Стартовали быстро: забрали всю пищу, имеющуюся в наличии, банные халаты на четверых, пижамы и кое-что еще по мелочам. Анна контролировала выезд со двора на улицу, Владимир "проверился", пристально, внимательно и довольно долго осматривая окна дворовой части нашего здания. Нужно было исключить контроль со стороны – наш выход из парадного, открывающегося тоже во двор. У подъезда нас уже ждал микроавтобус с "глухими окнами" по всему кузову, обзор оставался только у водителя – эту роль выполнил Владимир. Мы разместились в глубине автомобиля, быстро юркнув в него из парадного. Анна осталась у подворотни, тщательно, отслеживая возможное преследование. Но на трубку от нее звонка не поступило, значит эвакуация прошла благополучно. Я отметил для себя, что подготовка нового агента уже началась Владимиром – он, видимо, мысленно ставил ей оценки, проверяя результативность преподанной накануне "науки шпионажа".

Ехали не спеша, немного попетляв по городу, чтобы окончательно провериться: "хвоста" не было, и мы двинули к дому Олега на Петроградскую сторону. Машина почти прижалась бортом к подъезду нужного дома, и мы вышли через отгороженную от постороннего наблюдателя боковую дверь. На лифте забрались на четвертый этаж, вошли в "берлогу" – правда, Владимир предварительно обследовал входную дверь на наличие пластида. Нас встретило запустение квартиры моего друга. Первое, что сделал Владимир, так это плотно задернул шторы на окнах всех комнат, в кухне. Открылся новый этап нашей коллективной жизни…

На фоне "простоты", которая, как известно, "хуже воровства", встретившей нас в квартире Олега, мои апартаменты, совсем еще недавно предоставленные избранному обществу, могли показаться роскошью. Из ценных устройств в новом месте нашей "лежки", был только голубой унитаз, да и тот оказался плохо привинченным к полу. Приходилось, сидя на нем, балансировать на "грани несчастья". Ну, мы-то уверенно писали, по-мужски стоя, практически ничем не рискуя. Но дамы каждый раз всхлипывали, приседая на стульчак даже накоротке. Пришлось мне – старому специалисту-универсалу по всем видам домашних работ – заняться основательным монтажом этого нехитрого санитарно-технического устройства. Задача была выполнена с оценкой "отлично" в самое короткое время. Олег при этом больше думал, как ему сохранить "приличную мину при плохой игре": ведь его легкомыслие могло довести женщин до серьезных травм и ранений. У него, оказывается, и ванна была не прикреплена к полу и, как мы скоро убедились, ходила ходуном, когда в нее влезали наши "милые слоники".

Далее начались другие испытания: с лоханью ванны мы как-то смирились, но у Олега и вся мебель, оказывается, тоже легко подвергалась крену и серьезным колебаниям. Поскольку общение с теплой водой требовалось дамам довольно частое в силу нашей общей половой агрессивности – и то сказать, чем же еще заняться в нашем вынужденным заключении, – то опять нависала необходимость проведения ускоренного ремонта. Работы пришлось вести широким фронтом, объектов приложения моего мастерства оказалось много. Короче говоря, мне пришлось засучить рукава и заняться не столько вопросами пола, как таковыми, сколько тем чтобы создать условия для воплощения в жизнь этих животрепещущих "вопросов". Под моим руководством экстренно сколоченная бригада "мастеров" всерьез приступила к модернизации нашей временной "берлоги". Женщины так разохотились, что даже поклеили новые обои на кухне, в коридоре и прихожей. К комнатам я их не допустил потому, что там сперва было нужно побелить потолки, а пульверизатора для разбрызгивания мела под рукой не оказалось.

Меня удивило почему у Олега были все материалы наготове. И тут пришло прояснение! Как только я увидел неподдельную грусть на лице моего друга, появившуюся в связи с тем, что побелка потолков и оклейка комнат обоями сорвалась. Я все понял: он, шельмец, специально заманил нас в свою "берлогу". Он знал мою страсть к строительным преобразованиям, учитывал темперамент коллектива и возможность легкого перехода из секса в другую грань самоотрешенности. Олег заранее прогнозировал ремонт квартиры практически "на халяву", да еще и за самое короткое время – самоотверженность влюбленной женщины не знает границ!

