У нашего автора дарование несколько иного склада - он превращает мир (события разворачиваются в семидесятые годы) в сплошной балаган, над которым в гордом одиночестве царит Байгушев же. Так сказать, мощный луч аналитического мышления позволяет ему проникнуть в самые потаенные уголки жизни высших слоев общества и безбоязненно обнажать его язвы.
      Сам сатана будет корчиться от зависти и свихнет себе челюсти, ежели они имеются у чертяки, от безудержного хохота. Так, с беспредельным комизмом изображает Байгушев игру в подполье внутренних диссидентов правого толка, то есть "сопротивление" советской власти краснощеких "тридцатилетних мальчиков". Уморителен рассказ о том, как усилиями героя (Беклемишев - не Байгушев, хитро намекает автор) и его соратников в мгновение ока была покрыта густой сетью "русских клубов" вся страна - от Риги до Магадана" - и только неосторожные любовные похождения Беклемишева свели на нет всю эту подпольную кутерьму, а русская нация продолжала "превращаться в послушную "иудомасонам" рабскую "новую историческую общность советских людей". Зато Беклемишев не поддался чарам "полукровки из выкрестов" по причине святой веры в торжество "русской идеи", как ее понимает .Байгушев. В сцене искушения автор поистине достигает высот комического. "Арсений! Тебе хорошо?.. Зачем тебе хранить свой обет?.." - в раже воспрошает искусительница Вилькина. "Православная Русь, - ответил я, - погрузилась в безбожную мглу. Я, наверное, блаженный в деда, что не приспосабливаюсь ко мгле. А ты вот приспособилась. Но зачем меня с собой тащишь?" На что женщина, оскорбленная неудачей обольстить стойкого православного христианина, как и подобает в комических ситуациях, отвечает: "Придурок! Вы все националисты, помешались на иудаизме... Я ведь все-таки немного дочь Самсона. Говорят, в моем роду действительно есть пылкая иудейская кровь. Ладно, вставай с постели"... Право же, подобные сочинения пригодны только для тех, кто хочет окончательно свихнуться на почве "жидомасонских теорий". Видимо, теперь не найдется охотников отрицать наличие сильно развитого чувства юмора у Байгушева? "ли, может быть, об этой истории, включая дискуссию о высоких материях со шлюхой в постели, сей летописец нравов семидесятых поведал самым серьезным образом?
      Несомненно одно: воробей, переночевавший в конюшне, не станет наутро лошадью. Но сочинителем в наше время может стать почти каждый, особенно если не лишен наблюдательности и любопытства. Приведем то место из байгушевского сочинения, где он воссоздает облик своих любимых друзей-героев, составивших гордость "русских клубов". Заметьте, это реальные личности и вполне приличные граждане теперь уже российского государства. Так вот, среди тех, кто шел в дерзновенные "русские клубы" сплошным потоком (оставляем в стороне крупные исторические фигуры вроде Юрия Прокушева и Валерия Ганичева) и являвших "самый цвет русской молодежи", были литераторы, историки, критики. Позволим себе привести выразительный, полный скрытой гордости отрывок. Он несколько длинноват, но стоит внимания. "Сергей Николаевич Семанов, будущий блестящий заведующий книжной серией "Жизнь замечательных людей", сделавший из этой серии самое популярное русское чтение, а затем - главный редактор русского защитника, храброго журнала "Человек и закон". "а ним следуют не менее примечательные и редкостные по своим достоинствам личности. "Литературовед Олег Николаевич Михайлов, вернувший Родине подло отторгнутое наследие великого эмигранта Ивана Бунина, автор блестящих биографических романов о поэтах и полководцах. Переводчик лучших западных писателей и храбрейший публицист, бывший суперразведчик Анатолий Дмитриевич Жуков. Необыкновенно проницательный, аналитичный, как Рихард Зорге, критик Анатолий Петрович Ланщиков". Все как на подбор "блестящие", "храбрые", "аналитичные" и "необыкновенно проницательные". Уже этого перечня имен было бы достаточно, чтобы восхититься "цветом русской молодежи" семидесятых годов.
