Тварь бессловесная, а понимает - хлев, он только для жратвы. А мне, человеку, ежели муторно на душе, куда податься? Где обрести душевный покой, чтобы миром всем приобщиться к доброму слову? А чем же взять еще злобу, как не добрым словом, да на миру сказанным? Иначе злоба да сумления задушат каждого в отдельности. Зависть разопрет, распарит утробу-то, и пойдет брат на брата с наветом и порчей. Ох-хо-хо! Грехи наши тяжкие. Темное время настает... Более всего сокрушало его даже не требование твердых заданий, не выколачивание хлебных излишков, а закрытие церкви"".
      Подобных деклараций в можаевском сочинении много, но они лишь подчеркивают отсутствие исторического понимания происходящих событий и слишком облегченного взгляда на сложные явления жизни. Все было несравненно сложнее, чем это представлялось Можаеву - и трагичнее. Процесс коллективизации втянул в свою орбиту классовые, внутрипартийные столкновения, межличностные распри и острейшие конфликты на крестьянской почве. Шла ожесточенная борьба, решался вопрос: быть или не быть новому укладу жизни. Показать этот путь на человеческих судьбах - вот единственно плодотворный подход при освещении сложных проблем бытия. Декларации же, провозглашенные с позиций шатких воззрений и лживых концепций -неблагородное да и недостойное занятие.
      Гораздо любопытнее другое. В произведениях "Последний срок" В. Распутина и "Привычное дело" В. Белова критик А. Бочаров находил, что они, зорко "углядев", "увидев" в жизни "характерное", "важное" явление, не вдумались, даже "предпочли не вдумываться" в него. По его мнению, вся суть главных героев сводится к растительному существованию".1 С этим трудно не соглашаться. В другой работе автор отмечал, что в "тревожном и яростном мире существуют, оказывается, такие люди, - а я верю, что они существуют, коль скоро талантливые писатели представили нам, как живут (...) Иваны Африкановичи, - но как должно быть страшно поверить в их реальность, принять их реальность, примириться с этой реальностью! И вдвойне страшно умиляться ею". Между тем критик констатировал в книге "Бесконечность поиска", что не может остаться незамеченным и тот факт, что к концу 70-х годов наряду с очевидными успехами и обретениями обозначились и признаки некоторой "усталости" литературы в своих главных направлениях. "Лирическая деревенская проза свободно и полно выражала неспешный, органичный строй мыслей своих героев в классической манере письма, в традиционном повествовании. Но когда открытые ею мысли и чувства простых деревенских жителей стали предметом уже широкого литературного потребления, появилось и здесь усложнение формы, призванное замазать, завуалировать банальность мысли... Устала лирическая деревенская проза".
      Между тем большая русская литература о колхозной деревне, как мы видели, продолжала развиваться вплоть до девяностых годов. Жизнь давала писателям множество типов, которые в тесной взаимосвязи, столкновениях и противоборстве раскрывают характерные черты времени. В 80-е годы все настойчивее заявляет о себе драматизм насильственного слияния деревенского и городского бытия. Литература не могла пройти мимо этого болезненного социального и психологического процесса. И она откликнулась на него серьезными произведениями, в которых герои мучительно ищут выхода из создавшейся ситуации и пребывают в растревоженном состоянии.
      Таков, скажем, Матвей Макаркин из повести Анатолия Кривоносова "По поздней дороге". Опустела его родная деревня: уехали сестры, давно перебралась дочь в Москву - только он с женой Ульяной и младшим сыном Андрюшкой остались в обезлюдевших Вязниках. Думы, вопросы, обида терзают Матвея: зачем его сгоняют с родного попелища? Кому это надо? Кто давал право глумиться над памятью людской?
      Вот как мысленно отвечает он на слова председателя колхоза Егора Угрова, мол, пришел конец Вязникам, и не за горами время, когда и в деревне появится новый человек: "Кто скажет, какого человека земля больше любит? Может, еще вспомнят Матвея Макаркина, пожалеют о нем. Шире ему быть или глубже? Ясно, что шире... Но и в корень глядеть надо, не выдергивать, как репу из грядки..."
