Лик утренний и вечерний

Не менее часто встречающимися цветами в Японии являются также многочисленные разновидности пионов – клубневых и стеблевых, декоративных азалий из семейства вересковых, нарциссов луковичных с пахучими цветами, тюльпанов, душистых гиацинтов из семейства лилейных, астр, георгинов декоративных, достигающих тридцати сантиметров в диаметре, георгинов типа кактуса, бесконечное разнообразие роз, гортензий – полукустарниковых растений семейства камнеломковых с круглыми листьями и зонтиковидными цветами, шафрана и т. д. и т. п. Часто и в большом количестве встречается также вьюнок самых различных сортов и гигантских размеров, достигая двадцати сантиметров в диаметре. Особенно примечательны два вида вьюнков: один – распускающийся утром, другой – вечером. Поэтому первый японцы называют «асагао», «утренним ликом», второй – «югао», «вечерним ликом». Это породило нескончаемое многообразие сюжетов в японской поэзии и живописи.

Пионы являются наиболее популярными декоративными цветами в Японии. Яркость расцветок, нарядность и благоухание выделяют этот цветок среди других растений. Если вьюнок и как «лик утра» и как «лик вечера» неизменно служит в поэзии и живописи олицетворением женского образа, то пион – всегда мужское начало, мужественный характер. Поэтому пион часто называют «мужем» или «царем» среди цветов. В Японии, где культивирование этих цветов началось около 1400 лет тому назад, насчитывается несколько сот разновидностей этого изумительного цветка. Неповторимы оттенки цветов пионов: нежно-белый, нефритовый, соломенно-желтый, зеленоватый, черный. В результате длительных прививок и селекционирования японским цветоводам удалось получить новые виды роскошных махровых пионов. Здесь нередко встречаются громадных размеров пионы – свыше тридцати сантиметров в диаметре. Они цветут в начале лета, но период цветения непродолжителен, около десяти дней. Справедливо поэтому говорят в народе, что «за цветами ухаживают год, а любуются ими десять дней».

Пионы неизменно вызывали восхищение японских и китайских художников и поэтов, воспевших в своих вдохновенных творениях обаяние этих прелестных цветов. Одно из стихотворений «Пью вино и смотрю на пионы» принадлежит крупнейшему китайскому поэту Лю Юй-си (772—842), пользующемуся также известностью в Японии:

Необыкновенная нежность и тонкое благоухание цветка нарцисса, вызываемое им эстетическое наслаждение снискали ему любовь человека, завоевали ему в жизни народа одно из почетных мест. Нарцисс любит воду. И в народе родилась удивительная легенда об истории появления этого цветка. Мне довелось познакомиться с нею в изложении Ян Ци.

Давным-давно у подножия горы Юаньшань, вблизи города Чжанчжоу, жила старая бедная вдова с сыном. Однажды вечером, когда она сварила остатки риса и ждала возвращения сына, в дом вошел нищий старец. Вид у него был жалкий, несчастный. Голодному нищему вдова отдала последнюю чашку риса, сваренного для сына. Когда старик съел кашу, вдова вдруг залилась горькими слезами.

– Отчего ты плачешь? – спросил старик.

– Как мне не плакать, ведь это последняя чашка риса для сына, который целый день трудится и очень голоден, – сказала она.

– И ты, наверное, жалеешь, что отдала его мне! – произнес нищий.

– Нет, не жалею, – ответила вдова, – эта чашка риса спасет твою жизнь, но все равно не накормит моего сына.

Старый нищий был глубоко тронут словами вдовы и спросил:

– А где ваша земля?

– Вон там, у подножия горы, – ответила вдова.

