— Я прошел сотню миль вдоль границы ледника. Потом повернул и двинулся домой, но на перешейке случилось непредвиденное — мне пришлось двое суток отсиживаться в пещере. Я встретил волков, которые, видимо, не знали страха перед человеком. Такой крупной стаи я никогда прежде не встречал — их было больше пятидесяти.
— А как же ваше ружье? — спросил фон Биллман.
— Я потерял его, когда взбирался на обрыв, чтобы оторваться от них. Иногда приходилось останавливаться, чтобы застрелить волка, но потери их не обескураживали. Они лишь пожирали убитого и вновь лезли за мной. Скорее всего, они были очень голодны, ничем иным не объяснишь такую решительность. В общем, я случайно поскользнулся и угодил бы прямиком к ним в пасть, если бы не схватился за выступ скалы. Но ружье провалилось в щель, и даже потом, отбившись от волков, я не сумел его достать.
— Вы должны были взять с собой револьвер, — сказала Речел.
— Мне не хотелось таскать с собой лишний груз.
— Но как вам удалось справиться с целой стаей, имея один нож? — спросил Драммонд.
Перед этим Грибердсон сказал, что копье, которым он убил львицу, он сделал после схватки с волками.
— Я убил несколько волков, когда они карабкались ко мне по склону, — сказал Грибердсон. — В пещеру они могли попасть только так. А потом волки просто ушли. Видимо сожранные сородичи несколько приглушили их охотничий азарт.
Узнав, что к Драммонду вернулся здравый рассудок, Грибердсон позволил себе лишь одно замечание. Он выразил надежду, что тот выздоровел окончательно.
Речел догадалась, что Грибердсон хотел бы быть уверен в том, что Драммонд отказался от мысли убить кого-нибудь из них. Драммонд, в свою очередь, дал слово, что полностью принял действительность и не позволит себе насилия ни в коем случае.
Грибердсон подверг его ряду психологических тестов, пытаясь выявить скрытые агрессивные побуждения. Результаты его, видимо, удовлетворили — оружие Драммонду он вернул, но следил, чтобы вооруженный Силверстейн не находился у него за спиной. Речел заметила это.
И все же налицо были решительные перемены. Прежде ученые, за исключением фон Биллмана, редко принимали безоговорочно друг друга, теперь же они работали с минимальными трениями и гораздо упорнее, чем прежде.
Перерыв в общении пошел им, видимо, на пользу. Все ближайшие участки были изучены и, кроме самих туземцев, поблизости не оставалось ничего интересного. С каждым днем приходилось уходить все дальше.
Нагрянула зима. Температура понемногу повышалась, с каждым годом чуть интенсивнее таяли ледники, но все же снегопады были сильными, а морозы суровыми. В эту зиму племя откочевало вслед за северными оленями. Крупные животные исчезли полностью.
Казалось, все стада покинули эту часть Франции.
Наконец, к радости фон Биллмана, Грибердсон решил вести племя туда, где со временем будет располагаться Чехословакия.
Пусть глубокие снега замедлят их продвижение, но в Чехословакии они смогут осесть на зиму, а то и на лето, если дичи будет достаточно.
Обойдя с севера Альпы, покрытые мощными ледниками, путешественники миновали Германию, проследовали руслом Дуная — в то время его география отличалась от нынешней — и с севера вошли на территорию будущей Чехословакии.
Для зимовки выбрали большую пещеру. У вождя Таммаша развился артрит, который Грибердсон попытался вылечить. Но лечение дало побочный эффект, и как-то летним днем Таммаш, гнавшийся за раненой лошадью, рухнул замертво. Вскрыв тело, Грибердсон обнаружил повреждение сердечной мышцы.
В то лето не умирали ни женщины, ни дети, но без несчастий все же не обошлось.
Сильнейший воин племени Ангрогрим бросил копье в отбившегося от стада детеныша мамонта, но поскользнулся при этом. Он ударился головой о камень и умер, прежде чем раненый мамонтенок раздавил ему грудную клетку.
Жена шлюанга Карнала подавилась рыбьей костью, и ее место заняла Амага.
На следующее лето племена вновь вернулись в долину реки Везер во Францию.
Фон Биллман был разочарован, ему не удалось найти язык, который со временем мог превратиться в индохеттский.
