Проверка показала, что обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а документальные данные, на которые опирались работники следствия, несостоятельными. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия.
      На основании заключения следственной комиссии, специально выделенной Министерством внутренних дел СССР, арестованные Вовси М.С., Виноградов В.Н., Коган Б.В., Егоров П.И., Фельдман А.И., Василенко В.Х., Гринштейн А.М., Зеленин В.Ф., Преображенский Б.С., Попова Н.А., Закусов В.В., Шерешевский Н.А., Майоров Г.И. и др. привлеченные по этому делу полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности, в соответствии со ст.4, п. 5 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, из-под стражи освобождены.
      Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к ответственности."(Поясню, что почти сразу после смерти Сталина многочисленные министерства были слиты, оставлены лишь десяток их, в том числе и Министерство внутренних дел, в которое вошло и бывшее Министерство государственной безопасности. Впрочем, так продолжалось недолго. Вскоре Министерство (Комитет) государственной безопасности было восстановлено и оба министерства работали на полную мощность.)
      Бросалось в глаза, что в сообщении Министерства внутренних дел поименный список освобожденных из-под стражи короче, чем список арестованных. Те, кто в числе освобожденных не указаны, были убиты под пытками во время следствия. Лживым и лицемерным было в заявлении и утверждение, будто "методы следствия" (то есть избиения и пытки), примененные по отношению к арестованным, были у нас "недопустимы и строжайше запрещены". Да, формально, Великая Сталинская Конституция среди "незыблемых прав", дарованных ей советским гражданам, даровала и "неприкосновенность личности". В уголовном кодексе были статьи о наказании следователей за применение угрозы насилия или издевательства над личностью допрашиваемого. Однако что значили эти пустые бумажки, ничем не подкрепленные, по сравнению с весомыми, однозначными указаниями нашего великого вождя, учителя, лучшего друга? Избиения и пытки широко применялись у нас во все времена владычества Сталина, а с 1937 года даже были вменены в обязанность следователю самим отцом родным. Для аргументирования этого Сталин прибег к обычной для него семинаристско-иезуитской псевдологической тезе: "Революционеров и наших разведчиков, попавших в лапы капиталистических контрразведок пытают. Чем же враги социализма лучше их?"
      Через день, 6 апреля, «Правда» напечатала передовую "Советская социалистическая законность неприкосновенна", перепечатанную затем всеми центральными и многими другими газетами. В ней сообщались некоторые подробности: непосредственным Виновником "недопустимых, строжайше запрещенных" приемов следствия был назван Рюмин, зам. министра госбезопасности, начальник следственной части министерства "ныне арестованный" и впоследствии расстреленный. Арестованные врачи аттестованы были Как "видные деятели советской медицины", даже как честные и уважаемые деятели нашего государства" и т. д. Рюмин назван «преступником», "презренным авантюристом, пытавшимся разжечь в советском обществе… чуждые советской идеологии чувства национальной вражды. Тщательной проверкой установлено, например, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс".
      Далее пояснялось: "В Конституции СССР (эту насквозь фальшивую филькину грамоту называли до смерти Сталина — «сталинской», да и после его смерти, аж до замены — "самой демократичной в мире" и т. д. — Г.Ф.) записаны великие права граждан Советского социалистического государства. Статья 127-я Конституции СССР обеспечивала гражданам СССР неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту, иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора".
      Конституция эта была принята в 1936 году, накануне 1937-го и последующих годов, из чего видно, что она в самом деле «обеспечивала». В завершение статьи утверждалось: "Никому не будет позволено нарушать советскую законность. Каждый рабочий, колхозник, каждый советский интеллигент может спокойно и уверенно работать, зная, что его гражданские права находятся под надежной охраной советской социалистической законности" и т. д. Статья не была подписана, но ясно было, что это продукт творчества верхушки и прежде всего всемогущего министра внутренних Дел, ближайшего "соратника великого Сталина", главы всего репрессивного аппарата, Лаврентия Павловича Берия. Именно в недрах его ведомства действовали «тройки» и "особые совещания", творившие беззаконную и тайную кровавую расправу над миллионами людей.
