Мистер Томас вовсе не собирался затевать Великое и Последнее противостояние Томаса, бесстрашного козла. Но похоже, все к тому шло – хотя пока он благополучно забился в угол в самом дальнем конце горящего коридора, по возможности дальше от «театра боевых действий». Глаза слезились от дыма. Отступать было некуда. Мысленно он уже приготовился к неизбежной реинкарнации. Он убеждал себя, что, наверное, как козёл, он себя исчерпал; пришло время что-то менять. Насколько он мог судить, его единственная надежда остаться в этой реальности – держаться подальше от Эйми, чтобы мятежницы не подумали, будто он с ней. Надо изобразить из себя невинную жертву – или даже беспомощного заложника. Может быть, у него даже получится занять пост Агнца Божьего при новом режиме, чтобы целыми днями лежать на травке, пить пиво и жевать глянцевые журналы, которые будут ему подносить бритоголовые дамочки в красных плащах. Но не стоит загадывать так далеко. Агнец Божий – это одно, а вот «Божий Козёл» совсем не звучит.

Взорвалась очередная граната, вызвав смятение в рядах защитников. Из-за пыли и дыма мистер Томас не видел, что там происходит, в дальнем конце коридора, – но вот дым немного рассеялся, и над кучей обломков поднялся белый флаг. То есть даже не флаг, а какая-то грязная тряпка. Всё было предельно ясно. Эйми Макферсон сдаётся. Выбрасывает полотенце, если выразиться на боксёрском жаргоне. Это был не призыв к перемирию. Это была полная, безоговорочная капитуляция. И теперь мистера Томаса волновал только один вопрос: распинают ли козлов на кресте.

– Похоже, пока что у нас боевая ничья.

Монахиня с автоматом разом подрастеряла весь свой воинственный задор, когда увидела Дока, целившегося в неё из Пистолета, Который Принадлежал Элвису. Легендарный пистолет появился в его руке, словно по волшебству. Монашка в алом плаще растерянно замерла, а Док рассмеялся:

– Я бы не стал так расстраиваться, голубушка. Понимаю, обидно. Но я – пьяный ли, трезвый – всяко лучше тебя обращаюсь с оружием. И в этом нет никакого позора – отступить перед Доком Холлидеем. – Он прищурился и внимательно посмотрел на молодую женщину. – Кажется, я тебя знаю.

Монашка смутилась:

– Да, Док. Ты меня знаешь. Ты бы, наверное, узнал меня сразу, если б не эта причёска.

Док нахмурился: – Ты…

– Я Аура-Ли. Я раньше работала…

Док улыбнулся. Продолжения ему не требовалось.

– Ну конечно.

– Пока я не отринула грехи плоти…

– Какие ещё грехи плоти? Прямо викторианство какое-то. Насколько я помню, тебе очень нравилась твоя работа.

– Она мне нравилась, потому что тогда я не знала ничего лучше. Бернадетта нам говорит…

– Какая, к чертям, Бернадетта?

– Бернадетта, Молот Господень.

Док, кажется, начал терять терпение.

– Какой ещё Молот Господень? Это что, должность такая? Или профессия?

– Ты её знал как Трикси.

– Трикси? Так это Трикси все замутила? И эта стервоза теперь называет себя »Бернадетта, Молот Господень»? От неё и в борделе все просто на стенку лезли, но я как-то не думал, что она до такого дойдёт. Похоже, девочка и сама помешалась на религиозной почве, и вас всех заразила.

Аура-Ли явно очень расстроилась.

– Ты мне всегда очень нравился. Док. Ты ко мне хорошо относился, ну и вообще… только ты выбирай выражения, когда говоришь про Бернадетту. Уже очень скоро решится твоя судьба, и решать её будет она, Бернадетта.

Док опасно прищурился:

– Многие думали, что они могут решать судьбу Дока Холлидея. И где же они теперь?

– Пожалуйста, будь осторожен. Скоро она будет здесь.

