Глава первая

Друг

Сперва я услышал непонятный звук – вроде бы что-то треснуло поблизости, но, скорее всего, то был легкий щелчок по стеклу наружных створок окна. Звук был слабый, цокающий, мгновенный. Он быстро замер и не желал повторяться, что меня озадачило. То была как бы "проба пера", скрипнувшего по еще не обкатанному листу бумаги, приготовленному автором-новичком для обстоятельного письма. "Зачинатель действия", видимо, пытался настроиться на написание серьезного романа-детектива. Уж слишком много тайны навивал столь ранний час – а было сейчас где-то около пяти утра!..

Звук щелчка по стеклу повторился примерно через две – три минуты. Только тогда я и решил оторвать зад от стула, встать из-за письменного стола, переключить зрение с экрана компьютера на тяжелые оконные шторы, отделяющие мою "берлогу" и мой образ мысли от внешнего и, скорее всего, чуждого мне, агрессивного мира …

Я ждал нового появления звука для того, чтобы определить – собственно какое из двух окон в моей комнате "насилуют внешние факторы"? Щелчок не заставил себя долго ждать: вот он легкий удар маленьким камешком по правому от меня окну…

"Врага" надо было ловить в момент совершения агрессивной акции также решительно, как ловят воришку "на кармане". Я подскочил к правому окошку, сместил глухую штору в виде маленькой амбразурки и выставил свою природную бинокулярную систему обзора как можно ближе к стеклу…

Было начало апреля: весна несколько "загуляла", припозднилась, никак не желая расцеплять тесные узы однополой любви с уходящей зимой. Но ее подгонял ударами сапога в спину и несколько ниже суровый и неумолимый хронометр матери-природы. Внутренняя рама окна уже была мною распахнута примерно неделю тому назад. Городское начальство – сплошь состоящее из придурков и казнокрадов – истязало сограждан жаром от разгоряченных батарей центрального отопления, словно спеша побыстрее и побольше сжечь газа, поступающего в котельные города. Начальство усердствует для видимости: необходимо оправдать большие коммунальные поборы с населения. Часть из них – слегка прикрытая, другая – вовсе нагая взятка классу расторопных бюрократов. Все уже привыкли к тому, что на местном уровне обычно совершеннолетние дети и жены "великих администраторов" втягивались в орбиту решения государственных задач. Случай с нашим городом был типичным: сын помогал отцу править бал в теплоснабжении квартир горожан. Злые языки судачили: "второй срок губернаторства обнажает аппетиты, теперь "семье" терять нечего". По известной российской тупой наглости, дельцы, вошедшие во власть, гнали все коммунальные поборы транзитом через выгодные подряды себе и камарилье в карман. Говорят, что верховная власть страны уже пыталась "поправить" нашего губера. Но он "ломал Ваньку": словно наивный русский увалень, мелко дрожа конечностями, всю вину валил на супругу. Кто же не знает, как неукротима может быть женщина, вошедшая в раж, основательно взнуздавшая собственного мужа и его верную камарилью… Сколько еще поколений "государственных деятелей" придется с треском снимать с работы пока не будет выведена особая порода "слуг народа", ценящих больше "честь", чем "бесчестный гешефт"

Жилой фонд ветшал и разрушался на глазах, дороги превратились в "кроссовые трассы" для проверки выносливости вездеходов, но главный бюрократ города настойчиво мостил Невский проспект копеечными камешками, обходившимися "де-факто" бюджету почти по цене золотых слитков. В подобных работах отсутствуют сложные технологии, не требуется уникальной техники и материалов – вали песок, щебень, а сверху накрывай подделкой под дорогостоящий гранит. Ударный инструмент здесь – простая совковая лопата, клещи-зацеп, трамбующий агрегат или ручная "баба". Справляются с такой нехитрой работой несколько не очень трезвых мужиков, не имеющих серьезной квалификации, полагающихся на простой глазомер. Работы ведутся и зимой, когда набавляется "зимнее удорожание", издержки, связанные с разогревом почвы. Потом летом камни откажутся лежать ровно, но их поправят, списав деньги вновь на "ремонт мостовых". Главная хитрость заключается в том, что "процентовки" подрядчик выставляет бюджету, не стесняясь "американского аппетита" – все увеличится троекратно, пятикратно, десятикратно… Навар сам – минуя печь – течет в карман! Только подставляй его! Можно приписать использование любой техники, ювелирную нивелировку, выравнивание и прочее по самой грандиозной программе – никто вас и проверять не собирается, потому что "рука руку моет"…

А попробуйте вы поковыряться с восстановлением "мелочевки", разрушающей жилой фонд, – хотя бы починить все водосточные трубы, карнизы, отвесы, а если присовокупить к тому "лепнину" фасадов, внутреннюю отделку парадных, отопительную систему, горячее и холодное водоснабжение, канализацию. Для таких работ потребуется разнообразная техника, квалифицированные сварщики, сантехники, жестянщики, штукатуры, маляры. В отдельных случаях и жильцов придется расселять на маневренную площадь, а она-то уже давно вся "распродана", "проторгована"… При таком раскладе в карман положишь лишь малую толику!..

Однако, с какой стати я растявкался, как старый кобель на луну… В нашей стране возрождается капитализм, и сейчас разворачивается стадия создания первичного частного капитала – чему же тогда удивляться!.. Все движется почти что законным путем… Мысль-туча даже не проплыла, а прошмыгнула, как ловкий конокрад, успевший вскочить на спину резвому, быстроногому жеребцу-фантазии…

Я приник к стеклу первой рамы, расплющив нос и лоб, превратив себя в поросенка: там внизу, с высоты приземленного второго этажа моего дома было нетрудно различить одинокую фигуру моего давнего и самого закадычного друга – Олега Верещагина. Крыло здания на Гороховой с моей квартиркой размещалось в небольшом дворе, втугую забитом автомобилями "новых буржуев". Олег смирно стоял между лимузинами, задрав вверх голову, прицеливаясь очередным камушком в мое оконце…

Неожиданно заверещала сигнализация ближайшего от Олега автомобиля. Я распахнул первую раму и свесился через подоконник, известным жестом, требовательным кивком головы, давая понять моему другану, что нечерта торчать внизу, колотить в окно камнями, а надо, как все нормальные люди, быстро подниматься наверх. Боковым зрением я заметил мелькнувший слева в дальнем окне третьего этажа женский силуэт. Потому, что женский силуэт не застопорил моего внимания – у меня даже не зашевелилось никакого хотения, – я понял, что наблюдает за нами явная старуха, товарный вид которой и слова-то доброго не стоит!..

Олег оказался растяпой: он стучал в мое окно только потому, что забыл шифр кодового замка на железной двери парадной. Я не стал оглашать двор выкриками номера кода, а вернулся к письменному столу, написал известное число на бумажке, дополнил его универсальным матерным словом, содержащим исчерпывающее определение, и сбросил послание из окна вниз…

Как водится у чудаков на букву "М", Верещагин не поймал на лету бумажку, поскольку находился в состоянии, подобном психологическому ступору. Теперь он стал корячиться между машин, заглядывать им под днище, отыскивая "шифрограмму". Женский силуэт между тем внимательно наблюдал за его упражнениями…

Я чувствовал, что Верещагин еще долго будет "выступать" там внизу, но принимать участие в таком аттракционе мне не хотелось: он и так достаточно отвлек меня от работы. Время близилось к пяти тридцати утра – самое плодотворное время для разумного писателя, следующего взвешенным нормам гигиены умственного труда. Мне всегда лучше работалось над рукописью именно в утренние часы. Чтобы не терять времени, я вернулся к компьютеру, решив хоть немного продлить магию работы над текстом – и время полетело в сторону Бесконечности…

"После тяжелейших сражений, дальних переходов, тянувшихся больше года, рыцарям – участникам первого крестового похода – удалось отвоевать у неверных Никею и Антиохию. Весь христианский мир еще хорошо помнил призыв папы Урбана II на Клермонском соборе в 1095 году к возвращению силой оружия Святой Земли.

Папа по происхождению был французом, в недалеком прошлом являлся приором аббатства Клюни, а затем кардиналом-епископом Остии. Кардинальская коллегия собралась в 1088 году в Террачине и избрала Оддона де Лажери папой, дав ему новое – "престольное" имя – Урбан II. Папе сходу пришлось включиться в борьбу с антипапой Климентом III, заседавшим в Риме. Урбан II, как и его предшественник Григорий VII, обратился за помощью к норманну Роже I, и тот протянул руку помощи: папе удалось войти в Рим и поселиться на одном из островов на Тибре. Население Рима приняло папу-француза без особого восторга, но военная сила – это серьезный аргумент даже в религиозных симпатиях. Климент III тогда уже не мог рассчитывать на поддержку императора Генриха IV, основательно завязшего во внутренних распрях. Антипапе пришлось покинуть Рим, и Урбан II занял трон в Храме Святого Петра.

Византийский император Алексей I из рода Комнинов в 1081 году вступил в переписку с папой, подвигая его к более решительной поддержке восточного христианства в борьбе с набирающим силы исламом. Тогда-то папа и проникся идеей осуществить великий военный поход христианского рыцарства для освобождения из-под владычества сарацинов Иерусалима и других мест прошлого пребывания Христа. С этой целью Урбан II лично отправился в 1095 году во Францию в Клермон – столицу Оверни – дабы провозгласить на Соборе начало первого крестового похода. Папа обещал силою, полученной им от Святого Петра, отпустить грехи (indulgentia) всем участникам похода, и в формируемое войско хлынул поток не только святых людей, но и отпетых уголовников. Всех манил "запах" легкой наживы!..

Первый крестовый поход начался под стенами столицы православия – Константинополя: здесь слились четыре армии крестоносцев. Армией Северной Франции и Лотарингии командовал Готфрид Бульонский и его брат Балдуин Булонский. Армией французов из междуречья Сены и Луары, а также воинством из Северной Италии руководили несколько полководцев – Гуго, граф Вермандуа, являвшийся братом французского короля Филиппа I, Стефан, граф Блуа и Роберт Коротконогий (сын Вильгельма Завоевателя). Армию Южной Франции возглавлял Раймунд Сен-Жилльский, граф Тулузы. Армию сицилийских нормандцев вели в бой Боэмунд Тарентский и его племянник Танкред. Боэмунд был сыном нормандца Роберта Гвискара, захватившего в свое время Сицилию и часть Южной Италии.

Сравнительно легко крестоносцы одержали победу над турками 1июля 1097 года при Дориле, а затем и достигли стен Антиохии. Но разгрызть этот орешек рыцарям удалось только после восьми месяцев изнурительной осады, длившейся с 20 октября 1097 по 28 июня 1098 года. Боэмунд, в категорической форме напомнил собратьям по оружию свои заслуги при взятии города, добился того, чтобы остальные вожди крестового похода уступили ему покоренную Антиохию. Основанная им династия антиохских князей просуществовала до 1268 года. Балдуин, благодаря несложной интриге, вылившейся в отказ помочь армянскому князю Торосу подавить бунт в войсках, оттяпал у него Эдессу. Графство Эдесское в Киликии под предводительством наследников Балдуина продержалось только до 1144 года, когда его захватил атабек Мосула Зенги.

Разделавшись со "шкурными делами", 7 июня 1099 года измотанные жарой, болезнями, отвратительным питанием, последствиями ранений рыцари и их свиты добрели до стен Иерусалима. Египетский правитель крепости приказал засыпать и отравить все колодцы вокруг города, всех лишних овец отогнать подальше в пустыню. Христиан выпроводили из города навстречу крестоносцам, дабы еще больше осложнить их жизнь дополнительными заботами о населении.

Но среди изгнанных нашелся очень полезный человек. Им оказался местный христианин по имени Жерар. Когда-то он был хозяином приюта для паломников в Амалфи. Он явился к руководителям рыцарского воинства и поведал тайны Иерусалима, облегчающие его возможный штурм. Вскоре один монах, сопровождающий крестоносцев, получил во сне видение того, как можно победить неверных. Бог потребовал, чтобы войско прекратило все ссоры и распри, отказалось от грехов, три дня постилось, босыми смиренно обошло Святой город и только тогда принялось штурмовать крепостные стены. Обстановка осложнялась тем, что на помощь египетскому военачальнику шло большое войско из Каира. Надо было поспешать выполнять видение…

Тесное общение с Божьим промыслом вдохнуло новые силы в рыцарей. Они уже не так трагически принимали муки жары, калившей железные доспехи воинов, вынужденных еще и носить под тяжелой броней толстые шерстяные блузы, смягчающие удары. Засыпав ров, окаймлявший стены, воины подтащили три штурмовые башни и начали осаду крепости. На девятый день сражений, как и предупреждало Святое видение, Иерусалим был взят.

Заряженные ненавистью, как правило возникшей в страшном сражении, в борьбе с невзгодами, рыцари влились бушующим потоком в улицы города и принялись убивать и старого, и младого. Кто-то пустил слух о том, что неверные загодя заглатывали драгоценности, и тогда рыцари стали вспарывать всем живым и мертвым животы, чтобы извлечь золото и брильянты.

В донесении папе римскому сообщалось, что кони рыцарей у врат Соломоновых и в Храме ходят по колено в крови бывших покорителей Иерусалима, горы трупов со вспоротыми животами разлагаются повсюду…

Евреи собирались в синагогах и молились, дабы отделить себя перед лицом правоверных фанатиков от мусульман. Но завоеватели выгоняли их из синагог и тут же убивали, преследуя ту же цель – поиск драгоценностей. Крестовые походы требовали больших средств, и рыцари собирали их, впадая в греховную наивность. Однако папа римский свободно отпускал своему воинствующему авангарду такие грехи. Присутствие смерти в Святых местах трактовалось, как великая победа. Раймунд Агилерский цитировал псалом 117: "Сей день сотворил Господь; возрадуемся и возвеселимся в оный".

Маленькая монашеская обитель Амалфи, содержащая приют для паломников, была награждена: ее осыпали богатыми дарами, а монастырь расширили. В 1118 году новый настоятель обители – французский аристократ – добился нового названия для нее: "Госпиталь Святого Иоанна Иерусалимского". Затем цитадель нового рыцарского ордена была переименована в Орден Иоанна Крестителя. Ловкий настоятель ведал всеми приютами, больницами. Так было положено начало жизни нового монашеского ордена – "госпитальеров". Вскоре у него появился конкурент – воинский орден "Бедные воины Христа и Храма Соломонова", то была цитадель ордена тамплиеров. Главным заветом таких орденов было: пребывание в нищете, целомудрии и послушании"…

В дверь моей квартиры застучал кулак Олега, потом башмак с правой ноги, его сменил левый башмак. Это сильно отвлекало меня от чтения рукописи моей новой книги – я проводил, так называемую, редакторскую правку, и мне требовалось сосредоточение над материалом сложной исторической работы. Все дело в том, что я, как автор "эпохальных трудов", страдаю еще и "философской маниакальностью". Я не могу обходиться без того, чтобы не потолковать о "вещем", "высоком", "экзистенциальном"… Потому я не спешил откликаться на стук в дверь – выжидал, диагностировал силу нетерпения и личностного порока просителя, "стучальника", алкающего дружеской поддержки, "внешней помощи". Мне казалось, что поздний гость – это рыцарь, прибывший с эстафетой аж от самого папы римского. Он стучит в ворота замка тамплиеров. Я-то был уверен, что каждый человек прежде всего обязан искать помощь в самом себе, а потом уже просить ее у окружающих и, тем более, у Бога. Внешнее сострадание – это чаще всего пустой звук, вера в миф, поскольку все повороты нашей судьбы уже предопределены Всевышним…

Но Олежек продолжал заблуждаться, а потому терзал входную дверь моей квартиры, ударами ног. Надо знать, что я был принципиальным противником электрических звонков: лучше жить по старинке, ожидая сообщений о появлении гостя с помощью стука, а не наглого, назойливого звонка. По характеру "мольбы о помощи" можно было судить о личности просителя: Олег был в меру вежливым, относительно культурным и воспитанным, бессистемно образованным человеком. У моего друга была масса недостатков: главный среди них – это гиперболизированная любовь к своей персоне и переоценка собственных достоинств. В таких качествах он давал мне фору на много голов вверх и лет вперед… Я мирился с душевными изъянами друга только потому, что разделял его уверенность: "Надо любить, прежде всего, себя, а уж потом всех остальных!" Но у Верещагина была и масса достоинств, несколько смягчающих его психологическую слепоту. К тому же я понимал, что друзей, строго говоря, не выбирают – ими награждает Всевышний, скажем, как медалью за многодетное материнство, за храбрость или врожденное уродство. Олег платил мне взаимной любовью и привязанностью, правда, необъективного свойства: он, например, не замечал того, что мои достоинства выше, чем его "душевный капитал", а недостатки – значительно ниже!.. Я никогда не говорил ему об этом, надеясь, что, хоть и поздно, но он сам допрет до очевидного! Правда, прогресс такого рода можно было бы смело относить к разряду "невероятного". Все мы – люди – страшно субъективные существа…

В чем мы были похожи с другом, как две капли воды, так это преобладанием исключительного эгоцентризма. Тут, пожалуй, с нами тягаться не могло ни одно животное, наделенное мозгом. К тому необходимо добавить возрастную ригидность, приближающую нас к грядущему старческому маразму. Объективности ради необходимо уточнить следующее: Олежек был младше меня на один год, одиннадцать месяцев и восемнадцать дней…

Я взвешивал перечисленные обстоятельства, потягивался и смаковал только что прочитанный текст новой книги… Я спокойно ждал, добиваясь более веских доказательств "эгоцентрической лютости", исходящей от кулаков и ног моего друга. Наконец, там за дверью произошел инсайт, и дорогой Олежек заколотил головой в дощатую обшивку "железных ворот в чистилище", добавляя к спецэффектам еще и зубовный скрежет и матерные выражения… Посетителя пора впускать!

Верещагин проник через распахнутую мной дверь, лишь слегка кивнув мне – решительно и властно, как очевидный самоуверенный сатрап. Мне ничего не оставалось, как встретить его милой, лучезарной улыбкой. Олег был высок, строен, быстр, как кобра во время рокового броска, но одновременно и наивен, как та куропатка, для которой предназначался змеиный яд. Его прирожденную тягу к элегантности подчеркивал идеальный, подогнанный по самой последней косточке костюм, белоснежная рубашка и итальянский галстук – последний крик моды. Он нехотя стал разуваться, отдавая себе отчет в том, что тапочки ему будут предложены ветхие и намного менее опрятные, чем даже его уличные ботинки. Но таков был ритуал в доме хозяина и Олег вынужден был ему подчиняться. Потом он смерил меня и мое одеяние критическим взглядом. Я тоже взглянул в большое зеркало, висевшее в прихожей, сравнивая два отражения – элегантного плейбоя, то есть Олега, и взрослого детдомовского подкидыша, то есть меня… Сравнение было, естественно, не в мою пользу.

– Саша, ты, как всегда, оригинальничаешь: я ищу тебя по всему городу – здесь он, конечно, приврал! – вечно ты скрываешься по "конспиративным квартирам". У тебя дома никто не может пояснить, куда уехал хозяин, потому что твоя квартира пуста. Ты даже не оставил "темную женскую личность" для ответов на звонки или вопросы посетителей…

Я слушал его речь молча. Для чего тратить слова на ритуалы или на игру в "невежливое возмущение". Кто имеет право меня учить тому, как мне жить, где и с кем проводить время, кого оставлять "на связи", а с кем вступать в "связь"?

– Я по наитию действовал. – продолжил Олег свое нытье. – Догадался, что ты скрываешься в квартире Владимира, на Гороховой-30… Тебя можно понять: естественное влечение к комфорту. Дома-то ты давно превратил в "сарай", заваленный книгами… Но привычки свои босятские ты и в этот дом перенес: тапочки предложил, вынутые словно из жопы. Догадываюсь, что меня ждет, – мясо, отбиваемое на стене или подоконнике, чрезмерные запасы водки в холодильнике и прочее…

Это он намекал на то, что я обязан его покормить!.. Что такое "прочее" – он не уточнил, но можно было догадаться: работа без сна и отдыха над книгой, перемешанная с "женским вопросом". Как раз с бабами в период работы над книгой я завязывал напрочь, но пил регулярно, правда, по понемногу – для тонуса, для борьбы с бессонницей… А вот перебрался в квартиру Владимира только ради книг, тех редких, которых у меня не было. Володя, уезжая, всегда просил меня "приглядеть за домом", оставлял ключи, и был рад, если я пользовался его обширной библиотекой, собранной по какому-то особому "компасу". На днях Владимир Сергеев – сын моего давнего другу, к сожалению, рано ушедшего из жизни при весьма загадочных обстоятельствах, – должен был вернуться из срочной заграничной командировки. Я ждал его приезда, потому, что любил этого человека и надеялся на "подпитку" энергией, жизнелюбием, новостями из "чужого мира".

– Заткни фонтан, – как мог ласково я остановил речь Олежека, – проходи в кабинет, говорун. Меня ждут некоторые хозяйственные дела.

Олег не ошибался. Следующим пунктом моего ритуального обхождения с гостем было навязывание экстренного кормления – этим актом я как бы демонстрировал истинно русское хлебосольство. Не слушая возражений гостя – Олег всегда прикидывался человеком, только что плотно отобедавшим в "Метрополе", – я вынимал из морозильника кусок замороженного мяса и специальным ножом-пилкой отделял от него два порядочных шматка ледяной белковой массы. Оттаивание проводилось в экстренном режиме – под струей слегка теплой воды. Затем эти куски животной плоти тщательно отбивались. Дабы не будить соседей громом столешницы, "отбивание" проводилось на внешней, капитальной стене кухни – звук глушился ее массивностью, да и удар у меня уже был отработан специальный, "щадящий".

Олег знал, что возражать и бороться со мной бесполезно – я ведь воспринимал его посещение, как повод для выпивки и основательного закусона. В обычные дни любой хозяин ленится заниматься кухонными работами. Для таких целей нужно в доме держать женщину, но это по теперешним временам и дорого, а, самое главное, хлопотно!.. Суровые времена "перестройки" все основательно перепутали в головах моих сограждан, а женщины так просто "сдвинулись по фазе" – разучились дифференцировать постель и кухню. Да и пить они стали теперь больше, чем мужики, – там где раньше хватало двух бутылок, теперь требовалось четыре!

Пока я молотил мясо, а потом стирал брызги по стены, Олег принялся совать нос в мою рукопись. Он был неохоч до чтения – по-моему, давно остановился в литературных изысках на уровне сказок братьев Гримм – но заполнить минуты вынужденного ожидания чтением "первочка", "свежатинки" был горазд. Конечно, потом он будет приставать ко мне с вопросами, даже советами по поводу того, как нужно писать исторические романы, хотя разбирался в том, как свинья в апельсинах. Но меня уже давно не удивить "верхоглядством" – это основная болезнь моего друга. Существует такая порода людей: если они, например, освоили правила ведения боя на ринге "ad maksimum", то им обязательно кажется, что и во всех остальных делах они могут являться "великими тренерами".

Олег, нет слов, берег костюм от мясных брызг и кухонного чада, а потому уединился в моем кабинете. Когда я заглянул ненароком туда, то мог заметить, что "великий тренер" внимательно и с интересом читает только что испеченную мною концовку первой главы. Ее суть не трудно было вспомнить самому автору…

"Святая Земля была завоевана не одними сеньорами, но целыми народами, лихо откликнувшимися на призыв папы к Священной Войне, оглашенный в Клермоне. Многие паломники моментально поменяли тяготение к смиренной молитве на азарт воспользоваться разящим оружием. Огромные толпы страждущих перемены мест, военного безделья, дармовой жратвы, жажды крови и наживы двинулись в сторону Константинополя – к месту сбора армий Крестоносцев. Толпа выделила неожиданных, почти мифических, предводителей своей новой страсти. Фольклор сохранил многоцветные истории прежде всего о Петре Отшельнике – человеке, родом из Амьена, что во французском королевстве, давно посвятившим себя одинокому проживанию в лесу, молитве, посту и проповеди. Да, это был талантливый оратор, умевший в те далекие времена, когда люди не закабаляли себя обязанностью регулярного просмотра телевизионных программ, самого тесного общения с радиоприемником, балдежа у театральных подмостков, а собирались маленькими или большими кучками на открытых площадках – в поле, на опушке леса, на ярмарке – своими речами зажечь огонь в душах слушателей. Петр Отшельник был маленького роста, хилого телосложения, тщедушный. Но он обладал способностью почти гипнотического воздействия на толпу – особенно глупую, неразвитую, дикую, подверженную почти животным инстинктам.

Молва вещала о том, что Петр Отшельник первый раз добрался до Святой Земли в качестве обычного паломника. Он повстречался с патриархом города – достойным человеком, ищущим поддержки у христианского мира в борьбе с исламскими ортодоксами. Петр Отшельник был прирожденным проповедником, а может быть, и святым человеком, потому он предложил патриарху свое посредничество в передаче обращения к христианам всего мира. Патриарх, найдя в Петре Отшельнике сострадание к своим мольбам, воскликнул: "Брат Петр, Господу Нашему, если Он того захочет, хватит наших стенаний, слез и молитв. Но мы знаем, что наши грехи еще не прощены, и Господу есть за что на нас гневаться. Но молитва бежит в этом краю, что за горами, во Франции, есть народ, называемый франками, и все они добрые христиане; и поэтому Господь Наш даровал им великий мир и огромное могущество. Если же они сжалятся над нами, то пусть молят Господа нам помочь или держат совет, как это сделать, мы же надеемся, что Господь пошлет их нам на подмогу, и явит им свою милость, чтобы они могли исполнить наш труд; ибо вы видите, что от греков из константинопольской империи, наших соседей и родичей, мы не получаем ни совета, ни помощи, поскольку они сами повержены и не могут защитить свои земли".

Петр Отшельник, выслушав трогательную речь, прослезился и дал клятву: "Обещаю вам, что, если Господь доведет меня до тех мест, поведать нашему сеньору папе и Римской Церкви, королям, князьям и родичам с Запада в точности, как обстоят дела на святой Земле"…

В проеме кухонной двери появилась фигура Верещагина – ему не терпелось продемонстрировать свои представления о художественной литературе. Критик хренов, неуч, кандидатишко физико-математических наук!.. Сам не ведает, когда первая конституция России была принята, а туда же… метит в литературные эксперты…

Однако гость имеет право высказаться, но только, вестимо, в деликатной форме…

– Господин писатель, сдается мне, что твой Петр Отшельник по описанию уж очень похож на нашего Яшу Свердлова – блестящего большевистского оратора и мастера-интригана. Ты, наверное, и на "национальный вопрос" намекаешь – речь то идет о землях Израиля.

Надо сказать, что "еврейский вопрос" как раз был актуальным и животрепещущим для Верещагина – что-то в его генетических структурах было разбавлено соответствующими биологическими соками. Но только почему же такие подарки судьбы нужно воспринимать, как повод для рефлексии? Я, например, остаюсь совершенно спокойным, когда начинается разговор о нормандских бандитах-завоевателях, покоривших древних славян, да основательно пощекотавших печенки англичанам, французам, голландцам и другим народам, поселившимся по берегам морей. Набеги норманнов – были просто бичом для многих государств в средние века. Рюриковичи – это же варвары, бандиты, шутя покорившие сперва северо-западные территории будущей России, а потом и всю Киевскую Русь. Вплоть до Ивана Грозного корень такой власти держал подданных славян в страхе и трепете. Если хорошо разобраться, то и на Востоке, на Святой Земле с трудом найдешь чистый еврейский корень – их же топтали арабские племена, а затем европейцы жестокими Крестовыми Походами. В моем генофонде, как и у любого, так называемого, "русского человека", напутана масса бандитских кровей.

– Олежек, ты охолонись немного, подожди с критикой, читай пока внимательно рукопись, если уж влез в нее носом без моего разрешения. Сейчас выпьем, откушаем что Бог послал – все одно в сути Крестовых Походов без бутылки не разберешься!..

Верещагин пробурчал что-то неопределенное и на мягких лапах удалился восвояси. Мой друг никак не мог взять в толк, что "люди из народа" часто превращаются в мифологических героев даже более основательных, чем воистину Великие. Карл Великий, например, заслужил роль эпического героя только спустя три столетия после смерти, а вот тщедушный проповедник, называемый в народе Куку-петром (малышом Петром – по-гречески), разъезжающий в тунике из грубой шерсти с капюшоном на сереньком ослике по пыльным дорогам Азии и Европы, стал популярной персоной еще при жизни. Однако в трудные минуты Крестовых Походов наш герой преображался в отъявленного труса и не гнушался заурядным дезертирством. Так, кстати, вели себя и большевики в годину Гражданской войны…

Я чувствовал, что Верещагин опять углубился в рукопись, и его самовлюбленный ум сейчас расшифровывал логику моих представлений о Крестовых Походах. Он перенесся в район россыпей краеугольных камней истории.

"Петр Отшельник благодаря мастерским проповедям стал предводителем первой Крестовой экспедиции. В Поход для освобождения Святой Земли первыми собрались бедняки. Им было нечего собирать, ну а потерять голытьба могла только свои цепи – иного им не светило, легкая нажива или отпущение грехов было мифом!.. Их порыв сцементировал народный выдвиженец Петр Отшельник – о нем уже слагали песни. В том эпосе Петра награждали густой седой бородой, дающей силу всевластного Джина. Популярность святого человека переходила и на его осла: влюбленная публика выдергивала из ослиной гривы волоски, признавая их за символ счастья и успеха. Осел мучился от такого особого признания его заслуг, дичился толпы, ревел и лягался, старался убежать от почитателей. Каждый должен научиться защищать сперва самого себя, а уж потом и Святую Землю.

Уже в мае 1096 года маленький человек на осле покидал Лотарингию в компании с огромной толпой желающих наказать притеснителей христиан. Дорога была длинною в вечность, потому что для многих это предприятие закончится смертью, и своей родины они уже никогда не увидят. На одном порыве прошли Намюр, Льеж, Ахен, и уже в святую субботу Петр разбил лагерь под Кельном. Голодраное воинство сливалось с толпами бедняков, ведомых другими проповедниками. Здесь был Вальтер, наделенным потрясающе верным прозвищем – Неимущий! Его товарищи – Вальтер де Руасси, Вильгельм, Симон, Матвей и несколько других голодранцев, чьи имена и прозвища история не сохранила, но они были выделены толпой в предводители.

Набралось по некоторым оценкам до 60 тысяч человек, но более точные подсчеты ограничивались 15-20 тысячами. Шли все вместе – мужчины, способные держать оружие, но тянулись за воинами и старики, женщины, дети, паразитирующие на возможностях Крестового Похода. Эта лавина приобрела свойство "снежного кома", потому что "идеологическая обработка" – проще говоря, подстрекательство через проповедь – делала свое дело. Беднота почти поголовно стремилась уйти от постылой жизни. Семена проповеди, падавшие на благодатную почву недальновидности, моментально произрастали, давая отменный урожай, но не святости, а воровства, бандитизма, грабежей населения, попадавшегося по дороге. Ведь грехи-то были уже отпущены авансом самим папой – наместником Бога на земле.

Войско Петра Отшельника покинуло Кельн после восемнадцати дней отдыха, то есть 19 или 20 августа 1096 года. Ему удалось провести свое войско через Германию, Болгарию, Венгрию без происшествий. Однако Вальтер Неимущий, двигавшийся со своей "братвой" отдельно, в Болгарии в ответ на отказ предоставить продовольствие, ответил разграблением Белграда. Шайки его головорезов ловили местное население и нещадно избивало. Только авторитет Петра Отшельника позволял ему сдерживать грабежи и, вместе с тем, добиваться снабжения дикой толпы продовольствием. Но и ему не всегда сопутствовала удача. Группа отбившихся паломников после ссоры с местными болгарами подожгла мельницы, расположенными вдоль Моравского моста. За виновниками была устроена погоня войска правителя Ниша. Арьергард бедняков-крестоносцев был настигнут и нещадно разбит: многих взяли в плен, отобрали сундук с награбленными ценностями.

Петр собрал остатки своего войска и прибыл в Софию для краткой остановки. Ему разрешили разбить лагерь только в Бела-Паланке. Там Святого человека впервые встретили посланцы императора Константинополя Алексея Комнина, поставившие жесткие условия, только после выполнения которых крестоносцы могли получить провизию. Выполняя строгие предписания толпа, не задерживаясь более трех дней в одном городе, доплелась наконец-то до Константинополя. Весь переход от берегов Рейна до Босфора занял чуть больше трех месяцев.

Интересные исторические зарисовки сделала родная дочь императора Константинополя Анна Комнина. Дело в том, что народы этой древней цивилизации смотрели на пришельцев из Европы, как на дикарей, варваров и их удивляло многое. По словам дочери императора: "Самодержец собрал ответственных военноначальников Ромейского войска, приказал заранее приготовить по пути следования крестоносцев запасы провизии. Но предупредил, что в случае попыток грабежей коренного населения, придется обстреливать и отгонять отряды пришлых людей".

Крестоносцы из бедноты так распоясались, что принялись даже сдирать свинец, покрывающий купола церквей. Император поспешил переправить толпы паломников на восточный берег Босфора. Для постоя крестоносцам была отведена крепость Цивитон неподалеку от Еленополя, на берегу Никомедийского залива. Пришельцы придавались разнузданному грабежу, ссылаясь на то, что находятся на вражеской земле. Тут уж вовсю и без прикрас проявились истинные мотивы "святого похода" – голодранцы спешили прибрать к рукам все, что плохо и хорошо лежит. А "крупные звери" с графскими титулами пойдут по следам голытьбы, но будут отвоевывать для себя целые города и крепости. Вполне закономерно происходили и распри между крестоносцами внутри лагеря: там сталкивались интересы ломбардцев, немцев и французов. Многие отряды рвались вперед, забывая об осторожности, преследуя только одну цель – наживу. На исходе сентября месяца отряд германцев захватил крепость Ксеригор, что расположена в четырех днях пути от Никеи. Турки, сперва отрезав в пагубную жару от источников воды основную массу народа, устроили настоящую бойню крестоносцам.

Петр Отшельник на время отлучился в Константинополь для переговоров о продовольствии, его отряд тут же, оставив в крепости Цивитот беззащитных женщин и детей, отправился грабить поселения в долине Дракона. Там грабители влипли в хорошо организованную засаду: турки сперва перебили мужское воинство, а затем обрушились на женщин и детей, спрятавшихся за стены Цивитота. По словам императорских хронистов и Анны Комининой, из костей погибших крестоносцев к 1101 году была сложена огромных размеров гора. Позже будет воздвигнута стена из камня, щебня вперемешку с костями убиенных – она станет гробницей-памятником крестоносцам. Отсюда возьмут начало многие легенды, вошедшие в народный фольклор: "Песни о пленниках", "Песни об Антиохии", "Взятие Иерусалима". Но крестоносцев уподобляли и с бродячими бандитами, и нищими проходимцами, и с участниками сказочных битв в пустынях. Красива легенда о крестоносцах, строящих дворец для "Карборана" – для султана по имени Кербоги. В другой легенде разбросанные по пустыне крестоносцы из бедноты выбрали себе королем рыцаря по имени Тафур. Они вскоре превратились в проклятых пожирателей человечины – в тафуров.

Весь такой новоявленный эпос, наделенный огромным "душком" грехопадения, сконцентрировался вокруг Петра Отшельника. Однако, дурная слава только усилила обаяние его исторического образа. Все выдававшееся под знаком наивной, но "абсолютной правдивости", приобретало идеальную красивость. Чего стоит, к примеру, "Песнь о Рыцаре с лебедем". Песнь начиналась милыми словами: "Мы споем вам про Круглый Стол, но я не хочу вам поведать ни басен, ни лжи, я вам спою песнь, не лишенную притягательности, ибо она является правдивой историей, а потому истинна"…

По стопам той же "народной мудрости" продвигались и большевики, их последователи, завалившие грудами печатной лжи прилавки книжных магазинов, газетных подшивок. Но их вели ленинские тезисы о справедливости партийного вымысла, создающего самые справедливые легенды, способные конкурировать даже с реальностью.

"Песни в те века превозносили не столько победителей, сколько побежденных, поскольку логика событий была такова: Крестовый Поход, по мнению папы и многих христиан, был жертвой во имя Бога. Значит "Герой" должен стать мучеником! Если языческий герой есть победитель, то библейский герой – мученик, подобно Иисусу Христу, распятому за любовь к ближнему!..

Крестовый поход бедноты по внешней окраске воспринимался официальной религиозной идеологией, как героическая жертва. Папский легат Адемар Монтейский величал поход "помощью бедным" и предупреждал: "Никто из вас не сможет спастись, ежели не будет почитать бедных и помогать им. Ведь они каждодневно должны возносить молитвы Господу за ваши грехи". Трогательность подобных воззрений доходила до парадоксов: с 1212 по 1213 годы был организован крестовый поход детей, но это уже была коварная утопия!"…

Олег Верещагин опять прибежал ко мне на кухню, пылая негодованием, когда стол был почти накрыт, но "наш барон" не поспешил броситься помогать мне в сервировке стола, он только давал указания:

– Саша, я не вижу соли на столе, и хлебушка необходимо еще подрезать. А почему же нет квашеной капустки, соленых огурчиков, маслин?

Можно, конечно, было одернуть тунеядца, но я прощал ему и более серьезные грехи. Я только ласково поправил друга, чтоб он не потерял контроль над обжорными эмоциями окончательно.

– Уймись, сука пушистая! Что же я сейчас, ночью, побегу искать тебе квашеную капусту, огурцы и маслины. Подумай ты своей кандидатской головой, напряги физико-математические способности. Будешь есть и пить, что дадут! Это только тебе одному повезло: эксплуатируешь своих сердобольных сестричек на домашних работах, а я привык к спартанской жизни…

Олежек, вообще-то, весьма быстро приходил в норму: спускался с облаков на землю, но выпивал водки после моральной встряски больше, чем обычно. В революционные праздники он совершенно не пил, словно бы ждал призыва – "К оружию, братья!" Но Зюганов молчал, сытый и довольный своей ролью в современном международном рабочем движении, персональным автомобилем с "мигалкой", бесплатной дачей, шикарной квартирой, очень далекой по комфорту от "подполья".

Олег не стал больше вертеться у меня на глазах, а убежал в комнату дочитывать, взволновавшие его тексты. Он только буркну мне на ходу:

– Вообще-то, можно было накрыть и в комнате стол. Чего ж ютиться по кухням, как заговорщикам-диссидентам…

На последнюю реплику я даже не посчитал нужным отвечать. Бить надо буржуев недорезанных! Вот мой ответ международному империализму…

А Олег, конечно, завис на той части рукописи, в которой описывается судьба рыцарей-баронов. До таких описаний Олежек был охоч невероятно. Сказывались генетические комиссуры из сфер настоящего и прошлого. Тоже мне, нашелся Гусинский недорезанный!..

Да, конечно, Олежек читал не отрываясь мои тексты, я даже засомневался, стоит ли его звать к столу – может быть, сожрать все за двоих. Верещагин читал и удивлялся: "Армии баронов были полная противоположность современным войскам, прежде всего, по организации. Барон собирал своих вассалов под знамена по строго определенному регламенту: только на сорок дней можно было закабалить воинство. По истечении такого срока вассал имел право покинуть поле боя, не обращая внимания на исход сражения. Городское ополчение имело право отходить от своего города только на расстояние одного дневного перехода. Естественно, что Крестовый поход в далекие земли ставил перед баронами совершенно другие задачи: возникали не только потребности чисто военные, но и экипировочные, продовольственные.

Можно считать удачей, что все войско шло к Константинополю разными маршрутами. Но даже тогда возникли некоторые трудности связанные с тем, что предшествующий "поход бедноты" истощил запасы провианта в отдельных территориях и оставил недобрую славу об "европейских варварах". В войсках крестоносцев было объявлено о смертной казни любому, кто будет уличен в воровстве, грабеже, насилии.

Понятно, что Византия демонстрировала своим отношением к Крестовому Походу готовность к порабощению Востока. Мерещились многим невероятно-грандиозные события. В свою очередь, европейское воинство лицом к лицу встретилось с иной культурой, ее творцом была развитая греческая нация, намного обогнавшая в развитии своих северных и западных братьев-христиан. Поскольку папа назначил Константинополь местом сбора Армий Крестоносцев, то все обязаны были подчиниться такому решению. Однако расхождения интересов быстро выявились: все были негативно настроены к императору Алексею, многие имели стычки с его сановниками и войсками. За движением крестоносцев следили специальные воинские патрули, пытавшиеся пресекать грабежи и анархию.

Алексей, прежде всего, потребовал от именитых руководителей армий принести ему клятву на верность, то есть стать его вассалами, что, естественно, не входило в планы крестоносцев. Но император мог в любое время воспользоваться самым верным способом воздействия на чужеземцев – ему было легко прекратить поставку продовольствия. Голод являлся хорошим рычагом воздействия на крестоносцев, судьба и главный в данном случае ее водитель – император неоднократно им пользовались. Неожиданно Алексей нашел верного помощника в рядах крестоносцев – это был нормандец Боэмунд Тарентский, самый беспокойный, коварный и неутомимый авантюрист. Он и Сицилию-то захватил практически в одиночку.

Боэмунд был скор на любой обман ради достижения собственных целей. Он не останавливался перед невероятной резней, обманом, подлогом. Но сердце Анны Комниной, видимо, было покорено неординарной, страшной личностью. Она оставила запись о нем: "Не было подобного Боэмунду варвара или эллина во всей ромейской земле. Вид его вызывал восхищение: большой рост – почти на локоть выше самого высокого воина – живот подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные, идеальные пропорции. Волосы светлые, пострижены относительно коротко, лицо выбрито, глаза голубые. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен, его смех для других являлся рычанием зверя".

Сам Боэмунд без проволочек и оговоров согласился принести клятву на верность императору Византии и через некоторое время склонил к ней и всех остальных рыцарей. Боэмунд много сделал для того, чтобы взять город Антиохию, но еще более настойчивую деятельность он развил для того, чтобы взятый осадой город перешел к нему во владение"…

Наконец, узы товарищества и зов голода принудил меня позвать Олега к столу: мясо простывало, а водка приятно леденила пищевод даже на расстоянии, одним своим видом. Запальный сок фонтанировал в полость желудка, как Петергофский "Самсон".

Странно, но Олег при первом же моем призывном окрике легко оторвался от рукописи, и это даже несколько покоробило мое авторское самолюбие. Мы сели за стол, нагрузили снедью тарелки, наполнили рюмки… И тут сказалась давняя и тяжелая хроническая болезнь моего друга – он принялся произносить тост. Тосты у Олега всегда были продолжительными, бестолковыми, но обстоятельными…

– Господин писатель, вольный книжник, самозванный мастер слова! Сашка друг! Гонорары твои псы съели, но ничего – не волнуйся, попадешь в тюрягу, мы тебе подкинем!..

Я сперва не мог врубиться: что за чертовщину он мелет? Но потом вспомнил старинный фильм "Дело Румянцева" и понял, что Олежек цитирует из него кусочек… Именно в том фильме маститый вор диктует мальчику письмо в тюрягу, таким образом "переводя стрелки" на безвинно пострадавшего шофера Румянцева, прекрасно сыгранного артистом Баталовым. Я позабавился началом тоста, но, однако, сделал для себя и некоторые выводы.

– Олежек, насколько я тебя понимаю, ты решил спонсировать выход в свет моей новой книги про масонов? Или тебя главным образом заботят мои перспективы попадания в "тюрягу"?

Верещагин недовольно поморщился – он страшно не любил, когда его перебивают, курочат тост.

– Саша, ты все же плохо воспитан! Ломаешь весь кураж! Неужели ты думаешь, что оплата издания книги для меня проблема. Я оплачу и издание твоего полного собрания сочинений – в твердой обложке, с иллюстрациями от лучших художников – ты только пиши! Издание "полного собрания", естественно, происходит после кончины автора: полного отказа писать или перехода в мир иной… Ты-то что предпочитаешь?..

Это, конечно, уже была месть! Гадкая и коварная. Олег загонял меня в мышеловку…

– Я предпочитаю, чтобы ты закончил свой тост побыстрее, и мы спокойно выпили бы тогда!.. – уточнил я свои желания.

– В этом вопросе, как говорится, у нас тобой, Александр, полное совпадение во взглядах. – Олег как бы выправлял свои эмоции, но еще не погасил недовольство моим вмешательством полностью. – Саша, меня всегда удивлял твой выбор тем для новых книг: были же и другие врачи-писатели – например, Чехов, Вересаев, про современных "комиков" я уже и не говорю – но они выбирали, с позволения сказать, "легкие темы". "Бытовщина" была сферой приложения их творческого таланта. Но ты все время лезешь в сферу скользких и даже опасных тем!..

Олег впился в меня глазами, словно пытаясь вычленить корень моих творческих потуг. Он воспринимал меня, конечно, как вещь в себе. И общение с тайной его – постороннего наблюдателя за творческим процессом – сильно возбуждало и озадачивало. Он все еще не хотел верить в то, что творчество – это таинство. Понять его истоки, мотивы, законы развития может только человек, втянутый Божьим промыслом в круг сложных отношений мифического и реального. Но меня сейчас беспокоило другое, я видел, что водка в рюмках согревается, а мясо остывает. Мне удалось сломать "творческий порыв" Олега – я не позволил ему проговорить свой тост битый час, но необходимо резво переходить к другому виду таинства – к "пьянке"…

– Я понял вас, мой юный друг, – "пепел Клааса стучит в вашем сердце". Но скажи откровенно: ты желаешь выпить до того, как и водка, и пища потеряют товарный вид?..

Олег не был поэтом, но иногда начинал говорить стихами, именно этого я и стремился избежать…

– Олежек, солнышко, раздвинь губки! – я предлагаю быстро продвинуться к основной цели. – начал я почти что цитировать довольно старый анекдот. – Пьем залпом, стоя, запрокинув голову, как породистые пианисты после заключительного аккорда при исполнении потрясающей симфонии…

Верещагин поморщился, но не от надвигающейся перспективы выпить залпом и даже не от моей скабрезности, заимствованной из старого анекдота, а потому, что его потрясающий мудрый тост был скомкан уже в самом начале…

Сила влечения к спиртному у продвинутых алкоголиков все равно выше всех других посылов. И мы, крякнув, выпили стоя, запрокинув головы, только получилось у нас это не как у знаменитых пианистов, – строго говоря, мы оба толком и не знали с какого боку подходить к пианино, – а как у цапель, со смаком заглатывающих холодного, скользкого лягушонка!..

Ели мы молча, не чавкая, но покрякивая изредка от восхищения здоровой пищей: мясо великолепно дошло под огромным количеством лука, нарезанного тонкими колечками. Гарнир из лука – это наше с Олегом признанное "объедение"! Не было огурчиков и квашеной капустки, но я откопал в холодильнике из старых запасов салат "Дунайский", приготовленный руками волшебницы, кудесницы – моей давней пассии Светочки, теперь навещающей меня крайне редко. Подозреваю, что у нее появилось новое "увлечение"! Старая любовь – крепче новой, поэтому ее появление сочеталось с любовью и кулинарными откровениями. И я ценил такое сочетание больше всего на свете – ведь здоровый мужчина всегда чувствует себя "голодным" во всех отношениях. Мы не развивали со Светочкой запретную тему, поскольку были вольными птицами и ценили свою свободу больше всего в жизни. В нас обоих было что-то от масонов, но повернутых к несколько анархическому толку.

Салат "Дунайский" готовился по особому рецепту, в нем было все – и капустка и огурчик и помидорчик, лук и сладкий перец. Это было особое кулинарное творение. Мы с Олежеком, не сговариваясь, наслаждаясь остротой салата, быстро, почти по-военному, опрокинули еще по три рюмахи и глубоко задумались – каждый о своем, естественно!..

"Первичный образ рыцаря, отправляющегося в Крестовый Поход и оставляющего дома верную жену, но на всякий случай заключающий ее зад и перед в железный "пояс целомудрия" надуман. Слов нет, всякие бывали истории: был и "пояс целомудрия", отмыкаемый разворотливым любовником запасными ключами, женская печаль, успокаиваемая юным пажом и прочее. Но большинство достойных жен забирали своих детей и сопровождали мужей-рыцарей в дальнем походе, терпя лишения, опасности и неудобства наравне с мужчинами А самым серьезным испытанием в том походе была "жажда"! Но уже в первом походе, при взятии Иерусалима, когда все близлежащие источники воды были отравлены или засыпаны, именно самоотверженные женщины налаживали доставку воды из дальних источников. Жена рыцаря Раймунда Сен-Жилльского – Эльвира Арагонская, происходившая из семьи испанских королей, была верным помощником в трудном походе своему мужу. Она потеряла сына Альфонса, умершего в походе, но у верных супругов на Святой Земле в замке Мон-Пелерен родился другой сын, названный Альфонс-Иордан.

Ида Австрийская – известная красавица, закаленная спортсменка, – "взяв крест", в едином строю с баронами участвовала в боях во время Второго крестового похода. Она сопровождала Вельфа герцога Баварского, была смелой амазонкой, но пропала во время битвы при Гераклее, где французское войско потерпело страшную катастрофу. Говорили, что ее пленили, и она закончила свою жизнь в далеком гареме, родив будущего мусульманского героя Зенги, завоевавшего Эдессу.

Маргарита Прованская, жена Людовика Святого, вместе с мужем пустилась в его первый крестовый поход: в Дамьетте армия крестоносцев потерпела поражение, Людовик был пленен, а Маргарите пришлось рожать ребенка именно в эти страшные дни. Почувствовав приближение родовых схваток, она попросила всех присутствующих покинуть комнату, а оставила подле себя только восьмидесятилетнего рыцаря, наказав ему отрубить себе голову как только сарацины ворвутся в крепость. Слава Богу, что сарацин удалось в тот день не подпустить к стенам крепости.

Уже на следующий день после родов героическая женщина организовала сопротивление маленького войска, охранявшего крепость, уговорила итальянских, пизанских, генуэзских купцов остаться в городе, взять под свой контроль небольшой запас продовольствия. Она спасла город, его население и покинула крепостные стены только уже перед самой сдачей крепости. Маргарита Прованская направилась в Акру, где и нашла своего мужа. Супруги вели себя мужественно в плену, олицетворяя идеалы Бесстрашного Рыцаря и Верной Дамы Сердца.

Но были и другие примеры: можно вспомнить скандальную хронику Альеноры Аквитанской – жены Людовика VII. Знатная дама спуталась со своим дядей – красавцем Раймундом де Пуатье, бывшим князем Антиохийским по своей законной жене. Вторая жена Балдуина Булонского – армянка по происхождению, Арде – была обвинена во множественных прелюбодеяниях".

Я мог бы и далее топтаться на месте, в этой грязной луже, наполненной женским пороком, но мне хотелось идеализировать женщину прошлого, хотя бы для того, чтобы незаметно переправиться к настоящему времени. Трудно не понять аксиоматическое явление: все события развиваются по спирали. То, что было когда-то, обязательно повторяется – практически, по схеме той же логической концепции. Женщина здесь – не может быть исключением!.. Потому я не был в обиде на мою Светочку. Честно говоря, широта моих взглядов на женский вопрос была безгранична еще и потому, что я сам недавно был "сражен" моим новым домашним врачом. Однако, то – особая история, требующая спокойного, неспешного изложения, не в момент "насыщения", а значительно позже, когда приятная плотская благодать уже разольется по всем членам…

Мы с Олежеком быстро хлопнули еще по рюмашке!.. Состояние образовалось близкое к невесомости – все же выпито уже было порядочно для интеллигентов, ответственных тружеников зримого фронта умственного труда… Первые пол-литра заканчивались, но мы не грустили, "да не оскудеет рука дающая – льющая"…

Мы извлекли из холодильника следующую порцию "Санкт-Петербургской", разлили и призадумались, "а сыр во рту держали"…

– Саша, скажи, открой тайну: куда двигаешься ты издалека? Ведь речь-то должна, если судить по названию книги, идти о масонстве?

Я должен был отвечать на прямо поставленный вопрос, хотя, если бы Олег не спешил, то все мог бы прочитать и сам в этой книге.

– Олег, все очень просто, как все гениальное… Ростки психологии масонства, которое созреет, как вид особой организации отношений между избранными людьми, были посеяны в ходе Крестовых Походов. Это мое категоричное убеждение! Тогда был посеян, а потом обобщен опыт адаптации к условиям существования избранного воинства в окружении бесчисленных врагов.

Я посмотрел на моего друга более, чем внимательно. Мне было нужно понять, что он знает о жизни, вообще, и о тайных ее сторонах, в частности. Я хотел измерить невидимой меркой то, сколько он горя успел хлебнуть после рождения на этой Земле, в процессе общения с себеподобными…

– Суди сам: 17 июля 1099 года, то есть через два дня после успешного штурма Святого Города бароны-рыцари выбрали себе вождя. Главная задача такой фигуры состояла в том, чтобы организовать охрану отвоеванных Святых мест – в том, собственно, и состояла главная цель Крестового Похода. Надо помнить, что многие рыцари собирались после удачной военной экспедиции возвращаться домой, в Европу.

Верещагин сделал попытку перебить меня каким-то частным вопросом, но я был тоже крепким орешком:

– Олежек, "не суетись под клиентом". До всего дойдем последовательно и постепенно – методом дедукции, как маститые пинкертоны. А пока заметь: Выбор рыцарей остановился на Готфриде Бульонском – на самом "благочестивом"! Бароны искали и нашли человека, обладавшего моральными достоинствами, умом, чистотой души, позволявшими его приравнять к воплощению рыцарского идеала. Это, как сказали бы нынче, был "стандарт" Рыцаря! Понятно, что такой образец не шел ни в какое сравнение с нынешними "государственными мужами" – говнюками даже по самому общему определению.

Верещагин опять засуетился, и я заподозрил новые интеллигентские происки с его стороны: опять пойдут малозначительные, частные вопросы. Я, видимо, не вовремя поперхнулся "Дунайским салатом", и Олег воспользовался временной вынужденной паузой.

– Саша, Саша, ты все время затыкаешь мне рот! А я считаю, что настало время выпить за избрание нового короля рыцарей, за Готфрида Бульонского…

Вот так всегда у Олега: он может размениваться на тостовые панегирики и пропускать суть – а суть состоит в том, что необходимо срочно "добавить"! Мы выпили, стоя – за "друга", за отца международного рыцарства – за Готфрида-благочестивого. Это вам не администраторы новой формации, больше говорящие, чем делающие. В Санкт-Петербурге они уже сумели провалить даже ремонт городского метрополитена на станции с символичным названием – "Мужество"… Пили мы, гордо запрокинули головы, но теперь уже, как славные рыцари, только что закончившие важное сражение. Тяжелые шлемы были сняты, характерным движением головы поправлены мокрые и спутавшиеся от благородного пота волосы, ниспадающие на плечи… Когда закусили и осознали, как смогли, что произошло сейчас и тогда – на выборах нового короля, я продолжил:

– Олег, дружище, ты меня уважаешь?.. или так себе?.. Тогда давай быстренько и без разговоров еще по одной!..

Что-то – какая-то очень важная мысль – мешала языку шевелиться во рту и строить связанную речь… Огромным усилием воли мне удалось все же изловить эту негодницу, собрать, как говорится, мысли в кулак:

– Олег, ты оцени, пожалуйста ситуацию! Кто из современных дельцов мог бы так поступить, как поступил Рыцарь Готфрид: он же отказался от звания Короля!..

Глаза у Олега полезли на лоб. Было понятно, что даже он – мой верный друг, благороднейший человек, ни при каких обстоятельствах не отказался бы от должности "Короля"…

– Олег, в том-то и состоят отличия истинного Рыцаря от самозванца, а таких самозванцев, как ты понимаешь, расплодилось сейчас огромное количество. Весь народ развратили большевики этой сраной идеей – "пролетариат – гегемон". Теперь выскочки из калачного ряда, из глухой провинции ринулись покорять "вершины власти"!..

Нет слов, одни междометия! С горя мы с Олежеком, конечно, еще дернули по одной,.. потом – еще и еще! Но то было с огромного горя – от ощущения неотвратимого измельчания человеческой души, от поругания матери-родины… Рыдали мы с Олежеком, примерно, минут пятнадцать, запивая наше неутешное горе водочкой. Закусывать тогда, кажется, совершенно прекратили, и это скоро дало о себе знать… Я уже, как ни старался, никак не мог донести до моего друга мысль, высказанную достойным рыцарем Гвибертом Ножанским: "Благородный Готфрид просто не желал носить золотую корону там, где Христос носил терновый венец"!

Перед глазами все время менялись два лица – нынешнего губернатора и моего бывшего директора по части медицинского страхования. Я все время пытался взгромоздить на эти дурьи головы по "терновому венцу", и у меня ничего не выходило… Шутовской колпак или арестантская шапочка им подходили больше… Как-то незаметно, на исходе второй бутылки, мы ткнулись рылами в Дунайский салат и затихли, видимо, минут на сорок – пятьдесят! Было тихо, благодать ласкала наши буйные головушки, мы похрапывали в два голоса, отлетев душой вполне далеко – за границы социальных катаклизмов…

Когда винные пары несколько разбавились и перенасыщенная ими жидкость начала активно выводиться почками, обеззараживаться ферментами печени, "рауш-наркоз" ослаб. В голове моей стала постепенно выстраиваться простенькая концепция, тихо переползавшая в мозг Верещагина. Такой процесс называется в народе "гипнозом". Тогда мы оба попали в сферу виртуальной исторической динамики…

"С приходом крестоносцев на Святую Землю там начали возводиться монастыри, действующие по четко прописанному уставу. Готфрид Бульонский воздвиг в Иосафатской долине монастырь Святой Марии. Примерно в то же время основали монастыри на Сионской горе, в Оливьерском саду, у Храма, у Фаборской и Кармельской гор. В 1157 году цистерцианцы основали аббатство Бельмон к югу от Триполи. Был построен клуатр Дафны в Афинах, филиал бургундского монастыря в Беллево, основан монастырь Сен-Дени герцогов Афинских с их усыпальницей. Но не менее важно то, что были созданы специальные монашеские и рыцарские ордена – Святого Гроба, Тамплиеров, Мальтийский, Госпитальеров. Они процветали, развивались и выполняли свои тайные и явные функции, собирая вокруг себя стойких приверженцев".

Видимо, я углубился в "Дунайский салат", уложил лицо поудобнее в тарелке, – мне, скорее всего, стало покойнее, потому что я вдруг вспомнил интересную историческую байку: "Некто Саладин – очень влиятельное лицо в религиозной иерархии – пожелал сам лично проверить деятельность госпитальеров. Он явился инкогнито в одеянии паломника в иерусалимский госпиталь. Устроив больного со всеми удобствами, ему предложили пищу, но он отказался, заявив, что хотел бы отведать бульона из ноги Мореля. Надо помнить, что Морелем звали любимого коня Великого Магистра Ордена. Но Магистр, посокрушавшись, повелел отвести коня на бойню и приготовить бульон для настойчивого пациента. Только тогда Саладин открыл свое инкогнито и, тепло простившись с монахами, отбыл восвояси, переполненный восхищением от общения со святостью и жертвенностью".

Как-то ненароком мои губы почуяли кусочек мяса в тарелке, силой дыхания втянули его в рот, и челюсти получили работу. Подпитав мысль, я усилил фантазию, а с такого пружинистого трамплина опять скакнула в средние века: "Во второй половине двенадцатого века Великого магистра тамплиеров Эда де Сент-Амана обвиняли в дерзости и излишней агрессивности. Его даже окрестили "скверным человеком"! Жерар де Ридфор – приемник на этом посту Эда – снискал себе не лучшую славу. Но остальные рыцари их магистры всегда отличались воинскими и человеческими достоинствами. Во всяком случае, они умели с достоинством сражаться и принимать смерть. В уставе рыцарей были строго прописаны все каноны поведения. Предписывалось никогда не покидать своих боевых рядов за двумя исключениями: проверить в порядке ли лошадь и ее сбруя, да ради оказания помощи христианину, если ему грозит неминуемая гибель.

Достойные традиции перешли и в более поздние времена: Великий Магистр Фульк де Вилларе, завоевав Родос, первым делом основал на острове госпиталь. Больным этого госпиталя было суждено каждый вечер читать замечательную молитву:

"Сеньоры больные, помолимся за мир, чтобы Господь послал нам его с неба на землю.

Сеньоры больные, помолимся за плоды земли, чтобы Господь увеличил их число так, что и ему службу сослужили и христиан поддержали.

Помолимся за паломников, христианский люд в море и посуху, чтобы Господь им был поводырем и привел их спасенными телесно и духовно.

Сеньоры больные, помолимся за вас и всех недужных, какие есть во всем мире их христианского рода, чтобы Владыка Наш даровал им такое здоровье, какое необходимо для их души и тела.

Сеньоры больные, помолимся за души отцов и матерей ваших и всех христиан, которые перешли из этого мира в другой, чтобы Господь им даровал requiem sempitermam. Аминь".

Я перекачивал спящему Олегу мои видения легко и просто играючи, ибо как раз во сне человек склонен абстрагироваться от житейских мелочей и воспринимать самые важные откровения. А Олежек, полагаю, легко воспринимал мои интеллектуальные интеракции, потому что мило мурлыкал, елозил личиком по Дунайскому салату, удобно расположившись в тарелке. И я невольно продолжил сеанс гипнотического влияния на интеллект моего друга…

"Тамплиеры сумели сохранить до 1303 года остров Руад напротив города Тортоса за собой. Под командованием воинского начальника Гуго из Ампуриаса, что в Испании, тамплиеры мужественно отбивали атаки мусульман и лишь в результате подлого вероломства были поражены мамалюками. Те уговорами и клятвенными обещаниями завлекли руководство, якобы для переговоров, в свой лагерь, где и обезглавили.

У госпитальеров была долгая история пребывания на Востоке: после падения Акры, они укрепились на Кипре, а затем в 1310 году на острове Родосе. Здесь рыцари выдержали четыре осады в 1440 и 1444 годах под руководством Жана де Ластика. Когда в 1480 году после взятия Константинополя на них снова усилилось давление, то они оказали достойное сопротивление. Бои велись с Сулейманом Великолепным под руководством Филиппа де Виллье де л’Иль-Адана. Только 1 января 1523 года с военными почестями, вполне организованно рыцари ордена покинули свои укрепления. В 1530 году Карл V подарил госпитальерам остров Мальту"…

Вывел нас с Олегом из великого алкогольного забвения страшный шум и пламень. Трагизм давил на наши аналитические органы снаружи, с улицы, мешал нашему покою. Трудно было разобрать, что беспокоило больше и какая угроза благополучию возникла прежде. Пожалуй, все же сперва нас поразило яркое пламя, осветившее черепную коробку словно изнутри. Затем раздался взрыв и звон рассыпавшихся от давления воздушных масс, возбужденных взрывной волной, оконных стекол. А уж потом оглушил барабанные перепонки истошный женский крик. Казалось, что голосистую женщину резали медленно самым маленьким и тупым перочинным ножом. Но занимались такого рода экзекуцией не школьники, перебравшие наркотиков, а взрослые люди – большие специалисты по препарированию обнаженной натуры. К одиночному истошному крику вскоре примешался хор, но не имени великого мастера Пятницкого, а состоящий из нестройных и разрозненных голосов. Скорее всего, вакханалия голосов принадлежала всем сразу – детям, мужчинам и женщинам, не наделенным музыкальным слухом…

Мы мгновенно вынули сонные рыла из наших тарелок и в недоумении взглянули друг на друга. Я несколько секунд наблюдал, как Дунайский салат красной гомогенной массой стекал у Олежека по лбу, щекам, подбородку. Полагаю, что и ему пришлось наблюдать аналогичную картину, только отражаемую на моем лице. Глаза Олежека вроде бы просили объяснения у меня, а мои, видимо, – у него. Но глаза только спрашивали, не получая ответа…

К чести моей, я первым догадался сунуть физиономию под струю холодной воды, бьющей из крана, повернутого нетвердой рукой. Я надолго склонился над раковиной в кухне, силясь привести себя в чувство и хотя бы вспомнить приблизительно, где застигли меня неожиданные события. Наконец, пары алкоголя вроде бы прекратили метаться по клеточному пространству в одиноком организме, пришла издалека неуверенная способность хоть как-то соображать, соотноситься с внешним миром.

Я поднял Олежека под локоток и увел в ванную: он так и сидел – завядший и недоумевающий. Наверняка, мой друг мог бы сидеть так очень долго, изредка помаргивая выпученными глазами, словно сова после удара по ней лучом прожектора. Но я не позволил ему насладиться счастьем пьяного идиота. Пора было умыться и прекратить слизывать лохмотья сползающего через верхнюю губу кулинарного творения моей незабвенной Светланы. В конце концов, не для такого момента она старалась – тратила силы, время, овощные компоненты! Пришлось преодолеть сопротивление алкогольного ступора и склонить гордую головушку спортсмена под освежающую струю воды… Умытый Олежек выглядел более презентабельно и даже походил в темноте на вполне нормального человека.

Мы не успели толком вытереться, а внизу уже бушевали милицейские сирены и хищно рыкали пожарные машины. Тушили пожар не из банального водяного брандспойта, а с помощью каких-то агрегатов, выбрасывающих пенистую струю. Потом, видимо, началось дознание: славная милиция опрашивала толпу выскочивших во двор плохо одетых жильцов. Именно в этот момент мы с Олежеком выглянули из окна: снизу на нас смотрели наполненные злобой многочисленные пары глаз, среди них были и спокойные, но коварные глаза милиционеров. Неприятных холодок задергался под ложечкой, сама собой родилась не поймешь в каком органе и всплыла в мозгу и сердце вездесущая тревожность… Лучше бы мы не показывали свои честные лица из окна! Хотя пьяный разум подсказывал: что может изменить осторожность – даже если она своевременная, обдуманная? Все равно каждому из нас все написано на роду. Чему быть, того не миновать!

Минуты через две раздалось вежливое постукивание ногой в дверь, и я пошел открывать. Нас навестили три милиционера: они не улыбались, а молча, без всякого приглашения втиснулись в прихожую, отодвинув наши слабые тела еще дальше вглубь. Начался допрос накоротке! Конечно, мы не смогли предъявить паспорта, потому что не носили их с собой каждый день, а хранили в укромном месте у себя дома. Но сейчас-то мы находились не в своем доме, а в квартире Владимира. Соседи нас толком и не знали, а те некоторые, может быть и видевшие нас когда-то, из-за следовой реакции испуга, не хотели даже припоминать редкие встречи на лестнице и во дворе. Милиция лишь кратко окинула взглядом остальные помещения квартиры – шмонать не стали! Но быстро сообразили, что наш внешний вид и состояние кухонного стола никак не вязались в один приличный узелок с респектабельностью обстановки и основательностью положения истинного хозяина квартиры. Милиционерам не без оснований показалось, что здесь "гудели" бомжи…

Нас под белы рученьки вывели, квартиру закрыли и опечатали. Подозреваемых, то есть меня и Олежека, усадили в "раковую шейку" и без спешки и музыки повезли в 27 отделение милиции, что расположено в переулке Крылова, рядом со славным Пушкинским театром…

Я успел сунуть рукопись и авторучку в карман, в надежде хоть как-то коротать за полезной работой время вынужденного заключения. 27 отделение милиции размещается в маленьком двухэтажном зданье и пользовалось дурной репутацией. Стражи порядка, там работающие, сильно грешили "ощипкой" знаменитой "Апрашки". Нас провели через главный вход вовнутрь мимо здоровущего сержанта с автоматом. В серпантине узких коридорчиков первого этажа я моментально потерялся. От волнения и вдруг наступившей вторичной фазы опьянения – лучше бы перед отъездом я не пил прохладительный напиток "Швепс" – меня снова развезло. Только через час я понял, что нас с Олегом сопроводили в "обезьянник". Олег остался верен кодексу рыцаря – "Бусидо", а потому все время дулся и молчал. Милиционеры сделали еще несколько попыток допросить нас. Но лично я даже не мог сообразить на каком языке с нами необходимо разговаривать, так отличается речь милиционеров от языка обычных людей. Мне кажется, что даже с уголовниками легче договориться.

Не помню сколько времени я спал, когда наконец почувствовал, что в плечо меня нежно толкает Олежек – ему сильно хотелось писать. При таком намеке на обыденные физиологические потребности и у меня защемило в соответствующем месте. Мы огляделись, заметили дежурного милиционера за столом напротив и обратились к нему с вежливой просьбой:

– Товарищ сержант, нам с другом страшно хочется "облегчиться по маленькому".

Мы, видимо, и сами показались ему "маленькими", особенно Олег строил унылые гримасы. Странно было, что сержант не стал напоминать нам, что только "тамбовский волк – наш товарищ". Он улыбнулся без всякого злорадства, отомкнул дверь "обезьянника" – странно, что мы находились в нем одни, – и повел нас по коридорчику в сортир. Все быстро выполнив и даже успев всполоснуть лицо и руки, мы убедились в том, что из наших пастей просто разит перегаром. Когда нас водворили на "плацкартное место", то в помещение вошел майор. Меня привлекли его довольно умные глаза – я поразился такому явлению, скорее всего, случайно занесенному в милицию. Видимо, как-то машинально, я сложил ладони в типичном жесте масонов – это было своеобразное "приветствие брата"… Майор и сержант отреагировали на тайный жест моментально: решетка была отомкнута и вместе с офицером мы направились в кабинет на второй этаж.

Лестница была крутая и тесная – я представил, как в грозные времена для нашей страны с такой неудобной лестницы могли спускать вниз головой задержанных и уже допрошенных. Это могло быть сильной "наградой" за неразговорчивость! Но в нашем случае все происходило иначе: майор шел спокойно впереди, даже не оглядываясь. Но мне почему-то казалось, что у этого профессионала глаза были даже на затылке, и он контролирует наше движение. Во всяком случае, майор шел впереди именно на такой дистанции, достаточной для того, чтобы предотвратить попытку злоумышленника безнаказанно достичь его затылка. Однако, скорее всего, майор прекрасно разбирался в людях и быстро определил степень нашей безобидности в криминальном отношении.

Мы вошли в кабинет майора практически на "хвосте" телефонного звонка. Хозяин кабинета жестом успел пригласить нас сесть на свободные стулья, а сам снял трубку и назвал свою должность, звание и фамилию:

– Заместитель начальника следственного отдела, майор Колесников вас слушает.

Диалог для наблюдателя со стороны выглядел немного странным: Колесников отвечал односложно, чаще – "Да, Нет". Даже направление разговора было трудно оценить. Но, между тем, абонент на том конце провода, скорее всего, был удовлетворен его ответами. Меня интриговало больше всего то, что выражение лица хозяина кабинета практически не менялось во время разговора. Казалось, что максимально уравновешенный, бодрый, знающий себе цену человек ведет малозначительную для него деловую беседу со своим хорошим знакомым. Но в какой-то момент, что-то переломилось в ходе "тайной беседы": наверное, абонент сообщил майору что-то такое, от чего смысл разговора изменил значение. Глаза нашего властелина наполнились любопытством и заметной теплотой. Он более пристально оглядел нас, пасуя нам отменную доброжелательность, даже некоторую "родственность чувств".

Я вдруг "выпал" из реальной действительности и по воле Высших Сил нырнул в далекое прошлое: "Первое десятилетие вновь образованный на Святой Земле девятью объединившимися рыцарями орден Тамплиеров не давал о себе знать слишком много. Все братство концентрировалось вокруг графа Шампанского, рыцари фактически были его вассалами, только Гуго де Пайен еще и являлся кузеном графа. Анре де Монбар – пятый Великий Мастер ордена приходился дядей Бернару Клервоскому – авторитетному церковному деятелю, даже именовавшемуся "вторым папой", а позднее причисленному к лику святых. Бернар Клервоский двадцатилетним юношей вступил в недавно основанный Цистерцианский монастырь и через несколько лет стал его аббатом. Он ценой значительных усилий за короткий срок сумел открыть около шести дочерних обители.

Бернар Клервоский тоже был выходец из Шампани, наверно, потому, давая свое согласие на разработку и помощь при утверждении устава ордена, он настоял на том, чтобы местом основной "ставки" тамплиеров стал город Труа во Франции, в графстве Шампань. В основу поведения тамплиеров были заложены суровые требования: "бедность, целомудрие, послушание". Монастыри были полностью изолированы от внешнего мира, тамплиер не имел право на наличные деньги, имущество, даже книги должны принадлежать всем братьям. Рыцарь носил особые кожаные подштанники, не снимая их никогда. Он не принимал ванну, не купался, не имел право обнажать тело даже в присутствие своих братьев. Во время сна в помещении монахов не гасили свет во избежание попыток гомосексуальных контактов. С женщинами запрещалось не только говорить, но даже смотреть на них. Письма, получаемые рыцарем-монахом из дома, зачитались для всех братьев в присутствие мастера и капеллана. На поле боя рыцарь не имел право отступить, если противник не превосходил его силами более, чем в три раза. И делалось это только после получения приказа своего командира. Сдаваться тамплиеру не имело смысла, так как его не выкупали из плена. Потому сраженного или плененного тамплиера добивали, а не даровали ему жизнь. Поверх доспехов рыцарь носил белый плащ с красными крестами. Войсковое знамя было черно-белым, символизирующим непорочность, борющуюся с греховностью. Знамя – это была первостепенная реликвия, его название Вeau Seant (Бо-сан), его названию был созвучен и "штурмовой крик". Боевой клич толковался шире: "Бо-сан!" означало "К величию!", "К славе!"…

– Да, да мы подождем вашего приезда. Адрес, надеюсь, знаете? – то были последние слова, вычлененные моим органом слуха из телефонного разговора майора.

Я почему-то машинально потянулся ко внутреннему карману куртки, где была спрятана рукопись новой книги. Я так и не успел за остаток ночи ничего почитать: мы с Олежеком бездарно "кимарили", застывая в самых неудобных позах. Слов нет, "обезьянник" – не лучшее место для сна и редакторской работы.

Колесников поймал мой взгляд и улыбнулся, протянул руку к папке, лежащей у него на столе и произнес "вещее слово":

– Александр Георгиевич, ваша рукопись у меня, не беспокойтесь, я верну ее вам. Кстати, именно благодаря этой рукописи и тому, естественно, что она попалась на глаза разумному человеку – "нашему человеку" многозначительно добавил майор – вы и провели относительно спокойно остаток ночи, а теперь сидите у меня в кабинете…

Я насторожился и послал Колесникову непонимающе-любопытствующий взгляд. Майор все понял и дал некоторые пояснения:

– Сержант – старший по смене в эту ночь… Да вы его видели только что…

Я не дал майору закончить фразу, мое внимание тоже привлек этот парень с умным русским лицом:

– Я обратил внимание на его просветленный взгляд, такие глаза могут принадлежать только умному и порядочному человеку. – пояснил я свою мысль.

– Вот, вот,.. – включился снова в разговор Колесников, сержант и у вас, и у вашего друга тоже зафиксировал "разумный взгляд", только сильно помутненный алкоголем. Потому он повнимательнее всмотрелся в рукопись, изъятую при задержании.

"Задержание"? – на меня надвинулась "детективщина"… Это же интересно! Вот она невольная "интрига", ради такого приключения можно и пострадать: меня с Олежеком, оказывается, "задержали до выяснения обстоятельств"…

Я взглянул на Верещагина – он был просто "никакой"! Переживания ночи, проведенной в совершенно некомфортных условиях – за решеткой! в незнакомом доме! в очаге насилия! – делали Олега излишне флегматичным и несговорчивым. А пары еще не выветрившегося алкоголя возбуждали раздражительность и общее недовольство жизнью, к международному положению страны тоже выявлялась масса претензий… Короче говоря, мой друг не был настроен на "душевную беседу"…

Я перевел взгляд на Колесникова, подыскивая вариант светского обращения к приятному собеседнику.

– Может быть, вам удобнее будет называть меня по имени, отчеству – Павел Олегович? – пришел он ко мне на помощь.

Я ухватился за эту "ниточку", способную заштопать огромный изъян доброжелательности, всегда ощущающийся при контактах с "родной милицией".

– Павел Олегович, поясните откровенно: что все же стряслось с нами. Просто какая-то напасть!.. Облава!.. Волюнтаризм!.. Тоталитаризм!.. И прочие, прочие гадости…

Хозяин кабинета рассмеялся и направился к маленькому столику в дальнем углу: на нем стоял вполне современный электрочайник, сахарница, изящные чашки с блюдечками, вазочка с печеньем. Вода быстро закипела, к этому времени и уголочек рабочего стола был сервирован на скорую руку для чаепития. Олежек почуял звон стекла и встрепенулся, но когда ему предложили только чашечку чая с печеньем, несколько погрустнел. Нет спору, Олежеку требовался более серьезный вариант "опохмеления"!

Медленно пили чай, и майор рассказывал:

– Сержант Васильев Георгий из моего подразделения – толковый парень, отслужил армию, учится заочно на юридическом. Он быстро сообразил, что в отделение привезли "не тот товар". На ваших лицах, хотя и сильно помятых дружеской попойкой, "блуждали волны интеллектуального беспокойства", так свойственного потомственным интеллигентам – коренным петербуржцам. Это слова сержанта – видите, ему тоже свойственны поэтические волнения. Парень много читает, а потому знал ваши некоторые книги, Александр Георгиевич…

Чего же греха таить! Слов нет, я должен был напыжиться – гордыня могла попереть из меня: писателю приятна популярность, признание массового читателя. Но то имеет отношение к профессиональному писателю, а я-то был явным "любителем в литературе". Мне нравилось заявлять с апломбом, что свободная творческая личность создает книги только для себя лично!.. Впрочем, я не меняю эту точку зрения и теперь. Но приятно все же встретить единомышленников – людей функционирующих с тобой на одной волне, обращающихся к тому же сегменту Вселенского Информационного Поля. С такими парнями приятно поговорить, как говорится, по душам, – обсудить общие мысли, догадки, откровения… Еще есть один немаловажный искус в нашем деле: любопытство предлагает поинтересоваться психологическими доминантами различных читателей. Интересно разглядеть и взвесить основательно механизм того, как слова, которым ты придавал одно значение, почему-то трансформируются в нечто другое в голове читателя. Порой диву даешься, как все лихо переворачивается с ног на голову…

– Когда при обыске у вас изъяли вместо "оружия и наркотиков" рукопись, и сержант вчитался в нее, то он узнал вас по творческому стилю. Уточнить фамилию автора по рукописи было нетрудно, а имя и отчество "оригинального писателя" он знал хорошо. Но он не мог вас – по нашим правилам – освободить из-под стражи, он даже вынужден был вас держать за решеткой. Единственное, что оказалось для него позволительным, так это изолировать вас от всей нашей обычной уголовной шушеры. Он не поместил вас к ним в камеру, а держал рядом с собой в дежурной части. Для отвода глаз начальству, вы были заперты в "обезьяннике" – но зато в отдельном, чистом, вымытом и продезинфицированном!..

Тут встрепенулся Олежек, он задвигал мышцами, переместил конечности по какой-то затейливой параболе. Мастер восточных единоборств начинал освобождаться в нем от вялости похмелья и проситься наружу. Я, как и положено врачу, понял суету моего друга по-своему и уточнил для порядка:

– Олежек, может быть, ты писать хочешь? Так все в наших руках…

Друг пробурчал что-то невразумительное и поник головой, сильным глотком втянув в себя остатки чая из кружки. Колесников отреагировал моментально:

– Олег Маркович, давайте я подолью вам еще чайку. Если есть желание откушать чего-нибудь посущественнее, то и это нам подвластно – у нас во дворе, во флигеле имеется неплохая "ведомственная столовая", ею руководит бывший работник ресторана "Метрополь", так что качество приготовления пищи находится на высоком уровне.

Слов нет, Олег и я были удивлены такой осведомленностью в именах и отчествах – мы же не представляли никаких документов при задержании… Откуда что берется?

– Олег Маркович, не надо удивляться. – продолжил Павел Олегович. – Кто не знает знаменитого бойца, гуру, сенсея Верещагина. Я сам неоднократно еще юнцом видел ваши схватки на татами. Потом, я же занимался айкидо у вашего коллеги – Альфата Макашева. Вы бывали у нас на тренировках, проводили показательные спарринги и с Альфатом, и с его перспективными учениками.

Олежек расплылся – улыбка, подпорченная алкоголем, раздирала лицо знаменитого спортсмена. Он основательно потешил гордыню! Его личность наконец-то была отмечена, и как отмечена! Речь не шла о физике-лирике, о коммерсанте или даже об "оригинальном писателе". Здесь речь шла о бойце – рыцаре, почти тамплиере! Жаль только, что монахом Олега уже никто не решится назвать…

Эйфория признания моментально вытеснила из организма Верещагина все остатки алкоголя, он стал быстро приходить в норму и подключился к общей беседе. А меня снова поволокло нетвердое сознание в средние века, путь этот я проделывал через скольжение по текстам собственной рукописи:

"Историкам известно, что Гуго де Пайен покинул Иерусалим, будучи одним из девяти знаменитых рыцарей – основателей Ордена Тамплиеров. Сперва рыцари объединились, не имея ясных целей, и все в той компании держалось на рыцарском честном слове. После утверждения Устава ордена во все сферы деятельности была внесена ясность, и новая организация превратилась в носительницу стройной и строгой системы. Вернулся Гуго де Пайен через два года во Францию Великим Мастером, подчиняющимся только папе. Закрома ордена стали быстро наполняться серебром и золотом. Организация теперь обладала огромными поместьями, дарованными королями разных стран. Великого мастера сопровождали триста рыцарей, готовых умереть в бою по первому приказу военноначальника.

Характерно, что Устав ордена знал в полном объеме лишь узкий круг доверенных лиц, остальные ведали только о статьях, непосредственно касающихся конкретного исполнителя воли верховного командования. Одним из самых тяжких проступков для рыцаря, да и любого другого члена ордена, считалось разглашение любого положения Устава. Рыцари ордена собирались в ставке – в одном из своих храмов за круглым столом, в круглом помещении, сидя на лавках, расположенных тоже по кругу так, чтобы все были обращены лицом друг к другу. Так решались серьезные внутренние вопросы, составляющие профессиональную тайну, они оставались неизвестными всему остальному миру.

Весь орден имел три уровня солидарности своего состава: к первому относились сами рыцари из привилегированных семей, второй – выходцы из купечества, состоятельные горожане, выполнявшие функции сержантов-оруженосцев, общей охраны, служащих, третий – лица духовного сана, наделенные ролями капелланов в обители. Именно они были грамотными, потому и отвечали за всю хозяйственную деятельность. Мантия духовника отличалась зеленым цветом, духовенство всегда носило перчатки, ибо его служители не имели права пачкать руки, ибо во время мессы непосредственно общались с Богом.

Только недвижимость, принадлежавшая Ордену Тамплиеров, составляла более девяти тысяч богатых поместий, размещавшихся по всей Европе. У тамплиеров был свой флот, банки, валюта, раритеты. Одна из главных статей дохода рыцарей – это хранение и доставка капиталов в любой район земного шара под очень высокие проценты. Все это называлось "диверсифицированными финансовыми услугами". Английские короли часть своих сокровищ хранили непосредственно у тамплиеров.

У тамплиеров были конкуренты в финансовой деятельности: евреи в Европе широко занимались банковскими операциями, так как владение землями и средствами производства им было запрещено законами практически всех стран. Однако тамплиерам доверяли больше, особенно по части тайных и щекотливых операций с деньгами и прочими ценностями. Тамплиеры в этой связи быстро почувствовали необходимость владеть тайнописью, особыми символами, шифрами, сигналами. Было понятно, что, например, для вкладчика средств в банк и их получателя где-нибудь в очень дальних краях требовались очень основательные удостоверения личности. Ведь телеграфов, фотокарточек, пластиковых банковских носителей информации тогда не существовало. Отсюда и пошла некоторая тайная казуистика, вечно путающаяся у общественного мнения под ногами, связанная с деятельностью тамплиеров.

Может быть, сам того не желая, Орден тамплиеров постепенно перерождался из организации благочестивых и смиренных монахов, считавших главной целью защиту паломников и Святых Земель, в центр особой власти, защищавшей церковных правителей, наставлявший на тайные дела королей"…

Колесников и Верещагин уже закончили спортивные воспоминания, да и я вынырнул из "исторической слякоти". Можно было продолжить разговор по существу. И главное слово было предоставлено официальному лицу – заместителю начальника следственного отдела, кстати, как нам стало известно из разговора, исполняющему сейчас и функции своего прямого начальника, отбывшего на повышение в главк.

– Все как-то неудачно сложилось, господа, вокруг вас. Оперативная обстановка в микрорайоне "неважная", судите сами: в прошлую ночь в том злосчастном дворе кто-то поджег иномарку одного из новых русских. Все было так устроено, что тряпичный фитиль привел огонь в бензобак, и автомобиль взорвался…

Павел Олегович оглядел нас внимательным взглядом опытного провокатора, умеющего выводить наивную рыбку на чистую воду. Конечно, он был профи и не мог убежать от самого себя: сейчас, даже беседуя с нами по душам, он продолжал неофициальный допрос. Просто проверял нас на откровенность на всякий случай. Ему было о чем подумать, да и официальный протокол все же составлять придется…

– Худо то, что в эту же ночь рядом с подворотней вашего дома, прямо под телефонным навесом, был обнаружен трупп мужчины лет пятидесяти. Страдалец, по первым представлениям, получил сильный удар по голове тяжелым, тупым предметом примерно в то же время, когда загорелся автомобиль во дворе…

Опять нас пронзил пристальный взгляд следователя, но мы сидели, словно новорожденные на юбилее по поводу пятидесятилетия, внимательно слушая первый и самый длинный тост… Всему, конечно, можно при желании найти физиологические объяснения. Но моя мысль, обобщенная с лоскутами логики Олега, катилась, как голыш в стремнине горной реки. Она никак не хотела останавливаться, принимать окончательный вид, выстраиваться во что-то такое, что имеет округлые и тщательно отполированные края…

– Конечно, связать такое происшествие с вашим "домашним разгулом", если все делать по уму, очень трудно. Однако, следуя милицейским традициям, нельзя оставить такой факт без внимания. Старуха, страдающая бессонницей, к несчастью проживающая в вашем доме, видела, как Олег Маркович "кидал камешки" в окно квартиры, в которой вы официально не прописаны. Может быть, вы самовольно проникли в ту квартиру, не спросив разрешение хозяина, а похитив у него ключи. Правда, следов взлома на входной двери в квартиру не обнаружено… Но, самое главное, вредная старуха настаивает на том, что Олег Маркович прицельно мельтешил у сгоревшей вскоре машины богатого человека – ее родственника.

Опять этот "щекочущий нервы", обидный пристальный взгляд. Но следователя можно понять: я-то знаю, что не являюсь злоумышленником и на грабеж, убийство, поджег автомобиля никогда не пойду… Он-то не знает этого…

Впрочем… стоп! А почему же я так уверен в своей благонадежности?.. Я попробовал посмотреть на следователя, как на верблюда в Зоопарке. Вот он – монотонно жует собственные сопли и что-то, похожее на сено. А потом в самый неподходящий момент возьмет и плюнет тебе в рожу – неожиданно, сильно, коварно. Угроза такого действия никогда не исключается при общении со следователем – будь он даже святым человеком…

Вдруг следователь выстроит заурядную гипотезу… Полагаю, если основательно разобраться, то каждый из нас при определенных обстоятельствах способен пойти на крайние меры. Например, если меня тот неизвестный мне пока "новый русский" самым наглым образом загнал бы в угол, то я мог отреагировать актом мести. Такое возможно, если бы у меня не было выхода по личным мотивам из созданной им ситуации. Другой расклад: если бы тучи так сильно сгустились над головой моего друга – Олежека, моих родственников, то я стал бы действовать решительно и варварски… Следователь полагает, что много причин имеется у меня для того, чтобы засветить наглому новому русскому по башке "тяжелым, тупым предметом"… Стоп! Нет, наверное, я применил бы в таком случае "тонфу". Есть у меня в запасе такой "инструмент", и я очень хорошо умею им пользоваться… Однако, скорее всего, я предпочел бы пистолет с глушителем, и обязательно перед роковым выстрелом посмотрел бы подонку в глаза!.. Вот он "индивидуальный почерк" преступления, формируемый избирательностью психологических реакций. Все это сейчас и пытается разгадать следователь…

Когда я закончил душевную рекогносцировку и взглянул на Колесникова, то понял: он легко прочитал весь ход моих мыслей, а за одно и проник под свод черепной коробки своего собрата по восточным единоборствам. Там он тоже ничего не нашел успокаивающего для следователя!..

Только откровенность языка могла спасти от разоблачения наши тайные мысли: было ясно, что мы с Олежеком подчиняемся особому "Уставу" – суровому, почти как у тамплиеров! Сейчас надо было говорить и к тому же абсолютно честно и аргументировано.

– Павел Олегович, какие доводы вас устроят? – спросил я. – Давайте не будем темнить. Мы же понимаем, что вы профессионал высокой марки. Вам необходимо либо быстрее отвергнуть следственную гипотезу, либо ее доказать. Мы готовы в этой части к самому откровенному сотрудничеству с вашей логикой.

О,.. теперь я заметил, что люди, "выкованные из железа и стали", тоже подвержены искушению гордыней! Легкий румянец подернул щеки пинкертона. Я и не знал, что "бальзам признания" так сладок для сердца и души теперь уже не советской милиции.

– Понимаете, Александр Георгиевич, слова той бабки-свидетельницы можно как-то парировать. Но дело в том, что в это же время в доме напротив, во дворе из окна четвертого этажа парадной почему-то вывалилась и насмерть разбилась о мостовую пожилая женщина… Кто и за чем ее выбросил оттуда?..

Опять пошел театр, по-моему, Павел Олегович начинал входить в роль "змея-искусителя". Делал он это стремительно, как наиталантливейший актер – скажем, Андрей Миронов. В свое время я просто бы балдел от счастья присутствовать на таком спектакле!..

– Самое странное, что другая старуха, не собиравшаяся вовсе вываливаться из окна, кое что видела. Она, опять-таки ввиду старческой бессонницы, прочно прилипла в ту ночь к стеклу оконной рамы своей маленькой комнатушки в отвратительной "коммуналке". Старуха засекла мужчину, очень похожего на Олега Марковича. Он вышел из парадного того же дома. Мужчина пересек двор и вышел на Гороховую улицу. Жаль, что старая женщина никак не может вспомнить, из какой все же парадной вышел мужчина. Она так же не способна соотнести тот визит и время падения из окна другой старухи…

Майор смотрел только на меня, но я-то понимал, что боковым зрением он фиксирует любой колебание мимической мускулатуры лица Олега. Такой поворот событий был просто ударом "серпа по яйцам". Только нужно разобраться – по чьим яйцам?

Ну, просто совершенно не кстати вспомнился анекдот: "У нового русского сын вернулся из школы с очередной двойкой. На разборе полетов выяснилось, что полкласса получило двойки, не сумев ответить на вопрос: У кого, дети, самые большие яйца? Папу тот же вопрос задел за живое, и он отправился к учительнице биологии. Чтобы смягчить ортодоксальность вопроса и подвигнуть обстановку к доверительности, богатенький папаша принес молодой наивной женщине огромную коробку шоколадных конфет и коньяк "Кремлевский" в оригинальной упаковке. Замечено, что практически все люди дарят именно то, к чему сами тяготеют, либо что им совершенно не нужно. Учительница была польщена вниманием. Новый русский попросил ее открыть тайну: Хоть мне скажите: У кого же самые большие яйца? На что получил ответ: У страуса!.. Вот теперь я понимаю, – отвечал задумчиво папа, – почему он всегда писал такие медленные вальсы!" В данном случае было необходимо уже обращаться к преподавателю русского языка того папы… Нас же с Олегом сильно беспокоили вопросы следователя, его авторитетное мнение.

– Олежек, я и не знал, что ты так люто ненавидишь петербургских старух, страдающих бессонницей, а потому совершающих ночные полеты без сна, то есть наяву.

Мою шутку Олежек воспринял стоически, но поразил меня своим ответом:

– Ты понимаешь, Саша, я действительно заходил и выходил из двора дома, что расположен на другой стороне твоей улицы, но в то время никто не выбрасывался из окна. Во всяком случае, я этого не заметил и не представляю из окна какой парадной, собственно говоря, вылетело старушечье тело…

Мы внимательно переглянулись с Павлом Олеговичем… Нависло гробовая тишина, только вдалеке, за окнами журчали двигатели стареньких милицейских "козлов", да в коридоре перебрасывались фразами сотрудники 127 отделения милиции. Наше молчание затянулось… Тогда я взял слово:

– Олежек, получается какое-то мистическое чревоугодие фактов: ты пригибался, почти нырял под днища автомобилей, расположенных во дворе того дома, где состоялась наша встреча, чтобы подобрать камешки нужной величины. Ну, ты же не хотел высадить стекла в квартире Владимира" Это же ясно и понятно! Ты забавлялся, как ребенок, естественно, совершенно не подозревая, что по твоим следам идет "заплутавшая смерть" какой-то старухи. Я не заметил, что в твоих действиях тогда был хотя бы малейший намек на попытку быстрее скрыться с места преступления. Кстати, я забыл тебя спросить, а почему ты так неожиданно явился ко мне на конспиративную квартиру, даже не удосужившись сперва позвонить?..

– А что, для друзей это разве обязательно – предварительно звонить? – уточнил Олежек.

Я взорвался: он же рушил всю мою сложнейшую диспозицию психологической разведки с целью изыскания хотя бы корявого алиби!.. Надо же понимать друга с полуслова. Даже наш доброжелательный следователь давно вычислил мои старания, следственные потуги. А Олежек – прямо, как конь неподкованный!..

– Дурачок, если бы ты позвонил мне предварительно, то я успел бы для тебя подготовить еще парочку трупов: мужика-алкоголика, да вздорной старухи, которой страшно надоело жить впроголодь и собирать милостыню, мало для тебя одного!.. А взрыв автомобиля "нового русского" – просто не в счет. Это же всего лишь детские шалости…

– Так ты не ответил мне, почему ты перся ко мне с Петроградской стороны среди ночи?

– Во-первых, я перся сперва из Колпино, где пообщался со своей супругой и чуть ее не убил при этом за вульгарные выходки…

Олег явно нарушал все правила конспирации, причем, неудачно выбирая место для откровенных высказываний… За такие фокусы дают по мордасям. Он одной такой репликой стер с лица земли все мои сложные детективно-психологические построения… О, ужас!.. Тебе, дурачок, нельзя пить так много, да и вовремя опохмеляться тоже не мешает!..

Следователь катался со смеху, я не знал, чем все это может закончиться!.. И тут открылась дверь кабинета и перед нашими глазами выросла высоченная фигура Владимира Сергеева. За ним следом вошел еще какой-то приятный тип в гражданской одежде, чувствовалось, что с ним наш следователь был знаком накоротке…

Павел Олегович, поздоровавшись со всеми и предложил выпить чаю. Гости брезгливо скривили губы. Тогда майор засуетился и направился к сейфу… Его остановил тот важный гость, назвавшийся при знакомстве Василием Александровичем Ивановым – боец средней величины, чем-то напоминающий французского бульдога, видимо, такой же быстрый, цепкий, изощренный и сильный.

– Павел, ты не беспокойся ни о чем!.. Запри, пожалуйста дверь, давай стаканы… Мы же русские люди, а потому в гости на халяву не ходим: "Все свое ношу с собой!" Помнишь классиков…

На столе появился коньяк какого-то неведомого лично мне сорта. Видимо, Владимир привез его из Франции. Достали лимончики, и началась обычная мужская кутерьма: кто-то нарезал цитрусовые, другие мыли стаканы, но все почти хором покрякивали, чмокали, как-то по-особому складывали губы и ужасно торопили друг друга, словно это была последняя в жизни бутылка спиртного – как бы перед неотвратимой казнью!.. Я любовался "бойцами", чувствуя, что есть еще в рядах нашей славной милиции достойные люди… Неожиданно в голову пришла странная на первый взгляд мысль: что если узаконить выдачу милиции из "наркомовских запасов" питейного довольствия – ну, как на войне, – то только за одну такую акцию народ валом бы хлынул в ряды милиции. Только надо не жмотничать, а выделять милиционерам коньяк, исключительно самого высокого качества, скажем – французский, "Наполеон".

Я так углубился в те дебри тайных желаний, что поверил реальности выхода такого Закона, как наяву. Показалось, что в ближайшее время его уже примут. Ну, есть же в Государственной Думой наши люди: Владимир Вольфович, например. Многие депутаты способны понять душу русского милиционера! У меня побежали слюнки и запершило в горле от слез умиления, восторга по поводу возможного кардинального изменения трудовых будней розыскных служб… В ухо прорвался призыв:

– К столу, к столу, господа "уголовнички" и их "пресекатели"! – забурлил Василий Александрович. – Пить будем, дружить будем, а придет время, арестовывать станем!..

Только теперь Олежек по-настоящему оживился. Да и я после первых полстакана отборного коньяка почувствовал, что "второе дыхание" действительно существует. А жизнь, вообщем-то, – занятная штука! Конечно, помянули бабушку, от горя и голода, от непроглядной нищеты сиганувшую из окна четвертого этажа. Посокрушались, живописуя картину того, как она, сердешная, наверное долго маялась, чертя зигзагами дворовую площадку, прежде, чем вынянчила у себя в душе эту страшную мысль "покончить счеты с жизнью"!..

Затем вспомнили и помянули кручинную головушку того бомжа, окончательно разуверившегося в перспективах лечения своего махрового алкоголизма и сопутствующих ему коварных половых инфекций. В сложном букете тех заболеваний разобраться-то клиническая медицина не способна, не то чтобы вылечить радикально. Да, это он нынешней ночью сильно перебрал дозу несвежей алкогольной бурды, замешанной, оказывается, и на метиловом спирте. После такого возлияния бомж выполз из своей чердачной берлоги, скатился вниз по лестнице и, окончательно ослепнув, поплелся неуверенной походкой по Гороховой улице. Его голова не выдержала сильнейшего удара об навесной шатер телефона-автомата. Страдалец рухнул на мостовую, лишился признаков жизни через несколько мгновений не столько от удара головой, сколько от смертельного воздействия метилового спирта…

Все эти сведенья, результаты экспертиз принес нам в самом свежем виде полковник Иванов Василий Александрович. Мы дивились лихой оперативности славной милиции, однако, вскоре узнали, что Иванов принадлежал к другому ведомству. В нем все выполняется именно только оперативно и максимально точно. Это ведомство имеет собственные славные традиции, выделяющие его среди многих разведок и контрразведок мира. Люди, работающие в том ведомстве свято берегут традиции, соблюдают Устав своего закрытого общества, называемого кастой… Тамплиеры, тамплиеры – опять зазвучало в моей голове. Но это уже началось действие заморского коньяка…

Взбодрившись отменным французским коньяком, майор Колесников – только "службы ради" – попробовал внести последние уточнения:

– Олег Маркович, дело прошлое, но снимите у меня груз с души, удовлетворите профессиональное любопытство. Давайте внесем окончательную ясность: "Когда и для чего вы заходили во двор дома, что расположен на другой стороне улицы Гороховая – напротив дома вашего друга"?

Вопрос всем показался нелепым, особенно сейчас, когда с таким аппетитом была распита бутылка чистейшего французского коньяка. Все собутыльники уже перезнакомились настолько, что им казалось: лучшей мужской компании и быть не может. Все стали друзьями-товарищами, готовыми друг за друга положить голову на плаху. А тут эти никчемные уточнения – паранойя чистой воды! Но, может быть, так считал только я, будучи по природе своей медиком-альтруистом, писателем-лириком, алкоголиком-гипертоником?..

Я взглянул на Владимира: у того был такой вид, словно заданный только что вопрос был той самой неядовитой змеей, которая никому не опасна, но своим скользким, извивающим телом, она портит "эстетический мираж" застолья. Такую змею легко раздавить точным ударом сапога, но нет желания пачкаться о слизь гада…

Переведя взгляд на полковника Иванова, я узрел несколько иную реакцию: прямо в глаза майору смотрели глаза более ушлого профессионала, наполненные иронией. Я бы даже сказал, что Василий Александрович готовился не очень злорадно посмеяться над шуткой незадачливого коллеги, свалявшего сейчас у всех на виду "дурака"…

Было очевидно, что и майор уже сообразил, что сморозил глупость, примерно так, как если бы он испортил воздух на важном банкете в присутствие начальства и очаровательных дам. Из-за страсти к сопереживанию, я даже застонал, вспомнил ту хорошо известную историю: Борман, не имея возможности впрямую отомстить Рибентропу, на одном из шикарных приемов в министерстве иностранных дел гитлеровской Германии, незаметно подошел к кучке гостей, среди которых были и дамы, а длинную и занятную речь вел сам министр, и испортил воздух беззвучным выхлопом кишечных газов. Борман моментально слинял, оставаясь незамеченным. Вся вина за конфуз была отнесена на счет шикарного дипломата Рибентропа…

Сейчас чувство виновности уже настолько терзало Колесникова, что он не мог понять: надо ему продолжать пить или остановиться? Ему никто не мог бы помочь – любое сопереживание было бы неуместным, явный "конфуза" не подлежал маскировке. Опять, как всегда некстати, я вспомнил примитивный анекдотец: "В купе мягкого вагона среди четверых пассажиров молоденькая дамочка, из пролетариев, пукнула. Дабы замаскировать случившееся, она стала тереть оконное стекло пальчиком, добиваясь писка, и ей удалось это… Старый профессор, наблюдая ее усилия, заметил: "Мадам, предположим, что звук вам удалось замаскировать, но что же вы будете делать с запахом?"…

Никто из нас не пожелал заявить многозначительно:

– Ну, ты, майор, и даешь… Блин!.. Выходить в коридор нужно для таких акций…

На помощь Колесникову неожиданно пришел сам Олег Маркович:

– Если быть абсолютно точным, то в том дворе тогда я появлялся трижды с различными интервалами времени…

Лица у меня и майора вытянулись, но Володя и полковник оставались все в том же состоянии "неприятия компромата"… Мне очень хотелось заявить Олежеку о том, что бывают ситуации, когда за откровение необходимо растяпе отрывать яйца, даже если они такие же большие как у страуса и составляют национальное достояние, охраняемое государством!.. Это же надо додуматься – что сказал, паршивец!..

Майор вроде бы приободрился, но на всякий случай попытался смягчить ситуацию, а заодно намекнуть Олежеку, что наступает тот самый момент, когда ему необходимо хорошо взвешивать каждое слово.

– Олег Маркович, вы правильно меня поймите, для проформы, мне же необходимо закончить "допрос" по всем пунктам, вызывающим сомнение. Кто-то из милиционеров должен будет оправдываться по поводу вашего задержания и с восторгом подхватит любую информации, обеляющую его действия…

Говорят, что самые коварные болезни возникают у родственников врачей, причем они, как правило, заканчиваются трагически. У профессора гинеколога жена обязательно погибнет от перфорации во время банального "абразио", то есть искусственного прерывания беременности. Все происходит из-за того, что самому профессору некогда хорошо и внимательно оценить жалобы своей супруги. Высокие профессионалы в большинстве своем не верят в исключительность своего таланта, потому им кажется, что все их знания и понятия общепризнанные, доступные окружающим бездарям, известны всем остальным. Легко утверждаются в своей гениальности только бездари или шизофреники. Первым все трудно давалось, а потому они и остальных мерят той же меркой. Вторые, то есть шизофреники, просто всегда все ставят с ног на голову – у них "травмированная логика". С них и серьезного спроса не может быть. А вот истинные гении слишком легко раздаривают свою исключительность, и серые люди этим пользуются: лезут с похлопываниями по плечу, позволяют себе менторский тон, допускают деяния "на равных" по отношению к тем, чьего и поношенного-то носка не стоят. Жена того профессора гинеколога по простоте своей обратится для "абразио" к заурядной личности и получит перфорацию стенки матки кюреткой. Мало того, он намотает на острейший хирургический инструмент и вытащит наружу петлю кишечника, повредит ее и вызовет уже злейший перитонит… Что-то подобное сейчас назревало: правда, майор был человеком иного воспитания: он не спешил "перфорировать", но мягко подбирался к "анатомической сути" поступков Олега Верещагина. Профессора же "сыщики-гинекологи" оставались уверенными в том, что во всем легко разобраться, а потому бездействовали, как мне казалось, "проявляли халатность"!..

Чувствовалось, что Олежеку не хотелось откровенничать, а это только подогревало сухой хворост детективного любопытства… Наконец, "подследственный" заговорил:

– Дело все в том, что я сильно повздорил с законной супругой…

Олежек исключительно из скромности не стал уточнять с какой по счету супругой.

– Она, видите ли, обвинила меня в "ничем неприкрытом блядстве"… Ну, ты же знаешь, Саша, что я всегда чист перед женщиной, яко агнец…

Это он обратился ко мне за поддержкой… Но я-то действительно знал смысл его хваленой "чистоты"… При посторонних не стоило уточнять детали, распространяться по поводу числа этих самых "последних и на всю жизнь"… У меня от таких воспоминаний всегда начинала болеть голова…

– Она, моя последняя супруга, проживает в Колпино – я купил ей там отдельную квартиру, по серьезному настроился "вить гнездо"…

Даже не знаю, как я удержался от крутого рифмованного мата, когда услышал про то самое "гнездо"… Он бы лучше у нее самой выщипал "гнездо". Причем, делать это надо медленно, основательно наслаждаясь пыткой. Эта стерва на очередном этапе изуродовала Олежеку всю жизнь: сперва родила ребеночка (кстати, замечательный мальчишка), а теперь пьет "соки" из него, словно воду ключевую вместе с немереными деньгами, даже не осознавая благодати, свалившейся на ее "серую голову"…

– Может быть, я и сам виноват, – продолжил нехитрую исповедь Олежек, – мне-то показалось, что я плотно прикрыл дверь в ванную, когда она включила там душ. Скорее всего, я увлекся разговором с Надеждой и не заметил, как моя благоверная, почувствовав неладное, завернула краны душа и давно меня прослушивает… Но эти баба такой ушлый народ, словно они еще до рождения прошли обучение в ЦРУ…

Милиционеру и разведчикам понравилось развитие темы, у меня же появилось ощущение тяжести под ложечкой и приступа регургитации… Я, чтобы не расстраиваться и не сопереживать другу, не стал дальше ничего слушать, а отправился мысленно в средние века, в сторону своей рукописи.

"В 1381 году в Англии под предводительством Уота Тайлера разразилось страшное народное восстание. Влекомые, как принято говорить, слепой яростью, толпы народа сокрушали все на своем пути – они пытались утвердить свою "особую правду". Организаторам массового бунта, по существу, были низшие слои духовенства – простые монахи. Поразительно было то, что кто-то направлял ярость восставших на Святой Орден Госпитальеров: громили храмы и резиденции, отлавливали монахов из того стана и убивали без суда и следствия, как говорится.

Примечательно, что вначале восстания многим были розданы белые плащи с капюшонами на подобие той униформы, которую когда-то носили члены Ордена Тамплиеров. Но официально-то этот орден был уже запрещен папой римским, а во Франции так просто разгромлен, стерт с лица земли. Известно, что название ордена – тамплиеры – происходит от латинского слова "храм" – "темплум". Значит и для них Храм был святым местом! Однако в самом начале восстания, минуя Лондон, Уот Тайлер повел свою дикую армию в Кентербери – в резиденцию главы Английской Церкви. В понедельник 10 июня 1381 года во время торжественной мессы в кафедральный собор набились тысячи людей с оружием. Преклонив колени и помолившись, они стали требовать от монахов, чтобы те избрали из своей среды нового архиепископа, потому что действующий "местоблюститель" является, по их мнению, предателем, подлежащим срочной казни за вероломство. Монахи выполнили требование восставших, а прежний архиепископ через несколько дней был растерзан толпой.

11 июня восставшие объединившейся толпой из Эссекса и Кента двинулись на Лондон. По пути следования они совершали страшные разрушения, поджоги, казни. К Лондону явилось более ста тысяч восставших. Четырнадцатилетний король Ричард II покинул Виндзорский замок и укрылся с компанией верных рыцарей, архиепископом Кентерберийским и канцлером Симоном Садбери, королевским казначеем, настоятелем Ордена рыцарей-госпитальеров (иоанитов) в Тауэре – самой мощной крепости в Англии. 12 июня восставшие разгромили и сожгли дворец архиепископа. Восстание проходило под лозунгом – "Освободим короля от окружающих его предателей".

Уот Тайлер с главным помощником Джеком Строу и капелланом восставших Джоном Беллом, верными людьми вели непосредственные переговоры с королем об освобождении крепостных и подневольных крестьян. Каждый англичанин должен быть свободным человеком – такой постулат был вскоре утвержден юридически в Англии.

Неведомая тайная сила продолжала направлять восставших, ведя их к умышленному и планомерному разрушению оплота ионитов – храмов, поместий, дворцов. Были отрублены и установлены на шестах на Лондонском мосту головы королевского пристава и сборщика налогов Джона Легга, францисканца Вильяма Апльтона, советника и лекаря короля Джона Каунта, Кентерберийского владыки. Всего было обезглавлено 160 человек. Но доверчивость предводителя восставших Уота Тайлера стоила ему жизни: отозвав его от толпы восставших при переговорах с королем, мэр Уолворт ударил Тайлера кинжалом в шею, а королевский сквайер Ральф Стендиш мечом поразил его, сбросив с коня. Тем временем король подъехал к толпе, успокаивая ее разговором и обещаниями. С этого момента и началось планомерное поражение восставших".

Я видел, что Олег Верещагин что-то объясняет майору, но не хотелось вникать в сказанное – меня сильно смущало по главной сути любая форма предательства и неконструктивность поступков людей, вдруг в силу каких-то обстоятельств "вывалившихся" из общего регламента любого организационного объединения. Иначе говоря, ослабление веры в "Устав" всегда заканчивается трагедией. Мне казалось, что мой друг делает сейчас что-то подобное.

Опять я нырнул в прошлое, ища там ответы на некоторые организационно-идеологические вопросы: "Бытует великолепная легенда о "сотворение" Британии! Оказывается после падения Трои Эней – сын богини Афродиты и троянца Анхиса – покинул занятый греками город. Вместе с Асканием Эней отправился к Оракулу, чтобы узнать свою судьбу. Судьба выходила нескладная!.. Но надо было жить и действовать… После серии испытаний буря пригнала корабль Энея к берегам Карфагена: здесь на Энея положила свой царский глаз Дидона и, не сумев уговорить его остаться с нею, покончила счеты с жизнью. Герой же уже плыл к берегам далекой Италии. Здесь при дворе царя Латина состоялся желанный брак Энея с царской дочерью Лавинией: у них родился сын, а в положенное время и внук – Брут. Именно его судьба станет роковой для его родителей и примечательной для Британии. Мать Брута погибла во время родов, а собственного отца он случайно подстрелит на охоте. Стрела, пущенная сыном в косулю, попадет точно в сердце отца. Можно рассматривать такой сигнал, как предупреждение охотникам и, особенно, браконьерам. Брут будет изгнан, так как все посчитали, что это не было случайностью. Брут станет предводителем остатков троянцев и уведет свою небольшую армию в далекое путешествие на кораблях. В бушующем океане будет найден неизвестный остров, ставший пристанищем наследников славных традиций греческой Трои. Столица Британии – новая Троя впоследствии станет Лондоном!"…

Красивая легенда возникновения английского государства волновала. Но я вспомнил и современные версии образования Туманного Альбиона: "Современные ученые считают, что Британские острова раньше были частью единого материка. Они соединялись с нынешней Европой узким или массивным перешейком. Но потом, при более позднем формировании поверхности земной коры, эта часть суши была отделена водой – образовались большие острова, отделенные Северным морем и проливами Ла-Манш, Па-де-Кале. При раскопках археологи находят следы древних поселений, скелеты людей и животных. Утверждают, что древний англичанин был ростом не более 160 сантиметров, с крупной головой, мощными челюстями, с примитивным умом. Что-то похожее осталось и у современного англичанина: не трудно вспомнить борьбу за Фолклендские острова. Около четырехсот лет тому назад Британские земли подверглись заселению выходцами из Европы, потеснившими первобытных "монстров". Но, скорее всего, черты первозданности все же укоренились в генофонде современных англичан – мощные имперские челюсти. Остальное разнообразие видов привнесла в генофонд британцев разношерстная публика из Европы. Маргарет Тейчер, пожалуй, вышла из пещер Голландии, Уинстон Черчилль прискакал на татаро-монгольском коне и на подступах к берегам Альбиона смешался с пьяницами из Италии"…

Вот тут я и вынырнул из исторических фантазий – за ними все равно не угонишься. Стоит ли так убиваться мне за судьбу чужих народов. Политика Великобритании всегда была эгоистической до идиотизма, а чего стоит склонность англичан к традиционности. Я прислушался к беседе Верещагина и Колесникова. Олежек явно "кололся", но как-то уж очень нетрадиционно выглядела "колка таких дров". Я ухватил хвост рассказа:

– Симпатичную девушку я подсадил в машину на самом въезде в город, когда совершил побег из Колпино. Она добиралась из аэропорта, "голосуя" попуткам. Разговорились и быстро "договорились": когда я подвез ее по указанному адресу, то понял, что нахожусь рядом с домом, где вполне может скрываться Александр. Но сперва я проводил до квартиры номер пять мою даму: когда она повисла у меня на шею, я остолбенел… Остолбенело и все остальное! Выход из создавшейся ситуации мог быть только один – через "погружение остолбенения"! Но я понимал, что в этом районе мою машину разграбят через десять минут, а, скорее всего, угонят ее. Десяти минут после стресса – я имею ввиду разговор с супругой о "блядстве" – мне было явно мало. Мы договорились с Людочкой – так звали мою новую знакомую – что я сперва отгоню машину на платную стоянку и вернусь, как "штык". Ей особенно понравилось броское словечко "штык", она, видимо, была из семьи военных или какие-то сексуальные аллегории томили ее плоть…

Олежек почему-то взглянул на меня призывно: видимо, ему была необходима моя помощь или совет – трактуй, как угодно. Затем он перевел глаза на майора, словно рекрутируя компанию "свидетелей" для перехода в "соучастники" своих совершенно безвольных похождений. Я ответил ему нескрываемым презрением, потому что понимал, если он "завелся", то сможет проговорить о своих похождениях несколько суток – это уже давно стало "философией", составляющей смысл его жизни. Только еще одного функционера подобного ранга я встречал в своей жизни – Витю Кагана, но тот давно уже покинул Россию – сгинул в далеких Штатах, как и все то, что быстро поедается "буржуазной молью". Кто не знает, тот пусть запомнит: нет страны лучше, чем наша матушка Россия!..

– Вернулся в тот двор ровно через тридцать минут – время достаточное для дамы, чтобы успеть принять ванную и подготовить себя контрацептически. Все так и было. На "дальнейшее" мы потратили с Людочкой не более двух часов.

Тут в разговор совершенно некстати вклинился майор – честно говоря, у меня стало даже портиться вполне добродушное отношение к этому приятному до того времени милиционеру. Вот так всегда – все же есть у той братии некая червоточинка, все равно дающая о себе знать рано или поздно. Он задал вопрос:

– Олег Маркович, а вот крики какие-нибудь с улица не раздавались в это время? Может быть кто-то звал на помощь?..

Полковник, Владимир переглянулись со мной, их взгляды говорили: "Чудак! Перебил на самом интересном месте. Олух зеленый!". Нет ничего хуже перебивать сексуальный раунд даже в формате чистого и честного мужского сопереживания. За женщин ничего не могу сказать – женщиной в этой жизни еще никогда не был. Но догадываюсь, что и они стали бы возражать против остановки "фильмы" на самом пикантном месте. Всему есть предел, в конце-то концов: нельзя же так безобразничать. Это же прямой путь к неврозу!..

Мне было очень приятно наблюдать, как мастерски вышел из нависшей неловкости Олежек. Мысленно я ему аплодировал. Он никому не грубил. Он понимал, что здоровый мозг нормального мужчины во время сексуальной притчи всегда переполнен кровью, поскольку тогда половой акт только мыслится, моделируется, подвешен в виртуальности. Естественно, что тогда кровь не устремляется к кавернозным телам специального мужского органа – за некоторым исключением, конечно, – но приливает к локальным зонам коры головного мозга, возможен даже инсульт на этой непростой почве!..

Олежек все понял, он расшифровал ситуацию, как опытный психотерапевт – сказалось долгое общение с корифеями медицинской науки – со мной, Витей Каганом Эйдемиллером и другими. Многое успел пересмотреть в своих взглядах Олежек в тот период, когда мы всей честной компанией пребывали в психиатрической клинике на Удельной… Но я, кажется, отвлекся?..

Вообщем, по моему убеждению, Олежек совершенно к месту рассказал нехитрый анекдотец: "Один еврей, волею судеб, оказался практически единственным здравомыслящим свидетелем пожара, возникшего среди ночи в женском общежитии фабрики "Красная нить". Все русские "хахали" многочисленных работниц-ударниц были по заведенной в России дурной традиции к тому времени напрочь сражены алкоголем низкого качества. Атлет-еврей, приходя к свое постоянной любовнице – технологу Доре, подкреплял себя во время сексуального раута только черным кофе. Таким образом, мозг у него оставался всегда трезвым и ясным, а потенция резко возрастала. Атлет долго рассказывал судье о событиях, примерно, в таком ключе: представьте, ваша честь, ситуацию: мы выпили с Дорой первую чашечку кофе, и ту я, как водится, ее трахнул. Потом выпили опять чашечку и… Где-то к шестой чашечке судья заволновался: если бы его супруга услышала о такой ударной работе, то сжила бы супруга со свету!… Судья, слов нет, распухал от зависти: у него-то даже после ведра кофе ничего не получалось! Он перебил свидетеля категорически: "Ближе к делу, о пожаре толкуйте!" Свидетеля окрик не смутил, ему уже было трудно выскочить из привычной колеи, основательно подкрепляемой чашечкой черного кофе. Условный рефлекс трудно воспитать, но, воспитав, трудно и изжить. Большинство преступлений как раз и происходят по этой причине. У атлета условный прочно переплетался с безусловным рефлексом, поэтому он мог давать показания только в том же духе: так вот когда я выпил девятую чашечку кофе, то в коридоре заорали громко – "Пожар! Пожар, горим, спасайся кто может!" И тут я уже, ваша честь, не помню: Трахнул я Дору еще разочек или не трахнул?"…

Господа военные хохотали, как буйные умалишенные, я тоже выдавил улыбку. Смеялся и майор, мгновенно поняв нелепость своего последнего вопроса. Он окончательно отступился от Олега. По законам следственной психологии, не рекомендуется перебивать свободно текущий рассказ свидетеля или даже обвиняемого. Необходимо набраться терпения, и все слушать, запоминать, чтобы потом поймать казуиста на разночтениях, оговорках, обмане.

Но Олежек ничего не скрывал от общества: он честно поведал о том, что в ушах его в течение двух часов оргий стоял только восторженный стон Людочки, и никакие посторонние звуки им не воспринимались. Старухи – потенциальные самоубийцы – ему в это время не являлись.

Потом любовники мило распрощались, надавали друг другу обещаний стремиться к повторной встрече. Олег шел через двор, погруженный все еще в приятные ощущения, считая эту женщину самой лакомой, приготовленной судьбой специально только для него одного. Святая наивность!.. Он готов был к объединению сердец и, как это уже бывало с ним неоднократно, успел надавать массу обещаний!

Молодая женщина лукавила, она махала ему из окошка, посылала воздушные поцелуи, а сама размышляла о том, а не стоит ли придержать этого "старого кобеля" с основательной сединой в волосах "про черный день". Женщина всегда остается более конструктивной, чем мужчина. Она умеет, вовремя погасив эмоции, переключиться на волну здравомыслия!..

Когда Олег переходил Гороховую, направляясь к железным вратам моей конспиративной квартиры, то был переполнен такой бурей чувств, что и не оглядывался по сторонам. Может быть, только потому он и не заметил трупа бомжа под навесом стойки телефона-автомата. А, скорее всего, труп тогда еще не прибыл на улицу Гороховую к дому номер 30. В состоянии эйфории Олежек забросал мои окна камушками: он резвился, словно молодой кобелек – нырял под автомобили, извлекая из-под них камушки. Он от доброты душевной и меня хотел втянуть в азартную игру в детство, и при этом никакого злого умысла против хозяев автомобилей не держал.

Рассказ был закончен, и тут же "пасть" майору заткнул полковник из совершенно "тайных служб". Он выложил перед следователем Колесниковым ксерокопии протоколов опроса свидетелей того двора, где покончила счеты с жизнью бабушка. Были среди них и откровения Людочки, носившей определенную фамилию и отчество, имевшую паспорт с точными реквизитами. Получается, что вопрос о невиновности Верещагина Олега Марковича решился сам собой, и для того не требовалось задержания, обыска, терзания души и тела бессонной ночью.

Я еще раз сделал вывод о простом явлении: очень хорошо жить в стране, где имеются такие славные традиции, как встреча порядочных мужиков за бутылкой отборного французского коньяка.

Остался не разрешенным только один вопрос: Кто же все-таки спалил автомобиль нового русского? Но вот поиски разрешения такой несложной загадки как раз и остались на совести 27 отделения милиции… Окончательной реабилитации Верещагина мешали показания подслеповатой старухи, наблюдавшей из своего окна странные действия мужчины, сильно похожего на Верещагина. Явное сближение временных меридианов мешало моему другу выскользнуть из тисков подозрений. Однако доказательная база преступления располагалась на зыбкой основе – на песке из "близорукой породы" и могла развалиться в суде моментально… Это понимал следователь, жаждущий правды и одной только правды. Понимали это и мы. Кстати, я тоже был пока свидетелем событий, а не обвиняемым: я-то под присягой готов был показать, что, наблюдая даже с более близкого расстояния действия Верещагина, не узрел в них ничего подозрительного. Правда, меня было очень легко признать стороной заинтересованной в оправдательном решении. Но зато мотивы для соучастия в преступлении для меня было подыскать практически невозможно…

Благодушие моих военных товарищей было абсолютным, но Верещагин почему-то его не разделял полностью. Он был кандидатом физико-математических наук, а потому понимал, что ничего истинного ни в науке, ни в жизни не существует. Олег верил более менее точно только в то, что подчинялось закону "магического квадрата". А для того было необходимо из предлагаемых фактов сконструировать квадратную таблицу. Составлялась та таблица из n2 чисел, дающих в сумме по каждому столбцу, каждой строке и двум диагоналям одно и то же число, равное n(n+1): 2, где n – число строк и столбцов.

Олег и в коммерции, и в спортивной технике старался все доводить до такой схемы результатов. Зыбкое сознание Верещагина – особенно сейчас, после ночного выпивона и подкрепления "мужских восторгов" французским коньяком, – мучили известные каждому физику, так называемые, "магические ядра". Они содержали известные "магические числа" – протонов или нейтронов – 2, 8, 20, 28, 50, 82, 126. Олег знал, что только магия стоит на службе науки. Она обеспечивает максимальную устойчивость искомой ядерной конструкции.

Спиртные пары будили в мозгу отставного физика недоверие к постоянству элементов таблицы Менделеева, хотя бы потому, что сам великий ученый был неустойчив в браке, употреблении спиртных напитков, игре на бирже и во многом другом. А самое главное, великий ученый и совершенно мирской человек любил мочиться не в унитаз, а в раковины – ему всегда не хватало времени. Там же он мыл руки. Все сантехники прекрасно знали, что в университетской лаборатории раковины устанавливали только на высоте его собственной мошонки!

Было трудно не согласиться с Верещагиным в том, что постоянство в таких вопросах, то есть ориентировка на "уровень мошонки", должна компенсироваться "непостоянством" в чем-то намного более важным. В памяти невольно возникали эскапады дочери великого ученого Людмилы, ставшей женой Александра Блока. Она не могла ни принять от отца генетическую эстафету… Наверняка в значительной мере своим непостоянством заурядная актерка отравила жизнь поэту-эстету и вогнала его в гроб, раньше, чем этого хотели обширные почитатели таланта…

Однако литровая бутылка французского коньяка была со смаком выпита, лимон высосан до последней дольки. На душе таяла, ластилась, демонстрировала все свои объемные сексуальные прелести уверенность в справедливости, добропорядочности человеческих существ, одетых в партикулярную и милицейскую форму. И я теперь уже не сомневался, что люди, спаянные Уставом умной и честной тайной организации, способны утверждать, ни в теории, а на практике, принципы цивилизованных отношений. А постулаты такой жизни были просты, как снег среди северной зимы, зной в середине южного лета: Живи так, чтобы не мешать жить другим. Когда поднимешься на такой уровень цивилизованности, тогда попробуй еще и жить так, чтобы помогай жить другим! Всплыли из глубин христианской религии мудрые слова: "Не положу перед очами моими вещи непотребной; дело преступное я ненавижу; не прилепится оно ко мне" (Псалом 100: 3).

Вышли на улицу вместе: майор провожал начальство и "расконвоированных интеллигентов". Тепло попрощались, договорились без стеснения и условностей звонить друг другу по мере необходимости или просто при появлении желания пообщаться!.. Полковник уселся в ожидавшую его "Волгу" и умотал на службу – к своим непростым, сплошь тайным делам. А мы – Володя, Верещагин и я – двинулись по переулку Крылова, по Садовой к известному дому на Гороховой улице, недавно ставшему центром притяжения отвратительной криминальной истории. Все были сосредоточены больше, чем требовали обстоятельства, каждый, видимо, додумывал о чем-то сокровенном. Объект таких размышлений был сугубо личный, о чем до поры до времени не стоило делиться даже с самыми близкими друзьями. Проходя мимо "Апрашки", подверглись нападению "лохотронщиков". Прекрасно понимали, что вся эта мелкая и мерзкая шушера находится под крышей именно 127 отделения милиции: кто-то основательно "снимал навар" с этой шайки. Но придраться к разворотливым ментам было трудно – они всегда могли парировать претензии тем, что прикрывают "лохотронщиков" исключительно ради получения данных "осведомительного характера". А в таких случаях приходится мириться с издержками конфиденциальной работы.

Я поймал взгляд Владимира, брошенный в сторону магазина "В мире книг", что расположен на противоположной стороне Садовой. Взгляд зафиксировался на угловых женских барельефах – лепном украшении книжного магазина. Но я-то понимал причину внимания Владимира: это был именно тот магазин, сохранивший память о матери Владимира. Когда-то тупой охранник затеял совершенно бездарный конфликт с Сабриной. Конечно, Владимир мог бы сейчас – просто ради разрядки и отдания должного памяти матери – перейти улицу, войти в магазин, спровоцировав очередного охранника на грубость и отмолотить всю эту тупую сволочь. Так – ради развлечения, шутя порой совершаются такие поступки… Мы бы с Верещагиным выступили бы свидетелями виновности охранника и администрации магазина. Тот давнишний, тупой болван даже не подозревал, что своей глупостью он посеял семена ненависти, способные передаваться от поколения к поколению. Известно, что из пустяков возникают "классовые конфликты", накладывающие отпечаток на взаимоотношения между разными группами сограждан. Не секрет, что многое зависит от разумного или неразумного поведения каждого человека. Пришли аналогии из жизни рыцарей и более позднего явления – масонства. Скорее всего, переход от "явного" к "тайному" был попыткой компенсировать издержки неких "классовых взаимоотношений", перевод их в тень скрытой от глаз недоброжелателей организации.