      Нет, не может смириться он с уготованной кем-то ему судьбой... Далеко не проста, не однозначна натура Матвея, а чтобы ее понять, надо было бы вынести на свет из темных подвалов памяти многое, вспомнить пережитое героем, приобщиться к его горестям и бедам... Трудно даются Матвею происходящие перемены, он не принимает их ни умом, ни сердцем, а продолжает искать правду, сознавая, что в его жизни есть "тайный смысл, сложное единство ее светлых и темных сторон, куда он остерегался проникать разумом, что стояло еще на очереди..." В конце концов его принуждают съехать с родного подворья. Не потому ли в произведении Анатолия Кривоносова много раздумий, грусти и настойчивых попыток выявить и понять существо точек пересечения отдельной человеческой судьбы со своим временем.
      II
      Величайшим достижением социалистической литературы стало создание нового типа героя. Она явила миру образ цельного, духовно богатого человека, идеал которого не стремление к всемерному материальному и личному преуспеванию, но мир гармонического развития, мир правды и социальной справедливости. Такого героя мировая литература не знала.
      В этой связи встает вопрос о положительном герое ("образ положительно прекрасном человеке" - Ф.М. Достоевский), который во все времена волновал художественное воображение великих писателей - и среди них Гоголь и Л. Толстой, Достоевский и Тургенев. Герцен и Лесков, Шолохов.
      Интерес к людям особой активности, высоких духовных и моральных качеств возник не в наше время и не вдруг, его истоки уходят в глубь веков. Издревле стремился человек к идеалу, пытался находить в окружающем мире образцы для подражания. Уже в наиболее ранних явлениях фольклора встречаем героев, в которых народ запечатлел свои представления о человеке, носителе добра, правды, красоты и свободы. Впоследствии в письменной литературе образ положительно прекрасного человека утвердился как результат художественного анализа и обобщения достоинств реальных людей, живущих в определенную эпоху. Каждое общество имеет своих представителей, в коих находит наиболее яркое выражение колорит времени, духовные и культурные ценности нации. Герои литературы вообще, образ положительно прекрасного человека... Прометей, Антигона, Ахилл, Корчагин, Соколов - разные эпохи, разные периоды развития, разные герои.
      Но есть что-то общее, что сближает их, есть некая незримая связь между ними, которая тянется из глубин тысячелетий, питая их сердца и, таким образом, сообщая им бессмертие, - это несокрушимая вера в высокое назначение человека, свободолюбие и цельность характера, проявляющиеся и выдерживающие проверку на прочность в самые сложные, порою трагические периоды жизни общества. Незаурядность, разносторонность богато одаренной натуры не делают их, однако, фантастическими фигурами, напротив, они выступают типическими представителями народа на определенном этапе исторического развития... Стало быть образ положительно прекрасного человека является олицетворением вполне определенных черт общественно-эстетического идеала в его специфическом проявлении - это во-первых, а во-вторых - он выступает как яркая человеческая индивидуальность, посредством которой только и можно выявить содержательность этого идеала.
      Начиная в середины 60-х годов XIX столетия, когда заметно повысилась общественная роль литературы и усилился ее социальный анализ, идея образа положительно прекрасного человека обретает особое значение. "Новая русская литература, - писал М.Е. Салтыков-Щедрин, - не может существовать иначе, как под условием уяснения тех положительных типов русского человека, в отыскивании которых потерпел такую громкую неудачу Гоголь".2
      Обосновывая необходимость "положительных типов", А.И. Герцен подчеркивал, что "они представляют собой "интеграл" всех стремлений и деятельности проснувшегося слоя". Именно подобные типы, воплощающие пробужденные силы истории, "останутся и взойдут, видоизменяясь, в будущее движение России и в будущее устройство ее". На первый план выдвигался "один из великолепнейших типов новой истории, - это декабрист, а не Онегин. Русская литература не могла до него касаться сорок лет, но от этого он не стал меньше".3 Особенно настаивал Герцен на необходимости преемственности "великолепнейших" героев своего времени, по-своему воплощающих существенные черты поколения. Тургенев видел необходимость создания "сознательно-героических натур", кои пытался осуществить в романе "Накануне". Салтыков-Щедрин видел большие трудности в создании положительных героев. Он отмечал: "Насколько незначителен внутренний запас человека отрицательного и насколько богат реальным содержанием внутренний мир нового человека и настолько делается менее доступным его изучение. Первое и самое обязательное условие для каждого писателя-художника - это стоять, по малой мере, на одном уровне с изображаемым лицом".
