И все же, когда они подошли к «Г.Дж.Уэллсу-1», настроение у всех было приподнято, возможно потому, что нет ничего более радостного, нежели возвращение в хотя бы и временный, но дом.

Эта мрачная серая торпеда теперь будет служить им кровом долгих четыре года и напоминать о покинутом мире.

— Сегодня будем спать внутри, — сказал Грибердсон. — Купола поставим позже. Видимо, ходить каждый день в деревню и обратно будет неудобно, и нам придется разбить поблизости от нее лагерь, ведь корабль мы не можем передвинуть.

Речел занялась ужином. Вскрытие упаковок с готовыми продуктами и стряпня заняли две минуты. Она наполнила небольшие бокалы вином — предстоял праздник. Пока она готовила, Грибердсон успел исследовать пробы в анализаторе.

— У мальчика Абинала тиф, — сказал он. — Причиной могла быть риккетсия, перенесенная телесной вошью. Я не заметил там других больных, поэтому не знаю точно. Хотя Абинал мог быть и первым. В любом случае его собственные вши могут стать разносчиками заразы. Надо будет завтра начать лечить Абинала и провести профилактику в племени. Всем дать лекарства и средство от вшей.

— Как вы собираетесь дать им лекарство? — спросил фон Биллман.

— Еще не знаю.

— От этого вреда может быть больше, чем пользы, — сказал Драммонд. — Нет, не подумайте, что я мизантроп, — добавил он, заметив, что Речел нахмурилась. — Но, в конце концов, мы хотим изучать их в естественной обстановке, насколько это возможно. Предупредив болезнь, как мы узнаем о ее воздействии? Как мы узнаем об их врачевании и колдовских обрядах, о церемонии погребения и прочем? Вам известно, что все они со временем умрут — возможно, не так скоро, но умрут — так какие же доводы вы приведете, если помешаете шаману заниматься больным и сами его вылечите? Наконец, если вам не удастся спасти его, от вас могут потребовать ответа за его смерть.

— Верно, — сказал Грибердсон. — Но если племя вымрет от тифа или какого-то другого заболевания, нам некого будет изучать, язык их тоже будет для нас потерян, и никто не поможет нам поднять корабль на вершину холма. Поэтому я собираюсь пойти на так называемый риск по расчету.

Речел с любопытством поглядела на него и сказала:

— Вновь и вновь я слышу от вас старомодные фразы. Вы их произносите как бы… ну, не знаю. Вы словно в младенчестве к ним привыкли.

— Я много читал, — сказал он. — К тому же у меня привычка употреблять старые добрые фразы.

— Я вас не осуждаю, — сказала она. — Мне нравится их слышать. В общем, ужин готов. Нужен маленький тост. Джон, вы наш шеф, вам и карты в руки.

Грибердсон поднял бокал и сказал:

— За планету, которую мы любим, какой бы она ни была. Они выпили. Речел спросила:

— Что за странный тост, Джон?

— Джон — странный человек, — сказал Драммонд и засмеялся. Грибердсон слегка улыбнулся. Он знал, что от Силверстейна не укрылось повышенное внимание жены к начальнику, но не думал, что это будет действовать ему на нервы, четыре года, которые предстояло провести в обществе друг друга, не пугали его в этом отношении.

В период подготовки проекта ученые изучили досье будущих компаньонов и были вполне удовлетворены. Никто в экспедиции не был психологически нестабилен — насколько можно было судить по тестам.

Если Драммонд не соответствовал нормам, его должны были бы отстранить. Но он был рассудительным и уравновешенным человеком.

Грибердсон знал это наверняка. Как раз перед запуском «Г.Дж.Уэллса-1» Драммонд стал замечать, что его жена проявляет излишний интерес к Грибердсону. Тогда это было еще малозаметно.

Несколько раз он и Речел выглядели так, словно плохо слали ночью. Грибердсон собирался потребовать заменить их, пока не поздно. Но они не позволяли своим взаимоотношениям отрицательно сказываться на выполнении служебных обязанностей, а Грибердсон понимал, как тяжело они воспримут отстранение от работы. Поэтому он ничего не сказал своим руководителям.