      Но несравненный Байгушев решил сказать до конца кто есть кто. "Быстро вступив в Союз писателей России, - продолжает он, - эти "ребятки" составили его бесстрашную боевую когорту, а в "русском клубе" нашу знаменосную роту. От черного кожаного пиджака Димы Жукова, председательствовавшего на самых острых "вторниках", веяло родной "черной сотней", Ослябей и Пересветом, славой железных георгиевских кавалеров. Это наш ударный правый фланг. На левом же процветали "либералы". Энциклопедически образованный "западник", элегантный как рояль Святослав Георгиевич Котенко... Шекспировед и влюбленный в скачки конюх, молодой профессор Дмитрий Михайлович Урнов, поразивший Англию своим аристократическим знанием лошадей и английской поэзии. Поклон ник Константина Леонтьева (ах он, этот "византизм") и тогда отверженного Андрея Платонова критик Виктор Чалмаев... На конец, неизменная парочка "возмутителей общественного спокойствия" Петр Васильевич Палиевский и Вадим Валерьянович Кожинов. Палиевский, тридцатилетний пухлощекий мальчик со сладкой улыбочкой, с которой капали засахаренные капли убийственного яда, блистал остроумием. Кожинов, напротив, рубил оппонентов, как шашкой лозу с лихого плеча". Браво! Народ должен знать своих героев.
      Комическое - это внезапная перемена ожидаемого неожиданным, несоответствие формы содержанию, редкое смешение разных смысловых рядов, что с блеском демонстрирует Байгушев: энциклопедист, элегантный как рояль, критик, аналитичный как Зорге, влюбленный в' сказки конюх и знаток английской поэзии, возмутитель общественного спокойствия и тридцатилетний пухлощекий мальчик и т. д. Чувствующий свое призвание юморист облачает любимых героев в скомороший наряд и, улыбаясь, ведет их в... сумасшедший дом. Наш же автор- человек исключительных способностей, хотя и не осознавший своего блестящего комедийного дарования, напротив, с хмурым видом правдолюба выталкивает своих единомышленников на балаганные подмостки, будучи уверенным в своей доброжелательности и благородстве.
      А почему бы и нет! Байгушев, оказывается, хорошо знает подлинную сущность своих героев. Его "ребятки", быстро состарившись, так и не успели набраться ума-разума. Приглашенные в Америку (иные потом стажировались) в мае 1990 года, они явили убогую "мировоззренческую оснащенность", что лишний раз вселило уверенность наших недругов в правильность курса, взятого ими на разрушение СССР. На их примере А. Яковлев продемонстрировал своим американским друзьям крайнюю шаткость убеждений патриотической интеллигенции... Ст. Куняев живописует, как вместе с заокеанскими хозяевами они пылко мечтали о возрождении грядущей России, о том, что "скоро упадут последние баррикады, которые были созданы искусственно и так долго разделяли нас, и любой русский человек по своему усмотрению сможет в любое время ездить из России в Америку, из Франциско в Россию" (Эрнст Сафонов). Теперь редактор "Нашего современника" сетует, что в то время они "еще не задумывались о том, что многие из тех, с кем мы обнимаемся... бывшие офицеры и солдаты власовской армии, мы еще не подозревали (игра в святую простоту! - Н, Ф.), что рано или поздно они потребуют от нас проклясть победу в Великой Отечественной, отречься от крови, пролитой нашими отцами и старшими братьями, и склонить голову перед лживым миром о том, что Советский Союз победил Германию лишь потому, что Сталин забросал телами солдат жерла немецких орудий и гусеницы "тигров". И ни один из этих "незадумываюшихся" не одернул распоясавшегося хама, который издевательски распевал советские песни, чем вызвал восторг бывших власовцев, кои "почувствовали в тот момент некую свою историческую правоту в противостоянии "совдепии", "коммунистам", "Сталину" (...) на их глазах высмеивалось и умалялось не кем-нибудь, а представителями той державы и той эпохи, с которой они вели борьбу не на жизнь, а на смерть"7.
      Увы, О. Михайлов не один такой. Устами своего любимого героя Юрья первый заместитель Председателя Международного сообщества писательских союзов А. В. Ларионов, тоже первостатейный патриот и сын отечества, декламирует задним числом (роман "Лидина гарь" впервые вышел в 1981 году): Мы - каторжники социального эксперимента (...) Мы тягловые лошади ядерной сверхдержавы, которая обеспечивает нам жизненный уровень не выше пелунищенского существования, все остальное отнимая у нас, без нашего на то согласия. Но самая большая кара пришлась на русский дух. Большевики и необольшевики, разного рода революционные и перестроечные инородцы истребляли его повсеместно".
