Я попробовал распутать клубок собственных догадок, приложив их в виде, пусть кривобоких, аналогий к российской действительности. Как это не выглядит парадоксально, но исторический хвост догадок был привязан почему-то к тому самому подполковнику Егорову Юрию Валентиновичу, только что наследившему в кабинете следователя, а теперь шептавшемуся со следователем Ивановой в вонючем коридоре… Что могли так таинственно и долго обсуждать там эти две явно темные личности?..

"Четыре короля с одинаковыми именами правили Англией с 1714 по 1830 годы, то есть шестнадцать лет. Они оставили в английском народном эпосе занятную страничку: основной вектор любых повествований о Георгах направлялся в сторону откровенной иронии. Георг I (1660-1727) стал королем Великобритании и Ирландии в возрасте 54 года. Он был немцем не только в большей степени по национальности, но и по духу: он даже не пытался делать вид, что способен освоить английский язык и постичь традиции жизни своих подданных. Георг I был по-немецки рассудительным, спокойным страшно себялюбивым монархом. Его строгость прежде всего обрушивалась на собственную супругу, являвшуюся его кузиной Софией-Доротеей Целльской. Строгость приобрела особую форму к 1694 году: тогда монарх развелся с супругой и посадил ее на всю оставшуюся жизнь под домашний арест в родном Ганновере. В Британии же Георг I тешил себя с двумя фаворитками, представляющими собой полнейшую противоположность. Тяга к сексуальным крайностям, видимо, была имманентным свойством психологии монарха: тощая и высокая, как щепка, мадам Шуленберг (кличка – "майский шест") и чрезмерно пышнотелая мадам Кильманзегге (кличка – "два акра щек") с успехом регулярно удовлетворяли своего повелителя, но страшно раздражали население Великобритании. Примечательно, что Георг I устроил браки своих детей только с отпрысками немецких монарших фамилий. Например, его дочь София-Доротея вышла замуж за короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, подарив Германии в ходе несколько затянувшихся родов Фридриха Великого. Сын женился на Каролине Ансбахской и взошел на престол Англии под именем Георг II. Он, подобно отцу, оставался до мозга костей немцем, но сумел овладеть английским языком, правда, пользовался им не совсем ловко – говорил с большим ганноверским акцентом.

Георг II (1727-1760) лучше отца разбирался в международной политике, был жадным, деспотичным к членам семьи человеком и умер моментальной смертью от мозгового удара в возрасте 70-ти лет. Его старший сын – Фредерик-Луи умер в 1751 году в возрасте сорока пяти лет, неудачно приняв головой теннисный мяч. У Георгов, видимо, с головой было не все в порядке: удар мяча возбудил в мозгу претендента на престол какую-то загадочную болезнь.

Георг III (1738-1820) являлся принцем Уэльским, что повышало симпатию к нему англичан. Он был влюбчивым малым и уже в возрасте четырнадцати лет без памяти втрескался в простенькую квакершу Ханну Лайтфут, сумевшую родить вне официального брака принцу двух детей. Георг потерял голову от любви до такой степени, что вступил с Ханной в тайный брак – от таких поступков в дальнейшем монаршей фамилии было трудно отмыться. Все расставила по местам официальная женитьба Георга в 1761 году на принцессе Шарлотте-Софии Мекленбургской-Стрелицкой. Само венчание и свадьбу пришлось облекать в бал-маскарадный "парадиз". Но молодая супруга срочно родила королю двух сыновей, закрепив свои права на звание первой леди. Курьезы преследовали Георга: при коронации 22 сентября 1761 года из царственной короны выпал крупнейший алмаз. То был прекрасный повод будущим вещунам истолковывать предопределенность потери Великобританией в 1776 году сразу тринадцати североамериканских колоний, приносящих большие доходы.

