На второй день своего добровольного заключения Эйми материализовала телевизор в надежде увидеть сестру, но даже такое простое действо пошло совершенно не так, как задумано. Эйми хотела материализовать скромный «Сони Тринитрон», но вместо него появилась какая-то сомнительная конструкция с открытой схемой, странным треугольным экраном и без пульта. Эйми, наверное, раз двадцать отправляла этот кошмар обратно и пыталась вызвать нормальный человеческий телевизор, но у неё ничего не получалось. Наконец, Эйми смирилась и попробовала включить это «чудо технической мысли». Но и тут ничего не вышло. Эйми не только не смогла настроить нормальный приём, но так и не разобралась, где тут переключать каналы. Телевизор показывал. Но показывал что-то странное: бессвязные и беззвучные картинки, сменяющие друг друга со скоростью нарезки в музыкальном видеоклипе – ядерный взрыв; какой-то костюмированный парад; гигантские муравьи методично уничтожают автозаправку; непристойное телешоу, где молодые мужчины и женщины расхаживают взад-вперёд, абсолютно голые, по длинному узкому подиуму; чёрно-белая реклама сигарет «Филипп Моррис»; зернистое садомазохистское порно; какой-то небритый мужик в чёрных кожаных штанах и грязной рубашке пробирается по болоту в компании маленького зверька непонятной породы; тот же мужик с ещё одним мужиком, постарше, плывут на лодке по реке; гарем какого-то восточного шейха; сцена из «Околдованных» с Агнес Мурхед в роли Эндоры; огромный чернокожий мужчина с золотым копьём атакует толпу в облаке пыли; публичная казнь через повешенье; овца с чёрной мордой бредёт по пустыне, останавливается и пьёт из водяной скважины.

И всё в таком духе. А потом – к вящему ужасу ошеломлённой Эйми – на экране «зависла» одна картинка. Дальний план Сэмпл. Да, Эйми хотела увидеть сестру, но уж никак не в таком виде. Сэмпл лежала, распростёртая на огромном ложе, вроде бы в каком-то шатре, очень большом и красиво убранном, так вот – она лежала распростёртая на ложе и неистово совокуплялась с каким-то высоким мужчиной с почти совершённым телом и лицом, как у киноактёров 1950-х годов. Неожиданно прорезался звук, оглушительно громкий в гулком пустом пространстве:

– Да, еби меня, сукин ты сын! Заеби меня до смерти!

Снова и снова, в похотливом, ритмичном повторе. Эйми узнала фразу. Она выкрикивала эту мерзость во время своего припадка. Она закусила губу – сильно-сильно, до крови, – но ничего не сказала. Она лишь закричала, когда Сэмпл, сделав короткую паузу между движениями своего непотребного сладострастия, посмотрела прямо в «камеру» и подмигнула Эйми:

– Привет, сестричка. Жалко, ты далеко! У тебя сигарет нет, случайно?

Сэмпл лежала прикрыв глаза. Дыхание медленно восстанавливалось. Когда, интересно, настанет счастливый час и она сможет снова заняться сексом исключительно ради собственного удовольствия? Ей уже надоело, что она постоянно оказывается в таких ситуациях, когда единственный способ спасти свою задницу – это подставить оную задницу местному первому парню на деревне, причём эти первые парни неизменно оказываются законченными мудаками и клиническими психопатами. Сначала – Анубис, теперь – этот ветхозаветный придурок, семи футов ростом и с самомнением ему под стать. Хотя, если честно, секс с этим лже-Моисеем был не таким уж противным. Даже наоборот. Он оказался партнёром вполне восприимчивым и даже где-то внимательным, и ему было явно не всё равно, получает она удовольствие или нет.