— Завтра рано вставать, — сказал он. — В семь часов по корабельному времени. После завтрака побродим вокруг и соберем образцы. Затем посетим наших дикарей. Но, думаю, если мы прихватим с собой мяса, нам удастся установить с ними более теплые отношения.

После ужина они вышли наружу. Солнце едва окрашивало горизонт, было холодно.

У реки паслись животные: стадо оленей примерно в тридцать голов, два огромных носорога, дюжина взрослых мамонтов с тремя детенышами и десяток бизонов. Отсюда они казались игрушечными.

Сегодня ученым впервые довелось увидеть носорогов и мамонтов. В зоопарках и заповедниках их века еще встречались слоны, но они сильно отличались от мамонтов с жировыми горбами на загривках и кривыми бивнями.

— Глядите, там волки, — сказала Речел.

Они увидели с дюжину серых теней, выплывавших из-за холма. Олени подняли головы, послышался приглушенный рев мамонтов. Волки, не обращая на них внимания, спустились к водопою в шестидесяти ярдах от травоядных и стали пить. Пили и остальные звери, беспокойно косясь на хищников.

Цвет неба из бледно-голубого стал темно-синим. Выглянули звезды. Драммонд Силверстейн установил телескоп и камеру. Речел осталась с ним. Фон Биллман вернулся на корабль прослушивать записи. Грибердсон прихватил скорострельную винтовку и пошел на холм. К тому времени, когда он оказался на вершине, выглянула луна. Она была точно такой же, как луна его времени, разве что ни одному человеку не удалось еще ступить на ее поверхность, никого не хоронили в ее камнях, и не было на ней ни куполов станций, ни звездолетов. Джон повернулся к северо-западу, лицом к ветру, скорость которого достигала шести миль в час. Ветер нес с собой звуки: вдали рычал лев, неподалеку мяукала кошка, фыркал какой-то крупный зверь, на западе стучали по камням копыта. Вновь зарычал лев, и наступила тишина.

Джон улыбнулся. Прошло очень много времени с тех пор, как он слышал такой рык в последний раз. Пещерный лев по размерам превосходил африканского и рычал громче, чем львы двадцать первого века. Где-то поблизости затрубил мамонт. И снова все стихло.

Затявкала лисица. Грибердсон постоял, впитывая в себя свет луны и свежесть воздуха, и стал спускаться к кораблю. Драммонд Силверстейн уже складывал астрономическое оборудование.

Речел ушла.

— Я уже люблю этот мир, — сказал Грибердсон. — Он прост и первобытен, он не переполнен людьми.

— Сейчас вы скажете, что хотели бы остаться здесь навсегда, — отозвался Драммонд.

По лицу Силверстейна нельзя было сказать, что он с ужасом относится к этой идее.

— Что ж, если бы человек хотел тщательно изучить эту эпоху, ему следовало бы посвятить ей всю жизнь, — сказал Грибердсон. — Он мог бы обследовать Европу и затем отправиться в Африку по перешейку. Насколько мне известно, Сахара сейчас зеленая и влажная, а в реках ее плещутся гиппопотамы. А Субсахара, давно знакомое мне место — рай для животной жизни. Возможно где-нибудь в ее лесах и саваннах сохранились еще предшественники первобытного человека.

— Поддаваться таким порывам эгоистично. И к тому же самоубийственно, — ответил Драммонд. — Что толку собирать данные, если некому будет их переправить?

— Я бы мог оставить записи в заранее установленном месте, а вы бы их вырыли по прибытии. Грибердсон рассмеялся и, подняв большую коробку с астрономическими приборами, пошел на корабль следом за Силверстейном.

— Вы говорите, как фон Биллман, — сказал Силверстейн. — Он уже что-то бормочет насчет шанса обнаружить и записать индохеттскую речь. Он утверждает, что мог бы в одиночку отправиться в Германию.