Какой-то мелкий херувим, ростом разве что чуть повыше мистера Томаса, в красных детских подгузниках и с крошечными пушистыми крылышками за спиной, вскарабкался на кучу обломков. Смотрелось это забавно, и мистер Томас непременно бы рассмеялся, если бы херувим не держал в пухлой ручке огромный «магнум» 44-го калибра. Причём, судя по всему, ангелочек прекрасно знал, как с этим «магнумом» обращаться. Увидев мистера Томаса, херувимчик остановился и навёл на него пистолет:

– Ну что, мой козлик, попался? Руки вверх.

Мистер Томас вообще не любил, когда в него целятся из пистолета, и особенно – когда в него целятся из пистолета упитанные херувимчики-карапузы с тонкими детскими голосочками, возомнившие себя Клинтом Иствудом. Он даже не сразу нашёлся, что сказать, а когда наконец заговорил, голос был хриплым и сдавленным, отчасти – из-за дыма, отчасти – из-за мрачных предчувствий.

– Я не могу поднять руки вверх. У меня только ноги, с копытами.

– Тогда поднимай ноги. С копытами.

– Не могу. Если я подниму ноги, я упаду. Ты что, совсем идиот? Я же козёл. Четвероногое животное.

Херувим ткнул своим «магнумом» чуть ли не в морду мистеру Томасу:

– Не смей меня так называть.

Мистер Томас подумал, что здесь только один идиот – он сам. Оскорблять человека, держащего в руках самый мощный из всех пистолетов, пусть даже этот человек не выше трёх футов ростом, – на такое способен только полный придурок.

– Прошу прошения, малыш. Понимаешь, я весь на нервах.

Херувим сразу перешёл к делу:

– Четвероногий ты там или нет, но ты – мой пленник.

– Вот в этом-то и проблема. Я тут вообще ни при чём. Я имею в виду эти ваши разборки. Я ни в чём не участвую, так… наблюдаю со стороны. Я здесь случайно.

– Это ты Бернадетте расскажешь. А мне, знаешь ли, по барабану, случайно ты здесь или нет. Сейчас ты – мой пленник.

Херувим обернулся. По коридору в их сторону шла Бернадетта в сопровождении своих красных монашек. Херувим сделал ей знак:

– Вот тут ещё один, Мощный Молот.

Когда Бернадетта вошла в мавританский зал вместе со своим вооружённым отрядом и пленниками – среди которых был и козёл, возмущавшийся громче всех, – Док и Аура-Ли так и стояли, целясь друг в друга. Док понимал, что появление Бернадетты с её отрядом сразу же изменило соотношение сил, причём отнюдь не в его пользу. Но он никогда бы этого не признал – как говорится, ни словом, ни делом. Сейчас на него было нацелено не меньше двух дюжин стволов, но он был твёрдо намерен стоять до конца. Поскольку у Джима и Сэмпл никакого оружия не было, им пришлось полностью положиться на Дока. Сэмпл не строила никаких иллюзий: Бернадетта не даст ей пощады.

Как и следовало ожидать, Док повёл свою игру, словно ему было плевать, что с ним будет. Он радостно поприветствовал Берналетту:

– Трикси, привет. Как дела? Аура-Ли мне сказала, что ты теперь называешь себя Молотом Господним. Думаешь, Господу Богу нужен какой-то там молоток?

Бернадетта покраснела как рак и приготовилась выдать гневную отповедь, но Док не дал ей и рта раскрыть:

– А это кто там у нас? Неужели Донна? Прямо и не узнать – лысая, с автоматом, куда деваться. А это кто прячет мордашки? Ага. Лайза, Матильда, Шарлотта, Линда. Все мои шлюхи, что неожиданно ударились в благочестие. Ни дать ни взять – встреча старых друзей.

Бернадетта всё-таки взяла себя в руки:

– Какого дьявола ты тут делаешь, Джон Холлидей?

– Вот так, стало быть? Джон Холлидей? Уже больше не Док? И это после всего, что у нас с тобой было… Ещё скажи, что мы в своё время плохо развлекались вдвоём.