      Наш сочинитель один из немногих избежал означенного им "истребления" и теперь сеет "разумное, доброе, вечное". А ведь все это правда.
      Изобличая подлинную суть подобных оборотней, заместитель председателя исполкома Международного сообщества писательских союзов Б.Е.Шереметьев (ЭГ, № 34 (411) 2002 года) писал: "Все это даст мне право поставить вопрос: Кто есть А. В. Ларионов? То есть, каковы его гражданские приоритеты, эстетические и политические убеждения. Теперь в пору стремительно обостряющейся идеологической борьбы эти проблемы выдвинулись на первый план. Послушать Ларионова, так всю свою сознательную жизнь он только тем и занимался, что страдал за правду и народные идеалы, терпел муки от советской номенклатуры ("Я всегда был чужой для партаппаратчиков", "Поэтому я в свое время ушел из "Комсомольской правды", а уж в "новейшие разошелся с нынешним главным редактором "Советской России"В.Чикиным, поддерживающим людей все той же партийно-чиновничьей закваски"). С особой недоброжелательностью относится к КПРФ, к ее председателю Г. Зюганову, поскольку эти люди, как он утверждает, "борются не столько за интересы России, сколько за личную долю от }
      властного пирога". Короче, остается лишь один "заботник" о России Ларионов. Кстати, оттяпавший у нищенствующих ,' писателей пятиэтажный дом. Что же касается ярлыков "антикйммуниста и антисоветчика" (это вызывает сильное беспокойство у Ларионова), "которыми меня награждают с советских времен и по сию пору, скажу так: я вообще не люблю этого слова ,
      "анти" и всегда стремился, чтобы моя критическая позиция (...) была направлена на оздоровлен те советской власти". Тогда как же пони мать его радостный вопль, что "последними выборами президента и Государственный думы фактически навсегда закончился советский век" (журнал "Слово", апрель, № 3,2000 год)?
      Да, да, литература и политика чаще всего переплетаются друг с другом, изобличая лицемерие тех, кто пытается противопоставить их в корыстных целях. Прав автор цитированной выше статьи "МСПС не притон, но...", что "и в Союзе писателей России, и в редакциях газет и журналов говорят: иметь дело с А. В. Ларионовым - значит рисковать своей репутацией".
      * * *
      Мир настолько изменился и обрел устойчивую склонность к театру абсурда, что становится все труднее художественно анализировать и объяснять его. В то же время невозможно понять литератора, непредсказуемость которого не подчиняется здравому смыслу и логике его собственных творческих усилий. Разумеется, нельзя все сводить к природе человека и его извечной борьбе за место под солнцем, равно как и к политическому климату общества. Дело гораздо сложнее и далеко не всегда отвечает привычным представлениям о людях творческих профессий. Для многих остается загадкой, как люди, благодаря своей профессии проживающие несколько жизней и которым, казалось бы, на роду написано быть честными, совестливыми и в меру терпимыми, неожиданно обнаруживают качества, постыдные даже для самого невежественного и грубого человека, к тому же ослепленного честолюбивыми замыслами.
      Примеры? Юрий Любимов, театральный режиссер, дважды гражданин бывшего СССР (теперь России) и Израиля, любимец прежних и нынешних властей предержащих. Несмотря на все это, для него Россия - была и есть "эта страна", и ее семидесятилетняя послеоктябрьская история (по логике и дореволюционная!) - сплошная полоса "растления, затемнения рассудка, беспросветной лжи". К тому же, в "этой стране людей ценить не умеют!" восклицает он, придавая своему лицу свирепое выражение. Действительно, в 1952 г. ему присудили Сталинскую премию, в 1954 г. присвоили звание заслуженного артиста РСФСР. Мало, мало! Тогда, в 1964 г., его назначают главным режиссером Московского театра драмы и комедии на Таганке. С 1984 г. по 1989 годы г-н Любимов пребывал вне территории СССР (не вернулся из зарубежной поездки, за что был лишен гражданства СССР). В 1989 г. восстанавливается в советском гражданстве и получает должность художественного руководителя Театра на Таганке, хотя продолжает жить' за границей. Причина: у его сына родной язык английский, а в Москве где сыщешь приличный английский лицей. И, наконец, указом президента господину Любимову присуждается звание народного артиста России и возвращается ранее занимаемая им квартира. Увы, такая же "горькая" участь постигла и Дмитрия Лихачева, Эльдара Рязанова, Андрея Вознесенского, Даниила Гранина... Не потому ли все "обиженные этой страной" неумолчно талдычат о рабской психологии русских.
