- Шуму сколько наделали, - сказал он, подлаживаясь под чей-то чужой язык и от этого чувствуя себя в глупой роли неумелого сыщика. - Было б с чего!
      - Сам-то жрешь, - лениво ответила ему Нюрка, - вот тебе и метится, что не с чего. Имел бы ребенка - по-другому бы запел, кобель здоровый!
      - Трудное время, - сказал он, не желая спорить, - надо потерпеть.
      - А мало мы терпели! - тут же вскинулась Нюрка. - Мы-то, бабы, одни и терпим - вы, что ли, жеребцы кормленные.
      - Давно уж замечаю, - сказал он, косясь на нее, - больше всех кричит не тот, кому на самом деле плохо, а тот, кто как раз лучше живет.
      - Это ты про кого? - Нюрка, выставив грудь, повернулась к нему. - Про меня, что ли?
      - Почему про тебя? - пробормотал он, слегка смущенный.
      - Я те дам на честных женщин наговаривать! - в голос закричала Нюрка. - Вот ребятам скажу, они те холку намнут, дубина жердявая!
      - Пошли, Нюрк, пошли, - потянула ее за собой, проходя, рослая работница. А женщина в калошах шепнула, дотянувшись до уха Гуляева:
      - С энтой не вяжись, парнишка, а то перо в бок получишь!
      - Вер, ты эту Нюрку хорошо знаешь?
      - Чего бы ее не знать, - ответила Верка, прислушиваясь к тому, что говорится за дверью, - на нашем заводе лет пять уж как работает. Ребенок у нее. Баба занозистая, но дурного от нее нету.
      - Вер, - сказал Гуляев, - а как мне Панфилова повидать?
      - Зачем он тебе? - спросила Верка, недоверчиво окидывая его серыми непримиримыми глазами. - Он при карауле тут.
      - Где - тут? - обрадовался Гуляев.
      - Хоть бы и тут! Я его к тебе не потащу! - отрезала Верка. - Что ты нам за начальник?
      - Никакой я не начальник, - сказал Гуляев, - а просто нужно мне знать все про эту Нюрку. Это не личный интерес, а дело.
      - Если по делу - можно, - размышляюще пробормотала Верка, потом встала, поплясала немного, чтоб согреться, и вышла.
      Вскоре она вернулась, подталкивая перед собой невысокого ловкого парня в армейской фуражке, длинном штатском пальто и обмотках. Винтовка без штыка висела у него на плече дулом книзу.
      - Вот Панфилов, - коротко сообщила Верка и снова устроилась на диване.
      - Гуляев, следователь милиции, - сказал Гуляев, вставая и подавая руку.
      - Фу-ты ну-ты! - сдавив руку Гуляева, засмеялся парень. - С чего это я вдруг вам понадобился?
      - Скажите, товарищ Панфилов, - Гуляев сознательно взял официальный тон, - сахар, который дала вам Власенко...
      - А-а! - покраснел парень. - Я ж не крал его!
      - Она на ваших глазах его доставала?
      - Как доставала?
      - Вы видели, где и как он у нее хранится?
      - Видел. В мешочке таком.
      - Большой мешок?
      - Махонький.
      - Сахару в нем много было?
      - Кила три!
      - Немало!
      - По нонешним временам - клад.
      - Откуда ж она его добыла, этот клад?
      - Говорит, с прежних времен хранила.
      - А вы верите?
      Парень подумал, посмотрел на Гуляева, отвел глаза:
      - Нюрка, она девка-то ничего, своя. Почему ж не верить?
      - Скажите, а что за знакомства у нее?
      - У Нюрки? - парень рассмеялся. - Ну, я вот - знакомство. Еще наши парняги...
      - А кроме?
      Парень посмотрел на Верку. Та вмешалась:
      - Выкладывай, Вань. Милиция знает, зачем ей это надо. Давай, как на ячейке. Крой.
      - Нюрка - она у нас лихая, - сказал Панфилов с некоторым усилием, так навроде в доску своя, но есть у ей один изъян. - Он остановился и снова взглянул на Верку. Та тоже пристально и настороженно глядела на него. - В общем, значит, так! - решительно рубанул Панфилов рукой по воздуху. - Она, понимаешь, с блатными шьется. Тут такое дело. Ребенок-то у нее, он при прошлом режиме еще сработан. Был у нас в городе Фитиль, не слыхали?
