Крынка отошел, пригладил свои спутанные волосы, порядком измазав их глиной, потер одна о другую усталые ладони и, присев на скамейку у чьего-то дома, стал разглядывать творение своих рук.
      - Скульптура обязательно понравится Формалаю, и у меня будет дом, настоящий дом, - доказывал он себе. - В саду я посажу красные розы, а под окном устрою клумбы с табаком. Ах, как это будет прекрасно!
      - Плохой ты гончар, Крынка! - оборвало Крынкины мечты громкое восклицание.
      - Я самый лучший гончар в государстве, - не оборачиваясь, проговорил твердо Крынка. - Посмотри, разве сделает кто-нибудь такую скульптуру?
      - Ты правду говоришь. Никто не хочет делать изображение Формалая. Даже Аленка отказалась вышивать его портрет. А ты, Крынка, делаешь ему памятник.
      - А тебе какое дело? - повернулся Крынка и увидел перед собой рыжие вихры, синий колпак с колокольчиком, красную рубашку. Гончар сразу узнал Петрушку, хотя прежде он никогда его не видел. Зато он много слышал о его проделках.
      Петрушка еще раз внимательно посмотрел на памятник.
      - Зачем ты это делаешь? - снова обратился он к Крынке. - Никто тебе не скажет спасибо за это.
      - Мне надоело жить в землянке. Через два дня я кончу работу, и у меня будет новый дом. Приходи ко мне, Петрушка, в гости. Я тебе сорву самых вкусных яблок и самых красивых цветов.
      - Не надо мне твоих яблок. Я никогда не буду их есть. И никто не будет. И никто руки тебе не подаст. Так и знай.
      Крынка взлохматил пятерней и без того спутанные волосы, опустил голову и задумался.
      - Разбей памятник, а? - тихонько предложил мальчик. - Пусть Формалай знает, что никто не будет прославлять его. Разбей, - убежденно повторил он.
      Гончар взял молоток, которым дробил крепкие куски глины, замахнулся и закрыл глаза рукой.
      - Не могу, - сказал он Петрушке. - Я так старался. - И его рука с молотком бессильно повисла вдоль тела.
      - Давай я, - предложил мальчик. Он вырвал у Крынки молоток, как кошка, взобрался на помост, размахнулся, и вниз полетела одна рука глиняного правителя, за ней - другая. Потом с глухим мягким шумом шлепнулась сразу половина туловища. - Раз, еще раз! - покрикивал Петрушка, и вскоре вместо царской фигуры на помосте оказалась бесформенная глыба глины.
      Как раз в это время Распорядитель праздников и приемов выглянул в окно, чтобы посмотреть, как идет работа. Сощурив заячьи глаза, он поглядел еще раз и ничего не увидел.
      - Как странно, - пробормотал он, - только недавно памятник был почти готов, а сейчас тут ничего нет. Что-то случилось с моими глазами. Надо скорее идти к мастеру Трофиму поменять глаза.
      Он направился к выходу и тут же вернулся, вспомнив, что мастер Трофим сидит в тюрьме и ничего не желает делать.
      - Тогда попробую взять очки, - он нашел у себя в столе очки в розовой оправе, водрузил их на нос. На месте памятника стоял серый полотняный шатер. - Пф-у-у, какое наваждение! - Распорядитель праздников и приемов хлопнул руками по бокам, еще раз посмотрел сквозь очки и пробормотал: Нужно попросить присмотреть за памятником Хранителя памяти, а то у меня стало плохо с глазами, и я ничего не вижу.
      ЧЕСТНОЕ СОБАЧЬЕ
      Судья долго не решался идти к Формалаю. Ему было стыдно показаться правителю на глаза без своей гибкой спины, без двух лиц и без угодливой улыбки.
      Наконец он набрался смелости и вошел во дворец. Формалай сначала не узнал его. Изумрудные глазапуговицы строго глядели на Нашим-Вашим, и судья задрожал под этим взглядом.
      - Я - Нашим-Вашим, - доложил он. - Я царский судья. - Он хотел пониже поклониться, но жесткая спина не гнулась.
      Правитель не отводил от него взгляда и молчал.