Но от исторического величия меня качнуло в сторону обыденности: пришли на память мелкие истории, относящиеся к разряду жизни трудового коллектива. И тут я опять наткнулся, как говорится, на некоторые национальные черты характера своих былых сослуживцев, настойчиво портящих себе жизнь. Вспомнилось мне стадо "непризнанных гениев", готовых трещать о своих мнимых достоинствах на каждом углу, вызывая естественный протест, прежде всего, тем, что слишком громко вещают, мешая другим работать. Генетически передаваемое "головокружение от успехов" вышибает у некоторых напрочь способность понимать простую истину цивилизованного стиля поведения: "Живи так, чтобы не мешать жить другим".

Я вспомнил слова Библии о том, что "Закон" необходим только для тех и тогда, когда у кого-то появляется соблазн его нарушать. Но если люди будут поступать по совести, руководствуясь здравым смыслом, душевной чистотой, то о законах и помнить не надо, писать их не к чему будет!.. В том и состоит отличие цивилизованных от нецивилизованных народов. К примеру, если в Англии уже в 15 веке у большинства населения и даже у властьимущих полностью созрело понимание того, что человек должен быть свободным гражданином, – это произошло, как говорится, "де-факто", – то тогда оставалось только "де-юре" отменить крепостное право. В России в силу ряда обстоятельств подобная зрелось общественной мысли пришла только в девятнадцатом веке (в 1861 году). Но полное сознание, то есть "де-факто", так и не успело сформироваться. Вмешались большевики, затем "вождь всех народов" создал злейший тоталитарный режим, даже не крепостного, а рабовладельческого толка.

Ну, а зачем ходить так далеко за примерами: недавно смотрел передачу слишком заигравшегося в "безупречность логики" телеведущего Сванидзе. Крыл он почем зря Буданова и тех, кто его защищает. Вроде бы все правильно – есть грех на совести полковника русской армии. Но меня поразили методы, какими пользовался известный журналист. Он возводил подпорки "правдивости" своей линии обличения словно заурядный лицедей, давно освоивший весь арсенал методов мошенничества. Тут досталось и профессорам-психиатрам института имени Сербского, адвокатам и прокурору. Но журналисту не пришла в голову простая мысль, что вызванные им на сцену "подставные артисты" ни в какое сравнение по уровню квалификации не идут с теми, кому заочно устроили показательную порку. Мне казалось, что никакого морального права, даже ради благих намерений, не было у телеведущего, беззастенчиво эксплуатировавшего право "первого и последнего слова", подменять мнение профессионалов своим досужим взглядом на жизнь. Опять в том я увидел крепостнический снобизм, ничем не отличающийся от наглости зарвавшегося "властелина мысли". Так много подобных "походов быдла" во власть разбросали походя большевики на нашей родной земле. Вот и успешный журналист споткнулся на таких "бяках".

Нет, скорее всего, Владимир смотрел только на женские барельефы – их лик напомнил ему образ матери, а с быдлом он и не собирался заниматься кулачными боями, они не могли быть ему партнерами для драки, он размазал бы их по стене в несколько секунд, но такое поведение претило ему!..

Тут, между прочим, я поймал себя на язвительной мысли: кто-то мудрый – видимо, осталось несколько таких особей в нашей среде – прекрасно зная российскую действительность, додумался до того, что в каждой лавке, парикмахерской, кафе, в офисе должна быть охрана. Но нужно это не потому, что был смысл что-то действительно охранять, – хотя в отдельных случаях и это не исключается – но главным образом для того, чтобы люди, занятые охраной, хотя бы это время сами не воровали, не пьянствовали и никого не грабили. Иначе говоря, специально для "русского характера" придуман такой простенький маневр…

Известна старая притча, например, "дай хохлу ремень – он тебе будет служить пять лет, дай кобуру – десять лет, а если револьвер в нее положишь и форму выдашь, то он все двадцать пять лет, как болван, выстоит на посту даже на самом пустом перекрестке, где и охранять-то совершенно нечего". Что-то похожее распространяется и на другие народности, а уж славянин-то склонен подцепить любую заразу…

Опять меня потянул к телевизору. Недавно "из коробки" преподали народу урок правоведенья: судили солдат, охранявших склады вооружения на Ржевке, в Санкт-Петербурге. Так те, сучьи дети, и тут сумели организовать пакость: воровали оружие, патроны, гранаты из охраняемых ими же складов. Все украденное перепродавалось бандитам. Наверняка те ребята не имели отношение к украинской нации, а ринулись в бойкий бизнес исключительно по молодости, да от безделья. Организовал шайку расхитителей уже отслуживший "срочную" парень, сильно маявшийся от безработицы, от желания выпить и закусить, "скосив деньжат по легкому"…

Подошли к нашему дому, и тут Олежек засуетился: он видите ли решил "заскочить" к Людочке. Верещагин лепил нам горбатого, плел сказки о том, что ему необходимо уточнить обстоятельства самоубийства старухи… Мы с Владимиром понимали, что алкоголь щекочет простату, однако, не стоит переоценивать свои силы – настоящей "работы" все равно не получится. Для продуктивного секса Верещагину было необходимо, как тому еврею из анекдота, пить только кофе, причем маленькими чашечками, дабы не вызвать запредельное торможение…

Но кто способен удержать разгоряченного "старого козла"! Нам удалось уговорить его хотя бы подняться в дом и предварительно позвонить даме, а уж потом бежать к метро покупать цветы для "красочного эффекта"… Дурачок все же наш Олежек: даже самые шикарные цветы "основного инструмента" не заменят!..

Поднялись на второй этаж: Володя открыл своим ключом квартиру, вошли, и прямо в прихожей Олежек стал набирать нужный телефонный номер. Он суетился, ища бумажку с "памятным номерком", несколько раз ронял трубку, ошибался в цифрах, и я понял, что сегодня все же сексуальный раунд не состоится, ибо тому противится Судьба…

Так все и получилось: на том конце провода трубка долго не снималась, а потом – облом! Видимо, младая дева добивалась с кем-то взаимного оргазма. Наконец, Олежеку ответил ленивый и вполне умиротворенный голос… Я сознательно не покидал прихожую, нахально следил испытующим взглядом за "терзаниями" большого специалиста восточных единоборств… По ходу односложного разговора, лицо Олежека заметно менялось – прежде всего оно вытягивалось. Мой друг выдержал игру, соблюдя мужскую галантность до конца. Когда беседа с дамой была закончена, то Олежек выглядел человеком, успевшим основательно обосраться. Рядом была ванная и я, естественно, как светский человек, предложил ему срочно принять освежающий душ… Странно, но Олег согласился: видимо, ему были необходимы контрастные воздействия…

Да, да,… вспомнил: в психиатрической больнице нас основательно потчевали "холодными обертываниями". Так моментально снимался сексуальный заряд, похоть любой степени творческого накала релаксировалась!..

Однако Олежек стоял под струями ледяного душа уже слишком долго – так он мог простудить все жизненноважные органы! Я решительно выволок голого другана из-под холодного душа и принялся растирать истощенное спортом тело махровой простыней…

Еще долго Олежек оставался в образе глухонемого героя-любовника, неожиданно получившего серпом по яйцам. После трех огромных кружек горячего чая с восемьдесят шестью каплями коньяка в каждой кружке, "великий немой" заговорил:

– Саша, оказывается, я никогда не понимал женщин". Накануне моя супруга устроила "крик и звон" совершенно на пустом месте. Ну, ты знаешь, она обвинила меня в "блядстве". А сейчас моя новая – и, как мне казалось, очаровательная, почти непорочная, – психея продемонстрировала изощренное коварство. Так, где же она правда?.. Где она одухотворенная, святая женщина – кудесница и волшебница любви?

Что я мог ответить этому бегемоту, желавшему казаться антилопой Гну? Я мог только сломить его тягу к иллюзиям голой правдой и прагматизмом тигра, бьющего любую добычу наотмашь когтистой лапой, без всяких предварительных увещеваний.

– Мудак ты, Олежек, а не философ! – заметил я ласково, но вполне определенно и настойчиво. – Там где ты подбираешь своих пассий, не щиплют травку антилопы Гну. В тех жирных от вторичного ила болотах плюхаются только бегемотихи и крокодилицы… Научись ты понимать, наконец-то, хотя бы это!..

К Олегу вроде бы стало возвращаться соображение и воображение: во всяком случае, мне показалось, что он проявил старание при выборе правильного направления к абсолютной истине. Но мой друг, к сожалению, по-прежнему не понимал, что истины в вопросах секса, а тем более "чистой любви", достигнуть невозможно… Непостигаемый это вопрос! Однозначно – непостижимый!..

– Олежек, ты не путай "Божий дар с яичницей"!.. Пойми наконец-то, что секс требует не только технической адаптивности, но и умственной, морально-этической, наконец…

Я посмотрел на друга внимательно, даже, можно сказать, проницательно. Но по-моему, он все еще ни черта не понимал!

– Чудак! – перешел я на более простые примеры. – Ну, если ты сажаешь в машину рисковую дамочку, решившую голосовать неизвестному ей водителю, затем согласившуюся через двадцать минут простенького дорожного разговора переспать с тобой, то почему надо относить такой факт на счет "твоей неотразимости". Куда проще и правильнее сделать прагматический вывод о ее душевных, умственных и моральных качествах. Заодно после сексуального раунда – каким бы куртуазным или, наоборот, эпатажным, он не был – сходить проконсультироваться у венеролога!..

Большой ребенок начинал, вроде бы, допирать до смысла моих слов, находя в них житейскую логику. Надо ковать железо, пока оно горячо!..

– А теперь, дурья башка, прими во внимание другие факторы: кто эта дама по образованию, профессии, из какой семьи, среды вышла? И так далее… Ты понимаешь, олух, о чем я тебе говорю?..

– Мне кажется, Саша, ты переоцениваешь социальный фактор… Все у тебя завязано на простой формуле: "человек нашего или не нашего круга" встретился на пути…

Я не стал слушать эту галиматью, Этого дурака надо было сечь розгами, но не сейчас, а тогда, когда он лежал поперек лавки. И должны были это делать родители!

– Олежек, колики тебе в печенку! Ответь мне: сколько раз ты уже обжигался, благодаря своим хлипким теориям? Ты пойми, что универсальных рецептов в таких делах нет, а потому надо рассчитывать только на Божье проведение, а не на известное щекотание в твоих яйцах!.. Ты обязан был еще в молодости научиться слышать Святой Голос. А ты лирическим своим умом пытался отыскать святость у всех блядей подряд. А среди них-то достаточно и умелых актрис…

Теперь Верещагин смотрел на меня глазами обиженного тушканчика, стоящего на задних лапках и всматривающегося в безграничную даль, ища взглядом прекрасную перспективу. Ему-то было уже за пятьдесят! Пора бы и ума набраться, да оценить длительность предстоящего периода "выбора"…

– С тобой та дамочка просто "расплатилась" за такси. Ну, пошалила немного – выжила из тебя остатки былой прыти: уж если попался, то и искупался! Скажи ей спасибо за то, что показания по твоему случаю она дала верные, а не стала их "продавать" тебе за наличку!..

– Ну, Александр, у тебя нет ничего святого! – возмутился Олежек, готовясь, видимо, даже поссориться с другом из-за "принципиальных вопросов". – Ты всегда сгущаешь краски, когда дело доходит до женщин и девушек. Ты не врач – ты социолог-циник!..

Только не хватало, чтобы мой друг закатил "политическую истерику": стал произносить трибунные речи, биться головой о стену!.. Сашка Керенский – еще один нашелся на мою голову.

Надо было оставить Верещагина в покое и дать ему самостоятельно дойти до всего. Да, он обвинял меня в циничном социологизме, но я-то понимал, что это была ошибка: мой ум как раз отличался излишней биологизацией социальных явлений. Я был склонен, например, видеть жесткую руку "генетического выбора" даже там, где можно было бы отпустить узду биологических ассоциаций. Мне бы чаще углубляться в поиск чего-нибудь расплывчатого, лиричного, скажем, из области психологии. Можно просто откатиться от реализма и пасть ниц перед стопами Великого мистификатора и фантазера Зигмунда Фрейда, давно уже разоблаченного и наказанного Богом… Иначе, чего ради, человек закатывает себе смертельную дозу морфия в вену?!

В Верещагине было много от француза – по агентурным данным, его предки были выходцами из той страны, дед работал в советском консульстве в Париже и в "лихие годы" был арестован, обвинен черте в чем и расстрелян!..

Незаметно моя фантазия соскользнула к истории Великой Франции – да меня всегда занимала эта серьезная держава. Но каждый раз, когда я бывал в ней, то невольно вспоминал слова французского писателя, очень ценимого мною, Жан Поля Сартра: "История творится безотчетно". Даже география Франции, не говоря уже об языке (правильнее – о диалектах), были особыми. Я скрупулезно изучал сельское и промышленное производство. Исследовал повороты местной культуры, наконец, вникал в технологию приготовления вина. Я убеждался в том, что здесь навечно поселился такой феномен, как "разнообразие", "непохожесть", "избирательность", "неповторимость", "индивидуальность"…

Тот же Сартр по этому поводу заметил, что Франция "необъединяема"! Каждый уголок территории Франции просто рвется к тому, чтобы иметь постоянные связи с широким внешним миром, но забывает при этом о плодотворных контактах с другими территориями собственной страны. Когда, по заявлениям очевидцев, в 1721 году Францию поразил последний раз злейший набег чумы, то больше всего сложностей у армии, вставшей на защиту населения отдельных городов и деревень от мигрирующего микроба, возникло именно в связи с нежеланием отдельных магистратов подчиняться приказам кордонов. Франция задыхалась от "обездвиженности", ее жители были готовы идти на смерть лишь бы снять ограничения контактов с внешним миром.

Я вспомнил об очевидных противоречиях, доходивших до изощренного предательства министром иностранных дел Талейраном Императора Наполеона. Именно тогда, когда Наполеон со своей молодой армией в 1814 году наперекор тактике союзного командования, последовательно продвигавшего войска по дорогам Франции к Парижу, метался в узком пространстве, его победам помогало использование особенностей ландшафта долины Эны, Марны и Оба. Для любых нападений на живую силу противника Наполеон использовал молниеносный маневр. Предатель Талейран вещал: "Ах, оставьте меня в покое с вашим императором. Это человек конченный. Это человек, который того и гляди заберется под собственную кровать. Император растерял свою силу. Он выдохся".

Но Талейран кое в чем ошибался: свобода передвижения дала возможность Бонапарту потянуть время, подарить истории военного искусства еще несколько блестящих побед. Я забился от восторгов, откопав в кладовых памяти несколько прекрасных примеров. 10 февраля 1814 года Император Франции и Великий Полководец, после нескольких стремительных переходов, напал на стоявший у Шампобери корпус Олсуфьева и разбил его наголову. На следующий день он повернул от Шампобера к Монмирайле и в битве с русскими и пруссаками, произошедшей 11 февраля, Наполеон вырвал новую блестящую победу.

Наполеон потерял только одну тысячу солдат, а неприятель из двадцати тысяч, имевшихся в наличии, потерял восемь тысяч. Еще один рывок, новое перемещение к Шато-Тьери, где стояли 18 тысяч пруссаков и 10 тысяч русских: 12 февраля новая победа. То был повод для восклицания, обращенного к памяти о молодости: "Я нашел свои сапоги итальянской компании"! 14 февраля Наполеон разбивает Блюхера в битве при Вошане. Новые две стычки при Мормане, а затем Вильневе – тоже закончились блестящими победами… Вот какие уроки могла преподносить Франция – неугомонная, необъединяемая, зараженная индивидуализмом.

Различия психологии вождей и великих людей очевидны. Наполеон вырос на Корсике и унаследовал большую стабильность, но приспособил ее под тактические интересы. Талейран оставался до мозга костей французом – ему были, как воздух, нужны контакты с "внешним миром". Он скорее был готов перейти на службу платным агентом к императору России Александру I, чем замыкаться в кругу однозначных интересов собственного императора – "корсиканского выскочки". Но во всем том я-то видел занятный альянс: впереди бежала лошадь – генетическая психология, а уж за нею громыхала телега – социологические рационализации. Генетика победителя фонтанировала из Наполеона. А социология Талейрана состояла из цветистых заявлений об "интересах нации"…

Если присовокупить к таким мыслям еще и результаты продолжительных Крестовых походов, то появятся основания для построения занятных параллелей. Я вдруг придвинулся вплотную к формированию особой породы людей: некоторые общие черты характера евреев и французов проистекали из генетических кладовых взаимной ассимиляции, еще на заре "социальной юности". Так, наверное, и родилась особая поведенческая эксплозивность этих двух биологических ростков. И я посмотрел на Верещагина уже другими глазами: в нем уживалась ортодоксальная интеллектуальная наивность, идущая от имманентных генетических свойств "корсиканского значения" и чрезмерная раскованность неосознаваемой сущности "талейрановского толка". В нем уживался истинный француз и помесь итальянца еще с кем-то. Известно, что Наполеон разговаривал на французсском с огромным акцентом, а на итальянском вполне сносно! Вот они абракадабры, рождающиеся в процессе смешения генетических и социологических производных!..

Пока Олежек превращался в "отцветающую кислятину", я пытался поглубже въехать в историю Франции, и у меня были к тому серьезные стимулы: только что, сидя в милиции, я столкнулся с проявлениями, очень похожими на масонский союз. Мне хотелось разобраться в том основательнее, докопаться, как водится, до корней. Никто мне помочь не мог – ученый это человек с подпорченной натура. Суть ее заключается в постоянном желании проявить свой махровый индивидуализм – пусть в исследовании, в поиске… Но главным полигоном для испытания "метода", образа мысли все равно станет сама жизнь!

Но надо перемалывать факты по порядку – без скачков и зависаний на второстепенности, частностях. Вспоминая Францию, я невольно приземлился в те древние и темные века, когда совершались нашествия варваров. Тут провинился Радагайс, обрушивший на французские территории в 406 году толпы звероподобного быдло. Побезобразничали и вестготы еще и в 412, основательно потоптали территорию Франции бургунды в 443 году. Поворотным моментом, пожалуй, является победа римлян и их союзников в 451 году на Каталаунских полях.

В памяти историков-патриотов запечатлелась победа над Аттилой с его ордами быстрых монгольских всадников. "Темные силы" вышли из центра Азии и гнали перед собой на Запад перепуганные народы Центральной Европы и Германии. У меня в уме застряла хлесткая характеристика завоевателей того времени, данная в сердцах Люсьеном Ромье: "толпа обжорливых, громогласных, дурно пахнущих проходимцев". И сейчас же всплыл анонимный вопрос: А что, разве изменились наезжающие в мой город сегодня "проходимцы"? Я и ответил сам себе очень быстро: проходимцы – это абсолютная "масть", имеющая свойства генетической детерминации!.. В них все универсально, они похожи друг на друга, как две капли воды, полученные из бурлящей миазмами сточной канавы. Достойный человек возрождает, укрепляет, обустраивает свою собственную "малую родину" – город, деревню, дом. Недостойный человек – разрушает, ворует, грабит.

Опять цепочка потянулась к обыденности. Если я вижу, что мой сосед, выходя утром из своей квартиры, харкает на ступени общей лестницы, закуривает уже в парадной, бросает спички и окурки, то я безошибочно определяю в нем очередного проходимца-варвара. Мальчуган, расписывающий стены похабщиной, ломающий почтовые ящики, таксофоны, оставляющий нараспашку входную дверь подъезда, напоминает мне некоторые исторические примеры, только в малой форме. Он мог бы гарцевать на "коротконогой лошадке": в древние века – по Франции или славянским поселениям, ныне – в безразмерном мире глупости, безнадзорности, немотивированной агрессии, потребительства…

Основательно встряхнул всю Европу и, в том числе, народы, заселяющие территории нынешней Франции, Карл Великий. Большинство историков признает датой рождения Великого человека – 742 год, а смерти – 814 год. Создатель централизованного объединенного государства прожил 72 года. Карл хорошо начал: он выиграл в 769 году начатую еще отцом Аквитанскую войну. Затем последовала успешная война с лангобардами – тут он тоже продвигался практически по стопам отца, только выполнял это с наибольшим успехом. Перечень славных побед был бы очень длинным. Да я, пожалуй, всего и вспомнить не способен: моя специальность – медицина, а не история. Давние события меня интересовали лишь постольку, поскольку они помогали откопать корни психологии поведения разных людей.

Как все великие люди, Карл погиб от лихорадки – простуды, подхваченной на охоте. Все быстро перешло, видимо, в пневмонию и 28 января 814 года, то есть на седьмой день болезни, успев принять причащение, Карл Великий скончался в своем владении в Ахене. Тело великого монарха, как писали историки-очевидцы, "было торжественным образом омыто, одето и при великом плаче всего народа внесено в церковь и предано погребению (humatum). Надпись на надгробье гласила: "Под сим памятником положено тело Карла Великого и православного Императора. Он знатно расширил Королевство Франков и счастливо правил XLVII лет".

Сознание переключалось на дела России, но чтобы их понять приходилось залезать в глубины исторических ассоциаций. Мне очень хотелось откопать там тайны того, как моя родная отчизна дожила до откровенного срама: все отвратительные социальные эксперименты творились именно на нашей земле. Но мы отставали примерно на пятьсот лет – это касалось и революций, и основательной религии, и мракобесия. Вот почему мое сознание ныряло в холодные воды древней истории – Англии, Франции, обращалось к вандализму, рыцарству, папизму, масонству.

Да, это уж совершенно точно: три первых Каролинга – Карл Мартелл, Пипин Короткий и Карл Великий были людьми, безусловно, посланными Господом Богом на землю специально для того, чтобы восстановить справедливость, похищенную на время "дурно пахнущими проходимцами". "Посланники Бога" утвердили и новую модель социальных отношений в Европе, воспринятую позже и в России. Верные подданные и вассалы давали клятву верности непосредственно государю. Все слои общества должны нести службу в войске короля: люби богатые выставляли легкую кавалерию, а очень богатые – экипировали до двух – трех тысяч всадников в полном тяжелом вооружении. Так была создана грозная военная сила в Европе, поддерживающая порядок в ней и известное социально-экономическое равновесие.

Теперь такие задачи выполняет НАТО. Значит опыт обустройства цивилизации не пропадает даром! Но исторический опыт показывает: ничего постоянного быть не может, все подвергается динамическим преобразованиям. Даже такая система – внешне монолитная и устойчивая – скоро дала первые глубинные трещины. Ничто не может заменить внутренней, духовной устойчивости народов, относящейся к категории – истинной цивилизацией. Но институты ее образующие, поддерживающие и охраняющие, тоже динамичны, их может скрепить только здоровая идея, истинная вера.

Опять я взглянул на Олежека: он всю жизнь натыкался на что-то зыбкое, временное, аморфное, искал мифическую птицу Феникс, норовящую улететь от него подальше. Он гонялся за призраками, надеясь почему-то на их исключительную верность, а они, конечно, подводили его основательно. Я вспомнил о некоторой ущербности еврейского народа: сперва, он позволил египтянам мучить себя рабским трудом и уже смирился, привык к рабской участи; затем скитание по пустыне несколько поправило генофонд, выдавив из него ростки рабского смирения, но затем евреев качнуло в ортодоксию такого качества, что их принялись трепать все, кому не лень. Евреи побежали с Земли Обетованной толпами, но в любой стране их встречали вполне настороженно, потому что понимали, что за этим народом тянется великий грех – казнь Иисуса Христа!..

Многих евреев спасла ассимиляция в массиве коренного населения – началось формирование иной генетики, в значительной части более перспективной. Но ортодоксы хранили верность своей старинной идеологии. С большим уважением я лично относился к новому этапу утверждения Израильского государства. Однако червь сомнения и исторического опыта гложил мне душу: империи Александра Македонского, Карла Великого, Юлия Цезаря развалились в прах!.. И произошло это именно из-за внешней монолитности, но внутренней разобщенности народонаселения –"популяционной субстанции". Энергия генетического несоответствия разрывала вроде бы логичную с точки зрения управленца конструкцию. Здесь необходимо искать какую-то иную "национальную идею" – скорее всего, она должна быть "интернациональной", уважительной ко всем нациям, но обязательно подкрепленной генетическими шифрами!..

Но черт с ними, с этими "глобальными проблемами": генофонд Верещагина явно перепахали французы – чтоб им ни дна, ни покрышки! Вот поэтому его тянет к "юбке". К сожалению он тут же забывает о том, что надо выбирать юбку только ту, что не "пахнет дурно", а голос ее хозяйки не отличается "громогластностью", пасть не соответствует хищному оскалу "обжорства". Короче, ни при каких обстоятельствах не стоит общаться с "проходимцами"!

В генофонде любого народа имеются вкрапления достойного свойства, но что-то пришло к ним и от варваров. Вывод простой: также как Бог создавал человека по своему подобию, женщина и мужчина, подбирая себе пару, должны отыскивать "подобие" своим биологическим свойствам. Далее именно в этом будет заключаться успех реализаций и психологического, и социального "подобия". Большевики своей авантюрой торпедировали складывавшийся длительное время эффект биологического подобия, потому что создали совершенно нежизнеспособную схему социально-экономических отношений. Дабы сохранить видимость баланса, они прибегали к насилию и террору, но это спасло положение лишь на время.

Я вспомнил литературное эссе Сергея Голицына – отпрыска старинного графского рода. Он сообщает о мытарствах, стоически переносимых женщинами их рода ради своих мужей, отбывающих различные "сроки", навешенные большевистскими изуверами ни в чем неповинным людям. Участь мучениц им не казалась подвигом, потому что только в альянсе с "равными" они ощущали незыблемость биологического соответствия, а психология и социология были лишь внешним контуром. Но такое "особое чутье" дается лишь при освоении большой культуры…

Олежек в аналогичных ситуациях осуществлял "запретный выбор", а потом удивлялся наваливающимися на него издержками. Ум его несколько просветлел, когда я рассказал ему о существовании и крушении империи хазар, процветавшей в далекие IV-VI века. Тогда среди каганата был утвержден иудаизм и евреи толпами переселялись в Хазарию. Наверняка они ассимилировались в значительной части с коренным населением дав начало какому-то странному смешению генофонда. Чуваши считаются потомками булгар, говоривших на наречии, схожем с хазарским. Само происхождение слова "хазар" до сих пор дает пищу для исторических им филологических фантазий. Предполагают, что это слово происходит от корня "газ", что означает "скитаться". Потомками такого слова являются многие современные транскрипции: русские – "казаки" или венгерское – "гусар". Все это – речь о воинах-всадниках. Даже немецкое слово "Ketzer", обозначающее понятие "еретик", "еврей" берет начало от того же хазарского корня. На основе альянса с идеологией иудаизма хазарский каганат просуществовал почти четыре века, но это была лишь внешняя сторона "монолитности". Нельзя соединить не соединимое – внутренняя биологическая основа взорвала "социологию" изнутри. Но интересно, что "хазарское еврейство" быстро "растеклось" по уголкам Западной Европы, совершив по существу ту же ошибку – попытку объединить "необъединяемое". Сдается мне, что тенденция еврейских ортодоксов, с позволение сказать, на генетическую изоляции – наиболее справедливый подход…

Олежек впал в глубокую депрессию – толи от всего выпитого сегодня, толи от бессонной ночи, толи от моих слов о каганате и генетических метаморфозах. Я оставил его переживать свои несчастья самостоятельно, а сам попытался ответить на свой же вопрос: Что заставляет меня метаться по историческим дебрям чужих государств? И почему имеет место явная избирательность такого интереса?

Ответ на ум пришел не сразу, он вылезал из глубины генетических доминант, страшно кособочась и ерничая. Наконец-то я набрался мужества для откровенного заключения: что-то основательное связывало меня с Англией, а Олега с Францией. Но всех наших предков когда-то "потоптали" хазары!..

Насладившись прозрением, я двинулся в комнату, где почему-то затих Владимир. По пятам за мной следовало, слегка попискивая рассохшимся паркетом, мудрое понятие: "Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается. И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою? Кто родился чистым от нечистаго? Ни один (Книга Иова 14: 1-4).

Владимир стоял левым боком у кромки окна и, отгородившись тяжелой шторой, скрытно наблюдал за обстановкой во дворе. Свет в комнате был выключен, передвигаться требовалось осторожно и на ощупь, но даже в темноте я заметил, как Владимир приложил палец к губам, подавая мне знак о молчании. Я подкрался с другого боку к окну и также скрытно стал наблюдать за двором: у ближайших к подворотне машин я заметил фигуру мужчины. "Неизвестный тип" внимательно оглядывал не машины, а окна, словно пытаясь выявить возможных наблюдателей. Владельцы машин давно постарались и обеспечили ночное освещение маленького двора мощным прожектором – им была небезразлична участь своего имущества. Порой, несколько машин заливались нещадным писком только оттого, что несколько заблудших кошек или котов решали прогуляться по теплым капотам или устроить на их гладкой поверхности свои любовные оргии. Все живое тянется к абсолютной эстетике.

Мужчина был молод, но некрепко сложен и неловко сшит, костюм его выглядел помятым, ветхим, неопрятным, волосы взлохмачены. Странным было поведение парня: если это бомж, то он мог смело направлять к помойному баку и не стесняясь исследовать его, этот же тип обследовал окна, выявляя возможных свидетелей. Странно, но сегодня бабки не было на посту: видимо, родственники стали давать ей более мощное снотворное.

Мы наблюдали за парнем минут десять: скорее всего его что-то спугнуло, либо он не сумел мобилизовать в себе достаточную решимость. Он медленно развернулся и вялой походкой поплелся вглубь арки, потом раздался хлопок калитки в железных воротах.

– Александр Георгиевич, – обратился ко мне Володя притушенным голосом, – вы случайно не видели того парня в нашем дворе раньше.

Я напряг память, но в ней образовалась "черная дыра", что-либо интересное, имеющее отношение к вопросу Владимира, найти не удавалось. Скорее всего, я никогда не видел этого парня раньше, но в делах следственных никогда не стоит спешить – образ преступника может всплыть в памяти неожиданно, скажем, во сне. Однако то, что это именно тот человек, имеющий отношение к предыдущему поджогу автомобиля, у меня не вызывало сомнения. Седьмое чувство – интуиция – подсказывало такой вывод. Иначе от чего же так воспрянула "тревожность"? Я даже, не желая того, поджал слегка правую ногу, словно делая стойку, как красный сеттер на охоте на манящую дичь! Хорошо еще, что собачий инстинкт и охотничий азарт не повел меня дальше: не ровен час, я бы "омочил" край книжного шкафа на глазах у Владимира. Сила перевоплощения лишь дремлет в нас до поры, до времени и выскакивает, как правило, неожиданно, выделывая непредсказуемые фортели.

– Володя, на первый взгляд: я этого парня не знаю, но подождем, может быть, что-то и припомнится. Уж очень он "смазанный" какой-то, память не может зацепиться за характерные признаки. Необходимо время для обдумывания, для воспоминаний…

– Да, спешить мы точно не будем, но последить за двориком имеет смысл. Я хорошо выспался в самолете, а потому подежурю немного. А вам, Александр Георгиевич, не худо было бы выспаться основательно, отдохнуть, как говорится…

В квартире Владимира было достаточно комнат, а в них спальных мест – каждый мог выбрать себе помещение по вкусу. И я, устроив поудобнее Олежека, все еще сильно грустившего, прилег на диване в кабинете, где уже так долго работал над книгой. "Злоумышленник", только что засветившийся во дворе, быстро исчез – не сильно занозив мою память, оставив дедуктивные помыслы в покое. Меня волновали более интересные ассоциативные построения: я никак не мог понять почему состоялось предательство Ордена Тамплиеров именно на земле Франции, а не Англии, например? Что-то здесь не так, какая-та тайна существует, причем, если она глубинная, то связана с генетическими свойствами. А правильнее сказать, все определялось Волей Божьей!..

Такой вопрос терзал меня даже больше, чем реальная жизнь, непосредственно касающаяся моего жизнеобитания. Вот это и казалось мне странным: я же не профессиональный историк, мне нет дела до раскопок курганов былой славы различных народов, заселявших когда-то самые отдаленные или очень близкие уголки планеты. Я – всего лишь "литературный хлюст", почесывающий себе бока, забравшись ненароком в историческую берлогу. Я, словно зажравшийся медведь, удобно расположился на зимнюю спячку в тепле художественного вымысла. Для меня "моя литература" – сугубо индивидуальная игра, позволяющая без особых энергетических затрат пережить еще несколько придуманных мною самим жизней. В волшебный театр я по своему выбору приглашаю, или затаскиваю за уши угодных мне актеров и тем наслаждаюсь. А до исторической правды мне нет никакого дела. Честно говоря, и до будущего читателя мне нет никакого дела: нравится, – листай мою книгу, а на нет – и суда нет!

Мой неустойчивый ум вдруг качнуло в сторону лирики: Иван Бунин – любимый поэт и писатель – явился издалека. Совершенно отчетливо в памяти всплыла строфа из его стихотворения "Памяти друга". "И ты сказал: "Послушай, где, когда я прежде жил? Я странно болен – снами, тоской о том, что прежде был я Богом… О, если б вновь обнять весь мир я мог!" Сравнивать себя с Богом даже в снах – это, слов нет, грандиозная наглость! На такое я, наверное, не способен… Но Иван Бунин опять мне помахал ручкой, усмехнувшись коварно. "Ты верил, что откликнется мгновенно в моей душе твой бред, твоя тоска, как помню я усмешку, неизменно твои уста кривившую слегка, как эта скорбь и жажда – быть вселенной, полями, морем, небом – мне близка!"

Теперь я осознал алгоритм моего первобытного мышления, общения с исторической правдой, художественным вымыслом, дедуктивным методом раскопок истины. Завязавшийся неожиданно детектив, оказывается, я распутывал не с помощью логики сыщика, а благодаря тому, что называется "аналогия". Аналогия рождалась в моей голове сама собой. Я давно научился уважать такие "пришествия": нельзя ничего отбрасывать, все нужно постигать максимально глубинно! Для того приходится прибегать и к контрастам. Вот он – мой метод, дарованный Богом.

Теперь "аналогия" швырнула меня в объятия "поэтической аллегории": на этом поприще шпаги скрестили Бунин и Набоков – оба замечательные поэты, изгнанники, мученики! Именно у корифеев русской поэзии мой совершенно анархический вымысел заставил память искать помощи. От Бунина пришли строки: "Настанет день – исчезну я, а в этой комнате пустой все то же будет: стол, скамья да образ, древний и простой. И так же будет залетать цветная бабочка в шелку – порхать, шуршать и трепетать по голубому потолку". Набоков, всегда топтавшийся по следу Бунина, предложил свой вариант: "И немой, в лучистой одежде, я рванусь и в чаще найду прежний дом мой земной, и как прежде дверь заплачет, когда я войду. Одуванчик тучки апрельской в голубом окошке моем, да диван из березы карельской, да семья мотыльков под стеклом". Я-то видел почти органическую связь двух вариантов поэтических аллегорий, раскрывающих душевные муки поэтов. Мне казалось, что они вскрывали универсальные переживания человека, живущего в любую эпоху, в любой стране. А вот что делать с читателем? Как он будет выпутываться из лабиринтов фантазии, нагороженных автором? Захочет ли он принимать на себя муки творчества, учитывать особенности его индивидуального метода?.. Может быть, читатель отмахнется рукой от всей этой галиматьи, а автора постарается признать сумасшедшим…

Я махнул рукой на твердолобого читателя и вновь соскользнул в историческую тьму – в тьму тараканью… "Не было никаких оснований для подозрений короля Франции Филиппа IV в несправедливом отношении к Ордену Тамплиеров. Главные резиденции ордена были разбросаны по всей стране. Еще 12 октября 1307 года мастер тамплиеров Жак де Моле был удостоен чести приглашения самим королем на торжественные похороны принцессы Катерины. Она была женой брата Филиппа IV, Карла Валуа.

На следующий день Гийом де Ногаре – доверенное лицо короля и большой мастер по тайным акциям – приступил к основной фазе выполнения коварного плана. Основой для разгрома тамплиеров было ложное обвинение в том, что рыцари "плевали на святой крест" и были подвержены содомии, ереси – "похабным поцелуям" новичков, принимаемых в орден. Членов братства арестовывали по всей Франции одномоментно, неожиданно и массово – "стригли под одну гребенку" весь состав ордена. Папа Климент V направил королю свой формальный протест, ибо только церковь имела право заниматься разбором прегрешений своих непосредственных подданных – членов монашеских орденов. Но у короля Франции были собственные резоны. Такие резоны стоило расшифровать повнимательнее, именно для того я и нырнул в историю Франции глубже.

Около 700 года золотые деньги исчезают, правильнее сказать, их последовательно заменяют серебряными. Оборот денежной массы быстро пошел счетом на миллионы. Нельзя забывать, что города и села Франции был набиты втугую рынками и лавочками. Больше всего торговали крестьяне: власти вынуждены были издать специальную грамоту. В ней говорилось: "Должно в городах и городках следить за крестьянами, что несут на рынок печеный хлеб, мясо или вино. Должно помешать им обманывать покупателя". Я даже вспомнил картину Лепренса из Лувра – "Рынок скота в Онфлере" Такой рынок даже в 1823 году привлекал многочисленное число крестьян из края Ож и верхней Нормандии. Полотно – живописное, дающее определенное представление о порядках в здешних местах. Конечно, фигурами весьма колоритными были потомственные купцы, но евреи по-прежнему действуют активно, их колонии можно встретить в Арле или Ниме, в Майнце, Вердене. Во времена рыцарства Филиппа на таких рынках вовсю торговали рабами-пленными, много среди них было выходцев из славянских краев. Наших собратьев потом вывозили в мусульманскую Испанию, значит и там дал рост славянский генофонд. Византийская империя для торговцев-евреев была практически полностью закрыта, но они двигались с товаром, огибая ее через Египет, Сирию и достигали даже Индии и Китая. Набирали силу и купцы итальянские, скандинавские. Примечательно, что не в Европе, а именно в России и Скандинавии сохранилось до нынешних времен более 200 тысяч мусульманских монет. Они прочерчивают известный "пунктир" торговых путей и застревают именно там, где была плохо налажена чеканка собственной золотой и серебряной монеты. У французских тамплиеров были большие запасы золота, серебра, драгоценностей"…

Я невольно ойкнул от возникающих понятийных ассоциаций: "миром, как ни крути, правит металл". И эта "зараза" завелась, оказывается, очень давно. "Металлу" подвластны и короли, и крестьяне, и купцы различных национальностей. Я встал, влекомый желанием взглянуть из окна во двор: "потертого мужика" там не было, но зато двор битком был набит дорогими иномарками – а это уже повод для раздора, классовой агрессии, простолюдинского мщения… И я вернулся к своим прежним размышлениям, несколько изменив общую социальную ориентацию. Мне мерещилась в виде яркой, мерцающей кровавой сущностью кривая – "инверсия биологических циклов", давно доказанная учеными. К 850 году был достигнута "вершина" такого графика. С 950 по 1350 годы – обозначился медленный подъем кривой и стремительный спад – вниз через две ступени с 1350 по 1450 годы. Короли Франции, наверняка, чувствовали эти процессы не только карманом, но и печенью. Но власть пытались бороться с ними каждая по своему. Действовало и веление биологического начала – собственный индивидуальный и национальный генофонд…

Ко мне приперлось новое видение!.. "Тьма была непроглядная, но еще страшнее и мучительнее действовала вонь, исходящая от потока нечистот, сливавшихся по каменному желобу в "гальский мешок". Так называли особую камеру – зарешеченную каменную яму, куда сажали особо важных преступников. Сюда по открытому желобу транзитом стекали экскременты, моча, рвотные массы, отработанная вода со всей тюрьмы. В "мешке" томилось несколько рыцарей-тамплиеров, уже давно арестованных и теперь – с 13 октября по 22 ноября 1307 года – подвергаемых страшным пыткам. Тюремщики поставили цель – любыми методами вырвать подтверждающие свою версию признания. Многие из мучеников, многократно рисковавшие жизнями на полях сражений, прошли через "гальский мешок". Другие висели прикованные на цепях вдоль подземелья, не имевшего окон, освещения, притока свежего воздуха. Доброкачественная пища была недоступна узникам. Все они в результате искусно спланированной акции в одну ночь были вырваны из рядов самой мощной в Европе религиозно-военной организации, обладавшей огромными материальными ресурсами и отборными рыцарскими подразделениями. Не делалось различие ни для самих рыцарей, ни для их оруженосцев, священников, слуг, наемных служащих. Невероятным было то, что как члены духовного ордена они не подлежали аресту и пыткам, но об этом инквизиторы на время забыли. Исключение было сделано только для Жака де Моле – Великого Мастера Тамплиеров.

Вся "некрасивая операция" была задумана королем Франции Филиппом IV по прозвищу именно "Красивый". У власти уже был опыт проведения подобных акций: в порядке тренировки, 22 июля 1306 года по приказу короля были арестованы все евреи, проживавших во Франции. Тогда в угоду королю из них вытрясли золото, а затем выслали из страны. Слава Богу, что "избранный Богом народ" никто не мучил пыточными клещами.

Сейчас в подземелье раздавались леденящие душу крики пытаемых без всяких ограничений. Дыбы были расставлены в середине подземелья, сюда добавили освещения, чтобы и остальные, дожидающиеся своей очереди, могли "любоваться" творчеством палачей. Мучеников приковывали к специальным решеткам или прямо растягивали на дыбе. Главным приемом, подвигающим к "откровенной беседе", оставалось тюремное "ноухау": смазывали ноги маслом и обкладывали углями – кожа, мясо и кости сгорали. Когда кости отваливались, то палачи шутили: "Прихвати их с собой на память, рыцарь"! Раскаленными щипцами палач вырывал любой участок плоти, в том числе и половые органы…

Обвинения были абсурдными – палачи утверждали: "В Ордене отрицали Бога, Христа, Деву Марию, совершали "поцелуи бесстыдства", лобызали губы, пупок, пенис, ягодицы приора, мочились, плевали на святой крест". Камнем преткновения стали обвинения в поголовном мужеложстве членов рыцарского ордена. Тот, кто не признавался, относился в разряд "неисправимых". Пятьдесят тамплиеров было сожжено в Париже только в один день как "неисправимые еретики".

Все должно было завершиться публичным признанием Великого Мастера. Действо наметили на 14 мая 1314 года возле собора Нотр-Дам, куда пригласили аристократов Франции, высших прелатов Церкви и именитых граждан. Перед собором высилась большая трибуна, на нее под руки ввели Великого Мастера, следом взошли сопровождающие – прецептор тамплиеров Нормандии Жофруа де Шарни и еще два высших функционера Ордена. Вокруг толпилась масса народа, плотным, удушающим кольцом вокруг помоста сгрудилось воинство короля.

С края помоста Великий Мастер взглянул на яркое, ласковое весеннее солнце, способное разбудить в душе только чистые чувства. Скорее всего, в душе шевельнулись самые рельефные для любого человека воспоминания детства – "те радости и муки без причин, та сладостная боль соприкасанья душой со всем живущим"… Де Моле вспомнил свой славный путь неустрашимого воина. Где-то вдалеке, на искрящихся проникновенной голубизной небесах рыцарь увидел отблески лиц уже убиенных товарищей, доверивших ему свои жизни. Он, вероятно, подумал: "Настанет день – исчезну я"… Потом, наверняка, вспыхнул яркий свет перед глазами: "И немой, в лучистой одежде, я рванусь и в чаще найду прежний дом мой земной"… После недолгого замешательства рыцарь обратился с краткой, но проникновенной речью, неожиданной для заказчиков и организаторов позорного судилища… "Полагаю, что до того как моя жизнь будет скоро оборвана, необходимо сказать правду. Содеян великий обман! Перед Богом признаюсь, что на мне лежит величайшая греховная вина. Моя греховность состоит в том, что страшась пыток, я согласился признать лживые обвинения… Я заявляю, что Орден ни в чем не виноват! Его чистота и святость неоспоримы! Все рыцари, что отказались от своих признаний сожжены заживо, но смерть не так страшна, как признание в страшных грехах, каких никогда не совершал! Мне даруется жизнь, но ценой бесчестия: жизнь не стоит такой цены!.. Я без сожаления ухожу из жизни, если эта жизнь покупается ценой нагромождения одной лжи на другую!"

Поднялась страшная и позорная суматоха: все тамплиеры, находящиеся на помосте тоже успели прокричать свое отрицание вины, утверждая чистоту Ордена. Их быстро стащили с помоста, но им уже было на все наплевать: "Здравствуй, смерть! – и спутник крылатый, объясняя, в рай уведет"… Королю надлежало готовить новую – теперь уже заключительную акцию – казнь. Она состоялась скоро – на маленьком острове посреди реки Сены, пронизывающей Париж, унося из пределов столицы Франции массу человеческих нечистот. К месту несправедливой казни люди доплывали на лодках, чтобы на весь остаток жизни запечатлеть святость тамплиеров и трусливое вероломство светской власти, идущей рука об руку с продажной верхушкой католической церкви!..

Костер был сложен из сухих дров, дыбы казнимые подольше мучились в огне, не успев быстро задохнуться от дыма. Де Молье и Шарни до последнего мгновения сознания выкрикивали проклятия королю Франции. Коварный лжец был проклят до четырнадцатого колена – скорая смерть предрекалась и папе – Клименту V.

Скорее всего, Бог услышал те страшные возгласы страдальцев за истину: Климент V умер в апреле следующего года, Филипп IV – в ноябре. "Господь отверзает очи слепым, Господь восставляет согбенных; Господь любит праведных".

Передо мной прошли печальные картины преследования тамплиеров во Франции в течение шести с половиной лет. В других странах такого не было, там были заложены основы для формирования тайного общества взаимопомощи и выручки – одной из будущих сильнейших ветвей системы международного масонства

Теперь требовалось проштудировать события, захватившие другие страны: стрелы моих чувств, спотыкающейся фантазии повлекла суровая Англия и Шотландия. Здесь по отношению к тамплиерам все было иначе!…

Молодой король Эдуард II взял бразды правления в свои руки, но управлял подданными не очень резво и мудро. С юных лет он питал порочную страсть – тянулся к однополой любви. Его любовники по существу и управляли Англией вместо слабовольного короля. Он рад был смерти отца, потому что она развязала ему руки: он мог выплеснуть в полной мере свою любовь на молодого человека Пьера Гавестона.

К счастью, у Эдуард II хватило ума и решительности не пойти на поводу у папы римского Климента V и не начать громить тамплиеров. На фоне памяти о собственном посвящении в рыцари, происшедшем в храме тамплиеров, получение папской буллы "Pastoralis Preeminentae" 15 декабря 1307 года не тронуло короля глубоко. Эдуард II не спешил выполнять предписания папы и не стал суматошно арестовывать рыцарей-тамплиеров. Им была дана возможность скрыться и увезти свои богатства, сжечь секретные бумаги. Удалось арестовать только несколько человек, но многим из них тут же устроили побег из тюрьмы. Король, сославшись на то, что в английском судопроизводстве не используются пытки, отказался прибегнуть к "допросу с пристрастием" арестованных тамплиеров. И даже когда папа прислал своих маститых "пытальщиков", их усердие было ограничено строго регламентированными допросами с тремя степенями физического воздействия на заключенного. Впоследствии такие степени испытания вошли в практику масонской обрядности.

Двадцатичетырехлетний король Англии женился на дочери французского короля – на двадцатилетней принцессе Изабелле, в скором времени получившей прозвище "английской волчицы". Она вынуждена будет бороться за свою честь: ни одна женщина не прощает мужу увлечение фаворитами. Законная супруг на известных условиях способна простить мужу лишь увлечение фаворитками! Молодая королева Англии, с бурлящей в ее жилах кровью француженки, встала во главе заговора против мужа.

Заговорщики для начала изловили Пьера Гавестона: в горах Блэклоу ему отрубили голову 1 июля 1312 года. Однако через некоторое время король отыскал себе нового фаворита, и кавардак во власти возобновился. Судьбу Эдуарда II, скорее всего, решило проигранное им сражение Шотландскому войску у Баннокберна в 1314 году. Роковое совпадение: примерно тогда в Париже сожгли на костре инквизиции Великого Мастера французских тамплиеров Жака де Моле.

У Англии еще будет много проигранных боев с шотландской армией. Сказалось отсутствие опытных рыцарей в Английском войске, поскольку рыцари-тамплиеры перешли на службу к шотландскому королю. Видимо, это и имело решающее значение"…

Я вспоминал кусочки текста из своей книги и невольно нащупывал понятийную связь тех далеких исторических событий и нашей детективной истории. Чувствовалось, что такая связь существует, но пока она не желала четко определяться. Прежде всего, было необходимо понять: на каком уровне логической сцепки следует начать ее исследование?

Хотелось надеяться, что во всей нашей сегодняшней жизни имеются ростки каких-то специфических явлений, которые ведут людей, восприимчивых к социальным факторам, в определенном направлении. Здесь, как мне казалось, опять-таки должно учитывать генетические свойства личности, определяющие мотивацию поступков. Но что главное определяли генетические свойства: холодный интеллект или горячность эмоций? Ведь любому думающему существу понятно, что если человек голоден и у него нет средств к существованию, то он примет решение как-то себя спасать. Однако один будет спасаться за счет другого, причем, не остановится перед соблазном именного этого другого и принести в жертву своим интересам. Другой человек будет искать легальные средства для обеспечения собственной выживаемости. А, может быть, за одно подумает и о том, как помочь ближнему. Но окраска процесса осмысления и завершающего поступка будет все же эмоциональная. Короче говоря, мне было интересно додуматься до того, что же могло подвигнуть "ночного гостя", случайно или планово вторгшегося в детективную историю, к агрессии? Одно дело, если агрессия была немотивированная – тогда он просто сумасшедший. Другое дело, если имеется мотив для свершения преступления. Как ни крути, но все сводилось к тому, чтобы выследить этого молодого человека, и задать ему вопрос, как говорится, в лоб. Почему-то хотелось самому выполнить такую задачу, без привлечения милиции.

Вдруг – в мозгу проблеск!… Яркий, дерзкий, вздорный!.. Мне показалось, что я уже где-то видел того субъекта… Но где это было?.. Стал перебирать все известные мне злачные места: их было немного, все вокруг моего дома, да жилья моих знакомых… И тут – вот уж воистину, не знаешь где потеряешь, а где найдешь! – я вспомнил анекдот на профессиональную тему: "Врач-сексопатолог – видимо, Щеглов. Он тут живет в доме на углу, я его часто встречаю на улице – быстрый, стройненький шибздик, но с большими амбициями, скорее всего! Так вот, профессор-шибздик ведет прием: пара пациентов уже прикинулась дуриками и не заплатила утомленному профессору гонорар за осмотр члена и консультацию по поводу поведения пещеристых тел внутри этого члена. Но каждый зарабатывает, как может! Профессор делает деньги на том, что заставляет снимать штаны незнакомых мужчин и женщин, а пациент пытается экономить, то есть динамить профессора. Предположим, что по женской линии такая раскрутка еще как-то оправдана – хоть какой-то интерес, любопытство можно удовлетворить. Но мужики-то при нормальной сексуальной ориентации совсем не интересны… Однако я отвлекся… Снова все по порядку: утомленному Щеглову пациент заявляет, что у него перестал стоять член, на что врач раздраженно отвечает: "А вы что же – сношать меня явились?"… Дело конечно не в существе анекдота и не в "народном термине", мало подходящем к литературному языку. Суть в том, что мостик перекидывается к некоторым обстоятельствам, высветившим того парня: я вспомнил, что видел его в поликлинике, где сидел рядом с ним в очереди на прием к врачу. Что из этого следует? Только то, что если выспросить у врача о том дне приема, то он и выведет нас на злоумышленника… Гениальная мысль! Вот так от "члена" можно незаметно добраться до "гениальной мысли". И все только через несложные ассоциации, да аллегории.

Теперь осталось додуматься: с какого боку подплыть к врачу? Не каждый же примется помогать частным детективам по первому требованию… А милицию подключать очень не хотелось. Я побежал к Владимиру: естественно он не спал, а, верный долгу, периодически заглядывал во двор. Он как бы нес дежурство – "с правом сна", но не пользовался им пока еще.

Владимира заинтересовали мои раскопки кладовых памяти. Он похвалил мою сообразительность: можно сказать, вынес благодарность перед строем и наградил рукопожатием! Вдвоем стали напряженно думать: как нам почище сработать? Как выцарапать нужную информацию, соблюдя закон?..

"Брат, если тебя устраивают наши воззрения на религию, то мы тебе заявляем: нас не интересует какой вере ты поклоняешься – Христу, Богородице, или просто Высшему Существу – главное, чтобы в тебе жила вера и повиновение ей". Так формулировался один из самых главных постулатов масонов – тайного братства. Одни говорят, что все началось с объединение средневековых гильдий мастеров каменщиков, строивших храмы. У каждой из таких гильдий были свои святые покровители, высоко чтимые реликвии. Члены тайного сообщества разыгрывали особые мистерии, участвовали в паломничестве к святым местам, особо чтили покровительство Девы Марии.

Но жила и другая версия: как только начался разгром Ордена Тамплиеров, так его братья вынуждены были защищаться: тогда и возникли особые ритуалы посвящения в орден, особые сигналы – шифры, тайнопись, уловные знаки, рукопожатия и другое. Больше всего братья чтили Устав своего общества и наибольшей провинностью считалась выдача тайн такого Свода Законов!"… Тут-то и явилось убеждение в том, что интересы тайного общества даже выше, чем религиозные убеждения. Главное, чтобы человек, вообще, был способен дорожить верой – отправным феноменом любой социальной устойчивости!

Мысли терзали мою голову, и я никак не мог заснуть. Странно, но не спал и Олег Верещагин: примерно через пару часов он поднялся окончательно и стал тихо одеваться. Я настиг Олежека в прихожей, когда он уже обувал ботинки и готовился дать деру.

– Олежек, нужно ли так убиваться из-за пустяковой женской измены? – начал я издалека, нисколько не надеясь на силу воздействия разумных слов. – Куда ты попрешься в такую темень, к тому же по улицам, говорят, шныряют разбойники… Времена-то ненадежные!

– Саша, за меня не стоит беспокоиться. Я смогу за себя постоять, а может быть, такая встреча была бы для меня подарком. – Олег отвечал, уже заканчивая шнуровать второй ботинок.

Встал и распрямился уже решительно помолодевший воин. Останавливать его перед выдуманным для себя боем было бесполезно, а предлагать составить компанию для прогулки – значило бы кощунствовать!.. Олег превратился в рыцаря-одиночку, в скитающегося борца за веру! Каждого из нас ведет своя судьба: препятствовать этому никто не может – чему быть, тому не миновать. Но на душе было как-то неспокойно, тревожно, очень не хотелось отпускать друга…

Позже я восстановил события по рассказу Верещагина – они были очень близки к роковым. Из нашего двора Верещагин вышел примерно в четыре часа утра, когда хмурый петербургский небосвод только задумался готовиться к рассвету. Олег пересек Гороховую улицу и нырнул под арку известного дома напротив: что-то неосознаваемое влекло его сюда. Никогда потом он не мог объяснить, что манило душу, тащило тело по этой скользкой тропинке. Не входя во двор, а только наблюдая скрытно, сместившись к левому краю арки въезда во двор, Олег отыскал взглядом знакомые окна и заметил, что они слабо мерцали, освещаемые, видимо, изнутри маленькой настольной лампой, ночником. Да он вспомнил, что у той памятной тахты в однокомнатной квартире стоял торшер, почему-то с лампочкой синего света. Он не успел уточнить у хозяйки, почему ее манит именно синий свет? Скорее всего, он выполнял какие-то лечебные функции. Но какие болезни мучили даму Олег не успел выяснить, так как был больше занят удовлетворением ее однозначных, многочисленных требований, идущих от абсолютного здоровья. Опять вспомнилась формула, украденная у какого-то писателя: "Это был калейдоскоп страстей"! Ошибочная формула! Страсть в тот момент была только одна, а дальше открывалась "вечность" и "безумие"!..

Сейчас, корчась в тени арки, снедаемый сильнейшей ревностью и завистью, Верещагин проклинал себя за любопытствующую слабость. Неверную женщину нужно было вычеркнуть из своей жизни "железным пером" – решительно и моментально. Но раненая чувством плоть продолжала по инерции тянуться к былому, знакомому, еще так недавно в полной мере принадлежавшему тебе. Пару раз в створе окна мелькнул силуэт – но нельзя было разобрать: скрывалась там женщина или утверждался в роли единовластного хозяина мужчина? Все наблюдаемое наводило на простую мысль: у желанной женщины был в гостях желанный и, скорее всего, постоянный мужчина. Надо было смачно плюнуть на землю, матернуться и исчезнуть из этого двора навеки. Но что-то продолжало удерживать Олега на месте, наблюдать, никак не проявляя себя… Это была настоящая слежка, проводимая по велению сердца…

Совершенно машинально, не насилуя приказом память, Олег сместился в глубину своего внутреннего мира и стал воспринимать некие видения, конечно, навеянные в основном недавно прочитанными в книге своего друга текстами о масонстве. Олег рассматривал панораму двора, а мозг работал, вытаскивал из памяти запомнившиеся строки…

"Затасканный термин "free-mason", выглядит в русской транскрипции, как франк-масон и переводится – "свободный каменщик". Термин перешел из английского в другие языки давно. Существует широко распространенная версия, согласно ей все пошло от настоящих тех монахов, что руководили каменщиками. Они-то и решили в силу чисто экономических и социальных интересов сколотить особое цеховое братство. Когда-то религия соседствовала с язычеством – вот они истоки рождения тайного общества. Таких "соучастников" называли в Англии "оперативными масонами". К "спекулятивным масонам" относили тех, кто маскировал свои гуманитарно-филантропические цели, находясь фактически в оппозиции к правительству. Это была категория, так называемых, каменщиков-мыслителей.

Слово "free-mason" встречается в документах, принадлежащих различным источникам в Англии, начиная с последней четверти четырнадцатого века. Некоторые специалисты вносят уточнение в порядок возникновения особой терминологии: тринадцатым веком датируются первые упоминания о специалистах по строительству храмов готического стиля – их называли "каменщики свободных камней". Свободными камнями (free-stones) тогда называли мягкие породы, сравнительно легко поддающиеся обработке несложным ручным инструментом. Твердые породы назывались "rough– stones". Через сокращение термина "freestone’s mason" перешли к понятию "free-mason" – "франк-масон". Подобные братства перекочевали и в другие страны – везде, где строились храмы. Но тут же возникает вопрос: А для чего необходима таинственность простым каменщикам, в чем может заключаться "особая взаимопомощь"? Если предположить, что речь идет о помощи в трудоустройстве, материальной поддержке коллегам на первое время, то и тогда непонятен смысл таинственности.

Олег тоже много размышлял по поводу истинных корней масонства: он склонялся к тому, что верна гипотеза об объединение в тайное общество п обломков разгромленного Ордена Тамплиеров. Преследования заставили использовать уже наработанные инстинкты военных людей, привыкших к строжайшей дисциплине, перестроиться на взаимоотношения членов тайного общества. Размышления Верещагина были прерваны неожиданно: дверь знакомой парадной распахнулась, и из нее вышел молодой мужчина. Бросилось в глаза то, что он был в какой-то жеваной одежде, высокий, худощавый, кудрявый. Не было у него спортивной выправки, округлое лицо выдавало что-то женское. Вообщем, Олегу этот тип сразу же не понравился. Во всяком случае, парень даже по своим внешним данным не шел с Верещагиным ни в какое сравнение. Штора на окне второго этажа шевельнулась и Олежек увидел прижатое к стеклу лицо своей недавней совратительницы, одарившей его коротким, но запоминающимся сеансом любви… Опять бросил взгляд на нынешнего "счастливчика" теперь уже со спины, потому что тот обернулся к окну и привычно помахал женщине рукой… "Любовь зла – полюбишь и козла"!

Олег метнулся быстрой тенью вдоль стены к выходу из-под арки, а затем сместился налево и скрылся в дверях магазинчика, торгующего 24 часа в сутки. Пришлось купить маленький пузырек "Пепси" и, стоя у окна, отпивать приятную жидкость, следя за улицей…

Мужчина вышел из подворотни нескоро – видимо, задержался во дворе, прощаясь жестами со своей пассией. Вот так и не ведая, вторгаешься порой в чью-то уже сложившуюся жизнь… Вспомнились прощальные слова собственной супруги: "Потаскун"! Этот звенящий прощальный крик все еще громыхал в черепной коробке. Возможно, и была в них толика истины? Но дело не в том, просто не надо орать на мужчину, особенно, когда его уже невозможно исправить!..

"Кудрявый" задержался на кромке тротуара, подозрительно долго рассматривая ворота дома напротив, то есть дома Владимира, откуда совсем недавно вышел и сам Олег. Не спеша и даже осторожно, мужчина пересек Гороховую и, придерживая железную калитку в воротах, чтобы она не лязгнула, скрылся под аркой двора. Вышел он оттуда минут через пять – не более того. За это время Олегу пришлось прикупить "Сникерс" и делать вид, что он его с аппетитом уплетает, медленно разжевывая.

Наконец, "злоумышленник" вышел на Гороховую – по всей вероятности, это была только очередная разведка в нашем дворе… Далее ленивой походкой человека, никуда не спешащего, "кудрявый" проследовал по направлению к Каменному мосту. На почтительном расстоянии за ним двигался Верещагин. Переход через мост, поворот направо и движение мимо нескольких домов, стоящих на берегу канала Грибоедова, заняли немного времени. Олег заметил, что навстречу со стороны Казанского Собора шли трое парней, почти уголовного вида. "Кудрявый" не обращал на идущих навстречу парней в кожаных куртках внимания: вот у них-то была и спортивная выправка, и бодрый пружинящий шаг, и наглость, светившаяся огромным, ярким прожектором. Верещагин понял, что придется спасать "Кудрявого", а потому прибавил шагу, дабы сократить расстояние. Но у дома № 39 по Каналу Грибоедова "кудрявый" стремительным броском "вильнул" в подъезд – к счастью, дверь была распахнута и не требовалось возиться с кодовым замком. Значит этот парень был непрост: он видел надвигающуюся угрозу, правильно ее оценил и предпринял меры для спасения. Однако трудно рассчитать точно, кто окажется быстрее и сообразительнее в таком непростом соревновании. Через несколько мгновений лихие парни скрылись в том же подъезде. "Кудрявый", видимо, перешел на бег, дабы успеть проскочить лестничные марши до нужной ему квартиры. А, может быть, он здесь живет, тогда его собственная квартира, если ее успеть достигнуть, будет спасением.

Олег засек все маневры "жертвы" и "охотников". Преследователи, конечно, успели набрать скорость, сейчас они стащат за шиворот беглеца в вестибюль – где и попросторнее и меньше свидетелей. Зажав рот "кудрявому", они будут спокойно "потрошить фраера" – ему теперь никто не поможет! Олег ворвался в парадное вовремя – на хвосте начала событий: только что "кудрявого" стащили вниз. За спиной хлопнула дверь парадного подъезда: теперь и на Олега обратили внимание, но, скорее всего, только как на объект еще одного "потрошения". Резким броском Верещагин преодолел первый внутренний марш лестницы: к Олегу развернулся только один грабитель – самый высокий и здоровый. Его-то Олег снес мощной подсечкой несущей всю тяжесть тела ноги. Бандит грохнулся на правый бок и замер на несколько мгновений больше от удивления, чем от удара спиной о каменный пол. Он тут же получил удар всей подошвой по харе. При таком ударе ломаются кости носа и костные фрагменты носовых и лобных пазух проникают в мозг…

Верещагин никогда не сомневался в том, что бандитов надо не задерживать, а уничтожать при задержании. Ему было ясно, что первый бандит уже никогда не встанет. Мелькнула мысль: "Жаль, что меня не было на том месте, где убивали академика Глебова и его старушку-жену"! Вот тут бы Олег не пощадил ни костей, ни мозга бандитов!.. Но и сейчас предстояло разобраться с "отморозками". Может быть, и они имеют причастность к тому случаю. Возникала заочная солидарность физиков: Глебова и Верещагин. Олег квитался с возможными убийцами – от всей души! Он моментально зарядился ненавистью ко всем подонкам, живущим на земном шаре. Возникла колоссальная концентрация ненависти, боевого расчета, быстроты реакции и точности удара.

Олег сместился влево, чтобы "растянуть противников". Он выключал их из жизни по одному. На каждого приходился только один удар, но крушащий!.. Третий бандит успел достать нож – но это его не спасло. В таких схватках все решает скорость и точность: такого хлесткого и молниеносного удара ногой снизу в пах Олег наверное не проводил ни на одной тренировке, ни на соревнованиях. Оставалось только нанести "контрольный удар", то есть добить лежащего противника. Здесь уже не подходили спортивные правила: на войне, как на войне! Затем взглядом и кивком головы Олег показал "кудрявому", чтобы тот мотал наверх, домой. Только услышав стук закрывающейся двери на последнем этаже, Олег добавил по удару ногой в солнечное сплетение каждому бандиту – это был своеобразный "контрольный выстрел за левое ухо". Теперь можно было спокойно выходить на улицу. "В нашем деле – главное вовремя смыться"!

К Казанскому Собору Олег шел уже размеренным шагом. Он только успел, оглянувшись пару раз, засечь на балконе, венчающем огромный эркер левого крыла фасадной части дома, "кудрявого" – тот выглядывал из балконной двери, видимо, снедаемый любопытством, желая хоть примерно запомнить облик нового Робен Гуда, своего спасителя.

Верещагин шел скорым и широким шагом в сторону своего дома – на Петроградскую сторону. Угрызений совести он не чувствовал, потому что прекрасно понимал, что сегодня он выполнил важную задачу "по воспитанию молодежи". Если бы большевики-уроды в свое время не раскорячили Россию в отвратительно неудобной позе, не подарили соотечественникам семьдесят лет кошмара, то не было бы таких отморозков в нашем городе. Популяционная динамика имеет свои законы: в ее структуре рождается и вырастает определенное число носителей бракованного генофонда. Они склонны к немотивированной агрессии, сочетающейся с жаждой власти над более слабой личностью. Они тянутся к "шикарной жизни" за счет других, не имея ни малейшего права на "избранность". В период большевистского террора такие личности удерживали власть в своих руках, наводнили карающие органы и тем как-то компенсировались. Новые времена подтолкнули их наследников – детей и внуков – к непродуктивной деятельности, а к бандитизму. И еще потребуются многие десятки лет пока популяция физически будет очищена от носителей такого генетического брака. "Российскую вольницу", крепко замешанную на хазарской, татарской дикости, вновь всколыхнули большевики. Они-то и отбросили нашу страну от европейских стандартов цивилизованности на многие столетия назад. Но, как всегда водилось в России, ее будет спасать "кучка" прогрессивных личностей, а остальное "стадо" будет шатко – валко следовать за ней. Наука "евгеника" предлагает свои способы решения проблемы, суть которых сводится к элементарной "социальной диспансеризации населения". Робен Гуды очень кстати для таких мероприятий. Олег был спокоен – он знал, что несколько минут тому назад он выполнил важную миссию – освободил общество еще от нескольких подонков, Он защитил, если угодно, от наследников большевистских традиций: "отнять и поделить, сожрать, пропить и ничего не дать в замен"!.. Такие "наследники" страшны не только своей манерой "действовать", но и тем, что они продуцируют себе подобных. Мой друг прервал эту линию многопоколенного генетического брака.

"Кудрявый" догадался позвонить в милицию и навести ПМГ на свой двор и парадную: но милиционерам пришлось увозить один труп и двух глубоких инвалидов, уже никогда не способных совершать грабежи.

"Извлеки меня из тины, чтобы не погрязнуть мне: да избавлюсь от ненавидящих меня и от глубоких вод; да не увлечет меня стремление вод, да не поглотит меня пучина, да не затворит надо мною пропасть зева своего" (Псалом 8: 15-16).

Утром я продолжал работать над книгой. За чаем Володя доложил о том, что "известный тип" снова заходил в наш двор: присматривался к окнам и автомобилям, но более никаких действий не предпринял и скоро ушел. Я принял информацию к сведенью и задал Владимиру один щекотливый вопрос:

– Володя, скажи, как на духу, а существуют у нас в стране организации масонов? Ну, к примеру, в карающих органах или в войсках?

Володя моментально сделался серьезнее, чем даже абитуриент на экзаменах при поступлении в престижный вуз. Он, по всей вероятности, взвешивал сейчас каждое слово: все же члены любой организации, храня тайну, становятся рабами традиций!

– Есть вопросы, существо которых не подлежит обсуждению даже в деталях. – был его продуманный ответ. – Но ты же знаешь, что любая военная организация действует по Уставу, а отсюда рукой подать и до более законспирированной организации – назови ее как хочешь…

Он не стал уточнять до чего можно "рукой подать", Владимир ушел от проявления откровенности – не стал произносить тайное слово "масонство"… Но все было и так понятно. Конечно, я-то подводил его к несколько другому краю понятий, а от них – к простым решениям. Как ни крути, но от собственной сущности не уйти: я врач, а потому мыслю своими понятийными штампами, опираюсь на профессиональные представления. Наша логика во многом отличается от стереотипов мышления простых людей – и это хорошо. Иногда ловлю себя на мысли о том, что врачебные предпочтения куда ближе к психопатологии, чем у других специалистов. Мы – тоже в некотором роде "масоны", давшие клятву на верность своему медицинскому Уставу… Но и другие люди наделены клановым тяготением, у них тоже имеется свой Устав, особая этика, избирательные устремления.

Сейчас врачебная логика качнула меня в сторону психиатрии: припомнилась плеяда отцов той сложнейшей науки. Исследователи шизофрении – E. Bleuler, E. Kraepelin. Более молодых старателей не было смысла привлекать к заочному дознанию. Если хорошо вытрясти научную ветошь, оставленную патриархами, то становится ясно: все мы немного шизофреники, только каждые уникален в своем роде. Все наши профессиональные кланы, религиозные объединения, тайные общества – это только социологическое эхо от первичного генетического вопля. А в "этом крике – жажда бури, пламя страсти и уверенность в победе". Но для некоторых подходит больше – "гром ударов их пугает"! Короче говоря, имеются "здоровые" и "больные" фонемы в том вопле, крике, голосе. Вообще, границы между нормой и патологией не существует – ее выдумали для того, чтобы облегчить скудоумным общение со слишком обширной и многогранной информацией. И это особенно заметно нам врачам, чувствующим при общении с пациентами безграничность просторов биологических и психических реакций человека.

Тут опять в голову полез недавний обличительный эпатаж Николая Карловича – видимо, он достал меня какой-то своей последней передачей! Припомнилась заставка программы "Зеркало": многозначительный до полнейшей шизофренической гениальности оттиск профиля метра – очки, "всевидящее око", копающее нутро событий или личности до печени. Барабанная дробь сопровождала явление "всенародного вещуна" миру… А потом Сванидзе открывает рот и начинается заказная политическая трескотня.

Слов нет, мне приятно быть свидетелем его умелого сражения с "красным оракулом" Зюгановым. Мастодонт большевизма в умственном плане давно уже охромел на обе ноги – нет у него ни опрятной идеологии, ни здравого смысла в запасе. Он бедокурит, швыряется словами словно отпетый алкоголик или наркоман. Подобное состояние в психиатрии называется "абузус" – залповое поглощение большого количества самогона из сермяжной правды, вывернутой наизнанку, или идеологического наркотика, приводящее к сильнейшей интоксикации в виде ненависти к собственной Родине. Это все – на деле. Хотя на словах – все вроде бы за трудовой народ. Таких вредителей собственному отечеству легко ловить на слове, жесте и действие.

Но когда в компании с пышущим агрессией Павлом Гусевым Сванидзе начинает разборки с Военным Судом только потому, что очень хочется видеть его подвластным политическому давлению, то невольно закостеневаешь. Тот суд как раз и показал, что он независим от внешнего давления, от политического заказа по образцу господ Сванидзе и Гусева. Хочется надеяться, что председатель суда действовал по личному убеждению, сориентированному на Закон. Необходимо воспитывать политиков, общественность, горячие головы. Да, бывают случаи, когда представленные доказательства суд не удовлетворяют, они недостаточны для обвинения подозреваемых. Значит следственным органам необходимо лучше работать, а не клонить кручинистую головку на плечико политикам и вещунам из газет и телевиденья.

Сванидзе вновь не отказал себе в удовольствие пнуть ногой и полковника Буданова и тех, кто его якобы выгораживает. Наивность метра-всезнайки, горячо спорящего с прокурором и профессорами из института имени Сербского, давшими заключение о временной невменяемости полковника, по моему убеждению, переходила границы нормы. И теперь Николай Карлович уже попал в прицел моего психиатрического анализа. Во весь голос зазвучала старинная клиническая парадигма: "В структуре психоза отмечались аффективные колебания и несистематизированные идеи величия". Пришел на память термин "аффективная диссоциация" – несоответствие содержания мышления бурным эмоциям. Тогда как бы идут враздрай психические феномены и социологические реальности, какими напичкана голова пациента. Примерно так и решали опытные психиатры института имени Сербского судьбу Буданова. Но, полагаю, что и Сванидзе с Гусевым после их "горячей передачи" тоже дали им повод для аналогичных заключений, только направленных теперь уже в иной адрес.

Клановое возбуждение, влекущее политика Сванидзе и иже с ним к оговору сильно смахивает на бездарное бормотание и ничего общего не имеет с тончайшими диагностическими изысками профессионалов – медиков, прокурорских работников. Выглядит такая "журналистская динамика" вполне клинически – не просто наивно, а скорее похожей на бред гебефреника… Да разве можно (или нужно) журналисту так увлекаться избирательностью политики, когда речь идет о судопроизводстве или тонкой психиатрии. И уж совсем нелепо выглядит бормотание того "политического изгоя", который проходил некогда лечение в институте психиатрии и зарядился там отменной агрессией. Но когда дело дошло до разговоров о "кровной мести" в редакции чеченских волонтеров, то мне стало страшно за помраченное сознание Сванидзе. Очевидной была "аффективная разрядка" известного журналиста. Полагаю, что на следующий день он испытал ее последствия – ощущение облегчения, но и опустошенности. Симулировать идиотизм человека, спустившегося с гор, есть напряженный труд даже для опытного журналиста.

Сванидзе привлек в качестве "вещественного доказательства" журналиста Павла Гусева. Тот бурлил, словно истерический гейзер. Да, слов нет, Диму Холодова жалко, его работа крайне полезна, его гибель – трагическое явление. Но только редактору "Московского комсомольца" должно быть известно, что именно он наставлял, заводил Холодова на игру с очень жарким огнем. При том при всем молодому журналисту не было обеспечено главным редактором никакого прикрытия. Виновность в смерти журналиста Гусев должен делить с убийцами на равных. Может быть, именно это так сильно "кипятит" главного редактора популярной газеты.

По моему разумению, Гусев должен был стимулировать официальные органы дознания, бить в набат, забравшись именно на колокольню власти, а не подставлять наивного юнца под удар. Теперь Павлик (почти Корчагин) демонстрирует фотографии старенького УАЗа, конечно, облегчившего передвижение председателя суда. Но то было необходимо исключительно, полагаю, в целях оперативного ознакомления с материалами следствия. О такой помощи мог бы догадаться и главный редактор влиятельной газеты. Но Гусев – маститый редактор, – угробив своего журналиста "ответственными редакционными заданиями", продолжает кататься на "Мерсе". Холодов ездил на электричке за город к себе домой, а редактор на "Мерсе" – к себе на шикарную дачу!

Социологический вывод прост: не надо, господа журналисты, делать из нас идиотов! Вы сами в интересах подъема тиража рептильной прессы готовы заложить Дьяволу и собственную душу, и профукать жизни коллег. Теперь, после драки, вы машите кулаками и брызжите слюной, а, проще говоря, пытаетесь разжечь "вселенский пожар", спекулируя на добропорядочных чувствах сограждан. Припомнился еще один тезис психиатров: "Параноидная форма шизофрении очень часто имеет "вычурные формы".

Меня катило и катило в сторону привычных медицинских представлений. Пожалуй, мой мыслительный драндулет уже основательно влез всеми четырьмя колесами в колею чисто психиатрических представлений. Надо было как-то выбираться на прочный грунт. "Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и не правду человеков, подавляющих истину не правдою". Эти слова принадлежат Святому Апостолу Павлу, но они втиснулись в мою голову не зря: прежде чем обвинять кого-то, неплохо было бы разобраться в своих грехах. Пришлось вспомнить, что распространение больных шизофренией в человеческой популяции довольно значительное: примерно два человека из каждой тысячи страдают таким славным недугом. А если профильтровать основательно взрослые особи, то по отдельным специальностям, социальным группам населения можно отыскать до десяти человек на каждую тысячу обследованных. Пик болезни приходится на возрастную группу 15-25 лет. Слава Богу, я-то уже давно пролетел тот возраст и никогда не снижал рост интеллектуальных побед, а только наращивал их. Между тем, основной картинкой болезни является то, что такой пациент в процессе жизни снижал свой интеллектуальный уровень. Однако "слабоумие шизофреников отличается от типичного органического слабоумия". Шизофренику свойственен "отрыв мышления от опыта". Был ли у Сванидзе опыт участия в непосредственных военных действиях? По всей вероятности – не был! Так какого хрена ты лезешь в неизведанное – в чем ни черта не смыслишь! Нельзя профессионализмом журналиста пытаться подменить профессионализм военного – выстраданный потом и политый собственной кровью!..

Я обратился за поддержкой к старому воину – к Владимиру:

– А как ты относишься к той политической трескотне, которую затеял Сванидзе на телевиденье по поводу Буданова?

– Политики, принимающие решение о начале военных действий, обязаны представлять реальности. – начал Владимир ответ без видимой охоты, понятно было, что я принуждал его к такому роду откровений. – Война – это слишком серьезное и грязное дело. Пока ты находишься в зоне агрессии, ты обязан быть псом, волком, гадом. То, как чеченцы перерезают горло нашим солдатам, полагаю, показывали в каждом взводе, чтобы возбудить ответную агрессию. Теперь удивляться тому, что кого-то придушили по подозрению в причастности к снайперству – святая наивность или отвратная демагогия, черный умысел.

Володя подумал еще немного – видимо, подыскивал более мягкие слова – и продолжил:

– Футболиста перед ответственной встречей "натравляют" на противника, а спортивная игра, как вы понимаете, – весьма далека от боевых действий. Вообщем, команду на Войну дают политики. Они обязаны нести и ответственность за издержки кровавых акций… Не корчить из себя "девочек". Буданов здесь ни при чем.

Володя примолк, но, скорее всего, ему не удалось подыскать мягкие выражения, пришлось правду-матку резать с плеча:

– А Сванидзе – мудак, шпак, неврастеник! Гусев – такой же фрукт, как и большинство политиков, далеко отстоящих от истинного горя простых людей, тем более солдата… Я солидарен с прокурором Сергеем Назаровым: он определил свою позицию в отношении применения закона с учетом специфики обстановки, сопровождавшей действия Буданова. Приятно, что он не сломался под давлением своих прокурорских начальников, да "щелкоперов" из стана журналистики. Что касается намеков на кровную месть, то могу сказать просто: чеченцам надо больше думать о том, что с ними станет, если русские, понесшие издержки от их бездарного бунта, объявят кровную месть всем своим врагам. Должников у России за долгие годы стоического терпения "выпендрежа" всяких там малых и больших народностей накопилось слишком много. Не дай Бог, славяне начнут взыскивать такие долги!..

Сама собой беседа на эту тему свернулась. Из нее я вынес убеждение в том, что сущность человека такова, что обстоятельства легко делают из него "шизофреника" с теми или иными отклонениями от условной нормы. В том и заключается способность к приспособлению даже в экстраординарных условиях. Такие возможности предоставил нам Творец! С тем и пойдем по жизни, не обижаясь друг на друга… Я решил вернуться к началу нашего разговора:

– Володя, но если я правильно понял некоторые вещи в ходе моего недавнего задержания, то у тебя имеются хорошие возможности для того, чтобы воспользоваться "специальным банком данных". С его помощью отыскать интересующего нас фигуранта проще простого. Я "кудрявого" имею ввиду. Ведь при обмене паспортов дубликаты фотографий сохранялись, значит они были включены в соответствующий информационный массив. Если искомая фигура живет не по поддельному паспорту, – а мы-то знаем, что он крутится в нашем районе, здесь состоит на учете в поликлинике, скорее всего, имеет прописку (регистрацию), – то можно и не терять времени на частный розыск.

Володя ответил не сразу – чувствовалось, что ему не нравится начатый мной разговор. Ему, скорее всего, казалось, что я и сам обязан додумываться до всего.

– А вы уверены, Александр Георгиевич, – наконец ответил он, – что те, кого мы вынуждены будем по понятным причинам поставить в известность, правильно воспользуются полученной информацией об этом парне. Они же могут уже при задержании переломать ему кости только потому, что им сделан заказ на это от владельца автомобиля и давно вперед заплачены приличные премиальные.

– Разве такое возможно? – задал я глупейший вопрос…

Владимир даже закрутил головой от разочарования в моей сообразительности. Мысль о начале "старческой шизофрении" поскребла мое темя. Владимир, слов нет, знал намного больше, чем я о тайной жизни милиции.

– Александр Георгиевич, в милиции работают не обязательно святые люди, их вербуют не из небесной армии, а чаще всего из нашей отечественной провинции. Платят мильтонам мало, квартир шикарных не дают, а им-то жить тоже хочется. Рядом с нами "Апрашка" – рассадник и эпицентр разложения местной милиции. Недавно сняли начальника отделения: он два тайных водочных заводика обеспечивал "крышей", про остальные "мелочи" я уж и не говорю. А вы хотите выложить им на блюдечке, может быть, ни в чем не повинного человека…

Я порадовался тому, что Владимир так "качественно" рассуждает, но только мне в голову пришла еще и мысль, как бы продолжающая ход его рассуждений: "А вдруг тот парень – тоже масон и выполняет какую-то достойную миссию"!.. Но тут же пришла мысль и о возможной шизофрении у парня: "пиромания" – неотвратимая тяга к поджогу, производимому вообщем-то без желания нанести вред чужому имуществу, а не ведомо почему – голос указал, руку саму повело! Чаще всего именно шизофреники грешат такими "безобидными, некорыстными играми"…

Напившись чаю, я возвратился к рукописи и уже больше ничего не видел и не слышал вокруг. "Орден Тамплиеров осуществлял свою деятельность, руководствуясь Уставом, в котором были учтены принципы внутренних взаимоотношений и контактов с внешним миром, принятыми Цистерцианским и Бенедиктинским орденами. Тамплиеры представляли собой прежде всего сугубо монашеский орден, исповедующий строжайшие принципы морали. Монахи стояли ближе к Богу, чем все остальные. Но в их деятельности учитывались и предостережения Бернара Клервоского от надуманной изолированности: "Народ не должен оглядываться на священнослужителей, ибо народ чище священников". Отсюда вытекал главный постулат, используемый рыцарями-тамплиерами, охраняющими паломников в святые места. Тамплиеры оставляли суетную жизнь и становились на путь, соответствующий воле Господа. Это были аскеты-отшельники, усмирившие плотские желания и ведущие подвижнический образ жизни. Но в Орден Тамплиеров принимали и бывших убийц, грабителей, если они отреклись не на словах, а на деле от прежних грехов и приняли строгий обет святого ордена. Кара за проступки была любой – вплоть до смертной казни. Вообще им был свойственен радикализм. Обет бедности, например, утверждался настолько строго, что при обнаружении у тамплиера после смерти денег или любого другого неуставного имущества, его исключали из ордена и запрещали хоронить по христианскому обряду. За любое неповиновение мастеру тамплиера бросали в карцер, точнее в каменный мешок, имевший длину один метр с небольшим. Там многие из провинившихся умирали, предварительно раскаявшись. Тамплиеры не считали себя подвластными законам страны. Законом для них был только Устав, да воля старшего по званию брата"…

Раздался резкий телефонный звонок – у Владимира был телефон в каждой комнате, но у него была дурная привычка не снимать трубку, – к трубке потянулся я. Звонил Верещагин:

– Саша, я, видимо, в "обезьяннике" простудил зуб и теперь мне разнесло челюсть. – порадовал он меня. – Ты не знаешь, что в таких случаях делают?

– Жопа с ручкой! Тебе давно и самым срочным образом нужно бежать к стоматологу: необходимо вскрывать канал зуба, проводить серьезное лечение! – чем, кроме приободряющих слов, я мог ответить многострадальному другу.

"Жопу с ручкой" мой друг, видимо, пропустил мимо ушей, давно привыкнув к малым формам бытового хамства. Они были следствием моего раннего военного воспитания, корабельной практикой с четырнадцати лет. Мой друг, слава Богу, понял главное – нельзя медлить с лечением.

– Понимаешь, Саша, мой доктор – старик-еврей из первой поликлиники, что расположена рядом с "Пассажем", – недавно отъехал в Израиль, и я остался совсем беззащитным. Будь другом, сведи меня с каким-либо стоящим стоматологом – за оплатой трудов я, конечно, не постою.

Меня передернуло судорогой негодования и обидой за отечественную медицину:

– Только не хватает вас, горлохватов, лечить бесплатно! Совсем оборзели: уже всю медицину по миру пустили. Если уж я тебя приведу к доктору, то ты будешь платить ему по самым высоким расценкам. – взвился я с полуоборота!..

Договорились, что встречаемся на Невском проспекте на углу Большой Конюшенной через тридцать минут. Верещагин явился вовремя: действительно, воспаление стянуло физиономию ему несколько на сторону. Но я-то думал, что будет значительно хуже – Олег всегда терпел до последней минуты, когда нужны уже даже не реаниматоры, а патологоанатомы. Пошли к Финской церкви, завернули мимо нее во двор, а там и показался обшарпанный вход в стоматологическую поликлинику. Поднялись на третий этаж и постучали в кабинет к замечательному стоматологу – Воскресенской Ладе Борисовне. Я отметил для себя: Верещагин – Воскресенская – очень неплохое сочетание, благозвучное, мягкое, спокойное. Чем это сочетание, интересно, закончится: Олег только, когда сильно болеет, теряет кобелиный норов. А когда мой друг начинает поправляться, то надо держать его на коротком поводке, да в наморднике и в нахернике! Он тогда – "и вооружен, и очень опасен"!..

Лада Борисовна согласилась лечить Верещагина, но сейчас к ней шли резвым ручейком больные – каждый со своими стонами, ахами, охами – нам надлежало подождать, пока не выявится "окошечко". Мы сидели в плохо освещенном коридоре, давно требующем проведения хотя бы косметического ремонта стен, потолка, дверей. Под нами поскрипывал ветхий диванчик, честно говоря, непригодный ни для какой интенсивной работы. Такие вещи замечаешь автоматически. Я приметил у Олега ссадину на костяшках кисти правой руки, она была не очень хорошо заклеена пластырем.

– Олежек, где тебя угораздило рассадить руку?

– Бандитская пуля! Был его ответ словами, украденными из известного фильма "Старики-разбойники".

– А если серьезно? – попробовал я повторить свой вопрос.

– Вчера, возвращаясь домой, неудачно открывал дверь собственной парадной – сорвалась она и ударила по руке.

Странно – не маленький же он ребенок, чтобы не справиться с дверью, хорошо известной, привычной! Но что не бывает с человеком, особенно, после нескольких бессонных ночей, перегруженным алкоголем, расстроенным. Зайдем ко мне домой после стоматолога, я хоть нормально обработаю и заклею тебе ссадину – только не хватает столбняк подцепить!..

У Олега сейчас были более важные дела: он мобилизовывался на "подвиг". Выдержать испытания бормашиной – это непростое дело! Конечно, приятно, когда такую экзекуцию выполняет очаровательная женщина, полная чисто женского сострадания, но перед ней и не хочется ударить в грязь лицом. Мужики – страшные трусы, они же не прошли истязания дефлорацией, беременностью, абортами, родами. Потому для них сверление зуба, его удаление – это уже что-то запредельное. Надо было чем-то отвлечь Верещагина от тяжелых дум.

– Олежек, а что ты думаешь обо всей этой истории с сожжением автомобиля? попытался я завязать целенаправленный и заодно отвлекающий разговор. Тут мне на досуге пришла вздорная мысль в голову: а что если то дело рук шизофреника-одиночки, так называемого, пиромана…

– Полагаю, что это чьи-то индивидуальные разборки, не имеющие под собой никакой "политической" почвы. Но и пироманией, по-моему, здесь не пахнет. Не ровен час, ходит какой-нибудь неприкаянный бомж, заглядывает во дворы, прицеливается личной ненавистью на чужое добро и развлекается – сжигает все, что плохо лежит и не охраняется тщательно. Автомобили надо ставить на охраняемые стоянки, а не забивать ими дворы, доставляя хлопоты шумом и копотью остальным жильцам.

Насчет автомобилей все правильно сказано. Тут я с Верещагиным полностью согласен. Но относительно "неприкаянного бомжа" у меня были огромные сомнения. Слова Владимира, его "тонкие намеки на жирные обстоятельства" все еще сидели у меня в голове. Почему-то он был склонен, сколько я сумел понять, причислять "пиротехника" к масонскому сообществу. Надо будет ненароком уточнить, какие признаки масонства Володю подвигли к такому заключению?

На всякий случай я уточнил у Олега некоторые обстоятельства:

– Ты что, Олег, встречался с подобными бомжами: у них же у всех настолько расслабленная психика, что организовать и выполнить целенаправленную акцию они не способны. У большинства из них, по моим наблюдениям, имеется или олигофрения с раннего детства, или слабоумие на почве шизофрении. Скорее всего тут речь идет не о ядерной патологии, а о ларвированной, вялотекущей шизофрении. Хотя у некоторых, можно отметить и шубообразную динамику: тогда жизнь для них заканчивается очень быстро…

Олег взглянул на меня внимательно, словно пытаясь определить ту форму шизофрении, которую Бог подарил мне. Но у моего друга, конечно, не хватало знаний, чтобы заниматься изощренной диагностикой. Он же не страдал верхоглядством Сванидзе, чтобы соваться со своими тремя копейками в серьезную науку – в психиатрию… Я пришел Олегу на помощь:

– Ты, дружище, не томи себя сомнениями, мой диагноз прост, как все сверхгениальное, – диагноз "вяло протекающей шизофрении" можно поставить мне, не боясь большой ошибки. Только ты учти, что тот же диагноз можно смело поставить и тебе, и всем твоим знакомым, и миллионам других людей, даже не подозревающим о том, что они уже давно вляпались в самый центр коровьей лепешки. Учти: развитие болезни постепенное, медленное, практически незаметное. Все проявляется в виде, так называемых, монофобий – боязни какого-то одного явления. Скажем, я боюсь спиться, потерять ключ от квартиры, перспективы попасть в "каменный мешок". Ты же боишься импотенции, а потому готов жениться на каждой невропатке, способной по своей сексуальной ограниченности отнести тебя к типу мужчин, называемых половыми атлетами. Для нее – это ее собственный шизофренический бред, развернувшийся тоже на уровне вялотекущей шизофрении. Полагаю, что потом у твоей дамы появились и галлюцинации очень простого толка: ей страстно хотелось попасть в объятия разврата. С этой целью, Олежек, ты был избран бесплатной исследовательской моделью.

Олежек обиделся ни на шутку: для него, вообще-то, давно мои медицинские ухищрения и шутки встали поперек горла… Но он не успел по достоинству мне ответить. Воскресенская уже несколько раз выглядывала в коридор, фиксируя наше стоическое ожидание своей очереди и каждый раз успокаивала, заявляя, что дескать "работает с последним больным". Но "последние больные" все прибывали и прибывали. Чувствовалось, что наш стоматолог была большой мастерицей не только по части лечения гнилых зубов. Она являлась отменным коммерсантом, прекрасным организатором лечебного процесса, от ее талантов ручеек лился в карман белого халатика и мелодично позванивал или шелестел там. Теперь, кажется, очередь дошла и до зубов моего друга…

Однако по микросимптомам, понятным только очень опытному кобелю, к тому же владеющему приемами психотерапии, я понимал, что стоматолог "положила глаз" на Верещагина. Он же теперь был занят глубокими размышлениями о шизофренической предрасположенности, правильнее сказать, о шизофренической конституции. О ней во весь голос заговорил еще П.Б.Ганнушкин – отечественный психиатр старого толка, теперь ему пытался вторить мой друг. Как замечал А.В.Снежневский, суть конституциональной предрасположенности сводится к определенному варианту реализации чрезмерной вариабельности приспособления организма. Диапазон его размаха колеблется от акцентуации характера, выраженной стигмации, диатеза до качественных отличий, знаменующих собой переход патогенетических механизмов в патогенетический процесс. Метр психиатрии – профессор Снежневский в таких случая очень любил вводить загадочный термин – "патокинез". Отсюда и родилась его формула: "Nosos et Pathos Schizophreniae".

Я успел заметить, что правая кисть беспокоила Олега: он усиленно растирал ее, укладывал поудобнее, короче говоря, нянчился с рукой, как с больным ребенком. Я заметил, что синяк стал постепенно выползать из-под наклейки пластыря и, отталкиваясь от ссадины, синяя расцветка наползала на плюсневые и предпюсневые косточки. Видимо, та самая "дверь" основательно ушибла Олегу руку. Но, скорее всего, он сам кому-то основательно "приложил" мастерский удар – не жалея собственных костей и суставов. Грешным делом, но у меня возникло подозрение: а вдруг Олежек вчера ночью выследил очередного хахаля своей недавней соблазнительницы и отдубасил его, вложив в воспитательную акцию всю ярость так быстро прерванного восторга. С другой стороны, а почему все такие повреждения нельзя принять за элементы соматизации шизофрении! Я ужаснулся собственной догадке… Но такая догадка могла явиться и продукцией моей собственной шизофрении… Чувствовалось, что я попадаю в патологический круг событий!..

Задавать вопросы не имело смысла: я хорошо знал своего друга, а потому понимал, что сейчас у него стадия улитки, спрятавшей душу глубоко в непробиваемую раковину. Но пройдет время, Олежек встретит "настоящее чувство", способное разбудить в нем не только любовь к очередной женщине, но и дружеское откровение. Тогда он неожиданно выложит все тайны мне прямо на письменный стол. Я же подхвачу эти тайны и приляпаю их к какому-нибудь своему очередному роману. Потом я буду коварно хихикать, следя за тем, как зреет у Олега негодование по поводу "предательства друга"! Он всегда бурно реагировал даже на малейшую попытку с моей стороны приспособить "честные наблюдения" за объективной реальностью, вытекающей, подобно струйке мочи, у него из перерастянутого пороками пузыря. Но я-то был истинным графоманом и готов ради хлесткого словца продать даже друга дорого. Это было моим несчастьем, проклятым пороком – но от него я не мог избавиться, ибо то был мой крест, взваленный на мою скользкую от пота спину самим Богом!.. Короче говоря, то была моя шизофрения…

Наконец "последний посетитель" оказался действительно "последним". Лада Борисовна, чарующе улыбаясь полным ртом великолепно отремонтированных зубов, широко распахнула дверь своего кабинета перед Верещагиным. Я с легкой завистью и грустью зафиксировал, что тот жест был откровенной демонстрацией "глубинных желаний" женщины-стоматолога! Увы, простые женские желания проплывали мимо моей мужской сущности. Олега, приободряемого хищной многозубой улыбкой, возводили сейчас на пьедестал, меня же оставляли в затхлом коридоре, неподалеку от общественного туалета, предоставляя мне для экстравагантных фантазий только раздолбанный диван. Что может злее и откровеннее подчеркивать одиночество, кроме как такой неуютный диван, брошенный за ненадобностью в темном коридоре!.. Слабо успокаивало мою оскорбленную гордыню только одно – я понимал, что сейчас Олег возляжет не на супружеском ложе, а в стоматологическом кресле, предназначенном только для пыток!.. Стоматофобия протянула свои дрожащие руки к сердцу и мошонке моего самого дорогого друга – но то уже его, а не моя, шизофрения…

За неимением лучших занятий, я откинул голову на спинку дивана, намериваясь поискать литературные образы достойного значения. Диван резко и нервно скрипнул даже от такого заштатного контакта с моей мужественностью. На звук диванного скрипа, или просто из любопытства, из двери с табличкой "рентгенокабинет" вышло существо женского рода в белом халате. Я было уже возрадовался, но, подняв глаза, во мраке заметил, что явилась "баба-яга", иначе говоря женщина глубокого пенсионного возраста!..

Всю жизнь меня выручала способность фантазировать, с ее помощью мой интеллект прошибал стены, прокрадывался к удаче сквозь щели. Я мог наблюдать жизнь такой, какой она была на самом деле. Вот и теперь, я прикрыл глаза и стал индуцировать видения происходящего в кабинете врача-стоматолога.

Верещагин удивился, что кресло оказалось не креслом в собственном смысле этого слова, а кроватью. Оказывается в приличных кабинетах зубы лечат пациентам в удобном для всего тела лежачем положении – "пустячок, но очень приятно"! Чтобы исключить крики и стоны, Лада Борисовна сделала Олегу укольчик такой тонкой иголочкой, что он даже не почувствовал прокола десны. Отсос слюны был заведен за нижнюю губу и эвакуировал все лишние "соки и сопли" моментально. Ватные тампоны оттащили щеку и язык ровно на такое расстояние, чтобы не мешать всей операции. Бормашина была высокооборотная, звука ее работы не слышно, и голова спокойно лежит на подголовнике, не сотрясаемая вибрацией. Началась кропотливая работа! Искусство стоматолога заключается в умении не только понимать процессы, происходящие в таком маленьком органе, как зуб, но и в мастерстве ювелира, выполняющего очень тонкую слесарную работу. Зуб был вскрыт и началась чистка каналов от разложившейся воспаленной пульпы и той части зубного вещества, которая уже была вовлечена в пагубный процесс биологической коррозии. Специальными инструментами Лада Борисовна тщательно соскребала погубленную ткань – вычистила каналы, достигая абсолютно здоровых тканей…

Лицо миловидной женщины было так близко от глаз и раззявленного рта Верещагина, что он видел каждый волосок ее слегка выбившихся из-под шапочки и растрепавшихся волос приятного каштанового цвета. Олег еще при входе заметил, что униформа на враче – брючки и рубашка-распашонка – были светло зеленого, скорее, салатного цвета, а белый халатик висел на вешалке. Мягкость тонов настраивала на релаксацию, доверие и ничему не подвластную негу. Левую руку Лада Борисовна удобно расположила на левом плече "настоящего мужчины", как бы тем самым раскрыв объятия, во всяком случае приблизив выпуклости собственной груди к алкающей неги пасти… Шальные мысли не было никакой возможности выгнать из головы: они спускались вниз по телу и обретали там свойство выдвигающейся на передний план реальности!..

Трудно было понять что делается в душе и гормональных органах у врача, но хотелось верить в отзывчивость ее плоти и в то, что с медициной всегда связано что-то хорошее и весьма неожиданное. Олег зажмурил веки теперь только для того, чтобы отвлечься от "сексуального переноса" и хоть немного утихомирить потоки буйной крови, рвущиеся в кавернозные тела. Это потребовало мобилизации всей его воли и разума! Но это была тоже его собственная шизофрения – доброкачественных порывов никогда не стоит бояться!

Сколько прошло времени Олег не ведал, а открыл глаза только тогда, когда уже третий раз Лада Борисовна потормошила за плечо пациента. Он не мог прийти в себя несколько мгновений, не понимал слов Лады Борисовны, и она подумала, что проведенная стоматологическая процедура вогнала "героического парня" в "несознанку". Как раз все было наоборот: Верещагин слишком впечатлился – он максимально впитал в себя обаяние женщины-врача. Проще говоря, Олег на время потерял дар речи от новых впечатлений, но не хотел пока сознаваться в том ни себе – шизофренику, ни манящей женщине!

Между тем, Лада Борисовна уже третий раз пыталась объяснить Верещагину, что у него совсем плохой "зуб мудрости" – нижний, справа. Она советовала быстро его удалить – тогда и получится "полная санация за одно посещение". Наконец, Олег понял, что ему предлагают – хотя надеялся-то он на иные предложения – и мотнул головой в знак согласия. Именно тогда я имел возможность проследить за тем, как Верещагина под руку провели в другой кабинет с табличкой на двери "Хирург". Я не позавидовал Олегу, но такова была его, а не моя, участь, и это меня, стынувшего от одиночества в темноте коридора, хоть как-то порадовало.

Теперь я проткнул своей фантазией другую стену – отделявшую меня от картин ужасов, переполнявших в реальной действительности кабинеты стоматологов-хирургов. Здесь все было несколько иначе. Но меня поразило то, что хирургом оказалась тоже женщина – очень аппетитная блондинка, а помогала ей также изящно выкрашенная под блондинку медицинская сестра неопределенного возраста, но с очень "заводным взглядом". Я стал думать, что специализация врачей дифференцируется и по внешним данным и даже по цвету униформы, волос: эти две валькирии были в спецодежде белоснежного цвета. И это тоже была их собственная шизофрения, способная победить шизофрению моего друга.

Олег безмолвствовал, уже получив мощный удар физиологических впечатлений от Лады Борисовны. Приятное состояние невесомости приподняло все, что и должно в такие критические моменты приподниматься. Почти Эльзасская блондинка колдовала над душой и челюстью Олега, и пациенту казалось, что он уже давно прибыл в Рай. Здесь его никто не посмеет обидеть, а обязательно приободрит, наставит на путь истинный. Все его мысли – "лихие его скакуны" – переформатировались как-то сами собой, без всякого давления, без волевого импульса, без программной суеты. Олег быстро понял "основной прием" этого учреждения – здесь действуют с помощью, так называемого, "гипноза очарованием". При широком внедрении такого метода, можно спокойно вытаскать у подвластного пациента, превращенного в безмолвствующего кролика особыми лучами женских глаз, все зубы, назвав такую процедуру "полной санацией за одно посещение"! Но на страже интересов безобидного пациента, конечно, должна стоять администрация поликлиники. И администрация явилась вовремя в образе заведующей отделением – невысокой, худенькой брюнетки, коротко остриженной, тоже носившей униформу – брюки, рубашка на выпуск, бюстгальтер, как водится в этом учреждении, отсутствовал. Вся униформа, а заодно и цвет глаз начальницы, были исключительно голубого цвета. Подумалось: действуют сообща и всеми цветами радуги!.. Но вспомнилось к месту: "каждый охотник желает знать, где сидит фазан"?.. Потому захотелось увидеть еще и коллектив зубопротезного отделения: там наверняка трудятся мужчины и женщины, наряженные в светло-зеленые или просветленно-фиолетовые одежды… И шизофрения поперла на меня со всех сторон… Я занялся углубленной дифференциацией диагноза. Требовалось установить, с чем я имею дело: с непрерывно текущей шизофренией средней и значительной степенью прогредиентности или имела место явная рекуррентная форма, проникшая на, так называемый, ядерный уровень?..

Пока я вел научный розыск, сам "фазан", то есть Олег Верещагин, уже был помещен в кресло хирурга – тут приспособились все операции выполнять сидя, а не лежа. Пациент в таком положении ощущал себя нашкодившим школьником, которому в любой момент могут влепить кол по поведению. От ощущения безысходности практически любой пациент впадал в ступор и тогда "умелые руки" могли с ним творить что угодно. У каждого специалиста своя техника, свои индивидуальные предпочтения и, может быть, даже отклонения от сексуальной нормы! У обеих блондинок была шикарная грудь – это качество так впечатлило Олега, что он даже не заметил, что второй укол ему сделали в десну под самый "зуб мудрости" уже огромной иглой. Слезы катились по щекам Олега, не вызывая почему-то сострадание у хирурга-женщины. Но пытка длилась недолго. Одна блондинка взяла Олега за плечи, удерживая в кресле и что-то трогательное нашептывая ему, другая, полоснув взглядом абсолютно черных глаз, решительно, зажав в правой руке изуверского вида щипцы, даже не отслаивая десну, одним легким движением вырвала злополучный зуб. Жалобный писк был подавлен глотком скопившейся слюны и крови – у Олега почти помутился рассудок. Но заведующая отделением, объединявшим всех этих женщин-красавиц, похлопала моего друга по щекам, словно приободряла любимого фокстерьера на терпение и послушание. Я опять подумал о шизофрении – шубообразной, с частыми всплесками активных вспышек. Да, вестимо: все население земного шара необходимо срочно лечить – в стационарах мужчин, а женщин на дому! Командовать парадом, естественно, буду я!..

Наслаждение для Олега и хирурга было нетрадиционным – во всяком случае, мне так показалось. Олег затих в кресле согбенный, расслабленный и, видимо, еще до конца непонимающий, почему его брюки в районе ширинки забрызганы кровью и какой-то липкой субстанцией. Он так и не понял, что произошло с ним в этом страшном кабинете в присутствии и по почину очаровательных женщин. Разрядить обстановку пришлось заведующей отделением: она была не многословна, но конкретна и точна в определениях. Верещагину дали пояснения по каждому этапу проведенного лечения, затем выписали счет на максимальную сумму, и он отправился в регистратуру расплачиваться за только что пережитый оргазм и анатомическое унижение!

На всякий случай я встал с диванчика и попятился в туалет, понимая, что, если эта компания доберется до меня, то моя впечатлительная натура не выдержит "полной санации за одно посещение". Когда через десять минут я вышел из укрытия в надежде, что все опасности позади, то понял, что ошибся. Меня поджидала все та же бригада специалистов: видимо, в конце месяца поликлиника наверстывала план!.. Каждый трудился, непокладая рук, и моя ротовая полость тоже могла принести пользу. Но для того была необходима хотя бы видимость согласия на включение в общий конвейер – это у них называлось "активная диспансеризация". Мне удалось отбиться только сославшись на то, что я явился без денег и обязательно зайду на следующий день, сняв необходимую сумму с книжки…

Олег возвратился с оплаченным счетом – смирный, заметно заторможенный, волочащий по линолеуму ноги. В сердце Лады Борисовны, видимо, дрогнуло что-то женское, а не врачебное: она взялась немного проводить нас с Олегом – ведь рабочий день у нее уже закончился. Мы спустились с третьего этажа все вмести, только сперва немного подождав Ладу Борисовну, – ей следовало переодеться в партикулярное платье. Опять мелькнула маленькая надежда, не имеющая адреса: уж лучше бы она "раздевалась вовсе"!.. Но это было так – что-то несбыточное и малоосязаемое. Во всяком случае, так нам обоим тогда казалось. Олега мелко колотила дрожь: нижняя челюсть постукивала по верхней, от чего создавалось впечатление, что где-то, куда-то прицельно бьет пулемет. Такая нетрадиционная игра в войну нас обоих настораживала, а у Олега так просто подкашивались ноги. Лада Борисовна задерживалась, но мы-то понимали, что деликатная женщина после работы принимала освежающий душ. Сейчас такие сложные времена наступили, что каждая мало-мальски красивая женщина, выходя из дома, должна быть ко всему готова: в сумочке должна содержаться не только косметика, но и контрацептивы. Но если рассматривать проблему в целом, то пришлось бы признать, что совмещение некоторых функций в медицине может принести огромную пользу!..

Прошлись немного по Большой Конюшенной в сторону Невского проспекта. Я любовался со стороны приятной парой, словно специально подобранной Природой для обоюдного наслаждения. Очень хорошо смотрелись Верещагин и Воскрескенская в таком слаженном дуэте, бредущие медленно, переговариваясь, начиная развешивать взаимные "закидоны". Она одаривала его чарующей улыбкой, как бы пытаясь снять грех с души – загладить вину за только что доставленные травмирующие сердце и зубные ткани ощущения. Он пытался прятать от нее ту сторону своего лица, где нарастал посттравматический отек. Но галантный кавалер прятал не последствия выделения воспалительного экссудата, искажавшие его неотразимый восточный профиль. Он прятал от дамы плоды ее разрушительной деятельности, дабы не смутить нарождавшееся светлое чувство очевидностью только что свершенного "чаровницей" акта врачебного вандализма. Но все равно, что-то волшебное и неповторимое было в движение этой пары. Сперва я слегка приотстал, а когда заметил, что за мной никто не следит, то тихо и незаметно слинял, сделав это как бы по-английски…

Домой я возвращался через Банковский мостик, затем прокрался Банковским переулком на ту часть родной Садовой улицы, где совсем недавно открыли магазинчик под знатной эмблемой "ЛИВИЗ". Тут я прикупил джин "Капитанский" и сосуд с "Тоником". Настроение было поганое, зависть к успеху Олега давила горло, возбуждая к неведомым прыжкам "грудную жабу"… Опять всему виною – злосчастная вяло текущая шизофрения!..

Методы лечения в таких случаях одинаковые у мужиков во всех странах – в России, в Западной Европе, в Соединенных Штатах Америки. В том я имел возможность убедиться неоднократно во время своих многочисленных скитаний по миру. Надо было крепко выпить, врезать, залить горе и обиду! Я знаю, что многие пьющие стараются составлять для таких ответственных акций компании. Некоторые даже считают, что потребление спиртного в одиночестве есть свидетельство далеко зашедшего алкоголизма. Все это ерунда – личная трусость и безответственность, да незнание тонкостей медицины приводят людей к таким выводам. Пить необходимо тогда, когда хочется, и совершенно неважно один пьешь или в компании единомышленников. Бывают при "кампанейщине" и серьезные конфузы: я, например, терпеть не люблю пить в содружестве с Верещагиным. Он постоянно норовит заставить всех произносить тосты – особенно во славу себе. Олег "строит" собутыльников, подгоняя процесс опьянения, скорее всего, подводя его под свои режимы жизнедеятельности. Я вижу в том стигматы полицейской провокации, так долго мучившей свободного человека в царской и большевистской России. А ведь у пьющего в душе часто рождаются творческие фантазии, страсть к эксперименту, к "острому опыту". Я однажды здорово насолил Олежеку: перед "творческим заплывом" принимал в течение недели сильные гипотензивные средства, но забыл про это. Когда же он устроил гонку во время очередного незапланированного возлияния, то через час я уже сидел, плотно обняв унитаз и выдавал все съеденное и выпитое обратно – в природу! Просидел так я больше двух часов, пока не выплюнул в канализацию последний сгусток желчи из застойной печени. Спасибо Олежеку: потом, примерно год, у меня не появлялись боли в правом подреберье. Но то была наука и моему другу. Олег сделал из случившего правильные выводы и больше никогда не пытался меня насиловать строевыми занятиями во время балдежа. Я теперь свободно пил, руководствуясь только собственным режимом потребления горячительных напитков. Но это уже не шизофрения, а алкоголизм. И никому не известно доподлинно, что хуже и что лучше?

Одно известно, что надо всегда уважительно относиться к собутыльнику. Нелишне помнить, что интересы у людей не всегда совпадают, да и дела насущные часто разводят людей по разным углам. Вот, например, наш случай с Верещагиным: ну, зачем же я буду мешать его личному счастью – любовному дуэту, так неожиданно сложившемуся. И мне они совершенно не нужны эти два голубка, один из которых, к тому же, беззубый. Я никому не позволю мешать мне "оттянуться" от чистого сердца, но и в чужую жизнь не полезу.

Пошел я на этот раз не к Володе, а к себе на квартиру – пусть в маленькую, неустроенную, находящуюся в стадии вечного незаконченного ремонта – зато привычную, милую сердцу! Тем более, что там меня наверняка ждала "подруга". Относительно моей тайной подруги требуется особый разговор. Примерно два года тому назад, как-то зимой, поздно вечером я возвращался домой. Темень кромешная давила, а я был не совсем трезв. Подходя к своему парадному подъезду, заметил какое-то почти огненно рыжее существо, топчущееся на крылечке и вяло попискивающее. Некогда было разбираться: кто это – кошка или маленькая собачонка? Мне мешал астигматизм и алкогольные пары. Ветер завивал косой снег – вот, вот заметет или меня, или рыжее существо. Я отомкнул кодовый замок и расшаркался перед "блондинкой". Говорю "Ну, заходи родимая, гостем будешь". Поплелся на второй этаж, а "блондинка" за мной следует, видимо, поняла, что наткнулась на приветливого человека, и ее пригласили в дом. Вошли в квартиру: кругом пустота, но помню, что в холодильнике стоит молоко и лежит колбаса вареная – докторская. А в глазах – пока с мороза – все еще сильно рябит. Налил существу молочка в блюдечко, накромсал мелкими кусочками колбасы и все подал – на пол в уголочек кухни рядом с батареей, чтобы еда согрелась. Ела колбасу, пила молоко "блондинка" с аппетитом, я тоже стал постепенно отходить от мороза. Когда восприятие мое прояснилось окончательно, пришло и твердое осознание того, что в дом-то я привел крысу огромного размера и очень необычной окраски. Меня это страшно позабавило и умилило: крысы умнейшие существа, но они очень редко обращаются к человеку за помощью. Я знал, что у нас в Мучном переулке размещался институт биосферы, кажется. Полагаю, что там какой-то крысиный помет мог быть случайно облучен радиоактивной гадостью – отсюда и пошли мутанты, в том числе и моя крыса-блондинка.

Вскорости я уснул на диване, слышал сквозь сон, что Нюрка – так я назвал крысу, предполагая, что к мужчине за помощью, конечно, должна была обратиться особь женского рода, – шастала по комнате, что-то изучая, наверное устанавливала степень моего благосостояния, а потом, по всей вероятности, ушла через вентиляционный канал.

Нюрки не было два дня, но я оставлял ей молоко. На третий день, придя с работы, я обнаружил рядом с пустым блюдцем молока пачку денег, свернутую в жесткий рулон резинкой и подцепленное золотое колечко… Это был подарок от Нюрки! Крысы же шастают по всему дому, пользуясь своими особыми ходами. У кого-то она, видимо, и стянула личные сбережения: в рулоне оказалось пятьдесят тысяч рублей тысячными ассигнациями, а колечко было с настоящим бриллиантом и давнишней, царских времен работы. Мое добросердечье было оплачено с лихвой. Но я теперь не знал, как мне найти того, у кого были похищены ценности. В милицию обращаться было нелепо: там ничему не поверят. Именно меня, как пить дать, задержали бы, обвинив в квартирной краже. Кто из современных ментов наделен столь тонким умом, чтобы поверить в дружбу человека с крысой. Дали бы нам с Нюркой срок – на двоих! Но отсиживать мне бы его пришлось одному. Некоторое время я только прислушивался к переговорам соседей: не отмечался ли факт пропажи вещей и денег из какой-нибудь квартиры. Но все молчали. Толи деньги не были нажиты трудом праведным, толи Нюрка их притащила из другого дома, а, может быть, вовсе с воровской малины, из тайного склада в подвале. Рядом же "Апрашка" размещается. Разбираться в тонкостях, естественно, не имело смысла.

Нюра подкармливалась у меня и совершенно не обижалась, если я исчезал надолго, не оставляя большого запаса пищи: хлеб-то был всегда в наличие, да и вода капала из крана, а что еще закаленному бойцу требуется! Когда же она приходила ночью, то садилась рядом с диваном на журнальный столик и шуршала бумагами, рукописями очередной книги, словно проверяя сколько же текста я осилил без нее, не увиливал ли от работы. Вот именно с Нюрой я иногда и выпивал: алкоголь ей я наливал в блюдечко, больше всего она любила "Кагор", может быть и потому, что была "церковной крысой" – Казанский собор находился тоже рядом. Выпив свою норму она заваливалась тут же на кухне, иногда во сне описывалась, но ничего более серьезного не допускала. Как бы усовестившись содеянного, она, протрезвев, исчезала под покровом ночи через вентиляцию и пропадала несколько суток, дабы конфуз был забыт…

Сегодня я пришел домой сравнительно рано и сходу наполнил стакан джина с тоником в излюбленной пропорции. Нюры не было, но "Кагор" ждал ее, отдыхая пока в холодильнике. По пути я прихватил докторской колбасы шматок, белого пшеничного хлеба, молока – что еще поэту и его ученой крысе нужно! Я уже порядком "нализался" и вдруг зашуршало в вентиляционном канале: вот и показалась милая мордашка верной подруги. Долго же мы не виделись!.. Но фамильярной ласки она не терпела: любовь к ней можно было проявлять только словами или продуктами, а поглаживание, щекотание – этого она никому не позволяла. Я поприветствовал подружку и вытащил из холодильника заветную бутыль "Кагора".

– Нюра, давно тебя не видел! – поприветствовал я подругу. – Как твое здоровье, как дела?

Она в ответ попищала и принялась быстро, быстро тереть передними лапками носик и ротик. И я откупорил "Кагор": блюдечко было поставлено в удобном, привычном месте, сладкий, приятный напиток потек струйкой. Нюра смотрела то на меня глазами-бусинками, то следила за струйкой живительной влаги. Потом деликатно, без суеты, придвинулась к наполненному блюдечку: снова раздается благодарственный писк. Но только дождавшись, когда я налью и себе джина с тоником, подниму стакан, поприветствую ее, она начала медленно и расчетливо отхлебывать.

Далее началась задушевная беседа: я делился с Нюрой своими соображениями по поводу смысла жизни, а она внимательно слушала, не перебивая и не возражая ни одному из моих доводов! Это был замечательный разговор – задушевный, неспешный, без желания перекричать друг друга, без попыток первому высказать самые важные резоны, без голосового надрыва и ненужной нервности… Я вспоминал беседы с Олегом и моментально приходил к выводу: с некоторыми животными даже легче договориться, чем с закадычным другом. И никакой в том шизофрении не было, а присутствовало только полное доверие ко всему, сотворенному Богом…

Беседа наша затянулась за полночь, я уж и не помню, как заснул, уронив голову на руки, облокотившись на краешек кухонного стола. Утром я обнаружил, что в квартире нахожусь один, сплю в аккуратно приготовленной постели, переодетый в пижаму: но и пижама и манера устраивать постель были мне не знакомы?! Самое странное заключалось в том, что и посуда была тщательно вымыта! Нюры уже не было дома – она отправилась на работу!.. И тогда я глубоко задумался о Вещем. Впервые за долгие годы в моей голове мелькнуло и зависло нежное слово "Жена", написанное с большой буквы. Однако рядом появилась провокационная мысль: "Но почему же она не оставила записку! Неужели так трудно быть внимательной к любимому человеку!"…

Вставал я медленное, чтобы не стряхнуть наваждение, потом заглянул во все углы, ища реальных в таких случаях явлений: змей, чертиков, баба-ежков и прочее. Никто из посторонних не был обнаружен. Однако мне стало ясно, что надо срочно идти в поликлинику, к любимому доктору – Ирине Яковлевне, опекающей меня уже многие годы! Подворачивался блестящий случай попробовать разузнать у доктора что-нибудь про того парня, подозреваемого нами в поджогах автомобилей… Надо только как-то лихо закрутить разговор с доктором, чтобы подвести ее к откровению. Но об этом можно будет подумать по дороге, сейчас же главное не опоздать на прием. Вспомнил: по четным дням – прием с утра, а по нечетным – вечерний прием. Но никак не удавалось установить, какое сегодня число? Решил двигаться в сторону поликлиники на свой страх и риск…

Бог, бесспорно, существует, и без лишней скромности могу сказать, что Он помогает хорошим людям и в больших и в малых делах. Оказалось, что мой доктор Корноухова Ирина Яковлевна вела прием. Я присел на стульчик в коридоре среди старушек и подобных мне неприкаянных пациентов. Совсем немного пришлось подождать: очередь быстро продвинулась, и я вошел в кабинет своей спасительницы. Собственно говоря, для меня были важны не столько ее прописи лекарств, сколько общение. Мне удавалось до последнего момента обходиться без медикаментов, пользуясь "народными средствами". Но лучи человеческого обаяния, излучаемые этой женщиной-врачом, очень благотворно на меня действовали. Конечно, как коллега с коллегой, мы обсуждали некоторую рецептуру. Когда начнешь смотреть на лечебный процесс прагматически, то поймешь: главное для домашнего врача – навык диагностики "на слух", "на вид". Эти дарования в изобилии были даны Богом Ирине Яковлевне.

Талантливый врач, работающий "на потоке", развивает у себя тонкие диагностические приемы: однажды она легко и как бы шутя услышал мелкопузырчатые хрипы, свидетельствующие о начале пневмонии. Их она раскопала у меня в нижних долях легких. Своевременно начатое лечение спасло мою шкуру! Я верил этому эскулапу и в трудные минуты жизни обращался к ней за помощью.

Но особенно меня умиляло еще и то, что она стоически терпела мои "творческие пристебы". А такие качества проявляются у интеллигентов-маргиналов во многом: я, например, порой приходил на прием по забывчивости в домашних тапочках. В одежде-то я всегда не был изыскан, а потому походил на "бича". Как оказалось потом, у доктора мои разговоры оставляли впечатление не совсем нормальных бесед. Иногда, израсходовав все терпение и выдержку, я мог в середине беседы встать и исчезнуть. Доктор терялась в догадках и пробовала приспособить ко мне различные диагнозы из психиатрии. Ей было невдомек, что меня начинала душить откровенная "мужская симпатия" к очаровательной женщине. И я убегал от греха подальше!..

Да мало ли еще какие коленца я был способен выкинуть под воздействием повышенной температуры тела или при интоксикации различной этиологии, при гипертоническом кризе. Мужчина чаще всего во время болезни превращается в малоуправляемого ребенка, и надо обладать большим профессиональным так-том, выраженным женским милосердием, чтобы уметь мягко усмирять такие "поведенческие выкидыши".

Никогда у меня с этой женщиной не было разногласий, но я смотрел на нее пока еще издалека, как бы приберегая "на десерт". А кругом, между тем, шел откровенный, как мне казалось, вселенский пир во время чумы! И на этот раз Ирина Яковлевна встретила мою помятую образину с пониманием…

– О, Александр Георгиевич! – начала она разговор, минуя заурядное приветствие, даже не пытаясь скрывать откровенную радость от встречи с давно примелькавшимся пациентом. – Я уже стала опасаться не покинули ли вы Родину, или просто поменяли квартиру. Лучше если вы будете подавать о себе весточку регулярно – так будет спокойнее у меня на душе…

Я знал, что в поликлинической практике "регулярные встречи" подразумевают проведение диспансеризации – на ней были помешаны врачи "советского периода". Кстати, во многих случаях такой способ активной профилактики приносил положительные результаты. Но сейчас в суматохе "перестройки", от безденежья здравоохранение давно потеряло завоеванные позиции. Но в словах Ирины Яковлевны чувствовался особый подтекст… Звучал человеческий голос!..

Сердце екнуло, брызнула шальная мысль: "Неужели в самом деле все сгорели карусели?" Корней Чуковский, как таковой, конечно, был здесь не при чем. Для меня забрезжил осторожный рассвет – надежда на большее, чем диспансеризация… Но опыт подсказывал и влек меня к осторожности: нельзя спугнуть это лирическую мелодию. Я замер, словно шалавый барбос, размышляющий перед колесом дорогостоящего "Мерседеса": стоит ли задрать правую ножку и оморосить предмет вожделения тунеядцев. Я решил загнать свою надежду, можно сказать, в темные кладовые ожидания! Но на всякий случай подобрал живот, напряг мышцы, как удав перед броском с ветки эвкалипта на доверчивую, трепещущую лань…

Ирина Яковлевна, скорее всего, тоже "впечатлялась" на одной со мной волне. В глазах ее застыло абсолютно женское любопытство. Обычный вопрос: "А как там все у нас с ним получится в постельке?" Возможно, мой мозг после основательного распития спиртных напитков в компании с подругой-крысой еще не пришел в норму. Но мне казалось, что я правильно читаю мысли доктора на расстоянии. Мне почудилось, что она и сама подводит меня к конкретному решению, даже пытается как бы будить во мне кобелиный азарт, смелость в выборе линии поведения… Ирина Яковлевна решительно встала и заявила:

– Вам, Александр Георгиевич, необходимо срочно снять электрокардиограмму! Пойдемте, я отведу вас в кабинет функциональной диагностики – проведу без очереди, а то, не ровен час, вы еще у нас в кабинете растаете!..

Мы пошли: она – ее Величество женщина-врач – впереди, а я плелся сзади и, не теряя времени, проводил зрительную рекогносцировку. Слов нет, все меня волновало в этом атлетическом теле!.. Вспомнились слова поэта Василия Федорова: "Мой вкус перемещается от Рафаэля к Рубенсу"… Когда мы дошли до ЭКГ-кабинета, то уже никакой функциональной диагностики и не требовалось для того, чтобы определить сумасшедшую тахикардию с частыми экстраситолами, сотрясающими мое сердце. Меня было впору укладывать на двуспальную кровать или, на худой конец, в гроб… Но меня пока погрузили только на кушетку рядом с ЭКГ-аппаратом. Ирина Яковлевна посчитала мой пульс и покачала головой. Потом на глаза ей попались капли холодного пота, выступившие у меня на лбу – врач молвила с испугом:

– Вот тебе раз! Совсем недавно был еще вполне живой человек… Что с вами, Александр Георгиевич?

Я быстро перевернулся на живот, чтобы хоть как-то замаскировать неожиданный физиологический порыв. Пришлось закусить край грязной наволочки на расплющенной многими бездарными головами пациентов подушке.

– Мне нужно остыть! – выдавил я из себя почти истерично.

Я был готов замолчать на века, если женщина-врач не соизволит понять меня правильно и проявить такт, необходимый в таких случаях…

Женщина и врач, живущие в этой личности одновременно, поняли меня правильно: Ирина Яковлевна взяла под руку медицинскую сестру кабинета и вышла вместе с ней в смежную комнату. Через несколько минут я успокоился и позвал обоих естествоиспытателей обратно к ЭКГ-аппарату. На меня наложили электроды и остальная фаза диагностической процедуры прошла без осложнений.

На обратном пути, проходя по безлюдной лестнице, Ирина Яковлевна мощным рывком втиснула меня в какую-то нишу – здание поликлиники было старинное, в нем ранее помещалось дворянское собрание, и в нишах, видимо, размещались статуи древнегреческих героев – я почувствовал холмистость ее тела и быстро ослаб, словно после сильнейшего удара током!.. Ни о какой статуе древнегреческого героя речи уже идти не могло. Может быть, что-то "отдельновзятое" еще и пыталось заявить о себе, но электрокардиографические токи, видимо, сбили даже фрагментарную спесь окончательно… Ирина Яковлевна, почувствовав душевную мимикрию того, кого она наметила для "экстренного потрошения", заявила прочувствованно:

– Но вы коварный тип однако, Александр Георгиевич! Просто редиска! Что же мне обязательно надо раздеться перед вами прямо здесь на лестнице? Могли бы, хотя бы из вежливости и обнять женщину, если ни на что другое не способны.

– Но я еще не готов к решительным действиям без страховки. – попробовал я оправдать непонятные врачу перепады моей физиологической активности. – Я же не цирковой артист, привыкший к работе под куполом цирка или в клетке с дикими тигрицами! Потом – в таких антисанитарных условиях не ровен час подцепишь заразу какую-нибудь. В лечебном учреждении – кругом не только соблазны, но и микробы.

Пусть, то была нелепая и угловатая попытка загладить оплошность и сохранить лицо. Но все же, то была хоть какая-то отговорка, а не просто выпученные глаза, наполненные мольбой и слезами…

– Это я-то "тигрица", да еще и "купол цирка"? – отвечала Ирина Яковлевна. – Хватит прикидываться невменяемым! Теперь я буду вашей дрессировщицей, пора переходить от расслабленных слов к делу!..

Эти слова она произносила, уже ища своими ярко-красными губами мои "бледные ниточки", окаймляющие полость безвольно раззявленного рта… Мои зубы мелодично постукивали – я опасался, что от меня потребуют продолжения "сеанса" прямо здесь, на лестнице бывшего дворянского собрания, в нише, принадлежащей какому-то чужому герою, которого я, не дай Бог, не смогу с достоинством заменить!..

Мы вернулись к кабинету моего доктора. До окончания приема оставалось полчаса, но в наших взаимоотношениях с Ириной Яковлевной появилась абсолютная определенность. На стуле у ее кабинета я уже теперь сидел тихо, спокойно, как тот самый тигр на тумбе, управляемый жесткой рукой мастера-дрессировщика.