По большому счету, англичанам не повезло с Георгом III. Таккерей писал, что "самые блестящие учителя едва ли много преуспели бы в развитии его слабосильного ума, хотя, наверное, смогли бы развить его вкус и научить его некоторой широте мышления". Король, по мнению одаренных англичан, с детства "был воспитан темными людьми". Но король оставил в памяти нации пристрастие к садоводству: наверняка, с него пошла традиция тщательно разбивать и ухаживать за садами. Тот же человек научил нацию холить животных, соблюдать строгую диету и бороться с лишним весом, поощрять развитие серьезной музыки. К сожалению, Георг III перенес неизвестную лихорадку. Она-то уже в 1788 году дала о себе знать: произошел первый приступ психического порока. Добило неустойчивую психику короля покушение лондонской прачки Маргарет Николсон. Сама не вполне уравновешенная женщина набросилась на короля с кухонным ножом. Георг был потрясен случившимся, но запретил судить бедную женщину, а когда лекари установили у нее душевную болезнь, дал распоряжение поместить страдалицу в лондонский Бедлам – знаменитое пристанище умалишенных. Однако и у самого Георга III прогрессировало психическое расстройство. Король окончательно потерял разум к 1810 году: на одной из прогулок он выскочил из кареты и стал бить поклоны шикарному дубу, приняв его за прусского императора. В 1811 году было назначено регентство Георга Уэльского (1762-1830) – первенца Георга III и королевы Шарлотты. После скорой смерти отца, принц Уэльский под именем Георга IV взошел на трон. Теперь, с 1820 по 1830 годы, ему пришлось осуществлять монаршую волю, сильно урезанную парламентом. Чудачества монархов научили нацию выстраивать барьеры на пути вседозволенности властелина"…

Откопав новые исторические сведенья в своей собственной книге, я призадумался. И было от чего. Мое явное низкопоклонство перед цивилизованным миром стало натыкаться на препятствия. Какая, к чертям собачьим, рафинированность генофонда светила мне из Англии, если даже короли здесь не совсем в здравом уме. Про их кокоток-простушек и говорить не приходится. Я усиленно зачесал "репу", напрягая логику исторических аналогий. Но пока ничего не получалось – узелки российской действительности и английского прошлого не связывались: видимо мой метод давал сбои!

"Молодой король, вырвавшись из-под опеки отца и матери, ударился в разгул – нескончаемой чередой потекли многочисленные развлечения. Георга IV любил местечко Брайтон и основал там фешенебельный курорт. Здесь осуществлялось шикарное лечение морскими купаниями: изнеженные туши отдыхающих полоскались в море с помощью специальных подъемных машин. Король-предприниматель пристрастился к спиртному, обжорству и скоро завоевал прозвище "принц китов". Такое прозвище шло рука об руку с другим дорогим титулом "первый джентльмен Европы", ибо чрезмерная полнота не мешала королю оставаться весьма обаятельным и галантным кавалером. У Георга завелось много поклонниц: он даже умудрился тайно жениться на вдовушке Марии Фитцгерберт (1756-1837). Однако в дальнейшем этот брак был признан недействительным. Законной супругой блудливого короля стала немецкая принцесса-протестантка Каролина Брунсвикская (1768-1821), подарившая ему единственного ребенка – принцессу Шарлотту. Георг IV оставался неутомимым бонвиваном: он даже попытался развестись с королевой Каролиной, однако подданные взяли под защиту законную супругу короля-гуляки"…

Все в моей голове сплелось в единого слизкого мыслительного спрута. Его присоски почему-то тянулись к сердцу и мозгу подполковника Егорова Юрия Валентиновича. Какое-то мистическое предчувствие заботило меня. Что-то свыше подбрасывало вариант виртуальной диагностики личностных неполадок этого человека. В расфуфыренном фантоме виделась вздорная природа: мерещился какой-то отвратительный порок у "вашего превосходительства" – у заместителя начальника 127-го отделения милиции. Надо было поискать вездесущую "личную заинтересованность". С одной стороны, я осознавал, что этот человек еще не успел сделать мне ничего плохого: мы видим друг друга впервые. Но, с другой стороны, трал интуитивного мышления выгребал из глубин сознания какие-то еще не осознаваемые полностью микросимптомы. Меня, профессионального ученого, да и еще и писателя, на мякине не проведешь: это моя профессия – оценивать людей на расстоянии. Я давно открыл в себе способность ощущать, как и верные наши помощники кошки, ауру судьбы человека. По воле Божьей, мне приходилось рассматривать людей, классифицируя не черты их внешнего облика, а разноцветье поступков, от чего они приобретали в моем восприятие очевидность особой цветовой гаммы. Они как радуга – одни радовали меня, вселяя положительные эмоции, другие – отталкивали преобладанием черного цвета во всем. И я выполнял миссию барометра трансцендентального свойства, не жалея живота своего и воспаленного интеллекта.