      Валентин Пикуль с горечью писал в те годы: "Не хватает дыхания, чтобы жить в полной мере и работать. Хорошо живется только подонкам и диссидентам, но писатели патриотического направления осуждены быть подвинуты на задворки литературы. Такова обстановка". Скажут: тут все ясно, а как объяснить феномен Виктора Астафьева - доселе неслыханного правдоносца и громовержца? Между тем его последние сочинения пропитаны нескрываемым недоброжелательством к русскому народу. Имеется в виду прежде всего роман "Прокляты и убиты" и его комментарий к нему. В письме к редактору журнала "Север" Д. Я. Гусарову он писал 7 марта 1990 года: "Роман должен состоять из трех книг (экую глыбину на себя взвалил и дотянул работу до старости, все зарабатывал хлеб, все готовил себя к "главной" книге, все не решался. А теперь - успею ли? (...) пишу и самому страшно, как это мы пережили? Как стерпели?"). Что стерпели: победу над фашистской Германией? Нет, "коммунистический режим", обеспечивший победу над коричневой чумой. Сам беллетрист об этом говорит так: "Третья книга - послевоенная жизнь брошенных на произвол судьбы фронтовиков, которых обивали уже сами деятели и комиссары, мстя народу за то, что он, дурак, спас им шкуры, добивали голодом, холодом, притеснениями, тюрьмами, лагерями..."
      Опубликованные в "Новом мире" две части произведения изобличают автора как человека озлобленного, эстетически и исторически (как бы помягче выразиться!) неэрудированного по причине самодовольства и нелюбознательности. Из-под его "откровений" сочится грязь, ненависть, неправда и словесная непотребщина. "Тот, - пишет он, - кто "до Жукова доберется, и будет истинным русским писателем, а не "наследником". Ох, какой это выкормыш "отца и учителя"! Какой браконьер русского народа! Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию".
      Претензия писателя В. П. Астафьева на роль судьи истории по меньшей мере омерзительна.
      Полвека спустя после "сожжения России" по-астафьевски, сочинитель "Камешек на ладони", начиненных всяким вздором, Владимир Солоухин провозгласит: "Конец моей Родины не просто близок, а уже наступил". Этот непревзойденный виртуоз гипотетической галиматьи уже "доказывал", что Гоголь "декларативно любил Русь... его всю жизнь мучила одна глубокая тайная любовь, его тайна тайн и святая святых - любовь к католической Польше" и т. д. Откуда у этих господ (сегодня некоторые из них господа и их сиятельства) такая тяга к мимикрии? Видимо, надо все-таки признать, что двойственность человеческой натуры с особой силой проявляется у людей творческих профессий - в своем ремесле они блистают добротой, благородством и искренностью, а в реальной действительности нередко лучше не иметь с ними дела.
      IV
      Октябрь 1993 года. Залпы танковых орудий, расстрелявших в центре Москвы социалистическую демократию, отбросили человечество на много десятилетий назад, надев на него узду исчерпавшего и обесчеловечившего себя буржуазного образа жизни. Так была открыта одна из позорнейших страниц всемирной истории.
      Парадокс нашего общества состоит в том, что оно делает вид или до конца не осознает своего положения - ему силой навязывают хищническую буржуазную идеологию - оголтелый индивидуализм, эксплуатацию человека человеком, пошлые нравы и бездуховную культуру, т. е. все те прелести западной цивилизации, которые целым народам принесли нищету, страдания и геноцид. Меж тем без конца пишут и говорят о смене курса, об общечеловеческих ценностях, экономическом процветании и т. д., но только не о тотальной угрозе для России - о всеобщей духовной капитализации жизни, внедрении буржуазных форм сознания, стремительно растущем мелкобуржуазном мироощущении российской интеллигенции. Что это: паралич национального духа? Эпидемия амнезии?