      - Я - Нашим-Вашим, - снова пролепетал обескураженный судья. - Я буду судить всех, кто выступает против царя.
      - Такой судья мне не нужен, - Формалай пожал плечами и указал пальцем на дверь: - Иди отсюда!
      - Я буду верно служить, - умолял судья. Он встал на колени и даже немного обрадовался: хорошо, что хоть ноги сгибались и можно было показать царю свое уважение.
      - Ладно, ладно, - сжалился Формалай. - Выполнишь мое задание - будешь судьей.
      - Я все сделаю. Все, - заверил Нашим-Вашим и прижал руки к груди, чтобы показать, как он будет стараться.
      - Поймай Петрушку. Я хочу его повесить. Не поймаешь - на глаза не показывайся.
      Нашим-Вашим медленно вышел из дворца. Он-то знал, что поймать Петрушку - дело трудное. Судья уже слышал, как мальчишку пытались сжечь на костре, но он сумел убежать. Слышал он и о том, как Петрушка устроил Формалаю кошачью серенаду. Но что же делать? Даже трудное задание надо выполнить, потому что иначе Нашим-Вашим не будет судьей.
      "Как же мне узнать, где сейчас Петрушка?" - долго размышлял Нашим-Вашим и наконец додумался: "Чтобы выследить кого-нибудь, обязательно нужна собака. Найду собаку с хорошим чутьем и поймаю Петрушку".
      Судья отправился на поиски. Он обошел почти все дома в городе, но подходящей собаки так и не нашел. Одни казались ему слишком большими, и он боялся, что не справится с ними, у других было слабое чутье, третьи так скулили и взвизгивали при его появлении, что он затыкал уши и выбегал со двора. Но в одной деревне судье все же повезло. Он купил за двадцать монет небольшую пеструю собачку у одного крестьянина, который прежде служил в армии.
      - У нее очень чуткий нос, - сказал бывший солдат. - Собака может сказать, что делается за две, за три улицы от нее.
      - Тебя-то мне и нужно! - Судья привязал веревку на шею собаки, отдал крестьянину двадцать монет и вышел.
      Обрадованный Тузик (это был он - наш старый знакомый), который долго сидел на цепи и сторожил хозяйство, прыгал, громко лаял и даже пытался лизнуть судью Нашим-Вашим в лицо.
      - Тише ты, - остановил его судья и больно хлопнул веревкой. - Я дорого заплатил за тебя, и ты должен хорошо себя вести, честно трудиться и никогда не убегать.
      - Никогда не убегу. Даю честное собачье слово, - пролаял Тузик и двинулся вперед, натянув веревку.
      - Тише ты. Тише, - сказал Нашим-Вашим, а про себя подумал: "Вот бы где пригодились колесики генерала". - Ты, Тузик, должен помочь мне выполнить задание. Нужно поймать Петрушку.
      - Петрушку, - пролаял Тузик и завертел носом во все стороны.
      На соседней улице работал красильщик, и оттуда несся запах краски; где-то рядом пекли рыбные пироги. А дальше... Тузик почувствовал знакомый запах рыжих волос, красной рубашки. Он хотел было сказать об этом Нашим-Вашим, но прикусил язык и, подождав немного, протявкал:
      - Зачем вам нужен Петрушка? Таких сорванцовмальчишек на каждой улице по три штуки.
      - Петрушка обманул Формалая. Мы его обязательно должны повесить.
      - Гав! Гав! Петрушка разбойник, - тявкнул Тузик, а сам подумал: "Ни за что не скажу, что чую запах мальчика".
      Тузик добросовестно вертел носом, а сам уводил судью все дальше от Петрушки. Только поздно ночью, когда судья, утомленный поисками, уснул. Тузик выбрался на улицу и подбежал к мальчику.
      Петрушка вместе с гончаром Крынкой скрывался под полотняным шатром, который они соорудили на пьедестале памятника.
      Петрушка очень обрадовался Тузику, да и собака радовалась не меньше. Она носилась вокруг сидевшего мальчика, клала лапы на плечи, лизала щеки, нос.
      - Тузик! Тузик! Милый мой Тузик. Где ты пропадал? Теперь всегда ты будешь со мной.