Трудно было разобраться в том – прав я или виноват!.. Но Юрий Валентинович с первых минут нашего знакомства не внушал мне доверия: передо мной проскользнул скользким, навозным червем не человек, а оборотень, потенциальный предатель, а возможно, и затаившийся преступник, готовый действовать против совести человеческой!

Я не успел проконтролировать себя должным образом, а потому неожиданно всхлипнул и крупная слеза разочарования потекла по правой щеке. В ней переливался, играл цветовой гаммой солнечный луч, обнажая мою природную душевную открытость, всегда готовую схлестнуться в неравном бою с лисьей ложью и паучьей каверзой. Олег заметил слезу и отнес неожиданный эффект к началу помутнения моего рассудка, вызванного обострением хронического алкоголизма. С его стороны то было проявление душевной близорукости, свойственной многим физикам, долго работавшим с лазерными приборами, а потом плавно перешедшими в беспощадную коммерцию. Когда при настройке прибора луч фокусируется в глазу исследователя, порождая удар световым пучком страшной силы, то практически невозможно избежать оскудения эмпатии, то есть сопереживания. Можно себе представить, что происходит в дальнейшем, когда продырявленная такими ударами кора головного мозга начнет наслаивать на себя дефектность правовой и экономической культуры нашего населения, осваивающего лишь первую стадию коммерсализации народного хозяйства. Мой друг был заложником всех этих страшных процессов. На моих глазах физика и изощренность достижения прибыли разрушали чистую душу, усугубляя общий патологический эффект. Я не винил в том моего друга, я лишь выносил приговор квантовой физике и ее творцам. Заодно пришлось послать черную метку и экономистам первой величины – шотландцу Адаму Смиту, англичанину Давиду Рикардо, давно оторвавшимся от Бога. Я считал себя вправе закладывать крутые виражи, поскольку мой рок – это принятие страданий всего Человечества. А с таких Божественных высот хронический алкоголизм вовсе не заметен. Мои частные невзгоды не имели никакого значения, ибо они не могли остановить решительную поступь капитализма в России. Мне, практически как Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину, можно было усесться за написание монографии по этой проблеме. Остановка была только за тем, что я еще окончательно не определился с тюрягой или далекой сибирской ссылкой. К тому же в душе моей не было место большевистскому остракизму и атеизму. Я прочно крепил свои жизненные позиции волей Господа Бога: "Покажи на меня знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня" (Псалом 85: 17).

Вслед за выходом моей слезы из слезного мешочка наружу, на морщинистую поверхность правой щеки, в комнату вошла Елизавета Генриховна – порочная, как самый большой порок во Вселенной. А таковым пороком является недоверие к простым людям, стоящим на пути к душевному выздоровлению и к общению с Истиной… Посему мне показалось, что следователь не вошла, а вкатилась в комнату, как катафалк, жаждущий общения с послушными трупами. При смене угла зрения Иванова представилась нам осьминогом, его отвратительно грязно-коричневого цвета присоски тянулись к душам подследственных. Но глаза-то смотрели на меня и Олега не звериные, а человеческие – большие, серые, любопытные, ищущие признания женских достоинств!..

Я понимал, что коричневый цвет – это, конечно, затемненный желто-красный. Такой колорит легко возникает, если подмешать к красно-желтому черный цвет. Тогда импульсивная жизненная сила красного цвета "замирает", иначе говоря, тускнеет, сдерживается, блекнет…

Да, у этой женщины было не все так просто в жизни: и выбор профессии следователя МВД – это непростой выбор, а рывок от отчаянья! Серый цвет – вопль индифферентности, попытка отгородиться от всех и вся. Однако, таким цветом глаз нашего следователя наградила судьба, это не следствие ее собственного выбора. Правда, она могла накладными линзами изменить цвет глаз – тогда возникнет эффект искусственности самой сути этой женщины, а все следствие сразу же полетит в тартарары.

Я впился глазами в ее глаза: не было у женщины никаких накладных линз. Да и зачем, собственно говоря, смазливой мордашке и аппетитному телу прятаться за "серое"? Слов нет – это награда Бога всему ее генетическому "змею". Но вот за что такая награда послана? Да даже не это важно! Важно с любовью ли она приняла такую награду, не страдает ли, не бранит ли судьбу-злодейку.