      Впрочем, есть и откровенные признания на сей счет. Недавно в многотиражной газете "Аргументы и факты" главный редактор еженедельника "Завтра" писатель Александр Проханов не без гордости заявил: "Моя газета тоже буржуазная". Конечно, в этом признании много, скажем так, от журналистского мышления (известно, что буржуазия как господствующий класс капиталистического общества в России не состоялась, как того желают "новые русские"), но есть здесь и толика правды - в плане попытки внедрения в общественное сознание коктейля противоположных взглядов и убеждений, всех "правд", в пропаганде мелкобуржуазных воззрений и сомнительных духовных и моральных ценностей - в этом прохановский еженедельник преуспел. " разве он искусно не дезавуалирует свой облик патриотической риторикой, а под прикрытием безудержной патетики порою не стирает грань между классами и идеологиями, между добром и злом? Сегодня уже не кажется случайностью речение заместителя главного редактора "Завтра" Владимира Бондаренко: "У нас нет другого президента, у президента нет других писателей!" Надеялся на ельцинскую лояльность, значит.
      Но дело не только в этом. Александр Проханов обладает своеобразным дарованием. Это, по свидетельству карманного критика, в некотором роде дитя "русского авангарда, стилистически далекое от русского традиционализма". Туманно, но сильно выражается сей "мастер фигурного говорения" (А. Платонов). Проще говоря, Проханов видит и оценивает явления действительности сквозь призму своего собственного "я", увенчанного гипертрофированной чувствительностью. Любопытно, что сие он изящно именует "внутренней свободой", "абсолютной свободой", быть может не подозревая, что декларации о свободе подобного рода - давно обветшалый фиговый листок, долженствующий прикрывать срамные места эксплуататорского режима.
      "Я, - говорит он, - мучительно искал, где больше свободы". Разумеется, свободы для себя! Далее: "Я руководствовался внутренней свободой". Только она, как видим, движет его поступками, а отнюдь не твердые идейные позиции, не высокие моральные принципы или идеи социальной справедливости. Судите сами: "Газетой я занимаюсь не из-за карьерных или корпоративных интересов. Я этим занялся только потому, что сюда заложены вещи, связанные с абсолютной свободой... Я абсолютный хозяин газеты... Наш коллектив - это орден, братство, спецназ..." Как говорится, каждому свое - и мы не склонны осуждать литератора Проханова за убеждения. Это лишь констатация того неоспоримого факта, что мы имеем дело с образчиком буржуазного индивидуализма и последствиями, вытекающими из его сущности.
      В этом свете более отчетливо просматривается концепция его "Последнего солдата империи". Главным пафосом этого, по его словам, "геополитического романа" является тотальное разрушение социалистической цивилизации. Речь идет не только об уготованном физическом рабстве побежденных, но и о рабстве духовном, о рабстве сознания, порождающем бесперспективность всякого сопротивления, ибо нет даже нравственно-психологической почвы для этого сопротивления. Главного героя не просто убивают (так заканчивается повествование) - его бросают в мусорную яму и заливают цементным раствором - навсегда, без следа. Все остальное - его путешествия по горячим точкам планеты, сочиняемая им какая-то странная книга, разговоры с партбоссами, пьяный шабаш в Доме литераторов, где выделяется своим чинным благородством иудейская семья,- все это приправа к катастрофе, глобальной и исторически якобы закономерной... При всем при том следует указать и на умение создавать напряженные ситуации, способность Проханова схватить и запечатлеть яркие эпизоды, блики реальности (встречи с женщинами, ловли и описание бабочек, казнь никарагуанского партизана и прочие).
      Все это следствие мозаичности стиля, который можно назвать эмоциональным. Но мозаичность не как выражение мысли и состояния духа, а как заострение движения и эмоции. Не потому ли здесь нет запоминающихся героев и острых конфликтов и отсутствует четко выраженное художественное миросозерцание. Воплощая в образах только их внешнюю сторону, опираясь преимущественно на поверхностное знание действительности, автор лишает персонажей глубокого социального смысла, а повествование историзма.
      Во многом это присуще и роману "Чеченский блюз" (1998 г.), посвященному пока еще затемненной странице нашей истории, а поэтому требующей не только осторожности, но глубины и прозрения. Надо сказать, в романе есть точно и тонко схваченные детали и сюжетные находки. Но в целом он разочаровывает, а иногда - рецидивы иррационализма - шокируют.