      Сам факт освобождения выживших врачей, реабилитация действительно великого артиста, С.М.Михоэлса, безжалостно и подло убитого агентами Берии в Минске 13 января 1948 года и объявленного "еврейским буржуазным националистом", призыв к тому, чтобы "не разжигать национальную вражду", то есть оголтелый антисемитизм, — все это было отрадным. Однако лицемерие и ложь, пронизывавшие эту передовую «Правды», были настолько отвратительны, что не позволяли верить в искренность содержавшихся в них утверждений. В самом деле, нас заверял в том, что мы можем спокойно жить и работать под защитой «закона» главный палач страны Берия. Страх не проходил, он лишь отступил. Махровый антисемитизм свирепствовал в СССР со времен войны, уже явно с 1943 года, когда обозначилось неизбежное грядущее поражение фашистской Германии. Особенно бушевал антисемитизм с начала "холодной войны", то есть с 1947–1948 годов, когда под видом борьбы с «космополитизмом» (никого не смущало, например, что Маркс называл себя космополитом) и "буржуазным национализмом" было ошельмовано, доведено до самоубийства, уничтожено множество русских людей еврейского происхождения, прежде всего из интеллигенции.
      В статье реабилитировался Михоэлс, но ни слова ни говорилось о судьбе возглавлявшегося им прекрасного Еврейского театра и его актеров.
      Убийство Михоэлса (по официальному сообщению он случайно попал под машину) повергло в скорбь многих людей, прежде всего людей искусства. Над его гробом, установленным в Еврейском театре, где он сыграл столько прекрасных ролей, например, короля Лира, пел Иван Семенович Козловский, проститься с ним пришел весь цвет московской творческой интеллигенции. Однако вскоре после похорон Михоэлса объявили врагом и буржуазным националистом, театр ликвидировали, значительная часть его актеров была арестована и погибла в застенках Берии, например, партнер Михоэлса — блистательный шут из "Короля Лира" — актер Зускин. Другие, изгнанные отовсюду, ожидая ареста влачили нищенское существование, как, например, гениальный еврейский художник Александр Григорьевич Тышлер. Кстати, мой покойный ныне друг, крупный искусствовед Альфред Басехис, арестованный во время кампании борьбы с «космополитизмом» и проведший много лет в тюрьмах и лагерях, рассказывал мне, что когда гроб с изуродованным телом сопровождавшего Михоэлса в Минск театроведа Голубова, также «случайно» попавшего под машину, доставили в Москву, его временно поставили в ВТО. Басехис оставался там дежурным на ночь. Ночью он осмотрел тело Голубова и, помимо раздавленной груди, обнаружил три пулевые раны в затылке. Вспомнилась вдова Соломона Михайловича Михоэлса, обаятельная мудрая женщина Анастасия Павловна Потоцкая, из рода тех самых графов Потоцких. Она рассказывала мне, что патологоанатом, профессор Збарский (он мумифицировал Ленина, а потом Сталина, но в последнем случае его скорбный труд пропал даром), принес ей шубу Михоэлса, в которой тот был в ночь гибели в Минске. На левой стороне шубы, в районе груди он указал два отверстия, объяснив, что это следы от пуль. Впрочем, скоро на квартиру Анастасии Павловны явились весьма сдержанные и вежливые люди с красными книжечками, которые шубу унесли.
      И вот теперь в передовой «Правды» из всех преступлений по отношению к Михоэлсу сообщалось только, что он всего-навсего был оклеветан.
      Министр государственной безопасности С.Игнатьев, ближайший подручный главного палача, виновный не только в гибели врачей, но и множества других ни в чем неповинных людей, словно в насмешку над ними обвинялся лишь в "политической слепоте", «ротозействе», в том, что он оказался на поводу у своего заместителя "преступного авантюриста" Рюмина. Вторившая партийной «Правде» правительственная газета «Известия» в передовой "Незыблемые права советских людей" в смягченном виде повторяла напечатанное в «Правде», при этом написав и о том, что "Коммунистическая партия, вооруженная учением Ленина-Сталина, привела нашу страну к победе социализма…" и т. д. Кажется, в таком качестве имя Сталина в газетах упоминалось в последний раз. В дальнейшем наше самое передовое в мире учение называлось только учением Ленина. Имя Сталин отпало, как хвост ускользающей от опасности ящерицы.
