Змеюка на груди

— Вацлав Иванович, — обрадовался Блюм. — Какими судьбами?

Профессор от неожиданности вздрогнул

— Господин детектив. Вот уж не думал, вас здесь встретить. Вы, конечно, говорили, что намерены посетить Барселону, но ваш австрийско-украинский коллега показался мне не настолько серьезным, чтобы организовать такую поездку. А я тут закончил свои дела в Сарагосе, и решил выбраться на денек в сей благословенный город, чтобы навестить старых друзей.

— Как хорошо, что я вас встретил, — Фима не скрывал своей радости. — Мы хотели пригласить вас с собой в качестве эксперта, но Клаус решил тащить с собой свидетеля.

— Свидетеля чего?

— Разве я вам не говорил, несколько дней назад здесь погиб в автомобильной катастрофе сотрудник того самого виноторговца, на вилле которого прятали Кукулькана. Свидетель его опознал, и завтра мы собираемся на виллу, чтобы поговорить со смотрителем. Не исключено, что и нашего Змея там найдем. Не могли бы вы поехать с нами? Мы были бы очень благодарны, если бы подтвердили подлинность раритета.

— Но у меня намечены встречи…

— Это не замет много времени.

— Хорошо, я позвоню вам утром. В каком номере вы поселились?

Профессор все-таки решил присоединиться к компании, что вызвало неподдельную радость всех и особенно Зиночки, которая сразу же сомлела от пожилого бонвивана.

Курортный городок Санта-Сусанна находился примерно в часе езды от Барселоны. Таксист сразу же согласился туда ехать и, что интересно, не потребовал даже оплаты за оба конца. Видимо он, как и пассажиры получал удовольствие от скорости, от просторов, которые отрывались за городом, от солнечного утра и свежего ветра с моря.

Городок Санта-Сусанна располагался у подножья невысокой гряды, ниже простирались свежевспаханные поля, далее шли ряды больших отелей, железная дорога, по которой бесшумно бегали серебристые игрушечные поезда, а за ней начиналось море. Оно то сверкало на солнце, то вбирало в себя небо, разлагая его чистый синий цвет на зеленый, голубой, белый, стальной и даже фиолетовый.

— Hemos llegado. Luego mejor ir a pie. Las calles son muy estrechas aqu [17]. — сказал таксист.

— Дальше ехать нет смысла, — объяснил профессор, который единственный из всех пассажиров понимал по-испански. — Это должно быть где-то рядом, поселок небольшой. Спросим русскую виллу, надеюсь их здесь немного.

Клаус расплатился с шофером, взял счет, внимательно его изучил, аккуратно сложил и сунул его в бумажник.

— Орднунг юбер аллес[18], — произнес он торжественно, и поднял вверх указательный палец.

— Он все-таки немчура, — засмеялась Зиночка.

— Та ни, мы ж австрияки, — не понял юмора Клаус.

Переход был столь неожиданным, что даже профессор не сдержал улыбки.

Виллу «Вероника» нашли быстро, это был небольшой двухэтажный коттедж с газоном и аллеей из роз, ведущей от калитки до высокого крыльца. Окна на первом этаже были распахнуты, и оттуда на всю округу разносился голос Аллы Пугачевой: «А ты такой холодный, как айсберг в океане…»

— Это наверно дон Мигель от жары крутит, — высказал предположение Фима.

Но оказалось, что дон Мигель здесь не при чем. Дверь виллы распахнулась и взорам путешественников предстала Вероника в каком-то невероятном капоте с пальмами и птицами. Солнце светило ей в глаза и она приставила ко лбу руку козырьком, чтобы рассмотреть гостей у калитки. Наконец она разглядела в толпе незнакомых людей Фиму, всплеснула руками и поплыла между розами отворять калитку.

— Ефим, какими судьбами? Что-нибудь опять случилось? — в ее голосе звучала явная тревога.

— Да вот решили навестить вас, чтобы смягчить тоску по родине. Говорят русские люди, как только оказываются за границей, сразу начинают тосковать по родине. Вот только черного хлеба не догадались захватить, а водку выпили вчера в гостинице, — отшутился Фима, чтобы никто не заметил, что он смущен.