— Нет ничего плохого в таких мечтах, — сказал Грибердсон. — Но мы ученые, а следовательно, должны быть дисциплинированными. Мы выполним работу и вернемся домой.

— Надеюсь, — сказал Драммонд.

Он загружал оборудование в отсек в средней части корабля.

— Вы не чувствуете ничего необычного?

— Дикого и вольного? — закончила за него Речел.

Со странным выражением она глядела на Грибердсона.

— В воздухе витает душа самой первобытной природы.

— Весьма поэтично, — сказал фон Биллман. — Да, я тоже это чувствую. Наверное, мы слишком привыкли жить в благоустроенном, приглаженном мире. Реакция не предусмотренная нашими психологами.

Грибердсон не ответил.

«Если это так, — думал он, — то тот, кто обладает наиболее неуправляемой натурой, но долго сдерживал себя, должен реагировать на все более остро».

Силверстейн опустил койки и закрылся изнутри, пожелав остальным спокойной ночи.

Помещения корабля были тесными, но все же их строили так, чтобы исследователи, если бы нашли нужным, могли прожить в них все четыре года.

В пять утра возле уха Грибердсона зазвенел будильник. Англичанин выскочил из корабля, сделал несколько приседаний, позавтракал и ушел.

Он прихватил с собой скорострельную винтовку, повесил на плечо короткое ружье для стрельбы ампулами со снотворным, на пояс — большой охотничий нож и автоматический пистолет. Воздух был холодным и прозрачным. Вокруг все было отчетливо видно, хотя солнце еще не поднялось. Он ровно дышал и быстро поднимался на холм, не чувствуя тяжести ранца и оружия. Одежда его была из тонкого материала, но хорошо удерживала тепло. Вскоре ему пришлось расстегнуть молнию на груди комбинезона.

На вершине он остановился и оглянулся, вспомнив, что не оставил на рекордере сообщение для остальных членов экипажа, рассчитывая вернуться, прежде чем они проснутся. Нечаянная улыбка, вызванная красотой зарождающегося дня, коснулась его лица, но тут же сменилась его обычным выражением. Он повернулся и помчался вниз по пологому склону. Кругом лежала девственная земля, пусть не с такой растительностью, которую он любил, но все же просторная и манящая. Он пробежал не меньше мили, достиг зарослей карликовых сосен и заметил черно-бурую лисицу, которую преследовал крупный ястреб. Лисица быстро двигалась к холму в надежде укрыться от своего преследователя среди камней, щедро рассыпанных на его вершине. И прежде чем охотник разгадал планы своей жертвы, молчаливые спасители оставили его без завтрака.

Через полмили он встретил шесть могучих носорогов, один из которых с угрожающим видом сделал несколько шагов ему навстречу. Грибердсон повернул на север.

Он снова бежал. Солнце поднялось, но вскоре небо затянули тучи и через полчаса начался сильный дождь. Одежда спасала от дождя, но капли были холодными и студили лицо. Он миновал стадо огромных зверей с низко посаженными головами и большими кривыми бивнями. Бивни подрывали мох и стелющиеся растения с белыми цветами, корни камнеломки и карликовой азалии. Сквозь шум дождя слышно было, как урчит в животах у животных.

Звук этот был знакомый и успокаивающий. Даже несмотря на ливень, Грибердсон чувствовал себя по-домашнему. Вскоре он вновь оказался в рощице карликовых сосен. Чем дальше на север отступал ледник, тем большее пространство занимали сосны. На юге они должны быть выше.

Грибердсон шел по краю оврага. Подойдя к тому месту, где, по его расчетам, должны были находиться туземцы, он остановился и поглядел вниз. Оказалось, что он остановился как раз над стойбищем.

Карниз скрывал поселение, но Грибердсон узнал холм. Признаков жизни он не заметил. Возможно, дождь заставил охотников остаться дома — что было маловероятно, так как вчера он не заметил обильных запасов мяса — а может быть, они уже ушли. Грибердсон двинулся дальше, намереваясь сделать круг и вернуться к кораблю. Он мог опоздать, но это мало тревожило его. Каждый член экипажа отлично знал свои обязанности. Не беспокоила его и судьба Абинала.