— Неужели вы действительно верили, что найдете его? — спросил Джон. — Кто бы ни были эти протоиндохетты, они должны жить где-то в Азии или в России. Возможно, они позже мигрируют в Германию, но не раньше чем через несколько тысяч лет. — И улыбнувшись добавил. — Не исключено, что именно сейчас они находятся в нескольких милях от нас.
— Вы немножечко садист, Джон, — сказал фон Биллман.
— Возможно. Но оказавшись в следующей экспедиции, вы получите шанс найти этот язык.
— Но я хочу найти его сейчас!
— Может быть, случится нечто непредсказуемое, что охладит ваш пыл.
Эти слова вспомнятся фон Биллману значительно позже.
9
Время летело незаметно, и вдруг оказалось, что день возвращения экспедиции уже близок.
Четыре года прошли. Корабль был набит образцами, и коллекцию оставалось лишь слегка пополнить. Главным образом нужно было собрать сперматозоиды и яйцеклетки. Их предстояло взять у животных, усыпленных анестезирующими зарядами. После карантина полученный материал поместят в утробы коров, слонов и китов. Уровень развития биологии двадцать первого столетия позволял в утробе одной особи вырастить другую, физиологически отличную. Благодаря этому в зоопарках и заповедниках появятся звери, исчезнувшие с лица земли много тысяч лет назад.
Кроме того, в криогенные контейнеры будут помещены сперматозоиды и яйцеклетки людей.
Дети, рожденные и воспитанные в двадцать первом веке, всем, за исключением умственного развития и психики, будут походить на далеких предков. Они, а затем и их дети — дети кроманьонцев и современных людей — станут предметом исследований ученых.
Чтобы поместить образцы, многое с корабля пришлось убрать. Сняли все лишнее, кроме приборов, обеспечивающих управление, и приспособлений, предназначенных для хранения материалов. Все, что перед стартом корабля было взвешено, тщательно взвесили снова. Затем аппаратуру сняли, а ее вес заменили предметами быта тридцати племен.
Грибердсон настоял, чтобы каждый участник экспедиции взвесился.
— Если с кем-нибудь из нас что-то случится, и его нельзя будет взять на борт, мы увезем взамен нечто полезное.
— О Господи, Джон, — сказала Речел. — Что может случиться? Мы не будем отлучаться от корабля, разве что вечером на прощальный пир. А если кто-то заболеет или сломает себе шею, мы все равно заберем его с собой.
— Правильно. Но предусмотреть нужно все. Вам известно, как опасно может быть расхождение в весе.
Резервными, как назвал их фон Биллман, были предметы, оставшиеся после размещения более важных образцов. Из них тщательно отобрали четыре груды, причем каждая точно соответствовала весу одного из ученых. В основном это были минералы.
Вечерний праздник был долог, утомителен, но очень трогателен.
При свете сосновых факелов туземцы обоих племен попрощались с учеными, воташимги и шлюанги перецеловали их всех. Потом дикари с воплями и песнями отошли от машины времени на сто футов, сели на землю и стали ждать рассвета. Корабль должен был отбыть на заре.
Четверо путешественников не пытались уснуть. Они сидели в креслах, вели беседу и часто поглядывали на экран внешнего обзора. Провожающие, за исключением детей, тоже не спали. Впервые за долгое время беседа ученых между собой была оживленной, даже веселой.
Прошлое не висело над ними мрачной тенью. Речел в душе надеялась, что Грибердсон забудет о своих рассуждениях относительно вмешательства в чужую супружескую жизнь. Сразу же по окончании карантина она добьется развода. Ей казалось, что Джон любит ее, но ему мешает признаться в этом старомодная мораль.
За несколько минут до рассвета Джон Грибердсон вдруг встал, обернулся, вытащил черный шар диктофона и положил его на сиденье.
— Сейчас я уйду, — сказал он. — Вы должны как можно быстрее взять на борт груду, соответствующую моему весу. В шаре есть все, что вы захотите узнать. Прошу, ни о чем не спрашивайте меня и не пытайтесь удерживать. Это все равно не удастся, я сильнее всех вас, и вы это знаете. Прошу простить мне этот несколько резкий тон. Вы потрясены. Но я не люблю долгих прощаний и объяснений, времени осталось мало, а я заранее знаю все, что вы можете мне сказать.
Он замолчал, глядя на их бледные лица. Потом добавил:
— Я остаюсь здесь, потому что предпочитаю этот мир тому. — Грибердсон повернулся, нажал кнопку, открыл овальную дверь и вышел наружу. Люди, увидев его, закричали и бросились навстречу. Видимо, они догадались о его решении остаться с ними, и были счастливы, если не все, то большинство.