— Проходите, проходите, — успокоилась хозяйка. — Сейчас чаю попьем. У меня здесь есть самовар.

Она уже знала, что случилось с Афанасием, ней приходила полиция, и все рассказала.

— Он жил здесь все время до моего приезда и пил беспробудно, — рассказывала Вероника, потчуя гостей чаем из самовара и булочками с кремом собственной выпечки. — Тут всюду были пустые бутылки, а запах стоял, хоть святых выноси.

— Грязная собака, — подтвердила Зиночка.

— Он очень испугался, когда я приехала, — продолжала Вероника. — Собрал свои пожитки и переехал в отель, но потом стал заявляться каждый вечер и всегда пьяный. Его тут прозвали «сеньор боррачо. Это значит пьяница. Нес всякую чушь про каких-то азиатов, которые хотят его убить, про то, что он миллионер. Предлагал ехать с ним в Одессу, в Лондон, в Америку.

— Простите, в какую Америку? — спросил профессор.

— В ту самую, в Штаты наверно, в какую же еще? — опешила Вероника.

— Еще бывает Южная Америка, — улыбнулся профессор. — О ней разговора не было.

— Нет, он вообще оскотинился и стал ко мне приставать. А я ведь одна в доме и никого тут не знаю кроме Мигеля, а он живет на другом конце поселка.

— Надо было дать ему по яйцам, — в сердцах сказала, почти выкрикнула Зиночка, но поймав насмешливый взгляд профессора стушевалась.

— Легко сказать по яйцам. Он вон какая туша, а я ведь женщина, — продолжала Вероника. — Я, конечно, его выставила и сказала, чтобы он больше не являлся, а то я сообщу в полицию, что он скрывается от российского правосудия. Он испугался и удрал. Вот тогда он и попал под машину.

— Так ему и надо сволочи, — не удержалась Зиночка.

Вероника замолчала, и теперь стало видно, как она сдала с тех пор, как Фима видел ее в последний раз. Глаза запали, и даже обильный макияж не мог скрыть темные круги вокруг них. На лбу появилась глубокая складка, которую уже никакие питательные маски не расправят. Щеки обвисли. Теперь ей можно было дать все пятьдесят.

«Несчастная баба, — подумал Фима, — за какую-то неделю потеряла мужа и любовника, а тут еще этот подонок Афанасий разыгрывал тут триллер… Хотя, если по большому счету, то они все подонки, и рано или поздно довели бы ее до дурдома, а так богатая вдова с шикарной квартирой в Москве, престижной машиной, недвижимостью за рубежом и могучим телосложением. Столько беспризорных мужиков сочли бы за счастье проявить заботу о такой вдове. А может познакомить ее со Стасом Рыженковым. Она ведь не вредная, крупные женщины, как правило, покладистые и ласковые в душе».

— Вероника, покажите нам свой дом.

— Давайте поднимемся наверх, оттуда такой вид на море.

Вилла, такая маленькая снаружи, изнутри оказалась довольно просторной. На первом этаже помимо гостиной имелись еще кабинет, кухня, ванная и два туалета. Наверху — три спальни. Обстановка везде была довольно скудная, чувствовалось, что у хозяев еще не было времени серьезно заняться интерьерами. В спальнях и в кабинете стояли напольные вазы с сухими артишоками и пыльными бессмертниками, и это несмотря на то, что весь городок, несмотря на позднюю осень, утопал в розах. Тут и там висели репродукции Пикассо и Миро, видимо закупленные оптом на местном базаре. Других украшений не было. В общем, дом производил впечатление не обжитого. И только в подземном гараже было заметно присутствие хозяина. На полках были разложены инструменты и запчасти. По углам стояли емкости с маслом, тасолом и автомобильной косметикой. Не было только машины, но ее запах не успел выветриться.

— Дон Мигель держит здесь свой автомобиль, — пояснила Вероника. — За это он возит меня по магазинам и на рынок.

— Сколько вы ему платите? — полюбопытствовал Фима.

— Кажется, Алик положил ему пятьсот долларов в месяц.

— Да за такие деньги я бы носил вас на закортках, — пошутил Фима.

