ГЛАВА ПЯТАЯ

Сентябрь 1878 года

КОВБОИ И ИНДЕЙЦЫ

Солдат, посланный капитаном Мюрреем в Додж-Сити, высокий, жилистый девятнадцатилетний парень с фермы в Нью-Джерси, носил прозвище «Рыжий». Длинное, лошадиное лицо его было почти сплошь усеяно веснушками, на голове торчали вихры морковного цвета. Его звали Ишабод Венест. Если бы Венесты не поселились в свое время на маленькой ферме за Патерсоном, Ишабод мог бы стать Вандербильтом или Астором[13].

Венесты были выходцами из Голландии, из той ее части, которая расположена далеко от моря. Это были медлительные, спокойные люди, в течение ряда поколений занимавшиеся фермерством. Они никогда не ездили дальше Патерсона, любили деньги и всегда имели их достаточно, чтобы чувствовать себя обеспеченными. Ишабод был первым в их семье путешественником, первым искателем приключений; но даже и он растерялся, когда ему пришлось вступить в армию и вместе с ней очутиться среди прерий.

Он всегда тосковал по дому, по мирной, устоявшейся жизни, по сытной голландской пище. Он тосковал по запаху зрелого зерна в амбаре, по жирному чернозему, по деревенской жизни, тосковал по толстенькой голубоглазой кузине, хорошевшей с каждым месяцем, с каждым годом. Чувство одиночества искало себе выхода в мрачной драчливости, а длинные мускулистые руки Венеста действовали, точно крылья ветряной мельницы. Он был рыжий, и ему полагалось быть драчуном.

Охота за шайенами была первым предвестником настоящих боевых действий, в которых ему предстояло участвовать, и с каждым часом этой яростной погони страх в его душе все нарастал. Ему вовсе не хотелось ни убивать, ни быть убитым, не хотелось мучиться и истекать кровью. Он слепо верил всем басням о жестокости индейцев, которыми его накачивали старые солдаты. Когда Мюррей велел ему отправиться в Додж-Сити, этот приказ показался ему избавлением, ниспосланным с небес, так как он был уверен, что к его возвращению преследование индейцев будет закончено.

Поездка в Ридер была первым проблеском свободы за целый год. Точно началась новая жизнь, точно его вырвали из когтей смерти, и вот он ехал через прерии один, на свободе. Он соврал, сказав, что знает дорогу в Ридер, но это не беспокоило его. Он нимало не удивился, что так легко нашел скотопрогонный тракт на Ридер. Быстрая езда доставляла ему удовольствие, а ко времени приезда в Колдуотер окончательно исчез и его страх. Сознание того, что на нем военная форма, делало его высокомерным. Он осушил кружку пива у стойки Королевского салуна[14] и горделиво принялся рассказывать во всех подробностях о самой последней индейской войне.

— Но армия идет за ними по пятам, — уверял он кучку бездельников. — Армия идет за ними…

Колдуотер оказался сонным и скучным городком. Венеста удивляло, как это его жители могут без конца сидеть на ступеньках салуна, строгать прутики и, глазом не моргнув, слушать рассказы о появлении индейцев в прериях.

Когда же он на усталой лошади наконец дотащился до Ридера, в его воображении война была в полном разгаре.

Уже стемнело, и несколько фермеров на своих повозках выезжали из Ридера. Они приостановились, послушали его россказни и, стегнув лошадей, продолжали свой путь. В гостинице «Свободный штат» ему отвели лучшую из четырех имевшихся комнат.

— А все-таки армия — штука весьма успокоительная, — заметил один из присутствующих.

Заговорили было даже о созыве ополчения, но тем дело и ограничилось.

Венест сидел среди местных жителей и разглагольствовал до тех пор, пока у него глаза не начали слипаться.

Однако утром, когда он уезжал из Ридера, к нему присоединились едва протрезвившиеся бродячие ковбои, заявившие, что они охотно отправились бы вместе с ним в Додж посмотреть, как там обстоят дела. Им все равно нужно в Додж: «армия» ничего не будет иметь против?

— Конечно, нет! — ухмыльнулся Венест.

— Тогда все в порядке, рыжий, — заявили они. — Трое лучше, чем один, если нападут краснокожие дьяволы.

