От ее выкрика вздремнувший было капитан спокойно берет вторую трубку, говорит одно слово. Где-то в кустах щелкают замки артиллерийских орудий, взблескивают медные гильзы, и белые головки снарядов исчезают в стволах. Танкисты в промасленных комбинезонах гремят ключами, заводят моторы, на башнях вздрагивает маскировка и валится под ожившие гусеницы.
      На полном галопе мчатся делегаты связи, развозя пакеты с сургучной печатью, с написанным крупными буквами символическим словом - "Москва".
      В сумерках на фоне темнеющего леса всадник высоко поднимает горн. Призывно поет труба боевую тревогу. По лесу разливаются мощные звуки.
      Подседланные кони поднимают головы, тревожно шевелят ушами. В темноте виднеются туго набитые переметные сумы, скатки шинелей.
      - По-о-о ко-о-о-оня-я-ям! - распевно звучит команда.
      Нина провожала Алексея в медсанбат. Алексей ехал на ее коне, она шла пешком.
      Около госпитальной палатки стоял часовой с ружьем. Алексей молча слез с коня. Молчала и Нина.
      Алексей первый нарушил молчание:
      - Все друзья мои, товарищи идут в операцию, да еще в какую! А у лейтенанта Гордиенко, видите ли, дырка на ноге! Он остается, будет на койке валяться да молочко попивать... В партизаны уйду! Пусть не берут...
      - Но ты же ранен...
      - Подумаешь! Вот если напрочь ногу отхватят, тогда уже все равно: сиди на завалинке да пиликай на баяне...
      Сигнальная труба запела тревожно и призывно. Звуки доходят до самого сердца. Надо быть конником, чтобы понять всю силу и властность кавалерийского сигнала.
      Нина заторопилась. Сунула Алексею свернутую бумажку - направление в госпиталь.
      - Ну, Алеша, мне пора!.. Сам уж отдай, тебя тут запишут... По-детски кривит губы, морщится. Заплакать нельзя: стыдно.
      - Тебе приказали под расписку меня сдать, - зло сказал Алексей. Ладно, садись...
      Нина взялась за луку, никак не могла угодить ногой в стремя. Конь беспокойно косился, намереваясь поймать ее за плечо.
      - Стоять! - крикнул Алексей на коня. - Эх, вояка!.. Дай подсажу.
      Нина торопливо прижалась губами к его щеке. Алексей обнял ее, крепко поцеловал в губы. Часовой круто повернулся и пошел в другую сторону. Алексей подхватил Нину под мышки и, как ребенка, усадил в седло.
      - Может, поедем двое на одной?
      - Не шути, Алексей, - тихо ответила Нина, разбирая поводья.
      - Я не шучу. Дай мне коня, а сама оставайся здесь...
      Нина резко хлестнула коня, мелкой рысцой поехала вдоль просеки. Оглянувшись, помахала рукой. Алексей стоял под деревом...
      Загудела смоленская земля от переступа тысяч конских копыт. Сердито выглядывали из вьюков тупые мордочки станковых пулеметов, минометные стволы. Пофыркивали красавцы степные дончаки, вскидывали головы, требуя повода.
      Идет конница мерной поступью...
      Гордиенков стоял один, смотрел на мощное передвижение кавалерийских полков с невольным восторгом. А над ним вздрагивали молодые березки, роняли на землю листья... Потом он не выдержал: подбежал к коновязи, выбрал коня и - помчался за только что ушедшими полками.
      И вдруг под ногами качнулась, дрогнула земля. Медные голоса наших пушек ударили дружным залпом. По лесу прокатилось металлическое эхо.
      Началась артиллерийская подготовка.
      Ч А С Т Ь  В Т О Р А Я
      ГЛАВА 1
      Во второй половине августа 1941 года части гитлеровской армии спешно перегруппировались в районе Пречистая - Духовщина Смоленской области.
      В этом же районе сосредоточивались резервные части, по преимуществу танковые, под командованием генерала Штрауса. На его танках были нарисованы лев и ведьма - получеловек-полузверь, с хвостом, с пылающим факелом в руках, похожим на метлу.