Вероника посмотрела на него благодарным взглядом и заманчиво улыбнулась.

Клаус внимательно обследовал полки. Его внимание привлекла круглая коробка в которой лежала ветошь.

— Дывытесь, — обрадовался он, — це коробка с под торта «Захер». Турысты завжди везуть з Вены таки торты. Сдается що в этой коробце злодии пивезлы сюды Змеюку.

— Неужели таможенникам не пришло в голову проверить ее содержимое? — высказал сомнение профессор.

— Это были не простые воры, а колдуны, обладающие способностями к гипнозу, — пояснил Фима. — Они могли заморочить голову кому угодно. Таможенники просто не обратили внимания на торт.

— Вони чародии, — подтвердил Кучка.

— Допустим, — согласился профессор. — Но почему тогда в ней нет Кукулькана?

— Их кто-то спугнул, испанская полиция или Интерпол, — объяснил Фима. — Они спрятали Пернатого Змея на вилле, чтобы вскоре за ним вернуться, но кто-то перебежал им дорогу. Мы приехали сюда, чтобы выяснить, кто это был.

— Прямо как у Донцовой, — восхитилась Зиночка, которая все время старалась как бы невзначай прижаться к профессору. — А эта, как вы говорите, пернатая змея не могла выпорхнуть в окно.

— Ой, Зина, умоляю тебя, не бери в голову. Кстати, почему бы нам не вернуться в гостиную и не выпить по рюмке чего-нибудь, что будет покрепче чая и получше того овощного пойла, что мы пили вчера в баре, — сказал Фима и подмигнул секретарше.

Предложение показалось всем своевременным. У Вероники нашлись джин и виски. Она принесла бокалы и лед. Отхлебнув виски, Фима с тоской подумал о котлетах, которые остались в гостинице. Но тут с улицы донесся шум автомобиля и через некоторое время в комнату вошел, нет, скорее вкатился лысый как колено, упитанный коротышка лет эдак шестидесяти с тусклыми глазами.

— Buenos dias senores![19]

— А вот и дон Мигель, — радостно объявила Вероника. — Хотите выпить, сеньор?

Сеньор был не прочь опрокинуть рюмашку на халяву. Коротышка оказался общительным малым. Он довольно бегло лопотал по-английски, потому что некоторое время жил в Гибралтаре, но говорил он слишком быстро и с сильным акцентом, так что разобрать, о чем речь было почти невозможно, и профессору пришлось взять на себя роль переводчика.

Мигель охотно распинался, когда речь шла о погоде, о ценах на бензин, о системах теплоснабжения. Но как только Клаус перевел разговор на индейцев, он моментально заткнул фонтан и на все вопросы отвечал односложно. Да, мексиканцы приезжали. Да, у них была записка от Фернандо, который просил дать им кров. Да, они ночевали здесь в спальне наверху, но ничего не испачкали, даже постель не разбирали, спали, видимо, на полу, на ковре. Они были простые люди, не кабальеро, хотя и вырядились как на свадьбу. Никаких вещей после себя вроде не оставили, хотя кто его знает, он же не обыскивал всю виллу.

Потом приехала хозяйка с сеньором Себастьяно. Совсем недавно здесь гостил несчастный сеньор Атанасио, и вот снова — хозяйка. Жаль, что несчастный сеньор Алессандро так и не успел ни разу отдохнуть на своей вилле. Что творится в мире, хорошие люди гибнут как мухи, он так и сказал como moscas, а всякая сволочь живет себе и живет…

— Стоп, — прервал его философское отступление Фима. — А после отъезда хозяйки никто не заходил на виллу?

Испанец замялся, вопросительно посмотрел на Веронику, дескать, ты же все знаешь, зачем эти вопросы, и нехотя признался.

— Через несколько часов после вашего отъезда, — Мигель почтительно поклонился Веронике, — заходил один русский сеньор. Он сказал, что сеньор Себастьяно просил его забрать синий рюкзак, который впопыхах забыл в кабинете. Мы с ним зашли в кабинет и действительно нашли там рюкзак. Сеньор внушал доверие, и я посчитал своим долгом отдать ему забытую вещь.