      При этом должна быть отчетливая разница между эстетическим идеалом литератора и идеальным героем. "...Да не подумает, однако ж, читатель, что мы требуем от писателя изображения людей, соединяющих в себе все возможные добродетели; мы требуем от него - совсем не людей идеальных, а требуем идеала".4 В свою очередь Достоевский в романе "Идиот" в лице князя Мышкина пытался "изобразить вполне прекрасного человека".5 В другом письме он возвращается к этой мысли: "Главная мысль романа изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете (...) Потому что эта задача безмерная".6
      Отношение читателя к герою - положительному или отрицательному - часть диалектически сложного литературного процесса. С особой рельефностью это обозначилось в конце ХХ века с утверждением однополярного мира, когда литературная борьба стала вновь приобретать чрезвычайно острый классовый характер, когда на страницах художественных книг схлестнулись непримиримые мировоззренческие установки, за которыми стоят различные направления, творческие методы, наконец, две правды: настоящая правда, проявляющаяся в сочинениях прогрессивных мастеров, в коих центральное место занимает борющийся герой, отражающий народные идеалы, а с другой стороны правда-ложь, унижающая человеческое достоинство и отвлекающая людей о социальной действительности, когда в произведении прославляется жестокость и насилие и царит антигерой. Об этом убедительно писал английский писатель Р.Ф. Делерфилд в начале 70-х годов: "Герои в том виде, как мы их некогда знали, исчезли из романов, на которые сейчас наиболее велик спрос. В одних случаях их места захватили антигерои. В других случаях... даже вовсе не герои, а некие абстракции... Исчез не только герой, вместе с ним исчезли те ценности, которые он отстаивал..."7
      Поистине огромных успехов в создании образа положительно прекрасного человека достигла социалистическая литература. Ее герой стал художественным отражением жизни народа на различных этапах развития, именно по его судьбе можно судить о духовных и социально-нравственных качествах советского человека. Писатели не только правдиво воспроизвели трудный процесс рождения и становления нового мира, но и создали целую галерею таких героев как Корчагин Николая Островского, Чапаев Дмитрия Фурманова, Теркин Александра Твардовского, Комиссар Всеволода Вишневского, Соколов Михаила Шолохова, Захар Дерюгин Петра Проскурина. Сила типизации их такова, что они воспринимаются не как лица, созданные волшебной силой художественного таланта, а как вполне реальные люди, чья удивительная жизнь волнует умы и сердца поколений. На их примере учились мужеству и чувству высокого долга, нравственной чистоте и духовной твердости. Речь о свободном проявлении потенциальных возможностей, воплощенных в таком герое.
      Образ положительно прекрасного человека обладает огромной силой воздействия и на зарубежных писателей. "Начиная с 1936 года, когда я впервые познакомился с советскими романами, на меня оказывает большое влияние стремление советских писателей создавать свои произведения в духе социалистического реализма, - отмечал Джек Линдсей, - поэтому, даже живя в несоциалистическом обществе, я стараюсь раскрыть и показать в своих книгах те элементы, из которых вырастает социализм, показать образ нового человека, а таким новым человеком является прежде всего коммунист... Без веры в Советского Человека я вообще не вижу возможности верить в Человека в нашу эпоху".8 Ж.-П. Сартр на вопрос, каким должен быть главный герой современного романа, ответил: "Это, на мой взгляд, коммунист-революционер, для которого точка отправления - Октябрьская революция. Он прошел через ужасающие события всякого рода. И обрел ясность понимания, необходимую для борьбы. Этот герой сохранил веру в будущее".9 И еще одно мнение, относящееся к 70-м годам. Чилийский писатель Поли Делано сказал: "На Западе иногда говорят, что советская литература идеализирует человека, упрощает его духовный облик. Основываясь на тех впечатлениях, которые у меня уже есть после встречи с вашей страной, могу сказать: происходит интереснейший процесс совершенствования человека, и именно этот процесс отражает советская литература".10
      ***
      Бесспорно, избирать для своего сочинения тип героя - право писателя. Но есть ещё право читателя, которого интересует человек не вообще, а в конкретном проявлении диалектического единства человеческого и социального, нравственного, интересно размышляющего с активной жизненной позицией. В этом проявляется знак времени. Поэтому современник напрочь отвергает попытки подмены героев с четкой жизненной программой бледными фигурами, обуреваемыми мелкими страстями, с замедленной реакцией на общественные процессы, даже если они будут обладать "диалектикой развития" и "жизненной убедительностью". Слабая ориентация в происходящем, трусость перед действительностью неминуемо порождают в жизни и в литературе половинчатую, аморфную фигуру.