Очевидно, пока он водил по пустыне эту толпу злобных уродов из Библейского Пояса, у него не было никаких шансов на длительные романтические отношения с какой-нибудь более-менее симпатичной женщиной; когда он в первый раз привёл Сэмпл к себе в шатёр и наблюдал, как она моется в фарфоровом тазу, у него глаза съехались в кучку – так сильно ему хотелось. Впрочем, Сэмпл этого и добивалась. Она стояла в тазу абсолютно голая, и не стеснялась своей наготы, и лила на себя драгоценную воду в таких количествах, что если бы это видели люди снаружи, их бы удар хватил от возмущения. Пока Сэмпл мылась, она рассказала Моисею о своих приключениях в Некрополисе – разумеется, этот рассказ был тщательно отредактирован и существенно сокращён. Моисей же смотрел, как она трёт себя матерчатой мочалкой, уделяя особое внимание груди, ягодицам и внутренней стороне бёдер, и у него ум заходил за разум. И куда вдруг подевалась вся библейская праведность?! Сэмпл даже не успела как следует вытереться, Моисей подхватил её на руки и отнёс на кровать – большую и, надо сказать, просто роскошную для походной койки: шёлковое бельё, меховые покрывала, вышитые подушки.

Спустя пятьдесят пять относительных минут, Сэмпл прислушалась к своим ощущениям. Она была полностью удовлетворённой. Вероятно, вся в синяках. И ей ужасно хотелось курить. В общем и целом она осталась довольной. Единственное, что подпортило удовольствие, – беспричинное и абсурдное ощущение, что Эйми каким-то образом наблюдает за ней с Моисеем в самый разгар их постельных игрищ. Похожее ощущение Сэмпл испытывала и раньше, ещё при жизни, когда они с Эйми, были одним существом и Сэмпл приводила домой ковбоев и матросов; Эйми делала вид, что её как бы и нету, но все равно получала свою порцию кайфа.

Моисей лежал на спине. Глаза закрыты, грудь вздымается и опускается в такт дыханию, в уголках губ играет улыбка патриаршего удовлетворения. Когда Сэмпл спросила его про сигареты, он открыл глаза и улыбнулся:

– Если следовать исторической правде, то сигареты изобретут лишь через пять тысяч лет.

– То есть ты хочешь сказать, у тебя нет сигарет?! И кстати, об исторической правде. Что-то я не заметила, чтобы этот шатёр как-то ей соответствовал.

И действительно. По сравнению с жалкими палатками верных последователей пророка обстановка в шатре Моисея складывалась в основном из артефактов девятнадцатого и двадцатого веков. Тут было прохладно, будто работал скрытый, бесшумный кондиционер. На маленьких раскладных столах лежали журналы и книги, в одном углу – шатёр был не круглый, а прямоугольный – стоял небольшой холодильник и питьевой фонтанчик. Мавританские занавески и персидские ковры создавали уют и декор. Сэмпл мысленно пожалела тех бедных придурков, которым приходится таскать это всё на себе по пустыне, когда Моисеево племя снимается с места. Сэмпл также заметила, что по всему шатру стояли часы и другие приборы для измерения времени, от песочных часов до модерновых цифровых хронометров. Внушительная коллекция. Прямо какой-то фетиш времени.

Моисей приподнялся на локте и принялся перебирать всякую мелочёвку, наваленную в беспорядке на столике у кровати. Наконец он нашёл, что искал: «Лаки Страйк» без фильтра, в довоенной, красной с зелёным, пачке. Он достал одну сигарету, постучал ею о ноготь большого пальца и сам сунул её Сэмпл в губы.

– А прикурить?

Сэмпл знала: единственный способ общаться с такими, как Моисей, – ни в коем случае не давать им спуску. В своё время она повидала немало таких мужиков. Все эти странствующие проповедники – то же самое. На публике проповедуют праведный образ жизни, семейные и моральные ценности, нравственную чистоту, грозятся вечным проклятием и адским огнём, а запершись у себя в номере, дуют литрами запрещённый джин и всю ночь напролёт развлекаются с парочкой-троечкой профессиональных грешниц или энтузиасток-любительниц. Как прирождённые лицедеи, они знают, чем «зацепить» толпу. У них, как правило, есть хоть какой-то стиль – вот как у этого Моисея.

