- Обожди... Подумаем и об этом.
      Посовещавшись с политруком Борисом Качинским и командиром отделения Петром Лаптевым, капитан принял решение. Разведчики немедленно оттягиваются на свою базу, откуда будут продолжать наблюдение за железной и шоссейной дорогами. Лида и другие надежные подруги Кати уточняют состав Брестского гарнизона. Девушкам сообщат лишь адреса расположенных в городе частей и воинских учреждений, а что это за части и учреждения, они должны разузнать сами. Полученные от них данные будут сопоставлены с имеющимися. Нужные разведчикам сведения Лида и Катя должны доставить не позже чем через четыре дня на определенный пункт в районе базы. Кроме того, Лида передаст друзьям Маханова его записку с указаниями, как добираться к Любешову и найти партизанские заставы.
      - Ну, а ты с нами пойдешь? - спросил капитан Катю.
      - Я пошла бы! Но вот маманя... Может, поближе куда захочет?.. Партизан всюду много...
      - Сами решайте! Захотите с нами идти, сразу все и являйтесь. Одежду возьмите... Значит, или тебя одну ждем, или с матерью и сестрой, а не сможешь, так присылай Лиду.
      - Нет-нет, я сама постараюсь! Если мы к белорусским партизанам уйдем, так с вами хоть попрощаться надо...
      Девушка сказала "с вами", но вскинула глаза на Маханова.
      И вот уже зашуршали кусты, в которых она скрылась. Вскоре в противоположную сторону тронулись разведчики.
      На базе Силкин и Маханов радостно бросились друг к другу.
      - Да мы же с ним от самого Херсонеса не расставались! Все вместе и вместе! - как бы оправдываясь, объяснил этот порыв старший из севастопольцев.
      - Врешь, Федор! В карцеры-то нас эсэсовцы по одному загоняли! усмехнулся Негнемат. - А в остальном, конечно, вместе... Вот видишь, Силкин, и не пришлось ребятам тебя вешать, а у меня стреляться не было необходимости!.. Да, кстати... - Вспомнив что-то, Маханов подошел к капитану и протянул ему пистолет: - Вот, пожалуйста!.. Спасибо, что одолжил.
      - Придется взять... Привык к нему, пристрелял, - сказал Дроздов, забирая ТТ. Затем, подозвав к себе кивком Лаптева, продолжал: - Вот что, Петро! Подбери для Маханова карабинчик или винтовку...
      - Мы для него и автомат мигом найдем! - пообещал Лаптев.
      - Эх, Петро, вечно у тебя автоматы припрятаны! Ну дай автомат... А Шуману скажи, чтобы вооружил Силкина.
      Под смуглой кожей Негнемата еще резче обозначились скулы, губы его чуть дрогнули. Сдерживая волнение, Маханов тихо сказал:
      - Спасибо, капитан, а за что спасибо, сам знаешь... Жалеть тебе не придется! Не подведем.
      - Знаю! И давай, браток, не возвращаться к этому вопросу.
      Радист уже искал в эфире позывные штаба. Когда связь была установлена, к рации подошел Дроздов. В ответ на свою шифровку он получил приказ довести до конца разведку дорог и гарнизона, а затем возвращаться в соединение.
      Через три дня в условное место пришли Катя, Лида и еще одна девушка. Лицо Кати опять было заплаканным.
      - В чем дело? - встревожился Качинский, пришедший встречать девчат.
      - Мать не захотела с вами идти... Они с Юлькой уже к Сикорскому* в отряд ушли... И мне туда завтра надо! Нельзя же родную мать бросить...
      _______________
      * С. И. Сикорский - командир Брестского соединения партизанских
      отрядов и секретарь подпольного Брестского обкома партии.
      - Правильно, нельзя! А партизаны всюду фашистов бьют, партизаны везде одинаковые.
      - Не одинаковые, - сказала Катя и поискала кого-то взглядом.
      Девушек отвели на базу. Все сведения, которые они собрали, полностью сходились с теми, что сообщили Силкин и Маханов.