      - Не могу, - заскулил Тузик. - Я дал честное собачье слово никогда не уходить от хозяина. Судья Нашим-Вашим ищет тебя, а Формалай хочет повесить. Уходи скорее подальше отсюда. Я тебя очень люблю и не хочу, чтобы ты погиб.
      - Не бойся, - Петрушка гладил собаку по спине. - Ничего мне правитель не сделает. Мне всегда помогут, меня всегда спрячут. У меня много друзей: и каменщики, и гончары, и огородники, и все крестьяне. Ты лучше скажи своему хозяину, что я скрываюсь здесь. Пусть завтра приходит и ждет.
      - Он поймает тебя.
      - Не бойся, не поймает. Я в это время буду уже далеко. Обязательно приведи сюда судью.
      Тузик лизнул Петрушку в лоб, ласково вильнул хвостом и убежал.
      ПАМЯТНИК
      Открытие памятника было назначено на вечер. Правитель хотел, чтобы все население столицы присутствовало на этой церемонии.
      "Они увидят внушительный памятник и будут еще больше бояться и уважать меня и еще старательней и скорее выполнять все мои повеления", бормотал Формалай, пока четыре стражника несли его на носилках. Памятник был сооружен недалеко от дворца, и запрягать лошадей в карету не было смысла.
      Возле памятника, закрытого большим куском полотна, уже собрались лавочники, владельцы гончарных мастерских и ткацких фабрик. Тут же стояли зеленщики и, конечно, вездесущие мальчишки. Формалай распорядился немного подождать, чтобы пришло побольше народу.
      Но толпа нисколько не увеличивалась. Тогда Распорядитель приемов и праздников махнул рукой, и придворные музыканты заиграли в рожки, затрещали в трещотки и забили в бубны с колокольчиками.
      - Мы собрались сюда, - начал Распорядитель приемов и праздников, чтобы открыть памятник нашему славному, дорогому, доброму, умному и справедливому Формалаю, нашему любимому правителю, - и Распорядитель так долго перечислял заслуги Формалая перед кукольным народом, что многие граждане уснули. Они стояли, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, а некоторые даже потихоньку храпели. Зато, когда Распорядитель праздников кончил, все сразу проснулись: до того непривычной показалась им тишина.
      Хранитель царской памяти вышел вперед, указал на памятник, пока еще спрятанный под чехлом, и произнес:
      - Запомните! Запомните! Здесь будет стоять века памятник славному Формалаю. Пусть живет он долгие годы!
      - Пусть живет он долгие годы! - прокричали повара, парикмахеры, чистильщики сапог и Хранитель царского платья.
      - Ура! - грянули стражники и поставили носилки на землю.
      - Слава Формалаю! - чуть слышно отозвалось в толпе, а два жестянщика тихо проговорили:
      - Чтоб он провалился...
      Услышав приветственные крики, Распорядитель приемов и праздников подошел к постаменту и сдернул чехол.
      Все разглядывали произведение искусства. На высоком, выше самого Формалая, пьедестале возвышалась надменная в черном костюме фигура. Рядом с ней, свесив разноцветные уши, замерла собака.
      - Хвала Формалаю! - изрек Распорядитель приемов и праздников.
      - Хвала! - подхватила фигура, стоявшая на пьедестале, а собака махнула хвостом и тявкнула.
      Все уставились на оживший памятник. Распорядитель праздников привстал на цыпочках и дернул фигуру на пьедестале за сюртук.
      - Не трогай меня. Я сам спрыгну, - сказала фигура, и все узнали судью Нашим-Вашим.
      - Что ты здесь делаешь? Зачем ты сюда залез? - высунулись вперед два повара.
      - Ты сломал памятник, - подхватил Хранитель платья.
      И только тут все увидели, что на пьедестале нет никакого памятника.
      - Что ты здесь делаешь, шут гороховый? - грозно спросил Формалай.
      - Я... Я стараюсь. Я выполняю задание царя, твое задание, государь. Ловлю нашего врага Петрушку, - ответил Нашим-Вашим. - У меня имеются самые точные сведения, что сюда под полотно собирается спрятаться Петрушка, и я его поджидаю. Но никакого памятника я здесь не видел.
      - Что же тогда делал гончар? - вскипел царь.