Никто и никогда не сомневался в том, что русская женщина "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет", особенно если ее перед этим подвергать основательной ласке и вовлечению в многочисленное соитие. Именно такую "горящую избу" Олег и предложил якобы в качестве конспиративной квартиры тогда "на военном совете в Филях", то есть на Гороховой улице по адресу моей постоянной прописки. Я-то, дурака свалял. Я – растяпа обеспечивал у себя дома почти что санаторно-курортный режим этой гвардии, а надо было под шумок, да между делом, и мне оживить косметику, хотя бы в местах общего пользования. Сам-то я когда еще соберусь, подойду вплотную к трудовому подвигу?..

Я так озадачился строительными проблемами, раздосадовался на изощренность, коварство моего друга. Изумляться своей неосмотрительностью уже не было сил. Хотелось собраться и, прихватив Ирину, хлопнуть дверью. Черт с ними – с законами конспирации: отправлюсь обратно домой и вся недолга! Но подошла ко мне тихой лисонькой Ирочка, – она-то и сама все давно поняла, но молчала, нежная моя, – обняла меня за плечи, отвела в выделенную нам двоим для постоя комнату. Там она, сердешная, отдалась без всяких премудростей – прямо на полу, точнее, на татами. У Олега в квартире все было, как говорится, "через жопу": из двух комнат одна была обустроена под спортивный зал, а другая представлялась залом ожидания на заштатном вокзале или КПЗ в провинциальном отделении милиции. В такой комнате из всей возможной мебели присутствовал только один детский стульчик с вырезом посередине – то было сидение для детской попки. Как уж попал к Олегу тот детский стульчик – ума не приложу? Видимо, кто-то из друзей в шутку подарил на новоселье…

Потом, после любовных откровений, у меня притухла агрессия. Все прошло, куда-то смылась и червоточина в израненной подозрениями душе. Мы отыскали двуспальный матрас, развернули его на татами, потребовали постельное белье и нам его выдали. И мы с Ириной Яковлевной уже надолго "затворились" в нашей импровизированной спальне, не отвечая на призывные постукивания в дверь, на елейные голоса, на прочие внешние попытки искупить вину… Мы вышли на свободу только утром следующего дня, спаянные общими невзгодами столь сильно, что нам казалось – нет такой силы, способной теперь оторвать нас друг от друга! Мы даже перестали обмениваться словами, все понимая по взгляду или на трансцендентном уровне. Теперь наша пара уже являла собой "супружеский симбиоз"…

"Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры, от чего отступивши, некоторые уклонились в пустословие, желая быть законоучителями, но не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают" (Первое Тимофею 1: 5-7).

Все проходит: исчезла грусть и обида на козни друга. Но их заменили новые проблемы, а в их суть посвятил нас Владимир в ближайший свой визит на нашу конспиративную квартиру. Он как бы невзначай, не намеренно, но под предводительством своего доверенного лица Анны организовал выход наших женщин-кормилец в магазин для покупки съестных припасов. Оставшись наедине с нами, Володя поведал нам суть детективной истории, из-за которой, собственно говоря, нам и приходится скрываться. Оказывается у этого приключения "ноги растут" еще с моей прежней работы – из Фонда обязательного медицинского грабежа. Там грохнули заместителя исполнительного директора, очень мне напоминавшего подполковника 127 отделения милиции. Что-то в них было общее – не только во внешних признаках, но, главное, в поведении. Только подполковник сам вербовал доносчиков, а наш заместитель исполнительного директора специализировался как раз по доносительству. Пусть направления векторов функций отличались, зато их сущность была однотипной. В довершение скандала, через несколько дней стреляли поздно вечером в самого исполнительного директора – в позорную собаку Шкуряка. Покушение состоялось прямо во дворе дома, где он на ворованные деньги недавно приобрел себе шикарную квартиру. Директора не прихлопнули, а лишь прострелили ляжку: теперь он с гордость носил лангету и многозначительно охал, поднимаясь по лестнице. Как-то так получилось, что в это же время в городе и недалеком пригороде, что по Московскому шоссе, произошло несколько дерзких убийств милиционеров. Следы вроде бы вели к уголовнику по фамилии Федоров. Мой однофамилец когда-то преподавал физкультуру и неплохо стрелял. Он уже отсидел в зоне за убийство двадцать лет. Володя многозначительно посмотрел на меня.