Было время подумать, и меня унесло к страницам моей книги, только тексты просыпались в памяти как-то врассыпную. "Шекспир из многих монархов Британии выбрал на роль главного героя для многих своих незабываемых творений короля Генриха V. Шекспир знал, что из тридцати пяти лет, отпущенных Богом Генриху V (1387-1422), он девять находился на престоле, управляя страной успешно. В трактовке образа, данной великим драматургом, в молодости будущий король был бесшабашным человеком: в компании с приятелями он предавался кутежам, беспутному веселью, часто граничащему с нарушениями закона. Однажды за очередное буйство стража взяла под арест его приятеля. Принц Гарри – так звали приятели в молодости будущего короля – явился к верховному судье королевства Гаскойну. Принц не только пытался отдавать категорические приказы об освобождении дружка, но и воспользовался мечом. Гаскойн считал, что закон не делает различия между подданными короля, а потому отдал распоряжение страже арестовать расшумевшегося принца.. Генриха и его приятеля отправили в тюрьму. Король Генрих IV, узнав о происшедшем, порадовался тому, что у него такие неподкупные судьи. В последствие и Генрих V высоко ценил королевского судью Гаскойна.

Взойдя на престол, Генрих V изменился в лучшую сторону: все годы царствования он оставался справедливым, мудрым правителем и успешным полководцем. Ему удалось переломить ход Столетней войны с Францией и повернуть события на пользу Англии. Шекспир изображал короля, как устроителя страны. В 1420 году король сочетался браком с французской принцессой Екатериной Валуа, подарившей ему в декабре 1421 года наследника. Однако 31 августа 1422 года Генрих V скончался во Франции, сраженный постоянной спутницей рыцарских походов – дизентерией.

Ощущался заметный диссонанс в заслугах Генриха V перед Англией и Карла VI перед Францией. Король Франции, к сожалению, был психически больным человеком. И тут шизофрения вклинилась в дела королевские. Однако неожиданная смерть способного монарха – Генриха V изменила ход Столетней войны. Только тогда, даже при душевнобольном короле, Франция постепенно отвоевала все то, что принес Англии в качестве военных призов ее король – удачливый завоеватель".

Я размышлял об истории Англии и Франции только потому, что ход ее событий оказал огромное влияние на образование и утверждение масонского движения во всем мире. Понимая, что через традиции и культуру рыцарства текли питательные соки к масонству, а не через объединение убогих каменщиков – пусть даже строителей Святых Храмов, – я открывал для себя исторические секреты, в том числе, и отечественного масонства. Но о таких сложных вопросах не думают, сидя в обычной городской поликлинике, загаженной и обнищавшей благодаря усилиям творцов процесса "перестройки".

Я вспомнил недавнее послание Президента страны, в той его части, которая имеет отношение к здравоохранению. Приходилось с неудовольствием отмечать, что нет в его окружении людей, способных вполне доходчиво объяснить пагубные свойства, так называемой, "страховой медицины". Этого джина выпустили из бутылки явные враги России. Надо очень хорошо понимать менталитет российских граждан, чтобы оценить "охранительный режим", даруемый государственной системой здравоохранения. Как критически я не относился к большевикам, однако, отдавал им должное: они нашли очень удачную организационную форму для отечественного здравоохранения, учитывающую особенности традиций и отсталой культуры подавляющей части населения страны. Сломать все это было легко, но восстанавливать будет трудно, особенно если учесть, что метод познания предлагается нам сейчас очень коварный: "Пойди туда, не зная куда, не ведая, что тебя там ждет и что убьет!"…

Закончился прием пациентов, поликлиника опустела, и мы с Ириной Яковлевной потопали по бульварчику, как и водится в таких случаях, налево – к Загородному проспекту. Затем через скверик около театра "Юного Зрителя" продвинулись к Гороховой улице. Здесь на перекрестке у светофора Ирину Яковлевну ждала ее дочь – вполне оформившаяся восемнадцатилетняя девушка. Мы познакомились: я был представлен, как коллега по работе. Теперь уже усиленной группой "дрессировщиц" меня повели по Гороховой неведомо куда и для чего…Разговор пока вели светский, но присутствие дочери слегка гасили мой "огнь и пламень"! Ее присутствие вносило слишком много серьезности и особую ответственность в наш только что стерший границы недозволенного дуэт. Но я-то всегда доверялся только воле Божьей, а потому спокойно передвигал ноги. Может быть, несколько больше, чем необходимо человеку моего возраста, шаркал по мостовой ступнями, словно кавалерист. Вспомнилось из Михаила Булгакова: "Шаркающей, кавалерийской походкой на балкон вошел Понтий Пилат – Прокуратор Иудеи" Наверняка хорошо быть Прокуратором теплой страны, где тебя почитают и боятся, где в любой момент ты можешь встретиться со своим спасителем…

Только я успел подумать об этой части жизненных удовольствий, как рядом притормозила иномарка, дав несколько призывных гудков. Открылась дверь со стороны водителя и показался во весь свой рыцарский рост неотразимый Владимир. Он стоял и улыбался нашей компании, ожидая когда мы приблизимся к машине. Я заметил, как мои спутницы подтянули животы и заметно выпятили грудь, у них даже за счет какой-то чисто женской уловки удлинились ноги, а лица преобразовались во что-то более святое, чем могла предложить в свое время Мария Магдалина. Больше всего старалась Анна – дочь Ирины Яковлевны. Но и мою зазнобу тоже качнуло в сторону предательства: моментально я вспомнил о рыцарских традициях – упаковывать своих избранниц на время крестового похода в стальной "пояс целомудрия". Как тут удержаться, чтобы не пожалеть о былых временах. Жаль, что сейчас не двенадцатый век, и мы не во Франции или Англии. Да и здесь у нас, на Гороховой, люди не ведают об исторических справках, утверждающих традиции, близкие к тем, что отстаивались в Капернауме, когда Господь исцелял бесноватых женщин, изгоняя из них Беса!..

Меня так поразила попытка изменить мне, хотя бы в мыслях, что я не удержался от традиционной в таких случаях мужской реакции: я со всей силы хлопнул своей тяжелой рукой сзади по напряженной ожиданием восторга попе Ирины Яковлевны. "Все новое – лишь забытое старое!"… Просветление у Корнауховой наступило моментально, а вот ее дочь – молодая, ищущая необычной любви девушка, – продолжала скользить к "эшафоту". По глазам Владимира я понял, что судьба этой девушки уже решена!

Ее мать тоже заволновалась, отдавая себе отчет в том, что у любой, не подверженной болезням женщины, обязательно наступает тот момент, когда "последнее заграждение" на пути к любви должно быть прорвано. Тут главное – не сопротивление этому обычному физиологическому акту, а выбор достойного партнера. Биологам-животноводам и медикам известно такое понятие, как "ксенийность". Смысл явления состоит в том, что обсеменение первым самцом является доминирующим. С ним передаются качественные признаки и всего последующего потомства. Процесс биологически программируется таким образом, что даже остальные беременности – пусть происходящие от "псов подворотних" – не изменяют в полной мере качества первопроходца. Вот почему молодую кобылку разумный "заводчик" подводит в первый раз только к племенному жеребцу – это определяет всю последующую стать кобылы и многих ее детей.

Я был спокоен за Владимира, меня только интересовало, как к этому отнесется его законная супруга Долорес, находящаяся сейчас в Австралии? Сердце и "собачье чутье" женщины обмануть невозможно! Владимир был как раз в той возрастной поре, когда мужчина начинает увлекаться девушками. Мужланы мало осведомлены о том, что первой фазой мужского климакса, является снижение "психологического заряда". Тогда и возникает неосознанная попытка подпитать свою кобелиную психологию общением с юным телом.

Ну, а для Анны, конечно, Владимир с его сенаторской статью, да еще наделенный экстерьером бойца-спортсмена, явился большим соблазном! Дамы топтались на месте не зная когда, кому и в каком порядке отдаваться?..

Я нахально медлил, закручивая акт испытания на все гайки. Володя решил проявить галантность:

– Александр Георгиевич, так представьте же меня скорее своим очаровательным спутницам…

Мне ничего не стоило тоже ответить галантностью на галантность, но я стал отыгрывать роль этакого беспамятного дебила.

– Да, да, естественно, конечно. Только я от неожиданности забыл все имена присутствующих. Может быть, вы как-нибудь сами, без меня представитесь друг другу.

Это была моя маленькая месть дамам за склонность к аморальному поведению, а в Володиных шашнях я не собирался участвовать, потому что очень хорошо относился к Долорес. Володя обменялся рукопожатием с дамами и теперь можно было считать, что все являются близкими знакомыми, поскольку "мои друзья – твои друзья"…

– Александр Георгиевич, – как я и предполагал Владимир захочет хоть частично, но вернуть мне обиду, – вы нашли мою записку утром?

– Какую записку? – был мой необдуманный и слишком быстро выстрелянный вопрос.

– Как же, как же, – продолжал Владимир улыбаясь внешне вполне миролюбиво, но я читал в его тоне явное коварство, – не дождавшись вас на постой, дорогой друг, я примерно в два чеса ночи отправился на Горохову-36, чтобы узнать не случилось что-либо плохое с вами. Вы же экстравагантная личность: то вас из милиции приходится вызволять, то от самого себя спасать…

То, слов нет, был удар ниже пояса – наверное у них в разведке учат таким приемам. Ирина Яковлевна, да и Анна насторожились. Первая подумала про меня – во, хулиган какой-то. Вторая перевела взгляд на мать, словно вопрошая: ты, мамахен, в каком притоне подцепила кавалера? Но остановить Владимира уже было невозможно. А, кроме того, и у меня самого появился кураж "откровенного стеба" – было интересно узнать: куда же выведет нас кривая? Володя тем временем развивал успех.

– Ключи у меня были, и я свободно проник в квартиру, застав там абсолютную идиллию: за столом в кухне, уронив голову на руки, спал профессор Федоров, а на полу его подруга…

Я был благодарен Владимиру: только так и надо проверять верность женщины, ее готовность принести себя в жертву мужчине! Однако Ирина Яковлевна и Анна, видимо, были другого мнения. Но нам-то, мужикам, наплевать на женское мнение. Мнение в доме должно преобладать только одно – правильное! Ирина Яковлевна опешила при упоминании о том, что "рядом в кухне на полу спала подруга". Ей померещился притон!.. Назревал разрыв Анна уже бледнела, теряя самообладание – свойство широко распространенное среди современной молодежи…

Я же держался гордо и независимо – для пущей важности отставил правую ногу и походил теперь на боксера, только недавно получившего страшный прямой удар в нижнюю челюсть, но не потерявшего самообладание. Я как бы удержался пока на ногах, раскорячивался и обдумывал возможный ход дальнейших событий. Можно было выбросить на ринг полотенце, но очень хотелось еще немного посражаться… На онемевших женщин я временно не обращал никакого внимания…

– Нюра – вполне респектабельная, ручная крыса. Только, Александр Георгиевич, скажите откровенно: в рыжий цвет вы ее сами красите?

Володя развивал стеб, ему нельзя было отказать в изобретательности, чувстве юмора и в способностях рассказчика. Я, подыгрывая ему, пробурчал что-то неопределенное:

– У крыс, Владимир, большие трудности общения с парикмахерами. Не забывай, дорогой друг, что ты находишься в России, а не в Париже, Лондоне, Сиднее, Нью-Йорке… Может быть, там такие дела выполняются проще.

Наши дамы наконец-то доперли до того, что мы потешаемся, раскручиваем какую-то неизвестную им тему. И ослабили напряжение, задышали ровнее. Но и мы не обязаны выдавать им все наши мужские тайны с первого раза.

– Короче говоря, пока я стелил ваш диван, переодевал вас в пижаму – то, кстати, мой подарок, последний крик моды в упомянутом вами Париже – крыса по имени Нюра все еще спала на полу в кухне. Но когда я явился мыть посуду, она уже исчезла с глаз: скорее всего, спряталась под кухонный стеллаж. Я оставил записку на журнальном столике – разве вы ее не прочли?

История, только что рассказанная Владимиром была, конечно, для неподготовленного слушателя очень занятной. Все именно так и было: ключи у нас с Владимиром и Олегом на всякий случай были дублированы – для взаимовыручки, как говорится. Про Нюрку мои друзья знали абсолютно все, даже иногда подшучивали. Задавали скабрезные вопросы, вроде того – какова степень интимности задействована в наших отношениях? Я, тоже шутя, отвечал – самая высокая!.. Но рассказ Владимира облегчил мне душу: я хоть немного пришел в себя. Иначе вязались грустные мысли: не выпадает ли контроль сознания? Попробуй, поверь в то, что крыса тебя переодела в пижаму, застелила диван, вымыла посуду. А вот записку она точно унесла с собой или, скорее всего, просто съела: крысы не терпят конкуренции в своих привязанностях. А потом: информацию, им не очень понятную, они пытаются как-то употребить, расшифровать, усвоить, переварить, если угодно. Вот Нюрочка и пыталась постичь записку – на вкус…

Ирина Яковлевна была настолько поражена рассказом Владимира, что сомлела моментально. Женщина смотрела на меня теперь глазами ученицы большого Волшебника. Моя задача, пока не поздно, брать ее голую и только за самое голое место! Подхватив женщину под руку я прибавил шагу в сторону своего дома: ковать железо принято, пока оно еще горячо. Анну, что в переводе означает "благодать", мы оставили Владимиру "на растерзание".

Не помню, как добежали мы с Ириной Яковлевной до моего дома, как влетели на второй этаж, как ворвались в мою квартиру, как расторопно и по военному быстро приняли душ. Помню только, что затем мы обрушились на мой многострадальный диван, перенесший за свою долгую жизнь так много разнообразных житейских потрясений. Купаясь в неге ощущений, мы, славно малые дети, впервые привезенные родителями на Черное море, кувыркались в волнах прибоя и отката чувств. Мы подставляли бока пузырящейся ласковой влаге, насыщенной обоюдным желанием и зрелым мастерством.

Так был заключен новый союз двух сердец – мужского и женского! Но я-то был масон по духу, по плоте своей. Те свойства были переданы мне с генофондом моих предков – англосаксов, приплывших когда-то к болотистым берегам того кусочка земли, которому уже скоро надлежало называться Санкт-Петербургом – столицей России. Рыцарская кровь несла в себе биологическую память о культуре, питавшую огромное духовное "дерево", называемое масонством. Конечно, ни татары, ни вятичи, ни куряне, ни даже псковичи не могли нести в себе Устав рыцарства, масонства. Они, может быть, и были порядочными людьми "с раскосыми и жадными глазами". Но никогда они не станут наследниками Тамплиеров. Те народы навсегда останутся "кочевниками", в лучшем случае, дойдя только до звания Каменщика.

Корноухова – маленькая сказка о прошлом, внучка того казака, что на дежурстве в Зимнем Дворце, простыв, погрел руки над огнем императорского камина. Тем самым он как бы позволил себе по собственной воле заявить, что равен явно неравным. Тогда простой казак, видит Бог, и не понимал значение тайного жеста. Но старший в карауле – офицер, давно состоявший в масонском братстве, заметил жест ворожения – особое движение рук над огнем. То был символ "возвышения", а значит и "неподчинея" мирскому в угоду тайному. Просвещенность слишком подвела блестящего гвардейского офицера: он придал много значения пустяку, идущему как раз от неискушенности и простоты крестьянской натуры. Прадед затем коротал остаток жизни на дальней границы государства – на берегу полноводной и бурной реки Яик. А могли бы отправить и на Сахалин, Курилы, Чукотку. Прадед так и не понял значение тайных символов – жестов, слов и особых Уставов. Но ему и не обязательно было понимать такую премудрость. Он только оставил в своей душе уважение к тому, что непостижимо. С тем пониманием уральский казак и ушел из жизни, успев на прощание передать своим детям, другим родственникам особое уважение к службе, к Уставу…

И тут, как удар молнии в крону разлапистого столетнего дуба, сплошь усыпанного смачным кормом для свиней – желудями, меня огорошило просветлением! Я вспомнил рассказ моего старинного друга Сергеева – тоже Александра Георгиевича. Его последнюю в этой жизни женщину звали Сабрина, и по семейному приданию ее прадед тоже был уральским казаком. Он, горемычный, загремел в ссылку точно по такому поводу – погрел руки у императорского камина. Догадка свербила левую теменную область коры головного мозга: сергеевская Сабрина и моя Ирина – имеют один корень предков. Я всегда путался в родственных определениях, вычленяя из них только биологическую сущность – степень генетического предопределения человеческого поведения. Интересно получается: Владимир Сергеев, являясь сыном Сабрины, оказывается, приходится родственником Ирине Яковлевне. Тогда и ее дочь Анна – родня Владимиру, что-то близкое к трехстепенной кузине. Вот тебе раз! То-то Ирина и Анна так верно положили глаз на Владимира – то был лишь зов предков, а не блядский порыв. А я-то, так плохо о них подумал вначале. Их просто толкнул на встречу друг другу зов предков, выложенный в плоти генетическими иероглифами. Чего не сделает мужчина для женщины сгоряча! Но тут была особая горячность. Однако не стоит смягчать степень чисто женско-мужского влечения, тут генетика может только добавлять перцу. Вон, великий демократ Герцен, помешанный на "колокольном звоне", женился на кузине – от того и дети у него рождались дефективные, во всяком случае не способные подхватить великие деяния демократа-звонаря…

Шальная мысль ошпарила: Березовский тоже теперь "звонит в колокола" из Англии, так, может быть, он – приблудник, потомок Герцена. Но нет же, не может быть: чистокровный еврей всегда женится только на еврейке – религия его к тому обязывает. Наверное, в Англии просто климат неустойчивый – возбуждает он у мигрантов бунтарский дух в угоду древней митрополии.

Но кто сказал, что нынешние евреи – чистокровны? Если судить точно, то все они или ашкенази, то есть ассимилированы в плотском громадье народов Европы, или сефарды, нещадно просеянные через арабских завоевателей Испании. От пустынной глупости последних и пошла эта варварская традиция убивать быков во время кровавой корриды. Но всего труднее обойти вниманием выходцев из хазарского каганата: здесь за несколько столетий еще в 4 – 9 веках был создан своеобразный этнический инкубатор для выведения азиатско-еврейских, чаще всего маленьких, плешивых, кривоногих, бройлеров. Хотя имеются и исключения из общего правила: некоторые политические мужи обретают крутую стать, впечатляющий рост и зычную, картавую дикцию. Из отпрысков такой биомассы нынешнего периода мне вспомнился Опохмелкин – нынешний депутат Госдумы, да Ященков – отставной полковник. Фонетика их прозвищ – весьма распространенная в России, а потому близкая сердцу славянина. Новых Эйнштейнов демократической перестройки можно было бы принять за абсолютно ассимилированных субъектов. Однако особенности самонадеянного генофонда выдают их поступки, да претензии на звание оракулов. Бьются эти ребята головой, словно рыбы об лед, стараясь создать партию европейско-еврейского либерального толка – проще говоря, под Березовского. Но тут партийность сбивается на дурной стиль, присущий, скорее всего, избранному населению средневекового каганата, а порой и местечкового кагала. Тогда и манеры-то используют типичные: устав партии содрали, поленившись свой состряпать, теперь воют на каждом углу, обвиняя в тяжких грехах министерство юстиции, не пожелавшее заметить гениальность новорожденного уродца. Загляни в Мишну 15 еврейского "Авота", там сказано: "День короток, а работы много; работники ленивы, но плата велика, и хозяин торопит". Ребята трудятся на заграничного барина, но с первых шагов увязнув в собственном говне по уши, угрожают отечеству европейским судом, обещают сколотить миллионную партию, вдрызг оппозиционную правительству, а заодно и всему святому на свете. Но мы-то знаем, что основная масса евреев уже отъехала в Израиль, и плевать они хотели на выборы в Государственную Думу России. Им бы сейчас справиться с палестинскими террористами, да дождаться очередного денежного транша от США на житье-бытье "вечным скитальцам".

Так где же логика у доморощенных политиков? Можно ли, наплевав в физиономию всем, рассчитывать на массовую поддержку? Вот и "строят" дельцы новой партии других простаков славяно-татарского вида, приманивая их сочными заверениями, да видеокассетами с дешевой политической порнографией о мнимых оргиях ФСБ. Но серьезного разговора с народом, среди которого живут и здравствуют резвые политические деятели, у них не получится. В недалеком будущем станут они изгоями исключительно по собственному недомыслию – из-за хвастливости, высокомерия, авантюризма. И опять же истину диктует еврейский "Авот" (Мишна 7): "Отдались от дурного соседа, не связывайся с нечестивым и не отчаивайся при бедствии".

История учит сравнительно простым формулам: когда хазарский каганат развалился, то отхлынули в Западную Европу, Россию и частично в Среднюю Азию евреи. Их семя уже было жутко подпорчено кумысом, да соитием с хазарскими простушками. Мозги новых азиатских евреев-микстов инвалидизировались от общения с некачественной средой. И завертелся порочный круг!

Иначе, откуда же такая несусветная фантазия: явиться в чужую страну и гадить там на голову хозяевам завиральными идейками. А все от того, что была потеряна тяга к стабильности, свойственная рафинированному генофонду, и приобретена страсть "конника", иными словами, "кочевника". Главная цель взвешенного бытия переродилась в страсть к революциям и суетным преобразованиям. Общение с чуждым хазарским интеллектом оставило неизгладимый след. Для некоторых увлеченность местными национальными традициями оказалась настолько парадоксальной, что евреи, эмигрировав из бывших Среднеазиатских республик в современный Израиль, продолжают ходить там в ватных халатах, тюбетейках и варить плов даже из свинины. Теперь они в Земле Обетованной меняют традиции! Только не хватает опуститься до того, чтобы поедать ливер убиенных животных. Это уж совсем негоже для стопроцентного еврея.

Можно многое рассказать и о фалаши, то есть об эфиопских евреях. Наверняка, наш русский классик Александр Сергеевич Пушкин каким-то боком коснулся той братии – очень уж скор он был на стихи и блуд. От того хроническую гонорею, говорят, носил в себе годами на стадии персистенции вредоносного микроба. Теперь Пушкина славяне прославили и подняли до невообразимых высот, возведя в ранг неприкосновенного авторитета исконной народной поэтической лексики. А все потому, что собственного поэта не смогли родить вовремя, пришлось позаимствовать у эфиопов. Затем уже появился Мандельштам, Пастернак, Синявский, Бродский и многие другие – все они начали именно с совершенствования русского языка и теоретизации поэтических начал, напустив при этом массу дыма и копоти. Кормятся от поэтических щедрот сотни литературоведов, директоров всяких там Пушкинских домиков, библиотек, да музеев. Недавно видел выступление вдовы поэта – лауреата Нобелевской премии: сочная еврейка, но от изобилия "оригинальности", пустого словоблудства становится не по себе. История, оказывается, никого и ничему толковому не учит! А ведь все так просто: вся живность, населяющая Землю – всего лишь "букашки" по сравнению с Богом и задирать нос слишком высоко – это дурной тон, часто идущий от неуемного еврейского темперамента, да верхоглядства.

Не стоит удивляться: в России все, так называемые, "великие русские" поэты, артисты, музыканты, стоматологи и гинекологи – сплошь евреи. Добрая наша страна: славяне по-своему, по сермяжному понимают "демократию". Им-то одно нужно: "Живи так, чтобы не мешать жить другим". Даже если ты хапнул миллионы народного достояния, то скажи спасибо, да оставь нас в покое – не учи, не строй, не злопыхательствуй. Вот и Березовский – теперь уже "великий русский" математик, давший толкование проблеме "безопасности" с практических и математических позиций, – наверняка, он состоит в родстве с демократами-бунтарями, но простыми человеческими свойствами не наделен его характер и помыслы. Но буйство еще одного "великого еврея-мистификатора", скорее всего, исходит из древних хазарских вольных степей. Там оно было подписано кумысом, кониной и практически неограниченной самонадеянностью, легко возникающей и закрепляющейся на генетическом уровне, если ты ощущаешь себя человеком, живущим среди простаков-кочевников…

Исключительное это свойство у еврейской породы, я хоть и отношусь к нему с юмором, но не перестаю поражаться. Чуть что и, смотришь, у совершенно пошленького субъекта в руках появляется табличка с простенькой надписью: "гений", "народный", "великий", "неповторимый" и так далее. Ума не приложу, чего им не хватает – здравого смысла или скромности, или того и другого одновременно. Но кому же понравится жужжание пчел, даже если их не так много в общей комнате. Нет слов, мы любим и ценим демократию, а потому в нашей стране все равны. Но никогда не стоит уж слишком активно напрашиваться на мордобой: кулаки-то чешутся не у всех подряд, а только у весьма исключительной сволочи. Подобные прецеденты накопились по всему миру, Россия тоже не отстает от других государств. Так лучше профилактировать, а не порождать конфликт…

Я задал сам себе вопрос: "Так, может быть и нет никакого "еврейского вопроса", а просто существует "не правильное поведение"?! Национальная склонность к неадекватным поступкам, складывающимся в цепочку "особенностей характера". Темная шаль мистического и детективного наката накрыла меня: я чувствовал, что без полбанки здесь не разобраться. Вот так и складываются традиции поведения русского народа!.. И никуда от этого не деться… Я смотрел в серо-зеленые глаза своей новой пассии, читал в них утомление любовными оргиями, но не видел в них даже намека на понимание тайн масонства. И мне становилось грустно!.. Я задумал ритуал "посвящения" своей избранницы, но как же предложить ей его, если по Уставу она сама должна к нему прийти, пройдя через подвиг осознания его величия, необходимости для себя… Оставалось провести такое посвящение пока только виртуально…

"Древняя хартия масонов включает требования, обязательные для человека, решившего вступить в масонское братство: главное – это вера в существование Верховного Существа. Тупой атеизм – самая непоколебимая преграда на пути в масонство. Кандидат в масоны должен быть свободным мужчиной, рожденным от свободной женщины, или свободной женщиной, зачатой свободным мужчиной. Древние хартии запрещают вступать в братство очень молодым и престарелым. Для детей масонов предполагается упрощенный ритуал вступления в братство, таких кандидатов называют "льюис". Умственно отсталых, естественно, в масоны не принимают. Кандидат должен обладать уживчивым характером и иметь добрую репутацию в своем привычном окружении. Право приглашать в масонскую ложу применяется крайне редко и используется только среди масонов Австралии. Уже во вступительном заявлении претендент на звание "ученика" пишет собственной рукой о том, что он чтит правила масонства, обязуется никому не выдавать известные ему положения Устава, не ищет для себя никаких льгот и привилегий. Во время рассмотрения и голосования по заявлению достаточно даже одной черной горошины, чтобы отвергнуть претендента.

Церемония посвящения в "ученики" имеет четкий регламент: все происходит в помещении, называемом "залой ложи". Вход в ложу охраняет специальный человек – "тайлер". Масонские символы развешиваются на клеенках по стенам, а на полу чертится "круг", акт посвящения происходит при свечах, в присутствие членов ложи. По окончанию процедуры, посвященному выдавалось ведерко с водой и тряпка для того, чтобы он мог смыть таинственный круг на полу. Церемония клятвы проходит на Библии, претендента водят с завязанными глазами, раздетым до нижнего белья. Все металлические предметы предварительно изымаются, на шею повязывают толстую веревку – "буксирный канат". Пока еще такого испытуемого называют "неофитом".

Неофиту задается серия вопрос: "Откуда ты пришел и куда направляешься?"

Он отвечает: "Иду с Запада и направляюсь на восток".

Следует второй вопрос: "Почему ты покинул Запад и идешь на Восток?"

Ответ звучит просто: "В поисках света".

Только тогда повязка или колпак с глаз новичка снимается и его посвящают в тайну специального рукопожатия, объясняют значение тайного знака "пусть мне перережут горло" и знака, имеющего название "дю-гард". Далее посвященному выдается белый фартук, перчатки, двадцатичетырехдюймовую линейку, молоток. Все это – инструмент как бы для обработки камня, но в действительности – ритуальная атрибутика, маскирующая истинное предназначение вступления в масонское братство. Все пришло от рыцарей Ордена Тамплиеров, разгромленных Филиппом Красивым – королем Франции и папой Климентом V. Скрывающимся от преследования рыцарям было удобно маскироваться под "каменщиков". Так традиция привилась во всем мире. Многие ее носителям оказывают покровительство, но кто-то, возможно, и пытается преследовать масонов"…

Теперь я повнимательнее всмотрелся в глаза Ирины Яковлевны, требовалось оценить чистоту женщины и ее способность быть верной спутницей мне лично, а потом уж и носителем наших корпоративных традиций. Да, можно считать, что эта женщина была уже посвящена мною в тайны Устава. Но требовалось пока еще ограничиться только теми его пунктами, которые было позволительно ей сообщить. Хомуток на шею я уже ей надел хотя бы тем, что затащил под крышу своего дома: из-под такого покрова вырваться будет очень тяжело, я всегда смогу намотать на руку "буксирный канат"! Вместо белого фартука она носила белый халат, и он ей вполне к лицу. "Линейку" я уже продемонстрировал, а без молотка она обойдется – лишь бы умела хорошо обращаться с кастрюлями!..

Бог подсказал мне вовремя: "Сашенька, солдатик, ты лучше выпей и друзьям налей, но только не посвящай женщину в тайны генетического родства, масонского братства, тебе подсказанные свыше!" Итак, как не крути, а посвящение женщины в ученики большого мастера благополучно состоялось. Оно было добровольным, обдуманным, ну разве только без письменного заявления и без коллективного голосования. Но печать свою мужскую в ее чреве я уже поставил, генетически закодировал и подчинил воле Божества Фаллоса… "Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двигнулись в сердце морей" (Псалом 45: 2-3).

Глава вторая

И дым отечества – не сладок, не приятен…

В первых изданиях курса Российской истории писалось просто – с откровенностью дебилов – что-нибудь вроде того: "когда началась государственная жизнь русских славян, наши предки, к сожалению, не помнили…" Поиски в византийских хрониках вывели исследователей из исторической тьмы и древнегреческого тумана и привели только к сведениям, датированным XI веком. Много позже археологам удастся насобирать кое-какой "гнили", а историкам подвести под нее мало-мальски складную концепцию. Однако хотелось больше верить в задокументированные факты. Опираясь на них, к сожалению, можно сложить весьма зыбкое представление о прошлом Руси. По старинным преданиям, первым летописцем был монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Но, если в наши времена новейшая история часто пишется в угоду "халифу на час", то можно себе представить в какие узы "правдивости" был заключен ум летописца времен отъявленной сатрапии.

Тем не менее, стоит еще и еще раз обратиться к тому, что имеет наука на сегодняшний день. В хранилищах Эрмитажа в Санкт-Петербурге отлеживаются два экспоната, бесценных в художественном и археологическом отношении. Это серебряный никопольский и золотой керченский сосуды, принадлежащие скорее всего народам, жившим на IV столетия раньше, чем родился Иисус Христос. Вот и получается, что утверждение о возможности греческих поселений на юге нынешней России – не такая уж и сказочная теория. Историки утверждают, что древние греки учредили фактории и основали цветущие колонии на северных берегах Черного моря. Милезцы и мегарийцы построили Томи или Кюстендендже близ Дуная. Город Истрос вырос в устье той же реки. Тирас основан был в устье Днепра, рядом Оливия. Одессос грелся на солнце недалеко от Буга, Херсонес – на Севастопольском рейде. Палахион (Балаклава), Феодосия (Каффа), Пантикапея (Керчь), Фанагория были выстроены и процветали до известного времени на обоих берегах пролива Эникале. Другие города этой территории тоже превратились в жемчужины древности (Танаис, Апатурос, Фазис, Диоскуриас, Питионте и другие). Когда нынешние политические кликуши – губернаторы-националисты южных территорий пытаются начать новый "крестовый поход" против иноверцев, то меня разбирает гомерический хохот. Любому простофиле известно, что те, кого они собираются депортировать, по древним источникам как раз и оказываются истинными хозяевами этой части, так называемых, "исконно русских земель"! И если международный суд в Гааге не был бы примитивным пособником транснациональных корпораций (проще говоря, местнических интересов США), то ему достались бы более перспективные дела, чем превращение в "мученика" Слободана Милишевича. Греки, армяне и прочие коренные народы, освоившие без всякой резни и узурпации чужих прав в далекие времена оазисы нынешней Кубани, Краснодарского края, имели бы возможность усадить на скамью подсудимых таких безголовых "коршунов", как Ткаченко и иже с ним…

Великое переселение народов в IV веке нашей эры составили для восточной Европы эпоху страшных переворотов: готты, под предводительством Германариха, основывают громадное по тем временам государство древней Скифии. Но оно впоследствии будет разрушено гуннами Атиллы, а по его следам пойдут финские народы – авары, болгары, маджары, хазары. Из такой смеси сильнодействующих генетических "протрав" постепенно выдвинутся славяне – их деяния будут описаны греческими летописцами, императорами Маврикием и Константином Порфирородным. Из этого генетического бульона поднимется социальная пена антагонизма эллинских и славянских племен.

На летописи Нестора дело не остановилось, а к увековечиванию "исторических анекдотов" подключились и другие образованные монахи, исправно постящиеся перед трудами праведными по различным монастырям. К началу XII века сложился Киевский летописный свод, его авторство приписывают игумену Киевского Выдубицкого монастыря Сильвестру. "Свод" носил название "Повесть временных лет", он дополнялся и, скорее всего, редактировался по велению ума не только летописца, но и очередного властьимущего князя. Число летописей возросло, сюда включались "своды" из Киева, Пскова, Новгорода, Суздаля и другие. Однако все исторические откровения сводились к тому, что "варяги сильно притесняли славян и кривичей". С них брали дань, и потому "обиженные" решили найти себе "могучего князя". Поразительна именно эта, мягко говоря, странная особенность летописцев: они без стыда и совести договариваются даже до того, что в 862 году отправилось "посольство" за море к варягам-руси и попросились славяне "под руку" братьям Рюриковичам. Можно подумать, что ярмо на собственную шею кто-то может еще и упрашивать надеть себе. Старший из них – Рюрик обосновался в Новгороде, другой – Синеус поселился на Белозере и третий – Трувор стал княжить в Изборске, что расположен близ Пскова. Скорее всего, Рюриковичи сколотили несколько небольших банд и принялись "метелить" мелкие, плохо защищенные поселения славян. Например, Псков не пустил разбойников в свой дом, а слабенький Изборск поддался нахальному рэкету. Напрашивается и обидное толкование "прелестей" славянского характера – склонность к покорности, к рабству, подчинению нахальному насилию. Примечательно, что Моисею понадобилось сорок лет водить еврейский народ по пустыне для того, чтобы избавить его душу от рабской покорности. Славян годы и века не учат и не лечат: не отучившись от крепостной зависимости, славяне без всякого серьезного сопротивления, а даже с песнями, лозунгами и улюлюканьем, единым строем проследовали в большевистское рабство.

По смерти Синеуса и Трувора, Рюрик стал управлять всеми северными землями славян-руси. Его сын уже княжил в Киеве и Новгороде… Как водится на Руси, в летописях много ошибок, в том числе и хронологического плана. Например, не вяжутся друг с другом сведенья о нападениях племени "рус" на греческие поселения на берегах Черного моря – расхождения в двадцать лет, а Царьград (Константинополь) варяги, оказывается, основательно пощипали уже в июне 860 года. Складывается впечатление, что хомут на шею славян Рюриковичи успели надеть намного раньше, чем записано в летописи, а разговоры о "челобитной" – "о взятии под свою руку" – это историческая дезинформация, призванная лишь сохранить приличную мину при плохой игре. Если смотреть правде в глаза, то оказывается, что борьба за власть в такие времена не выдерживала никакой критики: интрига, злодейство, ослепление или убийство конкурента, его детей, заточение супруги в монастырь – обычное явление. И это не странно: в России то был период бандитской власти, начавшийся с Рюрика, а закончившийся Иваном Грозным. Не добрые традиции унаследовал и Петр Великий. Нынешний поход во власть демократических разночинцев – всего лишь реставрация былых, привычных отношений.

Известно, что правление Рюриковичей закончилось на Иване Грозном, то есть в 1584 году. Кстати, в Англии к этому времени уже было покончено с крепостным правом. Страшный и дикий гнет Великих Князей, монархов с положительной точки зрения мог оценить наверное только другой, еще более выраженный сатрап Сталин. Он высоко ценил Ивана Грозного, используя в таких оценках принцип подобия. Вполне приличного администратора – Бориса Годунова, способного принести много пользы отечеству, бояре замучили подозрениями и интригами, доведя до скоропостижной смерти. По смерти Ивана Грозного и Бориса Годунова открылись неограниченные возможности для появления на Руси самозванцев, дуривших голову народу почти беспрепятственно. 7-го февраля 1613 года собор впервые созрел до принятия решения о выборе нового царя – Михаила Романова. И уже 21 февраля того же года Михаил Федорович (годы правления – 1613-1645) был торжественно провозглашен царем, и ему принесли присягу члены собора, затем вся Москва. Его сменил Алексей Михайлович, правивший Россией с 1645 по 1676 годы. После его смерти прошел период неустроенности престолонаследия: царь Федор Алексеевич скончался всего лишь в возрасте 20 лет, его брат Иван был слабого здоровья.

Но Бог подкинул новое испытание России: вскоре началась эпоха правления Петра Великого. Родился этот незаурядный человек 30 мая 1672 года, официально взошел на престол в 1682 году, но еще семь лет находился под пятой Софьи и только потом расправил "царские плечи". Умер Петр Великий 28 января 1725 года. Матерью Петра была вторая жена царя Алексея Михайловича – Наталья Кирилловна Нарышкина – воспитанница друга царя А.С.Матвеева. Ее родословная имела основательный татарский корень: отцом Нарышкиной был мелкопоместный дворянин Кирилл Полуэктович Нарышкин, происходящий от крымского татарина Мордка Курбат, служившего еще у Ивана III. "Нарышко" – прозвище от корня "нар", что означает сильный самец, мужественный, храбрый. Если принимать за корень слово "нур", то толкование прозвища тоже выглядит многообещающе – "луч", "свет". Аффекс "ый" имеет ласкательное значение. "Нурыш" таким образом звучит, как "Светик". Но бытует версия о том, что Петр Великий был зачат Натальей Нарышкиной вовсе не от царя Алексея Михайловича (законного супруга, пожилого, немощного), а от царедворца Стрешнева. Может быть, и правы те, кто считает, что Петр больше татарин и ирландец, чем татарин и славянин. Логическую поддержку такой версии ищут в том, что скоротечность царствия Алексея Михайловича была очевидной, а Нарышкиной обязательно нужно было утвердиться в звании "царицы". Ну а для того, вестимо, новоиспеченной царице было необходимо обязательно родить наследника. Слов нет, Петр Великий не был потомком рыцарей и ничего из послужного списка, скажем, Ордена Тамплиеров им не было унаследовано. Однако по преданию, в одной из заграничных поездок (в Англию) молодой Петр был принят в масоны.

Онемечивание российских монархов пошло семимильными шагами с Анны Леопольдовны и Петра III. Этот этап можно с небольшой натяжкой назвать некоторым приближением элиты российского двора к "рыцарям", но только с поправкой на азиатский манер, перемешанный с не всегда чистоплотным иностранным волонтерством. Трудно сказать, смог бы стать Петр III масоном – скорее всего, смог бы. Но ему не позволили дожить до того времени, он был уничтожен в лучших звериных традициях темной азиатчины. Екатерина II боролась с масонами, Павел I сам был Магистром Мальтийского ордена, Александр I относился к масонам терпимо и по началу собирался вступить в тайное братство. Последующие монархи дистанцировались от масонов. Многие царедворцы прошлой эпохи, да и современные политические деятели вступают в зарубежные масонские ложи с превеликой радостью"…

Я читал эти строки между делом – между любовными оргиями, теперь уже основательно напрягавшими мое изможденное жизненными невзгодами сердце. Как и любой другой графоман, я не мог не продолжать работать над своей книгой, потому что эмоции очищают не только семенники, но и освежают мышление, крепят руку писателя. Кто будет сомневаться в том, что основой творчества является эгоцентризм – желание дать возможность поблудить фантазии. У меня появился стимул для творчества – это был побег от реальной жизни, от ее "вязкой прозы", сплошь состоящей из тривиальных ритуалов, пошлых традиций, затасканных символов. Словесным же витийством я украшал собственную жизнь, развлекал себя, насыщал честолюбие. А если Бог посылал удачи композиционного или стилистического плана, удачные развороты сюжета, то создавалась иллюзия вхождения в Искусство – великое таинство, дороже которого ничего нет и не может быть на свете! Никакая женщина не может остановить творческий порыв, даже даря своему визави "райское наслаждение", подобное "Баунти". Наоборот, она подталкивает его к "краю пропасти", а пропасть та ведет в Неизведанное. Прав был Иосиф Бродский, декларировавший замечательный тезис: "Самое красивое слово – "Независимость"! Литератор ловит творческий кайф, именно купаясь в океане Независимости, обеспечиваемой человеческой фантазией и Божественной волей.

И я снова и снова, с нарастающей энергией, как только выпроваживал свою любимую на работу, устремлялся к рукописи, редактируя ее, шлифуя пересказ логики жизни, имеющей отношение к людям прошлых веков и настоящего времени. Мне особенно нравилось историческое препарирование – сравнение мирской суеты, присущей российской действительности и жизни народов иных государств. Я последовательно и со смаком снимал однотипные временные слои – один за другим – словно разделывая огромную рыбу. Сперва соскабливалась пошлая блестящая чешуя-мишура, рожденная популяризаторами исторических фактов, больше похожих на анекдоты. Потом подрезалась и отслаивалась толстая кожа архивной недоступности. А вот уже дело доходило и до вытапливания жирка цивилизованного благополучия, очищения мяса сытого социума от костей экономики. Далее следовало извлечение и удаление подгнивших внутренностей, составляющих психологию нации. Мое патологоанатомическое прошлое буйствовало в стане врачебных подходов – я копал глубоко, со знанием дела, и прокурорской настойчивостью, словно готовил "протокол вскрытия" для ответственной судебной акции. В том было что-то от некрофилии, садизма, криминальной разборки – извращенцы всех мастей и категорий могли бы мне аплодировать, не жалея ладошек…

"Король Англии Генрих VIII был женат на бывшей супруге своего старшего брата, умершего быстро и неожиданно. Екатерина Арагонская была дочерью могущественного испанского государя. Во втором браке что-то случилось с ее душой и телом, и она никак не могла подарить королю наследника. В 1520 году при английском дворе появилась четырнадцатилетняя красавица, подававшая большие надежды. Ее звали Анна Болейн (1507-1536). Совсем маленькой девочкой она прошла воспитание в свите принцессы Марии во Франции. Теперь Анна служила в штате королевы Клод, жены Франциска I. На известном совместном празднике королей Англии и Франции, памятном историкам как "поле золотой парчи", Анна Болейн блистала в изысканных нарядах, смущая покой монархов и царедворцев молодостью, чистотой, обаянием, умом, музыкальными и прочими способностями. Она-то и смутила покой Генриха VIII. Девочка была непроста и потребовала за близость с королем законного супружества. Ради этой страсти король затеял бракоразводный процесс, для чего был подключен папа римский Климент VII. Не трудно себе представить, как решил бы столь простой вопрос родившийся в 1530 году российский монарх Иван Грозный: пожалуй он не стал бы тянуть волынку с цивилизованным бракоразводным процессом. Ведь Грозный в последствии был женат многократно и с нелюбимыми женами расправлялся на иной – азиатский манер. Бесспорно, российский монарх не был ни рыцарем, ни масоном.

У Анны Болейн был только один физический дефект, легко маскируемый платьем с длинным напускным рукавом: на левой руке были видны зачатки фаланги шестого пальца. Но ее самое главное достоинство заключалось в умении кружить голову королю, особенно не демонстрируя шестипалую кисть, а подключая для этой цели исключительно ум. Генрих VIII был столь наэлектризован красавицей, что для начала за недостаточное усердие в бракоразводном процессе отправил в 1529 году в отставку канцлера королевства – кардинала Уолси. От эшафота царедворца спасла только естественная смерть, наступившая в 1530 году.

Новым канцлером был назначен сэр Томас Мор (1478-1535) – великий гуманист своей эпохи, написавший потрясающие труды – "История Ричарда III" и знаменитая "Утопию". Модель идеального общества в дальнейшем стала прообразом для творческих потуг социалистов, коммунистов всех мастей, в том числе и большевиков. Они тоже не были рыцарями, но некоторые успели стать масонами. Гениального гуманиста, перед которым преклонялись многие короли и мыслители мира, не уберегли "утопии" от эшафота. Однако ни тюрьма, ни естественный страх смерти не сломили Томаса Мора, его только заставило дрогнуть неожиданное предсмертное общение с любимой дочерью. Девушка сумевшей прорваться сквозь охрану на пути следования к эшафоту. Великий мыслитель дрогнул, обнимая сотрясающиеся от рыданий плечи дочери, но потом сумел взять себя в руки. Уже приклоняя голову на плаху, великий мыслитель попросил палача убрать его бороду из-под секиры, ибо она "никогда не совершала государственной измены". Какими странными бывают люди в экстремальные мгновения.

Эта последняя шутка стала "хитом" английского общества на долгие годы. Но ей Генрих VIII, разжиревший до безобразия, мог противопоставить только поведенческую реальность, напоминающую народу Англии о сказке "Синяя борода". Он остался отъявленным сатрапом: вскоре Анна Болейн, ставшая королевой, была отправлена на плаху по обвинению в мнимых прелюбодеяниях. Генрих VIII на том не остановился: затем он успешно похоронил свою третью жену Джейн Сеймур (1509-1537). Правда, его роль в том была относительная – всем распорядился Бог: Джейн родила королю наследника, но скончалась от родовой горячки.

Анне Клевской (1515-1557) – четвертой жене Генриха VIII удалось по воле Божьей выпутаться из брачных уз без потери головы, получив при этом три тысячи фунтов среднегодового дохода. Новая женитьба – на кузине Анны Болейн – Екатерине Говард (1522-1542) закончилась традиционно: ее ждало отсечение головы якобы за супружескую измену. Нарушить традицию удалось лишь шестой жене – Екатерине Парр (1512-1548). Она до брака с Генрихом VIII была дважды замужем и дважды овдовела, приобретя завидный опыт усмирения сатрапов. Правда, и над ее головой однажды сгустились тучи: например, однажды на людях она сумела выиграть у короля партию в шахматы. А это было уже сверхсерьезное нарушение этикета. Генрих VIII уже отдал приказ об ее аресте, но, предупрежденная друзьями, Екатерина явилась к королю рано утром и сообщила ему выдуманную историю о том, что ей удалось во время игры незаметно стащить с доски фигуру, чем и было вызвано ее игровое преимущество. "Спортивное соревнование" закончилось опалой епископа Гардинера, интриговавшего против королевы: Екатерина обвинила его в соучастии "подлога" на шахматной доске. Теперь королева старалась всячески избегая выигрышных шахматных партий, что и позволило ловкой женщине пережить супруга.

Генрих VIII думал, что умирает на руках преданной, верной супруги. Но королева слишком хорошо знала цену его рыцарскому достоинству, ведала о многих злодеяниях супруга. Женщина не могла любить этого человека. Ровно через месяц после смерти короля Екатерина вышла замуж за свою тайную симпатию – генерал-адмирала Томаса Сеймура, графа Сэдли. Но с его стороны то был только брак по расчету, не принесший счастья королеве. Обманутая в любви, Екатерина Парр тихо отошла в мир иной, проведя последние дни почти в полном одиночестве. Бог всем воздает за грехи по их заслугам! Может быть, во всем была виновата тяга к игре в шахматы, перенесенной с искусственной доски на плоскость реальной жизни.

В это время Иван Грозный еще только сосал сиську, со злостью шамкая упругими деснами, до крови кусая сосок кормилицы. Совсем скоро тяга к крови приведет отрока к кровавым играм: он будет получать наслаждение, сбрасывая с колоколен и теремов Кремля беззащитных животных – кошек и собак. А подростком он уже вовсю давил горячими лошадьми людей на улицах Москвы. В матримониальных художествах Иван Васильевич, пожалуй, перещеголял Генриха VIII: он был официально женат семь раз и незадолго до смерти пытался сосватать за себя родственницу английской королевы Марию Гастингс. Наш Иван получил неожиданный отказ от тридцатилетней невесты. Видимо к тому времени английская разведка уже охватила плотным информационным кольцом российский двор. Очевидно одно: что-то, видимо, у Ивана Грозного происходило с разумом под конец жизни. Патологический страх в конце жизни сковал разум последнего из Рюриковичей. Отечество родное, видимо, сильно наскучило Ивану Васильевичу!.. Рыцари среди монархов в России, может быть, начались только с императора Павла I. Он даже предложил государям всех стран, вместо кровопролитных баталий, приводящих к многочисленным жертвам простого народа, решать споры в ходе личных рыцарских поединков. Павел I и его супруга Мария Федоровна были образованнейшими людьми своего времени. Они оставили в собранных ими коллекциях замечательные раритеты. Павел Петрович старался быть и ответственным администратором: он подписывал в месяц в среднем 42 законодательных акта, направленных, как ему казалось, на пользу отечеству. Петр I подписывал 8, Екатерина II – 12, Александр I – 37. В период правления Павла был основан Дерптский университет, Медико-хирургическая академия, училище военных сирот в Петербурге, женский институт ордена Святой Екатерины, находившийся под патронажем императрицы. Но Павлу I, как и его отцу Петру III, пришлось принять смерть мученика. Только для отца роковой фигурой явилась собственная супруга Екатерина Великая, а для Павла – его собственный сын Александр Освободитель. Все в этом мире состоит из парадоксов и часто из противоречий".

"Кто мудр, тот заметит сие, и уразумеет милость Господа" (Псалом 106: 43).

Пролетела неделя, как один день: я жил по всем правилам "науки молодоженства" – отключив телефон, не отвечая на стук в дверь, не проверяя корреспонденцию, собравшуюся в почтовом ящике, мы с моей партнершей усиливали нажим на покрытие широкой тахты. Внешний мир для меня не существовал, я наслаждался только общением с внутренней, "глубинной сутью". Ну, а у женщин она, как известно, сосредоточена в одном органе, имеющем сложное латинское название и привычное бытовое звучание, состоящее из режуще-скользящей фонетики вначале и завершающем четким – "Да"!.. Вот именно тот последний акцент – "Да!" "Да!"… – и бился в моем мозгу, подхлестываемый эгоизмом гормонов. А взгляд рисовал необозримые просторы природы: степь звенела писком любопытных, а потому не всегда осторожных сусликов, песнями обезумевших от безвоздушных ныряний птиц, звоном совершенно безмозглых цикад. Все собиралось в однозначные звуки: "П…", "З…", "Да"! Пищащая гласная в этом затяжном стоне терялась, подобно незаконнорожденному ребенку на шумном вокзале. На фоне большой работы соединительная функция маленького "и" только ласкала и подмазывала "неразделимое"… По молодости лет – но это было уже слишком давно – я мучил себя уточнениями происхождения этого загадочного слова, принесенного нам бойкими татарами на хвостах своих низкорослых, но плодовитых и страшно выносливых лошадей. Мне хотелось разобраться: "А из какого органа у меня-то прет и прет безумная энергия?" Не может же все замыкаться на примитивном сгустке железистых клеток, спрятанных у человека в малом тазу. Явно, дело не обходилось без участия Космоса, его энергетических полей, которым было наказано Богом патронировать размножения людской популяции, утверждаясь всерьез на планете Земля…

С годами мои мысли крепчали, и филологию последовательно вытесняла физиология. Юношеская фантазия рисовала широкие сексуально-эпические полотна. "Вся жизнь у "вечных всадников" проходила в седле: у татарских завоевателей потная холка лошади натирала клитор женщинам и более массивные пещеристые тела мужчинам… Родство этой части анатомии объединяло желания, а потому, почувствовав неотвратимый влекущий зуд, всадники и всадницы падали с коней на землю, заголялись задницы, и начиналось бешенство плоти!.. Прямо здесь – в степи, в любом месте, в любом количестве, в любых вариациях… А такая динамика уже рождала другой звук – "Трах", "Трах", "Тара-рах"!.. Секс-шопов тогда не было, и заменить натуральное применение натуральных органов было невозможно, а потому и нежелательно!"…

Сегодня, как и каждый день этой недели, моя психея, стряхнув следы святого ночного порока, потешив меня несложным завтраком, ушла на службу. Я же уселся за свой старенький компьютер, ощущая себя татарином и монголом одновременно, только что изрядно пошалившими на ковре необозримых степей, – в пределах моей квартиры, вестимо. Да, теперь я вновь вскочил на "потную холку" своей неутомимой кобылки!.. Сакраментально!.. Кто-то думает, что автор методично правит текст, а на самом деле привычная легкость "скачки по тексту", в избранном внутренней физиологией ритме, начинает мозжить "пещеристое тело" – а там уже именно "рукой подать" до незатейливого, но "искрометного греха"… Вспомнилось и произнеслось: "Граждане! Не стреляйте в белых лебедей!"… Все мы, "советские служащие", лишены этой справедливой всеядности – "всадники, всадницы свалились на задницы"!.. Сколько себя помню, никогда не мог обходиться только "домашним сексом" – всегда тянуло к "шашням" еще и на работе или по пути на работу, и по пути с работы. Приятно иметь что-то теплое, отзывчивое в своем департаменте – на своем этаже, в своем кабинете. Но время идет, просчитываются "отзывчивые души", и сфера "легких восторгов" расширяется. Зона блуда требует расширения, хотя бы виртуального: на каждом этаже, в каждом помещении, в каждом доме, в каждом городе, в каждой стране… Да мало ли какие еще возможны градации: тут важно переступить через условную черту, чтобы начал работать закон парных случаев, быстро переходящий в цепную реакцию, а затем уже и в броуновское движение…

Примерно через час мой слух уловил чье-то настойчивое старание отомкнуть входную дверь ключом снаружи. На всякий случай я вооружился "тонфу" и не стал мешать злоумышленнику творить свое черное дело. Наконец, ключ снаружи вышиб ключ, вставленный изнутри, отмыкание сработало и… Дверь распахнулась широко и решительно: на пороге стоял Владимир во всей своей рыцарской красе…

– Александр Георгиевич, вы, как я погляжу, осваиваете новую профессию – умение сильно волновать своих друзей…

– А что, разве объявлен мораторий на частную жизнь? – парировал я атаку Владимира.

– Нет, конечно, ничего нового наше правительство пока не объявляло относительно частной жизни. Но по законам святого братства, вы должны извещать людей, волнующихся за ваше благополучие, хотя бы о состоянии здоровья.

Голос Владимира, как всегда был ровным, но какие-то отдельные нотки беспокойства прорывались сквозь волевые заслонки.

– Все пропали – Верещагин, Федоров, оба Сергеева затаились – как, позвольте вас спросить, мне вести себя, о чем думать?.. Может быть, на моей душе грех какой-нибудь остался, не замеченный мной. И теперь все избегают меня?.. – Володя говорил, а сам улыбался.

Тогда я и понял, что "грех", скорее всего, он уже взял на душу. И грех тот исключительно по женской линии. Я решил ударить не в бровь, а прямо в глаз!..

– Ты, Володя, кончай "моросить" на пол, как нашкодивший щеночек, а говори прямо: трахнул Анну или еще нет?..

Нависло гробовое молчание, моя метода оправдала себя – "шоковая терапия" опустошает не только карманы у населения, но и души близких нам людей, заставляя их быть откровеннее и смотреть на себя прямее, мыслить конкретнее, осознавая собственные слабости, зависимость от личных пороков и прессинга обстоятельств. Лицо Владимира слегка порозовело – он явно не ожидал такого вопроса и именно в такой редакции. А чего, собственно говоря, мне его, бугая здорового, жалеть!.. Анна, между прочим, теперь мне приходится в некотором роде "названой дочерью", я ведь несу за нее моральную ответственность… Хорошие дела: пока мы с ее матушкой тешились неделю в теплой постельке, покрывались испариной сексуального усердия, превышающего общепринятые физиологические нормы, мой более молодой друг совратил дочку…

– Александр Георгиевич, даже на тигров и львов в Африканских джунглях охотятся мягче и изящнее, чем вы нападаете на меня сейчас. – Владимир произносил печальные слова, и в голосе трепетали нотки натуральной оскорбленности.

Он был неплохим актером. Смешно сказать, но раньше я его таким не видел. Но меня на мякине не проведешь. Я тоже умею строить из себя целку – это все мы уже давно проходили и хорошо освоили… Мне стало обидно до слез за святую женщину – за Долорес! ЕЕ муж, Владимир, полковник ГРУ, приехал в отечество и сразу же нашкодил. А верная супруга там, в далекой Австралии, томится, мается… может быть, не спит ночами, недоедает!… Ну, кажется, это я уже понес полную околесицу: в богатейшей стране Австралии – она недоедает! Чушь какая-то!.. Трудно бывает переключиться с мук творчества на муки жизни: легко сбиваешься с вымысла на реальность и наоборот…

– Меня же не было в городе, – продолжал между тем защищаться Владимир, – я уезжал на несколько дней в командировку. А в тот день с Анной мы сходили в "Идеальную чашку" – маленькое кафе на Садовой. Вы знаете это уютное местечко для студенчества?.. Я от души покормил ее пирожными, напоил кофе, а она от души их натрескала – почти с десяток… Анна же еще совсем девочка, наивный ребенок, у нее тяга к сладостям еще не прошла… Какие могут быть подозрения?!

И опять я не хотел верить Владимиру: собственные грехи всегда рождают подозрительность. Я-то ведь хорошо знал наш с Олегом недостаток: мы не умели любить, нас только хватало на то, чтобы блудить. Кто знает, может быть, и живут на свете святые мужчины, способные любить всю жизнь только одну-единственную женщину. Мы не имели к ним никакого отношения. Потому я и не верил Владимиру.

– Мылом мылят мочалку, а не мой кумпол: Анна – еще девочка маленькая, ребенок… А ты, совратитель, святошей прикидываешься. А от такого греха не долго и до более страшного! Вон в Америке целая компания служителей католической церкви проштрафилась! Бедный папа римский – в замешательстве, не знает куда глаза от отчаянья спрятать. Опозорили святую церковь!..

Потом я задумался: но, "отсутствовал в городе", – это аргумент… Хотя, много ли времени нужно для того, чтобы девушку сделать женщиной, особенно при обоюдном согласии? А то, что она девочка, так это не помеха. По себе знаю, чем старше становишься, тем больше тянет к молодым, да ранним… Бодрит душу, плоть и лечит как-то от изъянов бытия!..

Вообщем – с контроля Владимира пока снимать не буду! Но все же он меня несколько успокоил…

– А вы, Александр Георгиевич, что же за целую неделю моего отсутствия в городе не удосужились даже позвонить "названной дочурке", уточнить как там у нее дела обстоят?.. Ничего себе моралист!.. Да и маман у девочки – тоже хороша: слишком увлеклась "сладостями"!..

Без всяких там поросячьих намеков! Мы с моей подругой могли бы спокойно обойтись без нотаций. Видишь, говнюк, долги решил возвращать! Обидели его сердешного, пирожные все сосчитал ребенку! Каждую чашечку кофе учел. Беспощадные мысли меня раздирали, но сказать вслух, пожалуй, было нечего, и я решил свернуть разговор…

– Володя, не обижайся, – сменил я гнев на милость, – это была простая проверка – на вшивость. Ты лучше скажи как обстоят твои дела? Подозреваю, что тебя сюда привело не праздное любопытство, не забота о моей скромной персоне. Тем и объясняется "незаконное вторжение в пределы частной собственности".

Володя смотрел на меня спокойно, оценивая направление "внутренней бури". Что-то в поведении Владимира невольно наводило на мысль: да, передо мной действительно кристально чистый человек, не способный воспользоваться гипнозом очарования для того, чтобы совратить неопытную девочку. Но мне опять-таки мешало клеше собственного опыта. Еще от младых лет в моей душе бурлили "темные силы" …

– Ах, Александр Георгиевич, как мы бываем зависимы от собственных представлений. – раздался голос Владимира. – Это порой заводит нас черте куда…

Он был, конечно, прав… Я бы мог рассуждать и дальше в том же ключе, до бесконечности, выстраивая абсолютно идеальный образ мужчины-праведника, но тогда "внутренняя правда" моим собственным усилием воли была бы скрыта от "независимого эксперта"… Но где живут эти самые "независимые эксперты" – самые справедливые и бескорыстные на свете?.. На какое-то мгновение опустилось, как кишечный пассаж, все что было внутри меня – мысли, душевное равновесие, мотивация поступков.

Я улетел в тексты уже написанной части книги. "Любому школьнику известно, что в ходе Столетней войны Англии с Францией в 1428 году английская армия в союзе с герцогом Бургунским осадила крепость Орлеан. Положение для защитников крепости приобретало характер неумолимо надвигающейся катастрофы. Неожиданно на арену войны вырвалась маленькая, скромная крестьянка – простушка Жанна д’Арк. Голоса свыше внушали ей волю к победе, приказывали идти на войну, бороться с оккупантами. Явившись ко двору Карла VII, Жанна сумела вселить во многих уверенность в свое особое предназначение. Короля особенно поразило загадочное обстоятельство: Жанна предсказала, что в церкви Святой Екатерины в местечке Фиербуа хранится древний меч, на его лезвие пять крестов – особые знаки. Король немедленно послал гонцов в эту мало кому известную церковь: меч был обнаружен там и именно с крестами! Мистическое озарение решило судьбу Жанны д’Арк. Она повела королевскую армию, сумевшую в решительном сражении снять осаду с Орлеана. После первой грандиозной победы военные успехи посыпались одни за другими, как из рога изобилия. Французы вернули себе многие города, общий ход войны переломился в пользу Франции окончательно. Все это сделала "маленькая девочка", слышавшая "Голоса", никогда не отдававшаяся мужчине, верная только Богу.

Аристократы и король испугались народного подъема, грозивший перелиться и в бурю гнева. Отчаянное сопротивление англичанам сплотило нацию. Но это свершилось не по призыву короля или официального духовенства, а под влиянием особого обаяния маленькой девочки. Популярность Жанны д’Арк превратилась в знамя гнева простых людей. И вот тут началось традиционное противодействие знатных подлецов, умеющих ловко плести интригу: сперва Жанну предали, подняв перед самым носом мост, препятствующий входу в ворота крепости Компьен. Героиню лишили защиты крепостных стен и 23 мая 1430 года, и она попадает в плен к бургунцам, а те перепродают за 10 тысяч франков "Освободительное Знамя" Франции англичанам. Беззащитное, чистое существо обвинили в ереси и колдовстве. 30 мая 1431 года Жанну д’Арк, обрядив в рубище и шутовской колпак, прилюдно сожгли на костре"…

Жанна – Анна! – звучало в моем мозгу. В этих именах было много созвучного, не хватало, чтобы и судьбы девушек была идентичны!.. Простота, порой, побеждает темные силы. Но такое происходит редко! Для того требуется повеление свыше!.. Я задавал себе вопрос: "Почему же Бог не уберег Жанну?"… Но мой ответ повисал в воздухе – трудно было подвести какую-нибудь оправдательную логику под страшные явления, случающиеся порой в нашей жизни. Сколько явных и скрытых подлецов я встречал на свете. Все они, конечно, оправдывали себя, находили "понимание", поддержку и оправдание у других… Чтобы как-то свести концы с концами в этом сложном соревновании гипотетических соответствий, причинно-следственных связей, я пытался убеждать себя в том, что грешники будут потом обязательно наказаны. Но в глубине души рождалось сомнение в таком очень правильном с точки зрения Божьей морали тезисе. Дело в том, что и подлецы, и отъявленные дураки, и мерзавцы всех мастей демонстрировали почти абсолютную психологическую защищенность от угрызений совести – они редко подвергали себя "самоедству", плыли как непотопляемы пароход "по чистой воде". На их фоне выглядели по крайней мере странно те, кому уже при жизни можно ставить памятник за добродетели. Тогда я начинал понимать, что в морали святости что-то не то, здесь спрятана какая-то иная логика…

Прозрение наступило однажды и совершенно неожиданно: в жизни возможно лишь то, что допускает сам Бог, причем, заложил Он это свойство во Вселенную уже в самом начале, когда только начинал создавать все живое! Отсюда следует и простой вывод: подлецы тоже нужны – они "противоположность" добропорядочности, а развитие как раз и строится только на борьбе противоположностей. От простого открытия, от прозрения мне стало значительно легче, а самое главное – веселее жить! Теперь я встречал подлецов улыбочкой, как бы говоря: "Привет, ослы! Занятную вы себе работенку откопали. Каждому свое, но я-то выбираю добрые дела, а все плохое пусть остается плохим, то есть вам!"

Дальше шел простой расчет, заключающийся в выборе дистанции: конечно, каждому разумному человеку необходимо держаться от мерзавцев ровно на таком расстоянии, какое обеспечивает отсутствие заражения от "прокаженных"… Зачем подвергать себя атакам греховности!..

Но тут опять оплодотворились сомнения: из слившейся в азартном экстазе яйцеклетки похабных чувств с хвостатым сперматозоидом виляющей творческой мысли зрел плод. Как готовые к рождению птенцы, начинали стучаться острым клювиком, пытаясь пробить скорлупу изнутри, плохо поддающиеся контролю угрызения совести… И появлялся на свет Божий страшный в своей прямоте вопрос: "А как же с героическим противодействием Злу? Кто же будет совершать святой акт возмездия, борьбы с грехом, с носителями его сущности?"…

Я оказался распростертым на ковре – меня бросил на лопатки беспощадный борец-победитель, имя которому Логика!.. После длительных размышлений из тумана профессиональной памяти выплывала утлая ладья, наполненная скоропалительными и часто нелепо составленными понятийными моделями – они работали веслами изо всех сил. Из дебрей иммунологии – примерно из того же угла, что и проблема клонирования – я вытаскивал на потребу морали неуклюжую гипотезу. Рождалось что-то, очень похожее на схему по Б.Альбертсу с компанией единомышленников: действовал треугольник, состоящий из легких, тяжелых цепей; суетились Fab-фрагменты H и L-цепей, строились дисульфидные мостики и так далее. Все оказывалось проще простого: циркулирующие антитела в крови и лимфе жизни соединялись с антигенами и активизировали систему комплемента, то есть происходила опсонизация, а далее надвигался лизис клеток. Иначе говоря, производился отлов инакомыслящих и убиение их в формате показательной публичной казни… Мне страшно понравились филологические находки: самомнение щекотали словечки – "модель", "гипотеза", "в формате" и прочая наукообразная мишура.

Отогнав в заднее стоило скакунов профессионального мышления, я теперь определял генеральный порядок жизни: для выполнения акции возмездия Бог поселил на Земле и специальных "киллеров". Вот они-то и должны "разбираться" с подлецами, а добропорядочным людям не с руки выполнение функций палача. Ты посмеялся игриво над подлецом, а затем двигай своей дорогой – блюди порученную тебе Богом миссию. Мерзавцу же уготован суд Божий, ждет его "железная рука" специалиста киллера. Однако, вспоминая француженку Жанну д’Арк, я невольно натыкался на факты, свидетельствующие, что не может человек полностью отойти от палаческих функций. Жанне, например, приходилось казнить трусов и предателей, а не только вести в бой смелых рыцарей. Происходило явное смешение функций: так, возможно, в том и заключается воля Божья. Все мы блюдем свой основной статус, но по совместительству еще и надзираем за другими – приводим их в чувство, судим, а порой и казним. Наверное, иначе и не могут ангелы-хранители усмотреть за всеми деяниями человеческими и потому оставляют толику своих функций простым смертным.

Вот и получается, что очередного руководителя фонда имущества – с виду безгрешного и благообразного – за маленькие имущественные пакости хлопнет простой смертный, нанятый тоже заурядным ловкачом, скажем, из Северо-западного пароходства. Пример созрел в моей голове, естественно, совершенно отвлеченный – никакого отношения к "правде-кривде" не имеющий. Но как раз из "плевел" выбирается элитное "зерно"! Конфликт произошел, может быть, только из-за того, что мифический держатель имущества возжелал делить чужое добро: к примеру, реальносуществующего пароходства по законам, только одному фонду имущества известным. Ну, скорее всего, вклеился сюда и совет известного "рыжего ловкача". Тайные масоны сегодняшнего дня ведали о многих темных делишках: ведь для изобретения известного варианта "ваучеризации" необходимо иметь особо подлую голову и максимум информации. Но в Северо-западном пароходстве же знают, что те масоны никакого отношения к делам масонов-мореплавателей никогда не имели. Они же не состоят в родстве с Беллинсгаузеном, Лазеревым или Невельским, Крузенштерном и не закладывали вместе с их последователями фундамент успехов водного транспорта. Так кто же из здравомыслящих капиталистов будет делиться с подлыми хапугами, не имеющими к тому же ни рода, ни племени. Хорошо, что не высекли весь род самозванных "морских волков" под корень!.. Тут уж Бог защитил: оставил ростки будущих владельцев ссудного капитала и властелинов электрической энергии нашей безалаберной родины.

Но вопрос не в том, кому и каким капиталом владеть, а в справедливости Божьего возмездия: потом обязательно хлопнут и того ловкача, заказавшего неловкого законника, и нанятого киллера, только за то, что они позволили себе вмешаться в суд Божий. Божья-то кара, оказывается, готовилась в виде неизлечимой опухоли или раннего инфаркта миокарда. А кто-то из нетерпеливых поспешил и отлил роковую пулю, стрельбу затеял в центре города, поставил под угрозу жизни других людей. Государственный автомобиль покурочили, стекла в витрине соседнего магазина разбили, нищенку, случайно попавшую в сектор отстрела, перепугали – она всю утреннюю выручку по мостовой рассыпала… Но в вопросах жизни и смерти должен быть полнейший порядок – нет в нем места "самодеятельности" и "беспределу".

Может быть, и Жанна д’Арк поплатилась всего лишь только за "лихачество" – возомнила себя спасителем нации, поверив своего духовника, потеряв нить прямой связи с Богом. Ты будь либо полководцем, либо святой, тогда и живи по "понятиям королей" или по Закону Божьему. Не смешивай "косого" с "горбатым"! Вот недавно оборвалась "лебединая песнь" одного губернатора – а все потому, что нельзя путать функции генеральские с губернаторскими. Даже в грозном Афганистане Бог берег буйную голову полководца потому, что занимался он ратным делом. А вот уж губерниями должны руководить совершенно другие люди. Но у нас в России все норовят поперек Божьего промысла идти – о личной прихоти, о развлечении, эксперименте, о наживе думают!..

Видимо, я надолго выпал из сюжетного русла нашей беседы. Владимир устал ждать, когда я вернусь с качающейся палубы корабля фантазии на бал жизни. Здесь и паркет и тем более почва покрыта не столь ласковой травкой. Отсутствует ощущение незыблемой твердыни под ногами. Он решительно перебил ход моих мыслей сообщением:

– Александр Георгиевич, вас с Олегом Макаровичем усиленно ищет следователь 127 отделения милиции – наш старый знакомый, Колесов. Я, собственно говоря, для того и зашел, чтобы предупредить: всегда не мешает подстраховка от неожиданностей. Лучше иметь в запасе убедительную версию для того, чтобы смело дарить ее следователю, не прибегая к экспромту.

– А о какой "версии" ты, Владимир, ведешь разговор? Опять на нас с Олежеком дохлых крыс будут вешать? – выпалил я почти с обидой и возмущением, свойственным невротикам, а не разумным, взвешенным людям.

– Александр Георгиевич, никто не собирается вешать на вас "дохлых крыс", но в нашем микрорайоне опять произошло убийство и новый поджог автомобиля. Подробности мне не известны – следственная тайна, как говорится, сохраняется в каждом ведомстве. В таких случаях следователю приходится пройтись по "привычной цепочке", то есть повторить анализ похожих деяний. Все это делается за неимением ничего лучшего – тут не стоит пасовать, только отвечать толково и взвешенно.

– Володя, ты так говоришь, словно нас в чем-то подозреваешь. Доложи обстановку – так, кажется, выражаются люди военные.

Мой собеседник явно мучился какими-то скользкими мыслями, и мне хотелось ему помочь. За себя же и Олега я не волновался нисколечко. Наше дело было правое и мы победим! Владимир между тем протягивал мне две повестки – вызовы в 127 отделение. Я взглянул в текст "приглашения": там значилось, что явиться необходимо в любой удобное для нас с Олегом время, но почему-то к следователю Ивановой Е.Г.

– Володя, я так понимаю, что твой знакомец от нас уже успел отказаться? Значит почувствовал, что пахнет жареным?..

Володя остановил мои сомнения решительно:

– Я-то вижу в том простой прагматический расчет: ему необходимо исключить подозрение в "заинтересованности", поэтому он как бы перепоручает дело рядовому следователю, находящемуся под контролем. Но сам он теперь "издалека" будет следить за деталями дела и в нужный момент подправлять рядового следователя – своего подчиненного.

Ответ Владимира не был лишен логики, но из него я понял, что дело из "простенького" принимает оборот "серьезного" – для его ведения уже понадобилось выстраивать "особую тактику"…

Я пришел к выводу, что начинается какая-то чертовщина. Это, прежде всего, меня развлекало, но одновременно и настораживало: за себя я был спокоен, да, честно говоря, мне и рисковать ничем не приходилось – что терять пролетариату, кроме своих цепей! Но вот за Олежека я беспокоился: бродит он часто по темным улицам в одиночку или разъезжает на автомобиле с сумасшедшей скоростью. А, что ни говори, оружие, которым он владеет в совершенстве, может по горячности быть использовано с разящим эффектом. Вдруг да и влепил он кому-нибудь в темноте со всей силы, не стесняясь. Теперь пойди разберись, кто прав и кто виноват?..

Я решил побыстрее разыскать Олега и переговорить с ним прежде, чем явимся к незнакомому следователю на беседу. С этими бабами одни неприятности!

Верещагин отозвался по "мобильнику", но находился он не в автомобиле, мчащемся со страшной скорости по бескрайним просторам Родины, даже не в постели с новой пассией, а лежал в кресле стоматолога: странно, что он накопил так много "зубного гнилья". А со стороны все вроде бы у него выглядело прилично – улыбался белыми, крепкими резцами и клыками. Оказывается, пережевывал он плохо! Я выразил надежду, что самый главный "зуб" у него все же в полном порядке, и корень его не подгнил, не изувечен, не истощен, не смотрит "книзу", как у деда Щукаря в недалеком прошлом.

Полагаю, что забота стоматолога была продиктована только желанием держать Олежека подле себя как можно дольше. Вот все же есть такие мужчины, постоянство которых не вызывает доверие у женщины уже с первого взгляда, с первой минуты знакомства. Я, кстати, пытался анализировать этот феномен. Что же вызывает такую неуверенность у женщин в отношении моего друга? Мои попытки сравнить все с собственными переживаниями каждый раз замирали на какой-то верхней ноте, и песнь откровений замирала. Мы с Олегом являли собой, можно сказать, классический пример неудач в личной жизни и, как нам казалось, исключительно не по нашей вине. Мне-то казалось, что я очень располагаю женщину к доверию, особенно недалекую – а это самый ценный тип женщины! Умная особа – она прогнозирует слишком далеко, а потому обделяет себя близким счастьем. Вот оно, счастье, рядом: хватай его рукой – мни, комкай, проверяй на упругость и эластичность, если иных желаний у тебя не возникают! Нет же она, умная, будет долго подходить издалека, примеряться, прогнозировать последствия и отдаленные результаты – а эрекция уже и прошла. И по делом: нельзя же в самом деле только обозревать пашню, необходимо ее вспахивать, засеивать, боронить, подпитывать, лелеять всходы и вовремя их убирать! Функция формирует орган – это я запомнил еще с первого занятия по нормальной анатомии… В бытовой практике все было многократно закреплено…

Но не стоило рассеивать внимание: известно, что если мужчина заговорил о женщине, то финала скорого не будет – это неисчерпаемая тема! Сколько водки выпито мужиками за такими разговорами, особенно импотентами! На таких разглагольствованиях держится вся винно-водочная промышленность многих стран мира, бюджеты военных ведомств даже сильно развитых государств на том стоят.

Я быстро договорился с Олегом о маршруте: пойду ему навстречу по Малой Конюшенной, если он успеет выскочить из кресла стоматолога раньше времени, то пусть движется мне навстречу. А так, подожду его у входа в поликлинику.

Вот я уже прошел Малую Конюшенную, поторчал у Шведского посольства, посмотрел на очередь дураков, стремящихся выехать в эту страну. Теперь они ждут открытия визы. Да шведы – жадные и самолюбивые гордецы все до одного. Нужны им нахлебники из голодной и дикой страны. Народы этой страны давно остыли от походов Карла CII и занялись серьезными делами: теперь они по уровню цивилизованности обогнали нас на пятьсот лет! Подумать только – пятьсот лет! Это же восемь – десять поколений отделяют наших олухов от самого последнего шведского лоха! У них даже полицейские собаки умнее наших милиционеров, а, может быть, и миллионеров! Кстати, миллионер Березовский в моем представлении сильно смахивает на хромого доберман-пинчера. У него и выходки-то все похожи на собачьи игры! Постоянно ему хочется задрать ногу и обоссать угол дома, называемый Второй Родиной. То впадает этот плешивый еврей уже не в кобелиную, а в совершенно сучью манеру – продается и пакостить тут же тому, кому отдался… Но это уже больше национальная специфика – не приобретенная, а органически вошедшая в плоть и мозг, то есть унаследованная… У каждой нации имеется в запасе дохлая крыса, от которой невероятно смердит!..

У шведов хватило ума сохранить короля, королеву, а наши болваны грохнули царя-батюшку. Дальше пошло откровенное варварство: облили трупы помазанника и членов его семьи кислотой, сбросили в шахту останки святого человека! Дом купца Ипатьева, где происходил варварский расстрел от стыда потом снесли, причем к тому приложил руку и первый президент России. Вот почему при захоронении останков былого монарха наш президент единственный в свите "государственных мужей" приклонил колени и, видимо, в душе покаялся… Это делает старику только честь… Но таким образом концы в воду не спрячешь. Идиотизм! От убожества мысли и поступков нашей элиты – а про простых дикарей, составляющих, так называемый народ, я уже ничего и не говорю – меня начинает колотить дрожь, идущая от канонического возмущения!..

Как не странно, но именно ноги не дали мне расстроиться окончательно: они понесли меня по шведскому переулку – к Большой Конюшенной. Остановка – около здания церкви. Порадовался, что наконец-то начали ее восстанавливать, предварительно вышвырнув очередной склад, сотворенный прежними правителями города. Теперь шел бестолковый спор администрации поликлиники, оккупировавшей часть подворья церкви и не желавшей освобождать помещения, с законными хозяевами.

Так, за горькими мыслями о безрассудности русского ума, я поднялся на третий этаж и постучал в кабинет доктора Воскресенской, затем открыл дверь: тело Верещагина было почти бесстыдно. Олег всей своей длиннущей спортивной худобой распростерся на хлорвиниловых подушках, застыв в объятиях хищного стоматологического кресла. Кстати, – нет, нет, скорее некстати, – возникло видение того, как можно использовать это кресло в сугубо гинекологических целях!.. Кинопроекции были до того смелыми, что голова слегка закружилась – все же возраст берет свое, раньше такого со мной не было!

По себе чувствовал, что должен был переживать Олежек, находясь уже больше двух часов в тисках стоматологических вожделений – чувствовалось, что моему другу давно не помогают жестко скрещенные ноги и дрожащие руки, уложенные на лобке!

У Воскресенской тоже "видуха" была еще та: волосы выбились из под колпака, щеки порозовели от эмоционального напряжения, подстегиваемого вполне полноценными гормонами. Она крутилась и ерзала на маленьком стульчике рядом с креслом пациента, пытаясь выполнить все необходимые манипуляции в полости рта, а заодно зацепить хотя бы взглядом еще кое что… По другую сторону нависали над пациентом блондинки – врач-хирург и медицинская сестра. Тело Олега было как бы в кольце экстраординарных событий. По зажмуренным глазам я понял, что Олег уже решился практически на все, что ему предложат. "Момент истины", как я быстро понял, задерживался лишь извечным спором: "С чего начать?!"…

До сих пор я не могу ответить на вопрос: "Вовремя ли я вошел или все же слишком рано?!" Даже тогда, когда мне объяснили, что проводится консилиум специалистов, я ничему не поверил. Олег был изможден до невероятности, Воскресенская тоже, а хирурги щелкали зубами, как голодные акулы, ни в какую не желавшие выпускать добычу из плена!..

Не знаю, сколько времени длилось бы мое изумление, но за спиной раздался властный скрип двери, а потом зазвучал, словно серебряный колокольчик, голос заведующей отделением – невысокого роста женщины, одетой во все медицинское обмундирование, но только абсолютно белое. Мне даже показалось сперва, что с небес спустился ангел-хранитель. Пусть так, но тогда откуда взялся ее многозначительный вопрос, адресованный ко мне:

– А почему в лечебном кабинете посторонние, в нестерильной одежде?! Клиент, вы же можете внести инфекцию!

Я, как воспитанный человек, ничего не стал отвечать, я не поднял брошенную мне перчатку "вызова" – к барьеру. Мне было ясно, что моя "нестерильность" по сравнению со "стерильностью" наших медицинских учреждений, больше похожих на заброшенные конюшни, чем на очаги медицинской культуры, не может повредить делу укрепления здоровья моего друга. Виновных при отогенном сепсисе придется искать в других слоях общества, способных культивировать и распространять микробные тела. Я, грациозно изогнувшись подобно дирижеру большого заграничного оркестра, выволок из кармана две повестки, выписанные 127-м отделением милиции, и заявил:

– Все находится под контролем, товарищи врачи! Нас с господином Верещагиным ждут в ментуре – это я залепил для пущей важности – если есть сомнение, то "сомневающихся" можем захватить с собой!.. Но помните, вы имеете дело с особоопасными преступниками, а не с нарушителями микробного равновесия в природе!..

Гробовое молчание затянулось, я воспользовался этим и попросил прекратить измываться над моим подзащитным. Олежек уже и сам пытался сползти с развратного стоматологического кресла. Его не задерживали, потому что вести бой сразу с двумя противниками в этом кабинете не привыкли. Здесь всех принимали по одному и потрошили строго индивидуально!..

Уже спускаясь по лестницы, мы услышали за спиной скорый стук женских каблучков – то догоняла нас Воскресенская, желая хоть как-то объясниться. Мы выслушали ее молча, но ласково. Поводов для остракизма, конечно, не было: Олег назначил сроки ближайшего свидания, и мы продолжили свой путь на встречу с правосудием.

Мы вышли на Невский проспект через Большую Конюшенную, перешли на другую сторону основной магистрали славного города Санкт-Петербурга – к рыбному магазину, расположенному на Невском проспекте близ магазина "Часы от Буре". Современные предприниматели уже успели похоронить и эту давнюю традицию, идущую от старого часовщика: теперь здесь торгуют дорогими шмотками, эстетическая ценность их копеечная, но цены в рублях заломлены умопомрачительные… Однако не о том речь. Мы шли, хорошо понимая, что жить нужно проще: вот она очаровательная женщина рядом – но, к сожалению, она – только одна на двоих. Женщина, величественно плывущая в ладье счастья, готова на все – на любые откровения, и надо только создать условия простенького комфорта. И, как поется в песне, "мы за ценой не постоим"! Ноги сами понесли нашу троицу в сторону моего дома – именно там уже давно созданы природой и моими скромными усилиями бытия условия для реализации всего того, что женской душе угодно.

Но вот он – гром с ясного неба!.. Слюни пришлось моментально стереть с раскатанной губы: нас же вызвали в 127 отделение милиции, и наш маршрут первоначально вился коварной змейкой в сторону переулка Крылова, такого же темного, вонючего и пыльного, как те подземелья французских тюрем, где пытали рыцарей Ордена Тамплиеров – прародителей масонов. Сопереживания рыцарям вызвали волну эмпатии, быстро преобразовавшуюся в нечто более современное, а потому более осязаемое. Изнутри наши ноги получили толчок и, на всякий случай, зашли в магазин и приобрели бутылку "Коньяка". Напиток был современного местного разлива, то есть средней руки: стоит ли тратить на ментов больше, чем им положено.

В сторону Садовой решили продвигаться коротким путем – прямо по правой стороне Невского проспекта, минуя Гостиный Двор. Спешить не хотели. Притормозили у "Кареты", как-то нелепо покинутой лошадками, а потому выглядевшей осиротевшей, обездоленной и совершенно провинциальной. Бравые кучера, видимо с особым смыслом, заменены теперь на двух молодых девиц, торговавших втридорога прохладительными напитками. Спекулятивной акцией они набивали цену не столько "заведению", сколько себе лично: все выглядело как дом терпимости на колесах. Было бы лучше выпить остуженного Джина с Тоником – 50% на 50%. Но пришлось ограничиться охлажденным пивом марки "Бродяга". Присели на лавку под тентом: нам стоило обсудить некоторые детали ответов следователю. Настораживало то, что она была женского пола – уж лучше бы исповедовал нас интерсексуал, чем женщина. Коварство женского доноса общеизвестно! А расследование – вообще не подвергается никакому сравнению, моделированию заранее. Не дай Бог, если ею окажется красавица, подобная той, что выиграла недавно конкурс "Королевы красоты вселенной" Следователь-женщина наверняка будет опрашивать нас поодиночке, расплавляя душу властностью и мнимой доступностью.

Может быть, из-за липкого страха, поднимающегося с базальных низин, мы решили сменить маршрут движения. А, возможно, захотелось подольше побыть с нашей спутницей – Ладой Борисовной Воскресенской. Стоматолог уже начинала лязгать зубами от нетерпения, искоса поглядывая на Олежека: по-моему она уже больше десятка раз останавливала свой ищущий взгляд в районе пениса моего друга. Как всегда не кстати припомнился анекдот про папу, поучавшего своего рано возмужавшего отрока. Отрок спросил папу: "Что такое достаток?" Папа отвечал: "Сынок, это когда обедаешь в ресторане "Астория", катишься на "Мерседесе", владеешь самой красивой и молодой любовницей". "А что же тогда стесненность в средствах, папа?" "Сынок, это когда утром – чай с плавленым сырком, обед из окрошки с куском черствого хлеба, трамвай, как основное средство передвижение. А ночью – ласки твоей мамы"… Мне стало грустно, но не оттого, что "рыба" по фамилии Воскресенская уплыла от меня к Олежеку – нет, нет, для лучшего друга мне ничего не жалко, да потом у меня был и свой замечательный объект женской ласки. Здесь где-то рядом проживала моя психея – тоже с совершенно высшим медицинским образованием, открывающим врата раскованности и совершенно безопасного секса…

Упоминание о "рыбе" выловило из неглубокого озерца памяти еще один анекдотец – теперь уже совершенно кстати! Тот же развитый сынок на уроке биологии поспорил с учительницей, доказывая, что живет такая порода рыб, называемая "Парикмахерша". Главным аргументом был подслушанный телефонный разговор отца с приятелем. Папа только что вернулся из командировки и благоговейно хвастался другу о том, что "всю неделю жарил в гостинице парикмахершу". Учительница приняла слова ученика к сведенью, но двойку за ответ не исправила…

Лада Борисовна и Олег сейчас напоминали мне двух больших рыб, словно бы выброшенных на берег: они тяжело дышали и настойчиво сплетали пальцы рук, хвосты у них мерно подрагивали. Сквозь ткань легкого платья у женщины выпирали откровенно возбужденные соски, у Олега тоже кое-что выпирало!.. Что-то в этой прочувствованной сцене напоминало мне картину Федотова "Сватовство майора": на авансцене, естественно была нетерпеливая страсть Лады Борисовны – она егозила грудью вперед, оттопырив попку… А "майор" – стареющий кобелина – закручивал пока еще только усы. Мне при таком раскладе оставалось только роль учителя биологии, я обязан был управлять событиями…

От "Кареты" мы сделали резкий поворот назад и проскочили аж до места пересечения бывшей улицы Плеханова с главной артерией города. Затем двинули с Невского за спину Казанского собора, сместились на набережную канала Грибоедова, перешли через Банковский мостик на другую сторону темноводного потока и здесь несколько притормозили, продолжая неспешный, обстоятельный разговор. Вдруг я заметил, что Олег зафиксировал свой взгляд на чем-то или на ком-то. Выражение лица у Верещагина было очень внимательное и сосредоточенное. Я проследил направление его взгляда и увидел "Кудрявого". Да, именно этот парень шел нам навстречу, поедая Олега глазами, меня же он явно не выделял из толпы бездельников, периодически вываливающихся из ворот садика перед Финансово-экономическим институтом. Я для него был одним из компонентов толпы, заполнявшей набережную канала Грибоедова.

В этой немой сцене "встречи" был очевидный подтекст: значит Олег и "Кудрявый" были знакомы раньше, их что-то связывало, причем, что-то важное. Но "Кудрявый" прошел мимо нас, не поздоровавшись с Олегом, затем он прибавил шага, перешел на другой берег канала через Банковский мостик и, как говорится, слинял. Верещагин еще несколько мгновений провожал взглядом неожиданного посланника из "тайного мира", а затем обратился ко мне с вопросом:

– Саша, ты не знаешь этого типа?

– Я с ним не знаком, но мы видели его с Владимиром несколько раз у нас во дворе ночью, в том числе и тогда, когда сгорел автомобиль. Помнишь?

Олег кивнул головой, но ничего не сказал. Тогда я решил попробовать прояснить кое-что методом радикального нажима. Кто знает, может быть, сексуальные волнения заблокировали у моего друга нейроны головного мозга. Хотя, кто знает: что и чем блокируется? Один известный политический деятель утверждал, что голова не может болеть – там же сплошная кость…

– Хотелось бы знать, где этот парень живет? И что делает по ночам, когда вдруг неожиданно загораются дорогие автомобили у богатых людей? – подал я вещий голос, сниженный до вкрадчивого шепота, чтобы не спугнуть робкую птицу-откровение.

– На первую часть вопроса я могу тебе ответить. – молвил Олег, доверчивый и наивный, как ребенок, воспитанной матерью-девственницей, что случается крайне редко.

– В том нет никакой тайны. – наращивал обороты маховик олеговой совести.

– Живет он в доме номер 39 по каналу Грибоедова, в квартире на последнем этаже, окна ее выходят на набережную. Вон они, посмотри, видны отсюда. – начал смелее и смелее исповедоваться Верещагин…

Я, естественно, попытался развить успех моего невольного допроса. Кто знает может откровение у Олега – это только минутная слабость, рожденная под действием гормонального стресса, обрушенного на его яйца и простату активностью Лады Борисовны. Никто и никогда не сомневался в том, что у евреек особые таланты возбуждать даже совершенно невозбудимое. Все большевистские комиссары быстро это поняли и женились практически только на еврейках. Но то было лишь продолжение "хазарской ассимиляции", идущей уже по совершенно накатанному пути. И я, грешник, в свое время имел возможность провести "жизненные параллели", изучая "женский" и "еврейский" вопросы. Теперь, вспоминая на досуги некоторые коллизии, впадаю в "резонансную тряску", но мне помогают остатки моего прибалтийско-немецкого рационализма и медицинское образование. Правда, у абсолютно русских есть замечательная поговорка: "Свинья всегда грязи найдет"… Однако и это – еще одна детективная история с огромной примесью экзистенциализма, порнографии и психотерапии отчаянья… Я быстро и незаметно сглотнул скупую мужскую слезу, предательски томно выползающую из левого глаза, да переложил кое-что "возрождающееся" справа налево рукой, глубоко сунутой в карман брюк. Пришлось поменять и походку…

– Но почему, Олег, он так пристально тебя разглядывал, если ты с ним не знаком?

– Знаком я с ним заочно. Просто этот человек должен быть мне благодарен, если, конечно, он не свинья законченная.

Олег наклонился к моему уху, гася звук собственного голоса, дабы оградить ушки Лады Борисовны от скромной чисто мужской пошлости.

– Дело в том, что, уходя от Владимира тогда ночью, я сперва забрел во двор к своей "соблазнительнице" и стал свидетелем того, как она провожала этого субчика. Видимо, проводы состоялись после аналогичной "ночи восторгов". Парень не видел меня, но я проследовал за ним до самого парадного его дома.

Затем Олежек смело повысил голос, работая теперь уже на свой имидж: молотом здесь, естественно, была мужская спортивно-героическая спесь, а наковальней, та самая лохматая киска, свернувшаяся в клубочек у женщины между ног.

– Кстати, он точно заходил предварительно во двор Владимира: рассматривал там что-то минут пять, затем вернулся на Гороховую…

Внимание мое напряглось до невероятности: неужели мы напали на след истинного "поджигателя"? И я стал уточнять события… Олег же плавился словно свечной воск на подставке перед Иконой Казанской Божьей Матери, лицезреемой при всех зажженных свечечках. Мне показалось, что уже закончилась Проскомидия – первая часть Литургии. Была употреблена одна просфора (Агнец), как бы по слову апостола: "один хлеб, и мы многие – одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба"… Вот уже началась и Литургия оглашенных, то есть готовящихся к принятию Святого Крещения, состоящих из кающихся, отлученных ранее за тяжкие грехи от Святого Причащения… Диакон, получивши благословение, выходит из алтаря на амвон и громко восклицает, добиваясь звонкого эха в церковном куполе: "Благослови, владыко!"… Последовательно является и священник с просветленным ликом и прославляет Святую Троицу: "Благословенно царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков". Певчие ударяют дружно: "аминь"… Мурашки пробегают по спине от шеи до … Пусть до пят…

Так и не избавившись от благотворных судорог, я в уме отрапортовал все положенные псалмы – 102, 145… Разделились и расставились единой чередой псалмы с малой ектенией: "паки и паки миром Господу помолимся". Тут уже не удержаться от слез. Я чуть-чуть с размаха не ляпнулся на колени и не влепил лбом по мостовой! Олег что-то заметил, догадался и придержал меня под локоток крепкой рукой искреннего друга… Я устоял на ногах. В глазах Лады Борисовны мелькнул неподдельный интерес к моей овеянной чистотой Православия персоне: но ей мешал еврейский радикализм, что-то искаженное, скорее всего, идущее от сектантства, присущего фалаши, и неунывающая тяга к общечеловеческому блядству.

Меня же понесло в Литургию верных. При словах священника, громко звучавших в моем перегретом солнцем черепе, показалось, что за моей спиной выросли крылья, как у истребителя "Миг – 21, БИС – 2002". Закрылки уже наводились внутренней командой "Взлет, мать вашу так!" Набережная канала была свободна от транспорта, и ничто бы не помешало моему стартовому разбегу. Главное, чтобы хватило для разбега длинны свободной полосы отсюда до Каменного мостика. Из-под фронтона финансово-экономического института звучало безумной чистоты и силы контральто: "И вас всех православных христиан, да помянет Господь Бог!"

Как бы почувствовав торжество момента, сбившиеся в кучку у Банковского мостика красавицы-кобылицы – студентки и аспирантки – вытянулись по стойке смирно, отдавая почему-то левой рукой пионерский салют… Кто знает, может быть, после серии испытательных экзаменов крыша едет даже у таких выносливых особ? Тут уж я не постеснялся ни рыданий, ни святого речитатива: "и священство твое да помянет Господь Бог во царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков"…

Не помню что именно, но значит что-то меня остановило от крайностей. Я как бы спустился с небес на грешную землю, и шизуха отползла к гранитному спуску, к каналу. Великого писателя и дипломата Грибоедова рядом не было: я понял, что никто не собирается надо мной насмехаться. И аффектация моя, словно зеленая жаба, энергично квакнув, плюхнулась в мутные воды. Теперь и на Олега с Ладой Борисовной я смотрел иными глазами – серо-голубыми лучами холодного детектива.

– Олег, постой, не спеши! Давай, выкладывай все подробности! Из нашего двора парень двинул сразу же домой? Ты это видел точно?..

– Я не только это видел, но успел поучаствовать, как тебе уже говорил, в его спасении от нападения троих подонков.

О, как это было похоже на моего друга – рыцаря и атлета до мозга костей, до излома всех двадцати articulacio metacarpophalangea обеих кистей рук! Лада Борисовна моментально выбросила из головы "мое православие" и устремила глаза, полные очарования, с великолепным блядским прищуром, на Олега. Я тут же догадался обо всем остальном, о развитие ситуации. Олег же продолжал с наигранной скромностью и наивностью подтверждать мои догадки о внутренних мужских помыслах:

– Они настигли его в парадном и, видимо, собирались отобрать деньги, часы, одежду – ну, как это обычно у таких деятелей бывает! Я в то время был под свежим впечатлением убийства академика Глебова вот такими же подонками, потому с большим энтузиазмом влез в разборку… Мне было необходимо выплеснуть негодование!

– Олег, но я же знаю твои боевые возможности! В таких стычках выбора нет: врага необходимо бить насмерть, уничтожать. Ты же мог их укокошить?

– Честно говоря, Саша, я особенно не изучал противника: они попробовали применить оружие, а потому у меня было дополнительное моральное право на решительные меры. Я их, эти меры, и использовал… Возможно, кто-то из троих попал в больницу, или сразу в морг…

Олег помолчал немного, словно бы еще раз взвешивая морально-юридические доводы…

– Ты же понимаешь, Саша, если десятилетиями в нашей стране уничтожали лучших, то остались-то в большинстве своем мерзавцы. Кто-то из них реабилитируется, превратится хотя бы в сносные личности, но остальных в течение многих лет придется уничтожать физически, пока не санируешь популяцию полностью!..

Логика у Олега была железная, но трудно поверить в то, что она хорошо вязалась с юридическими установками. Но Верещагина, видимо, это нисколько не заботило – он давно сделал для себя окончательные выводы и при случае собирался решительно претворять их в жизнь.

– Олежек, поверь мне: сегодня нас приглашают в милицию в том числе и потому, что твоя "очистительная работа" принесла плоды самые реальные! Нам надо быть готовыми отвечать на вопросы следователя достаточно обоснованно. Лучше бы ты придумал версию о том, что возвращался домой совершенно другим маршрутом, да и вообще подцепил "частника", прикатившего тебя к самому дому… Надо чтобы и тот "частник" стал доброкачественным свидетелем.

Верещагин смотрел на меня проникновенно и внимательно пару минут, Ни один мускул не дрогнул на его лице, затем он высказался вполне определенно:

– Нет ничего проще. Я действительно возвращался домой на "частнике". Даже запомнил номер машины – это у меня вошло в привычку. Времени на "науку мерзавцам" я затратил очень мало: минуты три – четыре, не более того. Так что все сойдется по времени у меня и у возможного свидетеля, то есть "частника". Но тот парень, мой спасенный, должен тогда молчать как рыба. А тут гарантию нам никто не даст.

Теперь настала моя очередь размышлять вслух:

– Постой, Олежек, а какой, собственно говоря, резон "Кудрявому" засвечиваться. У него, как мне сдается, у самого рыльце в пушку – какого черта он шляется по ночам, высматривая дорогие машины? Мне кажется он должен молчать!

– Да, молчать он должен, – продолжил развивать мою мысль Олег, – но тяга к справедливости может подвигнуть его к тому, чтобы отправить анонимку в логово родной милиции.

Как ни крути, но мы с Олегом шли на риск. Однако, семь бед – один ответ. Нам ничего не оставалось, как придерживаться четкой версии: Верещагин ушел домой совершенно трезвым, шел по ближайшей к дому Владимира стороне канала Грибоедова к Невскому проспекту. Там, в районе Казанского Собора, поймав частника, Олег доехал до дома; никаких стычек у него не происходило. А события, происшедшие на правом берегу канала в доме номер 39, нас никак не касаются, мы о них ничего не ведаем.

Воля наша была собрана в кулак, она выводила нас к необозримым просторам уверенности в своей правоте. Больше того, мы не сомневались в том, что Всевышний нас не осудит, а наоборот поддержит и защитит. Тут же ударило в глаза, как солнце в совершенно ясный, безоблачный летний день, поучение: "И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту" (Откровение 11: 5).

От набережной канала Грибоедова мимо Гостиного двора по проулку вышли на Садовую. Здесь мы временно расстались с нашей спутницей: ей было наказано следовать ко мне домой, кооперироваться там с Ириной Яковлевной и ждать нас, готовя шикарный ужин. Мы же повернули налево к Невскому, а затем втиснулись в переулок Крылова – вот оно родное 127-ое отделение милиции, наш защитник и строгий ревизор порядка. Спросили у дежурного, где находится кабинет следователя Ивановой, а за одно и уточнили ее имя и отчество, оказалось, что звали Иванову Елизавета Генриховна. Странные сочетания фамилий, имен и отчеств встречаются в советской действительности. Вот и еще один пример звуковой нелепицы: почему с удивительно простой фамилией – Иванова сочетается имя Елизавета, да еще и Генриховна. Пока поднимались на второй этаж, отыскивали в темноте коридорных закоулков нужный кабинет, родились некоторые ассоциации: молодой, высокий, стройный полковник Иванов, не так давно выручавший нас вместе с Владимиром из "заключения" в этом же отделении милиции, вполне мог оказаться мужем следователя. О другой форме родства не могло идти речи, ибо отчества не сходились у полковника и следователя.

Вялая ассоциация с большим скрипом приоткрыла врата интуиции: я вдруг вспомнил про Елизавету Тюдор – английскую королеву, дочь Генриха VIII. Имена эти я уже муссировал в своей очередной книге. "После Марии "Кровавой", успевшей за годы своего недолгого царствования (1553-1558) отправить на костер более трехсот протестантов, обвиненных в ереси только потому, что не разделяли католическую веру повелительницы Англии. Умирала она в одиночестве, покинутая не только своим законным супругом – Филиппом Испанским, в которого ее угораздило влюбиться настолько, что она потакала любым его прихотям. Когда стало ясно, что королева умирает, то ее покинули и придворные, быстро переметнувшиеся на сторону Елизаветы – к ногам первейшей претендентки на престол.

Елизавета была единственной дочерью самодура и многоженца Генриха VIII и казненной по его наущению Анны Болейн. Мать Елизаветы – одна из несчастных жен Генриха, простившихся с супружеским таинством на плахе. Елизавета сперва носила титул принцессы Уэльской, но с 1536 года была признана незаконнорожденной и удалена от двора. Оставаясь верной протестанткой, она являла собой надежду большей части англичан, но тем же раздражала свою сводную сестру – королеву Марию. Елизавета, получив прекрасное домашнее образование, много читала, не влезала в дворцовые интриги и сумела-таки дождаться "звездного часа": она взошла на престол сразу после смерти Марии под бурные, радостные крики протестантов. Елизавета хранила обет королевы-девственницы всю жизнь, хотя порой из-за политических соображений демонстративно велись переговоры с некоторыми монаршими фамилиями о возможном замужестве королевы Англии. Елизавета правила Англией с 1558 по 1603 годы, успев восстановить и основательно укрепить позиции протестантства, для чего ей приходилось вести сложные дипломатические игры, укреплять военное и экономическое положение страны в том сложном мире главенствующих международных отношений. Елизавета I превратила Англию в истинную "владычицу морей", идя ради этого даже на поощрение пиратства. Известный "морской волк" Фрэнсис Дрейк (1540-1596), первый из капитанов, совершивших кругосветное плаванье, по благословению своей королевы грабил испанские галиоты, занимался работорговлей, захватывал прибрежные города как в старом, так и новом свете.

Елизавета I вынуждена была вести постоянную борьбу с другой претенденткой на английской престол – с Марией Стюарт. Мария Стюарт была "продуктом" еще одной "шалости" Генриха VIII с Екатериной Арагонской, тоже однажды признанной незаконнорожденной. Красавица Мария Стюарт была верной папе римскому католичкой, воспитанной при французском дворе. Эта беспокойная женщина после брака с дофином Франциском была провозглашена королевой одновременно Франции, Шотландии, Англии. Но в Англии ей никто не собирался уступать трон, ее здесь воспринимали как врага законной монархии и англиканской церкви.

После известной Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 года), когда французские католики перебили массу гугенотов, протестанты окончательно возненавидели носительницу родства Гизов – Марию Стюарт. Елизавета I сумела пленить свою конкурентку, но тогда возник огромный соблазн быстро с ней рассчитаться. Как бы сдерживая общественное мнение, Елизавета мучила и себя, отрекаясь от подписания смертного приговора Марии Стюарт – творцу возможного заговора. Неудачницу долго "таскали" по дальним, холодным, неуютным замкам Англии, пока в 8 февраля 1587 года не была совершена казнь несчастной в замке Фодерингей. Елизаветой, скорее всего, руководила не жестокость, а холодность политического расчета: Марию Стюарт не казнили до тех пор, пока это было выгодно Англии. Как только такие выгоды растаяли, то решили избавиться от лишних хлопот – к тому времени эта политическая карта была уже окончательно бита"…

Сейчас мы с Верещагиным рыскали по путаным, тесным лестницам и коридорам второго этажа здания 127-го отделения милиции в поисках кабинета нашей отечественной Елизаветы Генриховны, а у меня в голове выстраивались занятные исторические параллели. Придворные нравы Англии старой формации могли поразить даже более стойкий, чем мой, разум: здесь присутствовала явная гремучая смесь – примитивного варварства и изысканной изощренности. Пришел на память текст распоряжения, изданного в 1598 году для постояльцев дворца Английской королевы: "запрещается кому бы то ни было загрязнять своей мочой и прочими испражнениями лестницы, коридоры и прочие дворцовые помещения". Невольно я потянул носом: мочой и прочими экскрементами не пахло, но по органолептике шибанул какой-то особый милицейский дух – смесь пота, сапожной ваксы, перегара, доноса…

Вот наконец-то и нужный кабинет: постучались, ответа не последовало, но я все же сунул грешную голову в щель, образованную моим любопытством и темпераментом путем взаимодействия с таинственной дверью. От стола, прижатого к окну и занимавшего своей махиной почти все жизненное пространство кабинета, на меня глянули суровые глаза. В первый момент показалось, что взглянула не женщина, а дьявол, плохо выспавшийся и страдающий хроническим неврозом. Показалось даже, что прозвучали слова: "Чего надо? Убери рожу за дверь!" Но я не принимал психологическое давление ни в какой форме, а потому, порывшись в кармане, извлек пару повесток – на себя и Верещагина. Молча, не тратя слов на "неблагодарную персону", я выложил мое "достояние" на стол перед следователем. Почему-то не возникло желание сомневаться в том, что я попал туда, куда нужно, к человеку, вызвавшего меня повесткой. Женщина сперва закурила, потом вчиталась в атрибутику повестки, затем прищурилась (может быть, от дыма сигареты) и спросила:

– Вы кто? – Федоров или Верещагин?..

Опять холодный испытующий взгляд… За это время и Олег успел втиснуться боком, мимо меня в кабинет, и мы стояли перед женщиной-следователем почти что с голой душой, с содранной кожей, с обнаженной совестью. Так она, скорее всего, и воспринимала нас. Однако я заметил, что ее взгляд успел скользнуть и по нашим пенисам, причем на олеговом он задержался дольше и минимум шесть раз уходил в сторону и возвращался снова. Я бы при таком внимании со стороны женщины обязательно разделся тут же, а Олег – вот уж спортсмен несгибаемой воли – как был пентюхом, так им и остался. В отношении меня в графе "прочие приметы" было почему-то помечено: "без особо выдающихся признаков"! Я даже обиделся по этому поводу, но смолчал… "На вкус и цвет – товарищей нет!" Полагаю, что повышенное внимание к олеговым прелестям объяснялось просто: он был основательно перегрет недавним общением с Ладой Борисовной. "Остаточные явления" даже сквозь штаны и путающиеся в перекладывании на лобке руки (любимый жест Гитлера) оставались весьма заметными…

– Вообще-то надо поговорить с каждым из вас по отдельности, – начала было кобениться следователь, – но, как говорится,..

Мы не успели услышать очередную милицейскую сентенцию… Дверь широко распахнулась и на пороге возникла фигура начальника следственного отдела Колесникова Павла Олеговича. Сегодня он был почему-то в форме, и она ему очень шла, особенно майорские погоны!.. Елизавета Генриховна тоже отметила элегантность и молодцеватость своего шефа: она даже более четырех раз перевела взгляд с его погон тоже на пенис! Но женщина почему-то промолчала, не поднялась навстречу начальству, из чего я сделал заключение, что Иванова, во-первых, блатная штучка, во-вторых, сексуально удовлетворенная особа!..

По-моему, это все великолепно понимал и Колесников, но он почему-то посчитал необходимым продемонстрировать особое расположение ко мне и Верещагину, тем самым, видимо, попытаться настроить Елизавету Генриховну на деликатный лад допроса. Он поздоровался с Олегом и со мной за руку, поинтересовался о нашем здоровье, ненароком выяснил, где мы проводили все эти дни – с момента нашей последней встречи. И совершенно неожиданно спросил:

– Александр Георгиевич, а как идет работа над новой книгой о буднях милиции. Насколько я понимаю, вы же не зря торчали у нас в отделении целые сутки: отсиживались в "обезьяннике", у меня выпытывали "профессиональные секреты". Наверняка и Олег Макарович шарил взглядом по нашим "закромам" с особым смыслом – не иначе как для того, чтобы вам помогать "творить бестселлер" детективного жанра?

Было нетрудно догадаться, что такие речи – психическая атака на Иванову. Знай дескать с кем связалась! А я, если и зашел к тебе с умыслом, так только для того, чтобы тебя же и обезопасить от последствий контакта с "мастером художественного слова". И никакой личной или иной корыстной цели у меня нет – все только на благо отчизне, да нашему ведомству!..

Ивановой он никаких указаний не давал, а только в заключение беседы попросил какую-то папку, а получив ее, удалился, попрощавшись с нами теперь уже только кивком головы и вполне индифферентным словом – "До встречи"…

Мне показалось, что разыгранный начальником театр, Елизавета Генриховна так и оценила, как должна была оценить умная женщина и дошлый следователь: на нее попытались оказать давление, но в очень мягкой форме – деликатно, плавно, ненавязчиво. Однако любому опытному чиновнику понятно, что начальник "может мягко стелить, но спать-то будет жестко"! И она, подавив кривую усмешку, несколько призадумалась. Ей, как я понимаю, было необходимо решить: а стоит ли из-за двух "говнюков" ломать копья? По-моему, она решила не ссориться с начальством, а потому даже не стала допрашивать нас с Верещагиным по одиночке, а принялась задавать вполне дежурные вопросы обоим сразу. Мы могли отвечать попеременно, давая каждому, свободному от разговора, собраться с мыслями. Но и здесь она могла ловить нас на противоречиях, а у следователя для таких штучек, видимо, был отменный навык.

Но мы с Олегом уже вошли в новую роль "литературных метров", способных сокрушать "гнилые устои" и выводить даже карающие органы на чистую воду. Потому беседа шла в вежливом тоне. В начале мы попросили Елизавету Генриховну уточнить причину столь основательного любопытства к частной жизни свободных граждан свободной России. Иванова поняла, что мы правы и будем стоять насмерть, оказывая сопротивление любым ее противозаконным действиям. Она поняла, что с нами необходимо выбирать тон, искать какой-то иной подход, если хочешь чтобы мы сотрудничали со следствием. В конце концом, за нами оставался и последний довод: мы могли уйти в глухую оборону – сослаться на то, что хотим беседовать только в присутствие адвоката, а для нашего задержания требуется соответствующее решение суда.

Иванова поднялась со стула и прошла к сейфу… Мы с Олегом несколько прибалдели и "облизали взглядом" ее формы даже более основательно, чем она это сделала с нами…

Было на что посмотреть: она выступала в брючном костюме, не скрадывающим, а только подчеркивающим идеальность ее форм. Тут я понял, в чем состоит успех следственных дел Ивановой и откуда такая независимость во взаимоотношениях с начальством: она была отменной бабой и мужики не могли удержаться, контактируя с ней, от слюно-и сперматечения!.. Уверен, что Иванова моментально раскалывала подследственных, используя свое "главное оружие" уже в визуальной форме, а с "большими генералами" она могла симулировать "очарование" мужчиной-героем и логически возникающую при этом "женскую слабость"…

Конечно, это была блатная особа, причем поддержку, видимо, она имела на самом высоком уровне. Теперь и мы с Олегом поняли: с этой дамочкой необходимо держать ухо востро… От сокрушения я незаметно соскользнул в приятные сердцу писателя литературные изыски…

"Главной модницей и щеголихой в Англии была королева Елизавета I, тут уж никто не мог угнаться за ней. Не обладая отменной внешностью, Елизавета успешно компенсировалась в шикарности туалетов. Говорят, что у нее было более трех тысяч платьев, каждое из которых представлялось произведением искусства, особенно если учесть какие драгоценности использованные в отделке нарядов. Хотя Елизавета и поддерживала в общественном мнении версию наличия девственности у первой леди, но в иностранных дворах шептались о некоторых далеко идущих увлечениях королевы Англии. Елизавета стремилась к тому, чтобы все ее окружающие не сомневались в том, что она самая красивая, умная и обаятельная женщина. Льстивое окружение с удовольствием втягивалось в азартную игру, но каждый при этом оставался в глубине души при своем мнении. Впервые Елизавета влюбилась, когда ей шел еще только шестнадцатый год – ее избранником явился генерал-адмирал Сейсмур, но он-то рассматривал такой поворот только как путь к королевской власти. Сейсмур поспешил и женился на овдовевшей супруге Генриха VIII – на мачехе Елизаветы – Екатерине Парр. Это был урок для Елизаветы, поэтому, когда Сейсмур овдовел и возобновил ухаживания за теперь уже королевой Елизаветой I, она не позволила себя обмануть.

Елизавета I одарила избирательной привязанностью Роберта Дадли (1532-1588) – сына герцога Нортумберленда. Но Дадли был женат с восемнадцати лет и теперь вынужден был держать свою супругу Эми Робсарт подальше от Лондона. Вскоре Эми трагически погибла при загадочных и нераскрытых обстоятельствах – она якобы свалилась с парадной лестницы, сломав себе шейные позвонки. Знатоки утверждали, что труп находился на нижней площадке в вальяжной позе, без признаков небрежности в туалете и прическе, что практически невозможно, если учесть как обычно в аналогичных случаях катится человек через голову вниз по лестнице. Появилось подозрение в том, что было совершено намеренное убийство, и очень легко определялись заинтересованные лица – королева и Роберт Дадли.

Некоторое время Елизавета держала Дадли на расстоянии, но уже в 1564 году на него вновь посыпались милости – он стал графом Лейстером. После двадцати лет вдовства Лейстер женился на вдове графа Эссекса и королева к нему постепенно охладела.

После смерти Дадли фаворитом Елизаветы стал Роберт Девере, граф Эссекс (1567-1601). Этого молодого человека погубила заносчивость и придворные интриги. Успеха добился молодой сэр Уолтер Роли (1552-1618), вовремя предпринявший шикарный рыцарский шаг: он не задумываясь сорвал с себя дорогой плащ и бросил его под ноги королевы, выходившей из кареты на мокрую мостовую. Елизавета в то время просто была помешана на реанимации рыцарских традиций, заключающихся в обожествлении дамы сердца.

Молва тешит последующие поколения англичан рассказом романтической истории, связанной с казнью фаворита Елизаветы графа Эссекса, заключенного в Тауэр за участие в мятеже. Когда-то королева подарила ему ценный перстень и перед казнью Эссекс попытался передать его королеве, чтобы напомнить ее былую любовь. Но перстень перехватила леди Ноттингем – заклятый враг Эссекса. Елизавета, не дождавшись послания от своего фаворита, решила, что он не осознал тяжести своего поступка, и подписала роковой указ. Казнь состоялась, но вскоре леди Ноттингем, умирая, поведала королеве о своем поступке, прося прощения. Елизавета I ответила: "Возможно Господь вас простит, но я – никогда!"…

Я взглянул пристально на Иванову Елизавету Генриховну, пытаясь отыскать в ее облике что-либо роднящее простую советскую женщину, поднявшуюся на волне последствий большевистского террора до уровня следователя милиции, с королевой Англии. Все было при ней – аппетитная попа, стройные ноги, манящая грудь, шикарные волосы, глаза, не лишенные сексуального поиска. Мой виртуальный пасьянс почему-то завис, застопорился: королевская карта не шла. Естественно, английская Елизавета на картах так и оставалась бубновой королевой, но милицейская Елизавета вытягивала только на шестерку-пик. Видимо, весь секрет состоял в том, что рядом с 127 отделением милиции не было Великой Англии!.. Отсутствовала родовитость и порода, да мозги были разными. В нашем случае все сводилось к эстетике деревенской Марухи из Архангельской губернии – с округло-миловидными чертами лица и крепким позвоночным столбом, вытренированным тяжелым крестьянским трудом. Ее селекция происходила в России, отстающей от цивилизованного мира, как известно, на пятьсот лет. Но в умственном плане она и мелко плавала, и невысоко летала. Одно успокаивало: женская плоть здесь совершенствовалась хоть и по животному типу, но не без влияния Божьего промысла. И я отдавал дань должному, свершившемуся в полной мере.

Однако, как ни крутись, но гадкое предчувствие сосало под ложечкой: я ждал от следователя обязательной глупости, пошлой интриги, лихой подтасовки фактов только ради какой-нибудь призрачной надежды на решение собственного карьерного вопроса или удовлетворения неотстоявшейся мании величия, дефицита признания, подхлеста неудовлетворенной сексуальности… Все должно было совершиться на российский манер. Англией, интригой Елизаветы I здесь, конечно, и не пахнет. Вместо чарующих духов королевы я обязательно столкнусь с запахом крутого пота и смазных сапог заурядности. Да, спору нет, – будет и хитрый донос, и ложное обвинение, и усечение головы… Обязательно должна из тени бытия появиться фигура "благодетеля" – бабьего угодника, готового за вознаграждение женской улыбкой и постельной оргией заложить душу дьяволу. А уж оболгать двух никчемных маргиналов ему ничего не стоит…

Стало грустно!.. В довершение плохого настроения я поймал режущий взгляд серых глаз женщины-следователя, уже возвращавшейся от сейфа с тощей папкой каких-то документов, но именно такой тощий компромат и повергает наземь достойных людей. Елизавета Генриховна спокойно уселась за свой стол, разложила перед собой бумажки, вынутые из папки, и повела неспешную, но, как оказалось потом, исключительно коварную речь.

– Предлагаю вам, господа, доверительный разговор. Суть его заключается в следующем: некоторое время тому назад в микрорайоне вашего проживания начались странные дела. В ту ночь, когда вас привели в отделение милиции, во дворе дома номер тридцать по улице Гороховой была сожжена дорогостоящая, практически совершенно новая иномарка. Рядом с вашим домом, на тротуаре около телефона-автомата, находят мертвого мужчину – данные его до сих пор не установлены. В доме 35, что напротив вашего дома, при не совсем понятных обстоятельствах погибает женщина 62-лет, якобы выбросившаяся (или выброшенная) из окна четвертого этажа лестничной клетки. Этой же ночью в парадной дома номер 39 по набережной канала Грибоедова погибают двое молодых мужчин, а третий попадает в реанимацию в тяжелом состоянии. Предполагается, что этот эпизод явился следствием разбойного нападения на них, либо результатом умелого сопротивления, оказанного пока еще неведомой силой. Пострадавшие мужчины не проживали в том доме, при них обнаружены нож, боевой пистолетом Макарова, а также газовый пистолет и три кастета. Документов при пострадавших не оказалось.

У меня дрогнуло сердце: я реально представил, на что шел Олег, решив ввязаться в драку с бандитами. Следователь обвела меня и Олега долгим испытующим взглядом, видимо, почувствовав моментально возникшее смятение моей души. Теперь ее уже не интересовала наша мужская стать, а шла профессиональная оценка подследственных как потенциальных преступников, со зверским наклоном мыслей и поведения!..

– Прошедшей ночью во дворе номер 32 снова сожжена иномарка, а далее в проходном дворе этого же жилого массива был застрелен из снайперской винтовки проживающий там гражданин, являющийся как раз владельцем сожженного автомобиля. Во флигеле того же массива, в квартире на третьем этаже, умирает от массивной потери крови гражданин в возрасте 42-х лет, постоянно прописанный по этому адресу, проживающий с двумя несовершеннолетними детьми и старушкой свекровью. Подозревается самоубийство, но не исключается полностью и изощренное убийство…

Все сказанное было страшным, как английский роман о временах средневековья, или о тех героях, что описывал тягомотный, но крайне плодовитый романист Чарлз Диккенс! Ужас леденит мою душу, но Олежек остается совершенно спокоен, он как будто впал в медитацию, и слова следователя до него не доходили… Опять режущий, стальной взгляд, прижимающий к "правде и только правде"!.. Чтобы пусто было этому следователю с задатками палача… Неужели она всерьез думает, что мы с Олегом – исчадие ада. Но принимать нас за наивных простачков тоже не было смысла. Мы интеллигентные люди – а я еще и представитель милосердной профессии – не способны тщательно готовить и осуществлять столь тяжкие преступления?

Следователь словно читала наши мысли, а потому поспешила возразить нам вслух и весьма категорично:

– Нет, нет, никто вас не подозревает в подготовке и свершении всех этих преступлений. Хотя исключать и такое предположение придется – на основании ваших чистосердечных ответов, свидетельских показаний и других способов доказательства вашего алиби. Но я просила вас зайти к нам, главным образом, для того, чтобы посоветоваться с умными людьми – то есть с вами…

Новая серия испытующих взглядов, теперь уже пересыщенных как бы доверием, доброжелательностью, положительными оценками наших душевных щедрот… Все же женщины – большие актрисы-крысы! А уж женщина-следователь – так прямо без пробы может сниматься в любом детективном, остросюжетном фильме. Мы с Олегом молчали и ждали: пусть следователь "колется" самостоятельно, мы не будем помогать ей ни в чем. Она с самого начала произвела на нас отвратительное впечатление, хотя ее внешние данные мы оценили довольно высоко. Но эта женщина не принадлежит нам, а потому мы не испытываем к ней окончательной симпатии, столь откровенной, когда начинаешь чувствовать тепло совместной постели!.. А потом – эти режущие лезвия серых глаз! Мороз по коже пробирает! Какие уж тут мысли о тепле "венчающего ложа"?..

Дверь без стука распахнулась: теперь на пороге кабинета стоял мужчинка – невысокого роста, с маленькими кокетливыми усиками в форме подполковника милиции. Этого типа я не знал, да и знать, честно говоря, не хотел. В нем было что-то настораживающее: глаза обращены во внутрь собственного чванливого величия, а ум отпечатывался на лбу в виде надписи только двух слов – "самовлюбленный болван". Вообще вся его натура отдавала чем-то весьма примитивным и плоским. Я еще подумал: "Может быть, господин не правильно выбрал лосьон после бритья, или явился к нам, не помыв руки после туалета?" Вот от чего в нашем сознании всплыла эта навязчивая брезгливость…

Такие люди наделены огромным самомнением, страстью к карьере, власти, пороку. У меня в голове почему-то сразу выстроились аналогии: припомнился очень похожий тип, толкавшийся по кабинетам того самого фонда, в котором я недавно работал. Тот тип, несмотря на явную глупость, выражавшуюся в том, что он в любое время суток походил на человека, попавшего "с корабля на великий бал", дошел все же до должности заместителя директора. Но даже при беглом взгляде на него становилось очевидным, что "свой прежний корабль" он сумел утопить. А теперешний бал был предназначен совсем не для него – просто новоявленный функционер ошибся дверью. При нем существовала "Анка-пулеметчица", вязавшаяся к начальству в соитие и прилипавшая ко всем, "как банный лист к жопе". Но тут, уже как литератор, я поймал себя на мысли, что перечисленные впопыхах сентенции были весьма отдаленными понятийными параллелями. Иначе говоря, я почувствовал, что во мне заговорила мстительная предвзятость: может быть, тот человек был и неплохим мужем, отцом, трудягой на бумажном фронте…

Следователь встала при появлении этого типа, из чего можно сделать вывод о признании этого начальника милицейской валькирией. Но это могло быть только "передаточное звено", идущее от "высокого покровителя".

– Юрий Валентинович, провожу беседу с гражданами Федоровым и Верещагиным, возможно, способными помочь следствию. – доложила следователь.

Меня с Олегом очаровала эта занятная формула: "возможно, способными…" Ничего себе "пенки"! Видимо, на наших лицах отразилось крайнее недоумение, не оставшееся не замеченным подполковником. Но, скорее всего, не потому, а только ради того, чтобы напомнить миру о своем величие, "командир" сделал важное сообщение, обращенное в данном случае непосредственно к нам:

– Если у вас имеются претензии по поводу методов получения от вас информации, то вы можете написать мне "докладную". Писать нужно на имя подполковника Егорова Юрия Валентиновича – заместителя начальника 127-го отделения милиции.

Чувствовалось, что звание подполковника Егоров получил недавно, а потому при любом случае старался обязать всех напоминать Миру о столь важном событии. Этому болвану казалось, что мы очаруемся самой возможностью вступить в личную переписку с "подполковником милиции". Он, скорее всего, спутал нас с продавцами рынка "Апрашка", которых вовсю подстригали мильтоны из 127-го отделения милиции – возможно, как раз под руководством этого подполковника. Они якобы предоставляли современным ворам "крышу", заодно создавая сеть осведомителей. Своим агентам они сами не платили "за услуги", а наоборот позволяли себя "подкармливать"…

Куда смотрит министр МВД? Уму не постижимо!.. Вроде бы серьезный человек господин Грызлов. По внешним данным нельзя исключить присутствие немецкого или скандинавского генофонда в его плоти – значит и голова должна хорошо работать. Но слишком медленно он наводит порядок. Только ведь, возможно, – "плетью обуха не перешибешь"! А, может быть, здесь как раз тот случай, когда спешить не рекомендуется: "подсекать" жирную рыбу нужно тогда, когда она прочна уселась на крючок. Сколько еще сил необходимо затратить, чтобы наших отечественных "кочевников" переиначить – приучить к добротной работе, отвратить от бездумных кавалерийских наскоков, а самое главное, очистить от корысти.

Егоров вызвал в коридор Елизавету Генриховну и о чем-то там пошептался с ней. Иванова, выходя, смела все выложенные документы в центральный ящик стола и заперла его на ключ. Профессионализм высшей марки!.. Мы с Олегом с трудом подавили улыбку, вспомнив киношную выволочку, заданную капитаном Жигловым Шарапову…

С той памятной русской душе горки, на мокрой от волнения заднице, я скатился в глубину исторических пластов. Да и Олег, пожалуй, мысленно был где-то рядом. Пошли воспоминания, выраженные определенными кусками из моей последней книги…

"Карл I втянул Англию в Гражданскую войну, пройдя через споры с Парламентом. Конфликт закончился для Карла I обезглавливанием. После расправы над неудачливым королем, Англия одиннадцать лет жила без монархии. Власть в руки взяла Армия, рожденная и выпестованная в ходе Гражданской войны. Во главе Армии, а значит и страны встал Оливер Кромвель (1599-1658). Так что прецедент военного переворота и создания большевистских династий – только на цивилизованный манер – был уже в Англии, только много раньше, еще в шестнадцатом веке. Россия же имела и свой опыт таких переворотов, но их готовили и осуществляли не без помощи иностранной дипломатии".