Их обоих не то уволили с фермы за Колдуотером, не то попросту выгнали. И они единодушно называли владельца фермы Блэка негодяем.

Фамилия бродяги пониже ростом была Макгрет, другого — Сеттон. Они были вооружены тяжелыми кольтами, заткнутыми за пояс. Одежда их была грязна, щеки уже несколько дней не знали бритвы. Венест слегка побаивался их, но не имел ничего против совместного путешествия. Ведь даже бродяги с уважением относятся к военной форме.

— Додж — чертовски большой город, — сказал Макгрет. Он повторил это три-четыре раза.

Другой не произнес ни слова. Ехали они быстро.

Когда в полдень сделали привал, Венест предложил им разделить его паек.

— К чертям, я не хочу! Вот выпить я бы выпил, — сказал Макгрет.

— А этого-то у меня и нет, — усмехнулся Венест. — Но, по-моему, вы достаточно заложили вчера?

— А по-моему, ты суешь свой нос куда не следует.

Венест продолжал ухмыляться. Ему не хотелось вступать в драку с ковбоями. Не нравились ему ни выражение их глаз, ни их кольты. И он поспешно начал рассказывать о шайенах.

— Я знаю таких ловкачей, которые сумели бы поймать их, — сказал Макгрет. — Только, конечно, не армия. Я гроша ломаного не дал бы за армию.

Венест пожал плечами. Скоро они уже доберутся до Додж-Сити.

— Ну, пора, солдат, — напомнил Сеттон.

Через час они были у линии железной дороги и, придерживаясь ее, поехали на запад, по направлению к Додж-Сити.

Был жаркий, душный день, низкие тучи громоздились на юге.

Перевалив через пригорок, они увидели город. Он возник перед ними из покрытой низкой травой прерии, подобный странному миражу. Длинный ряд некрашеных покосившихся сараев из теса тянулся вдоль линии железной дороги, образуя улицу Фронт-стрит. Этот город был совершенно не похож на другие города прерий, виденные Венестом; казалось, он и не претендует на то, чтобы служить местом жительства для людей. Здесь не было ни обычных жилых домов, ни подгородных ферм, для которых Додж явился бы деловым и торговым центром. Городишко казался наростом, гнойной опухолью, болячкой на чреве Канзаса. Он не рос постепенно, он развивался с головокружительной быстротой пограничных городов.

Долгое время здесь была только пустыня, потом появилась железная дорога, а вместе с нею и Додж-Сити, кое-как сляпанный и кишащий людьми.

Так же внезапно появилось и население, как будто ветер разнес повсюду весть о новом городе. Место оказалось красивое, холмистое, просторное. И хотя жилых домов не было, но зато длинным рядом вдоль Фронт-стрит лепились друг к другу салуны, игорные дома, разного рода притоны, и всего этого было больше, чем в каком-либо другом городе прерий.

Жизнь шла тут и днем и ночью, круглые сутки. Додж был узловым пунктом: Из Техаса сюда пригоняли тысячи голов скота, следовавшего с юга по Чисхольмскому тракту, затем его переправляли на восток по железной дороге, идущей в Санта-Фе.

Сюда же приезжали охотники за бизонами и притаскивали с собой зловонные шкуры убитых животных. А контрабандисты устроили себе в Додже штаб-квартиру и отсюда доставляли индейцам оружие и подслащенный спирт.

Туристы считали, что Додж-Сити — это уже Запад. А английские лорды и русские великие князья непременно желали повидать Додж-Сити, чтобы осталась память об Америке. И если здесь не было мужчин и женщин, которые работали бы, строили, воспитывали детей, пытаясь создать будущее там, где не существовало прошлого, то туристы все же видели здесь достаточно, чтобы потом вспоминать Америку. Во всяком случае, они слышали трескотню ружейных выстрелов и могли наблюдать, как похоронные процессии тянутся к Бут Хиллу.

