВД арестовали Никона и привезли в центр округа — город Вилюйск. Видимо, ему хотели предъявить обвинения в шарлатанстве, но ойун столь убедительно продемонстрировал свои возможности с вызовом зверей и стихий в кабинет следователя, что вопрос об "обмане трудового народа" отпал. Власти освободили его из-под стражи, но заставили в письменном виде дать обязательство больше никогда не камлать. Так Никон превратился из шамана в целителя.
      Но своих способностей, конечно, не утратил. Зять Никона В.В.Васильев вспоминал, как однажды летом на сенокосе в минуты отдыха уже как бы "бывший" ойун вдруг по-родственному доверительно обратился к нему с вопросом, мол, не желает ли тот увидеть духов? Зять поначалу испугался, но потом согласился на условиях, что духи не причинят ему вреда. И тут же перед ним вырос матерый медведь, следом — большая черная собака, которую Никон представил как шаманского посланника. За ними появились огромный орел — мать-зверь Никона и гигантский, величиной со стог сена лось. "Хочешь остальных увидеть? — спросил Никон, но потрясенный зять в ответ лишь испуганно замахал руками. — Тогда закончим" Никон взял две палочки, сложил их вместе, что-то прошептал, и из его ладоней вдруг вырвался вихрь. Разрастаясь, он с грохотом помчался по тайге, круша деревья. "Не бойся, — успокоил Никон, — здесь на безлюдье он никому не принесет вреда и скоро сам по себе затихнет Это и есть знаменитый смерч ойунов..."
      Известно, что Никон обладал ясновидением, но не пользовался им "по пустякам", мог он управлять и природными стихиями, вызывая дожди во время пожаров.
      Однажды, когда заболела собственная мать Никона, он нарушил данное властям слово и, примчавшись в родное селение, приказал принести свой бубен из заброшенного балагана. Говорят, этот бубен был огромных размеров (по грудь человеку) и от ударов вспыхивал каким-то синим пламенем. "Закончив камлать,— вспоминал тот же зять, — Никон велел приготовить пустую бутылку с пробкой и платок. Платком он замотал себе лицо. Велев крепко держать мать (у нее опухоль от заражения пальца дошла уже до плеча), он взял ее за руку, скинул с себя платок, и вдруг все видели, что у него вырос огромный прозрачный клюв, похожий на журавлиный Мать закричала от боли, и тут же в конце клюва появился какой-то извивающийся червяк. Никон ухватил его пальцами и засунул в бутылку Таким образом он извлек из плеча матери девять тварей болезни, а потом пошевелил плечами, и клюв исчез."
      Уже другие очевидцы говорили, что бубен Никона долго хранился в том самом балагане-сарае, но его не велено было трогать. Нарушавшие запрет — в основном это были дети — потом страдали головными болями, и их родители спасались тем, что делали жертвоприношения этому бубну, макая конские волосы в масло и сжигая их на огне с соответствующими заклинаниями-просьбами А каким был Никон во времена более близкие к нашим, рассказывает Иван Еремеевич Оросунский Старец тогда уже постоянно жил в селении Ботулу Верхневилюйского улуса близ его родных мест, где впоследствии и нашел вечное упокоение.
      "Это случилось в 1974 году. Я тогда работал учителем в школе и вдруг очень сильно заболел. Врачи никак не могли поставить точный диагноз. Узнав об этом, Дедушка Никон сам передал мне, чтобы я приехал к нему во время весенних каникул. В качестве сопровождающих в Ботулу я взял с собой жену и невестку, которая тоже болела. Добрались мы под вечер. Никон жил с семьей в небольшом домике, что всегда был полон "гостей", приехавших лечиться. Увидев меня, Дедушка сказал, что ожидал мой сегодняшний приезд, поскольку ночью видел меня во сне. К моему большому удивлению, он заметил, что во сне же определил мою болезнь. Человек с высшим образованием, я тогда, признаюсь честно, не поверил его словам, посчитав все сказанное попыткой создать себе авторитет ясновидца.
      После ужина старец долго расспрашивал меня обо всем, в том числе и о моих попытках лечиться и лечить травами, показывал кастрюли, где хранились всевозможные настои из разных растений. Под конец он тихо спросил:
      — А есть ли у тебя, сыкок, заговоры от болезней?
      — Нет, я пользуюсь лишь настойками.
      — Лечить травами — это одно, но нужно знать еще и заклинания, — заметил он.
      Потом дал ложку какой-то прозрачной жидкости. Мне показалось, что это просто вода с сахаром. — Нет, — покачал он головой, — это не простая вода, а навар из большой берцовой кости человека, умершего сто лет назад: очень сильное лекарство.
      Мне стало не по себе, дрожь пробежала по всему телу. А Никон добавил:
      — Тебе надо лечить людей, но только не своих родственников, им пользы не будет. Эти слова еще больше изумили меня. После разговора старец, хоть я и протестовал, уступил мне свою кровать в спальне, а сам ушел на кухню, где примостились все остальные — и хозяева, и гости.
      Утром Дедушка тихо подошел ко мне и, улыбаясь, промолвил:
      — Сынок, этой ночью одна женщина очень сильно к тебе потянулась. Сегодня ты будешь лечить ее и Марию.
      Я, естественно, не знал, как это делать, поэтому повторял все следом за Никоном, как он велел. Получилось удачно. Впоследствии Мария больше десяти лет, до самой кончины, не пила спиртного, а другая женщина сразу пошла на поправку.
      После этого Дедушка стал лечить нашу невестку. Раздел до пояса, несколько раз обошел вокруг, быстро нащупал указательным пальцем "больное" место на спине и заговорил:
      — Придется делать кровопускание, только берегись потом простуды. — Поставил перед собой таз с водой, достал нож и острым кончиком его осторожно дотронулся до больного места: темно-коричневая кровь со сгустками брызнула, как из фонтана. Прошло совсем немного времени, и потекла чистая, свежая кровь. Пробормотав что-то под нос, старец нажал на рану указательным пальцем, и кровь моментально остановилась. Вот тогда-то я окончательно поверил в силу его волшебства.
      Изумительная диагностика обходилась ему не очень сложно: стоило лишь несколько раз повернуть пациента в сторону света и как бы посмотреть насквозь. Потому-то его и сравнивали с рентгеном, даже врачи в сложных случаях советовали больным проконсультироваться у Дедушки..."
      По знанию трав Никона величали профессором, и на то были даже официальные основания: еще в 30-е годы его настойки вместе с показаниями по применению отправили на проверку в медицинский научный центр Новосибирска, и оттуда пришел отзыв об абсолютной правильности предназначений и дозировок. На самом же деле он был, конечно, гораздо выше обыкновенного профессора фармакологии, поскольку травы являлись для него не просто соединениями различных лечащих компонентов, а живыми существами. Собирал он их только после Петрова дня, по росе, сразу же определяя целебные свойства, а выкапывание корней вообще возводил в ритуал "по заветам предков". Говорят, он особенно ценил "траву, которую ест волк", что росла у одной заветной горы, но широко использовал зверобой, чабрец, василичник малый и многие другие. В книге "Лечебные травы Якутии" ее автор А.А.Макаров отвел особое место рецептам и методикам лечения Никона.
      Он в равной мере владел искусством массажа, точечного прижигания, вправлял вывихи и выправлял неправильно сросшиеся при переломах кости, с помощью самодельного старинного фонендоскопа прослушивал сердце и легкие, разбитых параличом лечил закапыванием в землю, а страдающих болями в позвоночнике, избыточным весом и нервными заболеваниями укладывал в молодые листья в предварительно разогретую костром яму. А ко всему этому добавлял свое доброе волшебство. В результате почти все недуги отступали. В том числе и такие, с которыми не могли справиться не только якутские, но и московские доктора наук. Когда же Никон видел, что в данном случае более эффективной может быть именно официальная медицина, — сразу же отправлял пациента к врачам, как правило, снабдив точным диагнозом. Случалось, и с довольно сложным, например, таким, как плохая работа определенного сосуда сердца, который кардиологи не могли до него "вычислить" в течение нескольких лет.
      Интересно, что Никон не закончил ни одного класса даже начальной школы и, судя по словам окружающих, не умел читать и писать. Но зато в родной устной речи мог поспорить с любым филологом, прекрасно выступить на любом торжестве, принять участие в разговоре и дискуссии с самыми учеными людьми. Недаром он в свое время произвел огромное впечатление на приехавшего в Якутию знаменитого педагога Сухомлинского, а известные писатели проговаривали с ним ночи напролет и потом использовали фрагменты этих бесед в своих произведениях. Поражает и жизнестойкость, жизненная энергия Никона. В 90 лет он мог дать фору на охоте любому молодому, растил последних маленьких детей, и его тогдашней жене было только 40 лет. Всего же от всех жен, которых он пережил, у Никона родилось 24 ребенка, интересно, что лишь одна из них была девочкой.
      И даже в 103 года Никон был еще в состоянии пройти во время охоты несколько десятков километров по разлившимся озерам и речкам, переночевать не одну ночь в скрадке под открытым небом и вернуться со связкой добытых уток в прекрасном настроении. Именно таким он предстал перед Алексеем Борисовым и двумя его друзьями весной 1983 года, когда они, выполняя волю самого Никона, сооружали для него "последний дом". Да, Никон уже знал, что жить ему осталось меньше года, и потому попросил в облюбованном им месте, на красивом лесном пригорке построить склеп. Он и завернул сюда с охоты, чтобы лично "принять работу". И остался очень доволен: все сделали так, как он хотел и как лично разметил на пригорке. Борисов и его помощники выкопали яму глубиной в три метра и установили внутри нее сруб из бревен такой ширины и длины. Настелили пол, закрыли крышу, сделав сверху открывающуюся "дверь" и приставив к ней изнутри лестницу. Получился и в самом деле "дом" под землей, а точнее — маленький мавзолей в вечной мерзлоте. В центре соорудили скамью из толстых плах, на которую должен был в печальный час встать гроб. Никон спустился вниз, все осмотрел, еще раз похвалил и поблагодарил плотников и попросил, чтобы после похорон не убирали лестницу. О гробе он тоже подумал заранее, лично примерил его после изготовления, убедился, что в пору, и велел сыну обить белым листом. Предупредил и о том, в какую одежду его следует обрядить. Примечательно, что она, как и у большинства шаманов прошлого, должна была быть теплой — меховая шапка, унты, рукавицы... Правда, вместо шубы — дань современности — любимая темная нейлоновая куртка... Может быть, шаманы и удаганки знают чуть больше нас о загробной жизни, коли так основательно экипируются, а не уходят в небытие в легкомысленных легких платьях и костюмах?.. Или пути-дороги у нас разные?.. Во всяком случае, Никон как-то упомянул, что "мы, необычные люди, и после смерти будем не там, где будут остальные". Когда все было готово, старец обрел душевное спокойствие, а самой смерти он не боялся, считал ее естественной. За четыре дня до кончины Никон велел оповестить всех родных и близких и тихо покинул мир под их взорами 9 марта 1984 года. Он просил не делать по нему пышных поминок. А еще сказал о том, что страждущие могут приходить к его могиле, просить исцеления или облегчения и даже брать с собой немного земли, которая им будет помогать.
      В конце пятидесятых годов всего лишь в нескольких десятках километрах от Никона жил другой великий ойун и целитель Георгий Герасимов. Мы упоминали его имя как пример самой последней по времени репрессии советской власти против шаманизма (был условно осужден в 1969 году за то, что занимался лечением, не имея медицинского диплома). Теперь с помощью В.А.Кондакова, написавшего в 1994 году о Г.Г.Герасимове книгу на якутском языке, а затем посвятившем ему главу в "Тайнах сферы шаманизма", мы расскажем о нем чуть подробнее.
      Родился Георгий на двадцать лет позже Никона в том же Верхневилюйском улусе, еще совсем мальчиком переболел известной болезнью и с помощью опытного ойуна быстро обрел шаманские навыки. Поэтому его и прозвали в народе Шаман-Дитя. Но "дитя" имел могучий бас, представительную внешность и быстро повзрослел и пошел в гору, особенно после того, как сумел вылечить дочь одного богатого человека, с болезнью которой до него не справилось несколько ойунов. Быть бы через недолгое время Герасимову великим шаманом, но и его рост и славу остановила советская власть.
