- Не стоит из-за этого расстраиваться, Шахназ-ханум, об этом написано в дневнике сестры Эльдара - Гюльназ.
      Шахназ, глубоко вздохнув, отвернулась.
      - Неужто вы забыли?.. Помните, у Гюльназ есть описание этого окна с горшочками.
      - Верно, - сказала Шахназ и принялась рассматривать комнату: пол, потолок, стены. А мысленно повторяла: "Довольно! Хватит! Чего я хочу от этого искалеченного человека? Почему я уподобляю его погибшему? Почему я на душу беру этот грех?"
      Еще при входе в эту комнату ее внимание привлек портрет женщины в изящной рамке, висящий на стене. Это была простая фотография, но сделанная мастерски. Взгляд женщины был задумчив, белые волнистые волосы зачесаны назад. На выразительных губах тонкая улыбка. На ней было черное платье с белым кружевным воротником. Ее единственным украшением была длинная золотая цепь, перетянутая в середине узлом.
      Кто это? Близкий Айхану человек? Жена? Сестра? Но она ни о чем не спросила. А Айхан, прислушиваясь к шипящему в боковой комнате самовару, нерешительно предложил:
      - Может быть, вы выпьете со мной стакан чая, Шахназ-ханум?
      - С большим удовольствием...
      Теперь Айхан был уверен, что Шахназ примет его предложение... И Шахназ не выдержала... Обернувшись, посмотрела на фотографию и со скрытым любопытством спросила:
      - Айхан-гардаш, что это за женщина на портрете?
      Айхан, подняв голову, посмотрел в ту сторону, куда она указала.
      - Это? Как вам сказать...
      - Не ваша ли супруга?
      - Нет, Шахназ-ханум.
      Вглядевшись в его улыбающееся лицо, она произнесла:
      - Ясно. - И тоже улыбнулась. - Эта красивая ханум - ваша первая любовь. Причем, как видно, несчастливая. Правильна ли моя догадка?
      - Не очень. Моя первая любовь действительно была несчастливой, но это не имеет ни малейшего отношения к этой женщине.
      С нарастающим любопытством Шахназ смотрела то на него, то на портрет.
      - Вон оно что, Айхан-гардаш, значит, и вы вкусили этот сладкий яд... грустно произнесла она, - А кто был виновником - вы или она?
      - Думаю, что я. В таких вопросах почти всегда бывают виноваты мужчины.
      - Правда? Любопытно, почему вы так считаете?
      - Потому что женщины всегда жертвеннее. Да вы, вероятно, все это знаете из истории. Да и зачем нам погружаться в историю? Возьмем, к примеру, вашу подругу Гюльназ. Разве она не пожертвовала собой ради Искендера?
      - Верно, - задумчиво кивнула Шахназ. - К сожалению, такие натуры, как Гюльназ, в жизни встречаются редко. Среди женщин, вступивших на ниву любви, немало и грешниц.
      Айхан молча налил чая в ее и свой стаканы. "Ах, Шахназ, если бы тогда, у моста разлуки Мариам, ты знала, что наступит в нашей жизни и такой час, ты, наверно, тогда же простила меня",
      - А эта женщина? В своей любви к ней вы не чувствуете себя виновным? с легкой ревностью поинтересовалась она.
      Серьезно, даже несколько торжественно Айхан ответил:
      - Это моя вечная и неизменная любовь.
      - Вон оно как... - Шахназ неожиданно весело рассмеялась и, обращаясь к фотографии, сказала: - Счастливая ханум!..
      - Не ханум, а мадам.
      - Как? Она француженка?
      - Нет, по происхождению полька, но всю жизнь прожила во Франции.
      - А вы и во Франции были?
      - Нет, ни во Франции я не был, ни этой женщины никогда не видел.
      - Я ничего не понимаю, Айхан-гардаш!
      Айхан поднялся и снял фотографию со стены. Он делал это для того, чтобы у него было время подумать, как деликатнее выйти из положения. Потому что во время этого диалога он допустил оплошность: сам не зная почему, затеял тонкую игру со скрытыми чувствами сердца. Как только он назовет имя женщины, Шахназ поймет всю бессмысленность этой игры. Кто знает, не посмеется ли в душе над его высокопарностью: "Моя вечная и неизменная любовь"...