— А вы не припомните, как выглядел тот сеньор? — спросил Фима пристально глядя в глаза дона Мигеля.

— Он был такой белокурый, среднего роста. Трудно описать, все северяне с первого взгляда кажутся нам южанам на одно лицо. С ним была очень красивая женщина. Они остановились тут неподалеку, в отеле, я несколько раз потом встречал их на рынке.

— Это наверно та самая пара, которую мы встретили в аэропорту — предположила Вероника. — Невысокий блондин в шортах и в майке с надписью BOSS и жгучая брюнетка в красных бермудах.

— Да, да, — радостно закивал испанец, — очень красивая женщина, похожа на актрису Сару Монтьел в молодости.

Фима вдруг вскочил с места, налил себе полстакана виски и выпил залпом.

— Так что было написано на майке?

— BOSS, — в один голос ответили Вероника и Мигель.

— Где находится отель, в котором останавливалась эта пара? — Фиму было просто не узнать, в один момент из вальяжного курортника в энергичного полководца у которого в голове созрел план победоносного сражения, и ничто не могло помешать его осуществлению. — Клаус, мы должны проверить списки постояльцев. Вацлав Иванович, вы поедете с нами, может понадобиться переводчик. Дон Мигель, вы нас туда отвезете.

По дороге они заехали в полицейский участок, прихватили с собой на всякий случай местного стража порядка, чтобы избежать недоразумений с администрацией гостиницы.

Выслушав полицейского, менеджер отеля, элегантная дама в очках, села за компьютер, и через несколько минут Фима уже держал в руках длинный список фамилий. Примерно треть гостей составляли россияне.

Фима впился глазами в распечатку: Кузины, Мухаметшина, Кабанов, Лапшины…

— Вот, — ткнул он пальцем в список, — Леонид Колобасов и Нинель Шпак.

— Вы их знаете? — спросил профессор.

— Это моя бывшая жена и отец моих детей, то есть муж моей жены… Впрочем, не важно, главное, что мы теперь знаем, кто вывез Пернатого Змея в Россию. Сейчас же едем в аэропорт.

— Здаетца мне що сьогодни вже нема летакив до Москвы, — охладил его пыл Кучка. — Поидэмо завтра утром

— А лучше днем, чтобы как следует выспаться перед дорогой, — рассудил профессор.

— Вы мне напомнили один анекдот, — рассмеялся Фима. — Трое мужчин оказались на необитаемом острове. Одному семнадцать лет, другому — тридцать, а третьему — пятьдесят. Младший схватил бинокль и взобрался на пальму, посмотрел, спрыгнул с пальмы, и кинулся к морю, на ходу сбрасывая одежду: Плывем на соседний остров, там девчонки». Тот, которому тридцать, говорит: «А куда спешить, сейчас срубим пальму, сделаем плот и поплывем». А старший почесал затылок и сказал: «Зачем нам вообще куда-то плыть — у нас же есть бинокль».

— Я все-таки не настолько стар, чтобы обходиться биноклем, — усмехнулся профессор, — и потому предлагаю заехать за дамами и поужинать где-нибудь в городе, чтобы не обременять нашу очаровательную хозяйку.

— О це дило, — поддержал его Кучка. — Я вже хочу исты.

Однако поесть им удалось не скоро. Дамам потребовалось целых три часа, чтобы привести себя в порядок, принять душ сменить макияж, надеть вечерние платья. Вероника облачилась в нечто, напоминающее наряд африканского вождя, в нечто просторное и дорогое цвета спелой вишни. Издалека ее можно было принять за диван, который поставили «на попа». И двигалась она во всем этом соответствующим образом, если она шла, то всем было ясно: вот идет королева, а, когда присаживалась, все невольно вскакивали с мест, потому что видеть в присутствии «ее величества» просто психологически не представлялось возможным.

Зиночке пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы не превратиться в деталь парадного портрета монументальной леди. Для того, чтобы казаться побольше, секретарша выбрала платье цвета топленого молока, широкополую светлую шляпу, всю в кружевной пене, и белые перчатки.

