Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дилогия (№2) - Витим золотой

ModernLib.Net / Историческая проза / Федоров Павел Ильич / Витим золотой - Чтение (стр. 16)
Автор: Федоров Павел Ильич
Жанр: Историческая проза
Серия: Дилогия

 

 


– Скажи, что я Плотников, – успел он шепнуть Аладьину.

Придерживая болтавшуюся на боку казачью шашку, к ним медленно подходил полицейский.

Черепахина, как беспаспортного, а вместе с ним и Аладьина повели в урядницкую. Полиция пронюхала, что назревают какие-то события, торчала на всех окраинах и перекрестках.

– Кто такой? – когда Черепахин предстал перед очами урядника Тихонова, спросил тот.

– Плотников, – ответил Георгий Васильевич.

– Кем работаешь?

– Буровым мастером в ночной смене…

– В Феодосиевский зачем идешь?

– В гости к дружку…

– Смотри у меня, ежели врешь! – Тихонов погрозил коротким толстым пальцем, пригладив тощие усишки, начал крутить ручку телефонного аппарата. Пока справлялись о Плотникове из ночной смены, продержали до сумерек…

На Феодосиевский прибыли в десять часов вечера, обойдя полицейские посты, проникли в Муйские рабочие бараки, где размещалась группа забойщиков золотоносных шахт. С большими предосторожностями собрались в раздевалке. Все забойщики, как на подбор, люди были крепкие, сильные.

– Правда, что андреевские бастуют? – спросил Александр Пастухов. Он выдвинулся своей высокой фигурой вперед. За ним стояли забойщики Петр Корнеев и Иван Кудрявцев.

– Не только андреевские.

Черепахин рассказал, что стачкой охвачены восемь Приисков, кратко объяснил, почему прекращена работа.

– Это дело! – крикнул Корнеев.

– Ну а мы как? – круто повернувшись к товарищам, спросил Александр Пастухов. Чувствовалось, что он тут у них за вожака.

– А мы что, хуже других, что ли? – снова крикнул Корнеев.

Его дружно поддержали. Голоса рабочих становились все громче.

Вскоре пришли Кондрашов с Булановым, а с ними ссыльный студент Московского университета Николай Шустиков. Они принесли свежие новости: к забастовке примкнули еще несколько приисков. После этого сообщения рабочие единодушно заявили, что к работе завтра не приступят.

– А как быть со второй сменой? – спросил Кондрашов.

– Надо всех предупреждать и уговаривать, – ответил Пастухов. – Мы разойдемся по казармам сразу же после собрания и начнем действовать, – добавил он.

– Добро! – Внимательно поглядывая на кучку рабочих, приготовившихся к ночной смене, Кондрашов спросил: – А ночники что думают?

Ночники смятенно, неловко молчали. Трудно было ломать привычную жизнь. Да и за семьи было тревожно. Василий Михайлович хорошо понимал это.

Вперед выступил высокий, худощавый рабочий. Брезентовая роба висела на нем кулем. До этого он горячо ратовал за забастовку.

– Вяльцев я, Севастьяном меня зовут. Мы не против, паря. Мы ить не отщепенцы какие, но детишки у нас у многих опять же! – Вяльцев, опустив голову, мял в руках ушастую шапку.

– Продукты будем получать по заборным книжкам, – сказал Пастухов. – Разочтемся потом, ну и пособие также будет.

– А вдруг нас всех поувольняют? – повернувшись к Пастухову, спросил Севастьян.

– Всех не уволят – заменить некем, – сказал Черепахин.

– Пригонят каторжных, как в тот раз, – усомнился Вяльцев. – Нет, браты, куды нам супротив Белозерова, куды!

Он нервно мял огрубевшей рукой пересохшую, дыбом торчавшую на плечах робу бог знает какой давности, испытывая в то же время странную, облегчающую радость: может, перетерпится, утихомирится и все останется так, как было?..

– Эх, браточки! – Архип вышел на круг, который как-то образовался сам по себе. – Разве, Вяльцев, у тебя одного дети? Я вот своих на Урале кинул, аж тыща верст!

– Вольно тебе! – крикнул Вяльцев.

– Эх, друг ты мой Севастьян. Я тут не по своей воле, а по этапу прислан. За мной полиция рыскает, а я тебя уговариваю, чтобы детишкам твоим легче стало жить. Дело-то у нас общее, рабочее. Разве можем мы оставить в беде своих же товарищей?