Теперь Бернадетта покраснела уже до самой выбритой макушки. Остальные монашки напряжённо уставились на неё, не зная, что делать. Но устоять перед напористым обаянием Дока Холлидея было практически невозможно – даже при поддержке вооружённого отряда.

– Развлекались? Ты называешь это «развлекались» – после всех тех ужасных вещей, к которым ты нас принуждал?!

– У тебя что-то с памятью, Трикси, мой котик? Я что-то не помню, чтобы кого-то к чему-нибудь принуждали.

– Я спросила, что ты здесь делаешь. Док.

– Что я здесь делаю? Да ничего не делаю, Трикси. Просто вот забежал в гости по дороге из Ада, вместе с моими друзьями Джимом Моррисоном и Сэмпл Макферсон.

При упоминании имени Сэмпл Эйми взвыла белугой:

– Сэмпл, сделай что-нибудь. Ради бога. Она собирается нас распять.

Кто-то из ангелов зажал ей рот рукой. Сэмпл даже и не взглянула в её сторону – она сосредоточенно наблюдала за противостоянием Дока и Бернадетты. Бернадетта шагнула вперёд:

– Может, тебе надо было остаться в Аду.

Зал снова тряхнуло. Раздался странный глухой грохот, проникающий, кажется, прямо в мозг. Пол закачался из стороны в сторону, словно корабль в бурю. Кое-кто даже не устоял на ногах. По полу начали расползаться широкие трещины. Ангел, зажимавший рот Эйми, расправил крылья, пытаясь удержать равновесие. Одна из красных монахинь уронила свой «узи». От удара об пол сработал пусковой механизм, и две монашки из воинства Бернадетты словили по пуле. В общем, победная эйфория быстро сменилась суеверным страхом. Док поспешил извлечь выгоду из сложившегося положения. Он закричал:

– Кажется, Бог не очень доволен тем, что вы тут творите.

Дрожь слегка поутихла, и Сэмпл подумала, что ей тоже пора подключаться к игре. Она встала плечом к плечу с Доком и повернулась к Бернадетте:

– Как творец этого места, я должна вас всех предупредить, что сейчас здесь всё рухнет.

Бернадетте всё же хватило ума сообразить, что сейчас не самое подходящее время укреплять свою теократическую власть.

– И что нам делать?

– Думаю, надо объединить усилия и убраться отсюда на хрен, пока нас тут всех не засыпало.

Сэмпл уныло скривилась:

– Вот только при наших теперешних силах мы сможем добраться не дальше Небес.

Джим не видел Эймины Небеса во всей былой уолтдиснеевской красе, так что когда он туда попал, то вполне искренне удивился, как нормальный человек может по собственной воле жить в такой «мерзости запустения». Почти все постройки сгорели дотла, превратившись в дымящиеся руины. Лужайка перед домом была вся изрыта воронками от снарядов, а на любимой террасе Эйми стоял брошенный танк – немецкий «тигр» времён Второй мировой войны, выкрашенный в ярко-красный цвет, – его пушка была нацелена в сторону монастыря. Деревья на мысе над озером, где когда-то кружились в танце воздушные феи, были побиты миномётным огнём. Храм Максфилда Перриша лежал в руинах. Повсюду валялись дохлые мультяшные птички – лапками кверху. Среди руин бродили какие-то жуткие Бэмби-мутанты о пяти ногах или о двух головах, или сросшиеся наподобие сиамских близнецов, или вроде бы вполне нормальные с виду – но с пеной на мордах и остановившимся взглядом, то есть с явными признаками бешенства. Само озеро превратилось в болото с мутной зеленоватой водой, подёрнутой радужной маслянистой плёнкой. И над всем этим «великолепием» нависало зловещее небо цвета застарелой плесени.

Джим поднялся на ноги и огляделся, не веря своим глазам:

– Это вообще что? Материальное воплощение клинической депрессии? – Он обернулся к ангелу из воинства Бернадетгы, с которым они вместе вышли из портала. – И вы за это сражались?