Он снова порылся в вещах на столике и нашёл коробок спичек ядовитого ярко-розового цвета с надписью КУКОЛЬНЫЙ ДОМИК. Очередной фетиш? Надо об этом подумать, решила Сэмпл. Но потом, не сейчас.

Она с благодарностью затянулась дымом и обвела взглядом шатёр:

– А ты тут неплохо устроился, я смотрю.

Моисей оглядел шатёр с видом гордого собственника:

– Поверь мне на слово, это не такая уж и синекура – работать пророком Господа. Так что, думаю, я заслужил некоторые бытовые удобства.

– А с народом проблем не бывает? Разве никто сюда не заходит и не задаётся вопросом, что что-то здесь явно не так? В смысле исторической достоверности? Они, конечно, тупые как пробки, но у тебя тут столько всего… хватит с избытком, чтобы поднять мятеж даже среди законченных идиотов.

Моисей рассмеялся:

– Сюда никто не заходит.

– То есть, как не заходит? – удивилась Сэмпл.

– Они думают, что у меня тут Скрижали Завета и если кто на них взглянет, то сразу ослепнет.

– То есть ты их откровенно дурачишь?

Моисей подмигнул:

– Дураки, они дли того и есть, чтобы их дурачить. Когда мы снимаемся с места и им приходится паковать мои вещи, я говорю, чтобы они крепко зажмурились и не открывали глаза.

Сэмпл ещё раз оглядела шатёр:

– А у тебя есть Скрижали Завета?

– Раньше были. Но на последней оргии с Золотым Тельцом у нас тут случилось одно разногласие, и скрижали разбились, все десять заповедей.

– А что было-то?

– Да этот туберкулёзный придурок, Док Холлидей, упился до невменяемого состояния, выхватил свой пистолет и попытался меня пристрелить. Мне повезло – не попал. У него золотые пули и Пистолет, Который Принадлежал Элвису, так что мне могло сильно не поздоровиться, если б меня зацепило.

– И что ты сделал?

– Я напустил на них плазму. Очень надеюсь, что эта сладкая парочка улетела прямиком в Большую Двойную Спираль.

– Парочка? А кто второй?

Моисей скривился:

– Холлидей и этот Моррисон.

Сэмпл мгновенно насторожилась:

– Моррисон?

– Джим Моррисон, этот певец из шестидесятых. Законченный алкоголик. А почему ты спрашиваешь?

Сэмпл постаралась не выказать своего любопытства:

– Да просто так. Недавно слышала это имя. Разумеется, вовсе не исключено, что этот придурок – ненастоящий Джим Моррисон. Тут много таких малахольных якобы Джимов Моррисонов, Джимми Хендриксон, Джерри Гарсия. Называются громкими именами, чтобы девок цеплять.

Моисей протянул руку и прикоснулся к груди Сэмпл. Похоже, ему хотелось ещё. У неё чуть не сорвалось, что и сам Моисей называется громким именем, так что чья бы корова мычала… но она прикусила язык. Сейчас не время для ехидных подколов. Пока что она неплохо справляется с Моисеем, но не стоит лишний раз испытывать удачу. Моисей уже придвинулся ближе и теперь облизывал ей ухо. В первый раз это было приятно – расслабиться после всех прошлых напрягов. Но одного раза вполне достаточно. Впрочем, Сэмпл знала, что если Моисей захочет ещё, она всё равно ему не откажет. А он хотел. Ещё как хотел. Она сомкнула ладонь на его твёрдом члене в полной боевой готовности и принялась легонько его поглаживать. Может, на этот раз ей удастся отделаться творческой мастурбацией. Она прошептала ему на ухо:

– У меня ощущение, что ты уже очень давно этим не занимался.

– Не то чтобы очень, но давно.

– Что, местные девушки все такие страшилы, что даже некого привести к себе на ночь? Кстати, мне интересно: если ты кого-то приводишь, ты что, завязываешь им глаза, чтобы они не ослепли, увидев Скрижали?

Моисей весь напрягся под её умелыми прикосновениями, а когда заговорил, то его речь прерывалась краткими вздохами удовольствия:

– Да, раньше я именно так и делал, но потом все равно приходилось от них избавляться. Чтобы чего лишнего не сболтнули.