Но меня интересовала сейчас "чистая историческая практика", а потому я снова принялся ворошить английское грязное белье. "В 1660 году на престол взошел Карл II – старший сын казненного короля, и большая река династических преобразований вновь потекла. Новый король вернул стране веселье, заметно ослабив узду пуританского радикализма. Даже его въезд в столицу Англии – в Лондон явился для народа двойным праздником: отмечали коронацию и тридцатилетие короля. Король, воспитанный на Европейском континенте, привез в Англию поклонение французской философии Гассенди, основной смысл которой заключался в приятном тезисе – "следуй природе". Скоро о похождениях короля и его брата Иакова, герцога Йоркского принялся судачить весь Лондон. Карлу II быстро приклеили прозвище "Старина Роули" – по имени темпераментного жеребца из королевской конюшни. Количество фавориток монарха было трудно сосчитать, некоторые из них были тайными шпионками иностранных держав. Никто не пытался произвести подсчеты незаконнорожденного потомства короля. Но официально Карл II женился на португальской принцессе Екатерине (1638-1705). Во времена правления королем-весельчаком, Англию постигли несколько невзгод: война с Голландией, чума и великий пожар в Лондоне. Нация, можно сказать, достойно справилась с этими несчастьями. Карл II умер неожиданно, в 1685 году, по мнению многих его отравил собственный сын – Иаков Йоркский. Но такие заявления, скорее всего, были отблеском религиозных распрей, борьбой за влияние католиков или протестантов. После Карла II недолго правил страной Яков II (1685-1688), затем – Вильгельм III и Мария II (1689-1702). На королеве Анне (1702-1714) династия Стюардов захлебнулась. Эта женщина – отечная, чрезмерно полная, страдающая ревматическим поражением суставов, лишающими ее возможности даже свободно передвигаться, – характеризовалась современниками одновременно как "кротко глупая" и "сердечно глупая". Но именно в период ее правления произошло важнейшее событие: была принята с 1 мая 1707 года уния Англии и Шотландии об образовании единого королевства. Так что международный день солидарности трудящихся для теперь уже Великобритании имеет дополнительное и, может быть, первостепенное значение".

Моя память приволокла за уши сведенья и о следующей династии – Ганноверской. Почему-то мои предпочтения соблазняли странности всех четырех Георгов – будущих королей Англии. Я попробовал распутать клубок собственных догадок, приложив их в виде, пусть кривобоких, аналогий к российской действительности. Как это не выглядит парадоксально, но исторический хвост догадок был привязан почему-то к тому самому подполковнику Егорову Юрию Валентиновичу, только что наследившему в кабинете следователя, а теперь шептавшемуся со следователем Ивановой в вонючем коридоре… Что могли так таинственно и долго обсуждать там эти две явно темные личности?..

"Четыре короля с одинаковыми именами правили Англией с 1714 по 1830 годы, то есть шестнадцать лет. Они оставили в английском народном эпосе занятную страничку: основной вектор любых повествований о Георгах направлялся в сторону откровенной иронии. Георг I (1660-1727) стал королем Великобритании и Ирландии в возрасте 54 года. Он был немцем не только в большей степени по национальности, но и по духу: он даже не пытался делать вид, что способен освоить английский язык и постичь традиции жизни своих подданных. Георг I был по-немецки рассудительным, спокойным страшно себялюбивым монархом. Его строгость прежде всего обрушивалась на собственную супругу, являвшуюся его кузиной Софией-Доротеей Целльской. Строгость приобрела особую форму к 1694 году: тогда монарх развелся с супругой и посадил ее на всю оставшуюся жизнь под домашний арест в родном Ганновере. В Британии же Георг I тешил себя с двумя фаворитками, представляющими собой полнейшую противоположность. Тяга к сексуальным крайностям, видимо, была имманентным свойством психологии монарха: тощая и высокая, как щепка, мадам Шуленберг (кличка – "майский шест") и чрезмерно пышнотелая мадам Кильманзегге (кличка – "два акра щек") с успехом регулярно удовлетворяли своего повелителя, но страшно раздражали население Великобритании. Примечательно, что Георг I устроил браки своих детей только с отпрысками немецких монарших фамилий. Например, его дочь София-Доротея вышла замуж за короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, подарив Германии в ходе несколько затянувшихся родов Фридриха Великого. Сын женился на Каролине Ансбахской и взошел на престол Англии под именем Георг II. Он, подобно отцу, оставался до мозга костей немцем, но сумел овладеть английским языком, правда, пользовался им не совсем ловко – говорил с большим ганноверским акцентом.

Георг II (1727-1760) лучше отца разбирался в международной политике, был жадным, деспотичным к членам семьи человеком и умер моментальной смертью от мозгового удара в возрасте 70-ти лет. Его старший сын – Фредерик-Луи умер в 1751 году в возрасте сорока пяти лет, неудачно приняв головой теннисный мяч. У Георгов, видимо, с головой было не все в порядке: удар мяча возбудил в мозгу претендента на престол какую-то загадочную болезнь.

Георг III (1738-1820) являлся принцем Уэльским, что повышало симпатию к нему англичан. Он был влюбчивым малым и уже в возрасте четырнадцати лет без памяти втрескался в простенькую квакершу Ханну Лайтфут, сумевшую родить вне официального брака принцу двух детей. Георг потерял голову от любви до такой степени, что вступил с Ханной в тайный брак – от таких поступков в дальнейшем монаршей фамилии было трудно отмыться. Все расставила по местам официальная женитьба Георга в 1761 году на принцессе Шарлотте-Софии Мекленбургской-Стрелицкой. Само венчание и свадьбу пришлось облекать в бал-маскарадный "парадиз". Но молодая супруга срочно родила королю двух сыновей, закрепив свои права на звание первой леди. Курьезы преследовали Георга: при коронации 22 сентября 1761 года из царственной короны выпал крупнейший алмаз. То был прекрасный повод будущим вещунам истолковывать предопределенность потери Великобританией в 1776 году сразу тринадцати североамериканских колоний, приносящих большие доходы.

По большому счету, англичанам не повезло с Георгом III. Таккерей писал, что "самые блестящие учителя едва ли много преуспели бы в развитии его слабосильного ума, хотя, наверное, смогли бы развить его вкус и научить его некоторой широте мышления". Король, по мнению одаренных англичан, с детства "был воспитан темными людьми". Но король оставил в памяти нации пристрастие к садоводству: наверняка, с него пошла традиция тщательно разбивать и ухаживать за садами. Тот же человек научил нацию холить животных, соблюдать строгую диету и бороться с лишним весом, поощрять развитие серьезной музыки. К сожалению, Георг III перенес неизвестную лихорадку. Она-то уже в 1788 году дала о себе знать: произошел первый приступ психического порока. Добило неустойчивую психику короля покушение лондонской прачки Маргарет Николсон. Сама не вполне уравновешенная женщина набросилась на короля с кухонным ножом. Георг был потрясен случившимся, но запретил судить бедную женщину, а когда лекари установили у нее душевную болезнь, дал распоряжение поместить страдалицу в лондонский Бедлам – знаменитое пристанище умалишенных. Однако и у самого Георга III прогрессировало психическое расстройство. Король окончательно потерял разум к 1810 году: на одной из прогулок он выскочил из кареты и стал бить поклоны шикарному дубу, приняв его за прусского императора. В 1811 году было назначено регентство Георга Уэльского (1762-1830) – первенца Георга III и королевы Шарлотты. После скорой смерти отца, принц Уэльский под именем Георга IV взошел на трон. Теперь, с 1820 по 1830 годы, ему пришлось осуществлять монаршую волю, сильно урезанную парламентом. Чудачества монархов научили нацию выстраивать барьеры на пути вседозволенности властелина"…

Откопав новые исторические сведенья в своей собственной книге, я призадумался. И было от чего. Мое явное низкопоклонство перед цивилизованным миром стало натыкаться на препятствия. Какая, к чертям собачьим, рафинированность генофонда светила мне из Англии, если даже короли здесь не совсем в здравом уме. Про их кокоток-простушек и говорить не приходится. Я усиленно зачесал "репу", напрягая логику исторических аналогий. Но пока ничего не получалось – узелки российской действительности и английского прошлого не связывались: видимо мой метод давал сбои!

"Молодой король, вырвавшись из-под опеки отца и матери, ударился в разгул – нескончаемой чередой потекли многочисленные развлечения. Георга IV любил местечко Брайтон и основал там фешенебельный курорт. Здесь осуществлялось шикарное лечение морскими купаниями: изнеженные туши отдыхающих полоскались в море с помощью специальных подъемных машин. Король-предприниматель пристрастился к спиртному, обжорству и скоро завоевал прозвище "принц китов". Такое прозвище шло рука об руку с другим дорогим титулом "первый джентльмен Европы", ибо чрезмерная полнота не мешала королю оставаться весьма обаятельным и галантным кавалером. У Георга завелось много поклонниц: он даже умудрился тайно жениться на вдовушке Марии Фитцгерберт (1756-1837). Однако в дальнейшем этот брак был признан недействительным. Законной супругой блудливого короля стала немецкая принцесса-протестантка Каролина Брунсвикская (1768-1821), подарившая ему единственного ребенка – принцессу Шарлотту. Георг IV оставался неутомимым бонвиваном: он даже попытался развестись с королевой Каролиной, однако подданные взяли под защиту законную супругу короля-гуляки"…

Все в моей голове сплелось в единого слизкого мыслительного спрута. Его присоски почему-то тянулись к сердцу и мозгу подполковника Егорова Юрия Валентиновича. Какое-то мистическое предчувствие заботило меня. Что-то свыше подбрасывало вариант виртуальной диагностики личностных неполадок этого человека. В расфуфыренном фантоме виделась вздорная природа: мерещился какой-то отвратительный порок у "вашего превосходительства" – у заместителя начальника 127-го отделения милиции. Надо было поискать вездесущую "личную заинтересованность". С одной стороны, я осознавал, что этот человек еще не успел сделать мне ничего плохого: мы видим друг друга впервые. Но, с другой стороны, трал интуитивного мышления выгребал из глубин сознания какие-то еще не осознаваемые полностью микросимптомы. Меня, профессионального ученого, да и еще и писателя, на мякине не проведешь: это моя профессия – оценивать людей на расстоянии. Я давно открыл в себе способность ощущать, как и верные наши помощники кошки, ауру судьбы человека. По воле Божьей, мне приходилось рассматривать людей, классифицируя не черты их внешнего облика, а разноцветье поступков, от чего они приобретали в моем восприятие очевидность особой цветовой гаммы. Они как радуга – одни радовали меня, вселяя положительные эмоции, другие – отталкивали преобладанием черного цвета во всем. И я выполнял миссию барометра трансцендентального свойства, не жалея живота своего и воспаленного интеллекта.

Трудно было разобраться в том – прав я или виноват!.. Но Юрий Валентинович с первых минут нашего знакомства не внушал мне доверия: передо мной проскользнул скользким, навозным червем не человек, а оборотень, потенциальный предатель, а возможно, и затаившийся преступник, готовый действовать против совести человеческой!

Я не успел проконтролировать себя должным образом, а потому неожиданно всхлипнул и крупная слеза разочарования потекла по правой щеке. В ней переливался, играл цветовой гаммой солнечный луч, обнажая мою природную душевную открытость, всегда готовую схлестнуться в неравном бою с лисьей ложью и паучьей каверзой. Олег заметил слезу и отнес неожиданный эффект к началу помутнения моего рассудка, вызванного обострением хронического алкоголизма. С его стороны то было проявление душевной близорукости, свойственной многим физикам, долго работавшим с лазерными приборами, а потом плавно перешедшими в беспощадную коммерцию. Когда при настройке прибора луч фокусируется в глазу исследователя, порождая удар световым пучком страшной силы, то практически невозможно избежать оскудения эмпатии, то есть сопереживания. Можно себе представить, что происходит в дальнейшем, когда продырявленная такими ударами кора головного мозга начнет наслаивать на себя дефектность правовой и экономической культуры нашего населения, осваивающего лишь первую стадию коммерсализации народного хозяйства. Мой друг был заложником всех этих страшных процессов. На моих глазах физика и изощренность достижения прибыли разрушали чистую душу, усугубляя общий патологический эффект. Я не винил в том моего друга, я лишь выносил приговор квантовой физике и ее творцам. Заодно пришлось послать черную метку и экономистам первой величины – шотландцу Адаму Смиту, англичанину Давиду Рикардо, давно оторвавшимся от Бога. Я считал себя вправе закладывать крутые виражи, поскольку мой рок – это принятие страданий всего Человечества. А с таких Божественных высот хронический алкоголизм вовсе не заметен. Мои частные невзгоды не имели никакого значения, ибо они не могли остановить решительную поступь капитализма в России. Мне, практически как Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину, можно было усесться за написание монографии по этой проблеме. Остановка была только за тем, что я еще окончательно не определился с тюрягой или далекой сибирской ссылкой. К тому же в душе моей не было место большевистскому остракизму и атеизму. Я прочно крепил свои жизненные позиции волей Господа Бога: "Покажи на меня знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня" (Псалом 85: 17).

Вслед за выходом моей слезы из слезного мешочка наружу, на морщинистую поверхность правой щеки, в комнату вошла Елизавета Генриховна – порочная, как самый большой порок во Вселенной. А таковым пороком является недоверие к простым людям, стоящим на пути к душевному выздоровлению и к общению с Истиной… Посему мне показалось, что следователь не вошла, а вкатилась в комнату, как катафалк, жаждущий общения с послушными трупами. При смене угла зрения Иванова представилась нам осьминогом, его отвратительно грязно-коричневого цвета присоски тянулись к душам подследственных. Но глаза-то смотрели на меня и Олега не звериные, а человеческие – большие, серые, любопытные, ищущие признания женских достоинств!..

Я понимал, что коричневый цвет – это, конечно, затемненный желто-красный. Такой колорит легко возникает, если подмешать к красно-желтому черный цвет. Тогда импульсивная жизненная сила красного цвета "замирает", иначе говоря, тускнеет, сдерживается, блекнет…

Да, у этой женщины было не все так просто в жизни: и выбор профессии следователя МВД – это непростой выбор, а рывок от отчаянья! Серый цвет – вопль индифферентности, попытка отгородиться от всех и вся. Однако, таким цветом глаз нашего следователя наградила судьба, это не следствие ее собственного выбора. Правда, она могла накладными линзами изменить цвет глаз – тогда возникнет эффект искусственности самой сути этой женщины, а все следствие сразу же полетит в тартарары.

Я впился глазами в ее глаза: не было у женщины никаких накладных линз. Да и зачем, собственно говоря, смазливой мордашке и аппетитному телу прятаться за "серое"? Слов нет – это награда Бога всему ее генетическому "змею". Но вот за что такая награда послана? Да даже не это важно! Важно с любовью ли она приняла такую награду, не страдает ли, не бранит ли судьбу-злодейку.

Однако, какого черта я рванул с места в карьер? Следователь, также как и преступник, постепенно раскроется, обнажит свою душу. Необходимо немного подождать, а пока займемся расшифровкой не личности, а "наличности"…

Я стал глубже разворачивать тест Люшера… "Коричневый" на каком-то жизненном рубеже теряет активный, экспансивный импульс и жизненную ударную силу, диктуемую красным цветом. На таком "переодетом коричневом" душевном одеянии скользят и шлепаются навзничь и любовь, и отношение к собственному теле, к здоровью. Женщина может носить в себе хроническое заболевание, даже не отдавая себе отчета в силе трагедии, уже нависшей над ее головой. А в сексуальных отношениях такую покалеченную душу могут преследовать одни ошибки и разочарование… На кой черт ей был нужен этот коричневый костюм, никак не сочетающийся с серыми глазами. Дисгармония во внешнем приводит к фальши и во внутреннем. Она лукавит, не ведая того, даже с самой собой, не говоря уже про окружающих…

Коричневый "спрут" компенсируется на притязаниях другого вида и ранга, чем личное счастье. Да она, Елизавета Генриховна, и понятия не имеет, скорее всего, о том, что такое "личное счастье". Она питается в любви "консервами", грызет сухие "галеты", запивает всю эту гадость "газированной водой"…

Ее организм слишком перенапрягается подавлением чувственного и сексуального, чрезмерным честолюбием. Но на такой почве легко возникают и сексуальные излишества, тоже, конечно, с патологической экспрессией. Пытливые исследователи давно выяснили, что употребляющие наркотики лица отдают предпочтение коричневому цвету. Во всех смыслах предпочтение коричневого цвета – свидетельство того, что личность на пути к регрессии в земной, личной жизни. Такие женщины сторонятся здравого смысла во всем, в том числе, и в работе! Чтобы заглушить голос рассудка, они ищут отдушину в примитиве – в дружбе с примитивными инстинктами и примитивными личностями…

Теперь ковырнем эту заразу через серый цвет: если он ей по душе, то это означает, что Елизавета Генриховна склонна предлагать "нейтралитет". Она выстраивает четкую "границу" в вынужденных взаимоотношениях: она не будет сама раскрываться собеседнику и позволять ему зайти так далеко, чтобы раскусить суть ее стервозности, добраться до печенки злобного спрута, живущего в этом красивом фантоме.

Но возможен и другой вариант: она отрицает серый цвет! Тогда, в силу готовности к примитивным возбуждениям, она сама будет предлагать свои услуги дабы не быть обойденной в чем-то для нее важном. Скорее всего, именно так подловил ее "покровитель". А она продолжает выгребать все возможности, чтобы быстрее добиться цели и тем самым обрести благополучие, спокойствие, душевное равновесие.

Теперь, проведя пусть скоротечный, "пилотный анализ", я стал чувствовать себя увереннее. Но какая-то тяжесть еще с утра давила на мою душу, повышая необъяснимую тревожность. Я взглянул на Олега и понял, что мой самый дорогой друг находится примерно в таком же состоянии…

Эта баба-следователь, сомнений нет, могла принять нашу "раздавленность" и нарастающую отрешенность за желание "колоться". О том, скорее всего, она и шепталась так долго в коридоре с тем болваном с погонами подполковника милиции. Я не удивлюсь, если эта "сладкая парочка" сейчас предпримет "экстренное потрошение" или подбросит нам какого-нибудь полудохлого "живца". Наверняка подполковник с таким легкомысленными официальными позывными – Юрий Валентинович Егоров сейчас уже побежал по кабинетам готовить "театр"!..

Мы переглянулись с Олегом и без слов обо всем договорились: уходим в глухую защиту! А кретины в погонах пусть "тянут пустышку", пусть бесятся, грозят, аукают и собирают громы на наши головы…

Словно в подтверждение нашей версии, открылась дверь кабинета: на пороге стоял знакомый нам сержант – тот приятный парень, стороживший наше благополучие, когда мы дремали в "обезьяннике", задержанные не так давно ночью после пожара в нашем дворе. Парень доложил следователю:

– Товарищ капитан, сержант Петров в ваше распоряжение прибыл.

На нас парень посмотрел вскользь, видимо, лишь для того, чтобы оценить степень нашей агрессивности, вызванной нарастающей раскруткой следственного спектакля. Он был, скорее всего, прислан охранять следователя. Однако – эка штучка! Она уже успела дослужиться до капитана: я полагал, что не за успехи в раскрытии сложных преступлений так быстро "летели звания", а только за "отзывчивую любовь" к покровителю…

Парень не ел нас глазами, но я почему-то подумал, что его появление здесь – не случайность. Через него майор Колесников мог спокойно контролировать все происходящее в кабинете – наверняка сержант "вооружен" микрофоном и передаточным устройством. Нас обязательно "пасет" Павел Олегович, и "подкрепление" явится как только в том возникнет необходимость… Сержант же был умным человеком и пока не выдавал себя. Достаточно, что сам майор сделал капитану-следователю замаскированное предупреждение – "Границу не переходить!" Но "дама", видимо, спелась с подполковником Егоровым, и теперь они совместно будут пытаться "наломать дров". Иначе и быть не могло – эти двое мечтали о карьере и предпочитали делать ее быстро – лететь, как говорится, на всех парусах…

Словно в подтверждение моего предположения на "линии огня" появилось еще одно действующее лицо: дверь, заскрипев, зашевелилась и на пороге выросла несколько женоподобная фигура высокорослого остолопа в гражданском. Видимо, вошедший не отличался большим умом, но предполагал, что все должны его почитать и привечать только потому, что он работает в милиции.

– Старший лейтенант Семенов по приказанию подполковника Егорова в ваше распоряжение явился.

Трудно было придумать медвежью услугу, более нелепую в данный момент, чем та, которую сотворил Семенов. Елизавету Генриховну натурально перекосило, но она все же сумела замаскировать смущение чувств вымученной улыбкой благодарности за "мужскую поддержку"…

– Михаил Евгеньевич, – выдавила из себя слова благодарности несколько растерянная женщина, – я всегда рада коллективному сотрудничеству, взаимопониманию между всеми службами нашего отделения…

Дальше уже было необходимо нести всякую оправдательную чушь, но даже Иванова поняла, что этого делать не следует…

Семенов был туповат больше нормы, рассчитанной на те функции, которые этот пингвин выполнял в отделе. О "бездорожье" в его голове свидетельствовало хотя бы то, что он подкрашивал волосы каким-то дрянным красителем, носил форсистые ботиночки и цветастые галстуки потрясающе-нелепого вида. Подчеркнуть мнимую крепость мышц, старший лейтенант пытался, обличаясь в костюм, примерно на размер меньший, чем требовалось по его габаритам. Но не мускулистость, а раннее ожирение становилось очевиднее. Казалось, что этот ихтиозавр – результат раскопок где-нибудь в районе провинциального городка Ленинградской области – скажем, в Любане. Здесь он насытился сельской культурой и средним образованием, получил навык ощущения "первого парня на деревне", от чего не мог избавиться всю оставшуюся жизнь. Так он и шел по жизни: застряв в образе самовлюбленного демагога, знакомого кое с чем только на уровне оглавления из учебников для вуза. Но тем не менее, Семенов страшно любил болтать на философские, юридические и прочие темы, не понимая толком в них ни черта. Ему было неведомо, что профессионализм – это проникновение вглубь, а не скольжение по поверхности в ширину. В мышлении у таких типов отсутствует система, но зато присутствует систематическая интрига, хотя бы для того чтобы полакомиться наблюдением из-за угла развитием последующих событий. Хорошо, что Бог наградил его властной супругой, – отменно скроенной и крепко сбитой хохлушкой, – умевшей брать бестолкового говоруна за яйца и изредка наставлять его душу и мысли на путь праведный!.. У таких мужей даже машину водит сама супруга, не доверяя благоверному руль семейного транспортного средства. В порядке компенсации, обездоленные мужья порой "дичают", то есть пытаются выйти из-под контроля жены. Они заводят сопливенький скоротечный адюльтер, а на работе пытаются изображать из себя крутых администраторов, за что в конце концов получают от общественности по мурсалам…

Вот тут-то я вдруг и вспомнил, где же я видел нечто подобное – по сути, естественно, по логике предательства и лишения здравого смысла. Были и еще какие-то "параллели"?.. Я нырнул в прошлое, и из него неспешно выплыли картины моих "трудовых будней" – все это было еще тогда, когда я трудился в таком смешном и бездарном заведении, как Фонд обязательного медицинского грабежа… Именно там я и встретил что-то подобное, похожее вроде бы на современного человека…

К сожалению, никто почему-то до сих пор не объяснил нашему президенту и председателю правительства все, что касается вредности такой организации, как медицинское страхование на российский манер: нашего аборигена рано перемещать на рельсы "материальной заинтересованности" в заботе о здоровье. Нет у него американской или немецкой сноровки в денежных расчетах. Да, к тому же, то, что подарили наши стратеги от здравоохранения народу, совершенно не подходит для реальной жизни. Разумное сочетание функций государственной системы здравоохранения (в наибольшем объеме – для стариков, детей, другого неработающего населения) с частной и страховой медициной способно принести больше пользы в деле охраны общественного здоровья. Сейчас же происходит идиотское надувательство несчастных граждан, беззастенчивый обман неразвитого сознания населения, а заодно и государства в целом. Денежные крохи, отпускаемые на медицину, не идут прямым потоком в больницы и поликлиники, а заметно "поедаются" многоступенчатыми передаточными структурами – страховыми фондами и компаниями. Так вот, в том Фонде, где и мне пришлось трудиться, дурил народ тоже некто Егоров и Семенов. Имена и отчества жуликов, конечно, сейчас я вспомнить не мог, да и стоит ли помнить о говнюках. Они "изобретали" трудности и выстраивали преграды на пути несчастных больных к доброкачественной медицине.

Беда, на мой взгляд, состояла в том, что к руководству тем фондом привлекали совершенно неподготовленных людей: фонд вроде бы имел отношение к медицине, к страхованию, а возглавлял его недоумок, выброшенный за ненадобностью из прикладной математики. Естественно, он совершенно не разбиравшийся в существе вопроса, а только надувал щеки и выдавал звуки, очень похожие на песнь унитаза.

Егоров же по своей квалификации и характеру мог бы с успехом возглавлять станцию дератизации и дезинсекции. С неистощимой ненавистью он травил бы клопов и тараканов, таился бы и выставлял мышеловки, подсыпал отравленный корм мышам и крысам. Тогда от его природной скрытной агрессивности была бы громадная польза. А в должности заместителя бездарного директора он мог наносить только вред государственной политике в области здравоохранения.

Семенов же, к сожалению, имея врачебный диплом, не столько продуктивно трудился, сколько удовлетворял самовлюбленность, тягу к демагогии и мешал работать тем, кто хотя бы слегка разбирался в "колбасных обрезках". Его могла исправить, как и горбатого, только могила. Вообще в том фонде собралось стадо совершенно неплеменных тельцов и телок, с какими-то странными представлениями о здравоохранении. Основной установкой у них было желание "потребить" фондовские ресурсы на себя лично, а все остальное их совершенно не волновало.

Там, помнится, была одна старушка, закончившая еще до октябрьского переворота кораблестроительный лицей. Сильно прихрамывая, она являлась везде – даже в мужском туалете – в самый неподходящий момент. Ее основная функция заключалась в том, чтобы всех и вся выводить на чистую воду. Ей и должность-то придумали со сложным названием – "начальник отдела по работе с персоналом". Я слышал, что в тюрьмах и лагерях имеется подобная номенклатура. В мужском туалете, например, она фиксировала тех мужиков-бедолаг, что дрочили во время работы, а в женском – баб, слишком часто меняющих прокладки заграничной фирмы "Сканер", которые, оказывается, можно легко заменять сложенной в пятеро бумагой, идущей в фонде на работу множительной техники. Таким образом старушка сберегала бумагу, а значит и древесину, идущую во всем мире на производство важного продукта бюрократической деятельности. Старушка журчала подобно журавлю, мило улыбаясь и строча доносы на коллег, подписывая их затем у директора и подшивая в толстые папки. Но ее нельзя было обвинить в своекорыстности – ей просто нечем было заняться, и, стараясь подольше сохранить за собой шикарно оплачиваемую должность, она настойчиво искала применение силам непризнанного кораблестроителя… Но, может быть, это и хорошо, что так загадочно переместились интересы энергичного человека. Я подозреваю, что, возьмись она за кораблестроение, то все пароходы, запроектированные ее продувными, запутанными в сплетнях мозгами, сразу же от горя легли бы на дно, вместе с экипажами и грузами. Кораблестроение – это вам не медицинское страхование, где нет преград для корысти и больной фантазии!..

Работая в том фонде я сгрыз все зубы, скрежеща от негодования, но не был услышан здравомыслящими командирами нашей жизни. Для меня так и оставалось загадкой, как эта дорогостоящая, совершенно бесполезная махина, умеющая с волчьим аппетитом бессовестно пережевывать крохи средств, отпускаемых на здравоохранение, изъятые у налогоплательщиков, вообще существовала. При этом она ни разу не поперхнулась – никто не заметил, что средства бросаются в бездонную пропасть. Но еще загадочнее и смешнее было умение местного и федерального правительства делать вид, что оно не замечает творимого безобразия с оказанием медицинской помощи стонущему от возмущения населению.

Никто не заставлял дураков-рационализаторов ломать государственную систему здравоохранения, развращать медицинских работников откровенным шкурничеством. Прежняя система была оптимальной для нынешнего этапа развития экономических возможностей здравоохранения, самосознания населения, его общей и медицинской культуры. Почему-то все враз забыли аксиому: "Богатое здравоохранение имеет только богатое государство".

Егоров плохо кончил: шайка разбойников поздно вечером в проходном дворе забила его ногами. Но я почему-то склонен предполагать, что это была кара Божья! Иначе зачем была устроена такая ночная встреча, да еще в определенном месте, в определенный час?.. Бог все же шельму метит. Видимо, по закону "парных случаев", позже среди бела дня проломили башку в безлюдном переулке еще одному недорослю – по фамилии Семенов. А госпожа с журавлиными позывными однажды зимой поскользнулась и окончательно подломила свою нетвердую ногу. Она слишком спешила на работу, чтобы исполнять свой долг ради тех, кто подарил ей такую теплую синекуру. Она уже прекратила с юношеским томлением вспоминает прелестные минуты наблюдения за мужичками-бедолагами, достигающими преступного оргазма во время работы в кабинках мужского туалета. Теперь ее часто видят ковыляющей, оперясь на простенький деревянный костылик, в сторону скромной часовенки над могилой святой Ксении Петербургской (Ксении Блаженной), что на Смоленском кладбище. Она, видимо, осознает постепенно свои грехи перед простым людом и, просыпаясь ночью в период полнолуния в холодном поту, благообразная старушка восклицает: "Говорю безумствующим: "не безумствуйте", и нечестивым: "не поднимайте рога, не поднимайте высоко рога вашего, не говорите жестоковыйно". Когда уже успела святая Ксения Блаженная нашептать старушке строку 5-6 из Псалма 74, мне трудно судить. Одно понятно: приходит время, и все земные человеки вынуждены готовиться к Святому Причастию!..

Всегда настает скорбный момент, и про него говорят: "Отлились кошке мышкины слезки!" А до тех пор многие устраивают друг с другом "идейные баталии" по поводу теории медицинского страхования, а на практике – выстраивают колоссальные преграды на пути людей к получению своевременной и качественной медицинской помощи. Благодаря "хитростям" функционеров от медицины толпы страждущих милосердия в награду за свою наивность уже отправились прямой дорогой на инвалидность, а потом и на кладбище. Я был воспитан как врач в системе государственного здравоохранения, а потому болезненно переживал свинство современной корыстной медицины, его развели нувориши от медицины. Бестолковость предлагаемых нововведений была настолько очевидной, что согласиться участвовать в ее развитии мог только тот, кто продал совесть профессионала и решил греть руки на несчастье пациентов. Но меня поражала даже не глупость и не отсутствие порядочности у этих деятелей, а их проникновенная уверенность в своей непогрешимости – самолюбование было их матерью и отцом, братом и сестрой, женой и ребенком.

Я пытался вскрыть генезис такого феномена, и мне удалось кое в чем разобраться. Оба парня – выходцы из провинции и на фоне былой среды выглядели преуспевшими деятелями: выбрались в Санкт-Петербург, получили высшее образование, крутились около и вылизывали с упоением жопу власти. Насилуя комсомольскую целеустремленность, играя под преданную наивность, молодые дельцы давно тщательно прощупали жирные телеса власти дрожащими от восторга руками. На их беду, Бог не одарил тлетворные души рыцарством – совестью, честью и порядочностью – потому они шли по головам. В силу особой психической предиспозиции, недоумки были склонны последовательно и безотчетно выковывать "мании" различного характера. А они-то, всесильные и сладкие, и вели ветхую мысль по коридорам ущербной самовлюбленности, подводя к вонючей арене того цирка, в котором выступают только клоуны.

Семенов завел пошленький адюльтер с молоденькой и по современному наглой сотрудницей, – гроша ломанного не стоящей. И она, войдя в силу и вкус, устраивала ему разборки прямо при всем честном народе. Слышал я, как кричала однажды рассерженная психопатка, теряя контроль над собой: "Семенов, ты мудак; ты самый главный мудак во всем мире! Ты даже на конкурсе мудаков займешь только второе место… Семенов, конечно, обижался и спрашивал – почему же только "второе место"? Да потому что ты – законченный мудак! Ты ни в чем не можешь быть на первом месте!"… Надо сказать, что и та дама выплыла из далекой провинции, ничему толком никогда не училась, работала только под прикрытием блата, да давила окружающих противной истерикой.

Наш Егоров, помнится, тоже был пленен особой, явившейся из далеких краев, но их отношения носили больше лирико-эпический характер. Полагаю, что и коитус у них происходил чаще виртуальный, умозрительный, чем плотский. Влюбленные больше наслаждались тесными потливыми танцами, затеваемыми нашим начальником – продвинутым алкоголиком, любившим за счет казны устраивать банкеты в полумраке плавучих ресторанов. В издержках секса, естественно, был виноват не начальник – он-то успевал наставлять рога супруге. Егорову за грехи дьявол рано подарил импотенцию: еще в детстве ребенка мучили ночные страхи, и он нещадно мочился в постель. Многие сексуальные неприятности усугубляются геморроем и застойным простатитом. Как известно, то – профессиональные заболевания, всегда наступающие у слишком усердных творцов "деловых бумаг". Издержки чиновничьего усердия не компенсируются высокими окладами, персональными автомобилями и прочими подачками. Они лишь ускоряют формирование душевных калек. В столь гнусной среде не пахло рыцарством, здесь стоял дух затхлой интриги и откровенного головотяпства. Короче говоря, творцы большого количества бумажного мусора только портили суть ответственных дел, а это уже был приговор Егорову.

Шлейка и намордник всегда являлись украшением собак – даже если речь идет о дворовой сучке. Но в отношениях мужчины и женщины действует другой распорядок: женщина в сексуальном партнерстве является украшением настоящего мужчины. "Спутницы" Егорова и Семенова имели на лбу тавро, выжженное каленым железом генетики. Оно обозначалось одним словом – "дура"! Может ли быть украшением для мужика подобный союз? Ответ двойственен – и "Да", и "Нет"! Простота мысли украшает женщину, но для того необходимо "спутнице" держать остальные детали экстерьера на высоком уровне. Не было этого в данном случае, а потому вяли на корню наши "блудодеи". Шел от них дурной запах псины, напрочь стиравший весь гонор, комкавший попытку "держать позу", "надувать щеки", "водить пальцем по яйцам"… Семенов сбрил бороду – поменял имидж. Старообрядец пытался подыгрывать под еще не охолощенного жеребчика: взбрыкивал ножками, игриво шутил, залихватски смеялся, подрыгивая жирным животом и ягодицами. Он, словно балетный муж, принимал пятую и шестую позиции, готовясь сорваться в азартный танец – мазурку, полонез, менуэт, плавно переходящий в минет. Очередных избранниц "кобелек" подсаживал в свой кабинет, и жизнь для него текла лакомым сиропом, словно моча у больного сахарным диабетом. Коитус-интерруптус не мешал вольготному насыщению телесной массы, тормозящей мышление, возбуждающей похоть и страшно расширяющей границы самомнения…

Видимо, занятные воспоминания продавили кривую усмешку на моем лице… Елизавета Генриховна тут же отреагировала:

– Я не думаю, что вам сейчас будет так же смешно, гражданин Федоров!..

Я поднял глаза, плохо соображая, о чем идет речь? Зачем нужен весь этот поросячий визг? О чем собирается говорить со мной эта военизированная шлюха?.. Но депрессия уже наваливалась на меня, душила, перехватывала горло и прессовала грудную клетку… Я не мог понять откуда приполз мерзкий спрут – может быть, он был в паре с тем "коричневым спрутом", заключенном в плоти и мозге следователя-капитана?

– Гражданин капитан, – намеренно сильно ударил я женщину словом, – Скажите, вы задержали нас? Или наше присутствие здесь как-то по-другому называется?..

Она опешила от наглости, но вовремя охолонулась, почувствовав справедливость вопроса, его, как говорится, юридическую сущность. По закону – а все необходимо делать по закону – следователю требовалось прояснить свою позицию. И Иванова осела, сбавила объем гонора и волюнтаризма – она спустила пары, словно воздушный шар на спуске из стратосферы. Но тут попытался вставить свои "три копейки" старший лейтенант Семенов: он надулся и запричитал скороговоркой что-то вроде – "Да, как вы смеете…" Но следователь его обогнала репликой, дабы он не успел вогнать ситуацию в тридцать седьмой год и нанести тем самым непоправимый моральный урон всему предприятию.

– Вы можете не беспокоиться, Александр Георгиевич и Олег Макарович, процессуальные нормы нами будут соблюдены.

– Давайте внесем ясность, гражданин следователь, – продолжил я свой вариант "линчевания", – прошу учесть, что в сложившейся ситуации, без адвоката лично я теперь не скажу вам ни слова.

Меня душило негодование и жажда спиртного напитка, а потому я с большим трудом складывал слова в удобоваримые фразы. Олег тут же буркнул и свое решение – "Говорить отказываюсь!" Сержант продолжал сидеть спокойно, сосредоточенно рассматривая портрет президента страны, висевший напротив: небесно-голубые глаза народного избранника как бы напоминали, что разгула и юридической вакханалии высшая государственная власть не допустит. А в данном случае президент делегирует право использования "карающего меча правосудия" именно сержанту милиции. По виду молодого парня, по тому, как ловко он переложил руки на сталь АКМ, висевшего у него на шее, все поняли, что в этом кабинете в положенное время будет обеспечена защита обиженных и униженных… Старший лейтенант тоже все понял и притушил силу испепеляющего взгляда. Мы моментально воспрянули духом, почувствовав верный локоть масонства, и болт забили на все "толстомордые ухищрения" старшего лейтенанта и капитана…

Да, что ни говори, но лихой раскрутки у Елизаветы Генриховны не получилось…Но, пожалуй, мне уже не было никакого дела до "коричневых спрутов" – с женским половым органом вместо головы. Пусть даже они носят поверху "барабанной шкуры погоны капитана милиции. Я и Олег почувствовали себя аристократами высшей марки – можно сказать, венценосного уровня, и якшаться с "падалью" нам ужасно претило… Депрессия потянула меня за нос и кончик языка, скосила глаза вглубь замшелых столетий: я даже не предполагал, что так приятно в состоянии душевной опустошенности изучать историю средних веков. Текст моей книги тек сам, как сладкие слезы берез по весне, не требуя даже надреза по белоснежной коре.

"Карл I проиграл все сражения, да иначе и быть не могло: он был никудышным полководцем, хотя отличался храбростью и рыцарским достоинством. Короля, как водится, предали приближенные. А к тому времени армия нарождающейся буржуазной республики набрала силу. 30 января 1647 года за 400 тысяч фунтов, выделенных английским парламентом на подкуп шотландского войска, короля повязали и передали в руки врагов – индепендентов. Когда в августе 1647 года новая армия вошла в Лондон, короля заключили во дворце Хэмптон-корт. Оттуда Карлу I удалось бежать и скрыться на острове Уайт в замке Кэрисбрук. Призывы к друзьям возымели действие, но окрепшая революционная армия разгромила противника, продвигавшиеся на выручку к королю. Парламент принял закон, по которому любая попытка ведения войны против новой власти, является актом государственной измены. Суд над Карлом I начал свою работу в Вестминстер-холле 20 января 1649 года. Карл держался с достоинством: он оставался уверенным в том, что его власть от Бога, и она принадлежит ему по праву при любых обстоятельствах. Судьям и присяжным он дарил холодность и презрение, рассматривая судебный спектакль с высоты ощущений помазанника Божьего: чернь не имеет право судить короля.

Председатель суда Джон Бредшоу понимал степень опасности. Исполнение возложенной на него миссии было чревато местью. Он ходил в шляпе, подбитой стальными пластинами, дабы защитить жизнь от кары убийцы-фанатика. Заключительная речь Карла I была потрясающей. Несмотря на маленький рост и заикание, король сумел выступить с пламенной речью, впечатлившей многих. Взгляд короля метал молнии в обвинителей, испепелял врагов. Но так только казалось ему, на деле же большинство было на стороне революции. 27 января 1649 года королю был вынесен смертный приговор. День казни 30 января выдался морозным и снежным. Король оставался спокойным: он поддел под камзол еще одну рубашку, чтобы дрожь от мороза враги не приняли за проявление страха смерти. Карл отказался от завтрака, так как уже принял Святое Причастие и не хотел осквернять себя земной пищей перед встречей с Богом. По длинным переходам Уайтхолла король дошел до Бэнкетинг-хауса и через специально выставленное центральное окно первого этажа вышел на застланный черной тканью эшафот. Карл смело приклонил колени, положил голову на плаху, сам приподнял волосы, чтобы обнажить шею для удара скользкого лезвия топора. Палач, трусливо скрывая лицо под маской, точным взмахом рассек сперва воздух, а потом обрушил острое лезвие топора на королевскую шею. Голова была поднята дрожащей рукой исполнителя приговора. Раздался осипший, срывающийся от неуверенности в правоте голос палача: "Вот она голова предателя!"…

Народ рванулся к помосту не от радости, а только для того, чтобы смочить платки кровью казненного монарха. Совсем скоро англичане заговорят о Карле I уже не как о предателе, а как о мученике, герое и станут поклоняться его памяти. Казнь короля сплотит роялистов, почти всю знать и исподволь началось переосмысление случившегося. Финал такого процесса наступит через одиннадцать лет. Он пройдет в неустанной тайной и явной борьбе. И снова на престол будет возведен монарх – то будет новый король Карла II, являющийся старшим сыном не праведно казненного Карла I"…

Следователь что-то говорила мне и Олегу, но мы ее не слушали, спокойно погружаясь в свои мысли, окутываясь тревожностью, давая вовлечь себя в непонятное мистическое царство, называемое Депрессией. Мы, видимо, представляли собой в тот момент совершенно невменяемых субъектов, способных в любую минуту окочуриться, дать дуба, как говорят в народе. Елизавета Генриховна струхнула ни на шутку: только ей не хватало заполучить двух психов или покойников. Нашу кончину, конечно, "подвесят" на нее, сведя все к применению варварских методов допроса. Так будет погублена карьера удачливой выдвиженки. И тут распахнулась дверь: на пороге стоял Колесников Павел Олегович с грозно насупленными бровями, тяжелый, стальной взглядом вгонял Иванову в глубокий служебный транс…

– Товарищ капитан, – обратился Колесников к Ивановой чуть осипшим голосом, – вы что, действительно, решили спровоцировать жалобу на следственный отдел в прокуратуру?.. Объясните мне, вашему непосредственному начальнику, свои действия!..

Колесников выдержал паузу сверля злыми глазами следователя и старшего лейтенанта. Я его таким еще не видел, правда, и знакомы-то мы были не очень долго.

– Но вопрос согласован с заместителем начальника отделения подполковником Егоровым. – пробовала защищаться Иванова.

– А вы, товарищ капитан, под чьим непосредственным началом работаете? – вставил горячий фитиль Колесников дамочке в жерло. – Вы занимаетесь общими вопросами или все же следственной работой? А за нее, как вам известно, только я несу прямую ответственность?..

Колесников "гвоздил" и "размазывал" подчиненную свирепым взглядом. Я подумал: как все же много зависит от воли и разума начальника… Дураков-то инициативных в нашей стране очень много, а вот квалифицированных руководителей – намного меньше. Дай неучам с раздутым самомнением волю – они растащат всю страну по свалкам, да помойкам, разворуют все, что можно украсть… Если подсчитать потери, возникающие у нас в стране просто так, дури ради, то диву даешься. Ломают походя двери, скамейки, бьют стекла, любой заморыш из ЖЭКА своевольничает и способен натворить массу бед. Ни в одной стране мира так много денег не тратят на всевозможные "ремонты"… Наша страна в этом отношении – страна варваров!..

Вся эта каша быстро промелькнула в моей уже более-менее остуженной голове: вот и наша следователь туда же. Иванова спелась с олухом, занимающимся "общими вопросами", и задалась целью устроить пыточный класс в 127 отделении. А кого пытать-то собиралась? Два безобидных, занятых "философией жизни" маргинала, не способные даже мухи обидеть, попали на зубок следователю. Совести у этой бабы нет, а уж про милосердие и здравомыслие и говорить нечего. Если бы мы с Олегом не были на пути в глубокие недра депрессии, то точно бы всхлипнули и пустили слезу друг другу на лацкан пиджака. А пока мы только икнули призывно, как бы от возмущения неблаговидными поступками следователя…

И тут на столе Елизаветы Генриховны требовательно затрещал телефон. Она сняла трубку, назвалась и поначалу вроде бы надумала расплыться в чарующей улыбке. Так бывает, когда тебе неожиданно звонит твой "благоверный" или тот, кого называют "мохнатой лапой". Но разговор с покровителем, видимо, потек по иному руслу… Скоро улыбка сползла с лица Ивановой: было ясно, что ее основательно "сношают", причем настолько жестко, что пот выступил у дамы на лбу, она потеряла дар речи…

Я исподтишка взглянул на Колесникова и понял: тот звонок – его рук дело. Значит и наверху есть "наши люди", способные отличать чайник от кастрюли, правду от лжи, законные от противозаконных действий… Стало как-то легче и приятнее. Все же русскому человеку необходим чаще кнут, чем пряник: и то сказать, на пятьсот лет мы отстаем от цивилизованных стран. Однако важно, чтобы святой кнут не путал спины – проходился по болванам, а не по добропорядочным сынам отечества.

Капитан Иванова закончила телефонный разговор четким – "Слушаюсь!", даже пристукнула каблуками, вытягиваясь во фрунт – было ясно, что говорила она с генералом. Всегда приятно слышать о том, что еще одна женщина "узнала свое место"!.. Иванова, горько закручинившись, хлопнулась на стул и застыла, видимо, стараясь загнать слезы обиды обратно в слезный водопровод. Потом она подписала наши повестки, извинилась за "накладки", кривой улыбкой попробовала добиться "женского очарования"… Но нас с Олегом на мякине не проведешь: теперь уже и мы закусили удила и позванивали шпорами…

Мы вышли из кабинета, понимая, что в нем еще будет продолжаться "разбор полетов", причем в такой форме, когда необходимо добиться неукоснительной дисциплины. Вспомнилось: "Не умеешь – научим; не хочешь – заставим!" Но самое трудное для умного начальника – это отучить подчиненного навсегда прекратить слушаться советов дураков. Пусть те устраивают свою карьеру за счет исключительно самостоятельного лизоблюдством! Не стоит сколачивать коллектив "плакальщиц" или "прилипал". А карьера никуда от усердного и честного человека не денется. Каждому фрукту – свой сезон!..

Болвану Егорову тоже "свой сезон", только плыл он к нему под созвездием "мании". Я полагаю, что в этой части мог бы многое сказать старик Эмиль Крепелин, сделавший заявку еще в 1896 году на открытие и обоснование маниакально-депрессивных психозах. Но старый профессор психиатрии волок свои исследования по ухоженным дорогам Германии. А Егоров-то наверняка был простецким парнем из провинции, а потому его постоянно несло по бездорожью мысли, валило в грязные канавы. В силу своего малого роста и плохого воспитания, да травм, полученных во время родов, Егоров постоянно ощущал себя в состоянии стресса. Его несчастной матери не повезло, ибо роды принимала деревенская акушерка, привыкшая больше к обращению с лопатой и вилами для навоза, чем к манипуляциям с новорожденным ребенком. В этой связи я припомнил и того морального урода, тоже Егорова – труженика моего бывшего департамента: сперва он подлизался к директору – кстати, тоже отпетому болвану – а потом его же и посадил в лужу своими нелепыми действиями и "простецкими советами".

От всей этой колготни мне стало еще хуже: депрессия придавила, теперь уже словно колесо деревенской телеги!.. Надо было срочно разбираться в этой "черной немощи". Для начала было бы не худо определить, что у меня – униполярная или биполярная депрессия? Наверняка, я-то страдал сейчас униполярным расстройством настроения, то есть меня не раскачивало как маятник от маниакального счастья к абсолютному упадку душевных сил. Нет, во мне порой просто что-то ломалось под действием отвратительных гримас жизни, и я впадал в грех – начинал методично грустить, тогда на память шли печальные истории из моей жизни и чаще всего из клинической практики.

Мы с Олегом уже спустились на первый этаж и приближались к выходу из 127-го отделения милиции, – вырывались, можно сказать, на свободу, – когда перед глазами совершенно ясно прорисовалось лицо одного несчастного мальчишки, угробленного одной моей коллегой докторшей, практически, при моем полном попустительстве. То было виртуальное видение, явившееся из далекого прошлого. Я тогда передоверился ее опыту, точнее понту, который она сеяла вокруг себя частыми напоминаниями о том, что закончила клиническую ординатуру у очень авторитетного профессора-педиатра. Будучи главным врачом больницы, я оставил ее дежурить одну. Она же, вместо того чтобы хлопотать вокруг тяжелого больного, преспокойно улеглась спать, и ночью мальчик умер от остановке сердца, вызванной сильнейшей интоксикацией.

Среди ночи несчастный мальчик уплыл на "ладье смерти" туда, откуда не возвращаются снова. Меня поразило то, что рядом с ним была его мать, и она тоже не заметила критического состояния самого близкого и любимого существа. Мальчик был в сознании, но не позвал отчаянным криком на помощь. Вернее он не дождался помощи от родной матери и милосердного доктора. Это безгрешное существо – маленький мальчик, ощущавший холод приближающейся смерти, смотревший испуганными глазами на старуху с косой, – постеснялся позвать на помощь взрослых, сильных людей, обязанных его защищать. А, скорее всего, мальчик не мыслил себе, что здесь в больнице его могут оставить один на один со страшной, ледяной смертью. Он полагал, что врач и мать знают, что делает, им можно довериться, положиться на добрые и умные сердца.

Видимо, я уловил момент отрыва души пациента от тела: среди ночи что-то меня встряхнуло так, будто началось страшное землетрясение. Я как ошпаренный прибежал в больницу, но было уже поздно оживлять мальчишку – передо мной лежал уже безвозвратно простывший трупп. Душа ребенка, вырвавшись среди ночи из грудной клетки наружу, издала последний вопль отчаянья и величия. То был заключительный аккорд смерти, вызванный отрывом со скоростью ракеты души от земной поверхности. Близился вечный контакт с необозримым космосом: вернее, слияние с загадочными причиндалами вечности. Я снова и снова, вот уже более тридцати лет, вспоминаю печальные глаза того двенадцатилетнего мальчишки, питавшего к нам врачам надежду на спасение. Я видел эти глаза во время прощания с больным, покидая вечером его палату. Он, как все земное и живое цеплялся за жизнь, молил у Бога и у нас – жалких людишек, спрятавших свою совесть за чистоту белых халатов, – продления земного существования, потому что боялся неизвестности потустороннего мира. Его смущала загадочность "зазеркалья", хотя морфологически все в измученном организме было готово к переходу в небытие. Потом мне пришлось вскрывать труп мальчика, и бесперспективность лечения была очевидна. Но дело не в том! Врач обязан быть фанатиком клинического усердия: необходимо бороться за жизнь пациента, даже если надежды никакой нет. В том суть профессии врача, практическое свойство медицины, как области взаимоотношений, подчиняющихся формуле: "врач – болезнь – пациент". Врач обязан всеми силами и имеющимися в его распоряжении средствами выбивать из той формулы именно "болезнь", дабы перевести ее в другое качество: "врач – пациент"! И никак иначе…

Я продолжаю винить только себя в смерти мальчика, долго и упорно питавшего надежды на бесконечные возможности медицины, на совесть ее адептов – эскулапов, отряженных самим Богом для выполнения миссии первых защитников всех обездоленных и страждущих спасения. Ту самовлюбленную дуру в белом халате, завалившуюся спать, я давно вычеркнул из списка профессионалов в нашем деле. Но мне осталось только бесполезное занятие – кусать локти, наказывать себя всячески за то, что не разглядел вовремя "черную душу" коллеги. Я обязан был всю борьбу за жизнь того мальчишки взвалить на себя и только на одного себя!.. Именно в том смысл теперь уже моей функции – главного врача…

Сейчас, стоя в мрачном вестибюле отделения милиции, погружаясь в воспоминания, почему-то неожиданно на меня наплывшие, я не замечал слез, покатившихся по носовым ложбинкам. В душе скреблись кошки – именно те несчастные, брошенные и одинокие, питающиеся по воле жестоких людей из дворовых помоек… Бездомные кошки, как и мысли задним числом, вынуждены поедать уже гниющие отбросы. Однако и мысли и кошки свято выполняют миссию, которую не выбирают, а принимают от Богом. Все сводится к неравной борьбе с толпами явных или виртуальных крыс, несущими инфекции, тлен, эпидемии, безумие поступков. Кошки – недремлющие санитары, пограничники и таможенники нашего городского комфорта. Такое же предназначение в деле создания психологического комфорта и мыслей, отражающих осознание своего греха.

В жизни врачей многое повторяется: они совершают однотипные ошибки и переживают аналогичные страсти. Свои переживания я, например, сравнивал со страницами жизни моего былого друга Сергеева: все совпадало практически как зеркальное отражение. Тогда, на заре моей врачебной карьеры, мне пришлось испытать еще одну душевную пытку – я обязан был вскрывать трупп мальчика, дабы показать всем врачам больницы и прежде всего той бестолочи – выходцу из ординатуры титулованного профессора-педиатра – допущенные ошибки при ведении тяжелого больного. Вскрытие проходило в маленьком тесном морге, при тусклом свете ламп старенького софита. Бледные кожные покровы исхудавшего донельзя мальчика показывали, что он долго боролся с навалившейся на него хворью. Сочетанная вирусная инфекция верхних дыхательных путей длилась более месяца. Все это время с маленькими перерывами мать заставляла ребенка посещать школу, не прибегая практически ни к какому серьезному лечению. Пытка ребенка длилась до тех пор, пока однажды во время урока он не потерял сознание. Тогда-то мальчика и доставили к нам в больницу.

Наверняка у ребенка тянулся сложный процесс, вызванный не только вирусами, но и различными бактериями. Возможно, в общей толпе микробных агрессоров вели коварную атаку и респираторные микоплазмы, клебсиеллы и другая скрытая нечесть. В условиях той маленькой, Богом забытой, больнички провести полное микробиологическое, иммунологическое обследование было невозможно. Но патологоанатомические находки говорили сами за себя. Всегда трудно определить на глаз, какими могут быть взаимоотношения различных респираторных инфекций между собой, каково их влияние друг на друга. Ясно только одно, что, как правило, первичным является вирусное повреждение слизистой оболочки дыхательных путей, приводящее к нарушению дренажной функции бронхиального дерева. У мальчика такой инфекционный процесс уже привел и к поражению практически всех структур головного мозга, миокарда, к патологическим реакциям надпочечников, почек, печени, костного мозга, иммуннокомпетентных органов.

Я сперва подсек ножом, а потом и вырвал "гусак", то есть комплекс всех внутренних органов, из тела ребенка, слегка сместил холодное пустое "вместилище", состоящее в основном из костей, связок, мышц и фасций, на узком цинковом столе. С трудом устроив "гусак" так, чтобы всем врачам были видны плоды их спаянного активным социалистическим движением лечебно-диагностического процесса.

Поражены в той или иной степени были практически все доли легких: они не спадались, передавая моим рукам необычную тяжесть. Плотность ткани, в обычное время представлявшейся воздушной, состоящей из множественных пузырьков альвеол, теперь откровенно напоминали монолитную тушу печени. На поверхности легких видны ложбинчатые полоски – следы долгого надавливания реберных дуг на насыщенную экссудатом ткань дыхательных мехов. Плевра – тусклая, шероховатая, с набольшими фиброзными наслоениями – свидетельствовала о распространенном воспалительном поражении висцерального и париетального листков этого важного защитника легких. Лимфатические узлы прикорневого отдела, также как и в остальных местах тела погибшего мальчика, были увеличены и уплотнены, на разрезе пульпа выбухала.

Тогда длинным хирургическим ножом я резанул по легочной ткани, создавая ровный разрез в глубину: на его уплотненной поверхности, выступили пробки фибрина, что создавало эффект "зернистости". На поверхности обнаженной легочной ткани сероватого цвета отделяются из воспаленных бронхиол и альвеол потоки мутной жидкости, в других местах – массивные гноевидно-слизистые выделения"…

Слава Богу, что на этой стадии воспоминаний Олег за руку вытащил меня на улицу – в переулок Крылова. Если бы мой друг не помог мне вернуться на землю, то я так бы и застрял в подробностях того памятного патологоанатомического вскрытия. Я застыл бы с разинутым ртом где-нибудь рядом с милиционером, вооруженным автоматом. Мент охранял бы вход в "вертеп внутренних дел", а я бы бился в истерике от осознания великого греха этой проститутки – медицины. Ибо она намного чаще только успокаивает или разводит руками от беспомощности, чем явно помогает людям. Но и люди сильно виноваты перед слабой и давно падшей женщиной: они только насилуют медицину, не платя ей вниманием и звонкой монетой. Тунеядцы давно высосали ее истощенную грудь, насилуют безотказное тело и в хвост, в гриву и в прочие беззащитные места.

Там в вестибюле 127-го отделения милиции я мог бы еще многое вспомнить из криминального прошлого отечественной медицины, внимательно взглянув на ее маленькую фотографию – моего собственного профессионального прошлого. Профессионалам, думаю, хорошо известно, что каждый врач, активно практикуя, хочет того он или нет, но создает свое собственное кладбище, заселяя его "человеками-мишенями". В могилу по злому року отправляются те несчастные, кому не повезло. Они попали в зону риска, превратились в следствие диагностических и лечебных ошибок. В том состоит неотвратимое зло врачебной профессии, требующей приобретения опыта методом проб и ошибок, питающегося от сосцов, конечно же не науки, а только тайного искусства… Сейчас у меня как раз было состояние души, очень подходящее для подобных размышлений – меня душили не угрызения совести, а вялая старуха Депрессия – тоже следствие длительного действия профессиональной отравы. Самобичевание – это кнут, никогда не выпадающий из рук достойного медика-профессионала, занятого постоянным самосовершенствованием. Когда расплата за врачебную ошибку – это жизнь пациента, то профессиональная мораль не выпускает твое горло из своих жестких рук. Достойный врач воспринимает боль и мольбу о спасении пациента, как начало собственной казни, несколько отсроченной именно для того, чтобы сперва попробовать помочь страждущему. Иисус Христос и практикующий медик навечно спаяны братской дружбой и, может быть, генетической связью…

Воздух улицы ударил мне в лицо, а в уши резанул шум автомобилей. Тогда-то я все понял – откопал причину нашей совместной с Олегом депрессии: сегодня было 2 мая – трагический день, страшный день для моего самого дорого друга…

А я же, сволота такая, забыл все!.. Вдруг запутался в трех соснах – заплутал в этой бездарной милицейской сваре… Я упустил из виду, что в этот день уже двенадцать лет тому назад при загадочных обстоятельствах погиб сын Олега – его первенец, дорогой мальчишка. Олег всегда помнил о нем, но судьба руками безмозглой женщины выстроила препятствия между отцом и сыном. Олег искал встреч с ребенком, несмотря на страшное сопротивление его матери. То была первая жена Олега, его ошибка, постепенно превратившаяся в его кару. Женщина, как это порой бывает, стала заклятым врагом того, кого "страшно любила" в молодости. Я произнес слова – "страшно любила"… И тут же поймал себя на мысли, что женская логика уникально противоречива: любовь некоторых женщин превращается в пытку для мужчины и его детей только потому, что имеет место та самая "страшная любовь"!.. Это загадочное явление – любовь женщины, зараженной дьявольщиной: в ней сосредоточена и передаваемая по наследству психопатия и традиции того клана, из которого вышла такая особа. Простившись с моим другом, разведясь официально с ним, она издевалась над Олегом-отцом так, как может только совершенно бездарная и злая баба, окончательно потерявшая совесть и здравый смысл. Такие особы даже не способны желать счастья и своему сыну, ибо их душит садизм определенного вида. Кто же из здравомыслящих людей будет сомневаться в том, что мальчишке нужен отец, а с определенного возраста, может быть, такая потребность проявляется в максимальной форме. Но мать делала все, чтобы отравить сыновнее восприятие отца. Мальчик рос, мужал и креп: он уже стал отменным спортсменом – мастером восточных единоборств, успешно учился в вузе, но…

Да,.. молодой, здоровый мужчина, входивший в пору зрелости, погиб: ему было уже двадцать два года, он подавал большие надежды во всем хорошем и добром. До сих пор не понятно, что же тогда с ним случилось? Когда я пытался расспросить обо этом Олега, то лицо его моментально чернело, мой друг срывался с какой-то кручи в пропасть страшных воспоминаний, и я прекращал допрос.

Все произошло, скорее всего, именно оттого, что не было рядом отца – нельзя было вовремя получить совет у старшего по возрасту и владеющего прочным жизненным опытом мужчины. Не было возможности встать спина к спине – сыну и отцу – и выдержать атаку врагов…

Олег очень переживал такие воспоминания: в день 2-го мая на моего друга наваливалась давящая сознание и волю депрессия – это был тяжелейший день. Мы ступили на асфальт, вышли на свет из плохо освещенного вестибюля, и тут я заметил как осунулось лицо Олега, согбенным старцем он мне показался сейчас…

Перед глазами встала картина того дня десять лет тому назад, конечно, то были лишь догадки, мифический, виртуальный образ давних событий… Ночной, коварный Ташкент: последний трамвай тащится в парк на отдых. Что-то случилось в темноте южной ночи близ остановки… Красивое, мощное тело молодого мужчины волок последний вагон трамвая по мостовой довольно долго – пока вагоновожатый заметил несчастье, но у трамвая, оказывается, отказали тормоза… Поверженный юноша еще подавал признаки жизни, пытался что-то сказать склонившемуся над ним человеку… "Скорую помощь" было не дозваться, и жизнь выпорхнула вместе с душой из тела изломанного человека. Вот оно кладбище ошибок судьбы, или злого рока, или тайного умысла дьявола…

Я не стал ничего говорить Олегу, просто ткнулся ему в плеча, и судороги рыдания стали душить нас обоих… Мы плакали по-мужски: давя в себе всхлипывания и от того делая их еще более импульсивными и громкими. Мы выли голосами раненых зверей, пытавшихся во что бы то ни стало скрыть свою слабость, дабы не уронить "мужское достоинство". Это нас и отличало от женщин, умеющих элегантно, красиво, профессионально плакать. Неуместное в темном переулке "бульканье" и "квохтанье" быстро превратило нас я глазах прохожих в сумасшедших или пьяных. О чем же еще могли подумать совершенно зачерствелые советские люди, видя двух мужчин-кликуш, только что вывалившихся из отделения вдрызг криминального отделения милиции, окончательно развращенного опекой "Апрашки". О "художествах" 127-го отделения знает весь город. Только высокие московские комиссии не ведают, что за прием на работу в то отделение менты платят до пяти тысяч долларов "входных", ибо знают, что все перекроют вдесятеро в течение года.

Нас спасла близость Пушкинского театра трагедии и драмы: невольные зрители решили, что идет репетиция спектакля на открытом воздухе, на натуре. Сильно помог сохранению мужского реноме наш телохранитель – сержант, вскоре вышедший вслед за нами на мостовую переулка Крылова. Он никак не ожидал от двух мужиков таких переживаний, столь упаднического настроения. Наверное ему подумалось, что события, только что произошедшие в кабинете следователи, так сильно нас потрясли. Но мы не стали ничего ему объяснять: чужое горе всегда остается чужим и малопонятным, и не стоит тратить слова и время на пояснение его мотивов. Надо нести собственное горе, как крест, не объясняя ничего и никому!..

Мы не стали вспоминать и муссировать далее подробности того давнего 2-го мая – с нас было достаточно и застрявшего навечно очага постоянного напоминания, давно сформировавшегося в мозгу. То был исподволь действующий "сторожевой пост", "болевой центр", просто обязанный рано или поздно привести нас обоих к инсульту или инфаркту миокарда. Я плелся рядом с Олегом, совершенно автоматически анализируя невидимые процессы: очаг стресса не давал лимбическим системам головного мозга хотя бы слегка подремать. Базальные ганглии и гипоталамус истощался уже почти двадцать лет, не зная покоя ни днем, ни ночью. Коварство дьявола проявлялось в нашей биологии тем, что органы, отвечающие за выделение норадреналина и серотонина – двух ответственных медиаторов – работали с очевидными всплесками. Их пик символизировался сбоями ритма именно 2-го мая каждого нового года, но предвестники "атаки изнутри" начинались примерно за неделю. Наверняка правы и те ученые, что считали причастными к подобному раскардашу нейромедиаторы и прежде всего ГАМК. Нейроактивные пептиды – вазопрессин, эндогенные опиоиды – трепали нам нервы, забивая депрессию, как длинный железный гвоздь, в самый болезненный орган – в душу! "Окно" в наш мозг открывали нейроэндокринные регуляторы, добавляя отрицательные качества нашим переживаниям. Теперь мне стало понятным почему уже неделю у меня и у Олега испортился сон: тут действовали известные маркеры депрессии в виде наступления раннего пробуждения. Мы раскрывали глаза, когда все приличные люди только начинали ловить кайф от приятных сновидений. Хронобиологическая регуляция катилась под откос полностью, воткнув себе в задницу утренний пионерский горн и павлинье перо!..

Часы раннего пробуждения я старался не терять даром, а волок себя за уши в ванную – мыл рожу и уши, чистил зубы, потом кипятил, заваривал и пил чай. Писательские страсти усаживали меня за компьютер: начинался полет фантазии и быстро строчились еще несколько страниц очередной книги. Бог требовал от меня: дать жизнь воплю "воспаленного ума". Я вообще создавал свои произведения или во время очередной простуды, то есть в состоянии интоксикации, повышенной температуры, либо по пьянке, или в часы утренней бессонницы. Тогда, мне кажется, мною руководил уже не Бог, а Дьявол. Олег же в это время бродил или летал в автомобиле по городу, творя разнообразные дела, питаемые теми "благими намереньями", которыми выстлана дорога в Ад!..

Мы вышли на Садовую и Олег раскололся:

– Саша, – начал он речь заунывным голосом, – ты не сердись на меня за то, что я не рассказал тебе сразу о некоторых моих приключениях. В ту ночь, когда я ушел от вас с Владимиром, у меня была встреча с тем парнем… – ну, помнишь, ты еще расспрашивал меня о нем? "Кудрявым", кажется, ты его называешь…

Олег посмотрел на меня глазами провинившегося ребенка. Чудак, какое я имею право делать ему выговоры: его право уходить, приходить к другу тогда, когда заблагорассудится… Дурашка! Я похлопал его по спине приободряюще, как бы пытаясь выколотить из него госпожу Депрессию…

– За тем парнем увязалась тройка уголовников – видимо, собирались его "потрошить". Я вскочил в парадную вовремя: уголовники были вооружены и готовились к серьезной расправе.

Олег явно искал у меня поддержки: ему было необходимо оправдать свои решительные действия.

– Мне пришлось "догонять время" и действовать довольно резко! Но ты понимаешь, что за той акцией стояло нечто иное. Главное из того, что я тогда почувствовал, был перенос действий, как ты говоришь, разбирая психотерапевтические формулы. Перед моими глазами в тот момент стояло лицо академика Глебова, растерзанного недавно вот такими же "отморозками". Но, кроме того, я чувствовал, что из подсознания давит история с моим сыном… Я не мог поступить иначе тогда – я расправлялся с мразью, может быть, убившей и моего ребенка. Таким тварям нет места на земле!..

Олег снова поискал взглядом моей поддержки, и, видимо, в моем немом ответе он нашел соучастие, а потому успокоился…

– Честно говоря, Саша, я стал думать последние дни, что у меня основательно поехала крыша. Может быть, я сошел сума?

Олег устремил на меня взгляд бездомного пса, которого уже не ждут даже в Желтом доме! Депрессия давила нас обоих. Мы шли, волоча по мостовой ноги, а впереди маячил "Черный квадрат" покойного совершенного затравленного невзгодами и пошлыми людьми еврея Малевича. Все говорило о том, что судьбы наши были пропитаны трагедией, а потому мы поникли головами и брели, как две "подружки-страдалицы" знакомыми нам путями в магазин фирмы ЛИВИЗ, работающий исключительно на население с пошатнувшимся разумом и разрушенными моральными устоями. Здесь продаются вино-водочные изделия в широком ассортименте, и мы их сейчас обязательно приобретем в неограниченном количестве!..

У нас с Олегом, видимо, были весьма выразительные лица. Встречные прохожие молча проходили мимо только для того, чтобы тут же у нас за спиной остановиться и понимающе смотреть вслед двум маргиналам с растерзанными душами. Кому-то, естественно, мы представлялись весьма потрепанными интеллигентами с сильно подорванным психическим здоровьем. Кто-то из "развращенных" приглядывался к нам, как к гомосексуальной паре, только что выяснившей, что оба заражены СПИДом. Вероятно, кто-то предположил, что у нас прямо в сберкассе разбойники отобрали пенсию, и мы теперь сосредоточились на сборе пустой пивной тары. Кто-то из "дальновидных" решил, что правительством в экстренном порядке введен особый налог на старость, а от того на лицах стариков прибавилось грусти…

Притормозили мы неожиданно, скорее всего, не по доброй воле: мы были остановлены зычным окриком. Сбоку от нас, из припаркованном машины, сияя белозубой улыбкой, выдвигался нам навстречу Боря Тайц – замечательный парень, честный и порядочный еврей. Известно, что все дороги ведут в Рим, но нам показалось, что на этот раз они вели в Израиль! И мы с Олегом не могли минуть тех дорог…

Боря был моложе нас, но успел стать доктором медицинских наук, поработать заместителем начальника главка уже при четырех русских болванах, никогда не умевших производить что-либо путное, кроме удобрения. Мы когда-то работали с Борей вместе в институте, обучая балбесов премудростям нашей врачебной профессии. Меня всегда поражало то, как Борису удавалось сохранить оптимизм, сталкиваясь на каждом шагу с вообщем-то с совершенной несправедливостью. Несправедливым было хотя бы то, что он отменный профессионал был обязан тянуть на своих плечах все печали главка, когда его прямые начальники бестолковыми действиями разрушали здравоохранение города. Вспомнив все это, я тут же примерил к его ситуации мои недавние проблемы, связанные с посещением 127-го отделения родной российской милиции, сплошь набитой вроде бы исключительно русскими патриотами.

Я напрямую спросил Бориса:

– Скажи мне, друг, в чем состоит секрет твоего жизнелюбия, оптимизма и стойкой порядочности? И почему это все так отличается от нашей кондовой русской действительности?

Боря ответил мне не таясь:

– Саша, прими во внимание следующее: иудаизм больше направлен на "действие", чем он, кстати говоря, и отличается от созерцательного индуизма, буддизма, православия и даже ислама. Евреев часто называют народом Торы, и это верно. Но евреи еще и – народ суда. У вас, у русских, такое качество напрочь отсутствует.

Меня поразило то, что Бориса не удивила моя молниеносная интеллектуальная атака. Могу себе представить сцену: я подхожу к славянину и задаю аналогичные вопросы, только пришпиленные к Православию. Да такой славянин тут же полез бы в драку со мной, или покрутил бы пальцем у виска…

Из того я сделал вывод, что подобные мысли свербят мозг каждого еврея оставшегося в России. Может быть они все еще ищут ответы на подобные вопросы и потому не покидают Россию? И я продолжил внимательно слушать сентенции Бориса Тайца.

– Саша, история моего народа такова, что сам Талмуд и его правовая часть – Галаха – создавались весьма творческим, пытливым и прагматичным умом. Вот тебе пример религиозно-правовой логики: "Не творите кривды в суде; не лицеприятствуйте убогому, не угождайте великому; по правде суди ближнего твоего". Это из книги "Левит" (19,15), входящей в Тору, в Библию, если угодно. Еврейский мальчик с раннего детства штудирует Тору: "Штудируй Тору и просветлеешь!" Вот тебе еще один пример религиозно-правового воспитания: "Перед сединой вставай и почитай старца" (Левит, 19, 14). Но выходцы из Эрец-Исраэль (Земли обетованной) обязаны чтить и законы той страны, где живут сейчас, хотя высшим судом каждый еврей признает только суд еврейский. В еврейском праве записан на сей счет универсальный принцип: "Дина демалхута – дина". Перевод простой: "Чужеземный закон – это закон обязывающий и евреев".

Я понимал, что и среди евреев существуют тоже выродки, но их количество не шло ни в какое сравнение с русскими. Однако причины того крылись не в генетике, а в воспитании, срока оцивилизовывания, в давно поверженных переворотом семнадцатого года традициях.

Традиционно для русского человека, мы предложили Борису пойти с нами и "врезать", как говорится, "до изумления". Олег призывно и мелодично позвякал огромным пакетом, набитым наполненными бутылками. Но Боря тактично отказался, понимая, что он не может стать достойным партнер нам в таких "священных делах". И мы перенесли "встречу у камина" до лучших времен, обещая, что к тому времени уже основательно подучим Тору, Галаху и Мишну. На прощание я в лучших русских традициях решил подговнять Борису, а потому напомнил из Торы: "И вот законы, которые ты предложишь им" (Исход, 21, 1). Им – это значит только евреям, но не инородцам. Тайц раскусил мою житейскую мудрость и рассмеялся. Но я все же уловил за выставочной демократичностью моего хорошего знакомца маленькую каверзу: Боря ел меня глазами уж слишком с волчьим аппетитом. Я понял, что мои некоторые книги, перенасыщенные откровениями о близком мне врачебном мире до него дошли, они возбудили в нем всплеск чисто еврейского юмора. Общественное мнение тоже донесло кое-что из моих похождений. И теперь Боря на всякий случай проверяет: "А не шизонулся ли этот Федоров Александр Георгиевич, что-то уж больно странные книжицы он стал выпускать на свет Божий"!..

Мы отошли от Бориса метров на десять, и я заметил, что Олежек, при всей своей доброте и бескорыстии, не может скрыть радость по поводу того, что с чужеземцами – пусть даже из Эрец-Исраэль – не придется делиться питейными запасами. А почему бы и не порадоваться маленькой удаче? Все было исключительно по-русски!

Но нас опять качнуло в сторону той боевой ночи, когда Олежек, исключительно с горя, раскрошил несколько бандитских черепов. То было тоже по-русски!.. В поминание поверженных наземь той ночью разбойников и душегубов нами сообща были произнесены святые и справедливые слова… "Пятый ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания, и хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих" (Откровение 16: 10-11).

Мы шли по правой стороне Садовой, держа направление от Невского проспекта к Гороховой улице – Naсh Osten! Я ловил себя на том, что далекие гены скандинавов и немцев, не до конца задолбанные впоследствии обычным татаро-славянским мусором, все же будоражили кровь: мою ногу сносило к строевому шагу, а в башке шевелился этот треклятый призыв – На Восток!.. Рачительный, конструктивный немец просыпался во мне, а с ним рука об руку брел русский растяпа, готовый напиться, а потом потерять и шапку, и честь, и ключ от квартиры, "где деньги лежат". Взглянул на Олега: он тоже бодрился и вроде бы напевал строевую песню, насыщенную матерными выражениями. Спина у моего друга заметно расправилась, нога четче печатала шаг. Он даже попытался и руками начать размахивать, как при торжественном марше на Красной площади. Но то был уже явный перебор, я решительно прекратил разгул безобразия: неровен час переколотит в азарте все бутылки!.. Гулять будем после, а сейчас необходимо сосредоточиться и доставить в целости и сохранности ценный груз до места назначения…

Наведя порядок в строю, вспомнил еще из средней школы: "voller Zuversicht in die Zukunft blicken". Сейчас я мыслил почти как президент моей прекрасной отчизны и говорил вмести с ним и с его супругой на чистейшем, милом сердцу и печени языке – на немецком. Не заметил как родилось презрение к американцам, погрязшим в двурушничестве и неоправданном снобизме. Видимо, потому голова моя не держала наготове ни одного слова, ни единой фонемы из английского. Вертелась на языке только заурядная глупость: "Европа – американцам жопа!"

Я даже в упор не хотел видеть треклятых америкашек – пусть они теперь не льют мне на плешь патоку из добреньких слов о совместной миссии против террористов – не мог я им простить козни с Бен-Ладеном. Долго они растили и готовили "Джина" для того, чтобы выпустить его из бутылки против Советов. Не надо разжигать интриги! А он, возьми да и выскользни из бутылки совершенно обозленным на весь мир, в том числе и на своих бывших хозяев-заказчиков.

Пожалуй, и англичане – суки пушистые, изображающие из себя непревзойденных профи в делах разведки, – тоже подговняли нам достаточно. А их постоянная возня с прессующей Германией и красавицей Францией по перетягиванию военно-дипломатического каната, тянулась еще с древних времен. Бурление в мыслительном чреве у меня не прекращалось, но мысли скакали словно вошь в нетопленой комнате. Однако, как ни крутись, но английский язык переместился в разряд почти "всеобщего знания", и я вынужден был склонить голову перед общепризнанным фактом. Нехотя, через конфликт с душой, но вспомнил с неприятной отрыжкой кое-что из другой средней школы, долго воспитывавшей меня в юности: "I shot an arrow into the air, it fall to earth, I knew not where…" Стихи английского классика переводятся примерно так: "Я запустил стрелу в белый свет, как в копеечку, а она упала на землю, мне не известно где…"Там дальше ведется речь о том, что ответное чувство поэт нашел в сердце друга! Вот в чем собака-то зарыта… Англичане всю жизнь пакостили России – так что же могло сохраниться в русской душе – в "сердце друга"? Надо было не изгиляться, а думать раньше, господа англичане и американцы!.. Теперь ваши "сладкие словеса" можно воспринимать только, как очередный камуфляж. Все это – типичное американо-английское вранье – вроде того, как погибла принцесса Диана??? Угробили красивую женщину – украшение малокровной Англии в угоду лопоухому принцу Чарльзу.

Раздражение перло из меня, словно бушующий гейзер в районе заморской Исландии или родной Камчатки. Теперь уже меня заботило красивое утонченное тело принцессы и грубость английского двора… Я собрал в душе все "камни" против Англии и настроился швырять их в головы рядовых граждан и потомственных монархов. Вспомнил в сердцах, что единственной и непревзойденной была у них королева Александрина-Виктория (1819-1901). Здесь генетика имела славные родовые корни – единственная дочь Эдуарда, герцога Кентского, четвертого сына Георга III, и Марии-Луизы-Виктории Саксен-Кобург-Саафельдской. Она посвящена в королевы 20 июня 1837 года, представляя собой последнее напоминание о Ганноверской династии на престоле Великобритании. Виктория, несмотря на молодость, резко поставила на место и свою мать, и других родственников, и всю знать, пытавшихся руководить венценосной. Она боготворила только своего красавца мужа – принца Альберта. И это меня, как православного христианина, сильно подкупало. Из-за королевы Виктории я готов был простить высокомерной Англии многое, особенно по пьянке! Но все же личные счеты у меня с этой страной и ее народом оставались… Я бы этим говнюкам надрал жопу собственными руками, да руки мои коротки – не дотягиваются до знатного острова…

Опять немецкий генофонд заговорил утробным голосом и полились из моей памяти стихи Райнера Марии Рильке. Он считался самым значительным поэтом Австрии, но родился-то в 1870 году в Праге, а умер в 1926 году в Швейцарии. Воспринимал я его, словно бы нашего доморощенного – скитальца и "перекати-поле", с большим изломом генофонда и конфликтом с социумом. Если верить Михаиле Ломоносову, то все славяне – плохие немцы, когда-то давшие деру из кондовой Германии, да Австрии. "Wie soll ich meine Seele halten, daв sie nicht an deine ruhrt?"… Эти волшебные слова квакнули в душе, как зеленая германская жаба. Они и по звучанию, и по замыслу очень соответствовали деликатности моего славянского разгильдяйства: "Как сдержать мне душу, чтоб она не трогала твоей?"… Вот вам, господа американцы и англичане, – учитесь главному принципу жизни цивилизованного общества. Помните, что ваши калоши не должны стоять в нашей прихожей, если не хотите чтобы теми калошами мы да не съездили вам по наглой роже!..

Я с восторгом переводил полюбившуюся немецкую фразу, но пересыпал ее исключительно татаро-русским матом… Да, конечно, как и все головотяпы я был склонен с уверенностью смотреть в будущее! Хотя это будущее, честно говоря, попыхивало кровавым заревом. Вот откуда растут ноги у общероссийской тяги к алкоголю: нет у русского человека уверенности в завтрашнем дне, от того он старается каждый день воспринимать как последний в жизни. От того россиянин старается устроить себе прощальный банкет каждый вечер. Вот почему мы с Олегом, даже если бы и хотели того, то все равно не могли бы минуть недавно открытый ЛИВИЗовский магазин в доме номер 25 по Садовой.

Здесь, в виде полнейшего интернационала, сходились все – немец, славянин, татарин и еврей… – мы черпали из таких очагов душевного единения уверенность в светлое будущее. Хорошо, что теперь в таких магазинах не теснятся покупатели – может быть, потому что вяло тянулось рабочее время. Хотя и это не помеха для русского человека, уже наделенного житейской мудростью. В период рыночных отношений многие перестали пить на работе.

Было приятно, что милая девушка-продавщица встретила нас чарующей улыбкой, как бы приободряя наше естественное желание изучить весь богатый ассортимент спиртных напитков. Мы разглядывали чудеса творчества промышленного и кустарного производства милого сердцу продукта, стараясь не выпустить слюнки, активно переползающие через нижнюю губу на волю… Однако нельзя было оторвать взгляд и от самой продавщицы: она была в том качестве полноты и гладкости тела, которая очень соблазнительна для мужчин зрелого возраста. На груди девушки красовалась табличка: "Тося Водопьянова – старший продавец". Я еще подумал: "Как классно в ЛИВИЗе подбираются старшие продавцы, по фамильному созвучию, что ли?"

Да, наши глаза разбегались, как и у любых других алкоголиков с внушительным стажем. Нас не ограничивали денежные возможности, но мы не захватили сумку-тачку для тяжелой ручной клади, а потому размышляли как бы по проворнее осуществить транспортировку искрящейся на солнце "огненной жидкости", заполняющей стеклянную тару с привычными этикетками. Сам характер наших переживаний наводил на мысль, что период "искусственной релаксации" может затянуться на долгий период – уж слишком неприятна была нам дружба с Депрессией.

Хорошо, что нам догадалась помочь все та же миловидная продавщица: она самостоятельно разгадала наши муки и предложила простецкий, как все гениальное, вариант. Из-под прилавка были извлечены две картонные коробки со специальными ячейками, предназначенные для транспортировки бутылочной посуды, и мы стали с чувством, с толком, с расстановкой загружать импровизированные саквояжи напитками по вкусу. Затем безопасную тару мы погрузили в пластиковые пакеты. Не более двадцати минут хватило нам на формирование задела на первый "звездный марш", а далее мы надеялись пополнять свой "кладезь антитрезвости" уже ближе к дому… Мы понимали, что предстоит борьба с Депрессией ни на жизнь, а на смерть. Нам, видит Бог, удалось хорошо подготовиться к длительной осаде болезни.

Приятно отяжеленные мы наконец-то явились ко мне домой – сюда было ближе, чем к Олегу на Петроградскую сторону. Я внес поклажу, а сам продолжал думать о социальных реликтах. "Российская экспансия всегда присутствовала: наши монархи, часто совершенно бездарно гробя жизни славян, покоряли другие народы, увеличивая тем самым прирост населения. Но мы пытались ассимилировать не "друзей", а стопроцентных "врагов", чем, конечно, создавали постоянные проблемы, терзающие изнутри наше государство. Простая статистика пялила на мой аналитический разум бесстыжие глаза. К 1897 году на территории, инкорпорированной Россией после 1646 года, проживало 76,9 миллионов человек, из них только 12,2 миллиона (15,7%) составляли русские. Все это неважнецки соотносилось с предыдущим периодом: на территории, заселенной до 1646 года проживало 52 миллиона человек из них только 8,5 миллионов (16,3%) были нерусскими. Иначе говоря Россия пыталась откусывать пирог, явно плохо помещающийся во рту. К 1914 году на территории Российской империи проживало 178 миллионов человек, но в большинстве своем то был генетический мусор, воспитательной возни с которым предстояло очень много и на необозримо долгие годы. Так Россия и завязла в утомительной и крайне неблагодарной работе. Словно в пику нам, например Англия, грабонув Индию, быстро откатилась из колонии, предпочитая тратить деньги и благоустраивать исключительно англичан. Мы же корячились на целинных землях, в северных тундрах, на Кавказе, пытаясь создать несоздаваемое"…

Я подумал, что судьба нас и наказала в период, так называемой "перестройки" вполне закономерно. Не правы "красные кликуши", с пафосом возвещающие о "драматическом развале нерушимого Союза". Не было никакой нерушимости, да и в силу демографических законов не могло быть! Славянский этнос истощал себя такой "нерушимостью", он не был способен ассимилировать чужой, дикий генофонд, в огромном количестве свалившийся на него!..

Многие ученые, в том числе и зарубежные – например, швейцарец А.Каппелер – предупреждали, что вплоть до XIX века российская экспансия определялась не экономическими, а военно-политическими, порой чисто престижными интересами. А такая борьба за "престижность" чаще всего оборачивалась ударом "в поддых". Срабатывала "благодарность" благодетелю от благоденствующего на босяцкий манер. Россия очень много теряла на ублажении "порабощенных народов", ибо она стоически следовала железным принципам национальной политики. Она не высасывала из инкорпорированных территорий все соки, подобно, скажем, Англия. Первым принципом было оставление административного порядка, местных законов, и учреждений, отношений земельной собственности, верования, языка, культуры. Второй принцип заключался в широком сотрудничестве центрального правительства с нерусскими элитами, получавшими, как правило, статус равноценности русскому дворянству. Третий принцип дарил некоторые заметные преимущества в правовом отношении нерусским по сравнению с русскими – сниженные налоги, освобождение от рекрутчины и другие.

Примечательно, что процент, например, евреев в гимназиях заметно вырос с 1865 года (3,3%) к 1881 году (12,3%). Тоже наблюдалось и в высшей школе: например в Харьковском университете доля евреев на медицинском факультете составляла 41,5%, в Одесском – 30,7%; на юридическом факультете – 41,2%. Среди евреев были генералы и адмиралы, министры и епископы. Но для обеспечения такой карьеры им было необходимо принять православие. Так лихо продвинулся православный еврей Александр Кржижановский (1796-1863), став архиепископом, а в советские годы его отпрыск возглавлял политику ГОЭЛРО. Доля нерусских среди чиновников в 1730 году составляла 30%, в 1850 году – 16%. Докторская степень открывала интеллигенции получение дворянского звания".

Я размышлял о российской национальной политике, и вдруг вспомнил о стайках чумазых женщин с детьми, одетых в грязные ватные халаты, встречающихся на улицах моего города. Стало понятным, что в Санкт-Петербург внедряются попрошайки из Средней Азии, чтобы отсосать от метрополии соки. Но я не мог понять, для чего их сюда пускали, если страна та, теплая и грязная, гордо заявила, что собирается жить отдельно от России, поплевывая в нашу сторону, без всякого намека на благодарность. Интернационализм мой от таких мыслей быстро выветрился. Я вспомнил, что лишил тех нищих подаяния, но положил монету в шапку русского инвалида-алкоголика, такого же попрошайки. Жестокие слова тогда вырвались из моей глотки:

– У нас своих нищих достаточно! А вы просите у своих баев и курбан-баши!

Сказать-то я сказал эту фразу, а потом размышлял и терзался: а вдруг не справедлив мой укор "просящей руке". Помнится спасла меня сама судьба: поворачивая к магазину "Диета" за дополнительным питанием к нашим напиткам, я увидел скромного просителя со славянской физиономией – это был постоялец здешних мест. Бывший монах, видимо изгнанный из монастыря, а, может быть, человек, работающий под монаха. Но он был точно православный, наш кондовый, сильно подверженный алкоголизму. Сердце мое наполнилось грустью сопереживания, и я вывернул все, что было в карманах для него. Я стремился насытить "руку просящую"!.. И правильно! Только так и надо делать: слушайся зова собственного сердца, а не вселенского фальшивого воя. Помни, где расположена "Зона Российских Интересов!" Нечего просить у нас подаяния – везите хлопок, нефть, курагу…

А уж если вы пустили к себе американцев – тихой сапой ладящих на вашей территории базы надзора за нами – то у них и просите подаяния!..

Опять в голове потекли тексты из очередной моей книги уже написанные. "Дворянство только в первой четверти XVIII века выпестовалось из высших разрядов служилых людей московского периода образования государства Российского. Служилых людей по отечеству, то есть по наследуемому признаку, заносили в Разрядные книги XVII века и Бархатную книгу 1687 года. Но и тут дворянство превращалось в сословие постепенно, а потому не было на Руси крепких традиций сословного почитания. Может быть, такая "разболтанность" мировоззрения и подвигла народ к бунту семнадцатого года и к убиению царя-батюшки".

А вот теперь мы слушаем и не всегда хохочем над выблядками-вещунами, имеющими красную окраску! Недавно один совершенно лысый депутат от коммунистов пугал телезрителей перспективой новой пролетарской революции в 2017 году. Оторвать бы ему язык за такие прогнозы, но без того видно, что мужик тот Богом обижен от рождения…

"В 1766 году дворяне приобрели право иметь корпоративную организацию на уездном уровне – они стали защищать свою честь и достоинство, помогать в том друг другу. До 1762 года важнейшими источниками дворянства была служба отечеству и рождение. А вот уже с 1762 года на первое место вышел сам факт рождения во дворянстве. С 1785 года к тому прибавилось еще несколько поводов: орден и пожалование государем почетного сословного звания. С 1806 года – сюда добавилась ученая степень доктора наук, она давала право на чин VIII класса и на потомственное дворянство, если человек находится на государственной службе. Так что нынешние руководители-выскочки безродные должны помнить о том и с уважением относиться ко всем докторам наук, а сами не пытаться "воровать" почетные звания и степени, пользуясь временным административным правом".

Мы уже расположились с Олегом – с чувством, с толком, с расстановкой собираясь влить в себя известный транквилизатор. Но грусть меня одолела – причем не простая грусть, а мудрствующая, язвящая, словно фашистский плен, если я верно его себе представлял по старым кинофильмам, произведениям знатоков соцреализма. Правда, откровения ради необходимо заметить, что от общение с самим соцреализмом – в любой его форме – у меня всегда открывалась старая язва луковицы двенадцатиперстной кишки. Так что трудно понять точно от чего возникла моя "мудрствующая, язвящая грусть". Я стал вспоминать и анализировать недавние события, постигшие меня на работе в ФОМГ, где я временно осел, окопался. Надо было слегка подработать деньжат – "детишкам на молочишко"…

Русскому человеку, воспитанному на традициях "застоя" и "идеологического прессинга", исходящего от однобокого, скудоумного, а потому рокового большевизма, трудно в чем-нибудь разобраться без "пол-банки". Меня и Олега водоворот традиционной бытовой пошлости такого рода моментально затянул на дно: мы должны были напиться и лечь, как говорится, на грунт. Чего греха таить, как водится в самый неподходящий момент у нас в носовом отсеке взрывалась устаревшая торпеда, уже неоднократно перед тем шмякнутая об бетон скользкого причала. Отвратительный окислитель неполноценной общественной мысли и неуправляемых разумом эмоций вызвал огонь и пламень – его было необходимо срочно и основательно залить. Мы, как многострадальный "Курск" пускали пузыри, не в силах всплыть, но все же сохраняя достоинство отборных рыцарей отечества, пославшего нас без отдыха, прямо с боевого дежурства, развлекать элиту и толстосумов. Потому мы не стали предаваться житейским воспоминаниям наспех, а сперва быстро и примитивно сервировали стол в большой комнате, служащей мне одновременно и гостиной, и столовой, и рабочим кабинетом. Конечно, сперва мы залили воспаленный ум и рваную душу стаканом охлажденного джина с тоником в той пропорции, в которой стали бы смешивать эти два волшебные напитка старые английские пираты, времен досточтимой английской королевы Елизаветы. Но для того надо было быть уверенным, что в те времена умели готовить и газировать "Тоник" прямо там – на морских пиратских судах, сплошь парусниках, с деревянными корпусами и таким же рангоутом. Не известно, как это делали пираты, но нам помогала цивилизация: мы пили джин с отменным газированным лимонным тоником уже по второму стакану и все больше чувствовали себя, если уж не морскими разбойниками, то "летучими голландцами" точно. Казалось, что королева-девственница Елизавета I уже наградила нас, как и старика Дрейка, монаршей милостью и званием адмирала флота Ее Величества. А мы ей в дар – просто так, легким броском с поклоном – подарили испанское золото, отнятое в скоротечном морском бою. Все это был типичный "натуральный обмен", от которого стыдливо отворачивались чванливые хранители законов.

Мысли и фантазия наши устремлялись в вышину также, как и "круглое дерево" рангоута – мачт, стеньг, гафелей, бушприта и так далее… Мысли были немножко пьяные, они неслись в обнимку с фантазией, – это было сплетений и полет двух девственниц, таких же загадочных, как и королева Елизавета… Мы тут же вспомнили и о своих нынешних красавицах – но их-то точно было никак нельзя назвать девственницами – и мы хором выразили сожаление по этому поводу!.. Разочарование пришлось закрепить еще одним стаканом джина. Вот тогда-то и скользнула мысль в сторону моей недавней работы в одном забавном Фонде, как мы его величали в тесном кругу, обязательного медицинского грабежа. Мы даже состряпали ему аббревиатуру – ФОМГ. Получался почти что Фома, теперь оставалось найти и Ярему, тогда складывалась "сладкая парочка". Такие единения намечались и в структуре нашего фонда. Только мои мысли, взяв за руки события, почему-то выстраивались в детективный ряд, значение логики которого неуклонно продвигалось к абсурду…

Я начал как бы от печки, то есть от анализа движения огромного количества "муравьев", ежедневно совершавших суетливую деятельность, не приносящую никакой пользы. Сторонний наблюдатель мог подумать, что муравьи – это скопище пустых женщин. Их собрали в том странном – чуть-чуть не сказал "сраном"! – фонде, как в муравейнике, вроде бы для того, чтобы обеспечивать общее движение к прогрессу. "Пустота" женщин была связана вовсе не с отсутствием у них интеллекта, а только с тем, что их принуждали лить воду своего труда на мельницу, пытавшуюся крутиться без "руля и ветрил". Они и сами не понимали, для чего их там содержат в таком количестве и зачем, собственно говоря, организован весь этот фонд, поедающий страшно много средств, но никакого толку не приносящий здравоохранению и жителям города. Тем не менее, женщины держались за свое рабочее место, продолжая творить что-то неопределенное. Иначе и быть не могло: в социально-генетическом смысле наши телки представляли собой ту пролетарскую пену, которую в семнадцатом году взбаламутили большевики и подняли на поверхность. Теперь из нее одинаково легко отстаивалась заурядность, авантюризм, карьеризм, своекорыстия – качества вообщем-то типичные для общества с кардинально нарушенной стратификацией.

Причин тут много. Но главная состояла в том, что администраторы высокого уровня перестарались в перестроечных преобразованиях. Все фонды подобного рода как бы являли собой организмы, хорошо подходящий под термин, введенный еще Ильфом и Петровым в обиход простецкого советского человека. "Жертва аборта" – вот то организационное кредо, что доминировало в данном случае. В отдельных своих частях ФОМГ представлял собой заурядный гадюшник, питающийся красивой выставочной версией – напоминанием о "рыночных отношениях" во всех сферах нашей жизни, в том числе и в здравоохранении.

Для поддержания особого этикета дирекция, например, завела для внутреннего потребления Акульку-хромоножку, сновавшую там и сям для сбора сплетен – компромата на сотрудников. Женщина-наутофон, подавая сигналы из светлого прошлого в туманное завтра, имела еще и разные глаза: один смотрел на запад, другой – на восток. Это ей было наказание от Бога за постоянной подглядывание, доносительство и предательство. Акулька в прошлом постигала науку кораблестроения в институте инженеров водного транспорта, но, выйдя на пенсию, решила причалить свой потрепанный, вечно коптящий буксир к обшарпанному пирсу здравоохранения. Ей кто-то подсказал, что с боку у припека основательно вымученного здравоохранения города образовалась тайная синекура ФОМГ. Здесь было легче "срубить по легкому" длинный рубль, а на гниль и запах застойных вод бюрократизма уже никто не обращал внимания. Акулька быстро взяла в толк, что алгоритм ее деятельности прост, как похоронные дроги. Не надо думать и вспоминать про совесть и честь: вылизывай обувь и задницы администрации и совершенно не заниматься вопросами медицины. Акулька настолько поднаторела в делах не праведных, что свободно вписалась в ансамбль еще нескольких стареющих курв и климактерических психопаток, перекашивающих налево всю деятельность фонда. Они как придонные бактерии и простейшие поедали бюджетные средства, оставляя после себя горы гумуса и подтирочной бумаги.

Не надо думать, что все женщины фонда отличались ущербностью: вовсе нет! Женщина – вообще существо, украшающее жизнь. И за движением по коридорам многих из них я наблюдал с удовольствием. Однако меня не покидало ощущение того, что интеллектуальное соитие с любой из них, даже если и приведет к беременности, то она закончится выкидышем. Какой-то злой рок, словно смог над Англией или над Москвой летом 2002 года, висел над фондом. В атмосфере ФОМГа ощущался явный перебор углекислого газа, тяжелой воды и суетной интриги.

Изредка встречаясь с нашим "буксирчиком" в коридорах-затонах фонда, я почему-то испытывал некоторое смущение мужского естества, понять истоки которого мне пока не удавалось. Толи здесь возникал эффект, озвучиваемый словами: "Эх, люблю безобразия!" Толи действовали флюиды какой-то иной формы разврата. Но вот однажды наступило прояснение и моего коварного сознания: я увидел Акульку, как говорится, со стороны жопы, то есть сзади, а потом панорама, словно сельская пилорама, немного развернулась и в профиль. В фас, честно говоря, на нее уже смотреть не хотелось, поскольку меня сильно озадачивают пациентки с косыми глазами, мне кажется, что они видят все не так как надо. Тем не менее, я неожиданно почувствовал в телесных гранях "буксирчика" – достаточно порыхлевших, естественно, – что-то знакомо-миловидное, умозрительно уводящее в далекое прошлое. И я испугался нахлынувших реакций: они вели меня к далекому юношескому пороку…

Пришлось основательно порыться в памяти: о Боги!.. я вдруг выволок из "тьмы веков" на поверхность моей неустроенной жизни зыбкое видение. Пришли ко мне в гости институтские годы. Тогда я – студент медицинского института – постигал глубину жизни естественными способами. Короче говоря, сознаюсь прямо, чтобы не тянуть кота за хвост… Тестис подсказали: был в моей жизни еще один, видимо, тысячный, грех. Трахался я с миловидной студенточкой из корабелки или ЛИИВТа – сейчас уже толком не вспомню, как ее звали, в каком именно институте она училась. Да это и не важно. Но главное, что по молодости она была притягательна, аппетитна, пластична и злоебуча до откровенного безобразия. То есть она шла на любой эксперимент и практически без подготовки и оговора склонялась к греху в любом месте: на природе у реки, за кустиками, в парке на скамейке, в вонючей общаге, в парадном, на хате… Мы тешились с ней неимоверно: я постигал таким образом гинекологию и сексопатологию, а она откровенно и без затей, без мудрствования лукавого получала "маленькие удовольствия". Молодость даже в самом великом половом грехе остается в физиологическом плане безгрешной. Мне повезло очень рано. Почти с пеленок, наслаждаясь материнской грудью, я постиг призыв Бога: "Плодитесь, размножайтесь!" К совершеннолетию тот призыв стал доминировать в сознании, но иное мне тогда было и не к чему. Большую часть суток все, что должно стоять, у меня так себя и вело. Частенько было неловко от таких непроизвольных реакций, возникавших даже на пепельницу. Причем, если в ней было много окурков, то и эффект выявлялся более выраженным. А все из-за искаженных ассоциаций: обилие пепла моделировало ералаш мыслей в женской голове! Если те окурки тлели, то и мои реакции несколько успокаивались, подвигая к спокойной постельной работе. Но искрометные "идейки" возбуждали Везувий: яйца переплавлялись в яичницу, а генетический материал фонтанировал в заданном направлении. Все эти страсти с воодушевлением разделяла со мной экспансивная корабелочка…

Полагаю, что и ножка сохнуть в преклонном возрасте у нее начала только от переусердствования в молодости – попробуй-ка "раскидываться" в любом месте, по резкой команде, без предварительных упражнений "на растяжку" и без точечного массажа. У студентки был только один недостаток: она громко, дурным голосом кричала в заключительной фазе оргазма. Если дело происходило в общественном месте, то просыпалось все студенчество – общага вставала на дыбы от возмущения. Коитус в парке сильно озадачивал и пугал милиционеров, вызвал бурю на озере или в петляющих притоках Невы. Короче говоря, с нею всегда был связан и риск экологического взрыва, калеченье толпы, ущемление чьих-то глубоко интимных или широко-общественных интересов. С этого момента прозрения, я стал лучше относиться к нашей фондовской Акульке, увидев в ней наконец-то и кое-что человеческое, а не только экстравагантно-шпионское. Видимо, через свое врачебное милосердие я окончательно постиг женскую душу и простил нашу корабельную Мата-Хари!..

Однако, как существо всеядное, привыкшее "брать быка за рога", я, естественно, обратил внимание на директора ФОМГ. Это был специалист по прикладной математике: что-то в его облике убеждало, что с раннего детства мальчика многократно прикладывали к холодной стене. А вот теперь он и сам научился "прикладываться" – только к бутылке и глупости. Но в чем-то он был похож и на того быка (по интеллекту, вестимо), которого я собирался "брать за рога". Наверное, и функции свои в фонде он понимал только как бык, ожидающий зычного окрика своего пастуха. Его прикладная математика никак не прикладывалась к медицине, ибо не было у "хозяина" знаний по этой сложной науке. Но назначил-то его на "великий пост" покровитель, взирающий на мир нашего города с таких высот, что голова закружится.

Меня современная региональная власть развлекала, в чем-то эпатировала, позволяла конструировать массу догадок и предположений. Кто-то с самоуверенным восторгом заявлял, что наш директор вовсю тратил деньги фонда на предвыборную компанию "покровителя". Другие трепались, что он оплачивает коллективные пьянки за счет фонда. Но были мнения и чистейших прагматиков, спокойно заявлявших, что директор "крутит деньги" здравоохранения в банке, получая с того прекрасные проценты себе "на карман"… Последняя версия была весьма увлекательна, но она еще не дошла до прокуратуры…

Мы с Олегом еще выпили по стакану смеси джина с тоником, произнеся тост за "всевидящее око" и "карающий меч". Фантазия как-то лучше и бойчее потекла и забулькала – в желудке, в голове, в кровяном русле. Сам собой возник повод для обсуждения некоторых частностей и деталей обрыдлой жизни.

– Саша, ты же специалист по психологии личности, – начал Олежек издалека, – ты разъясни мне генезис этой "бодучей паскуды".

Разговор уже шел как бы по формуле: "Ты меня уважаешь?!" И я не мог, не имел право, уклониться от столь душевного подхода к вообщем-то плевой, бросовой теме. Все говно в ней лежало на поверхности: одна фамилия директора "Шкуряк" о многом говорила. А если сюда же добавить, что приперся этот тип из провинции – из под Волгограда, кажется оттуда, где немцы в свое время потоптали многих беглых и коренных крестьянок, – то "генезис" его поступков обозначался очень рельефно и однозначно. Из-за плеча этого провинциального дуролома выпрастывалась серость, укутанная в цветастую шаль самомнения… Моя память, приободренная алкоголем, вошла в пике и приземлилась с лихим разворотом – только не с таким, как это случилось на Украине. Мой взгляд зафиксировался прямо на нужной странице словаря Даля. "Шкуряк" хорошо компоновался с далевскими "Шуляк", что представляет собой сухой корж. Та еда подобна черствым блинам, поедаемым только с медом, да с маковым молоком, иначе они встанут поперек горла и вызовут рвоту. Отрава, а не пища, одним словом!..

Согласно Далю, в районах южной Белоруссии, да в Западной Украине "шуляками" так же называют коршунов-подворников или утятников (Falco milvus – латинское название). Речь идет о весьма вороватой и подлой птице, подлежащей уничтожению.

Мы с Олежеком опять тяпнули "по стакану", чтобы придавить кручину, но мой друг не удержался и почти зарыдал:

– Саша, ты посмотри, что делается!.. В каком портфеле наш "голова" носит свою голову? Почему в Санкт-Петербурге ответственные фонды, имеющие отношение к страшно больной медицине должен обязательно возглавлять проходимец из Белоруссии или тем паче из Западной Украины? Даже в этих, теперь уже самостийных государствах, достаточно порядочных людей. Уж если так хочется "арендовать" иностранца, то выбирай среди достойных. А у Шкуряка к тому же и генетические корни почти "оккупантские"!..

– А чему ты удивляешься, Олег? Я тоже до сих пор не могу понять из какой жопы верховная власть местного уровня вытащил недавнего руководителя всего здравоохранения города. Картавый, плюгавый почитатель "Торы" прибыл к нам из Смоленска. Я ни чего не имею против хазарских евреев, продолживших свой род в старинном городе – защитнике земли русской. Но одного не могу понять, почему их необходимо назначать на должности руководителей очень специфической и полной традиций системы здравоохранения второго по величине города страны? Все подобные уродцы не имеют с нами понятийно-генетической связи. Полагаю, что даже в Израиле такого обормота не назначат министром здравоохранения!

Олег побагровел и отпустил в адрес Мефистофеля-покровителя всякого рода марранов длинное непечатное выражение. В нем содержалось столько экспрессии, что ее хватило бы на десять губошлепов, простофиль, казнокрадов, заполонивших многие административные должности в северной столице. Я готов был собрать все показательные эпитеты и направить их в адрес петербургской администрации.

Мы с Олегом приняли на грудь еще по дозе и "захорошели", углубились в молчание и сосредоточенность примерно на полчаса: "процесс пошел". Явно что-то творилось с моей психикой: мне казалось, что я – сама обнаженная совесть, и все сирые, обворованные, обманутые "королями" сегодняшнего бардака обратили именно ко мне глаза, наполненные кровавыми слезами… Я вспомнил, как местный Мефистофель в одной из бесед по телевидению, всхлипывая почти натурально, сокрушался по поводу тяжелой болезни своего заместителя, "безвинно пострадавшего" от козней прокуратуры. А у того был банальный гепатит, возникающий обычно или от заражения вирусом (меньше надо шашлыков жрать на природе), или из-за алкоголизма. Потом возникла у "арестанта" скоропостижная смерть, очень дурно пахнущая криминалом – возможной маскировкой каких-то более ответственных поступков высоких персон. А наивный народ должен был слушать вранье Мефистофеля, и кое-кто, возможно, поверил натурально-поддельным слезам. Уж слишком "сладенький" у Мефистофеля был вид – просто писающий на ветру пудель. Ухоженный, пушистый и громкоголосый. Очаровывало все: идеально оформленная прическа, подведенные тени и ловко наложенная пудра, шикарный костюм и галстук. Вещал он тоном, не вызывающим сомнения в чистоте и непорочности. Правда нижняя губа у пуделя безвольно свисала почти до колен. Но, может быть, то от искреннего горя и бессонных ночей, полных раздумья о судьбе города на Неве. Он стенал, а я ему не верил. Просто мне казалось, что человек уже вошел в избирательную компанию, а потому трудился с пафосом и артистизмом.

Мы вышли из фазы алкогольного помутнения рассудка и от отчаянья замотали головами, как жеребцы, ожидающие неотвратимой напасти, то есть выхолощения, связанного с тем, что по мнению жестоких ветеринаров мы уже по возрасту потеряли репродуктивный азарт. Было нетрудно понять, что кто-то уже занес руку со скальпелем над нашими мошонками, а другой – готовился вывести на авансцену претендента на наше место в этой жизни!..

Хвост сильно воспаленных фантазий продолжал тянуться за не полностью протрезвевшим рассудком: несчастный Мефистофель местного масштаба виделся в черном плаще, поющим жгучим баритоном известную арию со сцены, больше похожей на лобное место. Я плохо улавливал мелодию (то были только мои проблемы – полное отсутствие музыкального слуха). Но почему-то и слова арии разбирались моим слуховым анализатором весьма некачественно. С грехом пополам я сумел лишь понять, что "люди гибнут за метал". И показывать пример такого действа буде именно наш Мефистофель. Причем, учитывая его положение и доступность к городской казне, можно было предположить, что грех субъекта, нечистого на руку, был огромен по масштабам и не искупаем в течение минимум восьми будущих поколений его отпрысков…

Дальше уже полностью первородное имя этого персонажа ушло в небытие, а остался образ только вошедшего в кураж Мефистофеля. Он не спит ночами, все думает о том, какой еще путепровод, транспортную развязку устроить горожанам, как половчее истратить миллионы общественных средств. Ему мало весомого каменного вклада в тротуары Невского проспекта – большие, несложные работы легко и прибыльно выполнять. Но его совершенно не волнует то, что избирали горожане его не на роль позера и болтуна, а "работяги", готового спасать положение. Ожидалось, что именно он наведет порядок в коммунальном хозяйстве города, а не разрушит его окончательно в угоду личным интересам, имеющим четкие адреса. От него ждут простого: чтобы он добился проведения ремонта в каждой квартире горячего и холодного водоснабжения, канализации, отопления. Надеялись, что он обеспечит достойный комфорт всем жителям, а не только себя лично и членам "своей семьи" – верхушке городской власти. Но сейчас я не хотел говорить об этом – тут и так все ясно: личная корысть любого человека способна испортить, сгноить его душу на корню. Я уже достаточно протрезвел и возжелал вернуться к "нашим баранам".

– Олежек, обрати внимание, – начал я издалека, мешая слезы с соплями и выпивкой, – наш Мефистофель теперь решил опереться на слабый пол – на баб-администраторов. То, что он не гомосексуалист – уже радует. Но не компанию же для пикника он выбирает…

Я взглянул на Олега глазами загнанного, совершенно серого осла, не способного вникать в тайны высокой политики, и продолжил:

– Вдумайся в логику аргументов этого государственного деятеля: он решил назначать женщин на ответственные посты, потому что его критиковали за отсутствие слабого пола в прежнем составе администрации… Вдумался?.. Вдумайся,.. Олежек! Ты чувствуешь, какой коварный идиотизм?..

Мне, честно говоря, показалось, что Олег из-за воздействия паров алкоголя на аксоны и дендриты нервных клеток не въехал в тему… Я опять принялся раскачивать жиденькую стремянку, на которую загнала нас фантазия алкоголиков: мы стояли на верхней ступенечке и подглядывали в чужие окна – в нутро Смольного института – оплота нынешних бюрократов…

– Ты пойми, Олег! Мефистофель выбрал баб не по деловым или хотя бы функционально-половым качествам, а только потому, что у них в метриках отмечен пол еще при рождении – "женский"! А в натуре-то они, скорее всего, что-то среднее – застряли на развилке между бабой и мужиком. Мефистофель же надувает их, родненьких! Они-то, простофили, действительно считают, что обладают административными талантами. А на самом деле они все – сплошное говно!.. Их выбрали только потому, что был необходим специфический политический душок!.. Настало время менять "блядей", как в том публичном доме, где план катастрофически не выполнялся старым составом!

Тут я сам почувствовал, что слишком часто употребляю слово "говно" "блядей" и прочую ненормативную лексику. Я засовестился… По этому случаю выпили еще и оттого, видимо, воля моя окрепла. Я вдруг стал различать даже то, что раньше никто до меня не видел, не ощущал, не постигал! Давно социологи выявили, что в популяции цивилизованных этносов один умный персонаж приходится на тысячу дураков. Но в хромых на обе мозговые ноги популяциях один умный приходится на десять, а то и сто тысяч дураков. Вот именно к такой категории интеллектуальных возможностей и относится популяция моей дорогой отчизны. Ужас!.. Кровь стыла у меня в жилах!.. Конечно, все вокруг – говно! А чему собственно надо удивляться: все наши монархи были немцами. России обеспечивалось место в пятерке самых передовых стран. Вот и хозяином Путиловского завода был до революции немец – тогда и работал конвейер слаженно и без перебоев, а теперь завод не может найти заказчиков и покупателей своей продукции…

По такому случаю необходимо не просто выпить – нужно нализаться до чертиков, до поросячьего визга, до изумления!.. Так мы с Олегом и сделали… И вот когда через приличное время протрезвление стало медленно, словно ледяной сон на зимнем сквозняке, освобождать мои мозги, я вдруг вспомнил недавний визит в противотуберкулезный диспансер нашего района. Там главным врачом уже много лет служила умнейшая женщина, кстати, имя и отчество Ирины Иосифовны обнажало генетические корни ее рода. Она, потряхивая с восторгом совершенно седой головой, заявила мне, что диспансер "взяли на дотацию шведы"… Вопрос, вырвавшийся из глотки, повис в воздухе, сильно подпорченном злейшим запахом карболовки: "Зачем шведам нужно тратить деньги своего народа на то, чтобы поправлять здоровье русским?". Я никак не мог допереть до логики: наши предки гнали шведского короля Карла XII, позорили его, мучили контрибуцией, отнимали земли, называя их исконно русскими, хотя все прекрасно понимали, что они такие же русские, как и шведские. Петра I, ведомый психопатией и неуемной страстью к морю, рушил благоприятные традиции и расширял границы. Оказывается, он покорял территории, чтобы сделать заселяющие их народы нищими и несчастными. Но теперь шведы не плюют нам в физиономию, а помогают… На кой черт шведам тратить на российских "тубиков" деньги?

Ответ, оказывается, был прост, как акт дефекации или рекургитации. Шведы боятся, что туберкулез от нас через спрятавшуюся в лесах Финляндию перекинется на остальную часть Скандинавии. Они выделили деньги не только на приобретение нового оборудования и медикаментов для диспансера, но отрядили значительную сумму на кормление наших бомжей. Ни в одной из цивилизованных стран мира, оказывается, нет такого количества бродяг, да еще больных туберкулезом. Врачи-фтизиатры диспансера только за то, чтобы бомж согласился проглотить положенную ему для лечения таблетку противотуберкулезного препарата, выдают пациенту приличный пакет с продуктами. А выпивку он покупает на пенсию по инвалидности! И в "великой стране" России наступает благоденствие. Зато к трехсотлетию города Санкт-Петербурга администрация вгоняет миллионы, отобранные по крохам у населения, в том числе и якобы за коммунальные услуги, в каменную мостовую. Может быть, наивный человек и поверит, что камушки, сделанные из дешевого материала на заводиках известного частного лица, и изменят радикально облик Невского проспекта. Но мудрый человек, скорее всего, вспомнит рассказы про времена Екатерины, когда венценосную встречали "Потемкинскими деревнями". А читающий классику наблюдатель, слушая сладкие речи хранителя города про успешную реконструкцию метрополитена, обязательно вспомнит гоголевского Хлестакова. Не трудно догадаться о том, кому доходы текут в карман. На сей счет мне вспомнились годы скитаний по морям и океанам: наш старпом закупал продукты для экипажа судна по очень простой схеме. Ее суть состояла в следующей комбинации: по документам оформлялись продукты по высокой цене, а в наличие оказывалась менее качественная жратва; разница, естественно, шла в карман старпому и дельцу – шипшандлеру. Установка некачественного проходческого щита, да и все манипуляции под землей нашего города, стоящие налогоплательщикам огромных денег. Очень уж напоминали городские махинации действия нашего бывшего старпома. Только технологии головотяпства и стяжательства применительны теперь к масштабам метростроя. Если же Мефистофелю-Хлестакову удастся склонить правительство еще и к реанимации строительства порядком разворованной дамбы, то на том можно нажить грандиозный капитал. Из таких шальных денег легко реализуется "разница". Ее тихо откладывают на личные счета заинтересованных сторон, используя для того возможности оффшорных зон.

Когда я представляю такое позорище, то мне хочется голыми руками придушить всех тех горлохватов, толкнувших нашу страну сперва к, так называемой, "революции". Злосчастный семнадцатый год я имею ввиду. Какая же это была революция? Революция должна нести прогресс, а не толкать народы к регрессу. Большевики, нарушив стратификацию общества, породили парадоксальную социальную структуру: болваны и неучи стали руководить теми, кто составлял соль земли! И сейчас еще тянутся "хвосты" такой "демографии". Самое страшное, что развращены ум и совесть нации: лучшие уничтожены физически, а нарочитое говно всплыло на поверхность. Сейчас мы пожинаем плоды "революционной кадровой политики". Успокаиваю себя надеждой, что все постепенно возвратится на круги своя. Скорее бы уже разобрался Господь Бог и население с существом дела. Вырванные из своей законной социальной страты и возведенные до роли "гегемонов" в большинстве своем – несостоятельные персоны. Они обязательно опустятся на исходные рубежи: их перспектива – бомжевание… Но справедливый финал не за горами! Как говорил один известный политик, уже "процесс пошел!". События набирают обороты – естественный отбор делает свое дело…

Опять мы с Олегом с горя были вынуждены крепко треснуть "по тормозам и тормозной жидкости". Да, стало немного легче, можно было, пусть нетвердой походкой, но вновь вернулся к анализу ситуации.

– Олежек, согласись, что людям плевать на то, кто – баба или мужик у руля – лишь бы корабль правильно плыл и не наскочил на рифы! А когда пассажиры того корабля, сгрудившиеся на палубе, со страхом наблюдают кураж пьяной или совершенно безголовой команды, то восторга это не вызывает.

Я почуял и у Олега колебание "мыслительной струны" – по взгляду, направленному в сторону критики нынешней элиты. Но сам-то Олег, впрочем как и я, тоже плохо держался на ногах. И его голова от винных паров все время предательски сгибала шею – то вперед, то назад, до в бок. Мой самоуверенный язык поменялся местами с мозгами, полагая, что у него есть право на критику.

– Посмотри, Олежек: государственный муж – наш Мефистофель, простофиля, с безвольно оттопыренной нижней губой – политесы, оказывается, решил разводить на пепелище… Новый граф Потемкин явился на нашу голову! Город необходимо спасать, а не танцульки устраивать на Невском проспекте в честь трехсотлетия! А он бездарных баб рекрутирует в администраторы, словно собираясь нас сперва повеселить бардаком, а потом всех однозначно закопать…

Не скрою, рядом с Мефистофелем мелькнуло сосредоточенное лицо Владимира Вольфовича – тоже в черном плаще и с перепончатыми крыльями. Он говорил, как припечатывал, о том, что разумная кадровая политика сейчас может спасти многое.

Но я-то ближе всего к сердцу принимал дела здравоохранения. Однако по делам ФОМГ того не скажешь. Иначе с чего бы вдруг там появиться дармоеду и пустозвону – человеку с темной фамилией Шкуряк. Вечная моя проблема: отвратительная память на фамилии и имена отчества. Я всех людей воспринимаю только цельными образами. Сейчас в состоянии подпития, честно говоря, я не мог вспомнить точно неблагозвучную фамилию исполнительного директора фонда. Психиатры говорят: мы не можем вспомнить то, что нам не приятно, не хочется вспоминать, – в том проявляется автоматическая защита организма от неприятных потрясений. Птица коршун, уносящая чужих птенцов среди бела дня может ли быть приятным явлением? Днем и ночью в моем городе тащат то, что плохо лежит. Мысли и действия "прикладного математика" по медицинскому ведомству – это тут же черствеющее ядовитое тесто!.. Из такого теста "Шкуряки" пекут "Шуляки" – во всяком случае так утверждает непревзойденный лексикограф Даль. Такие функционеры не могут напитать нас истиной и хлебом… А истина-то состояла в том, что я, как специалист по комплексному анализу состояния здоровья населения, видел и неоднократно писал в своих монографиях о катастрофической динамике многих составляющих здоровья населения Санкт-Петербурга. Любой разумный человек поймет, что если вся система приводит ни к положительной, а отрицательной динамике, то такая система не имеет право на жизнь. Давно пора прихлопнуть ту лавочку социально-экономического разврата и, взявшись за ум, восстанавливать утраченное!..

Наш пьяный бред, в котором, как говорится, имеелась толика правды, мог быть бесконечным. Мы выпили еще по "граммульке", и нас окончательно сморило: заснули мы там, где и сидели…

* * *

Разлепил я глаза от того, что мне в ухо долдонил какие-то речи чужой голос – "вражеский голос"!.. Мы с Олегом не выключили телевизор, и по нему сейчас шли "Вести": что-то верещал рассерженный ведущий… Затем картинка сменилась: я заметил "душку" Касьянова на трибуне, кажется, в Государственной Думе. О каких-то важных делах там толковали – премьер и депутаты. Вдруг камера выделила крупным планом какую-то жабу… Нет, я ошибся – то был лидер коммунистов… Он, как всегда, не занимался делом, а плел какую-то дурашливую хренотень. Я прислушался: все сводилось к тому, что липовым коммунистам захотелось получить от Премьера разъяснение того, как "рождаемость опережает смертность". Подай коммунистам стабильные регион в качестве образца плодовитости народных масс, очарованных "новым экономическим чудом"…

Эта страшная манера российская: браться, раздувая щеки, рассуждать о том, в чем ты – ни уха, ни рыла! Во-первых, показателем прохождения хотя бы этапа начала оцивилизовывания является не повышение рождаемости, ведущее к "омоложению популяции", а как раз обратный процесс – постарение населения, формирующееся за счет заметного увеличения продолжительности жизни уже живущих. Конечно старики не могут считаться застрельщиками рождаемости. Это же и ежу понятно! Положительное воспроизводство населения требует в общестатистическом плане наличия в каждой семье более двух детей. Тогда перекрывается будущая смерть обоих родителей. Нивелируется и "мертвый сезон": некоторое количество бездетных семей, опосредованных чисто биологическими причинами. Тем же образом компенсируется ювенильный периода самого ребенка, еще не достигшего фертильного возраста, то есть способности размножаться.

"Великому демографу-коммунисту" нужно было бы знать элементарные вещи: высоченная рождаемость в России как раз регистрировалась тогда, когда для основной массы населения были уготованы максимально низкие экономические и социальные возможности. Никому не нужно обращение истории вспять! До недавнего времени положительное сальдо воспроизводства населения СССР обеспечивалось дикостью среднеазиатских республик, да некоторых территорий Кавказа. Теперь большинство "многодетных народов" отделилось от России и решило самостоятельно прорываться в светлую жизнь. Бог им в помощь!.. Неужели коммунисты желают нас вести в обратном направлении – в даль от прогресса? Наверное, им это никто не позволит.

Для меня было очевидно, что Касьянов, отвечая мужику в красном плаще, мямлит, а надо было послать лидера коммунистов вместе со всей его партией туда, куда Макар телят не гонял!.. Но, скорее всего, Премьер не считал себя великим демографом, а хамить с трибуны Государственной Думы ему воспитание не позволяло. Я посокрушался на сей счет, ибо у меня-то было весьма боевое настроение… Я бы и Олежека прихватил с собой – вот мы и явились бы к сенаторам чуть тепленькие…

Должен сказать, что с телевизором я живу в изрядной конфронтации, а уж если выпью, то готов его тут же расколотить… Вдруг передача переметнулась на толковище под председательством красавицы ныне бездействующего адвоката – эта крашеная в желтый цвет татарка никому покое не дает, особенно "ставке верховного командования" города, что меня очень радует. Так иногда месть за мужа приносит и общенародную пользу. Адвокат и предприниматель – новая порода политиков – сейчас пыталась обсудить положение дел в страховой медицине. Слов нет – животрепещущая и неотложная тема. Только не понятно, почему нужно было сперва разрушить государственную систему здравоохранения, а потом искать выходы из создавшегося положения, да еще для этого забрести в лабиринты страхования?..

С удовольствием следил за тем, как профессор Барановский – я его лично очень уважаю – вел сглаживающую острые углы беседу. Но в оппоненты ему выделили "Федю" – то был парень "без страха и упрека". Быстротечность его речи была, как зыбь по морской поверхности: вроде бы шторм не наступил, а неуютно себя чувствуешь, вибрация какая-то беспокоит, надоедает… Я тут же вспомнил кинофильм "Председатель": артист Ульянов напоминает одной героине о том, что с не хорошо на перегонки "говно есть", ибо она всегда обогнать конкурента старается. Подобные ассоциации у меня вызывали речи "Федора". Я вообще не люблю черноглазых: за подобной чернотой, как правило, прячется неустойчивость одесского балагура, да верхоглядство, недостатки образования, свойственные провинциалам-выскочкам!.. Вот и здесь – в телевизионном судилище несло ветром словесную шелуху. Никто не набрался мужества четко сформулировать задачу: срочный возврат к базовой государственной системе здравоохранения, а там дальше лепи к ней спокойно, по потребности, добровольное страхование (или обязательное по производственному принципу), коммерческую медицину и так далее. Искус вступить в спор – подмывал меня, как профессионала, но алкоголизм и тотальное разочарование в "национальной идее" не позволяли отказаться от аутизма.

Меня, честно говоря, несколько озадачил главный терапевт города: он предложил "отсекать" неоправданные вызовы врача на дом взиманием символической платы с пациента: "пять рублей" – была его такса. Я понял, что этот еврей тоже из Одессы: там весьма мелководная гавань, потому в ней проживала мелкая рыбешка, плавающая на небольшой глубине… Я задал себе вопрос и тут же на него ответил: "Какой еврей обойдет вопрос "гешефта"?.. Хорошо, хоть пять рублей, но положил главный терапевт врачу в карман". По моему-то убеждению, врачу необходимо платить такую зарплату, чтобы никакими "пятерками" его было невозможно свернуть с пути милосердия и профессиональной чести!

Больше всех, конечно, суетилась женщина-правовед: она как-то вдруг забыла, что у нее нет медицинского образования и долгих лет работы на ниве организации здравоохранения. Но энергичная женщина постоянно возбуждала "легкую кавалерию" своих слов на беспощадные вылазки к границам медицины и социального вспомоществования старушкам и инвалидам. Естественно, она городила чушь. Но я ловил себя на том, что явную татарскую экспрессию мне было приятно мысленно переводить в темперамент постельного толка: я быстро помирил профессиональный остракизм с естественной мужской похотью!.. Проще говоря: "Безумству храбрых поем мы славу!"…

Телевизор был выключен мною решительно, все услышанные проповеди меня не тронули, только некоторые частности затронули внимание… Олег спал, похрапывая, посапывая и попукивая, хорошо устроившись физиономией в тарелке с салатом… Мне было одиноко, скучно, и я, как говорится, вмазал решительно и категорично…

Так мы с Олежеком бились с запасами алкоголя, полагаю, дня три. Никто нас особо не беспокоил, потому что телефон был отключен, а на стук во входную дверь я вообще отвечаю крайне редко. Вы еще попробуйте заставить меня читать краткие надписи на стенах домов и на заборах… Нет уж, увольте… Никому я не позволю отвлекать себя от отчаянных размышлений…

Неожиданно Проведение подарило мне кусочек счастья: разлепив очередной раз глаза, я заметил, что по комнате ходит Нюрка – моя давняя подруга-крыса. Я уже и не чаял ее увидеть живой – слишком долго она пропадала. Теперь появилась, родненькая, приволокла "передачку" – пачку купюр отечественного производства, перетянутую резинкой, и еще что-то блестящее. Где же живет та старуха-процентщица, у которой Нюра изымает лишний капитал?.. Процентщица?.. Ведьма, подвигнувшая Рому Раскольникова на страшные деяния… Деньги я считать не стал – все равно в таком состоянии ошибусь, да и потом – неприлично: "Дареному коню в зубы не смотрят"! Я, немного поговорив с Нюркой, выложил перед ней на выбор из съестного все то, что было в наличие, а в блюдечко налил водки, слегка припушив напиток молоком. Нюра сперва выпила, а потом откушала колбаски от души! Благодарностью светилось ее сосредоточенное крысиное лицо. И мне было приятно, что у нас, как всегда, на этой почве установилось взаимопонимание. Я знал, что Нюра еще недолго пообследует квартиру, а потом в удобном для нее месте уляжется спать. Так все и вышло…

Теперь я спокойно принялся рассматривать блестящий предмет, принесенный Нюркой. Это оказалось не ювелирное украшение, а самый настоящий заряженный, видимо от снайперской винтовки, прозываемой в армии "Винторез". Пуля хищно выглядывала из суженого жерла патрона: она была блестящая, скользкая от смазки. Видимо, Нюра достала его из закромов кем-то недавно приготовленных… У меня возникли непростые ассоциации: я был склонен воспринимать сей факт, как некое предупреждение судьбы. Ясно, что Нюра была в той истории только посыльной!.. Скорее всего, кто-то слал нам с Олегом "черную метку", как это делали в давние времена пираты. Вот почему днями раньше на память нам приходили картинки из истории Англии времен Елизаветы I… Ничего не бывает впустую у Бога!..