      С портретом в руке он вернулся на свое место.
      - Шахназ-ханум, да это же Мария Кюри! Великий физик! - Обезоруживающей улыбкой он будто просил у нее прощения. - Я пошутил...
      - Хорошенькая шутка. Сначала вы пугаете меня своей вечной и неизменной любовью, затем утверждаете, что это шутка. Разве с любовью можно шутить?
      Она хотела еще что-то добавить, но тут с улицы донесся голос Эльдара:
      - Дядя Айхан, мама у вас?
      Айхан ликовал в душе по двум причинам: во-первых, потому, что он действительно был очень рад появлению Эльдара, а во-вторых, Эльдар избавлял его от разговора, зашедшего в тупик.
      - Здесь, сынок, поднимайся сюда, мы тебя давно ждем!
      Эльдар, еще поднимаясь по лестнице, выкладывал школьные новости.
      Айхан налил ему чая и продолжал начатый разговор:
      - В юности, когда я учился в школе, я слышал имя этой ученой женщины, но как-то о нем забыл. Несколько лет назад мне попала в руки книжка. Я прочитал. - Он вдруг обернулся и посмотрел на Эльдара: - Хочешь, я дам тебе почитать книгу? Очень хорошую книгу!.. И с тех пор этот портрет всегда со мной.
      - Интересно... - вздохнула Шахназ. - Я тоже много слыхала о ней. Видно, Айхан-гардаш, вы и физикой увлекаетесь?
      - Нет, Шахназ-ханум, Мария Кюри покорила меня своими человеческими качествами. Я не устаю преклоняться перед ее большим сердцем.
      - Что такое преклоняться, дядя Айхан? - неожиданно спросил Эльдар.
      Айхан вопросительно посмотрел на Шахназ: можно ли ответить?
      - Это и мне интересно, Айхан-гардаш. Ведь преклонение каждый понимает по-разному.
      - Это естественно. Я, например, понимаю преклонение как чувство глубокого уважения, почтительного восхищения. Если ты умеешь наслаждаться природой, величием человека, значит, ты преклоняешься перед ними. Вот почему у подхалимов и честолюбцев отсутствует чувство преклонения.
      * * *
      "Отличный сегодня выдался день, будто вылудили небо от края и до края, - так говорил сам себе Айхан, находясь в безлюдном лагере близ артезианской скважины на Гаяалты. - Посмотри на Бабадаг, он похож на невесту, только что откинувшую фату. Душа радуется". Почему у него на сердце сегодня такая легкость? Вроде бы и причин особых нет, а сердце переполнено радостью. Нет, почему же нет причины? Ведь именно сегодня Мардан пригласил его к себе в гости. И он принял приглашение и отправится туда, как только стемнеет.
      И не поэтому ли у него такое хорошее настроение? Глядя на выстроившиеся в ряд от артезианской скважины до самого сада Эльдара тоненькие деревца, посаженные прошлой осенью, он прошептал: "Все принялись, как бы не сглазить. И зима выдалась мягкая. Видно, после долгой разлуки хотела угодить мне и моим детищам. Даже мороз обходился с ними ласково, щадил их. И не этому ли радуется мое сердце, что так много сделано за это время?
      Спасибо Мардану - чудесный парень, - нахваливал своего бригадира Айхан. - Если бы не он, не справиться бы с таким сложным делом. Да и сам он работал больше, чем все хвастливые мужчины с закрученными усами. Но по какому поводу Мардан пригласил меня в гости? На какое торжество? Надо заготовить какой-нибудь подарок..."
      Уже в сумерках он закончил свои дела в саду Эльдара, умылся у родника, снял с себя рабочую одежду. Он уже был у деревянной калитки, когда увидел на тропинке, спускающейся в село с холма Чадырлы, Шахназ. Она шла медленно, оборачиваясь, будто ждала кого-то. Чтобы не мешать ей, он сделал шаг назад, но в это время услыхал:
      - Добрый вечер, Айхан-гардаш! У меня такое впечатление, будто вы решили от меня спрятаться?
      Голос Шахназ звучал ласковее обычного. Она походила на ту шаловливую Шахназ, которая вот-вот подойдет к нему и дернет за ухо.