      Гуляев покачал головой.
      - Сперва был, как все, потом подался в Харьков, еще огольцом, а потом уж наезжал в своем шарабане. В большие люди пробился. Говорили - шпаной заправлял. Вот от него Нюрка пацана-то и нагуляла. Перед самой революцией накрыла его полиция. А потом вроде мелькал он в городе. И главно, стали к Нюрке ходить разные налетчики... И всех она принимает. Одно время перевелись они тут, а вот опять, значит, появились.
      - А Фитиль?
      - Про Фитиля ничего не знаю.
      - Ясно, - сказал Гуляев. - Вера, могла бы ты помочь мне в одном деле?
      - Если общественное, помогу, - сказала Верка.
      - Будь спокойна - не личное. А вы, товарищ? - он посмотрел на Панфилова.
      - Раз Верка с вами, я тоже.
      - Мне надо, чтобы вы ввели меня к Власенко. А потом придется, возможно, провести и обыск.
      Панфилов помрачнел:
      - На такие дела я не гожусь. Живу рядом, шабёр. А тут - обыск...
      Гуляев усмехнулся, хотел что-то сказать, но вмешалась Верка.
      - А на революцию ты годишься? - спросила она Панфилова. - Так что, Вань, бросай дурака валять. Раз требуется, надо сделать. Как договоримся, Гуляев?
      - В шесть часов я прихожу к вам на Слободскую, и мы все идем.
      Было темно, когда Гуляев добрался до барака, где ждали его Костышева и Панфилов. Вокруг стояли маленькие домики, крытые дранкой. За ними чернел поросший деревьями овраг.
      - Сделаем так, - решила Костышева, - мы войдем в дом, отвлечем ее. О тебе предупредим, что пришел еще один. У нас к ней дело есть. Собираемся воскресник на заводе устроить. Ходим по домам, уговариваем. Мы пока поговорим с ней, а ты во дворе пошаришь: нет ли чего подозрительного. Так?
      - Попробуем, - согласился Гуляев.
      Они перешли улицу. В последнем свете умиравшего дня Гуляев следил, как отделившиеся от него Верка и Панфилов подошли к Нюркиной хате и скрылись во дворе. Стараясь держаться у самых заборов, он шел за ними. Калитка открылась. Он шагнул в просторный двор и осмотрелся. В полумгле виден был тупой силуэт клуни. Он прошел по двору, обогнул поленницу, нащупал дверь, распахнул ее. В клуне пахло гнилым картофелем. Он шагнул во тьму. Так и есть: почти до самой стены лежала картошка. Такого количества картофеля хватило бы, чтобы кормить целый взвод в течение недели. Расталкивая ногами картошку, Гуляев обошел клуню от стены до стены и ничего не обнаружил. Надо было идти в дом.
      В горнице сидели Панфилов и Верка, а хозяйка возилась у печки.
      - Вот и он, - сказала Верка. - Так ты придешь, Нюра?
      - Ще не знаю, - послышался певучий голос, в котором Гуляев с трудом узнал тот резкий и хрипловатый, что был у женщины в черном платке. - Може, и буду.
      - Нюрка, брось! - резко сказала Костышева. - Все наши будут. Надо готовиться.
      - Ох, не знаю, - сказала, выходя из кухни и снимая фартук, Нюрка. Она приветливо взглянула на Гуляева, нахмурилась было, узнав, но тут же заулыбалась: - Той вредный прийшов! Сидайте!
      Гуляев поблагодарил и сел. Панфилов вдруг буркнул что-то и вышел. Верка строго посмотрела ему вслед:
      - Международное положение острое, бандюки со всех сторон лезут, а ты, Нюра, работница и должна быть вместе со своим классом. Так что в восемь утра у завода.
      - Ладно, - сказала Нюрка улыбаясь, - приду. Чего ж вам до нас трэба? - спросила она, поворачиваясь к Гуляеву.
      Верка встала и прошла в кухню.
      - Вода-то у тебя тут? - спросила она из-за занавески.
      - В сенцах, - ответила Нюрка, глядя на Гуляева.
      По выражению Нюркиного лица видно было, что она считает Гуляева очередным претендентом на ее симпатии и уже решила, как ей отвечать на его хитрые начальнические приставания.