      - Я поручил смотреть за памятником Хранителю памяти, - пробормотал в ответ Распорядитель приемов и праздников.
      - Я приказал посмотреть парикмахеру, - кивнул Хранитель памяти.
      - Я послал садовника, - лепетал парикмахер.
      - Я доверил дворнику, - свалил с себя вину садовник.
      - Отправить всех на свалку! - разъярился Формалай. - На свалку!
      Два стражника понесли Распорядителя приемов и праздников к воротам свалки.
      Слуги повалились на колени.
      - Простите нас, - зазвучал недружный хор дребезжащих голосов. - Мы заставим гончара поставить настоящий памятник.
      - Ладно, прощаю, - согласился Формалай. Он вспомнил, что мастер Трофим в тюрьме и ни за что не сделает ему нового парикмахера, дворника, садовника и других слуг. - Ладно, прощаю, - еще раз повторил он. Только найдите мне гончара и не спускайте с него глаз, пока он не сделает памятника.
      "ХВАЛА ПРАВИТЕЛЮ ФОРМАЛАЮ"
      Царский садовник был уже стар. Ему все трудней и трудней становилось ухаживать за цветами в дворцовом саду. Он очень боялся, что, как только он не сможет работать, его отправят на свалку, поэтому все старался делать очень тщательно, чтобы царь всегда был им доволен. Только поэтому прямо перед своим домом вот уже пять лет он разбивал цветник, и каждую весну на его клумбах появлялись сделанные из цветов надписи, прославляющие правителя.
      "Да здравствует царь!" - кричали красные маки, качая на ветру головками.
      "Пусть живет долгие годы наш Формалай!" - такую надпись составляли лиловые астры.
      А в этом году садовник решил сделать новую надпись. В своей теплице он вырастил рассаду особенно крупного ярко-желтого львиного зева. Когда растения набрали бутоны и готовы были вот-вот распуститься, садовник высадил их в цветник, составив такое предложение:
      "Хвала правителю Формалаю!"
      Садовник любил свою работу и сажал цветы умело. Они выстроились ровно-ровно, и надпись выделялась очень четко.
      "Конечно, теперь, видя мое старание, царь не отправит меня на свалку, - успокаивал сам себя садовник. - И я буду всегда работать в царском дворце".
      Садовник отправился домой, надеясь, что ктонибудь из придворных уже увидел эту надпись и доложил о ней Формалаю. Он уже мечтал о том, как правитель пришлет метра три сукна на теплую шубу и, может быть, разрешит построить еще один дом.
      Но мечтам садовника не суждено было сбыться. Утром, когда только чуть-чуть рассвело, садовник собрался на работу. Едва он вышел из своих ворот, как увидел толпу жителей, стоявших у его клумбы.
      "Вот как здорово я сделал", - мысленно похвалил он себя и, довольный собой, стал пробираться к самой клумбе, взглянул и не поверил своим глазам: желтый львиный зев, яркий, как солнечный луч, составлял четкую фразу:
      "Хвала грабителю Формалаю!"
      - Не я, не я это сделал! Я не виноват! - стал оправдываться садовник, хотя никто не требовал от него ответа. - Я три раза читал. Было написано: "Хвала правителю Формалаю!"
      - Ври больше, - усмехнулся трубочист Яша. - Я сам видел, как ты вчера на коленях ползал да надпись выписывал.
      - Позвольте, я писал правильно: "Хвала правителю Формалаю!"
      - Ишь ты... правильно, - засмеялся огородник Терентий. - Я тоже видел, как ты вчера тут работал.
      - Неужели я ошибся? - Старик потер лоб, опустился на колени и принялся восстанавливать испорченную надпись. - Кто это сделал? Кто посмел?
      А это, конечно, было делом рук Петрушки.
      Садовник отряхнул грязь с колен, еще раз проверил надпись. Он прочитал сначала по буквам, потом по слогам: все было правильно.
      А ночью Петрушка снова исправил слово "правитель" на "грабитель".
      На следующее утро садовник, еще не успев как следует проснуться, выглянул в окно. У клумбы с надписью опять стояла толпа. Едва натянув черные чулки и поправив костюм, он подбежал к клумбе.