Таблетка, которую он дал мальчику, помогала при заболевании тифом. Она должна была подействовать в течение нескольких часов.

Дождь не утихал. В конце концов Грибердсон решил свернуть и идти напрямик. Теперь звери попадались не так часто, они прятались от дождя. Он повернул на запад и стал подниматься по пологому склону. Большой оползень, обнаживший известняковые породы, задержал его. Достав из ранца портативную видеокамеру, Грибердсон снял несколько кадров. Затем он осмотрелся и, увидев проход между деревьями и валунами, приблизился к нему.

Там, в глубине, кто-то заворчал. Джон отпрянул и навел видеокамеру на проход, но никто не появился. Бросив несколько камней в отверстие, он вновь услышал ворчание и вошел в проход.

Что находится внутри, он не знал.

Следов на камнях под ногами не было. Пройдя двенадцать футов, он почуял запах медведя.

Вытащив из ранца шлем, он надел его на голову и укрепил на нем видеокамеру. Теперь он мог вести съемку и держать в руках винтовку.

Он не собирался убивать зверя. Он никогда не убивал, если не нуждался в мясе или если не приходилось обороняться. Но так давно уже в его жизни не было приключений, что желание заглянуть в берлогу оказалось неодолимым. Позже ему пришлось признать, что в тот миг он утратил свое лучшее качество — осторожность. Что может ожидать от медведя человек, вторгшийся на его территорию?

Зверь несомненно услышал или учуял его и вновь заворчал.

Грибердсон держал винтовку наготове. Туннель изгибался влево и через десять футов выпрямлялся. Над головой тонкой полоской виднелось небо.

К тому времени к нему вернулся здравый смысл. Он не боялся, но убивать медведя не хотел. «Какая в этом польза?» — спросил он себя. Но вдруг подумал, что мясо может пригодиться. Туземцы придут сюда несмотря на дождь и заберут его. Пять миль расстояния им не помеха. Вход можно будет завалить камнями, тогда волкам и гиенам не пройти, и можно будет простить себя за проявленное легкомыслие.

Конечно, он мог убить мамонта или носорога, но тогда туша, оставленная на открытом месте, мгновенно привлечет внимание пожирателей падали.

Он поморщился. Трудно оправдываться перед самим собой. Послышалось рычание, и в нескольких футах перед ним появилась огромная голова с выпученными белыми глазами, с клыков зверя капала слюна. Проход был столь узок, что медведь упирался плечами в стены. Грибердсон выстрелил. В тесном коридоре звук выстрела был оглушительным. Зверь рухнул замертво, пуля угодила ему в переносицу.

Второй медведь — это была самка, — взревев, попытался через тушу дотянуться лапой до Грибердсона. Пуля пронзила медведице глотку, и она умерла почти мгновенно.

Перебравшись через убитых животных и включив фонарик, Грибердсон осмотрел пещеру. В ней оказалось двое детенышей. Он перебросил их вперед через туши, перелез сам и поволок медвежат к выходу. Смерть родителей не напугала зверенышей, напротив, они обрадовались свободе. Грибердсон выстрелил в них ампулами со снотворным и, когда они затихли, завалил камнями вход. Убедившись, что волкам и гиенам не так-то просто будет добраться до мяса, он сгреб зверят и отправился в путь. Он шел быстрым шагом и опоздал лишь на полчаса. Все были слегка встревожены его опозданием и удивились, увидев медвежат.

Речел нашла, что они очень милы, но спросила, чем можно кормить детенышей.

— Они уже не сосунки, — сказал Грибердсон. — Мясо и ягоды — все, что им нужно.

Он вытащил из корабля каркас трех футов высотой, обернул его тонким пластиком, закрепил концы и щедро обрызгал конструкцию пеной, которая высохла через десять минут. Он нанес новый слой, затем еще один.

Три слоя создали покрытие толщиной в четыре дюйма. Внизу он вырезал входное отверстие, а вырезанный круг приспособил в качестве вращающейся двери. Теперь у медвежат был уютный теплый дом.