Сэмпл на миг замерла. Что это значит, «приходилось от них избавляться, чтобы чего лишнего не сболтнули»? Он что, намекает… Её аж передёрнуло. Ни хрена себе откровение: патриарх – серийный маньяк-убийца.

– Ты чего? – обиженно проговорил Моисей. – Почему остановилась? Мне было так хорошо.

На этот раз Сэмпл не стала сдерживаться. Она сказала, что думала. Если ей предстоит возвратиться в Большую Двойную Спираль, может, оно и к лучшему. А то в теперешней инкарнации ей, похоже, суждено общаться исключительно с извращенцами и психопатами.

– А от меня ты потом тоже избавишься?

– Субмарина. Наверное, это была субмарина.

Джим улыбнулся:

– В наше время мы называли их просто – подводные лодки.

Док пожал плечами:

– А я, выходит, застрял во времени Жюля Верна. Но факт остаётся фактом. Что-то же их подорвало, этих горгулий.

Джим нахмурился. Теперь, когда опасность погони уже миновала, он немного замедлил ход и вёл катер на крейсерской скорости. Он оглянулся назад и посмотрел на обломки водных мотоциклов.

– Если это была подводная лодка, выходит, Геенна вроде как в блокаде.

Но Док не проникся этой идеей.

– За каким чёртом кому-то ставить блокаду на Геенну?

– Откуда я знаю? Я о том и говорю. Смысла нет никакого, Но тогда получается, кто-то нас очень любит и всячески нам помогает добраться до места. Ну, то есть куда мы едем. А поскольку я понятия не имею, куда мы едем, и что-то не помню, чтобы у меня были друзья, любовницы или покровители, у которых есть подводная лодка, то я в полной растерянности. Понимаешь, о чём я? Это очередная загадка. Есть над чем поломать голову.

Док опять взял бутылку, которую отставил в минуту опасности. Похоже, он не разделял тревог Джима.

– Я давно уяснил для себя одну вещь: голову лучше вообще не ломать. Здесь все не так, как мы привыкли при жизни, так чего зря напрягаться. Всё равно ничего умного не придумаешь.

Подход, может, и верный, но Джим его не разделял. Доку, конечно же, проще. Либо он пробыл в Посмертии так долго, что уже перестал волноваться за вероятные варианты будущего, либо знает что-то такое, чего не знает Джим. Знает, но не говорит.

– И тебя ни капельки не волнует, что с тобой будет?

Док на секунду задумался:

– Я стараюсь не волноваться, никогда. Но мне будет значительно легче, когда мы достигнем тоннеля.

Моисей поднялся с постели, подошёл к мини-бару в углу и неторопливо смешал два коктейля: ром с колой. Похоже, тревоги Сэмпл его позабавили.

– Не буду я от тебя избавляться. Ты совсем не такая, как эти кретины. Ты – совершенно другое дело. С ними я могу делать, что захочу. В смысле, они – моя собственность. Либо я сам их создал, либо они пришли ко мне из Спирали по доброй воле и остались здесь на условиях, что будут принадлежать мне душой и телом, каковыми я распоряжаюсь по собственному усмотрению. Разница между ними и овцами с козами так мала, что вообще не считается. Иногда я приношу в жертву овцу, иногда – молодую женщину. У тебя с этим проблемы?

Хотя сейчас они обсуждали её ближайшее будущее, вопрос самый что ни на есть насущный, поскольку решалась её судьба. Сэмпл все равно оценила ром с колой, поданный в высоком сапфирно-синем бокале с наледью. Это так не вязалось с ветхозаветной пустыней снаружи – и было так очаровательно в своей абсурдной нелепости. Также она оценила тело, которое сделал себе Моисей. С точки зрения эстетики, это было великолепное тело. Идеальные рельефные мышцы, идеальные пропорции, идеальная симметрия. Как у скульптур Микеланджело.

– Как-то не хочется, чтобы меня принесли в жертву.