      Эти танки, несущие на себе символ разрушения и смерти, должны были, по замыслам фашистов, пройти в марш-параде по Москве. К занятию Москвы фашисты тщательно подготовились. В деревнях Смоленщины расположились специальные батальоны жандармерии; зондеркоманды со своими душегубками; коменданты, получившие назначения и неограниченные права для управления районами Москвы и ее окрестностей; представители торговых концернов, фирм, компаний и прочие дельцы, тащившиеся за армиями в надежде на быстрое обогащение. Некоторые из них были даже со своими женами.
      Здесь находился и майор Круфт, бывший берлинский адвокат, шурин полковника Густава Штрумфа. Майор Круфт любил дачную, лесистую местность. Он выпросил себе должность коменданта Ростокинского района... А пока, от нечего делать, он, большой любитель радио, денег и аферы, занимался ловлей радиопередач и пытался расшифровывать сложные коды. Майор Круфт не переставал удивляться: вместо объявления о капитуляции русские непрерывно передавали по радио песни и музыку...
      23 августа 1941 года майор по обилию в эфире переговоров решил, что в расположении русской армии началось усиленное передвижение частей. Круфт не замедлил донести об этом своему родственнику - командиру дивизии Густаву Штрумфу - и, кроме того, в письменной форме изложил красноречивые адвокатские выводы "о предполагаемом русском наступлении". Выводы майора не были совершенно неожиданными. То же самое сообщала и служба радиоподслушивания. На этом участке фронта накануне русские вели разведку боем, а 23 августа с утра начали бить из пушек.
      Немецкое командование решило усилить правый фланг фронта. Но, не желая вводить в дело "московские" резервы, оно срочно передвинуло сюда части с левого фланга и тем самым ослабило его. Немецкое командование было убеждено, что русские на левом фланге не могут предпринять наступления: этому препятствовали лес и непроходимые болота.
      Но прорыв фронта был намечен русскими именно на этом участке фронта. Демонстрацией наступления на правом фланге немецкое командование было введено в заблуждение.
      К исходу дня наши части неожиданно обрушили артиллерийский огонь на немецкий левый фланг в районе станции Ломоносово.
      Здесь конница Доватора приготовилась стремительным ударом прорвать оборону противника и углубиться в его тыл в направлении Пречистая - Белая - Духовщина, имея задачей нарушить планомерность передвижения резервов противника и его тыловых баз материального обеспечения, громить штабы, уничтожать связь, транспорт и тем самым затормозить немецкое наступление на Москву.
      Передовой отряд доваторцев под командованием майора Осипова стоял на исходном положении в густых, темных зарослях смоленского леса.
      Тишина ночи разрывается неумолкающим грохотом артиллерийского боя. Над лесом с шипящим посвистом, как токующие тетерева, пролетают тяжелые снаряды. Кони вздрагивают, вскидывают головы, тревожно переступают с ноги на ногу и пошевеливают ушами.
      Под елками отдельной группой дремлют связные и коннопосыльные. Неподалеку, прислонившись спиной к старому дереву, зябко кутаясь в бурку, сидит Осипов. Он уже целый час водит по карте тусклым лучом электрического фонаря и делает на ней пометки карандашом. Лес, где сосредоточился полк, выступает на боевой карте зеленым языком, почти упираясь в синие гребешки немецкой обороны, которые охватывают два черных квадратика. Это два колхозных сарая. Здесь укрепления 2-й роты 9-го батальона немецкого пехотного полка. От деревни Устье на северо-запад расположилась 1-я рота, усиленная танками. Западнее деревни - отдельный лесок. На карте он похож на растоптанный валенок. Северо-западнее этого леска проходит оборонительная полоса 3-й роты того же батальона, с густо нанизанными пулеметными гнездами.