      В "Чеченском блюзе" наглядно проявилась глубина противоречий в творческом сознании писателя. Быть может, резкое снижение жизненной энергии образов и неясность подлинной сути происходящего вынудили автора прибегнуть к мотиву божественного провидения; л
      Хотя есть и другие мнения. Юрий Бондарев, например, восторженно пишет об этом сочинении как "о большой творческой удаче" и, прибегая к военной терминологии, заявляет: "Проханов выиграл, а не разыграл сражение". И, высказавшись в том смысле, что лишь та литература имеет живое дыхание и духовную ценность, которая создает нравственное, политическое и чувственное силовое поле, заключает: "Таков новый роман Александра Проханова "Чеченский блюз", вещь очень выдающаяся в современной прозе, незаурядная, я бы сказал, щедростью изображения, скрупулезным знанием военного быта, тщательной литературной отделкой, соединением в письме суровости и нежности. "Чеченский блюз" - сильный и мужественный роман, на мой взгляд, лучшая вещь Проханова, написанная в бессмертных художественных традициях русской прозы". Далее узнаем, что роман "реалистический и умен", что "своей верностью, всегда неудобной правде, своей неординарной талантливостью новый роман Проханова разительно глубок и мудр";8 а посему сочинение Виктора Астафьева "Убиты и прокляты" ему и в подметки не годится... Проще говоря, мы имеем наконец великое произведение, равного которому нет во всей современной русской литературе.
      Что тут можно сказать? От художника всегда ждали чего-то большего, чем просто написания картины, оперы, поэмы или романа - в его произведениях должна быть некая одухотворяющая, постоянно действующая сила, способная служить значительным целям жизни, т. е. высоким духовным потребностям. В этом и волшебная сила искусства, и его великая тайна.
      Когда автор выпустит в свет злободневный политический роман, погрешив против художественности, либо опубликует роман-хронику, где больше газетных вырезок и документов, чем искусства, или напишет по следам горячих событий талантливый репортаж, мы, отдавая должное его оперативности и публицистическому дару, не станем предъявлять ему высоких эстетических требований - достаточно и того, что сделал в меру своих сил и возможностей. Но мы вправе заявить: "Труд ваш полезен и заслуживает уважения, но не требуйте, чтобы на этом основании признали за вами большой художественный талант и рядом с вами упоминали всуе имена мастеров". А если такой автор подумает о своей персоне Бог знает что и громко станет требовать, чтобы за ним непременно признали титул "талантливый", "выдающийся", мы можем возразить, что в его сочинении отражены лишь внешние приметы реальности. Настоящий же художник, не покидая поля действительности, видит ее глубины и историческую перспективу, служит серьезным целям жизни, которые не исчерпываются постановкой злободневных задач.
      Конечно, эстетическое суждение во многом зависит от художественного чутья, вкуса и понимания данной личностью роли литературы (искусства) в жизни. Но вправе ли мы пренебрегать подлинными ценностями явлений литературы? Такой вопрос неизбежно возникает и при настойчивом утверждении Бондарева, будто прохановсий "Чеченский блюз" является гениальным художественным произведением современности. Быть может, так оно и есть... Но не много ли теперь "выдающихся", "гениальных" и, представьте себе, "великих живых классиков" при стагнации изящной словесности?
      Весьма существенным для судеб современной литературы является следование заветам великих мастеров слова. Вспомним Гоголя: "Если писатель станет оправдываться какими-нибудь обстоятельствами, бывшими причиной неискренности, или необдуманности, или поспешной торопливости его слова, тогда и всякий несправедливый судья может оправдаться в том, что брал взятки и торговал правосудием, складывая вину на свои тесные обстоятельства, на жену, на большое семейство,- словом, мало ли на что можно сослаться... Потомству нет дела до того, кто был виной, что писатель сказал глупость или нелепость или выразился вообще необдуманно и незрело. Они не станут разбираться, кто толкнул его под руку: близорукий ли приятель, подстрекавший его на равновременную деятельность, журналист ли, хлопотавший о выгоде своего журнала. Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение. Оно сделает ему упрек, а не им: "Зачем ты не устоял против всего этого?"
      Но продолжим разговор об острых проблемах и тенденциях, вставших перед нынешней творческой интеллигенцией.