Ничего больше не сказав, старец поплелся в указанную сторону. Придя на поле, он постоял немного на земле, а затем бросился в находившийся рядом пруд. Заметив это, вдова выбежала из дома и стала звать на помощь. У пруда собрались все жители села. Люди опускались в воду, стараясь спасти старика, но тщетно. На другой день утром сельчане заметили, что на том месте в поле, где стоял старый нищий, вырос чудесный ароматный цветок. С тех пор все стали говорить, что нищий старец – не кто иной, как водяной дух, а выросший на поле вдовы цветок люди назвали нарциссом – «цветок водяного духа». Существует несколько названий нарцисса: «драконьи лапы», «золотая чашка», «хрустальная яшма».

Климатические условия Японии позволяют выращивать нарциссы почти в течение всего года. Живыми нарциссами украшается жилище и с наступлением весны, и с наступлением зимы. Эта особенность нарцисса отображена в поэтических строках Басе (1644—1694), одного из выдающихся представителей японской национальной поэзии:

Кому доводилось бывать в японских парках с их прудами и озерами, тому должны быть хорошо знакомы заросли водяных растений с громадными темно-зелеными листьями и водопрозрачными белыми или розовыми цветами лотоса. Но немногие, пожалуй, знают, что это растение появилось в самые отдаленные времена истории земли. По литературным источникам, развитие лотоса можно проследить на протяжении 145 миллионов лет. Замечательно, что растения лотоса поразительно жизнеустойчивы. Даже весьма длительное хранение не отражается на способности семян лотоса прорастать при соответствующих благоприятных условиях. Небезынтересно напомнить, что в 1925 году японскому ученому удалось вырастить цветы лотоса из семян, которые пролежали в недрах высохшего торфяного болота около двухсот лет.

Цветы лотоса привлекали внимание художников и поэтов с древнейших времен. В древнем китайском поэтическом памятнике – «Книге песен» – упоминание о лотосе встречается в народных песнях и стихах.

Нежные и благоухающие цветы лотоса, гордо возвышающиеся над поверхностью воды, с давних времен служат олицетворением неподдельной чистоты и целомудрия. Прекрасно об этом сказано в поэтическом произведении «Я лотос люблю», принадлежащем известному китайскому художнику слова Чжоу Дунь-и (1017—1073), творчество которого пользуется любовью и в Японии:

«И на воде, и на сухих листах, среди травы и на деревьях цветов есть очень много всяких, которые ты мог бы полюбить…

При Цзинь жил Тао Юань-мин: один лишь он умел любить, как надо, хризантему.

А начиная с Тан и вплоть до наших дней любовь толпы сильней всего к пиону.

Но я один люблю лотос за то, что из грязи растет он, а сам не грязнится; чистою рябью омытый, кокетства он женщин не знает.

И вот я говорю:

О хризантема, ты среди цветов – отшельник, мир презревший.

А ты, пион, среди цветов богач, вельможа пышный! Но, лотос, ты средь них чистейший, благородный человек!

Да, хризантему полюбить, как Тао, ох, редко кто, сколь знаем мы, умел!

В любви же к лотосу со мной единым стать кто может из людей?!

К пиону же любовь – ну, это для толпы».

Примечательно, что цветок лотоса, являющийся в сознании народа олицетворением моральной чистоты и целомудрия, был использован буддизмом и превращен в один из своих религиозных символов, непременных храмовых атрибутов. В буддийской живописи и храмовой скульптуре, получивших необыкновенное развитие в Японии, Будда и его сподвижники нередко изображены восседающими на троне из гигантских цветов лотоса.

Многообразно и любопытно назначение лотоса и его семян. Помимо декоративной роли, лотосы идут в пищу. Корни его бывают до метра длиной и толщиной с человеческую руку. Молодые и нежные корни лотоса употребляются в сыром виде. Крахмал, приготовленный из корней, широко используется в диетическом питании. В большом цветоложе, остающемся после опадения лепестков, содержится около дюжины зубчатых зерен. Молодые и зеленые зерна идут в пищу в сыром виде или варятся с сахаром и жасминным цветом. Спелые зерна засахариваются или идут на приготовление сладостей наподобие халвы. Круглые листья лотоса, достигающие в диаметре более полуметра, высушиваются и идут для обертки продуктов. Мясо, завернутое в свежие листья лотоса и сваренное на пару, приобретает особый аромат. Корни, цветы, тычинки, зерна и листья находят себе применение также и в народной медицине.