      Увы! Желтые цветы львиного зева снова кричали: "Хвала грабителю Формалаю!"
      Старик молча опустился на колени и, поправив надпись, с тяжелым сердцем пошел на работу.
      Целую неделю по утрам копался садовник, пересаживал цветы на злополучной клумбе, и, наконец, терпение его лопнуло. Однажды, проходя на работу, ткач Сидор громко сказал:
      - Братцы. Смотрите, а надпись-то какая: "Слава куклам!"
      - Правильно, - поддержал трубочист Яша. - Давно бы так надо.
      И эта надпись сияла желтым светом все лето, потому что каждый, кто проходил мимо, вырывал появившуюся в клумбе сорную травинку и не ленился лишний раз принести ведро воды на грядку.
      СНОВА СУДЬЯ
      Разъяренный Нашим-Вашим подобрал первую валявшуюся на дороге палку, и пошла палка гулять по спине Тузика.
      - Ах, негодник! Ах, врун! - ругался судья. - Из-за тебя я окончательно потерял доверие царя. Как я буду теперь жить, если он не возьмет меня обратно во дворец?
      - Простите, больше не буду, - визжала собака. Но судья ничего не слушал. Его ярость была так велика, что он готов был разорвать собаку на клочки. Он так сильно ударил ее палкой, что кривой сучок впился в материю и вырвал клок вместе с ватой.
      - Я тебя разрежу на куски, - пригрозил он. - А из твоей шкуры сделаю занавеску, если ты не найдешь сегодня Петрушку.
      Тузик, понуро опустив хвост и голову, побрел по улице. Прохожие наступали ему на лапы, толкали его - он ничего не чувствовал. Тузик не знал, что делать.
      Нашим-Вашим с Тузиком обошли весь город. Они проходили улицу за улицей, переулок за переулком, но Петрушки, конечно, нигде не было. "А вдруг он на базаре?" - подумал Нашим-Вашим и направился к базарной площади.
      Судья и Тузик медленно пробирались вдоль рядов. Шли мимо кадушек с медом, мимо сит для просеивания муки, мимо саней с оглоблями, телег, кастрюль и чугунов. Нашим-Вашим заметил в самом центре базара кучу жителей. Он просунул в толпу вначале голову, потом плечи и пробрался в середину круга. Там карусельщик стоял около крестьянки Матрешки и держал в руках чудесный ковер, на котором были вышиты озеро, коричневые камыши и белые лилии. А Матрешка складывала в платок монеты.
      Судье стало завидно, что комнату глупого карусельщика украсит такая хорошая вещь.
      - Отдай ковер. Я его покупаю, - сказал он.
      - Не отдам.
      - Гав! Гав! - затявкал Тузик и, желая заслужить милость хозяина, вцепился карусельщику в ногу.
      - Ай! - карусельщик отдернул ногу, бросил ковер и побежал.
      - Ай да. Тузик! Ай да, молодец! - похвалил судья собаку и бережно поднял ковер. - Кто сделал этот ковер, голубушка? - спросил судья.
      - Сама вышивала.
      - Какие руки! Золотые руки вышивали этот ковер. Ну что за руки! судья поворачивал ковер то так, то этак, а сам все погладывал на руки Матрешки, красные, с короткими пальцами, огрубевшие от работы.
      - Да не сама я... моя дочка, - поправилась крестьянка и спрятала руки за спину.
      - Ну и дочка, ну и умница, - расхваливал судья. И где только она такому научилась, ее надо к самому Формалаю пригласить. Царю нужны такие искусные работницы.
      - Что ты! Что ты, голубчик! - замахала руками Матрешка и прижала к себе стоявших рядом дочерей.
      - Которая дочка вышивала? Которая умница?
      - Это не мы, это Аленка, - пропищала самая маленькая Матрешка. Мать растерянно смотрела на судью. Подвела ее дочка, сказала. А слово не воробей: вылетит - не поймаешь.
      - Помоги-ка мне донести ковер до дому, - приказал судья.
      Матрешка бережно свернула ковер и пошла за ним. Дойдя до своего дома, судья взял у крестьянки ковер и скрылся за воротами. Матрешка с дочерьми побрела в деревню.