Однако, какого черта я рванул с места в карьер? Следователь, также как и преступник, постепенно раскроется, обнажит свою душу. Необходимо немного подождать, а пока займемся расшифровкой не личности, а "наличности"…

Я стал глубже разворачивать тест Люшера… "Коричневый" на каком-то жизненном рубеже теряет активный, экспансивный импульс и жизненную ударную силу, диктуемую красным цветом. На таком "переодетом коричневом" душевном одеянии скользят и шлепаются навзничь и любовь, и отношение к собственному теле, к здоровью. Женщина может носить в себе хроническое заболевание, даже не отдавая себе отчета в силе трагедии, уже нависшей над ее головой. А в сексуальных отношениях такую покалеченную душу могут преследовать одни ошибки и разочарование… На кой черт ей был нужен этот коричневый костюм, никак не сочетающийся с серыми глазами. Дисгармония во внешнем приводит к фальши и во внутреннем. Она лукавит, не ведая того, даже с самой собой, не говоря уже про окружающих…

Коричневый "спрут" компенсируется на притязаниях другого вида и ранга, чем личное счастье. Да она, Елизавета Генриховна, и понятия не имеет, скорее всего, о том, что такое "личное счастье". Она питается в любви "консервами", грызет сухие "галеты", запивает всю эту гадость "газированной водой"…

Ее организм слишком перенапрягается подавлением чувственного и сексуального, чрезмерным честолюбием. Но на такой почве легко возникают и сексуальные излишества, тоже, конечно, с патологической экспрессией. Пытливые исследователи давно выяснили, что употребляющие наркотики лица отдают предпочтение коричневому цвету. Во всех смыслах предпочтение коричневого цвета – свидетельство того, что личность на пути к регрессии в земной, личной жизни. Такие женщины сторонятся здравого смысла во всем, в том числе, и в работе! Чтобы заглушить голос рассудка, они ищут отдушину в примитиве – в дружбе с примитивными инстинктами и примитивными личностями…

Теперь ковырнем эту заразу через серый цвет: если он ей по душе, то это означает, что Елизавета Генриховна склонна предлагать "нейтралитет". Она выстраивает четкую "границу" в вынужденных взаимоотношениях: она не будет сама раскрываться собеседнику и позволять ему зайти так далеко, чтобы раскусить суть ее стервозности, добраться до печенки злобного спрута, живущего в этом красивом фантоме.

Но возможен и другой вариант: она отрицает серый цвет! Тогда, в силу готовности к примитивным возбуждениям, она сама будет предлагать свои услуги дабы не быть обойденной в чем-то для нее важном. Скорее всего, именно так подловил ее "покровитель". А она продолжает выгребать все возможности, чтобы быстрее добиться цели и тем самым обрести благополучие, спокойствие, душевное равновесие.

Теперь, проведя пусть скоротечный, "пилотный анализ", я стал чувствовать себя увереннее. Но какая-то тяжесть еще с утра давила на мою душу, повышая необъяснимую тревожность. Я взглянул на Олега и понял, что мой самый дорогой друг находится примерно в таком же состоянии…

Эта баба-следователь, сомнений нет, могла принять нашу "раздавленность" и нарастающую отрешенность за желание "колоться". О том, скорее всего, она и шепталась так долго в коридоре с тем болваном с погонами подполковника милиции. Я не удивлюсь, если эта "сладкая парочка" сейчас предпримет "экстренное потрошение" или подбросит нам какого-нибудь полудохлого "живца". Наверняка подполковник с таким легкомысленными официальными позывными – Юрий Валентинович Егоров сейчас уже побежал по кабинетам готовить "театр"!..

Мы переглянулись с Олегом и без слов обо всем договорились: уходим в глухую защиту! А кретины в погонах пусть "тянут пустышку", пусть бесятся, грозят, аукают и собирают громы на наши головы…

Словно в подтверждение нашей версии, открылась дверь кабинета: на пороге стоял знакомый нам сержант – тот приятный парень, стороживший наше благополучие, когда мы дремали в "обезьяннике", задержанные не так давно ночью после пожара в нашем дворе. Парень доложил следователю:

– Товарищ капитан, сержант Петров в ваше распоряжение прибыл.