Никто и никогда не был так популярен в народе на все сто процентов.
— Остановите его! — закричала Речел.
— Каким образом? — спросил Драммонд.
Он быстро оправился от потрясения и выглядел не менее довольным, чем туземцы.
— У нас нет ружей, да он и не обратил бы на них внимания. Он расшвыряет нас троих, как котят.
Силверстейн бросился к груде вещей, эквивалентных весу Грибердсона, и схватил мешок с образцами.
— Лучше помогите мне, да побыстрей, — сказал он. — Времени осталось мало.
Речел рыдала, по ее виду можно было предположить, что она собирается бежать вслед за Джоном. Но это было не так. Она взяла сумку и покорно прошла на корабль следом за Драммондом.
Фон Биллман принес два мешка, опустил их на пол у входа и закрыл дверь перед Речел, которая собиралась выйти вновь. Все трое сели в кресла, пристегнули ремни и стали ждать.
Они еще раз увидели на экране Грибердсона, стоявшего среди туземцев и помахивающего им на прощание рукой.
Через шестьдесят три секунды они были в двадцать первом веке.
Корабль находился в сорока ярдах от вершины холма, вокруг него высились здания Проекта.
Появились фигуры в белых костюмах со шлемами, с контейнерами за плечами и со шлангами в руках. Они подходили к кораблю справа, со стороны небольшого здания.
Начался первый этап карантина.
Фон Биллман отвечал на вопросы главного администратора. На него смотрел весь мир — по всем девяти тысячам девятьсот девяносто девяти каналам показывали корабль путешественников во времени. Но Речел не обращала внимания на то, что происходило вокруг.
Она держала в руках диктофон и слушала голос Джона Грибердсона.
По прошествии семи дней, они получили разрешение покинуть корабль и сразу же отправились вниз, в долину. Здесь они увидели тоннель, прорытый археологами и сотрудниками Проекта, ведущий на шесть футов вглубь скалы и упирающийся в полость, выдолбленную Джоном Грибердсоном. В ней находилась коллекция предметов и записей, которую он обещал оставить, если проживет достаточно долго.
Большей частью это были рукописи, сделанные на бумаге или пергаменте. Но последнее сообщение, датированное 1872 годом, было записано на кассете одной из машин, взятых с корабля.
— Для вас, Роберт, Драммонд и Речел, миновала лишь неделя, а для меня — почти четырнадцать тысяч лет. Я прожил значительно больше, чем мог рассчитывать. Расставаясь с вами, я не надеялся, что проживу такой срок. Я совершенно не боюсь смерти, что делает меня не совсем человеком, но вместе с тем по-прежнему люблю жизнь. Математическая вероятность того, что я проживу так долго, была очень низка. Неудивительно, если учесть, сколько людей и животных пытались убить меня, сколько несчастных случаев могло произойти со мной. Но я жив, хотя смерть была рядом бесчисленное количество раз. Я жив, но как долго это будет продолжаться? Сегодня тридцать первое января, среда. Завтра или через несколько дней моя судьба решится. Согласно ли время терпеть двух Грибердсонов, или в его структуре есть нечто такое, что убьет меня? Это я узнаю только в том случае, если останусь жив. Если же время уничтожит меня, я буду в сознании лишь секунду, за которую едва ли сумею что-нибудь понять. Но жалеть ни о чем я не вправе. Никто не прожил столько, сколько я. Вы знаете, что однажды мне повезло. Шаман, последний из племени, дал мне эликсир бессмертия. Он принадлежал к роду колдунов, которые несколько поколений назад раздобыли это снадобье — мерзкое на вкус дьявольское зелье из каких-то африканских растений, крови и иных компонентов, о которых я не имею ни малейшего представления. Шаман очень уважал меня — я спас ему жизнь и к тому же был в его представлении чем-то вроде полубога. Он знал о моем весьма необычном воспитании. Но обо всем этом сказано в кассете, которую я оставил Речел. Как поживаете, Речел? А вы, Драммонд? А вы, Роберт? Странно, что приходится говорить с теми, кто еще не родился. Я больше привык общаться с давно умершими. Но с неродившимися… Впрочем, не буду тратить кассету понапрасну. Рассуждая о парадоксах времени, можно чересчур увлечься. Роберт, мне известно, что экспедиция в восьмитысячный год до нашей эры обнаружит ваших протоиндохеттов.