      Заседланы кони, выслана вперед походная застава, наступила пора прощаться. Чего уж дальше скрывать! Катерина тихо вскрикнула и повисла на шее Негнемата. И молодой татарин, уронив прядь своих смоляных волос на головку белорусской девушки, шептал ей что-то хорошее, утешающее.
      Отряд медленным шагом двинулся вперед. Маханов быстро его догнал.
      По пути разведчики остановились в одном из сел, жители которого время от времени бывали в Бресте. С их помощью Дроздов еще раз проверил данные о Брестском гарнизоне. По дороге удалось установить также местонахождение довольно крупной бандеровской шайки под предводительством какого-то Хмурого. Как обычно, не забывали партизаны при встречах с населением и о своих обязанностях агитаторов, пропагандистов.
      Сразу после возвращения в Лесоград капитан Дроздов явился ко мне с подробным докладом. Из его сообщения впервые узнал я о предельно циничной фразе Черкасского - "кривая еще не показывает". Одна лишь фраза, даже незакопченная, а в ней весь человек, насквозь растленный, насквозь продажный, чудовищно подлый.
      Маханову и Силкину тоже пришлось служить в РОА. Но какая глубокая пропасть отделяет их помыслы и поступки от мерзких расчетов Черкасского, с кем выгодней быть. Маханов и Силкин оказались в РОА, чтобы сохранить свою жизнь не для себя, а для Родины, для борьбы с врагом. Они это доказали, бежав к партизанам при первой же возможности. Но и вынужденную, преследующую совершенно определенную цель свою службу у власовцев они считали тяжелым преступлением и ценой собственной крови старались смыть это пятно. А Черкасский - убежденный изменник, мерзкий холуй гитлеровцев, циничный торгаш своим телом и душой. Такому негодяю, конечно, выгодней и дальше оставаться в стане врага, что бы ни показывала "кривая". От советских людей таким нечего ждать, кроме позорной смерти.
      - Подготовьте шифровку о Черкасском для Генштаба, - сказал я Дроздову. - И еще одну туда же! В нее включите данные о гарнизоне Бреста и загрузке дорог... Как быть дальше с власовским полком, еще посмотрим.
      Примерно через неделю после возвращения разведчиков на заставу у Любешова явились три новых перебежчика, те самые солдаты из взвода Маханова, которым отправлялась записка. Они рассказали, что дезертировать из полка к партизанам готовятся еще несколько групп, хотя побеги сопряжены с огромными трудностями.
      Как облегчить эти трудности? Не связаться ли нам теперь с командирами рот, батальонов? Не попытаться ли выманить часть полка из Бреста ложной атакой на какой-нибудь пригородный пункт? Были разные предложения.
      И вдруг во всей этой истории произошел неожиданный поворот. По агентурной цепочке пришла весть, что стоявший в Бресте полк власовцев расформирован, солдаты его отправлены обратно в концлагеря, а на охрану железнодорожного узла поставлены немцы.
      Радоваться нам или огорчаться? Мы радовались. Прежде всего подтвердилось, что власовское войско набирается в принудительном порядке, что среди солдат идет брожение, что очень многие из них не хотят воевать против Родины. Не менее отрадно и другое. На охрану Брестского узла брошен немецкий полк. Значит, он отвлечен от непосредственных боевых действий против Красной Армии, значит, на каком-то участке фронта вражеская оборона станет слабее.
      Путь Федора Силкина и Негнемата Маханова в ряды партизан оказался необычным, особенно тяжким, но не поколебал их мужества. Смело, доблестно, не щадя себя, сражались они с врагом и здесь, в лесах на Волыни...
      - Что с Махановым? Вернется ли в строй? - спросил я Дроздова после боя за Несухоеже.
      - Ранен навылет в плечо. Вернется обязательно. Он еще повоюет!
      И я мысленно пожелал Негнемату Маханову успешно довоевать до часа полной нашей победы и встретиться после войны с белорусской девушкой Катей.