      Верка ворочала чем-то железным в сенях.
      - Нюра, - сказал Гуляев, глядя в черные лукаво-насмешливые глаза, скажите, кто вам дал сахар?
      Секунду Нюрка сидела неподвижно, и только лицо ее, как платок в руках фокусника, непрестанно менялось.
      - Який такий сахар? - спросила она, вся вдруг словно закаменев. - Та вы кто будете, товарищ хороший?
      - Я следователь милиции, - сказал Гуляев и показал ей удостоверение, - и я вас, Нюра, прошу ответить мне без всяких уверток, потому что в этом случае вы не понесете никакой ответственности, - откуда вы добыли сахар!
      Нюрка что-то прикидывала и соображала.
      - Не знаю никакого сахара, - сказала она и встала, - не знаю и говорить ни о чем таком не желаю.
      - Сядьте! - повысил голос Гуляев. - И не подходите к окну.
      Она покорно села и отвернулась от него. Теперь Гуляев знал, что с сахаром действительно не все чисто. В ней чувствовалось такое внутреннее напряжение, что надо было только точно поставить вопрос - и она выдаст себя.
      - Сколько у вас его? - спросил он, немного помолчав.
      - Кого? - тоже помолчав, переспросила Нюрка. Гуляев внимательно следил за ней.
      Она уже давно должна была закричать, разыграть гнев, истерику, а она вела себя спокойно. Что за этим? Опыт? Растерянность? Растерянной она не казалась, хотя все произошло неожиданно.
      - Где сахар? - спросил он резко.
      - Та який сахар? - закричала она, вскочив. - Ты чего прицепился? Нема у меня сахара никакого, вот и весь сказ!
      Он встал и шагнул к ней. Теперь они стояли лицом к лицу. Он почти вплотную приблизил к ее лицу свое.
      - Если ты мне сейчас не ответишь, мы устроим обыск, - отчетливо сказал он, - и тогда посмотрим, как ты заговоришь!
      Она дернула головой, прикрыла глаза, отстраняясь от его взгляда.
      - Якое такое право, - пробормотала она, - у нас обыскивать? Шо я шпана?
      - Кто тебе дал сахар? - он повернул к ней лицо. - Кто дал сахар?
      - Господи! - охнула Нюрка. - Та невиноватая я!
      - Кто?
      Она резко рванулась и отскочила.
      - Ты хто такой? - закричала она с гневом. - А ну геть з хаты!
      Он снова шагнул к ней.
      - Не пидходь! - она схватила со стола лампу и подняла ее над собой.
      Он подошел, она смотрела расширенными, сумасшедшими глазами. Он поймал ее руку, выхватил лампу и поставил на стол.
      - Кто? Фитиль? - в последний раз спросил он. Она вся съежилась и смотрела на него в каком-то суеверном ужасе. - Он принес сахар?
      Женщина молчала.
      В сенях снова что-то загромыхало. Хлопнула дверь. Он отошел, чтобы видеть хозяйку и вошедшего одновременно. У порога стояла Верка, вытирая сапоги.
      - Мануфактуры-то у тебя сколько! - гневно закричала она. - Всю, что ли, к тебе завезли?
      И Нюрка, внезапно сев на лавку, вдруг ответила почти шепотом:
      - Усю!
      Гуляев, попросив Верку посмотреть за Власенко, вышел в сени. При тусклом свете свечи он обнаружил на подлавке огромные тюки материи. Не хотели в погреб или подвал спрятать - качество берегли. Подлавка была подновлена и подперта крепкими столбами. Он осмотрел сени повнимательнее. Кроме старого самовара, ржавой трубы и детских салазок, ничего больше не обнаружилось. Он вышел во двор и сразу наткнулся на чью-то темную фигуру.
      - Кто? - спросил он, сжимая рукоять нагана.
      - Панфилов, - ответила фигура молодым баском. - Сторожу вот.
      - Сторожить тут пока не надо, иди со мной, - позвал Гуляев. Чувство близкого открытия не оставляло его. Он дошел до клуни, снова зажег и высоко поднял свечу. Темные холмы картошки громоздились до самых стен.
      - Покопай-ка тут, Иван, - приказал он, - может, под картошкой что спрятано?
      Иван снял винтовку, стал прикладом разгребать и прощупывать клуню.