– Нет, нет, Александр Георгиевич, – говорил он голосом, внушающим безусловное доверие, – никто не собирается вас считать организатором преступлений. Уже проверено, что вы с убийцей ни в каком родстве не состоите, хотя отчества у вас одинаковые. Но эти головотяпы из районного УВД решили на всякий случай и вас держать в поле своего внимания.

Я страшно удивился такому "приятному" совпадению: два Федоровых. Один – доктор медицинских наук, всю жизнь спасавший от смерти и болезней людей. Другой – отпетый уголовник, отправляющий на тот свет моих возможных пациентов. Как же это все можно связывать – неужели только ориентируясь на сходство фамилий? В какую дурную голову такие версии могут являться? Я, может быть, еще и согласился понять логику тех, кто считает, что паразитов, окопавшихся в дирекции нашего фонда и иже с ними, стоит грохнуть! Но только почему я должен марать о них руки? Если бы мне привелось встретиться с такими говнюками в открытом бою, то наверное я вспомнил бы, что был когда-то мастером спорта по единоборствам. Но и тогда ограничился бы тем, что набил этим выблядкам морду, надрал бы жопу, но не более того! Жизни лишать – это уже прерогатива Бога, а не моя, не смертного человека. К тому же суд Божий будет и справедлив и более жесток, чем мой. Бог накажет всю их генетическую ветвь. Уж слишком они много напакостили простым людям – больным, страждущим помощи, методично разворовывая у них их же собственные средства, собранные на лечение.

Я предпочитаю "естественный отбор"! Куда правильнее написать о нашей жизни новую книгу и прославить этих сельских остолопов на век. Заодно оставлю работу литературоведам будущих поколений – они все раскопают, уточнят фамилии, имена и отчества и всех выведут на чистую воду!

Бог сам рано или поздно поставит крест на подонках и паразитах, забывших золотое правило цивилизованного общества: "Живи так, чтобы не мешать жить другим". Вот одного – заместителя директора – уже забили ногами носители черных сил в темном дворе. Говорят, что туда тот явился, провожая свою "тайную пассию", присосавшуюся к члену директората, дабы самой укрепиться в фонде. У злоумышленников не было никакой политической установки. Просто их послал Дьявол для того, чтобы расправиться с человеком, переступившим грань цивилизованной морали. Тут увлечение заурядной пассией – тоже, кстати сказать, с далекой – подвело стареющего козлика с рыжими усиками. Но мне-то до его увлечений дела нет – пусть перетрахает хоть весь ФОМГ, а заодно и фонд имущества, находящийся по соседству… Должны же как-то тешиться и клопы, и паучки, и пиявицы, и прочая мерзопакостная нечесть…

Семену Евгеньевичу Пеньковскому – самовлюбленному демагогу – тоже уже основательно отбили "крышу". Но он и тут не остепенился, а даже наоборот – затеял пошлый адюльтер, конечно, его не украшающий, но потешающий всех окружающих. Он, несчастный, "просит бури, как будто в буре есть покой"!.. "Аристократы от сохи" развлекались как могли…

Володя видел, что в душе у меня закипает гнев, а потому поспешил меня успокоить:

– Александр Георгиевич, не стоит волноваться из-за пустяков. Достойных людей вполне достаточно во всех сферах – они нам помогут!.. Меня беспокоит другое: по моим данным, и за вами с Олегом Марковичем ведется охота. Пока не могу точно сказать, кто инициатор такой акции, но со временем во всем разберусь. Однако меры предосторожности необходимо принять…

Владимир поймал наши взгляды, полные недоумения и сомнения… Естественно, мы не чувствовали за собой таких уж выдающихся грехов, ради которых на нас могла быть организована дорогостоящая "охота". Володя поспешил дать разъяснения:

– В одном я уверен, что слежка организована не ментами, а какой-то частной фирмой. Как ни странно, но такая "любительщина" как раз-то меня и беспокоит больше всего. Дело в том, что непрофессионалы – субъекты весьма увлекающиеся. Они насмотрелись кинобоевиков и спешат во всем походить на "передовой запад". Могут сгоряча угрохать, даже хорошо не подумав о последствиях. И такое случается в России…

Володя оценил эффект воздействия на нас горьких слов. Понял, что мы не обмочились от страха. А причина очень простая: я лично уже пожил на белом свете нимало лет. А древние стоики, например, после шестидесяти лет просто праздновали последний юбилей в кругу друзей, а затем выпивали чашу настоя цикуты. Смерть наступала неотвратимая, но не очень мучительная – как у Сократа. Олег же подумал о том, что так легко он не сдастся: несколько убивцев обязательно собственными руками и ногами отправит на тот свет! Но Владимир имел какие-то собственные, особые, представления на сей счет.