      АРМИЯ РЯДОМ
      Зима кончилась. В лесу снег лежал еще плотным, лишь кое-где осевшим полуметровым слоем, но проезжие дороги давно раскисли. Под половицами землянки командира 5-го батальона плескалась вода. Столик, за которым сидел комбат, украшала консервная банка с пучком вербы. Каждая почка покрыта серой пушистой шкуркой и до того набухла, что готова вот-вот лопнуть.
      - А хорошо на Украине эти почки называют: "котики"! Верно, на котят похожи... И веселые такие! - сказал Николаю Михайловичу комиссар Караваев.
      - Вообще весна - дело веселое, - отозвался Николенко. - Вот, скажем, "жаворонков" в первый день весны мать напечет... Попадется тебе с монетой - радости-то сколько!
      - Да-а... Только, пожалуй, нынче у матерей муки на "жаворонки" не найдется. Гривенники в картошке будут запекать.
      - Хоть и в картошке! Тут принцип важен - кто вытянет счастье...
      В дверь землянки постучали. Николенко крикнул: "Давай смелей!" - и на пороге появился командир взвода разведки Яков Пугачев.
      - Гости к нам, - сообщил он, широко улыбаясь. - Ну, не гости, так я их все равно хоть ненамного погостить завернул... Разведчики из Красной Армии.
      - Молодец, Пугачев! - одобрил комиссар.
      - Так где же они? - спросил, вскинув брови, Николенко.
      - Наши бойцы перехватили. Прямо стеной вокруг встали и не пускают... Разговоры там разные, совместный перекур.
      - Выходит, не молодец ты, Пугачев, а обыкновенная шляпа, - сказал комбат, поднимаясь. - Пошли, комиссар, выручать Красную Армию!
      Вернулись они в землянку вместе с четырьмя армейцами в маскировочных халатах. У каждого - автомат последнего выпуска, не дисковый, а с "рожком". Разведчики - двое рядовых и два сержанта - оказались молодыми, но успевшими пройти хорошую фронтовую школу парнями. Начались расспросы, обычные при первом знакомстве. Выяснилось, что дивизия, из которой посланы разведчики, воевала на Уборти, на Горыни и в других отлично известных партизанских местах. Сейчас она стоит совсем близко: на левом берегу Стыри.
      Рядом с букетиком распушившейся вербы мгновенно появилось все необходимое для ужина, включая и бутылку прозрачной жидкости. Принесли и баян. Выпили, закусили, сплясали...
      - Ну, спасибо, товарищи дорогие, а теперь нам пора! - сказал сержант, возглавлявший группу.
      - Что значит - пора? - прикинулся непонимающим Николай Михайлович.
      - У нас разведывательное задание...
      - Какая может быть разведка, если вы находитесь у партизан? Да мы вам дадим любые данные о положении на пятьдесят километров вокруг. А то и на сто!
      - Конечно, дадим, - подтвердил Караваев. - Оставайтесь, хлопцы! Сейчас начштаба карту принесет, всю обстановку вам в точности обрисуем.
      - От данных не откажемся. Но ведь нам надо еще и "языка" взять! - с оттенком многозначительности в голосе сказал сержант.
      - "Языка"! Нашли о чем говорить! - усмехнулся Николенко. - Можем предоставить и "языка"... А для вас, братцы, уже банька топится. Хорошая у нас банька! А веники-то какие - березовые, отборные!
      Николенко был великим соблазнителем. А в отношении "языка" он немедленно перешел от слов к делу.
      - Требуется доставить в кратчайший срок фрица, - сказал Николай Михайлович командиру взвода разведки. - И аккуратно доставить, культурно! Дырок в нем не делать, морду не портить. Ариец должен быть первого сорта! Для верности пошли Чечукова.
      Невзрачный с виду и застенчивый по характеру, Вася Чечуков считался в батальоне лучшим специалистом по добыванию "языков". Когда красноармейцы только начинали нахлестывать себя веничками, Чечуков вместе с Пугачевым и еще двумя партизанами уже подползали к немецкому дзоту возле станции Польска Гура.
      Далее Василий действовал по своему обычному, многократно испытанному методу. Оставив Пугачева и вооруженного "дегтярем" Тараса Глушко для прикрытия, он в паре со своим другом Мишей Бураковским осторожно двинулся дальше. Партизаны подползли к самому брустверу проложенной у дзота траншеи и стали ждать.