Рядом «двухстворчатой» Вероникой она была она, несмотря на свою миниатюрность, она все же была не пажом, а инфантой.

Мужчины тоже не ударили в грязь лицом. На Клаусе был темно-серый костюм, белая рубашка и фривольный розовый галстук. Муха в своем синем костюме и при бабочке выглядел как композитор, которому предстояло представить на суд публики свою новую симфонию. И только Фима остался в своем неизменном пиджачке и стоптанных ботинках, надраенных, правда, до блеска, но это как ни странно не портило общую картину. Фиму вполне можно было принять за какого-нибудь компьютерного воротилу, которому не нужно выпендриваться, чтобы заслужить признание.

Необычная кавалькада поставила в тупик официантов, которые привыкли раскладывать клиентов по полочкам. Они уже успели привыкнуть к причудам новых русских, которые могут в жару глушить водку стаканами, требовать на ужин супчику и терзать рыбу руками. Хуже них были только немцы, которые были столь же бездарны в еде, и к тому же скупы на чаевые. Эти же не подходили ни под какие стандарты, и потому вызывали у персонала нервозность на грани легкой истерики. Испанцы вообще склонны впадать в истерику при виде не понятного и необъяснимого, а испанские официанты — вдвойне.

— Давайте закажем что-нибудь национальное, — предложила Вероника, — Что-нибудь экзотическое, паэлью, например.

— Для господина Кучки, это может быть и экзотика, а для нас просто плов, причем не лучшего качества. Вообще испанская кухня ни в какое сравнение не идет ни с французской, ни с итальянской. От прочих европейских кухонь она отличается тем, что в ней ощущается некоторое влияние Востока. Но плов все рано вкуснее готовят в Ташкенте, свиные шницели — в Вене, а шампиньоны — в Париже. К тому же здесь все блюда готовят из полуфабрикатов. Вам когда-нибудь приходилось заглядывать ресторана в испанском курортном городке. Мне приходилось и неоднократно, и смею вас заверить, что это вовсе не кухни, а комнатки где разогревают полуфабрикаты.

— И что же мы будем есть? — по голосу было заметно, что Зиночка в растерянности.

— Закажем то, что невозможно испортить на кухне: крабы, устрицы, сардины и, конечно, шампанское, испанское шампанское вполне сойдет на каждый день.

— Профессор, за что вы так не любите испанцев? — спросила Вероника.

— Да что вы, я, можно сказать, обожаю этот народ, но, как говориться, кого люблю, того и бью. У испанцев, как, впрочем, и у других народов есть черты, от которых я, мягко говоря, не в восторге, например угрюмость и истеричность. Каждый испанец одновременно и Санчо Панса и Дон Кихот, он трудолюбив, практичен и даже скуповат в обычной жизни, но как только его начинают обуревать страсти: любовь ревность, религиозный фанатизм, коммунистическая идея, да мало ли, он превращается в неистового сумасброда лишенного всякого здравого смысла. В конце концов, это плохо кончается, прежде всего, для него самого, но предотвратить катастрофу невозможно. Страсть разрывает испанца изнутри. Итальянцы не менее темпераментны, но самоирония и юмор, помогают им выпускать пар. Они научились получать удовольствие даже от страдания. Испанцы же воспринимают себя слишком всерьез, и оттого перегорают как лампочки при резкой смене напряжения. По числу самоубийств Испания опережает даже некоторые скандинавские страны.

— Это не мешает официанту все время коситься в сторону Вероники, — заметила Зиночка.

— Это имперский пережиток, — заметил Муха.

— Интересная теория, — сказал Фима. — А что вы, профессор, скажете насчет…

— Нет уж, увольте, — замахал руками Муха. — Я не настолько профессор, чтобы обсуждать достоинства и недостатки богом избранного народа…

Принесли лобстеров и устрицы, и Фима в который раз с тоской вспомнил о котлетах.

Но вообще вечер удался. Ближе к ночи появился гитарист, он виртуозно исполнял испанскую классику и старые шлягеры. Зиночка танцевала со всеми подряд, но предпочтение отдавала профессору. Напоследок Вацлав Иванович попросил гитариста сыграть «Голубку».