      Собственно, улик было достаточно. Нюрка безусловно была связана с грабителями. Может быть, даже сама участвовала в ограблении склада. Главное сейчас - узнать сообщников.
      - Мешок! - сказал Панфилов, копошившийся в углу, и наклонился. Потом, с кряхтеньем присев, вывернулся и подтащил к выходу грязный мешок. Гуляев поднес свечу. Панфилов развязал тесемку. В глаза ударили своей слепящей белизной крупные, выставившие неправильные грани куски сахара.
      - Понял? - спросил Гуляев.
      - Понял! - Иван встал. - Сука! А я-то к ней, как к своей. - Он вскинул на плечо винтовку и выскочил из клуни.
      Настоящий обыск надо провести завтра. Сейчас важнее всего имена и место пребывания грабителей. Гуляев закрыл клуню и прошел через двор к сеням. Еще не открыв дверь в горницу, он услышал голоса. Голоса эти накалялись.
      - Спасибо, спасибо, сусид! - говорил низкий подрагивающий от злости голос Нюрки. - Услужил мне! Привел разбойников!
      - Помолчала бы! - с не меньшей яростью вился голос Панфилова. - Люди голодают, жрать неча во всем городе, а ты, гада, одна все под себя подгребла!
      Верка только повторяла, как заученный припев к хоровой песне:
      - А я-то, дуреха, верила. Я-то говорила: "Наша баба, работница. Мозоли у нее на руках, сынок у нее растет!"
      "Сын", - вспомнил Гуляев.
      - Где ваш сын?
      - На улице с ребятами играет, - ответила Нюрка и вдруг вскинула голову: - А на что вам мой сын, невиноватый он!
      В наружную дверь стукнули три раза. Нюрка вскочила.
      - Сидеть! - шепнул Гуляев, вырывая из кармана наган. - Вера, сними кожанку и открой. Иван, следи за ней! - он кивнул на Нюрку.
      Верка, сбросив кожанку, вышла в сени. Иван подошел и почти уперся дулом винтовки в грудь Нюрки. Та отпрянула к самой стене. Гуляев встал так, чтобы дверь, открываясь, прикрыла его. Из своего угла он показал Нюрке наган и погрозил пальцем. Жестом он заставил Ивана спрятаться на кухне. В сенях беседовали вполголоса.
      - Пройдите, сами ей скажите, - услышали они голос Верки, и в сенях послышались шаги. Открылась дверь. На пороге стоял человек в пальто и мокрой фуражке. Человек был низкорослый, крепкий, руки держал в карманах.
      - Нюр? - спросил он негромко. - Што? А? Хапеж какой?
      Гуляев, взглянув из-за его плеча, увидел расширенные, неподвижные глаза Нюрки и понял, что глаза эти выдают их.
      - Руки вверх! - вдруг крикнула Верка и выхватила браунинг.
      Человек прыгнул, повернулся и рванулся к двери. Гуляев ударил неточно, но все-таки услышал, как ляскнули зубы, и человек в фуражке сел на пол. Гуляев упал на него, прижав его руки к полу. Подбежал Иван, быстро обыскал незнакомца. Потом они подняли его. Но голова парня свисала вниз, а из угла рта бежала кровь. Панфилов рассовывал по карманам два пистолета и нож, найденные у бандита.
      Фуражка упала на пол, и Панфилов отбросил ее ногой в угол. Парень все еще не пришел в себя. Светлые густые кудри разметались по лбу. Глаза были прикрыты.
      - Кто такой? - спросил Гуляев у Нюрки. Та хрипло ответила:
      - Виталька Гвоздь.
      - Принимал участие в ограблении склада?
      - А я почем знаю!
      - Ну и ну! - сказал Ванька Панфилов, доставая и рассматривая финку с наборной, засиявшей при свете лампы янтарным многоцветьем рукоятью. - Это, брат, и правда Гвоздь. Из шайки Фитиля! Он!
      Гвоздь раскрыл глаза, мутно оглядел комнату, склонившихся над ним людей и вдруг вскочил с такой легкостью, что успел бы выскочить в дверь, если бы Панфилов не двинул его прикладом. От удара он охнул и снова сел на пол. Потом повернулся, привстал и прошептал, глядя на Нюрку:
      - Шкура! Легавых навела! Фитиль расплатится, - и снова упал, вжав голову в плечи.