      Она остановилась в двух шагах.
      - Как хорошо, что я тебя встретила, сосед! Сейчас мы вместе отправимся в одно место...
      И снова Айхану показалось, что это прежняя веселая, привязчивая Шахназ, которая своими черными огромными глазами следит за каждым его движением. Откуда такая неожиданная перемена? Так он и бился в плену бессмысленных - то смешных, то горьких - предположений, но разобраться в них так и не смог. Уж не Рамзи Ильясоглу тому причиной?
      И куда это Шахназ вздумала его сейчас вести? Ведь он обещал Мардану...
      - Куда это мы должны пойти, Шахназ-ханум? - допытывался он. - Я ведь обещал...
      - Это что еще за выдумки?! Хватит жить в стороне, хватит чувствовать себя чужим!
      - Ведь я приглашен...
      - Куда?
      - К Мардану... Но не знаю, по какому поводу.
      И тут раздался пьянящий смех Шахназ.
      - Так вон оно что! - насмешливо продолжала она. - Тайком от меня? В гости? Нашел себе новых друзей? Хорош, ничего не скажешь! Нет, одного я тебя не пущу, я пойду вместе с тобой, да еще послежу, как за тобой будет ухаживать доктор Салима!
      - Что с тобой сегодня, Шахназ? - На дорожке была сама доктор Салима. Она поздоровалась с Айханом, взяла Шахназ под руку. - Ты говоришь без умолку, словно наелась травы болтливости. Ну, пошли...
      - Как ты сказала?.. "Наелась травы болтливости"? А теперь пойду отведаю ваш плов. А еще и прихвачу с собой моего соседа, ты не возражаешь?
      - Что ты городишь? Мардан и так пригласил Айхан-гардаша.
      Айхан перевел удивленный взгляд с Салимы на Шахназ.
      Наконец уловив, что это всего лишь милая шутка, он внутренне обрадовался. В его сердце, давно нуждающемся в женской ласке, возникло грустное и печальное чувство: "Жизнь без женщины - словно теневая сторона горы, безлюдная и холодная..."
      Доктор Салима жила в новой просторной трехкомнатной квартире. Во дворе благоухали цветы. Мардан еще не вернулся с работы.
      Салима прошла вперед, усадила гостей. Шахназ предложила поставить стол на балкон. Появился самовар. Айхан, устроившись в уютном кресле, ждал Мардана и одновременно искал случая, чтобы поговорить с Салимой. Но хозяйка была все время занята. В другом конце балкона был накрыт большой стол. Ясно было, что к этому торжеству готовились задолго.
      Понемногу стали собираться гости. Большинство из них - сослуживцы Салимы. Наконец пришел и Мардан, да не один, с ним рядом была Джамиля. У девушки - коротко подстриженные каштановые волосы, кофточка развевалась от ветерка. "Видимо, они помолвлены, - подумал Айхан. - Когда же это случилось? Ведь Мардан просил меня быть его сватом. Наверно, забыл".
      Мардан окинул взглядом собравшихся, поздоровался со всеми. Потом вместе с Джамилей подошел к креслу, в котором сидел Айхан. Тот хотел встать, но Мардан удержал его за плечи.
      - Нет, нет, вы сидите, дядя Айхан! Рады видеть вас в нашем доме. Произнеся это, он поднес протянутую Айханом искалеченную руку к губам. Потом, наклонившись, поцеловал Айхана в лоб. Этот непроизвольный взволнованный порыв пришелся всем по душе. А больше всего, видимо, доктору Салиме, которая со скрытым восхищением взглянула сначала на сына, потом на Айхана.
      У Айхана что-то дрогнуло в сердце. "Сынок, родной... Зачем ты так! Разве я этого заслуживаю?"
      Затем Мардан взял Джамилю за нежное, как стебелек цветка, запястье.
      - Дядя Айхан, вы знаете Джамилю... Как вы думаете, сможет ли она пострадать за нас двоих, если мы по воле случая окажемся в тюрьме, сквозь крышу которой проглядывают звезды?
      С противоположного конца балкона донесся голос Салимы, которая раскладывала на столе ножи и вилки:
      - Нет, моя невестка не видала никакой тюрьмы, и видеть ей не придется. И страдать она ни за кого не будет...