Моисей протянул Сэмпл её коктейль.

– А что такого ужасного в человеческих жертвах? Разве Бог не велел Аврааму принести ему в жертву собственного сына? Сына убить ради Господа?

В другой ситуации Сэмпл, наверное, посмеялась бы над этим пророческим пафосом. Нести такой бред с таким важным видом – это действительно что-то с чем-то. Но сейчас ей было не до смеха.

– Не говори ерунды, Пророк Божий. «Сына убить ради Господа» – это вообще не из Библии, это из Боба Дилана. И Бог всё равно отказался от этой жертвы. Это было лишь испытание веры. Почитай «Бытие», двадцать вторую главу.

– Ты знаешь Библию?

Сэмпл уже начала раздражаться. Ей по-прежнему было страшно, но злость оказалась сильнее.

– Конечно, я знаю Библию. Я же вроде как половинка Эйми Сэмпл Макферсон, правильно?

Моисей резко обернулся и испытующе посмотрел на неё:

– И там, где ты обитаешь со своей сестрой, у тебя не было искушения злоупотребить властью над своими созданиями, унизить их, причинить им боль?

Сэмпл вспомнила про Голгофу Эйми и про свои собственные пыточные покои. ЕЙ не хотелось рассказывать обо всём этом Моисею, но и лицемерить тоже не хотелось. Поэтому Сэмпл решила уйти от ответа.

– Если ты переспал с женщиной, а наутро принёс её в жертву, это похоже на то, как бывает у богомолов. А мы же всё-таки не насекомые.

Моисей снисходительно улыбнулся:

– У богомолов самка убивает самца после совокупления.

Эта улыбка взбесила Сэмпл.

– Ладно, а как насчёт ритуальных серийных убийств? Это как-то наводит на мысли о Нормане Бейтсе[42].

– Я не держу мать в погребе. И к тому же что-то я сомневаюсь, чтобы бедняга Бейтс занимался сексом со своими жертвами.

– Но всё равно он их убивал.

– Я этих девочек не убиваю. Ты подумай как следует. Они уже мёртвые, правильно? Мы все уже мёртвые. Самое худшее, что с ними может случиться, – они вернутся обратно в Большую Двойную Спираль. А им это, может быть, только на пользу. Когда они соберутся опять воплотиться в реальность, они, может быть, выберут для себя что-нибудь поумнее. Невежество – выбор глупцов, но если глупцы способны чему-то учиться, они вскоре поймут, что невежество – это подъем по отвесной скале, где тебе не за что уцепиться, а внизу поджидают лишь острые камни.

– Как поэтично.

– Работа у меня такая. В частности, произносить поэтичные речи.

– Эту работу я знаю. Мы с сестрой помогали писать книгу об евангелизме двадцатого века. Жаль, что мы не дожили до телевидения. А то бы заделали своё шоу. Сколотили бы целое состояние. Может быть, даже открыли бы парк развлечений.

– Расскажи мне побольше. О себе и о сестре.

Несмотря на уверения Моисея, что он вовсе не собирается «избавляться» от Сэмпл, ей всё ещё было тревожно.

– Раньше мы были одним существом, теперь нас двое. Что ещё тебе надо знать?

– Ты, кажется, говорила, что оказалась в Некрополисе по поручению сестры.

Сэмпл задумчиво посмотрела на Моисея. До этой минуты она держала его за такого же параноидального психопата с непомерной манией величия, как и Анубис. Может быть, первое впечатление и вправду обманчиво. Похоже, она его недооценила. Моисей хотя бы слушал, что она говорит. Слушал и запоминал.

– Некрополис – это был только отправной пункт. К несчастью, там я связалась с Анубисом, что сбило все мои планы. А потом он устроил эти ядерные испытания, и мне удалось сбежать.

– А теперь ты связалась со мной?

Сэмпл прикрылась шёлковой простыней.

– То есть ты так это видишь?

– Я пока что не понял, как я это вижу. Сперва мне нужно побольше узнать о твоей миссии. По поручению сестры.