За милю от города Рыжий уже почувствовал его запах. Густое и резкое зловоние стлалось по земле, заглушая аромат прерий. Зловоние было такое жирное и плотное, что, казалось, его можно было резать ножом. Это была смешанная вонь прокисшего пива, скверного виски и гниющего мяса на тысячах бизоньих шкур, лежавших кучами в двадцать-тридцать футов высотой вдоль железнодорожной линии. От этой вони Венест закашлялся, а Сеттона стошнило.

— Черт! — сказал Сеттон. — Мне необходимо выпить.

Невзирая на то, что был только полдень, Фронт-стрит кишела народом и салуны были переполнены. Всадники, поднимая пыль, въезжали в город и выезжали из него, пробираясь между фургонами вдоль железнодорожного полотна с непрерывно идущими друг за другом поездами; у коновязей, как горошины в стручке, теснились лошади.

Венест пустил коня шагом и с изумлением озирался. Он уже забыл те долгие пыльные мили, которые проскакал по прерии; он помнил только невыносимо унылую жизнь в форте Рено и чувствовал вокруг себя сейчас иной мир, который пугал его и принижал. И он рад был, что на нем мундир, который все-таки служил ему защитой.

Венест расстался с Макгретом и Сеттоном у третьего салуна, расстался с чувством облегчения. Хотя он немало слышал о Додж-Сити, но это обилие салунов превосходило все, что он мог себе представить. И, увидев, что Макгрет и Сеттон привязывают лошадей перед салуном «Аламо», Венест опять почувствовал радостное возбуждение. Он был доволен, что отделался от них.

— До скорой встречи, солдат! — крикнули бродяги.

Венесту очень хотелось остаться в городе хотя бы на короткое время. Когда солдаты из Додж-Сити выступят в погоню за шайенами, все будет уже кончено, да и не отыскать им в прериях индейцев или Мюррея. Но это мало интересовало Венеста. У него одно дело — доставить донесение по адресу. Однако торопиться нет никакой необходимости.

Он с сожалением покинул Додж-Сити. Форт Додж, где был расположен гарнизон, находился в четырех милях от города. Всю дорогу Венест гадал, получит ли он увольнительную на эту ночь или на следующую. Возможно, что рота, которую вытребовал Мюррей, отправится немедленно. Но тут же Венест рассмеялся: он знал, что такие дела в армии не очень-то скоро делаются. Уж какое-нибудь препятствие да найдется!

Он ехал медленно, зная, что если приедет в форт к вечеру, выступление отряда, вероятно, задержится до утра.

Он ехал почти час, но наконец, пришпорив лошадь, все-таки въехал в форт резвой рысью. Теперь он чувствовал себя важной особой и задирал нос до тех пор, пока пехотинцы с него не сбили спесь, заявив, что в форте уже получена телеграмма о побеге шайенов.

Привезенный им рапорт понесли к полковнику. Солдаты начали издеваться над его рыжими вихрами и его страхом перед индейцами но так как это были все-таки только пехотинцы, то он горделиво выставлял напоказ свои сапоги со шпорами и саблю. Во время обеда он даже снизошел до расспросов о городе и о развлечениях, которые в нем можно найти.

Не успел он кончить обед, как пришел сержант с приказом все бросить и немедленно явиться к полковнику Личу. Быстро проглотив остатки кушанья, лежавшего у него на тарелке, Венест уныло отправился вслед за сержантом в офицерскую столовую. Как раз в эту минуту подавали суп, и, только покончив с ним, полковник Лич снизошел до Венеста:

— Это ты привез донесение от капитана Мюррея?

— Да, сэр.

— Фамилия?

— Венест, сэр.

— Тебе даны какие-нибудь устные инструкции?

— Нет, сэр, только приказ явиться в форт Додж.

— Когда ты уехал от капитана Мюррея?

— Вчера утром, сэр.

— Где он находился в это время?

— Вероятно, недалеко от канзасской границы, сэр.

— Всё, — сказал полковник.

Он продолжал свой обед, а Венест стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Сержант ушел; полковник, видимо, забыл о нем. Никто не сказал ему, что он свободен. Он стоял и смотрел на длинный офицерский стол, глубоко обиженный тем, что никто не обращает на него внимания. Внезапно все его существо охватило неодолимое желание очутиться дома, проскакать полторы тысячи миль, отделяющих его от далекого родного Джерси. Он забыл обо всех развлечениях Додж-Сити, о его угарной, шумной жизни. Он думал только о своем намерении дезертировать. Он говорил себе: «Если мне дадут сегодня увольнительную, я сбегу и отправлюсь обратно на восток, может быть даже в поезде, перевозящем скот».