– Верно говорит! – крикнул Александр Пастухов. – Предлагаю ночной смене на работу не выходить. Сейчас же, не медля, всем, кто может, спуститься в шахты и поднять вторую смену.

– Вот именно! – подхватил Черепахин, его поддержал студент Шустиков.

Спустившиеся в шахты рабочие утренней и ночной смен вывели всю вторую смену. Феодосиевцы примкнули к забастовке дружно и организованно.

Георгия Васильевича рабочие проводили за реку Бодайбо и поместили на ночь в надежное место. Василий Михайлович Кондрашов в сопровождении нескольких рабочих и студента Шустикова уехал в Надеждинск. Надо было встретиться с Михаилом Лебедевым и срочно выяснить точные планы и намерения меньшевистской группы. Буланов ушел к своему другу Александру Пастухову, с которым они вместе когда-то работали в «К° промышленности» и не раз бродили с ружьями по таежным тропам. На другой же день Архип собирался выехать в Дальнюю Тайгу. Однако уехать в этот день не удалось.

На другой день утром все работы на Феодосиевском прииске окончательно прекратились. Рабочие большой массой с утра дружно собрались около Муйских бараков. Чтобы увидеться перед отъездом, еще раз пришел и Архип. Всегда аккуратный, Георгий Васильевич запаздывал. Среди бастующих уже полз слушок, что Черепахина схватили полицейские и заперли в урядницкой. На самом же деле случилось следующее.

Поздно ночью урядник Тихонов вернулся с обхода в свою резиденцию и сообщил становому приставу о готовящейся на Феодосиевском прииске забастовке. Под утро полицейские заняли мост через реку, а также контролировали все тропы через протоки. Прорываться через этот кордон было опасно. Лишившись руководителя, рабочие начали волноваться.

– Выручать надо товарища, – после долгого, томительного ожидания предложил Архип.

– Выходит, двинем нахрапом? – спросил рабочий Корнеев.

– А коли они нас тово-этово? – опять выкрикнул Севастьян Вяльцев.

– Уж коли взялся за гуж! – Буланов погрозил Вяльцеву рукавицей.

– Пошли! Чего мерзнуть! – раздались многие голоса.

Рабочие всей огромной массой впервые в жизни двинулись к урядницкой. Гулко притаптывая и без того крепкий мартовский снег, шли во всю ширь притихших улочек…

Много разномастных пимов и высоких самодельных бот-скороходов, которые глухо шлепают: грук, грук, грук… Зрелище было грозным и внушительным. Полицейские так перетрусили, что побросали все свои сторожевые посты и попрятались.

Георгий Васильевич спокойно перешел мост, соединился с бастующими и вернулся к баракам. Митинг начался прямо на открытом воздухе. Из каморок высыпали пестро одетые женщины, а мальчишки вскарабкались на заснеженные крыши. Шумно стало в поселке.

– Товарищи! О том, как вы живете, ломаете спину на купцов, спекулянтов и банкиров, как скудно кормитесь, задыхаетесь и мерзнете в холодных бараках, вы знаете лучше, чем я. Мы долго молчали, упорно, честно, ради куска скверно испеченного хлеба с примесью добывали золотой песок для петербургских и лондонских хозяев. За наш каторжный труд нам же плюют в лицо, унижая наше рабочее достоинство. Мы собрались для того, чтобы с этого часу коренным образом добиться изменения нашего быта и условий труда. Именно ради этого мы покинули шахты и не вернемся туда до тех пор, покамест не будут выполнены все наши справедливые требования. Теперь нам необходимо избрать делегатов, – предложил Георгий Васильевич.

– Тебя хотим! Валяй, командывай! Чего там!

– Нам нужно избрать не одного делегата, а несколько. – Георгий Васильевич снова терпеливо объяснил, для чего нужно выбирать делегатов.

Шум постепенно улегся. «Телегат… Слово-то мудреное какое, раскуси его сразу-то! – думал про себя Севастьян Вяльцев. – А можа, оттого так называется, что телегат этот часто на телеге раскатывает?»

Над головами участников митинга вился студеный пар. Люди дышали на морозе всей грудью и выжидательно притихли. Для многих это была первая в жизни забастовка, и они вовсе не знали, как нужно избирать каких-то делегатов. Георгий Васильевич понял это.