Кстати, массовый телепортационный исход из обречённых владений Сэмпл сам по себе обернулся небольшой катастрофой. Джиму ещё повезло. Он материализовался на Небесах всего лишь в паре футов над землёй, так что ударился не сильно. Как говорится, отделался лёгким испугом. А вот кому-то из красных сестёр пришлось тяжко: они, должно быть, вошли в портал слишком тесной группой и где-то в процессе сплавились в единое существо, в такую жуткую композицию из голов, рук, ног и окровавленных красных тряпок, свисавших с аморфного кома плоти, – воплощённый кошмар на стыке видений Фрэнсиса Бекона и Джона Карпентера. Док вышел из портала в непосредственной близости от этого жуткого сплава человеческой плоти и поспешил отойти подальше. Искажённые лица, разверстые рты – те, что были видны на поверхности этого кома дрожащего мяса, – истошно вопили:

– Прикончите нас! Пожалуйста!

Док обернулся к Бернадетте:

– Ну что, ты сама этим займёшься или мне их застрелить?

– Кого застрелить? – Бернадетта тупо уставилась на него.

Вид у неё был какой-то потерянный. Похоже, она ещё не осознала, что происходит. Может, даже жалела, что вообще затеяла этот мятеж.

– Вот их застрелить. – Док раздражённо ткнул пистолетом в сторону вопящего кома плоти. – Или гранату в них бросить. Чтобы не мучились.

Несчастные продолжали кричать:

– Прикончите нас! Пожалуйста!

Бернадетта была в замешательстве:

– Я не могу убивать своих.

В голосе Дока сквозило презрение.

– А как ты хотела, милочка? Война есть война. Либо ты их добивай, либо заткнись и вообще не отсвечивай.

Бернадетта протянула руку, и кто-то из монашек передал ей гранату. Бернадетта рванула чеку. Док попытался её удержать:

– Погоди! Мы сперва отойдём!

Но предупреждение несколько запоздало. Бернадетта уже зашвырнула гранату и кусок вопящего мяса.

Монашки и ангелы бросились к озеру, чтобы смыть с себя кровавую жижу. Сэмпл тоже рванулась к воде – ошмётки мозгов попали ей прямо на волосы. Но не успели они добежать до озера, как из воды вдруг поднялся большой белый экран семи футов в диаметре. Это было уже слишком. Большинство из присутствующих с ходу попадали на колени, молясь о спасении души и рассудка. Тут и вправду недолго рехнуться – тем более после всех недавних потрясений. Экран продолжал подниматься, пока не завис в десяти футах над озером безо всякой видимой поддержки. Это было отнюдь не библейское богоявление: ни левиафан, ни пылающий куст. Хотя, наверное, левиафан или пылающий куст были бы как-то понятней монахиням. Во всяком случае, сообразнее с их непомерным религиозным рвением. Они, наверное, гораздо спокойнее восприняли бы и кита Ионы, и огненный столп, и архангела Гавриила, даже если бы он наигрывал на трубе мелодию Майлса Дэвиса – но это техногеометрическое сооружение повергло их в инфернальный ужас.

Джим сообразил, что это такое, наверное, первым: экран телепроектора «Даймонд Виджн» из тех, что начали устанавливать на рок-концертах на больших стадионах через несколько лет после его смерти. В общем, Джим был одним из немногих – включая Дока и Сэмпл, – кто не впал в пароксизм благоговейного ужаса, когда на экране возникла первая картинка. Слава богу, это была не архивная запись концерта постаревшего Мика Джаггера. На экране тоже была вода – кристально чистое озеро, по сравнению с которым озеро Эйми казалось просто прогнившим болотом. Из-под воды медленно поднялась рука. Тонкая женская рука с сияющим мечом. По низу экрана бегущей строкой шли титры – символы культа Вуду. Секунд через двадцать картинка сменилась. Теперь на экране возник весьма впечатляющий крупный план трёх вудушных богов. Доктор Укол, Данбала Ля Фламбо и Барон Тоннер. Они смотрели с экрана так, будто видели собравшихся у озера на Небесах – точно так же, как те видели их на экране.