      Через несколько дней во всех центральных газетах было опубликовано краткое сообщение: "В Президиуме Верховного Совета СССР. Президиум Верховного Совета СССР постановил отменить указ от 20 января 1953 года о награждении орденом Ленина врача Тимашук Л.Ф. как неправильный, в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами". Что это за "действительные обстоятельства" уважаемым советским гражданам не разъяснялось.
      Лидия Тимашук была одной из доносчиц, на клеветнических показаниях которой строило свои доказательства Министерство государственной безопасности. Недолго проносила она свой орден Ленина, но зато славно.
      Несмотря на все лицемерие, недомолвки, увертки сообщения Министерства внутренних дел СССР, опубликованного 4 апреля 1953 года, и последовавших газетных статей, страна, за исключением крайних черносотенцев, грязных продажных писак и профессиональных палачей, вздохнула с облегчением впервые за много лет.
      Ведь всего несколько месяцев назад было помещено во всех газетах под заголовком "Хроника. Арест группы врачей-вредителей" сообщение, в котором выдающиеся врачи, в основном с еврейскими фамилиями, назывались "террористической группой врачей, ставившей своей целью путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза". Врачи обвинялись так: "Эти преступники зловеще умертвили товарища Жданова А.А., сократили жизнь товарища А.С.Щербакова" (первый секретарь МК ВКП(б)). С целью "ослабить оборону страны" старались "подорвать здоровье советских руководящих кадров", "вывести из строя маршала Василевского А.М., маршала Конева И.С., генерала армии Штеменко С.М., адмирала Левченко Г.И. и других…" Сообщалось, что большинство из "врачей убийц", ставших извергами человеческого рода, были связаны с еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой, и под ее руководством проводили "широкую шпионскую, террористическую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и в Советском Союзе. Арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву" об Истреблении руководящих кадров СССР из США от организации «Джойнт» через врача в Москве Шимелиовича (главный врач Боткинской больницы) и известного буржуазного националиста Михоэлса. Другие участники террористической группы (Виноградов В.Н., Коган М.Б., Егоров П.И.) оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время (ТАСС) ".
      Это сообщение в «Правде» от 13 января 1953 года предварялось передовой "Шпионы и убийцы разоблачены", в которой арестованные врачи назывались "гнусной шайкой шпионов и убийц", "с дьявольской черной совестью", «извергами» и т. д. С торжеством писали, что "чудовищные преступления скрытых врагов народа разоблачены". Тут же сообщалось: "Теперь полностью разоблачена подлинная деятельность международной еврейской сионистской организации — организации шпионов и террористов, состоящей на службе у агрессивного американского империализма", писалось в связи с этим о гневе и омерзении всех советских людей, клеймился буржуазный националист Михоэлс, вспоминались слова товарища Сталина, сказанные им еще в 1937 году, о существовании у нас вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, засылаемых в наши тылы разведками иностранных государств. "Как ничтожных козявок раздавит жалкую кучку презренных предателей Родины советский народ-богатырь", — возвещала газета. Статья заканчивалась лозунгом великого гуманиста, основоположника пролетарской литературы и социалистического реализма А.М.Горького: "Если враг не сдается — его уничтожают".
      В головах многих людей, затуманенных годами лживой человеконенавистнической пропаганды, кровавым ураганом сталинских репрессий, далее не возникала мысль о такой мелочи как презумпция невиновности, в том, что, судя по официальному сообщению ТАСС, и следствие-то еще не закончилось, суда и подавно не было, что только суд может установить виновность, а до его приговора обвиняемые считаются невиновными. Где уж тут было до юридических тонкостей. А потом, 21 января, в день смерти В.И.Ленина был опубликован указ о награждении орденом Ленина врача Лидии Федосьевны Тимашук, способствовавшее разоблачению убийц в белых халатах и тем предотвратившей их дальнейшие злодеяния в отношении руководящих кадров СССР. В газетах и журналах появилось множество статей, писем читателей, в которых воспевалась бдительность Тимашук, ее беспредельная преданность делу Ленина-Сталина, партии, социалиста ческой Родине. В «Правде» был опубликован подвал под заголовком "Почта Лидии Тимашук", в котором цитировались письма различных читателей, прежде всего рабочих-ударников, с выражением горячей признательности верной дочери партии и народа, с призывом покончить с еврейскими буржуазными националистами. В газетах, журналах и по радио вещали с необходимости еврейских погромов, лишь слегка камуфлируя это необходимостью уничтожения сионистов всех мастей, агентов «Джойнта» и т. д. На собраниях эту словесную шелуху не употребляли. Там простсгромили евреев, талмуд и т. д. Ярые антисемиты, расплодившиеся после войны не без влияния идеологи* разгромленного Третьего рейха и взлелеянные нашил Отцом Родным, несколько подуставшие после шумной антикосмополитической кампании конца сороковые годов, получили новые живительные импульсы. Всё чаще печатались открыто антисемитские карикатурь и фельетоны, вроде пасквиля Василия Ардаматскогс "Пиня из Жмеринки", опубликованного в «Крокодиле», впрочем, в марте 1953 года уже после смерти великого кормчего.