И помогу им в этом я, потому что уже записал протоиндохеттские диалекты во всех деталях, чего им, конечно, не удалось бы сделать из-за недостатка времени. Меня они тоже искали — надо полагать, из-за этого сообщения. Но неудачно. Не могу сказать вам, в чем тут секрет, иначе меня могут опознать. Даже если экспедиция в известном смысле уже состоялась. Впрочем, я сказал, что не хочу углубляться в парадоксы. Вы узнаете, Роберт, что протоиндохетты возникли на том самом месте, которое вы только что покинули. Наши племена — шлюанги и воташимги естественным путем отказались от индивидуальных языков и усвоили общий. Через шесть тысячелетий он превратился в многосложную, синтезированную речь протоиндохеттов, которую и предстоит открыть следующей экспедиции. А от нее, разумеется, произошли германские, балтославянские, индоиранские, греческий, итальянский, польский и десятки других, неизвестных цивилизованным народам, языков. Грибердсон хихикнул и сказал:
— Так что, не будь путешествия во времени, Роберт, не существовало бы индохеттского, а следовательно, и немецкого, да и всех родственных ему языков. Вы скажете, что изученные нами дикари отличались от индохеттов по группам крови. Но было очень много вторжений с востока, и за время, прошедшее до восьмого тысячелетия, наши племена поглотили столько пришельцев и так разрослись, что первоначально доминировавшая группа крови почти перестала встречаться.
Слова Грибердсона заставили фон Биллмана побледнеть. Он сел, казалось, у него перехватило дыхание. Речел протянула ему стакан воды. Он выпрямился и оглянулся, словно искал поддержки. Андерсон, глава Проекта, выключил диктофон.
— Вы поняли, что он сказал? Меня не будет в составе следующей экспедиции! Но почему? Неужели я умру раньше, чем она состоится? — сказал Биллман.
Так как никто не мог ответить ему и никому не хотелось обсуждать это сейчас, Андерсон вновь включил диктофон.
— Состоится еще одна экспедиция. Ее отправят в район Мессопотамии в 3500 год до нашей эры. Будут запланированы и другие, но ни одна из них не осуществится. Почему — не знаю. Я их ждал, но напрасно. Может быть, они погибли в какой-то катастрофе? Мне это неизвестно, да и вы, я думаю, не узнаете, пока это не случится.
Здесь находятся собранные мною коллекции. Как вам известно, не будь меня, никогда бы не было нашей экспедиции. И все же я многим обязан людям, которые дали мне возможность жить в экологически чистом мире. Я могу себе представить, что означают для вас собранные мною сведения. Поэтому из тысячелетия в тысячелетие я собирал материал и делал записи. Здесь, по меньшей мере, сто тысяч фотографий. В свое время я захватил достаточно пленок. Вы обнаружите снимки — частью сделанные тайно — подлинного исторического Геркулеса (это я), Навуходоносора, легендарного Моисея (не я), Юлия Цезаря, Шекспира, Эрика Рыжего, которого я фотографировал из кустов, прождав шесть месяцев, когда он приплывет в Исландию. Вы найдете фотоальбом исторической Одиссеи, снимки подлинной Трои, первого фараона, первых императоров Китая, Марко Поло. Есть здесь также фотографии Иисуса, Гаутамы, Мухаммеда, Саладина, Беовульфа, групповой снимок подлинных основателей Рима. К моему великому разочарованию, ни Ромул, ни Рем в действительности не существовали. Я мог бы продолжать, но вы и так все увидите. Мне довелось быть капитаном торгового корабля и поддерживать армию ахейцев, у Гомера можно найти упоминание обо мне, хотя и не совсем в роли купца. Но тогда я стоял в стороне от сражений, как, впрочем, и от большинства сражений позднее. Я принял решение жить подальше от людей, если хочу протянуть подольше. В дикой Африке, например, я провел в общей сложности тысячу лет, другую тысячу — в Азии, третью — в Америке доколумбовых времен. Но порой тоска по городам становилась сильнее желания быть отшельником, и тогда я отправлялся в далекие и весьма увлекательные путешествия. И потом, разве следить за развитием цивилизации — не долг ученого? Египет и ближний Восток, Бирма, долины Инда и Желтой реки, древний Крит и Греция, все это маршруты моих экспедиций. Я даже был Кетцалькоатлем. Подробности этой истории вы также обнаружите в моих записях. Я всюду побывал десятки раз и видел все, что только в состоянии увидеть человек. Я был первым, кто ступил на остров Таити. Появившись там во второй раз, я построил за неделю первый флот полинезийцев (смотрите дневники). Я много раз женился и стал отцом многих детей. Должен заметить, что огромное количество людей, живших с пятитысячного года до нашей эры — мои потомки. Я многократно становился собственным предком… Говорить об этом можно бесконечно. И потом, в мире скопилось столько тайн, разгадки на которые, я полагаю, вам были бы отнюдь небезынтересны. Например, я был на «Марии Целесте»… Но сейчас я думаю о другом. Я буду сидеть под этой скалой, когда решится, останусь ли я жить. А если нет? Что случится тогда? Думаю, вы, исследователи, прочтете газетные заметки и узнаете, было ли обнаружено под этим выступом тело брюнета с серыми глазами, ростом шесть футов три дюйма. Если этого не случится, значит, я просто исчез, или от меня остался один скелет, или меня утащил какой-то пожиратель трупов.