      Официально отказавшись от шаманства, Георгий тем не менее тайком лечил таких же колхозников, как он сам, а с началом Великой Отечественной войны стал еще и благословлять-заговаривать уходящих на фронт. Только выйдя на пенсию и переехав подальше в глубинку на берег речки Тюнг, он в 1967 году решился начать в открытую прием больных, за что и поплатился через два года.
      Излечить за это время он успел не менее полутысячи человек, которые быстро прослышали о великом целителе и добирались к нему и по воздуху на самолете, и по реке на моторных лодках. "Стойбище шамана находилось в пятидесяти километрах от села, куда мы долетели, — рассказывает В.А.Кондаков. — Утром нам дали проводника, одного коня, и мы, навьючив свои вещи, двинулись к старику. До стойбища добрались только вечером. Я увидел маленькую избушку, амбар и хо-тон (хлев). Возле них стояли палатки. По реке подъезжали другие люди. Я вошел в избушку и стал позади всех. Вошедшие первыми говорили со стариком, а мне было слышно только гудение его на редкость низкого баса, самого старика я не мог видеть. И вдруг услышал его восклицание: "О-о! Неужели и нынче есть очень большие молодые люди! Подойди-ка сюда, молодой человек!" Люди расступились, я увидел голого по пояс, крепко сложенного старика среднего роста. Он, улыбаясь, протягивал мне руку. Я подошел к нему, поздоровался, а он, все еще улыбаясь, смотрел на меня своими темно-зелеными глазами...Этой ночью уснуть я не мог, лежал, слушал шум леса и думал: "Выходит, шаманы не такие страшные, как о них пишут. А старик Георгий, видно, вообще очень добрый по натуре человек..."
      Так ойун сразу выделил из многих своего потенциального коллегу, который тогда и не помышлял о занятиях шаманизмом, а просто заинтересовался Герасимовым как начинающий историк.
      "Когда солнце поднялось достаточно высоко, Георгий начал свое лечение. На нем не было никаких шаманских атрибутов. Он развел костер на улице, в трех-четырех метрах от которого стояла скамейка, вмещающая до десятка человек. На ней и расположились больные, а я почему-то оказался на толстом чурбане недалеко от костра и стал наблюдать. Вообще-то старик никого не подпускал близко к месту лечения, но мое присутствие, похоже, одобрил. Лечение началось с общего благословения, потом он стал не подолгу заниматься каждым индивидуально. Со второй группой я даже сам сел на скамейку и дословно запомнил (как позже выяснилось — единственный) все слова заклинаний целителя. Так в течение нескольких дней я наблюдал за Георгием Герасимовичем. Он молчал, и я молчал, но мы друг друга понимали. Очень интересно было, как он определял по присланной одежде, чем страдает человек. Одна девушка привезла с собой платье матери и дала старику. Он долго смотрел на него, держа у костра, и вдруг я почувствовал запах гноя и увидел перед глазами корочки какого-то кожного заболевания. Только об этом подумал, как шаман произнес: "Ваша мать страдает кожной болезнью и желудком". Девушка подтвердила диагноз. Старик произнес заговор, трижды плюнул на платье, вернул его девушке и сказал: "Не разворачивай. Как только приедешь, одень его на мать".
      Позже Кондакову рассказали, что в первую же ночь дома у этой девушки сразу несколько человек увидели старца-шамана, подошедшего к кровати больной. Вскоре она выздоровела.
      Каждому лечившемуся дочь старика давала клочки бумаги, где было написано его шаманское имя. А он сам добавлял: "Если вам будет плохо или начнется обострение болезни, то идите в лес, разведите костерчик, принесите жертву духам огня и земли и позовите меня. Бросайте в огонь масло, белый конский волос и ждите..."
      В голове будущего историка не могло уложиться, как это старик сможет посетить всех страждущих, тем более, если его разом призовут в несколько мест? Но шаман спокойно ему "разъяснил":
      "Я могу превратиться в птицу, а могу и в своем облике преодолевать большие расстояния. Этих расстояний вообще может не существовать. Точнее, их вообще нет, это мы сами их придумали..."
      На вопрос же, каким образом можно превратиться в птицу или зверя, Герасим ответил: "Даже очень одаренному человеку для этого надо очень долго и упорно тренироваться. Раньше подобному искусству молодого обучал старый шаман. Во всем нужна постепенность. Постепенность и есть один из секретов нашего учения. Я открою тебе несколько самых секретных секретов..."
      Старый шаман, видимо, нередко пользовался своим феноменальным даром. Так, например, когда его пригласили на праздник в соседний улус, он дал согласие, но не появился там. Зато вместо него на ысыах прилетел большой лебедь, который стал безбоязненно разгуливать среди людей. Благо, они были предупреждены о возможном визите ойуна. Подобный же лебедь в свое время оказался у берега озера рядом с далеким северным селом, а потом шаман подробно описал приметы человека, приходившего в это время за водой. Один пациент, вызывавший в лесу у костра шамана, не дождался старца, но увидел вскоре волка и прогнал его палкой. А при следующем визите к Герасимову тот встретил его словами: "Зачем ты меня позвал, а потом побил! Иди теперь к другому целителю!.." Но потом, конечно, стал лечить дальше. Способностями видеть будущее и таинственным образом преодолевать расстояния обладал и великий шаман из Абыя Константин Чирков. Родившись на год раньше Никона, он покинул эту землю в 1974-м, тоже в очень почтенном возрасте.
      Младшая дочь Константина Ивановича — Александра — получила медицинское образование и работала главврачом Абыйской улусной больницы. В настоящее время она живет в Якутске, и мне довелось с ней познакомиться. Александра Константиновна недавно закончила и выпустила книгу о своем отце, написанную, как она говорит, "с позиций профессионального медика". Несомненно, это интересная работа, а пока я приведу фрагмент ее воспоминаний, опубликованный в книге П.Н.Ильяхова "Из жизни великого шамана".
      "Отец в детстве (по рассказам его сестры бабки Натальи) был неповоротливым увальнем, сторонился сверстников и играл в одиночестве, но не прочь был поозорничать — пугал маленьких тем, что "вытаскивал" из подмышек, а то и из-за ушей разных птичек, лягушек и прочую живность. Нередко заходил в заброшенные жилища и играл там в одиночестве, "превращаясь" в разных зверей и птиц. Когда играл с детьми в жмурки, — сразу же "исчезал". Чуть повзрослев, стал уходить из дома на несколько суток. Никто не мог заметить, когда он уходил и когда приходил. Сам он ничего не рассказывал. Заметив, что сын их не от мира сего, отец и мать ни в чем ему не перечили. Однажды девятилетним мальчиком он в очередной раз исчез на несколько дней. Мать нашла его в чулане спящим с каким-то круглым блестящим предметом в руках. Проснувшись, сын произнес: "Больше я никуда не отлучусь: теперь друзья не будут брать меня с собой, мы распростились". Оказывается, иногда ночью эти "друзья" сажали мальчика себе на спину и уносили в какие-то "прекрасные места", где играли с ним. А потом возвращали обратно. На этот раз несший Костю домой такой же, как он, малыш сказал на обратном пути: "Возьми себе с моей спины одну из солнечных игрушек, и ты станешь известным всему среднему миру человеком доброго духа..."
      О том, что было дальше, рассказывает автор только что упомянутой книги П.Н.Ильяхов, отец которого был в свое время помощником-кутуруксутом К.И.Чиркова.
      "...Он часами неподвижно сидел и смотрел на звездное небо, молча наблюдал за окружающей природой. Характер его был неустойчивым: даже от какого-нибудь пустяка он мог глубоко опечалиться, между тем рос пытливым и очень рассудительным. Он любил играть с сестренкой-двойняшкой — они находили общий язык, имели одинаковые характеры. Когда им исполнилось по 16 лет, одновременно стали плохо спать по ночам, петь песни, страдать от кошмаров. Однажды ночью Константин вышел во двор и упал без сознания. С этого момента из-за болезни суставов ног он почти три года пролежал в постели. Усилились припадки и у сестры, всем казалось, что она вот-вот станет менерячкой, но сесгра умерла. Перед смертью она сказала: "Мой брат станет великим ойуном, он перехватил мою судьбу (перевесил как более сильный шаман)". Отец испугался, что умрет и Константин, потому что ему становилось все хуже и хуже, и родные пригласили знаменитого в тех краях шамана Николая Садовникова-Ходяка, который мог камлать на трех языках — якутском, эвенском и чукотском. Три дня и три ночи старец вершил свой ритуал над Константином и поставил его на ноги. Вновь обретя физическую силу и здоровье, 19-летний парень вернулся к жизни уже как настоящий шаман и стал с каждым годом все более увеличивать свою славу и мощь.
      Константин Чирков владел всеми видами шаманского искусства — был прекрасным целителем, мог управлять стихиями природы и предвидеть будущее. За последнее он и пострадал больше всего, когда неосторожно предрек не очень далекую жизнь едва установившемуся новому строю. В феврале 1932 года Чирков был арестован в родном селе и этапирован в Якутск, где ему предъявили обвинение в "антисоветской пропаганде". Желая не только упрятать ойуна за решетку, но и выставить его в глазах общественности как обманщика, сотрудники НКВД в своем клубе, расположенном тогда на одной из главных улиц Якутска, решили провести показательное "разоблачение" шарлатана. Чиркову дали возможность отыскать на складе реквизированных шаманских атрибутов свой костюм и бубен и принудили начать камлание на сцене перед скептически посмеивающимися милиционерами. Но весь скепсис мгновенно исчез, как только ойун вызвал прямо в зал... мощный снегопад. А когда он предложил "пригласить" сюда же волков или медведей, устроители "шоу" и зрители дружно потребовали прекращения рискованного эксперимента. В итоге, засчитав Константину в качестве наказания проведенные им в дороге и отбытые в ожидании суда несколько месяцев, а также лишив его избирательных прав, энкавэдэшники поспешно выпроводили нежелательного постояльца из тюрьмы. К тому времени уже наступило лето, разлились многочисленные якутские реки и речки, растаяли озера и болота, и единственный наземный путь в Абый был закрыт. И тем не менее "неблагонадежный" вскоре объявился в родных пенатах и был взят местными "органами" на специальный учет. Каким же образом он смог в столь краткий срок преодолеть несколько тысяч километров бездорожья, безлюдья и комариного ада? С позиций материализма ответить на этот вопрос просто невозможно. Но на родине Чиркова живет предание, что ойун, выйдя в Якутске на берег Лены, просто нырнул в воду, превратился в большую рыбину, доплыл до устья реки и через Ледовитый океан попал в родную Индигирку. А затем, видимо, не желая сражаться с порогами, сильным встречным течением и мелководьем, принял облик орла и спокойно долетел до дома... В своей работе П.Н.Ильяхов приводит воспоминания почти сорока человек, лично знавших Чиркова и испытавших на себе или своих близких его чудодейственную силу. Мы перескажем с небольшими сокращениями несколько наиболее ярких и интересных, на наш взгляд, свидетельств.
      Л.А.Соломов, п. Белая Гора:
      "Мой отец, ослепший на оба глаза, уже три года лежал в постели. Когда к нам заехал Константин, родители стали его упрашивать помочь. Молча посидев некоторое время, он ответил: "Я сейчас без бубна и одеяния, приеду специально, но только к моему приезду приготовьте мертвую сову". Мать вздохнула: "Как добыть такую редкую птицу, сын-то еще не подрос?.." Константин ее утешил: "Не горюй, как-нибудь найдется". Однажды утром мать поехала за сеном, глядь, а на стожке лежит окоченевшая тушка совы Вскоре появился и Константин с двумя помощниками. Мать рассказала о сове. "Когда потребую, занесете", — распорядился шаман.