      Мардан перебил ее:
      - Мы не об обычной тюрьме говорим, мама, о тюрьме в нашем Чеменли, которая просуществовала ровно четыре дня.
      Айхан непроизвольно посмотрел на Шахназ.
      - Но тогда об этом надо спрашивать Шахназ-ханум. Ведь она лучше всех знает историю этой тюрьмы.
      - Нет, я не имею права рассказывать об этой истории, - вздохнув, сказала Шахназ. - Если бы и я была последовательна, как наша Гюльназ...
      При этих словах на противоположном конце балкона со звоном упал нож. Салима, вместо того чтобы нагнуться и поднять его с пола, застыла на месте. Плечи ее слегка дрожали. Кажется, кроме Айхана, этого никто не заметил. А он, изменившись в лице, почувствовал, как затеплился в его сердце слабый огонек надежды. Да, он не ошибся, доктор Салима что-то знает о судьбе Гюльназ. В этом нет никакого сомнения. Но если это так...
      Он вспомнил свою первую встречу с доктором Салимой. И потом он несколько раз пытался заговорить о Гюльназ. Но Салима твердо повторяла одно и то же: "Нет, я Гюльназ там не встречала". Вместе с тем Айхан видел, как она была растерянна тогда, как старалась казаться равнодушной при упоминании имени Гюльназ. А сегодня она просто выдала себя.
      - Вы произнесли имя Гюльназ, а я вспомнил Ленинград, - спокойно заговорил Айхан. - Может быть, вы тоже помните, Шахназ-ханум? В одном из писем Гюльназ пишет, что однажды она на улице случайно встретилась с доктором Салимой и бросилась за ней, но потеряла в толпе.
      Хотя он и обращался к Шахназ, внимание его было приковано Салиме: долго ли она будет смотреть на пустые тарелки, когда наконец кончит раскладывать на столе вилки и ножи? Может, Салима и не слышит его слов?...
      - К сожалению, им не пришлось там увидеться, - произнесла -Шахназ с твердой уверенностью. - Ведь тогда бы они смогли поддерживать друг друга. Несчастная Саялы не выплакала бы столько слез по своей дочери.
      "Шахназ права. Доктор Салима, конечно, помогла бы Гюльназ с грудным ребенком, может быть, сумела бы помочь им вырваться из кольца блокады. Я напрасно разволновался. И растерянность врача, и то, что она уронила прибор, вполне объяснимы. Ведь Гюльназ напоминает ей ленинградскую блокаду".
      Придя к такому выводу, он окончательно погасил в душе луч надежды, который там еще теплился с того дня, как он встретил в Чеменли Салиму.
      На благоухающем цветами просторном балконе воцарилась печальная тишина. Салима молча прошла на кухню. Айхан сожалел, что затеял этот разговор, но не мог оторвать своего взгляда от Салимы. А та будто нарочно избегала его.
      Раньше всех очнулся Мардан.
      - Погрустили - и хватит, дорогие гости, - сказал он, поднимаясь. - Ведь сегодня мой день рождения, а вы... Надо веселиться. - Обернувшись в сторону кухни, он громко спросил: - Мама, можно мне пригласить гостей к столу?
      Хотя ответа от Салимы не последовало, Мардан подошел к Айхану:
      - Разрешите объявить вас тамадой этого стола, где нет ни вина, ни закусок. Как ни странно, я должен объявить, что мама на моем дне рождения не разрешает никаких выпивок. Такая уж у нас традиция, придется потерпеть.
      Айхан тоже заметил, что на уставленном всяческими яствами красивом столе не было ничего спиртного. Что все это значило? Вскоре он сам нашел ответ на этот вопрос. Ведь Мардан родился в голодающем городе в такое тяжелое время...
      И, почувствовав в душе легкость от сделанного вывода, он сел на предложенное Марданом место, во главе стола. Вскоре и Салима, выйдя из кухни, с печальной улыбкой села слева от Джамили. Девушка, очутившись между нею и Марданом, смущенно уставилась в одну точку.