– Вот товарищ Корнеев. Вы его знаете? – спросил Черепахин.

– Знаем! – дружно ответили многие.

– Кто же не знает Петряя-то?

– Знаете?

– Ишо как!

– Как вы считаете: может он за ваши интересы бороться до конца?

– Петр-то? Отчего же нет! Мы ему верим! – последовал ответ.

– Раз верите, его и выбирайте делегатом.

– Може и его, и тебя тоже попросим!

– Тогда, кто за Петра Корнеева, поднимайте руки!

Над колышущимися шапками самой разнообразной и удивительной масти, начиная от треухов и кончая черными, длинношерстными забайкальскими папахами, вырос лес рукавиц и варежек. Но когда стали голосовать против, все рукавицы и варежки опять послушно взлетели вверх…

– Ну и тайга зеленая! – Буланов покачал головой. – Раз поднял руку за, зачем же маячишь против? – спрашивал он все того же Севастьяна Вяльцева.

– Не я один. Все маячат, а я чем хуже? – оправдывался Севастьян.

Рабочие смеялись весело, задорно. Нравилось выбирать и чувствовать себя хозяевами. Здесь, на далеком Витиме, защищая свои права, рабочие впервые учились голосовать. От рабочих Феодосиевского прииска было избрано 17 делегатов. Тут же был создан приисковый стачечный комитет во главе с Георгием Васильевичем Черепахиным. Затем были избраны барачные старосты.

Вечером 3 марта все делегаты, старосты и члены стачечных комитетов собрались на Надеждинском прииске. Необходимо было срочно избрать центральный стачечный комитет и согласовать с членами низовых стачкомов требования, выработанные на Феодосиевском прииске. Работать на воздухе, да еще при таком огромном скоплении народа руководителям забастовки было очень трудно. Решили перейти в помещение народного дома. В самый разгар обсуждения кандидатур в центральный стачечный комитет в народный дом ворвался урядник Тихонов.

Злой и взъерошенный, работая локтями, урядник протиснулся к сцене и, громыхая ножнами казачьей шашки, потребовал освободить помещение.

– Позволь! По какому праву? – раздались голоса.

– Очищай без рассужденья! – приказал Тихонов.

– Как же это так?

– Мы решаем свои дела. Пойми, дурень! – смело крикнул Корнеев.

Урядник распалился и, чтобы показать свою власть, повторил требование в более резкой форме.

– Не лез бы ты, паря, в наши дела, – посоветовал ему ссыльный казак Ипполит Попов.

– А ты кто такой? – заорал на него урядник.

– Верно тебе говорю, уходи, – спокойно поглаживая густую бороду и не желая отвечать на окрик, проговорил Попов. – Погоняй поскорей отсюда, а то и не чухнешь, как сдерут с тебя лапоть, – добавил он.

Острые словечки в адрес Тихонова становились все смачней и щедрей. Черепахин понял, что разгневанный урядник сейчас способен на любую провокацию. Чтобы избежать этого, Георгий Васильевич взял слово и предложил проголосовать за предложение урядника. В зале возникло веселое оживление.

– Кто за то, чтобы мы освободили помещение, поднимите руки! – не дав никому опомниться, проговорил Черепахин.

В ответ раздался общий хохот.

– А кто за то, чтобы удалить из помещения урядника Тихонова? – снова предложил Георгий Васильевич.

Народный дом был заполнен рабочими до отказа. Они единодушно подняли руки и сурово потребовали, чтобы урядник немедленно покинул зал. Тихонов не хотел подчиниться и начал было артачиться. Однако рабочие бурно и грозно зашумели. Поняв свое бессилие, урядник удалился. Это была вторая над полицией победа.

Озлобленно кусая жиденький ус, Тихонов побежал в урядницкую и тут же позвонил ротмистру Трещенкову.

– Выгнали тебя? – выслушав доклад, спросил ротмистр.

– Да, ваше высокородие.

– Ну и болван! – Трещенков положил трубку. Он понял, что позорного изгнания начальство ему не простит.