— Это была любимая песня императрицы Карлотты, — пояснил он свой выбор.

— Чернь пела ее на свой лад, обзывая несчастную дурой и шлюхой, но она , слава богу об этом не знала.

Ужин затянулся далеко за полночь. Когда компания вывалилась из ресторана улицы курортного городка уже опустели, только издали доносилась заунывная мелодия фламенко.

Вероника предложила всем ночевать на ее вилле. Фиме досталась одна из спален наверху. Его соседями были Кучка и профессор. Женщины расположились внизу.

Фима собрался было спать, но тут дверь тихонько отворилась и к нему в спальню проскользнула Зиночка.

— Я на минутку, — быстро зашептала она, присев на край постели, — Мне кажется, что я влюбилась в профессора. Он такой большой, умный, уверенный в себе… Австрияк по сравнению с ним сявка. Как ты думаешь, профессор богатый? Он пишет книги и преподает в Америке…

— Не думаю, — ответил Фима зевая. — В Америке профессора не самые богатые люди, полицейские зарабатываю там много больше. Хотя Муха, судя по всему, в деньгах не нуждается — оплатил наш ужин и глазом не моргнул. Все знаменитости у него знакомые, мир исколесил вдоль и поперек, и квартира у него будь здоров в высотке на Котельнической. А еще наверно дом в Калифорнии есть, такие как он не живут в наемных квартирах. Вообще он больше похож на какого-нибудь аристократа, чем на ученого — одевается с иголочки, в ресторане заказывает только самые изысканные блюда, обожает антиквариат и книги в дорогих переплетах.

— Да, но он же старый.

— Правильно, Клаус гораздо моложе. Вообще, симпатичный парень, крепкий такой боровичок, и весь как на ладони. Такой уж, если женится, так на всю жизнь. Уверен, что ему и в голову не придет заначить от жены деньги. Он не карьерист, но настоящий служака, через пять лет, как пить дать, станет старшим инспектором, а там глядишь и главным.

— Он хочет, чтобы мы остались здесь на недельку.

— Правильно, почему бы не отдохнуть на халяву. Мне никто не предлагает, а то бы и я остался.

— А профессор завтра уезжает в Мадрид.

— Да определись ты, наконец, кто тебе нужен.

— Ой, Фима, не знаю, раскорячилась умом и не могу выбрать.

— В таком случае, есть смысл плыть по течению. Иди сейчас спать, а утром жизнь подскажет тебе выход.

— Легко тебе, Фимка, рассуждать, ты мужчина. В том-то и вопрос, с кем спать?

— Ну, можешь остаться здесь.

— Нет, Фимка, милый, мне, конечно, с тобой хорошо, но ведь надо думать и о будущем, мне уже двадцать пять лет. Я, пожалуй, пойду в сад и подумаю там.

Она выпорхнула из спальни. Фима разделся, взбил жиденькую подушечку, отвернулся лицом к стенке и закрыл глаза. Морфей был тут как тут , он заключил Фиму в свои объятья и унес в страну грез. Но сквозь сон Фима почувствовал, что его кто-то еще обнимает.

— Ну, что решила? — спросил он, всем телом отвечая на объятие.

— Мне страшно, — услышал он в ответ голос Вероники. — По дому все время кто-то ходит.

Политбюро Фронта освобождения индейского народа собралось на свое внеочередное заседание в офисе сеньора Энрике Ортиса или камарадо Луиса, что значит «золотой». Для конспирации все члены политбюро были одновременно и членами респектабельного «Лайонс клуба». Никакого подозрения это не вызвало, все они были людьми уважаемыми и не бедными. Сам Ортис подвизался в нефтяном бизнесе. Сеньор Эччевериа, по партийному камарадо Карлос, был членом правления мексиканского филиала компании «Кока-Кола», и близко был знаком с президентом республики, который до победы на выборах был главой филиала. Сеньор Перальта, он же камарадо Кальенте, что значит «горячий» — возглавлял департамент образования в мэрии, а Гонсалес владел обширными землями в Чиапасе. Так что ни у кого не возникали сомнения в том, что эти почтенные люди собираются для того, чтобы решать проблемы благотворительности. И только Хименес ничем не владел и ничего не возглавлял. Он был профессиональным революционером.