      Евреи любых специальностей подвергались шельмованию и арестам. Какие-то бодрячки тиснули I разгромные статьи против Маршака и Чуковского. I авторе «Мухи-цокотухи» заподозрили примесь еврейской крови. Его обвиняли, в частности, в том, что он воспевает мух, которые разносят заразу и подрываю" здоровье советских людей. Но тут последовал чей-то начальственный окрик и бодрячки приумолкли. Даже Лаврентий Павлович, который отвечал за создание атомных бомб, берег до поры своих евреев из «ящиков» и "шарашек".
      Однако все это были семечки. Великий вождь и его верные соратники, хотя и дрожавшие перед ним от страха, затевали дело посерьезнее. На заводах, фабриках, в учреждениях, совхозах и колхозах были проведены бесчисленные стихийные митинги. Ораторы требовали смертной казни для убийц в белых халатах и вообще искоренения этих, от которых житья не стало истинно русским людям. В состав Президиума ЦК КПСС, сменившего на XIX съезде в 1952 году Политбюро, был введен некто никому до того не известный Д.Чесноков. На более или менее закрытых собраниях пересказывали содержание изданной им для служебного пользования брошюры, в которой «обосновывалась» необходимость ссылки всех лиц еврейской национальности в отдаленные и малонаселенные районы страны. Многие одураченные люди отказывались бриться у евреев-парикмахеров, лечиться у евреев-врачей. На улицах по адресу проходящих евреев раздавались ругательства и угрозы, иногда происходили и избиения. Многие докладчики, как бы случайно «проговаривались», что евреи сами просят выселить их из городов и населенных районов куда-нибудь в глушь, на северо-восток, чтобы избежать погромов и других проявлений справедливого гнева советского народа и помочь им приобщиться к земле. Якобы письмо с такого рода просьбой, подписанной евреями, выдающимися деятелями науки, культуры и искусства, было уже получено товарищем Сталиным и благосклонно им рассматривалось.
      Но были слухи и другого рода. Вообще в закрытом обществе недостаток и лживость официальной информации в какой-то мере компенсируется далеко не всегда беспочвенными слухами, часто отражавшими умонастроения. Например, когда в Москву приехал член Бюро Всемирного Совета Мира француз Ив Фарж, он потребовал свидания с кем-либо из обвиняемых врачей. Отказать было невозможно. Ива Фаржа на Лубянке привели в комнату, в которой его уже ждал облаченный в тройку и при галстуке, но очень изможденный один из "убийц в белых халатах". На все вопросы Ива Фаржа он отвечал вполне однозначно, хотя и безучастно: да — вредитель, да — шпион, да — террорист, обращение следователя — самое гуманное, осознал свою вину, вину страшную, но слишком она велика — его надо казнить.
      Ив Фарж, сначала слушавший с недоумением, вскоре догадался, что все разговоры в комнате прослушиваются. В это время профессор поднял руки, и потрясенный Ив Фарж увидел, что ногти на обеих его руках вырваны. Член Бюро ВСМ имел неосторожность рассказать об этом нескольким людям, после чего, во время путешествия по Советскому Союзу, в Грузии, был "совершенно случайно" убит в автомобильной катастрофе. После страшных пыток был убит в застенках и его собеседник.
      Обвинения в преднамеренных убийствах, вредительстве, терроризме и т. п. по отношению к врачам, которые десятилетиями лечили и спасали жизнь и здоровье множеству людей, и были настолько чудовищны, что повергли в смятение и недоумение мало-мальски мыслящих людей, особенно честных и неискушенных.