Цветение сакуры

Большой любовью пользуются в Японии цветы-деревья. Здесь прежде всего надо назвать знаменитую японскую вишню – сакуру, воспетую в японской поэзии и наиболее широко отображенную в картинах художников разных поколений. Цветы сакуры, появляющиеся на голых изогнутых ветвях вишни весной, встречаются простые и махровые, различных цветов и оттенков, в том числе розового, кремового, желтого. В период цветения сакуры каждый японский дом украшается ее прекрасными ветвями, помещенными обычно в изящные фарфоровые вазы или специальные цветочницы.

«Сакура видна по цветам», и японцы часами любуются прелестью весеннего дня, когда на ветвях сакуры распускаются белые и желто-розовые лепестки. Этот народный обычай любоваться цветущими вишнями воспет в многочисленных творениях японской поэзии. О захватывающем зрелище цветения сакуры, заставившем, например, остановиться знатного всадника в сопровождении пышной кавалькады, говорится в чрезвычайно емком, хотя и миниатюрном по размеру стихотворении поэта Исса (1763—1827), в произведениях которого звучит живая образная речь, задушевная лирика и тонкая ирония:

В другом стихотворении Исса воспевается поэтическая тема душевной дружбы, уз братства, навеянная цветением сакуры:

В солнечные дни ранней весны жители японских городов неудержимо стремятся попасть в парк или сад, и часто можно видеть, как толпы зачарованных людей, стоя, часами любуются белым или розоватым облаком цветущей сакуры. Не случайно это поклонение цветам отозвалось в особом понятии «кансе» (китайское слово, пришедшее в японский язык): оно означает «взирать», «всматриваться», «наблюдать», «не сводить глаз». Не сводить глаз и видеть прекрасное! «Слива цветет – запах хорош, вишня цветет – глаз не оторвешь», – гласит японская пословица.

Здесь, как у художественного полотна, нужно отступить на несколько шагов от предмета любования, чтобы увидеть его пропорции, охватить глазом всю раму живого творения. Многих в эти радостные часы влекут уединенные места, горные выси, заповедные уголки девственной природы, где их воображение может быть взволновано внезапным видением любимого зрелища. Именно с таким настроением написано поэтом Кито одно из коротких стихотворений в классическом жанре хокку:

С темой цветения сакуры в японской поэзии органически сплетены мотивы интимных чувств, любовная лирика. Прекрасным образцом такой поэзии является одно из стихотворений поэта японской древности Цураюки:

С большой силой выразительности передано настроение глубокой влюбленности поэта в чарующую своей неповторимостью картину не только цветения, но и увядания цветов сакуры – в другом коротком произведении Цураюки:

Нигде, вероятно, не существует столь своеобразного и едва ли не всенародного культа, как культ цветов сакуры в Японии. Живая ветка сакуры, которая как бы служит символом богатого и своеобразного растительного мира этой островной страны, полнее всего, пожалуй, отображает эстетический вкус японского народа. Среди разновидностей сакуры особое место занимают цветы горной вишни – «ямадзакура». В этом слове японец, воспринимая его как целое, слышит в то же время и составляющие его элементы: яма – гора, сакура (в соединении: дзакура) – вишня, хана – цветок. А горы, вишневые деревья, цветы и есть в глазах японца олицетворение «Ямато» – Японии. Название «Ямато» по своему настроению близко к тому, что для русского содержится в имени «Русь».

Известный японский ученый и поэт восемнадцатого столетия Мотоори Норинага не без гордости провозгласил в одном из своих стихов:

Мы долго любовались в красивейших местах Японии – Нара и Никко – работами японских художников, с изумительным мастерством запечатлевших на простой бумаге нежнейшие цветы сакуры и дикой сливы. И в моей памяти невольно возникали картины этой островной страны. Ранней весной, когда зацветает сакура, и стар и млад стремится в горы и парки страны. Нет, кажется, зрелища прекраснее, чем кроны этих дивных растений.