      Между тем, стремление к созданию образа положительно-прекрасного человека является внутренней потребностью настоящего художника, хотя поначалу он и не ставит перед собой такую цель, утверждая даже, что не его дело очернять или обелять, выносить приговор или восхвалять человека - он, мол, его просто пишет. В этом нет ничего ни удивительного, ни предосудительного, иначе замысел может обернуться заданностью, подрезающей крылья фантазии и свободному полету мысли; но в ходе творческого процесса все четче вырисовывается живой облик персонажей произведения и становится вполне очевидно - на чем останавливается взгляд художника, на каком герое.
      Народная жизнь, преломленная в судьбе послевоенной деревни, привлекала внимание многих писателей. Каждый из них стремился изобразить жизнь крестьянина, как она есть, хотя далеко не всякий достигал этой цели - по разным причинам. Остановимся на одном из оригинальных, не замеченном критикой явлений литературы семидесятых годов, а именно: повести калининского писателя Ивана Петрова "Сенечка". События развертываются в начале 60-х годов. Воссоздавая трудную пору деревенской жизни, Петров убедительно показывает, что колхозный строй, выдержавший испытание временем, и есть та форма хозяйствования, которая привела хлебопашца к доброй власти над землей, к его растущему самосознанию.
      Действие разворачивается в небольшом селе Пень, затерявшемся в лесах Далекского района. Даже на самодельной районной карте трудно его отыскать. Тоненьким ручейком течет здесь жизнь, но в ней, как в капле воды, отразилась нелегкая судьба русского земледельца. В этом полуопустевшем селе и появляется главный герой повести Семен Смирнов (или, как его зовут односельчане, Сенечка) со своей "оравой" - семью дочками и женой Санечкой. Здесь, в маленьком Пне, начинает он борьбу за восстановление порушенного войной крестьянского бытия и вступает в схватку с косностью и волюнтаризмом районного начальства.
      Что собственно, выделяет Сенечку из ряда таких, как он, деревенских мужиков? И почему всепонимающий, не требующий особых привилегий - честный, трудолюбивый Семен, мастер, как говорится, на все руки, оказался в состоянии душевного смятения и весьма стесненных материальных условиях? Писатель дает на эти вопросы убедительный ответ, прямой и честный. В силу ряда объективных обстоятельств, показывает он, создалась ситуация, при которой лучше жили в селе те семьи, где хоть один человек был "при должности", то есть имел постоянный заработок - продавец в магазине, заготовитель, работник сельпо. Они, эти люди "при должностях" и при надежных заработках имели время и право заниматься своими огородиками-садиками, коровой, курочками и прочей домашней живностью. Но это не разрешалось землепашцам, считающимся людьми "без должности". Между тем они работали на полях и кормили тех же людей - "должностных".
      Такая бессмысленная жестокость по отношению к крестьянству практиковалась повсеместно. К таким людям "без должности" принадлежали Семен и его Санечка. Они, не покладая рук, трудились, за что им начисляли трудодни (прозванные в народе "палочками"), которые нередко не оплачивались колхозом, напротив иногда колхозники становились должниками колхозу же. Естественно крестьянину было трудно прокормить, обуть и одеть себя и своих детей, а еще тяжелее смотреть, как приезжие рабочие и служащие убирали урожай, и за это их кормили и платили зарплату, потомственных же хлеборобов, ставили на подсобные работы - и они были как бы искусственно пристегнуты к главному делу всей своей жизни...