      Как-то к нам пришла друг нашего дома, умная и талантливая переводчица Наташа Т., и с горечью сказала:
      — Да, конечно, антисемитизм — это отвратительно, но как они могли забыть долг врачей, пойти на такие преступления?
      — Ты что, белены объелась? — сказал я, — Они-то своего долга не забыли. Это — честнейшие и благородные люди.
      Наташа посмотрела на меня и впрямь безумными глазами и, с трудом выговаривая слова, спросила:
      — Ты что же, считаешь, что они ни в чем не виноваты, что это может быть клеветой?
      — Да, это и есть самая гнусная клевета! — зло ответил я. Побледневшая Наташа дрожа спросила:
      — У тебя есть доказательства?
      — Идиотка, — окончательно разозлился я. — На кой черт тебе нужны какие-то доказательства? А уж если они тебе так понадобились — подумай о жизни каждого из них. Сколько людей они спасли и вылечили на фронте и в тылу, до и после войны…
      Наташа, продолжая дрожать, молча ушла. Четвертого апреля 1953 года, когда было опубликовано достопамятное "Сообщение Министерства внутренних дел СССР" о реабилитации врачей, она пришла к нам, рыдая, спрашивала, ни к кому не обращаясь, сквозь слезы:
      — Как теперь жить? Боже мой! Более мой!
      Я не стал ее успокаивать и жестко ответил:
      — Вот именно теперь ты и обязана жить, хотя бы для того, чтобы загладить свою вину перед мучениками.
      Наташа не была одинока. Машинистка нашего института Анастасия Андреевна, печатавшая свободно на нескольких языках, культурная, интеллигентная женщина, горестно сказала мне тогда:
      — За всю историю Россия не была в таком позоре. Страшно и стыдно быть гражданином этой страны. Как Вы могли поверить такой бесчеловечной клевете?..
      Я слышал, что Дунаевский тоже был арестован как врач-убийца, хотя и не фигурировал в «Хронике» ТАСС. После сообщения Министерства внутренних дел от 4 апреля его освободили. Конечно, меня подмывало кое о чем расспросить его, но я не решался, боясь причинить ему боль, да и его сдержанная, сухая манера поведения к этому совсем не располагала.
      … А чудеса после смерти Сталина продолжались.
      С крестьян сняли часть чудовищных налогов, которыми до того облагалось каждое фруктовое дерево в саду, каждая курица во дворе и другая живность, увеличили и приусадебные участки. Стали исчезать из книг, журналов и газет до того бесчисленные цитаты из "гениальных трудов величайшего корифея науки", портреты и самое его имя стало понемногу исчезать после лавины верноподданнических стихов, статей и т. п., обрушившейся сразу после "великой утраты", в которых на все лады воспевали вождя и лучшего друга, клялись в беззаветной любви к нему, в том, что он не умер, он живет, что озарил путь к коммунизму своим могучим сиянием, воспевали тепло его рук, клялись исполнить сталинский завет и быть верными ему… Не писали панегирических поминальных стихов великие поэты Анна Ахматова и Борис Пастернак. Кое-кто вспоминал в связи с "великой утратой" стихи Г.Державина на смерть Павла I: "Умолк рев Норда сиповатый, закрылся грозный страшный зрак". А бесстрашный поэт Наум Коржавин сразу же после смерти Сталина написал посвященное этому событию стихотворение, которое кончалось таким обращением к России:
 
"А может, ты поймешь, сквозь муки ада,
Сквозь все свои кровавые пути,
Что слепо верить никому не надо
И к правде ложь не может привести."
 
      Величайший вождь всего прогрессивного человечества, незакатное солнце наше, наша молодость, счастье, наш отец родной линял с каждым днем…
      Как и все люди в то время, я жил ожиданием перемен. Их действительно ждали все, кто с надеждой, а кто и со страхом. И перемены происходили все значительней и весомее. Ближайший соратник великого вождя, наш славный стальной чекист Лаврентий Павлович Берия, испытанный большевик-ленинец, автор бессмертного исторического труда о подвигах Сталина в Закавказье, второе лицо в государстве, оказался на поверку врагом и насильником. Он был арестован и расстрелян. На закрытых партийных собраниях читали об этом письмо ЦК КПСС, где указывалось, что он изнасиловал более 200 женщин, был палачом, с осуждением приводились его слова о том, что неугодных ему людей он превращает в "лагерную пыль" (например, секретарь Львовского обкома КПСС), что он открыл какие-то государственные границы и т. д.