      В задачу передового отряда входит разгромить в этом районе оборону немецкого батальона и сделать проход для ввода в тыл частей Доватора. Не задерживая темпа движения, ворваться в село Подвязье, разгромить штаб немецкого полка и по пути истребить гарнизон противника в селе Заболотское. Северо-западнее деревни Шеболтьево перерезать и взорвать линию железной дороги Ржев - Великие Луки. В 13.00 23 августа сосредоточиться южнее Никулино. Ждать подхода главных сил, выставив охранительную разведку.
      Одновременно другая кавдивизия должна совершить прорыв в направлении Балкино - Пузьково.
      Часы майора Осипова показывают 1.30 ночи. Боевой приказ отдан. Все рассчитано до минуты. Антон Петрович сосредоточенно молчалив. Отдавая приказ, он был резок, взволнован и до раздражительности требователен. Однако начальник штаба капитан Почибут не хочет, кажется, обращать внимания на плохое настроение командира полка. Капитан сидит в кругу дремлющих штабных командиров по другую сторону дерева, спиной к майору, и над самым его ухом насвистывает какой-то знакомый мотив.
      "Удивительно спокойный человек", - думает Осипов.
      Железная воля и железные нервы у капитана Почибута, а на лице всегда спокойная, добродушная улыбка.
      - Старший лейтенант Чалдонов просил у меня разрешения следовать в головном отряде, - говорит он Осипову, выглядывая из-за дерева.
      - Свободным командирам приказано двигаться со штабом, - сухо отвечает Осипов.
      Почибут молчит, потом как ни в чем не бывало начинает посвистывать...
      Осипов, аккуратно сложив карту, прячет ее в планшетку. Вынимает фотографию. Взглянул мельком - и не может отвести сузившиеся глаза. На фотографии снята вся его семья. Витька в матросском костюмчике сидит у него на коленях. Варя обняла за шею одной рукою мать, а другой - отца. Нос вздернут, щеки надутые, бантики торчат на голове, как заячьи ушки... На лице майора разгладились было морщины, дрогнула скупая улыбка... Но, вспомнив все, он глубоко, со свистом втянул в себя воздух, и улыбка бесследно исчезла с его лица... Антона Петровича потянуло перечитать письма. Он достал их - и тут же скомкал, не читая, вместе с конвертами. Потом разгладил ладонью и торопливо сунул в планшетку, словно конверты жгли ему руки. Ему не хочется верить, что семья его погибла.
      - Начальник штаба! - гремит глухой бас Осипова.
      - Я вас слушаю, товарищ майор! - Почибут вскакивает, оправляет полевые ремни.
      - Поднимай полк. Пора! - Осипов смотрит на часы. Медленно встает, сбрасывает с плеч бурку и, сутулясь, идет к привязанным коням.
      - Дежурный, ко мне!
      Луч карманного фонарика начальника штаба рассекает темноту и скользит по кустам.
      - Кто здесь? - спрашивает Почибут.
      - Ну, чего?.. Стой! На ногу наступил... - раздается сонный голос.
      - Если, милый, ты будешь спать, нос отдавят. Вставай!..
      - По коням, быстренько! - голос капитана спокоен. - Штабные командиры, поверять эскадроны, пропускать колонны. По местам!..
      Потекли первые медлительные минуты дремотной неразберихи. Бормотание, приглушенный кашель, кряхтенье, хриповатая ругань...
      А пушки продолжают бить ожесточенно и свирепо. По темному лесу далеко разносится многоголосое эхо, и трудно уловить в хаосе звуков, где выстрелы, где разрывы.
      По лесным тропкам и кочкастым дорогам конница двинулась к переднему краю. Сквозь грохот артиллерийского оркестра слышатся негромкие командные выкрики, ритмичная конская переступь, резкое всхрапывание, звон металла, отчетливое чваканье копыт по незасохшей грязи, звонкое разливное ржание. Горе неопытному всаднику! "Прижми повод!.. Десятый сон видишь, размазня!" - зашушукают на него со всех сторон. А молоденький казачок, может, сию минуту побывал во сне на Кубани, язей ловил в тихой заводи... И вспугнули его чудесные сны короткие требовательные выкрики: "Головной, шире шаг! Подтянись!.."