Сэмпл выдержала его пристальный взгляд. Может, поэтому Моисей и не собирается её убивать и даже пытается быть любезным? Сигаретку вот дал, угостил коктейлем… Что-то ему явно нужно. От неё или от Эйми. Осталось лишь выяснить – что.

– Это была никакая не миссия. Просто просьба.

– Миссия, просьба – не важно. Всё равно ты, по-моему, не хочешь рассказывать.

– Просто это семейное дело, а сестра очень не любит, когда говорят о её делах. С посторонними.

– Даже с теми, кто мог бы реально помочь?

Моисей смотрел ей прямо в глаза, и Сэмпл не могла отвести взгляда. Это было бы равносильно признанию своего поражения.

– Ты считаешь, что можешь чем-то помочь моей сестре? – Сэмпл чуть сдвинулась, так что шёлковая простыня натянулась у неё на груди. – Знаешь, мы с ней очень разные. Эйми совсем не такая, как я. Я, как бы это сказать… приземленней.

– Мне стало известно из достоверных источников, что твоей сестре нужна помощь в экспансии её Небес.

– Из каких достоверных источников?

– Ну, ходили такие слухи.

Сэмпл выругалась про себя.

– Слухи – это не достоверный источник. – Скорее всего это Эймины монашки. Язык без костей. Сэмпл всегда знала, что им нельзя доверять. – Но даже если сестре и нужна помощь с экспансией её Небес, ты что, собираешься ей помогать?

Моисей приосанился:

– Может быть.

– И в чём конкретно будет выражаться эта помощь?

Моисей указал жестом куда-то вдаль, на пустыню снаружи:

– У меня своя паства и неплохие способности к созидательной деятельности.

Сэмпл подумала, что разговор у них получается странный, но ей не хотелось, чтобы Моисей заметил её смущение. На самом деле, когда Эйми обратилась к ней с просьбой найти поэта, Сэмпл первым делом подумала про него, но потом отказалась от этой мысли. Она много слышала про этого предполагаемого Моисея и решила, что он не подходит – из-за своей явной психической неуравновешенности. Теперь, когда она узнала его поближе, то окончательно убедилась, что он больной на голову. Конечно, можно на все плюнуть, отвести Моисея к Эйми, и пусть разбираются сами. А Сэмпл спокойно займётся своими делами. Тем более что он прямо рвётся в помощники. Вот только с чего бы такое рвение. И тут она вдруг поняла, в чём дело…

Она все думала, что ему надо от Эйми, а ответ напрашивался сам собой. Она понимающе улыбнулась, глядя прямо в глаза Моисею:

– Тебе нужна Земля Обетованная, правильно? И ты нацелился на Небеса Эйми?

К чести Моисея надо заметить: когда его намерения были раскрыты, он не стал изворачиваться и юлить. Он лишь улыбнулся:

– Вот почему я не буду тебя убивать – чтобы ты мне рассказала, как их найти.

Сэмпл всё-таки выкупила себе жизнь. Но ценой новых проблем. Во-первых, ей так и не удалось избавиться от Моисея и его неумытой команды уродов. На самом деле она завязалась с ним ещё крепче. А во-вторых, если по правде, Сэмпл понятия не имела, как ей вернуться обратно к Эйми с её придурочными монашками и не менее придурочными мультяшными птичками.

Теперь по обоим берегам реки громоздились высокие чёрные скалы зловещего вида, будто отлитые из стекла. Небо превратилось в тонкую изломанную полоску мутно-серого цвета. По чёрным блестящим камням стекали потоки воды, а неровные изломы утёсов казались острыми словно бритва, – притронься к такому, и мясо срежет с костей. Вода в Великой реке стала густо-бордовой, в хлопьях пурпурной пены. В воздухе кружились снежинки такого же красного цвета. Было прохладно, хотя и не настолько, чтобы шёл снег. По-своему это было красиво, но Джиму сейчас было не до красот. Ему приходилось бороться с течением, удерживать катер на курсе и избегать острых стеклянных рифов, что грозили пропороть днище. Джиму все это очень не нравилось. И особенно после того, как им едва не снесло правый борт острым зазубренным выступом в чёрной скале. Он еле-еле успел вывернуть катер.