Берлога была уменьшенной копией сооружений, которые путешественники должны были возвести для себя позже. Такой дом, очень легкий, даже Речел могла бы нести несколько миль, правда размеры делали его неудобным для транспортировки. Но конструкции можно было волочить и по земле, не опасаясь повредить их. Кроме того, на корабле имелись колеса и оси. К полудню они подошли к стойбищу. В дальнейшем, составляя отчеты, они дадут этому месту название «пункт А-1», так же они будут называть стойбище и в разговорах.

Вновь их встретили и окружили воины. Грибердсон быстро шагал во главе своих товарищей, не обращая внимания на караул. Он подошел к шатру Абинала и вошел, кивнув матери. Абинал выглядел гораздо лучше. Он испугался, увидев гостей, но Грибердсон, осматривая его, говорил успокаивающе. Он дал мальчику таблетку, но тот отказался проглотить ее. Грибердсон, улыбаясь, достал таблетку и демонстративно проглотил ее сам.

Ребенок смотрел в сторону. Амага, похоже, хотела, чтобы ее сына оставили в покое.

Грибердсон попытался знаками объяснить ей, что ребенок умрет, если не примет лекарство. Кроме того, заразившись, могут умереть и другие.

Убедившись, что Абинал слишком напуган, Грибердсон покинул шатер. Речел снимала женщину, которая свежевала сурка. Драммонд отбирал образцы грунта и пород. Толпа детей и несколько взрослых следили за ним. Фон Биллман предложил одной седой старухе — вряд ли ей на самом деле было больше пятидесяти — кусок мяса, и теперь она обучала его языку, показывая разные предметы.

Грибердсон решил, что лагерь нужно разбить на четверть мили ниже, в долине.

Там обрыв образовывал небольшой карниз, которого было достаточно, чтобы дать им приют. Теперь они будут находиться достаточно близко к стойбищу, чтобы не тратить лишнего времени на переходы. Но и не настолько близко, чтобы у туземцев возникло чувство, будто пришельцы стоят у них над душой.

Грибердсон вновь вошел в шатер. Мальчика кормила Ламинак, его сестра.

Она пугливо оглянулась на Грибердсона, затем улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, присел на корточки, взял Абинала за руку и стал считать пульс.

Кожа ребенка была теплой и влажной, пульс — семьдесят шесть ударов в минуту.

Грибердсон встал, отошел и высыпал таблетки в кожаный бурдюк с водой. Средство сильнодействующее, и чем больше людей получат его, тем лучше, он не прочь был обезвредить воду во всем стойбище.

Мальчик что-то сказал, девочка встала и обернулась к Грибердсону. Она заговорила резко, точно возражая против чего-то, он понял: Абинал увидел, как он бросил таблетки в воду. Грибердсон не пытался отрицать.

Он попробовал с помощью языка жестов объяснить, что хочет сделать. Ламинак позвала, и явилась Амага. В шатре стало тесно. Грибердсон нагнулся и вышел в низкую, узкую дверь.

— Что произошло? — спросила Речел.

Грибердсон объяснил, и она сказала:

— Если вы будете оказывать им помощь, мы лишимся возможности изучать их в естественной обстановке.

— Но если они вымрут, мы тоже потеряем эту возможность, — ответил он. — Кроме того, я не могу видеть, как умирает человек, если имею возможность предотвратить эту смерть. Пусть даже…

— Пусть даже им всем скоро предстоит умереть, пусть даже они, в известном смысле, уже мертвы? — сказала Речел.

Он улыбнулся:

— В некотором смысле все мы уже мертвы. И мы это знаем! Тем не менее это обстоятельство не побуждает нас покончить с собой, не правда ли?

Амага с бурдюком в руках вышла из шатра. Она подошла к краю стойбища и вылила воду на склон. Бросив быстрый торжествующий взгляд на англичанина, она вернулась назад.

— Они отказываются от моей помощи, — сказал он. — Наверное, они считают, что я использую лекарство, чтобы захватить власть над ними. Но Абинал может умереть.