      Фашисты не слишком долго испытывали их терпение. Из укрытия вышел долговязый немец и зашагал по ходу сообщения, бренча котелком. Все остальное произошло в несколько мгновений. По знаку Чечукова здоровяк Бураковский всей тяжестью своего тела обрушился на немца, подмяв его под себя. Почти одновременно с Бураковским прыгнул вниз Василий, на лету втискивая в рот гитлеровца кляп. Затем без малейшей паузы оба партизана приподняли свою добычу и передали пленного подползшему к окопу командиру взвода. Все делалось молча, с быстротой и согласованностью акробатов. Волокли пленного по очереди. Немец попался сообразительный: понял сразу, что сопротивление не в его интересах.
      Армейские разведчики, ублаготворенные баней, попивали чаек. Из вежливости они не спрашивали у хозяев, как там обстоит дело с "языком". Однако по взглядам, какими украдкой обменивались гости, Николенко понял, что им не сидится на месте.
      - Не волнуйтесь! Будет вам пленный! - заверил Николай Михайлович.
      В душе-то он и сам волновался. Конечно, Чечуков никогда не подводил... Но мало ли что могло произойти! Поэтому Николенко очень обрадовался, когда появился Пугачев и доложил по всей форме:
      - Товарищ командир батальона! Ваше приказание выполнено: "язык" доставлен в полной сохранности.
      - Давай его сюда.
      Пленного ввел Чечуков и сразу стыдливо потупился. Уж такой был стеснительный этот Вася Чечуков! Немец представлял собой типичный экземпляр оккупанта образца 1944 года: отощавший, с подмороженным носом, в грязной короткой шинелишке.
      - Вот вам самый настоящий гитлеровец! - сказал Николенко профессорским тоном. - Лучших теперь и не бывает! Нос у него подморожен, но зато перед вами ефрейтор. Вон на левом рукаве ефрейторская нашивка углом.
      - Чего ж, "язык" вполне подходящий! - обрадованно заявил один из сержантов.
      - Постой, не торопись! Надо еще выяснить, насколько он умственно подкован, - сказал Николай Михайлович, а затем обратился к пленному: - Ну как, ефрейтор? Гитлер капут?
      - Капут! - с готовностью подтвердил немец, держа руки по швам.
      - А партизан - капут?
      - Нихт, нихт... Партизан ист гут! Партизан нихт капут!
      - Во всем прекрасно разбирается, - отметил Николенко. - Таким образом, ребята, вопрос ясен: остаетесь у нас ночевать.
      - Как бы не сбежал этот вояка! - сказал командир красноармейцев. Связать надо. Веревка у нас припасена.
      - Береги, солдат, веревочку до Берлина, может, Гитлера еще вешать будешь! - подмигнул разведчику Караваев. - А у этого обрежем на штанах все пуговицы, и никуда он не денется.
      - Когда пуговицы обрезаны, фашист о побеге и не мыслит. Ему лишь бы портки удержать! - объяснил Николенко.
      Армейцы остались, побывали еще во многих землянках, хорошо выспались и только утром со всеми нужными данными и с пленным, поддерживающим нижнюю часть обмундирования, тронулись в обратный путь.
      Мне поведал эту историю Иван Иванович Караваев. Между прочим, он считал, что 5-й батальон первым принимал у себя армейских разведчиков. Я не стал его разочаровывать. К тому времени армейцы уже побывали и в других батальонах, и у нас в штабе, всюду получая интересовавшие их сведения.
      Однако дело не ограничивалось сообщением нужных данных соседним частям Красной Армии. В штабы ближайших фронтов мы регулярно направляли разведывательную информацию по всему нашему району, да и не только по нашему.
      В начале марта, например, соединение получило задание провести глубокую разведку в районе города Дубно, Ровенской области. Немцы успели создать здесь мощную линию обороны, преграждавшую путь Красной Армии к Тернополю и Львову. Естественно, что этот район очень интересовал советское командование. Подойти с тыла к Дубно было удобнее всего нашим партизанам. Мы направили туда большую группу разведчиков. Поработала она неплохо, собрав обширные и ценные данные, которые помогли советским войскам выбить фашистов из Дубно и погнать их дальше.