Какой-то капитан, сидевший на дальнем конце стола, внезапно повысил голос, чтобы привлечь внимание полковника.

— Я вот все думаю, сэр… не нравится мне оборот, который принимают дела в Додже.

— А что?

— Это может плохо кончиться, сэр, — заметил еще кто-то из офицеров.

— Мюррей, вероятно, уже нашел их, — пожал плечами полковник, — иначе от него было бы новое донесение. Индейцы шли к Доджу.

— Это так. Но представьте, что индейцы обошли его?

Полковник опять пожал плечами. Это был плотный, медлительный человек, который иногда прислушивался к мнению своих подчиненных.

— Мне самому не хотелось бы, чтобы в это дело вмешались гражданские власти, — заявил он. — Однако потребуется два дня, чтобы переправить роту в Медисин-Лодж. Так или иначе, все уж будет кончено к тому времени. Кроме того, на запад отсюда вдоль железной дороги также находятся войска.

— А что, если индейцам удалось перехитрить кавалерию и увернуться от нее? — возбужденно сказал толстый, круглолицый капитан. — Разрешите мне посадить свою роту на мулов и направиться к югу. Мы хоть преградим там индейцам путь, если уж не сможем окружить их. Все-таки наш полк хоть чем-нибудь покажет себя.

Другие офицеры поддержали его.

— Не люблю, когда пехота едет верхом, — сказал полковник.

— Но мы уже это делали, сэр. И мы не допустим их до. Додж-Сити. Вы знаете, что тут поднимется, если выступит ополчение!

— Быть может, стоит все-таки послать роту, на риск, — задумчиво проговорил полковник. — Во всяком случае, вы сможете соединиться с Мюрреем. Он хочет этого, одному богу известно почему. Сейчас у него и так два эскадрона. В случае если вы присоединитесь к нему, вам придется действовать под его командованием, если только он не пройдет севернее…

Венест слушал, но не слышал. Мысль о побеге полностью завладела им, и сердце его колотилось от страха, что дезертировать придется этой же ночью.

Он опомнился, услышав слова полковника:

— Ты отправишься сегодня же с капитаном Седбергом. Он препроводит тебя в твой отряд.

Макгрет и Сеттон остановились у салуна «Аламо» и потребовали виски. Они сразу же выпили по три стакана, почувствовали себя лучше и с жадностью набросились на красный сыр и крекеры.

— Проголодались? — добродушно спросил бармен. Это был пузатый, сутулый человек с лысой головой, белой и гладкой, как яйцо. — Могу предложить вам ветчины и яиц. А то, может быть, хотите холодной курятины? — добавил он. Мясо было не в почете в Додж-Сити. — Приехали сегодня?

Они кивнули. Затем выпили еще и опять налегли на сыр и крекеры.

— Закуска за счет бара, — пояснил бармен.

— Я видел бесплатные завтраки и получше.

— Возможно, но только не в Додже, — сказал бармен. — Приехали из Колдуотера?

— Да вам-то какое дело! — крикнул Сеттон.

— Ну, не сердитесь.

— Ладно, ладно, все в порядке, — ухмыльнулся Макгрет. Он решительно чувствовал себя лучше.

Они допили бутылку и продолжали поедать сыр и крекеры, пока тарелка не опустела.

Чтобы наложить еще, бармен нагнулся под стойку.

— Я слышал, шайены идут сюда, — сказал он.

— Может быть, и идут.

Выпрямившись, бармен продолжал:

— Я добавил тут кусок курицы. Разделайтесь с ним, пока не пришел хозяин.

Сеттон хрипло пробурчал:

— Ох, и саданул бы я разок из ружья в этих краснокожих чертей!

Бармен поставил на стойку вторую бутылку. Макгрет взял ее и, расплатившись за выпитое, направился к одному из столиков.

— Я принесу еще сыру и крекеров, — сказал бармен.