      Когда все расселись, Мардан встал и, вдруг посерьезнев, заговорил:
      - Дорогие наши друзья! Кроме дяди Айхана, все сидящие за этим столом знают, что сегодня мой день рождения. Поэтому...
      - Хоть Айхана-гардаша и не предупредили об этом, я все предусмотрела, дорогой Мардан, - шутливо прервала его Шахназ. - Можешь не волноваться, подарок от дяди Айхана имеется.
      Поднялся веселый смех.
      - Я этому очень рад, Шахназ-муэллима, - ничуть не смутился Мардан. - Но тут есть одно обстоятельство, которое вы не предусмотрели.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Мы, то есть Джамиля, мама и я, пришли к выводу, что приход дяди Айхана на сегодняшнее торжество без подарка очень даже кстати. Поэтому...
      - Ты хочешь сказать, что я подарок должна отнести обратно?
      - Нет, Шахназ-муэллима может поступить так, как подсказывает ей ее сердце. Я говорю о другом. Сегодня перед началом торжества я хотел бы, чтобы дядя Айхан выполнил нашу просьбу...
      Мардан на мгновение умолк, все удивленно переглянулись. Шахназ, видимо, тоже ничего не понимала.
      Мардан что-то тихо сказал матери, и она глазами указала на маленький футлярчик. Мардан вынул из него кольцо и протянул Айхану.
      - Дядя Айхан, мы просим вас: наденьте это кольцо на руку Джамиле и поздравьте нас.
      Все молчали. Никто не решался заговорить первым. Айхан, держа кольцо в руке, никак не мог справиться с волнением, охватившим его. А Шахназ, забыв обо всем на свете, не могла отвести от Айхана глаз.
      - Я не знаю, откуда пришло тебе это в голову, сынок, - дрожащим голосом проговорил Айхан. - Это большая честь для меня.
      - Дядя Айхан, это не только мое желание - это желание и Джамили, и мамы. Мы хотим, чтобы своей израненной рукой вы надели это кольцо Джамиле и губами в шрамах благословили нас. Разве я не прав, дорогие друзья? На этом свете найдется немало таких, как я, родившихся под градом вражеских снарядов. И везде их должны благословлять такие герои, как дядя Айхан.
      - Правильно, правильно!..
      - Айхану все по праву...
      - Достойный человек должен совершать достойные дела.
      - Айхан-гардаш, ты - чистый, честный человек. Вставай... Голоса эти неслись со всех сторон. А сердцем он слышал один-единственный сиротливый голос, который заставил его содрогнуться: "Дядя, ты слышишь, я здесь! Сколько времени я тебя жду". Этот голос был похож и на мальчишеский, и на девичий. Может быть, на оба сразу, как звали его Джамиля с Марданом. Интересно, почему этот зов настиг его именно сейчас, в этот торжественный для Мардана вечер?
      Радостные взгляды собравшихся, были устремлены на него. У пожилой медсестры Захры-ханум на глазах блестели слезы. От горестных слов Мардана ("своей израненной рукой, губами в шрамах") из глаз Захры-ханум полил весенний ливень.
      - Ты затронул самое больное место, сынок, - наконец, взяв себя в руки, заговорил Айхан. - Хоть ты и родился в суровое время, Салима-ханум подарила тебе доброе сердце. - Взяв кольцо искривленными пальцами правой руки, он повернулся к Джамиле. Девушка встала, подошла к Айхану. - Вы знаете, что я одинок, война осиротила меня. Но война есть война. И теперь я уже не имею права жаловаться. У меня есть вы. Это я почувствовал в тот день, как приехал в Чеменли. И у меня ощущение, будто сегодня я надеваю Джамиле это кольцо от имени своего сына. И поздравляю Джамилю, как свое собственное дитя. - От волнения он умолк. Дрожащей рукой он надел кольцо на палец Джамили, потом поцеловал девушку в лоб и опустился на свое место.
      Поднялся шум, каждый на свой лад поздравлял молодых. А Захра-ханум, вытирая слезы платком, поцеловала Салиму и прижала Джамилю к груди. Кто-то громко воскликнул:
      - Напитков нет - обойдемся. Дайте хоть сладкого чая.
      Салима бросилась на кухню.
      - Давай сюда шербет. Чтобы любовь молодых была сладкой, как он...