– Как-то оно все опаснее и опаснее.

Док сидел на корме с безмятежным, расслабленным видом.

– Не боись, Джимбо. Всё будет в порядке.

– Ты это серьёзно или тебе все равно? Ты не страдаешь болезненной тягой к саморазрушению?

– Я очень серьёзно. С нами ничего не случится.

– Меня терзают смутные подозрения, что ты знаешь что-то такое, чего я не знаю. А ты знаешь, но не говоришь. С чего бы это?

– Может быть, у тебя паранойя.

– Или ты что-то скрываешь.

Глаза Дока опасно сверкнули.

– Мне показалось или я уловил в твоём голосе злобу?

Может быть, Джим уже стал потихонечку привыкать к Доку, но он высказался, не думая о последствиях:

– Все правильно, не показалось. Мне уже осточертела и эта река, и вообще все. Я хочу знать, куда мы едем. К чему, бля, такая секретность?

– Как я уже говорил раньше, у нас тут не увеселительная экскурсия, и я, бля, не гид. Скоро приедем, сам все увидишь.

– А что за тоннель, о котором ты упоминал?

– Сам все увидишь.

Джим уже окончательно распсиховался:

– А не пошёл бы ты на хуй, Док Холлидей!

Док рассмеялся:

– А ты смелый парень, Моррисон. Если тебя разозлить. Я знаю очень немногих людей, которые решились бы меня послать, стоя вот так вот близко и зная, что я вооружён, а они – нет.

Джим сделал глубокий вдох:

– Ну, может быть, это как раз я страдаю болезненной тягой к саморазрушению.

– Что вообще на тебя нашло?

Широким жестом Джим указал на реку и на стеклянные скалы:

– Ты посмотри вокруг. Чем дальше вверх по реке, тем хуже. Когда были джунгли, ещё было нормально, но потом – этот песчаный каньон, затонувший В-52, Геенна и вот теперь это. А что будет дальше, Док? Есть у меня смутное подозрение – ничего хорошего. Но хотелось бы всё-таки знать, чего ждать. Акул-людоедов? Гигантского спрута? Или мы просто плывём к Ниагарскому водопаду?

Док посмотрел на Джима безо всякого выражения:

– Мы плывём прямо к тоннелю.

– Ага. Вот, стало быть, очередной сюрприз.

– Минут через пять уже будет тоннель.

Джим надул губы:

– Но время здесь относительно?

– Вход в тоннель – зрелище впечатляющее. Если ты раньше его не видел.

Джим скривился:

– Минут через пять?

– Ну, плюс-минус.

Но не прошло и пяти минут, как впереди показался тоннель – хотя на тоннель это было совсем не похоже. Джим увидел скопление тонких высоких башен, даже выше стеклянных утёсов. Он оглянулся на Дока:

– Ты говорил, мы плывём в тоннель?

– Вход в тоннель здесь, в Посмертии, считается одним из чудес света.

– Прямо какой-то собор.

– Собор? По-моему, не самое подходящее определение. Да, вход в тоннель поражает и изумляет. Мне он всегда напоминал собор Святого Семейства в Барселоне, только значительно больше, но ведь и собор Гауди мало похож на собор…

Джим прервал Дока на полуслове, ему совсем не хотелось выслушивать длинную лекцию, тем более что Док явно собрался его поразить своими обширными познаниями.

– А ты что, бывал в Барселоне?

– Бывал. То есть уже после смерти. Я редко когда выбираюсь на Землю, но иногда выбираюсь. В виде бесплотного духа, понятно. Мы отправились в Барселону с одним свежепочившим испанским анархистом. Это было во время их Гражданской войны. Он хотел показать мне, как коммунисты сражаются с анархистами и как революция может бездумно разорвать на части себя самоё.