      В тревожные дни июня 1953 года я оказался на Никольской улице и увидел необыкновенное зрелище: вся она была заставлена танками Т-34 с открытыми люками. Возле машин прохаживались молодые танкисты в черных шлемах и комбинезонах поверх формы.
      — Вы откуда, ребята? — спросил я одного из них.
      Тот важно ответил:
      — Кантемировская бронетанковая. Не видишь что ли?
      — А что вы здесь делаете? — не отставал я.
      — Спецзадание, — еще более важно ответил танкист.
      В это время к нам подошел озабоченный офицер и сказал мне строго:
      — Отойдите от танков, товарищ, и в разговоры с нашими не вступайте!
      Я пожал плечами и вышел на Красную площадь. Над Спасскими воротами то и дело вспыхивали разноцветные сигналы, черные закрытые ЗИСы, тихо и грозно рыча, на большой скорости влетали в воротную арку и вылетали из нее. Только потом, во время чтения закрытого письма ЦК, я понял, что именно в тот день и произошли падение и арест Берии…
      А новости все появлялись и появлялись. В печати перестали упоминать не только имя Сталина, но и такой привычный термин, как "враг народа". Отзвуки глухих грозных раскатов доходили до Москвы с крайнего Севера, а иногда появлялись приехавшие оттуда постаревшие и изможденные люди, которых уже давно считали мертвецами.
      СССР посетили Джавахарлал Неру и его красивая стройная дочка Индира, облаченная в невиданное еще нами сари. Неру, сверкая белизной узких брюк и пилотки, широко улыбаясь, говорил о дружбе, о необходимости мирного сосуществования, о ненасильственном развитии общества и государства, о величии помыслов и жизни его учителя Махатмы Ганди. Наши вожди ко всеобщему изумлению поддакивали ему и клялись, что все, что исповедовал Ганди, еще раньше высказал Владимир Ильич Ленин. Получалось, что эти два основателя великих государств — Советского Союза и Республики Индия — чуть ли не полные единомышленники. А ведь совсем недавно говорили и писали, да и можно было прочесть, например, в энциклопедии, что Ганди — верный прислужник британского империализма, уводящий массы от революционной и национально-освободительной борьбы к мракобесию, мистике и полной покорности капиталистам.
      Антисемитов как ветром сдуло со страниц газет и журналов. Эта свора вообще ветра и света боится. Более того, один из главных вдохновителей и организаторов антисемитских кампаний и травли евреев некий бездарный «литератор» в "Литературной газе-16 бесстыдно опубликовал свой перевод стихотворения одного еврейского поэта. Опомнившись от изумления, вызванного такой наглостью, кто-то написал по" тому поводу эпиграмму, широко разошедшуюся по Москве. Эпиграмма кончалась словами: "…хотел перейти он всех жидов, перевел лишь одного еврея…"
      Самые неожиданные и разнообразные новации 3Ыли вместе с тем чем-то крепко связаны друг с. Казалось, что какие-то могучие, но еще тайные колеблют пресс, под гнетом которого мы жили Пятилетия.
      А теперь вот первый секретарь ЦК КПСС Хрущев и председатель Совета Министров СССР благообразный Булганин сами направились в Индию. Поездка их широко освещалась в нашей печати. Хрущев поражал не только индусов, но и нас, советских граждан, свободной раскованностью своих не во всем вразумительных речей, повторением тех лее постулатов, что высказывал Неру, но уже от своего собственного имени.
      Общество, запутанное десятилетиями террора, пронизанное стукачами и провокаторами, не бурлило, что было бы естественно при таких обстоятельствах, но молча затаилось с надеждой и тревогой, ожидая развития событий. Пока что по привычке люди старались не говорить о самом важном и ограничивались туманными намеками. Впрочем, как будет ясно из дальнейшего рассказа, так вели себя не все, по крайней мере, в нашей больнице.