      А Нашим-Вашим бросил ковер на кровать и побежал к Формалаю сообщить, что он напал на след Петрушки. Судья был уверен, что там, где живет дочь кузнеца Аленка, - там должен быть и Петрушка.
      В ДОМЕ У ВАНЬКИ-ВСТАНЬКИ
      Как только Формалай услышал, что судья напал на след Петрушки, он вызвал генерала и приказал захватить преступника и привести во дворец.
      - У меня нет солдат, - возразил Атьдва. - Я не могу захватить Петрушку один.
      Царь сначала помолчал, а потом решительно взмахнул рукой и позвал слуг. Переваливаясь, как утка, выставив вперед огромный живот, с половником в руке пришел повар; следом, согнувшись, как вопросительный знак, и похлопывая друг о друга щетками, семенил чистильщик сапог; за ним спешил, забросив конец теплого шарфа за плечи, Хранитель царского платья; следом пришел дворник с метлой; потом садовник с кривыми ножницами; банщик с мочалкой и мылом. Они выстроились у дальней стены и ждали приказания.
      - Вот тебе солдаты, - указал Формалай на слуг.
      - Что я буду делать с ними? Какие из них солдаты?
      Но Формалай уже отвернулся от него. Генерал пожал плечами и скомандовал:
      - Ша-а-гом марш!
      Никто не двинулся с места.
      - Вперед! - еще громче взвизгнул генерал.
      Но все опять стояли неподвижно.
      Атьдва повернулся к Формалаю, как бы желая показать: вот, дескать, не слушаются, - но тот уже ушел из зала. Тогда генерал подошел к повару, который стоял первым, дернул его за огромную жирную ручищу.
      - Пошли.
      Повар понимающе кивнул головой и последовал за генералом, за ним и все остальные. Так они прошли по всему городу. Впереди, выпятив грудь и высоко задрав голову, перевязанную бечевкой, катился на колесиках Атьдва, за ним шел повар; он махал половником и широко открывал рот, как будто хотел откусить голову генералу. Чистильщик сапог постукивал щетками и, изредка вынимая банку с кремом, подносил ее к носу, щелкал от удовольствия языком, закрывал банку и снова клал в карман. Дворник нес на плече метлу, а садовник, который шел сзади, щелкал ножницами и отстригал от метлы прутик за прутиком. Хранитель царского платья держался за концы шарфа: а вдруг потеряется. Последним шел банщик. В руках у него была мочалка и мыльница.
      В доме Матрешки не ожидали таких гостей. Каждый занимался своим делом: Аленка вышивала новый ковер, дочери-матрешки убирались в комнате, хозяйка готовила обед, а Петрушка и Ванька-Встанька возились во дворе. Петрушка первым заметил генерала.
      - Это за мной, - сказал он.
      - Прячься, - ответил Ванька-Встанька. - Лучше всего на чердаке. Авось, не найдут.
      Мальчик взлетел по лестнице на чердак. А ВанькаВстанька, передвигаясь на руках, вполз в комнату. "Мне тоже нужно спрятаться. Вдруг генерал пришел за мной. Узнал, что меня унесли со свалки", - подумал он. Но генерал уже давно позабыл про Ваньку-Встаньку и, увидев его, только брезгливо поморщился.
      - Уйди с дороги!
      Но тот не шевелился. Атьдва изо всех сил толкнул его. Ванька-Встанька упал, но тут же поднялся.
      - Взять его! - Атьдва ткнул пальцем в дворника. Дворник не понял его приказа, потому что он привык брать "метлу", "лопату", "грабли", но "взять крестьянина"... Это не укладывалось у него в голове. - Взять, говорю тебе! - Генерал топнул ногой и тут только понял, почему слуги не послушались его во дворце. "Они не солдаты, - догадался, наконец, генерал. - С ними надо по-другому... А как по-другому?"
      Атьдва стал думать, а непривычная к размышлениям генеральская голова начала пухнуть.
      - Придумал! - воскликнул Атьдва, с радости хлопнул себя по лбу и задел, бедняга, веревку. Она соскользнула, и голова развалилась пополам. Садовник, который привык связывать метлы и букеты, подошел к Атьдва и водворил веревку на место.