      Веселье разгоралось. Среди разговоров и смеха Айхан изредка глядел на счастливо сверкающие глаза Шахназ. Чего только он не передумал за эти мгновения!
      И он в который раз благодарил судьбу и свое сердце-вещун, которое еще с утра предсказало ему благостный вечер. Но это было еще не все. После окончания торжества ему вместе с Шахназ предстояло возвращаться домой. Он будет идти с нею рядом, может быть, беседовать. Но он не должен делать ошибочных выводов из сегодняшних шуток Шахназ. Он должен вовремя остановиться.
      Когда на столе появился плов, и комната наполнилась его ароматом, зазвонил телефон. Салима торопливо поднялась. Собравшиеся невольно притихли.
      - Алло! Да, я. - В голосе Салимы послышалось удивление. - Добрый вечер... Да, здесь... Сейчас...
      Положив трубку рядом с аппаратом, Салима вернулась к гостям.
      - Шахназ, тебя.
      - Кто это? Эльдар?
      - Нет. Не знаю, пойди узнай сама.
      От трепещущего, с легким намеком голоса Салимы сердце Айхана замерло. "Это, наверно, Рамзи, - с горечью подумал он. - Предположим, что он и есть, какое тебе до этого дело?" Он не слышал, о чем говорила Шахназ, до него донеслись лишь последние слова: "До свидания, спокойной ночи!"
      Когда Шахназ вернулась к столу, Салима вопросительно на нее посмотрела.
      - Ты не узнала? Это же Рамзи-муэллим... - спокойно произнесла Шахназ и принялась накладывать себе на тарелку плов. - Говорит, будто беспокоился обо мне. Наконец узнал у Толстяка Насиба, что я здесь, вот и позвонил.
      Айхану от этих слов стало не по себе. Шахназ будто нарочно говорила громко, чтобы все узнали этого Меджнуна, хранившего любовь к ней все эти тридцать лет. Но зачем, собственно, Рамзи звонил? Действительно ли он беспокоится? Уж не договорились ли они встретиться после этого ужина?
      Это был очень странный вечер. В небе одна за другой появлялись все новые и новые звезды. Одна из них родилась прямо здесь, в тот момент, когда он дрожащей рукой надевал золотое кольцо
      Джамиле на палец. Звезды друг другу не мешали. Небо было очень просторным.
      А бесчисленные мысли, рождавшиеся в его голове? Как быть с ними? Ведь и их было, как звезд, бесчисленное множество...
      6
      Летучие мыши хотели забросать
      костер камнями - они боятся света.
      Но как им было знать, что камень,
      ударяясь о камень, рождает искру,
      а искра - свет.
      Вечером того дня, когда мы сдали последний экзамен за второй курс, вместе с Гюльбениз мы пришли на вокзал. Родители разрешили ей проводить меня. Я чувствовал, что девушка ждет хотя бы одного моего слова и если я намекну - она поедет со мной куда я захочу, якобы под предлогом провести летние каникулы в деревне. Но у меня не было на это права, я не мог взять ее с собой в Чеменли - там была Шахназ. Та Шахназ, которая раньше Гюльбениз обучила меня языку девственной, непорочной и чистой любви. А теперь у нее на пальце было обручальное кольцо, и надел это кольцо Рамзи-муэллим. Хотя все это и было непреложной истиной, мне не хотелось в нее верить. А Гюльбениз об этом ничего не знала, и я старался, чтобы не узнала до конца. Мысли мои путались, временами вспыхивающий огонек надежды сменялся злым и гневным чувством, когда я вспоминал это обручальное кольцо.
      За несколько минут до отхода поезда Гюльбениз, стоя у лесенки вагона, вдруг тихонько проговорила:
      - Я хочу тебе что-то сказать, Эльдар. Можно?
      Голос ее дрожал; у меня невольно заколотилось сердце, но я шутливо ответил:
      - С каких это пор ты испрашиваешь моего разрешения?
      - Ты веришь в любовь с первого взгляда?
      - О чем ты, Гюльбениз?
      - Я ведь полюбила тебя с первого взгляда...
      - Разве?.. - Я хотел отделаться шуткой. - Ведь это старая истина- все великие открытия рождаются вот так, внезапно.