Вариантов достаточно. Каков бы ни был итог, я благодарен, что жил так, как не жил никто.
А теперь о вас, Речел. Вы будете включены в состав мессопотамской экспедиции и выйдете замуж в стране халдеев. За меня. Когда настанет пора возвращаться, вы решите остаться. И будете известны как жена Фарры. И именно вы родите Авраама. Я говорю вам об этом потому, что время вновь разлучит нас. Вы никогда не получите эликсир, так как я не смогу его приготовить. Вы умрете. Я говорю это на тот случай, если вам захочется изменить ход событий. Если же вы решите не участвовать в экспедиции, произойдет нечто, противоречащее моим знаниям о том, что уже произошло. Возможно ли это? Не знаю. Но я полюблю вас, Речел, и вы станете прародительницей Моисея и царя Давида, и, конечно, самой себя, и меня. Но, может быть, вы этого не захотите? Увидим. А пока — вот вам моя коллекция. Тайны умерших веков, искусства, которым суждено было исчезнуть навсегда, знания, которых человечеству предстояло лишиться. Последний дар времени. Прощайте, друзья! Привет, Речел. Может быть…
Голос Джона перестал звучать и послышался неясный шум.
Речел плакала.
Но это были счастливые слезы.
ЭПИЛОГ
В том месте, которое было когда-то известно под названием Майами, Флорида, в той стране, которая была когда-то известна под названием Соединенных Штатов Америки, праздновали двухсотлетие старейшего гражданина.
Миссис Реноун Чиликин была также старейшей жительницей всей Земли, и поэтому фестивали в ее честь проводились по всей планете.
Прелестной мулатке очень повезло. Она родилась в 1940 году и благодаря удачной наследственности, ежедневным упражнениям и отказу от наркотиков, в том числе от табака и алкоголя, дожила до 2073 года. В этом году процесс омоложения, разработанный учеными Всемирного Университета, стал достоянием общественности. Первой, кто воспользовался плодами этого научного чуда, была, разумеется, миссис Чиликин. И сейчас, не став жертвой несчастного случая, самоубийства или убийства, она стала старейшим человеком на Земле.
Неподалеку сидел в своем пузыре и смотрел на фестиваль высокий элегантный черноволосый мужчина с серыми глазами. Он улыбался чему-то, о чем, казалось, знал лишь он один. Этому человеку было 14466 лет.
Поднявшись, он налил в стакан порцию шотландского виски, плеснул содовой и выпил молча в честь миссис Чиликин. Затем он налил двойную порцию виски — дневной лимит — и поднял стакан, вспоминая всех тех, кого он знал прежде и кого уже не было на свете. Он часто думал о Речел — женщине, которая сначала была женой человека по фамилии Силверстейн, а после стала его женой.
С грустью подумалось ему о том, что Речел была бы жива сегодня, не отправься она в путешествие на корабле «Г.Дж.Уэллс-1».
Впрочем, сожалеть не имело смысла: не окажись Рычал в прошлом, сейчас на этом свете не было бы многих, в том числе и Джона Грибердсона. Да и сама Речел не могла бы родиться. Мысли его вернулись в 1872 год нашей эры, во Францию, когда он сидел под выступом скалы. И ждал, чем решится его судьба. Отец вел свой дневник необычайно тщательно. В нем был отмечен даже тот момент, когда он зачал сына.