— Это вопрос времени, — сказала Речел. — Если мальчик выздоровеет, они, возможно, с большим уважением отнесутся к вашим лекарствам, но…

Грибердсон не любил гадать.

Если не удастся помочь мальчику сейчас, нужно, не теряя времени, наладить отношения со старейшинами. Может быть, тогда они приучат племя не бояться медицины.

С помощью жестов он объяснил нескольким взрослым дикарям, что убил двух медведей — двух больших, толстых, вкусных медведей — и предложил следовать за ним. Люди не трогались с места. Грибердсон подумал, что они боятся оставить деревню, пока в ней находится кто-нибудь из чужаков, и приказал остальным его сопровождать. Фон Биллман стал возражать.

Он как раз добился прогресса в беседе с седой старухой. Англичанину с трудом удалось его убедить. Джон сказал туземцам, что женщины, свободные от работы, могут пойти с ними. Через несколько минут колонна с четырьмя пришельцами в авангарде двинулась к пещере. Люди держались настороженно и подозрительно, но мысли о двух больших и вкусных медведях заставили их шагать быстрее.

Вскоре они пришли, но тут же стало ясно, что кто-то их опередил.

Камни, которыми Грибердсон загородил вход, лежали в стороне. Поэтому осторожность, с которой он вошел в пещеру, была не излишней. Неизвестные грабители поработали отлично: повсюду валялись медвежьи внутренности, а на камнях бурели кровавые пятна. Стараясь не смотреть на разочарованных туземцев, которые вошли следом, Грибердсон осмотрел земляной пол пещеры. В луже полузасохшей крови он обнаружил следы обуви, принадлежавшей, судя по размеру, людям огромного роста.

— Представляю, какими были эти туземцы, — сказал фон Биллман.

«Оба косолапых весили не менее двух тысяч фунтов, — думал Грибердсон. — Даже если разрезать их на куски, и двести человек было бы недостаточно, чтобы унести все мясо за один раз. Не понимаю, почему они на меня не напали. Наверняка они следили за мной, когда я загораживал вход».

В конце концов он решил, что грабителей смутила его странная одежда, а также звуки выстрелов.

Подошли шесть охотников — Гламуг, шаман, с ним Ангрогрим, Шивкет, Гульшеб, Дубхаб и вождь Таммаш. Они несли куски освежеванных оленьих туш. Между ними и остальными туземцами произошла горячая перебранка. Предметом спора, судя по сердитым взглядам и жестам в сторону чужаков, был поход за медвежьим мясом.

Практичные лингвисты успели за это время сделать вывод, что медведь — самец — на языке племени — «вотаба», а самка — «животами», или наоборот.

Грибердсон вмешался в спор, пытаясь знаками объяснить, что нужно пойти по следам грабителей и разыскать их стойбище. По его мнению с тяжелой ношей они не могли уйти далеко. Но вскоре перебранка надоела ученым.

Супруги всем своим видом давали понять, что решили полностью положиться на ход событий и ни во что не вмешиваться. Фон Биллман, похоже, согласен был выполнить любые распоряжения Грибердсона.

Тот посоветовал Силверстейнам возвращаться в стойбище, а сам решил вместе с лингвистом и несколькими охотниками идти по следу неведомых дикарей.

— Будьте осторожны, Джон, не вмешивайтесь в здешние распри, — предостерег его Драммонд. — Если мы сейчас встанем на сторону этого племени, может случиться так, что нам придется убивать его врагов.

— Не беспокойтесь, Драммонд, мы будем играть тоньше, — ответил Грибердсон. — Ведь именно это племя мы встретили первым, и нам не следует оставаться в стороне. Похоже, они к нам относятся неплохо.

— Вы не должны стрелять в их врагов!

— Боже мой, да кто вам сказал, что я собираюсь стрелять? — спросил Грибердсон. Он смотрел в лицо Драммонду тяжелым взглядом. — Вам не приходит в голову, что я совсем не обязан оправдывать ваши худшие опасения?