Сеттон тяжело опустился на стул, и Макгрет опять налил себе и приятелю. Сеттон пил с медлительным упорством человека, которому хочется напиться, но это ему никак не удается.

Макгрет пил вдвое меньше и насвистывал под звуки рояля. Он не спускал глаз с двери, наблюдая за каждым, кто входил в бар.

Стойка тянулась через все помещение — в ней было футов сорок, и она упиралась в разбитое, дребезжащее пианино Маленький лысый человечек, раскачиваясь на табуретке, наигрывал все один и тот же плясовой мотив. Ряды грязных стаканов на стойке отзывались звоном на его игру; возле него стоял липкий кувшин, до половины наполненный скверным пивом. Столики стояли в густом слое грязных опилок, образуя как бы барьер вокруг площадки для танцев, также посыпанной опилками. Человек пять-шесть толпилось у стойки и с десяток расположилось за двумя карточными столами.

В противоположном углу помещались рулетка и стол для игры в кости. Пахло чем-то кислым, спертым, отвратительным.

Сеттон понемногу пьянел.

— Эта страна должна быть для белых людей, а выходит, что нет, — заявил он.

— Правильно, — поддакнул Макгрет. Он всегда соглашался с этим здоровенным малым, когда тот был пьян.

— Да… — глупо улыбаясь, проговорил Сеттон. — А знаешь, что я сделаю со скальпом?

— Что?

— Пришью его прямо к локтю. Черт возьми, прямо сюда, к локтю! — Он схватил бутылку и, шатаясь, направился к стойке.

Макгрет последовал за ним.

— Да ты сядь, — сказал он.

— Всю страну опоганили…

— Пойди сядь, — повторил Макгрет.

Высокий белобрысый парень украдкой взглянул на бармена и затем тронул Сеттона за локоть.

— Сэр? — сказал он.

Сеттон с воинственным видом медленно обернулся. Макгрет предусмотрительно отступил назад, все еще ухмыляясь. Красное лицо высокого человека было покрыто пятнами.

— Где вы их видели? — тревожно пролепетал он.

— Кого?

— Шайенов.

— Отстань! — прорычал Сеттон. — Я не видел их. Они едут сюда, к Доджу.

— Откуда же вы знаете?

— Откуда я знаю? Вот чудно!

Остальные посетители столпились вокруг них.

Человек за стойкой вытирал стакан, с тревогой наблюдая за Сеттоном.

Пианино, задребезжав, умолкло. Маленький лысый человечек повернулся на табурете и налил себе стакан выдохшегося пива.

Плотный, хорошо сложенный, нарядно одетый человек с поседевшими головой и усами — вероятно, фермер или шулер, а может быть, инженер — сказал свысока и слегка презрительно:

— Если вы, мистер, видели индейцев, так расскажите нам.

Пианист, потягивая пиво, пробирался к группе, окружавшей бродяг.

— Мы приехали сюда с одним солдатом, — поспешно вмешался Макгрет. — Он и сказал нам.

— Шайены? А сколько их?

— Целое племя, верхами, будь они прокляты! — сказал Сеттон и, повысив голос, хрипло повторил: — Целое племя!

— А вы откуда приехали сюда?

— Из Ридера, если это вас касается, черт бы вас взял!

— Может быть, и так, — кивнул хорошо одетый человек, неторопливо оглядывая своими голубыми глазами Сеттона, его рваные штаны, синюю рваную, грязную блузу, лицо в шрамах, заросшее, небритое, и всю его крупную, коренастую фигуру.

Сеттон пытался уничтожить незнакомца вызывающим, дерзким взглядом, и Макгрет схватил своего партнера за рукав. Незнакомец спокойно встретил взгляд Сеттона, а худой краснолицый малый в коричневых штанах и расстегнутой рубашке — вероятно, железнодорожный служащий, а может быть, телеграфист — набрался решимости и сказал:

— И чего ради волновать людей этими разговорами об индейцах?

Он сказал это мягко и вполголоса, но упрек привел Сеттона в ярость. Бродяга с размаху ударил краснолицего, и тот растянулся на полу. Незнакомец не двинулся, но не сводил глаз с Сеттона. Человек в коричневых штанах все еще лежал на полу: у него не было оружия; на четвереньках отполз он в сторону и выбрался из круга.