Тем временем собрание в народном доме шло полным ходом, делегаты избрали центральный стачечный комитет, в который вошли от большевиков Черепахин, Подзаходников, Украинцев и Лебедев, большая группа меньшевиков во главе с Думпе, остальная часть были беспартийные. Председателем центрального стачкома был избран Николай Павлович Баташов, заместителями – Георгий Черепахин и Ромуальд Зелионко. Ромуальд Ипполитович был осужден Приморским военно-окружным судом за пропаганду идей марксизма и сослан в Якутскую область. Баташов происходил из тульских мещан и сослан был сюда тоже за какое-то политическое дело. На первом же организационном заседании стачкома во время обсуждения требований между большевистской группой и меньшевиками сразу наметились расхождения. Думпе предложил предъявить умеренные требования и придать всей забастовочной борьбе «легальные формы». Большевики категорически этому воспротивились. Какое-либо примирение здесь было исключено. Пришлось вынести обсуждение требований по определенным пунктам на общее приисковое собрание. Это уже был не мелкий, раздробленный протест, а хорошо организованная классовая борьба, которая черпала силы из общей рабочей сплоченности. После бурных дебатов были выработаны и приняты следующие требования.

«Собранием рабочих «Ленского золотопромышленного товарищества» Пророко-Ильинского, Утесистого, Алексанровского, Андреевского, Васильевского, Надеждинского и Феодосиевского приисков от 3 марта 1912 года постановлено:

Прекратить работы до тех пор, пока не будут удовлетворены требования всех рабочих.

Что время забастовки должно писаться, как рабочее время, то есть поденно.

Что время забастовки не должно ставиться в вину забастовщикам, так как эта последняя вызвана насущнейшей необходимостью неудовлетворенных вопросов, которые ставятся в голову наших требований».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В тот же день требования эти были вручены администрации. Строгость и категоричность всех пунктов произвели на Теппана ошеломляющее впечатление. Выведенный из равновесия, он мысленно готов был разорвать каждого зачинщика на части. Работы на всех приисках, за исключением Дальней Тайги, прекратились. Каждый день вынужденного простоя сулил огромные суммы убытков. За какой-то один день порядок на всех шахтах рухнул. По поселкам толпами ходил народ, мужчины, женщины, подростки, старики открыто и шумно обсуждали свои дела. Даже ребятишки, озорно и крикливо воевавшие друг с другом, играли теперь только в забастовщиков. Нужно было предпринимать какие-то весьма экстренные и действенные меры. Для обсуждения полученных требований Теппан кроме управляющих приисками пригласил к себе ротмистра Трещенкова, горного исправника Галкина и окружного инженера Александрова. Поскольку во владении акционерного общества «Ленские прииски» находилось два округа – Витимский и Олекминский, было и два окружных инженера: в первом – Константин Николаевич Тульчинский, во втором – Петр Никифорович Александров. К моменту забастовки Тульчинский находился в отпуске, замещал его Александров.

– Господа! – после того как всем присутствующим были розданы копии требований, начал Теппан. – События принимают непредвиденно серьезный оборот. Мы сейчас будем терпеть колоссальные убытки. Эта чернь даже бастовать вздумала за счет правления!

– Как хотите, господа, но это неслыханная наглость! – возмущался Трещенков.

– Вот именно, господа! – Эти слова Теппан произнес дрожащим голосом. Он был напуган не только самой забастовкой, но и ее финансовыми последствиями, от чего зависело все его личное благополучие. Сейчас в роли главного управляющего он чувствовал себя весьма скверно; стачка вдруг лишила его того удовлетворения, с которым он после отъезда Белозерова, как некоронованный король, самовластно и бесконтрольно управлял территорией, в несколько раз большей, чем его родина Германия.

– Да-а! – просматривая требования, протянул Галкин. – Крутовато замешено.

– Из какой-то бустяковый гусок лошадий мясо! – презрительно выпятив толстые губы, промямлил Цинберг.

– Послушайте, господа! – продолжал Теппан. – «По первому требованию больного должна явиться медицинская помощь», – читал он.

– Очень забавно, очень, – неожиданно проговорил статский советник Александров. Это был маленький, совершенно невзрачный человечек, в длиннополом, плохо сшитом мундире горного инженера. Казалось, что в этом событии он один сохранял необыкновенное спокойствие.

– Вы находите, что это забавно? – раздраженно спросил Теппан.