Катаклизм логики выстраивался очень опасный и замысловатый: естественно, чтобы во всем разобраться, мы должны были прибегнуть к обычаям, принятым на бескрайних просторах постсоветского пространства. И мы с Олегом опять вмазали под завязку. Наша алкогольная агония, видимо, длилась долго, еще несколько дней, но сколько точно установить теперь никому не удастся. Когда я мало-мальски очухался, то первое что заметил, так это отсутствие свободолюбивой крысы Нюры. Зато из правого угла моей комнаты, из-за письменного стола, на меня надвигались несколько совершенно серых, незнакомых крыс в сопровождении существ меньшего размера – толи это было их потомство, толи обычные мышки… Олег тоже очнулся и, уловив направление моего взгляда, с интересом наблюдал за перемещение крысиной живой силы. Симптоматика алкогольного делирия была очевидной!..

Самое главное, что существа как бы переливались в отблесках люминисценции – то есть что-то светилось вокруг их пушистых телец, добавляя игривости, доброжелательности, тихой радости, невольно трансформируемой и в наши больные головы… Крысиный конвой перемещался к нашим ногам, но не кусал босые, усталые мослы, а только щекотал их и обогревал – на душе от такой ласки тоже становилось теплее…

Видимо, подготовив нас психотерапевтические и поселив в сердца успокоение, Проведение выдвинуло на линию нашего внимания, прямо по верхнему потолочно-стенному контуру комнаты женские лики и эффектные тела почти в полный рост. Загадочные существа, явно не имеющие постоянную прописку по моему адресу, демонстрировали мне и Олегу какой-то особый "воздушный танец", но смысл его мы понять пока еще не могли. Вроде бы нас хотели привлечь к какому-то определенному действию?.. Но групповой секс после такого количества выпитого алкоголя был точно нам не под силу. Сейчас, если мы собирались продолжать жить, нам было необходимо избегать эмоциональных потрясений!.. Мы смахнули слезу, а вместе с ней и радостное наваждение…

Картины загадочного бытия были прерваны громким стуком во входную дверь, а затем и смелым шерудением ключом в скважине замка во входной двери… Ключ, видимо, подошел… Вот дверь решительно распахнулась: мы с Олегом, нещадно расслабленные, могли наблюдать, как в комнату входит Владимир – у него всегда находился запасной ключ от моей берлоге. Из-за плеча Владимира показались две весьма пикантные дамы, показавшиеся нам вначале совершенно незнакомыми. Одна дама бросилась мне на грудь, другая – Олегу!..

Такие редкие подарки судьбы всегда приятны, особенно, когда дама кажется незнакомой, но очаровательной: новизна – это прелюдия к большому чувству, так редко посещающему взрослого человека… Ничего не могу сказать за Олега – видел только, что в объятиях женщины он затих и обезмолвел, как ребенок, приложенный к материнской груди. Я же еще некоторое время бился в клещах объятий своей соблазнительницы, поскольку не верил до конца в бескорыстность свалившегося на меня счастья. Я силился сперва идентифицировать личность так резко воспылавшей ко мне страстью женщины. Так и в детстве бывало: приснится, что тебе подарили новую игрушку, но когда проснешься, то тебя встречает пошлая обыденность.

Наконец, и я пообвыкся с новыми впечатлениями, и из далекого тумана ко мне вернулась память об этой женщине, тихо плакавшей от ощущения трагической безысходности. Такое чувство всегда рано или поздно появляющейся у тех, кто понял, что связал свою судьбу с законченным алкоголиком. Я вспомнил имя и отчество своей благодетельницы. Тактильное и проприорецептивное восприятие вернуло мне даже тот теплый восторг и нежность, испытанные мной в недавние дни нашей последней встречи. Однако это я так думал – "недавние дни". Как оказалось, в лихом запое мы с Олежеком находились почти целый месяц. И наши дамы все это время тревожились, били нежными кулачками в глухонемую дверь квартиры, выжимая из нее хоть малейший намек на то, что мы еще живы. Им хотелось нас проведать, накормить, наготовить закусок, обогреть, умыть и обстирать… Но может это были только сиюминутные ласковые слова помноженные на мою фантазию?! Редко я встречал женщину, способную с пониманием отнестись к таким маленьким шалостям чисто мужского темперамента, как запойное пьянство…

Пока нас ласкали, а мы пытались изобразить хоть что-то похожее на ответное чувство, Владимир обошел комнаты. Он почему-то подолгу изучал окна на другой стороне дворового колодца, скользил взглядом по крышам и слуховым оконцам домов, расположенных напротив. Его явно что-то волновало, потому сейчас он выполнял какие-то загадочные действия, похожие на рекогносцировку возможного поля боя. Мне показалось – или я это выдумал от осознания собственной вины перед Человечеством – что Владимир речитативом повторял одно и тоже место из Книги Иова (39: 5-6): "Кто пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру, которому степь Я назначил домом и солончаки – жилищем?". Непраздный вопрос был явно обращен ко мне и Олегу…

Тем временем женщины уже достаточно насладились общением с нашими вялыми телами и стали ощущать еще и страшно противный запах перегара, нависший густым облаком во всех помещениях. Женщины хотели открыть окна, чтобы устроить залповое проветривание, но Владимир запретил и отогнал всех от окон, не позволил даже распахнуть шторы. Нас с Олегом повели в ванную и установили под теплые струю душа спина к спине. Напор воды, словно по заказу, был почему-то достаточный. Мы стояли оба голые в одной лохани, совершенно непохожие по конституции: Олег был худым и длинным, а я достаточно упитанным и среднего роста, но оба мы были с намеками на прошлую спортивность. Что-то в наших фигурах напоминало картину "На берегу Неаполитанского залива", хранящуюся в Третьяковской галерее. Естественно, мы были постарше, но с такой же чистой душой, как и те мальчишки, что изображены художником А.А.Ивановым на холсте в светло-желтых тонах. Правда, наши "бантики" от длительного запоя скукошились и трогательно обвисли, что вызывало нескрываемую грусть у дам. Однако "неаполитанское солнце", струящееся из женских душ, обещало поправить через некоторое время и эту маленькую неувязочку. Жаль, что в ванной не оказался с кистями, красками и мольбертом гениальный художник Иванов.

Нельзя было не заметить, что обе женщины наблюдали не столько за игрой наших мышц, сколько оценивающе изучали и, видимо, многократно сравнивали другие мужские достоинства… Нам было трудно понять суть их оценок и выводы. Мы только видели нежные улыбки, бродившие по губам этих двух банщиц… Сейчас, после столь сильного алкогольного торможения, мы могли им отвечать только скромными обещаниями, да и то готовыми сорваться с крючка надежды словно проворный пескарик. Перекрестный анализ не ослабевал даже тогда, когда банщицы усиленно скребли жесткими мочалками наши исхудавшие телеса. Но что-то тайное уже начинало бодрить меня и Олега: и вот чудо! – возник не долгий и, может быть, не очень стойкий ответ на женскую ласку и категоричность движения мочалок. Я проследил за направлением взгляда Воскресенской и моей Ирины, стараясь хоть как-то, пусть приблизительно, смоделировать направление и характер их мыслей. Все говорило за то, что мысли те были – исключительно полигамными!..

У Олежека было заметна одна анатомо-хирургическая особенность. Ее нельзя было подвести под великолепие традиционного "обрезания": что-то среднее между врачебной ошибкой и идеологической диверсией против крайней плоти било в глаза. Я-то хорошо знал ту "кровавую историю": один папа-иудей заказал акушеру, чтобы без лишних хлопот его новорожденному сыну за отдельную плату выполнили несложную операцию на пипиське прямо в родильном доме. Годы были пятидесятые, и идеологические расхождения между партией и кашерной медициной тогда существовали. Операцию пришлось для скрытности выполнять в темноте: акушер манипулировал на ощупь и со страху перепутал новорожденных. В темноте Олегу слегка подрезали пипиську. Видимо, "действо" было выполнено неважным специалистом – не имевшим достаточный опыт, хотя и иудейской породы. Известно, что в типичных синагогах, а не в советских родильных домах, после обрезания крайней плоти кровь останавливалась недолгим, но сильным отсасыванием губами. Цадики, производившие важную операцию, обычно с удовольствием выполнял эту процедуру, предварительно прополоскав рот и кариозные зубы самогоном. У Олежека в скором времени рубцовая ткань настолько деформировала венчик головки полового члена, что образовался и фимоз и парафимоз одновременно! Таким образом, закаливание характера ребенка происходило в муках и с максимально раннего возраста. Воля Олежека мужала и крепла, но половой член на всю оставшуюся жизнь сохранился деформирующий головку рубец – это был след мастера не своего дела.

Известно, что мужчину шрамы не портят, а только добавляют шарма, не зависимо от того, где они находятся. И Воскресенская "зависла" на виртуальном смаковании "важной темы". Женщины-стоматологи, оказывается, имеют тяготение не только к анатомии челюстно-лицевой области, но и нижнего этажа. Она пялила глаза на олеговы достоинства без всякого смущения и острастки, полагая, наверное, что находится на сельскохозяйственной выставке или в кунсткамере, созданной в Санкт-Петербурге еще Петром Великим. Но мы были в таком градусе подпития, что это нас совершенно не смущало, а только веселило, бодрило, можно сказать, разум…

Моя красавица наконец-то выправила взгляд и покорилась типично скандинавским атлетизмом "моих красот". Все как-то вязалось с ее глубинными, сугубо личными представлениями о крайней плоти. По этому случаю я даже вспомнил годы моего ученичества – семинарские занятия на кафедре факультетской хирургии под руководством доцента Федоткина. Дело в том, что одна студентка нашей группы никак не могла усвоить различия между "фимозом" и "парафимозом". А ошибка на этом поприще может привести к не правильному выполнению соответствующих операций на жизненноважном мужском органе. Федоткин устал объяснять ей различия в механизмах возникновения патологии. По началу он, как говорится, тщательно подбирал и сортировал деликатные выражения. Но от того толку не было никакого. Через час неустанной работы языком он психанул и перешел на язык народный: "Ты пойми, красавица, разницу! При фимозе член даже не "залупляется", и в таком мешке накапливается всякая грязь и зараза. Очень просто возникает флегмона крайней плоти!.. А вот при парафимозе член "залупляется", но не может прийти в исходное положение. Тогда возникает ущемление головки члена. Тоже, как ты понимаешь, радость не великая. Итак: в первом случае мы делаем хирургическое обрезание, во втором – лишь надрез, полностью расслабляющий оковы!" Простой язык всегда более доступен! Девушка из народа все быстро поняла и теперь могла переходить к практическим действиям…

Похоже, что у моей дамы сердца не было недопонимания относительно тонкостей оперативного вмешательства ни при фимозе, ни при парафимозе… А Воскресенская, как истый врач-стоматолог, смотрела на прелести Олежека, сравнивая их с анатомией и физиологией нормального "зуба". Ею, видимо, предполагалось и сверление, и бужирование, и пломбирование – только все это она мечтала получить в обратном порядке. Чего греха таить, мы млели под взглядами опытных львиц. Нам только становилось томно и душно – мы молили Бога, чтобы Он быстрее вернул нашим пещеристым телам прежнюю упругость и прочность. Мы алкали у матери-природы восстановления способности к моментальному восторгу и настойчивому движению к Победе Чувств над практикой жизни!.. Мы обещали и клялись, что больше не будем так рисковать – вызывать у себя раннюю импотенцию пагубными алкогольными излишествами!..

Наши женщины бодрили нас взглядом, понукали к возрождению… Я поймал себя на мысли, что было бы неплохо и их обоих затянуть прямо сейчас в ванную: ведь известно, что функция формирует орган! А если объединить функции, то и КПД, по моему не совсем трезвому разумению, должно резко повыситься. Так стоит ли ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача!.. Похоже, что наши дамы держались иных представлений о сексе: в них вдруг проснулся атавизм собственницы. Они почему-то перековались в индивидуалисток до мозга костей, хотя обе имели классическое медицинское образование. С такими дефектами установки ничего нельзя было поделать. Я только заметил, что моя Ирина Яковлевна, будучи врачом-терапевтом все чего-то прикидывает, шевелит губами и шепчет себе под нос какие-то таинственные шифры. Я понял, что она рассчитывает дозу препаратов: ясно, что нас ждет серьезное лечение, нам будут поставлены освежающие капельницы с витаминами, глюкозой и прочей мутатой…

Скоро нас с Олежеком протерли махровыми простынями, переодели в свежие пижамы и развели по разным комнатам. Далее уже на первых же каплях лекарственного вливания я словно провалился – заснул сном праведника!..

Сколько времени длился мой сон не ведаю, но проснулся я глубокой ночью, видимо, не в тот же день, а через несколько суток. Сперва, не оглядываясь, шмыгнул в туалет и быстренько привел себя в порядок. Потом спокойно оценил ситуацию… На моей широкой тахте, тут же под боком посапывала Ирина Яковлевна, завлекающе разбросав чресла по поверхности "траходрома". И я, естественно, не упустил момента!.. Она была отзывчива и нежна, как гусеница перед самой интимной фазой продления рода – перед окукливанием. Мы трудились, не покладая конечностей. Тут только я понял, что рецептура капельницы была составлена мастерски. Помощь, как говорится "извне", возрождала во мне многократные желания и восторги…

За стенкой, в другой комнате шла аналогичная работа: там брал свое от отечественной стоматологии мой друг! Не было слышно голоса неугомонного "бура", но "ахи" и "охи" протискивались сквозь неплотно прикрытую дверь, возбуждая перекрестный аппетит. Порой чувство мужской солидарности смыкало железные объятья: наши ритмы попадали в резонанс. Старое строение отзывалось понимающим нас стоном. Мы не стеснялись своей работы! Наверное, мы гордились бытовым усердием. В чем, собственно говоря, нас можно было обвинить? Мы никого не грабили и не насиловали! Мы выполняли важнейшую государственную программу – вели демографический посев на временно заброшенных землях, на необъятной женской целине. Все напоминало вещие слова: "Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенными и смиренными духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных" (Книга Исаии 57: 15).

Месяц запоя все же давал о себе знать. После мощных радостей и удовлетворения кобелиной прыти, я попытался вскочить с постели, демонстрируя темперамент молодого жеребчика. Ирина Яковлевна молча наблюдала за телодвижениями своего спартанца, осуждающе и предостерегающе покачивая головой. Но во мне бурлила память о "молодецких подвигах" еще студенческого периода. Я перекатился на правый бок к краю тахты и, слегка задрапировавшись полотенцем, как бы кокетливой юбчонкой шотландского покроя, вскочил на ноги… Мощный удар дурноты изнутри, от самого сердца в голову, обрушил все мое зрение: в глазах возникла сплошная темень, а звуки жизни и голос любимой раздавался издалека, словно бы из преисподние. Ноги стали ватными, а руки "полоскались", словно сломанные, безвольные крылья. Меня закачало, и я рухнул на спину обратно в постель. Женские руки, борясь с собственным испугом и естественной в таких случаях дискоординацией, пытались оказать мне хоть какую-нибудь помощь. Но какая помощь нужна почти что трупу?.. Если только попытаться аккуратно сложить руки на груди, преодолевая сопротивление трупного окоченения…

Я лежал на спине в кромешной темноте, наблюдая мерцающие блики, отпугивающие сознание. Так шли мои наблюдения того, как сложно алкоголику, только что подвергшему себя месячному неутомимому запою, возвращаться к нормальной жизни. Что-то подсказывало, что без плавного перехода, без экспозиции, не удастся возродиться, словно Фениксу из пепла. Остатние способности к сексуальным аттракционам – это еще не настоящая работа, а лишь ее симуляция. Стать самим собой удается алкоголику только после длительного "проветривания" и неутомимой работой по возрождению основных инстинктов. Однако клиническое любопытство тоже присутствовало: мне было все интересно! С увлечением я объяснял сам себе физиологические механизмы и появления темноты в глазах, и моментальной потери слуха, и сухости во рту, и мелкого дрожания всех сочленений безвольного, неуправляемого тела… За такой работой сознание прояснялось: я мог глубоко анализировать клинические и функциональные метаморфозы, мне только не хотелось озвучивать собственные наблюдения и отвечать на бесчисленные, неуместные вопросы:

– Саша, родной, что случилось? Тебе плохо? Что болит? – эту всю малосвязанную чушь лопотала Ирина Яковлевна над моей головой.

А я, словно набрав в рот воды, старался молчать, чтобы не сбиться хотя бы с правильного дыхания, потому что настойчивые экстрасистолы уже вырывали мое сердце из нормальной деятельности. А вопросы любимой все продолжались и продолжались:

– Саша, милый, ответь хоть что-нибудь! Тебе плохо, ты умираешь? Тебе очень плохо?..

Наконец я сжалился над заботливой женщиной, было похоже, что она откровенно беспокоилась об исходе нашей любви:

– Мне просто хуево, лапочка! Но это не имеет никакого значения для меня только потому, что ты находишься рядом. – отвечал я через силу, собрав всю волю в кулак.

Мне, скажу правду, очень хотелось заткнуть на время фонтан вопросов, бьющий не понятно из какого органа у моей подруги и полежать в тишине. Кожа моя уже давно была перенасыщена контактами с бархатом ее тела. Скажу откровенно, мне был необходим отдых, отдых и еще раз отдых…

Она, умная и чуткая, все поняла и замолчала, ожидая последующих мужских откровений. Ее глаза – вытаращенные и почти вылезшие из орбит – говорили о многом. Но самым главным было то, что я понял: природа снова вернула мне способность произносить лаконичные, понятные окружающим фразы. Да, пожалую, ко мне еще и зрение вернулось: ведь вижу-то я не обезьянку, а Ирину Яковлевну. Иначе как же я мог разглядеть "вытаращенные глаза" любимой…

Алкогольная интоксикация в своей остаточной фазе между тем поджимала печень и побуждала рвотный рефлекс. Приходилось держаться из последних сил, дабы не допустить "свинства" прямо здесь, в спальне. Надо было срочно отвлечься на частности, сосредоточиться на малозначительных деталях процесса восстановления подорванных сил. Я не мог понять, в чем заключалось "переусердствование": толи я надорвался в запое, толи в сексе. Толи имели место излишки и в том и в другом. Но ведь известно? Клин вышибают клином… Но что в данном случае можно назвать "клином", который нужно вышибать опять-таки "клином"? Я завис на этой фазе рассуждений, пробуксовывая казалось бы на элементарной логике.

Как ни крути, но что-то сломалось в моей голове. Иначе почему я, находясь в объятиях Ирины Яковлевны, вдруг совершенно некстати укатился мыслями в ту редакцию, куда сдавал книги в набор. Там я давно вычленил – да, да, именно "вычленил", причем многократно, – весьма сдобную попку и шикарную грудь молоденькой бухгалтерши по имени Олечка.

Олечка, надо сказать, было именем-маркером моих внутренних предпочтений. Я всегда спотыкался о плоть персон женского пола, носящих это имя и имеющих такие славные анатомические деликатесы. Вечно, касаясь их взглядом, я балдел и пускал "слюни" в штаны и через губу – это явление у меня отмечается практически с глубокой юности!.. Я вообще всегда очень легко "дописывал картины" из быта отдельных людей и целых народов. Буйная фантазия являлась моим решительным камнем преткновения: мне было достаточно увидеть женскую грудь, слегка заголившуюся из-за неплотно застегнутой блузки, чтобы дорисовать все остальные детали. Что-то похожее на метафорический онанизм владело мною. Наткнувшись на интересную деталь, я уже видел ее владелицу совершенно голой, причем вполне радикально прикидывал и саму технику наших с ней вероятных суетных отношений.

Сознание возвращалось ко мне, но продвигалось какими-то странными закоулками. Теперь его швырнуло в сторону некоторых исторических справок, задействованных мною в последней книге. "К 1785 году русское дворянство приобрело почти все признаки стабильного сословия: 1) сословные права были закреплены законом; 2) права эти являлись наследственными и безусловными; 3) дворянство обзавелось сословной организацией – уездными и губернскими дворянскими собраниями; 4) почти полностью выкристаллизовалось сословное самосознание и менталитет; 5) дворянство получило право на самоуправление и участие во всех его видах; 6) оформились и внешние признаки дворянской принадлежности. Избирательность прав дворянства отражалась на многих сторонах жизни общества. Но, может быть, достаточно пояснить в этом контексте особенности преступности в России. Естественно на долю деревни приходилось наибольшее число преступлений: 65,4% всех осужденных были крестьянами и крестьянками. Однако нужно помнить масштабы вообще сельского населения. На долю 3,2 миллионов рабочих в общей структуре населения приходилось 30% из числа осужденных. Совсем недавно и они тоже в основной своей массе были выходцами из крестьян. Отрыв от привычной среды повышал криминогенность более, чем в 19 раз по сравнению с истинными крестьянами-хлебопашцами, живущими в деревенской общине. Пожалуй, для всех социальных структур общества, в том числе и дворянства, можно смело применять формулу: не бедность, а стремление разбогатеть любыми способами, не исключая и криминальный, чаще всего подталкивало к совершению преступления любой степени тяжести".

Я отстранился от залета в никуда, чтобы попытаться понять смысл таких исторических исследований. Зачем нужны эти экскурсы в прошлое? Последствия алкогольной интоксикации били тяжелой кувалдой меня по интеллекту – я никак не мог взять в толк, почему моей памяти было необходимо выбросить на поверхность такую информацию?.. Скорее всего, я силился перекинуть мостик к событиям сегодняшним, поставившим мою страну в позу "аля-ваш"!.. Французский термин, переводимый "поза коровы", зудил затылок. Россия виделась мне большой зеленой коровой, сношаемой мировым империализмом. Эка, к каким обобщениям меня качнуло с перепоя!.. Но к чему все это?..

Вестимо, вестимо… Нынешние новые русские так азартно перегрызают друг другу горло и пытаются обмануть государство только потому, что действует та же формула: "приоритет жажды наживы". Значит это универсальный, межисторический феномен. Тогда не стоит удивляться нынешнему течению событий: все должно само себя исчерпать!..

Но в моем-то случае с Ириной Яковлевной корысти никакой не было: мы два ветхих маргинала нашли друг друга и теперь отдавались "песням птиц". Меня, скорее всего, можно назвать "кукушкой", а ее – "чайкой". Сказал "кукушка" и представил себе, как я всю жизнь "подкладывал яйца" (в анатомическом смысле) в "чужие гнезда" (конкретно-переносное понятие), избегая при этом серьезных матримониальных отношений. Подумал "чайка", но тут же привиделся совершенно измученный туберкулезом Антон Павлович Чехов, на генеральной репетиции своей знаменитой "Чайки". С генеральных репетиций спектакля потянулись "хвосты" его странных отношений с супругой – актрисой Художественного театра. Но слово-то из песни не выкинешь!..

Ужасно загрустил – даже больше, чем все герои знаменитой пьесы. Понял, что это алкогольная интоксикация в таком "поэтическом виде" тревожила мое сердце. Но от анатомической определенности действующего фактора стало только тошнее тошного!.. Хлопочущую с капельницами и клизмами терапевта-чайку захотелось больно укусить за ее аппетитный врачебный зад, но он уплыл от меня куда-то в сторону кухни!..

Олежек, без всякого сомнения, преобразовался в моем больном сознании в образ "цапли" – длинноногой, респектабельной и отменно боевой птицы. Скорее, он относился к экземпляру, украшенному разновидностью отряда "голенастых", называемому "белая цапля". А его подруга стала маленькой уточкой – "речным чирком". Пока я не мог разобраться, что больше подходило врачу-стоматологу, обладавшему небольшим ростом, но вальяжной фигуркой, приятными формами и неуемным темпераментом. О последнем женском качестве было нетрудно догадаться, наслушавшись стонов – свидетельств сексуальных восторгов, раздававшихся совсем еще недавно за стеной. Моя квартира превращалась в "птичий базар", когда "маленького чирка" активно топтала длиночленная "цапля". Я тщательно подбирал орнитологические определения, смещаясь по перечню: чирок-свистунок, чирок-трескунок, чирок-клоктун. Все подходило к данному случаю. Но, собрав все нехитрые впечатления в один образ, я почему-то остановился на "мраморном чирке" – скорее всего, только потому, что он занесен в Красную книгу.

Кажется, я отлежался, восстановил силы достаточные на первый раз. До туалета и ванной, наверняка, сумею дойти, справить все дела там и вернуться назад. Так я и сделал, а когда вернулся, то мой домашний лекарь уже смастерила капельницу и всадила иглу мне в локтевую вену, нимало не смущаясь моими сопливыми протестами. Во второй комнате мастрячился аналогичный инструмент и для Олега, ибо к тому времени и у моего друга началось помутнение рассудка от переусердствования. Я-то хоть предварительно успел сбегать в туалет, а Олежеку пришлось подавать "утку" прямо в постели. Конфуз произошел на глазах у любимой женщины. Однако, чего не бывает с больным и сильно увлеченным сверхидеей человеком!.. Все списали на погрешности в диете.

Я, как истинный потомок дворянства, исподтишка радовался конфузу, случившемуся с Олежеком: значит мой род более отстоявшийся, чем вся генетическая предыстория моего друга. Воспитанные люди не наблюдают конфуз, а делают вид, что ничего не произошло! Так и у нас: никто ничего не видел, не слышал, не обонял! Не заметной осталась медленно расплывающаяся желтоватая лужа на абсолютно белой простыне. Олег бился в судорогах самоуничижения еще минут пять, потом затих – заснул сном обоссавшегося праведника…

Проснулись мы всем "табуном" очень поздно – день клонился к глубокому вечеру, но по петербургским традициям за окном было светло и радостно. Во всех членах чувствовалась неведомая бодрость, а в голове ясность. Потому – исключительно для концентрации бодрости – отметились решительным и энергичным половым актом, отмеренным без всяких прелюдий и петтинга. Все сделали так, как исполняют маневр хорошо обученные солдаты, срывающиеся по приказу из центра в молниеносную атаку… Желание было обоюдным, а потому "вражеские редуты" не выдержали натиска – не сопротивлялись, а наоборот с большой охотой сдавались на милость победителю. Главный командир в красной шапке возник на холме быстро и пронзил несопротивляющуюся оборону решительным броском в глубину с перекошенным от восторга ртом криком "Ура!"…

Отдышавшись и проделав несложные гигиенические процедуры почти нагишом отправились на кухню. Я и тут – просто по ходу дела – проявил таланты анатома, анализируя нагую натуру. У всех все было на месте, и это радовало!.. Но у моей красавицы было больше в анатомии соответствия моим индивидуальным предпочтениям. Я уже находился в той поре "впечатляемости", когда применимы слова поэта Василия Федорова: "Мой вкус перемещается от Рафаэля к Рубенсу!"…

Кухня встретила нас чистотой – чувствовалось, что в доме две женщины. Совершенно рефлекторно я полез в холодильник, и "рука-владыка" вытащила остаток былой славы – как-то нечаянно "завалявшуюся" там плоскую бутылочку "White Horse". Да это была пятисотграммовая бутылочка шотландских виски: наверху красовалась эмблема фирмы – "Белая Лошадь", а в левом нижнем углу светилось свидетельство того, что напиток содержит 40% алкоголя. Все – даже наш врачебный конвой – поняли, что нужно выпить по "граммульке", что это ни в коей мере не ослабит эффект "капельного лечения". Наши "граммульки", естественно, опустошили бутылочку за один присест, ибо и приходилось-то на каждого из четверых всего лишь немногим более ста граммов. Мы пили виски без традиционного добавления "содовой", то есть пили не по-шотландски, а по-русски!.. Только для некоторой реадаптации вкусовых рецептов, я минуты три ласково втягивал ноздрями сладковатый запах виски, несколько напоминающий аромат нашего советского армянского коньяка, выдержанного в дубовых бочках. Повторяю: запах отдаленно напоминал тот волшебный напиток советских времен, когда его можно было спокойно приобрести за сравнительно доступную цену в любом винном магазине. Но тогда мы кочевряжились, предпочитая вкусовой "святости" армянского коньяка утилитарность чисто "водочного аромата" и его обжигающего действия на слизистую желудка. Водяра наслаивалась на давно испорченную не правильным питанием, банальным недоеданием слизистую ЖКТ, быстро формируя злейшую форму алкоголизма – "водочный алкоголизм". А как на долго можно было бы растянуть этот процесс, если бы научиться красоте потребления доброкачественных сухих вин. Но быть французами, испанцами или итальянцами – это не наш профиль! Теперь меня мучили злейшие угрызения совести. Нет, я не осуждаю водку. Наоборот я ее с удовольствием потребляю. Но сейчас я вдыхал ароматы чуждого иностранного напитка, и он почему-то казался мне приятным. Толи мой стойкий алкоголизм уже окончательно разрушил обонятельные и вкусовые рецепторы, толи общение с ФОМВ, с его убогим женским капиталом успело сформировать патологию восприятия. Но я вдыхал "мыльный запах" виски, прикидывая в уме соотношение кукурузного и пшеничного зерна в исходном продукте. Именно так обеспечивается особые свойства этого напитка. Запах раздражал обонятельные рецепторы на финальной фазе вдоха. И вдруг я понял смысл аналогии: женщину тоже необходимо обонять (подразумевая и еще кое-какие действа) на фазе вдоха. Тогда у нее и у тебя останется ресурс для завывающе-стонущего выдоха подтверждения достижения вершины сексуального вдохновения, наступающего в момент беспощадного оргазма… Откровенно говоря, лучше никогда не смешивать женщину и вино. Иначе возникнет "клинч парфюмерии", а ко всему галантерейному у носа и хера русского человека имеется предубеждение…

Даже фаза глотка виски, выдержанного в холодильнике, являет собой перелив галантерейного запаха в аналогичный вкус: словно пьешь заграничный лосьон или одеколон! Дорого, но не очень приятно!.. Однако крепость напитка и быстрый переход в критический удар по мозгам – явление приятное, а потому похвальное… Да, конечно, никто не станет отрицать, что в затылке образуется тяжесть – так как любой алкоголь быстро отбирает влагу у клеток. Но прелесть эффекта заключается совершенно в другом. Мы с Олежеком откинулись голой спиной к кухонной стенке, и буквально через несколько секунд стали невольными свидетелями того, как виски трогательно и нежно начинают возбуждать наши пещеристые тела!!!

Я даже не предполагал, что освежающие "капельницы" с большими дозами витаминов, сочетаемые с микродозами виски вызывают такой бодрящий эффект мужской плоти. А процесс нарастал и нарастал, словно бы забыв о границах возможного и разумного…

Мы перевели взгляд на "подельщиц": женщины были изумлены столь очевидному возрождению нашей мужественности. Их восторг, надо сказать, даже обгонял наши реакции. Они визуально контролировали нас, но сами-то теряли головы: сигналы по нервным сплетениям переползали от глаз в соответствующие центры мозга, а оттуда к матке, яичникам, клитору. Неспособность побороть впечатление была очевидной: женщины с безвольным стоном сползли с табуретов и устроились на коленях поудобнее напротив реагирующей гармонии. А дальше все вылилось в то, во что и должно было вылиться – как в прямом, так и в переносном смыслах!..

Так и должно быть: лучше, если женщина заряжается сексуальной синергией от мужчины, а не наоборот. По безвольно распахнутым бедрам, пучковому подергиванию мышц живота и напряжению сосков грудных желез, можно было догадаться, что "соучастницы процесса" уже были приведены напитком и нашим недвусмысленным примером в "готовность номер один"! Выражение лица очарованной женщины никогда не обманет отзывчивого мужчину: черты и контуры несколько заостряются наподобие морды акулы – хищной и скорой на расправу, – а губы вытягиваются в ищущий наслаждения хобот. Такие загадочные метаморфозы в юности даже несколько пугали меня, но с опытом пришла и зрелость, сочетающаяся со смелостью, с уверенностью в то, что ничто тебе не откусят, не покалечат, а лишь поднимут потоком чувств высоко над землей! Я всегда относился с уважением и почитанием к женщинам высокой породы, умеющим не бояться условностей. Где-то в глубине души, скорее всего, я понимал и прощал даже Еву, так сильно опаскудившуюся в Раю, принесшую так много страданий первому человеку на Земле – наивному Адаму. Я был склонен простить и змея-искусителя: иначе как бы тогда продвигался по миру прогресс в сексуальной технике. Тут, прямо в кухне, мы с Олегом и нашими дамами скоро осознали, что означает выражение: "Они потеряли головы!" Мы потеряли те самые головы настолько, что уже не разбирали по-моему, а кто и что, кому принадлежит. Началась эпоха "свального греха" – того волшебного атавизма, что пришел к нам из язычества…

Через часок, примерно, мы стали соображать лучше. Тогда какая-то неведомая сила, практически без внешней команды, сорвала нас с места и швырнула по разным комнатам, по постелям! Я удивляюсь, честно говоря, как мы в суете окончательно не перепутали объекты любви… Но инстинкт однобрачия, заложенный Богом в подкорку еще Адаму и Еве, – там в теплом и нежном Раю, – вывел нас на правильные формы "кооперации". И наши ложа закачались в нужном ритме надолго, а весь комплекс необходимых действий был продуктивен, может быть, как никогда!.. Теперь уже мы вдыхали другие ароматы, отбирали воду не у клеток, а у всего тела, превращая себя в скользких змей – искусителей и искушающихся. Гормоны подхлестывали сердечно-сосудистую, дыхательную системы, не чувствовалось никакого "сжимания затылка"… Мы вели себя так, словно опаскудились моментально, откатились к векам Елизаветы I, превратились в ненасытных пиратов, идущих со звериным ревом на абордаж!..

После потрясающих, неоднократных эрекций наступило запредельное торможение и провал в памяти. Длительный сон спас нас от помешательства… Проснулись мы уже под утро только от того, что в дверь комнаты кто-то вежливо постукивал. Но потому, что шаги раздавались уже в прихожей, можно было догадаться, что это Владимир: открыв квартиру своим ключом, он теперь пробовал достучаться до нашей совести и отяжеленного сознания. Рядом со мной очнулась Ирина Яковлевна, она еще была во власти Морфея, а потому лопотала всякую бень. Она и не разобралась в том, что из прихожей нам подавал сигналы Владимир. Ирина полагала, что движение в квартире создавал кто-то из нашего сексуального табора, а потому не стеснялась смене декорации.

Наши женщины уже столь основательно разглядели и дифференцировали своих поклонников по первичным и вторичным половым признакам, что мысленно нас давно обобществили – превратили дубль-образ. Мне казалось, что и перетасовка карт – всего лишь дело времени. Смачно зевнув и потянувшись, Ирина Яковлевна принялась нашептывать мне на ухо пересказ сна, только что уведенного. Он нагрянул под самое утро, а потому вертелся еще в памяти. Но что у женщины на памяти, то обязательно будет и на языке. Сон вообщем-то, по моему мнению был дурной и слова доброго не стоил. Но в нем заключался некоторый элемент женской логики, пока еще остававшийся мне непонятным, потому-то я и решил дослушать рассказ до конца.

Снилось: "Коллектив поликлиники отправился на автобусную экскурсию в Новгород, разглядывать следы старины – памятники церковного зодчества. Под куполом какой-то древней церкви Ирина отбилась от основной массы сотрудников, но не спешила догонять толпу. Потом, помолившись у древней иконы, осененная крестом сразу двух монахов, вышла на улицу и оказалась среди ряда торговых павильонов. Но поражало безлюдье! Почувствовав голод, решила перекусить, для чего и забрела в "шаверму". Там за стойкой бара – проще говоря, на раздаче – увидела свою бывшую больную, даже вспомнила фамилию – Степаненко. Но больная смотрела на лечащего врача холодно и отчужденно – весьма круто!.. Попросила порцию отварной куры, но бывшая больная стала уточнять какой величины порцию, ссылаясь на то, что у нее была команда от заведующего: "отпускаемые порции измерять столовыми ложками". Удивление Ирины Яковлевны не знало границ: куриное мясо измерять ложками?.. Однако раздатчица тупо стояла на своем. Так, ни солоно хлебавши, Ирина, не пожелавшая отвлекаться на головотяпство, покинула шаверму. На улице был мрак и вихорь, шел мерзопакостный колючий дождик, а весь коллектив уже давным-давно умотал на автобусе домой – в родной Санкт-Петербург. Люди, где вы: Ау! Ау!.."

Мне стало тревожно! Я спросил смеющуюся под моим боком женщину, что означает этот сон? Ответ был по-женски логичен, но по-мужски бестолков: "Курица здесь к тому, что я держала руку у тебя на яйцах, а больше мне ничего и не надо пока!" Она хохотала, и ее сиськи от хохота мерно постукивали меня по грудной клетке, словно две большие серебряные ложки. Я не стал спорить с женщиной с помутившимся от счастья рассудком. "Любовь, как яблоко раздора, всегда останется жестокой" – шепнул мне в дальнее от любимой ухо поэт Василий Федоров. А этому поэту – моему однофамильцу – я очень верил!..

Словно из-за стойки бара из другой комнаты раздался голос Олежека:

– Саша, тебе не кажется, что кто-то уже давно топчется у нас в прихожей, а из кухни до меня доходит и какой-то посторонний женский голос, переплетающийся с баритоном нашего друга Владимира. По-моему, там вовсю идет чаепитие? А носом я чувствую запах жарящегося цыпленка-табака!..

Я принюхался и понял, что мой друг был прав. Чувствовалось, что, томясь в "неравной борьбе" с влюбленной женщиной, он порядком проголодался и у него крайне обострилось обоняние.

– Олежек, наверняка, наш дорогой Владимир привел какую-то маркитантку готовить для нас сытный завтрак. – это уже были мои слова, глас человека, способного живо откликаться на "зов предков", сильно проголодавших.

Мы начали подниматься с постелей, но вдруг выросла почти что до размера конфликта неожиданная проблема: нельзя было найти ничего похожего на полные наборы нашей одежды. Чувствовалось, что в пылу страстей, мы давеча разбросали "прикид"где попало. Мы сбрасывали груз условностей, как придется, то есть там, где "рывок восторга" нас заставал. Память и должна была возвращаться ко мне и Олегу медленно. Длительный запой заковал нас в прочные узы последствий – но куда смотрели женщины?! Времени для выговоров не было, внутренне я согласился с тем, что не только "на старуху бывает проруха". Темпераментные особы любого возраста могут быть излишне решительными, а потому неосторожными… Короче, вышли к гостям в набедренных повязках…

Володя вежливо улыбался, он галантно привстал со стула, чтобы поздороваться с мужчинами за руку, а женщинам поцеловать протянутую, слегка дрожащую от утомления длань. При виде нового, неотразимого самца "барышни" заиграли телесами: опять я фиксировал реакцию сосков, удивляясь тому, как много энергии скрывается в организме здоровой женщины. Скоро были найдены махровые халаты, их одели, но как бы невзначай дамы несколько расширили скромные декольте банного одеяния. Все перевели взгляд на "кухарку". Первой получила, как говорится, "удар серпом по яйцам" Ирина Яковлевна. У плиты хлопотала Анна – ее дочь. Она отнеслась с пониманием к стриптизу мамаши, и это настораживало.

– Маман, – деликатно, мило улыбаясь, вымолвила она, – Ты, кажется, заспалась – даже слегка сбляднула с лица!

Ну, это был уже открытый вызов, брошенный старшему поколению из глубин значительно более младшей демографической ниши… Мама зарделась, но сдержала себя. Не стоило начинать скандал при отягчающих обстоятельствах. Правду нужно уважать, даже если она неприятна! Сейчас Ирину Яковлевну больше волновало другое, а заехать дочери-скромнице тапком по "дурной голове" она всегда успеет. Как и любую мать, ее волновал этап дефлорации дочери. Это, почему-то, связано с болезненными переживаниями родителей, хотя страдает-то только дочь. Всем мамам почему-то кажется, что это произошло слишком рано. Они не понимают, что намного страшней, если доченька засидится в девках. В этот момент о своих былых подвигах мамы склонны забывать напрочь. Я всегда подозревал таких женщин в неком двурушничестве: мне казалось, что мамы просто желают взять на себя эту приятную, незабываемую функцию из чисто потребительских соображений. Но тут происходит "облом", страшно ожесточающий женщину, желающую вспомнить молодость – начало большого пути!..

Володе тем временем ничего не говорил, он сидел, спокойно попивая чай.

Немая картина могла бы затянуться надолго. Мне тоже, как названному отцу этой девушки, следовало бы разыграть сценку возмущения: я даже попытался нагнетать себя изнутри паром эмоций. Но прежде мне было необходимо разобраться в источнике того "пара": по Фрейду рассуждая, мои эмоции не были чистыми. Пожалуй меня, как кобеля, тоже возмущало то, что лакомый кусочек уплывал прямо из-под носа. Дефлорация – это и для мужчины серьезная и памятная операция. Открывая в себе качества "первооткрывателя" и "педагога" с большой буквы ты закладываешь в собственную память неизгладимые впечатления, равные, пожалуй, только миссии божества. Кто же может отказаться от такой великой награды?!

Я бурлил изнутри, понимая, однако, что еще не были представлены неопровержимые доказательства "тайного сговора" этого двоеженца Владимира и молодой неопытной куртизанки. Аннушка, тем времени, безмолвствуя, дожарила курочку и лучший кусок почему-то выложила на тарелку не хозяину "бардака", а Владимиру – виновнику назревающего скандала. Этот шаг приближал всех зрителей к "неопровержимым доказательствам". Вся компания расправила плечи и выставила правую ногу, как бы принимая боевую стойку. Каждый в собственной голове имел свое эмоциональное и понятийное начало: мы-то с Олежеком возмущались тем, что "лакомый кусочек" достался не нам, а Владимиру! Женщины пыжились, видимо, от того, что Владимир достался не им, а Анечке – бледному цветку "Амалии". Анна, тем временем, отщипнула себе от куриной тушки длинными пальчиками, украшенными идеальным маникюром, кусочек куры. Я отметил, что "измерение столовой ложкой" не потребовалось. Когда женщина рвет куру руками, мне представляются исторические реминисценции. Выпаливается как бы в воздух, мимо голов нашей толпы, "обращение к диким народам". Аня сдержанно, но с глубоким намеком заявила:

– Мне кажется, с утра принято чистить зубы, умывать уши и тело, а уж потом толпиться на кухне в поисках пищи!

Эта паршивка начинала испытывать нас на прочность и порочность. Ирина Яковлевна сперва взвилась, а потом завернулась в штопор. Но Владимир как будто непроизвольно вытянул ногу – мощную, длинную, с четко обозначившимися мышцами даже под тканью джинсовых брюк… Была установлена преграда, граница дозволенного и недозволенного – еще одно доказательство "объединяющей тайны", созданной судьбой между двумя Божьими тварями – Владимиром и Анечкой. Он преграждал путь любой агрессии к своей избраннице. Предупреждение было принято, и возмущенные "сучки" отправились мыться в ванную первыми, второй сменой будем мы с Олегом. Еще минут десять все одевались, а затем расселись за столом в кухне, и кости птицы, похожей на вполне осознанную мечту, захрустели под нажимом человеческих челюстей… Мама отводила глаза от дочери, но, видимо, что-то тяготило обоих… Наконец, Ирина Яковлевна задала дочери наводящий вопрос:

– Аня, какие у тебя планы на сегодня, да и вообще на будущее?

Дочь смерила мамочку недетским взглядом и ответила раздельно, не сливая, а выпечатывая каждое слово:

– Ты, мамочка, слышала такой анекдот, про обезьянку?

Мать, не ожидая подвоха, уточнила:

– Про какую обезьянку?

– Про живую и веселую, конечно…

Анечка расслабилась, закинула ногу на ногу и стала рассказывать анекдот:

– Плывет крокодил по Нилу и видит обезьянку, сидящую на берегу и полощущую шкурку от банана. Крокодил, естественно заинтересовался и спрашивает: "Обезьянка, зачем ты полощешь шкурку от банана?" Та отвечает: "Дай доллар, тогда скажу". Крокодил возмутился и уплыл, но скоро любопытство разъярило его, и крокодил вернулся к обезьяне с тем же вопросом: "Скажи, дура, для чего ты полощешь шкурку от банана?" Последовал тот же ответ: "Дай доллар, тогда скажу". Опять крокодил уплыл, полыхая зеленью от негодования. Но скоро, вернулся, поостыв: "На тебе, сука, доллар, а теперь скажи для чего полощешь шкурку банана?" "Да просто так сижу на берегу и полощу шкурку банана"… "Ну ты и дура, обезьяна, нашла чем заниматься!"… "Дура – не дура, а вот своих твердых тридцать долларов в день всегда имею, зеленый дуралей"! – отвечала обезьянка с хохотом…

Ирина Яковлевна вылупила на дочь глаза полные недоумения. Вопросов в ее голове созрело много: это и то, кто же является "зеленым дуралеем", что прячется в действительности за своеобразной метафорой ("обезьянка полощет банановую шкурку"), на какую жизненную тропу вышла ее дочь (может быть, она "на панель вышла")? Вообщем о многом нужно было мамочке расспросить доченьку. Но она нашлась только для того, чтобы задать два прозаических вопроса:

– А при чем здесь река Нил? Шкурка банана какая-то?..

– А просто дело в том, мамочка, что я скоро отправляюсь в туристическую поездку в Египет, на берег великой реки Нил. Там я буду валяться на солнышке и пожирать тоннами бананы – любимый мною фрукт, дефицит его питательных веществ я всегда ощущаю здесь в Санкт-Петербурге.

Мать всплеснула руками… На ее глазах показались слезы… Можно было думать о чем угодно, но нетрудно было догадаться о главном: дочь выросла и повзрослела, она захотела свободы и уже как-то по особому устроила свою жизнь, нисколечко не считаясь с интересами и взглядами матери…

Тут в беседу вмешался Владимир:

– Ирина Яковлевна, оснований для больших волнений нет. Сейчас преждевременно говорить о частностях, пускаться в подробности, но ваша дочь дала согласие связать свою жизнь с работой "нашего ведомства". Но для окончательного решения ее судьбы потребуется, как вы понимаете, время. Не все так просто делается в нашей епархии: предстоит определить возможности нового работника, обучить его некоторым премудростям, подготовить и прочее… Но мне бы хотелось предупредить вас о том, что теперь Аня находится под покровительством и защитой серьезной организации и не стоит по примитивному давить на нее…

Володя рассмотрел все немые вопросы, застывшие на лицах каждого из присутствующих, – кроме Анны, конечно, она-то ехидно, многозначительно и победоносно улыбалась всем, – потом продолжил:

– Повода для излишних волнений нет, согласия родителей, как говорится, не требуется поскольку мы имеем дело с совершеннолетней девушкой, страстно желающей послужить Родине…

Последние слова были произнесены Владимиром с определенной долей юмора, но чувствовалось, что в них он вкладывает и некий особый смысл, мало понятный нам, гражданским людям. Простая девчонка Анечка теперь в наших глазах выросла в "феномен", называемый "разведчик"… Теперь я стал понимать загадки поведения Владимира: пока мы, перезрелые зеленые крокодилы, валяли дурака, он методично вербовал девчонку для нужд своего ведомства. Он все хорошо оценил и взвесил: она закончила школу с усиленным изучением французского языка, немного занималась и английским – все эти качества легко развиваются. Сейчас ее "покатают по миру", чтобы привить вкус к "особым играм", проверят возможности ее индивидуальной адаптации к различным условиям, ее языковые возможности. Конечно, Анну в таких поездках будут сопровождать опытные психологи и функционеры "тайного фронта". Ей "выправят легенду", как бы создадут биографию заново, в удобном для разведки стиле, наконец, ее просто превратят в "современную женщину" и физиологически и психологически…

Ирина не желала сдаваться: она накалялась и краснела, бледнела и остывала. Затем снова повторяла весь цикл эмоциональных перепадов. Наконец она вымолвила:

– Я никому не позволю отнимать у меня дочь! Я обращусь к высокому начальству, я придам ваши слова, Владимир, гласности!

Владимир, видимо, и не собирался ничего отвечать. А, может быть, он сознательно вручал пальму первенства Анне – своему вероятному новому сотруднику. И нахалка ответила за все "ведомство" сразу и однозначно:

– Мамочка, хочешь еще один анекдот?

Но, не дожидаясь ответа, тут же Аня повела рассказ: "В школе на уроке по правилам поведения пешеходов и водителей транспортных средств сильно утомленный долгой речью представитель ГАИ начал ответ на первый вопрос, заданный школьницей: Можно ли рискнуть перебежать на "красный" перед быстро идущим автомобилем? Можно ответил работник ГАИ, только старайтесь держать выше руки. Ученица уточнила – Зачем? Так удобней работникам морга будет снимать одежду с вашего трупа"…

Нависла тишина… Намек был столь прозрачен, что уточнений никаких не требовалось. Да,.. новости были необыкновенные! Но я поймал себя на том, что завидую Анне, думаю, что ей завидовали и все остальные "старики и старушки". Но Владимир, нет слов, отъявленный шельмец. Я-то предполагал обыкновенный адюльтер, "клубничку", а он, оказывается, занимался серьезным делом. Как я полагаю, именно для каких-то особых задач, порученных ему лично, он и подбирал "свежатинку", пестовал ее, изучал, вербовал, а теперь просто поставил в известность мамочку. Владимир устами Анны дал понять, что конфликтовать с его ведомством не стоит – это слишком опасно. Мысленно я пожал ему руку и поздравил Анну с возможным началом достойной и интересной карьеры.

По лицу Ирины Яковлевны я видел, что ее раздирают сомнения и тревога за дочь. Она догадывалась, что Аня выбрала нелегкий путь в жизни. Может быть, по-матерински просто ей хотелось оградить дочь от таких серьезных шагов. Но перед ней сидел Владимир, всей своей мощью демонстрирующий бесперспективность любых попыток бороться с представителями слишком серьезного клана! Это была уже заявка особой группы масонов, выпестованных вековой практикой защиты своих сугубо военных интересов. И Ирина Яковлевна сломалась, сдалась: она, как обычная баба-недотепа, проглядевшая дочку, расплакалась… И тогда дочь принялась успокаивать взрослую женщину – свою мать: они сидели обнявшись, переживая случившееся так, словно оборвалось у девочки детство, растаяли иллюзии, пришла какая-то странная любовь, родился незаконнорожденный ребенок, называемый "особой профессией"…

У нас появился повод "взгрустнуть" и крепко выпить. Но мы с Олегом "завязали" – а наше слово железное! Мы не станем поддаваться на провокации, соблазны, угрозы и уговоры. Женщины наши все же выпили немного с Владимиром и тут он ошарашил нас снова.

– Господа, пока вы "гужевались", не показывая носа на улицу, произошли некоторые события, несколько меняющие и вашу жизнь. Детали мы на досуге обсудим с мужчинами отдельно, но суть заключается в том, что вашей "великолепной четверке" необходимо "лечь на дно". Вас кто-то "пасет", мне необходимо выяснить "заказчика" и принять кой-какие контрмеры, но для этого потребуется время. Полагаю, что сейчас вас "потеряли", поскольку вы застряли в этой норе на длительное время. Но пройдет время и вашу берлогу обложат со всех сторон, могут и на "прослушку" поставить. Надо менять адрес. Моя квартира исключается, потому что и я тоже "на контроле". Видимо, кто-то надеется через меня выйти на вас. Лучше перебазироваться в другой район города, соблюдая, конечно, некоторые предосторожности.

Володя выдержал паузу, затем уточнил:

– Какие будут предложения?..

Мы думали недолго, первого прорвало Олега, он как бы въехал в проблему и стал рассуждать вполне логично и дальновидно:

– Полагаю, что лучшего места, чем моя "берлога", мы пока не найдем: моя квартира в Петроградском районе. Окна дома выходят на стрелку Васильевского острова, на Неву, так что визуальное наблюдение организовать противнику трудно. Мы притаимся там, а сестра будет доставлять продукты…

Предложение понравилось Владимиру. Но заволновались наши дамы: у каждой женщины имеются "дела на стороне" – работа, парикмахерская, портной и прочее. Поднялся наивный ропот: "нам необходимо переодеться". На что мы четко ответили, что мы воспринимаем женщин только абсолютно раздетыми! Короче говоря, ропот "непокорных" мы подавили моментально. Всегда во взаимоотношениях с женщиной необходим решительный административный окрик: чуть что, то и "по пизде мешалкой"!.. Кстати, более деликатно по этому поводу высказался великий философ Фридрих Ницше: "Собираясь к женщине, бери с собой плетку!"

Стартовали быстро: забрали всю пищу, имеющуюся в наличии, банные халаты на четверых, пижамы и кое-что еще по мелочам. Анна контролировала выезд со двора на улицу, Владимир "проверился", пристально, внимательно и довольно долго осматривая окна дворовой части нашего здания. Нужно было исключить контроль со стороны – наш выход из парадного, открывающегося тоже во двор. У подъезда нас уже ждал микроавтобус с "глухими окнами" по всему кузову, обзор оставался только у водителя – эту роль выполнил Владимир. Мы разместились в глубине автомобиля, быстро юркнув в него из парадного. Анна осталась у подворотни, тщательно, отслеживая возможное преследование. Но на трубку от нее звонка не поступило, значит эвакуация прошла благополучно. Я отметил для себя, что подготовка нового агента уже началась Владимиром – он, видимо, мысленно ставил ей оценки, проверяя результативность преподанной накануне "науки шпионажа".

Ехали не спеша, немного попетляв по городу, чтобы окончательно провериться: "хвоста" не было, и мы двинули к дому Олега на Петроградскую сторону. Машина почти прижалась бортом к подъезду нужного дома, и мы вышли через отгороженную от постороннего наблюдателя боковую дверь. На лифте забрались на четвертый этаж, вошли в "берлогу" – правда, Владимир предварительно обследовал входную дверь на наличие пластида. Нас встретило запустение квартиры моего друга. Первое, что сделал Владимир, так это плотно задернул шторы на окнах всех комнат, в кухне. Открылся новый этап нашей коллективной жизни…

На фоне "простоты", которая, как известно, "хуже воровства", встретившей нас в квартире Олега, мои апартаменты, совсем еще недавно предоставленные избранному обществу, могли показаться роскошью. Из ценных устройств в новом месте нашей "лежки", был только голубой унитаз, да и тот оказался плохо привинченным к полу. Приходилось, сидя на нем, балансировать на "грани несчастья". Ну, мы-то уверенно писали, по-мужски стоя, практически ничем не рискуя. Но дамы каждый раз всхлипывали, приседая на стульчак даже накоротке. Пришлось мне – старому специалисту-универсалу по всем видам домашних работ – заняться основательным монтажом этого нехитрого санитарно-технического устройства. Задача была выполнена с оценкой "отлично" в самое короткое время. Олег при этом больше думал, как ему сохранить "приличную мину при плохой игре": ведь его легкомыслие могло довести женщин до серьезных травм и ранений. У него, оказывается, и ванна была не прикреплена к полу и, как мы скоро убедились, ходила ходуном, когда в нее влезали наши "милые слоники".

Далее начались другие испытания: с лоханью ванны мы как-то смирились, но у Олега и вся мебель, оказывается, тоже легко подвергалась крену и серьезным колебаниям. Поскольку общение с теплой водой требовалось дамам довольно частое в силу нашей общей половой агрессивности – и то сказать, чем же еще заняться в нашем вынужденным заключении, – то опять нависала необходимость проведения ускоренного ремонта. Работы пришлось вести широким фронтом, объектов приложения моего мастерства оказалось много. Короче говоря, мне пришлось засучить рукава и заняться не столько вопросами пола, как таковыми, сколько тем чтобы создать условия для воплощения в жизнь этих животрепещущих "вопросов". Под моим руководством экстренно сколоченная бригада "мастеров" всерьез приступила к модернизации нашей временной "берлоги". Женщины так разохотились, что даже поклеили новые обои на кухне, в коридоре и прихожей. К комнатам я их не допустил потому, что там сперва было нужно побелить потолки, а пульверизатора для разбрызгивания мела под рукой не оказалось.

Меня удивило почему у Олега были все материалы наготове. И тут пришло прояснение! Как только я увидел неподдельную грусть на лице моего друга, появившуюся в связи с тем, что побелка потолков и оклейка комнат обоями сорвалась. Я все понял: он, шельмец, специально заманил нас в свою "берлогу". Он знал мою страсть к строительным преобразованиям, учитывал темперамент коллектива и возможность легкого перехода из секса в другую грань самоотрешенности. Олег заранее прогнозировал ремонт квартиры практически "на халяву", да еще и за самое короткое время – самоотверженность влюбленной женщины не знает границ!

Никто и никогда не сомневался в том, что русская женщина "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет", особенно если ее перед этим подвергать основательной ласке и вовлечению в многочисленное соитие. Именно такую "горящую избу" Олег и предложил якобы в качестве конспиративной квартиры тогда "на военном совете в Филях", то есть на Гороховой улице по адресу моей постоянной прописки. Я-то, дурака свалял. Я – растяпа обеспечивал у себя дома почти что санаторно-курортный режим этой гвардии, а надо было под шумок, да между делом, и мне оживить косметику, хотя бы в местах общего пользования. Сам-то я когда еще соберусь, подойду вплотную к трудовому подвигу?..

Я так озадачился строительными проблемами, раздосадовался на изощренность, коварство моего друга. Изумляться своей неосмотрительностью уже не было сил. Хотелось собраться и, прихватив Ирину, хлопнуть дверью. Черт с ними – с законами конспирации: отправлюсь обратно домой и вся недолга! Но подошла ко мне тихой лисонькой Ирочка, – она-то и сама все давно поняла, но молчала, нежная моя, – обняла меня за плечи, отвела в выделенную нам двоим для постоя комнату. Там она, сердешная, отдалась без всяких премудростей – прямо на полу, точнее, на татами. У Олега в квартире все было, как говорится, "через жопу": из двух комнат одна была обустроена под спортивный зал, а другая представлялась залом ожидания на заштатном вокзале или КПЗ в провинциальном отделении милиции. В такой комнате из всей возможной мебели присутствовал только один детский стульчик с вырезом посередине – то было сидение для детской попки. Как уж попал к Олегу тот детский стульчик – ума не приложу? Видимо, кто-то из друзей в шутку подарил на новоселье…

Потом, после любовных откровений, у меня притухла агрессия. Все прошло, куда-то смылась и червоточина в израненной подозрениями душе. Мы отыскали двуспальный матрас, развернули его на татами, потребовали постельное белье и нам его выдали. И мы с Ириной Яковлевной уже надолго "затворились" в нашей импровизированной спальне, не отвечая на призывные постукивания в дверь, на елейные голоса, на прочие внешние попытки искупить вину… Мы вышли на свободу только утром следующего дня, спаянные общими невзгодами столь сильно, что нам казалось – нет такой силы, способной теперь оторвать нас друг от друга! Мы даже перестали обмениваться словами, все понимая по взгляду или на трансцендентном уровне. Теперь наша пара уже являла собой "супружеский симбиоз"…

"Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры, от чего отступивши, некоторые уклонились в пустословие, желая быть законоучителями, но не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают" (Первое Тимофею 1: 5-7).

Все проходит: исчезла грусть и обида на козни друга. Но их заменили новые проблемы, а в их суть посвятил нас Владимир в ближайший свой визит на нашу конспиративную квартиру. Он как бы невзначай, не намеренно, но под предводительством своего доверенного лица Анны организовал выход наших женщин-кормилец в магазин для покупки съестных припасов. Оставшись наедине с нами, Володя поведал нам суть детективной истории, из-за которой, собственно говоря, нам и приходится скрываться. Оказывается у этого приключения "ноги растут" еще с моей прежней работы – из Фонда обязательного медицинского грабежа. Там грохнули заместителя исполнительного директора, очень мне напоминавшего подполковника 127 отделения милиции. Что-то в них было общее – не только во внешних признаках, но, главное, в поведении. Только подполковник сам вербовал доносчиков, а наш заместитель исполнительного директора специализировался как раз по доносительству. Пусть направления векторов функций отличались, зато их сущность была однотипной. В довершение скандала, через несколько дней стреляли поздно вечером в самого исполнительного директора – в позорную собаку Шкуряка. Покушение состоялось прямо во дворе дома, где он на ворованные деньги недавно приобрел себе шикарную квартиру. Директора не прихлопнули, а лишь прострелили ляжку: теперь он с гордость носил лангету и многозначительно охал, поднимаясь по лестнице. Как-то так получилось, что в это же время в городе и недалеком пригороде, что по Московскому шоссе, произошло несколько дерзких убийств милиционеров. Следы вроде бы вели к уголовнику по фамилии Федоров. Мой однофамилец когда-то преподавал физкультуру и неплохо стрелял. Он уже отсидел в зоне за убийство двадцать лет. Володя многозначительно посмотрел на меня.

– Нет, нет, Александр Георгиевич, – говорил он голосом, внушающим безусловное доверие, – никто не собирается вас считать организатором преступлений. Уже проверено, что вы с убийцей ни в каком родстве не состоите, хотя отчества у вас одинаковые. Но эти головотяпы из районного УВД решили на всякий случай и вас держать в поле своего внимания.

Я страшно удивился такому "приятному" совпадению: два Федоровых. Один – доктор медицинских наук, всю жизнь спасавший от смерти и болезней людей. Другой – отпетый уголовник, отправляющий на тот свет моих возможных пациентов. Как же это все можно связывать – неужели только ориентируясь на сходство фамилий? В какую дурную голову такие версии могут являться? Я, может быть, еще и согласился понять логику тех, кто считает, что паразитов, окопавшихся в дирекции нашего фонда и иже с ними, стоит грохнуть! Но только почему я должен марать о них руки? Если бы мне привелось встретиться с такими говнюками в открытом бою, то наверное я вспомнил бы, что был когда-то мастером спорта по единоборствам. Но и тогда ограничился бы тем, что набил этим выблядкам морду, надрал бы жопу, но не более того! Жизни лишать – это уже прерогатива Бога, а не моя, не смертного человека. К тому же суд Божий будет и справедлив и более жесток, чем мой. Бог накажет всю их генетическую ветвь. Уж слишком они много напакостили простым людям – больным, страждущим помощи, методично разворовывая у них их же собственные средства, собранные на лечение.

Я предпочитаю "естественный отбор"! Куда правильнее написать о нашей жизни новую книгу и прославить этих сельских остолопов на век. Заодно оставлю работу литературоведам будущих поколений – они все раскопают, уточнят фамилии, имена и отчества и всех выведут на чистую воду!

Бог сам рано или поздно поставит крест на подонках и паразитах, забывших золотое правило цивилизованного общества: "Живи так, чтобы не мешать жить другим". Вот одного – заместителя директора – уже забили ногами носители черных сил в темном дворе. Говорят, что туда тот явился, провожая свою "тайную пассию", присосавшуюся к члену директората, дабы самой укрепиться в фонде. У злоумышленников не было никакой политической установки. Просто их послал Дьявол для того, чтобы расправиться с человеком, переступившим грань цивилизованной морали. Тут увлечение заурядной пассией – тоже, кстати сказать, с далекой – подвело стареющего козлика с рыжими усиками. Но мне-то до его увлечений дела нет – пусть перетрахает хоть весь ФОМГ, а заодно и фонд имущества, находящийся по соседству… Должны же как-то тешиться и клопы, и паучки, и пиявицы, и прочая мерзопакостная нечесть…

Семену Евгеньевичу Пеньковскому – самовлюбленному демагогу – тоже уже основательно отбили "крышу". Но он и тут не остепенился, а даже наоборот – затеял пошлый адюльтер, конечно, его не украшающий, но потешающий всех окружающих. Он, несчастный, "просит бури, как будто в буре есть покой"!.. "Аристократы от сохи" развлекались как могли…

Володя видел, что в душе у меня закипает гнев, а потому поспешил меня успокоить:

– Александр Георгиевич, не стоит волноваться из-за пустяков. Достойных людей вполне достаточно во всех сферах – они нам помогут!.. Меня беспокоит другое: по моим данным, и за вами с Олегом Марковичем ведется охота. Пока не могу точно сказать, кто инициатор такой акции, но со временем во всем разберусь. Однако меры предосторожности необходимо принять…

Владимир поймал наши взгляды, полные недоумения и сомнения… Естественно, мы не чувствовали за собой таких уж выдающихся грехов, ради которых на нас могла быть организована дорогостоящая "охота". Володя поспешил дать разъяснения:

– В одном я уверен, что слежка организована не ментами, а какой-то частной фирмой. Как ни странно, но такая "любительщина" как раз-то меня и беспокоит больше всего. Дело в том, что непрофессионалы – субъекты весьма увлекающиеся. Они насмотрелись кинобоевиков и спешат во всем походить на "передовой запад". Могут сгоряча угрохать, даже хорошо не подумав о последствиях. И такое случается в России…

Володя оценил эффект воздействия на нас горьких слов. Понял, что мы не обмочились от страха. А причина очень простая: я лично уже пожил на белом свете нимало лет. А древние стоики, например, после шестидесяти лет просто праздновали последний юбилей в кругу друзей, а затем выпивали чашу настоя цикуты. Смерть наступала неотвратимая, но не очень мучительная – как у Сократа. Олег же подумал о том, что так легко он не сдастся: несколько убивцев обязательно собственными руками и ногами отправит на тот свет! Но Владимир имел какие-то собственные, особые, представления на сей счет.

– Конечно, можно "героически повоевать" напоследок. Однако дело не в том. Порядочные люди должны уметь правильно выполнять свою миссию: "зарывать" необходимо подонков, а не подставлять грудь и голову под пули мерзавцев. Я вызвал несколько человек, кстати, они и вам знакомы. Скоро я их вам представлю, тогда и обсудим детали вашей защиты и организации "мышеловки". Но оборона наша должна быть надежной и эффективной.

Мы поговорили еще кое о чем, и Владимир, сославшись на неотложные дела, забрал Анну, только что вернувшуюся с нашими дамами из магазинов, и уехал восвояси. Олежек прилег на диван с последней моей книгой "Мистик", ему очень нравился в ней сам "пасторальный стиль" описания событий. Идиллический сюжет, близкий по форме к буколики, существовавшей в античной поэзии, а потом развитый в европейской литературе почему-то волновал моего друга. Видимо, Олежек начинал стареть.

Я, вообще, очень мало внимания в своих книгах уделял сюжету, считая его лишь "придонным фарватером" прозы. Мне казалось, что истинной красотой всегда отдает "поверхность реки", петляющей среди таинственных зарослей психологии героев – особенностей их восприятия событий, переживаний, буйных или сдержанных реакций. Мне нравилось композиционно решать проблемы человека, продвигающегося к Истине. А эта коварная красавица всегда остается индивидуальной, неокончательной, эгоистичной. В том и кроется секрет неповторимости в образных представлениях, присущих разным людям.

Сейчас Олег наслаждался теми местами романа, где диалог носил пародийно-стихотворный стиль, близкий, по его мнению, к "эклоге". Я сказал "по его мнению" и тут же внутренне захохотал. Писатель часто превращается в отвратительную, завистливую гиену – всегда голодную, охочую до похищения сочных образов, даруемых практически бесплатно окружающими людьми. Я лично больше интересовался патологическими личностями, отлавливая их где угодно и заселял ими свою память, чтобы потом вставить в очередное произведение и с большим смаком наградить "долгой жизнью". Сколько таких уродов мне уже удалось похитить из нашего странного фонда.

Чтобы стоили представления о литературе моего друга Олега, если бы не поправляла ему мозги – тактично и тонко – красавица и большая умница сестра этого повесы. Олег-то совершенно без оснований мнил себя большим специалистом во всех областях науки, литературы и коммерческой практики. Но в литературе он питался только прожеванной его сестрой пищей.

Сестру звали Оля, она была филолог по образованию, и это давало мне возможность изрядно с ее помощью компенсировал дефекты школьного образования. Она, чаще всего, выполняла первую техническую корректуру моих рукописей, тратя порой и дни, и ночи. Конечно, лучше бы она проводила эти ночи со мной – тогда бы работа над романами была более эффективной, да стиль произведений не был бы таким желчным.

Ольга была нашим с Олегом филологическим демоном: она нет – нет, да и кусала нас своими острыми зубками подобно быстрой, стройной змее Эфе. Укусы ее сопровождались выделением яда современной лексикологии, семасиологии и семантики ровно в той дозе, которая не убивала нас сразу, а только вызывала подобие паралича Литля. Не знаю, как у Олега, но мой "однородный член предложения" всегда преобразовывался в "присоединительное значение сочинительного союза" под действием таких укусов. В результате чего откровенно рушилась привычная орфография и синтаксическая ориентация. Неверной рукой, захлебываясь ядовитой мыслью, я начинал писать романы еще быстрее, азартнее и проникновеннее. Печень героев моих произведений при этом дробилась на лексикографические компоненты. На них я взирал уже глазами анатома: трудно затем их было постигать даже самым верным читателям. Фонетика и орфоэпия спотыкалась на заурядностях или, наоборот, на немыслимой вычурности разговорной речи, применяемой мной.

Я поклонялся талантам сестры моего друга настолько самозабвенно, что порой во мне просыпались атавизмы из детства, возникало что-то подобное отношению: "училка – ученик". Правда, я тут же переводил психологическую диаду в сексуальную, и тогда сама собой, без всякого нажима извне, вырабатывалась формула: "кто сверху – кто снизу?" Поскольку наши отношения с Ольгой застревали на платонической фазе – исключительно по ее вине! – то и результаты творчества были посредственные.

Во мне, кажется, даже проклевывалось что-то подобное разновидности мазохизма в той его форме, которая сродни масонству… Оленька, между тем, продолжала подыматься в небеса на воздушном шаре филологического величия. Оттуда, с высоты своих знаний, женщина наблюдая за тем, как медленно, но верно перерождалось верховенство "авторства" в сублимацию "корректорства". Голова у сестры Олега кружилась, воздушный шар распухал, возносился и благополучно лопался. Все оказывались на земле, среди хорошо унавоженной пашни – в тепле и свинстве!

Тут же вспоминались стихи Василия Федорова: "Не за слезы ли, что лила, меня женщина прокляла… Телефон звонил оголтело, будто колокол каланчи. Проклинаю вас! – долетело, и все смолкло в глухой ночи"… Короче говоря, мы с Олегом не были верными "змеенышами" большой филологической Эфы. Вот почему мы старались быстрее расползтись от нее в разные стороны… Вот и теперь мужской дуэт завис на иных лакомых хохотушках… Бог не выдаст – свинья не съест!..

Я относился к Олегу и Ольге с большим почтением и любовью, но понимал, что писатель должен вести жизнь затворника и волка-одиночки. Только тогда можно успеть что-нибудь сотворить на этом свете. Прекрасные мысли похищаются из Вселенского Информационного Поля после того, когда основная масса людей отошла ко сну. Тогда доступ к нужным серверам информационного поля не заграждается "чугунными жопами", не ограничивается досужим головотяпством.

Книги я писал рано утром, вернее поздней ночью, то есть начиная с двух – трех часов нарождающегося дня. Тогда, по моим подсчетам, большинство населения обеих полушарий прекращало шастать в сфере моих информационных интересов. Тогда и память моя просыпалась, очищалась, ожесточалась. Мой мозг выдавал "на гора" груды прекрасной или отвратительной людской породы в виде образов, отлитых в безупречные слова…

Сейчас я склонился за компьютером Олега: загнал в него свои рабочие дискеты и понемногу шерстил информацию для новой книги. Я хотел разобраться в непростом вопросе: "Почему у нас на Руси сложилась такая порочная традиция – придурки пытаются руководить достойными людьми?" Может быть, именно потому достойные и умные, но подневольные люди склоняются к организации тайных обществ. Тем они пытаются хоть как-то оградить себя заслоном корпоративности от посягательств на свои свободы?

Пришла в голову простая мысль: Пусть верна гипотеза Михаила Ломоносова о том, что славяне – это выходцы из древних германских народов. Да, возможно, "пену" сдули с поверхности этого этноса события и сила социально-экономической стратификации германского общества. И тогда весь "людской мусор", не сумев устроиться у себя на родине, двинулся на свободные земли. Несостоятельность переселенцев выразилась и в том, что впоследствии их легко покорила небольшая банда скандинавских завоевателей – Рюриковичей, тоже, кстати, изгнанных из своего этноса за ненадобностью. Примечательно, что только к 1785 году русское дворянство сумело консолидироваться в единое сословие. А к этому времени уже более трех веков а Англии было практически изжито крепостное право, и каждый гражданин считал самым дорогим достоянием личную свободу. Такое возможно только при условии, что дворянство, аристократия утвердились настолько, что очистились от рабовладельческих замашек.

По источнику происхождения дворянство в России делилось на: титулованное (граф, барон, князь); древнее, то есть давно находившееся в составе клана избранных. Такие дворянские роды фиксированы Жалованной грамотой (не менее ста лет), их записывали и в Бархатную книгу. Была еще одна категория дворян – пожалованные государем. Дворянство приобреталось военной или гражданской службой или по индегенату иностранных дворян, что совершалось при переходе их в русское подданство. Каждая часть дворянства записывалась в специальную часть губернской дворянской книги, такой порядок сохранялся до 1917 года. Понятно, что в социально-историческом смысле это были не отстоявшиеся и сгустившиеся сливки, а лишь "сыворотка" начальной стратификации. Ну, а когда в семнадцатом году все поставили с ног на голову, то тут уже началась социальная и психологическая вакханалия. К сожалению, период "перестройки" ознаменовался аналогичным процессом – только стратификацию общества погнали методом "обратного перевертывания"!.. В таких случаях обязательно рождаются "случайные выбросы" и расширяется сфера криминализации отношений в обществе.

К несчастью, фактическая отмена крепостного права в России так и не состоялась. Смешно, но творцы нынешней фазы большевизма продолжают цепляться за фактическое крепостное право или за что-то, очень близкое к тому, построенное на вздорной идеологии. Многие из ее идеалов лишь прописаны на бумаге, но не внедрялись в реальную жизнь, потому что противоречат человеческой природе.

Если в середине XIX века большинство сельских поселений подходило под тип простой земледельческой деревни-общины с населением до пятисот человек (45% всех общин), то в них не мог проникать прогресс – ни в культуре, ни в образовании, искусстве и науке. После революции колхозное строительство приобрело масштабы вселенского рабства. Вырваться из него можно было только через вербовку на строительство индустриальных центров, либо в армию. Огромный приток "сырой" миграционной массы не позволял городу обеспечить благополучную ассимиляцию приезжих. Потому большинство быстро превращалось в другую разновидность рабов – бестолковых адептов идеологии и осведомительства карающих органов. Начало Отечественной войны показало серьезные изъяны души творцов "новой жизни". Но русский человек, после кровавого мордобоя, умеет находить в себе силы к новому возрождения. Тогда, видимо, произошло что-то подобное, обеспечившее победу в страшной и опустошительной войне. Но результативность многих боевых действий, неумение беречь людей – свидетельство примитивности тех, кто осуществлял руководство сложными социально-экономическими процессами в социалистическом государстве.

Я перезарядил дискету и углубился в новую страницу истории нашего государства. Меня вновь повлекло в сторону исследования масонства. В России такое явления исстари упирается в те же столпы национально-поведенческой глупости. Все начиналось с того, что не была создана среда для распространения тайных обществ масонского качества в широких слоях населения. Во-первых, русскому этносу не свойственно "рыцарство", как система и военной организации, несущая в себе особую мораль. Надо помнить, что, например, шведы в заметном меньшинстве лупили русских тугодумов и долго заставляли русских воинов праздновать труса. Только собравшись в большие массы, подпитывая себя гигантоманией, войска были способны хоть что-то сделать с врагом. Оттого и татаро-монгольское рабство так долго держалось на Руси. А для отпора немецким рыцарям русскому войску пришлось по существу нанять на воеводство Александра Невского – потомка скандинавов Рюриковичей. В Отечественные войны с Наполеоном и Гитлером выявляли те же недостатки военной выучки и русского характера.

Самосознание свободы, как основного атрибута жизни достойного человека, не было воспитано историей в славянском этносе. Примеры свободолюбия демонстрировали главным образом иностранные волонтеры. На такой основе и рождалось в России масонство. Многие декабристы прошли через масонские игры, так и не избавившись от непонимания серьезности традиций и предназначения "тайного общества". Причем, значение глубинной философии истинного масонства было опошлено идейкой поверхностного дворцового заговора, интриги. Поэтому практически все императоры России, достигнув зрелости ума, считали своим долгом запрещать масонство. Пожалуй, только в период недолгого царствования Петра III обеспечивалось истинное покровительство масонству.

В качестве типичного примера можно привести действия Екатерины II, решительно раздавившей московскую ложу Новикова, наверное ближе всего стоящую к правильному толкованию задач масонства. Некоторые члены ложи поплатились серьезными лишениями и испытаниями.

Масонские ложи Гарпократа, Изиды, Горуса, Латоны, Немизиды, Совершенного согласия, Девяти Муз, Урании, Беллоны, Скромности, Святой Екатерины трех подпор, Постоянства, Минервы, Талии, Равенства, Candeur, Благотворительности были по главной сути очагами развлечения знати и не выполняли своих задач даже в самой скромной мере. Русских масонов всерьез не принимали иностранные ложи, хотя и благословляли на "ратные подвиги".

Большевики испохабили все окончательно: они не только внедрили "идеологическую заразу" в суть масонства, но и практическими бунтарскими действиями опошлили светлую идею с самого начала своей подпольной деятельности. Для многих из них путь в партию шел через юношеские игры в конспиративность на масонский манер. Вот почему возрождение масонства в современной России идет так медленно, при большом недоверии ко всему русскому иностранных лож. Нет достойных традиций и личностей-маяков масонского движения.

Мне захотелось сравнить человеческие, с позволения сказать, личностные реальности новейшей истории России и хотя бы некоторых цивилизованных государств. Взгляд невольно упал на знаменитую фигуру – президента Франции Шарля де Голля, сумевшего открыть второе дыхание у своей матери-республики. Его предки происходили из почетной знати Франции. Еще в 1210 году король Франции Филипп-Август пожаловал Ришару де Голлю за верную службу ленное владение в Эльбеже. Поддержал славу рода и шевалье мессир Жеан де Голль – участник Столетней войны, правитель Орлеана. В более поздние времена аристократический род де Голлей сомкнется с представителями буржуазной элиты: в 1886 году преподаватель философии коллежа иезуитов Анри де Голль женился на своей кузине Жанне Мэйо. Вторым сыном от этого брака был Шарль де Голль, родившийся 22 ноября 1890 года. Анри де Голль всегда считал себя "тоскующим монархистом" – таков был его политический портрет, если не бояться лаконичности и своеобразного пиетета. Его сын в 1901 году поступил в весьма престижный иезуитский коллеж на улице Вожиррар в Париже. Там при воспитании мальчиков утверждалась простая поведенческая истина: "Ты – как труп в руках начальства". Это была одна из заповедей основателя Ордена иезуитов Игнатия Лайоллы.

Нет ничего удивительного в том, что в зрелом возрасте Шарль де Голль исповедовал масонские доктрины, ибо с детства его готовили к восприятию особого рыцарства. Доучиваться Шарлю пришлось в аналогичном коллеже в Бельгии, так как во Франции парламентом был принят закон, ограждающий детей от влияния религиозных конгрегаций. В 1909 году Шарль де Голль поступил в военную школу – в знаменитый Сен-Сир. Прежде предстояло год отслужить простым солдатом в одном из северных гарнизонов. Только в 1910 году собственно и началось непосредственное обучение офицерскому делу. 1 октября 1912 Сен-Сир был закончен, и де Голлю присвоено звание младшего лейтенанта. Карьера молодого офицера не была головокружительной, но отличалась сохранением чести и достоинства. Он принимал самое непосредственное участие во всех войнах Франции, пришедшихся на период его жизни. А во время Второй мировой войны Шарль де Голль возглавил правительство "Свободной Франции", действующее в эмиграции в Англии.

События 13 мая 1958 года привели Шарля де Голля к верховной власти во Франции: этот период деятельности являл собой "шедевр политической стратегии и тактики". Де Голля называли "Наполеоном внутренней политики", "человеком кризиса". Примечательно, что когда уже немолодой политик был избран президентом страны в результате всеобщего голосования, он замечал: "Роль президента должна носить монархический характер". Необычная для лидера республики установка, видимо, пришла от отца да из иезуитского коллежа.

Великий гражданин не дожил 13 дней до своего восьмидесятилетия, его похоронили 12 ноября 1970 года на тихом кладбище в Коломбэ, согласно его воле, – без торжеств, тихо, только в присутствии близких родственников. За спиной у Шарля де Голля – потомка средневековых французских рыцарей – на свете осталось две дочери. Они продолжали, как могли, знатный и полезный во всех отношениях старинный французский род. Одна, может быть, самая любимая дочь, умерла в возрасте двадцати лет. Она оставалась от самого рождения особым существом – ей удалось достичь развития разума четырехлетнего ребенка. Тем не менее де Голль все эти годы делил с ней странный и загадочный мир, посвящая свободное время больной дочери. Он окунался в детские игры с той же искренностью, что и прятался под покров масонского мистицизма. Скорее всего, мистицизм – была его последняя, фантастическая надежда на получение прощения за какие-то грехи у Бога. Наверное, де Голль взвалил на свои плечи расплату не за собственные прегрешения, а за то, в чем были повинны его предки…

Еще один потомок рыцарей, великий гражданин, масон обитал в островном государстве, давно ставшем лидером колониальных проказ в кажущемся цивилизованным мире. Образ того господина с сигарой во рту, маскирующей изъян анатомии губы и бульдожьего прикуса, заегозил в моей памяти. Легко догадаться, что знаменитого государственного деятеля Великобритании новейшей эпохи звали Уинстон Черчилль. Полное его имя будет довольно длинным: Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Его мать, никогда не остывавшая от веселых, дозволенных в кругу избранных развлечений, не смогла отказаться от участия в бале, проходившем в родовом поместье герцога Мальборо, во дворце Бленхейм. Там 30 ноября 1874 года в дамской раздевалке рядом с бальной залой леди Рандольф Черчилль преждевременно родила мальчика. Ребенок был рыжим, с тупым бульдожьим, вздернутым носом. Он походил на всех мужчин из старинного рода Мальборо. Отцом мальчика являлся лорд Рандольф Черчилль – третий сын седьмого герцога Мальборо – Джона Уинстона Спенсера Черчилля и герцогини Фрэнсис, урожденной маркизы Лондондерри.

Среди предков Уинстона Черчилля был знаменитый пират, ставший позже сэром Фрэнсисом Дрейком. Он успешно грабил испанские колонии в Вест-Индии и делился награбленным с королевой Англии Елизаветой I, от нее Фрэнсис и получил рыцарское звание. Еще один предок вспоминается с почтением: Уинстон Черчилль – капитан кавалерии, воевавший на стороне короля Англии Карла I. Он-то и женился на Елизавете Дрейк – дочери знаменитого "морского волка". Как ни странно, но родственники супруги поддерживали Кромвеля. Только после возвращения к монархии в лице Карла II, капитану Черчиллю удастся реабилитироваться. Скорее всего, именно с того периода верность соображениям личной выгоды в большей степени, чем политическим установкам, стала золотым правилом в роду Черчиллей.

Другой значительной фигурой в том старинном роде был Джон Черчилль, уже в двадцать два года сумевший получить чин капитана кавалерии, а еще через два года – чин полковника драгунского полка. В тридцать пять лет он получает титул барона. В июне 1685 года за помощь королю Якову II в борьбе с претендентом на престол герцогом Монмаусом Джону Черчиллю присваивают звание бригадного генерала. Молодой генерал из любой военной операции извлекал материальную выгоду: попросту говоря, он не гнушался грабежа поверженного населения. Злые языки трепались по поводу славной карьеры "Джона-красавчика" вполне однозначно: легко делать карьеру, если твоя сестра является любовницей короля. Огромное состояние рода Мальборо составил именно Джон Черчилль. Позже Черчилли породнятся с американскими миллионерами, и в их крови появится даже толика индейской крови. У Черчилля оказались некоторые родственные связи с будущим американским президентом Рузвельтом. Черчилли умели увеличивать состояние за счет выгодных браков.

В те времена богатые родители сами не занимались воспитанием детей: Уинстона по существу воспитала няня, затем за исправление отвратительного характера отпрыска знаменитого рода взялась закрытая приготовительная школа. Тупость ребенка сочеталась с плохим здоровьем: мальчик был переведен в подготовительную школу в Брайтон. Уинстон трудно подчинялся требованиям дисциплины, да и учился не очень прилежно, его даже считали "мало способным" к наукам. Дальше учеба продолжалась в закрытой средней школе в Хэрроу. Здесь тоже успехов в учебе он не показывал, но от катастрофических провалов ученика спасала колоссальная память. В 1893 году Уинстона Черчилля с третьей попытки принимают в военную кавалерийскую школу в Сэндхерсте. Получив офицерское звание, Черчилль немного послужил: он был смелым и решительным воином, но никогда не терял головы даже в самом отчаянном положении.

Черчилль стал участником нескольких военных компаний, главной целью которых были задачи расширения колоний. Но вскоре он понял, что военная карьера потребует от него долгого общения с "военной рутиной", а молодому человеку хотелось быстрой и кипучей деятельности. Уинстон Черчилль обращается к журналистике, и через нее открылся путь к карьере политика. В наибольшей мере политический талант Черчилля, конечно, раскрылся во время Второй мировой войны. Его считали спасителем Англии, но уже весной 1945 года он заметно разошелся в своих взглядах и установках с чаяниями английского народа – это и решило исход его политической карьеры.

Я не стал "ковырять" историю и души других политических деятелей, увлекавшихся масонством. Но отметил, что все они являлись экстраординарными личностями, имеющими занятные установки в вопросах веры, политики, обогащения, жертвенности, служения идеи и людям. Скорее всего, масонство они воспринимали, как инструмент усиления их личностного потенциала, а само масонство всегда ставило перед членами ложи высокие социальные задачи.

Наблюдая за действиями Владимира, я все больше склонялся к тому, что он имеет причастность к такого рода таинству. Оставалось расшифровать точнее его "личностные задачи", тогда все бы встало на свои места: станет понятной вся его "тайная деятельность", в том числе, и касающаяся нас с Олегом… Но, по моему, то была непростая задача!.. Прежде всего, следовало начать раскопки генофонда предков Владимира: здесь мне грезилась какая-то занятная история. Его отец и мой бывший ближайший друг был занятным парнем: но почему-то в Аргентине, Бразилии, Чили его принимали за чистокровного немца, а в Израиле идентифицировали как носителя какой-то толики еврейской биологии. Я плохо представлял себе, а что же могла к тем загадкам добавить его мать. Конечно, для меня все нации равны: я идентифицирую людей только по качеству души – достойный ты человек или мусор, но, может быть, и что-то переходное.

Как бы для подкрепления стержня детективной логики, я опять нырнул в исторические кущи: вспомнилось, что множество боевых копий сломано в сражениях с идеями семитского влияния на масонство, да и вообще на всю общественную жизнь России. Известно, что еще в X – XIII веках в Киевской Руси существовали кланы славяноязычных евреев (кенааним). Миграционная способность представителей еврейской нации общеизвестна. Но нельзя объяснить такую способность к социальной адаптации только тем, что евреи вынужденно покидали свою родину, ища место под менее палящими лучами Вселенского солнца. В том без труда можно узреть и весомые мистические предписания, уготованные логикой развития жизни на земле, определенной в самом начале Богом. Может быть, правы те, кто считает, что существует Богом избранный народ с очевидной избирательной миссией. Как бы там ни было, но "еврейская прослойка" в чисто генетическом представительстве заметно увеличилась во всем мире, став доминировать в среде деловых людей.

Но сейчас речь не о том… Просто в моей голове наметилась ниточка взаимосвязей: примерно в 740 году хазарский каганат, соседствующий с территориями, занимаемыми славянами, перешел на иудаизм. Тогда в каганат и хлынули толпы евреев. Справедливости ради, стоит отметить, что немногим ранее хазары прославились рядом великих побед над своевольными арабами, и авторитет этого народа сильно поднялся. Будущий император Византии Константин V (741-775) женился на хазарской принцессе. Со временем и сын этой супружеской пары, слившейся, скорее всего, по политическим соображениям, превратился в могучего властелина Византии. Императора совершенно христианской державы Льва IV (775-780) так и называли современники – Лев Хазар. Так вот, именно после разрушения мощного государства хазар на рубежах XII – XIII веков иудеи отхлынули с насиженных мест и появились в большом количестве в Киевской Руси. Примечательно, что Богом избранный народ не сумел удержать хазарское государство от стагнации и окончательного краха. Уже потому, наверное, не стоит так сильно переоценивать степень положительного влияния евреев на жизнь других народов. У каждого этноса всегда остаются специфические, избирательные интересы. Но я-то склонен полагать, что с хазарами произошло примерно тоже, что в России к семнадцатому году, когда они своим неуемной тягой к преобразованиям индуцировали бунт тупого народа. Давно известно: "Там, где появляется еврей, начинается революция". Природная склонность к эксплозивности рушит все преграды на пути еврейской преобразовательности…

Теперь мало кто сомневается, что большинство выживших евреев в ходе Второй мировой войны и некоторых других более ранних потрясений имеют восточно-европейское происхождение, то есть хазарские корни. Известно, что XVI – XVII веках к этому этническому массиву, застрявшему на Руси, были основательно подмешаны "ашкенази" – евреи из Западной Европы, или "сефарды – евреи из Испании, говорящие на идиш. Основная часть евреев на Руси исповедовала ортодоксальный иудаизм, меньшая – хасидизм. Беднота занималась мелкими ремеслами, богачи – взяли в свои руки коммерцию, банковское дело. Тому, кто принимал православие, была открыта дорога практически во все сферы общественной жизни, можно было дослужиться и до звания дворянина. Для того существовал рациональный стимул: защити диссертацию на звание доктора наук и получишь дворянство.

Неустроенные социально, с изломанной соблазнами "общественного признания" душой, молодые евреи бросились в революцию 1905-1907 годов. Затем "кудрявой артистически вздернутой головой" многие из них влезли в октябрьский переворот 1917 года. Победа большевиков вдохнула большие надежды в многочисленные еврейские вихрастые головы. Эти парни, склонные к трибунному пафосу и гиперболизации только собственных достоинств, ринулись к "топке" государственной власти, где переплавлялись, а затем и перековывались "мечи на орала". Однако Сталин переориентировал события внутренней жизни стран: его режим многих "перемолол", но некоторые приспособились. Политика "дикого вождя" резко отличалась от представлений классиков вселенского бунтарства: грузин Сталин оказался способным переплюнуть даже еврейчика Ленина. Правда, кто знает насколько был чист генофонд самого "великого грузина". Нынешняя власть в Грузии демонстрирует удивительную тупость. Прирожденные торговцы цветами могут достукаться до того, что им просто перекроят газопровод и уменьшат подачу электричества!..

Ленин, конечно, был умнее многих своих соратников, а потому его террор для русского народа был еще более кощунственным, изощренным, но вождю были отпущены недолгие годы для садистических оргий. В нем захлебнулся демонизм определенной доли еврейского генофонда. Но широкие массы, скорее всего, и не узнали бы об этой личности так много, если бы у него не появился собственный дьявол-искуситель. То был в некотором роде "водитель судьбы" Ленина, явившийся, как мне казалось, из осколков хазарских евреев: боевых, напористых словно конник-степняк, наглых, как многие евреи с плохим воспитанием, мало штудировавшие "Тору". Короче говоря, огромная роль в ленинской политической карьере принадлежит Парвусу. Этот авантюрист мирового масштаба сумел растолковать немцам, что может извлечь Германия из союза с Лениным, руководимой им партией большевиков. Конечно, в том союзе была смычка политических интересов, и Ленин не собирался подвязываться на роль банального агента Генштаба Германии. Однако все взаимные компромиссы большевиков с немецкой разведкой были явным предательством интересов российских народов, государственных интересов. Скорее всего, угрызения совести у таких политических деятелей и не могли возникнуть, так как не существовали для них такие категории. Главная "болезненная забота" большевиков (можно читать "коммунистов") всех времен и народов была, есть и будет тупая жажда власти. Ничто другое не могло остановить эту партию от борьбы за власть любыми, даже самыми грязными, средствами. Такие действия очевидны и в политике нынешних коммунистов, возглавляемых Зюгановым и иже с ним. Скорее всего, это особый вариант паранойи, и от него избавления не может наступить никогда.

Итак Парвус – дьявол! Настоящее его имя – Гельфанд Александр Лазаревич. С момента знакомства с биографией этого человека, я стал с подозрением относиться к личностям, наделенным отчеством – Лазаревич! Этот тип являлся активным участником революции 1905 года, арестовывался, ссылался в Сибирь, откуда бежал в Германию. Здесь Парвус сумел "погреть руки" на посредничестве в постановке пьес Максима Горького. Но, как сам потом признавался, все вырученные деньги прогулял с барышней в Италии (тоже чисто еврейская затея – "прогулять с барышнями": имею жену, любовницу, но люблю только маму!). От партийного суда, возникшего по настоянию обиженного Горького, Парвус бежал в Турцию и там успешно занялся бизнесом, нажив неплохой капитал на торговле. Свои основные капиталы, насчитывающие несколько десятков миллионов марок, он хранил в Германии, потому-то и решил помочь военному противнику России. Раскачать империю можно было с помощью "пятой колоны" – ею и стали большевики, руководимые Лениным.

Ульянов-Ленин вернулся в Россию 3 апреля 1917 года, когда ему было сорок семь лет: за плечами никакого опыта созидательной работы, а только навык партийных склок, предательства Родины. "Диктатура пролетариата" понималась Лениным и его сторонниками, как основной метод, ведущий к победе в борьбе за неограниченную власть. Но к такой диктатуре можно было продвинуться с помощью железных штыков: Парвус и Ленин запросили в германском МИДе пять миллионов марок на "усиление революционной пропаганды в России". Такая просьба была удовлетворена 9 июля 1915 года. Затем был "запломбированный вагон" специального рейса из Германии в Россию и вакханалия антивоенной пропаганды началась. К июлю 1917 года партия выпускала в России уже 41 газету. Такое чтиво настойчиво разлагало души не только пролетариата, войск, но и вроде бы думающей интеллигенции. Захват же во время октябрьского переворота почты, телеграфа, мостов, вокзалов и прочего выполнили не красногвардейцы, а быстро сколоченные из немецких военнопленных специальные отряды, получившие команду из немецкого Генерального штаба помогать большевикам.

Неверно утверждение того, что "колеса крутили" в революции главным образом евреи, имеет право на существование. Евреев в делах революции поднялось много: для того можно сравнить их представительство в популяции российского народа. Доминирование евреев в штате наркоматов, органов государственной власти, партийного строительства после революции продолжало укрепляться. Но они сумели скомпрометировать своим поведением многие из нарождавшихся "светлых идей". Маленький пример сути "экономического подхода" ставит многое на свои места в головах сомневающихся. В апреле 1921 года "Нью-Йорк Таймс" привела занятную сводку средств, поступивших на счета заграничных банков: Троцкому – 11 миллионов долларов в банки США и 90 миллионов швейцарских франков в банки Швейцарии; Зиновьеву – 80 миллионов швейцарских франков; Урицкому – 85 миллионов швейцарских франков; Дзержинскому – 80 миллионов швейцарских франков; Ганецкому – 60 миллионов швейцарских франков и 10 миллионов долларов; Ленину – 75 миллионов швейцарских франков. Деньги переводились и другим партийным деятелям за границу регулярно. Из России на эти цели выводились бриллианты чемоданами ни в фигуральном, а реальном смысле. Предполагалось, что деньги пойдут на подрывную деятельность в случае изгнания большевиков из России. Эти-то средства потом Сталин будет выколачивать из "элиты пролетарской революции", мобилизуя для того сыск ВЧК, затевая громкие процессы над бывшими лидерами партии. Все люди, а евреи, окрыленные коммунистической идеей, особенно были склонны прикарманить российские капиталы для сугубо личного пользования.

Какой же смысл удивляться тому, что и современные деятели прежде всего закладывают капитал "про черный день" за границей. В большинстве своем такую прозорливость демонстрируют современные "русские евреи": тут можно вспомнить о Березовском, Гусинском и прочих. Все они – современные Парвусы… Их опыт с успехом перенимают теперь уже и представители других наций… Наверное, страшнее всего то, что деятельность таких оригиналов порождает ответный национальный экстремизм – движения радикально националистического, фашистского толка. На этой полянке начинают энергично собирать ядовитые грибы и кислые ягоды коммунисты. Важно, что умом обиженные люди нет-нет, да и примкнут к подобным атавистическим движениям…

Олег всегда был моим первым читателем и главным слушателем "творческих размышлизмов". Но я не ждал от него великомудрых заключений, вещего слова всемогущего, беспристрастного критика. Просто он был ближе остальных ко мне, потому и получал первым мою очередную книгу. Сейчас я тоже вывалил в гущу его мозгов помои историко-публицистического варева. Исподтишка было легко наблюдать, как он плохо справляется с функциями вынужденного ассенизатора.

В молодости мы особо часто втягивались в философское токовище: тогда вели себя, как глухие тетерева на весеннем току. Наверное, мы и стремились к таким обсуждениям по тем же мотивам, что и лесная птица – нас жгли изнутри половые гормоны, и мы пели песни любви нашим виртуальным подругам. Со временем интересы наши разошлись: Олег занялся коммерцией, а я продолжал творить и вытворять. Изредка мы снова впадали в философический транс, но он мне уже перестал быть интересен в дуэтном исполнении. Олег безвозвратно отстал от меня, сохранив только позу пижона, но растеряв свежесть мысли. Это меня удручало, но не озадачивало, ибо я понимал дело писателя – затворничество и неустанная работа на повышение. А дилетантам остается публичная сцена, и разухабистый митинг.

Мы уже не понимали друг друга: я предлагал Олегу вознестись за пределы стратосферы и там покувыркаться в творческой невесомости – иначе говоря, я тянул его к тонкостям мышления, а он спешил топтаться в посудной лавке, точно слон. В делах творческих Олег все больше уподоблялся настойчивому лягушонку, склонному до самозабвения резво прыгать на травке мокрого лужка: ему казалось, что это и есть верх совершенства в преодолении закона всемирного тяготения. Олег разучился с аппетитом лакомиться "деталями творчества", его индивидуалистическими особенностями, он перестал быть поэтом-любителем. Самое страшное, что он не чувствовал "грани": Олег на полном серьезе пытается потчевать меня заурядностью, примитивом. Причем старался, уподобляясь азартному дворовому мальчишке, зацепить меня дешевой хитростью, да логикой разозленного обывателя. Он забывал об уровне моего полета, а сам уже не был способен подняться выше обыденной заурядности…

Последний раз мы крупно поговорили по поводу моего замечание о творчестве Пушкина и Лермонтова. Я высказал свои симпатии к раннему Лермонтову, позволив себе такое замечание: маленькая поэмка "Сашка" мне дороже "талантливым любительством", чем грандиозное мастерство творца "Евгения Онегина". Мне казалось, что Лермонтов, как поэт, был менее ангажирован интересами публики, он был откровеннее, а потому лиричнее. Пушкин же к тому времени уже уподобился "гениальному ремесленнику". Иначе и быть не могло – ведь он находился на содержании и царя, и общества, подцензурной литературы.

Мое высказывание привело в бешенство друга: доктринерство выплеснулось из него потоком яда змеи Эфы. Олежек распушил хвост так, словно его уже назначили директором Пушкинского дома. Мой друг-коммерсант принялся доказывать мне совершенно банальные вещи. Пришлось резко прервать дискуссию простым вопросом: "Сколько книг ты, дорогой мой, успел написать за свою жизнь?" "Ни одной". – был его ответ. Мой ответ был категоричным: "Вот, когда напишешь хотя бы одну книгу, тогда и вернемся к этому разговору".

Больше всего меня, конечно, волновало то, что и предмет моих явных симпатий, его сестра Олечка, тоже нет-нет да и теряла поводыря творческой трезвости. Тайный плод моих вожделений порой сильно пушила хвост, стараясь, что есть силы, выдать себя замуж ни за "Зевса филологии", а за "потаскуна-литературоведа". Войдя в коварную роль, она начинала сорить словами и обещаниями: "Я обязательно напишу книгу о Вашем творчестве, Александр Георгиевич"! Но я продолжал спать спокойно, поскольку знал, что ее многозначительные обещания – это мертворожденный плод. Все дело в том, что не было самого первостепенного соития – образованной яйцеклетки с пусть самозванным, но талантливым сперматозоидом!

Точнее говоря, Оля, не приблизившись к автору экзистенциальных поделок на дистанцию реализации основного инстинкта, оставалась способной только к рождению облезлого мифа. Я же, мученик и пиздострадатель, наступив на горло собственной песне, но оставаясь милосердным эскулапом и непревзойденным душеведом, прощал даме сердца чрезмерное самомнение и чисто женское хвастовство. Короче, я не стал объяснять Ольге, что она была, есть и будет отменным филологом, хорошим техническим редактором, но никогда не взойдет хотя бы на пригорок литературного мастерства. Это было очевидно уже потому, что способная женщина выпестовала в себе только неудержимое тяготение к кулинарии, растеряв при этом почти полностью смелость и агрессивность плотских чувств! А литература и секс – воистину неразделимы!..

Сестра Олега стоически сохраняла чистоту непорочной Девы Марии. Но, как известно, святая не писала романов, может быть, она и грамоты не знала – ей было отпущено другое предназначение. Ольге же было необходимо, коль скоро она собиралась заняться литературоведческим исследованием такой пошлятины, что продавливалась через лазерный принтер моего компьютера в "унитаз" моего творческого мира, слиться в экстазе с самим мозгом и плотью, творца русского варианта литературного экзистенциализма. Только насладившись пороком, можно описать тот порок – отыскать сочные краски и электризующие душу детали. Я смотрел на сестру моего друга и "спускал в атмосферу" – пока еще только энергию, а не драгоценный биологический материал. Я действовал точно электрический скат, загнанный обстоятельствами жизни на дно самого глубокого океана, называемого аутизмом творческой личности.

Мне было погано, но я оставался горд сохранением своего права на независимость от женских чар. Мой змеиный гороскоп успокаивал волнующийся мозг, наставляя на сбор наибольших порций яда. Бог объявлял "готовность № 1", дабы в нужное время – в час-"Х" – выплеснуть яд в гнилую кровь, предварительно прокусив правую сонную артерию еще одному врагу нации. Моей миссией было уничтожение тех, кто угробил мечту народа уникальной страны о достойном здравоохранении. В том и состояла идея, объединяющая нас – масонов ложи "Асклепия". Философия греческого бога врачевания – сына Аполлона и нимфы Корониды – строилась на очевидной медицинской технике. Аполлон, как известно убил Корониду за измену (теперь, к сожалению, это запрещено Законом), а перед сожжением тела нимфы из ее чрева он вынул младенца. Будущий бог врачевания был передан на воспитание кентавру Хирону, тот и научил отрока искусству врачевания. На острове Кос проживали потомки Асклепия – наилучшие врачеватели. Они считали бога Аполлона змеем, отсюда и известный символ медицины – чаша со змеей. В нашей масонской ложе те символы присутствовали на самом почетном месте. Теперь, выполняя наказ моих братьев-масонов, я продолжал отыскивать в нашем фонде "Коронид", дабы забить их камнями литературной метафоры. Перед сожжением приходилось опустошать чрево убиенных нимф от несовершенных мыслительных чад. Мой литературный прислужник – кентавр Хирон помогал проводить воспитательную работу с помощью обличающего слова. И работа по искоренению зла шла, ее уже никто не мог остановить, потому что нас масонов – легион, и мы однажды обязательно выпустим всех своих ядовитых змей на врагов милосердия!..

Так вот, не смотря на все эти соображения, Олег вдруг меня поразил отличной осведомленностью в "деталях" и способностью мыслить нестандартно. Он заявил:

– Саша, давай рассуждать трезво: известно, что в отличие от западного масонства, давно выродившегося в тайное политическое лоббирование интересов экономической элиты, русское масонство – это "предатели предателей".

Я хмыкнул в ответ утвердительно, мне нравилось, что мой друг берет проблему, словно нашкодившего кота за яйца. Олег между тем продолжал спокойно и рассудительно повествовать, словно он занимался изучением масонства всю жизнь и, может быть, сам уже тысячу лет состоял в одной из тайных лож. Его умиротворенность и навела меня окончательно на мысль о том, что Олег давно состоит в ложе масонов от Шаолиньского монастыря.

– Если говорить на чистоту, то русские масоны до семнадцатого года в основном занимались "потешными играми". Но при этом они были отъявленными русофобами. Большая часть участников тайных лож была представлена по происхождению иностранцами, никто из них и не собирался желать счастья России от чистого сердца. На первое место в их поведении, скорее всего, выступали "шкурные интересы" – собственные экономические и политические установки. Они успевали "продавать" интересы России политическим деятелям иностранных масонских ложь. А те, в свою очередь, как бы поощряя россиян к расширению сети масонских лож, извлекали из этого собственную имперскую выгоду.

Олег посмотрел на меня многозначительно. Он проверял меня "на вшивость" и одновременно исследовал собственные самооценки – куда его несет волна?.. К нашему или к чужому берегу? Естественно, "нашим берегом" были мысли, почерпнутые им из моих же сочинений. Я не уставал поражаться каверзам "беспамятства" моего друга, правда, и Оля отличалась тем же качеством. Олег был плагиатор высшей марки, причем не корыстным, а, скорее, бескорыстным. Он мог выслушать меня внимательно или прочесть в моей книге что-либо накануне, а потом выложить в разговоре со мной же все, как первозданное откровение. То были загадки атеросклероза и сильной перегрузки интеллекта занятиями коммерцией. Оля вытворяла аналогичные штуки: особенно ей нравилось со значительностью рассуждать о качестве моих романов после того, как именно я объяснил ей некоторые свои писательские секреты. В Ольге умер, не успев родиться, "литературный редактор-метр". Но Бог, однако, подарил ей таланты всего лишь для работы "филолога-чистильщика". Тут она была безупречна!

Я имел возможность наблюдать с близкой дистанции за родственничками: наивность и откровенная самоуверенность в таких случаях била из обоих ключом, мне оставалось только разевать рот от удивления, поражаясь нахальством и бестактностью этих двух моих самых близких товарищей!.. Ну, как не простить предмету своей любви и дружеской привязанности: я принимал обоих вместе с их достоинствами и недостатками. Ход моих мыслей перебил Олег, он как раз настроился говорить с пафосом:

– Пожалуй, только московская ложа Новикова еще как-то тяготела к интересам русского народа. Может быть, именно потому ее и разгромила столь решительно немка Екатерина II… Остальных-то масонов она практически не трогала, понимая, что ее сородичи – иностранцы только заняты пикантной игрой, распухая от скуки.

Это уже был глас не мальчика, а мужа! Я от души радовался за Олега, а потому решил ему пособить.

– Олежек, ты совершенно прав. Давай пойдем дальше: вспомним канун октябрьского переворота семнадцатого года. К тому времени масонство сместилось из плоскости забав элитарной публики к развлечению мелкого дворянства. Среди масонов стали появляться даже разночинцы, лица еврейской национальности. Затесались в ту компанию и многие лидеры большевизма…

Олег подхватил разговор… Чувствовалось, что ему очень хочется высказаться и при этом прошмыгнуть на верхнюю ступень пьедестала почета. Спортсмен в нем жил вечно и не собирался умирать. Страсть к преобладанию он впитал с молоком матери: в нем бурлила потребность хоть в чем-то реально преобладать надо мной. Он, проще говоря, сейчас потерял голову от куража. Но опять, как и много раз подряд, пытался сделать это за мой счет. Тут он обычно скатывался до примитива. Терпеть не могу в нем эту гадкую привычку: оригинальничать, неуклюже подшучивать по мелочам над верными друзьями. Все это напоминает мне поведение мальчишки в детском саду, когда он пытается навалить кучу-вонючу в чужой горшок. Другой вариант: взять да втихаря написать молочному брату в постель. Но такова была его форма самоутверждения. Я лично старался метать стрелы сарказма в собственную мишень, но не в друзей. Однако как я выгляжу со стороны – не мне судить… Говорят, например, что я страшный эгоист. Ну, а я-то считаю себе вполне сносным парнем…

– Арест и расстрел царской семьи – это же проделки масонов. – продолжил Олег озвучивание общепризнанных идей. – Керенский, да и все временное правительство, были масонами. По воспоминаниям современников, именно масоны такого рода и подписали царя на смертную казнь. Керенский заявил: "необходимы несколько показательных повешений", намекая на Николая II. Как репетиция, 11 марта 1917 года по личному указанию масона Керенского происходит сожжение останков Григория Распутина… Но это еще куда ни шло… Далее блокируются попытки английских родственников вывезти семью царя в Англию.

Олег осекся, потому что выдохся… Я вступил в строй ораторов:

– Потом Керенский будет врать, что сами англичане не проявили решительности. Но посол Бьюкенен в своих воспоминаниях аргументировано опровергает эту ложь. Керенский, опасаясь заговора офицерства, направленного на освобождение царя, приказывает переправить Николая в Тобольск. Там губернским комиссаром был старый товарищ Керенского некто Пигнатти – тоже масон. Словно специально комиссаром Временного правительства по охране царской семьи был назначен масон Панкратов – темная личность, за его плечами 15 лет тюрьмы за убийство. Тут же напрашивается вопрос о чистоте рядов масонства!..

Олежек зыркал глазами, пытаясь перехватить инициативу, чтобы выдать гуся за лебедя. Он нуждался в срочном признании глубины его исторических откровений. Говнюк!..

Я подбадривал друга взглядом, наполненным мнимым очарованием эрудицией новоявленного историка масонства. Что можно взять с павлина в брачной период: его распушенный хвост – единственное достоинство. Нет Олег не был искренним масоном…

Я помнил даже страницу в моей книге с описанием всех исторических поворотов, теперь цитируемых моим другом. Но для меня было важно, чтобы Олег наконец-то поднялся хотя бы до уровня творческой стратосферы. А там, Бог даст, мы попробуем и покувыркаться в "невесомости", свойственной индивидуалистам-интеллектуалам…

– Новые группы офицеров-освободителей были подготовлены и в Тобольске, и в Тюмени. Белое движение все делало, чтобы спасти царя – символ монархии. Но даже к Вырубовой – ближайшей подруге царицы – был приставлен законспирированный масон – врач Манухин. Он пытался "отдаивать информацию" о заговоре офицеров-освободителей.

Олег уже окончательно вошел в роль "глубокого исследователя" и продолжал делиться со мной якобы ценной информацией. Он мнил себя неотразимым и гениальным – его творческий полет походил на "полет орла во мраке"…

– Известно, что другие два масона – Карл Ярошинский (крупный банкир) и Борис Соловьев (секретарь банкира, муж дочери Распутина Матрены) – непосредственно финансировали и опекали офицеров-заговорщиков. Но, к сожалению, "финансисты" на самом деле сковали решительные действия по освобождению царской семьи, и удобный момент был опять упущен…

Олег все правильно изрекал: да, действительно, после отъезда основных членов масонских лож за границу уровень представительства элиты был резко снижен. Масонство перешло в руки "выродков", лихо опустивших и знамя масонства. Пошли сплошные интриги – безобразные, бездарные, направленные только на борьбу за власть. Заговор против царя – это только прелюдия краха России, рожденного под флагом "хромоногого" масонства. Иным в России оно и не могло быть, ибо в нашей отчизне никогда не было истинных рыцарей!..

Но, наверное, самым главным актом деградации светлых доктрин масонства является "Загадка Сионских протоколов". За последнее столетие "Сионские протоколы" были переизданы огромными тиражами, способными конкурировать даже с изданиями учения Ленина. Благословил на передачу общественному мнению доктрин еврейского политического мировоззрения Иоанн Кронштадтский. Уже в 1905 году серией проповедей была разоблачена тайная затея по опутыванию России сетями "революционного движения" – явления противоестественного для развития любого государства, любого цивилизованного общества. Это, по главной сути, был вариант терроризма, только грандиозного масштаба. К несчастью, русское общество не сумело выработать иммунитет к такой заразе и впало в длительную, вялотекущую инфекцию разума, более тяжелую, чем чума, холера, СПИД…

– Сионские протоколы, – продолжал Олег, – являются своеобразным переложением некоторых мест Талмуда, ставшего для большей части евреев всего мира программой жизни, поведения, мысли… Это была программа на длительную перспективу. Полигоном опять-таки была выбрана Россия…

Наш разговор неожиданно был прерван звонком во входную дверь. Олег пошел ее открывать, встречать неведомого гостя. Оказалось, что нас соизволил посетить Владимир. Он был несколько мрачнее и сосредоточеннее обычного, и мы догадались, что явилась какая-то неприятная весть. Прошли в отдельную комнату, затворив женщин на кухне, и расселись на диване, в кресле удобно и без внешних помех. Владимир задумался на краткое мгновение, а мы ему не мешали, понимая, что наступил тот самый момент, когда нашему другу необходимо сосредоточиться, подобрать нужные слова.

– У меня для вас обоих, – наконец разорвал тишину голос Владимира, – занятные новости… Александр Георгиевич, вы, по-моему, знаете в здравоохранении каждую собаку? Не боюсь этого определения, ибо речь пойдет о директоре фонда, в котором еще совсем недавно вы работали. Как бишь его фамилия?..

Конечно, последний вопрос был элементарной проверкой, я это сразу же понял. Просто профессия заставляла Владимира постоянно "проверяться". Так, на всякий случай, он задал простенький вопрос, чтобы проверить нашу с Олегом реакцию: а вдруг мы ночью успели что-либо натворить во внешнем мире…

– Фамилию тот самодовольный неуч имел странную для Питера, как этноса в большей степени северного народа, чем южан. Шкуряк – звали того олуха и дармоеда. Только чего ради, Владимир, ты решил поговорить о навозе?

– Дело в том, что его сегодня ночью шлепнули. – ответил Владимир, даже не поведя бровью. Все было бы ничего – у каждого своя судьба – но ваши доброжелатели из 127 отделения милиции активизировались. Они помнят, Александр Георгиевич, о вашей причастности к работе того фонда. Известны им некоторые трения, доходившие даже до судебных разбирательств с администрацией. Вот ослы в милицейской форме и решили вывести "вектор заинтересованности" криминального исхода на вас. Им кажется, что необходимо изучить вашу возможную сопричастность к этой истории… Теперь они будут вас активно искать. Обнаружив – тщательно допросят…

Володя впился в меня взглядом, боковым же зрением фиксировал и реакции Олега. Нет он не подозревал меня в "заказе" или "исполнении" мокрого дела. Просто ему была интересна моя чисто человеческая реакции на неординарные события. А я не спешил с ответом, у меня вдруг прорезалось чисто медицинское любопытство на сей случай. Я стал испытывать даже некоторый исследовательский "кайф". Во мне поднял голос патологоанатом, вынужденный в молодые годы еще и совмещать по части судебной медицины.

Я, не обращая на друзей внимание, молча, прикидывал ситуацию: что может тянуться за этим провинциальным говнюком, осчастлививши Санкт-Петербург своим приездом из занюханного поселка Михайловское Волгоградской области? Вот так всегда: в нужный момент всплывает частная информация – вспомнил "родословное поместье" Шкуряка.

Затем память принялась выдавать на гора и другую информацию. Ну, пусть у него были учредительные права на 25% в маленькой фирме, действующей, естественно, под каким-то громким названием. Что-то еще "сопливое" таилось под крышей маленького "Общественного Института". Что могут понимать в тех проблемах явные недоучки и недоноски. Так, стригла компания Шкуряка "по легкому" немного деньжат, но за это только хвалить нужно. У нас же капитализм теперь в стране, значит предприимчивость должна поощряться. Флаг в руки и перо в жопу этим дельцам. Конечно, наибольшую часть прибыли Шкуряк мог извлекать только из дел фонда. И механизм таких "личных прибылей" вполне понятен даже весьма наивному человеку – школьнику, к примеру, старшего класса. Иначе как бы он так быстро выбрался в шикарную квартиру на Московском проспекте из Гатчины. Так бы и гнил в живопырке по улице Константинова дом 5.

Тут уж, если и копать, то скорее под главного бухгалтера всех тех "воздушных фирм". Загадочная личность – Альмира Мокревна Алексос. Надо же придумать такие "позывные": что уж она "отсасывала" и у кого, самое-то главное?

Однако у нас капитализм – так что и "отсасывать женщина может все, что душе угодно. Флаг ей в руки, слава ей за предприимчивость, работоспособность, всеядность!.. Короче, куда ни кинь взгляд – везде одни герои капиталистического фронта.

Значит "непруха" для Шкуряка явилась из другого угла… Какого? Страшно захотелось узнать эти тайны, но для того мне, как бывшему патологоанатому и по совместительству судебно-медицинскому эксперту, ужасно захотелось взглянуть на труп… Я почувствовал непреодолимое профессиональное влечение к "деталям", к "подробностям" состояния загнивающего организма представителя капитализма…

Я понимал, что могу выглядеть странным и даже не вполне нормальным человеком. Но даже для себя я уже составил основательный и детальный протокол патологоанатомического вскрытия и очень сокрушался, что не удастся лично проверить правильность наметок. Не будет у меня возможности сравнить предположение с реальностью… А жаль…

– Володя, скажи откровенно, – начал я со скромного вопроса, – а как можно сделать так, чтобы поучаствовать в судебно-медицинской экспертизе?

У Владимира, видимо, давно сложилось правило "ничему и никогда не удивляться". Он спокойно ответил мне:

– Дело за малым, Александр Георгиевич, вам необходимо прямо сейчас явиться в 127 отделение и заявить о таком своем желании. Надо тогда прихватить с собой и Олега Верещагина – там-то мечтают изловить вас обоих. Для них ваш интерес будет выглядеть, как "следственный эксперимент"…

Я повернул бесстыжее лицо к своему другу: надо было проверить степень его любопытства. Но он практически полностью выпал из "кильватерной колонны". Мой эсминец плыл сам по себе, а его прогулочная яхты "рыскала" на боковых галсах… По-моему, Олег думал о чем-то своем, сугубо личном, может быть, даже интимным. Требовалось вернуть друга на грешную землю.

– Олежек, очнись, – начал я тормошить его за шкирку, – у нас появилась реальная возможность проверить на личном опыте качество современного российского масонства, вторгшегося в работу правоохранительных органов. Неужели ты откажешься явиться вместе со мной к этим остолопам из 127 отделения милиции. Кстати, их сейчас трясет московская комиссия и мы великолепно впишемся в махину "отмеченных недостатков". Не будем же мы прятаться от родной милиции всю оставшуюся жизнь. Лучше, по моему разумению, помочь и комиссии быстрее закрутить новое дело?..

Олег не возражал, но ему больно и обидно было расставаться с Воскресенской, так прочно, хотя и неожиданно, вписавшейся в его жизнь…

Позвали обоих женщин – мою Ирину Яковлевну и его Ладу Борисовну: всем мужским скопом стали долго и нудно объяснять. Старались заложить в женские черепные коробки программу новых обязанностей: готовить и отправлять нам передачи в КПЗ. Что ни говори, но для русской женщины это тоже почетное и романтическое занятие, к которому приучили население большевики. Лада и Ирина с трудом верили нашей логике и, тем более, словам. А когда поняли, что новые события грядут неотвратимо, то завыли, как две простые деревенские бабы. Оказывается, все женщины в некоторой части устроены абсолютно одинаково – все они явные язычницы…

И тут вспомнилось из Откровений Иоанна (2: 26-28) замечательные слова: "Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего; и дам ему звезду утреннюю".

Глава третья

Складная версия – это еще не повод для обвинения

Пытаясь проникнуть в идеологию, так называемой, мировой закулисы, невольно сталкиваешься с гипотезами, слишком передержанными в соусе махровой предвзятости относительно деятельности "тайных иудейских организаций" и "масонских лож". Что это: мракобесие националистов, заурядная глупость или сущая правда и неотвержимая реальность?.. Хотим мы этого или нет, но наша "национальная идея", да, пожалуй, и богатый мировой опыт, порой доводят мускульные импульсы до безобразия. Мы начинаем "казнить", опираясь на злосчастный национальный признак, совершенно исключая оценку всех остальных личностных признаков соседей, сограждан. Между тем не национальность, конечно, делает человека плохим или хорошим, достойным доверия или недостойным, а только его интеллект, моральные, интеллектуальные качества, склонность к типичному поведение. Но мы в "крутые времена" забываем об этом и принимаемся размахивать кулаками: крушим евреев, хохлов, татар, чукчи, людей, спустившихся с гор…

Я часто задумывался над этой особенностью человеческого бытия и находил неожиданные контрмысли, занятные идеи. Почему, например, так болезненно воспринимают некоторые наши соотечественники, считая это страшным оскорблением, когда в их присутствии произносится привычное, вполне ходовое – "жид", "хохол"? Отчего же я отвечаю только улыбкой на попытку оскорбить меня броским – "кацап"? Да просто я, исповедую принцип Ивана Бунина: "Обижаются и мстят только лакеи". Но мне понятно, что, например, русские сами виноваты в том, что их национальной чертой считают разгильдяйство, халатность, тягу к спиртному, сиротливую глупость. Так стоит ли обижаться, куда продуктивнее – попробовать изжить такие качества. Как не крути, но у "жидов" и "хохлов", у "кацапов" имеется в запасе "воз и маленькая тележка" сугубо национальных черт характера, и только эти качества вызывают встречную агрессию у других соотечественников. Так примени же строгий контроль только к себе самому, а не к тому, кто замечает твои недостатки, маркируя их "национальной окраской"…

История нашей страны, к сожалению, показала, что отечественные масоны, за редким исключением, если и были реальной силой, оказывающей влияние на власть, то только в делах не праведных – в дворцовых интригах и переворотах. Декабристы – кому так много дифирамбов пели большевики – по своей сущности были масонами не самой лучшей пробы. Самое большее, на что у них хватило ума, так это состряпать совершенно бездумный заговор против законного монарха. Бунтари, словно ночные разбойники, попытались спрятаться в тени конфиденциальности, заставив расплачиваться за свой поступок сотнями жизней простых солдат. Простые люди, далекие от масонства, стояли на свету и морозе, выведенные своими командирами обманными обещаниями на Исаакиевскую площадь. Именно их затем будут разгонять картечью правительственные войска. Солдат добивали на льду Невы и тут же сбрасывали в проруби, оставшиеся в живых в скором времени отправились в Сибирь, где их ждали условия намного худшие, чем элиту заговора. Достойная кара постигла лишь некоторых офицеров-заговорщиков. И в том, что в момент повешенья разом оборвались веревки, можно усмотреть не столько тайный признак, сколько продуманную попытку еще раз спасти "бывших товарищей". Теперь, наверное, никто не сумеет раскрыть глубокую тайну, имеющую только один смысл – попробовать человеческой властью уберечь от смерти приговоренных на казнь. На допросах декабристы быстро сломались и предавали друг друга совершенно не в традициях истинных масонов-рыцарей. Если начать разбираться основательно с "национальным признаком", то среди новоиспеченных демократов окажется "всякой твари по паре": и немецкий генофонд, и французский, и татарский, и славянский и прочий здесь замешался. Но государь-император обиделся только на одно – на попытку поднять руку на его Божье Право осуществлять безраздельную власть над российскими племенами и сословиями!

Российское масонство, как правило, – это игра, сладкая своей мнимой таинственностью, развлечение бездельников, желавших повстречаться с мистикой и пощекотать себе нервы мнимым риском. На смену "игре" пришло масонство разночинцев, пытавшихся идеологизировать тайные общества с помощью примитивной доктрины – "вся власть народу!" Начиная в какой-то мере с декабристов, петрашевцев, кончая большевиками, резко усилилась жажда власти, вздорный порыв, противоречащий воле Божьей. Самое страшное, что такие масоны в основном являлись патологическими личностями. Вся деятельность нового поколения тайных обществ разворачивалась по криминальному сценарию, а ее результаты не приносили истинной пользы народу и родине.

Так получалось, что кондовая "славянская придурковатость" в криминальных затеях похода во власть легко кооперировалась с "иностранным влиянием" или "союзом с иноверцами". Но и то, и другое, и третье все же, как ни крути, величавилось как бы общим сном на вонючей перине явной или скрытой психической патологии – психопатии, шизофрении, эпилепсии, истероидности. Еврейское посильное участие было не последним в той кутерьме, сплетающейся злобы, зависти, желания командовать и повелевать, требования поклонения мнимой избранности…

Страсть к теоретизации и немыслимому обобщению привел Леви Бинга, например, к формулированию тезисов, накрывших, как саваном смерти, подозрения, позора, головы всех остальных иудеев. Новый масон-иудей говорил заявлял категорично: "Необходимо создать верховный трибунал, разбирающий общественные дела, жалобы одной нации на другую, выносящий окончательный приговор, слово которого было бы законом? Это слово есть слово Бога, произнесенное Его старшими сыновьями, евреями, и перед этим словом почтительно склоняются все младшие, то есть все народы" (Archives Israelites, 1864).

Почему бы к такому тезису и не подтащить за уши то, что происходит сейчас со Слободаном Милошевичем? Все разыграно, как по нотам, и заказчик той увертюры просматривается легко и просто. Между тем, у каждого народа, а значит и у его правительства, имеется право на самоопределение. К своей национальной истине – а абсолютной истины не бывает, ибо ее по определению достигнуть невозможно, – любой народ продвигается через только ему ведомые национальные переживания, индивидуальные чувства, мироощущение…

Но обязательно найдутся люди, спешащие заявить: "Ну вот, у евреев тоже свое виденье истины. Они ее и высказывают"… Совершенно правильное замечание! Но к таким ситуациям очень хорошо подходит расхожая фраза англичан, не желающих создавать надуманных "национальных проблем". Они спокойно заявляют: "А не надо быть хуже евреев!"… Разговор об англичанах – не праздное занятие, это обращение к примеру того, как разумная нация должна действовать, ставя во главу угла собственные интересы. Англичане без зазрения совести многие десятилетия "доили" Индию, Новый свет и многих других, но они не тратили национальный потенциал на попытку ассимилировать "отсталые народы". Тоже самое делали французы, например, в Алжире. Разумные нации выжимали все до последних соков из чужого народа, а по завершении такой "миссии доброй воли" снимались с якоря и обогащенные уплывали в метрополию.

Россия веками растрачивала потенциал своего основного этноса на ассимиляцию дикарей. Результатом было одно: дикари слишком медленно продвигались к цивилизованному мироощущению, забывая к тому же о благодарности "старшему брату", хотя бы за то, что были спасены от полного уничтожения, например, турецкими ятаганами. А славянский этнос обескровливался, вынужденно тормозя свое развитие. Славяне исходили альтруизмом, словно патокой, сплетаясь в слишком тесном генетическом объятии с татарами, башкирами, кавказцами, среднеазиатами и еще с черт знает какими "отсталыми народами" – всегда хищными, голодными, склонными к паразитированию и безграничному национальному чванству. Меня особенно поражали русские бабы, совершенно не умеющие воспринимать взвешенно мозгами и маткой понятие – "чистота расы"! Русская женщина по доброте или глупости душевной готова рожать выблядков от самого последнего чумака. Разве англичанка станет носить во чреве "генетический сор". Она лучше пойдет на риск и родит потомство от близкой генетической ветви, пусть даже это чревато вырождением рода. Ни к чему англичанину "миксты" – он будет следовать традиции, традиции и еще раз традиции!