      ГЛАВА 2
      Алексей Гордиенков, поскакав вслед за ушедшей конницей, решил во избежание недоразумений не показываться до перехода переднего края в эскадроне разведчиков, разыскать полк майора Осипова и с ним вместе двигаться дальше.
      Зная примерно район сосредоточения полка, Алексей повернул на юго-запад и поехал напрямик, минуя штабные и вьючные колонны, двигавшиеся сзади.
      В лес змейкой уползала глухая узенькая дорожка. Конь шел вперед мерной неторопливой рысью. Иногда взволнованный выстрелами дончак, увидев в темноте пень, прядал ушами и боязливо храпел. Лес становился все гуще и темнее. Это был дремучий ельник, покрывавший смоленскую землю на многие десятки километров. Узкий просвет дороги пересекался черными тенями пышных могучих лап, над головой сплетались такие же могучие ветви и порой совсем закрывали мелькавшие в небе звезды.
      Чувство, охватившее Алексея, когда он въехал в лес, походило на то, какое испытывает подросток, впервые сознательно не покорившийся родителям. Алексей мучился сейчас тем, что совершил два противозаконных поступка: не подчинился приказу командира и обманул товарища, угнав у него коня. Он ехал шагом.
      "Приеду и уж в тылу откровенно расскажу все полковнику, - размышлял Алексей. - Рана пустяковая, скоро заживет... На фронте протяжением в две тысячи километров сражаются за Родину люди, а я буду на койке отлеживаться..."
      И все-таки на душе было неловко и нехорошо.
      Неожиданно лес поредел. Алексей уперся в какое-то подразделение. Кавалеристы стояли на месте. Впереди пулеметы отбивали знакомую дробь.
      Трассирующие пули, обрывая березовые листья, пронзительно взвизгивали. Каски бойцов невольно клонились к передней луке...
      Разыскав в голове колонны командира эскадрона, Алексей спросил:
      - Какой полк? Почему стоят?
      Полк был майора Осипова, а что делается впереди, командир эскадрона не знал.
      - Честно вам говорю, не знаю, товарищ, сейчас только человек выяснять поехал...
      Голос показался Алексею знакомым, но лица говорившего в темноте не было видно.
      - Давно стоите?
      - Целый час, наверно, так будет, - спокойно ответил командир эскадрона, захлебываясь сладостной позевотой.
      Беспечность его взорвала Алексея.
      - Целый час стоишь и не знаешь, что впереди делается? - резко спросил Алексей.
      - А кто ты есть, товарищ дорогой? Почему ты меня учишь? - командир эскадрона наклонился к Алексею, желая убедиться, с кем он имеет дело.
      - Это неважно, кто я такой. Где командир полка? - Гордиенков спросил инспекторским тоном, словно приехал наводить строжайшие порядки.
      Оба были молоды, горячи - моментально вскипели и сцепились.
      - Не знаю, извиняйте! Каждый понимает, что командир полка ходит на голове... - Эскадронный не совсем правильно говорил по-русски.
      - Командир полка ходит на ногах, а на марше не всегда двигается впереди колонны - посмотрите устав!
      - Шагом марш, товарищ дорогой, мимо! - Эскадронный, приподнявшись в стременах, приложил руку к козырьку.
      Алексей расхохотался. По отрывистым фразам, по этому быстрому движению, по хрипловатому певучему голосу он узнал друга детства - Хафиза Биктяшева. Даже не верилось! Прошло больше десяти лет с тех пор, как они виделись в последний раз.
      Так же быстро и горячо обнялись, как и поссорились.
      - Сроду бы не узнал тебя, Алеша. Честно говорю! - хлопая Алексея по плечу, говорил Биктяшев. - Непонятная война, Алеша. Я должен два часа назад проходить рубеж западнее Устья. И все стоим на месте. Вперед надо!..
      - Надо узнать, в чем дело, - посоветовал Алексей.