Незнакомец повернулся к Сеттону спиной, тем самым выражая ему свое пренебрежение, подошел к лежащему на земле, помог ему подняться на ноги и вместе с ним ушел из салуна.

— Нашелся умник! — сказал Сеттон. — Откуда я знаю про шайенов… — Он потер суставы пальцев.

— Я сам бы охотно излупил их! — возбужденно крикнул бармен.

Пианист хихикнул и хлопнул себя по ляжке.

На улице краснолицый человек, потирая слегка дрожащей рукой челюсть, сказал:

— Спасибо вам, мистер Блэк.

— Додж кишит подобными лодырями, — сказал тот. — Но лучше с ними не связываться, они подолгу не живут здесь.

— А он правду сказал относительно индейцев. Об этом было получено сообщение сегодня утром.

— Военный набег?

— Видимо. Это шайены, которые ушли из своей резервации. Предполагают, что они направляются на север, но, кажется, никто ничего достоверно не знает. Я пока помалкивал об этом сообщении. Люди просто с ума сходят, когда слышат разговоры об индейцах.

— Эти разговоры пробуждают охотничьи инстинкты, — задумчиво заметил Блэк, — как крупный зверь, а в этой стране всегда сезон для охоты за краснокожими… Ну, мне надо обратно на ферму.

— Они говорили о трехстах. Это много для индейцев.

— Было бы неплохо отправить против них отряд ополченцев, — заметил Блэк, думая при этом о своем ранчо, о лошадях, скоте, о доме, постройка которого обошлась ему в шесть тысяч долларов. — В какую сторону они движутся? — спросил он.

— Вот этого-то я и не знаю. Да и не мое это дело. Здесь находится полк солдат, пусть и занимается ими.

— Много сделали эти солдаты для Доджа!

— И все же они являются представителями закона, мистер Блэк. А вы должны согласиться, что закона-то у нас и не хватает. — Краснолицый человек криво усмехнулся, потирая себе скулу. — Хорошо, если человек умеет сражаться, а если нет, то любой закон лучше, чем никакой. Представьте себе, что ополченцы отправятся убивать индейцев. Ведь это все-таки только слепая толпа! В чем же тогда различие — идет ли толпа линчевать одного человека, или сотню, или три сотни!

— Они защищают свои домашние очаги, — рассеянно сказал Блэк.

— Домашние очаги в Додже? Где же они, эти очаги?

Блэк пожал плечами Они зашагали по улице, и когда поравнялись с редакцией газеты, телеграфист, пробормотав что-то, отошел от Блэка. Тот даже не заметил его ухода.

День клонился к вечеру, и Додж гостеприимно встречал всех прибывающих. Они въезжали поодиночке, парами, группами.

Кучка железнодорожных рабочих прикатила на дрезине, сняла ее с путей и поставила перед салуном Келли.

Многочисленная семья шведов в маленьком громыхающем фургоне медленно тащилась по Фронт-стрит, рассматривая все вокруг широко раскрытыми глазами. Во многих домах слышались дребезжащие звуки фортепиано, сулившие веселье.

Фермер направился в контору шерифа — тесный дощатый ящик с треснувшим зеркальным стеклом в окне. Шериф находился здесь; он дремал, развалившись в кресле. Тут же присутствовал судебный исполнитель Эрп; он вырывал листы из старых записных книжек и делал остроносые стрелки. Блэк извлек пригоршню сигар из кармана.

В то время шерифом Доджа был Бат Мастерсон, коренастый решительный человек. Он никогда не забывал о том, что большая часть его предшественников умерла в сапогах и держа в руке пистолет. Должность шерифа в Додже не была ни выгодной, ни почетной, она была связана с постоянным риском, с почти верным проигрышем в игре, которую нечестно вели другие. Каждый шериф Доджа обещал очистить город от преступных элементов, сделать его местом, где порядочные люди могли бы чувствовать себя в безопасности. Но Бат Мастерсон был первым, как будто обещавшим прожить достаточно долго, чтобы выполнить свое намерение.