      Положив птицу в середине камлания на колени, он стал гладить ее руками и заклинать. Я сидел совсем рядом и вдруг увидел, как сова зашевелилась, взлетела и, покружив по юрте, вылетела в дымоход камелька! Помощники внесли две пешни и проткнули ими Старика насквозь в области живота. Когда они выдернули пешни, он слизнул с них кровь и жир, а потом, кажется, провел языком по глазам отца и плотно их завязат. Через три дня, как и говорил Старик, мы осторожно сняли повязку. Отец радостно закричал: "Как он мне помог!" С тех пор он видел до самой смерти".
      С.Г.Слепцов, п. Кэбэргэнэ:
      "Однажды Константин Иванович мне сказал: "В твои капканы попали две лисицы, одна — сиводушка. Завтра же сходи, а то уйдут, отгрызут ноги". Утром я пошел в тайгу. Все совпало в точности. Завернул к нему. "По-твоему вышло", — говорю. "А чего мне врать-то", — отвечает он. Тут как раз за стол сели моя дочь с подружкой. "Коли ты такой провидец, — обратился я к Константину, — то скажи, когда они выйдут замуж и сколько у них будет детей?" Он посмотрел внимательно на девушек, посидел молча и промолвил: "Выйдут обе примерно через месяц, у твоей дочери будет трое детей, у ее подруги — один ребенок". Все точно так и получилось".
      Д.А.Рязанский, п. Белая Гора:
      "Мы с давних пор были с Константином Ивановичем в приятельских отношениях, и он нередко поверял мне свои думы и чувства. Однажды летом на реке Уяндина утонули два рыбака, и их никак не могли найти. Я и еще несколько человек были направлены из райцентра на поиски. Мы взяли проводника, добрались до реки и устроились на первую ночь в избе, где жили те двое исчезнувших. Едва я заснул, передо мною появился Старик Константин, поздоровался и стал рассказывать: "Те, которых вы ищите, лежат раздельно: один — недалеко от вас, его выбросило на песчаную косу, другой чуть ниже зацепился в воде за корягу..." На следующее же утро мы безо всяких затруднений, будто по путеводителю, нашли обоих погибших. В очередной приезд я зашел к Старику, и он принялся расспрашивать о новостях в райцентре. Выслушав, заметил: "Коли правильно вижу, там сейчас возле клуба слишком много взбудораженного народа собралось..." Вечером я прилетел обратно домой и, конечно же, захотел проверить его слова. И мне рассказали, что днем у одного мальчика прямо на улице возле клуба остановилось сердце...
      Однажды летом председатель местного Совета С.Соломов сообщил, что у старого поселка Кэбэргэнэ к берегу приткнулся гроб с покойником. Прокурор района А.Парфенов, главврач А.Чиркова, я и Соломов поехали на осмотр. Раскрыв фоб, мы увидели в нем совершенно не тронутое разложением тело человека, который словно только что скончался. Разрезав замшевые торбаза, обнаружили в них в виде подстилки совершенно свежую зеленую траву. Подумав, пришли к выводу, что, видимо, покойника недавно схоронили где-то выше по течению реки в береговом обрыве, а тот обрушился вместе с могилой в воду. Как наделенная на то правами комиссия мы вынесли решение о захоронении тела неподалеку в лесу и сами поприсутствовали при погребения. Однако ровно через неделю С.Соломов снова сообщил в прокуратуру, что тот же гроб опять приткнулся к берегу, но уже чуть выше нового поселка Кэбэргэнэ. Руководство района на это раз решило не отправлять комиссию, а дало команду поселковым властям самостоятельно провести захоронение. Все понимали, что происходит нечто пугающе-странное и необъяснимое, и поэтому С.Соломов обратился за помощью к Константину Ивановичу, который в те дни как раз находился в Кэбэргэнэ. Старик тут же дал совет: "Он не должен проплыть мимо поселка, иначе люди заболеют. Надо его хорошо похоронить, соблюдя все ритуалы". Потом К.И. Чирков попросил пригласить одного из жителей поселка и сказал ему: "В старину этого беднягу должны были похоронить в том месте, где нынче стоит твой дом, но он умер на чужбине, по пути сюда. Помоги его зарыть в землю — это в твоих интересах". В ответ приглашенный категорически отказался, мол, в честь чего я должен хоронить каждого принесенного рекой покойника! Тогда старик обратился к одному молодому парню-охотнику: "Упокой его, и он подарит тебе чернобурку". Парень выполнил просьбу Старика и действительно с наступлением охотничьего сезона добыл редкую чернобурку с белой отметиной на груди. А отказавшийся исполнить свой долг в ту же осень вышел из дома и куда-то бесследно и навсегда исчез. Видно, покойник был тоже большим шаманом...
      Е.Е.Никулина, с. Хонуу Момского улуса:
      "У нас в Моме старое кладбище перенесли на новое место. Дедуле это не понравилось, и он заметил: "Момчане совершили большой грех, не надо было беспокоить прах великих предков, теперь за это святотатство расплатятся жизнями молодые ребята". И в самом деле, переносившие захоронения парни — и русские, и якуты — почти все в течение недолгого времени погибли от несчастных случаев".
      А.Г.Постникова, п. Кэбэргэнэ:
      "Остановившись у нас в очередной раз и садясь с моим мужем утром за чай, Старик сказал ему: "Недалеко от твоей охотничьей избушки в одну из ловушек только что попал сохатый. Надо ехать, а то мясо испортится. Муж тут же собрался в дорогу, но поскольку от поселка до охотничьего участка было около ста километров, он добрался до места лишь на следующий день. В указанной ловушке его действительно ждал сохатый.
      Весной 1970 года Старик Константин однажды заметил, что, мол, скоро наступят нелегкие годы и надо бы запастись патронами, одеждой, чаем и табаком. Мой Петр засмеялся: "Ты что, рехнулся?! Жизнь-то с каждым днем все лучше становится". В ответ он невозмутимо изрек: "Только потом не удивляйтесь, когда исполнятся предсказания "глупого" Старика".
      Л.А.Соломов, п. Белая Гора:
      "Как-то вечером мы вышли с Константином во двор.
      — Ты ничего не слышал? — спросил он.
      — Нет. А что случилось?
      — Лиса взвизгнула. В капкан попала, левой ногой.
      —Где?
      — За этим озером, западнее, есть еще одно озеро с тальниковым мысом, на этом мысу и был насторожен капкан на лисьей тропке. Пусть хозяин пойдет посмотрит.
      Возвратившись в дом, мы выяснили, что хозяин капкана — старик Василий. Утром он пошел к снасти и впрямь вернулся с лисой. Я поинтересовался, какой ногой она угодила в капкан. Оказалось — передней левой...
      Однажды волки настолько одолели скот одного хозяина, что тот, не в силах с ними справиться, пригласил к себе Константина Ивановича. Когда я к ним заехал, Старик как раз был на месте и уже "камлал", неподвижно лежа за занавеской и внешне как будто отдыхая. В течение девяти дней, питаясь только сырым мясом и водой, он "добирался" до вожака стаи, а затем "уговорил" его самого и всех волков соблазниться на приманку и попасть в охотничьи снасти.
      В том же году Константин Иванович должен был отбыть из чужого села в свое, но подзадержался и угодил в распутицу — на реке начался ледоход. Тем не менее как-то утром он вдруг объявил: "Еду домой". Хозяева испуганно замолкли, а Старик повернулся ко мне и попросил: "Приведи моих оленей. Проводишь до реки и вернешься". Я, как и другие, не поверил в его предприятие, но перечить не посмел.
      Речка оказалась уже практически чистой ото льда. Старик распорядился развести костер на берегу и попить чай. Я думал, что после этого мы повернем обратно, но он вдруг скомандовал: "Подводи оленей с нартами к воде". Я не сдержался: "Ты что, спятил?! Как же ты собираешься переправляться!.." В ответ он сердито проворчал: "Давай подводи, подводи!.." Делать было нечего, я взял оленей за повод и подтянул к самой кромке воды. Старик, покуривая и устремив взор в верх по реке, попросил еще раз: "Ну-ка, глянь молодыми глазами, не идет ли там лед?" И тут из-за излучины, касаясь краями берегов, выползла огромная, во всю ширину реки льдина. Когда она поравнялась с нами, Константин Иванович быстро сел на нарты и погнал оленей. Через считанные минуты он уже бьш на том берегу, а льдина поплыла дальше. Пораженный всем увиденным, я только почесал затылок...
      П.Н.Новиков, Мугурдахский наслег Абыйского улуса: "В детстве у меня постоянно болела голова и шла кровь из носа. Когда я подрос, примерно к пятнадцати годам, стало совсем невмоготу. И я обратился к Старику. Он сперва погладил мою голову, а потом, сжимая, стал дуть в темя. Я почувствовал, как какой-то прохладный поток пронзил меня до самых ног, и мне сразу полегчало. Затем он дал мне черные нитки и сказал, чтобы я завязал на первой три узелка, на второй — семь, на третьей — девять и затянул их вокруг головы. За все это время он и словом не обмолвился о моей хвори, все время шутил и поддразнивал меня. Три дня я ходил к нему на излечение, и в самом конце Старик, улыбаясь, сказал: "Твоя болезнь находится вот здесь — в моей ладони..." С той поры я больше не ведал кровотечения и боли".
      М.М.Дохунаева, п. Сутуруоха:
      "В начале 1974 года мой десятилетний сын Ваня заболел какой-то тяжелой и непонятной болезнью — глаза его выпучились и гноились, а ноги не держали в суставах. Врачи положили его в больницу, но ничего не могли сделать. Отчаявшись, я повезла его к Константину Ивановичу, который сам тогда уже тоже лежал тяжело и неизлечимо больным. Он с горечью поведал мне, что едва ли дотянет до лета и добавил: "Не знаю, будет ли толк от такого полуживого лекаря". Но потом все-таки потер-погладил голову мальчика, подул ему в темя, приготовил какое-то снадобье и вручил его нам. Благодарение Богу — сын нынче жив-здоров, женат и имеет двоих детей.
      В.Г.Полушкин, Мугурдахский наслег:
      "Незадолго до кончины на мой вопрос, почему он не пожелал принять приглашение новосибирских ученых и, продемонстрировав им свой дар, прославиться на всю страну, остаться в памяти потомков, Константин Иванович ответил:
      — Мне слава не нужна. А насчет того, чтобы остаться в памяти потомков, — так далеко не все использовано, что я могу. С тем и отправлюсь, наверное, в последнюю дорогу. Приходи на похороны Но предупреждаю, если при рытье могилы верхний слои земли будет всего в пядь, а потом пойдет лед, то не вздумайте браковать это место...
      Константин Иванович скончался в середине лета 1974 года. Похоронили его в Мугурдахе. Могилу решили вырыть рядом с сыновней. И в самом деле, сверху оказалось только 20 сантиметров чистой земли, а потом пошла большая примесь льда. Дни стояли очень жаркие, и мы боялись, что солнце растопит лед и яма наполнится водой. Но, на удивление, ничего подобного не случилось. На похороны глубоко почитаемого Старика пришли почти все жители наслега. Перед этим ночью над поселком прошла, ввергая людей в трепетную дрожь и мистический ужас, какая-то по-особому гулко грохочущая гроза, и у сородичей Константина Ивановича было единодушное мнение, что они слушали "шум", сопровождающий "отъезжающего" Старика."
      Заключая все эти свидетельства, можно добавить одну примечательную деталь: Константин Иванович перед смертью (так же, как и Никон) сказал землякам, что желающие получить его исцеление или совет могут еще в течение сорока лет приходить на могилу, и он будет им помогать. Выходит, срок действия волшебной силы великого шамана на нашей земле продлится до 2014 года.
 

      Начинать рассказ о современных шаманах, удаганках и целителях Якутии, живущих рядом с нами, надо по праву с Владимира Алексеевича Кондакова, имя, книги и взгляды которого уже не раз были упомянуты и процитированы в предыдущих главах. Это он взял на себя непростую миссию с началом перестройки, как только были сняты идеологические препоны, начать возрождение древней веры и обрядов, собрать воедино людей, отмеченных особым даром. Так была создана Ассоциация народной медицины Якутии, а В.А. Кондаков стал ее первым президентом Лидерство его и огромный авторитет никем не оспариваются и сегодня, спустя десяток лет с тех памятных дней. Благодаря ему, нынешние наследники айыы ойунов были легализованы и в глазах общественного мнения, и в целительской практике. Сегодня в Республике Саха ни один национальный праздник ысыах — и улусного, и городского, и республиканского уровня — не начинается без традиционного благословения белых шаманов и старинных ритуалов, а все страждущие наравне с официальной медициной могут воспользоваться услугами народных целителей.