      - Ездил сам лично. Командир полка обругал меня: зачем приехал без вызова. Зря, говорит, бросил эскадрон. Сердитый командир полка. Никогда такой не был!..
      Алексей решил пока остаться в эскадроне Биктяшева. Не терпелось узнать обстановку, тем более что стрельба впереди становилась все ожесточенней. Отчетливо доносился грохот артиллерийского боя.
      Биктяшева вызвали в штаб. Алексей тронул коня и, объезжая молчаливо стоявших казаков, поехал вперед. Его неудержимо тянуло туда, где шло настоящее дело...
      Навстречу попалось несколько верховых. "Осторожно, братцы!" раздался из темноты натужный голос. Алексей придержал коня, отъехал в сторону. Пронесли первых раненых. Здоровой ногой Алексей дал коню шпору и поехал дальше. Впереди виднелся просвет.
      Над деревьями висела луна. На широкой поляне, куда выехал Гордиенков, клубился предутренний туман.
      Командный пункт Осипова помещался на краю просеки, недалеко от поляны. Алексею вначале показалось, что здесь творится что-то непонятное. Коноводы табуном вели лошадей к себе в тылы. Кони, вытянув шеи, покачивая переполненными вьюками, бежали на чембурах торопливой рысью. Их было не менее двухсот.
      Начальник штаба полка капитан Почибут стоял на просеке и неповодливых коней подстегивал плеткой. Он подбадривал казаков и взмахом руки указывал, куда вести коней. Распоряжался он с неизменным своим спокойствием: довезли, мол, и спасибо, теперь ступайте обратно...
      Но Алексея не могло обмануть это спокойствие. Он чутьем угадывал, что дела здесь, похоже, идут не слишком хорошо. Между деревьями часто посвистывали пули. Пронзительно и зловеще завывали мины. Грохот разрывов смешивался с треском ломающихся веток.
      Алексей спешился и встал за деревом, неподалеку от командира полка.
      Осипову докладывал начхим. Молоденький лейтенант - "поэт", как в шутку называл его майор, - шел с головным отрядом, а теперь прискакал с докладом.
      - Ну? - мрачно спрашивал Осипов.
      - Шли, значит, прямо, а потом комэска повернул маленько налево...
      Алексея покоробило от такого военного языка.
      - А когда Полещук повернул налево, ты куда задом стоял: ко мне или к немцам?
      - К вам, - смущенно отвечал лейтенант.
      - А ты, может, вспомнишь, где тогда находился север? - допытывался с холодной невозмутимостью Осипов, освещая фонариком карту.
      - Север был там... - Лейтенант ребрышком ладони нерешительно показал впереди себя. Спохватившись, быстро поправился: - Он повернул на юго-восток!
      - Это совсем другое дело! Значит, примерно в направлении Устья, так?
      - Совершенно верно! Мы уже заняли деревню, - бодро ответил начхим.
      - Ну, а потом? - спросил майор.
      - Потом нас выбили... Мы отошли за дома. Комэска приказал спешиться и завязал бой. Тут его убило...
      Осипов вздохнул, устало вытирая вспотевшее лицо. Позвал начальника штаба.
      Почибут давно уже стоял рядом с ним.
      Алексей понял теперь, что командир головного отряда допустил ошибку. Алексей знал: в Устье скрещивается несколько дорог, деревня прикрывается танками противника и пулеметными гнездами. Как туда попал эскадрон неизвестно. "Эх, мне бы пойти с ними!" - мелькнуло в голове.
      - Ты послал Чалдонова? Пулеметы развьючили? - спросил Осипов у начальника штаба.
      - Так точно.
      - Или перепутали все, или струсили... Вот теперь и вышибай! продолжал Осипов. - За каким чертом он полез на Устье?
      - Справа обстреливать начали, - заметил начхим.