– Конечно, можно "героически повоевать" напоследок. Однако дело не в том. Порядочные люди должны уметь правильно выполнять свою миссию: "зарывать" необходимо подонков, а не подставлять грудь и голову под пули мерзавцев. Я вызвал несколько человек, кстати, они и вам знакомы. Скоро я их вам представлю, тогда и обсудим детали вашей защиты и организации "мышеловки". Но оборона наша должна быть надежной и эффективной.

Мы поговорили еще кое о чем, и Владимир, сославшись на неотложные дела, забрал Анну, только что вернувшуюся с нашими дамами из магазинов, и уехал восвояси. Олежек прилег на диван с последней моей книгой "Мистик", ему очень нравился в ней сам "пасторальный стиль" описания событий. Идиллический сюжет, близкий по форме к буколики, существовавшей в античной поэзии, а потом развитый в европейской литературе почему-то волновал моего друга. Видимо, Олежек начинал стареть.

Я, вообще, очень мало внимания в своих книгах уделял сюжету, считая его лишь "придонным фарватером" прозы. Мне казалось, что истинной красотой всегда отдает "поверхность реки", петляющей среди таинственных зарослей психологии героев – особенностей их восприятия событий, переживаний, буйных или сдержанных реакций. Мне нравилось композиционно решать проблемы человека, продвигающегося к Истине. А эта коварная красавица всегда остается индивидуальной, неокончательной, эгоистичной. В том и кроется секрет неповторимости в образных представлениях, присущих разным людям.

Сейчас Олег наслаждался теми местами романа, где диалог носил пародийно-стихотворный стиль, близкий, по его мнению, к "эклоге". Я сказал "по его мнению" и тут же внутренне захохотал. Писатель часто превращается в отвратительную, завистливую гиену – всегда голодную, охочую до похищения сочных образов, даруемых практически бесплатно окружающими людьми. Я лично больше интересовался патологическими личностями, отлавливая их где угодно и заселял ими свою память, чтобы потом вставить в очередное произведение и с большим смаком наградить "долгой жизнью". Сколько таких уродов мне уже удалось похитить из нашего странного фонда.

Чтобы стоили представления о литературе моего друга Олега, если бы не поправляла ему мозги – тактично и тонко – красавица и большая умница сестра этого повесы. Олег-то совершенно без оснований мнил себя большим специалистом во всех областях науки, литературы и коммерческой практики. Но в литературе он питался только прожеванной его сестрой пищей.

Сестру звали Оля, она была филолог по образованию, и это давало мне возможность изрядно с ее помощью компенсировал дефекты школьного образования. Она, чаще всего, выполняла первую техническую корректуру моих рукописей, тратя порой и дни, и ночи. Конечно, лучше бы она проводила эти ночи со мной – тогда бы работа над романами была более эффективной, да стиль произведений не был бы таким желчным.

Ольга была нашим с Олегом филологическим демоном: она нет – нет, да и кусала нас своими острыми зубками подобно быстрой, стройной змее Эфе. Укусы ее сопровождались выделением яда современной лексикологии, семасиологии и семантики ровно в той дозе, которая не убивала нас сразу, а только вызывала подобие паралича Литля. Не знаю, как у Олега, но мой "однородный член предложения" всегда преобразовывался в "присоединительное значение сочинительного союза" под действием таких укусов. В результате чего откровенно рушилась привычная орфография и синтаксическая ориентация. Неверной рукой, захлебываясь ядовитой мыслью, я начинал писать романы еще быстрее, азартнее и проникновеннее. Печень героев моих произведений при этом дробилась на лексикографические компоненты. На них я взирал уже глазами анатома: трудно затем их было постигать даже самым верным читателям. Фонетика и орфоэпия спотыкалась на заурядностях или, наоборот, на немыслимой вычурности разговорной речи, применяемой мной.