На нас парень посмотрел вскользь, видимо, лишь для того, чтобы оценить степень нашей агрессивности, вызванной нарастающей раскруткой следственного спектакля. Он был, скорее всего, прислан охранять следователя. Однако – эка штучка! Она уже успела дослужиться до капитана: я полагал, что не за успехи в раскрытии сложных преступлений так быстро "летели звания", а только за "отзывчивую любовь" к покровителю…

Парень не ел нас глазами, но я почему-то подумал, что его появление здесь – не случайность. Через него майор Колесников мог спокойно контролировать все происходящее в кабинете – наверняка сержант "вооружен" микрофоном и передаточным устройством. Нас обязательно "пасет" Павел Олегович, и "подкрепление" явится как только в том возникнет необходимость… Сержант же был умным человеком и пока не выдавал себя. Достаточно, что сам майор сделал капитану-следователю замаскированное предупреждение – "Границу не переходить!" Но "дама", видимо, спелась с подполковником Егоровым, и теперь они совместно будут пытаться "наломать дров". Иначе и быть не могло – эти двое мечтали о карьере и предпочитали делать ее быстро – лететь, как говорится, на всех парусах…

Словно в подтверждение моего предположения на "линии огня" появилось еще одно действующее лицо: дверь, заскрипев, зашевелилась и на пороге выросла несколько женоподобная фигура высокорослого остолопа в гражданском. Видимо, вошедший не отличался большим умом, но предполагал, что все должны его почитать и привечать только потому, что он работает в милиции.

– Старший лейтенант Семенов по приказанию подполковника Егорова в ваше распоряжение явился.

Трудно было придумать медвежью услугу, более нелепую в данный момент, чем та, которую сотворил Семенов. Елизавету Генриховну натурально перекосило, но она все же сумела замаскировать смущение чувств вымученной улыбкой благодарности за "мужскую поддержку"…

– Михаил Евгеньевич, – выдавила из себя слова благодарности несколько растерянная женщина, – я всегда рада коллективному сотрудничеству, взаимопониманию между всеми службами нашего отделения…

Дальше уже было необходимо нести всякую оправдательную чушь, но даже Иванова поняла, что этого делать не следует…

Семенов был туповат больше нормы, рассчитанной на те функции, которые этот пингвин выполнял в отделе. О "бездорожье" в его голове свидетельствовало хотя бы то, что он подкрашивал волосы каким-то дрянным красителем, носил форсистые ботиночки и цветастые галстуки потрясающе-нелепого вида. Подчеркнуть мнимую крепость мышц, старший лейтенант пытался, обличаясь в костюм, примерно на размер меньший, чем требовалось по его габаритам. Но не мускулистость, а раннее ожирение становилось очевиднее. Казалось, что этот ихтиозавр – результат раскопок где-нибудь в районе провинциального городка Ленинградской области – скажем, в Любане. Здесь он насытился сельской культурой и средним образованием, получил навык ощущения "первого парня на деревне", от чего не мог избавиться всю оставшуюся жизнь. Так он и шел по жизни: застряв в образе самовлюбленного демагога, знакомого кое с чем только на уровне оглавления из учебников для вуза. Но тем не менее, Семенов страшно любил болтать на философские, юридические и прочие темы, не понимая толком в них ни черта. Ему было неведомо, что профессионализм – это проникновение вглубь, а не скольжение по поверхности в ширину. В мышлении у таких типов отсутствует система, но зато присутствует систематическая интрига, хотя бы для того чтобы полакомиться наблюдением из-за угла развитием последующих событий. Хорошо, что Бог наградил его властной супругой, – отменно скроенной и крепко сбитой хохлушкой, – умевшей брать бестолкового говоруна за яйца и изредка наставлять его душу и мысли на путь праведный!.. У таких мужей даже машину водит сама супруга, не доверяя благоверному руль семейного транспортного средства. В порядке компенсации, обездоленные мужья порой "дичают", то есть пытаются выйти из-под контроля жены. Они заводят сопливенький скоротечный адюльтер, а на работе пытаются изображать из себя крутых администраторов, за что в конце концов получают от общественности по мурсалам…

Вот тут-то я вдруг и вспомнил, где же я видел нечто подобное – по сути, естественно, по логике предательства и лишения здравого смысла. Были и еще какие-то "параллели"?.. Я нырнул в прошлое, и из него неспешно выплыли картины моих "трудовых будней" – все это было еще тогда, когда я трудился в таком смешном и бездарном заведении, как Фонд обязательного медицинского грабежа… Именно там я и встретил что-то подобное, похожее вроде бы на современного человека…