      Художнически осмысливая противоречия и конфликты народного бытия, Петров создает глубоко правдивые картины деревенской жизни, которая через все беды и трудности, все-таки упрямо шла вперед, ломая на пути отжившие свой век методы хозяйствования. В предисловии к первой части "Сенечки" он писал: "Признаться, я задавал себе вопрос: надо ли воскрешать в повести то, что уже миновало? И решил - надо. Во-первых, всем нам очень дорого сознание, что жизнь наша неутомимо преодолевает все трудное, неизбежно возникающе на пути первопроходцев, отсеивает ненужное, залечивает больное. А во-вторых, разве не интересно проследить, каким был Семен Васильевич в тот день вчерашний, во что он верил, на что надеялся, как сохранил свою чистоту?"
      Замечательным писателем был этот рано ушедший из жизни человек. Позднее он отметит, что его герой в какой-то мере вышел из-под его контроля и зажил по законам логики своего внутреннего развития, не считаясь с желаниями и намерениями автора. "Я знаю, - отмечал он, - не все верят, что мой Сенечка может стать председателем колхоза, да я и сам не сразу в это поверил. А он взял да и сказал: "Могу!" Он и меня самого воспитал в некотором роде?" Это признание, между прочим, свидетельствует о внутреннем родстве писателя и его персонажа, и той силе перевоплощения, когда он становится как бы вторым "я" писателя, более того, начинает воздействовать на своего создателя.
      И в самом деле, духовные границы Сенечки заметно раздвигаются и он обретает новые качества. Если в начале повести герой несколько заторможен, не смел, то в последующих частях он становится руководителем колхоза, показывает себя рачительным хозяином и талантливым организатором. Вспомним: уже в первой части повести Смирнов покорил нас своей правдивостью и человечностью: радуется людям, стремится помочь им своим трудом - починить крышу, поправить забор, скосить сено и т.д. Эта душевная потребность делать добро является нормой его поведения, мерой отношения к жизни. Внимание к людям - принципиальная особенность Семена, определившая глубину его расхождения с теми, кто не способен видеть в человек личность. Без колебания вступает Семен в острый конфликт с председателем колхоза Агафоновым, незаслуженно и жестоко обижавшего колхозников. Доярка Нефедова до глубокой старости трудилась в хозяйстве: надоила реки молока, а в пору военного лихолетия спасла от фашистов колхозное стадо, а потом снова работала, работала... От напряженного труда начали болеть руки, и Нефедова уже не в силах была выполнять тяжелую работу доярки. Обо всем этом хорошо знал Агафонов и все-таки велел отрезать у нее огород по самый угол дома. И вот она (в который раз!) пришла к нему на поклон.
      "- А ты зачем, бабка? - принялся за старую доярку Агафонов. - Опять прибежала? Любите вы мозолить глаза. Работать надо, а не бегать, Нефедова.
      - Отработала свое, сынок, отработала, Петр Осипыч, - сказала женщина, и Семен видел, как у нее дергались и дрожали губы.
      - Отработала, тогда чего ж бегать?
      - Так ведь жить хочется, Петр Осипыч. Ведь по самый двор огородик-то отрезали, хоть бы картофелину сунуть.
      - Работать надо, нарежем снова и огородик. Бегаешь вон, как молодая, а коров доить кому? Кто не работает, тот не ест".
      Между прочим, Агафонов не меньше, чем Семен, присутствовавший при разговоре, понимает, что несправедлив к старой женщине. Но беда в том, что ему при этом странным и непонятным кажется замечание Семена, что так к людям относиться нельзя:
      "- Зря так разговариваете. Они ж люди.
      - Ну и что?
      - Оскорбляете.
      - О, браток, Семен Васильевич! Они таких тонкостей не понимают, деревенщина... Погоди, завтра еще прибежит и пятьдесят раз прибежит, а своего добьется?
      - Нельзя так разговаривать... с народом, - сухо, еще суше сказал Семен".
      Между тем, Агафонов был вполне порядочным и честным человеком и ничего для себя лично, кроме своих прилысинок и грубошерстных диагоналевых галифе, не заработал, хотя и ходил долго в руководителях. И Советской власти был предан, может быть, в такой же мере, как были ей преданы все те, кто жил и трудился рядом с ним. Беда Агафонова и таких, как он, состоит в том, что он, сам того не замечая, уверовал в свою исключительность, стал смотреть на крестьян свысока, принимая уже их как безликую массу, способную лишь выполнять его указания. Прибавьте к этому еще слепое преклонение перед начальством, неумение мыслить и самостоятельно принимать решения. Потому-то замечание Семена он воспринимает, по меньшей мере, как чудачество. Именно в этом суть, принципиальная разность этих людей, хотя оба они живут примерно в одних и тех же условиях и делают одно и то же дело.