      Недаром существует мнение, что талантливый человек, как правило, талантлив во многих сферах. Владимир Кондаков — яркое тому подтверждение. Доктор медицины и психологии, профессор, наделенный уникальным дарами айыы ойуна, целителя и биоэнергетика, он, кроме того, еще и историк по первому образованию, член Союза писателей, прекрасный поэт, мастер резьбы по дереву, музыкант, обладатель редкого по красоте и силе баса, заслуженный работник культуры Отдельная тема — воссозданные и разработанные им концепции шаманизма и духовности с делением их на особые ступени, земные и небесные сферы, о чем мы уже говорили ранее.
      И всех этих высот, вполне достаточных для десятка различных талантливых личностей, он достиг собственным трудом и усилиями, хотя, конечно, не без божьего промысла. Появившись на свет перед самой войной, Володя очень рано стал сиротой, испытал и холод, и голод, и обиды. И, может быть, как защиту от несправедливой и безрадостной жизни и получил он поначалу свой дар. Кстати, разговаривая с современными шаманами-целителями (и тому позже еще будут подтверждения), я для себя отметил, что именно обиженным судьбою и окружением детям природа и ее невидимые добрые божества часто дарили для компенсации и защиты свои тайные силы.
      Владимир Алексеевич рассказывает в одной из своих книг о подобном случае так:
      "Однажды в детстве, проходя мимо могилы древнего шамана, я стал свидетелем очень интересного явления. Передо мной вдруг появилась юрта. Было солнечно, светло. Я воочию ярко и наяву видел само жилище и дверь, к которой была привязана толстая плетенная белая волосяная веревка. У двери на крючке висели конская сбруя и уздечка. Я только захотел открыть дверь, как она тут же исчезла. Я нисколько не испугался. Видимо, древний шаман показал мне все это из добрых намерений, как бы защищая меня, так как я шел, плача от обиды, нанесенной мне моими отцом и мачехой..."
      Далее автор приводит "рассказ человека, ставшего впоследствии настоящим сильным шаманом":
      "Тогда я учился в четвертом классе. Как-то весной я проходил мимо могилы великого шамана. Вдруг, как по радио, четко услышал слова: "Я превращусь в тебя. Пришло время мне возвратиться к людям". Потом говоривший сказал мне свое имя и попросил, чтобы я его не боялся. А ночью во сне, а может, наяву он вошел с бубном в мою комнату... Так он являлся каждую ночь и учил меня искусству шаманить и лечить людей".
      У наследников ойунов не приято в подобных случаях называть имена, поэтому вполне вероятно, что речь идет о самом Владимире Кондакове. Тем более что именно в четвертом классе, по его словам, Володя спонтанно провел свой первый сеанс целительства. Ему стало очень жаль учительницу, у которой очень болела голова и слезились глаза. Сидя за партой, он мысленно произнес несколько раз: "Болезнь уходит, болезнь уходит", хотя ничего не подозревал о существовании подобной техники гипноза или ментального воздействия. Каково было его удивление, когда недуг тут же словно сняло рукой. Мальчик побоялся признаться кому-либо в своем "волшебстве", но время от времени стал его тихонько применять — когда его, жившего в людях, заставляли нянчить маленьких ребятишек и почти не оставляли времени на учебу, он пением и мысленными установками быстро усыплял малышей. Со временем Владимир почти забыл о своих детских опытах, но в студенческие годы наткнулся на литературу по гипнозу, а затем встретился с двумя великими шаманами — Георгием Герасимовым и Никоном, и они, отметив дар молодого человека, благословили его продвижение по своей стезе. Сегодня Владимиру Алексеевичу подвластны все методы и секреты целительства и ритуального воздействия, за исключением разве что бескровных операций. Он владеет гипнозом, исцеляя с его помощью от различных недугов и пороков, прекрасно знает лечебные травы, способы их заготовки и применения, умеет, подобно далеким предкам, выпускать с помощью рога "плохую" кровь и прижигать особые точки полынными "мушками", применять в виде снадобий желчь, жир и костный мозг различных животных, птиц и рыб, мастерски выполняет бесконтактный массаж, сопровождая его старинными "волшебными" словами. Тысячи людей лечились у него от разных болезней и, как правило, благодарили за выздоровление. Еще в 1992 году он организовал первые курсы по обучению целителей, и с той поры постоянно окружен учениками, продолжателями и единомышленниками. Интересно, что курсы Кондакова прошли многие представители официальной медицины, а некоторые из них продолжают на них регулярно заниматься до сих пор. В 1995 году по приглашению Владимира Кондакова в Якутске побывал президент Всемирной ассоциации профессиональных экстрасенсов, известный и признанный теоретик и практик гипноза Виктор Кандыба. После личного общения с Владимиром Алексеевичем и чтения работ современного айыы ойуна, Виктор Михайлович написал о нем большую главу, открывшую одну из его последних книг, и назвал ее "Тайны великого шамана".
      Действительно, Владимир Алексеевич владеет многими тайнами и не раз, по его утверждениям, был свидетелем так называемых паранормальных явлений и проявлений. Об одном из них он поведал следующее:
      — Это случай имел место в арктическом поселке Тикси. Мы: хозяин дома, хозяйка и я втроем обедали в зале. Вдруг я услышал, как по радио, тихое камлание шамана. Подумал, что идет какая-то передача, и не обратил внимания. Но, к моему удивлению, звуки камлания усиливались и стали различимы слова. Показалось, что шаман со своим ритуалом постепенно приближается к нам. Я посмотрел на хозяев и увидел, что они тоже были крайне удивлены происходящим. Тогда я спросил: "Откуда идет передача? Или это магнитофон включен?" На что хозяева ответили: "Непонятно. Радио и телевизор выключены, а магнитофона у нас вообще нет". Между тем камлание все приближалось, и мы четко услышали слова, которые можно было перевести с якутского так: "Я — величайший, старейший главарь-шаман, облачившись в свою одежду с побрякушками и колокольчиками, могучим пением скажу несколько слов..." Низкий голос с хорошей дикцией усиливался, теперь были различимы уже и звуки побрякушек, колокольчиков, подвесок на костюме ойуна. Хозяин вскочил и пошел в коридор, откуда как бы и доносилось пение. За ним двинулся я. И тут голос стал отдаляться от нас и скоро исчез. Хозяин еще раз проверил теле- и радиотехнику вплоть до телефона — все было выключено. Нам с хозяйкой оставалось только разочарованно упрекнуть его, что он помешал услышать, что же хотел сказать шаман, а вдруг даже и увидеть его. Ко всему этому могу добавить, что никто из нас троих никогда не страдал психическими расстройствами и галлюцинациями, спиртным мы тоже не баловались...
      На важный для нас вопрос, можно ли считать шаманизм религией, Владимир Кондаков отвечает так: — Да, я считаю, что шаманизм — очень древняя и первая религия всех народов Земли. Она возникла в результате зарождения у людей веры в существование Высших Сил и в возможную связь с ними через определенные обряды, молитвы, преклонения и заклинания. Впоследствии данную веру назвали мистикой. Значит, мистика была спутником человека с самого начала его истории. А шаманизм, конечно, является мистикой. Хотя многие сейчас и вздрагивают при слове "мистика", но нет ничего плохого и страшного, если человек верит в существование сверхъестественных сил и возможности связи с ними. В результате своего развития шаманизм в древности стал главной религией народов, охватил все аспекты оккультизма и эзотерики в понятиях человека того времени. При дальнейшем развитии у него появились ветви со своими плодами, он стал подразделяться на различные культы — светлого, доброго начала, целителей, предсказателей, черного и злого начала. А у якутского шаманизма возник еще и культ Айыы — вера в существование небесного пантеона богов и преклонения перед ним...
      — Есть ли у якутов какое-то свое тайное учение?
      — В целом это неизвестно. У нас очень многое забыто. Забыли свою письменность, свою древнюю историю, свое верование. Вероятно, забыли и свое тайное учение. Но все-таки остались тайные наставления и обряды предков, в особенности, кангалассцев, которые передаются по наследству от отца к сыну. Это внутреннее, секретное учение в некоторых родословных сохраняется, безусловно, как часть древнего тайного учения. Обнародование его запрещено законами предков. Более простая тайна — это то, что в каждом способном человеке в глубоко скрытой форме живут все способности и силы Создателя Вселенной...
      Этот краткий рассказ о Владимире Алексеевиче Кондакове можно значительно расширить, прочитав его собственные книги, число которых приближается к десятку. Жаль только одно, что большинство его произведений написано на якутском языке. Но со временем, думаю, все они найдут своих переводчиков. И еще об одном хотелось бы сообщить напоследок: недавно Владимир Кондаков создал либретто в стихах, посвященное Верховному божеству народа саха Юрюнг Аар Тойону, и на его основе талантливый композитор Владимир Ксенофонтов практически закончил писать первую в истории якутской музыки духовную оперу. Как утверждает автор солидной по объему партитуры, работалось ему на удивление легко и быстро: "Музыка словно сама лилась на меня с небес..." А может, так оно и было?..
      Петр Николаевич Илъяхов— Хамса — тоже человек разносторонний и многогранно талантливый — он не просто народный целитель, но член Союза писателей, прозаик и поэт, член Союза журналистов, ученый-исследователь, кандидат исторических наук, защитивший диссертацию по северному шаманизму и борьбе с ним Советской власти. Написать научную работу на подобную тему, выпустить на ее основе публикации, конечно же, стало возможным только в наше время, когда рухнули прежние идеологические запреты. Петр Николаевич — автор пяти художественных и 11 историко-этнографических книг, в том числе — о его земляке великом шамане Константине Чиркове, о наиболее известных и признанных народных целителях Якутии, методах их лечения.
      И еще Ильяхов очень интересен как человек, которого древняя вера предков, ее незримая сила в буквальном смысле заставили радикально поменять собственные взгляды и убеждения Профессиональный партийный работник, идеолог, два десятилетия утверждавший атеизм и по долгу службы боровшийся с "религиозными предрассудками", он в определенный момент вдруг стал совершенно иной личностью.
      Детство Петра Ильяхова тоже оказалось очень трудным Он появился на свет в одном из самых дальних и северных районов Якутии — Абыйском, куда цивилизация пришла очень поздно, где даже в послевоенные годы было очень мало грамотных людей, и во многих селах не существовало начальных школ Вот и маленькому Пете пришлось учиться в людях, он дважды едва не умер от голода, и вся тогдашняя жизнь, по его словам, была "сплошной борьбой за выживание" Тем не менее, он выстоял, сумел закончить "школу" в темном крошечном балагане при керосиновой лампе, используя вместо чернил бычью кровь Затем пробился в город, со временем поступит в университет и без всяких протекций и помощи, как принято сейчас выражаться, сделал сам себя — вывел в люди И это тоже говорит о неординарности и силе его личности Особый дар Петра Ильяхова, хоть и проявился неожиданно и в зрелом возрасте, но возник не на пустом месте Его отец, безграмотный таежный охотник, был явно отмечен тайными силами, иначе великий шаман Чирков не выбрал бы его своим помощником-кутуруксутом Ильяхов-старший обладал даром предвиденья, он знал заклинания и шаманские обряды, целительство, умел общаться с духами. А еще был прекрасным певцом-импровизатором. Все это передалось сыну.