Я поклонялся талантам сестры моего друга настолько самозабвенно, что порой во мне просыпались атавизмы из детства, возникало что-то подобное отношению: "училка – ученик". Правда, я тут же переводил психологическую диаду в сексуальную, и тогда сама собой, без всякого нажима извне, вырабатывалась формула: "кто сверху – кто снизу?" Поскольку наши отношения с Ольгой застревали на платонической фазе – исключительно по ее вине! – то и результаты творчества были посредственные.

Во мне, кажется, даже проклевывалось что-то подобное разновидности мазохизма в той его форме, которая сродни масонству… Оленька, между тем, продолжала подыматься в небеса на воздушном шаре филологического величия. Оттуда, с высоты своих знаний, женщина наблюдая за тем, как медленно, но верно перерождалось верховенство "авторства" в сублимацию "корректорства". Голова у сестры Олега кружилась, воздушный шар распухал, возносился и благополучно лопался. Все оказывались на земле, среди хорошо унавоженной пашни – в тепле и свинстве!

Тут же вспоминались стихи Василия Федорова: "Не за слезы ли, что лила, меня женщина прокляла… Телефон звонил оголтело, будто колокол каланчи. Проклинаю вас! – долетело, и все смолкло в глухой ночи"… Короче говоря, мы с Олегом не были верными "змеенышами" большой филологической Эфы. Вот почему мы старались быстрее расползтись от нее в разные стороны… Вот и теперь мужской дуэт завис на иных лакомых хохотушках… Бог не выдаст – свинья не съест!..

Я относился к Олегу и Ольге с большим почтением и любовью, но понимал, что писатель должен вести жизнь затворника и волка-одиночки. Только тогда можно успеть что-нибудь сотворить на этом свете. Прекрасные мысли похищаются из Вселенского Информационного Поля после того, когда основная масса людей отошла ко сну. Тогда доступ к нужным серверам информационного поля не заграждается "чугунными жопами", не ограничивается досужим головотяпством.

Книги я писал рано утром, вернее поздней ночью, то есть начиная с двух – трех часов нарождающегося дня. Тогда, по моим подсчетам, большинство населения обеих полушарий прекращало шастать в сфере моих информационных интересов. Тогда и память моя просыпалась, очищалась, ожесточалась. Мой мозг выдавал "на гора" груды прекрасной или отвратительной людской породы в виде образов, отлитых в безупречные слова…

Сейчас я склонился за компьютером Олега: загнал в него свои рабочие дискеты и понемногу шерстил информацию для новой книги. Я хотел разобраться в непростом вопросе: "Почему у нас на Руси сложилась такая порочная традиция – придурки пытаются руководить достойными людьми?" Может быть, именно потому достойные и умные, но подневольные люди склоняются к организации тайных обществ. Тем они пытаются хоть как-то оградить себя заслоном корпоративности от посягательств на свои свободы?

Пришла в голову простая мысль: Пусть верна гипотеза Михаила Ломоносова о том, что славяне – это выходцы из древних германских народов. Да, возможно, "пену" сдули с поверхности этого этноса события и сила социально-экономической стратификации германского общества. И тогда весь "людской мусор", не сумев устроиться у себя на родине, двинулся на свободные земли. Несостоятельность переселенцев выразилась и в том, что впоследствии их легко покорила небольшая банда скандинавских завоевателей – Рюриковичей, тоже, кстати, изгнанных из своего этноса за ненадобностью. Примечательно, что только к 1785 году русское дворянство сумело консолидироваться в единое сословие. А к этому времени уже более трех веков а Англии было практически изжито крепостное право, и каждый гражданин считал самым дорогим достоянием личную свободу. Такое возможно только при условии, что дворянство, аристократия утвердились настолько, что очистились от рабовладельческих замашек.