И я подумал о нашей совместной поездке с прославленным китайским художником Сюй Бэй-хуном в горную деревушку Хуангоя, ютящуюся на скалистом берегу Янцзы неподалеку от Чунцина. Мы вышли из машины и пешеходной тропкой взбирались с уступа на уступ. Солнце лежало где-то за горами, и скалистый гребень горы казался черным. Будто смоляной корой одеты были стволы деревьев – интенсивно-черные, уродливо вывихнутые. Оттого что черны были горы и стволы деревьев, необыкновенно хорошо выглядели розовато-белые миниатюрные кроны сакуры, будто созданные чудесным ювелиром. В них было что-то праздничное, свадебное. Сюй Бэй-хун отломил ветвь, щедро украшенную цветами, и бережно передал мне:

– Взгляните, как тонка ветвь, будто проволока. Только цветок – маленький, бледно-голубой или розовый – способен оживить эту ветвь…

Мы взобрались еще выше и, достигнув покатого склона, остановились, пораженные видом, открывшимся перед нами. Из расщелин, расколовших горы, словно выступил дым и голубыми, нежно-розовыми, сиреневыми кушаками перевил камень. Необыкновенное, захватывающее зрелище! Ничто с такой силой не свидетельствует о приходе весны, о пробуждении непреоборимых сил, скрытых в природе, как цветение сакуры.

Трудно было оторвать глаза от этой изумительной панорамы.

Мы уже готовились сойти вниз, когда Сюй Бэй-хун показал на выступ скалы, террасой повисшей над долиной.

– Взгляните внимательнее. Видите?

Я увидел большую группу крестьян, обративших взгляды на горы.

– Они что-то увидели в горах? – спросил я неосторожно. – Что именно?

– Как что? – недоуменно взглянул на меня Сюй Бэй-хун. – Они увидели то же, что и мы… сакуру.

– Они здесь работали?

– Нет, они приехали или пришли сюда, чтобы полюбоваться сакурой.

Уступом ниже тоже стояли крестьяне.

– И они?

– Да, конечно…

И выше, и ниже стояли сельчане, приехавшие сюда целыми семьями, с детьми.

– У вас сегодня праздник?

– Праздник? Ах, да… праздник, ведь цветет сакура.

Мы сели в машину и направились в Чунцин. Я долго смотрел на ветвь, полную цветов сакуры, которую подарил мне Сюй Бэй-хун, и не без волнения думал о том, что только что увидел. И как ни чудесно было зрелище цветущих вишен в горах, сознаюсь, не это волновало меня. Я думал о толпах простых крестьян, пришедших как на радостный праздник, чтобы полюбоваться цветущей сакурой. Потребность созерцать красивое была очень сильна, если в страдную весеннюю пору они пришли сюда. Как чутки люди ко всему прекрасному, как сильно в них чувство красоты, как глубоко у простых тружеников искусство проникло в быт.

За долгие годы жизни среди японцев я обращался к этой мысли вновь и вновь. И это было не без причины. Мне приходилось не раз убеждаться в том, как глубоко в японском народе эстетическое чувство, как воспринимает он прекрасное. И я счастлив, что в дни ранней дружбы с народным художником Сюй Бэй-хуном произошел случай, давший, быть может, неполное, но такое яркое представление о художественном чувстве народа, о его способности воспринимать красивое.