      Наступление Красной Армии развивалось и на Волыни. Гитлеровцы пятились назад, прижимаясь к железной дороге. Мы стояли севернее, в лесах. Мимо партизанских лагерей начали "проскакивать" одна за другой наши регулярные части. И вот мы вдруг оказались уже не в немецком, а в советском тылу.
      Это, так сказать, официально. А фактически партизаны нескольких батальонов соединения еще продолжали подрывать немецкие эшелоны и действовали, следовательно, в тылу противника. Дело в том, что далеко не везде линия фронта стабилизировалась, местами она была довольно условной. В связи с этим происходили необъяснимые на первый взгляд вещи.
      Получаю, например, радиограмму от командира 38-й гвардейской стрелковой дивизии с благодарностью нашему 8-му батальону за участие в бою у деревни Тур и с просьбой представить отличившихся к наградам.
      Ничего не понимаю! Что за деревня Тур? Как туда попал 8-й батальон? Почему он вдруг участвовал в бою, когда, по нашим сведениям, этот батальон продолжает успешные диверсии на железной дороге? В последней шифровке командир 8-го Никифор Халимон доносил о пяти подорванных эшелонах, а об участии в бою - ни слова...
      Быть может, армейцы что-нибудь спутали? Тем более, судя по карте, гвардейская дивизия находится в одном месте, наш батальон - в другом, а деревня Тур - далеко в стороне.
      Несколько позже все объяснилось. Оказывается, диверсионная группа 8-го батальона, причем достаточно крупная - из сорока человек, просочилась в немецкий тыл, чтобы поискать там "работенки". Минерам удалось подорвать пять вражеских эшелонов, о которых и сообщил нам Халимон. Возвращаясь к себе в лагерь, партизаны встретили один из полков 38-й дивизии. Полк этот был далеко не полного состава. Он ждал подкреплений, чтобы затем атаковать в деревне Тур мадьярский гарнизон, насчитывающий более трехсот штыков.
      - А чего ждать! - сказали партизаны командиру полка. - Чем мы для вас не подкрепление? Двенадцать ручных пулеметов имеем, один станковый, автоматов хватает... Обойдем эту деревню стороной, подберемся к мадьярам с тылу да как ударим, а вы в лоб атакуйте!
      Командир полка согласился, и все развернулось дальше по совместно разработанному плану. Удар с двух сторон был для оккупантов неожиданностью. 72 вражеских солдата полегли убитыми, 67 сдались в плен, остальные разбежались. Партизаны захватили два тяжелых пулемета, два ручных, с полсотни винтовок и автоматов. У нас потерь не было, лишь один человек получил ранение.
      - Почему не сообщили об этой операции? Почему штаб узнает о ней от армейского генерала? - укорял я Халимона.
      - Так чего же, Алексей Федорович, зря писанину разводить! Об эшелонах всегда сообщаем, эшелоны - наше дело, а деревня Тур, можно сказать, случайно подвернулась...
      Подобных случайностей было не так уж мало. Партизаны помогали армейским частям очищать от врага отдельные населенные пункты, обезвреживать бандеровские отряды, а три наших батальона совместно с подразделениями 38-й гвардейской дивизии провели довольно серьезную операцию у села Речица.
      Это село, с его ближайшими окрестностями, находилось на правом берегу Припяти, на одном из небольших плацдармов, которые удерживали в своих руках отступавшие в брестском направлении гитлеровцы. Овладеть Речицей и расположенной за ней переправой - значило открыть дивизии путь дальше на Брест. Вот почему фашисты прикрыли село линией окопов, сосредоточили здесь немало артиллерии, минометов и довольно крупный гарнизон. 38-я дивизия могла действовать здесь лишь силами одного полка. Несколько его атак оказались безуспешными. Полк понес значительные потери. Штаб дивизии тогда обратился за помощью к нам. Под общим командованием Николенко мы направили к Речице его батальон вместе с батальонами Ковалева и Халимона.