      - Прикидывается! - сказала Верка. Гуляев с Иваном отволокли его в кухню.
      - Будь при нем! - предупредил Панфилова Гуляев. Он вошел в горницу и только раскрыл было рот, чтобы опять начать допрос Нюрки, как в сенях снова хлопнула дверь и затопали сапоги. Он кинулся к двери, встал за ней, и тут же она распахнулась.
      - Беги! - услышал он дикий вопль Нюрки. Ударили выстрелы, и он торопясь выстрелил сквозь дверь. Она захлопнулась.
      Он рванул дверь в сени. Оттуда полыхнула навстречу вспышка. У самого виска всхлипнула пуля. Входная дверь ударила. Он кинулся за бегущим. Выскочил во двор. Выстрелил трижды в ту сторону, но заскрипел забор и залились по всей округе собаки. Он побежал к тому месту, где затрещали как ему почудилось - доски. Но все шумы вокруг тонули в шуме дождя, в его ровном неумолчном дроботе.
      Когда он вошел в хату, Панфилов стягивал Верке руку каким-то платком. Нюрка сидела в углу, не глядя ни на кого. В кухне стонал раненый Гвоздь, а посреди горницы стоял мальчик во взрослом пиджаке, свисавшем с плеч, и картузе, насаженном до переносья. Он стоял, смотрел на разор в хате, на людей, бродящих по их дому, и бормотал:
      - Мамк, чего это? А? Чего это, мамк?
      Наступили сухие погожие дни, опять весело и не по-осеннему смотрело с неба солнце. Однако на улицах было пусто. Люди возились на огородах, толпами уходили в лес по орехи, и никакие посты и проверки документов не могли их остановить.
      Утром Иншаков вызвал к себе Гуляева. В кабинете у него сидел Бубнич. Оба за последнее время осунулись, щеки Иншакова рыжели двухдневной щетиной. Сквозь открытые окна доходил в кабинет запах палой листвы и свежего навоза.
      - Допросил Гвоздя? - спросил Бубнич, поворачиваясь от окна навстречу Гуляеву.
      - Допросил. Это они втроем ограбили склад кооперации. Сторож знал Веньку - того, кого застрелили в перестрелке в доме у Власенко. Это и помогло. Сторож приторговывал зажигалками. На этом его и купили, хотя по ночам он был осторожен. Поддался на знакомое лицо. Фитиль ударил его по голове ломиком, они быстро очистили склад и вынесли вещи... Но дальше неясно. Я спрашиваю: вещи сразу перенесли к Власенко? Отмалчивается. Я спрашиваю: был еще кто с ними? Говорит: никого не было, но говорит неуверенно. Думаю, дня через два расколется. Он в холодной сидит. Там ему не нравится.
      - Расколоть-то надо, понимаешь, какое дело, сегодня, - сказал Иншаков. Он сидел в своем кресле. Под светлыми ресницами изредка проблескивали линялые голубые глаза. - Дела такие, что сейчас от этой нити черт его знает что зависит...
      Он повернулся к Бубничу:
      - Военком звонил. Грибники и орешники идут валом. Чуть не до драки с караульными. Мы с этим, понимаешь, какое дело, подсобным промыслом можем в город всю банду пропустить.
      Бубнич долго молчал. Потом сказал:
      - Озлоблять людей нельзя. И без того положение трудное. Губерния просит продержаться две недели, раньше помощи прислать не может. О Клеще сведений фактически нет. Но, судя по всему, о нас он знает многое. Установлено, что в городе действует контрреволюционное подполье. Белые они, эсеры или анархисты - это еще только предстоит выяснить. Выход один действовать. А как - это надо обдумать. Вот, товарищ Гуляев, какое положение. Так что ваш Гвоздь должен заговорить. А как Власенко?
      - Пока в истерике. Допрашивать нет смысла.
      - Сегодня же допросить и выяснить все, что она знает.
      - Есть!
      Вернувшись в свой кабинет, Гуляев сразу же попросил привести Гвоздя. В комнате дымно бродило солнце, вились тучи пылинок.
      Ввели арестованного. Гуляев махнул охране, чтоб ушли, приказал заключенному сесть. Гвоздь должен был заговорить, и, должно быть, он увидел решимость в гуляевских глазах, потому что сразу занервничал.