Пристально изучив обстановку на берегу, Доктор Укол обратился к Ля Фламбо:

– Кажется, всё идёт по плану.

Хотя Джим знал по опыту – пытаться понять чувства богов практически невозможно, ему показалось, что их безмерно порадовал вид опустошённых Эйминых Небес. Док покосился на Джима:

– Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Ля Фламбо подалась вперёд и прищурилась, словно высматривая что-то конкретное. Она нашла, что искала, и улыбнулась:

– Ага, вот ты где, Джим Моррисон. И Док Холлидей. А где Макферсон?

– Голову моет. Смывает чужие мозги с волос.

Ля Фламбо быстро взглянула на своих божественных спутников и вновь обратилась к Джиму и Доку:

– Хотя Доктор с Бароном никогда не признаются в этом вслух, но мы вами очень довольны. Вы трое проделали замечательную работу.

Джим с Доком растерянно переглянулись:

– А разве мы что-то делали?

– Ну конечно. Это место разрушено, и здесь уже не родится никакая новая религия.

Док опасно прищурился:

– Так что, в этом и заключается наша так называемая работа? Низводить самозваных богов?

Джим крепко задумался:

– Я только не понимаю, зачем вы нас к этому привлекли. Конечно, работа грязная, не царское это дело… Но ведь вы – боги. Вроде как всемогущие и всесильные. С тем же Анубисом можно было бы покончить одним прицельным ударом молнии.

Барон нахмурился. Его голос прогремел, как гром в горах:

– Мы боги, древние и могучие. У нас есть дела более важные и насущные. Мы не тратим энергию и время на всякие мелочи. Зачем нам пачкать руки, когда мы можем заставить любого смертного сделать всё, что нам нужно?

Лл Фламбо снисходительно улыбнулась:

– Макферсон привела в движение цепь событий, в результате чего Годзиро уничтожил и Моисея, и Анубиса. Потом эти женщины распяли того, кто нагло звал себя Христом. А теперь вы, похоже, нейтрализовали и Эйми с её нелепыми притязаниями на божественность, и столь же нелепую Бернадетту, которая объявила себя Господним Молотом.

К несчастью, именно в этот момент Бернадетта решила продемонстрировать, что Ля Фламбо несколько поторопилась объявить о её нейтрализации. Она выпрямилась в полный рост, стоя по колено в воде, где отмывала от крови лицо и руки, и свирепо уставилась на экран:

– Послушайте, вы, уроды. Я служу Господу Богу, единственному истинному Богу…

Док попытался её урезонить:

– Трикси, голубушка, мой тебе добрый совет: помолчи. Ты даже не представляешь, против кого пытаешься выступать.

Бернадетта покосилась на Дока, но его добрый совет пропал втуне. Она опять повернулась к экрану:

– Я служу Господу Богу, и вы, гнусные демоны, не собьёте меня с пути истинного никакими своими бесовскими ухищрениями. – Она указала на Дока и Джима. – Моя вера меня защищает, и если я сочту нужным распять на крестах этих приспешников Люцифера, которых вы на меня наслали, вы меня не остановите.

Некоторые из красных монахинь, видимо, воодушевившись речами Бернадетты, вновь взялись за свои автоматы. Джиму это, разумеется, не понравилось, и он закричал, обращаясь к богам на экране:

– Я уже понял, что вы не желаете пачкать руки, но почему вы её не прикончили прямо на месте?! Нам бы было спокойнее. Да и вам, кстати, тоже.

Ля Фламбо улыбалась все так же загадочно и снисходительно:

– А мы вообще не беспокоимся, mes petits[72]. С чего бы нам вдруг беспокоиться из-за какой-то там глупой женщины? Она же набитая дура и, кстати, уже очень скоро познакомится со своим единственным истинным Богом.

Услышав шаги за спиной, Сэмпл резко обернулась, схватившись за пистолет. Её мокрые волосы разметались – во все стороны полетели брызги. Она бы выстрелила, не задумываясь, но её удержали звуки знакомого голоса:

– Сэмпл, не стреляй. Это я.