По источнику происхождения дворянство в России делилось на: титулованное (граф, барон, князь); древнее, то есть давно находившееся в составе клана избранных. Такие дворянские роды фиксированы Жалованной грамотой (не менее ста лет), их записывали и в Бархатную книгу. Была еще одна категория дворян – пожалованные государем. Дворянство приобреталось военной или гражданской службой или по индегенату иностранных дворян, что совершалось при переходе их в русское подданство. Каждая часть дворянства записывалась в специальную часть губернской дворянской книги, такой порядок сохранялся до 1917 года. Понятно, что в социально-историческом смысле это были не отстоявшиеся и сгустившиеся сливки, а лишь "сыворотка" начальной стратификации. Ну, а когда в семнадцатом году все поставили с ног на голову, то тут уже началась социальная и психологическая вакханалия. К сожалению, период "перестройки" ознаменовался аналогичным процессом – только стратификацию общества погнали методом "обратного перевертывания"!.. В таких случаях обязательно рождаются "случайные выбросы" и расширяется сфера криминализации отношений в обществе.

К несчастью, фактическая отмена крепостного права в России так и не состоялась. Смешно, но творцы нынешней фазы большевизма продолжают цепляться за фактическое крепостное право или за что-то, очень близкое к тому, построенное на вздорной идеологии. Многие из ее идеалов лишь прописаны на бумаге, но не внедрялись в реальную жизнь, потому что противоречат человеческой природе.

Если в середине XIX века большинство сельских поселений подходило под тип простой земледельческой деревни-общины с населением до пятисот человек (45% всех общин), то в них не мог проникать прогресс – ни в культуре, ни в образовании, искусстве и науке. После революции колхозное строительство приобрело масштабы вселенского рабства. Вырваться из него можно было только через вербовку на строительство индустриальных центров, либо в армию. Огромный приток "сырой" миграционной массы не позволял городу обеспечить благополучную ассимиляцию приезжих. Потому большинство быстро превращалось в другую разновидность рабов – бестолковых адептов идеологии и осведомительства карающих органов. Начало Отечественной войны показало серьезные изъяны души творцов "новой жизни". Но русский человек, после кровавого мордобоя, умеет находить в себе силы к новому возрождения. Тогда, видимо, произошло что-то подобное, обеспечившее победу в страшной и опустошительной войне. Но результативность многих боевых действий, неумение беречь людей – свидетельство примитивности тех, кто осуществлял руководство сложными социально-экономическими процессами в социалистическом государстве.

Я перезарядил дискету и углубился в новую страницу истории нашего государства. Меня вновь повлекло в сторону исследования масонства. В России такое явления исстари упирается в те же столпы национально-поведенческой глупости. Все начиналось с того, что не была создана среда для распространения тайных обществ масонского качества в широких слоях населения. Во-первых, русскому этносу не свойственно "рыцарство", как система и военной организации, несущая в себе особую мораль. Надо помнить, что, например, шведы в заметном меньшинстве лупили русских тугодумов и долго заставляли русских воинов праздновать труса. Только собравшись в большие массы, подпитывая себя гигантоманией, войска были способны хоть что-то сделать с врагом. Оттого и татаро-монгольское рабство так долго держалось на Руси. А для отпора немецким рыцарям русскому войску пришлось по существу нанять на воеводство Александра Невского – потомка скандинавов Рюриковичей. В Отечественные войны с Наполеоном и Гитлером выявляли те же недостатки военной выучки и русского характера.

Самосознание свободы, как основного атрибута жизни достойного человека, не было воспитано историей в славянском этносе. Примеры свободолюбия демонстрировали главным образом иностранные волонтеры. На такой основе и рождалось в России масонство. Многие декабристы прошли через масонские игры, так и не избавившись от непонимания серьезности традиций и предназначения "тайного общества". Причем, значение глубинной философии истинного масонства было опошлено идейкой поверхностного дворцового заговора, интриги. Поэтому практически все императоры России, достигнув зрелости ума, считали своим долгом запрещать масонство. Пожалуй, только в период недолгого царствования Петра III обеспечивалось истинное покровительство масонству.

В качестве типичного примера можно привести действия Екатерины II, решительно раздавившей московскую ложу Новикова, наверное ближе всего стоящую к правильному толкованию задач масонства. Некоторые члены ложи поплатились серьезными лишениями и испытаниями.

Масонские ложи Гарпократа, Изиды, Горуса, Латоны, Немизиды, Совершенного согласия, Девяти Муз, Урании, Беллоны, Скромности, Святой Екатерины трех подпор, Постоянства, Минервы, Талии, Равенства, Candeur, Благотворительности были по главной сути очагами развлечения знати и не выполняли своих задач даже в самой скромной мере. Русских масонов всерьез не принимали иностранные ложи, хотя и благословляли на "ратные подвиги".