      - Твое настоящее имя? - Гуляев смотрел на него с ненавистью, которую не желал скрывать.
      - Семен, - сказал Гвоздь, отводя глаза. Русые волосы его взлохматились и потемнели за время пребывания в холодной.
      - Фамилия?
      - Да кликай Гвоздь. Мене все так кличут.
      - Мне плевать, как тебя кличут. Я спрашиваю фамилию.
      Гвоздь передернул плечами, словно ему было холодно:
      - Воронов, я и забыл, когда меня так звали.
      - Говорить будешь?
      - А чего говорить? - тянул время Гвоздь.
      - Последний раз спрашиваю: будешь говорить?
      - А то - что?
      - Охрана! - крикнул Гуляев.
      Вошел молодой милиционер.
      - Товарищ боец! - сказал он строго.
      - Слушаю, товарищ следователь!
      - Взять арестованного и сдать в трибунал.
      - Есть, - конвоир выставил перед собой штык, шагнул вперед.
      Гвоздь вскочил.
      - Ладно, - сказал он, поворачиваясь к Гуляеву, - все расскажу... Только выгони этого...
      - Товарищ боец, благодарю за службу, - сказал Гуляев. - Покиньте на время это помещение.
      Конвоир четко откозырял и вышел.
      - Где припрятали товар? - спросил Гуляев.
      - Да мы, почитай, его и не вывозили, - сказал Гвоздь, - мы его только что перенесли - и всего делов.
      - Куда перенесли?
      - А через улицу. Там напротив лавка была при старом режиме. Она теперича закрытая. У Фитиля... - Гвоздь замолк и снова передернул лопатками, - у его ключ был, мы за полчаса весь товар и перенесли. Все там и оставили. А на другой день добыли тачки...
      - У кого?
      - Фитиль все... Ни я, ни Венька - мы не касались. Привез три тачки. Мы и перевезли все к Нюрке... Народ-то этими тачками завсегда пользуется.
      - Хлебные склады вы подожгли?
      - А на кой нам надо было их жечь? Тот склад кооператорский мы ведь почему взяли? Там всё вещички были, которые сбыть легко. Мануфактура, сахар. А хлеб продавать - враз заметут и к стенке! Какая ж нам выгода поджигать?
      - Где сейчас Фитиль?
      - Того не знаю, - Гвоздь отвел глаза. - Он мне не докладывался.
      - Где вы чаще всего прятали награбленное?
      - У Гонтаря в саду. Там у его шалаш, так мы там...
      - С кем был связан Фитиль, кто к нему приходил?
      - Не знаю. К нам никто не ходил. Он сам куда-то исчезал, чуть не раза три на дню. У нас никого не бывало.
      - Проверим, - сказал Гуляев. - Если соврал - не помилуем.
      - Чего пугаешь? - обозлился Гвоздь. - Мне, как ни верти, конец. Либо вы шлепнете, либо - Фитиль найдет, скажет: скурвился - подыхай.
      - Фитилю до тебя не добраться. Руки у него коротки, - сказал Гуляев.
      - Не-ет, у Фитиля руки длинные, - пробормотал Гвоздь.
      Едва его увели, Гуляев кинулся к Бубничу.
      - Товарищ уполномоченный, - с места в карьер начал Гуляев, - может, вы дадите кого-нибудь в помощь? Мне надо немедленно допросить эту Власенко. Гвоздь дал показания. Хочу проверить. У них, оказывается, база была в садах. Малина. Необходимо срочно проверить, а я один не смогу сразу и туда и сюда успеть.
      Бубнич слушал, но слова словно отскакивали от его бронзового широкоскулого лица.
      - Вот что, товарищ, - сказал он, - ты разве сам не видишь, какое положение? Надо все успеть и все - самому.
      Гуляев кинулся в свою комнату, на ходу приказав привести к нему Власенко.
      Он сидел и записывал суть показаний Гвоздя, когда ее ввели. Она стояла в потрепанной юбке с грязным подолом, в жакете с продранными локтями, упавший на плечи платок обнажил черные свалявшиеся волосы. Красивое белое лицо с очень ярким ртом хранило выражение какой-то отрешенной одичалости.
      - Садитесь, - сказал ей Гуляев, кивнув на стул.