– Да, господин главный инженер, нахожу. – Александров назвал Теппана по его старой должности. – В прошлом году я просил правление усилить медицинскую помощь. Обратите внимание, господа, что мне ответил лично Альфред Гинцбург. В частности, он писал: «У нас здесь малое количество травматических поражений, почти полное отсутствие в тайге заразных болезней, крайне ограниченное распространение сифилиса, так что требование присутствия врачей равносильно обречению части их на безбожное безделье, все это создает двойственную несправедливость, налагая, с одной стороны, на Товарищество лишнее, ничем не оправданное бремя…» И дальше, господа: «По-моему, следовало бы также обжаловать требование окружного инженера об обязательной выдаче на руки в конце операции всех сумм, причитающихся рабочим, остающимся на приисках». Вот видите, так ответил его светлость господин барон Альфред Гинцбург!

– Что вы этим хотели сказать, господин статский советник? – спросил Теппан.

– Я хотел сказать: «Посеешь ветер – пожнешь бурю», – спокойно и насмешливо ответил Александров. В другое время он бывал резок и до циничности сварлив. Сегодня его словно подменили.

– По-вашему, мы сами посеяли этих подонков общества, вытаскивающих из подворотни красный флаг? – спросил Трещенков.

– Кого вы считаете подонками общества? – спросил окружной инженер.

– Всех, всех, кто сочинял эту крамолу! – выкрикивал Трещенков, потрясая листами.

– Всю работу тут, несомненно, организуют ссыльные, – резко постучав ногтем по плотной бумаге, сказал Галкин.

Александров посмотрел на него с открытым презрением и промолчал. Исправник, видимо, это заметил; свертывая бумагу в трубку, тихим и вкрадчивым голосом продолжал:

– У вас, кажется, с некоторыми из таких лиц имеются связи?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду ваше общение с господином Думпе, – ответил Галкин.

– Думпе не только ссыльный, но и служащий компании, к тому же он весьма начитанный человек, и потому беседы с такими людьми, господин исправник, доставляют удовольствие, – спокойно и сдержанно возразил Александров.

– Вашего слесаря Думпе избрали членом стачечного комитета, – вмешался ротмистр Трещенков.

– Тем лучше. С образованными комитетчиками легче договориться, – не сдавался Александров.

– У социалистов есть некто Ленин, – продолжал ротмистр. – Мне хорошо известно, что он тоже весьма ученый, но попробуйте-ка с ним договориться!

– Не имею чести знать, – равнодушно ответил Александров.

– То-то, а вот нам приходится знакомиться, и даже книги, которые этот господин написал, просматриваем…

– В вашей эрудиции, господин ротмистр, я никогда не изволил сомневаться, – съязвил Александров.

– Оставьте, господа, ваши споры! Я ведь не для этого вас пригласил. – Теппан, все время в раздумье ходивший от стола к окну и обратно, снова уселся в большое, с высокой спинкой кресло и накрыл ладонью только что полученную из Петербурга телеграмму. – Я хотел бы знать ваше мнение, господа.

После некоторого замешательства начался обмен предложениями. Все отлично понимали, что решить вопрос без участия самих рабочих нельзя. Однако Теппан делегацию не принял и от переговоров отказался. В качестве посредника между рабочими и администрацией был окружной инженер.

Управляющие приисками предлагали более активную часть забастовщиков уволить и рассчитать, в отношении зачинщиков и ссыльных меры должна принять полиция. Трещенков и Галкин одобрительно кивнули. Александров молчал. Горный инженер полагал, что некоторые требования администрация должна удовлетворить. Предлагая это, Александров попросил Теппана высказать свою точку зрения и огласить телеграмму из Петербурга.

– Лично я, господа, разогнал бы этих бродяг без всяких церемоний, даже если бы пришлось использовать военную силу, но у меня связаны руки!..

Теппан давил кулаком лежавшую на столе бумагу и видимо потеряв терпение, схватил ее, резко откинувшись на спинку кресла.

– Вчера вечером, – продолжал он, – я передал претензии забастовщиков в Петербург. Вы только послушайте, господа, что мне отвечает наше правление:

«Сговорившись с Белозеровым, решили согласиться осветить середину казарм за счет дела. Никого из забастовщиков не рассчитывать не только до лета, но и до срока контракта, если встанут на работу вторник и будут дальше вести себя спокойно и исполнять все пункты договора. Остальные требования отклоняем. Если команда не примет этих условий, не станет на работу вторник, то произведите полный расчет, прекратите водоотливы.

Правление «Ленского товарищества».