Сэмпл стояла согнувшись перед единственной раковиной, сохранившейся на Небесах, и смывала чужие мозги с волос. Когда она поняла, что помыться как следует в озере не удастся, то потихоньку вернулась в полуразрушенный дом и после долгих отчаянных поисков всё-таки разыскала последнюю ванную, где была целая раковина – и даже с горячей водой. Предосторожность– она никогда не бывает лишней, так что Сэмпл прикарманила по дороге автоматический пистолет, потерянный в суматохе кем-то из красных монахинь. Хотя она и не выстрелила в сестру, но пистолет всё-таки не опустила. Она убрала мокрые волосы с глаз и недоверчиво взглянула на Эйми, стоявшую в дверях в грязном рваном плаще.

– Сэмпл, пожалуйста…

Сэмпл поморщилась:

– Что «Сэмпл, пожалуйста»? Честно говоря, мне бы надо тебя пристрелить на месте.

– Я знаю, что поступила плохо, но…

– Знаешь, с тех пор как мы с тобой расстались в последний раз, я побывала в Аду. В прямом смысле слова.

По потолку поползла трещина. Эйми и Сэмпл разом взглянули наверх.

– Если сейчас же не стабилизировать это место, тут вообще ничего не останется. Даже стоять будет не на чём.

– А этот твой Джим… он может помочь мне восстановить Небеса?

– Джим?! Ты что, с дуба рухнула?! Он не из тех, кто творит Небеса. Он ненавидит мультяшных птичек.

– А если ты его попросишь? Он ведь тебе не откажет?

– Ну, может быть. Первое время. Но очень скоро ему надоест, и он захочет уйти.

– Но он может хотя бы помочь мне их стабилизировать?

Сэмпл вздохнула и опустила пистолет:

– Да, наверное. Но этим ведь не ограничится, правда? Я тебя знаю, Эйми. Тебе всегда хочется большего, чем у тебя уже есть. Ты просто не в состоянии остановиться.

– Если Небеса рухнут, мне конец.

– Все с тобой будет в порядке, Эйми.

– Правда? Ты помнишь, что было, когда мы разделились?

– Если Джим захочет уйти, я пойду с ним.

– То есть какой-то мужик для тебя важнее сестры? Ты меня бросишь? На верную гибель?

Сэмпл отвернулась, не в силах смотреть в глаза Эйми:

– А может, хватит уже давить на сестринские чувства?

Джима всерьёз беспокоило состояние этого места. Оно не понравилось ему сразу, как только они сюда прибыли, – и с каждой минутой нравилось всё меньше и меньше. Как-то всё здесь было плохо. Из-за гор выплыли чёрные грозовые тучи, пронизанные вспышками оранжевых молний, и затянули все небо буквально за считанные минуты. Вода в озере запузырилась и пошла странной рябью. Экран так и висел над озером, но изображение исказилось. Земля под ногами у Джима дрожала, а на мысе кружился маленький смерч, взметая в воздух тёмную пыль, палые листья и вялые трупики дохлых птичек. И посреди всего этого «великолепия» Бернадетта истошно орала, пытаясь поднять боевой дух своих монахинь и ангелов. Джим закричал, обращаясь к Доку:

– Похоже, у нас тут грядёт апокалипсис местного масштаба.

Пол на террасе внезапно раскрылся. Образовалась дыра около двадцати футов в диаметре – прямо под красным танком. «Тигр» тяжело ухнул вниз, его бензобак взорвался. Из дыры вырвался гейзер – из пламени, чёрного дыма и кусков раскалённого металла. Док закашлялся, выплюнул кровь в носовой платок и покачал головой:

– И конец света на отдельном участке вселенной.

Как бы в подтверждение его слов, по небу разлился ослепительно яркий свет – прямо как в «Откровении Иоанна Богослова». Какая-то монахиня закричала:

– Это Господь! Я его вижу!

Док поднял глаза к небу с выражением насмешливого смирения:

– Либо и вправду Господь, либо наш список скорбей и бедствий пополнился ещё и термоядерным взрывом.