      Она отвернулась от него, стала смотреть в окно.
      - Слышите, что говорю! - поднял он голос. - Подойдите к столу и сядьте!
      Как во сне, не отрывая глаз от окна, где билась и шуршала тополиная листва, она сделала два шага и села.
      - У меня к вам несколько вопросов. Если вы ответите на все вопросы, мы вас выпустим.
      Она словно бы и не слышала этого.
      Гуляев разглядывал фотокарточку, взятую в доме Нюрки. Из желтоватой рамки с вензелями, выведенными золотыми буквами, смотрело молодое, хищное, зло улыбающееся лицо. Откуда-то он знал этого человека, где-то видел совсем недавно, но вспомнить - хоть убей! - не мог.
      - Фитиль? - спросил он, подвинув фотографию Нюрке.
      Она взглянула, потом взяла фотографию в руки и засмотрелась на нее. На усталом лице вдруг проступило выражение такой страстной нежности, что на секунду Гуляеву стало неловко.
      - Это Фитиль? - повторил он вопрос.
      Она отложила карточку, взглянула на него и кивнула.
      - Как зовут Фитиля?
      Она посмотрела на него диким, затравленным взглядом.
      - Будете отвечать?
      Она опустила глаза и молчала.
      - Нюра, - сказал он, вставая, - если вы не будете отвечать, нам придется вас задержать.
      Она вскинула голову:
      - Гад!
      Гуляев почувствовал, как тонкий холодок бешенства поднимается в нем. Она сидела здесь и оскорбляла его, следователя Советской власти, а любовник ее, сбежав от расплаты, где-то готовил новые грабежи и убийства... С трудом он заставил себя успокоиться. Она темная женщина, многого не понимает.
      - Нюра, - сказал он, - ведь вы такая же работница, как и другие. Вы хлеб свой потом добывали. Для вас Советская власть не чужая. Почему же вы не хотите ей помочь?
      Она опять взглянула на него, уже спокойнее, хотя дикий огонек все еще горел в глазах.
      - Коли она не чужая, за шо арестует? Хлопец мой зараз один в дому.
      - А когда вы хранили ворованный сахар, а вокруг женщины с голодухи только что дерево не грызли, вам не было стыдно? Разве они не такие же, как вы? У них не такие же хлопцы, как ваш?
      - Сыночку мий родименький! - заплакала, запричитала Нюрка в ответ.
      - Сын ваш на попечении соседок, - сказал Гуляев, еле сдерживаясь, - о нем заботится комсомольская ячейка завода.
      - Сы-ночку, - плакала Нюрка.
      - Где скрывается Фитиль? - Гуляев зачугунел от злобы. - Будете говорить?
      Нюрка испугалась. Глаза ее закосили.
      - Та я ж не знаю! Вин мне не говорил.
      - Кто к нему приходил кроме членов шайки? - уже спокойно спросил Гуляев.
      - Приходил черный такий... Здоровенный, с бородой!
      - Фамилия? Ты же знаешь!
      - А про Рому пытать не будете?
      - Кто такой Рома?
      - Та Фитиль!
      - Пока не буду. Кто этот черный, с бородой?
      - Дьякон! - глухо сказала она, уже раскаиваясь и сомневаясь. - Вин приходив. Вин же и на дило с ими ходив. А як же. А Рома - вин только сполнил.
      Приказав ее увести, Гуляев посидел с минуту, обдумывая все, что узнал, и ринулся к Иншакову. Теперь в руках его была нить, и надо было идти по ней, пока не распутается весь клубок.
      Уже смеркалось, когда впереди замерцали огни. Слышались собачий лай, рев скота.
      - Посоветоваться надо, - сказал, сползая по склону оврага, Аристарх Григорьевич, - кабы на свою голову пулю не схлопотать.
      Фитиль заскользил по мокрой глине оврага и ловко затормозил перед самым ручьем.
      Клешков последовал за ним. Аристарх зачерпнул ладонями воду, выпил из них, как из ковша, стряхнул последние капли на лицо, обтерся длинным платком, добытым из-под чуйки, и присел на свой "сидор". Фитиль наскреб палых листьев и уселся на них. Клешков стоял, рассматривая узкую балку, заросшую рыжим кустарником и заплесневелым бурьяном. Вода в ручье глухо шумела, она была темной и холодной. Овраг уходил прямо в хмурое небо.