– Не знают обстановки, оттого и пишут чепуху, – резко проговорил Александров. – Осмелюсь заметить, господа, забастовка приняла широкий, отлично организованный размах. Руководят ею под носом нашей уважаемой полиции ссыльные революционеры. Остановить ее освещением какой-то казарменной середины невозможно. Это вздор. Сейчас, как никогда, нужно действовать быстро, разумно, с расчетом, как действуют ихние так называемые комитеты. Нам не грех поучиться, господа, у революционеров.

– Чему прикажете? – ехидно спросил Трещенков.

– Организованности, дисциплине, настойчивости, с какой они сейчас борются против употребления алкогольных напитков, картежной игры и всяких неблаговидных поступков со стороны рабочих.

– Это вы, господин инженер, правильно заметили, – согласился Галкин. – Сегодня комиссия ходила по баракам и конфисковала водку. Даже динамит свезли в одно место.

– О чем это говорит? – спрашивал Александров. – Это говорит о том, что рабочие приготовились к длительной и упорной борьбе.

– Что вы предлагаете? – Теппан чувствовал, что именно такой изворотливый человек, как Александров, и мог помочь ему.

– Я намерен, – повысив голос, продолжал Александров, – завтра же сделать следующее публичное объявление.

– У вас имеется уже готовый текст? – удивленный расторопностью инженера, спросил Теппан.

– Да, я приготовил кое-что…

И, спросив разрешение, Александров начал читать:

– «Вследствие просьбы забастовавших рабочих от 6 марта я входил в сношения с Главным промысловым управлением «Ленского товарищества». Управление заявило, что из предъявленных забастовавшими рабочими требований С. – Петербургское правление «Ленского товарищества» изъявило согласие принять нижеследующее…»

– Вы что же, успели получить такое согласие? – прервал его Теппан.

– Нет, я не имею такого согласия, но надеюсь получить его от вас.

– Я не вправе решать такие вопросы, – заявил Теппан.

– Тогда их решат в Петербурге. Самую середину они уже решили… – иронически проговорил Александров. Накануне он самостоятельно послал текст в Петербург. Именно из 3-го пункта его проекта правление выхватило последнюю фразу и решило «освещением середины казарм за счет дела» умиротворить рабочих.

Теппан, конечно, знал об этом послании, но, желая разыграть комедию, делал вид; что слушает «объявление» впервые. Написано в нем было вот что:

«Продовольствие на кухне будет выдаваться на равных условиях со служащими, и при выдаче разрешается присутствовать выборному от рабочих. Для мастеровых выписка будет производиться в особые дни.

Хлеб будет из просеянной муки, картофель и капуста будут заготовляться в достаточном количестве.

Казармы будут устраиваться согласно обязательным постановлениям Горнозаводского присутствия. Середины казарм и коридоры будут освещаться за счет дела.

Горнорабочим установить очередную сменяемость работ. На работу рабочие будут назначаться согласно профессии, отмеченной ими в контракте.

Увольняемые рабочие будут удовлетворяться расчетами по закону.

Каждый день будет вывешиваться табель с отметкой проработанного каждым дня и с подсчетом за целый месяц. Горнорабочим будут выдаваться ярлыки ежедневной выработки.

Вахтовые будут подчинены исключительно механической администрации.

Медицинская помощь будет оказываться без промедления.

Женщин не будут наряжать на работу принудительно, последнее будет делаться только в случае недостатка желающих.

Служащим будет вменено в обязанность обращаться с рабочими вежливо. Жалобы их выслушивать внимательно и законные претензии удовлетворять.

Остальные требования забастовавших рабочих, как чрезмерные и незаконные, «Ленское товарищество» отклоняет и от дальнейших переговоров с выборными решительно отказывается.

Поэтому я, окружной инженер, признав стачечный период законченным, надеясь на благоразумие рабочих, предлагаю им приступить немедленно к работам в установленное расписанием время, а желающих рассчитаться – явиться для получения заработной платы и видов на жительство. При этом предупреждаю, что за проявления беспорядка и насилие над кем-либо виновные будут местной полицией привлекаться к ответственности по статьям 13582 – 13583 Уложения о наказаниях. О чем объявляю всем приисковым рабочим «Ленского товарищества».

И. об. окружного инженера Витимского горного округа окружной инженер Олекминского горного округа П. Александров».

Ротмистр Трещенков, услышав проект предполагаемых условий, прищелкнул языком. Сцепив на коленях пальцы, коротко бросил:

– Попустительство!

– Но условия правлением отвергнуты! – не удержался Теппан.