Теперь же, прислушиваясь к болтовне Эрпа с владельцем ранчо, Мастерсон осторожно опустил свое кресло на все четыре ножки, кивнул головой, взял сигару, понюхал ее и откусил кончик. Каждое его движение было обдуманно, рассчитанно, медлительно. Это были движения человека, который жив только благодаря своей осмотрительности и чья жизнь так хрупка, что ее нужно охранять днем и ночью.

Он наклонился над спичкой, зажженной Блэком. Но Эрп отрицательно покачал головой и начал сосать сигару, не закуривая. Эрп, жилистый, весь подобранный, напоминал своей настороженностью боевого петуха; его пальцы непрерывно играли пистолетом, он постукивал ногтями о металл.

— Ну, как дела? — спросил Блэк.

— Все спокойно.

— Спокойствие — вещь хорошая.

— Неплохая, — сказал Эрп.

— А что слышно о рыночных ценах? — спросил Мастерсон.

— Поднялись на доллар двадцать центов.

— Это хорошо.

— Могло быть и лучше, — сказал Блэк. — Теперь на скоте не наживешь состояния.

— Все-таки дело… — протянул Эрп, покусывая стрелу. — Мне так надоело блюсти мир и тишину, что я, кажется, готов наняться в ковбои за двадцать долларов в месяц.

— Имей я жену и детей, — задумчиво проговорил Блэк, — я бы удрал отсюда. А теперь я никак не могу решить, сидеть ли мне у себя на ферме, ожидая, когда она загорится, или перебраться в Додж.

— И до вас дошли эти истории об индейцах? — вздохнул шериф. — Интересно знать, а вы слышали их?

— Черт возьми, конечно! — с кислой улыбкой отозвался Эрп. — Трудно не слышать. Каждый лохматый бродяга, которому не удалось убить бизона, или поторговать виски, или стянуть деньги, жаждет поиграть со скальпом.

— Тоже вояки! — пробормотал Мастерсон.

— Это один способ смотреть на дело, — согласился фермер. — А с другой стороны, вы можете приехать к себе домой и увидеть, что дом сожжен, скот угнан… и вам еще повезло, что вас самих тут не оказалось.

— Но ведь они еще ничего не сожгли.

— Глупая манера рассуждать, — сказал Блэк.

— Ну ладно, ладно!.. Чего же вам хочется? Ополчения? Армии волонтеров? И где они, эти шайены? Вы их видели? А я даже не знаю, сколько их ушло и куда они идут. Конечно, и я мог бы бегать вместе со всеми по городу, размахивать ружьем и вопить: «Бей проклятых краснокожих!» Но для чего? Это никогда не приводило ни к чему хорошему. Я стараюсь поддерживать спокойствие.

— Может быть, вы перестараетесь.

— Возможно. Но я и впредь буду его здесь поддерживать. В прериях и так хватит солдат.

— А здесь, в Додже, хватит трусов!

Мастерсон пристально взглянул на Блэка. Эрп свистнул, и Мастерсон сказал вполголоса:

— Мы ведь давно знаем друг друга, Блэк!

Несколько минут прошло в молчании. Они не двинулись и тогда, когда у дверей замер четкий топот копыт. Мастерсон лишь слегка повернулся, когда приехавший ворвался в комнату.

Эрп сказал:

— Хелло, Джимми!

Лицо парня показалось Блэку знакомым.

— Они напали на Фуллеров! — задыхаясь, крикнул парень.

— Кто напал?

— Спокойно, Джимми, — сказал Эрп.

— Проклятые индейцы!

Блэк улыбнулся, а Мастерсон резко сказал:

— Садись, Джимми! Что за чертовщину ты городишь!

— Я же сказал вам! Они напали на Фуллеров, стреляли целый день и сожгли дом и всех, кто в нем был.

— Когда это случилось?

— Сегодня ночью!

— Ты сам видел?

— Черт возьми! Я — нет, а Ленни Рэнд видел. Он загнал свою лошадь, а я, черт меня побери, загнал свою! Ленни ехал к Фуллерам и вдруг услышал такую стрельбу, точно там шло сражение. Он уже не поехал туда, но, по его словам, стреляла по крайней мере тысяча ружей. Он видел зарево на небе, точно от пожара в прерии.