      - Вот жизнь какая путаная, - сказал Аристарх, добывая в таинственных карманах под чуйкой спички, - сидишь в городе, так тебе этот Клещ на каждом шагу мерещится. Вышел за окраину - его днем с огнем не сыщешь. Я так скажу, - решил он, - айдате, братики, в деревню. Поведаем кому из настоящих хозяев об нашем деле, не обо всем, а так, с краешку, - он нас и сведет? А?
      - Пошлепали! - сказал Фитиль. - Эй, чемурило, кончай портки просиживать!
      Они вылезли из оврага и, следуя за Аристархом, дошли до первой поскотины. Позади всех, пришлепывая отстающей подошвой и затейливо матерясь, плелся Фитиль.
      - Войдем, хатку поищем поисправнее, там и сговоримся с хозяином, сообщил Аристарх, пролезая под поперечную слегу. Почти немедленно вслед за его словами из-за плетня выпрыгнул огромный волкодав и бросился им навстречу.
      - Кто такие? - закричал чей-то голос.
      Князев что-то медово ответил.
      - Беркут, домой! - К ним не торопясь подошел мужичонка с винтовкой под мышкой. - А ну, за мной! Батько разберется прямо на сходке.
      Сходка была в разгаре. Конные, окружившие толпу, хрипло горланили. Атаман Клещ держал речь.
      - Люды! - сказал Клещ. - Мы вольные казаки! Стоим за анархию и слободу! Комиссарам и чрезвычайкам пущаем юшку и ставим точку! - Он прокашлялся, лицо налилось кровью. - А шобы карать зрадников и прочую контру... - он замолчал и тупо оглядел стоящих. - Це вам усе объяснит мий главный заместитель Охрим Куцый.
      Из-за спины атамана выдвинулся длинный сутулый человек в огромной карачаевской папахе, в расстегнутом полушубке, с плетью в руке. На широком длинноносом лице сверкал один глаз, веко другого было накрепко заклепано.
      Подъехал конный и, увещевая, звучно врезал по чьей-то спине нагайкой. Неожиданно и звонко ударил неподалеку петух.
      - Громадяне! - сказал одноглазый. - Батько Клещ поднял над округой наш черный прапор. Це прапор вильной селянской доли! Шо ж делают ваши избранные головы? С подмогой идут назустричь великой правде анархии тай свободы? Ни. Воны сидят, як вороны над падалью, и гавкают, шо воны ни с нами, ни с червоными комиссарами, ни с бароном Врангелем... Ось и дивитеся, громадяне. По усей округе встают селяне супротив билых господ та червоных нехристей, а воны задумалы сами отсидеться, тай вас заманили, вас, честных селян!
      В толпе загомонили. Охрим повернулся в сторону Клеща:
      - Наш батько, вин за волю! Вин за народ. Вин не желает вмешиваться в приговор. Треба вам, браты, казаты нам, шо заслуживают цеи запроданцы! Решайте, громадяне.
      На секунду наступила тишина. Клещ молча глядел перед собой маленькими недовольными глазками.
      - Ошиблись воны! - крикнул чей-то голос, и сразу обрушился гвалт:
      - Та невиноватые воны зовсим!
      - Як невиноватые? А хто ж виноватый?
      - Батько, ослобони!
      - Поучить их, вражьих сынов!
      - Нехай живут! Ошиблися!
      - К стенке их, курих детей!
      Настроение большинства было явно в пользу освобождения. Охрим прислушался, повернулся к атаману. Толстое лицо Клеща побагровело. Крики толпы его явно не радовали. Одноглазый что-то нашептывал ему на ухо.
      Неожиданно из толпы выступил Князев. Его длинные сивые волосы, странная фигура в поддевке, благостно улыбающееся лицо заставило толпу умолкнуть.
      - Дозвольте, граждане, словцо молвить, - тонко пролился его голос.
      Санька увидел, как Клещ вопросительно повернулся к Охриму, а тот шагнул было вперед, но Князев уже говорил.
      - Вы, свободные граждане села Василянки, должны ноне судить свою избранную власть. Батько Клещ, защитник наш, дал вам полную волю постановить как захотите. Так дозвольте ж, граждане, сообчить. Вот мы трое идем с городу.