      - Ты прав. Я тоже тогда в твоих глазах открыла... - Она внезапно умолкла.
      - Я тебя понимаю, Гюльбениз... все равно понимаю.
      - Нет, не понимаешь... Мне казалось, что, глядя в твои глаза, я всегда буду видеть себя. Но теперь...
      Она опять не договорила. Но мне все было ясно. Сердце мое сжалось. Как могла Гюльбениз догадаться о том ураганном вихре мыслей, что не оставляет меня сегодня?
      Как бы желая убедиться в этом, я внимательно посмотрел ей в глаза.
      - Не смотри на меня так...
      Я растерялся.
      - Когда ты так смотришь, я немею и меня начинает бить озноб.
      - Что с тобой, Гюльбениз?
      - Я боюсь твоих глаз. Меня охватил ужас.
      - Гюльбениз...
      - Наверно, я влюблена в твои глаза, Эльдар. Может такое быть?
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Хочу сказать, что все полюбившие с первого взгляда, наверное, влюбляются в глаза своих избранников. Ты со мной согласен?
      - Тогда почему же ты боишься моих глаз?
      - А это ты узнаешь позже.
      - Позже - это когда?
      - Как только тронется поезд... и до конца дней.
      - Нет, я хочу узнать сейчас, Гюльбениз.
      - Не спеши... Впереди у тебя целая жизнь, почему ты так волнуешься?
      Что говорит эта девушка, о господи! Неужто это наша последняя встреча?
      Поезд вот-вот должен был отойти от платформы. Я, разволновавшись, чуть не забыл попрощаться с Гюльбениз. Хорошо, что она сама протянула мне руку:
      - Счастливого пути, Эльдар, будь здоров! - Потом, приподнявшись на носки, поцеловала сначала один, потом второй глаз. Я не мог ни ответить ей поцелуем, ни вообще что-либо произнести. И до меня донеслись смешанные с рыданием слова Гюльбениз: - Я люблю твои глаза, Эльдар, они всегда будут со мной, Ты слышишь?
      - Слышу, Гюльбениз, слышу. Я тебя...
      - Не надо, не говори... ты не говори...
      Она еще что-то крикнула, но я уже не расслышал, да в этом и не было необходимости. Оказывается, ее чуткое сердце все предугадало наперед.
      * * *
      Истису находился далеко в горах, в волшебном уголке ущелья Агчай. Туда можно было добираться только верхом или пешком. Проезжей дороги не было. Но каждое лето, как только открывался лечебный сезон, в Истису собиралось множество людей.
      Вернувшись в село, я не мог усидеть дома. Чеменли опустело, все ушли в Истису.
      Я добрался до Истису, когда солнце стояло уже высоко.
      С подножия Карадага, поросшего елью, грабом и смородиной, среди свисающих словно козьи сосцы скал, я увидел клубящиеся паром озерца. В прошлом году огромными речными камнями мы преградили горячему потоку путь. А образовавшиеся маленькие озерца выложили по краям камнями и каждому дали название: "мужской бассейн", "девичье зеркало", "ребячье озеро".
      Когда я туда добрался, все были заняты каждый своим делом. Я искал кого-нибудь из своих парней, веселившихся вокруг разведенного костра, чтобы присоединиться к ним. Среди готовящих еду девушек и молодых женщин поискал глазами Шахназ. А она, распустив свои мокрые косы, сидела на берегу "девичьего зеркала". Увидев меня, она, словно птица, перелетая с камня на камень, бросилась ко мне.
      - Когда ты приехал?
      - Вчера вечером.
      - Как узнал, что я здесь?
      - Разве трудно догадаться?
      Она провела рукой по своим мокрым волосам, и я увидел на ее пальце золотое кольцо. Будто ей хотелось его мне продемонстрировать.
      - Ты приехал, чтобы повидаться со мной?
      Что говорит эта девушка? Будто ничего не произошло. И на ее пальце не обручальное кольцо, а простой железный ободок. Или она, как в детстве, снова желает преследовать меня? Я беспокойно огляделся по сторонам. Шахназ осторожно взяла меня за руку и потянула в сторону:
      - Пойдем, там нас никто не увидит.
      - А если увидят? Хочешь, поднимемся туда, к тем двум елям?