      После длительного перехода по весенней распутице порядком утомившиеся партизаны прибыли к исходным позициям. Уже надвигалась ночь. Николай Михайлович связался с командиром дивизии, затем с командиром полка, ознакомился с обстановкой, получил участок для наступления. Очередная атака должна была начаться в 6 часов утра после артиллерийской подготовки.
      - Да и немцы обычно огоньком отвечают, - предупредил командир полка. - Плохо, брат, что нет у вас лопаток! Чем будете окапываться?
      - Верно, лопат нам на парашютах не сбрасывали. Но ведь, если люди лягут да окопаются, поднять их будет трудно. Рывком село надо брать! Единым духом!
      - Пробовали. Что ж, вместе теперь попытаемся! А лопаток тебе я, может, с полсотни найду.
      Условившись обо всем, Николенко поехал обратно на свой командный пункт. Разговор о лопатках напомнил Николаю Михайловичу предвоенные времена, когда был он помощником начальника штаба 330-го стрелкового полка. Сколько приказов приходилось писать насчет окапывания! Как попадало командирам, у которых красноармейцы не умели на маневрах хорошо пользоваться саперными лопатками!
      Затем Николенко подумал о том, что вот наконец снова он хоть и не в армии, но рядом с нею. Вместе, плечом к плечу, пойдут солдаты и партизаны на эту Речицу. И партизанские командиры вместе с армейскими офицерами будут руководить боем... Да, армия рядом, и он с армией!
      Воевать Николенко начал с 4 часов утра 22 июня 1941 года. Километрах в двухстах от Речицы, если взять строго на север, находится небольшой белорусский городок Слоним, возле которого попал в окружение и был разбит 330-й стрелковый полк. Вспомнил Николай Михайлович, как с крохотной группой израненных советских офицеров начал он пробираться на восток, пытаясь догнать наши отступающие части. Из леса было видно, как безостановочно движутся в том же направлении немецкие танки, артиллерия, мотопехота. Тяжелые были времена! И нелегко пришлось маленькой группе окруженцев...
      Но вскоре, через какой-нибудь месяц, группа превратилась в небольшой партизанский отряд, и Николенко стал его командиром. Отряд двигался все дальше; вел бои, пополнялся, дошел до Черниговщины, где стал частью нашего партизанского соединения... Сколько боев, сколько диверсионных операций, сколько дней и ночей позади! Зато теперь и до памятного Слонима рукой подать, и армия рядом, а фашисты все пятятся, отступают. Не удержать им и Речицы. Вопрос лишь в том, удастся ли взять ее завтра.
      Возвратясь на свой командный пункт, Николай Михайлович, как только слез с коня, сразу же ушел с головой в подготовку к предстоящему бою. Провел совещание с комсоставом и политработниками. Побывал в ротах. Проверил, хороша ли позиция у минометчиков. Приказал не будить бойцов раньше четырех утра, а старшинам иметь к этому сроку горячую пищу.
      - Ну, Иван Иванович, все у нас как будто в порядке! - сказал Николенко комиссару уже в третьем часу ночи, когда прилег немного отдохнуть.
      - Думаю, что в порядке, - согласился Караваев. - Пока ты в дивизии был, я тут настроениями интересовался. Прямо рвутся все в бой! Или перед армейцами хотят себя показать?
      - Еще бы! Есть и это! - усмехнулся Николенко, закрывая глаза.
      Артиллерийская подготовка началась ровно в 6.00. Басовито рявкнули скрытые в лесу пушки, загрохотали минометы... Плотно прижимаясь к земле, цепи наступающих двинулись к Речице. До вражеских окопов - километра полтора. Со стороны Речицы засверкали вспышки встречного артиллерийского огня, плотного, яростного.