      Вот что Петр Николаевич вспоминает из самого раннего своего детства:
      "Пока отец охотился далеко от дома на сохатого или дикого оленя, нам надо было чем-то питаться Поэтому мать с утра где-то поблизости ставила и проверяла петли на зайцев и куропаток, сети на озерах и речках, а меня оставляла спящим в балагане Когда я просыпался, в доме был полумрак, в камельке едва трепетал огонь Мне было боязно одному, и первое время я долго плакал по утрам Поблизости никого не бы то, никто никогда к нам не заезжал Но как сейчас помню, стоило мне открыть глаза, как из-за камелька выходил мальчик моего роста и возраста Мы с ним очень подружились и постоянно играли Выглядел он тоже бедно в старой дошке из оленьей шкуры, рваных торбазах, без головного убора Волосы у него были рыжеватые и длинные Как только на улице кто-то появлялся, он сразу уходил за камелек и исчезал. Отцу и матери я о нем никогда не рассказывал, да они меня и не спрашивали, хотя, может, о чем-то и догадывались..."
      Когда Петр чуть подрос, он несколько раз стал свидетелем ритуалов Константина Чиркова. Помогавший великому шаману отец раскуривал для него трубку, просушивал у камелька бубен, легонько проверял его звучание колотушкой и даже что-то негромко напевал, подражая камланию. В это время сам ойун в сосредоточенном раздумье постепенно входил в особое состояние. Затем бубен передавался шаману, а его ассистент становился тенью ойуна, держась за вожжи-хвост и неотступно следуя по пятам.
      В детской памяти ярко запечатлелись потрясавшие всех моменты, когда Старик насквозь протыкал себя пешней, лизал раскаленные на огне железные предметы или на его бубне вдруг огнем вспыхивали буквы. Естественно, став по воле судьбы партийным работником, Петр Ильяхов мог негромко рассказывать обо всех этих вещах только самым близким людям. Оказавшись заложником идеологии и обстоятельств, он лишь в наши дни смог с горечью покаяться: "Почти всю сознательную жизнь я посвятил борьбе против истиной веры, духовной культуры своего народа, против своего собственного предназначения и горько за это расплатился. Единственный мой сын от первого брака студентом университета пропал без вести, умерла первая жена и родная сестра, еще раньше ушли родители. Я остался один..."
      Как же Петр Николаевич стал сегодняшним Ильяховым? Вот в некотором сокращении его рассказ из подаренной мне книги "Наследники древних целителей Якутии":
      "В 1975 году о народных целителях, экстрасенсах и им подобных даже разговоров не было. Я работал в ту пору инструктором отдела пропаганды Якутского обкома КПСС. Летом мы всей семьей отправились в отпуск в мои родные места — в абыйское село Сыаганнах — сестра тогда работала там председателем сельсовета. Стоял август, дни были теплые, сухие. С сыном сестры мы поехали рыбачить в места, где когда-то охотились и рыбачили вместе с моим отцом. Увлеченный ловом, я уходил все дальше и дальше в тайгу, пока не оказался у "нашего" с отцом озера. Вокруг никого не было, с неба ярко светило солнце, я был совершенно здоров и чувствовал себя очень хорошо. И вдруг моментально потерял сознание и тут же пришел в себя, но с таким ощущением, будто у меня с головы до ног обнажено все тело. При этом так сильно вспотел, словно выскочил из горячей бани на улицу. Когда я опомнился, то обнаружил, что смотрю прямо в ту сторону, где отец, тогда еще помощник шамана, прятал между деревьями бубен ойуна и его плащ и строго мне наказывал никому об этом не рассказывать и никогда близко не подходить... Признаюсь, я сильно перепугался, быстро подхватил свои рыбацкие снасти и побежал на ближайшую ферму к людям. Никому я об этом происшествии не рассказал, даже родной сестре. Спустя три месяца я сильно заболел. Болезнь была странная — я спал в сутки всего-навсего полтора часа, а остальное ночное время просто лежал и слушал разговоры каких-то неведомых мне людей. Пропал аппетит, я стал раздражительным, искал одиночества, предпочитал полумрак. Был такой упадок сил, что я даже не мог разговаривать. Иногда во сне, как наяву, двое здоровых мужчин, одетых в черное, схватив меня за ноги, волокли из урасы и палатки. Сильно били и заставляли "быть шаманом". Я отказывался, твердил, что не верю в это, а они били меня еще сильнее, до синяков. Показывали, из какого дерева сделать шаманский бубен, говорили, что оно растет в моих родных местах. Позже, когда я снова побывал там, и впрямь увидел его. Действительно, это было необычное дерево, само по себе похожее на бубен. Мучился я долго, лежал в разных больницах, где все время мне лечили сердце. Но точный диагноз никто поставить так и не мог, да и я практически не чувствовал никаких сердечных болей. Встал вопрос: куда ехать за исцелением — на курорт или на родину? Решил — на Север — и взял отпуск без содержания.
      В моем Абые стояла осень. Я бродил в одиночку по лесу, лежал подолгу в стогах сена, смотрел на небо и мысленно о чем-то сам с собой разговаривал. Фактически никакого лечения не было, а время шло. Спал я по-прежнему плохо, но все же два раза видел сны. Первый был о том, будто я, больной, нахожусь недалеко от места, где когда-то видел одинокую куропатку, предвещавшую беду. Я лежу в урасе, и шаман Чирков меня лечит — поит травой, очищает огнем, совершает целительский ритуал.
      Во втором сне двое незнакомых людей — высокий и маленький — вели меня на расстрел. Но мне было совсем не страшно. Меня поставили на краю пропасти, даже не завязав глаз, человек маленького роста взял карабин и прицелился. Я услышал, как щелкнул затвор, — осечка. Поругавшись немного, он прицелился вновь, но высокий его остановил, заметив: видно, ему еще рано умирать. Раз с первого раза не получилось, то грех второй раз пробовать. Он отобрал у маленького карабин, и они оба исчезли.
      Я провел в отпуске еще месяц, но здоровье так и не восстановилось. Иногда приходила мысль, что лучше уж умереть, чем так мучаться, но одновременно какой-то голос твердил мне изнутри: ''Не сдавайся, это пройдет, у тебя впереди большая и интересная жизнь, поверь снам своим, будь сильным и мужественным". Болел П.Н.Ильяхов подобным образом почти два года, так и не услышав от врачей определенного диагноза и не понимая сам, что все это есть ни что иное, как желание духов превратить партийного неофита в шамана. Он в силу своих атеистических "грехов" никак не мог принять магическую школу, но, тем не менее, вдруг ощутил непреодолимую внутреннюю потребность лечить других людей. В октябре 1976 года, позвонив одному из находившихся в городе давних друзей-земляков и узнав, что тот тоже страдает какой-то непонятной болезнью головы, Петр Николаевич вдруг решил про себя попробовать его исцелить. "Приехав к другу, я с первого взгляда понял, что он серьезно болен — похудел, лицо бледное, глаза потускнели. Мы обнялись, как братья, сели поговорили, и я предложил ему подлечиться с моей помощью. Он категорически отказался. Но я настаивал, и он сел на стул. Я начал массировать его голову. Было такое ощущение, будто мои руки кто-то направлял. Так продолжалось 10—15 минут. Договорились встретиться завтра. Целый день и вечер я думал только о нем, молил духов, просил, чтобы мое лечение помогло..." Наутро друг снова стал упрямиться, даже обиделся на новоявленного самодеятельного "лекаря", но тот, можно сказать, насильно приехал к земляку и выполнил свои непонятные манипуляции. Затем снова была ночь упрашивания духов и еще один телефонный звонок. На сей раз друг не ругался и не упрямился, а тихим благодарным голосом произнес, что ему, кажется, полегчало. Более того, он сам попросил Петра приехать еще раз...
      Оказавшись через месяц в командировке в Абые, Илья-хов "догнал" там друга и провел еще семь сеансов. После этого первый пациент Ильяхова больше никогда не жаловался на свою голову. Конечно, об этом своем успехе "шаману" от отдела пропаганды пришлось помалкивать, как не слишком распространялся он и обо всех последующих. Если бы подобные факты получили огласку в конце "застойных" семидесятых годов, его бы просто выгнали с работы с волчьим билетом... Сегодня Петр Николаевич — один из ведущих народных целителей республики, в его активе более четырехсот вылеченных больных. Специализируется Ильяхов по болезням головы, бронхитам, астме, радикулитам, гастритам, нервным заболеваниям. В последнее время стал успешно лечить и сердечно-сосудистые заболевания, инсульты, инфаркты.
      Насколько он хороший диагностик, могу сказать по собственному опыту. При первой нашей встрече и знакомстве Петр Николаевич попросил меня встать перед ним и, обведя в воздухе руками контуры моего тела, не только назвал все незначительные "болячки", накопленные к 50 годам, но и точно определил артериальное давление. "Позвоните, как только появится свободное время, — предложил он со своей доброй располагающей улыбкой, — я вас подлечу". Я сказал, что по окончании работы над книгой непременно это сделаю и тогда, наверное, напишу о Петре Николаевиче еще раз и с позиций собственного опыта. С большим интересом я ждал встречи и с известной в Якутии удаганкой Федорой (или, как ее чаще называют. Дорой) Кобяковой. Во-первых, потому, что она вышла из моего родного Кобяйского района и даже носит созвучную фамилию. Во-вторых, по причине того, что родилась рядом с местом, где похоронена знаменитая Анна Павлова, и, по слухам, обрела часть ее дара. А в-третьих — Дора не совсем обычная целительница, она больше лечит не людей, а... природу.
      Знакомство меня не разочаровало, хотя, признаюсь, несколько ошеломило той эмоциональностью и поистине планетарными установками, которые несет в своей сущности Дора Иннокентьевна. Она буквально вихрем закрутила атмосферу небольшого редакционного кабинета и так же энергично из него выплеснулась, оставив долгое эхо присутствия.
      — Да, я всегда была такой необычной, с самого детства, — призналась Дора Иннокентьевна, — меня уже с первого класса в школе и учителя, и дети выделяли. Говорили, что я не то чтобы ненормальная, но неординарная, не похожая на остальных...
      Выделяли ее, видимо, не только люди. Странные таинственные сущности "воспитывали" Дору с той самой поры, как она научилась ходить и говорить. Они выглядели словно обыкновенные дети и подрастали вместе с ней. "Друзья" водили девочку в какие-то заповедные места, давали играть необыкновенными предметами и особенно любили неожиданно появляться рядом в моменты, когда происходили какие-то перемены в природе. А еще они просили никому о них не рассказывать, и Дора всегда следовала этим пожеланиям. К тому же она долго думала, что такие приятели есть у любого ребенка. Они же научили Дору лечить лошадей и коров, которые стали ее первыми пациентами.
      Что касается Анны Павловой, то на мой вопрос о великой удаганке-красавице Кобякова ответила утвердительно: да, связь с ней действительно была и осталась. Когда Дора училась уже в одном из старших классов, давно умершая Анна однажды ночью пришла к ней и оставила на ее теле особую метку. Может быть, поэтому Дора Иннокентьевна пользуется точно такими же инструментами, что и ее великая предшественница. Она показала мне три разных по размерам коровьих рога для "высасывания" болезней, полую лебединую кость со вставленными внутрь ее ножницами и вроде бы ничем не примечательную с виду костяную палочку. "Нет, это очень необыкновенная палочка, — возразила Дора в ответ на мое замечание, — это кусок рога священного оленя, и он напрямую вытягивает болезнь". В арсенале Ко-бяковой — также четыре различных по звучанию варгана-хомуса, которыми она мастерски владеет и с помощью которых можно воздействовать и на пациентов, и на природу. Есть у нее и четыре бубна — большой, средний, поменьше и совсем маленький — невидимые простым глазом, можно сказать, символические. Но, "взяв в руки" один из них, Дора потрясла кабинет самым настоящим барабанным боем. Хорошо, что это был малый бубен. Да и большие можно использовать только в случае очень сильной болезни, стихийных бедствий или крупных общественных конфликтов, войн. Интересно, что инструменты, используемые Кобяко-вой для целительства, очень похожи на те, что были у жрецов Древнего Египта и посвященных Тибета.