      - Хочу...
      - А сможешь?
      - Конечно, смогу!
      Сказав это, она оглядела меня, потом себя, да так кокетливо, но в то же время так доверчиво, что я устыдился своего вопроса. Я словно впервые разглядел удивительную красоту этой девушки, смотревшей на меня в упор, сдвинув тонкие черные брови. С кончиков мягких волос, разбросанных по плечам, струйками стекала пахнувшая серой вода. Щеки ее от горячей воды были розовыми. В глазах ее застыло восхищение, и нельзя было разобрать - то ли от солнца, то ли от утренней зари, то ли от журчащего источника...
      Вдруг она протянула мне нежную и трепетную руку:
      - Пойдем! Ну-ка, кто быстрей поднимется на ту скалу?
      Будто в этот миг здесь, в этой шумной долине, куда стеклось все Чеменли, кроме нас, никого не было. Смеясь и болтая, держась за руки, мы взбирались по склону. Чем выше мы поднимались, тем крепче она сжимала мою руку в своей. "Посмотрим, кто раньше устанет..." Шахназ, всегда любившая ходить следом за мной, сейчас будто радовалась, что идет впереди. Куда влечет меня эта девушка?
      А горная тропа все вилась и вилась. Снизу нам казалось, что две ели совсем рядом, а оказалось, они очень далеко, зато как красиво здесь было! Под деревьями раскинулась небольшая поляна, сплошь покрытая цветами и травами. Нижние ветви деревьев утопали в их море.
      Только добравшись до этих елей, я смог перевести дух. Шахназ, как обычно, ласково на меня посмотрела и ничком опустилась на цветущий ковер. Потом, перевернувшись, стала глядеть в небо.
      - Смотри, Эльдар! Орел! Он глядит на нас, может, он хочет к нам спуститься? Как ты думаешь, он услышит, если мы его позовем?
      - Услышит!
      - Тогда давай крикнем ему вместе!
      - Нет, не будем звать его сюда, пусть лучше он заберет нас к себе.
      - Пусть заберет и унесет высоко-высоко. - Я увидел, каким глубоким, каким спокойным блеском наполнились ее глаза. - О орел, ты слышишь меня? Прекрасный орел, бесстрашный орел, унеси нас на своих крыльях высоко в небо. В самую высь, к самым звездам.
      И я не выдержал:
      - Тише! Вдруг орел действительно услышит твой голос? Полетит прямо к Рамзи-муэллиму. Скажет, что на пальце у тебя кольцо...
      Я не успел договорить, как увидел, что блеск в глазах Шахназ погас. Меня обуял ужас. А она, подскочив, словно лежала на гремучей змее, одним махом взбежала на отвесную скалу.
      Я замер от ужаса: уж не собирается ли Шахназ отправиться к своим прабабкам, покоящимся в скалах Кеклик?
      - Шахназ! - невольно закричал я. А она, не обращая внимания на мой вопль, сдернула с пальца обручальное кольцо и изо всех сил швырнула его на дно ущелья.
      - Ну, как? Теперь зови орла, пусть унесет нас туда, куда ты хочешь,.
      Когда жуткий страх прошел, меня охватило более ужасное чувство изумления. Нет, меня не удивили ни поступок Шахназ, ни ее гнев, ни ее смелость. Меня потрясло совсем иное. Передо мной предстала совершенно другая Шахназ, такой я ее еще никогда не видел: в тот короткий миг, когда она бросала кольцо в ущелье, передо мной была сильная, гордая, непреклонная Шахназ. Она будто распростилась со своей слабой тенью и стала со мной наравне. Нет, она была выше меня, умнее меня.
      Вот почему я растерялся перед грозной, умной, гордой Шахназ.
      Медленно спустившись с вершины скалы, она уже не легла на цветущую траву, а тоскливо глядела на небо.
      - Ты хотя бы понимаешь, почему я это сделала? - У нее даже голос изменился. - Я спрашиваю, ты знаешь, почему я бросила кольцо?
      - Знаю...
      - Нет, не знаешь.
      - Ты что, мне в сердце заглянула? - пытался хорохориться я. - Что ты этим хочешь сказать?
      - Что хочу сказать?..