      Жизнелюбие - вот характерная черта главного персонажа повести Петрова. Жизнелюбие как стремление к действию, созиданию. Смирнов убежден в своей правоте и принимает на себя личную ответственность за судьбы односельчан. В его образе отражен мир человека, осознавшего себя, как творческую силу, верящего в то, что он способен влиять на ход событий. Не потому ли Сенечка значительнее, целеустремленнее и интереснее многих своих собратьев - тех бледных литературных фигур, "очищенных" от волнений, страстей и душевного смятения, которые в силу своей душевной дряблости и не помышляют о выходе из состояния пассивности. Он предстает как человек, прошедший тяжелый путь войны и труда, но не утративший веры в людей и не разлюбивший землю, который так нужны его добрые, заботливые руки и горячее сердце. Руки и сердце человека, способного преодолеть трудности, вступать в схватку с равнодушием, только бы людям стало легче. Он настоящий хозяин жизни.
      В этом ключе выдержан и финал произведения. Семен радостно взволнован: комиссия отмела все наветы, его восстановили и в партии и должности председателя, он снова в строю борцов за лучшую долю мужицкую.
      "- Вот, - сказал он. - Вот... Партбилет, Саня. Смотри, Смирнов Семен Васильевич. Вернули. Все вернули. Видишь? Видишь, Саня, я говорил тебе!... Завтра колхозное собрание. Зовут снова в председатели. Сколько людей у правления собралось!
      - Тяжело-то будет. Может, уйдешь теперь? Так расхулили! Диви бы за дело, - с завсегдашней своей рассудительность сказала Санечка. - Проживем и так.
      - Надо, Саня.
      - А ежели все сызнова начнется? - подняла на него свои очищенные слезами васильковые глаза. - Ежели опять помехи? Сам задира ведь.
      - Сызнова? Что ж, пройдем все сызнова, - тихо и как-то чуть отрешенно сказал он. - Так надо, Саня".
      Отмечая художественные особенности сочинения Петрова нельзя не порадоваться его вкусу и остроте восприятия жизни. Многие страницы повести окрашены мягким юмором. Писатель не только подмечает комические детали, но и создает юмористические ситуации. А рядом со смешным звучат драматические мотивы. Повествование то напряженно, то обретает ровный, неторопливый и спокойный характер, озаряясь тихим светом лирический задумчивости... В произведении Ивана Петрова природа переливается всеми цветами радуги, а его герои, крестьяне, тонко чувствуют ее удивительную щедрость и красоту.
      Повесть "Сенечка" Ивана Петрова излучает свет, надежду и любовь к жизни, т. е. то, чем живет талантливая крестьянская Русь.
      Жизнь для людей - вот характерная черта Сенечки как положительно прекрасного человека.
      ***
      Полемика о литературном герое не является плодом вымысла досужих догматиков, как полагают некоторые литераторы. Речь в конце концов идет о специфике литературы, о ее сущности и задачах. Вот почему приходится возвращаться к, казалось бы, отшумевшим и ушедшим в небытие спорам и "теориям". Исторический опыт свидетельствует о том, что духовный и нравственный уровень человека знаменует собой прежде всего его созидающее, активное начало. В литературе проблема героя ощущается ныне особенно остро, поскольку общество шагнуло в иную социальную обстановку и встала потребность создать такой образ, который вобрал бы в себя главные черты поколения и донес бы правду о нашем времени до грядущих поколений. "Литература может быть перспективной тогда, когда создает крупные характеры, - подчеркивал Петр Проскурин (ЛР, 1976, 27 авг.). - Есть много книг, а сколько ярких запоминающихся героев? Их можно по пальцам перечесть... Между тем основная задача литературы художественной, настоящей - создать яркий тип героя, чтобы он пошел в народ как живой, чтобы его понимали, знали. Сегодня высок общий уровень стилистики, но вот берешь какую-нибудь очередную книгу, читаешь - все обстругано рубанком, нигде ни задоринки, ни шероховатости, а образа нет, характера нет. А ведь весь исторический путь человечества показал, что долг художника в первую очередь заключается в создании зримого, крупного характера, такого, чтобы он был близок всему народу... Высокий уровень стилистики дала нам классика, наша забота - научиться у нее созданию яркого образа".