– Очень даже хорошо-с! – заметил исправник Галкин. – Здесь не то нужно…

– А что же? – спросил все время молчавший Цинберг.

– Солдаты, господин управляющий, солдаты! – ответил исправник.

– Нужно будет, призовем и солдат, а сейчас, господин главный управляющий, разумнее всего убедить правление принять эти условия. Это умеренная уступка, господа! – проговорил Александров.

Соглашаясь телеграфировать в Петербург, Теппан, наблюдая за окружным инженером, думал, что этот куль хитрости и скверно сшитой одежды диктует сейчас не только ему, Теппану, но и всему правлению. И к величайшему огорчению, ввиду отсутствия Константина Николаевича Тульчинского, этот невыносимо самоуверенный тип в такое трудное время стал совершенно незаменимым.

В конечном счете его советы и задуманные им меры были правлением «Ленского товарищества» приняты. Объявление окружного инженера было размножено и расклеено на самых видных местах.

Рабочие реагировали на него весьма своеобразно. Объявление мгновенно исчезло со стен, так быстро, как будто его и не вывешивали. Александрову пришлось связаться со стачечным комитетом. Встреча была назначена в народном Доме. По поручению центрального стачечного комитета туда прибыли Ромуальд Зелионко, Петр Корнеев, Ипполит Попов и несколько рабочих. Александров явился в сопровождении горного исправника Галкина и переодетых в штатское полицейских шпиков. Выборные от рабочих дали возможность окружному инженеру зачитать свое объявление со сцены. Условия правления были отвергнуты.

– Это не уступки, а обглоданная кость, – сказал Зелионко. – Вы отлично понимаете, что все это пустой звук. В одной строке администрация обещает не принуждать женщин, а в другой, чуть пониже, отменяет.

– Вы ведь только что уверяли нас, что ваши желания обусловлены честностью, чувством уважения к нашим женщинам, к матерям, – подхватил Ипполит Попов. – И тут же пытаетесь обмануть. Как это, однако, получается?

Александров молчал. Ворочая тонкой шеей, чувствовал, как ворот мундира жжет ему затылок.

– А потом, по какому праву, господин окружной инженер, вы считаете стачечный период законченным, – продолжал Зелионко. – Это решает стачечный комитет. Вы ведь не входили с ним в контакт?

– Не имел такого намерения, – проворчал Александров, сдерживая закипавшее в нем бешенство. – Лишая меня права называть вещи своими именами, вы придаете забастовке политический характер! – не выдержал Александров. Фраза была явно провокационной.

– Можете думать, как вам будет угодно, – спокойно заявил Зелионко.

– Вы окрашиваете ее в свой красный цвет, служащий для правительства некоторым предупреждением…

– Я считал вас, господин окружной, гораздо умнее. Разрешите откланяться, – сказал Зелионко.

– Вы не хотите со мной разговаривать? – звонко выкрикнул Александров.

– Так разговаривают только жандармы, – крикнул рабочий Петр Корнеев.

Делегация удалилась.

– Хорошо. Теперь мы начнем разговаривать с вами на другом языке! – кивнул им вслед горный исправник.

В тот же день обозленный отпором рабочих окружной инженер по всем приискам дал следующее объявление:

«Так как приисковые рабочие «Ленского товарищества» по моему требованию и предложению в назначенный срок к работе не приступили, то с этого момента они подлежат ответственности по статье 367 Уголовного уложения (заключение в тюрьме), те же из них, которые возбуждают рабочих к продолжению стачки, будут ответствовать по пункту 3 статьи 125 того же уложения (заключение в правительственном доме или заключение в крепости). О чем объявляю рабочим во всеобщее сведение.

И. об. окружного инженера Витимского горного округа окружной инженер Олекминского горного округа П. Александров».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

С момента начала забастовки Теппан встречался с Александровым почти каждый день. Частые встречи вызывались сложившейся на приисках обстановкой. Все официальные переговоры с рабочими, с администрацией, а также и с полицией непосредственно вел окружной инженер. У главного управляющего стало зарождаться и постепенно расти уважение к его, казалось, неистощимой энергии, а самое важное, к той решительности, с какой он действовал последнее время по отношению к забастовщикам. Теппан быстро привык к неопрятной одежде статского советника, к его резким, несдержанным выкрикам, строптивости и начал вдруг понимать, каким редкостным даром сыщика и жандарма обладает этот человек.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21