      - Вот и надо было ответить, а не на танки лезть! Танкам без вас наши артиллеристы дали бы жару, а вы и пушкам помешали, и сами ничего не сделали, да командира потеряли... Эх! - Осипов ударил кулаком по колену. Спешить надо еще четвертый эскадрон. Биктяшева ко мне. Остальным быть готовым к продвижению. Штадиву донести... - Майор поморщился, потер ладонью лоб. Уж очень он не любил писать такие, как он говорил, "донесения с хвостиком". - В общем напиши: ведем бой на рубеже таком-то... Противник собрал разрозненные силы, оказывает сопротивление. Только покороче пиши. Я тебя буду ждать в лесу, западнее Устья. Со мной - четвертый эскадрон, первый и разведчики. Не забудь: жду тебя - два километра западнее Устья, около сараев.
      - Но там же немцы! - Почибут ткнул пальцем в карту. Он еще не понимал замысла командира полка.
      - Вот и хорошо: есть кого бить. После серии красных ракет коноводам вести лошадей на галопе!
      - А лучше...
      - Ты делай, что я говорю! - с хрипотцой пробасил Осипов, круто повернулся и столкнулся лицом к лицу с Алексеем. - Ругают меня там, да? он принял Гордиенкова за посланника Доватора. - Бывает так, что в плохонькой речушке завязнешь, а большую пройдешь и ног не замочишь. Ничего! - Майор обнадеживающе кивнул головой. - А разведчиков надо дальше поставить. Нельзя на командном пункте верхами маячить.
      Алексей оглянулся. Сзади, напирая друг на друга, подъезжали разведчики, с удивлением смотревшие на него.
      - Товарищ лейтенант! - Торба поднес руку к каске.
      - В ельник, хлопцы, коней замаскировать и ждать меня! - крикнул Гордиенков разведчикам.
      Козырнув Осипову, Алексей попросил у него людей.
      Майор отрицательно покачал головой.
      - Людей я тебе дать не могу. Если хочешь мне помочь, продвинься с разведчиками до сараев, подними там шум, а я в это время атакую их на левом фланге.
      - Но западнее Устья сильные укрепления. Командир эскадрона допустил ошибку, туда...
      - Я это без тебя знаю, - резко оборвал его Осипов.
      Подошел начальник штаба, отвел майора в сторону и что-то тихонько ему сказал. Осипов стащил с головы кубанку, прислушался. От Устья доносился глухой, утробный треск крупнокалиберного пулемета: стрелял броневик или танк. Отдельные выстрелы смешивались с длинными, захлебывающимися очередями автоматов.
      Чалдонов сообщал, что в районе Устья немцы при поддержке танков перешли в контратаку. Соседняя дивизия должна была прорваться в направлении Болхино, но встретила сильное сопротивление. Возвратившиеся из тыла разведчики сообщили, что замечено движение пехоты противника в направлении Подъячее. Это уже было прямой угрозой левому флангу. Положение становилось критическим. Недаром Доватор предупреждал: "Не задерживать темпа движения, прорываться стремительно!"
      Вся операция прорыва, продуманная до мелочей, начинала, казалось, трещать и рушиться.
      Осипов отлично понимал, чего от него хотят комдив и Доватор, посылающие к нему каждые полчаса офицеров связи с требованием немедленного продвижения вперед. Командир эскадрона допустил ошибку, повернув на юго-восток. Надо было сделать как раз наоборот: "Решил избежать обстрела правого фланга... Надо было атаковать группу автоматчиков, засевших в сарае, а он повернул - и всполошил немцев в Устье... Ах, Полещук, Полещук!" Майору было до боли жаль погибшего командира. Он готов был простить ему ошибку - лишь бы видеть его живым!..
      - Товарищ майор, надо что-то делать! - раздается над самым ухом Осипова спокойный голос начальника штаба.
      - Надо атаковать в направлении Подвязье! Где четвертый эскадрон?
      - Скоро должен быть, - отвечает Почибут.
      Осипов неожиданно обрушивается на него градом упреков:
      - Почему до сего времени нет четвертого эскадрона? И что ты спрашиваешь меня, как поденщик: "Что делать?" К командиру полка надо приходить с готовым решением! Надо было сразу же выдвинуть второй эскадрон и помочь Чалдонову!