Но и мужики-славяне с примесью генетического брака недалеко ушли от своих баб с куриными мозгами: существует понятие малой ассимиляции, и ее законы тоже не должны нарушаться. Приезжает, например, вохлак из Поволжья в Санкт-Петербург и начинает энергично карабкаться по административной лестнице. Быстро борзеет и "задирает пипку" на старожилов: вот именно за это и надо быть морду скороспелым выдвиженцам. Правда, кое-кто уже применяет к ним с успехом кулак и аммонал, следуя законам последовательной ассимиляции.

Отмечаются и другие странности! Сегодня, например, Грузия, ведомая выживающим из ума стариком, демонстрирует России урок "интернациональной благодарности" на кавказский манер: она собрала под своей крышей чеченских бандитов и науськивает их на Россию. У маленькой горной страны даже не хватает ума на то, чтобы понять: надоест славянам грузинский "цветочный базар", и перекроют они газопровод, электричество, нефтепоток и прочее слишком "развеселым и гордым ребятам"… С Прибалтикой уже началась "воспитательная работа", но на чужих примерах учатся только умные! Россия все равно будет вынуждена взять на вооружение технологии построения отношений с внешним миром, принятые передовыми капиталистическими государствами. Ибо всегда остается справедливым утверждение: "Своя рубашка – ближе к телу!"

Наблюдая за тем, что пытаются сотворить со Слободаном Милошевичем, приходишь к выводу: справедливы действия Джоржи Караджича, не пожелавшего влезать в объятия Гаагского Суда. Он спокойно проделал операцию по изменению внешности и скрылся в неизвестном направлении. Так что Леви Бинг может спать спокойно! Однако мы теряем эстетику симпатичного парня-югослава. Лучше бы московские хирурги изменили рожу Карлы дель Понте, тогда не возникало бы у миллионной аудитории физического отвращения при просмотре телепередач к суду в Гааге…

Известно, что 1867 году слились интересы иудейского национализма и втянутых в него масонских лож: создается "Постоянная международная лига мира". Ее секретарем, естественно, становится масон-иудей Пасен: он, с места в карьер, принялся разрабатывать проект формирования международного трибунала, наделенного правом вынесения окончательного приговора всем народам мира. Первая мировая война несколько сместила на время интересы многих государств, но уже в 1917 году председатель совета ордена Великий Восток Франции некто Карно пролепетал для своих братьев призыв: "Подготовим Соединенные Штаты Европы!" Робкий призыв, но зато – мощный его резонанс: национальным правительствам последовательно производится "политическое обрезание", они теряют власть, передавая ее тайным иудейским вождям, международной корпорации финансистов – это по существу переход к жесточайшей диктатуре кучки банкиров, "положивших с прибором" на башку любой другой национальной идее!..

Непоколебимые истины Нового завета пытаются торпедировать остракизмом Талмуда – носителя боевой идеологии только одного народа. Скорее всего евреи, как нация, как самостоятельный этнос, сохранились именно боевому духу Торы. Свое учение они выстрадали в то время, когда на свободу и независимость нации покушался главным образом арабский этнос. Мы-то, славяне, здесь – с какого боку припека?.. Мы тоже должны вспомнить расхожую фразу англичан: "Не надо быть хуже евреев!" Особенно евреев плохих, то есть с рассудком, помутненным величием. Просто нужно блюсти себя славянам, а не водку жрать с утра и до вечера. Необходимо учиться хорошо, работать отменно, тогда будет выиграно межнациональное соревнование.

Наверное все бы и затихло постепенно в национальном вопросе на трансконтинентальном уровне. Но за общим столом вдруг сильно испортил воздух член Бильдербергского клуба, глава Европейского банка реконструкции и развития – французский еврей (ашкенази, проще говоря) Жак Аттали. Он прописал в послушных газетках, а потом и выпустил книжечку "Линия горизонта". В ней приводятся итоги собственных соображений о "планетарной политической власти", о "магическом числе 2000". Именно к этому году, по расчетам Аттали, "торговый порядок" в мире станет универсальным. Теоретик "закулисы" сформулировал три уровня господства избранных – "три способа организации насилия". Вот она, квинтэссенция еврейского доктринерства: "мировой порядок сакрального свойства", "мировой порядок силы", "мировой порядок денег". В "воспитательном плане" важна доктрина Аттали, обращающая всех жителей планеты в "кочевников". Мышление и поступки таких чудаков, не знающих ни племени ни Родины, будут регулироваться через единую компьютерную сеть. "Человек (кочевник), как предмет, будет находиться в постоянном передвижении, без адреса или стабильной семьи". Он будет нести на себе, в самом себе то, в чем найдет воплощение его "социальная ценность", что найдут для него приемлемым "планетарные воспитатели". От любого человека потребуется: "либо конформироваться с обществом кочевников, либо быть из него исключенным". "Ритм закона" приобретет значение эфемерности (создание иллюзорного мира, например, с помощью телевиденья и видео). А высший исток желаний прочно свяжется с нарциссизмом, то есть с самоутверждением, самонаслаждением. Типизация желаний и поступков, мыслей – основа адаптации к жизни общества, поиск своего места под солнцем…

Интересно, что по расчетам некоторых авторитетных специалистов, численность деятелей четырех главных организаций мировой "закулисы" составляет не более шести тысяч человек. А "мировое правительство" ограничится пятистами персонами!..

Я вдруг поймал себя на скверной мысли: но ведь если с таким энтузиазмом грузить публику идейками о избранности, то можно разбудить ни одного Усана бен Ладена, а тысячу ему подобных. Отсутствие скромности – это страшный грех. А если к тому добавить еще и изуверский вождизм, то обязательно найдутся люди, понимающие, что для победы необходимо противопоставить ему вождизм еще более махровый, изощренный, решительный, бескомпромиссный – например, идущий от исламского радикализма!..

Все эти тезисы Олег читал уже сидя в машине. То были кусочки из моей новой книги, прихваченные другом в путь дорогу. Мы отправлялись в путешествие для встречи с отечественным Законом и с теми, кто гордо называл себя "носителями Закона"… Владимир вез нас на своей машине в 127 отделение милиции. Нас ждала неизвестность, а мы дурили себе голову "мировыми проблемами", забывая что остановить или изменить их развитие мог только сам Господь Бог. "Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!" (Псалом 8: 10).

Машина бежала быстро и ровно – Владимир был мастером своего дела. Ему удавалось избегать потрясений от контакта колес автомобиля с мостовыми Санкт-Петербурга, давно не леченными по простой причине: народные деньги прямым потоком утекали в карманы бессовестной администрации. Там, где служил Владимир, видимо, всему учили основательно: учили таи и терпению. Но полагаю, что и там завелись масоны рыцарского достоинства, и в нужный момент у тех ребят палец плотно ляжет на спусковой курок нужной снайперской винтовки и рука не дрогнет!..

На ходу мы мысленно, с большим удовольствием еще раз уточнили свою позицию: нет слов, вовремя возвели в президенты человека из разведки. В данном случае, "клановость" только поможет привести горлопанов разных партий и метущийся народ в чувство. Подъезжая к переулку Крылова, Владимир по мобильнику связался, как мы поняли из короткого разговора, с Колесниковым Павлом Олеговичем и попросил его выйти к парадному подъезду и принять "груз № 1". С удовольствием отметил, что наши головы не были названы "грузом № 5". Володя с достаточно выраженным нажимом добавил, что уверен в возвращении "груза" в целости и сохранности…

"Вот парадный подъезд. По торжественным дням, одержимый холопским недугом, целый город с каким-то испугом подъезжает к заветным дверям.." Некрасова я недолюбливал просто потому, что не считал его ни поэтом, ни гражданином. Он оставался для меня картежником, альфонсом и пропащим алкоголиком. Но в данном случае Николай Алексеевич, – царство ему небесное, пусть земля ему будет по прежнему пухом! – не ошибся. Только сейчас не было "торжественного дня" и не "целый город", а только два маргинала, загнанных в угол, явились на допрос…

Двери распахнулись, управляемые решительным жестом майора милиции (сегодня он почему-то был в форме): Павел Олегович широко улыбался, даже не пытаясь скрыть секрет той улыбки – оскал акулы, готовый сожрать подследственного с потрохами. Но такова была природа этого человека – то была визитная карточка профессиональной хватки следователя. Опять я, в который уже раз в жизни, проникся удивлением тому, как из здоровых и решительных парней, снабженных табельным безотказным огнестрельным оружием вербуются агенты милиции, а не наоборот – изощренные уголовники. Ведь сама жизнь вроде бы их подвигает к тому: где еще можно научиться переступать Закон, как только не в милиции.

Олег внимательно посмотрел на начальника следственным отделом, но вместо испуга или сопереживания у моего друга возникла реакция протеста. Ему вдруг моментально обрыдло общение с "отцами сыска", их основным методом – провокацией… Олег стал куражиться: он не поздоровался с майором, не одарил его доброжелательной улыбкой, а как бы продолжил со мной начатый разговор.

– Саша, все еще нахожусь под впечатлением прочитанного и начинаю выковыривать примеры, подтверждающие твои тезисы, из окружающей действительности.

Олег углубился в переживания, совершенно не обращая внимание на то, что Владимир уже вышел из машины и, дабы сгладить напряженность вдруг возникших негативных отношений, о чем-то, понизив голос, говорит с майором. Мой друг продолжил перекличку времен.

– Мне кажется, что я иначе взглянул теперь на привычные события. Мне удалось раскопать их корни. Посмотри, приезжает парень из Бурятии… Там таких зовут "джидинцы" – по месту рождения и проживания. Имя парень унаследовал от родителей – Давлет Лазаревич. Употребляя твою терминологию, судя по имени и отчеству, парень тот происходит из хазарских евреев: истинная культура от рождения на ноле, не исправило положение и то, что высшее юридическое образование Давлет Лазаревич получил в Москве. Какой еврей не мечтает быть юристом или гинекологом: Давлет выбрал юриспруденцию, но душа у него до сих пор просит кумыса.

Олега начинал забирать кураж: сейчас он примется цитировать с маленькими отступлениями что-нибудь рассказанное мною, но все будет выдано за собственные откровения. Этот стиль мне давно знаком, и я привык к нему. Интересно другое, какие выводы Олег сделает из всего сказанного? Олег, кажется, забыл еще одну маленькую деталь: Гордиевский позже сменит имя Давлет на Эдуард. Так, ему казалось, все выглядит более импозантно…

– Там в столице "соискатель" куртуазной жизни подцепит себе в жены "богатенькую хохлушку" – прибегнув к браку по расчету, как говорится. Родную фамилию он сменит при бракосочетании: по супруге станет прозываться Гордиевским. Что-то и польское застряло в генофонде супруги, суффикс "ский" наводил на такую мысль. Это "что-то" будет выправлять раскосые азиатские глаза у новорожденного племени "Лазаревичей". Но нет ничего хуже того, что произойдет смешение религий: толи буддизма, или ислама, или иудаизма. Кощунственный микст поведет детишек прочь от Православия. А такие походы в тьму тараканью уже чреваты серьезным Божьим наказанием…

Олег застыл, как бы примеряя возможную кару и на себе тоже. Потом он проникновенно взглянул сперва на майора, а потом на меня – проницательно. Владимир и начальник следственного отдела подключились к слушателям поучительного рассказа, явно имеющего какой-то тайный смысл. У меня екнуло сердце: мне показалось, что Олежек застрял на великорусском шовинизме. Но спасение пришло неожиданно и быстро от Александра Блока: строки из "Скифов" явились с поклоном от 1918 года, как раз в то время в нашей стране проходил очередной бунт безмозглых народов. "Да, скифы – мы Да, азиаты – мы, с раскосыми и жадными очами!" А Олег все больше и активнее "распалял котлы" русофобии, в них "не сдержать больше пару". Осталось только допеть со слезой: "На палубу вышел, а палубы нет: в глазах у него помутилось"…

– Вот теперь хазарский еврей приехал покорять Санкт-Петербург. Пришлось продать богатую юрту в Бурятии, а заодно и стадо баранов, доставшееся в наследство по материнской линии. Коммерческая смекалка помогла обзавестись квартирой в северной столице. Но въехал он в нее со стороны Москвы, где сперва осилил высшее образование по весьма ходовой специальности. На этом иссяк природой данный интеллектуальный ресурс.

Олежек явно смаковал сцену обличения, кадык ходил под кожей на горле ходуном…

– Далее была продана старинная "Тора", – почти раритет музейного уровня, доставшийся от прадеда по отцовской линии. А в этом случае душа уже закладывалась на потребу Дьяволу. Зато на вырученные "грязные деньги" удалось приобрести автомобиль. Экипировка "делового человека" новой формации закончена: небольшим трамплином явилась система КРУ, где можно было брать взятки, но их никто не спешил давать новичку. Тогда-то и пришла мысль пристроиться в смешном фонде обязательного медицинского грабежа.

Теперь Верещагин почмокал губами, как бы примеряясь помочь "кочевнику" приободрить лошадь, несущую лихого седока вперед по бескрайним просторам глупой России. Он-то знал, что из маленькой стайки самых богатых людей мира семь человек – выходцы из России. То были в большинстве своем в недалеком прошлом занюханные евреи – сефарды, ашкенази, хазарцы. Кто-то же позволил им прибрать к рукам огромные ломти "народной собственности" и совершенно неожиданно, за несколько лет экономической вакханалии разбогатеть до невероятных пределов. Олега знал фамилию того русского дурака, меченного дьявольской мастью еще в раннем детстве. Моего друга это злило настолько, что он собирался посвятить остаток жизни "политическим раскопкам", дабы докопаться до виновников грабежа общественной собственности.

Я уже неоднократно пытался его усмирить объяснениями, что при большевиках в России и не было истинной общественной собственности, в стране процветал, так называемый, "государственный капитализм". Теперь простым росчерком пера какого-нибудь рыжего Чубатого и президента-первооткрывателя недвижимость огромными кусками отошла в собственность "могучей кучки". И пусть будет так: собственность должна управляться теми, кто умеет это делать. Отдай русским дуроломам несметные богатства: они их пропьют, промотают, переведут заграницу, где и будут жирные бока греть на цивильных пляжах!.. Не стоило Верещагину злиться на подлецов давно и прочно обосновавшихся в России: такова ее участь, историческое предназначение. Но подлецы-то и проходимцы нужны обществу: без противопоставления "черного" и "белого" не возможна социальная динамика, развитие общества, плохие примеры нам тоже нужны хотя бы для повышения толерантности…

Но сейчас речь шла о делах жалких, творимых птицами мелкого полета: ничего кроме акта неожиданной дефекации серые воробушки и не могли произвести. Олег нехотя вернулся к теме разговора, но на каком-то вираже мысли, я обогнал его репликой:

– Здесь, в ФОМГ, был край непуганых идиотов, во главе с исполнительным директором – такой же деревенщиной, "ломающим Ваньку", полагая, впрочем, что его потуги на рисовку образа университетского сноба выглядят вполне элегантным действом. Самое забавное, что никто из функционеров фонда не владел даже самыми примитивными представлениями о медицине. Гордиевский после КРУ великолепно вписался в свору местных дворовых собачек, ничего кроме бестолкового тявканья и не умеющих делать…

Олег морщился от моих слов, поскольку и он сам был университетским снобом, только генетическая закваска в нем была иная, чем в директоре ФОМГ. Однако сдавалось мне, что мой руг уже нисколечко не щадил "Лазаревича". Мысленно он чесал ему бока навозными вилами, совершенно не заботясь о последствиях. То была не щекотка, а сдирание кожи с живого хряка-хазарца. Я удивлялся тому, как быстро растерял мой друг интернационализм и любовь к малым народам: может быть, и верно то, что "своя рубашка ближе к телу"? Олег не замечал моих вопрошающих взглядов, он наматывал крепче и крепче узду на руку: еще немного и прирожденный "кочевник" задохнется от негодования, от еврейской гордыни, основательно придавленной копытом хазарской степной кобылицы…

– Но времена доминирования каганата прошли: теперь процесс ассимиляции бывших повелителей потребует осеменения и трансформации генофонда через несколько совершенно иных пар поколений. Но главное, какими они войдут в новый социум.

Олег продолжал развивать атаку на несметные полчища степняков, достаточно помучивших древнюю Русь. Но не "историческая правда" бушевала в его сердце: просто сейчас Верещагин вдруг ясно и четко осознал, что "собака зарыта" не на поле национализма, а спрятана в кустах чертополоха, имеющего универсальное название: поведенческая психология. Это ведь только у нас на Руси так много льют слез и патоки по поводу "самоопределения наций". А цивилизованные государства все определяют иначе: они оценивают "качества гражданина" у каждого из проживающих в их стране. Если ты не встаешь при звуках гимна твоего государства, не вытягиваешься в струнку перед государственным флагом, при появлении президента страны – то ты и есть говно, а не гражданин и твоя национальность здесь ни при чем. Проще говоря: не национальность красит человека, а его личностные качества. Подлец – при любом цвете кожи только подлец!.. Но Олегу очень хотелось пофилософствовать, потому что была у него такая врожденная черта характера – рассудительность…

– Их необходимо сплести биологически и поведенчески с коренными петербуржцами. Но ждать "кочевнику" некогда, и тут уже без авантюр не обойтись: подлог и шельмование в юридической практике – это криминал или просто поведение плохо воспитанного человека?

Олег и не собирается ждать моего ответа, он сам правит бал – уже готовые тезы и антитезы пачками трусятся из него. Александр Блок принялся помогать и ему: "Мы любим плоть – и вкус ее, и цвет и душный, смертный плоти запах"…

– Но с помощью вранья можно победить только недоумков, потому деятельность новоявленного "кочевника" обязательно потерпит крах. А, возможно, жестокая пуля нащупает лоб этого кретина.

Опять вмешался Блок с известными стихами: "Для вас – века, для нас – единый час. Мы, как послушные холопы, держали щит меж двух враждебных рас Монголов и Европы!" Олег приблизил губы к моему уху и приглушенным голосом заявил:

– Я полагаю, что масоны-петербуржцы должны стоять на страже чистоты своих рядов.

– Судите сами, господа, – теперь уже Олег обращался ко всему сообществу слушателей броской инвективы, – разве мы могли в юности явиться в чужой двор, скажем, на Петроградской стороне или Васильевском острове, и затеять там свару, приняться права качать среди проживающих там подростков? Такой чудак сразу же получил бы по соплям, на всю жизнь запомнил бы "кулак воспитания"…

Нависло гробовое молчание, но Блок делал свое дело: "Не сдвинемся, когда свирепый гунн в карманах трупов будет шарить, жечь города, и в церковь гнать табун, и мясо белых братьев жарить!"

Каждый из присутствующих, видимо, сделал свои собственные выводы. Павел Олегович подошел к машине и молча распахнул заднюю дверь – как бы приглашая нас к ответу, теперь уже перед его величеством Законом. "В последний раз на светлый братский пир сзывает варварская лира!"…

– Здравствуйте, господа! – зарядил первую пулю майор, явно направленную не в наши лбы. – Рад вас видеть, весьма благодарен, что нашли время заехать и помочь мне прояснить кое-какие вопросы…

Начало было неплохим, а, самое главное, вежливым. Видимо, действовали и парадигмы, высказанные только что Олегом. С таким человеком можно было "варить кашу" на общей кухне. Пожали друг другу руки и под конвоем Колесникова двинулись вовнутрь здания. На площадке второго этажа, словно из-под рукава, выскочила капитан Иванова Елизавета Генриховна – тоже в форме, при наградах и знаках различия. На ее шикарной груди награды выглядели как-то по особому величественно, привлекая внимание по всей линии мужского восприятия, то есть, как говорится, от мозгов до яиц.

От неожиданности следователь даже щелкнула зубами, но ничего не сказала – не поздоровалась, не спросила о погоде, не поиграла женскими лядвеями на мужскую публику… Колесников, как бы мило беседуя с нами, прошел мимо "очарованной странницы". Он преодолевал лестничные марши, словно новейший танк, снося своей мощью испуганных лошадей, повозки, людскую силу…

Показалось, что в восприятии женщины-капитана остался след тоски по нашей криминальной плоти, которую ей хотелось самостоятельно попробовать на зубок. Было понятно, что майор резко переиграл кого-то, продемонстрировав изобретательность и высокую квалификацию ума. Это ведь он, без всяких оперативных мероприятий, разыскал и заманил в "сети шпионажа" двух маргиналовой, чуть было не поданных во всесоюзный розыск. Нас, скорее всего, уже давно безрезультатно отлавливали всем оперативно-розыскным отделом 127 отделения. И капитан Иванова потирала руки, горячо желая позора начальника следственного отдела. А вот Колесников сумел без всякого напряга пригласить нас на откровенную беседу: теперь мы, словно братья, шли и мило беседовали о чем-то приватном… Учитесь работать, "шелесперы"! – всем своим независимым видом говорил майор окружающим и, в первую очередь, капитану-следователю, броской женщине – Ивановой.

Пришли в знакомый кабинет на втором этаже… Никто не собирался оформлять явку с повинной, просто задушевная беседа продолжилась…

– Господа, старые знакомые, – начал свою речь начальник следственного отдела, – конечно, как вы понимаете, мне бы хотелось попросить у вас права на получение откровенных и исчерпывающих ответов. Только от них будет зависеть успех расследования, уже начинающего набирать крутые обороты. Мы сейчас в большой спешке проверяем имеющийся материал, пытаемся обобщить его и представить в одном общем деле. Времени в обрез, начальство кует железо прямо у подчиненных на голове. Дело находится на контроле руководства по всем звеньям должностной иерархии вплоть до Москвы. Прокуратура тоже не дремлет. Я рассчитываю на вашу помощь следствию!..

Олег и я забуркали утвердительно, дескать все что знаем обязательно выложим. Колесников был рад несказанно, но, скорее всего, он просто нам мастерски подыгрывал. Однако на фальши мы его еще не поймали…

– Давайте начнем плясать от печки…

Колесников взглянул на нас трепетно и с настороженностью. Мне почему-то показалось, что его сейчас больше заботит то, чтобы мы с неуместной откровенностью не подсадили бы самоих себя – то есть не вляпались бы в дерьмо по собственной воле! Но нам-то было нечего бояться, и мы закивали утвердительно буйными головушками…

– Никаких поводов для нарушения вашего покоя, как добропорядочных и законопослушных граждан, у нашего ведомства не было. Но не скрою: у нас появилось несколько дней тому назад желание повстречаться с вами для того, чтобы задать несколько вопросов. Не будите ли вы так любезны прояснить ваше недавнее место пребывание. Сдавалось, что вы прямо как Воланд когда-то в Москве со своей знаменитой компанией, присутствовали в Санкт-Петербурге, но были неуловимы для следственных органов…

Майор почти сожрал нас нарочито гневным взглядом… Но в том взгляде было еще что-то затаенное, пожалуй, направленное не против нас, а нам на пользу… И я решил, что в каждом таком кабинете установлена единая система прослушивания. Видимо, где-то – в кабинетах крутых начальников – ведется "прослушка". Ну, недаром же крутилась на лестнице капитан Иванова. Но ее, скорее всего, не удостоили правом присутствия на допросе, однако, успеть настучать кому положено она вполне могла. Скорее, именно это больше всего беспокоило майора.

– Честно говоря, Павел Олегович, – попытался я ответить сразу за двоих, – мы с моим другом все это время находились в грандиозном запое и блуде…

Майор разинул рот от удивления и застыл, как статуя Будды, погруженного в медитацию… Он никак не ожидал, что столь элитарная ученая публика грешит такими прозаическими отклонениями от нормы!.. Чудак, да все человеческое нам присуще, – в том и состоит наша сила!.. Мы живем своей радикально внутренней жизнью и не собираемся идти на поводу у творцов "Сионских протоколов". Наш путь к истине лежит через индивидуальные переживания, если и имеющие "программу", то только получаемую из избранного нами самими локуса Вселенского информационного поля…

– А место вашего недавнего пребывания вы не можете прояснить?.. Или это секрет? – то была опять подсказка майора, но мы не желали ею воспользоваться.

– Да никаких секретов нет: мы гужевались то у меня на квартире, то перебирались к Олегу. Время наших перемещений никто не фиксировал. Просто по зову внутреннего голоса вызывали такси и меняли место пребывания…

Тут вмешался в разговор и Олег, ему надоело играть роль молчаливого слушателя.

– Я лично был в таком состоянии все это время, что толком и не вспомню, в какие дни и где я пребывал,.. что и сколько – пил… А ты, Саша, разве способен выдать мало-мальски точный хронометраж?..

– Олежек, да какой там "херометраж"… Я себя-то плохо помню…

Такой рассказ, видимо, очень устраивал Колесникова, он даже не сумел скрыть радость, она выписалась у него на лице в виде улыбки, а на лбу в виде капелек пота, свидетельствовавшего о сильном волнении.

– Да,.. господа,.. история! – замычал Павел Олегович. – Ну, а кто-нибудь может подтвердить факт запоя и прочих развлечений?

– Вестимо, вестимо, ваше величество! Только разве по нашему виду и по запаху перегара не чувствуется правдивость рассказа? – Олег сразил силой своих аргументов очарованного следователя. Затем для полного ажура он произвел форсированный выдох прямо в лицо майору, заставив его поморщится… – Можно и кровь взять на анализ концентрации алкоголя, наконец, печень пощупать – она у меня уже выкатилась до самого лобка, а у Александра даже вышла за его пределы…

Я хотел обидеться на друга, но потом раздумал – пусть все будет так, словно в сказке. Но свидетели все же требовались в интересах нашей же безопасности, и я назвал данные Владимира и двух наших верных барышень. Все было записано, четко запротоколировано, как говорится…

Теперь настала очередь иных вопросов, имеющих непосредственное отношение к делу. Майор милиции насупился и посуровел – все его милицейское естество словно подчеркивало: ребята шутки в сторону, начинаем серьезную работу!

– Александр Георгиевич, вы, если я не ошибаюсь, некоторое время тому назад работали в одном из фондов, имеющих отношение к медицине?

Павел Олегович застыл в ожидании моих ответов, они обязательно будут фиксироваться в протоколе. Меня всегда интересовала методика "вранья" подозреваемого и то, как ее расшифровывают опытные следователи. Я полагал, что сперва необходимо просто установить: врет тебе человек или нет. Имеет подследственный склонность к такому качеству поведения, или ему это абсолютно не присуще. Затем можно задаваться тем же анализом уже по деталям. Допрашиваемый, естественно, должен сразу же убедить следователя в своей откровенности. Но разве существуют в природе такие люди?.. Тут главное не перегнуть палку, не сфальшивить в игре… Но многое зависит еще и от темы разговора: ведь она может касаться таких явлений, правдивость или завиральность которых будет говорить сама за себя…

– Да, я работал в том фонде более четырех лет, а ушел из него потому, что меня с души воротило! Мне было трудно привыкнуть к всеобщему вранью, им администрация фонда настойчиво потчевала население. Обещались застрахованным "золотые горы" и все виды качественной медицинской помощи, а на самом деле ловкачи от медицинского страхования по черному обворовывали несчастных больных. Такие подходы противоречили моим душевным наклонностям.

– Почему у вас такое отношение выработалось к руководству фонда? – уточнил Павел Олегович.

– Да это, скорее, не отношение к руководству фонда, а к той системе здравоохранения, которую создали нынешние руководители жизни народа. Они в одночасье превратили медицину в нищую проститутку, имеющую возможность застраховать только подол юбки. Однако прикрытыми оказались только ягодицы, даже влагалище осталось свободным для обозрения и потребления. А уж ноги-то из-под рваного материала торчат совершенно голые, с грязными пятками. Душа и мозг развращены вынужденным стяжательством.

Голова кружилась от негодования, хотелось для начала смачно плюнуть в рожу законодателям, а потом набить морду исполнительному директору ФОМГ.

– Бесполезно определять персоналии: пусть историки раскапывают политический хлам. Меня не интересуют конкретные ответственные, важно, что государство совершило грандиозную ошибку, погубив уникальную систему здравоохранения…

Наконец мне удалось справиться с негодованием, душившим меня голыми руками, теперь можно было говорить более-менее спокойно.

– Я-то являюсь ярым сторонником государственной системы здравоохранения. Сейчас по существу отсутствует конкретное лицо, несущее ответственность за оказание медицинской помощи населению. Отсюда идет весь раскордаш в охране здоровья.

– А в чем собственно состоит различие в подходах? – попробовал уточнить Колесников.

– В прежние годы государство брало на себя ответственность за здоровье своих граждан: худо-бедно, но оно отдавало себе отчет в том, что делается под его сенью в этом ведомстве, деньжат подбрасывало достаточно для того, чтобы на сносном уровне оказывать медицинскую помощь населению. И строго спрашивало за халтуру и ошибки.

– Так неужели и сейчас нельзя спросить с виноватых – с "исполнителей"? … по всей строгости закона? – опять попер, как на буфет, Павел Олегович, воодушевляемый собственной наивностью.

– А сейчас у каждого свои интересы: у отдельного медицинского работника, у лечебных учреждений, у страховой компании, у фондов различных территорий и уровней. Но все это редко по настоящему стыкуется с интересами самого пациента.

– Да как же так? – опять взвился Колесников. – Разве это государство в государстве?

Меня чуть не стошнило от неразумности реакции следователя. Но тут я все понял: во-первых, он-то медицинскую помощь получает в закрытой ведомственной сети и никакого отношения не имеет к безобразиям страховой медицины. Тогда все понятно: ясно откуда растут ноги у той самой "наивности". Следователь продолжал смотреть на меня глазами доверчивого школьника, и я продолжил просветительскую работу.

– По Конституции государство взвалило ответственность за качество медицинской помощи на себя, но де-факто пациент оказывается брошенным на произвол судьбы. Вот недавно министерство здравоохранения с гордостью докладывало о том, что успешно провело диспансеризацию большинства детей… Слава тебе Богу!

– Но вот видите! – гордо заявил Колесников. – Есть еще порох в пороховницах!

– Порох-то может быть еще и остался кое в каких кладовых, но используют его весьма отвратительно. – отвечал я, скорчив кислую гримасу.

Даже Олег – физик по образованию – и тот уже давно допер до существа вопроса, а потому ворвался с незапланированной атакой развернутым строем на поле боя.

– Пациенту на всех уровнях обращения за медицинской помощью начинают вешать лапшу на уши, спокойно заявляя: лечение стоит денег, найдите их или отваливайте! Разве государство раньше занималось такой трепотней: оно организовывало медицинскую помощь, исходя из реальных возможностей. Но та возможность всегда была доступной, квалифицированной, в объеме тех средств, что выделялись на благие цели. А теперь больному просто заявляют: пошел в жопу! А многие на беде людей научились греть руки…

Олег явно въехал в проблему быстро и намертво, но как же так "сильно провисает" Колесников? Разве у него нет жены, детей, других родственников. Да и как следователь, он обязан быть в гуще событий, бьющих по головам его соотечественников… И тут я припух полностью: да он же стервец разыгрывает театр! Зачем нужен ему весь этот балаган с игрой под "наивность". Да… он, пожалуй, хитрее меня, дурака, интеллигента, размазни, вечно занятого своими творческими проблемами. Да раскрытие криминала в медицине – это одна из статей его профессии…

Я успокоил нервишки и тогда все понял: Колесников работал на нас с Олегом: он тонко, методично создавал нам общее "алиби". Он как бы уводил внимание возможного проверяющего. Он подводил доказательную базу под то, что нет у нас с Олегом мотива "грохать" Шкуряка – директора фонда… Да и то верно: на кой хрен нам пачкать руки об кучу говна – приговаривать неуча к смерти. От его же пребывания в фонде никому ни тепло, ни холодно…

Теперь я внимательнее посмотрел в глаза майору и тогда уловил быстро промелькнувшую хитринку – след общего заговора! Против кого? Да против дураков и таких же обалдуев, дельцов, какие есть не только в медицинских кругах, но и в милиции, во всех сферах жизни больного общества.

– С нашим директором я практически никогда не встречался, потому ничего о его личном отношении ко мне не ведаю. Но то, что на таком теплом месте можно делать "гешефт", у меня сомнения не вызывает. Однако не пойманный, как говорится, не вор!.. Люди крутятся в тех условиях, в какие их поставили: что в том плохого, если они извлекают для себя материальную выгоду… Не они же рушили систему государственного здравоохранения. Вот те – разрушители – были истинными мерзавцами, а эти – только крысы с помойки. Их удел – питаться разлагающейся падалью, доставшейся от больших дураков и мерзавцев.

Колесников снова просиял улыбкой – ему нравился и стиль, и направление разговора. Все ужасно подходило к разработанному им сценарию. Ему требовались лишь некоторые уточнения.

– А кто, собственно говоря, правил там в фонде всей этой громыхающей по бездорожью колесницей? Фамилии, запомнившиеся чем-то, можете назвать?

– А какое звено вас интересует, Павел Олегович? Людей-то там работало очень много, всех и не упомнишь…

– Давайте остановимся для начала на директорском окружении, попробуем прогнозировать желание каждого заказать другого. – уточнил следователь.

– Павел Олегович, а почему вы заявляете о множественном числе? – выплеснул я свое недоумение. – Ведь грохнули-то только директора, о нем и говорить нужно. Не правда ли?..

Мой ответ, видимо, удовлетворил следователя. Пусть по косвенным признакам, но я показывал, что совершенное не въезжаю в проблему. И это было на данном этапе очень важно…

– Нет, Александр Георгиевич, убито несколько человек, причем при не вполне понятных обстоятельствах. Если это и цепь, спланированных одним лицом, как говорится, действий "россыпью", то их не могли осуществить одиночки – например, вы с Олегом Марковичем. Тут должна действовать "организация". Так что давайте подробно остановимся на всех возможных взаимосвязях.

– Павел Олегович, – взмолился я от всего сердца, – поймите меня правильно, я не отказываюсь от дачи показаний. Но я очень плохо знаю всех этих говнюков, я оставался слишком далеко от игр этой компании. Мое рабочее место, кстати, находилось даже в другом корпусе. Я и видел-то каждого из них от силы один – два раза за время всей моей работы в фонде.

– Ничего, ничего… не будем спешить. – успокоил меня Колесников. – начнем потихонечку пробираться к истине. Мне помнится вы даже в своих книгах красочно и подробно описывали всю эту публику – значит что-то знали и про "детали"…

– Побойтесь Бога, Павел Олегович, материал книг – это всегда только творческая фантазия, и никакой правды в нем нет. Вещий вымысел. Тут уж я вам клятвенно ручаюсь. Неужели в вашем ведомстве нашлись такие остолопы, которые решили на материале писательского вымысла строить криминальные гипотезы?!

Я засмеялся, но по глазам Колесникова понял, что такие мудозвоны действительно были в наличие, и следователю такой мой эпатаж очень пришелся по вкусу. Почему-то припомнились некоторые подробности процесса над командиром Будановым: кто может сомневаться, что поведение в боевой обстановке резко отличается от мирной ситуации, или тюремного заключения. Все имеет свое название: действует избирательность мотивов, срывов поведения, принимаемых командных и общечеловеческих решений. И нечего крокодиловы слезы сейчас лить защитникам погибшей девушки: не Буданов затеял этот взрыв ненависти, перешедший в кровопролитную и несправедливую войну. Так почему он должен отвечать за все грехи верховной власти с той и другой стороны. Военные действия, звериная ненависть бойца, всегда рождают цепную реакцию, как с той , так и другой стороны. Война – это всегда зверство. Что делается в душе любого русского, когда он видит, как абрек перерезает пленному солдату горло, называя это "казнью". Каждый русский считает, что носителей такой агрессии необходимо уничтожать, как поганых крыс, выкуривая из нор беспощадным огнем. Прав полковник: нечего делать из нас виноватых, пусть откапывают тех, кто затеял это зло с чеченской и нашей стороны: политиков необходимо призывать к ответу, а не солдат, помешанных от объятий со смертью.

– Если вас, Павел Олегович, интересует директорский уровень – про всех его блядей я, конечно, мало что знаю – но у него, как помнится, был свой "серый кардинал"… По его облику, особенностям говора, могу предположить с большой степенью достоверности, что этот шустрец с тихими вкрадчивыми манерами врожденного подлеца выходец из мест южной Белоруссии или Западной Украины. Кстати, и сам директор из тех же краев: рыбак рыбака видит издалека. Представляет собой тот хлюст, с позволения сказать, нечто похожее на "прилизанную гниду". У него и кликуха в фонде была простая – "прилипало-подпевало". Такого же типа и предмет служебного романа он для себя выбрал. Только говорили, что его дама сердца приперлась к нам с острова Сахалин. Получается все, как ни верти, по сионским прогнозам: светлое будущее за "кочевниками". Вот только почему всю эту дрянь с панели наш губернатор подобрал с явной помойки и возвел в ранг начальников?..

Я бы еще мог "кудахтать" о других "заметных фигурах", но Колесников остановил меня страшным замечанием:

– Тот парень убит, вернее, забит ногами группой каких-то молодчиков, повстречавшихся ему в темной подворотне. Все произошло даже не в своем районе, а где-то на окраине города. Видимо, женщина-соблазнительница вытащила его на то лобное место. Однако по характеру, лучше сказать по подчерку, преступление похоже на заказное. Кому же так сильно мог насолить господин "серый кардинал"?

– Павел Олегович, трудно сказать, кому он не успел насолить. Это же была такая гнида!.. Он дня не мог прожить без какой-нибудь гадости, прицеленной в ближнего. Но я почему-то не верю, что кто-нибудь пожелал марать руки о того "миразабля"… Тут что-то другое, сугубо личное… Но пока на ум не идет версия. Конечно, если бы я проводил судебно-медицинское вскрытие, то, скорее всего, намек на мотивы убийства у меня появился бы.

– А что вы, Александр Георгиевич, можете сказать о таком фигуранте, как Гордиевском Эдуарде Лазаревиче?

Я не удержался от любопытства и удивления: на моей памяти, этот тип появился в фонде недавно и возглавлял "юридическую свору". Забыл, толи по статусу управление, толи отдел ему подарили на "кормежку". Высокий самодовольный кретин, лет тридцати с небольшим, с приглаженной чуть вьющейся шевелюрой смоляного блеска. Увидев его, я почему-то по еле заметным внешним признакам понял, что "красавчик" склонен к гомосексуализму, хотя и пытался манифестировать облик вечного "бабьего угодника". Была и какая-то добавка патологического шарма: что-то от самца садистического толка. Иначе говоря, голова у него кружилась только от тогда, когда бабье падает перед ним снопами, а он их нехотя отпихивает ногой, обутой в лаковый башмачок.

Мои судебно-медицинские размышления прервала реплика следователя:

– Так вот: Директора фонда грохнули в компании именно с Гордиевским!..

– Вот те на!.. – вырвалось у меня совершенно непроизвольно, но с затаенной радостью. – Мир освободился от еще одной дряни!..

Ну, с директором все понятно: на нем от грехов и пробы ставить было негде, но Гордиевский – пешка, "шнурок", как говорят уголовники. Как он-то сподобился попасть под "пресс". Это была полнейшая неожиданность хотя бы потому, что гомосексуальная версия так настойчиво в моем понимании лепилась к этому фрукту. Чем же он прогневал "мясников" и "заказчиков"?.. Поползли ассоциации, и все исключительно патологического свойства: "Гордиевский" – сама фамилия говорит о непомерной гордыне, а это уже точная печать Каина. За такой грех Господь Бог наказывает рано или поздно. Затем имя – "Эдуард". Я переглянулся с Олегом – он же проштудировал всю мою книгу про масонство, а в ней много исторических справок из жизни Англии. Эдуард II – король Англии был умерщвлен заговорщиками мучительным и безжалостным способом. Ему, как бы в награду за отъявленный гомосексуализм, ввели в анальное отверстие раскаленный железный прут и король скончался от дичайшей боли, от шока. Но на теле не оказалось никаких признаков насилия. Неужели и этот Эдуард – всего лишь отпечаток с той, более древней судьбы. Да, если учитывать напыщенный лик, то можно подумать и о королевском звании, сидящем у него в костном мозге. Однако раскаленный железный прут в задницу – это вам Эдуард Лазаревич не очень приятное развлечение даже в тридцать лет с небольшим…

– Слушайте, Павел Олегович, – вцепился я мертвой хваткой в следователя, – устройте так, чтобы мы с Олегом побывали на вскрытии трупов этих двух типов – директора и Гордиевского. Это же в вашей власти. Для вас это будет хорошим доказательным маневром – следственным экспериментом, подтверждающим нашу непричастность к тому, что им прострели башку…

– Только почему же вы решили, что им прострели башку? – неожиданно, медленно, членораздельно задал вопрос Колесников.

Мне показалось, что он ловит нас "на живца". Вот сука! – подумал я, а с первого взгляда вроде бы приличным человеком показался…

– Насколько я разбираюсь в текущем моменте: теперь только так разбираются с провинившимися на Руси. – был мой не очень стройный ответ.

Следователь смотрел на нас пристально, переводя взгляд с одного на другое. Затем я опять заметил в его взгляде промелькнувшую хитринку. О. майор был еще тем провокатором!.. Он, пожалуй, доведет меня до инфаркта, а заодно и Олега вместе со мной зароет!.. Эти его загадочные сценарии порой кажутся совершенно немыслимыми, а на поверку оказывается, что он все правильно рассчитал. Он умелый "кукловод"!

– Не удивляйтесь, господа, просто я считаю нужным уточнить, что тот и другой фигурант погибли не от огнестрельных ранений… Их прибила одна и та же железная дверь, сорванная с петель мастерски заложенным взрывным устройством…

Наметилась пауза… Повороты событий – еще похлеще, чем в гоголевском "Ревизоре"!..

Тут я решил, просто любопытства ради, поиметь некоторые уточнения:

– Павел Олегович, вы так лихо сорите трупами, что диву даешься. Скажите сразу, а случайно Семена Евгеньевича Пеньковского не задела длань старухи-смерти, не огрело и его по башке какой-нибудь железной дверью, или хотя бы крышкой от люка. Этот тип тоже крутился рядом с директором и Гордиевским, стараясь пристроиться своей жирной жопой к их седалищу? Может быть, то – все одна компания?

Я стал припоминать некоторые факты биографии Пеньковского: по первости он делал вид, что бунтует против "зарвавшейся администрации", был очень активен, когда дело касалось защиты интересов собственных родственничков, работающих в фонде. Но быстро менял веру на безверье и конформизм, когда дело доходило до чужих интересов. На людях он был "декабристом", за кулисами – превращался в адепта власти и без стеснения вылизывал начальству задницу.

Но меня, как врача, интриговало и другое его качество, сближавшее мужской статус с неотвратимо женским началом. Всеми правдами и не правдами "Семион" – такую кличку дали ему в фонде – утверждался в святости отношений с директорским "тайным обществом". Мысленно я не мог отмыть лик нашего профсоюзного босса от жирных пятен гомосексуализма.

Известно, что у гомиков клановая спайка поставлена даже выше, чем у классических масонов. И все те козлы, как, например, Эдуард II – несчастный король Англии, маскировали свои увлечения законным браком. Наши бисексуалы для отвода глаз еще и выстраивали на работе пошленькие адюльтеры. Правда, бабы у них все больше непотребного звания были. К изломанной психике мужской половины присовокуплялась порочная женская половина. Гомики резвились, пускали пыль в глаза обществу: они по провинциальной склонности к дешевому фарсу чуть ли не высаживали себе на колени предмет мнимой любви. Тогда кабинеты превращались в будуары, альковы… Иначе и быть не могло, но меня больше всего раздражали их рожи, явно просящие кирпича. Я заметил, например, что у Семиона при его бабьей, расплывающейся роже еще и гнездилась страсть красить волосы. Полагаю, что в том помогала ему драгоценная супруга. Как все хитренькие жены, она во время покраса шевелюры мужа намеренно ему подгаживала – искажала колер, добавляла пегости. Семион превращался в "меченого кобеля". Цель проста: профилактика возможных измен, как по мужскому, так и по женскому виду пристрастий.

– Нет, Александр Георгиевич, – раздался спокойный голос Колесникова, – Семена Евгеньевича Пеньковского не пришили, а только поколотили, да так, что он сейчас с трудом мозги собирал в единый черепок.

Во взгляде следователя не было ничего милосердного, он полосовал ситуацию большим хирургическим ножом, словно патологоанатом.

– Институт экспериментальной медицины перестраивает его мышление на новый лад. Может быть, там ему вживят электроды и закрепят их на механический привод. Тогда энергия несчастного раба Божьего пойдет не на форс и самомнение, а на уважение всех людей. Он ведь, насколько я понял, отчаянный демагог, завистливый по отношению к тем, кто обогнал его в своем развитии… Но сейчас-то Пеньковский все еще плывет в "ладье жизни", словно зачарованный странник – дурак дураком и уши холодные!..

И тут в поле моего зрение попала лицо Верещагина: по нему текли слезы. Олег заговорил, голос моего друга был надтреснутым и прочувствованным. Кто бы мог подумать, что Верещагин столь подкован в мыслях и словах праведных. Однако это именно он, великий грешник, основательно умывшись слезами, произнес медленно, значительно, с расстановкой. "Закон Господа совершенен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых. Повеления Господа праведны, веселят сердце; заповедь Господа светла, просвещает очи. Страх Господень чист, пребывает вовек. Суды Господни – истина, все праведны" (Псалом 18: 8-10).

Да, все именно так и было. Видимо, что-то оставалось тайным для меня в биографии Верещагина. Но я и не собирался уж очень глубоко копаться в биографии моего друга.

Все о подробностях "двойного" покушения я узнал от Колесникова уже в машине, по пути следования на судебно-медицинское вскрытие. Оказывается трагическая сцена произошла на лестнице перед квартирой директора фонда. Колесников раскрыл черную кожаную папку, вытащил оттуда несколько ватманских листов бумаги – масштабные планы с деталями происшествия. К ним добавились и фотоснимки, привязанные особыми отметками к масштабному, развернутому плану. Все отвечало стандартной технике работы следственной группы на месте происшествия: планы и снимки были четкими, понятными, видео-элементы пронумерованы, приведена единая система измерений, вниз листка вынесены все условные обозначения. Чувствовалось, что трудились грамотные специалисты – это удобно для последующей работы следователям и приятно для доброго сердца. Я скользнул взглядом по подписям следователя и привлекаемых специалистов-криминалистов: стало ясно, что всем руководил лично Колесников. Значит капитан Иванова была оттеснена неведомыми силами от непосредственной работы на месте происшествия. Но, может быть, ей поручали разработку отдельных деталей, фрагментов следствия…

Сейчас я никак не мог вспомнить фамилию директора. Вертелось нечто похожее на формулу: "шулер – шуляк – шлак", потом эта звуковая ось передвинулась вправо, влево, слегка покачалась, встала поперек движения жизни. Что-то явно не то творится с моими мозгами!.. И тут же на подстежке выпирало и фиксировалось окончание звукового сочетания. Оно перемешивалось с фонирующим скрипом давно несмазанных колес деревенской телеги, бренчащей к тому же от ударов о кочки подвешенным к задней оси помятым ржавым железным ведром: "шкура – гордец – подлец". Звуковая гамма накрывалась мелкодрожащими звуками, относящимися, пожалуй, уже к тому стаду затравленных овец, что бежали, спотыкаясь и давя друг друга, за дребезжащей колымагой – то был хор сопровождения, состоящий из верных адептов-холуев. Заскрипело, заскреблось, зачавкало что-то мерзопакостное, но свойское, родственное директору, зовущее его к нововведениям и инновациям: "череда – чернозем – говно". Тут уж, верно, шел разговор о фамилиях заместителей директора. И вот я уловил семантику основного мотива, относящуюся к функциям всей компании сразу, скопом: "мелкий – мстительный – мудак"!.. Эти, как говорится, первые парни на деревне, с подкрашенными и подвитыми чубами, выбивающимися из-под кепчонок, лихо сдвинутых на затылок, поигрывают на гармониках пикантные мотивчики, куражатся где-то за околицей своих маленьких провинций… Но они забыли, что здесь-то Петербург, благородно принявший их в свои каменные объятия. Так следует и вести себя иначе, не по-деревенски, кончать с выкрутасами, идущими от неразвитого ума!..

Все как бы встало на свои места… Но меня лично такими простенькими маневрами неуравновешенной начальственной психики не проймешь!.. Последнее определение, без сомнения, относилось ко всей компании, ко всему "тайному обществу", сколоченному горе-директором. И я бросил пустую затею: ну, как тут установить и соотнести фамилии и имена – с отчествами.

Теперь плотно зафиксировались на фотографиях отменного качества, два трупа. Их скрюченные бездыханные формы тела, растерзанной одежды были "привязаны" к деталям общей обстановки. Я рассматривал материалы начала следствия, понимая, что становлюсь свидетелем всего лишь логического конца зарвавшихся идиотов…

Фотограф-криминалист расположил при съемке фотокамеру под прямым углом к продольной оси трупа, сделав снимки сверху и сбоку. Трупы были запечатлены камерой с широкоугольным объективом и дополнены снимками, выполненными панорамным способом. Картина действия взрыва впечатляла. В папке оказалась куча снимков различных деталей осмотра, в том числе и развешанные по перилам лестницы кишки пострадавших, плоть, влепленная силой взрыва в штукатурку стен и ступеней. Но я не стал копать так глубоко общую информацию. В моей голове свербила и скребла одна занятная мысль: "Почему же два человека, поднимающиеся по лестнице в одну и туже квартиру, оказываются на разных лестничных площадках, где каждого порознь настигает железная дверь?"…

Может быть, их по-разному раскидала взрывная волна? Но непосредственной причиной смерти оказался для обоих удар тяжелой железной дверью, сорванной с петель. Однако меня не покидало предчувствие какой-то управляемой, режиссируемой драмы: казалось, что второй субъект, то есть Гордиевский, как бы намеренно хоронился за поворотом лестничного марша, специально отстав для этого от директора ровно на один пролет. Он, скорее всего, предвидел взрыв. Первому и только единственному как раз и должна была вдруг взбесившаяся дверь снести, сплющить в лепешку голову в момент вставления ключа в замочную скважину. Эта самая дверь отбросила его через весь лестничный марш и прижала, впечатала в противоположную от дверей квартиры стенку.

Все это время Гордиевский скрючившись, низко опустив голову, охранял себя, ждал окончания событий. Но дверь срикошетила от удара о стену, не управлялась в тот момент разумом. Она, ведомая только законами физики, планеметрии, перевернулась в воздухе и острым краем, словно беспощадный томагавк, вонзилась в затылочную область черепа начальника юридической службы Территориального фонда обязательного медицинского грабежа…

Сдавалось мне, что наш трагикомический, театрально-медицинский, никому не нужный и не приносящий пользы фонд, наконец-то переродился во что-то весомое и зримое, принесшее пользу обществу хотя бы тем, что уничтожил двух мерзавцев сразу, как мух, вольготно жирующих на чужом пироге.

Я не только просчитывал механизм действия этой "великой двери", умеющей одновременно наказывать и "жертву", и "организатора покушения". Но я чувствовал, воспринимал даже на интуитивном уровне модель и реальных событий, и творческих заготовок организаторов действия. Меня только смущало неведенье того, кто же является главным режиссером событий?..

Мне показалось, что не стоит делиться своими первыми соображениями с Колесниковым и выпытывать у него "милицейское мнение". Вспомнились слова доцента Быстрова Сергея Никодимыча (тогда он был еще только доцентом, позже стал и профессором), читавшего в мою бытность студентом курс судебной медицины: "Не спешите сорить выводами на этапе криминалистической экспертизы, полагайтесь на результаты вскрытия трупа – вы врачи, а не ищейки". Фамилия "Быстров" еще ни о чем не говорила: в жизни и профессии будущий профессор как раз был весьма медлительным и обстоятельным человеком. К своей докторской диссертации он шел медленным шагом в течение двадцати лет. Профессор изучал особенности патоморфоза смерти от утопления новорожденных детей. Для столь благородной миссии в лабораторных условиях Быстров топил, затем вскрыл и изучил патологоанатомические данные сотен несчастных котят. Котят ему таскали верные лаборанты со всего города.

Я хорошо помнил этих маленьких котят-пушистиков, разномастных, беззащитных, просящих ласки и пищи, но приговоренных сильными людьми к смерти. Ученые удовлетворяли собственное любопытство, поиск научного "остепенения", так необходимого для карьеры, ценой жизни Божьих тварей. У меня неоднократно возникало желание утопить самого доцента-садиста и всю его лаборантскую свору – мучителей беззащитных котят. Еще в студенческие годы я полагал, что за эксперименты, за "острый опыт" должны расплачиваться те существа, ради которых приносится жертва черной расправы. Ты хочешь помочь людям, себе – так и терзай самих людей. Причем же здесь животные?..

Котятами должны заниматься ветеринары, изыскивая средства для их лечения. Только тогда исследователи могут пользоваться материалом аналогичного типа, являющимся объектом и мотивом исследования.

Как человек, повернутый на психологию, я искал ответы на вопрос: откуда у Быстрова появилась такая страсть к "утоплениям"? Естественно, что без психологического удовлетворения не может быть и научного поиска. Если хочешь добиться успеха в науке, то завяжи избранную для исследования тему на собственную плоть, на личный психологический азарт. Вот я, например, кандидатскую диссертацию защищал по проблемам алкоголизма. Так это же святая тема для России, да и для меня лично. Кто у нас в стране не алкоголик после тридцати восьми лет? – позвольте вас спросить, суки вы пушистые. И я с огромным удовольствием погружался в избранную животрепещущую тему. В результате моих творческих мучений ни один котенок не пострадал – я же наблюдал за пьющими согражданами, да и сам слегка экспериментировал по выходным и праздникам. Кто-то из ученых пил всякую заразу, проверяя, например, холерный вибрион на прочность. А я принимал с друзьями во внутрь, не щадя живота и сердца. Никто, конечно, не излечился от алкоголизма, поверив в мои рецепты, приняв их на вооружение. Наоборот – страна в моем лице получила еще одного высокообразованного алкоголика, да и друзей я приобщил к пагубной страсти. Однако мы шли к вершинам бытия собственными тропами, не подвергая лабораторных животных смертельным испытаниям. Недаром заметил Святой Апостол Павел в Первом послании Коринфянам: "Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни" (14: 20).

В докторской диссертации я максимально раздвинул границы научного поиска. Тут мне помогли мои первичные медицинские специальности. Дело в том, что карьеру врача я, как все честные выпускники медицинских вузов, начал на периферии – в волшебной Карелии. Там туго было с врачами, и, кроме работы инфекционистом, да терапевтом, мне пришлось срочно осваивать специальность патологоанатома и судебно-медицинского эксперта. Труба, как говорится, позвала!.. Брутальные настроения, видимо, сидели во мне прочно – да это и объяснимо. Весь антенатальный период я провел в чреве матери тогда, когда на Россию накотилась Великая Отечественная Война, и мамочке моей было не до радости – горькое горе хлестало ее по обеим щекам и животу, где скрывался я от военных невзгод. Наверняка, "эмоция смерти" и денно, и нощно окутывала меня своей пеленой. Отсюда росли ноги моего творческого поиска: горе моей несчастной Родины, ужас матери питали мои брутальные стигматы… Докторскую диссертацию я посвятил комплексному анализу патоморфоза заболеваемости и смертности населения Ленинграда.

Так вот профессор Быстров, видимо, во чреве своей матери несколько раз захлебывался околоплодными водами и успел наглотаться собственного мекония (первородного кала) во время родов!.. Иначе никак не объяснить его страсть к утоплению котят…

Кстати, я вдруг вспомнил, что у директора и Гордиевского тоже были матери – скорее всего, достойные женщины. Однако, что их заставило родить и воспитать моральных уродов? Видимо, в том надо искать Божью кару за грехи предыдущих поколений данных генетических ветвей…

Наверняка, смерть сыновей доставила женщинам массу ни с чем не сравнимых переживаний. Так зачем же люди скликают так настойчиво горе на свои головы – пожалели хотя бы своих матерей. Бог-то лукавить не станет – Он обязательно спросит по всей строгости с предателей Божьих Заповедей! Фантазия вспрыгнула на горб дьяволенка и понеслась меня вскачь по возможным вариантам предыстории тех событий. Кто они эти странные "кочевники", прорвавшиеся к нам под сень Оракула Петербургского? Наверняка, они "делали ноги", пытаясь скрыться от преследования памяти тех мест, где родились. Кто знает абсолютно точно, как складывалась история жизни предков этих фигурантов? Западная Украина подарила много горя и каверзы предательства истинной России: не тянулся ли мрачный след бендеровщины, уголовщины, коллаборационизма за родом одного из фигурантов? Я имею в виду директора фонда. Отсюда у него и печать вечного странника – "кочевника"! Иначе почему же так тянет некоторые персоны к подлости, подлогу, стяжательству – да просто к большой или малой не правде?!

Я вдруг вспомнил маленький отрывок из моей собственной жизни и работы в том смешном фонде. Директор, его заместители, сучата-стукачи Сема Пеньковский и Эдик Гордиевский спелись по поводу моей зарплаты. Они никак не могли решить простенький вопрос: "Надо ли единственному доктору медицинских наук, работающему в фонде повысить зарплату на один МРОТ?" Любой думающий человек назовет таких тугодумов Идиотами!.. Это же не люди, а "рублевые бандероли", основательно завалявшиеся на складе какого-то Богом забытого полустанка длиннущих железных дорог России…

Чью квалификацию собирались измерять эти неучи, если ее давно оценила Высшая аттестационная комиссия, выдавшая соответствующий диплом – доктора медицинских наук. Какие еще доказательства нужны на сей счет. Провинциальные придурки решили, что на своих постах они имеют право вершить разухабистую волю, а не Установки, Законы государства, которое наняло их временно на работу! Парни перепутали частную скобяную лавку времен анархии с государственной службой и зарвались!.. Тогда суду пришлось вставить серьезную клизму заурядным мудакам. Им влили в нутро ведро скипидара с патефонными иглами… Эффект был поразительным!.. Но и он не изменил примитивную философию "пиратов двадцатого века"…

Блеснуло что-то сбоку! Я вспомнил годы службы в морской пехоте: "Вспышка справа!" Необходимо быстрее лепешки дерьма из-под хвоста коровы броситься на землю и прикрыть голову руками – сейчас прогремит совсем рядом разрыв противопехотной мины!.. Так вот в чем "корень зла"… Эти головотяпы могли покуситься на чьи-то интересы – просто не сдержать слово, зарваться от переоценки своих личных достоинств, от уверенности в безнаказанности. Это их противопехотные мины, швыряемые по квадратам засеянного чужими руками поля.

Виновата, конечно, только безнаказанность, вовсю гуляющая словно вихрь по необъятным просторам многострадальной отчизны… Вот почему Неизвестный Режиссер и наградил клятвоотступников страшным взрывом в подъезде собственного дома! Другого пустомелю забили ногами, четвертого отправили на лечение в Институт экспериментальной медицины с проломленным черепом. Так сколько же времени нужно учить всех этих "кочевников"?..

Я не смог ответить на собственный вопрос. Припомнились лишь слова незабвенного Антона Чехова из "Свирели": "прежние баре наполовину генералы были, а нынешние – сплошной мездрюшка!" Художественное сравнение нашло свое место – оно прилепилось, как банный лист, к похабному месту похабных отроков моей Отчизны…

В черепную коробку стучался, видимо, уже ногами, обутыми в солдатские башмаки, сакраментальный вопрос: "Так кто же так качает и строит Россию – то татаро-монгольское нашествие, то идиотская революция, потом неуч спустился с гор, потом фашисты нахлынули и вот теперь… Какая-то странная, кособокая "перестройка" ударила под дых .. За что нам такие испытания?.. Но, может быть, ни за что, а – для чего?.. Еще в юности какой-то мудрый еврей мне сказал: "Если росток пробивается через твердый грунт, через асфальт и, осилив все трудности, вырастает взрослым деревом, то это будет могучее, стойкое растение!" Так значит надо скрипя зубами, пробиваться сквозь жестокие будни, побеждаю всю эту несметную нечесть, преодолевая любые невзгоды?!

Опять я вспомнил лица известных фигурантов: надутые, чванливые гиббоны зыркали на меня мстительными взглядами! Нет сомнения в том, что они способны неустанно борзеть и пухнуть, теряя контроль над своими поступками. А в жизни все взаимосвязано: "Там где труп, туда слетаются орлы!"… Это еще Иисус Христос заметил в своем давнишнем Послании Народам…

Опять я обратился к выданным мне Колесниковым фотографиям и схемам: да на вскрытии нас ждут "веселые картинки". Можно себе представить видуху останков тех двух негодяев, накликавших возмездие на свою голову, собственно говоря, и голов-то теперь у них практически не существует…

Однако нужно вернуться к некоторым нормативным актам, наконец, к методическим приемам. Известно, что потерпевшими при заказных убийствах чаще всего являются мужчины в возрасте от 35 до 45 лет. К нашему случаю это подходит: оба обормота попадают в эту возрастную вилку… Только почему "обормоты"?.. Кажется, во мне играет мускулами агрессия: да, конечно, я презираю людей, имевших возможность сделать правильный выбор рецепта поведения, но почему-то все же принявших на вооружение патологически-примитивный вариант поступка. Но зато – Бог им судья. Я-то уж никак не подхожу на роль праведника или судьи. Я был, есть и всегда останусь человеком с предвзятыми суждениями, ибо я аутист, купающийся в водах своего тайного интеллектуального озера. Даже все мои книги практически не содержат сюжета действия, а построены по программе сюжета информации. Я, как литератор, настойчиво потчую читателя не развлечением, а напряжением интеллекта. Несчастный читатель не отдыхает, не релаксируется за моими книгами, а ведет напряженную жизнь, если, конечно, ему угодно вступать со мной в творческий союз. Ему необходимо проверять и впитывать массу исторической информации, потому что я предлагаю ему именно такой сложный путь ассоциативного мышления.

Мой методологический подход прост: все поведенческие рецепты уже существуют, и нам остается только проводить параллели, если мы не хотим повторения в своей судьбе былых людских ошибок. А что касается эмоциональной сферы, то тут мое творчество есть ничем не прикрытое истязание – пытка совести. Полагаю, что существует мало охотников читать мои книги. Но я-то, главным образом, пишу для себя, для своих друзей, для узкого круга добросовестных читателей, поэтому не рвусь за тиражом, не леплю красивых и привлекательных обложек… Мне нравится самостоятельно отбирать из общей массы только особого читателя и награждать его приобщением к тайне – к моей книге. Я не хочу заманивать и развлекать всю подряд читающую публику. Пусть будет меньше, но лучше – только люди нашего круга!

А вот еще одно соображение: кто-то ляпнул, не подумав, обо мне: "автор сводит счеты в своих романах с личными врагами". Чушь собачья!.. Я благодарен всем тем, кто дарит мне сочные образы для литературного исследования. Порой они столь колоритны, что нарочно не придумаешь, не найдешь для них красок за письменным столом. А тут на меня прет вал подарков: идет диктант самой жизнью, самими пострадавшими. Какие же они мне враги, они мои верные помощники, дарители творческих побед. Мне остается только поспешить зафиксировать собранный материал на бумаге. Один наивный писатель пожурил меня за то, что я насыщаю книги обилием личных переживаний, а не создаю хорошо отшлифованные эпические полотна. Этот парень просто не созрел до понимания экзистенциальной литературы, открывающей двери в самопостижение. А в таких хоромах требуется не бегать, не чистить перышки, а основательно топтаться в лабиринтах сугубо личных переживаний, даже если они с душком, похотью, молью и пылью. Вот тем-то я и занимаюсь ранним утром или бессонными ночами…

Опять мысль съехала в сторону, но машину вовремя тряхнуло на ухабе и все встало на свое место. Надо продуктивно поработать над расшифровкой мотива убийства: тут главный водитель действия – это, бесспорно, деньги. Оскотинились сейчас люди до нельзя! Едят друг друга поедом. Вот вам и истинное измерение воспитательной работы, проделанной большевиками за долгие десятилетия: они настойчиво загоняли злого джина в бутылку и не очень хорошо ее закупоривали…

Сегодня в большинстве случаев вопрос решается с помощью огнестрельного оружия, а тут изощренное действо – значит был и особый подтекст, презрение к жертве… Опять стигматы не профессионального, а морального характера. Правда, разумнее говорить об "аморальном характере". Существует все же в этой истории какая-то бытовая пакость… Как пить дать, существует! Необходимо серьезно покопаться в некоторых частях тела на вскрытие…

Но почему же "следственный осмотр" не дал никаких серьезных результатов по непосредственному исполнителю: он же должен, просто обязан, был оставить следы. Режиссура уничтожения противника с помощью взрывного устройства – вещь не простая. Тут и контроль со стороны необходим, и приближение к зоне взрыва "диспетчера". Но в документах на сей счет лаконичная запись: "Поиски свидетелей не увенчались успехом". Плохо искали, необходимо продолжать "разгребать мусор"…

Мне показалось, что следствие не достаточно полно раскопало все необходимое про "взрывное устройство": оставался неясным пусковой механизм. Пусть сработала автоматика "на замыкание" ключом, но могла быть и осечка. Значит необходим дистанционный контроль, подстраховка – включение двойного контроля. Уж очень сложная накрутка получилась у "мясника". Однако, может быть, то был специалист высочайшей квалификации. А гениальное – все просто! Но вот именно такую "изюминку" еще не сумели раскрыть эксперты по взрывным устройствам… Врача судебно-медицинской экспертизы должно все интересовать уже на этом этапе, то есть перед собственной экспертизой.

Машина плавно остановилась, я оторвал взгляд от фотографий: вот оно здание объединенного бюро судебно-медицинской экспертизы. Когда-то оно стояло почти на окраине города, поближе к Колумбарию, теперь его обстроили другими зданиями. Знакомой парадной лестницей прошли в секционную: я остановился, увидев все то, что и ожидал… В голове всплыл капитальный труд профессора Н.С.Бокариуса "Наружный осмотр трупа". Знаменитая книга полным изданием вышла в 1925 году. Занятный термин "каталептическое трупное окоченение". Он выскочил, как крыса из-под лавки в давно не топленной прозекторской. Мысль-крыса не спешила убегать: она присела на амортизирующий хвост и принялась вылизывать лапки, умывать хищную мордочку.

На секционных столах грудилась исковерканная плоть двух функционеров из ФОМГ: ошметки тел прочно застыли в тех позах, что выбрала старуха Смерть. Она, всесильная, накрыла ответственных деятелей своим черным покрывалом, не спросив на то разрешения в высоких административных инстанциях. То был интересный феномен, поражающий необычностью позы даже маститых специалистов. Явление это особенно часто наблюдают на поле боя, особенно в ходе скоротечного сражения в современной войне. Мне не было жалко функционеров: я уже отрешился от всего человеческого, ибо превратился в робота – в профессионала, увлеченного сутью своей работы.

Резкое, мгновенное механическое разрушение обширных участков коры головного мозга и особенно разрыв продолговатого мозга вызывает феномен длительной фиксации мышц, суставов, костного скелета. Заставить труп принять "приличное положение" не возможно до тех пор, пока трупное окоченение не перейдет в следующую стадию, связанную с более глубинными разрушающими влияниями биохимических процессов в тканях…

Олег с непривычки, узрев чудеса природы смерти, не мог сдержать регургитацию. Чтобы не сблевать прямо тут, он выскочил из секционной. Похоже, что один участник следственного эксперимента "выпал в осадок" сам собой – задавился рвотными конвульсиями. Но ему никто и не пытался помешать бежать с поля боя… Меньше народу – больше кислороду!..

В моей же голове проснулся шут-зазнайка, вытянувший из-за обшлага старого и потрепанного кафтана Приказ министра здравоохранения от 10 декабря 1996 года № 407. В нем-то в пункте 1.2 значилось: "Судебно-медицинскую экспертизу трупа назначают после возбуждения уголовного дела постановлением лица, производящего дознание, следователя, прокурора, судьи либо определением суда для установления причины насильственной смерти, наличия и механизма образования телесных повреждений, а также решения иных вопросов, изложенных в постановлении (определении) и не выходящих за пределы специальных познаний эксперта".

Из двери напротив вышла старушенция, похожая на бабу ягу, и я немедленно признал в ней Наташу Алехину. Да, именно она заправляла в этом аду смерти. Среди гниющих трупов пропадала невостребованная в полном объеме, в течение всей жизни женщина, верой и правдой служившая Харону – помощнику Смерти. Наталья выполняла тяжелую, неблагодарную работу. Она была моей соседкой по прошлой квартире – жила выше этажом и порой колотила твердой пяткой в мой потолок, видимо, таким образом выражая возмущение тем, что я не обращаю внимание на ее женские прелести. Алехина была одной из двух дочерей народного артиста, профессора консерватории – бывшего успешного вокалиста Мариинского театра оперы и балета. Еще моя матушка помнила, какой фурор, "смертельное воздействие" на поклонниц производил драматический баритон душещипательного вокалиста. Публике особенно нравилось, когда обтянутый в черное трико профессор с блеском исполнял трагическую арию. Коварство и аморальность, безапелляционные утверждения плескались в той арии: "Люди гибнут за металл…" Уйдя на пенсию профессор консерватории передавал вокальную технику, умение совершать сценический гипноз молодым вокальным силам. Ни одной из его дочерей не передались таланты отца: Наташа выбрала врачебную карьеру, прочно встав на тропу, протоптанную матерью, а младшая дочь метра – Майя бренчала на фортепьяно в детском садике.

Да, так уж получилось: дети часто отрываются от родителей в мыслях, поступках и жизненных планах. Хорошо, что эти девочки, свернув на проселочную дорогу, не оказались по ту сторону Закона. Наталью железной рукой мама загнала в Санитарно-гигиенический институт. Но после окончания вуза, не обнаружив клинических и гигиенических талантов, Наташа отважилась проспециализироваться по судебной медицине. И, видимо, никогда в том не раскаивалась.

Вот теперь на меня надвигалась Баба Яга с острым хирургическим ножом в правой руке, в длинном непромокаемом фартуке по передней поверхности тела, делавшим его похожим на гладильную доску. Респиратор она еще не надвинула на физиономию: не было нужды пока защищать органы обоняния от трупной вони.

Но серьезность "бального выхода" меня снова настроила на законотворческий лад, припомнилось из Приказа министра: "1.2.3. Судебно-медицинскую экспертизу трупа производят, как правило, штатные судебно-медицинские эксперты. К производству экспертизы трупа могут привлекаться профессорско-преподавательский состав кафедр (курсов) судебной медицины медицинских вузов, а также врачи иной специальности, обладающие специальными познаниями для дачи заключения. Требования органов следствия и суда о привлечении такого лица в качестве эксперта обязательны для руководителей учреждений, в котором это лицо работает". Из приказа министра следовало, что Колесников имел полное право привлечь меня к экспертизе, нужно только объяснить мотивы штатному врачу-эксперту, то есть Наталье.

Я подумал: хорошенькая работенка для женщины. Я-то ее чаще встречал в соседнем скверике, добросовестно выгуливающей вечерами своего короткошерстного фокстерьера. Заглянули бы сюда хоть разок добрая мама и папа, столь кропотливо выбиравшие профессию для любимой доченьки. Мне всегда нравилась Наташа – но, видимо, она меня за муки не полюбила. В глубине души я радовался этому, поскольку был способен любить только женщину, способную на естественное и безоглядное сострадание к мужской плоти, за готовность к сексуальной буре, в которой только и можно обрести покой.

В молодые годы Наташа была худенькой и стройной девушкой, напоминавшей мне змейку. В том был особый шарм: меня до тоски изводил вопрос о том, что же произойдет, если запустить змейку под одеяло? Но уже в те годы я понимал, что "змейку" можно запускать к себе под одеяло только предварительно вырвав у нее ядовитый зуб, иначе хлопот не оберешься… В отличие от мудрой рептилии, женщина кусает и впрыскивает яд как раз после того, как получит полное удовлетворение. Это происходит у нее неосознанно, рефлекторно: так, просто на всякий случай, чтобы объект вожделения не достался другим…

Честно говоря, в крупногабаритных дамах тоже таится наслаждение. Но оно, мне казалось, было тяжелым как каток, прессующий свежий асфальт. В таком случае и наслаждение должно быть настойчивым, потливым и обязательно с одышкой, порой резко переходящей в чейнстоксовое дыхание. А далее уже следовала остановка дыхания, коллапс, смерть!.. Тут в моем взволнованном мозгу ассоциации разделились на две группы. Во-первых, я вспомнил больших, покладистых коров, которым уверенно массируешь вымя, дабы получить теплое ласковое молоко насыщения. Во-вторых, возник образ медведицы (белой или бурой – не имеет значения). С ними необходимо держать ухо востро и уметь вовремя подхватить ноги в руки. Их каверза заключается в том, чтобы после полового удовлетворения еще и успеть разодрать когтями мужчине переднюю брюшную стенку и добраться до печени – полакомиться на посошок! Все же худенькие – более игривы и безопасны, хотя и непредсказуемы, как короткошерстные фокстерьеры…

Почему-то, ни к селу, ни к городу, вспомнился пошленький анекдотец: "В КПЗ встретились узницы, попавшие туда за макрушные дела, и одна наивная домохозяйка. Ее, естественно, спросили: Подруга, за что загрузили в предвариловку? Ответ был странным: За экологическое бедствие. Рожи убивец вытянулись, пришлось расшифровать сказанное. Вчера подмылась на городском пляже, и моментально в водоеме кверху брюхом всплыли все аквалангисты!"

Никак не мог разгадать тайны Фрейда по такому поводу. Что же вывело таким образом мои глубинные ассоциации после взгляда на Наташу к прозе ее профессии. Скоро все стало понятным: неопрятность нашего места пребывания портила картину первой встречи… Я решил, что целомудрие в позднем возрасте – не свидетельство гигиенического благополучия!..

"Здравствуй Наташа, здравствуй, Саша"! – обменялись мы приветствиями. Мысли-аквалангисты не всплывали… В моей душе все молчало: затихли, так и не всколыхнувшись прежние чувства. Эскулап-вивисектор подозвала мильтонов поближе к столу, но те сторонились "поучительного зрелища". Так все и сложилось, как я предполагал: Олег дал деру далеко и надолго уже до начала священнодействия и возвратить его сюда можно было только волоком, заковав предварительно в кандалы. Мильтонов отжимало от стола чувство врожденной брезгливости, крепко спаянной с тягой к "чистым рукам и горячему сердцу", как завещал наркоман Феликс Дзержинский. Они переместились к "остывшим ногам". Только я оставался верным и заинтересованным соучастником кощунственной акции, которую собиралась творить Наталья. Теперь я постепенно начинал допирать до понимания того, за что берут взятки судебно-медицинские эксперты: за невнимательность и слишком высокую эстетичность!.. Эксперт должен иметь врожденную страсть к тому, чтобы копаться в говне!… При желании, можно спокойно симулировать некоторые малозначительные упущения, связанные с притуплением внимания, и не лезть руками в гущу органного месива, то есть не опускаться до полнейшего погребения эстетики в профессии!

Но я был, как говорится, стороной сугубо заинтересованной – меня раздирало любопытство, а не желание обязательно добраться до правды. Полагаю, что при других обстоятельствах я бы согласился принять и взятку за "невнимательность" и "эстетику"… Но сейчас был не тот случай… Короче говоря, к этому вскрытию у меня был личный интерес.

Наташа пыталась и сохранить лицо, и не очень утомить себя профессиональным усердием: может быть, взятку она уже получила? Я следил за ее неспешными манипуляциями: сперва она вскользь прошлась по наружному осмотру трупа, а потом спустя рукава занялась исследованием "гусака".

И вдруг я, не желая того, зафиксировал пробуждение моего интимного, внутреннего интереса к Бабе Яге, как к остаточному явлению, называемому женщиной, вышедшей в тираж. Какую-то чертовщину она сумела переслать мне за короткое время своими кощунственными пассами. Я ничего не мог понять. Но у меня явно появился импульс в самом неподходящем месте. И все то совершилось в прозекторской, где вообщем-то больше необходимо думать о Боге и о милиции. Я не подозревал, что наделен такой высокой степенью героизма и отсутствием брезгливости. Явно меня будоражили чисто кобелиные экспектации! Еще немного, и, скорее всего, я бы раскорячил Наташку прямо здесь – на секционном столе, среди этой горы трупных остатков. Но ведь это означает, что мой мозг склонен к патологическим реакциям – к некрофилии! В чем же тут дело?.. Может быть, на почве алкоголизма я последовательно превращаюсь в отчаянного полового психопата?..

Скоро кое-что прояснилось: Наташенька с ее старческими морщинками и плоским задом оказалась здесь ни при чем. Просто при виде поверженного врага возникает мощный всплеск энергии победителя, легко преходящий в эрекцию.

Так вот почему древние воины, убив врага, первым делом съедали его печень и сердце, а женщинам отбрасывали член поверженного воина. Но те его не ели, а высушивали как раз для того, чтобы насмехаться над неудачливым соперником.

Я не смог победить экстаз исследователя: сама собой выплюнулась вместе с неуправляемым "ОХ!" "капля оплодотворения" прямо в тесные штаны и вальяжно поволоклась по внутренней поверхности левого бедра. Мелкая преступная дрожь передернула мое тело по оси позвоночника. То была овеществленная и биологизированная память "вечного томления" мужчины-воина, победителя!..

Я затих ненадолго, смакуя волшебное мгновение… Из меня просто перла неуместная рифма: "О Натали, раздуй угли, промежность резво оголи – мгновенье страсти подари!"… Но стоит ли удивляться тому?.. Грех сочился из ученого не слезами, а спермой и стихом самовозбуждения… Спас положение Святой Апостол Павел, срочно прислав мне телеграмму-молнию в виде кусочка из "Второго Послания к Фессалоникийцам": "Не спешите колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов" (2: 2). Я только успел переварить "Указание" и укрепиться, привалившись промежностью к холодному, безразличному краю секционного стола, как прилетела новая телеграмма-молния от того же Святого: "Да будут осуждены все не веровавшие истине, но возлюбившие не правду" (2: 12)…

Остыв немного, я осознал сущее: все мои мысли имеют отношение к врагу-мужчине, но трахнуть-то я собирался с пылу и жару женщину-эксперта! И этот факт нужно срочно расшифровать! Не было времени напрягать голову, отвлекаясь на частности. Но прежде всего я успел понять, что профессия женщины не имеет никакого значения, теряется смысл и возраста, и досужих внешних данных объекта совокупления. Просто необходимо подходящее настроение для мужчины-воина. Механизм возникновения патологического влечения, ранее мне не знакомого, стоило обозначить простенькой формулой: "трахнул за компанию". И все тут!..

Мысли почему-то путались, скорее, они повторялись, продвигаясь по одному и тому же порочному кругу. Однако сквозь мыслительный мусор, через щели нормального восприятия протискивались и рациональные ориентировки.

Вот он чертов экзистенциальный подход, феноменология! Подозреваю, что в этой области человеческих знаний плохо разбирались даже ее творцы и почитатели – Э.Гуссерль, Ж. – П.Сартр, М.Мерло-Понти, Ж. – Ф.Лиотар. Пожалуй, скажу без лишней скромности, что только Аристотелю, да мне было дано постичь непостижимое, и то только потому, что Аристотель гадал по внутренностям убиенных животных, а я – по состоянию собственной печени.

Мои изыскания ходили по кругу собственных переживаний, пока еще не осознанных полностью. Споткнувшись о порог "женского полового рая", явились сомнения: может быть, мои исследования есть свидетельство того, что любопытство преобладает – очень хотелось узнать, а как ведут себя Бабы Еги, разбрасывая ноги, то есть в экстазе? Какими техническими средствами они выражают волнение плоти?..

Другой вариант мотивации сексуального поиска: в память мою из далекой юности вернулась кобелиная стойка на Натаху. Тогда я прогуливал свою собаку – голландского пуделя, по величине и мохнатости очень похожего на водолаза. Мою собаку, сучку звали Елка. Но свой навык я формировал, наблюдая не за собственной собакой, а за наташкиным фокстерьером. Этот реактивный малыш готов был задирать ножку у каждого столбика. Вот откуда все пошло: я такая же собака, кобель, как и фокстерьер. Даже в почтенном возрасте я все еще смакую "момент вульгарно-половой истины". Но теперь я тяну время, не писаю, а только задираю ногу у столбика, помятуя о восторге основного мгновения…

Однако то, что присуще неискушенной игре молодости, нельзя переносить в перезрелый возраст. Я-то, может быть, и справлюсь с "поставленной задачей", но Баба Яга без тренировки может просто не выдержать накала давно забытых страстей: произойдет спазм влагалища, перекрут яичника, инфаркт миокарда, инсульт, наконец. Да кому же угодны подобные экстраординарные развлечения. Как же я потом людям в глаза смотреть-то буду. Кто-нибудь дознается, ткнет мне перстом в спину и крикнет прямо на улице, среди бела дня: "Вот идет убийца старухи-анатомщицы!" Все произойдет, словно по Федору Достоевскому! А я терпеть не могу этого классика, столпа мировой литературы!…

Бегло взглянул на Наташу. Даже огромных размеров респиратор и белый колпак, натянутый глубоко на лоб, не могли скрыть от моих блудливых глаз ее тайну. Судебно-медицинский эксперт резко покраснела… Неужели я в азарте озвучил тайну желаний?.. Нет, скорее всего, действует "гипноз проникновения". По-видимому, я индуцировал ей мысли на расстоянии. Либо она сама аспирировала мои мысли, руководствуясь сугубо личными интересами! Она вколола мне в мозг шприц с острой иглой своего женского интереса и потянула из меня "самость". Ну, женщины, ну, падлы, – ничего от них невозможно утаить!.. Они даже в острых желаниях нас свободно обгоняют. Пока мы гарцуем под холмом фантазии, они уже – на его вершине: ныряют в постель, чтобы согреть ее, выгладить собственным телом, все приспособить для нашей же пользы.

Нет слов, краски мы добавили в наши рабочие отношения, но зато и профессиональные действия потекли резвым ручейком. Я даже подумал, что внутренне Наташа уже согласилась вернуть взятку и больше никогда к такому способу обогащения не прибегать. Теперь и у меня появились свои "три копейки", оставалось только вовремя их вставить в общий процесс экспертизы… И я сосредоточился собственно на трупах…

Так называемое, "размятие" всегда происходит от нанесения удара очень тяжелым, массивным предметом. А что может быть массивнее и тяжелее металлической двери, изготовленной словно для банковского сейфа? Пожалуй, только сам тот сейф…

Мне удалось отдалиться от пошлости и оседлать профессиональную логику… Было ясно, что за мгновение до взрыва хозяин квартиры несколько наклонился, приблизил голову к замочной скважине, когда вставлял ключ в нее. И тут последовал страшный удар, отбросивший и дверь, и тело, преградившее ей дорогу к намеченной цели – к противоположной стене лестничного марша. Но удар был сильнейшим. Его развитие остановила только капитальная стен, принявшая на себя в виде мягкой прокладки спину героя. Многие кости рассыпались и оставались внутри раздробленных мягких тканей, словно в мешке. Произошли и множественные разрывы внутренних органов. Головной мозг был размазан по одежде в верхней части тела. Картина представлялась ужасающей: конечно, полная декапитация и должна была вызвать моментальную фиксацию трупа в противоестественной позе: правая нога была согнута в колене, левая, только в тазобедренном суставе. Сейчас труп исполнительного директора лежал на спине, а казалось, что он стремится из последних сил усесться на задницу. Но в заднице не было ни одной целой косточки – просто крошка из костей, хрящей, связок, дополняемые расквашенными ягодичными и тазовыми мышцами. Позвоночный столб тоже был покурочен, ребра сломаны во многих местах.

Я смотрел с недоумением на представителя былой власти. Но почему-то вместо искренней жалости в голове свербил один и тот же вопрос: за что же этого провинциала выбрал наш городской "император"? Может быть, то была ошибка тех, кто готовил кандидатуру для представления самому главному администратору города? Нет, пожалуй, то был сознательный акт выбора. Скорее всего, объятия гомосексуального масонства простирались значительно шире, чем я предполагал.

Известно, что чухонцы – так называли во времена Петра I финнов – проживали на землях Санкт-Петербурга где-то в районе Ижорского завода, да вдоль побережья Финского залива. Кстати, их в среде скандинавских народов считают самыми тупыми – может быть, в том и состоит причина выбора Шкуряка на должность исполнительного директора ФОМГ. Я, как всегда, подчиняясь воле ассоциаций, возникающих в голове врача, обнажал корни поведения любого человека, выковыривая их из генетического навоза. По моему разумению получалось: краснорожий чухонец увидел близкого по хромосомному духу поволжского немчуру-колбасника. Биологический резонанс зазвучал: глупость глупости доверяет!.. Припомнилось из Книги Исаии: "Вы беременны сеном, разродились соломой; дыхание ваше – огонь, который пожрет вас" (33: 11).

Железная дверь не разбиралась в поворотах политики, она решала свою задачу – исправляла административные ошибки и личностные предпочтения, снося головы новоявленным ослам. Разделавшись с директором, – правильнее сказать, с тем, что от него осталось, – дверь как-то неестественно перекрутилась, ударившись, скорее всего нижним правым краем о кирпичную стену и пошла по траектории верхним правым углом в голову бедняге Гордиевскому. А он-то в определяющее ход времени мгновение словно специально стоял в стандартной для гомосексуалиста позе… Эту примитивную суку настигла не менее решительная кара, называемая "несчастный случай в быту". Бумеранг Божьей кары вычислил абсолютно верную траекторию полета: выбранное Всевышним возмездие сперва ударило по башке одному, а потом и другому лукавцу…

Можно было и прекратить "теоретизацию" явлений и событий. Но тут шизофрения поперла из меня. Это был, скорее всего, отголосок посеянного в моем разуме педагогическими усилиями в годы всеобщего среднего, то есть школьного образования. Пришел на ум корпускулярно-волновой дуализм, вытекающий из доморощенного синтеза законов квантовой и классической механики. Полет двери, меняющий свою траекторию, был очень похож на явление поляризации, например, света. Тогда и возник искус все оценить с позиций квантовой или волновой теорий его распространения. Но тяжеленная дверь, слов нет, меняла свои летательные функции по законам классической механики. Здесь при особом желании можно было притянуть за уши закономерности дифракции света за преграду, то есть за поворот лестничного марша. Однако мне казалось, что все равно впереди двери должна лететь мысль о грехе, подчиняющаяся законам особой Божественной механики, ибо ее-то масса совершенно точно меньше единицы в минус девятнадцатой степени, но тем не менее сила энергии необозрима, способна перевесить любое мирозданье!.. Книга Исаии вновь открыла мне тайны: "И это псы, жадные душою, не знающие сытости; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего – на свою корысть" (56: 11).

Гениальность, словно ночная летучая мышь, мазнула меня крылом по губам: они сохли и трескались от неведомого до селе интеллектуального прозрения. Аристотель-философ, врач, математик выступил из тени дальнего угла секционного зала: Натали съежилась от страха, взглянув на меня, но я расправил плечи и пошел навстречу Великому Человеку, все еще сжимая в правой руке длинный хирургический нож. Странно, но Аристотель притормозил свое выдвижение из тени, а потом и вовсе попятился… Только тут я разглядел, что это старик-санитар, а не давний воспитатель Великого Александра Македонского… Вот до чего может довести увлечение экзистенциальной философией и мистикой…

Я вернулся на место и вновь пристально и с нескрываемым интересом взглянул на Наталью. И она, поймав мой взгляд, переполненный новыми задачами, моментально покраснела, – полагаю, от восторга и возбуждения. Кто еще в этом мрачном помещении так плотоядно на нее смотрел когда-нибудь?.. Никто, и ни в кои веки!.. Мой же интерес к давней соседке и соучастнице детских игр был продиктован, скорее всего, чисто физическим, а не физиологическим интересом. Дело все в том, что эффект поляризации света наблюдается и регистрируется с помощью "щели", хорошо известной всем физикам. Но гинекологи тоже имеют пристрастие к подобным объектам. Тут мнения физиков и врачей совпадают: они считают, что щель, выставленная на пути луча света, ставит определенные условия перед волной. Если "щель" имеет вертикальное направления (примерно так, как у русской женщины), то "волна" адекватной амплитуды легко проникает через препятствие, как бы его не замечая. Тогда с той стороны, то есть из-за "щели", наблюдатель фиксирует вспышку вещего света. Теперь повернем "щель" на девяносто градусов, то есть расположим ее горизонтально (как у японской женщины), и тогда вспышка света для потустороннего наблюдателя пропадает. Я смотрел на Наташу и умозрительно прикидывал опыт со светом – и так, и сяк. Врача-эксперта мой взгляд разогревал, потому что луч моего кобелиного света проникал через "щель" однозначно…

Надо было заканчивать физические опыты: даже в морге такие эксперименты до добра не доводят. Наталья очень просто могла пойти на меня с ножом наперевес… Я сместил испытующий взгляд… Высокий, стройный, систематически играющий в теннис, а от того впитавший в себя великую гордость за причастность к "таинству", стоящему выше заурядных забот простого народа, пижон Гордиевский получил сильнейший рубящий удар в затылочную область черепа. Острый край, словно секира опричника времен Ивана Грозного, расколола слабые кости пополам. Была разорвана кора и продолговатый мозг, разметавший их вдрызг по лестничному маршу. Кое-что удалось собрать и выложить на секционный стол. Лица у этого человека уже не было: сила удара была столь значительной, что с обратной стороны – как бы из глубины черепной коробки – дверь продавила часть содержимого вперед, в лицевую область. Даже язык, вместе с искусственными, хорошо отполированными зубами вылетел страдальцу на белую рубашку и запутался в цветастом, легкомысленном итальянском галстуке… В переднем боковом кармашке пиджака мы отыскали и левый глаз, правый же оторвался и был потерян, видимо, при транспортировке.

Наташа дала указание ментам срочно отыскать глаз, иначе, пригрозила она, протокол вскрытия выдан не будет!.. По этой причине, известные пятна Лярше на правом глазе при всем желании не могли наблюдаться. Ибо представить себе его окантовку верхним и нижним веком было невозможно – глазница была выбита вездесущей железной дверью напрочь. Фиксировалось общее потускнение склер, желто-серый оттенок поверхности только левого глазного яблока. Менты, взбодренные Бабой Ягой, отправились на поиски утраченного материала, принадлежащего по всем нормам жизни уж, конечно, не случайным коллекционерам раритетов, а трупу – значит его совладельцу – врачу-эксперту.

У обоих покойников в положенных местах определялись трупные пятна, или точнее – пигментный стаз по Райскому. Из протокола осмотра места происшествия следовало: директор, как ему и положено, сидел на лестничной площадке, словно в своем рабочем кресле, а Гордиевский затих в броске остатками головы вперед и животом вниз, надеясь на успешный "отбив" труднейшего мяча на импровизированном корте. Но вместо теннисного меча, как известно, прилетела железная дверь и разобралась с "игрунчиком" моментально…

У Гордиевского до известной меры даже сохранилось спортивное величие в теле, плечевом поясе, в стройных – чуть длиннее обычной нормы для башкирского конника – ногах. Только от удара железной дверью по башке моментально слетели ботинки с плоскостопных ног, да с растолстевшего зада сорвало штаны взрывной волной. Теперь кокетливый ремешок болтался на поясе, придавая свойство окончательной нелепости всему происшествию. Но все равно, если оценивать останки человеческого мяса как криминалистический музейный экспонат, "хазарец" оставался красивым и в последние мгновения жизни. Примечателен был убиенный той особой юридической статью, позволяющей таким людям как бы парить над головами всех остальных – смертных и не приобщенных к премудростям законотворчества и законофикции. Только, наверняка, "красавчик" не успел ответить сам себе на последний вопрос, заданный судьбой: "За что же мне такая непруха?"… И тут мне самому захотелось ответить ему: "А не надо говнять людям. Живи так, чтобы не мешать жить другим!" Но мой ответ, к сожалению, уже не достигал ушей вопрошавшего. Да и его мозг был не способен расшифровать, понять и переосмыслить витающие в воздухе сакраментальные истины.

Меня, конечно, продолжало интриговать то, что Гордиевский от своего благодетеля держался на почтительном расстоянии, по существу он прятался от предполагаемого взрыва за поворотом лестничного марша. Теперь, пожалуй, рассеялись все сомнения в том. А с понятийного трамплина на лыжах криминалистической логики было легко сигануть и к следующему пригорку профессиональной догадки: Гордиевский знал о готовящемся покушении, а потому страховался. Это совершеннейшая случайность – удар железной дверью по его прилизанной, высокомерной башке. Он, видите ли, считал себя самым умным – он надеялся, что все просчитал, определил вектор полета "карающего предмета" совершенно точно.

Вид покойника всегда нагоняет тоску и вызывает несварение пищи. Однако желудок покойного продолжает работать некоторое время, давая возможность осуществить самопереваривание слизистой, выстилающей изнутри этот важнейший для людоеда орган. Кишечник тоже оказывается агрессивным по отношении к собственным ворсинкам. Такие данные мы установили, вытащив гусак – комплекс внутренних органов. К тому времени Натаха и я окончательно покончили с виртуальными глупостями, и мы в два ножа принялись потрошить "жмуриков" по черному. Интересы наши разграничились: штатный эксперт с увлечением занимался традиционным "досмотром багажа", а у меня интерес сконцентрировался на другом отделе – на казуистике. Я полностью отошел от "ливера", обратив недремлющее око к копулятивным органам. Я подробно исследовал простату у обоих пострадавших, затем тщательно осмотрел уретру (мочеиспускательный канал), бульбоуретральные железы, тестис (яички), собственно кавернозные тела. Вот теперь все находки следовало сопоставить с состоянием прямой кишки. Сперва это вызвало удивление у Натальи. Но в конце-то концов не ее же прямую кишку я собирался обследовать!.. Потом и она въехала в суть проблемы и наконец приклонила голову перед моим исследовательским гением. А проблема-то, собственно говоря, состояла в том, чтобы подтвердить или исключить гомосексуализм у обоих пострадавших. Именно такая аномалия и бывает мотивом изощренного убийства: половая синергия разворачивает мстительность одного из обиженных охлаждением сексуального партнера. На этом была построена, например, интрига устранения царя македонян Филиппа – отца Александра Македонского. В том заговоре, кстати, большая роль отводится историками матери будущего великого полководца – Олимпиаде. Интересно, что Филиппу приписывают семь жен, каждая из которых являлась причиной новой войны. Не мог такой царь устраниться и от греха мужеложства. Олимпиада же была эпирской княжной, находившейся как бы между двумя мирами, и свою демоническую властность она вполне могла удовлетворить неординарным политическим маневром, приведшем сына к власти. Вообще от женщин происходит много несчастий, в том числе такое неотвратимое, как издержки поведения, связанные с климаксом.

В моей голове продолжали вертеться шестеренки будильника истории, но глаза внимательно наблюдали за тем, что развалилось на секционном столе. Половой член директора, как ни странно, не выглядел директорским. Скорее всего, и половым членом его было трудно назвать, если судить по пропорциям, формам отдельных его частей, развитости лепестков припуциума, головки, кавернозных тел. Память отрапортовала некоторыми выдержками из наблюдений современных зоологов: припомнились этологические зарисовки из жизни гиббонов. Не надо путать Эдуарда Гиббона, жившего в Англии в период с 1737 по 1794 годы, с человекообразными обезьянками, носящими такую же фамилию. Знаменитый исследователь написал книгу "История упадка и разрушения Рима и Византии". Поучительный труд может явиться предупреждением и для многих современных государств, забывающих о Божьем промысле и подчиняющихся только зову Мамоны. Я впрямую не имею в виду Грузию, но исключить нерациональный поворот событий для этой по-особому гордой страны, власть которого больше занимается демонстрацией мужских достоинств, чем воистину ими пользоваться, не могу. Вожак стаи у гиббонов выбирается очень просто: претенденты высаживаются в круг и онанируют, демонстрируя значительность полового члена. Коллегиально определяется победитель. Кстати, старики в таких показательных выступлениях не участвуют ни при каких обстоятельствах, даже если они знакомы с бывшими государственными деятелями Соединенных Штатов Америки. Наш директор, оказывается, не смог бы выдержать даже начального тура соревнований. Кто же и по каким признакам назначал в директора такого недоделыша?.. Мой вопрос повис в воздухе…

На головке члена, безобразно сморщенного от непосредственного контакта с "милостями смерти", выделялся шероховатый нарост. Это, конечно, была остроконечная кондилома (condyloma acuminatum), вирусная бородавка. Не надо путать такой нарост с кондиломой сифилитической (condyloma syphiliticum). Возбудители заболевания разные: в первом случае – специфический вирус, во втором – бледная спирохета. Хотя "удовольствие" владелец того и другого недуга получает примерно одинаковое, но заболевания-то этиологически и патогенетически совершенно различны. Однако наш директор в моих глазах даже несколько подрос: у него оказался тот же дефект, что и у Григория Распутина, так плохо закончившего свою карьеру.

Наташа уловила направление моего взгляда и неподдельное удивление, суетно мелькавшее в нем. Она решила выразить и свое отношение к наблюдаемому явлению. Как я понял, "малые формы" ее не интересовали ни в архитектуре, ни в живописи, ни в активной половой жизни, ни в патологической анатомии. А мнение опытной женщины – это почти объективный срез толщи общественного сознания, национальной идеи, с позволение сказать.

– Да,.. – многозначительно и плавно протянула Баба Яга, нехотя проталкивая легкими тухлый воздух прозекторской, – бывают случаи когда мужской половой член похож всего лишь на увеличенный женский клитор, а клитор – на очень небольшой пенис… Печальная история!..

Создавалось впечатление, что и до удара железной дверью головка главного копулятивного органа нашего фонда не носила ярковыраженный главенствующий характер. Ее хозяин не имел и всех остальных атлетических, анатомических черт, а значит страдала и специфическая функция. Вот почему по делам нашего фонда я прослеживал массу ошибок и сшибок производственного ритма. Но меня беспокоило теперь другое: кондилома остроконечная – заразное заболевание, значит необходимо искать те же симптомы и у сексуального партнера – у Гордиевского!.. Потом уже медицинский сыск должен вывести меня и на супруг этих двух горемык.

Наташа скривила физиономию в печальной и осуждающей гримасе. Я понял, что надеяться на доброе женское сердце пострадавшим мужчинам не придется. Все в наблюдаемой анатомии было какое-то сморщенное, скособоченное, словно спешило заявить о том, что "этого дела" у нас осталось, как говорится, "на один раз поссать". Да и то при этом сам орган необходимо держать теплыми руками. Припуциум (praeputium) безвольно свисал, покрывая полностью рудиментарную головку члена (glans penis). Разве же можно говорить при такой оснастке об эффективной копулятивной работе? Но я обратил внимание на то, что и припуциальные железы, и слизистая оболочка концевого отдела мочеиспускательного канала были излишне гиперемированы. Конечно, имело место явное катаральное воспаление, что связано чаще всего с попаданием микрофлоры из прямой кишки в уретру гомосексуального партнера.

Пришлось провести визуальное сравнение состояния тех же отделов и у Гордиевского: без сомнения и там наблюдалась аналогичная картина. В таких случаях быстро заглядывают в прямую кишку трупу, что я и сделал. Мне не пришлось удивляться, обнаружив типичный мужской эякулят у обоих фигурантов… Его мы отправили на дальнейшее лабораторное обследование. Скользнула мысль: хорошо бы и у малышки Егорова, да женоподобного Пеньковского выделить туже субстанцию, да в том же месте… Но жизнь уже разбросала фигурантов по разным одрам…

Осмотр продолжался, я с удовольствием и любопытством, свойственным разве только агенту Третьего жандармского управления, классифицировал находки. На половом члене у Эдика Гордиевского в районе "уздечки" заметен рубец, скорее всего, оставшийся после иссечения кондиломы остроконечной. Укорочение уздечки исказило анатомию полового члена – его, собственно говоря, таковым уже и назвать было трудно. Пенис загнулся вниз абсолютно безрадостным крючком, как бы с любопытством заглядывая между ягодиц хозяина. Орган пытался установить: "Что же там такое, что так сильно манит извращенцев?"

Печальная история!.. Полагаю, что оба страдальца когда-то нарвались на подружек, носивших в себе вирус остроконечной кондиломы, либо первое знакомство с гомосексуальной техникой явилось не только открытием новой сферы наслаждений, но и подарило мучительную болезнь. Заработав неприятную хворь, они так бурно переживали случившееся, что выработали у себя почти полнейшее отвращение к женской плоти, но глубоко погрузились в иной и более явный грех. Так сама судьба подтолкнула Шкуряка и Гордиевского друг к другу… Они, как говорится, вовремя объединились и слились в экстазе…

Нарастала тревожность, появилось ощущение приближающейся трагедии… Книга Екклесиаста раскрылась передо мной, обнажив мудрость главы третьей, пункта девятнадцатого. И я услышал: "Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна; как те умирают, так и умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимуществ перед скотом; потому что все – суета!"

Сомнений не было в том, что перед появлением на лестнице оба "сладкоежца" имели взаимные половые акты! Вот она причина недосягаемой гордости этих людей: они призирали мир, потому что умели быть независимыми!.. Какой-то неловкой бякой всплыл в памяти анекдот с большущей бородой: "Справлял свадьбу Веня. Гости веселились за свадебным столом. А Веня уединился в ванной и, обливаясь слезами, онанировал. Его застукали и попросили объяснить мотивы отчаянного индивидуализма, ведь парень стоял, можно сказать, на пороге первой брачной ночи. Ответ виновника драмы ошарашил гостей и родственников со стороны молодой супруги: "А пусть эта сука с самого начала знает, что по принципиальным вопросам я могу обходиться и без нее!"

В таких случаях умный судебно-медицинский эксперт, владеющий методами сексопатологической диагностики, старается выяснить насколько выражены эндокринные изменения у гомосексуальных партнеров. Необходимо попытаться ответить на вопрос: "А так ли был необходим гомосексуальный альянс этой "сладкой парочке"?" Иначе говоря, нужен дифференциальный диагноз предпосылок гомосексуализма: имеет место гормональнозависимый вариант, от которого спасу нет, или речь идет о возможной поведенческой аномалии, способной развиваться, скажем, по вынужденным причинам? В тюрьмах, например, гомосексуализм – весьма распространенное явление. В изолированных армейских коллективах, в монастырях может явиться такой грех. Для разрешения сомнений я стал изучать простату у того и другого покойника. Что ж, она оказалась слегка увеличенной, дрябловатой и при этом какой-то до обиды невзрачной. Пришлось сделать тканные срезы для приготовления гистологических препаратов, поковыряться острием ножа в клеточных нагромождениях. Мне показалось, что в простате имеются участки какой-то опухоли. Может быть, то была врожденная имплантация желез, продуцирующих женские половые гормоны.

Тестис у директора рассмотреть всесторонне было трудно, ибо удар ручки двери как раз пришелся точно в цель… У Гордиевского в мошонке оказались два крупных – почти куриных – яйца, но они оказались пустотелыми, заполненными опалесцирующей жидкостью. Массивные сосудистые сплетения этой области свидетельствовали о выраженном варикозе. Как ни крути, но все тянуло на биологическое "инакомыслие". Оно возникло за счет особой клеточной дифференциации репродуктивной сферы этих двух супостатов… Видимо, дьявол еще в эмбриональном периоде взбаламутил что-то и по-особому объединил ткани отца, матери, собрав все самое худшее в ребенке…

На фоне таких находок взыграло любопытство: захотелось прояснить индивидуальные особенности гормональной регуляции деятельности мужской половой системы у того и другого субъекта. Все же, как ни говори, но эти уродцы руководили нами несколько лет, являясь при этом половыми аномалами. Зачем же нам такие подарки? Надо же себя хотя бы уважать, особенно женщинам, работавшим в фонде. Они-то принимали своих руководителей за порядочных мужиков, а те оказались заурядными половыми мошенниками. И я принялся копать дальше, еще на более глубинном уровне…

Обе функции гонад, как известно, активируются аденогипофизарными гонадотропинами – фоллитропином и лютропином. Первый действует избирательно на эпителио-сперматогенный слой и герминативную функцию семенника. Второй – руководит функцией гландулоцитов. Естественно, такие влияния переплетаются, формируя индивидуальные возможности секса. Вот у этой "сладкой парочки" что-то свихнулось, сбилось с панталыку еще в глубоком детстве. Сейчас, скорее всего, громоздились последствия врожденных гормональных сшибок, зацепившихся за аномалию поведенческого ритуала. Оба недоноска не служили в армии, не проживали в монастыре, но когда-то ошибались, вынося, возможно, из студенческих общежитий не то, что нужно. Но, может быть, все произошло намного раньше – в мальчишеских дворовых компаниях. Я тут же поправился: у этой компании все уже было в прошлом!..

Мне не удастся рассмотреть гипофиз, поскольку мозги у пострадавших вылетели на сторону, размазались по стене. Их не собрать, не идентифицировать абсолютно точно отдельные структуры центрального диспетчерского пункта. Я посокрушался и по поводу того, что не удастся проникнуть в глубины генетических тайн. Между тем, мне были известны работы, подтверждающие наличие у мужчин с гомосексуальной ориентацией картированность гена предрасположенности к пороку. Тот ген прятался в сегменте "q 28" хромосомы "X". Вот было бы чудесно: маркировать, да выловить того издевателя над мужской совестью. Надо помнить, что часть гомосексуалистов внутренне является "смешанными типами". Да и внешне они выглядят бисексуалами, старающимися маскировать порок видимой тягой к женскому полу. Но такая тяга у них часто является тягой "подружки к подружке". Вся их деятельность – мелкота и мстительность, зависть из-за дефицита признания, реализуемые по женскому типу. Таким мужикам не хочется подавать руки, им хочется бить по морде. Но они в таких случаях ужасно верещат, плачут – опять же, подобно обиженным, слабосильным женщинам.

Но, с другой стороны, если уж копать до генетического уровня, то правильнее направить стопы ученого еще в одну сторону: считается, например, что нормальное функционирование генной системы "val (kr)" обеспечивается соотношением "2:1" между ромбо-и бранхиомерами в процессе развития головного мозга. Опять меня потянуло к исследованию "продувных мозгов" пострадавших. Что-то уж слишком сильно я напираю на интеллект, манкируя доминирование эндокринного влияния в гомосексуализме. Но от себя никуда не уйдешь!.. На всякий случай я закатал несколько гистологических препаратов, надеясь на стеклах увидеть хоть какие-то намеки на "светлую мысль", возможно блуждавшую у этих субъектов перед смертью. Под локоть подталкивала сентенция из Екклесиаста: "Время рождаться и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное. Время убивать и время врачевать; время разрушать и время строить,.." (3: 2-3).

Тут уж я совершенно отчетливо вспомнил дополнение к "сладкой парочке": Егоров и Пеньковский – тоже сильно пострадали. У них наверняка тоже существовали патологические генетические вкрапления. Но проверить это можно только проведя спешную трепанацию черепов. Вот она тяга к знанию, обуревающая профессионала, творящего научный поиск!..

Доказано, например, что "гибоидный" синдром в детском возрасте является одним из вариантов психопатоподобных реакций. Они состоят из патологического влечения с элементами помраченного фантазирования на фоне аутистических компонентов. Но бывают и другие крайности – когда такой фальшивый аутист вдруг начинает страстно тянуться к общественной или административной работе. Выправив свои шкурные делишки, общественный делец, администратор начинает утверждаться и в протаскивании интересов ближайших родственников. Тут уже борьба ведется за благополучие корешей, любовниц, просто знакомых, чем-то пофартивших этой "шишке на ровном месте". Вот тогда-то и развиваются служебные адюльтеры. Кто-то высаживает себе на колени смазливую истеричку, совмещая рабочий кабинет с будуаром. Кто-то питается остатками "женского сала", присланного из далекой глубинки – например, с Дальнего Востока. Кто-то ищет "королеву бензоколонки", а за неимением таковой удовлетворяется распутной официанткой. Все вместе пытаются усладить меркнущий от неустанной и весьма бестолковой канцелярской работы половой инстинкт… Мало ли на свете возможных вариантов!.. Это ведь только козлы не могут понять, от чего по весне собаки лают, кошки мяучат, а телки мычат… Нормальные-то люди все понимают именно так, как должно… На такой почве "несогласованности мотивов" и возникают конфликты – в стране, в отдельном коллективе, в душе сотрудника-маргинала…

Волновало другое: все эти "брызги шампанского" и "неблагополучной спермы" падали на честь мундира учреждения и снижали эффективность его работы. Никчемная суета мешала остальным "товарищам" хоть как-то спасать положение, выполнять производственный план. Ведь если дураку дается власть, то он ею пользуется только во вред людям и достойным делам. Я знал одну администраторшу, тешащую себя обязательными интригами на работе. Но оказалось, что за этим прячется дефект интимного плана: муж преуспевал в алкоголизме и это порождало неудовлетворенность похотливого настроя у жены. Тогда и требовалась психологическая компенсация, а она тесно переплеталась с физиологией. Однако не все так просто: рвется, как правило, там, где тонко. Старика свекра, Петра Александровича, благодаря которому вообщем-то и сложилось сытая жизнь той женщины-администратора упрятали в Дом престарелых, а его отдельную квартиру занял "благодарный внучек". Все получилось словно по схеме, выработанной еще Олимпиадой – матерью Александра Македонского. Но ведь Олимпиада закончила свою жизнь трагически – ее сбросили в глубокий колодец, и она подохла так, как несчастная собака. Логика расплаты проста: "Чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа" (Книга Иова 34: 30).

Еще Платон замечал: "Человеческий род не избавится от зла до тех пор, пока истинные и правильно мыслящие философы не займут государственные должности или властители в государствах по какому-то божественному определению не станут подлинными философами". Но дело-то, конечно, ни в том, что кто-то с кем-то спит или, проще говоря, начальник трахается с подчиненной прямо на работе. А в том, что когда сливается глупость с пошлостью, то начинается еще более активная травля добродетели! Ну, например, если директор связывается с особой, имеющей мировоззрение официантки, то и дела учреждения постепенно переходят на кухонный уровень. А посадите самовлюбленному демагогу, вроде бы внешне и похожему на мужчину, но почему-то сбрившему бороду, истерику на колени. Тогда из такой "половой клумбы" вытянет голову ничем неизгладимая нарциссомания!

Часто зажиревший гусак с головой наподобие помойного контейнера, переполненного отходами человеческого бытия, корчить из себя фон-барона или радетеля за народ, понимая под этим кучку лицемеров, холуев, подхалимов. Вот такие выплески генетической "привычки к рабству" медленно, но верно разлагают общество, отталкивают умных и достойных людей от активной и полезной деятельности…

Примерно на этой стадии судебно-медицинской экспертизы я почувствовал, что практически полностью выполнил приказ министра здравоохранения № 407 в части привлечения узкого специалиста к расшифровке частных вопросов, имеющих неоценимое значение для следствия. Дальше в экспертизе пошла обычная рутина, практически не отделяющая патологоанатомическое вскрытие от судебно-медицинской практики. Тут уже исподволь вступал в силу Приказ министра здравоохранения от 29 апреля 1994 года № 82 "О порядке проведения патолого-анатомических вскрытий". Требовалось тщательно изучить покойного, пройдясь ножом по органам и тканям. Наташа изучала и описывала состояние здоровья пострадавших, имевшее место перед взрывом. Практически все системы организма у обоих пострадавших были во вполне сносном состоянии. У директора, правда, несколько увеличена печень от чрезмерного усердия за банкетным столом. А у Гордиевского отмечались маленькие отклонения в работе панкреаса: по периферии ткани поджелудочной железы фиксировалось катаральное воспаление. Кстати, от этого тоже возникает неадаптивная заносчивость, раздражительность и немотивированная злоба на люде, ибо расщепление сахаров в организме таких субъектов часто основательно спотыкается.

Теперь, удовлетворив любопытство по главным звеньям своей версии, я остыл к остальным находкам. Дальше я только присутствовал на вскрытии, сторонясь холодных трупов, к которым интерес уже был потерян. Даже после смерти, такая публика была мне чужда. Наташа завершала потрошение самостоятельно, практически в одиночку – я даже отодвинулся от секционного стола на почтительное расстояние, привалился спиной к подоконнику.

Мне оставалось размышлять о своем, то есть о том, что принадлежало только мне – моей памяти, плоти, интеллекту. Я смотре в окно, наблюдая за тем, как и Олег мучился воспоминанием "о своем": он тяжело переваривал увиденное в секционном зале, наверняка, проводя параллели с личной бренной жизнью, ее прошлом, реальными возможностями, перспективами. Олежек присел на трубчатое ограждение газона рядом с нашей машиной, закручинился, усиленно отгоняя приступ рвоты. Картина была весьма плачевной…

Вскоре Наташа закончила возню с трупами. К этому времени и посмертное окоченение стало проходить: страдальцы распрямили ноги и руки, теперь они спокойно лежали, продолжая удивлять мир своей полной безголовостью. В атмосфере секционного зала нависло ожидание вынесения приговора судебной медицины.

Трупы Шкуряка и Гордиевского приговор мало интересовал, но следствие в лице Колесникова очень волновалось. И ежу понятно, что заключение эксперта, словно несмываемая печать, оттискивается на листах официальных документов, уходящих в суд, а затем и в архив на длительное хранение. Кто знает, возможно, потомки раскопают славную историю живущих сейчас. Их приговор будет историческим, по-особому интерпретирующим следственные ошибки, уточняющим справки о личностях, живущих в наши времена на земле!.. Может быть, к некоторым из нас подойдут с той же меркой, что и к жизни Александра Македонского…

Чувствовалось, что Наташу заинтриговало мое внимательное рассмотрение некоторых анатомических деталей. У нее, естественно, не было столь расширенного кругозора. Доктора наук – это весьма умные люди, а кандидаты наук – только "полоумные" люди. Ну, а все остальные проходят просто по иному табелю о рангах. Алехиной хотелось обменяться впечатлениями, профессиональными соображениями, но вместе с тем и что-то еще другое заставляло тянуть время, не отпускать нас, ее гостей, от себя. Она предложила мне и Колесникову выпить по чашечке кофе в собственном маленьком кабинетмке. Колесникова от брезгливости передернуло, я же согласился, наверное, только для того, чтобы продлить общение с былым – с "вехами молодости". Мы втроем перешли в конурку врача на втором этаже: здесь Баба Яга была хозяйкой. Я поискал глазами "помело", на котором она прилетает на работу, а вечером совершает обратный маневр. Его не оказалось, но очень хотелось верить, что "помело" существует. Просто Наташа прячет его в укромном месте – скорее всего, в стенном шкафу. Не может обычная, нормальная женщина, занимаясь ремеслом судебно-медицинского эксперта, при этом еще и желать резвиться в постельке с нормальным мужчинкой, готовить ему пищу, рожать и воспитывать детей, зачатых от простого смертного. Наверняка у Наташки были извращения, но даже из крайнего любопытства я не стану их расшифровывать. Пусть сохранятся у Бабы Яги ее маленькие тайны…

Наташа сварганила кофе – вкусный, жесткий, бодрящий. Мы присосались к кружкам. Чувствовалось, что Натаха пила кофе почти ведрами, – разговор пошел о только что проведенном вскрытии. Штатного эксперта интересовали детали, обнаруженные мною и, самое главное, мое их толкование. Но, почувствовав мою холодность к обсуждаемой теме, женщина попыталась переключиться на исключительно женское. Она подбиралась к моему сердцу на мягких лапах: покатились воспоминания о детстве, проведенном в общем дворе нашего прежнего дома. Ничего в том дворе по крупному счету, оказывается, не изменилось, только поменялись соседи, скверик несколько благоустроили, деревья подрастили и подстригли, популяция котов и кошек поменялась многократно. Я незаметно уселся на любимого конька – на тему о кошках – моих любимых животных.

Люди страшно неблагодарные и несправедливые по отношению к этим милым существам. Вот Москву заедают крысы, столичное правительство собирается тратить значительные средства на отраву для крыс и мышей. А лучше потратить деньги на создание комфортных ниш для кошек в каждом дворе. Тогда и крысы были бы вытеснены, уничтожены. Но для того необходимо создать правильное равновесие в животном мире.

В нашем прежнем дворе именно я поддерживал такое равновесие, и дворовые кошки побеждали крыс. Родословная опекаемых мною кошек тянулась целой генетической цепочкой: у кошек была единая масть, она и передавала боевые повадки своим потомкам по наследству. Я стоически выкармливал новых детенышей, ограждая их от голодной смерти в раннем возрасте, в периоды бескормицы, возникающие зимой. Пока кошачье племя было на дистанции моего внимания, оно жило припеваючи, отвечая мне взаимным вниманием и лаской. Теперь же жильцы дворового оазиса были более расчетливы и эгоцентричны, но недальновидны. Короче говоря, пошла совершенно тупая публика. А от того кошки сильно исхудали и перешли на самообеспечение, атаковывая, главным образом, помойные баки. Там они месили отходы вместе с крысами.

Допили кофе, потрепались еще кое о чем малосущественном: эротический импульс даже от кофе не проявился! Но расстраиваться по такому поводу и не стоило. Распрощались, пожелав друг другу не пользоваться услугами того заведения, где уже более сорока лет проработала Наташа Алехина – добросовестный и знающий судебно-медицинский эксперт, дочь великого вокалиста…

"Трупы рабов Твоих отдали на снедение птицам небесным, тела святых Твоих зверям земным; Пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить их. Мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас" (Псалом 78: 2-4).

Обратно ехали молча, секционные находки не обсуждали, чтобы не возбуждать регургитацию у Олега. Он все еще никак не мог уйти от тяжелых воспоминаний. Но я-то подозревал, что ко всему прочему у него добавились болезни совести: он мог вспомнить других двух иродов, напавших на кудрявого молодого человека в парадном. Олег тогда вступился за него и помог кое-кому проститься с жизнью. Такие, как сегодняшняя, экскурсии заметно отрезвляют гордых бойцов, подводя их к умиротворению, к пониманию заповеди Божьей: "Не убий!"

Зазвонил мобильник, спрятанный у Колесникова в кармане: это Владимир искал с нами связи. Он недолго поговорил о чем-то с Колесниковым – тот отвечал ему односложно (Да, Нет) – затем Владимир попросил меня к телефону.

– Александр Георгиевич, у меня большая к вам с Олегом Марковичем просьба: побудьте в распоряжении Колесникова еще некоторое время, я сам за вами заеду в ментовку, все подробности при встрече…

Как тут откажешь человеку, спешащему позаботиться о твоем благополучии. Конечно, я дал согласие, предварительно уточнив настроение Олега. Так мы снова оказались в здании 127 отделения милиции, в кабинете начальника следственного отдела. Но были мы там недолго: ему же было необходимо работать, а мы просто ели его и всех посетителей нахально любопытными глазами. Особенно настойчиво и прицельно мы изучали посетительниц – тут у нас был свой весомый интерес. Колесников передал нам свой мобильник и проводил на первый этаж: там в знакомом нам "обезьяннике", под присмотром известного нам милиционера мы должны были провести некоторое время. Узилище – иначе тюрьма – оно и есть узилище, там всегда и всем кажется сыро и неуютно, тоскливо. Для начала мы с Олегом отзвонились дамам сердца и успокоили их относительного нашего затянувшегося задержания. Многократно мысленно и на словах мы расцеловали сладкие мордашки наших взволнованных девочек, пощекотали блудливыми словами специальные места. Осталось пообещать телефонировать моментально в случае малейших изменений обстановки. Прощались, почти обливаясь слезами! Затем мы подремали на сдвинутых стульях. Заботами Колесникова был организован скромный обед из трех блюд – нам его доставили прями "в номер". Мы с аппетитом все слопали, но добавки никто не предложил: видимо, в столовой милиции была напряженка, лишними продукты не оставались, ибо у ментов великолепный аппетит. За обед мы отказались платить принципиально!.. Зав кухней все переписала на счет Колесникова…

Часа через четыре явился Колесников: уже в дверях, мельком взглянув на выражение его лица, мы понял, что приключилось что-то экстраординарное. Заметил это и наш охранник. Он, несомненно, хорошо знал своего шефа и умел читать некоторые его мысли, минуя подробную беседу.

Колесников сел рядом на шаткий стульчик, и как-то сгорбившись чрезвычайно, углубившись в себя, просидел молча минут восемь – десять. Затем, что-то решив для себя абсолютно точное и достоверное, заговорил:

– Недавно стало известно, что сегодня, пока мы с вами катались по городу, да развлекались в Городском бюро судебно-медицинской экспертизы, погиб подполковник милиции Егоров Юрий Валентинович…

Нависла гробовая тишина: мы с Олегом молчали потому, что были потрясены и удивлены, Колесников и сержант милиционер молчали потому, что языки у них на некоторое время в жопу ушли. Трудно даже весьма подготовленному человеку осознать нелепость случившегося. Это при всем при том, что мы с Олегом были на глазах ментов весь день – с раннего утра. Наконец, Колесников понял окончательно, что необходимо быть откровенным на все сто процентов: от меня можно было получить помощь квалифицированного специалиста – судебно-медицинского эксперта, способного разбираться в сложной казуистике. Он заговорил мягче и примирительнее:

– Странным является то, что, по заявлению супруги, Егоров, оказывается, покончил жизнь самоубийством, будучи в нетрезвом состоянии. Но характер, метод, избранного для такой непростой акции воздействия, выглядит, по крайней мере, выходящим за пределы разумного и объяснимого с позиций нормальной логики. Подполковник полоснул себя большим охотничьим ножом по горлу…

Мы вытянули шеи, словно описавшиеся жирафы, только что повстречавшие королеву красоты Оксану Федорову. Новоиспеченный капитан милиции, шикарная молодая женщина с большими перспективами в карьере представилась нам в полной парадной форме, но вместо фуражки на королеве красовалась корона, вся обсыпанная бриллиантами величиной с куриное яйцо. Череп королевы был слишком великоватым, на мой вкус. Мы разделяли восторги жирафов! Сцена встречи происходила посреди субтропической саванны… Это – что-то!.. Как же ее не изнасиловали мрачные бедуины, постоянно шныряющие в здешних местах на арабских скакунах, страшно выносливых и не просящих воды сутками? Почему отпустила Оксану в свободное плаванье родная милиция, мать, любовник, покровитель? Что вообще творится на белом свете?…

Однако Колесников не прекращал нас удивлять – на этот случай у него в запасе была масса неожиданных признаний. В соседней квартире, оказывается, был обнаружен труп известного врача-психотерапевта, якобы праздновавшего в сугубо женской компании свой день рождения. Компания разошлась, а психотерапевт остался в одиночестве. Однако скоро его стал накрывать мрак помутнения рассудка. Доктор чувствовал себя все хуже и хуже. Через пару часов он впал в кому и благополучно ушел в мир иной. Предположительный диагноз: отравление неизвестным ядом…

Но самым потрясающим было то, что в числе членов той загадочной женской компании была жена Егорова, работавшая в местной поликлинике № 14. Имя и отчество той демонической женщины в данном случае для нас не имело большого значения. Но то, что правильнее для законного мужа и временного хахаля обходить ее стороной, было совершенно очевидно. Нам с Олегом никогда не доводилось осуществлять половой акт на плахе. Перспектива быть убитым через некоторое время или сразу же после оргазма, никогда не нависала над нашими головами подобно Дамоклову мечу. Со всей очевидностью кончик "кончика", а затем и нос зачесался у нас от ощущения пропущенного удовольствия… Надо же: кому-то везет – посылаются острые ощущения. А нас, истинных искателей приключений, судьба постоянно обносит благодеяниями…

Колесникову не хотелось подключаться к нашему стебу, он даже в сердцах назвал его "неуместным". Печаль начальника следственного отдела было понять: раскрывать убийство или самоубийство, или несчастный случай придется именно его отделу. Мы же иронизировали по поводу того, как накануне дурные милицейские головы выстроили целую систему поклепа относительно наших с Олегом бесшабашных персон. А вот теперь – все моментально прояснилось: тайные черные силы надо искать в других группировках. Если не добьешься удобоваримого результата, то строгие организационные выводы неминуемо лягут на погонные плечи!

Все мы хорошо понимали общий расклад. Его величество Закон ударил во все колокола. "Лишение жизни какого-либо человека в результате самостоятельного или опосредованного действия (физического, психического) или бездействия – при отягчающих обстоятельствах (часть 2 статьи 105 УК), или без таковых (часть 1 статьи 105 УК), или матерью новорожденного ребенка (статья 106 УК), или в состоянии аффекта и прочее…" Все это дифференцировать, обосновать и доказать порой бывает очень непросто. Иногда клубок противоречивых обстоятельств оказывается так туго затянутым, что распутывать его приходится годами. На следственном отделе все это время продолжает висеть "нераскрываемость", иначе говоря, "глухарь". Ну, попробуй выделить и потянуть за многочисленные, но моментально рвущиеся ниточки: запутаешься в причинно-следственных связях. Все здесь неопределенно, зыбко – между смертью человека и действием (бездействием) подозреваемого оказывается дистанция огромного размера. От одного подробного описания места, времени, способа, иных обстоятельств убийства становится тошно. Я вообще удивляюсь людям, идущим на работу в следственные органы. Мое-то дело всегда было маленьким: выпотрошил жмурика, описал свой взгляд на суть выявленных изменений и отъезжай в сторону. А дальше начинают, засучив рукава, копать протокольный перегной следователи.

Колесников все мялся и мялся, а я не спешил ему помогать: пусть, сука пушистая, знает как маять честных людей в узилище – держать на казарменном положении, на малокалорийной диете, без ванной, без любимой женщины, наконец!.. Когда вспоминаешь о "мытарствах", обрушившихся на нас с Олегом в последнее время, то пропадает желание сотрудничать с органами дознания, помогать правосудию. Мой голос слегка надтреснул, в нем образовались ручейки слезливости, жалости к самому себе, появились нотки "вселенской печали", идущей откуда-то из детства, когда мама ни за что, ни про что ставила носом в угол… И тут раздался голос Олега, ему, видимо, надоело наблюдать театр одного актера, к тому же напрочь лишенного сценического таланта…

– Саша, ты кончай дурочку-то ломать! Родная милиция тебя защищала, предоставила кров и пищу, а ты им взамен – черную неблагодарность!

Олег всегда оставался ортодоксом больше, чем надо. В споре с ним было трудно бороться: он по каждому пустяку вспоминал Закон Всемирного Тяготения и пытался эксплуатировать его заезженные формулы. Олег испытывал такой метод даже для объяснения психологических тонкостей полового влечения. Порой мне казалось, что мой друг сбрендил, так весомы были аргументы его явного умопомрачения.

– Что майору на колени перед тобой вставать, чтобы ты соизволил дать согласие на участие в осмотре места преступления и дальнейшего вскрытия трупов. – продолжал Олег меня строить, нисколько не учитывая глубину моей печали, имеющей вполне эстетическую, а не прагматическую символику.

У меня оставалось два выхода: первый – обматерить всех, залезть в бутылку и не вылезать из нее ни под каким предлогом; второй – пойти на извечный компромисс интеллигентного человека, привыкшего дарить снисхождение "малым детям". Я выбрал второй вариант.

– Павел Олегович, надеюсь вы понимаете, что мы с господином Верещагиным при любых обстоятельствах готовы сотрудничать с честными представителями правоохранительных органов. Тем более, что вы, как я понимаю, заинтересованы лишь в том, чтобы я с моим другом только посетил вскрытие трупа подполковника Егорова и еще одного пострадавшего – известного психотерапевта. Для нас такая работенка – сущие пустяки…

– На хуй! на хуй! – раздался раздраженный взрыв голосовых связок Олежека, от возмущения он подскочил и забегал по комнате. – Вы сами разбирайтесь с трупами! Только от одного напоминания меня опять начинает мутить!..