— Простите, — сказал Драммонд. — Наверное, я не прав. Но я, действительно, не могу понять, как вы собираетесь отнять у дикарей мясо, не перестреляв их.

— Объясняю второй раз, одного раза вам было недостаточно, Драммонд, я должен восстановить наш престиж — иначе мы потеряем это племя. — Он повернулся. — Пойдемте, Роберт. Четверо охотников, в том числе Таммаш и гигант Ангрогрим, пошли вслед за ними.

Грибердсон шел впереди, внимательно глядя под ноги. Пройдя милю, возле болота они обнаружили множество следов. Грибердсон подсчитал, что преследуемых было не менее четырнадцати человек.

Он вывел свою группу, и они шли теперь по равнине, поросшей низкорослыми деревьями.

Справа и слева паслись стада мамонтов. Несколько гиен загоняли оленя, рыжая лисица преследовала зайца, а впереди, довольно далеко, они увидели людей, согнувшихся под тяжестью украденной медвежатины.

Джон указал на них фон Биллману, и преследователи прибавили шагу. Лингвист тяжело дышал. Видно было, что путь ему дается нелегко, хотя он и занимался по утрам физическими упражнениями. Охотники же шли, как иноходцы, быстрым и размеренным шагом.

— Рано или поздно племена все равно бы столкнулись, — сказал Грибердсон. — Похоже, грабители вторглись на чужие земли. Я надеюсь, что мы сможем их напугать и заставить уйти.

— Но, Джон, ведь было бы неплохо изучить и способы ведения войны первобытных людей.

— Это можно будет сделать позже.

Грибердсон достал видеокамеру и, остановившись на бугре, заснял своих спутников, людей, за которыми они гнались, и местность вокруг.

Продираясь сквозь кусты, они потеряли преследуемых из виду — их скрыли невысокие холмы. На склонах не было почти никакой растительности — только сухая трава и пятна лишайника на камнях. Впереди холмы сближались, образуя небольшое ущелье шириной не более пяти футов. По дну его бежал ручей.

Грибердсон с ружьем наизготовку шел впереди, остальные двигались за ним по пятам.

Миновав ущелье, они оказались у небольшой речки, в которую превращался ручей, здесь расширяясь. На другом берегу на краю обрыва среди валунов виднелись конусы вигвамов, и к небу поднимался голубой дым костра. Видимо, появление преследователей не осталось незамеченным, и в чужом лагере пробили тревогу. Вил кожаный барабан и пронзительно свистели костяные флейты и свистки.

Косясь на ученых, четверо туземцев о чем-то переговаривались. Они были рады, когда Грибердсон дал знак остановиться.

— Не нравится мне наша позиция, — сказал фон Биллман. — Слишком мы на виду. Не удивлюсь, если наши ребята бросятся наутек.

— Они знают, что я убил двух медведей, — ответил Грибердсон. — Следовательно, должны верить в мое военное искусство. Но вы правы, будет вполне простительно, если они удерут.

Вдруг, словно по волшебству, край утеса ожил, ощетинившись копьями.

Ежесекундно подбегали все новые охотники и торопливо занимали оборону, причем, как считал Грибердсон, они могли в любую секунду напасть, слишком уж невзрачной боевой силой выглядели шесть человек, готовые сразиться с целым племенем. Но один из этих шестерых ассоциировался в памяти воинов со смертью двух медведей и страшным грохотом, а значит, обладал опасной и таинственной мощью. Все же к бою племя готовилось решительно. И Грибердсон подумал, что не следует спешить с выполнением задуманного плана. Четверо туземцев, сопровождавших его, не убежали. Они стояли на берегу и с тревогой смотрели на частокол из копий и боевых топоров.

Грибердсон вошел в реку и позвал их, но они остались на месте. Он вытащил из кобуры ракетницу, зарядил ее и выстрелил.

Выстрел был удачным — ракета зашипела и рассыпалась на несколько частей, взорвавшись у обрыва, где стояли воины враждебного племени. Спутники Грибердсона подбежали к нему. Они были не меньше своих врагов бледны и напуганы, но наступали решительно.