      Немцы бьют через головы наступающих - по советским батареям. Пока продвигаться можно, и люди одолевают еще сотню-другую метров, готовясь к атаке. Вдруг наши орудия смолкли. Били они минут пятнадцать, не больше. Реже стали и минометные выстрелы. А гитлеровцы продолжали огонь, перенося его ближе к своим траншеям. Снаряды и мины рвались совсем рядом с цепями наступающих. Красноармейцы и партизаны попытались ползти дальше, но из немецких окопов застрочили пулеметы, образовав плотную завесу огня. Атака сорвалась. Не захлебнулась, а просто сорвалась, так и не начавшись.
      Цепи оттянули назад, к исходным позициям.
      Вскоре у Николенко собрались командиры партизанских рот и батальонов.
      - Да что же это за артподготовка?! - вопрошающе оглядел всех Халимон. - По-моему, ни одной точки у фашистов не подавили... По такой обороне надо минут сорок долбать! Зря людей потеряли. У меня трое убито, четверо ранено.
      - У меня шестеро ранено и один контужен! - вздохнул Николенко. Артподготовка, конечно, слабая... Снарядов у полка не хватает... Но дело не только в этом! Вот точно так же, говорят, и без нас пять раз начинали. В одно время, как по расписанию. Вроде побудки немцам на рассвете устраивают... А немцы уже приучены: отоспятся, а к утру - начеку. И все у них вокруг великолепно пристреляно. Думаю, ночью бы лучше наступать, в полной темноте. На голову им свалиться!..
      - Правильно говоришь, Николай Михайлович! - поддержал командир 10-го батальона Ковалев. - Хорошо бы еще в тыл противнику хоть одной ротой зайти, но вот река не пускает, разлилась сильно, не перепрыгнешь...
      - Я тоже считаю, - вступил в разговор Караваев, - что могут быть лишь два варианта наступления. Или после крепкой, массированной артподготовки, такой, чтобы все у немцев разнесла, или ночью, внезапным ударом, по-партизански. Ну и наши же батальонные минометы немного поддержат...
      Других мнений не было, а решать предстояло Николенко вместе с командиром полка. К нему Николай Михайлович и поехал.
      - Видел теперь, как на этом плацдарме наступать? - невесело спросил подполковник. - Завтра, может быть, лучше дело пойдет. Снарядов обещают подкинуть, еще одну батарею хотят дать...
      - Артподготовка в шесть ноль-ноль? - с чуть уловимой иронией осведомился Николенко.
      - Точно! Уже и приказ в дивизии подписан. Да ты это к чему?
      - А к тому, дорогой товарищ подполковник, что после таких, как сегодня, артподготовок в наступление идти нельзя. И если чуть покрепче будет, тоже нельзя.
      - С ума сошел! - вскипел подполковник. - Как это ты можешь отказываться, когда есть приказ командира дивизии?! Вы нам приданы и обязаны во всем нашему генералу подчиняться.
      - Не горячись, друг, не горячись! - успокаивающе поднял руку Николенко. - Мы подчинялись и будем подчиняться, но выяснить кое-что все-таки надо... Скажи мне прямо: артподготовку минут на сорок, да поплотнее, сможешь завтра обеспечить?
      - Вряд ли... Даже если подвезут снаряды, не хватит их на такой срок. Новая батарея тоже особой погоды но сделает.
      - И неизвестно, будет ли еще эта батарея. Ведь только обещают! напомнил Николенко.
      - Но приказ есть приказ!
      - Знаю, устав проходил когда-то... Но свой приказ командир дивизии может еще изменить. Вашему генералу что, собственно, надо - Речицей овладеть или чтобы мы после артподготовки опять перед немецкими окопами залегли?
      - А как же овладеешь без подготовки?
      - Вот мы к делу и подошли! Теперь прошу выслушать меня повнимательней.
      Николенко развил перед командиром полка идею внезапного ночного удара.
      - Все это выглядит соблазнительно, - сказал подполковник, - но не очень-то привыкли наши солдаты к ночному бою, да еще в населенном пункте. Ведь народ у нас главным образом из нового пополнения... Не согласится командир дивизии, нет!