Джиму хотелось продолжить этот разговор, но внезапный всплеск волн вокруг катера заставил его полностью сосредоточиться на управлении. Однако очень скоро он убедился, что Док был прав. Да, вход в тоннель был похож на собор, но только издалека и только благодаря башням – вблизи всё это напоминало скорее собрание окаменевших киношных монстров-мутантов работы Курта Гейгера, известного мастера киночудовищ. Джим в жизни не видел ничего подобного, разве что в страшных снах. Впрочем, скромные фрейдистские ужасы как-то бледнели перед этим кошмаром. Похоже, архитектор, создавший эти ворота, воплотил в камне полный набор фобий больного разума.

Вскоре Джим стал различать детали. Казалось, здесь были представлены все чудовища из всех мыслимых и немыслимых мифов и демонологии. Крылатые змеи инков теснили горгулий из Нотр-Дама с их постаментов. Гром-птицы и драконы сплетались в невообразимых изломах тел с баньши и морскими чудовищами из северных легенд. Призраки и вампиры стояли в ряд вместе с ночными охотниками из африканских вельдов, чупакабрами и китайскими саблезубыми львами. И посреди всего этого, на гладком стекле размером с теннисный корт, теснились огромные буквы, иероглифы и идеограммы. Одна и та же фраза повторялась на множестве языков; на армянском, зулусском, латинском, на суахили и языке басков. Джим достаточно хорошо знал испанский, чтобы прочесть латинскую надпись, и ему стало не по себе. А потом он нашёл и английский вариант – выбитый элегантным романским шрифтом с засечками, – и у него все внутри оборвалось.

ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ.

Он обернулся к Доку и заорал:

– Мы едем сюда?!

– Это вовсе не то, что ты думаешь.

– Мы едем сюда?!

– У тебя в корне неправильные представления.

– Тебе кто-нибудь заплатил, чтобы ты притащил меня в это место, или это твоя идея? – Джим убрал руки с руля. – Вот что я тебе скажу. Я туда не поеду. Если хочешь поиграть в Харона, проводника в Царство Теней, сам становись у руля.

Как только Джим выпустил руль, катер вильнул в сторону. Док быстро вскочил, схватил штурвал и выправил катер.

– Ты все неправильно понимаешь, мой юный друг. Я просто подумал, уж если мы собираемся поднимать большой кипеж, чтоб всем чертям было тошно, лучше всего провернуть это прямо на месте.

Как Сэмпл и боялась, поход по пустыне в компании Моисея и его племени оказался делом весьма непростым, хлопотным и изнурительным. Тогда, в самом начале, Моисей так поспешно увёл Сэмпл к себе в шатёр, что у неё просто не было времени осмотреться как следует. Но теперь она увидела, что бродячий дурдом из новых Детей Израилевых был значительно больше, чем ей показалось вначале. В смысле – по численности населения. Небольшая толпа оголтелых тёток, оказавших ей столь нелюбезный приём, была только малой его частью. Причём, помимо непробиваемой тупости, все дщери и сыны Израилевы отличались ещё и изрядной заторможенностью. Глядя на эту оборванную толпу, которая не вызывала в душе никакого другого отклика, кроме гадливого омерзения, Сэмпл в который раз задалась вопросом, почему столько людей в Посмертии, при всех здешних возможностях, выбирают себе настолько жалкие роли. Неужели им это нравится?!

По примерным прикидкам, Моисей имел в своей пастве около трёх тысяч душ, которых можно условно назвать людьми, и около девяти тысяч голов скота, включая овец, коз, мулов, ослов и верблюдов. Поднять этих условно людей и организовать на очередной переход – само по себе представляло большую проблему. Ведь им надо было собраться, свернуть палатки, нагрузиться по самые уши, да ещё и следить за скотом и детьми. Вот вроде бы все собрались и можно было идти, но тут выяснялось, что стадо овец разбрелось по пустыне и его надо собрать, или у кого-нибудь потерялся горшок, или мех для воды, или постельные принадлежности, или какой-нибудь ребятёнок утопал неизвестно куда, и мать, заливаясь слезами, носилась по всему лагерю в поисках своего драгоценного чада.