Потолок в коридоре обвалился буквально в двух шагах за спиной Сэмпл и Эйми, и они побежали ещё быстрее. Расплавленное стекло капало с хрустальной люстры, словно подтаявший лёд. Весь дом содрогался – и это было гораздо хуже, чем при землетрясениях в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, которые Сэмпл довелось пережить ещё до смерти. Она по-прежнему держала в руке пистолет, вот только слабо себе представляла, что ей с ним делать – и что делать вообще. Сейчас самое главное – выбраться наружу, пока дом не обрушился прямо на них. Ей совсем не хотелось быть погребённой под обломками дома и лежать с переломанными костями, сражаясь за каждый вдох, когда забитые пылью лёгкие просто не в состоянии втянуть в себя воздух: если уж ей суждено возвратиться в Спираль, то пусть это будет быстро и безболезненно. Надо скорей выбираться отсюда, к Джиму и Доку. Ничего другого ей в голову не приходило. И это был верный знак, что Сэмпл – в полном смятении. Она не привыкла искать помощи у других. Она всегда как-то справлялась сама. Всегда – но не сейчас.

Дом снова затрясся, громадный кусок штукатурки упал с потолка буквально у них перед носом. Эйми споткнулась об упавшую балку, но Сэмпл подхватила её, не давая упасть.

– Не останавливайся, хорошо? Главное, не останавливайся.

Эйми вцепилась в руку Сэмпл мёртвой хваткой:

– Сэмпл, пообещай мне одну вещь.

– Чего тебе пообещать?

– Что ты не дашь мне пропасть, не дашь мне исчезнуть.

Белый свет, разлипшийся по небу, собрался в сияющий шар, спустился вниз и приземлился где-то на полпути между озером и террасой. Коснувшись земли, шар из света значительно поубавил яркости – так что теперь на него можно было смотреть, не рискуя ослепнуть, – и в центре шара проявилась фигура. Джим подумал, что это кто-то из вудушных богов всё же проникся их бедственным положением и решил спасти, Укол, Ля Фламбо и Тоннер по-прежнему оставались на экране, но ведь мог же кто-то другой из богов и богинь Вуду всё-таки смилостивиться и спасти их. Хорошо бы это была прекрасная Эрзулье-Северина-Бель-Фам, или хотя бы Огу Баба, или почтённая Мария-Луиза.

Шар из света как бы осел на землю, сплющился и превратился в круг, в кольцо из мерцающей энергии. Кольцо начало расширяться. Большинство монахинь в ужасе отступили, но Док остался стоять на месте, а раз так, то остался и Джим, и когда электрическая дуга прошла мимо него – сквозь него, – он не почувствовал ничего, кроме лёгкого пощипывания, как бывает, когда тебя слабо ударит током. Он вопросительно посмотрел на Дока, ожидая, что тот скажет, но Док даже не взглянул в его сторону – он напряжённо смотрел на фигуру в центре кольца.

А эта фигура, кстати, была совсем не похожа ни на одного из вудушных богов, которых Джим видел раньше. В ней не было ничего от их устрашающего, пламенеющего величия. На самом деле существо в центре круга напоминало скорее скромного монаха – картезианина в неприметном сером плаще. Его лицо было скрыто пол капюшоном. Кольцо разбегающейся энергии, похоже, достигло предельных размеров и просто пропало. Фигура в сером плаще медленно развернулась и подняла руку, приветствуя трёх богов на экране, а те в свою очередь поклонились, причём очень учтиво. Судя по тому уважению, которое вудушные боги и Серый Плащ выказали друг другу, эта была встреча равных. Итак, все формальности были соблюдены. Человек в сером плаще осмотрелся, как бы вникая в то, что происходит, и заговорил. То есть, мысленно поправился Джим, это, конечно, был не человек, просто он ещё не разобрался, как его называть. Кстати, Джима ждало ещё одно потрясение: голос этого существа – хорошо поставленный, с богатыми модуляциями, голос шекспировского актёра, причём с настоящим английским акцентом.

– Кто-нибудь мне объяснит, что здесь вообще происходит?