      - Почистить ему сапоги. Пока будешь чистить, мы пройдем, - приказал генерал чистильщику сапог.
      Чистильщик открыл банку с кремом, как фокусник, взмахнул щетками... и воскликнул:
      - У него нет ног!
      "Не вышло", - вздохнул Атьдва.
      - Лучше я ему свой шарф подарю, - подсказал Хранитель платья. - Пока он примеряет, вы пройдете.
      Ванька-Встанька от шарфа отказался.
      Атьдва снова подошел к крестьянину, вытянул длинную шею и заглянул в комнату.
      - Очень вкусно пахнет. Пирогами. Пойди принеси! - Он посмотрел на повара. Тот с готовностью толкнул Ваньку-Встаньку, и в тот момент, когда крестьянин должен был подняться, генерал толкнул на повара стоявшего рядом чистильщика сапог, на него дворника, потом садовника. Хранителя платья и банщика. Образовалась куча мала, генерал на четвереньках переполз через нее и очутился в избе. Следом за ним вполз банщик, потом садовник и все остальные.
      Матрешки сбились в кружок и загородили Аленку. Но генерал Атьдва заметил ее.
      - Эй, девчонка, скажи нам, где Петрушка? - грозно потребовал генерал. - Мы знаем, что ты и Петрушка большие друзья. Говори живее...
      - Или я зажарю тебя, - сказал повар.
      - А я остригу тебя садовыми ножницами, - добавил садовник.
      - А я вымету метлой, - подхватил дворник.
      - А я запру в самый большой шкаф, - пригрозил Хранитель платья.
      - Слышишь, говори скорее, где Петрушка, - повторил Атьдва.
      Аленка молчала. Она решила ни за что не выдавать своего товарища.
      - Возьмите ее, - сказал генерал. - Я научу ее отвечать, когда спрашивают. Я отведу ее во дворец.
      Генерал схватил Аленку за короткую косичку и потянул к себе. Аленка отмахнулась, но вырваться не могла. Атьдва дернул сильнее. Тогда девочка вцепилась в генеральские медали. Ра-а-з! Дернула - и две медали покатились по полу.
      - Утопить ее! Утопить! - закричал Атьдва. - Бросьте в море!
      Но никто не выполнил его приказа. Атьдва переводил взгляд с одного слуги на другого и вдруг увидел мыльницу в руках банщика.
      - В море ее! В море! Бросьте в море. Пусть она там купается.
      Привыкший к таким приказаниям банщик вскинул легкую девочку на плечо и побежал к морю. Генеральский повар и все слуги двинулись вслед за ним.
      С чердака Петрушка видел, как генерал и его "солдаты" боролись с Ванькой-Встанькой. Когда же мимо него банщик прошел с Аленкой на плечах, и за ним с криками "В море ее, в море!" промелькнули все остальные, мальчик не смог утерпеть. Он спрыгнул с чердака и, стараясь, чтобы его не заметили, пошел следом. Генерал и слуги бежали быстро, даже повар, пыхтя и отдуваясь, не отставал от других.
      Петрушка прибежал к берегу, когда банщик зашел в воду по пояс и швырнул Аленку в море.
      - Спасите! Спасите! Петрушка! - раздался слабый крик. Красное с белыми цветами платье надулось, как пузырь, и поплыло в море.
      - Аленка, я спасу тебя! - мальчик с криком бросился в море.
      - Держите его!
      Атьдва первый вцепился Петрушке в рыжие волосы. Хранитель царского платья посмотрел по сторонам: что же ему делать? - и набросил на мальчика одеяло, украденное в доме Матрешки. Садовник, повар и чистильщик сапог взвалили запеленатого в одеяло Петрушку на плечи и понесли во дворец.
      - К Формалаю его! - закричал генерал и, радостно улыбаясь, покатился на колесиках вслед за слугами, несшими Петрушку.
      ОДЕЖДА С ДЕРЕВА
      Странная процессия двигалась этим утром по лесной тропинке. Впереди, позвякивая медалями и держась руками за веревку, которая связывала его лопнувшую голову, катился на колесиках генерал. Следом за ним шли "солдаты". Хранитель платья нес Петрушку, завернутого в одеяло. Генерал боялся нести Петрушку в город: увидят ремесленники, что попался их любимец Петрушка, и тогда прощай опять спокойствие... Атьдва остановился.