      - Я уже выдвинул его, приказал ввязаться в бой при необходимости. Чалдонову послал своего помощника с приказом перейти к обороне. Четвертый эскадрон не мог прибыть... - Почибут взглянул на часы. - Вы приказ отдали девять минут тому назад. - В голосе капитана и намека нет на обиду или волнение. Это действует отрезвляюще на майора.
      - Так что же ты, милый, голову мне морочишь: "Что делать?"
      - Я должен согласовать свои распоряжения. Может быть, вы примете другое решение.
      - Тут, Анатолий Николаевич, не может быть никакого другого решения! Если мы прорвемся на Подвязье, изменится весь ход операции. Другая дивизия сможет повернуть на юг и беспрепятственно двигаться по нашему следу. Не забудь из Подвязья сообщить об этом штадиву... Если мы в семь утра не будем в Подвязье, то мы никуда не годимся. Из Курганова немцы могут подбросить резервы - и тогда... Понимаешь? Тут уж: умри, а сделай!..
      Мысль о смерти показалась оскорбительной... "Еще не видел ни одной фашистской физиономии, а умирать собрался. Надо увидеть, надо, эх!.."
      "А она лежит сейчас в нашем госпитале с оторванной ножкой..." Майор содрогнулся, стиснув зубы... Четвертый день преследует его эта фраза из письма сестры, где она сообщала, что жену Валю и сына Витьку расстреляли фашисты, а дочурке Варе во время бомбежки оторвало ногу. Было от чего майору Осипову скрипеть зубами...
      Начальник штаба присел на пенек. Голова от усталости никнет на грудь. В лунном свете его худощавое, продолговатое лицо с глубоко ввалившимися глазами кажется неживым, словно высеченным из мрамора. Осипову становится неловко перед капитаном за резкий и несправедливый выговор. Начальник штаба не спит уже вторые сутки...
      "Ты, Антон Петрович, крестишься двухпудовой гирей, а нервы распускаешь, как кисейная барышня..."
      Между березами и высокими голыми соснами, похожими на темные восковые свечи, спешиваются разведчики. Гордиенков что-то говорит им вполголоса. Майор окликнул его:
      - У тебя какая задача?
      - "Языка" взять, - коротко отвечает Алексей. Он сразу включился в жизнь разведчиков и искренне верит в свои слова.
      - Для этого тебе и понадобился целый эскадрон?
      - Нет, мне хватит и десяти человек... Я проверю, что делается у сараев, и вам сообщу.
      - Ну что ж!.. В общем мысль правильная. Удар надо было делать в юго-западном направлении. Я это сразу решил. Да вот Полещук... Ты только раньше времени шум не поднимай. Сначала со мной свяжись - там мои разведчики работают.
      Мимо проходят бойцы четвертого эскадрона.
      По земле распластались длинные движущиеся тени деревьев. Перешептываются верхушки елей, словно жалуются на сбитые пулями ветви, расщепленные стволы. Тревожно ржут тоскующие кони, и их ржание напоминает о чем-то мирном. Бессмысленным кажется грохот пушек и роскошный фейерверк из разноцветных ракет над темным лесом. На каски бойцов падают сосновые шишки...
      Майор Осипов приказал Чалдонову, временно заменившему убитого Полещука, открыть по противнику ураганный огонь и при случае ложно демонстрировать мелкими группами атаку. Доватору на категорический приказ о немедленном продвижении коротко ответил: "Уберите с левого фланга немецкие танки".
      ГЛАВА 3
      Распределив станковые пулеметы по подразделениям, командир пулеметного эскадрона старший лейтенант Чалдонов хотел было двигаться с Полещуком в головном отряде. Однако командир полка приказал: "Находиться при штабе". Это было не по характеру Чалдонова.
      "Будут, Митя, гонять тебя из эскадрона в эскадрон заместо связного", - думал Чалдонов. Да и не любил он вертеться на глазах у начальства. Кроме того, в душе он таил обиду на командира полка за взыскание, наложенное после смотра. При встречах с майором Осиповым он, почтительно козырнув, старался быстро пройти мимо.