К сожалению, никто почему-то до сих пор не объяснил нашему президенту и председателю правительства все, что касается вредности такой организации, как медицинское страхование на российский манер: нашего аборигена рано перемещать на рельсы "материальной заинтересованности" в заботе о здоровье. Нет у него американской или немецкой сноровки в денежных расчетах. Да, к тому же, то, что подарили наши стратеги от здравоохранения народу, совершенно не подходит для реальной жизни. Разумное сочетание функций государственной системы здравоохранения (в наибольшем объеме – для стариков, детей, другого неработающего населения) с частной и страховой медициной способно принести больше пользы в деле охраны общественного здоровья. Сейчас же происходит идиотское надувательство несчастных граждан, беззастенчивый обман неразвитого сознания населения, а заодно и государства в целом. Денежные крохи, отпускаемые на медицину, не идут прямым потоком в больницы и поликлиники, а заметно "поедаются" многоступенчатыми передаточными структурами – страховыми фондами и компаниями. Так вот, в том Фонде, где и мне пришлось трудиться, дурил народ тоже некто Егоров и Семенов. Имена и отчества жуликов, конечно, сейчас я вспомнить не мог, да и стоит ли помнить о говнюках. Они "изобретали" трудности и выстраивали преграды на пути несчастных больных к доброкачественной медицине.

Беда, на мой взгляд, состояла в том, что к руководству тем фондом привлекали совершенно неподготовленных людей: фонд вроде бы имел отношение к медицине, к страхованию, а возглавлял его недоумок, выброшенный за ненадобностью из прикладной математики. Естественно, он совершенно не разбиравшийся в существе вопроса, а только надувал щеки и выдавал звуки, очень похожие на песнь унитаза.

Егоров же по своей квалификации и характеру мог бы с успехом возглавлять станцию дератизации и дезинсекции. С неистощимой ненавистью он травил бы клопов и тараканов, таился бы и выставлял мышеловки, подсыпал отравленный корм мышам и крысам. Тогда от его природной скрытной агрессивности была бы громадная польза. А в должности заместителя бездарного директора он мог наносить только вред государственной политике в области здравоохранения.

Семенов же, к сожалению, имея врачебный диплом, не столько продуктивно трудился, сколько удовлетворял самовлюбленность, тягу к демагогии и мешал работать тем, кто хотя бы слегка разбирался в "колбасных обрезках". Его могла исправить, как и горбатого, только могила. Вообще в том фонде собралось стадо совершенно неплеменных тельцов и телок, с какими-то странными представлениями о здравоохранении. Основной установкой у них было желание "потребить" фондовские ресурсы на себя лично, а все остальное их совершенно не волновало.

Там, помнится, была одна старушка, закончившая еще до октябрьского переворота кораблестроительный лицей. Сильно прихрамывая, она являлась везде – даже в мужском туалете – в самый неподходящий момент. Ее основная функция заключалась в том, чтобы всех и вся выводить на чистую воду. Ей и должность-то придумали со сложным названием – "начальник отдела по работе с персоналом". Я слышал, что в тюрьмах и лагерях имеется подобная номенклатура. В мужском туалете, например, она фиксировала тех мужиков-бедолаг, что дрочили во время работы, а в женском – баб, слишком часто меняющих прокладки заграничной фирмы "Сканер", которые, оказывается, можно легко заменять сложенной в пятеро бумагой, идущей в фонде на работу множительной техники. Таким образом старушка сберегала бумагу, а значит и древесину, идущую во всем мире на производство важного продукта бюрократической деятельности. Старушка журчала подобно журавлю, мило улыбаясь и строча доносы на коллег, подписывая их затем у директора и подшивая в толстые папки. Но ее нельзя было обвинить в своекорыстности – ей просто нечем было заняться, и, стараясь подольше сохранить за собой шикарно оплачиваемую должность, она настойчиво искала применение силам непризнанного кораблестроителя… Но, может быть, это и хорошо, что так загадочно переместились интересы энергичного человека. Я подозреваю, что, возьмись она за кораблестроение, то все пароходы, запроектированные ее продувными, запутанными в сплетнях мозгами, сразу же от горя легли бы на дно, вместе с экипажами и грузами. Кораблестроение – это вам не медицинское страхование, где нет преград для корысти и больной фантазии!..