      - Стоп! - скомандовал он. Но "солдаты" продолжали идти. "Не понимают", - догадался Атьдва и повторил приказ по-другому: - Отдыхайте, привал.
      Обрадовались "солдаты", остановились. Атьдва облюбовал у журчащего ручья липу и ткнул в нее пальцем.
      - А ну-ка, садовник, - выбрал он исполнителя, - повесь Петрушку на липу.
      Садовник не двинулся с места. Генерал рассердятся, стал думать, как отдать приказ, и голова его начала пухнуть... Он покрепче сжал ее ладонями и проговорил:
      - А ну-ка, садовник, привей Петрушку вместо черенка на вершину липы.
      Садовник отобрал у всех пояса и ремни, связал их вместе, и получилась длинная веревка. К одному концу веревки садовник привязал камень, швырнул его вверх, и камень упал по ту сторону липы. Другим концом веревки садовник обвязал Петрушку. "Солдаты" вместе с генералом дружно потянули конец веревки, и Петрушка поплыл вверх.
      - Вот я какой! - генерал постучал себя в грудь. - Я расправился с Петрушкой, насмешником и озорником. Я отомстил ему за то, что он распустил армию. Дождь смоет с него краску, солнце выжжет материю, а птицы растащат его на клочки. Никто и не вспомнит, что был когда-то на свете Петрушка.
      Атьдва радовался, но радовался он напрасно, потому что в эту минуту раздался звучный голос Петрушки.
      - Ой, ля-ля! Ой, ля-ля! Здесь рубашки дают. - Рука Петрушки тянулась вниз и трясла черную рубашку с жемчужными пуговицами.
      - Это ты ему дал? - повернулся Атьдва к Хранителю царского платья.
      - Нет, я не давал.
      - Ой, ля-ля! Ой, ля-ля! - опять разнесся голос Петрушки. - Здесь, на том свете все дают, и ботинки, и шарфы.
      Петрушка доставал с веток то блестевшие брюки, то черный шелковый шарф. Внезапно ликующий крик Петрушки оборвался, непонятно пророкотал чей-то бас.
      Генерал не обратил на это внимания. Он приказал своим "солдатам" немедленно спустить Петрушку на землю. Они отпустили конец веревки, и Петрушка грохнулся на землю. Генерал схватился за петлю. И около петли разгорелся спор.
      - Меня привяжите, - требовал повар. - Мне нужен новый колпак и новая поварская куртка.
      - Нет, меня, - доказывал чистильщик сапог. - Мне нужен парадный костюм.
      - Меня! Меня! - слуги отталкивали друг друга, и каждый тянул веревку к себе.
      - Молчать! - закричал Атьдва. - Привяжите меня. "Солдаты" не осмелились ослушаться. Так же как Петрушку, генерала обвязали вокруг пояса и стали подтягивать на дерево. Ноги с колесиками смешно болтались в воздухе, а сума звенела медалями, задевая за ветки. Недоверчивая и жадная генеральская свита уставилась вверх.
      На лице творилось что-то непонятное. Мелькали руки, доносились голоса. "Отдай, - рычал чей-то бас. - Мое это, а не твое". - "Нет, мое", не сдавался скрипучий голос генерала. Трещали сучья. Изумленные "солдаты" раскрыли рты и нечаянно выпустили конец веревки. На землю упал извивающийся клубок. Клубок покатился по траве. Мелькали то генеральские колесики, то рукава рубашки с пуговицами-жемчужинами, то круглая голова с дыркой на затылке.
      - Копилка! - догадался Хранитель платья, и этот возглас услышал генерал. Он разжал руки, взглянул на своего противника. И верно: подмятый им, на траве, раскинув руки, лежал Копилка.
      - Хи-хи, - сказал генерал, не двигаясь с места.
      Очень был потешный вид у Копилки: ноги кривые, живот отвислый, а шея тонкая-тонкая.
      - Виноват. Хи-хи, - извинился генерал.
      - Ха-ха! - вырвалось у дворника.