Олег матерился редко, все больше изображая из себя светского человека, напоминая при каждом удобном и неудобном случае, что он выпускник физико-математического факультета университета. Такого рода вожделение своей ученостью протягивало ноги еще из тех времен, когда "физики" и "лирики" вели нешуточные споры. Физика относилась к романтической области знания, на ее представителей девушки смотрели, долго и пристально, забывая закрыть рот, а от того по губам и подбородку у них текли слюни… Молодые артисты Смоктуновский и Баталов наделали много шума. Они навязали с экранов кинотеатров, вполне доступных миллионной аудитории, не избалованной киношедеврами, поведенческие штампы. Герои соцреализма по мужской линии спокойно подставляли свои организмы под радиоактивное излучение, а верные женщина тайком бились в истерике на кухне малогобаритной квартиры, но на людях не смели ударить лицом в грязь заурядного быта.

– Что же ты, пижон, раздаешь векселя за мой счет, – это уже взорвался я, – тебя кто просит соваться, добродетель хренов! Ты, наверное, полагаешь, что это игрушки, сущие пустяки судебно-медицинская экспертиза: да я собственной головой отвечаю за каждое свое слово, отмеченное в "Заключении"… А делать-то все приходится совершенно бесплатно. – скромно дополнил я свои бурные замечания, потупив взор.

Олег побагровел и потерял дар речи: ему было трудно подобрать слова, чтобы по достоинству наказать мое стяжательство. Потом он, видимо, узрел в моих глазах смешинки и понял, что для меня все сказанное был простецкий стеб. Верещагин перестал верещать и обмяк, скоро он уже улыбался и подхватил розыгрыш.

– Ну, тут, Саша, я тебя поддержу: только за мучения брезгливостью необходимо платить серьезные башли судебному медику, тем более твоего уровня квалификации.

Олег, не тая усмешку, обратил взгляд на Колесникова. У того не дрогнул ни один мускул на лице. Павел Олегович заметил более серьезно, чем требовалось для обычной шутки:

– Скажу откровенно: денег на оплату консультантов по судебно-медицинской экспертизе у нас нет. Но мы можем оформить вас по статье: оплата расходов на осведомителей…

Колесников держал марку до конца: лицо его было непробиваемым для психоаналитика.

– Но для этого придется все оформлять чин-чинарем: согласие на работу осведомителем, прохождение курсов спецподготовки, согласие с тем, что за вашу жизнь милиция не несет ответственности…

Он, видимо, решил включиться в розыгрыш, но по-особому, по милицейскому. Только нам не хватало связываться с "осведомительством"!.. Павел Олегович был профессионалом – он знал, чем можно подавить сопротивление на допросе любого человека. Для нас он выбрал точный стиль – "дисциплинирования". Он показал его возможности. Внутренне мы ему аплодировали!..

– Ладно, кончаем шутить. – проговорил я миролюбиво. – Когда необходимо ехать?

– На место событий необходимо ехать сейчас, а уж вскрытие будем творить завтра утром. Нет возражений? – заключил разговор Колесников.

В ответ нам оставалось только утвердительно мотнуть головой. Но Олег все же решил выгородить для себя нейтральную территорию.

– Надеюсь, никто не будет возражать, если во время осмотра места преступления я посижу в машине, а на вскрытие – вовсе не поеду? От меня в таких делах толку мало…

Колесников согласился с приведенными доводами, ну а мне хорошо тогда, когда моему другу отлично!

Прибыли на место, когда бригада специалистов еще не закончила работу, а следователь – то была Иванова Елизавета Генриховна, затянутая в опрятную милицейскую форму – уже вовсю опрашивала свидетелей. Особо основательно она "качала" жену Егорова – Генриетту Семеновну. Это была женщина примерно тридцати восьми – сорока лет, небольшого роста, миловидная. Мое внимание притянули ее глаза: большие, выразительные, черные. Чувствовалось, что женщина-врач владеет гипнозом и что-то ее роднит с нечистой силой. Даже Иванова, раскручивая Генриетту, старалась не встречаться с ней взглядом. Я обратил внимание на опыт и высокие профессиональные навыки следователя – Иванова настойчиво, но не спеша все раскладывала по полочкам. Потом от таких первых показаний никуда не денешься. Они, может быть, и есть тот искомый "момент истины", дорогого стоящий. На него будут опираться в течение всего последующего следствия и показаний на суде. Я подумал: "Вот может же, зараза, работать толкова, если не втягивается в дурацкие интриги"!.. Странный народ эти бабы, пытающиеся делать карьеру…

Мне приходилось и раньше встречаться по работе с Генриеттой Семеновной, я относил ее к разряду загадочных личностей. Не понятно, как Егорову удалось вляпаться в такой семейный дуэт. Генриетта приехала с дальнего Севера, где когда-то работала главным врачом противотуберкулезного диспансера. Во всем ее облике было что-то шаманское. Я не удивился, если бы мне сказали, что она сутками танцует у колдовского костра, ведя сложные разговоры с духами. Такая женщина может не только задавить суггестией вялого мужчину, внушив ему черте-какой приказ, но и сама перерезать горло любому, кто окажет ей сопротивление. Ей бы не в медицине, а в милиции работать – там где смертные приговоры приводят в исполнение сразу после задержания, без суда и следствия…

Мы с Колесниковым походили по комнатам обеих квартир, оценили следы возможной борьбы, качество устроенности жизни того и другого убиенного. Но пока не складывалась общая картина происшедших событий. Но, скорее всего, мешало отсутствие деталей чисто врачебно-экспертного характера: пора было остановить внимание собственно на трупах. Что-то не нравилось мне во всей этой истории и в том, как она представлялась показаниями некоторых свидетелей. Гложили почему-то сомнения в том, что следствие на правильном пути, и я решил проводить собственное расследование.

В том было что-то от "журналистского расследования": нового веянья сегодняшнего дня, по моему убеждению, приносящего огромную пользу. Только так и должно быть: "глас народа – высший глас!" Не потому, что административная субординация так складывается, а потому что откровения "незаинтересованной стороны" всегда предпочтительнее мыслей даже самых умных и честных людей. Они дороже, чем компетентное мнение высоких профессионалов-одиночек. Но самый лучший вариант, конечно, – это сочетание того и другого. Вспомнился недавний случай: подполковник милиции во Владивостоке бьет по лицу женщину с ребенком на руках. Нашу простую русскую бабу, измотанную непосильным трудом в рыболовном флоте, отчаявшуюся найти правду, вернуть заработанные деньги для того, чтобы накормить ребенка, лупит по лицу сытый боров. Журналист и оператор телевиденья оказались в нужном месте вовремя!.. Хвала им и слава! Их выводы просты: кто тебе, жирная рожа, позволил бить нашу русскую бабу и ее малыша? Да мы за простого человека горло тебе вырвем! Тут же камера перенацеливается еще на одну жирную рожу – зарвавшегося ворюги, именно по его вине толпятся голодные люди на проезжей части улицы. Так ты, жирный боров, в милицейской форме, иди бей морду тому ворюге, а не калечь обворованную женщину! Тогда мы тебя и к ордену представим. А если ты находишься на довольствие у отпетого ворюги, то тогда – катись на пенсию!..

Вот так и я, решил посмотреть на случившееся глазами умного, заинтересованного докопаться до правды журналиста. Я почитал собранные показания, похлопал глазами на месте преступления и, наконец-то, взглянул на трупы…

В психотерапевте – так мне его представляли до сего момента – я узнал известного мне человека: Рубен Георгиевич был заведующим межрайонной психиатрической ВТЭК. Приехал этот молодой мужчина в наш город из Уральска, после окончания Актюбинского медицинского института. Он имел жену и двоих сыновей, для устройства жизни поступил на работу в рядовую поликлинику участковым терапевтом, благодаря чему получил служебную площадь. Наверное, квартирный вопрос так быстро решился благодаря усилиям главного врача – жены подполковника Егорова. Рубен был классным мануальным терапевтом. Он легко снискал себе славу "колдуна": успех пришел при лечении перезрелых дам с застарелыми остеохондрозами, да накатывающимися исподтишка климактерическими неврозами.

Сам Рубен был высоким, худощавым, с женской конституцией интеллигентом. Рыжая шевелюра не портила его, но казалась странной для тех кто его знал получше: ведь отец его был армянином, и только мать, яркая шатенка, передала русский генофонд. Чьи предки могли подарить рыжий цвет волос, трудно предположить. Много женского и мягкого в облике Рубена Георгиевича – голос, манеры, скользящая, как у лебедушки, походка. Видимо, за приметную близость к женской стати и любили Рубена пациентки. Отсюда и пошла кликуха "психотерапевт", но собственно психотерапией он особенно и не занимался. Были у Рубена многочисленные "подружки" среди женского персонала поликлиники и психиатрической ВТЭК. В такой теплой женской компании он и отмечал день рождения у себя дома. А жена в это время с сыновьями уехала на дачу к подруге. После "вечеринки" начались кошмары: выпил-то, кажется, немного, а симптоматику отравления стал выдавать отчаянную.

Я всегда говорил друзьям, особенно доброму доктору Айболиту – Коле Слизовскому, ведущему беспутный образ жизни: "Не пейте никогда с бабами на брудершафт! Даже с собственной женой этого не стоит делать, особенно если фактически находишься с ней в разводе!" Коля никак не хотел взять в толк мои слова: может нависнуть беда, как грозовое облако в понедельник. Слизовский плохо прогнозировал грядущие события, а потому устраивал сцены супруге: из-за использования квартиры, из-за легкого, безобидного "левака", да просто интереса ради он заводил разборки!" Женщины, по скудоумию своему, резко подвержены тяге к "острому опыту". Достаточно вспомнить хотя бы историю Евы и Адама, случившуюся еще на заре Человечества…

Рубену, по всей вероятности, не передали подобный опыт вовремя. Скорая помощь (специализированная бригада) застала его в коме. На полу и диване, где он валялся бездыханный, были следы основательной кровавой рвоты. Естественно эскулапы с горяча решили, что имеет место массивное язвенное кровотечение и решительно залезли в желудок гастрофиброскопом. На ту решительность врачей организм Рубена ответил рефлекторной остановкой сердца. Из состояния клинической смерти его уже вывести не смогли – организм сдался, потому что на него действовал неизвестный яд потрясающей силы.

Интересно, что как не искали менты бутылки из-под алкоголя в квартире Рубена, им не удалось найти ни одной посудины со следами неизвестного яда. Все было убрано, вымыто, аккуратно сложено на полках и в шкафах. Толи врожденная женская чистоплотность выступила на первый план в той непростой истории, толи предусмотрительность страшного шамана, развращенного расчетливой безнаказанностью… Даже отпечатки пальцев нигде не удалось зафиксировать – вся мебель, вещи были тщательно протерты влажной тряпкой. Так бы наши жены делали уборку в собственных квартирах!

Мы перешли в спальню квартиры подполковника Егорова. Его труп еще не убрали с постели. Предсмертной записки не было: жена заявила, что вгорячах сожгла ее… Странно: как же она теперь будет укладываться в эту большую двуспальную кровать? Ведь из нее совсем недавно вытащили труп "горячо любимого" мужа. Но так ли уж горячо она его любила? С какой стати толкалась на "вечеринке", где потом все было столь тщательно убрано…

Я внимательно всмотрелся в труп: Егоров выбрал странный, довольно редкий способ ухода из жизни. Он же не работал мясником на колбасной фабрике, не резал скотину по деревням российской глубинки, наконец, никогда не был кавалеристом. Так от чего же сознание подсказало такой странный способ: чик… огромным охотничьим ножом себе по горлу!..

Нож, нет сомнений, был великолепно отточен: никаких шероховатостей на срезе не осталось, абсолютно ровные края ран. Но глубина той раны была неимоверная – голова, как говорится, держалась на волоске! И все это единым махом, собственной правой рукой… Стоп!.. Почему же правой? Труп лежит на левой стороне постели, и разрез свидетельствует, что нож полоснул по горлу справа налево!.. Значит делал он его левой рукой…

Эту особенность мы оценили с Колесниковым почти в одновременно… Такая находка меняет дело. Колесников хорошо знал, что Егоров был правша. Но почему-то для самоубийства он выбрал левостороннюю позицию. Однако с той же стороны было легко подойти и возможному убийце для того, чтобы именно правой рукой полоснуть спящего, выпившего или находящегося под транквилизаторами человека…

Смертельный вопрос повис в воздухе, как топор палача. Но почему-то с занесенного топора уже начинала капать кровь – чужая кровь! Мы бросились к показаниям жены Егорова: черт возьми по ее словам, во время трагедии она была на "вечеринке" в квартире Рубена. Она так и говорит: "Муж мучил меня приступами ревности! Я и в этот раз ушла, чтобы не слышать его беспочвенных обвинений" Вот он "страшный подполковник", вот она легенда о сатрапе, бьющем беззащитную женщину по лицу кулаком. Но Егоров был маленький с рыженькими усиками мужичек, уж очень сильно походивший на женщину. Он мог плести коварные интриги, демонстрируя в их логику садизм, но функции палача – это не его специальность… Его жена сама могла съездить ему кулаком по физиономии, причем не единожды! Он же станет только утираться и слезы лить…

Колесников отозвал капитана Иванову в спальню и, показав "находки", попросил попробовать замотать супругу на деталях, на их нестыковке. И она, как бык, прошедший только что операцию по вылущению яиц, рванула не зализывать раны, а месить своих обидчиков. Теперь она выколотит из Генриетты все что нужно, назревал новый поворот в дознании. Колесников был уверен в том, что Иванова через минут пять "раскрутится". Тогда она уже будет действовать, как бык с парочкой подшитых яиц величиной со страусовые. Приказ "на поражение" будет обязательно выполнен. Главное, чтобы она – с горяча, от большого служебного рвения – не влепила "страдающей супруге" чем-нибудь тяжелым по голове. Капитан Иванова, кстати сказать, как и нынешняя "Королева Красоты", является мастером спорта по рукопашному бою среди женщин. Она великолепно стреляет, бегает, прыгает… ложится на живот, а если хорошо попросить, то и на спину, маняще раздвинув ноги! Но наша "королева" может квалифицированно приложить по башке рукояткой личного ПМК.

Вообщем, с большой печалью мы с Колесниковым спускались по лестнице, уже основательно задымленной и заплеванной оперативниками. Нас ждала машина, а в ней изнывал от нетерпения Олежек, бдительно охраняемый доверенным лицом – сержантом милиции.

Ехали молча, каждый думал о своем. Я и Колесников в уме сопоставляли факты, различные детальки, шевелили губами, что-то осмысляя и иногда воспроизводя обрывки мыслей вслух. Олежек думал тоже о своем, затаенном: его мучил вопрос и состояние ему сопутствующее – успеет ли он доехать до узилища, не обоссавшись прямо в машине. Сержант из-за служебного рвения не выводил Олега "до ветру". И не стоит обижаться на милиционеров: бдительность необходимо только приветствовать. Хорошо еще, что сержант не приковал страдальца наручниками в машине к дверной ручке или рулю!..

Все обошлось: Олежек дотерпел, но ворвался в туалет с такой скоростью, что менты, сидевшие величавыми воронами на унитазах, соскочили моментально, бросив штаны и схватившись за автоматы. У них в застывших мозгах сложилось впечатление, что здание отделения милиции атакуют террористы: вот первый уже ворвался в самое сердце закрытого учреждения. Однако ошибки бывают у всех. И когда я тоже, правда, со значительным интервалом, заглянул в туалет на огонек, Олегу удалось и пописать, и убедить ментов опустить оружие. Теперь, остудившись, менты занимались подтиркой, да одеванием форменных брюк, как положено по уставу.

Скоро подошел и наш сержант – он помог установить должностное равновесие в туалете, помочился бойко. И мы отправились все вместе в "палату" временного пребывания. Теперь на досуге я получше оглядел наше узилище и понял, что лучше собственного дома места нет на Земле. Тюрьма, она и есть тюрьма – сырая, мрачная, скучная. Именно от ожидания возможного заточения зреют исподволь бунты в народе. Не доверяет простое население своим властелинам, страхуется заранее, тешет мечту открутить загодя голову своим потенциальным узурпаторам.

В тяжелых думах прошел вечер: ужином не кормили, а с барского плеча (Колесников расстарался) угостили нас каждого пакетом кефира, да сдобной плюшкой. Добавки из скромности мы просить не стали, принимая испытания судьбы, как должное, способное принести пользу. Пусть то будет профилактической разгрузкой желудочно-кишечного тракта. Но мучения наши длились не очень долго: приехал Владимир, о чем-то пошептался с Колесниковым и теперь уже под собственным конвоем отвез нас с Олегом к себе на квартиру.

Я отметил некоторые странности: как только мы вылезли из автомобиля, припаркованного Владимиром метрах в пятидесяти от подворотни нужного дома, к нему подошел сравнительно молодой парень. Шептались наши опекуны не долго, парень уселся за руль автомобиля и умчался. Только тогда мы всей гурьбой двинулись во двор. Владимир, подходя к внутренней кромке арки, приостановил нас властным жестом, а сам продвинулся несколько вперед, внимательно огляделся. Его взгляд шарил по крышам домов, сжимающих тугим кольцом двор, прошелся по окнам верхних этажей. Только потом Владимир дал команду двигаться за ним. В том было что-то новенькое, интригующее…

Мы с Олегом переглянулись: "Черте что и сбоку бантик!.. Шпионские игры какие-то"!.. Но становилось интересно: какой мужчина, даже перезрелого возраста, не согласится вспомнить детство… В любом мужике до самой старости живет мальчишка. Поднимались по лестнице, оставаясь каждый при своем мнении: Владимир, видимо, считал осторожность – залогом победы, мы же с Олегом собирали в сознании дюжину смешливых бесенят… Володя не стал открывать дверь своим ключом, а позвонил – новая странность!.. Дверь – как я понял, только после визуальной идентификации звонящих изнутри квартиры – открылась, подчиняясь воли еще одного действующего лица. Мы ввалились толпой, и я тут же узнал нового "домового": это был Анатолий Гончаров – парень под два метра ростом, здоровый, кряжистый, сильно поседевший "медвежатник". Владимира и Гончарова связывали какие-то особые дела и симпатии, доставшиеся по наследству от Сергеева – отца Владимира и давнего друга Гончарова. Конечно, Анатолий не был "медвежатником" в криминальном смысле слова – он не крушил сейфы отдельных богатеев, частных и государственных банком. Гончаров профессионально занимался охотой на медведей, посещая для этого различные уголки нашей необъятной родины. Сейчас почему-то он оказался в Санкт-Петербурге, где, как известно, медведи водятся в живом виде только в зоопарке, да в музеях в облике покрытых молью чучел… Мы поняли, что начинается новая тайна – загадочное приключение, способное будоражить воображение, проворно гонять кровь по артериальной и венозной системе мужского организма…

Олег от нетерпения потирал руки, требуя этим жестом быстрейшего посвящения в тайны, решительного ввода в дебри увлекательных приключений. Я тоже сгорал от нетерпения. Володя переглянулся с Гончаровым и оба ухмыльнулись, их гримасы совершенно отчетливо передавали общий смысл настроения и отношения к нам: "Ну, истинно! Веселятся как дети, а впору грустить"… Никто и ничего не стал нам объяснять, нас пригласили на кухню, где был стараниями Анатолия Георгиевича уже приготовлен шикарный ужин: жареные куры (а ля табака), несколько бутылок прекрасного кубанского вина, свежие овощи и зелень. Мы с Олегом порядком истощлись от "милицейского поста", потому набросились на пищу и вино, напрочь забыв об ожидавших нас "приключениях". Забавно: два недоумка взахлеб пили вкуснейшее вино, а наши "педагоги" только ели, не прикасаясь к "алкогольной отраве"… Но пусть им будет хуже – нам же больше достанется!..

Трапеза закончилась, и нас с Олегом потянуло ко сну. Никто и не собирался разрывать наши объятия с Морфеем: нас легонькими шлепками растолкали по комнатам, где мы и "пригорюнились" на диванах, укрытые пледами…

"Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности" (Псалом 4: 9).

"Туманил рассудок серный чад, исходящий из трещин в зияющем основании пещеры, уже давно названной Дельфийским Оракулом. На высоком треножнике, томясь в ядовитых струях газа, замерла Пифия – стареющая прорицательница, бывшая, как и все нормальные женщины, когда-то молодой, и совершенно здоровой, и неотразимой. Ее отличала та особая стать, что бросает вызов банальной мирской красоте и банальным предрассудкам. Пифия в молодые годы была необычайно притягательна: каждая линия ее тела, каждая черточка, оформляющая запоминающееся лицо, наделена гипнотической силой. Взгляд любого человека невольно фиксировался на этой женщине, и через некоторое время сознание смотрящего уплывало в мистические дали. Сколько умов, переполненных вожделением, заставила храмовая жрица плутать по лабиринтам внушения, творимого неведомой силой. Теперь Пифия от хронического отравления порядком "увяла", но вместе с тем приобрела еще большую загадочность и силу воздействия на сознание человека, явившегося к стопам Дельфийского Оракула за откровениями, за пророчеством…

Сюда не однажды являлся и наследник царя Филиппа – молодой, горячий, требующий быстрейшего разрешения всех споров с Богом и народами Александр Македонский. Уже в те времена жрица понимала, ощущала то, что имя Александр даже само по себе заряжено сильнейшей энергетикой. Много позже неведомые американцы с помощью каких-то сверсовременных приборов докажут, что это именно так… Ну а пока Пифия разбиралась с энергетическими системами своими способами – запредельными, мистическими.

Молодой полководец бурными военными деяниями оправдывал прогнозы жрицы и предвосхитил возню с физическими приборами американцев. Но, как водится, всем подговняли историки – они до сих пор раскапывают "пакости" бытового плана и перевешивают факты на "точных весах истории". Оказалось, что отец гениального Александра – царь Филипп создал неустанным трудом, мастерской дипломатией и хорошо подготовленными сражениями прочные основы великой державы – Македонии. Ему удалось воспитать в многочисленных походах лучшую армию на Востоке. Многие считали, что новое государство создавалось не только усилиями Филиппа, но намного раньше – победами Кира. Отсюда и вывод: империю будущего ее властелина – Александра должно считать не расширившейся Македонией, а выросшим Персидским государством. Вот от чего у Александра были свои вопросы, немые терзания, с которыми и приходилось обращаться к жрецам. Александр очень спешил, поскольку чувствовал, что все "великие дела" уже практически осуществлены и ему ничего не остается.

Заговор против Филиппа был сплетен просто: царя убил Павсаний, оскорбленный охлаждением своего именитого любовника. Опять гомосексуальное партнерство из малого греха переросло в большой грех. Подтолкнуть молодого человека к вспышке агрессии, содержащей больше невротического, чем обдуманно политического разумения, имели возможность заинтересованные в устранении Филиппа от власти лица.

Перед глазами толпы раскрылось кровавое представление: тут же, на месте покушения, злоумышленник был убит без суда и следствия. Его труп терзали многочисленными ударами коротких мечей все, кто считал необходимым продемонстрировать показную ярость, негодование, горе по нелепо погибшему царю Филиппу.

Но наибольшую жестокость, конечно, выкажет якобы потрясенный коварным убийством отца сам Александр. В его мести приближенные из числа заговорщиков видели не только жестокость монарха, а, скорее, желание освободиться от некоторых "причастных" и "посвященных", от лишних соучастников акта отцеубийства.

Мать Александра – Олимпиада, скоре всего, была душой заговора. У нее был серьезный повод для мести своему мужу – царю Филиппу, поменявшему женщину на мужчину. Но мать, особенно если она остается царицей, прокладывает дорогу к трону своей надежде – сыну. Необузданной кровожадности все же в ней было с огромным перебором. Олимпиада дала волю патологической мстительности и после неожиданной смерти сына – Александра: жестоко расправилась с конкурентами своей власти, чем восстановила против себя слишком многих и лишь ускорила крах империи. Позже Македония была завоевана Кассандром. Он казнил сперва Олимпиаду, затем прикончил жену Александра – Роксану и законного наследника престола – маленького Александра. Новый сатрап постарался выбить из памяти народов легенды об Александре и его отце Филиппе. В значительной мере в том была вина неуемной жестокости и изощренного коварства Олимпиады, за которые пришло и возмездие. Бог всегда наказывает отступников от главных заповедей, часто выбирая для них те же методы, что использовали и они сами"…

Панорама событий перед моими глазами клубилась, словно гейзер под треножником Пифии… Тумана было предостаточно – может быть, что-то случилось с моим зрением, или в комнату забросили самодельную "зажигалку"?.. Мой сон поперхнулся на Александре Македонском, его отце Филиппе и матери Олимпиаде. Жевание древнеисторического мочала прекратилось не сразу, и картины былого перешли в другую полосу времени… Я увидел все то, что творили большевики, придя к власти. Картины сменялись одна страшнее другой, но в завершении "фильмы" появилось что-то, очень похожее на лекцию заезжего лектора общества "Знание".

"Интрига общественная опять взошла на пьедестал, перескочив через голову принцессы "Идеологии" коммунальной партии. Германский генеральный штаб по существу нанял за большие деньги компанию террористов, понимая, что они подарят Германии искомую победу. Немцев не волновало то, что будет разрушена Россия. А уж у большевиков-интернационалистов по отношению к Родине никогда не было ничего святого…

В основе той интриги, наблюдаемой в течение восьми десятков лет, лежала обычная житейская блажь, легко перерастающая в неудержимую страсть, называемую бунтом. Используя щит "Идеологии" корыстолюбцы стали получать продвижение по службе, завладевали чужими женами, квартирами, дачами, правом на сладкую жизнь. Интрига развернулась до масштабов классовой борьбы, вышла за пределы одного этноса, превратилась в глобальную вакханалию. Наше государство пришло к тому, к чему вела его дьявольская сущность: к партийному бандитизму, к стагнации общественных отношений, к экономическому краху. Было напрочь забыто: "Уклоняйся от зла, и делай добро, и будешь жить вовек; ибо Господь любит правду, и не оставляет святых Своих; вовек сохранятся они; и потомство нечестивых истребится" (Псалом 36: 27-28)"…

Опять вильнул недомыслием и голыми ягодицами, дьяволенок-извращенец, быстро принявший образ сна шизофреника… "Наши современники вынуждены переориентировать практически все, связанное с памятью об Александре Македонском: осторожно муссировалось даже мнение о том, что к смерти великого полководца причастен его бывший воспитатель – философ Аристотель. Начало такой версии положено намного раньше: считалось, что Аристотель обладал врачебными знаниями; только он один (тоже великий) мог оценить масштабы урона цивилизации, связанного с походами необузданного Александра. Все это повышает вероятность принятия экстраординарных решений: наметилась дуэль Великого Аристотеля с Великим Александром. Но дуэль была не на шпагах, а велась с помощью исторического провидения. До конца не исключено предположение: будто бы учитель приготовил особый яд для умерщвления ученика. Если такая тема вообще возможна, то невольно задаешься вопросом о причинах столь жестоких действий"…

Я давно заметил, что занятия наукой развили у меня способность мыслить даже во сне. Может быть, как раз самые интересные мысли и появлялись на какой-то фазе ночного сна. Это только лишний раз доказывало, что нейроны человеческого мозга – всего лишь специфические антенны, настраивающиеся на Вселенское Информационное Поле. Кора головного мозга отдохнула, очистилась и получила способность "подключиться" к потоку вещей информации.

"Понятно, что только философ такого уровня, как Аристотель, мог взвалить на себя бремя бесстрастного эксперта поступков Александра и принять решение о его преждевременном уходе из жизни. Однако и здесь, скорее всего, спрятана лишь политическая интрига, приправленная мистикой и чертовщиной. Не будет философ пачкать руки предательством и примитивным криминалом, – не станет сам себя втаптывать в грязь. В том убеждаешься, прослеживая жизненный путь Аристотеля. Но политикам, сменившим Александра Македонского, было выгодно притащить за уши пикантную версию.

Аристотель был первым основательным учителем Александра с возраста 13 лет. Он преподал ему не только передовые философские, религиозные знания, но и медицину. Ибо сам был потомственным эскулапом, а философия в те времена прочно переплеталась с медициной. Говорят, что Аристотель посвятил своего ученика и в тайные знания ведического уровня. Он как бы ввел его в Храм мудрецов-оракулов Египта. Он приобщил его к той идеологии, имя которой будет много позже написано на скрижалях всего тайного – "Масонства".

Плутарх пишет о том, что Александра уже в юношеские годы огорчали победы отца. Он опасался, что для него не останется великих дел. А сам Александр был рыцарем до мозга костей. Теперь, придя к власти в возрасте 20 лет, он принялся за последовательную реализацию мечты о завоевании всего мира. Черный покров оградил тайну смерти отца Александра – царя Филиппа от последующих поколений. То были признаки особого рода "Масонства" – коварного, жестокого, несправедливого, потому что основой его будет жажда Неограниченной Власти. А это уже – "Черное Масонство". Нам не дано разобраться в тех страшных тайнах, о них лишь кое-что можно увидеть во сне… "Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его" (От Иоанна 13: 16)"…

Сейчас на меня как раз и снизошел вещий сон. Опять я вынырнул из патологического фантазирования: было муторно на душе, хотелось пить и писать. Подумал: уже наверняка происходит старческое сокращение объемов мочевого пузыря, сбавляется темп работы выделительной системы. Начали спотыкаться почки, лукавит печень, борясь с последствиями хронического алкоголизма. Решил пойти сперва отлить, а затем – на кухню, чтобы утолить жажду. Согрею кипяток, заварю чайку, посижу, подумаю, помечтаю, пофантазирую…

На кухне меня уже ждал Владимир: когда он успел сюда явиться?..

– Александр Георгиевич, – начал он задушевно, – не возражаете, если и я попью с вами чайку. Обязуюсь молчать, не приставать с вопросами, не мешать думать "великому писателю"…

"Сука пушистая!" – подумал я. "Еще и подтрунивает, а сам-то появился на кухне не зря. Вот чуткий сон у человека! – профессия накладывает отпечаток. Наверное все же что-то серьезное происходит вокруг нас с Олегом, если Владимир так настойчиво нас опекает, охрану выставил".

А жалюзи на окнах кухни были уже плотно сомкнуты, однако, и тогда электрическое освещение Владимир не стал включать. Хорошо, что ночи уже почти белые, и мы чаевничали, пользуясь только природным освещением – луною. И было это очень даже здорово!..

Владимир действительно не приставал с вопросами, назидательными разговорами. Он спокойно пил чай, правда порой скрытно, из-за жалюзи всматривался в какие-то интересные объекты во дворе. Но чаще его взгляд скользил по верхним этажам, да чердачным слуховым окнам.

Я же думал о странностях поворотов судьбы: известно, что природа отдыхает на детях великих людей. И история Англии – подтверждение правильности этого тезиса. Английский король Эдуард I (1272-1307), по прозвищу Длинноногий, завещал своему сыну Эдуарду II довершить завоевание непокорной Шотландии, доставлявшей массу хлопот крепнувшему королевству. Но умирая великий король дал категоричный наказ своему порочному сыну: "Никогда не разрешать возвращение в Англию Пирса Гавестона". Лихой гасконский дворянин к тому времени сумел обаять молодого короля "гомосексуальной страстью". К сожалению, Эдуард II, как только вступил в законную власть, тут же забыл заветы отца. Милости, а не кара посыпались на голову Гавестона, срочно вызванного к английскому двору. "Красавчик" превратился в самого могучего фаворита короля. В 1307 году он был удостоин, на злобу всей придворной знати, титула графа Корнуольского. Мало того, когда несколько позже Эдуард II отправился во Францию для того, чтобы жениться на неотразимой французской принцессе Изабелле, то своим наместником в Англии он оставил именно своего любовника Гавестона. Тогда-то новоявленный граф Корнуольский и сумел за короткое время перессориться с представителями всех знатных родов Англии.

Гомосексуальная любовь не знает границ в пошлости и глупости. Чтобы сравнить ее с патологической женской любовью надо очень постараться: необходимо откопать на помойке уникальную истеричку или психопатку. Однако живут на свете уникумы – я такие парочки встречал даже в том смешном Фонде, где довелось ни так давно работать: они слепнут от "любовного пара", как новорожденные котята, и их становится жалко до сквозящей боли в сердце.

Напрасно английские бароны надеялись на то, что молодая, красивая жена сумеет восторгами чистой "французской любви" отвлечь короля от связи с "потным мужчиной". Но, к сожалению, Гавестон, то есть граф Корнуольский, тоже был выходцем из Франции, а потому, видимо, успешно конкурировал в вопросах любовной техники с французской женщиной…

Я опять заблудился в лабиринтах экзистенциальной психологии, феноменологии Гуссерля, Сартра: мои "скакуны" взбрыкивали, подбрасывали задом, переходили на иноходь, потом все разом скользи четырьмя ногами, и мы рушились сообща в отчаянную грязь патологической фантазии… Видение "Святой Женщины" надорвало мое спокойствие и слаженную работу разума, вздыбленного историческими исследованиями. Я укатил в личные воспоминания… Не скрою, жизнь сводила меня с представительницами некоторых высококультурных наций. Но я не скажу, чтобы они выбили из меня тягу ко всему остальному, родному – русскому. Правда, мне везло и с обрусевшими еврейками настолько сильно, что о переезде во Францию я никогда и не помышлял. Так что Великая Франция, Англия, Германия, Голландия пусть дремлет спокойно…

Я же, напившись чаю, отправился дремать на свое временной ложе. Однако все в чужом доме не столь ласково как в собственной берлоге. Провалился в сон я как-то уж очень быстро и неуклюже, словно мне в чай подлили заметную дозу отменного армянского коньяку…

"Высокий, самодовольный француз Гавестон вышел из королевских апартаментов, куда сегодня ночью, как и многие уже ночи подряд, не была допущена законная супруга – молодая королева Англии. Гавестон год тому назад был назначен правителем Ирландии, но вот теперь вдруг неожиданно возвратился в Лондон, смутив и сломав заведенный порядок при дворе. Начинавший было способствовать укреплению отношений между королем и баронами: былой конфликт, начавший было притухать, вспыхнул с новой силой. Бароны, входившие в состав Парламента, отказались приезжать на назначенные королем заседания, если на парадных сборищах будет присутствовать ненавистный фаворит. Был случай, когда Гавестон позволил себе оскорбить графа Уорика, и тот поклялся отомстить обидчику. Теперь события разворачивались стремительно: против короля восстало большинство баронов, а Гавестона изловили, арестовали и увезли в замок Уорика"…

Летаргия моего сна рисовала мрачные картины: пустынные, дождливые просторы вотчин баронов, сырость сводчатых каменных залов замков, хмурые лица заговорщиков… "Сейчас шел суд баронов над "гасконским выскочкой". Я тоже присутствовал на суде и сидел справа, очень близко к импровизированному "лобному месту". Я мог все видеть и слышать, но говорить почему-то не имел возможности. Может быть, то спазм возмущения сковал мои голосовые связки, либо Бог запер мои уста, чтобы меня не выдал мой плохой английский. Но, скорее всего, придется признать, что мое присутствие на судилище было явлением виртуальным"…

Я перекочевал незаметно в другую эпоху, не выходя из сна, и вспомнил, как уже в наше время оказался по делам в Гуле – старинном английском порту и былом центре китобойного промысла. Я наслаждался там посещением местного музея, где слушал записанные на магнитную ленту голоса китов различных пород. Тогда мне казалось, что я их понимаю. Во всяком случае, я вычленял голос китов, ожидавших спаривания. Прекрасные китихи взбадривали самцов ласковыми песнями. И вот процесс пошел: любовные пары стоят вертикально в воде атлантического океана, выставив хвосты над поверхностью воды. Они ловят первичный кайф – это всего лишь петтинг. Но наступает момент полной активности "желания": обе громадины, набирая скорость, устремляются вертикально в глубину. Там в состоянии гипоксии, повышенного давления происходит страшный по силе ощущения "китовый оргазм". Вот от чего рождаются дети, и жизнь превращается в сплошное счастье. Видимо, и животные стремятся к "допингу", только у них это приобретает иные формы, чем у глупого человечества. Я слышал голос кита, почувствовавшего становым хребтом приближающуюся опасность, несущуюся навстречу в виде китобойного судна, готовящего злые гарпуны с заправленными в них взрывными пакетами. Это уже ответ "добропорядочного человечества" на ласковый зов Матери Природы"…

Нейроны переключались, распространяя интеллектуальное возбуждение по различным отделам коры головного мозга. А та в свою очередь замыкалась на специфических участках Вселенского Информационного Поля… Я много еще чего слышал в том музее. Но когда попробовал завести знакомство с англичанкой, то она принялась так пристально рассматривать шевеление моих плотоядных губ, что отбила всю охоту к продолжению знакомства. Женщина пыталась компенсировать издержки звучания моего голоса, она никак не могла связать артикуляцию с произносимыми мною словами. Я тут же перестал уважать себя и моих учителей английского языка. Значит, даже в передаче своих естественных похотливых намерений, я преуспел в меньшей мере, чем это удавалось китам… Но в моем случае речь шла о разнополой любви, оказавшейся не совсем понятой. Тогда как же нашли друг друга и договорились Король с Гавестоном.?..

"Бароны все как один не желали слушать оправдания жалкого фаворита – они спокойно и единогласно приговорили его к смертной казни. Я тоже поддержал Святое Решение своим голосом… Вошли в зал два рыцаря, прихватили Гавестона за шиворот и, не тратя время на ожидание пока его ноги станут способны носить тело, уволокли несчастного во двор замка. Там ему отрубили голову, плотно прижатую петлей к плахе, огромным двуручным мечом. С позором Англии вроде бы было покончено!..

Но так показалось рыцарям только на первый взгляд… Король пытался мстить баронам. Но ему пришлось скоро основательно протереть глаза: если раньше война с Шотландией мирила короля с собственными боронами, то теперь она разъединяла национальные чувства и военные задачи, противопоставив внешнюю и внутреннюю политику государства…

Английской армии пришлось сразиться с армией Роберта Брюса – короля Шотландии. Великое сражение состоялось рано утром 24 июня 1314 года близ деревушки Баннокберн. Протолкнув себя через сон в прошлые века, я наблюдал за сражением с небольшого холма, естественно, не ввязываясь в кутерьму. Мне не пришлось даже мысленно принимать ничьей стороны, оставалось просто фиксировать события, насыщая память картинами незабываемого боя. У шотландцев было только сорок тысяч войска против ста тысяч, выставленных англичанами. Но армию Шотландии возглавляли три опытных полководца-рыцаря: Роберт Брюс, Джеймс Дуглас и племянник Брюса Рэндольф. Суровая природа выпестовала прекрасных бойцов: шотландцы мастерски построили тактику боя. Им помогали многие рыцари ордена Тамплиеров, те самые, что в скором времени станут верными сторонниками доктрины тайных обществ, названных Масонскими Ложами.

Шотландцы вырыли на поле боя множество "волчьих ям" с натыканными на дне и по стенкам острыми пиками. То были "капканы" для кавалерии англичан. В начале боя состоялся рыцарский поединок англичанина Генри де Боана и самого Роберта Брюса. Комья земли летели из-под копыт закованного в латы боевого коня английского рыцаря, стремящегося на всей скорости поразить длинным копьем Брюса. Но тот спокойно ждал противника и только в последний момент заставил своего коня отпрянуть в сторону. На голову не управляющего полетом рыцаря обрушилась страшная секира Брюса: англичанин рухнул на землю замертво. Обе армии признали исход поединка определяющим будущее сражение"…

Я раскачивался на волнах сна, то заглубляясь и как бы устремляясь ко дну обломков психоанализа, то всплывая из его шевелящейся пучины. Во сне мне было много дано: я легко перемещался по избираемым событиям. Мне было понятно, что ни в коем случае нельзя нарушать сон: заставлять себя обязательно просыпаться, вырываясь из крепких и ласковых объятий Морфея. Необходимо лишь легонько подправлять сновидение, отмежевываясь от нежелательных картин и событий, приближаясь к приятному, притягательному, полезному. Метода здесь примерно такая же, как и в сексуальном рауте: не стоит быть "молотобойцем", необходимо всегда оставаться "кудесником чувств". Вот и теперь я легонько переправил себя снова в Англию, только предварительно слегка перемотав ленту событий, а затем нажав кнопку "стоп-кадр", остановил картинку в нужном месте…

"Эдуард II завел себе новых двух фаворитов – Хью Деспенсера и его сына. Они поначалу помогли королю избавиться от опеки баронов. В 1322 году Эдуард II разгромил войско Томаса Ланкастерского, пленил своего дядю-бунтаря и отправил его на эшафот. Казнь собрала массу народа, но было трудно сказать: кто пришел "полакомиться" кровавым зрелищем, а кто зарядиться ненавистью к королю.

Скоро я мог наблюдать, как Деспенсеры перегнули палку не только в общении с баронами, но и с самой королевой. Изабелла тайно отъехала во Францию, где принялась создавать коалицию противников Эдуард II. Женщина, как правило, и в политических играх пользуется типичной для нее техникой. Для начала, королева сблизилась с заклятым врагом своего венценосного супруга Роджером Мортимером. Он уже давно бежал из Альбиона под прикрытие доброй для выгодных изгнанников Франции. На неоднократные приказы законного супруга срочно вернуться в Англию королева отвечала настойчивыми отказами. Она писала ему шикарные письма, со смелыми намеками на то, что пока при дворе Деспенсеры, ей трудно считать себя находящейся в безопасности в Англии.

В конце концов Изабелла собрала небольшое войско, состоящее из двух тысяч французов и английских изгнанников с надежным полководцем-любовником Мортимером во главе и высадилась в Оруэлле, находящимся в графстве Суффолк. Как ни странно к ее войску моментально присоединились отряды родных братьев английского короля графов Кентского и Норфолкского. Затем, как из рога изобилия, посыпались другие воинские силы – многие бароны спешили примкнуть к армии обиженной, непорочной королевы. Так начался "гон" на короля. Наверное с тех пор народ стал называть Изабеллу "Кровавой Волчицей". Горожане Лондона выступили против короля: они открыли казематы Тауэра и выпустили на свободу всех королевских узников, пополнивших ряды единомышленников королевы.

Эдуард II бежал в Брестоль, но вскоре были схвачены старший и младший Деспенсеры. Их немедленно подвергли мучительной смерти. Король сдался на милость победителя. Но от ненавидящей тебя женщины, имеющей к тому же прочную любовную опору, милости ждать бесполезно: короля заключили в замке Кенилворт, затем переводили из крепости в крепость, дабы избежать побега или акций по освобождению. Закончил он свое пребывание на земле в замке Беркли в графстве Глостершир, где его казнили заговорщики изощренным способом"…

Мой сон переместился в осеннюю, дождливую ночь 21 сентября 1327 года: я должен был попробовать роль "очевидца" той страшной казни короля Эдуарда II. Охрана и сами маститые заговорщики перепились, обожрались обильной мясной пищей, и ей не хватало для пущей радости еще только одного – моря крови!

"Размышляли над тем, как избавится от занудной обязанности стеречь этого отвратительного гомосексуалиста, кинеда. Было необходимо скрывать его от возможных заговорщиков, все же не оставлявших попытки выкрасть короля Эдуарда II. Ведь каждый понимал, что на столь героическом поступке можно сделать карьеру. Среднее и совсем бедное дворянство могло заразиться надеждой пробиться в высший свет именно таким путем. Многие знали, каким благодарным может быть порочный король, если речь идет о похоти. А когда появится перспектива спасти жизнь, а потом насладиться местью, то благодарность короля вырастит до необозримых масштабов. Борьба с постоянным тревожным ожиданием возможного заговора утомляла стражников. Кроме того, надоело само скитание, удаленность от семьи, от радостей и почестей, которые уже делили между собой "приближенные к победителям". Королева тоже не оказалась скупой, но она награждала в первую очередь тех, кто был рядом. Сперва в одной порочной голове появилось решение, затем оно с помощью проникновенных слов и алкоголя перешло в остальные головы. Немного посомневались, но оценили все точно – решение было беспроигрышное. Никто ничего не должен был заметить, главное не проболтаться самим участникам самосуда над королем.

Привели Эдуарда, он уже давно не был похож на монарха: и в одежде небрежность, и истощенность, и загнанность, тоска, страх во взгляде. Король был близок не только к истерическому срыву, но к помешательству. Ему предложили откушать мяса и выпить вина, а тем временем калили на углях камина железный прут – разогнутую кочергу, проще говоря.

Король что-то почувствовал, возможно, так же, как и бедняга кит при приближении китобойного судна. От ужаса у Эдуарда даже изменился, сорвался голос. Он пробовал отказаться от еды и вина, но пьяные тюремщики настаивали. Они как бы не понимали слов и сверяли их звучание с артикуляцией, с шевелением его губ, для чего внимательно и пристально впивались в лицо бывшего короля заинтересованными взглядами. На самом деле они искали в том лице признаки страха, который мог укрепить их решимость провести казнь. Поводов для ненависти к королю было у каждого хоть отбавляй. Но все же требовалось время, чтобы подготовить себя морально к святотатству…

Скорее всего алкоголь сделал свое дело, ведь пили без ограничений, от души. Чтобы унять отвращение к самосуду, я переместился почти на шесть веков ближе к современности и оказался в Доме купца Ипатьева. Теперь все происходило именно в то время, когда пьяная чернь, под предводительством комиссара-выродка вела царскую семью и приближенную к ним челядь в подвал. А потом после спешного зачтения малограмотного постановление о казни, устроила беспорядочную стрельбу. На грязный пол опрокидывались и бились в предсмертных судорогах тела ни в чем неповинных дочерей русского царя. Никто не жалел пуль и для самого Николая II, его супруги Александры, мальчика-наследника, врача Боткина и другой немногочисленной обслуги… Но то был всего лишь давно апробированный путь банальных террористов…

Снова я перенесся в мрачный каминный зал замка Беркли: железный прут уже накалился и его выдернули из углей. Король ясно почувствовал, что его ждет мучительная смерть. Кто-то брякнул сальность по поводу "последнего наслаждения", все вместе, гурьбой навалились на короля, сдернули с него штаны, распяли на полу как лягушку и ввели в анальное отверстие раскаленное железо. Рот Эдуарду забыли заткнуть, и окрестности замка огласились страшным, прощальным, звериным воем. Так плачет и стонет загнанное животное, уже не способное оказать сопротивление ярости сильного охотника…

Наружная охрана и прислуга, жившая в замке содрогнулась от ужаса: никто не мог догадаться, что в действительности произошло там наверху, среди дворянской элиты. На утро все было уже вполне прилично: такая смерть наружных следов не оставляет! Было сказано, что король неожиданно, посреди ночи вскрикнул дурным голосом и умер от неизвестной болезни!..

Англия вздохнула с облегчением, но мука возмездия еще найдет всех тех, кто творил тот страшный самосуд, ибо жизнь живого существа принадлежит только одному Богу, а не Дьяволу или азартному человеку…

Король был погребен в Глостерском соборе, его прах не удостоили погребения в Вестминстерском аббатстве. Это было одно из первых и последних отступлений от общих правил!..

"Ты это делал, и Я молчал; ты подумал, что Я такой же, как ты. Изобличу тебя, и представлю перед глазами твои грехи. Уразумейте это, забывающие бога, дабы, дыбы Я не восхитил, – и не будет избавляющего" (Псалом 49: 21-22).

Утро пришло неожиданно, освободив меня от пусть прорицательных, но неприятных видений. Кто будет спорить, что приход покойников, да еще из столь дальних веков, не может считаться приятным время провождением. Однако кто-то же подавал мне сигналы из прошлого, раздирая мою душу состраданием, плачем и отповедью жестокости, ненависти, подлогу, творимым людьми в изобилии в любые века. Мне показалось, что я приближаюсь к важному открытию истины, долго остававшейся за семью печатями. Мне припомнилось усердие моего друга Олега – физика по призванию и образованию, сумевшего почти в младенческом для ученого возрасте добраться до успешного завершения и защиты кандидатской диссертации. Он постоянно мучил меня в наших литературных спорах своей рабочей аксиомой. Она издавала колоссальной силы запах старых солдатских портянок. Но мой друг многократно продолжал бичевать меня той теорией. То был перл, выработанный вполне свихнувшимся умом моего друга, речь шла о Законе Всемирного Тяготения. Олежек – видит Бог, что я нисколечко не передергиваю, – был помешан на основах элементарной физики и с неослабевающим усердием старался применить их к любому творческому порыву.

Олег привык к моему ангельскому характеру, помнил, что я стоически переношу все его "физические выходки". Он и не собирался помнить о том, что стресс вызывает острую пенетрацию язвы желудка или луковицы двенадцатиперстной кишки. Олег был способен применять Закон Всемирного Тяготения к любым медицинским явлениям, литературным изыскам и просто к бытовой задаче выбора пасты для чистки зубов или ваксы для обуви.

Бытовые пошлости такого рода я ему еще как-то прощал, но когда он ополчался на литературу, пусть даже на мои скромные сочинения, тут находила коса на камень. Тогда я не стеснялся в выражениях. Меня бесила прежде всего его организационная позиция: он мог, не прочитав и строчки в моей новой книге, мастрячить тот самый треклятый Закон Всемирного Тяготения к кровному, выстраданному, пережитому – к новорожденному произведению! Причем, в качестве поддержки себе самому, он начинал с дрожью в голосе приводить примеры из "жизни графина с водой", скажем, нечаянно опрокинутого им же со стола… Его физические параллели меня бесили и изматывали…

Сейчас Олег плохо выспался, и я уловил по тембру голоса во время исполнения моим другом сидя на унитазе бравурных маршей, что скоро грянет буря. Ясно, что меня ждет очередная творческая дискуссия, перемежающаяся с оргвыводами. Уже за завтраком Олег показал, на что способен знаток Закона Всемирного Тяготения: он принялся давать оценки судебно-медицинской экспертизе, как таковой. Я понимал, что Олег задумал дать "левака" – пытается уклониться от поездки в городской центр, где мне предстоит сегодня участвовать во вскрытии тел стардальцев Егорова и Остроухова. Этим я и воспользовался, предполагая лягнуть копытом друга побольнее.

– Олежек, – начал я вежливо и миролюбиво, – ты, слов нет, принимал самое активное участие в прошлом вскрытии. Отсюда, наверное, и тянутся щупальцы твоего страстного желания все подчинить Закону Всемирного Тяготения…

Я посмотрел на Олега внимательно, хорошо понимая, что прояснение воспоминаний о "незабываемых минутах" уже погнали комок только что съеденной пищи в обратном направлении… Мне оставалось только немного подтолкнуть спастический рывок…

– Сегодня, в новой поездке, я тебе предоставлю возможность самому держать хирургический нож и погружать в самое чрево двух вонючих трупов твои "белы рученьки". Конечно, все это возможно, если раньше Закон Всемирного Тяготения не выдавит из тебя рвотные массы, и ты не бросишься пулей вон из секционного зала.

Я произносил окончание речи, не поднимая головы, теперь уже только по звукам понимая, что Олег давно оказался в туалете и начинает там свою горячую дружбу с унитазом. Долго он обнимался с горшком, потом основательно полоскал застрявшие между кариозными зубами с искусственными протезами остатки завтрака. Теперь Верещагин был снова голодным, легким, спортивным и, что самое главное, совершенно свободным от воспоминаний о Законе Всемирного Тяготения…

Володя и Анатолий Гончаров наблюдал картину "обуздания агрессора" с любопытством вивисекторов, только что перешедших с умерщвления подопытных кроликов на живых людей… Их удивил не побудительный мотив к рвоте, а скорость с которой Олежек приступил к исполнению этой задачи. Они еще раз сделали для себя вывод, что возможности организма человека практически безграничны…

Олег попробовал потоптаться по "свежему следу":

– Господа, – начал он заунывно, – мне кажется, что на сегодня меня можно было бы освободить от поездки в Морг…

Ему никто не ответил, продолжая методично и деловито поедать яичницу с беконом, сознательно прихлебывая очень громко кофе с молоком… Кто бы мог подумать, что картина "завтрака трех святых" может так действовать на впечатлительную натуру физика: Олег опять бросился в туалет. Действие залповой эвакуации лишнего повторилась, только в более мучительной форме. Желудок был уже совершенно пустым и пришлось выплевывать желчь, да жалкие остатки вчерашнего ужина, сумевшие как-то задержаться в верхних отделах тонкой кишки…

Вернулся Олег в кухню минут через десять, обливаясь слезами раскаянья. Он, кажется, стал понимать, что любой труд в нашей стране пользуется почетом, но для его исполнения требуется достаточное образование, навык, талант, а, самое главное, веление Бога. Никакой Закон Всемирного Тяготения не может заменить такое святое содружество, а потому и не стоит травить физикой, словно сторожевым псом, любую тему.

Скоро Олег повторил свое пожелание, но сделал это вежливо и просительно:

– Ребята, огородные вы чучела! Поймите наконец-то, о чем я вам толкую: да не могу я ехать в ваш вонючий морг. Уже за версту от него у меня начнется неукротимая рвота… Люди вы или нелюди?! Черт возьми вас всех с потрохами!..

То была уже речь ни мальчика, а мужа, почти полностью постигшего основы политеса и неформальной логики… Насчет "людей и нелюдей" было сильно сказано, но ни к месту, как нам показалось. И все, кто жевал яичницу с беконом, еще ниже наклонили головы, моментально превратившись в быков, с которыми невозможно договориться!.. Олег отступил на шаг в глубину коридора, чтобы снова не соблазниться рвотой. Огромным напряжением воли он сдержал комок, было рванувшийся уже теперь из средних отделов тонкой кишки, на уровне луковицы двеннадцатиперстного ее отдела. Подвиг и вообще усердие было замечено всеми присутствующими. Гончаров и я принадлежали к плеяде врачей высочайшей марки – милосердие хлестало из нас неутомимой струей абсолютно черной нефти. Мы поймали себя на мысли о том, что наслаждаемся результатами аверсивной психотерапии, в гущу которой Олежек влез самостоятельно. Для нас же испытания такого роды были простой забавой: мы походя, без особых усилий занимались сейчас воспитательной работой, прививая нашему другу прочные навыки уважения коллектива. Владимира так долго дрессировали борьбой за выживаемость, что он мог, мне кажется, при отсутствии нормальной пищи, поедать хворост или шкурки змей, оставленные земноводными гадами при линьке. Мы – близкие друзья Олега, несущие груз здоровой морали, ответственность за его моральный облик, поняли, что сегодня он сделал большой шаг вперед по пути выздоровления.

– Олег Маркович, – заговорил Владимир, – мы бы и рады вам помочь от всей души. Но поймите, обстановка сейчас такая сомкнулась над нашими головами, что нам нельзя ни в коем случае разъединяться, наша компания должна действовать, как крепко сжатый кулак, занесенный над головой противника… Вы же видите, какими методами оперирует наш потенциальный противник. Эти люди не остановятся ни перед чем!..

Все сказанное, естественно, в большей мере было отличным стебом. Но Олег в то время уже был на грани нервного срыва, а потому не замечал розыгрыша. Владимир таким ясным взглядом, в котором нельзя было прочитать ни одной мысли, взглянул на Олега, что тот понял: сопротивление бесполезно! Верещагин перестал рефлексировать, заботить кого-либо дурацкими вопросами. Володя резюмировал:

– Господа, повторяю, нам никак нельзя "рассыпаться". В единении наша сила. На карту поставлено многое. Но о подробностях расскажу в другое время…

Владимир, не вставая, не меняя голоса, многозначительно оглядел углы кухни, решетки бытовых вентиляционных шахт, скользнул взглядом по уголкам, дверцам мебели. Мы могли при желании понимать его так, что везде имеются глаза и уши, или их можно установить при желании. Понятно, что большую часть дня мы отсутствуем в квартире, открыть ее "специалисту" ничего не стоит, а установка жучков требует от силы десять минут…

Вскоре зазвонил мобильник, и Владимир, прислушавшись к голосу с той стороны, ответил односложно: "Да,.. понял,.. готов…" Жестом нам было приказано "выходить на построение". Володя шел первым, замыкал строй Гончаров, карман его куртки был отяжелен пистолетом…

Я точно видел, что ребята нас страховали, но мне никак не хотелось верить в полную серьезность этой затеи. Не верил я в то, что моя жизнь для кого-то представляет интерес.

Сели в иномарку и рванули с места в карьер. Может быть, оттого, что сегодня я не отвлекался, показалось, что доехали быстро. Владимир, Олег с шофером остались в машине, а мы с Анатолием Гончаровым вышли. Навстречу к нам уже шел улыбающийся Колесников: он приветственно помахал тем, кто остался в машине, а нам пожал руку. Майора не удивило, что нас было двое – полагаю, что форму Колесников одел как раз для того, чтобы не возникали лишние вопросы. На любые замечания он мог ответить: "Эти двое со мной"…

Знакомым маршрутом прошли в секционный зал: наши подопечные уже улеглись на мраморе и нержавейке, в ожидании многосложного поиска окончательной правды. Я взглянул на то, что осталось от Юрия Валентиновича и, как ни странно, мысленно улетел в недалекое прошлое. Вспомнилось каким важным "крейсером" этот человек вплывал в коридоры своего ведомства, где мне приходилось с ним встречаться. Он всегда был преисполнен величия и восторга по поводу той должности, которую занимал, он рвался к тому, чтобы подняться еще и еще на одну ступень выше.

Порой в моем воображении срабатывали следовые реакции той профессии, что я выбрал в юности. Тогда мне довелось учиться в Нахимовском военно-морском училище и регулярно летом проходил практику на боевых кораблях Балтийского флота. Припоминалось легендарное судно – канонерская лодка "Красное Знамя" – героиня многих воин. Она имела мощное вооружение, но страшно тихий ход. Скорости 6-8 узлов было достаточно для того, чтобы лавировать в финских шхерах, но на открытой воде наш "Зевс" полз, словно черепаха. Особые трудности мы испытывали при швартовке: тогда у пирса нас встречал маленький буксиришко-калека. Он прихватывал корму нашего боевого гиганта и с натугой разворачивал ее также удобно, как женщину в койке… И вся акция проходило гладко – сучком, но без задоринки. Когда "маленький кобелек" долго не справлялся с задачей, то раздосадованный командир нашего "гиганта" оглашал зону швартовки по громкой связи решительным окриком: "Буксир, мать твою так! Заведи корму!" Егоров мне напоминал именно тот маленький, обшарпанный, страшно дымящий буксиришко. Он так же надувал щеки, пыхтел что есть мочи, но все же не всегда справлялся с "плодотворной работой". Порой наш "кочегар" скорее тормозил позитивную деятельность или попросту гробил ее окончательно…

При том при всем, Егорова совершенно не заботило, что он пытается шагать по головам и тех, чьего даже ногтя не был достоин. Он вершил свою судьбу, а вместе с нею коверкал государственные дела. Сколько еще таких "пыхтельщиков" плавает по коридорам заурядных офисов, не понимая, что они не корабли, построенные для дальнего плаванья, а заурядные "утюги", предназначенные для проглаживания женских трусов, плохо выстиранных комбинаций, вдрызг пропуканных и заштопанных брюк многогодичного пользования…

Рубен Георгиевич Остроухов был, скорее всего, ближе мне. Только та близость, естественно, диктовалась не сегодняшним состоянием плоти, а исходной медицинской профессией. Я считал своим святым долгом вскрыть коллегу "ласково", "нежно" и выявить все огрехи патоморфоза его телесной гармонии. Мне казалось, что слишком явную пошлость всей его предыдущей жизни мне удастся нивелировать так, чтобы осталась об этом человеке светлая память на Земле. С осмотра его трупа я и хотел начать свою работу, но в этом "дворце смерти", "ледяном доме", как говаривал старик Ложечников, хозяйкой была другой экспертрисса с судебно-медицинским профилем. Короче, мы ждали Натали. Никто не ведал, когда эта Баба Яга соизволит взойти на подиум. Резко распахнулась дверь: вошла она, слегка поскрипывая отдельными суставными сочленениями, уже разъедаемыми хроническим артрозо-артритом, скорее всего, ревматического происхождения. Жердь, если бы она умела ходить самостоятельно, и то, нет сомнения, выглядела бы в динамике более элегантно, чем это получалось у Наташи. Наконец, она дошкандыбала до избранного мною для потрошения трупа Остроухова. Ее взгляд как бы задавал вопрос: "А почему вам приглянулся именно этот покойник?" И я, не тратя время на ожидание озвучения вопроса, проявил инициативу:

– Наташенька, солнышко! Ну, если тебе все равно, то давай потрошить именно этого парня – он наш коллега, умер от неизвестного яда, а потому работа над ним отнимет у нас больше времени, чем над вторым уникумом.

Наташа хмыкнула: ей польстило мое вежливое обращение, слегка напоминающее, что в ней при большом желании еще можно видеть женщину. И я припомнил, что в годы наше юной дружбы был случай: я рассказывал Натали пошлый анекдотец, и в нем тоже мелькало слово "солнышко". Да, да, весь пафос рассказа сводился к несложному афоризму: "Солнышко, раздвинь ножки". Видимо, память стеганула по высушенным временем яичникам женщины, обделенной любовью, и она правильно отреагировала на мой намек.

Как бы там ни было, но Наташа согласилась с моим предложением по порядку вскрытий. А что касается "солнышка и ножек", то это глубокоидущее вторжение в интимную жизнь что-то всколыхнуло в почти впавшей в анабиоз душе опытного врача и нагнало румянца на пепельно-серые щеки.

Мы начали работу: сперва сообща тщательно осмотрели одежду и внешние покровы тела. Затем функции были поделены: она потрошила, а я наблюдал и лишь изредка шевелил длинным хирургическим ножом в глубине тканей, иногда скромно кромсал отдельные участки органов, привлекших внимание. Только наивные люди могут считать, что работа судебно-медицинского эксперта проста. Может быть, она и не бурная, как сбегающие с гор реки, но зато полноводная, словно весенний разлив мощной реки Сибири. Порой за профессиональные промахи докторов, занятых в нашей загадочной специальности, ссылали на берега тех полноводных рек, прилепив предварительно срок за "халатность". Как будто вскрывать покойника можно, не облачившись в халат и клеенчатый глухой фартук до пола. Пусть простят мне прокуроры издевательский каламбур…

Однако на всякий случай мы попытались вместе с Наташей обменяться информацией, чтобы составить полную клиническую картину отравления, имевшую место еще до смерти. Что мы знали?..

– Вообщем, известно очень мало, так как свидетелей последних суток жизни следствие практически не обнаружило. – вымолвила с расстановкой Наташа и хмыкнула, как бы заявляя о том, что этому она не верит и считает, что следственная группа ничего толком не сделала.

Колесников пробовал вставить несколько слов оправдание: дескать еще не вечер; ребята покопаются и, может быть, удастся кое-что уточнить.

– Так что же, по-вашему, мы тут у стола будем стоять неделю, как Олимпийские факелы в ожидании новых побед?

Я не ждал от Наташи столь утонченного юмора, соседствующего с прекрасным административным норовом. Мысленно я ей аплодировал, но не стал развивать натиск на Колесникова. Мой опыт подсказывал мне, что более верными являются не показания неквалифицированных свидетелей агонии, а простые посмертные находки. Яд – это не мыльный пузырь, он так основательно громит клеточные структуры, что иногда места живого не оставляет в организме убиенного.

Почему-то вспомнился случай ликвидации "опасного преступника" – Стефана Бандеры в октябре 1959 года. Его, как и перед этим (1957 год) Льва Ребета – украинского эмигранта-националиста, ухлопал офицер КГБ Богдан Сташинский выстрелом из специального пистолета – струей смертельного газа в лицо. В обоих случаях симулировалась смерть от острой сердечной недостаточности, ибо никаких следов на теле и во внутренних органах такая акция не оставляла. Наш нелегал-ликвидатор, получивший 6 ноября 1959 года за смелую акцию орден "Боевого Красного Знамени", был принят с почестями лично начальником КГБ Александром Шелепиным.

В той акции был использован как бы тоже "неизвестный яд". Только кому неизвестный? В лабораториях закрытых ведомств нашей страны прекрасно знали, что изобретается мудрилами в белых халатах. Следовательно все в этом мире сравнительно и относительно: неизвестность – известность, прав – виноват, справедливость – несправедливость, сегодня живой – завтра мертвый…

Но интересно другое: пришло время и Божьей кары! Потом, как писала беспощадная, но правдолюбивая пресса, под действием жены – романтической бабы с религиозными прибабахами, смелый разведчик Богдан Сташинский стушевался и сдался вражеской контрразведке… Видел Бог, что когда "мочили" Бандеру, он к тому времени уже никому не мешал. Однако расплата за содеянное для Сташинского была выбрана щадящая, а самое главное пришла она от руки любимого человека – жены. Не стоило, видимо, делиться государственными тайнами даже с законными супругами. А что касается смелой операции, то "акции возмездия" для того и существуют, чтобы не борзели все остальные, желающие конфликтовать с такой махиной, как Россия. Необходимо во всем иметь чувство меры: ты понимай против кого прешь! Россия и Чечня или Грузия, СССР и Западная Украина, КГБ и убогий Бандера – это же все понятия и явления совершенно несоотносимые.

Так и мы: не будем корить следователей, мучить расспросами свидетелей, а направим энергию на поиски реальных зацепок. Порой, принятый яд, разливается по усам, бороде, остается в складках губ, в полостях кариозных зубов. Он может в микродозах оказаться и в рвотных массах, в слезах, слюне, в испражнениях, выделениях из половых органов и так далее… Все осмотрели мы с Наташей внимательно: причем, в ходе осмотра выявились и некоторые предпочтения: Наташу тянуло к полости рта, а потом уже к половым органам; меня почему-то к анальному отверстию, к состоянию прямой кишки. Неожиданно для себя я кое-что накопал именно в этих отделах… Но каждому фрукту свой сезон!..

Скоро пришлось натянуть повод, осилить поисковый темперамент и приступить вначале к оценке состояния внешнего контура. Осмотр глаз выявил чуть заметные экхимозы. Слизистая десен была бледнее обычного, окружность губ покрыта еле заметным налетом и несколько разрыхлена. Полость рта, язык, гортань не вызывали никаких подозрений. Правда язычек (uvula) был белее обычного, да и надгортанник (epiglotis) как-то скукожился и побледнел. Фолликулярное кольцо Пирогова было искромсано рукой хирурга-отоляринголога, видимо, в раннем детстве. Эскулап оттяпал миндалины – фолликулярные образования, выполняющие очень важную защитную функцию в носоглотке. В те времена еще поощрялось такое варварство, когда удалением лимфатического аппарата из носоглотки и в районе аппендикса по существу разоружали организм человека в значительной мере. А затем идиоты-новаторы удивлялись почему участились пневмонии у детей и взрослых, активизировалось злокачественное перерождение в различных отделах желудочно-кишечного тракта. По всей длине трахеи и видимой части бронхов, а также в пищеводе наблюдались точечные петехии, то есть точечные кровоизлияния.

Теперь можно было переходить к, так называемому, внутреннему осмотру: сперва, конечно, как и положено, вскрывали околосердечную сорочку и само сердце. Там ничего особенного не удалось обнаружить – практически тишь и гладь, да Божья благодать. Скорее всего, только под микроскопом можно было увидеть поломки клеточных структур. Затем полезли в желудок и кишечник, обозрели по поверхности и на разрезах печень, селезенку, поджелудочную железу, почки и остальной ливер. В уретре отмечались явные воспалительные явления, причем, их сопровождала и реакция региональных лимфатических узлов. Анус впечатлил меня особо: трудно было отрицать, что этот субъект не был профессиональным гомосексуалистом с большим стажем. Проляпсус сфинктера был очевиден, а в слизистой ампулы прямой кишки обнаружилось значительное число трещин. Ректальный отдел слизистой был воспален… Все это последовательно мы копали, детали отмечая на сервере человеческой памяти. Шла сверка находок друг друга – моих и Наташиных – чтобы потом перенести все замеченное в протокол вскрытия, ничего не упустив…

Я заметил, что Колесникову было и скучно, и противно: он не врубался полностью в суть выявляемых признаков. Ему больше подошел бы протокол вскрытия, окончательное заключение экспертов. Мы поняли, что лучше отпустить хорошего человека, дать ему возможность подышать свежим воздухом. Он нуждался в получении времени для того, чтобы вставить клизму с порядочным количеством скипидара и патефонными иголками (афоризм украден у Богомолова) своим подчиненным, не сумевшим собрать нужные сведенья ко дню вскрытия. А мы с Наташей, избавившись от ненужного свидетеля нашего профессионального колдовства, с головой ушли в дальнейшие раскопки. Мы настойчиво сверлили дыры в тайниках плоти, что бы выпустить из нее информацию, способную приблизить нас к Абсолютной Истине. Анатомия поддавалась нам, но истина пока еще не отсвечивала – хотя бы издалека, как тот досужий свет в конце тоннеля…

С какого-то момента я поймал себя на том, что значительно отдалился и от Бабы Яги: показалось, что сознание мое несколько затуманилось. Но скоро приплыло издалека – а, скорее всего, неведомые силы унести туда меня самого – видение невероятного качества: я снова оказался в Англии несколько веков тому назад. Да, да совершенно реально открылась передо мной картина сволочной казни Эдуарда II. Не внешняя ее суть, а внутренняя, медицинская, патологоанатомическая, если угодно, меня заботила. Вот она картина убийства: раскаленный железный прут аккуратно входит в королевский анус, чтобы, не дай Бог, не повредить окружающие кожные покровы ожогами. Король в этот момент рванулся всем тело от начала болевой волны, и сделал себе только хуже. Палач-любитель, испугавшись отчаянного рывка своего подопечного, оглушенный первой волной крика, быстрее втолкнул раскаленное железо в глубину тела извивающейся гусеницы. Это было уже не формирование коллекции натуралиста, а натуральное преступление против воли Божьей: смертным не принадлежит право распоряжаться жизнью ни одного живого существа на Земле!"

Сопереживая мукам короля, я внимательно изучил соответствующие органы лежащих передо мной останков бывшего психотерапевта. Был огромный соблазн выстроить параллели пыточных решений. НО разум опять затмили исторические видения…

"Следующим прорывом раскаленный прут, шипя и обваривая кишечник, легко протыкая его на всем пути, наткнулся и отрикошетил от promontorium – выступа крестцовой кости. Царапнув забрюшинное пространство, прут со всего размаха влетел в бифуркацию vena cava inferior и aorta abdominalis. Словно острая шпага, он разорвал стенки сосудов будто тонкую туалетную бумагу. Это были магистральные путепроводы потока жизни, несущего в себе огромное количество аортальной и венозной крови. Кровь и пламень вызвали потрясающий эффект болевого и нервно-сосудистого шока, моментально выбившего душу из короля. А дальше следовало массивное кровотечение в брюшную полость, коллапс – но все это уже шло по пятам смерти, лишь оформляя хвост похоронной процессии. В первый момент прорвался отчаянный крик – мольба о помощи, которая уже ничего не могла решить, даже если бы Небесные Силы решили ее оказать. Вопль вырывался не из ясного, пусть жутко испуганного, сознания, а из подкорки – это было только эхо рефлекса, мгновенно и окончательно погибающего тела и мозга. Помощи от таких травм не может быть никакой… Пожалуй, Небесные Силы и не собирались вмешиваться в трагические события, они могли пошевелить пальцем много раньше, когда пьяная компания только обдумывала мерзкую затею. Порочный король, скорее всего, был неугоден Богу, и Всевышний обошел отступника милостью. Король обмяк и повис на руках мучителей…

Повинуясь только лишь спортивному азарту, подобно разбежавшейся на сумасшедшей скорости машине, рука палача продолжала втыкать глубже раскаленный прут. Шипение испаряющейся плоти продолжало возбуждать агрессию живодеров. Железо прорвало брыжейку тонкого кишечника, пронзило печень, диафрагму и не дотянув только два сантиметра остановилось под самым сердцем. Вот теперь металл стал остывать, прут перестал слушаться своего водителя – он не шел словно по маслу. Шипение испаряющихся жидкостных субстанций замерло, денатурирующих белков приостановилось… Грех воплотился в неисправимую Каинову печать: ее шифр обозначился на челе узурпатора, палачей, просто зрителей. Как роковая развязка, приближался Божий суд над грешниками, затем месть-наказание, нацеленные на выдачу шанса искупления"…

Очнулся от видения я не скоро, даже Баба Яга заметила, что со мной творилось что-то неладное. Но она понимала, что лучше я умру на месте, чем соглашусь принять ее женские успокоительные ласки во время серьезной работы мысли: делу время, а потехе – час!.. Теперь меня самого занимал далеко не праздный вопрос: "С какой стати все эти страшные картины обрушились на вполне ясное сознание?" И тут я понял, в чем дело: типичная картина состояния слизистой кишечника у покойников вывела непрошеные ассоциации. Когда я вскрывал кишечные трубки у Шкуряка, Гордиевского, Егорова и иже с ними, то ловил себя на каком-то внутреннем несогласии, если угодно, то на сопротивлении восприятию. Анатомическая картина не укладывалась в рамки привычных находок для человеческого материала. К примеру, у человека по законам эмбриологии первичная кишечная трубка изгибается к вентральной стенке и принимает форму известной римской цифры "V". У зародыша от изгиба петли первичной кишки отходит желточный стебелек. В дальнейшем происходит поворот желудка со смещение выходного отдела вправо, туда же смещается тонкая кишка, одновременно удлиняясь. Оказавшись справа и дорсально в брюшной полости эта часть пищеварительной трубки порождает двенадцитиперстную кишку. На восходящем колене "V" появляется небольшой выступ, разворачивающийся на соответствующем этапе морфогенеза в слепую кишку. Здесь обозначится граница между тонким и толстым отделами кишечника. Нисходящее колено "V", быстро удлиняясь, превратится в петли тонкой кишки, смещенной в правый отдел брюшной полости. Так вот, все наблюдаемые мною явления были больше похожи на то, что творится в брюхе у жвачных и парнокопытных животных, но не человека, поскольку тонкая кишка оказывалась расположенной справа!..

Как ни крутись, но все сходилось к тому, что Шкуряк, Гордиевский, Егоров и другие являлись натуральными козлами и одновременно козлихами. Вот откуда росли ноги у гомосексуализма этой опущенной семейки – они были масонами, но на свой особый лад…

Моя гипотеза особенно четко подтверждалась при исследовании слизистой различных отделов пищеварительной трубки: кишечные складки, ворсинки, эпителиоциты, кишечные крипты, бокаловидные и секреторные энтероциты, аргентофильные клетки, солитарные фолликулы, пейеровы бляшки и прочие детали были козлиными. Но при этом создавалось впечатление, что по ним прошелся раскаленный стержень, сильно изуродовавший натур-анатомию…

Перцептивные ассоциации хлестали меня по щекам столь откровенно и сильно, что скоро я утратил всякие сомнения. Мне помогали маститые ученые. Известный физиолог Дюбуа-Реймон из зазеркалья тараторил: "Не знаем и не будем знать". Он поддувал в мою сторону неовитализм, с его главной парадигмой о "клеточной душе". Потом лукавые люди попробуют свести такое утверждение к научной свистопляске, называемой генетикой: душу заменят хромосомой. Однако еще никому не удалось заставить работать хромосому в искусственной среде, как говорится, "на сухую", то есть без участия какой-то неведомой, но управляемой всеми процессами силы. Даже Р.Вирхов тряхнул истлевшими мощами и выдавил из себя знаменитый тезис: "Omnis cellula e cellula" (всякая клетка от клетки). Проверенная жизнью сентенция подтверждала преемственность строго дифференцированной клеточной организации живых существ. Не противоречил такой позиции и родоначальник клеточной теории Т.Шванн, принадлежащий к школе И.Мюллера – почти что гениального ученого, с колоссальной эрудицией, сумевшего сплотить вокруг себя талантливейших исследователей.

И опять перед моим сильно туманящимся взором встали на копыта, раскорячились местные гомосексуальные пары, теперь уже загнанные волею Божьей в последнее стойло – на секционный стол!..

Примерно часа через три, порядком накувыркавшись во всем этом тканном говне, мы наконец-то были готовы писать оба протокола вскрытия. Но я-то был стреляным воробьем и пуганой вороной, потому, сославшись на неофициальность моей экспертизы, вырвался из цепких лап обязательности говорить правду и только правду. Никого больше сегодня нам не хотелось потрошить и оформлять, а потому Наташа предпочла дать мне возможность оклематься самостоятельно, не мучила вопросами. Она лишь поманила меня особым, изящным женским жестом, от которого еще ни одному мужчине не удалось увернуться, к себе в кабинетик. И я поплелся за ней словно молоденький бычок на веревочке…

Смотаться под благовидным предлогом восвояси можно было только приблизившись к ожидавшей меня машине. И мне удалось улизнуть из кабинетика после чашечки кофе и десятиминутного молчаливого отдыха. Наташе я сделал "ручкой" издалека: она выглядывала зовуще из окна, при этом грозно насупив брови. В том была ее ошибка – мужчину можно удержать около себя только лаской. Я уже терся у машины. Баба Яга от моей наглости забубнила что-то непереводимое с латинского на бытовой русский язык… Но это – уже только ее филологические проблемы. Пусть официальное лицо – штатный судебно-медицинский эксперт Алехина и корпит над протоколами и заключениями по вскрытиям, проводимым самозванцами, лишь ненадолго залетевшими в ее епархию.

Меня же волновала другая проблема: выявление серии парных случаев – это уже прочная закономерность. На диске памяти пропечаталась информация Всемирной организации здравоохранения: ежегодно в мире регистрируется более пятидесяти миллионов новых случаев сифилиса, двести пятьдесят миллионов случаев гонореи. Миллионы случаев такой гадости, как трихомониазы, хламидиозы, уреплазмозы, гарднереллезы. Про половой герпес и говорить нечего. По общей сумме эти инфекции, передаваемые половым путем, превышают даже распространенность гонореи. Но самое главное заключалось в том, что пятьдесят процентов всех больных являются гомосексуалистами. Легко сравнить эту колоссальную цифру с распространением самого гомосексуализма в человеческой популяции. Она колеблется в пределах от двух до шести процентов среди мужчин. Правда, в закрытых коллективах частота гомосексуализма подскакивает до весьма значительных цифр: от тридцати до пятидесяти процентов. На первом месте здесь, конечно, страдальцы из тюрем, армейских коллективов, служителей монастырей южных государств, там где исповедуется католичество. Женщины, кстати, не намного отстают от мужичков, а по некоторым позициям далеко их обгоняют.

Все взвесив, можно было прийти к разумному выводу, но он тоже требовал дополнительной следственной проверки. Первая пара: Шкуряк – Гордиевский. К ним, пожалуй подходит историческая модель: царь Филипп – любовник Павсаний. Только в том покушении для удара дверью Шкуряк был запланированной мишенью, а Гордиевского подвел несчастный случай. Однако, кто может поручиться за то, что "несчастные случаи" сами по себе вырастают, как грибы под елью после теплого дождя. Кстати, и для роста грибов сперва требуется подселить под ель "грибницу". Вторая пара: Егоров – Остроухов, потом и неизвестный дуэт, возглавляемый Семеном Пеньковским… Я глубоко задумался!.. Дело в том, что мне казалось, что во все те коллизии вмешалась женская рука. Действовала рука мстительная, бескомпромиссная, жестокая. Но женщины, может быть, были особые мотивы!.. Меня осенило: необходимо срочно проверять инициативную дамочку на зараженность серьезной половой инфекцией, доставляющей неукротимые мучения или прямиком ведущие к летальному исходу. Только получив подобную гадость, разгневанная женщина могла решиться на "двойное убийство"!..

Я размышлял над этими вопросами, совершенно не следя за дорогой. Мне удалось перезвонить Колесникову по мобильнику и дать краткую "наводку" на подозреваемую женщину: "Ищите во влагалище заразу!" Не худо было потрясти и родственников Шкуряка, да Гордиевского, то есть обследовать их закон жен и рекламных любовниц… Может быть, и у этой парочки конфликт строился на обмене инфектом, передаваемым половым путем…

Все эти мысли, как не крути, вывели меня на предпочтительные выводы. Я облек их в единственный, как мне показалось, верный вопрос: "Так, может быть, женщина действительно чище мужчины?" Но из Вселенского Информационного Поля нависало сомнение, словно тяжелая снежная лавина, готовая вот-вот сорваться. Развернулась нужная страница Библейской Истории. Я хорошо помнил, что Ева была виновницей трагедии Адама! Из-за ее чисто женского греха Первого Мужчину поперли из Рая… "И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят" (Бытие 3: 22).

Память и совесть зазбоили, но моя многострадальная душа вдруг поволоклась в сторону жизненных наблюдений: припомнились годы работы в ФОМГ. "Масленые мысли" увели меня почти что в альков, всегда ненароком создаваемый на работе – в виртуальной или реальной форме. Помнится, сидел я в "теплой компании": три женщины и я один в том цветнике. Дамы все – соблазнительного возраста, идеальной анатомической конструкции, черноглазые, прожигающие нутро мужчины-собеседника огнем намека и недосказанности. Я, как водится, млел под импульсами гипнотического многоцелевого реактора сильнейшей мощности…

Профессиональное чутье обозначило главный энергетический соблазн: справа на меня смотрели глаза изумительного оливкового цвета и хитрая мордашка, привыкшая к окончательным победам над мужскими особями. Мне удалось сильнейшим импульсом воли охолонуть естественный порыв, и рассудок заработал трезво – почти как после многотрудного лечения у нарколога по методу изувера Довженко… Я понял, хоть и сопротивлялся весьма настойчиво, что восхищение женщиной нормальному мужику трудно поменять на однополую любовь!.. Апостол Павел подлил масла в огонь своим Посланием к Римлянам: "Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение" (1: 26-27).

Кончил дело – гуляй смело!.. Вот тогда-то я и заметил, что мы мчимся не домой – на Гороховую улицу, где меня и Олега ждет охлажденный джин с тоником. Машина давно выскочила на какую-то идеальную автостраду, правда, не очень широкую. Из чего можно сделать вывод, что эксплуатировалась она не очень активно и, возможно, в каких-то сугубо специальных интересах. По обеим сторонам дороги мелькали деревья и прилизанные обочины правой и левой стороны, людей не было видно, не мелькали и дома, иные строения. По всему чувствовалось, что мы проникли в "запретную зону". Я задал наводящий вопрос Владимиру, и наш рыцарь "без страха и упрека" ответил, глазом не моргнув:

– Мы едем на одну из специальных тренировочных баз. Пора начинать специальную "притраву". На некоторые "хорошие дела" необходимо и человека "натаскивать", как рабочую лягавую или борзую собаку. Но, если не возражаете, то лучше перенести этот разговор на то время, когда прибудем на место. Вы там и сами многое поймете.

Олег первым поднял голову – к его душе, видимо, проснулся "навык жизни" свободного и Богом избранного народа. Ох уж мне эта генетическая гордыня – вечно она приводила и продолжает приводить некоторые народы к бунту.

– Владимир, а не слишком ли много вы хотите прихватить власти над свободой личности?..

Владимир взглянул на Олега, как, наверное, смотрела военная знать на потомственного "шпака". А Олег смотрел на него, гордо запрокинув голову, словно вошь, только что напившаяся рабоче-крестьянской кровушки, на пролетарскую революцию. Можно было подумать, что нашла коса на камень…

– Скажите откровенно, Олег Маркович, – начал Владимир с расстановкой "впечатывать" в грунт элементарных понятий моего друга, – вы желаете остаться живым или предпочитаете сложить голову в самое ближайшее время, даже не успев понять откуда прогремит точный выстрел?

Олег побагровел и отрицательно замотал головой…

– Так вот, – продолжил Владимир, – в трудные минуты любые народы всегда обращались к Армии… А она использует для спасения положения свойственные ей методы. Здесь что-то сродни псовой охоте. Есть такое понятие "высворить" – это значит приучить борзую собаку работать в своре и быть послушной. Потому что свора всегда сплоченнее, а значит и сильнее. Внутри нее борзые разделяются, как говорили в старину, на "русачников" и "волкодавов". То есть одни "агенты" травят только зайчиков, ну а другие – расправляются с волками, даже в одиночку!.. Вот так и мы с вами постараемся сделать: каждый займется своим делом, но работать будем все вместе – сворой!..

Кто-то, возможно, и стал бы спорить, но в данном случае мне это претило. Подождем прибытия на место – там нам сообщат подробности. Ну, на месте – так на месте! Я видел, что Владимир занят медитацией: глаза полуприкрыты, тело расслаблено, однако контроль за окружающим не прекращает ни на минуту. Мне ничего не оставалось, как тоже принять стиль Владимира: медитация, медитация и еще раз медитация!..

Видимо, несколько сбросив напряжение и отдохнув душой, я открыл каналы для ассоциативной памяти. А она отодвинула меня в тот уголок информационного поля, где хранились результаты встреч с полезными и дорогими моему сердцу людьми. Первым явился на мой душевный призыв Сергей Владимирович Волков и сгрузил в мою голову массу жестокой статистики. А что такое статистика? – эта политическая проститутка, которую никто в нашей стране уже давно не пользовал так, чтобы сохранить правду и здравый смысл. И то сказать, если разговор пошел о "проститутках", – а кто вообще-то в сексе ориентируется на здравый смысл или правду, особенно, когда наслаждение получает от проститутки? Скорее всего, никто!..

Так точно и я воспринял статистику, сгруженную в мои "закрома интеллекта" с некоторым предубеждением. Но я не стал дарованную мне статистику отпихивать ногой, как падшую, протравленную отвратительными инфекциями, алкоголем и наркотиками женщину. Я решил разобраться во всем сам без лишней аффектации…

Однако, прежде чем заняться такой ответственной работой, мне захотелось "причаститься" хотя бы у собственной совести. Покаяние всегда требует, прежде всего, глубинного осознания своего греха. Литературой, по главной сути, я занимаюсь всю жизнь, почувствовав эту сладкую магию слова с юных лет, если не говорить о младенческом возрасте. Хотя и на такое замечание я имею право: если ребенок не только ради усмирения голода треплет женскую грудь, то это уже встреча с поэзией. А я именно так и начинал формировать собственные ощущения и тягу к поэзии…

Итак, что же со мной происходит? Да я занимаюсь литературой, переплавляя ее руду в топках собственного эгоистического мировоззрения. Если угодно, я открыл для себя особую специальность, назвав ее "экспериментальное литературствование". Можно сказать и по-другому – "экспериментальное литературотворчество". Но все равно, и во втором случае, из меня прет эгоизм человека науки, а не поэта!..

Хоть слезами умывайся, но поэт я хреновый, поэзию воспринимаю только как потребитель. Сам же поэтом никогда не был, не чувствовал в себе способности к столь трудной работе и особому мировосприятию. Но и никогда не завидовал поэтам, потому что хорошо понимал, что у каждого "свои игрушки". Меня все же раздирали две страсти – всегда совместимые и почти равные по силе вовлечения в творчество: наука и беллетристика – обе пытающиеся дружить с поэзией. Отсюда создалось загадочное переплетение чувств и мыслей, взаимодействующих почти на грани нормы и патологии – что-то похожее на пограничную форму шизофрении, слегка приправленной алкоголизмом.

Руки с возрастом и в результате длительного колочения по клавиатурам печатных машинок, да компьютера стали мерно трястись – все это было ловко приправлено еще и тягой к стакану… Вот вам портрет современного русского интеллигента!

Понимая и принимая как должное свои пороки и недостатки, я все глубже уходил в эксперимент: во-первых, меня интересовало сколько лет самоистязаний я выдержу и на каком произведении сдохну, не дописав несколько строк до финала; во-вторых, я спешил перебрать все стили в литературе, пощупать собственными руками различные формы эпистолярного творчества. Но, как бы я не пытался перебирать приемы писательской техники, все равно в конце концов впадал в откровенный экзистенциализм, спотыкаясь о каверзы, так называемой, феноменолигии.

Да, я экспериментировал с собственными возможностями, как с писателем. Но при этом я мучил и слово тоже. Только относился я к нему, как к инструменту, дающему возможность создавать различные впечатления у читателя в ходе контактов с моими произведениями. Слава Богу, что в тех местах, где мне приходилось трудиться, паслось такое большое стадо чудаков – у некоторых из них имена явно начинались на букву "М". Я и стриг "литературный подшерсток" с таких грешников. Это тоже был эксперимент!.. Правильнее сказать – "острый опыт"!

Мои "бараны" мычали, бодались, но что они могли противопоставить острым волчьим зубам?! Ничего, кроме еще большей глупости, суть которой – подставить не жирный бок, а горло. Мне доставляло удовольствие провоцировать "стадо" на "откровение глупости". Не потехи ради, а только для выполнения "высоких литературных задач"! Переписав все на чистый лист бумаги, я отправлял свои "литературные доносы" на современное общество в типографию, там их тиражировали – и прямиков в библиотеки страны, да по книжным магазинам. Если не современники, то любопытные представители иных поколений доберутся до правды, насмеются вволю над самовлюбленными неучами, пытающимися рядиться в одежды гениев, тонких политиков, крутых администраторов…

Однако, сволочное это занятие – разоблачение! Сергей Владимирович Волков тоже разоблачал, но другую компанию: он раскрывал тайны трагедии русского офицерства. И мы с ним многократно обсуждали такие тайны. Сейчас, мчась в машине по территории еще одного "военного заповедника", моему творческому эгоизму захотелось пообщаться с тенями великой темы. Конечно, в том была и моя собственная корысть, иначе Бог не подтолкнул бы мою память, как надутый футбольный мяч, и он не покатился бы медленно, но настойчиво, неотвратимо в ворота какого-то еще неизвестного мне противника.

"Армия всегда была и останется еще долгое время столпом государственного развития. А интеллектуальной и волевой ее основой является офицерство. К началу Первой мировой войны в России офицерский корпус составлял более сорока тысяч человек. Война подтолкнула органы мобилизации и за короткое время к костяку офицерства прибавилось еще сорок тысяч различных чинов. Офицерские училища и школы прапорщиков в ускоренном режиме старались перекрывать дефицит потерь на фронте. В общей сложности за годы Первой мировой войны было произведено в офицеры около 220 тысяч человек, с основным корпусом, уже действующим, это составило более 300 тысяч человек. Боевые, так называемые, безвозвратные потери за годы войны среди офицеров составили 71298 человек, в том числе 208 генералов. Больше всего гибло, наверное, прапорщиков – 37392 человека"…

Я отвлекся от статистики и призадумался: почему для моего литературно-экспериментального труда требуются такие данные?.. Мысли разбегались… Они дичились друг друга и все вместе – надсмехались над формальной логикой… Они не хотели лечь на гибкую ленту транспортера, называемого сюжетом.

За окном мелькали деревья, на такой скорости они казались безликими, смазанными – они являли собой общую массу, называемую "лесом". Но тот лес жил по законам универсальной биологии, а не формальной логики… Вот, вот!.. Все постепенно становится на свои места: оказывается мне хотелось постичь психологические законы, управляющие офицерством во все века, среди всех народов…

"Довоенное офицерство типировалось по принципу "потомственный военный". О том утверждал опять-таки писатель Волков. Как правило этот признак совпадал с другим социальным качеством – "потомственный дворянин". Дети военных начинали носить погоны с десятилетнего возраста, обучаясь в кадетских корпусах. Там шло воспитание в духе беспрекословной преданности престолу, монарху. Универсальное правило выдерживалось подавляющим большинством офицеров. Октябрьский переворот 1917 года испоганил все святыни, в том числе и в душах офицерства. Временное правительство по существу предало офицерство, бросив его на растерзание тупоумной солдатне и матросне. Офицеры, дабы побудить нижние чины к наступлению шли в одиночку в бой и терпели колоссальный урон, но оставлись верны воинским традициям. Мало того, солдаты часто устраивали самосуд, убивая своих командиров. Выжили в основном те, кто принял на вооружение мимикрию, осквернив тем самым душу, но возведя ее в ранг Закона поведения. Достаточно вспомнить наших маршалов – хотя бы Тухачевского. Но столь податливыми были не представители кастового офицерства, в "выдвиженцы войны". К началу революции офицерство уже настолько "пререлицевалось", что вполне соответствовало качественному и количественному составу общего народонаселения. В офицеры тогда определяли практически всех более менее грамотных людей". Тухачевский был до революции всего лишь прапорщиком – а это что-то среднее между солдатом и офицером.

Опять обобщающие мысли стучались в кладовые и архивы интеллекта: "кастовость", "дворянство", "образованность" – канули в лета! Опорой престолу такой социальный фундамент уже быть не мог. И государство начинает разваливаться…

Однако большевики, кровь из носа, желают удержать власть: для них это уже проблема жизни и смерти! Спасти ситуацию может только тоталитарное государство, а значит нужна опора новой армии, иного офицерства и по духу и по социальным установкам…

"Офицеров в столице останавливали на улице, били, истязали, убивали, грабили: "Анархия – мать порядка"!.. Особенно бушевал Кронштадт. В апреле 1917 года в Петрограде усилиями барона генерала П.Н.Врангеля и графа А.П. Палена была создана тайная военная организация, имеющая возможность рассчитывать на военную поддержку ряда воинских частей, сохранивших боеспособность. Для быстрого реагирования был создан ряд офицерских дружин. В мае в Ставке образован Главный комитет Всероссийского союза офицеров. Но приходилось и отмежевываться от тех офицеров-перевертышей, что надумали принять революцию. Решительнее всех повел себя генерал Л.Г.Корнилов: он двинул на Петроград несколько эшелонов Кавказской Туземной кавалерийской дивизии. Марш-бросок "Дикой дивизии" без должной поддержки захлебнулся. Виновниками тому были не только большевики во главе с Лениным, но и проститутка-Керенский"…

Прибегнув к несложным аналитическим функциям, можно было понять, что именно создание тайных организаций служило способом спасения от окончательного разгрома офицерства. Примечательно, что дворяне-офицеры пошли по существу по пути крестоносцев, масонов. В этой части все повторяло опыт в большей мере не отечественных традиций тайных обществ, а английских масонских лож. Началось некое соревнование: "белое движение" перетягивало на свою сторону лучшие офицерские кадры – кастовые, дворянские, умные; "красное движение" переманивало на свою сторону все остальное из наличного состава офицеров, вернувшихся с войны. Примечательно то, что ни те, ни другие офицеры не сумели сохранить жизнь: одни погибли в ходе Гражданской войны, другие – в результате чисток в ближайшие годы советской власти.

"Большевики быстро поняли бесперспективность надежд на "народную мудрость", им потребовалось на переходном этапе прежнее офицерство. Уже с лета 1918 года пришлось спрятать ненависть и недоверие к офицерству и начинать вербовать штат "военных специалистов". Только в Москве на 15 июня 1918 года было зарегистрировано около тридцати тысяч офицеров. Первый декрет о призыве офицеров, военных врачей, военных чиновников был издан большевиками 29 июля 1918 года. По докладу бывшего генерала, а ныне военного специалиста, перешедшего на службу в Красную армию, М.Д.Бонч-Бруевича, только десять процентов учтенных офицеров изъявило желание добровольно служить новому правительству. С апреля 1919 года начали действовать особые комиссии по учету бывших офицеров. Они почти насильно определяли бывших офицеров на службу в Красную армию. Осенью 1918 года удалось поставить в строй 160 бывших генералов, в 1919 году – 200 генералов и 400 полковников и подполковников"…

Машина притормозила, я открыл глаза: через переднее ветровое стекло увидел небольшой, аккуратно оборудованный пост, сержант в камуфляже проверял документы, представленные Владимиром. Нас не просили выходить из машины, класть руки на капот и раскорячивать ноги. Все было тихо и мирно, я бы даже сказал – деликатно. Мы снова тронулись в путь, но теперь уже по территории, заполненной чуть приметными бытовыми строениями – двухэтажными зданиями. Около одного из таких домиков машина остановилась, и Владимир, улыбнувшись, предложил всем выходить "на волю". Так он выразился во всяком случае…

Нам с Олегом отвели комнату на двоих с санитарным узлом и маленькой кухонькой. Какая-то разновидность спартанской гостиницы встретила нас, было дано время на обустройство, и я спокойно завалился прямо в одежде на койку, забив болт на всякий элементарный этикет. Мне было необходимо "доковыряться" в своей памяти, иначе "незавершенка" будет тяготить меня и отвлекать от других возможных дел…

"Крупнейшим центром офицерской эмиграции после Гражданской войны стали Балканские страны, особенно Югославия. Вот почему, наверное, так близка нам эта страна и по сей день, вот почему в конфликте с албанцами подавляющее большинство русских было на стороне югославов. Даже по себе я чувствовал ненависть к тем, кто запер в узилище Гааги Слободана Милошевича. Только крайне тугие материальные узлы связали руки нашей армии в деле помощи Югославии. Но я был уверен, что все естественное обязательно возвращается на свои места.

Хорошо известна и русская колония в Южной Америке, сложившаяся до Второй мировой войны под руководством генерала И.Т.Беляева. В Парагвае создался своеобразный центр русской военной организации, куда последовательно перебирались бывшие офицеры из Западной Европы, например, из Люксембурга, Франции. Опытные офицеры, еще в полном расцвете сил, принимали участие в военных действиях Парагвая и Боливии. Именами погибших русских офицеров были названы десять улиц в столице страны – Асунсьоне. Забавно, но в Парагвае как бы пересеклись после Второй мировой войны пути русских эмигрантов и немцев".

Меня опять швырнуло несколько в другую крайность: я оставил в покое дела былого офицерства, как такового, и решил приблизиться к масонству. Не трудно было заметить, что еще в 1917 году, неожиданно возникшее, как средство самозащиты, тайное сообщество офицеров потянуло за собой хвост через эмигрантские кордоны, главным образом, в Париж. Такое масонство категорически отмежевалось от русских масонов, ставших внутренним двигателем переворота семнадцатого года, свержения монархии в России. Честное общественное мнение прочно усадило на черную скамью суда чести членов временного правительства и особенно Сашку Керенского!

"До Второй мировой войны основной идеологической проблемой русского масонства за границей была, пожалуй, задача окончания борьбы за "возвращение" и "невозвращения" в Россию. Во время войны и, тем более после нее, возникла необходимость "чистки рядов" – нужно было срочно выявить и отделить от себя тех, кто сотрудничал с немцами". Примеров таких направлений работы масонских лож много. Но я для начала втянул в разговор Олега по поводу ложи "Юпитер".

– Олежек, – начал я с места в карьер, – что тебе известно о деятельности масонов из ложи "Юпитер"?

Мой друг задумался не надолго, он уже порядком начитался моих "трудов" о русском масонстве и кое-что смыслил в этих вопросах.

– Мне помнится бессменным руководителем "Юпитера" еще с 1938 года был Б.Н.Ермолов. Именно в том году, 10 марта он был избран мастером ложи. Но, пожалуй, выступая на торжественном собрании 10 марта 1945 года мастер не был слишком оптимистичен. Это же именно Ермолов обратился к членам ложи с риторическим вопросом: "Урок, только что полученный человечеством, даст ли должные плоды в области духовного прогресса?"

– Ты прав, Олег, оптимизма было тогда очень мало, наверное, потому что всех основательно придавила страшная война, только что закончившаяся. Сильное смятение было в душах выживших. Представляешь, сколько энергии нужно было затратить, чтобы залечить душевные раны. Наверняка, не все выдержали испытание: кто-то из довольно близких людей погиб, некоторые сломались под тяжестью серьезных обстоятельств и связались особыми отношениями с фашистами (таких, кстати, было немного), кто-то попался на удочку КГБ. Всего-то ложа к тому времени насчитывала только двадцать девять человек. Но оставшимся на посту было непросто остудить память и горе по невинным жертвам и по тем, кто не выдержал испытания. Их пришлось вычеркивать из списков…

Мы удобно улеглись каждый на своей койке и совсем уже собрались, не спеша, со смаком и вкусом, пройтись по всем знакомым нам масонским ложам, имеющим тяготение к русскому офицерству. Кто из дворян не служил в России в армии до революции? Очень мало таких чудаков было. Но Олег пожелал выскочить из контекста нашего философско-публицистического разговора и задал неожиданный вопрос:

– Как ты относишься к писаниям старухи Шапокляк, то есть к Берберовой о масонстве?

Не скажу, чтобы такой вопрос меня "взорвал", но я не мог понять для чего Олегу необходимо в манную кашу мешать не сахарный, а обычный песок, да еще и набранный на пляжах другого континента. Все это варево потом будет невозможно слопать.

– Кажется, у Андрея Ивановича Серкова в свое время я наткнулся на очень точное определение "вклада" Берберовой в изучение масонства. Он называл ее "труды" журналистско-старческим скандализмом. Вот тут я с ним полностью солидарен. У меня к Берберовой приблизительно такое же отношение, как к масонской ложе "Гермес". Меня шокировал в ней пофамильный состав. Такое же удовольствие я получил от знакомства с составом женской ложи "Аврора". Но здесь меня смущал уже не национальный, а, естественно, половой и возрастной детерминизм. Мое твердое убеждение заключается в том, что носители ортодоксальных религий вообще не должны приближаться к масонской игре даже на пушечный выстрел. Это им противопоказано генетически, биологически, физиологически, если угодно. Но женщина – это всегда "Х2", и ее ортодоксальность обнимается с политической неустойчивостью так же лихо, как принципиальные половые пристрастия, подверженные возрастной коррозии. Молодежь до первого замужества изображает из себя феминисток, старухи, напрочь лишенные перспектив замужества, превращаются в моральных тиранов. Все вместе придает масонству вульгарную окраску – это уже театр парадоксов, а не масонская ложа.

Олег изобразил на своем лице явное непонимание причин столь категоричной позиции. Мне пришлось подбирать выражения, чтобы не застрять в памяти друга в качестве той кости в горле, от которой погибает и человек и дружба с ним.

– Понимаешь, Олег, – начал я медленно, – все хорошо, что хорошо кончается. Можно потолковать и о национальном вопросе, тогда роль еврейства в революции в России будит иметь четкое определение. Она нам хорошо известна и на других, более солидных примерах: в жизни и смерти Христа, прежде всего. Так нужны ли еще повторения? Зачем разрушать масонство, только еще наметившее пути возвращения в Россию. Пусть лучше его адептами будут этнос определяющие нации. А для собственно Израиля, полагаю, масонство просто не нужно – не так ли?

Олег не успел мне ответить, открылась дверь комнаты после короткого командного стука, и раздалась шутливая команда: "Выходи строиться на обед!"

Мы не успели поговорить о бабах-масонах, подхватили ноги в руки и высыпали во двор, там уже переминался с ноги на ногу Владимир, рядом замер Гончаров и еще несколько человек. В одном из ждущих кормежки я быстро признал нашего тайного ночного гостя – "Кудрявого". Его уже однажды пришлось выручать Олегу. Все как-то странно сочеталось, но не объединялось пока. Будем ждать, когда же подойдет и фаза дифференциации "объектов пристального внимания". В чью же пользу окажется тогда окончательный счет?

Обедали в столовой, расположенной невдалеке, слева от нашего корпуса. Все здесь было скромно, чисто, опрятно – построено на принципах самообслуживания. После обеда нас как бы развели "по интересам", со мной и Олегом взялся беседовать Владимир, остальных увели куда-то. Володя начал разговор на ходу, в свободной манере мы продвигались по гравийной аллее в сторону небольшого лесочка. На ходу беседовали и тот разговор ввел меня, мягко говоря, в легкое недоумение, хотя я уже давно положил за правило ничему не удивляться…

По словам Владимира, компетентным органам кое в чем уже удалось разобраться: круг интересов преследователей сужается. За нашей группой – а еще точнее, за мной и Олегом – вели "охоту", причем, квалифицированно, привлекая немалые силы и средства. Получалось так, что кому-то мы перешли дорогу, даже не въезжая в суть конфликта. Что заставило тех людей травить нас с борзыми, все еще не удалось расшифровать. Но, пока суть да дело, то придется решать вопросы самообороны и поиска с поличным "охотников за черепами". Одно было ясно: все деяния нападавшей стороны носили весьма агрессивный характер. Володя призвал меня и Олега быть весьма осмотрительными и не пытаться играть в детские игры – в ковбоев-сорвиголов. Сейчас же нас здесь собрали для "повышения боевой готовности" – нам с Олегом надлежало пройти курс "молодого бойца". В начале, как и водится у сыскорей и у диверсантов, мы должны возродить в себе навык огневой подготовки.

Решив не откладывать дела в долгий ящик, мы двинули в сторону стрельбища. Конечно, не в строю, а вразвалочку, но мы под руководством инструктора отправились повышать боевую подготовку. Владимир тоже прилепился к нашей компании, вел его простой лозунг: "Не скрою, ребята, люблю пострелять!". Ходу было минут пятнадцать, не более: шли по приятной лесной тропе, ничто не нарушало тишину и пения птиц, не было звуков, напоминающих о близости стрельбища. Прибыли на место: большая поляна с подстриженной травой, окружена с трех сторон высоким валов, чтобы гасить резвые пули, вырвавшиеся из неумелых стволов. Однако, полагаю, что здесь обычно стреляли те, кто никогда не мазал мимо мишени. Но вот для таких олухов, как мы с Олегом, земляное ограждение было кстати…

Уже в дороге, между делом, инструктор подкачал наши мозги несложной информацией. Оказывается бурному развитию ручных огнестрельных систем, позднее названных револьверами и пистолетами, способствовало появление капсуля-воспламенителя и изобретение вращающегося барабана, затем подающей патрон пружинной обоймы. В 1836 году неизвестный американский конструктор Джон Пирсони изобрел удачный револьвер "Патерсон", по названию города, где он был изготовлен и опробован. Но лавры от удачного изобретения получил не изобретатель, а менеджер того предприятия, которое занялось производством новой ручной огнестрельной системы – Сэмюэл Кольт. Он по существу украл у "творца револьвера" приоритет изобретения. Новый рывок, оказывается, исподволь готовил давно немецкий изобретатель Дрейзе: в 1827 году он изобрел первый унитарный патрон. К нему несколько позже присоединился французский оружейник Лефоше: в 1853 году он предложил шпилечный унитарный патрон с металлической гильзой. Наконец, в 1856 году американец Берингер, слизнув конструктивную идею у француза Флобера, усовершенствовал боевой патрон. Увлечение ручными огнестрельными системами подтолкнуло появление высококачественного бездымного пороха, резко повысившего мощность оружия.

Мы с Олегом, столь основательно расширив кругозор, просто воспылали страстью к огнестрельным системам и задались целью перепробовать все, что можно по этой части.

В 1897 году появились пистолеты системы Браунинг с магазином в рукоятке и возвратной пружиной под стволом. На нашей родине уникальными пистолетами до сих пор являются такие системы, как "ТТ", "ПМ", "Стечкин". Ну, уж эти-то пистолеты мы не упустим, от души настреляемся.

Для начала, нам позволили выбрать для "прикладки к руке" "ТТ" или "ПМ". Творцом сравнительного маленького личного оружия офицера, до сих пор стоящего на вооружении органов милиции, является Николай Федорович Макаров (1914-1988) – изобретатель самоучка, начинавший свою карьеру механиком в Сасовском паровозном депо. Он изобрел прекрасный пистолет ближнего боя, из него хорошо лупить по нападающему прямо от бедра. На этой модели остановил свой выбор Олег. Но я предпочел все же, пусть несколько неуклюжий с первого взгляда, но мощный "ТТ". Эта система прошла проверку в годы Отечественной войны. Пистолет до сих пор вдребезги разносит бронежилеты, выпускаемые большинством современных фирм.

Наши занятия начались с формирования "культуры работы с оружием": инструктор настойчиво вбивал в наши головы основные принципы приемов и методов максимально эффективного и безопасного применения оружия. В памяти долго еще будут свербить термины: "оружие вне тела", "оружие вне моего тела", "расположение ствола в плоскости безопасности", "палец контрольный", "палец рабочий", "оружие в мишени" и так далее…

Нас учили, школилии, снимали стружку за огрехи, а Владимир в это время, исподтишка поглядывая на нас, палил вовсю из своего любимого "Стечкина" – одиночными, очередями, справой, слевой, с двух рук… Мы завидовали ему, но понимали, что без теоретической подготовки даже в стрельбе хорошего результата не добьешься…

Наконец, и нам позволили насладить мужскую гордыню: никто не ограничивал нас в количестве выстрелов, "натаскивание" проходило весьма деликатно. Инструктор наблюдал за нашими экзерцициями и, как бы невзначай, подсказывал варианты более эффективного способа применения оружия. Мы не ершились, а начинали пробовать предлагаемый вариант и быстро постигали его преимущества. Странно, но через час страшной пальбы мы стали замечать, что пули в мишень начали ложиться ровнее, кучнее и ближе к яблочку.

Однако все устают: устало оружие, померкло и наше внимание, стали дрожать руки – потребовался перерыв. Разрядив пистолеты, мы отошли от огневой позиции и прилегли на мягкую, не скошенную в том месте травку. Я улегся на живот, подогнув и подтянув левую ногу так же, как я это делаю, когда ложусь спать и уже чувствую надвигающуюся муть сладкого сна. Голова моя улеглась на руки, уткнулась в мягкую, душистую траву… Сознание моментально отлетело – сначала неизвестно куда… Потом кручение в зыбкой невисомости прекратилось: я понял, что откатился к годам девятнадцати – двадцати. Тогда вот также, мы еще молодые, необстрелянные курсанты Военно-медицинской академии, зачисленные в первый взвод второго факультета, то есть в воздушные десантники, лежали на похожем стрельбище в летнем лагере в Красном Селе и лупили из автомата Калашникова, укороченного (АКС-74У), постигая азы науки "борьбы с врагом". Уже тогда мы понимали, что выбрали непростую профессию. Встав на тот путь, мы, скорее всего, рисковали многим. Возможно, новая профессия потребует от нас и самого дорогого – жизни, "которая дается один раз и прожить ее надо так, чтобы…" Мы – это мой приятель и однокашник по Нахимовскому военно-морскому училищу Сергеев и я – были до мозга костей заряжены идеологическими порохом. Понятийные штампы в том числе достались нам по наследству – от Николая Островского, например. Потому Сергеев и я действительно считали, что наши тела и души проходят закалку, подобно стали – мы били готовы к испытаниям огнем и холодом. Слушатели академии, где вроде бы должны готовить представителей самой гуманной профессии, палили из АКС так, словно вели настоящий бой с окружившими нас превосходящими силами противника. Потом мы узнаем, что при десантировании в тылу врага обязательно травмируется некоторое число диверсионной группы. И если выполняется серьезное специальное задание, то именно врачу придется по приказу командира группы "убрать небоеспособного". Ты будешь вкалывать пострадавшему яд, забывая о милосердии, но помня, что группа обязана выполнить боевое задание, даже пожертвовав жизнью этого человека. В том будет заключаться милосердие иного качества.

Мы были верны долгу! И отголоски той веры, воспитанной в нас жизнью, воинскими традициями с четырнадцати лет, приобщали нас к особой касте масонов. Нас настолько бодрило ощущение сопричастности с особой породой людей, что мы были готовы прыгать с парашютом и днем и ночью, в любую погоду, на территорию любого врага, лишь бы выполнить боевую задачу. Ребята понимали, что похожи на "цепных псов", натаскиваемых для самых кровавых дел. Но то была наша жизнь: правила бытия военной касты – особой, верной долгу, приказу командира!..

Прошло много лет, наши пути с Сергеевым разошлись. Он выбрал особую стезю, приведшую его к смерти – он повелел похоронить свое тело в пучине Тихого океана. Я хорошо понимал его выбор: ему просто надоела эта жизнь! К тому времени он, скорее всего, многое переосмыслил и отделил "мух от котлет"… Но ему и претил весь тот бардак, творящийся в нашей стране, и потому он сперва уплыл из нее – на свободные просторы океана. Но за свободу Сергееву пришлось заплатить дорогой ценой – и он, как водится у масонов, не стал жадничать!..

Мой друг так же, как и многие честные и порядочные люди, не хотел понимать и принимать законы новой жизни. Он не был фанатиком партии, не собирался идти по стопам клоуна Зюганова и ему подобным. Ему претила маска гордого буревестника, коммуниста, авангарда пролетариата! Наверняка, мой давний друг задавал себе простой вопрос: "А почему именно пролетариат должен руководить, повелевать жизнью остальных людей, желавших чувствовать себя свободными?" Кто сказал, что у работяг, при всем уважении к их тяжелому труду, должны быть особые привилегии? Все люди равны перед Богом!.. Не надо путать интересы авантюристов, стремящихся к власти, и потому использующих "особый инструмент" для достижения личной цели, и законы развития свободного общества…

Да, черт с ними, с коммунистами – достаточно взглянуть на похабное рыла их современных вождей, чтобы понять, кто чего стоит!.. Дело вовсе не в том, просто воспоминания о молодости навеяли грусть, потому что пришлось вспомнить о тех, кого уже нет в живых, но они остались мне дороги. Стрельба несколько разрядила мою долго копившуюся внутри агрессию. Мысленно я перестрелял всех личных врагов… Но душа осталась опустошенной: не было замены той агрессии, поскольку я давно растерял все положительные эмоции. Я, видимо, жил как раз тем, что не навидел врагов, подлецов, дураков, коверкающих жизнь честных людей, мою собственную жизнь… Вот почему память и поплыла в сторону Сергеева – моего старого друга. Он, скорее всего, был нужен мне сейчас. Я еще раз понял, что хорошие люди, как правило, не умеют объединяться, а от того терпят страшные издержки, порой стоящие им жизни…

Но рядом палил из "Стечкина" сын Сергеева – Владимир, рядом со мной лежал на траве мой друг Олег Верещагин… Значит все и не так уж плохо в этом мире. Вот пришел же мне на помощь Владимир, сколотил нас всех в бойцовскую стаю, призвал к самообороне, к деятельности, несущей наверняка положительный результат, во всяком случае, имеющий смысл!.. Значит и хорошие люди умеют объединяться, только делать это необходимо быстрее, решительнее и без лишней рефлексии…

Мысли улетели, и я окунулся в короткий сон: минут пятнадцать – двадцать, не более. Никто меня не беспокоил, я сам проснулся – свежий и бодрый, готовый, как и в свои девятнадцать лет, к головокружительным прыжкам с парашютом на территорию любого враждебного государства, в любое время суток… Но делать это теперь я стану только для того, чтобы оказать помощь достойным людям!.. Тут же голос сверху успокоил: "Кому ты, старый пень, нужен! Себя сумей защитить и на том спасибо!"… Я прислушался к "голосу сверху". Мне показался он очень знакомым: точно это были солдатские сентенции Владимира, мать его так!.. Интересно, откуда у него эта способность – читать мысли на расстоянии. Видимо, кое-что он унаследовал от своего отца…

Владимир подошел к нам с Олегом и присел на траву рядом. Даже во время короткого отдыха он был на службе. Боец сидел как-то по-особому, готовый в любой момент вскочить на ноги или, наоборот, проделать несколько кульбитов. Он и вправду перекатиться со спины на живот, на ходу выхватывая пистолет, целясь в невидимого противника: то была не игра, а тренировка "маятника" – обычное дело для диверсанта. Между тем, следя за окружающей панорамой, Володя вел неспешную беседу с нами. Он уточнял расписание наших занятий: ему казалось, что за короткий срок, не снижая огневой подготовки, нам необходимо освоить некоторые представления о взрывных работах. Конечно, такие знания никто не собирался развивать в нас до той степени, когда мы сами начнем подрывать кого-то или что-либо. Нам нужно уметь диагностировать подготовку подрыва: скажем минирование двери нашей собственной квартиры, установку где-то на нашем маршруте "растяжки" и так далее. Вот для того завтра с утра с нами займется инструктор некоторыми специальными вопросами "на местности". А сейчас нам предлагалось чередовать стрельбу с занятиями по метанию ножа и уклонению от такого оружия, когда оно неумолимо летит, прицелившись в горло.

Все в тех занятиях было интересно и занимательно, но к несчастью глазомер уже был не тот, да и резвость, координация основательно подкачали. Потом Владимир с новым инструктором просмотрел наши действия в рукопашном бою, рассчитанном на разные ситуации. Олег мог здесь показать класс спортивного боя – у него был чемпионский уровень. Но все наши "дерганья" были забракованы: инструктор продемонстрировал нам несколько несложных действий для "ближнего боя". То были "связки" универсального, практического характера, пригодные для стандартных ситуаций. На их отработке нам и было предложено сосредоточиться.

На следующий день новый специалист посвятил нас в тайны "визуального контроля" на местности: требовалось "вычислить" возможные подрывные "капканы", расставленные противником. Тут уж нам основательно зачумили голову разными премудростями: подразделение мин и фугасов по "тактическому назначению", "поражающему воздействию", "принципу действия", "способам приведения в действие", "срокам действия", "материалу корпуса или безоболочечным изделиям" и так далее. Я скис первым, хорошо усвоив одно: если коварный враг решит тебя "замочить", то он обязательно подберет ключи к твоему замочку.

С большим интересом, пожалуй, я впитал в себя информацию о "демаскирующих признаках объектов и людей". Мне доставило удовольствие проникнуть в тайны "невидимок": все здесь я примерял на свою персону. Пришлось выучить на зубок "таблицу шумов", применяемую в разведке, методы индивидуального повышения слышимости – лежа, сидя, стоя. Но, оказывается, в том деле очень помогает и развитое обоняние и простой здравый смысл, опытного по обычной жизни человека. Почему-то опять вспомнилось Нахимовское училище: мне нравилось, будучи помощником дежурного, уходить темной зимней ночью на обход огромного здания. Тогда я крадучись продвигался по неосвещенным коридорам, лестничным переходам, учебным классам и кабинетам, наблюдая жизнь большого пустого здания изнутри, оставаясь невидимым для всех остальных. Тогда я постиг еще один Божий дар: я легко адаптировался в темноте, быстро начиная различать предметы. Что-то кошачье просыпалось во мне, я не только хорошо видел в темноте, но и неслышно ходил, маскировался в абсолютной тени, обходил "подсветку силуэта" бликами фонарей с улицы.

Обычно дежурного офицера начинало беспокоить мое долгое отсутствие, тогда он принимался меня розыскивать: продвигаться по зданию в поисках "потерявшегося воспитанника". А я сидел в створе коридора в каком-нибудь теневом углу и наблюдал за действиями дежурного. Он явно боялся темноты, осторожно ступал по половицам. Осторожный человек силился нащупать выключатели на стене, но действия были безуспешными из-за суетливой поспешности. Тогда я неожиданно вырастал из темноты и на "кошачьих лапах" приближался к "старшему товарищу" сзади. Какое-то я, как тигр, шел по пятам охотника, затем негромко кашлял. Реакция у дежурного офицера возникала забавная. Может быть, тот дар "японского ниньзи" и смог бы реализоваться в моей дальнейшей военной карьере, но я решительно прервал ее. Медицина увлекла меня больше. А быстрая адаптация к темноте помогала мне при работе в рентгеновском кабинете или во время срочных ночных вскрытий в каком-нибудь сельском плохо приспособленном морге во время моей работы в Карелии. Почему именно срочном, ночном, да только потому, что морги не отапливались, представляя собой чаще всего бревенчатые сарайчики. К утру при сорокаградусном морозе труп превращался в глыбу льда. Судебно-медицинское или патологоанатомическое вскрытие приходилось бы выполнять с помощью зубила и молотка.

Из сказанного я быстро сделал далеко идущие выводы о том, что освоение армейских традиций, хотим мы этого или не хотим, еще долго будет являться в России свидетельством готовности к выполнению любой гражданской функции. Такой вывод только прибавил интереса и огня в наши теперешние занятия. Вечером, наконец-то, появилась возможность переговорить с Анатолием Гончаровым: он тренировался по особой программе. Толя был большим специалистом, профессиональным охотником, из чего я сделал вывод, что его усовершенствуют в снайперском деле. И когда я увидел, как он волочет вечерком спрятанную в чехол снайперскую винтовку "Винторез", применяемую для бесшумной стрельбы по объектам, находящимся на расстоянии 300-400 метров, то понял, что не ошибся в своих предположениях.

Примечательно, что я все еще помнил: "Винторез" – это автоматическая винтовка, способная стрелять и одиночными выстрелами и очередями. Это серьезное оружие: на расстоянии двести метров его пуля пробивает стальной лист толщиной шесть миллиметров, а на пятистах метрах – толщиной два миллиметра. Этого вполне достаточно, чтобы угрохать любого злоумышленника. Винтовка снабжена оптическим прицелом ПСО-1 и ночным прицелом НСПУМ-3. Теперь понятно, почему Анатолия мы несколько дней не встречали днем во время приема пищи: значит он тренировался и ночью для специальной стрельбы, а днем отсыпался. Сегодня график его работы, скорее всего, поменялся. Похоже, что Анатолий дырявил мишени на здешнем снайперском стрельбище еще задолго до нашего приезда.

За столом во время приема пищи мы сидели вместе, но говорили только о малозначительных делах – о давно минувших днях. Здесь работал универсальный принцип: "Болтун – находка для шпиона!" Умение сдерживать и контролировать себя во время разговора в общественном месте было, если угодно, еще одной степенью проверки готовности к выполнению разведывательной миссии.

Мы поедали вкусную пищу, шутили, вспоминали давние встречи, травили анекдоты. С Анатолий мы вспомнили и о совместной охоте в горах сочинского лесного массива. Туда я когда-то приезжал с Сергеевым на отдых, и нам удавалось вырваться в горы, естественно, под руководством Анатолия. Гончаров всегда оставался для меня не только великим авторитетом, знатоком охоты, но и замечательным парнем. И вот теперь мы неожиданно встречаемся вблизи Санкт-Петербурга, в таинственном для простого обывателя месте, и занимаемся-то мы здесь совершенно "странными делами"…

Владимир издали наблюдал за нашим разговором и, видимо, что-то подсказало ему: "Необходимо снимать завесу тайны со всех наших дел. Во всяком случае, надо сделать некоторую информацию доступной для осмысления".

Владимир собрал нас после ужина, вывел "апостолов плаща и кинжала" на свежий воздух. Сели спиной ко всем строениям на отдаленной полянке – никто теперь нас не мог контролировать с помощью технических средств. И начался разговор по душам. Мы с Олегом наконец-то узнали кое-что новое и неожиданное для нас. Оказывается определенные службы вели самостоятельное расследование происшествий на улице Гороховой. Как ни странно, главным виновником торжества оказался я – самый мирный, по моему убеждению, человек. Было доказано, что две машины во дворах были сожжены рэкитирами в отместку неким дельцам за неуплату "долгов", что к нам никакого отношения не имело. Смерть обоих Егоровых, безымянного для меня директора фонда, Гордиевского, Остроухова тоже не соседится с нашей историей. Но вот "подвиг" Олега Верещагина не остался незамеченным, однако и тут неопровержимых доказательств его участия в "побоище" не нашлось. Но оставался еще один неразрешимый казус. Именно его и силились исследовать компетентные органы…

Владимир меня ошарашил неожиданно: хвост моей "провинности", ради которой началась "охота на волков", оказывается, тянулся из периода десятилетней давности. Тогда я плавал врачом на торговых судах Балтийского морского пароходства. Странно, но Владимир воспроизвел картину былого по числам, часам и почти по минутам…

В один из рейсов мы шли из Гамбурга в Бразилию: пересекли, как и положено, Атлантический океан, полюбовались игрой дельфинов, китов, полетом птиц, закалили лучами отменного солнца кожные покровы, освободили легкие от городской копоти, впитали в себя дармовое вино, выдаваемое по нормам для плавающих в южных широтах. Сам по себе Гамбург был уже давно забыт, но зудящей занозой осталась в сердце память от общения с прекрасной немкой Беатой Хорст – белокурой, смешливой молодухой из цивильного пивного бара, с которой уже сравнительно давно связал меня счастливый случай. Я всегда с приятным чувством удовлетворенного самца вспоминал ее откровения, тепло тела, разнузданный темперамент и незатейливое кокетство. Потом, когда пароходство обанкротится и нас – матросов, врачей, капитанов и буфетчиц – выставят на мостовую, я устроюсь на работу в то смешное и никому ненужное заведение, называемое Фондом обязательных медицинских глупостей. Беата будет навещать меня в Санкт-Петербурге. Она не станет мучить своего увядающего без Атлантического солнца любовника расспросами о том: "Как же можно жить в такой странной стране?" Странная женщина, не весть что нашедшая во мне, с полной самоотдачей будет продолжать дарить мне телесные радости, пробовать читать мои сумасшедшие книги, специально для нее переводимые мною по главам на немецкий язык. Она будет ухохатываться, встречаясь прямо в жизни с литературными героями, – я перезнакомлю ее со всеми своими друзьями, ненароком укажу и на врагов, – совершенно не знакомыми ей даже по главной сути – по отношению к жизни. И это, я полагаю, только добавляло шарма в наши человеческие отношения. Беате, наверняка, казалось, что она встречается с "папуасами" или "марсианами". Но когда я водил ее по улицам Санкт-Петербурга, по загородным дворцовым резиденциям бывших царей, сплошь немецкого происхождения, она цепенела от величия увиденного и приходила в восторг, тогда она начинала лучше понимать своду полета души русского человека. В музеях и театрах она тоже захлебывалась от восхищения. И тогда дома, ночью, в постели на меня обрушивалась "ласка императрицы", уже хорошо понимающей, что она награждает изысканной любовью не "папуаса" или "вьетконговца", а графа Орлова, сумевшего возвести и ее тоже на пьедестал величия России!.. Белокурая бестия моментально превращалась в императрицу страсти – сила перевоплощения у женщины, как ни крути, невообразимая, особенно, если ее подпитывают исторические примеры!..

Владимир описывал события сухо, больше уточняя хронологию. Но я-то продолжал живописать, а я уже всем нутром унесся в далекие воспоминания: что-то давненько не приезжала Беата. Скорее всего, почувствовала по письмам, что я изменил ей теперь уже кувыркаюсь с русской белокурой бестией… Это почти животное чутье приближающейся опасности тоже сильно развито у женщин… Слов нет, Беатрис оставалась неповторимой, только я заметил, что стал и среди русских предметов своих матримониальных хлопот выбирать тех, кто напоминал мне мою прекрасную немочку.

"Командный окрик" вернул меня в мир реальностей… Итак, общее совещание закончилось, но я из-за плотских воспоминаний, кажется, упустил суть разбора полетов… Или Владимир мастерски ушел от самых главных откровений? Я только успел понять, что для охраны моей персоны выделено два человека. Тот самый кудрявый парень, которого однажды спасал Олег от бандитов, – отличный спортсмен, мастер спорта по стрельбе из пистолета. Вторым из "прикрытия" был Коля Мельник – небольшого роста, крепыш, тоже мастер спорта, но только по офицерскому многоборью. Когда-то наши пути пересекались с Николаем в Нахимовском училище. Анатолий Гончаров будет выполнять особое задание, но оно больше соответствует охоте с "подставой", или рыбной ловле – на "живца".

Все разошлись, а Владимир продолжил разговор со мной и Олегом Верещагиным:

– Пока мы еще точно не знаем, кто заказчик и почему так плотно за вас взялись. Собственно, пасут Александра Георгиевича, но вы, Олег Маркович, примелькались в тесной компании с ним. Отсюда вывод – вы соучастник, и вас тоже кому-то нужно убирать.