      Выросшая на берегу озера Неджили — самого большого в Якутии — она, по ее же утверждению, "взяла силу у воды" и покровительство этой стихии. Дора разделяет современное мнение биоэнергетиков, что вода — прекрасный носитель и хранитель информации, что она все помнит и о нас, и о наших предках, несет в себе, как и остальная окружающая среда, отзвуки всех катаклизмов и ран. "Будет хорошо природе — будет хорошо и нам, — говорит Дора Иннокентьевна, — поэтому я стала целителем природы, получила такое предназначение. Как бы пропуская на своих сеансах окружающую среду через себя, используя солнечную и космическую силу, я исправляю энергетический баланс, "разряжаю" астральные ловушки, самострелы, "гашу" вредоносные лучи и делаю так, чтобы сгустки черной энергии просто взрывались и исчезали с нашего земного плана. Я это делаю с помощью тех, кто меня учит. Они же выводят меня к местам, где природа требует помощи".
      А еще, по словам Доры, у нее существует немалое число духов-помощников — лось, олень, целая стая куропаток, белый ворон и две белых вороны, ворон с полосами на спине, ворон с рисунком на шее. Они выступают и в роли проводников, и в качестве посланников, информаторов. Если же по какой-либо причине мистические птицы и звери вдруг "объявляют выходной", то Дору ведет к цели ветер, обламывая ветки вдоль незримой тропы.
      — А могут ли их увидеть этих помощников другие люди?
      — Могут. И ты можешь увидеть. Только надо походить рядом со мной и посмотреть, как я работаю. Вот буду я заниматься целителъством где-то поблизости — приглашу.
      Впрочем, в отдельных случаях Доре Иннокентьевне не нужны ни птицы, ни ветер — она, как утверждает, может оставлять дома свое тело — "пустую коробочку" — и отправляться в форме собственной души в путешествия по всему миру. Более того, она даже научилась во избежание возможных ЧП делаться при этом невидимой для других душ и астралов. Только для "старта" требуется полная тишина и сосредоточенность. Таким образом, например, она сначала якобы совершила инкогнито визит на Аляску, а затем уже полетела туда в нужное место и к нужным людям на обычном самолете. Встретилась, подружилась, заехала на Гавайи и получила приглашение на "слет" " 12 больших хилеров" с разных континентов, которые должны провести массовый сеанс целения нашей планеты.
      Подобно жрецам вуду или сантерии Дора после лечения пациентов вручает им персональные мешочки-талисманы с заговоренными предметами внутри. Может она лечить и на расстоянии, для этого "на три метра поднимается над землей" и на такую же высоту поднимает исцеляемого, а затем направляет в него энергетический пучок. Испытавшие на себе подобное исцеление есть среди моих знакомых журналистов, что общались с Дорой Иннокентьевной только по телефону. А среди тех, кто был вылечен с помощью прямого контакта и упомянутых волшебных рогов, имеется человек, которому она за три дня "высосала" раковую опухоль головы, требовавшую срочной операции с непредвиденным результатом...
      На прощание, попросив прикрыть дверь от посторонних, Дора Иннокентьевна "благословила Леной" автора этих строк. Внешне это выглядела так, будто удаганка самым настоящим образом плыла по главной реке Якутии, сливаясь с ее стихией и передавая мне живительные и хранящие силы...
      Как правило, личности, по-настоящему наделенные необычными способностями, в отличие от разного рода шарлатанов, бывают в обыденной жизни скромными людьми, не кичатся своими возможностями и не выставляют их напоказ. Очередным свидетельством тому стал для меня Иван Еремеевич Оросунский, живущий в Верхневилюйске. Я уже достаточно много лет хорошо знал его как поэта и краеведа, лично перевел с якутского языка на русский целый сборник его стихов, но даже после рассказов Оросунского о его знакомстве с Никоном и ученичестве у великого шамана не подозревал об одном поистине феноменальном даре Ивана Еремеевича. Открыл мне этот секрет в конце 1998 года журналист улусной газеты, сообщивший, что за последние полтора десятка лет с помощью ясновидения Оросунский обнаружил тела более 70 погибших земляков, сделав это после того, когда все обычные средства поисков не дали никаких результатов.
      Услышав такое, я, естественно, при первой же встрече начал пытать Ивана Еремеевича, тем более что он заехал в нашу редакцию, возвращаясь с московского симпозиума "Духовное и народное целительство", где ему вручили диплом академика и орден за заслуги в этой области. На участников международной встречи произвели впечатления итоги 25-летней целительской практики Оросунского: через его руки прошло две с половиной тысячи больных, и 80—90 % из них стали здоровыми. Но, наверное, еще больше всех поразил "отчет" о поисках бесследно пропавших людей.
      — С чего это началось, как и когда произошло? — задал я свой первый вопрос.
      — В 1985 году. Я жил тогда в Нюрбинском улусе, работал директором школы. Так уж получилось, что каждую весну к нам наведывался один пожилой человек и, собрав старшеклассников, приехавших учиться из его села, устраивал для них праздник на природе. Можно сказать, что это стало традицией, и ребята с нетерпением ждали каждого очередного визита душевного старца. И вот в тот май сразу после встречи ее инициатор куда-то исчез. Назавтра же устроили массовые поиски, прочесали весь окрестный лес, но никого не нашли. К такому же результату пришли и через трое суток, и через десять дней. Не помогли и попытки обнаружить потерявшегося с вертолета. Тогда за дело взялась милиция и, не долго думая, арестовала по подозрению в преступлении всех парней, присутствовавших на пикнике.
      Как директор школы я, конечно, страшно переживал, не верил в обвинение и только и думал о том, как бы помочь ребятам. Не знаю, что меня подтолкнуло, но я попросил фотографию деда. Пытаясь мысленно сосредоточиться на его образе, почему-то лег и тут же... заснул. Посреди дня! Правда, я в то время работал на ремонте школы, был усталый и расстроенный, может быть, подействовало это, а может, просто так было нужно. Спал я всего минут пятнадцать, но этого времени хватило, чтобы отчетливо увидеть во сне и узнать маленькое озерцо неподалеку от места празднования и метрах в трех от берега разглядеть под водой тело. Как позже определили следствие и экспертиза, в гибели деда действительно никто виновен не был: он поотстал от ребят, решив искупаться, зашел в воду, попал в яму и утонул.
      Слухи, конечно, разошлись по всему улусу, и скоре ко мне, тайком от партийных властей, стали обращаться вначале родственники пропавших, а потом и работники милиции. Последним я помогал несколько раз — не только находил убитых и утопленных людей, но и по фотографиям подозреваемых указывал на преступников.
      С годами, набираясь опыта и то сознательно, то интуитивно что-то добавляя или отсеивая, выработал свою собственную методику.
      — Я знаю, что шаманы, целители, экстрасенсы и прочие маги и волшебники не очень-то любят раскрывать свои технологии, но все же обращусь с просьбой рассказать о вашем методе чуть поподробнее.
      — Мне нет смысла что-то скрывать. Свой дар я считаю одновременно и обязанностью помогать попавшим в беду. Никаких материальных благ он мне не приносит. И если кто-то попробует и у него получится — пусть пользуется.
      Обычно я сначала еду или иду на место трагедии, осматриваю его, прошу благословения у реки или озера. Когда поблизости есть священное дерево, то прошу благословения и у него. Разжигаю на берегу и "кормлю" костер, делаю специальный заговор. Если погибший жил неподалеку, то вечером ложусь спать в его доме, в его комнате и на его кровати, опять же делая заговор и обращаясь к духу умершего. Если дом далеко, то можно лечь и на берегу, но в любом случае у меня под головой должна лежать фотография погибшего и какая-то одна вещь из его одежды, обязательно ношеная.
      Естественно, перед сном я соответствующим образом настраиваю себя, глядя минуты три на фотографию.
      — И, заснув, вы, как в первый раз, через какое-то время видите место гибели и разыскиваемого?
      — Нет, теперь это происходит по-другому, в более активной форме. Как только наступает сон, какая-то часть моей сущности превращается в птицу-гагару (если дело происходит на озере) или рыбу-щуку (на реке) и в самом прямом смысле ведет поиск, обследуя дно. У меня иногда создается ощущение, что одновременно я же как бы сижу перед телевизором и наблюдаю все происходящее на "экране". Я "сплю" таким образом часов до трех-четырех утра и, как правило, за это время успеваю найти тело. Точнее будет сказать, что обнаруживаю его практически со стопроцентным результатом в своем родном Вилюе, в малых реках и озерах, а вот на Лене, из-за ее больших размеров и глубины, не всегда это получается. Может быть, там нужна какая-то другая "технология", а может, так очерчены пределы моего дара...
      — Сначала ложиться в постель умершего и сознательно думать о нем, потом искать на дне долго лежащий в воде труп... Вам не бывает неприятно или даже попросту страшно?
      — Конечно, я не получаю удовольствия от всего этого процесса, но отношусь к нему, как к долгу, необходимой обязанности.
      — Можно предположить, что ваша щука или гагара, обнаружив тело, выныривает на поверхность и запоминает место, иначе как бы вы потом его находили?
      — Так оно и происходит. На момент выныривания я еще и вижу всю картину происшедшей трагедии, как бы ее видеозапись. Проснувшись, тут же рисую схему на бумаге. В случае, когда место мне совершенно незнакомо, уточняю его по карте, двигая над ней рамку-маятник и ловя сигнал, то есть использую метод биолокации. Иногда погибший, точнее — его дух, каким-то образом разговаривает со мной, говорит, когда тело всплывет на поверхность, и просит подождать. А иногда он молчит, и тогда я сам указываю родственникам по своей схеме, где его искать...
      В начале лета 2001 года Иван Еремеевич во время приезда в Якутск показал мне как очередное подтверждение сказанному телеграмму, полученную из Таттинского улуса, из села Харбалах. Она была очень лаконичной: "Гриша сам появился у дамбы карьера 12 июня. Земной поклон великому ясновидящему. Родители".
      Иван Еремеевич объяснил, что Григорий таинственно исчез в самом конце лета, предположительно — утонул в старом карьере. Когда родители парня пригласили ясновидца на место, уже наступили холода и водоем покрылся льдом. Тем не менее, он выполнил в доме погибшего весь ритуал, увидел его во сне, и дух Григория сказал, что тело само выплывет к дамбе карьера в указанный срок. Что в точности и произошло. Это был предпоследний на тот момент случай в практике Оросунского, а число отысканных им составляло тогда уже 76 человек. Уверен, что сегодня цифра стала значительно больше.
      Ивану Еремеевичу, кроме ясновидения и целительства, под силу и другие чудеса — вызванные им дожди в ряде лет гасили сильные лесные пожары в нескольких улусах. О том, что это не мистика и не простое совпадение, свидетельствует факт признания "антипожарных" способностей Оросунского таким серьезным ведомством, как МЧС, которое не раз обращалось к нему за помощью. Тут тоже существует своя технология общения с природой, уже "интернациональная", которой наследника якутского айыы ойуна Никона обучил в Киеве знаменитый украинский ясновидящий и колдун Владимир Еремич. Но это — уже особый рассказ... Матрена Константиновна Чиркова, дочь другого великого шамана, чьему феномену мы уделили достаточно большое внимание в предыдущей главе, и поныне живет на родине своего отца в Абые и является наследницей и продолжательницей не только его фамильных корней, но и в какой-то мере удивительного дара. Ее историю, записанную журналистом Н.С.Дмитриевым, мы пересказываем в переводе с якутского языка и с некоторым сокращением.
      "Когда я в детстве пошла в школу, — вспоминает Матрена Константиновна, которой сегодня около 80 лет, — меня оттуда выгнали, заявив, что я — дочь ойуна. Горечь и позор того времени, когда многие нас обижали и оскорбляли, не прошли в душе до сих пор. "В этот дом не входить и не лечиться!" — надпись такого содержания была почти все время приколота к нашим дверям. Я порой даже боялась выходить на улицу, а едва увидев любого встречного, упиралась взглядом в землю.