      Верно, но чем все-таки объяснить столь редкое появление ярких типов положительных героев? Обычно ссылаются на действительность, оправдываются сложностью человека второй половины ХХ века, и т.п. Так что же, в самой жизни нет людей, способных вдохновить писателя на создание положительного героя? Да и можно ли все дело сводить к реальной действительности, когда заходит речь о таком сложном феномене, каким являются искусство? Нет слов, между героем в жизни и героем искусства всегда существовала кровная связь, более того, художественный образ может возникнуть только на основе реальной реальности. При всем при том не следует забывать о специфике героя произведения искусства. Неужели в античном мире сплошь и рядом находились Прометеи и Антигоны, в средние века - Роланды и Сиды, в эпоху Ренессанса Ромео и Дездемоны, а затем - любимые герои классицистов, просветителей. романтиков, наконец, реалистов - русских, французских, немецких, итальянских, английских, испанских? Или на каждом шагу встречались Корчагины и Чапаевы, а в период Отечественной войны наш народ преимущественно состоял из Соколовых и Теркиных? Разумеется, подобные люди не окружали писателей плотным кольцом, но они были в жизни и, пересозданные талантом художника, отразили типические черты человека данного, конкретно исторического периода, передали дух своего времени.
      Стало быть, простой ссылкой на действительность нельзя решить нашу проблему. Что еще: недостаточно высокий уровень мастерства, отсутствие выдающихся дарований, слабое знание жизни и человека? Или нет того, что Стендаль называл "широкой мировой концепцией", то есть глубокого анализа и широкого взгляда на мир при несомненной талантливости? Все вместе взятое и еще что-то такое, чего не знает даже гений... Тайна за семью печатями.
      Однако не будем слишком отклоняться в сторону от нашего предмета. Литературный тип является обобщением явлений действительности, своеобразным выразителем вполне определенных человеческих качеств. Он среди нас, как выражение чрезвычайно сложных взаимодействий между общественной средой, биологической природой человека и его воззрениями. Литературный тип порождение времени и социальных условий. Поэтому есть, например, конкретный бюрократ или лицемер, а не вообще абстракция бюрократа и лицемера и прочее. Емкое, углубленное воспроизведение сущности характера, раскрытие его разнообразных сторон - одна из главных задач искусства, которое призвано проникать в его связи с целым комплексом социального, психологического и конкретно-исторического.
      Положительный герой тесно связан с проблемой типического. И надо сказать, что под пером некоторых авторов типическое получает несколько неожиданный ракурс. Недавно можно было прочитать, что типичное для эпохи не в массовом, а в характерном и оттого единичном... Сегодня, мол, реалистический тип - это нередко образ не наиболее емкий, а наиболее показательный... Образы и обстоятельства не утрачивают при этом типичности. Только их типичность не в образцовости и не в широте, а в органичности, глубинности, диалектичности - одним словом, "неподдельности" - связей с социальной действительностью, с историей... Есть и другой подход. Почему, спрашивают иные критики, литература второй половины ХХ века бедна крупными характерами, какими, например, так богат ХIХ век? А потому, отвечают, что писатели постепенно утрачивают вкус к типизации, вследствие чего тип как художественное явление исчезает. И виной тому сама жизнь, которая так быстро меняется, что не дает возможности индивидууму кристаллизоваться в тип. С другой стороны, писатель, говорят, не в состоянии уловить стремительное развитие и изменение действительности и столь разительные перемены во всем облике человека, чтобы исследовать логику развития индивида до состояния типа. Поэтому, делается вывод, ныне нет типов героев, которые по своим масштабам приближались бы к гоголевским, бальзаковским, толстовским и т.п.
      Что ж, у каждого суждения есть своя логика. Но не является ли это теоретическим обоснованием сочинений, где вместо художественных открытий самобытного таланта пышно разрослась и расцвела искусная расчетливость, где на всем лежит печать умельства опытного интерпретатора, который может быть хорошо осведомленным в той или иной области жизни, но всегда оказывается бессильным воплотить в художественных образах ее ведущие тенденции?