      После приемного покоя меня поместили в одну из предоперационных палат. Палата была десятиместная, тесная и благоухала всеми ароматами урологии.
      Несмотря на дурацкий выцветший халат, я попытался было выйти из больницы и погулять по городу, но это оказалось невозможным. Огромная территория ее была обнесена высокой железной оградой, а у единственных ворот в будке сидели по очереди сварливые и крикливые старикашки. Они беспрепятственно пропускали на территорию больницы машины и всех желающих, но ни одного больного не выпускали. В случае чего поднимали страшный крик, грозя свистком вызвать милицию. Благо 28 отделение милиции находилось на той же Новой Басманной улице прямо напротив больницы в доме № 29.
      После очередной неудачной попытки выйти и ругани с вахтером я, поостыв, спросил его:
      — Неужели вы действительно вызвали бы милицию и чего доброго добились бы, чтобы меня туда упрятали?
      — Святое дело, — подтвердил вахтер, невысокий старик с сивыми усами и в валенках несмотря на лето, но зато в синем суконном френче с накладными карманами, — и ты еще за это меня благодарить должен.
      — Почему? — удивился я. — За заботу о моем здоровье, что ли?
      — Какое в отделении милиции здоровье, — усмехнулся старик. — А просто там, было время, сидели под арестом знаменитые писатели Короленко и Маяковский. Так что — почет там посидеть.
      — Как это? — еще больше удивился я.
      — Да там, — торжествующе ответил вахтер, — где сейчас милиция, до революции был частный дом, полицейская часть то есть. Смекаешь?
      — А за что их посадили?
      — Стало быть, заслужили, — пробурчал вахтер и мстительно добавил: — Небось как ты телепались. И тебе туда же дорога.
      Но я не захотел попадать под арест даже в таком блестящем обществе и с позором отступил. Тогда я решил разузнать все, что можно о самой Басманной больнице или, как она стала называться, Шестой городской клинической больницей Москвы. Я с трудом получил разрешение на вход в больничную библиотеку, вообще-то предназначенную только для медицинского персонала.
      Новую Басманную улицу от Старой Басманной, позже переименованной в улицу Карла Маркса, отделяло небольшое пространство, в давние времена занятое огородами. В XVII веке в районе Басманных улиц находилась Басманная слобода, где жили государевы пекари, выпекавшие дворцовый казенный хлеб «басман». Назывался он так потому, что на верхней корке %u2022еще не остывшего хлеба вытеснялись — «басманились» — разные изображения, удостоверявшие доброкачественность изделия. Даже сами дворцовые пекари (Назывались «басманниками». Басма — тиснение по коже и другим материалам различных узоров и изображений — было одним из любимых способов орнаментации в древней Руси. Новая Басманная улица, идущая от Разгуляя до Красных ворот, возникла где-то в середине XVII века и до 1762 года называлась Капитанской, поскольку на ней жили офицеры солдатских петровских полков. С середины XIX века на углу Новой Басманной улицы и Бабушкина переулка находилось Сиротское училище, а с 1876 года — Басманная больница. Большая часть корпусов ее, изрядно обветшавших, стояла и поныне. Зато больничный сад сильно разросся и был очень красив.
      Вот и все, что я вычитал в больничной библиотеке и увидел собственными глазами.
      Прогулки по саду были здесь единственной отрадой. Вначале я почти не различал больных, облаченных в одинаковые безобразные халаты, даже не всегда мог отличить мужчин от женщин. Однако постепенно кое-какие различия уловил, и прежде всего стал узнавать наших урологических. Большинство из них были мужчины весьма пожилого возраста или даже различной степени ветхости старики. Поверх халата на марлевой повязке висели у них стеклянные бутылки, более или менее заполненные отнюдь не духами. В бутылку входил один конец резиновой трубочки — катетера, другой его конец исчезал где-то в складках халата.
      Больница похожа на солдатскую казарму тем, что по ней непрерывно циркулируют слухи всякого рода, по большей части потом подтверждающиеся, хотя иногда и фантастические. А существенная разница заключалась в том, что в казарме солдаты исповедуются неохотно мало, а в больнице почти каждый норовит при первой возможности кому попало излить свою душу и прежде всего во всех подробностях описать свое заболевание и свои обстоятельства, а зачастую и не только свои.