      Я только раз видела, как отец камлал, чтобы вылечить сестру — у нее заболели уши и голова. Я видела, как отец, трижды проведя вокруг себя колотушкой бубна, вдруг что-то забормотал и стал самым настоящим образом летать по жилищу. Мы, дети, потрясенно скучились в углу. Кутурук-сут-помощник, нагрев на огне косу, протянул ее отцу, и тот стал ее лизать, при этом раздавались звуки шкворчащего.на сковородке мяса. Потом помощник занес с мороза пешню, и отец резким движением проколол ею себя. Мы страшно испугались, что он умрет, но отец выдернул из себя пешню и слизнул с нее капающую кровь и прилипшие кусочки белого жира. Потом он выскочил на улицу и непонятным образом проник в запертый амбар с ямой, откуда послышались его крики. Вернувшись в дом, он сел перед огнем и с удовлетворением сказал: "Догнал я нечистого..." И впрямь сестра вскоре выздоровела.
      Когда отец в 30-е годы оказался в Якутске в тюрьме, он и там проявил свои способности. Надзиратели несколько раз вдруг обнаруживали его разгуливающим по коридору, но когда они открывали дверь камеры, он сидел на нарах как ни в чем не бывало. Во время своего знаменитого сеанса перед работниками НКВД, насколько я знаю, он не только вызвал в зал сильный снегопад, но и птиц, вместе с которыми сам летал по воздуху. А на его вопрос, не призвать ли волков и медведей, в ответ раздалось дружное многоголосое "Нет!" Милицейское начальство признало природный дар Чиркова и выпроводило восвояси, но потребовало дать подписку об отказе от камланий.
      Тем не менее отец старался по-прежнему помогать страждущим. Прослышав об этом, к нему стали прилетать целыми самолетами из разных районов и из столицы республики. Обезножившие начинали ходить, скрюченные выпрямлялись, едва дышащие оживали. Он лечил различными массажами, кровопусканием, ямой с горячими листьями и другими целительскими приемами, но, держа слово, больше уже не камлал. Тем не менее к нему очень часто приезжали из райцентра с различными проверками. Когда отец окончательно слег, присматривающие за ним три женщины, чтобы в очередной раз сменить постель, попытались приподнять старца, но не сумели даже оторвать его от ложа. В этот момент вошла я, и отец вдруг сказал: "Вот человек, который для меня полнеба освещает. Она меня поднимет". И действительно, я, легко подхватив отца, помогла ему сесть на стул. Женщины пришли в изумление и поняли — он сделал это специально. Я смутилась и заметила, что не такая уж красавица и звезда, чтобы освещать полнеба, но всегда старалась чем-то облегчить людские страдания и поднять дух. Отец согласно закивал головой. Говорят, перед самой смертью он сказал, что через двадцать лет после его ухода "появится новый человек''. И действителъно в указанный срок я вдруг начала исцелять людей. Эта способность возникла во мне каким-то совершенно непостижимым образом, откуда-то изнутри, из самой души, что ли. Я научилась лечить гипертонию, хандроз, болезни желудка, печени, суставов, помогать женщинам при бездетности, готовить и применять настои разных трав. Узнавая друг от друга о том, что я кому-то помогла, ко мне потянулись люди, и этот ручеек начал расти. Вскоре даже охотники перед уходом на промысел стали приносить мне для "защиты" свою зимнюю одежду, а по возвращении домой с радостью докладывали, что за долгие месяцы к ним в тайге ни разу не привязалась никакая хворь.
      Четыре года назад меня впервые официально пригласили в улусный центр, поскольку там многие выражали желание у меня полечиться. Я решилась поехать только после третьего приглашения. Больница в тот день оказалось переполненной, и все с надеждой смотрели на меня, все ждали помощи или точного диагноза. Для меня это стало большим испытанием. Результаты лечения были различными — некоторым вроде бы полегчало, а некоторые громогласно и с радостью заявляли, что у них все прошло. И тогда мне выделили постоянный кабинет для приема и лечения. С врачами у меня сложились хорошие партнерские отношения — когда, например, возникают ситуации с переломами конечностей или ребер, с травмами суставов, они обязательно приглашают меня и чаще всего передают мне больного. Я вправляю вывихи, составляю и массирую поврежденные кости, накладываю вместо гипса традиционные для народной медицины легкие и эластичные шины. В результате люди поправляются быстрее. Если в больницу приходит человек с подозрением на опухоль, то его тоже сначала отправляют ко мне на диагностику, а затем мы начинаем лечение совместными усилиями.
      Я не думаю, что приношу такую уж огромную пользу, но тем не менее благодарна тем людям, которые приходят ко мне лечиться..."
      В последние годы Якутия прославилась не только на страну, но и на всю планету небывалыми наводнениями, едва не снесшими с лица земли город Ленек. Они оставили после себя немало трагических историй, но среди рассказов пострадавших были и такие, которым место как раз в нашей книге. Одну из подобных историй мне поведали якутяне, съездившие в начале лета 1998 года на свою родину — в село Чериктей Усть-Алданского улуса.
      Село это расположено на самом берегу реки Алдан, недалеко от впадения в Лену, поэтому волна половодья тоже не обошла его стороной. Правда, последствия потопа оказались не столь разрушительны, как в других местах, поскольку основной удар льдин приняли на себя вековые ели, стоящие на околице. Тем не менее многие дома оказались в воде по макушку и их хозяевам пришлось спасаться на возвышающемся в центре села каменном здании двухэтажной школы. Оттуда-то они и имели возможность наблюдать первую часть чуда, происшедшую у них на глазах.
      А случилось вот что: мощное течение оторвало террасу от избы известной всем и ныне покойной Веры Николаевны Рожиной и отнесло метров на сто вниз. Потом стихия, как бы поразмыслив, сначала остановила похищенную часть жилья, а потом аккуратно вернула на место.
      Этому удивительному факту нельзя было не поразиться любому наблюдателю, но на сельчан он подействовал особенно сильно потому, что они между собой называют Рожину не иначе, как Удаган-Вера. И дом ее, с которым произошло все это, — давным-давно нежилой — стоит своеобразным памятником знаменитой землячке. Люди хотели поселиться в нем несколько раз, но никто так и не осмелился, поскольку живет молва, что хозяйка, покинувшая этот мир больше двух десятков лет назад, время от времени там "гостюет".
      Вторая часть упомянутого чуда предстала перед глазами чериктяйцев после того, как сошла вода. Во всех затопленных домах полы были покрыты толстым слоем ила и грязи, стены облупились, а печи рухнули. И только в избу Удаган-Веры пол блистал чистотой, а сухая печь была готова тут же принять дрова. Почти не тронуло половодье и сельское кладбище, на котором покоится В.Н.Рожина.
      Надо сказать, что она, по рассказам земляков, была белой шаманкой, а точнее — целительницей и оставила о себе лишь благодарную память сотен поднятых ею на ноги людей и бывших алкоголиков, избавленных от их порока. Обладала Удаган-Вера и ясновидением, не раз подсказывала, где искать потерявшихся или погибших людей.
      Единственные, над кем она позволяла себе беззлобно продемонстрировать свою силу, были ехавшие к ней с разных концов на лечение пьяницы. Удаган-Вера часто тут же отправляла слабовольных гостей в какое-то неблизкое условное место на их машине, тракторе или коне, а когда они там появлялись, вдруг встречала лично с насмешками, мол, где вы там тащитесь тише пешей старухи — заждалась. Потом отсылала обратно на свое подворье и опять не только оказывалась на месте раньше, но и успевала к их приезду напечь оладий и заварить чай...
      Вот такой кудесницей была Удаган-Вера, пока жила на земле, а в недавнюю весну она продемонстрировала свой дар уже из иного мира...
      А эта история сделала солиста Национального театра танца Дмитрия Попова-Хобочоона, проведшего полвека на сцене в родной Якутии, в одночасье знаменитым во всей Европе. Правда, и годом раньше он стал обладателем гран-при международного этнографического фестиваля-конкурса в Венгрии, но то была слава артиста, а теперь...
      Осенью 1993-го в немецком городе Тюбинген общество "Запад—Восток" устроило международный семинар по охране природы и традиционным верованиям. Помимо докладов и обмена мнениями в рамках семинара был запланирован и концерт — наглядная демонстрация северного фольклора. Большую часть программы должен был "закрыть" известный чукотский ансамбль "Эргирон", а перед ним с номером "Шаманское камлание" выходил Дмитрий Попов.
      Здесь надо напомнить, что осень в Германии и осень в Якутии приходятся, как известно, на разные месяцы календаря. В середине октября в Тюбингене еще зеленели трава и деревья, на ветвях висели не сорванные яблоки и груши, моросил мелкий теплый дождик. В окрестностях же Якутска земля была уже прочно покрыта снегом, озера — льдом, начался долгожданный охотничий сезон... Об этой далекой и щемяще родной белой стране и затянул ностальгическую песнь-импровизацию Дмитрий Попов. А потом перевел свой алгыс в камлание. И так вошел в образ, что ассистировавший на сцене молодой актер, пытаясь слегка усмирить "ойуна", стал за неимением специальных шаманских "вожжей" хватать его сзади за бахрому пояса, бессильно вырывая ее с корнем.
      — Это было какое-то неземное состояние, испытанное мною лишь однажды в жизни, — рассказывает Дмитрий Дмитриевич. — Тело сперва словно заледенело, а затем все покрылось холодным потом. И вдруг я увидел, почувствовал, что прямо на меня летит густой-густой снег. Я машинально стал загребать его руками и разбрасывать в стороны. И в этот момент в зале раздался дружный крик. Я глянул со сцены, и мне показалось, что над гигантским стеклянным "аквариумом" суперсовременного здания кто-то разрезал огромную перину — плотная волна белого снега скользила по стенам, сползая к их основаниям...
      Солидные люди с воплями восторга и изумления повскакивали с мест и бросились к дверям, чтобы достоверно убедиться в чуде А снег все валил и валил Выступление "Эргирона" было сорвано, и, чтобы как-то спасти ситуацию, руководители якутской группы завели коллективный круговой танец осуохай, вовлекая в него взбудораженных зрителей Во всеобщей шумихе главному герою удалось улизнуть с группкой организаторов и забаррикадироваться в китайском ресторанчике, куда запретили впускать даже телевидение В городской черте Тюбингена, словно обведенной волшебным карандашом и отделенной от прочей зеленой Германии, выпал белейший снег слоем в десять сантиметров. И это там, где его даже в январе видели далеко не каждый год. Растаял "сибирский гостинец" только к 9 часам утра следующего дня, и за это время сенсацию о чуде, сотворенном "великим якутским шаманом", слетевшиеся в Тюбинген репортеры разнесли по всей Европе.
      — Я знаю, что некоторые артисты просто имитируют обряды внешне, — рассказывает Дмитрий Дмитриевич, — я же стараюсь делать их по-настоящему, изнутри. У меня нет никаких заранее заготовленных текстов, я ничего не выучиваю заранее, все строится на чистой импровизации и рождается в тот момент, когда я выхожу в нужную точку сцены.
      Когда Дмитрии Попов в 1996 году отправился в составе своего театра в гастрольное турне по Европе, его уже ждали и встречали там как известного северного кудесника. На подъезде к Франции коллеги, знавшие, что страну целых полгода мучает страшная засуха, стали в шутку просить "Дым Дымыча" "нашаманить" хоть небольшой дождичек В ответ он лишь молча посмеивался в свои седые усы, но как только автобус пересек пограничный шлагбаум, с неба тут же густо посыпались крупные капли Дождь к неимоверному счастью французов шел до самого конца гастролей, иногда даже мешая выступлениям В таких случаях Попову перед концертами на открытых площадках приходилось "разгонять тучи" на пару-друтую часов Понятно, что ореол великого шамана в глазах восторженных хозяев воссиял над его головой еще ярче К тому же в одном из детских садов для больных детей Дмитрий Дмитриевич подошел к малышу, который в свои три года мог передвигаться только держась за стенку, взял его на руки, прижал к груди, покрутил в воздухе, поставил посреди комнаты, и тот счастливо потопал безо всякой опоры. Воспитатели сначала замерли, а потом дружно захлопали в ладоши.
      — Да, - подтверждает сам Дмитрии Дмитриевич, — говорят, что у меня очень сильное биополе и я мог бы стать хорошим целителем, но я никогда не пробовал это делать специально.
      — А как вы стали заниматься подобными делами на сцене, не случайно же все это пришло?