      - Что у него, голова хуже, чем у нас с тобой?! Постараемся убедить... А насчет солдат правильно заметил: в таком бою особая сноровка нужна. Вот поэтому мы вперед и пойдем, таранить будем, а ваше дело - покрепче поддержать нас, зачистить все концы в Речице и организовать оборону на случай немецких контратак... Тем временем мы метнемся захватывать переправу.
      - Нам бы только войти в Речицу, зацепиться.
      - И войдем, и пройдем! Давай связывайся с генералом.
      - Нельзя о таких вещах по телефону. Лучше съездим!
      Против ожиданий подполковника командир дивизии отнесся к предложению партизан очень благожелательно. Задав Николенко несколько вопросов и немного подумав, генерал сказал:
      - Согласен! Но ответственность вы берете на себя огромную. Если только растревожите противника, заставите его подтянуть к плацдарму новые силы - этим испортите все дело. Будем тогда ругаться!
      - Не придется ругаться, товарищ генерал! Только скажите вашим людям, чтобы покрепче закреплялись в селе.
      - Это мы обеспечим. Желаю успеха нашим помощникам-партизанам!
      Едва вернулся Николенко к себе, как снова началась подготовка к бою. Захватила она в первую очередь командный и политический состав батальонов. Рядовые партизаны пока отдыхали, знакомились с красноармейцами, искали среди них земляков, вели с ними бесконечные разговоры. И у бойцов с погонами на плечах, и у бойцов с красными ленточками на шапках было о чем порасспросить друг друга, о чем порассказать.
      Вот молоденький партизан в черной эсэсовской шинели, добытой, наверно, в Несухоеже, повествует подсевшим к нему солдатам:
      - А работала та Маруся на станции писарем по мелкой переписке - пол подмести, дров принести, а короче говоря - уборщицей. Ей-то мы и послали через связных мину с взрывателем натяжного действия. Задание Маруся получила простое: уничтожить начальника станции. Ну, сами понимаете, заложить мину в кабинете уборщице ничего не стоит! Тут вопрос другой. Кто, спрашивается, за взрыватель потянет? А пусть сам фашистский начальник и тянет, у нас же для этого лишних людей нет. Положила Маруся мину в ящик стола, а проволочку от взрывателя к соседнему ящику подвела и с задней стороны прикрепила. Теперь какой из ящиков ни выдвинешь, все равно мина грохнет...
      - Ловко! Ну и как? Взорвался начальник?
      - Попробуй тут не взорвись!.. Хоронить было нечего.
      - А Маруся?
      - Что ей сделается! В партизаны ушла... Поварихой у нас в третьей роте.
      В другой группе партизан тоже упоминается женское имя, хотя и не о женщине идет речь. Красноармеец никак не может объяснить нашим партизанам, как действуют реактивные установки - "катюши".
      - Нет у нее никакого ствола, это же не пушка! - говорит армеец. Снаряды у "катюши" своим ходом летят, да не по одному, а целой шеренгой, стрелами такими огненными...
      - А почему "катюшей" назвали? - интересуются партизаны.
      - За голос! - усмехается солдат. - Грохот от залпов протяжный, будто кто песню заводит... Немцы одного голоса ее боятся! Запела бы тут "катюша", заиграла, так сразу бы всех фашистов из Речицы вымело.
      - Посмотреть бы на нее!
      - Еще посмотришь! На вид-то ничего особенного: автомашина, а сверху платформочка под брезентом... Зато в бою хороша!
      Два парторга, армейский и наш, сидят в стороне и ведут свой большой и серьезный разговор.
      - Ну, а как же вы относитесь к коммунистам окруженцам или бежавшим из плена, если у них партбилетов нет? - спрашивает армеец. - Я понимаю, многим зарыть свои партбилеты пришлось или совсем уничтожить, но ведь и на слово нельзя верить, что партийный!
      - Конечно, нельзя! Но ведь видно человека, как он себя ведет. Ведь воюет каждый не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы жить. Он за Родину борется, за народ, но и за себя тоже, он уцелеть надеется... А уцелеет, так все равно после войны выяснится, если соврал! И разве коммунист льготу какую-нибудь на войне получает? Будь впереди, будь на самых опасных местах - вот тебе и вся льгота.