Воины на обрыве начали ворочать большие валуны, собираясь сбросить их на головы нападавших. Грибердсон не стал дожидаться, когда камень превратит его в лепешку. Он поднял скорострельную винтовку и пять раз выстрелил в самый крупный валун, превращая его в щебень. Воины исчезли. Грибердсон перезарядил ружье разрывными пулями и стал подниматься по крутому склону. Прежде чем выйти на край утеса, он трижды выстрелил, отбивая от скал куски породы. Каждый выстрел сопровождался воплями в лагере. Перед оказавшимся наверху Грибердсоном предстала картина удирающего во всю прыть племени. Люди катились по склону холма, бежали, падали, поднимались и падали вновь, и крики ужаса и боли заглушались безумным визгом женщин.

— Хочу надеяться, что обошлось без увечий, — сказал Грибердсон.

Четверо охотников орали от восторга и лупили друг друга по спинам и ягодицам.

Ангрогрим вскинул копье, выкрикнул боевой клич и ринулся вдогонку за убегавшим врагом.

Грибердсон встревоженно окликнул его, но гигант не обратил внимания и продолжал мчаться вперед. Пришлось выстрелить. Ангрогрим остановился и оглянулся.

Грибердсон позвал его, махнув рукой. Ангрогрим не мог понять, зачем нужно возвращаться, вместо того чтобы догнать и добить деморализованного противника. Англичанин погрозил пальцем, словно стараясь пристыдить ребенка. Ангрогрим посмотрел на него, как на кретина, но вернулся.

Победители приступили к осмотру захваченного лагеря. Фон Биллман стрекотал камерой. Грибердсон обошел все шатры и в одном обнаружил старика и старуху с больным ребенком. Он заставил ребенка проглотить универсальную таблетку и взял кровь на анализ.

Старики были совершенно беззубы, старуха к тому же оказалась слепой.

Обоих так трясло от ужаса, что Таммаш не смог добиться от них толкового ответа.

Наконец женщина что-то произнесла.

Таммаш поднял брови, пожал плечами в недоумении и вышел. Этого языка он не знал. Фон Биллман бросился следом, пытаясь знаками упросить его продолжать допрос, но Таммаш полностью утратил интерес к пленным. Его и его сородичей привлекали копья, дубины, топоры, атлатлы и прочее нехитрое оружие, валявшееся в беспорядке на земле. Грибердсон озабоченно следил за ними. Когда Гульшеб вошел в шатер, где находилась семья, он бросился следом и успел вовремя — еще секунда и копье Гульшеба вонзилось бы в солнечное сплетение ребенка.

Гульшеб тупо уставился на ученого, но, видимо, сообразил, что ребенок зачем-то нужен живым чужеземному колдуну, и вышел. Но в следующую минуту в вигвам ворвался воинственный Ангрогрим. Если бы Грибердсон не вмешался, он расправился бы со стариками. Кончилось тем, что Ангрогрим удалился, яростно пнув ногой полог.

Грибердсон объяснил туземцам, что скоро стемнеет. Пора было погрузить медвежатину и возвращаться. Было ясно, что, по крайней мере, половину мяса придется оставить. Дикари решили загадить его нечистотами. Грибердсон запретил им это, и когда они не послушались, угрожающе поднял ружье.

Охотники отскочили от мяса, как от гремучей змеи.

— Я собираюсь оставить этому племени часть медвежатины, — сказал англичанин фон Биллману. — Может быть, тогда они поймут, что мы не хотим войны. Не понимаю, почему племена должны воевать.

Грибердсон взвалил на плечо тяжелую медвежью лапу и стал спускаться с обрыва.

Бывшие защитники лагеря, основательно вывалявшиеся в грязи, собрались на дне ущелья и с почтительного расстояния смотрели на шестерых путников, которые медленно удалялись, сгибаясь под тяжестью ноши и постоянно оглядываясь. Вскоре они услышали торжествующие крики жителей стойбища — похоже те уже вернулись к своим жилищам и обнаружили мясо.