      — В моей жизни, еще в детстве, был момент, когда я словно переродился. Рос я круглым сиротой, ни отца, ни матери даже в глаза не видел, и люди вокруг были разные — и добрые, и злые. Очень часто приходилось переносить обиды, которых я не заслуживал. Никакой защиты от зла в мире людей у меня не было, и я искал ее в природе. Уходил подальше в лес, бродил вдоль лугов и полей и обращал к ним свои грустные думы и невольные просьбы о помощи. Странно, но я, совсем тогда еще мальчишка, совершенно не боялся безлюдья, заброшенных мест и даже старых кладбищ. С 10 лет у меня уже было собственное ружье, и я при всяком удобном случае сбегал с ним в тайгу. А поскольку охотником был хоть и маленьким, но удачливым, взрослые не противились моим частым отлучкам.
      На охоте, поздней осенью, все и случилось. Поначалу день складывался удачно — было тепло и солнечно, я подстрелил двух зайцев, но, уже возвращаясь домой, неожиданно заблудился. Едва на тайгу опустились сумерки, как пошел дождь со снегом. Лес стоял по-осеннему голый, спрятаться было некуда, я быстро промок и стал замерзать. Я уже еле брел и, наверное, погиб бы через несколько часов, но в самый последний момент набрел на какой-то полянке на старинную могилу. Над ней, по древним якутским обычаям, был сооружен небольшой домик. На мое счастье, одна из бревенчатых стен прогнила и обрушилась, и я смог забраться вовнутрь.
      — Не жутко было?
      — У меня не оставалось иного выхода... Более того, оказавшись внутри, я почувствовал не страх, а какое-то блаженное, словно исходящее от доброй печи тепло. Оно согрело меня настолько, что я даже снял и отжал суконную куртку и рубаху, а потом, полуголый, положил под голову зайцев и заснул. Когда я проснулся, солнце вновь приветливо заглядывало в щели домика, а вся одежда была совершенно сухой. Я быстро оделся, тут же сумел сориентироваться и побежал домой. Там меня, конечно, потеряли. А когда дядя узнал, на какой поляне и каким образом я переночевал, то очень рассвирепел и отодрал меня за уши за то, что я нарушил покой умершего ойуна из корней нашего рода. Оказывается, эта старинная могила была именно шаманской. "Чтобы больше близко к ней не подходил, а то я тебе прибью!" — пригрозил дядя, но именно с того дня я стал регулярно тайком навещать своего спасителя. Приносил немного какой-нибудь еды, клал ее у могилы, молча стоял и мысленно разговаривал с шаманом.
      — Кто был этот шаман, о нем не осталось хотя бы легенд?
      — К сожалению, в те времена о шаманах говорили только шепотом, а то и вовсе молчали, и я ничего не смог узнать о нем.
      — В чем же проявилось ваше перерождение?
      — В том, что я получил защиту. Конечно, я по-прежнему оставался маленьким и худощавым, но перестал бояться своих врагов. Когда хозяин решил в очередной раз избить меня за какую-то мелкую провинность двухметровой жердью, я вдруг крикнул ему с вызовом: "Бей, бей! Но я тебя в двадцать раз сильнее побью!" И так глянул на него, что тот, уже замахнувшись, отбросил жердь, молча повернулся и ушел. После этого случая он уже никогда не поднимал на меня руки. И мальчишки в школе, прежде обижавшие на каждом шагу, стали обходить меня стороной, потому что я вдруг научился мысленно выпускать в них какие-то невидимые лучи-стрелы, которые жалили не хуже ос...
      — А кто обучил вас собственно шаманским ритуалам?
      — Когда я переехал в город Якутск и был принят на работу в театр, там царили такие звезды сцены, как народный артист СССР Дмитрий Ходулов и замечательный актер-самородок Лазарь Сергучев. И тот, и другой прекрасно разбирались в древних обрядах, часто исполняя их на подмостках, великолепно играли на бубне. Я просто смотрел, запоминал и потом пытался повторить. Так незаметно и научился.
      — Проявлялся ли каким-то образом в это время полученный вами на старинном кладбище дар, и обратили ли на него внимание новые коллеги?
      — У меня почти сразу оказалось много друзей-охотников, причем хороших охотников. Были и предводители компании, но я как-то очень быстро вышел в лидеры. А все потому, что я всегда вел или вез друзей в то место, где обязательно была дичь, я каким-то образом знал, где она находится. Помню, был среди нас один артист, который играл и ойуна, и злого духа и вообще кое-что понимал в шаманском деле. Однажды идем мы с ним по лесу, и меня вдруг кто-то словно потянул за язык, слушай, говорю, хочешь, я тебе покажу матенькое чудо. Во-он за теми зарослями есть полянка, посреди нее лежит коряга, а за ней сидят два зайца. Артист глянул на меня с осуждением и заметил, что, мол, не надо в тайге болтать лишнего. Но я настаивал на своем, и он углубился в заросли. Через несколько минут оттуда раздались два выстрела, и следом вышел озадаченный друг с двумя зайцами...
      — Встречаясь с необычными людьми, я всегда интересуюсь их снами.
      — Сны для меня значат очень многое, я часто и вижу через них будущее, и даже программирую свою жизнь. Вот, например, сегодня ночью я видел, как вы написали на листке черной пастой "9.45", и подошел к этому времени в редакцию, хотя мы с вечера условились встретиться позже. И вы же действительно уже были на месте и ждали меня.
      — Да, мне удалось освободиться и подъехать раньше запланированного.
      — В свое время я в глухом и далеком якутском наслеге в конце 1942 года увидел во сне грядущий перелом в войне. А в 1945-м накануне самой Победы "услышал" из репродуктора, висящего прямо над нашей юртой, голос Левитана, объявившего об окончании войны. Естественно, что никакого репродуктора никогда у нас не было. И даже моя жена сначала мне приснилась, а потом уже появилась в реальной жизни.
      — На вашей груди постоянно красуется какой-то массивный знак с бубном. Это одна из международных лауреатских наград?
      — Нет, я бы сказал, знак признания народа. Этот символ древней веры и традиций отковал и подарил мне к 60-летию один потомственный якутский кузнец, потратив на него целых сорок граммов чистого серебра... Таким же признанием отмечена сегодня и Евдокия Семеновна Лиханова, старейшая народная целительница Якутии, отметившая прошлой весной собственный вековой юбилей.
      Когда я ее отыскивал для беседы, на память невольно пришли строчки из песни: "Память меня дома не застанет, я в дороге, я в пути . " И небезосновательно. С утра пораньше проехав на машине 70 километров до села Немюгинцы и отыскав там нужную улицу и дом, я с горечью обнаружил, что моя 100-летняя героиня укатила встречным курсом в i ости к сыну в Якутск Возвратившись в город и раздобыв нужный телефон, я вынужден был вздохнуть еще раз — Евдокия Семеновна отправилась на дачу к кому-то из родственников Старший сын, сам уже 70-летний, все же пообещал устроить мне назавтра встречу с неуловимой бабусей, но предупредил, что на разговор будет только час времени, поскольку после обеда Евдокия Семеновна хочет вернуться к себе в село...
      Вот это да! Нам бы в сто лет суметь себе позволить такие междугородно-дачные экспресс-туры, да где уж там! А Евдокия Семеновна до сих пор еще хоть куда — не носит очков, на ходу сочиняет и поет алгысы, хоть и с тросточкой, но вполне самостоятельно передвигается. И не только с успехом преодолевает собственные незначительные хвори, но и лечит других. Мало того, на самых подступах к столетию она, можно сказать, сделала карьеру кинозвезды.
      А получилось так, что известный французский режиссер Реме Соте, посетив Якутию и встретившись во время поездки с Е.С.Лихановой, был так ею очарован, что стал уговаривать ее поехать в северный Эвено-Бытантайский улус и там, на фоне оленей, гор и прочей экзотики поучаствовать в съемках в качестве главной героини. Махнув рукой на возраст, Евдокия Семеновна совершила перелет на север и, облачившись в древние ритуальные одежды, принялась прямо перед камерой заниматься целительством оленеводов. Таким образом повезло не только далеким французским гостям, зафиксировавшим уникальные кадры, но и хозяевам стада, которые значительно поправили свое здоровье.
      И нынче Евдокия Семеновна общительна и приветлива, хотя на долю ее досталось немало горестей и тяжелого крестьянского труда: в войну потеряла мужа, в одиночку поднимала пятерых детей, надрываясь, грузила на подводу и возила из райцентра 200-килограммовые бочки с бензином. Высоких должностей никогда не занимала, но в итоге стала почетным гражданином родного села.
      В чем же секрет долголетия и целебных сил Евдокии Семеновны? Наверное, в волшебной истории ее явления на свет, поведанной в детстве Дуняше матерью.
      Случилось это возле селения Бяс-Кюель Горного улуса, как раз неподалеку от тех мест, которые мы с вами упоминали в главе "Карающий перст с того света", когда рассказывали о расследовании НКВД по делу о перезахоронении шамана Монньогона. Так вот, именно там пересеклись корни ее родителей: вилюйские — матери, ачданские — отца. Только, на беду, за каким-то из корней шло настоящее проклятие: двенадцать детей родились в семье Лихановых, но никто из них не дожил даже до трех лет. Отчаявшиеся родители в конце концов решили обратиться к шаману, благо рядом с ними жил известный ойун Олесов. Совершив камлание и слетав на небеса к высшим божествам, шаман вернулся без результата. "Боги упрекнули меня в том, что они подарили вам двенадцать детских душ, но вы не смогли сберечь ни одной, — заявил он неудачникам. — Но попробуем еще раз. Где тут у вас поблизости стоит священное дерево?" Лихановы отвели его к огромной лиственнице, одиноко возвышающейся посреди поляны-аласа и издревле служившей для местных жителей тотемным местом. Шаман развел под ней костер, принес жертву огню и еще раз повторил покорную просьбу. И тут, как свидетельствовали участники ритуала, прямо с небес раздался голос: "Душу мальчика мы дать не можем, получите девочку. Но она вырастет отмеченной особым даром, у нее будет много детей и скота..."
      Родители, конечно, были потрясены небесным гласом и щедро отблагодарили шамана. А он сделал из бересты куклу и повесил ее над пустой детской кроваткой. Ровно через год в ней появилась Евдокия — 9 мая, как символ победы над черным проклятием. Хотя тогда, в 1901 году, конечно, никто не знал, каким знаком будет отмечен в истории этот день.
      Надо сказать, что алданский род отца имел в своих коленах несколько кузнецов, то есть сакральных предков, и потому отец девочки время от времени подлечивал животных и даже людей. Она быстро стала ему подражать, а потом и намного превзошла. Начала с того, что научилась "будить" в утробах коров телят, которым была уготована судьба мертворожденных. И они появлялись на свет живыми и здоровыми. А потом стала справляться с головными болями, повышенным давлением, расстройствами нервной системы, заболеваниями суставов, желудка, сердца, родовыми осложнениями. Как свидетельствует наблюдавший за ее сеансами ученый и целитель П.Н.Ильяхов, она побеждает недуги мощной биоэнергией и словом, а также препаратами собственного изготовления из органов различных домашних и диких животных. На вопрос, лечит ли она до сих пор, столетняя целитель-ница тут же предложила мне сесть поближе. Прикоснувшись своими легкими, истонченными временем пальцами к пульсирующей вене моей руки, чуть тронув голову и посмотрев на раскрытую ладонь, она практически абсолютно точно (уж я-то их знаю!) определила мои болячки, но тут же успокоила: не усугубляя их, можно прожить еще немало. По-доброму улыбаясь, она долго-долго не выпускала из ладоней мою руку...
      Перед вами в последней главе прошло лишь несколько порой пунктирных портретов современных целителей и шаманов Якутии. Их существует еще немало, и до многих, зная их имена и адреса, я просто не успел добраться. С кем-то пока не позволили встретиться обстоятельства или тайные силы, которые, я уверен, всегда регламентируют подобные работы. Не сумел я прикоснуться и ко многим очень глубоким и жгучим тайнам древней веры, а некоторые лишь обозначил. Так что эта книга на ее последней странице, может быть, вовсе не заканчивается, а еще только начинается.