Большевики испохабили все окончательно: они не только внедрили "идеологическую заразу" в суть масонства, но и практическими бунтарскими действиями опошлили светлую идею с самого начала своей подпольной деятельности. Для многих из них путь в партию шел через юношеские игры в конспиративность на масонский манер. Вот почему возрождение масонства в современной России идет так медленно, при большом недоверии ко всему русскому иностранных лож. Нет достойных традиций и личностей-маяков масонского движения.

Мне захотелось сравнить человеческие, с позволения сказать, личностные реальности новейшей истории России и хотя бы некоторых цивилизованных государств. Взгляд невольно упал на знаменитую фигуру – президента Франции Шарля де Голля, сумевшего открыть второе дыхание у своей матери-республики. Его предки происходили из почетной знати Франции. Еще в 1210 году король Франции Филипп-Август пожаловал Ришару де Голлю за верную службу ленное владение в Эльбеже. Поддержал славу рода и шевалье мессир Жеан де Голль – участник Столетней войны, правитель Орлеана. В более поздние времена аристократический род де Голлей сомкнется с представителями буржуазной элиты: в 1886 году преподаватель философии коллежа иезуитов Анри де Голль женился на своей кузине Жанне Мэйо. Вторым сыном от этого брака был Шарль де Голль, родившийся 22 ноября 1890 года. Анри де Голль всегда считал себя "тоскующим монархистом" – таков был его политический портрет, если не бояться лаконичности и своеобразного пиетета. Его сын в 1901 году поступил в весьма престижный иезуитский коллеж на улице Вожиррар в Париже. Там при воспитании мальчиков утверждалась простая поведенческая истина: "Ты – как труп в руках начальства". Это была одна из заповедей основателя Ордена иезуитов Игнатия Лайоллы.

Нет ничего удивительного в том, что в зрелом возрасте Шарль де Голль исповедовал масонские доктрины, ибо с детства его готовили к восприятию особого рыцарства. Доучиваться Шарлю пришлось в аналогичном коллеже в Бельгии, так как во Франции парламентом был принят закон, ограждающий детей от влияния религиозных конгрегаций. В 1909 году Шарль де Голль поступил в военную школу – в знаменитый Сен-Сир. Прежде предстояло год отслужить простым солдатом в одном из северных гарнизонов. Только в 1910 году собственно и началось непосредственное обучение офицерскому делу. 1 октября 1912 Сен-Сир был закончен, и де Голлю присвоено звание младшего лейтенанта. Карьера молодого офицера не была головокружительной, но отличалась сохранением чести и достоинства. Он принимал самое непосредственное участие во всех войнах Франции, пришедшихся на период его жизни. А во время Второй мировой войны Шарль де Голль возглавил правительство "Свободной Франции", действующее в эмиграции в Англии.

События 13 мая 1958 года привели Шарля де Голля к верховной власти во Франции: этот период деятельности являл собой "шедевр политической стратегии и тактики". Де Голля называли "Наполеоном внутренней политики", "человеком кризиса". Примечательно, что когда уже немолодой политик был избран президентом страны в результате всеобщего голосования, он замечал: "Роль президента должна носить монархический характер". Необычная для лидера республики установка, видимо, пришла от отца да из иезуитского коллежа.

Великий гражданин не дожил 13 дней до своего восьмидесятилетия, его похоронили 12 ноября 1970 года на тихом кладбище в Коломбэ, согласно его воле, – без торжеств, тихо, только в присутствии близких родственников. За спиной у Шарля де Голля – потомка средневековых французских рыцарей – на свете осталось две дочери. Они продолжали, как могли, знатный и полезный во всех отношениях старинный французский род. Одна, может быть, самая любимая дочь, умерла в возрасте двадцати лет. Она оставалась от самого рождения особым существом – ей удалось достичь развития разума четырехлетнего ребенка. Тем не менее де Голль все эти годы делил с ней странный и загадочный мир, посвящая свободное время больной дочери. Он окунался в детские игры с той же искренностью, что и прятался под покров масонского мистицизма. Скорее всего, мистицизм – была его последняя, фантастическая надежда на получение прощения за какие-то грехи у Бога. Наверное, де Голль взвалил на свои плечи расплату не за собственные прегрешения, а за то, в чем были повинны его предки…