      * * *
      Чем в конце концов объясняется столь быстрое распространение чуждых литературе тенденций в писательской среде, ее поразительное интеллектуальное, нравственное падение и подмена трезвого аналитического подхода к явлениям действительности дурной эмоциональностью? И не являются ли слишком преувеличенными заслуги перед . Отечеством интеллигентов, воспроизводящих якобы "мистическую энергию, пророческую проповедь", .наполнивших "духом, и смыслом патриотическую оппозицию"? Впрочем, приведем отрывок из статьи о пророках и лидерах, написанной пером Александра Проханова. "Нынешнее поколение патриотических интеллигентов, - отмечает он, - утомленных, изведенных, закиданных каменьями и комьями грязи, Божьей волей воспроизводит мистическую энергию, пророческую проповедь, не умолкающую ни на одно столетие среди русских бед и пожаров. Они, русские писатели и священники, крохотная горстка безоружных мыслителей, в страшную осень 91-го года,, когда армия ушла из Москвы и компартия рассыпалась, как комок паутины, они затворились в Доме писателей, соорудили хлипкие баррикады из торшеров и письменных столов, и три дня среди беснующихся победителей отстаивали святыни - священный русский огонь. Именно от этой сбереженной лампады медленно, от свечи к свече, от костра к костру, возрождалось пламя русского сопротивления. Они, интеллигенты, оставили свои перья и рукописи, свои подмостки и кафедры и наполнили духом и смыслом патриотическую оппозицию, соединив в ней "красных" и "белых", коммунистов и монархистов, предотвратили вторую гражданскую войну, претворив пережеванные остатки империи в русское сопротивление". Вообще Проханову присущи не только излишества декоративной красивости, но порою отрыв от реальности и отзвуки мистических "озарений", а высокий слог не всегда уместен.
      Однако возникает соблазн задать вопрос: кто они, эта "крохотная горстка безоружных мыслителей", от сбереженной лампады коих "возгорелось пламя русского сопротивления" и прочее? Два года спустя он слегка приоткроет тайну: это он, Проханов и Бондаренко, Свиридов и Шафаревич, это Бондарев и Распутин. ("Завтра", № 32 (349)). Прекрасно.
      Но дело, видите ли, гораздо сложнее и прозаичнее, и не интеллигенты, честно сказать, спасли и спасают "священный русский огонь", как выражается автор статьи. Что бы там ни говорили, даже благородная тень "наших" интеллигентов не может закрыть собой мирозданье. Меж тем, продолжает Александр Андреевич, некогда в "гуманитарную элиту", то бишь "элитарную интеллигенцию, входили и Бондарев, и Распутин, и Белов, и Проскурин, и Доронина (...) сейчас они в тени... по-прежнему остаются стоиками (!), аскетами (!)... Они все донашивают последние штаны. У них нет театров, издательств. Они, по существу, остаются (!) старообрядцами"9. Вот до какого блеска может быть доведен пафосный слог, когда за дело берется настоящий мастер словоговорения!
      О прохановских стоиках, аскетах и, представьте себе, идеалистах и старообрядцах трудно сказать что-нибудь определенное по причине чрезвычайной деликатности и тонкости предмета. А вот насчет донашивания последних штанов представителями писательской элиты наш автор, кажется, малость загнул. Как стало известно из достоверных источников, на данном отрезке исторического момента вся элита в новых штанах. Хотя не будем строго судить, иной, бывает, и не такого тумана подпустит ради красоты слога.
      Смотрите же, что на самом деле происходит с некоторыми пророками и, само собой, лидерами. Позднего Василия Белова характеризуют одновременно и переживания за горькую судьбу народа и вместе с тем благородное побуждение к размышлениям, толкающим его на актуализацию антикоммунистических воззрений а-ля Шафаревич, в основе которых лежит изобретенный этим академиком неотразимый, как ему кажется, принцип: "Коммунизм разрушен в основном руками коммунистовж"10. Хитер "светоч истины" ". Р. Шафаревнч! Нашел оправдание своему оголтелому антикоммунизму. Видите, с каким изяществом путает он коммрасстриг с настоящими коммунистами, взвалив на последних вину за развал великой державы, ими же и созданной. Однако ж лукавит служитель "математической пустоты" (Л. Леонов), ибо он вкупе с давним другом Солженицыным и ему подобными внес свою лепту не только в борьбу с русскими приверженцами народного социализма, но и в развал СССР. "Еще с начала 70-х годов я начал писать о социализме и коммунизме как о пути к смерти, - хвастливо признается он. - И всего труднее мне было оспаривать возражения тех, кто любил эту страну и страшился ее гибели... Сейчас, к счастью, уже не нужно об этом спорить. СССР распался, здесь сейчас соединять нечего..."