Работая в том фонде я сгрыз все зубы, скрежеща от негодования, но не был услышан здравомыслящими командирами нашей жизни. Для меня так и оставалось загадкой, как эта дорогостоящая, совершенно бесполезная махина, умеющая с волчьим аппетитом бессовестно пережевывать крохи средств, отпускаемых на здравоохранение, изъятые у налогоплательщиков, вообще существовала. При этом она ни разу не поперхнулась – никто не заметил, что средства бросаются в бездонную пропасть. Но еще загадочнее и смешнее было умение местного и федерального правительства делать вид, что оно не замечает творимого безобразия с оказанием медицинской помощи стонущему от возмущения населению.

Никто не заставлял дураков-рационализаторов ломать государственную систему здравоохранения, развращать медицинских работников откровенным шкурничеством. Прежняя система была оптимальной для нынешнего этапа развития экономических возможностей здравоохранения, самосознания населения, его общей и медицинской культуры. Почему-то все враз забыли аксиому: "Богатое здравоохранение имеет только богатое государство".

Егоров плохо кончил: шайка разбойников поздно вечером в проходном дворе забила его ногами. Но я почему-то склонен предполагать, что это была кара Божья! Иначе зачем была устроена такая ночная встреча, да еще в определенном месте, в определенный час?.. Бог все же шельму метит. Видимо, по закону "парных случаев", позже среди бела дня проломили башку в безлюдном переулке еще одному недорослю – по фамилии Семенов. А госпожа с журавлиными позывными однажды зимой поскользнулась и окончательно подломила свою нетвердую ногу. Она слишком спешила на работу, чтобы исполнять свой долг ради тех, кто подарил ей такую теплую синекуру. Она уже прекратила с юношеским томлением вспоминает прелестные минуты наблюдения за мужичками-бедолагами, достигающими преступного оргазма во время работы в кабинках мужского туалета. Теперь ее часто видят ковыляющей, оперясь на простенький деревянный костылик, в сторону скромной часовенки над могилой святой Ксении Петербургской (Ксении Блаженной), что на Смоленском кладбище. Она, видимо, осознает постепенно свои грехи перед простым людом и, просыпаясь ночью в период полнолуния в холодном поту, благообразная старушка восклицает: "Говорю безумствующим: "не безумствуйте", и нечестивым: "не поднимайте рога, не поднимайте высоко рога вашего, не говорите жестоковыйно". Когда уже успела святая Ксения Блаженная нашептать старушке строку 5-6 из Псалма 74, мне трудно судить. Одно понятно: приходит время, и все земные человеки вынуждены готовиться к Святому Причастию!..

Всегда настает скорбный момент, и про него говорят: "Отлились кошке мышкины слезки!" А до тех пор многие устраивают друг с другом "идейные баталии" по поводу теории медицинского страхования, а на практике – выстраивают колоссальные преграды на пути людей к получению своевременной и качественной медицинской помощи. Благодаря "хитростям" функционеров от медицины толпы страждущих милосердия в награду за свою наивность уже отправились прямой дорогой на инвалидность, а потом и на кладбище. Я был воспитан как врач в системе государственного здравоохранения, а потому болезненно переживал свинство современной корыстной медицины, его развели нувориши от медицины. Бестолковость предлагаемых нововведений была настолько очевидной, что согласиться участвовать в ее развитии мог только тот, кто продал совесть профессионала и решил греть руки на несчастье пациентов. Но меня поражала даже не глупость и не отсутствие порядочности у этих деятелей, а их проникновенная уверенность в своей непогрешимости – самолюбование было их матерью и отцом, братом и сестрой, женой и ребенком.

Я пытался вскрыть генезис такого феномена, и мне удалось кое в чем разобраться. Оба парня – выходцы из провинции и на фоне былой среды выглядели преуспевшими деятелями: выбрались в Санкт-Петербург, получили высшее образование, крутились около и вылизывали с упоением жопу власти. Насилуя комсомольскую целеустремленность, играя под преданную наивность, молодые дельцы давно тщательно прощупали жирные телеса власти дрожащими от восторга руками. На их беду, Бог не одарил тлетворные души рыцарством – совестью, честью и порядочностью – потому они шли по головам. В силу особой психической предиспозиции, недоумки были склонны последовательно и безотчетно выковывать "мании" различного характера. А они-то, всесильные и сладкие, и вели ветхую мысль по коридорам ущербной самовлюбленности, подводя к вонючей арене того цирка, в котором выступают только клоуны.