В упоминавшемся нами поэтическом памятнике «Книге песен», содержится стихотворение под названием «Цветы дикой вишни». В этом наиболее раннем на всей земле поэтическом произведении суровому осуждению подвергаются вражда и распри, воспевается идея дружбы и верности между братьями:

Прошли годы, и случай привел меня в дом-музей Сюй Бэй-хуна. Долго и с глубоким чувством признательности я осматривал произведения этого яркого и самобытного мастера, в творчестве которого отозвались так многогранно и с такой проникновенностью лучшие душевные черты человека. И прежде чем переступить порог, чтобы покинуть музей, я еще раз оглянулся вокруг. И на дальней стене, почти от потолка до пола, был развернут широкий свиток – чудесная акварель: цветет сакура обильным и ярким цветением, как там, за Чунцином, на утесах могучей реки Янцзы.

Прекрасны ветви цветущей сливы. Цветы эти не умирают даже в студеную, морозную погоду. И в самом деле, на дворе еще лежит снег, стоит леденящий холод, а на приземистых деревьях умэ – сливы – с их черными узловатыми, перекрученными, точно проволока, ветвями распустились цветы. Кажется парадоксальным – среди снежных хлопьев, подобно вате повисших на ветвях, нежнейшие лепестки слегка розовеющих цветов японской сливы, распустившихся под животворными лучами раннего весеннего солнца.

Замечательно об этом сказано в стихотворении уже упомянутого Акахито, выдающегося певца родной природы:

Цветение сливы воспринимается японцем как примета времени. С цветением сливы начинается год, разумеется по лунному, природному, а не искусственному, астрономическому году. Вообще все сезоны, а их японцы насчитывают двадцать четыре в году, соединены в Японии со своим цветком. Предвестие весны – слива, весна в разгаре – вишня, один из сезонов осени – хризантема и т. д.

Японская умэ напоминает наше сливовое дерево, но, как и сакура, не является плодоносящей.

И это не просто ботаническая характеристика; это – фактор, определяющий семантику соответствующих слов. Для нас слова «вишня», «слива» значат прежде всего (если и не исключительно) плод, для японцев – растение, цветок.

Между прочим, отсюда пошло выражение, весьма ходкое среди европейцев, познакомившихся с Японией: «В Японии деревья не дают плодов, цветы – не пахнут». Вообще говоря, это довольно верно: японские цветы в подавляющем большинстве действительно не пахнут. Поэтому в японском языке даже нет выражения: «нюхать цветы». На цветы смотрят. Для цветов у японцев – не нос, а глаза.

На японских островах насчитывается несколько сот разновидностей умэ. По расцветкам умэ разделяется на красную, белую и дымчато-зеленую, а самой ценной считается умэ с белыми цветами и фиолетовыми тычинками. Японская слива бывает пряморастущей, изгибающейся и «прививочной». Цветы сливы пользуются у японского народа необыкновенной любовью. Они являют собой не только прекрасное зрелище, но и символизируют непреоборимое проявление сил природы, их пробуждение от зимнего сна, радостную поступь весны. Бросая вызов зимней стуже, цветы сливы, несущие людям тонкое благоухание и красоту, являются олицетворением благородства, торжества животворных сил. Прекрасно о цветах сливы поется в одном из произведений японской народной поэзии:

Такими же цветами-деревьями, как сакура и японская слива, являются цветы неплодоносящего персика, крупные цветы камелии с вечнозелеными кожистыми листьями. Красивые и яркие цветы камелии встречаются разных оттенков: белые, красные, пестрые, махровые. Сюда же относятся крупные белые и розовые цветы олеандра с вечнозелеными ланцетовидными кожистыми листьями.

Неизгладимое, чарующее впечатление оставляет цветение японских камелий. Мягкий, теплый морской климат с обильными осадками и щедрым солнечным теплом чрезвычайно благоприятствует произрастанию и буйному цветению на японских островах самой многообразной и пышной растительности. Торжественные, праздничные кроны деревьев с распустившимися цветами камелии, напоминающими крупный красный агат, и множеством прекрасных своей свежестью, нежных, еще не раскрывшихся бутонов подчеркивают несомненное превосходство этого изумительного декоративного растения. Цветы камелии воспеты в многочисленных поэтических творениях, в стихах прославленных художников слова различных эпох. Характерно произведение современного китайского поэта Фэн Ши-кэ о юньнаньской камелии:

Карликовые гиганты

Большим своеобразием японского быта является широкое декоративное применение карликовых деревьев и многолетних растений. Особенность этих растений состоит в том, что они часто бывают самых необыкновенных форм и конфигураций, представляют собой причудливое сплетение кривых, извивающихся ветвей. Иногда это получается естественным путем, но часто это достигается искусственно, намеренным вмешательством человека, заставляющего растение принимать самые необычные очертания. Люди неизменно стремятся «усовершенствовать», «улучшить» живую природу, подчинить растительный мир своей воле и фантазии. Именно таким вмешательством человека объясняется многообразие самых неожиданных, причудливых форм растений то в виде плетенеобразной решетки, то в виде правильного круга или квадрата, то в виде тонко сплетенного витого шара и т. д. и т. п.

Это – особое искусство, имеющее свое специальное наименование: «уэки». Дословный перевод – «древонасаждение» – совершенно не передает особенности этого понятия. Разумеется, японцы знают «древонасаждение», то есть искусственное разведение леса, но для этого у них существует термин «секурин», собственно – «лесонасаждение». Слово же «уэки» значит нечто другое.

Для японца дерево растет стихийно. Если же его растит человек, это – дерево не природное, оно сделано человеком. А то, что делает человек, есть искусство; или, во всяком случае, может быть искусством. К тому же между «мастерством» и «искусством» – грань трудноразличимая. Поэтому «выращивание деревьев» (растений) есть и мастерство и искусство. Из этого вытекает его подчинение эстетическим устремлениям человека. Вдохновляется художник-растениевод действительностью – и его творческим трудом создается «двухсотлетняя сосна» – точно такая, какой она бывает в природе: со скрюченными от старости «руками», «пальцами», с искривленным, сгорбленным станом, вся замшелая, седая. Только – в горшке, миниатюрная. Вдохновляется художник-растениевод фантазией – и рождается сосна с самыми причудливыми очертаниями, каких в природе не бывает, какие грезятся художнику-мечтателю. Тоже миниатюрная. Словом, и в этом искусстве, как и во всяком другом, есть «реализм», «романтика», «импрессионизм», «конструктивизм», «экспрессионизм» – вплоть до «супрематизма». Карликовые деревья и растения держатся в помещении в специальных кадках, в нарядных черепичных, глазурованных, разноцветных цветочницах, форма и очертания которых сообразуются с рисунком растения, гармонируя с ним, образуя вместе законченную композицию, своего рода единый ансамбль.

Особенно широкое распространение получили такие растения, как стелющаяся сосна, ветви которой часто причудливо изогнуты и переплетены; стройный и изящный кипарис, низкорослая черная сосна, напоминающая своим видом многовековую, древнюю сосну; многообразные пальмы, пробковый дуб, кактусы, столетники, пятицветная гортензия, «тысячелетний лотос».

Японскими садоводами и натуралистами создана интересная литература, в которой обобщен опыт разведения живых цветов и растений. Неустанные поиски новых разновидностей цветов дают японцам самые неописуемые по краскам сочетания и рисунки цветов и декоративных растений, главным образом тропического пояса. Японцы, например, добились успеха в выращивании розы зеленоватого оттенка, получили розу синеватого оттенка и т. п.

Живые цветы и декоративные растения являются составной частью быта японцев, представляют неотъемлемый элемент их эстетической потребности, радости. У японского народа существуют давние традиции и обычаи преподносить цветы по различным поводам и случаям. Это – выражение внимания, знак уважения и дружбы. Яркие цветы служат проявлением радостных, оптимистических, торжественных чувств. Желтый цвет, однако, не является у японцев символом разлуки, печали или измены, как у европейских народов, а считается одним из излюбленных и распространенных. Белый цвет означает в Японии печаль, горе, траур. Лишь в последние годы в Японии, под влиянием европейской традиции, в знак траура стали носить черный костюм, черное кимоно.