Осада

      - Батько! - кинулся к атаману Князев. - Бегут твои! Бегут!
      Клещ молча посмотрел на него и вдруг, вырвал маузер, выстрелил ему в голову.
      Князев упал, покатился по земле, скорчился и затих. Клешков сел, чтобы не привлекать внимания. Подъехал Семка.
      - Семка, - сказал ему Клещ, - наши козыри биты. Возьми того пацана, шо був з им, - он кивнул на тело Князева, - да гони его в урочище. Поспрашаем на досуге. Кажись, воны лазутчиками булы!
      Семка подъехал к Клешкову:
      - Эй, потопали.
      Санька встал. Тесная петля аркана внезапно стиснула его тело. Он дернулся, но Семка, дав лошади шпоры, потянул, и Клешков побежал за конем. Петля давила шею при малейшей попытке задержаться, Семка гнал коня рысью.
      Он подскакал к дереву на большой поляне, обвил несколько раз вокруг него веревку, отъехал. Клешков стоял, глядя на своего конвоира, понимая, зачем эти приготовления. Семка, отъехав, вынул маузер.
      - Гнида продажная! - крикнул он Саньке, хищно усмехаясь. - Хто б ты ни був, молись.
      Санька повернулся к восходу.
      - Стреляй, контра, - сказал он спокойно. - Стреляй! Все равно тебя кончут наши, и всех вас кончут. Товарищ Ленин сказал: "Вся власть Советам", - так и будет!
      Семка пристально посмотрел на него, вложил маузер в кобуру и подъехал к дереву:
      - Так ты червонный?
      - А ты думал! - исподлобья глянул Клешков. - Дальше что?
      Семка вырвал шашку и ловко перерубил аркан.
      - Слухай, - сказал он, - там у вас служил один якись-то чудной хлопец. В таких навроде сапогах, но тильки воны сами расстегиваются по краям.
      - В кругах? - спросил удивленный всем этим разговором Клешков. - То мой дружок, Володя Гуляев. Он у нас один в таких ходит.
      - Дружок твой, говоришь? - Семка подъехал вплотную.
      - Дружок - так что?
      - Гарный парнюга. Агитировал он меня когда-то на германском фронте за червонных. Ось ты ему передай, шо Семка, хучь он и за всемирную анархию, а долги платить умеет, передашь? Уважаю я его, передашь?
      - Ну, передам, - сказал окончательно изумленный Клешков. - А как я передам?
      - Сумеешь, - сказал Семка, наклоняясь с коня и сдергивая с него путы. - Шлепай отсюдова, пока цел! И благодари Сему.
      Санька растерянно помялся, все еще не веря в свое спасение, потом спросил:
      - Может, и ты со мной? Я скажу, тебя не тронут.
      - Немае смыслу, - сказал Семка, отъезжая. - Грехов на мне много. Прощай!
      - Прощай! - Санька долго слушал затихающий в чаще мах Семкиного коня.
      Гуляев ехал по городу. Чадили пожарища, повсюду: у завалинок, у плетней, посреди мостовой - были трупы. У исполкома стоял Бубнич в кожанке и кожаной фуражке, отдавал приказы. Одна рука была у него на перевязи. Гуляев подъехал.
      - Жив? - спросил Бубнич. - Это хорошо. Молодцом себя вел.
      Гуляев слез с лошади, стал рядом. От Румянцевской, окружая высокую мажару, шагом ехали несколько всадников. На мажаре пласталось тело. По белой папахе узнали Сякина. Двадцать всадников - все, что осталось от эскадрона, - проехали в скорбном и торжественном молчании. Отзвенели булыжник и гильзы под подковами...
      - Иди-ка, браток, отоспись, - сказал Гуляеву Бубнич, - да возвращайся. Дел у нас невпроворот.
      - Про Клешкова ничего не слышно?
      - Про Клешкова? - Бубнич помедлил, потом прямо взглянул ему в глаза: - Ничего!
      - Пойду, - сказал Гуляев.
      А куда было идти? И он побрел куда глаза глядят.
      Оказывается, они глядели в прошлое, потому что минут через пятнадцать, когда очнулся от разных осадивших его внезапно мыслей, он уже перелезал через скошенную изгородь полуэктовского сада. Как-никак, здесь был и его дом.
      Он вошел внутрь, открыл дверь в гостиную - там никого не было, прошел по комнатам. В них было пусто. Ему показалось, что за одной дверью кто-то разговаривает. Он остановился. Здесь была спальня хозяев, ему туда не было доступа. Все-таки он открыл дверь. И остановился на пороге.
      На высокой кровати лежал человек. Он повернул к Гуляеву перебинтованную голову. На изжелта-худом щетинистом лице горячечно жили глаза.
      - А, - сказал, не удивляясь, Яковлев, - уже и чека.
      Гуляев подошел, придвинул табурет, сел.
      - Я все думаю, - еще больше бледнея и торопясь, заговорил Яковлев, может быть, правильно, что вы победили? Может быть, так и нужно, а?
      - А вы сомневались?
      - Видите ли, - сказал Яковлев, закрывая глаза, - я не сомневался. Я знал, что вы сильнее.
      - Скажите - этим уже никому не повредишь, - зачем вы подожгли склады?
      - Склады? - усмехнулся Яковлев, и на секунду его восковое лицо чуть оживилось. - Политика, политика, сударь! Вызывали недовольство обывателя.
      - Мы так это и поняли.
      - Понять было нетрудно, а вот предупредить вы не смогли. Ума не хватило, - он захохотал, ехидно скашивая глаза на Гуляева, но тут же закашлялся и замолк. - А ведь могли кое-что понять. Мы почти с открытым забралом выходили. Послали шпану очистить склад кооперации. Были бы вы поумнее - спохватились.
      - А собственно, зачем вам был нужен склад кооперации?
      - Отвлекали внимание... Кроме того, к тому времени мы еще не были уверены, что выйдет с хлебными складами. Но потом все продумали - вышло, он опять засмеялся. - Чистая психология. Учитесь, господа большевички... Знаешь, как удалось их поджечь?
      Гуляев покачал головой.
      - До сих пор не знаете, - уязвил Яковлев, - победители... Поясняю. Мне умирать, вам править. Поделюсь опытом. У меня в подручных ходил дьякон Дормидонт... Так вот он и поджег, чтобы народ на вас, на большевиков, думал... У-ми-ра-ю! - вдруг вскинулся Яковлев, дернулся и затих.
      Гуляев посмотрел на его вытянувшееся тело и вышел.
      Он не мог думать, не мог жалеть, не мог страдать. Там по улицам и садам городка были раскиданы трупы его товарищей, и самый близкий среди них - Санька Клешков тоже лежал где-то в степи или в лесу. Медленно-медленно поднялся он по лестнице.
      И вдруг откуда-то издалека такой знакомый и молодой голос позвал:
      - Володь-ка-а!
      Он ринулся к окну и высунулся в его пустой проем.
      Внизу стоял Клешков и таращился вверх.
      - Санька! - крикнул он, а тот ответил ему криком сплошной радости, и тогда он почувствовал: победа! Они же опять победили! Потому что революция должна побеждать! Всегда!