Джон Грибердсон сидел, уставившись на большие часы, время от времени поглядывая на птиц и деревья, которых он, может быть, никогда больше не увидит.
Умрет ли он или исчезнет так, что от него не останется даже трупа?
Наступила фатальная минута, а он все еще был жив. Возможно, потому, что отец его слегка ошибся в расчетах. В конце концов он мог и не знать, что сперматозоиду должно понадобиться время, чтобы достигнуть яйцеклетки. Прошла шестидесятая секунда. Он поднялся, спрятал часы в нагрудный карман и стал прыгать, вопить и кричать.
— Я жив! Я жив! Я ЖИВ!
Когда восторг его утих и сменился ровным ощущением счастья, он пошел в город, обдумывая по пути причины, благодаря которым остался в живых. Наиболее вероятной была одна из них. Он уже давно думал об этом, но не был уверен до конца в правильности своих предположений.
В среднем раз в семь лет клетки человеческого тела регенерируются. Его организм обновился две тысячи шестьдесят шесть раз.
Временной барьер не уничтожил его, так как в действительности он не был тем Джоном Грибердсоном, который жил с 1872 по 2070 год.
Кроме того, он заставлял себя в течение трех лет ежедневно выпивать по пять порций виски в день. Известно, что клетки алкоголиков претерпевают молекулярные изменения. Чтобы еще больше увеличить эти молекулярные изменения, он четыре года усиленно курил.
Следовательно, Джон Грибердсон начал новую жизнь в новом качестве и уже не влиял на жизнь Джона Грибердсона Второго никоим образом.
Он в точности знал, где и когда будет находиться его двойник, и не должен был оказываться на одном с ним континенте.
Когда «Г.Дж.Уэллс» отправился в прошлое вновь, он почувствовал жалость к Джону Грибердсону Второму, Речел, Драммонду и Роберту. Им не удалось попасть во Францию 12000 года до нашей эры. Где-то в пути произошел катаклизм, и корабль исчез вместе с экипажем. Где и как — он не знал, но тот же барьер, который существовал между 1872 и 2070 годами, должен был воспрепятствовать появлению корабля в 12000 году до нашей эры, иначе Джон Грибердсон Второй оказался бы там в тот же день, что и он, Джон Грибердсон Первый.
Хотелось верить, что Речел и другие не просто распались на атомы. Может быть, они переместились в параллельный мир. Временной барьер был необходим. Не будь его, Джон Второй также прожил бы четырнадцать тысяч шестьсот лет и ждал бы потом встречи с Джоном Третьим и Джоном Четвертым, и так до бесконечности, пока весь мир не переполнился бы ими. Ныне круг времени был разорван. Не было нужды беспокоиться об остальных.
Участок кожи на запястье зажужжал, откликаясь на вызов. Грибердсон трижды нажал на запястье указательным пальцем левой руки.
— Рис слушает.
— Командир Рис, у меня хорошие новости. Дата вылета выяснится в течение ближайших десяти дней.
— Очень хорошо, Язон. Слем.
— Слем.
Он дважды нажал на запястье и перешел в соседний пузырь. Дней через двенадцать огромный корабль покинет орбиту Земли и отправится к альфе Эридана, к Капелле, что в сорока двух световых годах от Земли. Его пассажиры проведут в криогенных камерах четыреста двадцать земных лет, пока светочувствительные датчики не решат, что пришла пора оживить их.
— А затем…
Если верить исследованиям, Капелла имеет планетную систему, чрезвычайно похожую на солнечную. Ее третья планета должна иметь большое сходство с Землей.
Перспектива открытия новой планеты с большими лесными массивами, где обитают дикие животные, вызвала у него улыбку.
Криогеника с две тысячи восемнадцатого года ушла далеко вперед. Именно тогда в результате несчастного случая погибла его жена.
Он и сам пострадал при этом, но все же, невзирая на раны, успел доставить ее в ближайший научно-исследовательский центр, благо тот оказался всего в минуте езды от места катастрофы.
Но лишь к две тысячи сто восьмому году медицина развилась настолько, что врачи смогли восстановить покалеченное тело его жены.
Прелестная блондинка взглянула на него, когда он вошел, широко улыбаясь.
Она, а не миссис Чиликин, была вторым старейшим человеком в мире. Она была старше миссис Чиликин на пятьдесят лет.
— Собирайся, Джейн.
На свете существует не один способ положить Время на лопатки.