Владимир оценил воздействие сказанного, но мы пока еще находились каждый в сфере своих личных переживаний. Я застрял на Беате и теперь ее заместительнице – Ирине Яковлевне. Олег, абсолютно точно, прилепился к новой даме сердца – к стоматологине Воскресенской. Даже суетящиеся пальцы рук выдавали его нетерпение: он давно не ощущал плоти свое Valkyria. Владимиру ничего не оставалось, как взбодрить не половую, а нашу боевую активность:

– Господа-интеллигенты, хочу вас предупредить, что, если судить по почерку действий, за вами, скорее всего, охотятся те, кто имеет отношение к большому наркотическому бизнесу! Вам, если хотите сохранить головы, нужно держать ухо востро и не расслабляться. А у вас один блуд, да пьянка на уме…

Мы попробовали замаскироваться под "пеньки":

– Володя, ты судишь слишком строго стариков, к тому же переоцениваешь наши реальные возможности… Нам бы на отдых, все мысли только о пенсии… А ты заговорил о блуде,.. пьянке…

Владимир даже не удостоил нас ответом по поднятой теме… Помолчав немного, он перенес прицел дознания непосредственно на меня:

– Александр Георгиевич, давайте попробуем оживить картину ваших действий в течение последнего "хождения за три моря и один океан". Насколько я понимаю, вы стартовали в Бразилию из Гамбурга – прекрасного немецкого портового города с большими традициями, в том числе, возможно, и в наркобизнесе…

Я сильно удивился такой постановке вопроса: Гамбург для меня был городом мечты, там жила моя красавица Беата. И это, тем более, наполняло мои мысли пиететом, доброжелательностью, властным сексуальным трепетом… И тут вдруг какой-то "наркобизнес"… У меня в ушах тот термин зазвучал примерно в той же тональности, что и "сифилис", "СПИД", "зараза"… Но этого никак не может быть, только потому, что не должно быть!.. И точка!..

Володя выслушал мое мелодраматическое откровение спокойно, а затем предложил:

– Ассоциации с сифилисом и прочей медициной давайте исключим полностью! Но затем внимательно отнесемся к простому заданию: последовательно вспомним – минута за минутой – весь ваш вояж в Гамбург, ничего не выпуская, даже постельные сцены, которые, как я понимаю вашу натуру, естественно, были.

Я не стал смущаться: в конце концов такие воспоминания мне будут приятны, а имена же можно не называть. Опишем все поэтически, как в "сладеньком романчике". Но тут, словно наваждение из сфер Божественных, что-то толкнуло меня в левый бок – где-то в районе четвертого – пятого межреберья. Здесь, по указанию древних, рядом с сердцем гнездилась душа. Сперва я не понял указание свыше абсолютно точно, но скоро и этот рубеж энтропии был преодолен моим атеросклерозом: память слог за слогом, деталь за деталью, монадой за монадой вывела меня на осознание соответствующий теории старика Лейбница. Да, да, именно его вещий труд "Монадология", увидевший свет в 1714 году всплыл в памяти, от чего зрачки моих дальтонических глаз расширились, словно у кошки, нырнувшей в тьму загадочной ночи. Монаду Лейбница специалисты называют живым зеркалом Вселенной и Бытия. Понятия монады мы уже находим в работах Николая Кузанского и Джордано Бруно, но раскрыл его полностью, до самой понятийной глубины только Лейбниц. Он дал им универсальное толкование: это бестелесные, простые субстанции, истинные атомы природы, элементы вещей. Они имеют как отрицательные, так и положительные свойства. Каждая из них наделена способностью восприятия и представления…

Мне было трудно понять: "Какого лешего я ударился в монадологию, когда Владимир меня спрашивает о совершенно конкретных делах"? Но в том-то и особенность человеческого разума, что он легко сходит с правильных рельсов и даже превращается в сумасшедший ум. Видимо воспоминания о дорогой женщине свели меня с рельсов житейской простоты и увели в философию Лейбница. Я взглянул на Олега: его тоже почти безумный взгляд свидетельствовал о том, что мой друг приближается к рубежу тихого помешательства. Только скорейшее обсуждение философии Лейбница, то есть монадологии могло спасти нас обоих!..

И я резанул воздух первой сентенцией:

– По Лейбницу, вся информация атрибутивна или акцидентальна присуща монаде.

От неожиданности поворота разговора Владимира даже повело куда-то в сторону – его можно было понять!.. Мы же не на занятиях в Университете марксизма-ленинизма и не собираемся подвергать критике теорию "чистого разума"… Стоило дать вводные пояснения, чтобы хоть как-то вывести Владимира из состояния интеллектуального и эмоционального "prolapsus". Краем глаза я засек, как вспыхнул от нетерпения взор Олега – он-то был со мной солидарен полностью.

– В нашем понимании, "атрибут" – это необходимое, существенное, неотъемлемое свойство объекта. Акциденция – случайное, преходящее, несущественное свойство.

Спонтанно возникшее у Владимира косоглазие стало по легонечку выправляться, но зато Олежек еще ближе продвинулся к интеллектуальной невесомости. Но мне было уже не до контроля событий и психотерапии – я прочно оседлал хромающую, пегую кобылу философии.

– Лейбниц указывал: "Действие малых восприятий гораздо более значительно, чем это думают. Именно они образуют те, не поддающиеся определению вкусы, те образы чувственных качеств, ясных в совокупности, но не отчетливых в своих частях, те впечатления, которые производят на нас окружающие тела и которые заключают в себе бесконечность, – ту связь, в которой находится каждое существо со всей остиальной Вселенной".

Мои слушатели, слов нет, силились словить за хвост ассоциации из мирской жизни для только что выраженного мной алгоритма мышления. У Владимира это получалось совсем плохо, но все отменно понимал мой лучший друг Верещагин. Только веки и пальцы рук у него стали подрагивать, а глаза заводиться под надбровные дуги, как у женщин собирающихся грохнуться в затяжной обморок. И я выставил на стол все свои запасы премудрости:

– Лейбниц утверждал: "В силу этих малых восприятий настоящее чревато будущим и обременено прошедшим, что все находится во взаимном согласии. Ничтожнейший из субстанций взор столь же проницателен, как взор Божества. Он мог бы прочесть историю Вселенной"..

Владимир не сумел удержаться от стона, он мотал головой словно бык, только что получивший мощнейший удар током на скотобойне. Олежек балдел, даже не осознавая, что от удовольствия уже пустил теплую струйку в левую штанину брюк… "Стоп!" – фиксировался мой врачебный профессионализм. В силу анатомических особенностей в спокойном состоянии у мужчины половой член всегда находится слева, с внутренней стороны левого бедра: значит у Олега все нормально с психическим контролем, с рефлексами. Это, безусловно, меня радовало, как врача и как прирожденного альтруиста… Можно было продолжать доить философию Лейбница:

– "Время будет состоять в совокупности точек зрения каждой монады на самое себя, как пространства – в совокупности точек зрения всех монад на Бога"…

Вот теперь, кажется, Владимир выправил свой разум окончательно и стал выстраивать, отлавливать те полезные детали моих переживаний, так нужные ему для следствия. Олег с нетерпение ждал продолжения и я не разочаровал своего друга:

– "Гармония производит связь как будущего с прошедшим, так и настоящего с отсутствующим. Первый вид связи объединяет времена, а второй – места. Эта вторая связь обнаруживается в единении души с телом, и вообще в связи истинных субстанций между собой. Но первая связь имеет место в преформации органических тел, или, лучше, всех тел"…

Тут, скорее всего, настырное солдатское терпение Владимира лопнуло… Он перехватил инициативу как раз в тот момент, когда я спешно пытался оказать первую медицинскую помощь Олежеку, уж слишком глубоко ушедшему в обморок… Я пытался воспроизвести методику Николаева, принятую в акушерстве для оживления новорожденного ребенка, отказывающегося совершить первый вдох… Требуется так отшлепать новорожденного, набрызгать холодной водой на теплую кожу, чтобы у него возникла эмоция сильнейшего негодования, и он, выйдя из синюхи, закричал что есть мочи…

Тут-то Владимир и перехватил инициативу разговора, теперь он выжимал из меня подробности. И я заговорил, как на духу:

– Швартовка в Гамбурге, в порту прошла гладко: буксиры прижали нас к сорок восьмому причалу также четко, как со вкусом и смаком прижимает чревоугодник сыр к маслу бутерброда. Швартовые приняты, закреплены. Двадцать часов вечера, но через опускающуюся темноту я уже десть минут наблюдаю с высоты своего госпитального палубного навеса Беату, стоящую рядом с автомобилем "Volkswagen". Это ее собственный боевой конь, хорошо известный и мне, на нем она носится по Гамбургу сломя голову. Белокурая бестия призывно машет мне рукой: некоторые "охальники" из числа команды склонны ошибочно воспринимать ее жесты, как адресованные им лично. Трап спущен, капитан дал мне "добро" на увольнение на берег, и я, подхватив сумку с презентами, мчусь на встречу с "любовью"!..

Воспоминания шли своим чередом, обдавая меня угаром былых страстей. Вот тут-то, кстати говоря, я и понял, что для Владимира слова Лейбница проскользнули мимо способности искать логику там, где она необходима. "Отношения между такими монадами, как люди, включают в себя очень важный момент отражения одного человека в другом". Человек, как в зеркало, смотрится в другого, и логику его поступков можно разгадать по мотивам аналогичных действий "зеркального отражения". Потом и великий плагиатор – Карл Маркс – заговорит о "Павле", идентифицирующим себя в другом человеке, как в зеркале. Но это будет намного позже… А пока Иммануил Кант (1724-1804) заступит на философское дежурство и заявит: "При проведении прямой линии мы последовательно определяем внутренне искомое чувство". То есть Кант заговорил о времени, о его линии, Владимир же вел свою линию, подчиняясь совершенно иным понятийным установкам. И это – мне было горько и обидно!.. Сейчас я уважал больше Иммануила, чем Владимира… "Время мы можем мыслить не иначе, как обращая внимание при проведении прямой линии. Причем, исключительной доминантой будет действие синтеза многообразного, при помощи которого мы последовательно определяем внутреннее чувство и тем самым имея в виду последовательность этого определения"… Черте что и с боку бантик!..

Пробую уточнить, разобраться с собственной памятью: когда же я принялся тискать Беату прямо в машине – сразу же, как мы в нее уселись или только успели отъехать за пакгауз, нырнув под покров вечерних сумерек. Прямой "линии" в моих воспоминаниях не получалось: чертились разве только зигзаги, да еще со значительными разрывами линий. Помню, что нас там отвлекла какая-то суета: кто-то кантовал ящики, перегружал их из небольшого автомобиля – "каблучка", как у нас на родине говорят. Как ни странно, но мне показалось, что среди этой группы шнырял и наш боцман. Мы с Беатой остепенились, взяли себя в руки и, немного поглазев на грузчиков, поехали домой. Добравшись до квартиры, мы кувырнулись в спальню, и там все происходило в суперактивном режиме!.. Только утолив первую "охотку", появилась возможность приняться за дело с чувством, с толком, с расстановкой… Я полагаю, что детали можно опустить – они слишком дороги мне, больше даже, чем частная собственность и ваучеры, полученные от пройдохи Чубайса!..

Володя милостиво разрешил "опустить детали", но попросил уточнить события, сопровождающие ту "суету" за пакгаузом при разгрузке "каблучка", где отсветился и боцман нашего судна. Пришлось напрячь память, вытянув ее из флера сексуальных переживаний и попытаться обнажить эту "линию времени". Припомнилось главное: сравнительно небольшие ящики, числом, пожалуй, не более десяти, загружали в раскрытый большой металлический контейнер, один из тех, что обычно грузят и крепят на судне в трюмах, либо на верхней палубе.

Вот тут-то и нависло гробовое молчание… Володя очнулся первым и начал подбираться к "сущному" на мягких лапах, очень деликатно, словно опасаясь спугнуть "дикую кошечку", нечаянно заблудившуюся в кущах моей души.

– Александр Георгиевич, я понимаю, что прощание с Беатрис Хорст, переход через океан, затем по бурному Балтийскому морю, отрыв от дома, штормовые испытания могли породить экспрессию чувств… Но давайте немного займемся психологией: скажите откровенно, кто решил притормозить за пакгаузом – вы или ваша белокурая бестия?

Честно говоря, я с трудом дифференцировал события, происшедшие три года тому назад и не касающиеся исключительно половой сферы. Моряк же всегда слишком повернут на житейском, сексуальном. Задумчивость моя постепенно перерождалась во что-то более реалистичное… Теперь я как бы пытался посмотреться в иное зеркало: в нем требовалось увидеть боцмана, грузчиков и прочую шайку-лейку… И вдруг наступило окончательное прозрение:

– Послушайте, Владимир, я хорошо помню, что в перерывах между нашими обжиманиями Беата успела сделать несколько фотоснимков. Она снимала меня в салоне автомобиля на фоне того пакгауза и всей той суетящейся компании. Я не стал ее спрашивать: "Для чего – попу гармонь?". Мне показалось, что женщина просто прокручивает камеру, пробует ее на "пустом объекте". Теперь я склонен переоценить события: сорвались то мы с места лихо, словно моя дама почувствовала приближение опасности. Кто-то ведь мог и заметить фотосъемку, хотя вспышек камера никаких не делала. Я-то по мужской гордыни решил, что сильно "перегрел" у дамы аккумуляторы, и она теперь стремится быстрее добраться до постели…

Володя слушал мою исповедь очень внимательно, не перебивал, но дождавшись окончание рассказа, уточнил:

– Александр Георгиевич, вы не заметили погони за собой?..

Я, конечно, на такие мелочи тогда внимания не обращал – у меня была совершенно другая доминанта, к тому же чисто физически мешавшая мне спокойно сидеть, стоять, ходить – мне было необходимо срочно "прилечь"!.. Но я только понял, что был замечен нашим боцманом. Однако он никогда потом во время рейса не заводил никаких разговоров на эту тему. Все это я тоже передал Владимиру…

– Боцмана звали Семеном Данилычем Загоруйко, не так ли? – потряс меня неожиданным уточнением Владимир. Он с вами не остался до конца рейса – улетел на похороны матери к себе в Запорожье. – Я точно излагаю?

Да,.. Владимир все точно "излагал", все именно так и произошло, только откуда ему известны такие частности? Теперь я смотрел на Владимира, как на оракула-колдуна.

– Что было дальше, Александр Георгиевич? Когда вы распростились со своей дамой?

– В Гамбурге, как обычно, погрузка проходила на максимальной скорости. К шести утра я уже был на судне, а примерно через час буксиры выводили нас на волю.

– Ваша дама провожала вас? – уточнил Владимир.

– Надо сказать, что она никогда, кроме того случая, не встречала и не провожала меня. Все наши чувства мы оставляли у нее дома вполне удовлетворенными. По прибытии в Гамбург, я сам звонил ей, а на маршруте предупреждал о прибытии радиограммой. Мы жили, как голубки, стараясь не доставлять друг другу лишние хлопоты…

Я немного притормозил рассказ: он всколыхнул во мне былую привязанность, но у меня по-прежнему вызывало недоумение то, что Беата так резко оборвала наш обмен корреспонденциями – не было ни звонков, ни писем…

Владимир не подгонял меня, отдавая, видимо, себе отчет в моих переживаниях. Но когда я основательно "нагрустился", мой молодой друг задал сакраментальный вопрос:

– Александр Георгиевич, а вы хорошо помните подчерк вашей дамы?

Как же я мог не помнить подчерка Беаты, если наша переписка была почти ежедневная в течение пяти лет… Странные вопросы, однако, задает полковник… К чему бы это? Я взглянул на Владимира внимательно, с предчувствием неожиданного поворота событий, но при этом меня не покидало весьма грустное настроение.

Владимир протянул мне незапечатанный конверт: он был длинный и тонкий – почти из папиросной бумаги, так рационально используется бумага и вес корреспонденции за границей. На лицевой стороне конверта не было адреса, только рукой Беаты было выведены два слова: "моему Александру".

Рука моя дрожала, когда принимала этот жгущий сердце и глаза конверт, – я долго не решался его открыть, начать читать само письмо. Наконец, мужество вернулось, и я развернул небольшой лист писчей бумаги, и буквы запрыгали перед глазами…

Конечно, Беата пыталась общаться со мной на русском языке, она уже несколько лет как принялась его изучать и доставляла мне массу удовольствия своими словесными ляпами. Особенно ей плохо удавались матерные выражения, которыми я сыпал без меры, считая, что она все равно меня плохо понимает. Ей же казалось, что в актах любви применение неформальной лексики есть что-то подобное "награде за смелость"!..

Но сейчас передо мной прыгали слова, совершенно из другого текста, из другой области. "Саша, давно тебя не видела и боюсь, что уже никогда не увижу. Так сложилась моя жизнь. Я всегда помню о тебе. Я погибаю без тебя, милый! Целую. Прощай. Твоя Беата."…

Бешено любить женщину, изнывать в течение пяти лет в ожидании коротких встреч с ней, потерять ее неожиданно и вдруг найти только для того, чтобы прочитать такие короткие строки – это же убийство, повод для того, чтобы сразу же наложить на себя руки!… Слезы заливали глаза, недоумение рвалось с цепи, словно взбесившийся от сильной обиды пес – давно некормленый, окончательно простывший на ветру и морозе! Я не мог ничего себе объяснить, мне только казалось, что с неба на меня неожиданно обрушилась темная туча, называемая горем! Я взглянул на Владимира, и он, как палач, выполняющий свой долг на расстреле в камере смертников, после прочтения заключительного приговора Верховного суда, произвел выстрел:

– Александр Георгиевич, мужайте!.. Беата Хорст была сотрудником "Интерпол", к сожалению, она погибла от рук функционеров наркобизнеса. Была организована загадочная автомобильная катастрофа вскоре после ареста всей преступной группы, работавшей в порту Гамбурга. Это ее письмо к вам было последним … Видимо, она накануне смерти уже что-то предчувствовала… Подробности, к сожалению, мне не известны. Профессионал, как правило, чувствует охоту за собой: вот она и решила на всякий случай попрощаться с вами…

В моей голове образовалась каша: мысли, домыслы, обрывки интуиции, рефлексия, эмоции – все смешалось! Никакой "прямой линии" не получалось: Лейбниц, Кант плакали вместе со мной… Видимо, старею: слезы ползли сами собой по щекам и никак не хотели останавливаться. Я почему-то забыл, где находится тот краник "мужской мужественности", способный по "команде из центра" перекрывать водопровод переживаний. Я раскис, словно простая деревенская баба и никак не хотел выходить из этого состояния. Оно невольно передалось и моему другу Олегу Верещагину: он тоже начинал "прокисать". У него-то все сводилось к простой формуле: "Оружие у нас есть – пойдем перестреляем всю ту сволочь!" Но кого стрелять? Где найти этих уродов, считающих себя в праве распоряжаться чужой жизнью – судьбой тех, кого они и одного утреннего вздоха не стоят?..

Я попробовал откопать хоть минимум деталей из последних дней жизни Беаты:

– Володя, но я никогда не замечал за ней каких-либо "розыскных действий". Тайны никакой не было в наших отношениях, понимаешь… Все как у нормальных людей – сумасшедшее влечение друг к другу и только… Я даже толком и не раскапывал ее личную жизнь, ничего не знал о ее прошлом. Встретились мы с ней неожиданно: я забрел в цивильный кабак на площади перед городской ратушей, до этого основательно обшарив полки одного из центральных книжных магазинов. Я искал там Фридриха Ницше на немецком языке, хотелось ощутить красоту его слога в подлиннике, а не в русском переводе… Она работала барменом, но вышла из-за стойки обслужить меня, потому что все официанты были заняты: тогда она приняла меня за немца, приехавшего в "Vaterland" издалека. У меня был великолепный загар после посещения Бразилии – мы там кувыркались на местных пароходных линиях почти месяц – вот она и приняла меня за немца из "южноамериканских колоний", куда после войны сбежали многие военные от правосудия, там дали потомство, завели собственное дело. Чем-то моя рожа ей приглянулась…

– Я-то полагаю, что все было несколько иначе. – поправил меня Владимир. – Вас, Александр Георгиевич, почему-то "пасли" компетентные органы международного сыска. Ваша "будущая любовь" была приманкой – она великолепно выполнила свою миссию "крючка". Но Беата не устояла перед очевидными достоинствами кавалера из загадочной и далекой России, на бескрайних просторах которой, возможно, погибли и ее родственники во Второй мировой войне… Тут произошло "прекрасное стечение обстоятельств". Но вы в то время трясли ушами, как африканский слон, впервые увидевший в джунглях слониху в интригующе короткой юбке…

Вечно этот Владимир все опошлит и принизит. Никакого пафоса и поэзии у солдата нет за душой. Умеют же в нашей разведке уничтожить в человеке все лирическое и прекрасное… Но, может быть, он и прав?.. Ведь тогда на контакт Беата шла даже более активно, чем я. К тому же странная история: после нашего знакомства она уже не работала в ресторане – словно задача поменялась. Я вообще не помню такого случая, чтобы она ссылалась на работу, на занятость, когда я появлялся в Гамбурге… Это, конечно, знатный символ, тайный шифр…

– Владимир, пусть ты прав. Но, скажи, с какой радости "Интерпол" меня "пас", как склонную к заблуждению коровку?.. Объяснись, если уж ты взялся выдвигать столь авантюрные и обидные версии…

– Тут-то как раз все очень просто. – начал Владимир меня строить. – Вы, Александр Георгиевич, в течение тех лет, что служили в славном Балтийском морском пароходстве, если говорить на чистоту, никогда не отличались "скромностью чувств". В любой стране, особенно южно-американской, вы успевали завести шашни, не так ли?..

Я предпочел повременить с ответом – стоит ли включаться в хамские беседы, кто имеет право внедряться в мою многостороннюю и многотрудную личную жизнь… А Владимир тем временем наращивал обороты…

– Вас, оказывается, "пасли" еще с первого появления в Панаме, затем кое-что подтвердили в Чили…

Я не выдержал и прервал этот неуместный торг агрессивным выпадом:

– Что, собственно говоря, мне инкриминировали? Что особенного я сделал такого в тех солнечных странах?..

– Да не о "солнце" тогда шла речь. – опять взял в руки основную нить разговора Владимир. – Вы почему-то заводили знакомства с теми дамочками, которых вам "подставляли" именно определенные структуры наркобизнеса, действующие в тех странах…

– Так я что виноват в том, что у них "кадры" были более аппетитные, чем дешевые портовые проститутки, обслуживающие моряков всех стран, в том числе и России. Я просто боролся за качество, как мог!..

– Вот, вот, – добавил Владимир, – эта "борьба за качество" и составила вам особую рекламу. Ушлые дельцы искали "каналы" для транспортировки "зелья", а вы, по их разумению, сами клевали на "подставу"… Какое-то время вас "изучали", устанавливали ваши возможности, искали более основательный "крючок", чтобы затем подвесить вас основательно…

– Кто смел, тот и съел! – попробовал я хоть как-то оправдаться.

Но Владимир только наградил меня долгим испытующим взглядом и никак не стал комментировать мою реплику.

– Александр Георгиевич, эти люди прекрасно понимали возможности врача для провоза наркотиков – в вашем же подчинении масса помещений, целый госпиталь, куча медикаментов, среди которых легко спрятать, что угодно. Скажите, разве не было случая, чтобы ваши случайные пассии не делали вам прозрачных намеков на возможности улучшения вашего материального положения?..

Я задумался и, естественно, вспомнил такие случаи, но не стал погружаться в неприятные воспоминания. В таких случаях я моментально отшивал "соблазнительных дамочек", предварительно расплатившись с ними по принятому тарифу… Володя, между тем, продолжал корить меня по черному:

– Да, конечно, вы – "ловкач", но это могло стоить вам головы! Когда не по вашей вине, а исключительно из-за совпадения, их "сеть" начала гореть, то службы безопасности наркобизнеса принялись сопоставлять факты. Тогда и нависла над вашей персоной опасность! Теперь идет рикошет – ведь те ребята шутить не любят, денег у них достаточно, чтобы купить киллера в любой стране.

– Пусть так, но тогда при чем же здесь Беата? – попробовал уточнить я…

– Беата – как раз при том!.. К тому времени вами уже заинтересовались и компетентные органы, работавшие по другую сторону баррикад. Слишком уж вы активно прожигали жизнь за границей… Наверное, ваша "разработка" и была поручена Беате. Ну, а далее все сложилось так, как сложилось…

Я ничего не понял в той галиматье, но стало окончательно ясно только одно: Беату больше я никогда не увижу!.. Снова навернулись слезы – русская сентиментальность поползла по щеке…

Разговор мы прекратили и отправились по своим комнатам. Олег сопровождал меня, как заслуженного инвалида – кавалера французского ордена "Почетного легионера". Хорошо, что он не догадался взять меня под руку, не утирал мне слезы и не приставал с разговорами…

Я завалился на койку и улетел в воспоминания: почему-то привиделась одна из последних наших совместных ночей с Беатой. Дело было все в том же Гамбурге… Конечно, в такие ночи мы не тратили много времени на сон, а заполняли время другим способом. Однако в короткие перерывы, когда дремота, а затем и глубокий "провал" одолевал нашу плоть, мы успевали познакомиться и с мистическими видениями. В один из таких моментов, я проснулся оттого, что почувствовал капли слез Беаты у себя на лице, ее тело сильно прижималось ко мне… Она дрожала, но, скорее, не от страха – этого я за ней никогда не замечал – ее колотило волнение!..

Беата пересказала мне только что посетивший ее сон: "Что-то разбудило меня и я вышла на кухню. Там на столе, в серебряном блюде стояла твоя голова, но почему-то у тебя были шикарные вьющиеся волосы, как у Иисуса Христа! Глаза открыты и пристально, нежно смотрели на меня… Я поняла твой немой разговор – мы, конечно, прощались навсегда! Я плакала и гладила твои шелковистые волосы, уговаривая тебя не покидать меня"…

Да, в действительной жизни, в реальности все получилось наоборот: ушла Беата, и это я теперь мысленно глажу ее шикарные волосы. Однако ее мистическое проникновение было очевидным, значит можно надеяться и на то, что она издалека продолжает наблюдать за моей жизнью и, может быть, вмешиваться в нее, в мои мысли…

Кант в книге "Трансцендентальная эстетика" пишет почти что по тому же поводу: "Время не есть эмпирическое понятие, выводимое из какого-нибудь опыта. Различные времена есть суть лишь части одного и того же времени. Но представление, которое может быть дано лишь одним предметом, есть созерцание. В самом деле, время не может быть определением внешних явлений: оно не принадлежит ни к внешнему виду, ни к положению"…

Нет слов, все сформулировано Беатой было точно: моя голова будет теперь принадлежать ей. А "длинные шелковые волосы" – это только модель тех ощущений, исходящих, хотелось надеяться, именно от меня. Их она унесла с собой во Вселенную, в иную жизнь!.. Ведь тело человека умирает – в том нет сомнения – но чувства, как и душа, уносятся в Космос, во Вселенское Информационное Поле. Они принадлежат Вечности, то есть Непрерывному Времени – непрерывной линии!.. Иным человеческим поколениям остается в наследство Созерцание!.. Пользуйтесь люди счастьем, дарованным вам Богом!…

Но тут я вспомнил некоторые масонские шифры: "серебряное блюдо", "облик Иисуса", "вьющиеся волоса", "отрубленная голова". История Англии подарила нам память о Карле I – обезглавленном, приданному забвению в течение одиннадцати лет жизни этой великой страны без монархии. Затем все вернулось на круги своя – Карл I вновь будет боготворим народом…

Перед глазами замелькала надпись: "Двойная смерть!"… Конечно, так и должно все быть: Беата видела след не только своей будущей смерти, но она оплакивала и мою кручинную головушку!.. Где-то уже притаился "поганец Кромвель" и по мою душу… Но чему быть – тому не миновать!.. Мне необходимо приготовиться!..

К утру я оклемался и, встав с спозаранку, со страшной злостью пошел стрелять: я впечатывал пули из своего "ТТ" точно в цель, словно это были головы тех выродков, что угробили мою белокурую красавицу. О себе тогда я не думал, как никто не думает о возможной смерти заранее. Я прекрасно понимал, что этот неотвратимый момент когда-то обязательно придет, и его надо будет принимать с достоинством и почитанием, как и все то, что приходит от сверхъестественных сил.

Вечером воспоминания опять навалились на меня. Но теперь пришли картины из другого музея: первым портом остановки и разгрузки в Бразилии был Ильеус. Это был скорее курортный городишко. Там наше судно прижали к какому-то допотопному пирсу рядом с небольшими каботажными суденышками местного значения. Разгружались собственными судовыми кранами, ставя палубные контейнеры прямо на прицепы автомобилей. Волынка тянулась медленно, и я успел сходить в город: прошелся по пляжу, но на нем не было отдыхающих – сезон отдыха еще не начался, была ранняя весна, по здешним меркам пора холодная. Однако я мокнулся в водах океана просто из-за любопытства, чем вызвал удивление у местных жителей и одобрение у стаек мальчишек, бездельничающих с утра до поздней ночи в ожидании начала курортного сезона.

Немного пообсохнув, я двинул к центру городка: зашел в костел, посидел на скамье до начала службы, но когда почувствовал ощущение неуютности, то быстро удалился. Направился в глубину жилых построек – это были одно-двухэтажные особнячки с маленькими огороженными палисадниками. Пройдясь по параллельной пляжу улице, наткнулся на "Универсам" и забрел в него. Медленно прохаживал между рядами товаров, удивляясь тому, какое разнообразие продуктов и ширпотребы здесь было выставлено. Надолго застрял у стеллажа с винными бутылками: вина были на любой вкус и выбор, но больше, конечно, вин из Южной Америки. Тут-то меня оторвало от наблюдений странное обращение. Женщина пожилых лет на испанском уточнила: не желаю ли я поразвлечься с игривой особой, склонной к свободной любви. Маленький курортный городишко не внушал мне доверия, и я прекратил беседу со сводницей простым способом: бросил ей на английском – "I don't understand you!"… "Я вас не понимаю!" – это знаковая фраза, она воспринимается человеком, говорящим на любом языке, как отповедь агрессору. Она просто отшвыривает "назойливую муху" на страшно далекое расстояние, и возврата не может быть…

Видимо, чрезвычайная экспрессия ответа охолонила сводницу. Может быть, она и не поняла моего английского, но отстала, отдавая себе отчет в том, что оторвала сильно занятого мужчину от очень важного дела – от изучения невообразимого разнообразия сухих виноградных вин, прибывших сюда из разных стран. Скорее всего, и в Южной Америке понимают, что профессионалы никогда не смешивают женщину с вином. К вину я прикупил фруктов – то был картонный ящик, набитый спелыми плодами манго, бананов, ананасов – и вернулся на судно во вполне благодушном настроении. Отплывали ночью, и за вином я даже не заметил, как буксиры выволокли нас на рейд – в открытые воды. Дальше судно два раза вставало под разгрузку и погрузку – в Витории, Кампусе. Затем, с контейнерами набитыми в трюмы и размещенными на верхней палубе под завязку, судно поволоклось вдоль берега. Скоро мы воткнулись на рейд Рио-де-Жанейро, здесь – добавление груза. Позже была еще остановка в Сантусе. Но там была не погрузка, а тоже "перевал мелочевки". Снова наш маршрут выстелился дорогой в столицу Бразилии…

Подхватив нас на подходе к Рио-де-Жанейро, буксиры поволокли судно к контейнерному терминалу уже в сумерках. Меня всегда поражало величие огромной статуи Иисуса Христа. Он раскинул руки, словно желая обнять весь мир обездоленных, правых и не правых, грешных и безгрешных, только для того, чтобы отпустить грехи, приобщить всех к Богу, убедить следовать Высшим Заповедям. Подсветка выдирала статую из тьмы южной ночи, создавая впечатляющий рельеф видения Божества. В Рио-де-Жанейро взлетно-посадочная бетонная полоса аэродрома располагается вдоль берега, близко к воде. И здесь подсветка впечатляет, а планирующие на посадке и взлете огромные птицы, мигающие бортовыми огнями, тоже заряжают публику особым впечатлением, добавляют грома в нескончаемую музыку гуляний на набережной.

Попадая в Рио, чувствуешь себя в полном смысле человеком, прибывшим с корабля на бал, скорее, даже круглогодичный карнавал! Я лично сразу же отправлялся в один из ресторанов, расположенных недалеко от кромки воды. Для меня начинался спектакль, называемый "жизнь Белого Человека"… Мясные блюда, приготовленные вкуснее, чем в ресторанах, харчевнях любого южно-американского государства, я не встречал даже в пижонистой Европе. Вино здесь дешевое и абсолютно потрясающее по вкусу и разнообразию оттенков. Полагаю, что по этой части фора может быть дана даже винам помпезной, буржуазной Франции. К чревоугодию можно приобщить и женщину свободной профессии: многих своих моряков я потом лечил от микробных вторжений, возникающих в ходе скоротечной любви. Вот почему я предпочитал хранить верность своей замечательной Беате. Проще говоря, как только я удобно усаживался в ресторане за небольшой столик, попросив предварительно официанта никого ко мне не подсаживать, мысли улетали в сторону Германии, Гамбурга. Остановка полета – именно на той улице, где жила моя белокурая бестия. Кстати, почти в первый день нашего знакомства я задался целью выяснить, почему у моей дамы такое не совсем классическое немецкое имя? Оказалось, что ее предки – по женской и мужской линиям – сильно напутали в национальных предпочтениях своих избранников. В "кровавое русло" Беаты Хорст влилась кровь и французов, и итальянцев, и англичан… Разобраться во всем этом коктейле было практически невозможно, тем более с моей языковой и историко-этнографической подготовкой выпытать историю жизни всех родственников, носивших фамилию "Хорст" не представлялось возможным. Я быстро оставил бесполезную суету, а наслаждался имеющей место тканно-телесной и явной физиологической адаптивностью наших организмов. Такие ощущения чертили "прямую линию" явной генетической совокупности российского и немецкого генофондов со многими точками на ней, являющимися вехами исторических смычек двух больших народов. Иммануил Кант – этот чистейший девственник и мудрый созерцатель – помогал мне своими выводами о сущном. "Кто признает абсолютную реальность пространства и времени должны признать наличие двух вечных и бесконечных, обладающих самостоятельным бытием нелепостей пространства и времени, которые существуют только для того, чтобы схватывать собой все действительное"…

Вымачивал я душу в вине достаточно долго, съедая при этом, наверное, мощную бычиную вырезку. Каждый раз прежде, чем приготовить новую порцию жареного мяса, мне сперва демонстрировали исходный продукт – в его натуральном виде. Из него предлагали выбрать и указать искомое мясное поле. Клиент здесь всегда был прав, поэтому и ответственность за выбор переносилась на самого чревоугодника…

Время стоянки в Рио пролетало за ресторанным столиком, как один искрометный час… Следующим портом разгрузки был Буэнос-Айрес: здесь я повторил давно утвержденный мозгом и желудком ритуал. Только теперь из порта я прорывался через заслон проституток, толпившихся у ворот, поднимался в гору по главной магистрали минуя множественные харчевни, оставляя по правую руку шикарный ресторан железнодорожного вокзала, и, сместясь несколько влево, исчезал под кущами живописного бульвара. Там у меня был "пристрелен" давно полюбившийся небольшой ресторанчик, возглавляемый очень аппетитной хозяйкой. Ресторанчик был зажат с двух сторон двумя меховыми магазинами, и каждый раз у меня появлялась возможность выбрать и приобрести что-нибудь из шикарных "шкурок" для Беаты. В Германии такая "хурда" стоила баснословные деньги, ибо все пушное зверье перестрелял толстяк и узурпатор Геринг. А здесь все обходилось относительно недорого. Вот теперь появлялся повод "обмыть" новую покупку: хозяйка ресторанчика меня давно приметила и, скорее всего, понимала "многосторонность моего аппетита". Я обучил ее понятию – "обмыть покупку", она разделяла эту славянскую страсть. В сопровождении повара, "аппетитная попка" появлялась с вырезкой свежайшего мяса, и я совершал свой выбор, поражая женщину "волчьим аппетитом". Я-то это дела не только испытывая голод, но и ради рекламы загадочной страны Россия. Во мне таилась надежда на то, что она поймет простую истину: "Ненасытность в мясных блюдах – это показатель мужской потенции". Мне льстила перспектива привить женщине из далекой страны прививку уважения к безгранично широкой русской душе. Хотелось поселить уверенность, что все, живущие в России, – исключительно Орлы. Вроде бы мои "намеки" доходили до хозяйки ресторана, но я никак не попадал в нужное время в нужное место в этом огромном городе – во время работы серьезные любовные дела же не делаются!.. А все женщины в Аргентине исключительно серьезны в вопросах любви – это мы видим и по бесконечным современным телесериалам из Южной Америки.

Именно здесь однажды мы случайно – "на встречных галсах" – повстречались с Сергеевым: мой пароход "Новогрудок" залетел в порт на час раньше его "Новокузнецка". Все это были суда одной серии, построенные на верфях Германии. Неплохие пароходы, имевшие прекрасно оборудованные медицинские пункты. С моим давним другом Сергеевым мы не виделись целую вечность, а потому оттянулись в ресторанчике по полной программе. Хозяйка была в восторге от нашего неутомимого обжорства и способности так много выпивать вина за один присест. Оказывается она тоже давно положила глаз на Сергеева – он ходил у нее в любимчиках. После приятных чревоугодий нас загрузили в таксомотор и благополучно развезли по пароходам. К сожалению, когда я протрезвел, судно Сергеева уже ушло в море…

Мой пароход разгружали и загружали, а я "вымачивал" душу великолепным аргентинским вином – красным, тягучим, из больших оплетенных бутылок – всего 4,8 доллара за штуку. В них было четыре литра вина: я не допивал его в ресторане, а прихватывал с собой, усаживаясь в таксомотор, вызванный для меня хозяйкой ресторана. Это именно она как-то порекомендовала мне "тягучее вино", и я моментально на нем зафиксировался…

Все меховые покупки были завершены, создан запас нескольких галлонов вина – я веселый и "спелый", как августовский огурчик, выращенный в ресторанной тепличке дефилировал между рестораном и родным пароходом… Проститутки перед проходной порта каждый раз пытались меня атаковать, надеясь на то, что алкоголь вышиб из меня разум, но усилил гормональную резвость. Но я-то закусывал великолепным мясом, приготовленным под присмотром женщины, относившейся ко мне с толикой симпатии. А сила даже толики симпатии аргентинской женщины такого размаха, что она и вдрызг пьяного мужчину все равно сбережет от агрессии, алчности, от неуместных происков "толпы хищниц"!

Слов нет, в условиях такого колоссального перегрева, мне некогда было следить за действиями боцмана Загоруйко. Трудно было определить, что он делал в Ильеусе, Витории, Кампусе, Рио-де-Жанейро, Сантосе, Буэнос-Айресе – как "колдовал" над грузом. Полагаю, что его главная задача сводилась к тому, чтобы проследить за сохранностью определенного контейнера, не позволить его вскрыть, перепутать случайно. Он, видимо, метил нужный контейнер особым знаком, и приемщик "посылки знал как поступать с ней дальше. Мне почему-то казалось, что транспортировка должна проводиться до малого неприметного порта – Ильеус, Витория, Кампус, Сантус. Однако и в огромном грузообороте крупных портов Гамбурга, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айреса тоже было легко спрятать тайную "посылку". Она ведь могла быть доставлена и с продуктами для команды.

Из Южной Америки мы рванули на Роттердам, а затем Геттеборг.

Амстердам и Роттердам я очень любил, бывал там многократно. И каждый раз, наслаждаясь "упакованной" жизнью горожан, в какой-то мере завидовал им, но никогда у меня не возникало мысли остаться в Голландии. Я был и оставался именно русским человеком, со всеми вытекающими из такого факта плохими и хорошими последствиями. Самое приятное было то, что на пирсе меня уже встречала Беат, а рядом с ней грелся на солнышке маленький автомобильчик…

И вот снова: мы вырвались на автомобиле в район старинной церкви на набережной Делфсхавен, потоптались там по маленьким мостикам между шлюзами, каналами, невысокими зданиями. Затем прогулялись в районе крепостных ворот на Делфсфарте. Оставили машину, двинули по узкому бульварчику, прижатому к каналу Делфсфарта. Заглянули в несколько маленьких магазинчиков, а потом застряли в укромном кафе. Стоянка судна была несколько часов – проще говоря, до вечера, и мы с Беатой не стали распалять себя короткими страстями, а только миловались, как школьники. Несколько раз я ловил завистливые взгляды сравнительно молодых прохожих. Мне даже показалось, что некоторые из мужчин увязывались за нами, присаживались за свободный столик в том же кафе. Но я ни на кого не обращал внимания, мне было достаточно того, что Беата оставалась со мной, и не собиралась менять меня ни на кого.

Закончились прогулки, скорый обед и ужин в ресторанчике на том же бульварчике. Пора было нестись на пароход… Конечно, мы еще посидели в машине, наблюдая окончание погрузки, оформление организационных дел. Все это время я, словно пиявка, висел на губах Беатрис – она принимала несложную ласку миролюбиво. Но ведь в нашем возрасте такие "малые комплексы" не очень благотворно сказываются на здоровье, а потому мы делали разумные перерывы. Но вот дневальный у трапа машет мне рукой… И я, теперь уже как слон хоботом, основательно присасываюсь к губам Беат, чтобы закрепить финал расставания, тут же поселив надежду на поразительную мужскую верность. Я на корабле… Буксиры потащили нас вон из страны. Любимая женщина осталась на пирсе грустить и, может быть, лить слезы по моряку-бродяге…

В Гетеборг мы шли медленно: Балтика порой доставляет много хлопот судам неумеренными штормами. Волна здесь короткая, высокая, жесткая – всю душу вымотает, груз растреплет. А от бури у капитана нет возможности уклониться. Это в Атлантике, можно, зная направление движения шторма, несколько сместить судно по курсу. Мы по два – три дня отстаивались в укромных уголках. Но вот наконец-то и показались слева остров Экере, справа – Стюрсе. Открылось устье реки Гета-Эльв. Скалистые выступы побережья, усланные ковриком мха и мелкой растительности, почему-то издалека показались мне похожими на женский "укромный уголок". Видимо, время мое к тому подошло, гормоны привлекли устойчивые ассоциации. Нас загнали в контейнерную гавань Скандиа и, не дав отдышаться, принялись интенсивно обрабатывать портовыми кранами…

В Гетеборг Беата не приехала, во всяком случае в порту она меня не встречала. Но этот славный портовый центр долгое время являлся городом-побратимом Ленинграда. Избранные из команды нашего судна были приглашены на маленький банкет в Дом моряка. В Швеции творится что-то неладное с потреблением алкогольных напитков: там действует какой-то не понятный сердцу русского человека "сухой закон". Скорее всего, именно в надежде на то, что мы от широты своей натуры приволочем на торжество в Дом моряка часть своих обильных запасов "Русской водки", нас и пригласили. Но шведы просчитались: надо помнить, что славянин как раз хорошо пьет именно то, что принес с собой на торжество. Короче говоря, мы обогнали шведских моряков-рыцарей. Однако дело совсем не в том – водки мне никогда не было жалко для хороших людей. Я же приметил среди приглашенных одну высокую стройную даму: она была изысканно одета – одежда не скрывала "рельефа" ее природных щедрот. Но самое главное, что привлекло мое "подогретое внимание" так это было то, что она, как две капли воды, была похожа на сестру моего драгоценного друга Олега Верещагина. Нет, нет, я не мог ошибиться: передо мной стояла абсолютная копия Олечки – моей тайной, совершенно неразделенной тоски. Тот же точеный профиль, грация, пропорция цапли, взмывающей ввысь, но прыть кенгуру…

И вот, на том самом излете я завис над дамой, словно коршун, воспитанный исключительно в процессе хищной охоты в бескрайних Половецких степях. Конечно, в основе моего явного сексуального поиска был, так называемый, психологический "перенос". Мой "рыск" дама почувствовала, но "перенос" остался за кадром ее любительской кинокамеры. Женщина почему-то активно шла на контакт, правильнее сказать, она активно меня поощряла к такому контакту. Мы вмазали с красоткой еще "по стакану" и затем, как само собой разумеющееся, выскочили на воздух – стали быстро искать такси. Прижалась она ко мне и впилась в губы уже в автомобиле, еще не успев толком объяснить водителю, куда следует нас вести. Воспитанный "водила" переждал блеск "вспышки", только слегка зажмурившись от искрящегося эффекта. Видимо сила притяжения разноименных полов вызвала психологическую индукцию: мне даже показалось, что движение прохожих заметно замедлилось на улице. Водитель рыскнул рулем: ему-то было необходимо следить не за нами, а за огнями светофоров…

Мы приехали в небольшую квартирку с каким-то напылением "необжитости": теперь я думаю, что это была "конспиративная квартира". Но тогда нам обоим было не до изысков абсолютного комфорта. Стройная женщина оказалась тоже, как и сестра Верещагина, филологом. Только она была специалистом не славянских, а шведского и английского языков, последнее облегчало в некотором роде мою задачу. Мне приходилось меньше говорить, а больше действовать. У нее хватило ума не шлифовать мое произношение редких шведских фраз, известных мне в силу необходимости элементарных контактов с иностранными гражданами и гражданками. Она не дошла до того, чтобы мобилизовывать исподтишка врожденный инстинкт материнства, в педагогическом азарте забывая то, кто же является главным действующим лицом в любом творческом дуэте.

Теплая женщина не стала симулировать абсолютно точные знания, скажем, "литературоведенья", а просто и без затей подставила спину, дабы я имел возможность расстегнуть молнию, разделяющую ее легкое платье сзади пополам. Я, естественно, пошел по пути рационализации – не стал мучиться с механизмом, а отработанным жестом стянул легкую ткань с женщины через коротко остриженную, умненькую голову – снизу вверх одним рывком. То, что осталось потом на ее слегка зардевшемся теле, можно было даже не называть одеждой. Во всяком случае, те "детали" из хлопковой материи не могли служить помехой для действий нормально развитых самца и самки. Я не контролировал последовательность наших взаимных акций – все было в техническом отношении оформлено безупречно, с большим мастерством и профессионализмом. И очень скоро стройное, ищущее восторгов женское тело задергалось конвульсивно в бесстыжих руках, словно у цапли охотник свернул шею! В верхней перспективе разрезал воздух сокол-сапсан вдруг выросшими до невообразимых размеров крыльями. А в нижней проекции – трепыхалась, стенала и плакала женщина-цапля, быстро растерявшая большую часть оперенья из ученых фраз и надуманных филологических важностей… Вдогонку нам упругой продувной волной несся хохот Демиурга, как правило, сопровождающего случайные любовные встречи…

Это было неуловимое время восторгов: только под утро я явился на пароход, но не выжатый словно лимон, а воодушевленный, подобно блудливому мартовскому коту… Странно, но у трапа, рядом с небольшим таксомотором, меня ждала несравненная Беата Хорст. Женское сердце чудом успело разгадать на большом расстоянии случившуюся "интригу", и быстролетящий аэроплан перенес мою любимую в Швецию. Внешне Беата была даже по-прежнему улыбчива, но поздоровалась со мной моя драгоценная почему-то смачной пощечиной!.. Для человека, привыкшего еще в юности получать хороший мордобой на ринге, да на борцовском ковре, такое приветствие было лишь трогательным посвящением в рыцари дамского сердца. Я нашелся сразу – военное воспитание помогло: я встал перед Беатрис (так я называл ее в торжественные минуты, требующие возвышенного слога) на одно колено, склонил повинную голову и припал губами к ее правому бедру, словно к краю родного полкового знамени.

Бьющую руку я не стал отяжелять поцелуем, чтобы у Беаты оставалась возможность еще и еще раз засвидетельствовать пощечиной свое небезразличное отношение к моей персоне. Мой лоб уже требовательно елозил по скользяще-хрустящему волосистому покрову знакомых мест на теле Беаты – ткань и в этом случае не усмиряла мои желания. По трепету musсulus quadriceps femoris моей женщины я понял, что до общего прощения рукой подать, а потому плавно сместил губы еще немного правее и теперь уже вполне по-хозяйски зарылся в створ между обоими бедрами в эпицентр очага вселенского волнения. Сердце Беат дрогнуло – я четко уловил тот импульс взаимного желания, летящий от подкорки, но маскируемый корой головного мозга, перегруженной всякими условностями… Такси уже можно отпускать решил я совершенно правильно и расплатился с водителем за ожидание…

Дальнейшие разговоры на пирсе были только маленьким и малозначащим театром под открытым небом: вся наша команда, вывалив на верхнюю палубу, могла наблюдать, как правильно нужно "ковать победу" – вырывать ее у слегка сопротивляющейся женщины. Через пять минут мы с Беат поднялись по трапу на судно – даже дневальный, из-за природной деликатности, слинял куда-то вглубь надстройки, никто не попадался нам на торжественном пути, не вмешивался в наше тихое почти семейное счастье. Даже всеядные и любопытные буфетчицы были спрятаны в дальних каютах. Я впервые ввел мою любимую в госпитальную каюту. И Беат, поплакав и посовестив меня немного, видимо, окончательно испугавшись хищного вида рентгеновского аппарата и зубоврачебного кресла с клюкой высокооборотной бормашины, отдалась мне, смирясь с неотвратимой логикой жизни: "мужчина – это животное, и его нельзя оставлять без присмотра ни на минуту!" Именно так она и выразилась, решительно рванув застежку на юбке и перешагнув затем через упавшую на пол ткань… По-немецки это звучало решительно, а потому великолепно…

Мои воспоминания прервал голос Владимира – видимо, что-то я уже начал озвучивать, плохо себя контролируя от переизбытка чувств:

Учтите, Александр Георгиевич, что вы долго – вольно или невольно – манифестировали особое тяготение к тайному миру. Потому-то вас все время пытались поймать на крючок темные силы. В Роттердаме вас плотно страховала Хорст, а в Гетеборге вы понеслись на вольных парусах, но опять-таки именно Хорст вовремя выволокла вас из пекла.

Получается так, – выразил я желанную мысль вслух, – что Беат спасала меня от несчастий, ведомая чувством?..

Полагаю, что без личной заинтересованности ваша страховка не обходилась. – продолжил свою мысль Владимир. – Но нельзя исключить и явную "прибыльность" вашей игры. Вы как бы приманивали заинтересованных людей, выводили их на некоторое откровение. Те, кто работал с Хорст в одном тандеме, обязательно засекли вашу "цаплю" и, полагаю, проследили все ее последующие контакты.

А откуда это известно? – был мой наивный вопрос.

Все дело в том, что "Интерпол" и местная полиция начала массированный разгром всей сети транспортировки наркотиков именно с Гетеборга и далее – в Роттердаме, Гамбурге, Южной Америки.

А я тут причем?

Вы-то как раз, по мнению пострадавшей стороны, и явились главным фигурантом – вас наградили несвойственными вам в действительности функциями. Скоро они рассчитались с Хорст, а теперь ведут охоту на вас.

Спорить с Владимиром было бесполезно, но на этот раз он дал мне повод к глубоким размышлениям, и я замкнулся глубоко в себе, продолжая пласт за пластом ворошить память…

Наша стрелковая подготовка длилась две недели: правая рука у меня и Олега окрепла настолько, что в упор мы могли точно попасть, скажем, в тушу слона, за попадание во все другие объекты я не ручаюсь. Наше "сопровождение" трудилось отдельно и, видимо, добилось лучших результатов. Я понял только одно, что "убийство" – это сложнейшая профессия!.. "Восстань, Боже, суди землю; ибо Ты наследуешь все народы" (Псалом 81: 8).

Домой на Гороховую нас с Олегом привезли под конвоем, да и мы оба были вооружены теперь до зубов: у Олега "Макаров", у меня "ТТ". В дороге, при мягком покачивании автомобиля Олег дремал, даже изредка похрапывал, а я, прикрыв глаза, размышлял о многом. Во-первых, занозился досужий вопрос: "Почему, собственно говоря, любая моя мысль ищет библейской или глубоко исторической метафоры – разве я уж столь набожен, увлечен историей?" Сам себе отвечая, я заявлял категорически: "Конечно, нет!" Так в чем же здесь дело?..

А все дело сводилось к элементарному: мои занятия наукой отложили отпечаток на алгоритмах даже бытового мышления. Я, не замечая того, искал обобщающую, можно сказать, универсальную логику, подчиняющую мысли и действия всех существ, живущих на земле. Истинной культуры религиозной у меня, естественно, не было, ибо она воспитывается с раннего детства, если угодно, вливается в тебя с молоком верующей матери. Религиозный календарь – это память о святых, о достойных людях. Ребенок тянет ручку не к портрету убийцы Владимира Ульянова или Феликса Дзержинского, а к Святой Иконе и задает вопрос: "Это кто, мама?" И ему самый дорогой и любимый человек – мать отвечает: "Это Всевышний, Господь Бог – самый правильный и праведный!" Вот откуда начинается религиозная культура и дальнейшее цивилизованное поведение и ребенка и взрослого человека. Такой процесс никогда не стоит прерывать, иначе получишь то, что мы и получили в нашей большевистско-безбожной стране. Растоптали веру и культуру, наиболее адаптивную к славянской биологии и психологии, и получили скопище бандитов-беспредельщиков! Это настолько очевидно, что нынешним руководителям приходится втирать очки мировому сообществу: с великим трудом доказывать, что мы страна "с рыночной экономикой". А дело вовсе не в "рынке", а в душевном "базаре", сформированном у жителей нашей страны за семьдесят лет верховенства "кроваво-красной идеи". Так и получается: "За что боролись – на то и напоролись!"

С историческими аналогиями все несколько проще: история – это более приближенный к бытовому поведению человека опыт. Для его понимания не требуется большой мудрости, надо просто не быть лентяем – заглядывай в прошлое и наматывать на ус верные выводы!.. Здесь главное суметь понять: все уже было на этом свете, ничего нового не изобретешь. Если в чем-то забылся, отошел от десяти Божьих заповедей, то обязательно вляпаешься в говно, или того хуже, свернешь себе шею!

А далее, на более приземленной ступени, следует опыт жизни, иначе говоря, речь идет о том, что ты имел возможность наблюдать в собственной практике или на примере людей твоего поколения. Здесь тоже, как не крути, необходимо руководствоваться Божьими заповедями, да справедливым Законом страны. Вот и выстраивается, как говорится, стройное "дерево цели"…

Я почему-то взял за правило приводить третью Мишну из еврейского "Авота". Ракой вот я интернациональный человек: для меня главное не национальность, как таковая, а здравый смысл, интеллектуальная ценность, вытекающая из поведения того или иного народа. "Мир держится на трех основах: Торе, служению Богу, благодеяниях". Не ручаюсь за дословность перевода, но суть заключается в следующем: Тора учит неукоснительно следовать Закону, служить Богу означает выполнять Заповедей, а благодеяния – конечно, лучше, чем греховное поведение: корысть, алчность, подлость, воровство, убийство и тому подобное.

На сей счет вспомнились и конкретные примеры, проясненные мне результатами судебно-медицинской экспертизы, да рассказами Владимира. "Директор" и "Гордиевский" – оба пидора – нарушали многие Божьи Заповеди только потому, что не было у них мудрости библейского уровня. Да они наверняка Святое писание и в руках-то никогда не держали, а читали, сидя на толчке, газетенки пошлые и детективы. Мне, кстати, они зажимали – кроты вонючие – один МРОТ, а сами тянули из государственной казны тысячи долларов. Алчность привела к тому, что пидоры передрались из-за дохода: один сексуальный партнер не додал другому не в сексуальном азарте, а в звонкой монете. Разборка закончилась печально – обоих направленный взрыв укокошил железной дверью, да так ловко, что и головы-то у них не осталось. Иначе говоря, Божья кара ударила грешников по самому слабому месту! Теперь представилось миру что-то аморфное, телесно-поганое, позорное и отталкивающее…

Но тут я поймал себя самого на противоречии, исподволь зарождающимся, вытягивающим босые синюшные ноженьки из-под одеяла видимого благочестия. А не мстительность ли желчной отравой сочится из моего интеллекта, из-под пера?.. Задумался я глубоко и надолго!.. Поворошил все перипетии собственной жизни, вспомнил грехи и скромные грешата… Холодный пот прошиб загривок и заструился по исхудавшей шее… Автомобиль, как бы вняв трагичности момента, сильно и резко вильнул по дороге. Я поднял голову и успокоился: то водитель не объезжал мои грехи, высыпавшиеся неожиданно, как из рога изобилия, на дорогу. Сейчас он, совершив рывок в сторону, сберег жизнь бродячей собачке, неожиданно выскочившей на проезжую часть… Слава тебе Господи!

Наконец, и у меня отлегло от сердца: "Да я же всегда, рано или поздно, но осознавал свои грехи и каялся, старался дальнейшей жизнью искупить их!" Нельзя применить ко мне слова вещие: "Вы шли хорошо: кто остановил вас, чтобы вы не покорялись истине?" Эти слова Святой Апостол Павел обратил в своем Послании к Галатам (5: 7), но они применимы и к моему случаю.

Истина и только Истина была моей путеводной звездой. И именно ради той Истины распинал я на кресте художественной прозы злоумышленников, казнокрадов, дураков, подлецов! Это было моим возмездием грешникам, забывшим о том, что они люди и вести себя должны по-людски!.. Иные персоны наносят колоссальный вред моей отчизне. Их не научил уму-разуму даже тот страшный бунт, происшедший в семнадцатом году. А он-то тоже взорвался, как "железная дверь", и разнес вдребезги "пустые головы" именно потому, что оборзели некоторые власть и деньги имущие, да не учли, что существует Божья Кара! Хочу я этого или не хочу, но коль скоро Бог избирает человека "рупором вещего слова", то никуда не деться и от функций учителя и проповедника. Только это не я присвоил себе такую миссию – я-то слабый, заурядный человек – но Бог диктует мне Свои Слова, заставляя доводить их до тех, кто имеет уши и глаза зрячие…

Конечно, в очевидном приближении я страшный эгоист, развлекающийся "писательством" как способом прожить еще несколько жизней в виртуальном мирозданье! Я сам, сознательно отрываю себя от реальной жизни, уходя, словно безвозвратный космический аппарат в стратосферу фантазии. Встающий на тот путь уже не принадлежит ни себе, ни людям – он давно оторвался от земли и часто от реальностей жизни. Может быть, только в сумасшедшем доме такой человек найдет себе единомышленников. Но такой крест – это моя расплата за "избранность", дарованную Богом!

Безусловно, не месть несет мою ракету в стратосферу фантазии, а другое внутреннее топливо. Имя ему – "Предназначение" и ничто иное! Ленинские безумные строки тоже не были следствием неукротимой страсти личной мести. Ленин ведь писал в анкете, в графе профессия, не "адвокат", а сладкое для него слово – "литератор"! Только тот "маленький шизофреник" был избран себе на потребу Дьяволом, потому и понесло его в дьявольщину, в кошмар, переполнивший Россию кровищей. Из него вырос не новый Достоевский, а заурядный террорист. Так вот, современные "воры-казнокрады" и отпетые "дураки-проходимцы" – это по существу те же рабы дьявольщины. Их необходимо метить словом, выставляя на суд будущих поколений, поскольку сегодняшние жители Земли слепы ко многому. Известно: "Нет пророка в своем отечестве!" Кто будет помнить какого-то провинциала, дорвавшегося до портфеля "директора", теннисиста "Гордиевского", шлюху "Егорова", словоблуда "Евгенича" в будущей жизни? – никто! А вот с моей "отметиной на жирной жопе" их раскопают литературоведы, хотя бы только потому, что им будут интересны "стимулы" моей занозистой литературы!.. Однако главное – тут бы им не перепутать миссии: Божью, мою и их собственную…

Но в данном случае среди моих литературных героев имела место чисто мужская разборка, я уже обозначил ее формулой, взятой взаймы из исторической практики: "отношения царя Филиппа и его любовника Павсания". Однако без женщин в истории ничего не обходится. Скорее всего, и сама история пишется "кровавой менструальной пачкотней" женщины. Тут все тянется еще от грешницы Евы, так сильно "наследившей" в истории, отравившей жизнь почти святому мужчине Адаму.

А в малом воплощении, в качестве примера можно использовать смертельный номер с Егоровым Юрием Валентиновичем и психотерапевтом Остроуховым Рубеном Георгиевичем. Двойное убийство, а следственные действия и судебно-медицинская экспертиза доказали это, – не такое уж редкое явление в практике "женской мести". Генриетта Семеновна – женщина из оленеводческого стойбища, шаманка и авантюристка – укокошила своего супруга и его любовника-мужчину только за то, что была заражена ими какой-то вздорной инфекцией, передающейся половым путем. Тут потребовалась другая историческая параллель: "Кровавая Волчица – Эдуард II".

Однако это уже теперь дела минувших дней, а, самое главное, непосредственно меня не касающиеся. Мой случай другой: здесь разборки произошли на уровне женщин. Надо именно им подыскать историческую параллель…

Все, что касается женщин всегда непросто, особенно если определение формулировать поручить самой женщине. Она такую муру разведет на пустом месте, либо все сведет к сплошному позерству и кокетству. Я вдруг рассмеялся, чем озадачил своих спутников, даже Олег, сильно вздрогнув, проснулся и сразу же привычным жестом проверил промежность – все ли на месте, не похищено ли самое главное? Смех мой вызвали воспоминания об отечественном Парламенте. Толстушка из Саратова, основательно вошедшая в роль "мудрейшего птеродактиля", привиделась мне. И какой-то совершенно не политический соблазн пополз в нужном направлении… Другая "мудрящая женщина" в Государственной Думе – с тем же проникновением, что и у себя дома на кухне у газовой плиты, – коммунистка Дропеко позвала в темный угол мою память. Она очень похожа на поросеночка, вляпавшегося в "партию", как в трясинную жижу скотного двора. Может быть та ассоциация шла от знаменитого фильма "А зори здесь тихие". Отставная гинекологиня Лахова, похожая на ворону, сорвавшую голос на постоянном карканье – все это отдельные детали общего портрета современной деловой женщины. Наблюдая за ними, я всегда пытался представить себе картины их "домашнего секса". У меня ничего не получалось, потому, что хохот начинал вгонять меня в почти что эпилептоидный статус. Вот почему я опять-таки решил обратиться к историческим примерам Англии: там такие смешные гражданки проживали только семь – восемь веков тому назад.

Сперва я выволок из истории Англии несчастную Марию Стюарт и королеву Елизавету I. Их отношения, скорее всего, определялись формулой: "если выгодно, то не убивай конкурентку". Но как только становится выгодной смерть конкурентки, то, как бы случайно подписанный, приговор приводится в исполнение. Нет слов, что-то общее было в действиях моей Беатрис Хорст и "цапли со свернутой шеей". Сперва остановили дыхание "цапле", но потом и разорвали сердце Беатрис. В чем же тут корень зла?.. Я призадумался, и примерно через две – три минуты у меня появилась возможность хлопнуть от великой радости себя по лбу ладошкой. Вывод-то, оказывается, лежал на поверхности: "Не стоит женщине лезть в политику или полицейские игры". Пусть всем этим занимаются твердолобые мужики.

Да, как ни крути, но если бы Беат, так шикарно умевшая отдаваться мне, перешла окончательно и полностью ко мне на кухню и в спальню, то она была бы сейчас жива. Наверное и с "цаплей" получилось бы то же самое, только место к тому времени в моем сердце уже было занято. К другому несправедливому исходу интриги приобщения женщины к политике может служить история Леди Джейн Грей, той самой, что по истории Англии, называют "королевой девяти дней".

Пришлось вытащить из памяти образ короля Англии – толстяка Генриха VIII. От его политического и человеческого обжорства пострадало несколько весьма привлекательных женщин: Екатерины Арагонской, Анна Болейн, Джейн Сейсмур. Список можно продлить, но не к тому сводилась моя задача. Я искал ответ на вопрос: "Коварство мужчины может ли привести достойную женщину к смерти или нет?" История Англии не дала мне оснований для того, чтобы воскликнуть: "Да, все монархи и монархини были чисты, как поцелуй ребенка, и их супружеские отношения могут являться образцом для подражания. Я не стал прикасаться к святому для англичан – к имени нынешней королевы Елизавете II и ее мужу Филипу, королеве-матери, принцу Чарлзу, принцессе Анне, принцам Эндрю и Эдварду. Все и так в курсе личных дел королевской семьи. Но теперь хотя бы англичане научились оберегать своих монархов от бремени ответственности за принятие сложнейших политических решений, а значит в них не полетят стрелы и копья ненависти знати и простых людей. Пусть лучше пинают и затаскивают по страницам бульварной прессы имена колоссов политики – паршивца Уинстона Черчилля, скликавшего в свое время бури на головы россиян. Туда же можно подтащить за яйца и Невилла Чемберлена и Клемента Эттли и прочих, успевших основательно нагадить на русской кухне. Королевы же для нас всегда останется символом чистоты, галантности и миролюбия!.. В поисках ответа я принялся перекапывать не только исторические пласты Англии, прежде всего, мне пришлось заглянуть себе в душу…

Мрак и вихорь выглянули и завыли из дальнего уголка моей души, и я, скорее всего, по слабости моральных устоев, вдруг решил, что и мне пора платить жизнью по счетам своих грехов! "Боже! Ты знаешь безумие, и грехи мои не сокрыты от Тебя". Кое-как я поддержал себя этим окриком из Псалма 68: 6. Сила самобичевания согнула меня пополам, словно страшная колика, разрывающая внутренности: я застонал и сложился вдвое. Олег от неожиданности лягнул меня в голень острием кромки каблука, словно защищая что-то самое ценное: будто я пытался отнять у него самую последнюю и самую драгоценную невесту! Да этих провинциальных невест в России "хоть жопой ешь"! Нашел дуралей, что защищать, ради чего курочить мою ногу! Мудак влюбчивый!..

Надо было кончать эту волынку с переживаниями и историческими аналогиями, иначе все ноги поотдавят в тесной машине. А с Олегом я теперь буду говорить о бабах только на почтительном расстоянии! Но, Слава Богу, уже подъезжали к моему дому. Наша "охрана" сказала несколько напутственных слов о том, что из квартиры до самого утра ни в коем случае нельзя выходить – "посланцы" сами за нами заедут. "Кудрявый" прошмыгнул в парадную и проверил не ждет ли нас киллер на лестнице. Мы с Олегом наконец-то освободились от "гласного надзора" наших доброжелателей. Прежде, чем открыть дверь своим ключом, позвонили и постучали: пусть уж кто-то другой первым соприкоснется с замками и петлями двери. Спасибо жизненным примерам – научены уже таинствам взрывов. Мы всей мужской гурьбой спрятались за боковую капитальную стену, ограждающую нашу квартиру от лестницы. Присели на корточки, как учил инструктор, зажали уши и подождали, затаив дыхание – но взрыва не произошло. Дверь была открыта изнутри, и на нас с любовью смотрели испытанные верностью и изможденные ожиданием две пары знакомых женских глаз. Лада Борисовна и Ирина Яковлевна с любопытством изучали нас, присевших на корточках в уголке лестничной площадки. Они решили, что мы изобрели какую-то особую форму покаяния. Механически, по врачебному, женщины прикинули диагноз такого симптомокомплекса. Мы вроде бы прочли их врачебные мысли. Но ведь если подозревать, что у нас сильно прихватило живот, то надо было предварительно хотя бы снять штаны, а уж потом устраиваться в привычной позе… Святые женщины бросились к нам на выручку, и я с гневом вспомнил садиста короля Англии Генриха VIII – его многочисленные "разводы и браки по-королевски". Это только в Англии на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков было принято среди королей нелюбимых жен отправлять на эшафот, предварительно слепив липовый приговор о неверности. Советские женщины достойны иных отношений. Но почему только советские? Память принесла издалека образ Беатрис, "цапли" и прочего заграничного "секс-состава". Все они были достойны награды, естественно, с некоторыми "послаблениями", приемлемыми для оценок "зарубежного капитала". Проще говоря, я никак не мог выбрать, кто из тех, с кем меня связала судьба, лучше или хуже…

Сейчас самыми близкими женщинами были те, кто находился рядом и вводил нас под локоток в квартиру, чисто убранную, ухоженную, нарядную. Еще минуточка – ну, скромные приветствия и лобызания – и нас подведут к "скатерти самобранке", ломящейся от яств, от всякой вкуснятины. Приятная истома поплыла по телу, убаюкивая инстинктивную осторожность холостого человека…

И тут опять заработал мой мозг: я стал гонять мысли, как бесштанную команду, "по диким степям Забайкалья"… Им помогли всколыхнуться те нежности, которыми уже в прихожей осыпали нас заждавшиеся ласки женщины. Обнимая просторные бока Ирины Яковлевны, я ощутил непреодолимое влечение плоти. А она-то ущучила у меня подмышкой громадину "ТТ" в специальной кобуре и потому заинтересовалась не поженски настойчиво: "А все ли остальное на месте? Не произошла ли подмена обстоятельств действия?"

Я понял, что существуют различия в проявлениях условных и безусловных рефлексов!.. Вот именно на этой мысли я и застрял… Несколько недель мне лезут в голову Божественно-исторические и вполне приземленные, бытовые аллегории, но я ни разу не вспомнил о "рефлексах", не удосужился дать им определение с позиции и науки, и мистики…

Было легко представить ту "копяшку", какой появляется любой человек на свет: так откуда в него "условные и безусловные рефлексы"? От верблюда, что ли? Или прилетели по воздуху?.. Хорошо сказано: именно "по воздуху прилетели"! Никакая генетика – потаскуха империализма, лженаука – здесь ни при чем! Хромосомы в лучшем случае передают программу биологических – молекулярных, клеточных, тканных, органных построений. А мысли-то летают только по воздуху… По воздуху переселяется в нас более жесткая или менее жесткая программа – в мозг, в душу она устремляется, закономерно все это для любого живого существа!.. Гениальное открытие!.. Требуется все хорошо обдумать, взвесить, подытожить… Только не надо спешить в таком важном деле… Вон, Чарльз Дарвин поспешил – теперь никто толком ни в чем разобраться не может: получился выкидыш, а не теория "естественного отбора". Все рушится в ней при серьезном анализе! Как ни крути, но единственной теорией сотворения жизни на Земле, выдерживающей критику, остается только Божественная! Все остальные теории оказываются менее или более серьезными заблуждениями, либо откровенным шизофреническим бредом…

Отстегнула и сняла вместе с пиджаком и кобурой мои гениальные догадки Ирина Яковлевна. Нас с Олегом, как малых детей, заставили тщательно вымыть руки, а потом усадили за шикарный стол. Ели и пили недолго, сами собой возникли другие побуждения… Мы разбрелись по разным комнатам, где на идеальных спальных местах, под хруст накрахмаленных простыней и пододеяльников и действовала каждая пара в приемлимом для нее ритме…

Примерно к полуночи у дам родилось желание общения еще и с природой: под нас стали подбиваться клинья… Женская рука в этой части не знает усталости! Но мы-то с Олегом были закованы в кандалы строгого обещания самовольно из квартиры не выходить, к себе никого не впускать… Но тут на глаза опять попались наши пистолеты, и мы почувствовали себя рыцарями – Ричард Львиное Сердце замерещился нам из двенадцатого века, из замшелой Англии. Мы вызвали по телефону такси, а на нем уже покатили к платной стоянке, где Олег держал свой шикарный автомобиль. Часам к двум мы уже были на моей даче: побродили по правому берегу реки Тосны, вернулись в дом, еще немного откушали, и сон нас сморил…

Первым от непривычного шороха и легкого звона очнулся я и стал искать пистолет под подушкой – его не было на месте, он завалился за тахту. Все в доме спали, а я суетился, стараясь никого не разбудить. Под руку попалась тонфу – она всегда лежит на подоконнике в изголовье. Как-то вооружившись, я выглянул в большую комнату и сразу же наткнулся взглядом на направленный на меня ствол довольно большого пистолета – "Беретта", пожалуй. "Око" того ствола заглядывало в большую комнату через не очень аккуратно выдавленную ячейку мелкофиленчитого окна. Я не бросился на пол, а завис от неожиданности в двигательном ступоре, ожидая выстрела очередью. Но раздались практически одномоментно два приглушенных выстрела, где-то за стеной напротив меня и сзади, со стороны комнаты Олега. Целившийся в меня глаз "Беретты" исчез. Потом раздался нежный стук во входную дверь – то был условный стук, мне знакомый. Я понял, что вовремя прибыл мой спаситель – Владимир.

Олег и наши обе красавицы продолжали спать, как святые угодники – тихо посапывая, не травмируя себя опасениями за "качество жизни". Я открыл дверь: действительно на пороге стоял Владимир, он сделал мне знак – "не шуметь" и жестом пригласил выйти на улицу. Мы прошли за дом со стороны садового участка: там над двумя телами уже трудились "Кудрявый" и Коля Мельник. Мне объяснили, что в критический момент двумя выстрелами удалось свалить "охотников за нашими черепами", потом, пока они были без сознания, им сделали приличную дозу обезболивающего и снотворного, теперь требовалось перевязать раны.

Это только в кино показывают азартную стрельбу раненых ковбоев, не чувствующих боли. В жизни все иначе: практически любой точный выстрел вырубает сознание противника. Наши охотники получили пули в плечевое сплетения правой руки и моментально лишились чувств от шока. Они и взвизгнуть-то не успели, только рухнули снопами под ноги нашей охраны. Мне пришлось повозиться с остановкой кровотечения, ибо были серьезно повреждены нервные и сосудистые сплетения у злоумышленников. Владимир подогнал машину плотнее к дому, отгородив тем самым от глаз соседей поле сражения. Это был микроавтобус с затемненными стеклами: тела раненых погрузили во внутрь, "Кудрявый" и Мельник остались охранять "дохлятину", а я с Владимиром возвратился в дом. Олег и дамочки все еще спали, мы не стали их будить, а приготовили чай. Было около пяти часов утра. Наконец-то "домоседы" прочухались и никак не могли взять в толк, что за ранние гости их навестили. Я всегда поражался умению Владимира создавать покой в душах тех, с кем его сводили обстоятельства. Интересно было узнать: таким же доброжелательным остается этот парень-громила при "экстренном потрошении", то есть при допросе вражеских лазутчиков. Я думаю, что там он действует иначе – умеет создавать неотвратимое впечатления "Вселенской кары", ожидающей тех, кто не спешит правдиво отвечать на его вопросы.

Владимир миролюбиво разговаривал со мной и Олегом – ни словом не обмолвившись о нарушении нашего договора о конфиденциальности и строжайшей дисциплине. Мне даже показалось, что он рад случившемуся – особенно его благополучному финалу. Можно заподозрить наших орлов в том, что они прекрасно прогнозировали мое и Олега поведение, провоцировали нас на отступление от договора, дыбы "просветить" тайную охоту за нами. Иначе как можно понять столь быстрое и качественное реагирование "группы захвата" – явно ребята "пасли" нас и тех, кто за нами охотился. В таком случае нам намеренно отводилась роль "живца"!..

Скоро мы собрались и гурьбой стали загружаться в микроавтобус: нашу-то машину будет доставлять в город "Кудрявый" – она теперь с явной "наколкой". Увидев "дохлятину", наши дамы, скорее всего, обоссались и притихли, выставив бледные и утончившиеся от напряжения носы. Им стали понятна сложность и серьезность "мужской работы"… Они, суки пушистые, наконец-то поняли, как много ответственного заключается в истинно рыцарских тайнах – это вам не белье стирать в автоматическом агрегате с зубощекочущим именем "Indesit", а потом проглаживать его утюгом, наделенным трогательно-нежной транскрипцией "Melissa supreme"

Всю дорогу Владимир говорил о пустяках: рассказывал о рыбной ловле в Австралии, показывая тонкие знания в этой области. Лишь около совхоза "Шушары" он отзвонился кому-то по мобильнику. Когда прибыли в город, то в районе станции метро "Электросила" притормозили. Нашу бригаду усилили тремя парнями, очень похожими на "старших научных сотрудников". А мы пересели в черную "Волгу" и продолжили свой путь. Около "Сенного рынка" Владимир остановился и попросил женщин в сопровождении "Кудрявого" сходить на рынок за зеленью и фруктами, с нами же он затеял ответственный разговор.

– Александр Георгиевич, вы разумный человек, – начал он издалека, словно я и сам не ведал о своей близости к "гениальности", – нет сомнения, что вы догадались: вся "ловля" этой банды идет "на живца". И тем "живцом" являетесь вы – с этим ничего поделать пока нельзя.

Олег заерзал, как депутат Селезнев на углях партийной дисциплины: я хорошо видел, что ему очень хотелось помочь мне, хотя бы тем, что переключить прожектор общественного внимания на свою красивую персону. Но я-то не собирался делиться с другом предметом гордости и осознания личностной значимости. Мне нравилась "strenua inertia", то есть та "деятельная праздность", дарившая мне лавры героя! За нее я готов был, как малоумный подросток, принести в жертву даже саму жизнь…

– Володя, ты не стесняйся, – режь правду-матку прямо в глаза! Не я, так Олег, примет на себя бремя ответственности первопроходца!

В моих словах было много пафоса, но мало ума, и Владимир улыбнулся – он, я полагаю, давно привык в своей работе использовать темперамент "величавых дураков".

– Александр Георгиевич, мы постараемся максимально снизить риск, но в таком деле, как ваше, полных гарантий безопасности никто не может дать. И, самое главное, заменить вас никем невозможно – ведь охоту-то ведут только на вас… Они вас прекрасно знают в лицо, уже вычислили все адреса ваших конспиративных квартир, знают ваших друзей и недругов. Вас обложили, как медведя в берлоге, и нет возможности пока просчитать, какими силами действует противник.

Олег опять попробовал перетянуть "одеяло побед и признания" на себя:

Но, может быть, и я мог бы сыграть роль "подставного": загримируемся, переоденемся…

Да, да, конечно, – подхватил я с раздражением, уже теряя терпение. Мне надоело наблюдать за тем, как лучший друг пытается меня "выбить из седла". Да, да, мы подпилим тебе ноги, подрежем руки, каланча ты беспокойная! Время на это у нас есть, и к тому же кругом нас враги-дураки – они ворона от голубя не смогут отличить!

Конечно, сравнение с "голубем" своей персоны было слишком смелым… Но вот "вороном" Олега можно было назвать, практически не отступая от действительности. Он был худой, длинный, черноволосый, и, самое главное, я его уже где-то в глубине души ненавидел: он слишком много каркал!.. Можно себе представить картину: маршал Жуков собирается принимать Парад Победы, восседая на белом коне, а перед самым торжественным выездом ему заявляют – "Господин маршал, конь-то белый не про вашу честь!"

Олежек "отплыл", не солоно хлебавши. Сам виноват: не надо лезть под горячую руку, когда все в святом азарте борьбы за справедливость. Володя молча наблюдал борьбу за приоритеты, думая о чем-то своем. Наконец, он прервал суету у буфета маленьким замечанием:

– Я уверен, что через несколько часов из задерженных вытрясут первые признания. Тогда многое прояснится в этом деле. Но нам всем необходимо взять тайм-аут, сбить темп операции, проводимой противником. Причем лучше, если наш маневр будет выглядеть естественным явлением, а не хорошо рассчитанными действиями.

Владимир испытующе взглянул на меня и Олега:

– Ваши дамы могли бы попросить вам "политического убежища" хотя бы до сегодняшнего вечера?

Честно говоря, мы с Олегом никогда не были в гостях ни у той, ни у другой соблазнительницы. Нам были не ведомы их "квартирные условия", да и вообще – "Гусары денег не берут!"…

– А стоит ли, – начал я осаживать боевой аллюр заговорщиков, – подставлять дам под "стволы злоумышленников? Как-то нам не с руки использовать женщин в качестве "щита", уж лучше будем пользовать прекрасный пол по прямому назначению…

Володя отреагировал моментально:

Так, никто и не говорит, что надо творить нелепицы… Подождем некоторое время: сейчас, я думаю, уже наши орлы-пыточники кое-что выколотили из арестованных. Нам дадут знать о количестве засад установленных по вашу душу, Александр Георгиевич…

Неужели у нашего противника так много "сил и средств"? – вспомнил я специальный военный термин. – Так основательно меня обложить – со всех сторон, по существу окружили…

Но засады-то могут быть и мобильными, тогда меньше "сил и средств" понадобится. – поправил меня Владимир.

В это время затрещал мобильник у Владимира, и наш командир начал разговор, сплошь состоящий из междометий: "Да", "Нет", "Ну, ну" и так далее. Я перестал прислушиваться к той неинтересной игре слов, а углубился в чрево памяти… Когда-то, в молодости, я вскружил голову одной "принцессе", все произошло искрометно, быстро, что зародило во мне некоторые сомнения относительно "чистоты женских чувств". Мы сидели тогда с моим приятелем в кафе "Орбита" на Большом проспекте Петроградской стороны и мудрили с какими-то журналистскими задачами, касающимися нас обоих. Тогда к нам и подсела интересная дама с выразительными глазами, в которых я сразу же уловил "дуринку". Мне не очень хотелось отвлекаться на "частности" и прерывать нужную, деловую беседу. Но мой приятель был слаб по части сопротивляемости чарам женского пола. Он, собственно, и удерживал даму за нашим столиком. Но, как оказалось потом, она целилась в мое сердце, поскольку чем-то на расстоянии я ее "впечатлил"… Полагаю, что в данном случае работала формула: "Рыбак рыбака видит издалека".

Все так сложилось, что "клинья подбивал" мой приятель, но проводить ее домой пришлось мне, ибо таковым было решительное требование дамы. Мой приятель решил сыграть напоследок роль галантного кавалера и рыцаря без страха и упрека. Он, сжав челюсти, попытался выдавить из себя прощальные любезности…

Жила незнакомка на Петроградской стороне, вблизи того кафе, и мы прогулялись с ней пешком, мирно беседуя. Как врач, я чувствовал, что моя спутница нуждается в серьезной психотерапии: у нее был полнейший "раздрай" чувств, установок, желаний. Святое медицинское милосердие заставило меня подняться к ней в квартиру на втором этаже. Чашечка кофе предлагалась мне столь же активно, как это делают гарпунеры, нацеливая пушу в утомленного погоней кита.

Большая старинная квартира была шикарно обставлена, но в ней было страшно холодно, и дама зажгла электрокамин, умело и с изяществом оборудованный в большой комнате. Теплее не стало, кофе тоже мало согревало. Отогрело меня только емкое женское тело вдруг без всяких предисловий бурно прижавшееся ко мне. Все случившееся мне пришлось отнести на счет удачной психотерапии. В том-то и состояла моя первая самая большая ошибка. Потом, уже лежа на широкой двуспальной кровати под пуховым китайским одеялом, несколько отдохнув от "естественных безумств", пригревшаяся в объятиях женщина сообщила мне о том, что только вчера вышла из психиатрической больницы после основательного курса лечения шизофрении…

Такой поворот откровений обозначал, прежде всего, то, что я оказался говенным психиатром. Ведь подозрения-то у меня были с самого начала, еще в кафе. Но я не сумел убедить себя в том, что нас с другом посетила "шизофрения"! Да, пока это была еще относительно спокойная стадия проявления основного заболевания. Однако, как водится, сдержанность могла разрушиться в одно мгновение. Женщина по профессии была искусствоведом, а потому можно предполагать, что бред, родившийся в ее неспокойной голове, обязательно будет многоцветным, изощренным, с особыми выкрутасами. Я уже не помню, чем я мотивировал столь быстрое отступление со случайно возникшего поля боя. Наверняка говорил о позднем времени, об обремененности многодетной семьей, ревнивой супругой, хотя ни того, ни другого у меня не было. Была только дочь и сын, которых я воспитывал в одиночку, не заводя в доме "мачехи" после ранней смерти их матери.

Женщина посокрушалась, но отпустила мою душу и плоть на покаяние. Я так понимаю: мне помогло быстрое утомление, возникшее у сложной пациентки после бурных эмоций, она находилась в полусне. Фаза возбуждения сменилась эффектом сильнейшего торможения, женщина заснула довольно быстро. Я спокойно вышел, защелкнув дверь на французский замок, полагая, что это движение будет окончательным, а не этапным – меня невозможно найти в почти пятимиллионном городе. Каково же было мое удивление, когда возвратившись на следующий день с работы, я застал у дверей своей квартиры сидящую на ступенях мою подопечную, вот уже битых четыре часа ожидавшую продолжения психотерапии. Оказывается, мой приятель-доброход тогда в кафе сумел подсунуть очаровавшей его даме свой телефон. По телефону она обаяла приятеля еще больше и он выложил всю мою подноготную, а заодно выдал и адрес. Теперь я оказался в плену патологически ясных представлений, далекоидущих экспектаций моей новой пациентки.

Доставшееся мне на скорбь и муку существо требовало серьезного и беспрерывного лечения. Понятно, что любовные оргии тоже могли помогать балансировке процессов возбуждения и торможения коры головного мозга податливой на ласку женщины. Но все это происходило в нездоровой голове по необычной схеме, а потому среди касты врачей-психотерапевтов не принято совмещение лечения и развлечения. Мне было необходимо срочно "отрабатывать" на приличную дистанцию от очаровательной дамы. Любому настоящему врачу не безразлична судьба больного, если, конечно, он не настроен на искус "острого опыта".

Я поил чаем "милое существо", избегая перехода за грань врачебного внимания, ограничиваясь только психотерапевтическим допингом. Мне пришлось сильно попотеть в поисках формы психотерапии, наиболее подходящей в данных условиях. Это были "тяжелые будни" врача-искусителя, пытавшегося теперь искупить свою вину перед пациенткой и Богом…

Печальные размышления прервали голоса друзей:

– Александр Георгиевич, ваши дамы согласны приютить "беглецов" под сенью своих шатров! – эти слова принадлежали Владимиру.

Теперь я посмотрел на честную компанию вполне осмысленным взглядом, свежи еще были мои воспоминания. Они держали мою исследовательскую прыть под уздцы, никакими силами, никто не мог теперь меня заставить забыть чисто врачебное "табу". Я не желаю больше экспериментов в своей жизни, ни потому, что не доверяю психическому здоровью наших дам, а потому что не уверен в своем психическом благополучии.

– Я пойду только в собственный дом! Кто желает со мной – вперед!.. Но помните, дорогие друзья: "кто не с нами – тот против нас!" – вот так прямо я и врезал нашим горлопанам.

И хотя нависло гробовое молчание, но с этой минуты у меня появилось стойкое ощущение того, что я прочно впечатался во власть Судьбы, Проведения, Божьей Воли. Мне даже захотелось, чтобы Смерть дохнула мне в лицо, подержала Костлявая Старуха меня за горло, затем взяла за руку и повела за собой. Тогда, может быть, откроются передо мной какие-то особые тайны, не известные земным существам. Их может узнать и испытать человек, хотя бы одной ногой уже шагнувший за границу жизни и смерти!..

Мне припомнились гениальные стихи Ивана Бунина: "Звезда дрожит среди вселенной… Чьи руки дивные несут какой-то влагой драгоценной столь переполненный сосуд? Звездой пылающей, потиром земных скорбей, небесных слез, зачем, о господи, над миром ты бытие мое вознес?" Я осознавал глобальность той власти, что распоряжается каждым из нас, диктуя свою программу нашим земным действиям, отдаляя или приближая нас к смерти. "После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от власти его" (Откровение 18: 1).

Первым очнулся от неожиданности моих решений Владимир. Олег и дамы уже были заряжены негой некого нового приключения, щекотавшего им нервы и шевелившего "жабры", и такой поворот событий их не устраивал. Но плевать я хотел на чьи-то установки: душу мне терзали мои прошлые грехи, которых, видит Бог, за мою жизнь накопилось слишком много!.. Я, может быть, мысленно стоял уже у помоста эшафота, на кровавой плахе готовилось последнее мое причастие… А тут какие-то "опасения" за мою жизнь, да еще и развлечения разные выпирают своим жирным похотливым боком… Нет и еще раз нет, я на такие игры не согласен!.. Пошли вы все к Черту!.. Вы ведете свою собственную партию, пусть так, если вам это угодно. А я буду играть на своей "балалайке" по иным нотам, по велению души…

– Александр Георгиевич, не стоит волноваться, – успокоил меня Владимир, музыку заказывать все равно Вы будите и никто иной. Вы у нас теперь являетесь центром притяжения всей шпионской и контршпионской деятельности. За вами остается последнее слово.

Вот это правильное толкование моих прав! Молодец Владимир – я всегда считал тебя, сына моего друга, смышленым парнем, надежным бойцом. Так я думал, хотя и понимал, что расстроил своих сотоварищей.

– Господа, – обратился я ко всем миролюбиво, – поймите меня правильно: существует суд памяти, и он порой заставляет нас принимать неудобные для других решения. Сегодня, кстати, для людей, родившихся под знаком Зодиака, именуемым "Дева", да еще со "Змеей" в компании, период сложных решений. Мистика из всех углов Вселенной прет на меня, не стесняясь, не давая помнить об осторожности и справедливости… Вообщем, господа, давайте жить дружно и пользоваться только тем, что по праву нам выделяет Господь Бог. Не будем обжорами и сластотерпцами… Нет возражений?

Общество ответило мне примирительным "Гм"… Ну, а я и тем был доволен. Не хватает мне покаявшись в одном грехе, тут же взять на душу другой грех. Однако на душе остался тяжелый осадок, отбросы какие-то…

Поехали ко мне. Первыми вышли молодые ребята и обследовали лестницу, а потом пасли "нечистую силу", способную вдруг неожиданно выставить из слуховых окон снайперскую винтовку "Винторез". Дворики здесь, в центре города, маленькие и убойной силы такого оружия достаточно, чтобы прошить человеческое тело, даже упакованное в самый прочный бронежилет. Затем наверх отправились дамы. Олег, я и Владимир "притормозили". В машине, командир держал недолгую речь:

– Теперь от вас зависит весь исход операции. Мне сообщили, что еще действует один ликвидатор – "кукушка". Он будет пытаться уничтожить вас, Александр Георгиевич с относительно дальней дистанции. Поэтому слушай мою команду: из дома никуда не выходить, шторы на окнах не открывать, на звонки в дверь не отвечать. Готовность номер один назначается до одиннадцати чесов вечера. Я заеду за вами, и мы проведем еще один этап задержания той самой "кукушки", но здесь уже все будет зависеть только от вас, Александр Георгиевич. Договорились?

Я утвердительно мотнул головой, и мы поднялись в квартиру. Владимир прикрывал наше торжественное шествие. Дома было относительное спокойствие: по-моему, инструктаж успели провести и с нашими дамами. Они были тихими, робкими, податливыми, как пластилин, разогретый в горячих руках скульптора-творца, а не вялого ремесленника. Но пищу дамы сумели приготовить отменную, поели всем коллективом… Охрана и Владимир отъехали… А мы закручинились – коротали вечерок единой семьей…

Свет не включали даже при наступлении относительных сумерек, но смотрели телевизор, сидя в обнимку на мягком диване и в креслах. Потом пили чай, разговаривали о пустяках и никак не могли сдвинуть с мертвой точки ту тяжелую махину ответственности и непредсказуемости, создавшуюся неведомо где, видимо, в далеком уголке Планеты. Но та самая махина почему-то основательно придавила душу всем присутствующим и начинала порождать отвратительную депрессию…

Может быть, такое состояние и называется "предчувствием"? А, скорее всего, правильнее его называть мистическим проникновением, подобным состоянию животных перед бурей или землятресением. Нам только и оставалось, как броситься в истерический танец или распахнуть окно во двор, рвануть на себе тельняшку и закричать: "Вот он я… Стреляй, фашистская рожа, продажный киллер! Вот она твоя мишень – стреляй в самое сердце "Мистику, Масону"! Великая тайна готова принять пулю!"…

Но именно тогда никто и не станет стрелять в меня… Приехала бы рядовая бригада "Скорой помощи", меня свяжут и, при обоюдном согласии, конечно, увезут в сумасшедший дом… Этого нам только не хватало!..

Я предложил компании сыграть в карты – в "Подкидного дурачка". Нехотя достали колоду, роздали карты и принялись тянуть время. Карта явно не шла: проигрывала наша пара. Я и Ирина все время сдавали. Наконец у Ирины отказали нервы, и она швырнула колоду в секретер…

Меня опять потянуло в пропасть мистики, под руку попалась сегодняшнее какое-то газетное издание – ошметок "рептильной прессы". Я иногда выбирал из газетенок те вкрапления мысли, что подводят к тайнам исключительно астрологического прогноза. Но прежде я смотрел на фамилию и имя "вещуна". Сейчас под руку попался достойный прорицатель, и мне стоило внимательно оценить "свою карту": "С 17 по 23 июня для "Девы" самый счастливый знак Зодиака, когда открываются тайные резервы организма и души. Ясновидение и яснослышание будет сопровождать любую деятельность, раскрываясь вплоть до выбора места встречи с НЛО. Переосмысление собственной жизни обеспечится внутренним "микроскопом", оптика которого позволит пронзить глубочайшие пласты даже эмбриональной памяти. Предпочтительным остается движение по спирали вверх, то есть к Богу. Ну, а если Дьявол потянет за ноги вниз, то скатитесь к алкоголизму, психозу или преступлению. Важно адекватно воспринимать "подарки судьбы" и научиться тщательно исследовать их"… Вот Она – история с продолжением!..

То ли от большого количества выпитого алкоголя, то ли от необъятной любви, то ли оттого, что Зодиак сказал свое слово и хорошо вдул Деве, но я вдруг совершенно выключился из объективной реальности. Мои мысли-скакуны двинули сумасшедшим аллюром совершенно ни в ту степь!.. Я ощутил себя двойником американского астронома Эдвина Хаббла (1889-1953), успевшего, правда, уже умереть, черт бы его побрал!.. Тогда самый настоящий ужас обуял меня – я осознал, что "галактика разбегается", причем в строго "организованном порядке". И это не было какой-то неполноценной придурью пьяного интеллигента: перед глазами маячила строгая математическая формула, называемая параметр Хаббла. H = 1/R*dR/dt. Исходя из такого параметра, ученые уже определили скорости удаления 1500 галактик, доходящие в отдельных случаях до 100000 км/сек. Теория взрыва, как способа возникновения Вселенной, подавляла мое воображение. Если зафиксироваться на умозрительном моделировании такого явления, то к концу дня точно сойдешь с ума.

Смятения добавили воспоминания о трех моделях Вселенной по Александру Фридману (1888-1925) – нашему русскому ученому, рассчитавшему математическое толкование Вселенского святотатства. Модели явились мне словно гром с ясного неба. По первой модели – "открытой" модели Вселенной – пространство только расширяется. Тогда галактики мчатся к абсолютной свободе, по чертежу поверхности Лобачевского. Согласно второй модели, расширение тоже никогда не прекратится, но будет замедляться, выполняя геометрию Евклида. Трагичнее дела разворачиваются по третьей модели: пространство сперва расширится, а потом начнет сжиматься, дойдя до коллапса. Здесь геометрия – сферическая, модель "закрытая", а логика будет задействована Эйнштейна – этого вздорного еврея.

Я только представил себе, как будут трепать человеческие души указанные процессы, и тут же заплакал горючими слезами… Наступило некоторое облегчение, и здесь меня поразила своей гениальной простотой и невероятной логикой такое понятие, как сингулярность. С этого момента мои мозги попытались встать на место, но тут же были выбиты окончательно самим определением строгого понятия. Сингулярность – это место, где заканчивается действие известных нам физических законов. Я ужаснулся прежде всего потому, что вдруг понял какими силами вырывается после смерти душа из нашего тела и куда она устремляется. Ведь расширение Вселенной – это расширение самого пространства, а при динамике во времени ему подчиняется и душа, как особая, совсем не материальная, энергия!..

Известно, что множитель R в моделях Фридмана определяет масштаб расстояний между любыми двумя галактиками и является функцией времени. Как ни крути, но это означает, что в начальный момент времени, то есть при рождении Вселенной, масштабный фактор был равен "0". Получается, что наблюдаемый в настоящее время объем пространства был сжат в "ничто", но такое "ничто" обладало бесконечной плотностью вещества.

Как бы в подтверждение сказанному, ухо уловило нежный шелест, а потом и более громкое, приближающееся ко мне откуда-то из-за стены поскребывание коготков… Сердце возликовало: конечно, то пропадавшая длительное время Нюрка возвращалась на пепелище. Она-то и должна была помочь мне выбраться из трясины нераспознанных переживаний. Шум нарастал и двигался к нам из кухни: женщины перепугались и поджали ноги. Кое-что они знали о моих тайных ночных встречах с крысой, но мало верили тому, принимая мои рассказы за очередной розыгрыш или рецидив шизофрении. Я прижал палец к губам, а затем продемонстрировал дамам кулак. Российские женщины при виде кулака становятся весьма понятливыми: было ясно, что если издадут хоть один звук, пугающий крысу, то получат от меня по "междуречью мешалкой"! Олег отправил мне солидаризирующийся взгляд и скромно улыбнулся: он тоже был наслышан про чудеса, но еще ни разу с ними не встречался…

Я понимал, что если Нюрка так долго возится в норе, то значит ей мешает пролезть презент, с которым она продирается тайными ходами. Меня ждет большой и ценный подарок – это было очевидно даже без малейшей подсказки Высших Сил. Но большую радость мне доставляла, конечно, не материализация подтверждений нашей дружбы с крысой, а само ее появление. Жив еще, курилка!.. Нюрка была вещуньей, и все ее презенты всегда были с особым смыслом.

Наконец, раздался топоток когтей по линолеуму прихожей, и Нюра собственной персоной, обнюхивая пол и чихая, вкатила в большую комнату какой-то сверточек. То был скорее маленький конвертик, какие используют в аптеках для отпуска развесных лекарств. Но самое смешное заключалось в том, что за Нюркой в комнату притопали еще и три небольших, но уже вполне самостоятельных крысенка. Масть у выводка была однотипная – черная… Нюрка не обратила особого внимания на моих гостей, она подошла ко мне и обнюхала безвольно спущенную с кресла руку: что-то ей не понравилась, она чихнула, а потом принялась закладывать в мою ладошку пакетик с гостинцем.

Чесать ей шейку или благодарить мою симпатию каким-то другим способом физического воздействия было противопоказано. Я встал с кресла и отправился под конвоем Нюрки на кухню. Крысята продолжали рыскать по комнате, может быть, их потом и заинтересуют специфические, чисто женские запахи, тогда они спокойно проследуют по телам объектов, их издающих. Я предполагал, что именно тогда и поднимется весь гвалт в большой комнате. Нюра знала свое дело туго: она фиксировала бусинками глаз даже не мой силуэт, а то место, где должно стоять, по ее мнению, прогнозируемое блюдечко. И мне пришлось побыстрее уважить подругу: блюдечко было выставлено, молоко налито, несколько "булек" охлажденного джина добавлено. Только Нюрка принялась лакать "эликсир жизни", как на кухню вихрем ворвались крысята, моментально почувствовав особое лакомство.

Я следил за пиршеством, присев на табурет в кухне рядом с обеденным столом. Затем развернул пакетик и обомлел: ко мне на ладонь вывалился массивный перстень с контрастно-черным "гагатом". Такой камень находят по берегам реки Gages в Малой Азии. Чаще он используется, как траурное украшение и на армянском языке его название звучит многозначительно – "гешири", то есть "ночь". Я помнил, что среди магических растений тому драгоценному камню имеется аналог – "Белена Черная". Но тиснение на перстне было явно масонским: я различил черепа с перекрещенными костями и какие-то надписи, не подлежащие рассмотрению невооруженным глазом. Была в пакетике еще и золотая цепочка с масонским крестом. Было от чего впасть в черную немощь – в хандру…

Тут и раздался звонок уговоренного свойства? два коротких и один длинный сигнал. Я продолжал сидеть спокойно, скосив глаза в сторону прихожей, а там уже в замочной скважине входной двери плавно поворачивался ключ. Вошел Владимир и бойцы "ближнего и дальнего боя". Ребята прошли ко мне на кухню, туда же вызвали и Олега. Крысы наслаждались питьем природного транквилизатора, они даже не повернули головы на звук шагов, понимая, видимо, что находятся под моей полнейшей защитой. Картина крысиного чревоугодия всех мужиков умилила до слез: все варвары сентиментальны до безобразия. Бойцы столь расчувствовались, что даже соизволили продемонстрировать мне свое секретное оружие. Оказывается, специально для бойцов-ликвидаторов одним из закрытых КБ был разработан и вошел в серию бесшумный, двуствольный пистолет – С4М. Пистолет идеально отполирован, закруглен, дабы не цепляться за одежду при его выемке. Два мощных патрона калибра 7,62х39 закладываются в пистолет маленькой обоймой. Выстрел в затылок разносит череп, поражая основные отделы головного мозга, превращая в кашу все центры продолговатого мозга. Выстрел в область сердца – спереди или сзади, безразлично – разносит вдребезги его предсердия и желудочки, прихватывая заодно и дугу аорты. Вылечить такого пораженного при точном попадании невозможно.

Наши орлы должны воспользоваться такими пушками, если им будет оказано сопротивление превосходящими силами – тогда произойдет выбраковка "лишнего контингента". Пистолеты хорошо действуют на близком расстоянии при необходимости "обезножить" или "обезручить" сопротивляющегося противника.

Мы собрались на задание быстро, я попрощался с крысами, обнял и облобызал Ирину, кивнул Вознесенской, наказав не обижать Нюрку. Дам попросили остаться дома и не высовывать носа. А мы, всей мужской компанией, двинулись к машине.

Владимир, сев за руль пояснил: все силы противодействия на "точках", "объект задержания" на месте. Надо действовать…

Самое ответственное оставлено мне. Стрелять в "дурную башку", видимо, будут тогда, когда я и Олег будем выходить из-под внутреннего контура арки внутрь двора, где расположена квартира Владимира. Все нужно выполнить филигранно, точно: на стене справа под аркой имеется меловая черта (голубой мелок), поравнявшись с ней, я должен резко отпрянуть в сторону – вправо, к черте, а затем метнуться назад, вглубь арки. Тогда выстрел снайпера придется мимо или, в крайнем случае, по ногам. Олег же обязан сделать бросок влево и тоже назад – это будет отвлекающий маневр. Для снайпера перемещение двух целей одновременно – мощный нервирующий фактор: ведь в полумраке трудно определить "кто есть кто"? Тогда внимание его рассеивается, теряется драгоценное время на прицеливание и точный выстрел. Лучше, если выстрел все же произойдет, но надо заставить снайпера промазать. После этого киллера должен "подрезать" Гончаров выстрелом с противоположной стороны – тоже из слухового окна. Нам нужен раненый и проявившийся агент, не способный уже ни от чего отпираться – пойманный с поличным, на месте преступления.

Володя несколько раз проговаривал со мной схему движений: мозгом я понимал, что для тренированного бойца спецназа выполнение такого варианта "качания маятника" – пустяковое дело. Но мне почему-то не хотелось "кривляться": во мне нарастала агрессия… Я вдруг понял, почему Александр Матросов не колотил по амбразуре сбоку каким-нибудь булыганом или прикладом автомата, а вдруг решился падать на нее грудью. В такие минуты, скорее всего, возникает истерический вариант вулканирования "духа противоречия". И ничего более!.. Телевиденье своими бандитскими сериалами настолько намозолило глаза и прокомпостировало мозги, что выработало полнейшее отвращение к криминальной романтике. Никому не хотелось подыгрывать, ловчить, скрываться – появилось яростное желание душить всю ту мразь голыми руками…

Но на словах я смиренно подтвердил Владимиру, что обязательно выполню все его наставления: "Все проделаю, как учили!" Не стоит волноваться и фиксироваться на мелочах… Знаменитое, гагаринское – "Поехали!" – вдруг вырвалось из меня. Тоже еще один вариант истероидных реакций.

От угла улиц Садовой и Гороховой мы с Олегом и двумя привычными сопровождающими шли сравнительно медленно. А машина с Владимиром уже давно нас обогнала и припарковалась у небольшого кафе в доме 32. Как я полагаю, в засаде поблизости стояла еще одна – две машины с оперативниками. Наши люди должны блокировать возможное прикрытие киллера – он же не работал в одиночку. Его помощников тоже необходимо арестовать. Кто-то обязательно передает ему по телефону или рации необходимые сведенья о нашем приближение, о составе группы, о моем месте нахождения в общем ряду. Вот это прикрытие после выстрела необходимо моментально блокировать. Скорее всего под ту машину уже подложили слабый заряд, подвязанный на дистанционное управление: сперва произойдет "шоковая терапия" взрывом, а потом уж всех повяжут. Но я не сумел вычислить искомую машину…

Наша стайка двигалась довольно бодро, Олег, как всегда, принялся рассказывать мне анекдот с трехметровой бородой. Рассказчик он был неважный, но я все же выдавливал из себя улыбку. Суть анекдота сводилась к тому, что один еврей провожал жену на курорт. Жена из-за вокзального шума плохо слышала мужнее напутствие, а он-то только и тараторил: "Сара, живи с Богом!". Женщина мотала головой, считая, что не слышит призыв мужа. Муж, истощив терпение, принялся передавать слово "Богом" по буквам: "Борис, Олег, Геннадий, снова Олег, Михаил". Жена замахала утвердительно – "Все поняла, но почему с Олегом нужно жить два раза?"… Вдруг в голове мелькнула мысль: "А если в меня засадят две пули, будут два выстрела, но с разных точек?.. Пули пересекутся точно в моем теле"… Зачесался лоб, заныло под сердцем, в районе солнечного сплетения, икроножные мышцы напряглись словно от судороги…

Кодовый замок на воротах я открыл сам, хотел шагнуть первым, но Олег меня оттер плечом и шагнул в темную неизвестность. Ребята страховали наш тыл на некоторой дистанции, при этом изображая загулявшую стайку бесшабашных мужичков. Мы шли с Олегом, как пара рысаков, – голова в голову, – резко переведенные с рыси на растянутый шаг. На расстоянии трех метров я увидел справа впереди черту и две восьмерки, нарисованные голубым мелком – видимо, девочки играли днем во дворе в какие-то свои очень важные игры и рисовали на стене. Я подходил к той черте, гипнотизируясь ее видом и той задачей, которую успел вбить мне в голову Владимир – я двигался, как хорошо дисциплинированный "Зомби". И вдруг возникло чувство нового протеста: теперь уже именно против этого эффекта зомбирования. Я не хочу быть ни чьим рабом, игрушкой в любых руках. Но это же даже не акцентуация характера, а элементарная истерика, разворачивающаяся по женскому типу… Пусть истерика,.. пускай по женскому типу… Ноги сами понесли меня не вправо и назад, а только вперед… "Время – вперед!" – вспомнилось идиотское название, идиотского романа Валентина Катаева и фильма по нему… Вот свойственная моему темпераменту команда…

Олег метнулся влево, точно выполняя установку Владимира, а я прошагал вперед так, словно двигался на параде – по Красной Площади в дни моего пребывания в Нахимовском училище. Я развернул свой собственный флаг – скорее, Знамя Победы над "зависимостью", над чужой установкой!… Я алкал личной свободы… И мне ответили, но не так, как я себе предполагал…

Выстрела я и не должен был слышать, но почему-то не произошло всплеска боли. А ведь по логике вещей она должна возникать при попадании в живое существо постороннего предмета сильнейшей убойной силы. Просто мои контакты с реальным миром кто-то мгновенно вырубил!.. Тело мое, наверное, по инерции еще продвигалось вперед, но им уже не руководил мозг. Возник "эффект отрыва", он стал концентрироваться, убегать ввысь на огромной скорости. Сутью такого движения было исчезновение моего сознания, его мгновенный отрыв от тела, а затем и транспортировка за пределы Земли… Я вдруг понял, что такое душа: нет это не энергия, привнесенная в тело живого существа при рождении.

Душа – это условное понятие, обозначающее действие программного обеспечения, исходящего с определенного сервера Вселенского Информационного Поля. Какой-то огромный компьютер задействован Высшим Разумом для собственных игр: мы для него виртуальные существа, символы которых пляшут на экране монитора того сверхумного компьютера. Но сама Вселенная и является тем физическим представительством "программного обеспечения": галактики, любые небесные тела – это точки пересечения неведомой энергии, создающие общую матрицу поведения живых и неживых объектов.

Я понял, что верна первая модель Фридмана: пространство разбегается с нарастающей скоростью!.. Да, конечно, Вселенная возникла в результате взрыва, а мы – только песчинки того страшного, быстротечного события… Принадлежащий мне ранее программный импульс, но теперь уже оторвавшийся от конкретного биологического объекта – тела Федорова Александра Георгиевича, – сейчас в том сервере перекомпануется в автоматическом режиме и отошлется новому новорожденному человеку.

Но что-то произошло – видимо, сбой команды… В районе колец Сатурна неведомые силы встряхнули мой импульс не очень деликатно: "программный пакет", доставшийся мне свыше при рождении, называемый в простонародии "душой", крутанувшись пару раз по руслу "Делений Энка и Кассини", облагородился. Подзарядка чем-то особо значимым произошла и от маленького спутника "Пана", поджидавшего меня в "коридорах" Деления Энке: программный пакет даже вроде бы реструктуризировался и наступило некое просветление.

Квакнуло желание еще немного пожить на белом свете. Через мгновение, получив сильный обратный импульс от закрутки колец Сатурна, программный пакет плюхнулся снова в мое бренное тело, валяющееся на грязном дворовом асфальте, недалеко от помоечных баков. В теле опять затеплилась жизнь, потому что душе многое подвластно, и я решил незаметно притушить жгущее пламя восприятия сигналов извне… "И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, дерево жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов" (Откровение 22: 1-2).

Post scriptum

Очнулся, видимо, я через трое – четверо суток. Скоро понял, что нахожусь в реанимации на управляемом дыхании. "Очнулся" – это было громко сказано. Вернее всего, проблески сознания начинали простреливать в мозгу. Мне было до того муторно, что я соглашался с тем, чтобы за меня дышал аппарат. Но где-то в уголке думающего участка коры головного мозга зарядилось воспоминание: "долгое пребывание на управляемом дыхании может привести к декортикации, тогда мозг уже не захочет руководить организмом, заставлять его функционировать"… Надо было что-то срочно решать самому: ведь на современную медицину слабая надежда. Теперь, если врачу не дашь на лапу, он серьезно и думать о тебе не захочет – пустит все на самотек. Желаешь – живи, а можешь и помирать, раз такая фантазия у тебя в голове появилась. Раньше за жизнь больного боролись до конца – это тогда милосердием называлось и ценилось даже выше, чем современное диагностическое и лечебное оборудование. Целый клан научных работников с "горячими сердцами, чистыми руками и холодными головами" обосновывал принципы уникального, единственной в мире полноценной системы государственного здравоохранения. Теперь же устроили откровенный бардак в этой отрасли. Вон министр здравоохранения – генерал-полковник в отставке, бойкий хирург-сердцегуб, академик – и тот ничего не может понять в гражданском здравоохранении, не знает как его болезни вылечить. Ито сказать, а откуда ему знать что-либо путное про гражданское здравоохранение, если он всю жизнь в погонах проходил, в клинике Военно-медицинской академии толкался. Его к тому же страховал тесть с уровня начальника тыла всех вооруженных сил страны. Как тут не станешь восходящей звездой кардиохирургии.

В тепличных условиях человек быстро забывает обычную арифметику, а уж в высшей математике организации здравоохранения даже с помощью честных адъютантов и референтов не разберешься. Ну, а где в современном мире найти честного адъютанта?.. Тут у нас тоже откровенный провал… Недавно видел по телевизору выступление заместителя министра здравоохранения: резвая женщина, но простые слова произносит с явным сельским акцентом. Знания имеет столь поверхностные, что элементарные достижения прошлых лет, знакомые каждому историку медицины, выдает за собственные откровения. С такими помошничками любого генерала подведут под монастырь…

Вот и получается, что народу на шею опять посадили фантом, а не министра здравоохранения… Но, нынешний министр, надо отдать должное, хоть актер отменный, рассказчик велеречивый – все чего-то сладенькими губками шепчет, обещает, поясняет, сказку сулит, словно малым детям. А сам академик по стране летает, словно коршун – кое-где поклюет, покромсает несчастное сердце, и тут же обратно в Москву. А выхаживать больного перепоручается "рыжему дядьке". С таким азартом рекламные миссии выполняются и цирковые трюки, а не в интересы пациента утверждаются. Министру-то некогда – он не заменимый человек в Москве: вдруг кто-то из верховных правителей ключицу сломает, головой стукнется во время автомобильной катастрофы, надо же тогда свое просвещенное мнение с апломбом выказать!.. Простой человек сладким речам верит, да ждет у моря погоды…

Я решил выбираться потихоньку: какая-то пробирка рядом на столике стояла, мне ничего не стоило ее легонько свободной рукой на пол спихнуть. Но почему-то на звук разбитого стекла не сбежались люди, жаждущие моего выздоровления. Кричать мне не хотелось, да и возможностей для того практически никаких не было – можно было только пошипеть немного по-змеиному… Потому решил я помечтать пока немного…

Вместо мечтаний что-то прагматическое опустило меня в низину прошлого: ощутил я тот недавний шлепок пули, запущенной снайпером из "Винтореза" с высоты крыши четырехэтажного дома прямо мне в грудь. Что-то подсказывало, что пулю для меня приготовили "гуляющую", со смещенной центровкой. Вошла она несколько выше сердца, не задев даже дугу аорты, а потом вихлянула вниз, огибая сердечную сумку сзади и впиваясь в ткань легкого. Пуля пробила диафрагму и опять пощадила жизненноважный орган – печень. Раскаленный металл, шипя и коагулируя напитанные жидкостью ткани, формирующие раневой канал, только царапнул верхне-переднюю поверхность самой большой железы в организме человека и вонзился в большой сальник. Потом пуля с азартом и злобной игривостью прорвалась к корню брыжейки и здесь порядком распотрошила петли застенчивого тонкого кишечника. Затем "разрушитель" вырвался наружу через переднюю брюшную стенку и, чикнув по асфальту, поранил ногу мусорного бака. К этому времени я уже приземлился бледным лицом на жесткую, серую мостовую и затих сокрушенно. В тот же момент до мозговых центров, проверяющих звуки, идущие от моих ушей, долетел, как мне показалось, истошный вопль Ирины. Она каким-то животным чувством поняла мое горе, а потому завалилась на диван в квартире на Гороховой и забилась в истерике, терзая себя тоской и чрезмерными переживаниями. Не всем на пользу идет общение с телепатией!..

"Убийца" тем временем тоже схлопотал раскаленный свинец, являвшийся похвалой не его искусству, а охотничьему мастерству Анатолия Гончарова. И когда "злодей" затих на несколько минут от болевого шока, к нему по чердаку подбежали, подтянувшиеся к засаде оперативники. Тут же грохнул маленький взрыв под автомобилем прикрытия киллера, и всех, в нем находившихся, моментально повязали. Исковерканный автомобиль расторопно погрузили на платформу автоэвакуатора. Хозяйственные люди ополоснули поверхности, замоченные вытекшей из раненых кровью… Об инциденте забыли не только случайные прохожие, но и квартиранты дома, где состоялось приключение.

Меня – почти бездыханного, с периодически останавливающимся сердцем – везла машина скорой помощи, нагоняя страх на прохожих воем серены. Резвые лекаря передали тело с рук на руки персоналу клиники кафедры военно-полевой хирургии академии. Когда-то, в годы моего ученичества в этом прекрасном медицинском учебном заведении, той клиникой, находящейся на "острие ножа смерти", заведовал блестящий хирург – профессор, генерал-майор Беркутов. Тогда дежурные врачи не филонили, а активно спасали жизни трудового народа и днем и ночью. Мы, слушатели академии даже первых курсов, с интересом дежурили здесь, тоже помогая, чем возможно, маститым хирургам. Теперь "народ в белых халатах" порядком подраспустился: многие стали манкировать своими обязанностями, брать взятки. Но я-то им, сатрапам, перерожденцам, ничего не дам, хотя бы только потому, что не собираюсь торговать своей жизнью. Пусть все будет – как будет, как определено Богом!..

Вот мое сознание и приблизилось к истине, ускользавшей от нейронов-анархистов почти четверо суток!.. Здесь, в моей первой "alma mater", ко мне вновь вернулось сознание. "Родная мать" напитала меня кислородом и медикаментами, способными возвращать к жизни, – здесь теперь я и обитаю…

Ночь… Дежурный врач-реаниматолог наверняка спит, тесно обнявшись с медицинской сестрой… В условиях страховой медицины, живя на голодном пайке, – их доход смешно и назвать-то зарплатой – приходится персоналу компенсироваться за счет других естественных стимулов. Наконец, совесть заговорила в душах спящих медиков. Появились и замелькали на горизонте заспанные лица: врач и сестра прорывались сквозь туман моего нечеткого восприятия. Кто-то наступил на стекла пробирки, – хорошо, что не босой ногой. Явилась догадка, что я стал подавать активные признаки жизни, пытался оформить контакт с милосердными медиками. Начали проверять мои реакции на свет, на боль, в чем-то разобрались и тогда освободили от интубационного устройства.

Мой организм приступил к самостоятельному жизнеобеспечению. Вспомнились слова вождя всех народов: "Жить стало лучше, жить стало веселее"… Но мне очень хотелось, чтобы вся эта медицинская свора, убрав интубационную трубку, исчезла с глаз долой. Усталое, расслабленное сердце алкало появления дорогих и приятных мне лиц… Но не шли мои друзья и родственники, и тогда вспомнилось: "Люди умирают в одиночку!"…

Словно почувствовав упадочность моего настроения, врачи впрыснули мне в канюлю капельницы какую-то умопомрачающую отраву, и мой мозг задремал. Грудная клетка спокойно и ровно дышала, сердце ритмично колотилось, не ощущая ни возраста, ни серьезность многоходового, проникающего ранения…

Видения пришли сами собой, не постучавшись, не предупредив предварительно звонком по телефону: они чувствовали себя хозяином положения, способным не только принимать самостоятельные решения, но и диктовать Вселенскую Волю!..

"Франциск Ассизский брел утомленный и спотыкающийся вместе со своим спутником братом-иллюминатом среди густого кустарника в сторону дворца султана Египта Малика-аль-Камиль"… Скорее всего, видение приплыло ко мне из начала тринадцатого века: на рубеже 1218 – 1219 годов. "Как ни странно, страшный деспот султан принял маленького, тщедушного Святого человека, несущего в своих помыслах источник иной веры, и выслушал его пламенную проповедь. Конечно, он не решился откликнуться согласием на предложение Франциска Ассизского "вступить за веру свою в огонь". Смелый шаг Святого человека вполне подходил под определение "безумство веры". Но султан и не приказал отсечь голову иноверцу, а повелел бережно и осторожно вернуть Франциска в стан христиан. Скоро вокруг Святого человека начал концентрироваться новый военный орден крестоносцев".

Можно было смело делать вывод о том, что никакие не "каменщики", а военные организации явились создателями особых корпоративных отношений, в последствии названных "масонством". Англия явилась родителем масонства, а Франция – его приблудным дитем, на жизнь которого очень скоро стал покушаться Король-отец. Но все потянулось с земель загадочного Востока, от мудрой ортодоксальности веры народов, его населявших. Они как бы покорились в некоторых частях оружию рыцарей-христиан, но только для того чтобы выстоять и вновь вернуть независимость и свободу вероисповедания.

"Исчезла звенящая зноем бескрайняя пустыня"…

Новое видение перекрыло своей значительностью предыдущие картины: теперь явилось моему взору одно из заседаний творцов и последователей "Сионских протоколов". В начале тридцатых годов практически все серьезные иудейские организации во главе с "Бнай-Брит" проводят совещания с однотипной повесткой дня: "Борьба с антисемитской пропагандой". Несколько позже, как логическое продолжение, возникает некий оргкомитет по координации работы, направленной на объединение усилий на уровне международного процесса по внедрению "Сионских протоколов". Еврейство и масонство переплелись в страстном акте политического совокупления. Программным выступлением была речь Н.Д.Авксентьева, представителя руководства Великого Востока Франции, члена Ареопага, 33о, руководителя лож "Северная Звезда" и "Свободная Россия".

Надо помнить штрихи истории: как только в масонство внедрился еврейский радикализм, оно перестало быть организацией "воспасение", а переродилось в организацию "нападения". Такое положение кардинально изменило суть самого масонства: "Там где появляется еврей, начинается революция"!..

Почему-то выглянула из-за стенда, уставленного мигающей аппаратурой, следящей за жизнью тел пациентов отделения реанимации, нахальная и, вместе с тем, сильно сосредоточенная на курсе доллара физиономия рыжего администратора. Последний наблюдал за тем, кто еще жив в "глупой стране" и сколько еще можно "откачать подпитки", скажем кошельку миллиардера Ходорковского, или другого "несчастного и обиженного сиволапыми славянами".

Видение не стало мучить меня прослушиванием всей выспренней речи оратора-масона: ловкий администратор защелкал кнопками и лапками выключателей на мигающем стенде, меняя программу жизнеобеспечения и политического курса огромной страны, называемой Россией… Появился рядом с маститым масоном некто П.А.Крушеван – человек с типичным еврейским холеным лицом, лысым черепом. Он подытожил сказанное: "Программа завоевания мира евреями не бред душевнобольного, а строго обдуманный жестким умом евреев план, часть которого, как не трудно заметить, уже осуществлена"…

Теперь из разных темных углов и закоулков криминала полезли "черносотенцы", "глоболисты", "скинхеды" и прочие. Они настойчиво и навязчиво просили евреев покинуть "славянское отечество" – как будто речь шла о примитивной аренде земель, принадлежащих Богом избранным хозяевам… И тут мой мозг вспомнил расхожее у англичан заявление: "Не надо быть хуже евреев"… Все встало на свои места: не стоит размахивать кулаками перед лицом представителей любой нации, ты лучше обгони их интеллектом, организованностью, деловым темпераментом. А когда кто-нибудь пытается навязывать тебе иную веру, спокойно ухмыльнись и продолжай дуть в свою дуду… Так делали ордена крестоносцев, военные масонские ложи, оставляя на щитах своих искрящиеся святые слова: "Итак подражайте Богу, как чада возлюбленные, и живите в любви, как и Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное" (К Ефесянам 5: 1-2).

Дверь скрипнула, явилась женщина – невысокого роста, слегка полноватая, волосы черные, с подкрашенной сединой, глаза карие и быстрые, бегающие – она куталась в белый халат не по росту, из чего я сделал заключение, что это не местный медицинский кадр, а пришлое существо. Женщина заговорщицки оглянулась – никто не мог встать ей на пути – рыжий маргинал к тому времени уже исчез…И вольная женщина направилась к капельной системе, связанной с одним из сосудиков моей левой ноги. Она быстро достала из кармана одноразовый пятиграммовый шприц, уже наполненный какой-то опалесцирующей жидкостью, проколола острой иглой резинку трубопровода и все выдавила прямым ходом в мой организм… Сволочь кареглазая!..

Медленно нарастали явления помутнения рассудка, но появилось и избирательное прояснение деталей: я узнал женщину – то была одна из моих прошлых жен. Ее звали Валентиной – хорошая тетка, врач, но в некотором роде "без царя в голове". Кто-то же нашел ее, мобилизовал скрытую неприязнь к бывшему "проказнику-мужу", и она выполнила особую миссию. Что так долго оказывалось не по силам здоровым мужикам, вооруженным совершенным огнестрельным оружием, стало выполнимо хрупкой женщиной… А я то, болван, еще испытывал к ней неподдельную страсть… Однако – Бог ей судья!..

Странно, но через некоторое время я почему-то почувствовал благодарность за действия этой женщины…

Муть прибывала и прибывала, все глубже заполоняя мое сознание… Я жалел только об одном: не успел попрощаться с дорогими моему сердцу людьми. Не обнял Олега, Владимира и, самое главное, не успел трахнуть на прощанье мою несравненную Ирину Яковлевну… Я даже не подозревал, что весь искалеченный выстрелами мужик, задурманенный неизвестной отравой, на смертном одре тянется из последних сил к таким прозаическим деяниям… Все же каждый масон – рыцарь, а у рыцаря должна быть и дама сердца!..

Откуда-то сбоку, скорее всего слева от окна, приплыла сперва точеная головка, а потом и все стройное тело Ольги – сестры моего друга Олега. У меня с ней были свои, старые счеты, так и не разрешившиеся, к сожалению, постелью: я оставлял ее нетронутой и нецелованной всем остальным кобелям, густо населяющим материк Евро-Азии. Она сама виновата в том, ибо вместо женского обаяния вдруг от великого гонора стала выводить на авансцену, как незаконнорожденных дочерей – плохоньких актрис в виде незатейливых фантазий. Суть ее новых мифов заключалась в том, что она, грешница, возомнила себя великим литературным критиком и учителем Вещего Баяна. Я-то, по доброте душевной, когда-то намекнул Ольге, чтобы готовилась быть моим биографом и литературоведом. Дурак пошлый я, конечно! Женщина дорога нам своей заурядностью, эксплуатируемой как раз в сексе, а не в играх ума. Зачем я взялся напрягать мой физиологический соблазн непосильными задачами: Богом был отпущен Ольге только талант неплохого орфографа, а я принялся тянуть ее в исследователи изощренных душ. Здесь был нужен совершенно иной полет мысли, необходимость сравняться по уму и писательской технике с тем, о ком задумал писать.

Помнится у Набокова была аналогичная история: Зинаида Шаховская была решительно отринута поэтом, так и не поняв – "За что?! О, горе!" Да только за то, что пыталась обтаптывать ноги метру. Не надо выдумывать сказки, отводя в них себе главенствующую роль, дабы потом увлекаться верой в несуществующее!.. Каждый сверчок – знай свой шесток!.. Скорбь сизым киселем полилась в еще теплящуюся в стынувшем теле душу: вечный это вопрос для мужчины, приходящий даже на смертном одре – "трахнуть, не трахнуть?"… Мысленно я попрощался и с Ольгой.

Снова добавилось мути… Я увидел обобщающий образ моей жизни: лысый мудрец с длинной седой бородой в окружении своих детей – мыслей, сильно похожих на похабных кикимор. Они держат его под белы рученьки и куда-то несут, кто-то даже ласково чешет ему височек и затылок, как бы примеряясь для нанесения окончательного удара по интеллекту…

Тут же вспомнился еще один мой друг, давно сгинувший, – Сергеев. То был отличный парень. Мы, пожалуй, были чем-то похожи. Как выразилась одна моя дотошная читательница, а его явная "наперсница разврата". Мы, оставаясь "героями нашего времени", были оба "лишними людьми". Что-то похожее на лермонтовского Печорина мерещилось читательнице! Нечего сказать, умная баба: может быть, потому я ее и не трахнул. Хотя чего ж теперь об этом сожалеть, когда и ноги стынут и уже предсмертная блевотина подтягивается к горлу: "Каждый свечек – знай свой шесток!"…

Милая, милая Нюрка замелькала хвостом – вот, оказывается, от какой нечести она меня всегда защищала и уведомляла о возможном пришествии неожиданностей!.. Черный камень (Gagеs) и Белена черная (Hyoscyamus niger) – все это ее предупреждение, оно сбылось в самом коварном виде… Я не сопротивляюсь явлению Черной Женщины, потому что сам ввел ее когда-то в свою жизнь и теперь должен платить по счетам… Мне только хотелось сказать остающимся на Земле людям: "Обязательно заводите в доме ручных домашних животных – кошку, крысу, хомяка или собаку. Они защитят вас от наветов даже самой "верной жены". Мужики, вы всегда останетесь масонами даже в собственной семье, так будьте бдительны!"

Тут какой-то маленький пузыречек лопнул в моем сознании. И теперь, уже никем не удерживаемая, Душа полетела на встречу с Сатурном – на перековку пакета программного обеспечения для существа следующего за мной поколения… Нет сомнения: душа всасывается расширяющимся пространством, формируется на небесах и переселяется в тело очередного испытуемого Богом… Все мы только объекты игр Высших Сил, но не стоит паниковать и рефлексировать по этому поводу. Лучше заблаговременно исполнять все Десять Заповедей Божьих – уже здесь, на Земле… Помните: Сшибка программы наказуема!..

"Вы были некогда тьма, а теперь – свет в Господе: поступайте, как чада света, потому что плод Духа состоит во всякой благости, праведности и истине; испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте" (К Ефесянам 5: 8-11).