      "Колеса мои помешали, - думал он. - Вы не знаете, что можно сделать на колесах! Подождите..."
      На марше, когда полк двигался на исходное положение, никто его не тревожил, никто никуда не посылал. Командир полка, любивший раньше "загнуть шутку", был хмур, задумчив и, казалось, совсем не замечал Чалдонова. Ни песню петь, ни побалагурить - штабная тишина, нагонявшая смертельную скуку... То ли дело у себя в эскадроне! Сам себе хозяин - "кум королю, солнцу брат".
      Когда головной отряд завязал на переднем крае бой, Чалдонов не мог утерпеть и попросился туда.
      - Быть здесь! - коротко приказал Осипов, а на передний край послал помначштаба.
      Поэтому, когда Осипов временно назначил Чалдонова на место погибшего Полещука, тот принял это назначение с откровенной радостью. Это было настоящее дело! Там находились его четыре станковых пулемета и самые лучшие расчеты, в числе их мастер стрельбы и разведки Криворотько.
      Чалдонов разыскал эскадрон в поле, недалеко от леса, в густой, спутанной истоптанной ржи, в полукилометре от деревни Устье. Бой уже стих. Немцы бросали ракеты и строчили редкими беспокоящими очередями.
      - Потерь много? - спросил Чалдонов у собравшихся командиров взводов.
      Убитых оказалось двое и десять человек раненых, в их числе политрук.
      Выслушав рапорты о наличии боевого состава и огневых средств, Чалдонов никак не мог точно выяснить и представить себе обстановку. Командиры взводов не знали, какими средствами располагает противник. Не знали, сколько у него танков, сколько пехоты.
      - В общем играем втемную... - сухо заметил Чалдонов. - Надо окопаться. Средства у нас есть: станкачей целых четыре, одиннадцать ручных пулеметов, автоматов тридцать два. Это значит - сорок семь пулеметов. Богатство, драться можно!
      - А если танки? - спросил кто-то.
      - Бить гранатами! Ну а если туго придется, клинками рубать будем!.. сказал Чалдонов и рассмеялся.
      Шутка хорошо подействовала на командиров взводов. Расходясь, каждый из них чувствовал себя спокойней, уверенней. Потеря командира начинала забываться, уступая место новым боевым заботам. Чалдонова в полку все знали как хорошего строевика, рубаку и джигита, песельника и весельчака, как храбрейшего командира и отличного товарища.
      Проводив командиров взводов, Чалдонов вызвал младшего сержанта Криворотько и бойца Буслова из отделения управления. Буслов был тихий парень, услужливый, молчаливый. И уж если он за что-нибудь брался, то переделывать после него не приходилось.
      В эскадроне порой злоупотребляли его услужливостью: "Буслов, за сеном", "Буслов, ровик рыть", "Буслов, на кухню картошку чистить", "Буслов, почини уздечку", "Буслов, будь друг, сходи за меня в наряд".
      Буслов на все просьбы и поручения бодро отвечал: "Есть!" Пригладит рукой белые как лен коротко остриженные волосы и идет выполнять то, что от него требуют. Чалдонов заметил эту несправедливость, дал кому следует нагоняй и взял Буслова под свое покровительство. Дело в том, что этот парень, пудов на пять весом, с железными мускулами, обладал замечательным голосом и считался самым лучшим подголоском в полку.
      Как-то вечером Чалдонов собрал казаков и запел "Калинушку". Песня не клеилась: не хватало подголоска.
      - А где Буслов? - спросил Чалдонов.
      Послали разыскать. Оказалось, Буслов стирает белье чуть ли не на целый взвод...
      С этого дня положение Буслова изменилось. Из ездовых его перевели в отделение управления. Поговорив с ним, Чалдонов узнал, что кадровую службу Буслов провел пограничником и отлично знал разведывательную службу.
      "Попробуем сейчас его на деле", - поджидая Буслова, размышлял Чалдонов.
      Буслов и Криворотько пришли минут через пять.
      - Присаживайтесь!