Монахини растерянно переглянулись. Джим посмотрел на Дока, Док – на Джима. Поскольку вопрос не был обращён к кому-то конкретно, никто и не спешил отвечать. Все рассуждали примерно так: а я-то что? Я ничего. Я пока подожду, может, кто-то другой посмелее окажется – вот пусть он и бросается на амбразуру. Молчание затягивалось, и Док, похоже, решился. Он приосанился, расправил плечи и кашлянул в кулак, но не успел ничего сказать – на террасу вышли Сэмпл с Эйми. Сэмпл буквально трясло от ярости. Джим раньше не видел её в таком бешенстве. У неё в руке был пистолет – небольшой автоматический пистолет, который, наверное, обронила одна из красных монахинь. Увидев фигуру в сером плаще, Сэмпл на мгновение замерла, но быстро взяла себя в руки и не колебалась уже ни секунды. Она подняла пистолет и выпустила всю обойму в этого человека. То есть, конечно же, не в человека. Просто Джим ещё не разобрался, как его надо называть.

Когда Сэмпл увидела бывшего хранителя снов Анубиса на обожжённой лужайке между террасой и озером, у неё в голове помутилось. Она, не раздумывая, подняла пистолет и спустила курок. Она даже не знала, есть ли патроны в обойме. Может, его потому и выбросили, пистолет, что в нём уже не осталось патронов. Так что, когда пистолет всё же выстрелил, Сэмпл даже вздрогнула от неожиданности и едва удержала его в руках – но всё-таки удержала и расстреляла всю обойму буквально за пару секунд. Но больше всего её поразило, что пули не причинили хранителю снов никакого вреда. Он небрежно взмахнул рукой – причём так медленно, словно существовал в каком-то другом, искажённом времени, – и перед ним возник слабо мерцающий силовой щит, отбивший пули. Сэмпл взбесилась уже окончательно, Она раздражённо швырнула пистолет на землю и зажмурилась, приготовившись к самому худшему. Она даже не сомневалась, что возмездие будет. И что будет ужасным. Но к её несказанному изумлению, хранитель снов ничего ей не сделал, а только разочарованно проговорил:

– Значит, вот так ты приветствуешь старых знакомых?

– Старых знакомых?

– Мы встречались при дворе Анубиса.

– Ну да, при дворе Анубиса. Где ты был тёмной силой за троном, злом, таившимся в сумраке…

– Как поэтично. Но я согласен, – похоже, хранитель снов был ужасно доволен собой, – когда нужно, я могу разыграть очень даже хорошее представление.

– Представление?..

– А ты разве не поняла? Я был рядом с ним и подпитывал его безумие. Кажется, мы с тобой хорошо потрудились, чтобы избавиться и от него самого, и от его жалкого царства. Ну и Годзиро, конечно, нам очень помог.

– Кто ты? – чуть ли не умоляюще проговорила Сэмпл.

Хранитель снов вздохнул:

– Ну да, наверное, это было ошибкой – явиться к вам в этой хламиде хранителя снов. Но мне нравится этот костюм. Когда я предстаю в таком виде, людям как-то уже и не хочется, чтобы я что-то делал для них. А то прямо отбоя нет.

Он развязал пояс и сбросил плащ. Сэмпл удивлённо вздохнула. Хранитель снов оказался изысканным и импозантным мужчиной средних лет, очень похожим на актёра Кристофера Пламмера. На нём был белый льняной костюм от Сэвил Роу, а стрелки на брюках были отглажены так, что казались острыми как бритвы. Ансамбль дополняли салатовая рубашка и галстук ей в тон, вносившие в облик хранителя снов нотку некоторого озорства, а в его манере держаться проскальзывало что-то неуловимо женственное. Сэмпл так и не поняла: то ли он и вправду был голубым, то ли просто манерным и даже немного заносчивым англичанином. Белая персидская кошка, которая, должно быть, до этого пряталась в рукаве его плаща, взобралась к нему на плечо и сидела теперь, глядя на Сэмпл зеленовато-синими глазами, почти под цвет рубашки и галстука.