Ходили слухи, что он воевал в отряде Фиделя на Плайя-Хирон. Потом что-то не поделил с его братом красавицу-мулатку и ушел с Че-Геварой в леса Боливии. Но за несколько дней до разгрома отряда и гибели команданте, он с ним крепко повздорил и уехал в Аргентину. Говорят, его видели потом в Перу и в Колумбии. Но никто точно не знал, где он родился, как пришел в революцию, и кто стоит за его спиной. Одни считали, что он выполняет задание Фиделя, другие — что его прислали в Мексику нефтяные шейхи, третьи видели в нем только пламенного революционера, неподкупного и решительного, способного зажечь массы собственным примером и повести за собой.

Хименес приехал в Мексику и устроился работать докером в порту Санта-Крус. Через месяц он возглавил незаконную стачку, которую разогнала полиция. Его хотели арестовать, но он вовремя уехал из города и поселился в штате Чиапас среди индейцев, которые работали на сахарных плантациях Гонсалеса. От него забитые и неграмотные крестьяне впервые услышали слова о равенстве, братстве и былом величии своего народа. Их нетрудно было поднять на восстание, но камарадо Хименес не стал этого делать. Он назначил встречу Гонсалесу в баре и сказал ему: «У тебя есть выбор: стать вторым Хуаресом, или окончить свою жизнь в нищете и забвении. В твоих жилах течет индейская кровь, ты стыдишься этого и напрасно. Все равно все это знают. Твои братья по классу смеются над тобой и за глаза называют „грязным индейцем“, и сколько бы ты ни лизал им задницу, ты все равно останешься для них „тупым ольмеком“. Но они близоруки и не видят из своих дворцов, что общество созрело для перемен. Во всей Америке будущее принадлежит тем, кто жил здесь испокон веку. Посмотри хотя бы статистику, индейское население во всех странах Центральной и Южной Америки растет как на дрожжах. Рано или поздно Соединенные Штаты обвалятся под тяжестью собственного чванства, за ними, как домино повалятся их марионетки, а на развалинах возродится цивилизация, которой не перестают восхищаться историки.

Мы могли еще вчера сжечь твою асьенду, а тебя пристрелить или пустить по миру, но мы решили дать тебе шанс».

Следующим был Эччеверия. Однажды он получил по почте письмо, в котором были подробно перечислены все его контакты с руководством концерна «Пепсико». Дополнительных мер не потребовалось, Эччеверия стал ярым защитником прав коренного населения. Два года назад его избрали депутатом парламента, и с тех пор в газетах стали появляться его фотографии с индейскими детьми на руках.

Энрике Ортиса никто не шантажировал. Он сам нашел организацию для того, чтобы воспользоваться ее услугами в борьбе с профсоюзами. Организация ему помогла, один из несговорчивых профсоюзных лидеров погиб в пьяной драке, другой якобы похитил кассу и смылся, но сам Ортис после этого крепко засел на крючке у Хименеса.

В отличие от своих попутчиков, которые стали революционерами не по своей воле, Кальенте был убежденным марксистом. В студенческие годы он часами просиживал у радиоприемника, чтобы услышать вдохновенного Фиделя. Он выучил немецкий и читал в подлиннике Маркса и Энгельса, сыпал цитатами из Ленина и Грамши. Однако до встречи с Хименесом его политические убеждения и его реальная жизнь никак не пересекались. После университета он не вступил в партийную ячейку, не ушел в партизаны, а по протекции родственников поступил на работу в муниципалитет, где дослужился до высокого чина. Участие в организации было для него осуществлением мечты. Вступив в ее ряды, он хотел бросить опостылевшую работу, порвать с буржуазным окружением, чтобы ничто не мешало служить идее, но Хименес убедил его остаться на службе. В политбюро Кальенте отвечал за чистоту кадров, и на этом поприще снискал себе славу жестокого и бескомпромиссного борца за чистоту рядов. У него в подчинении была команда, безжалостно расправлялась со всеми, кто, по его мнению, был предателем.

— Товарищи, мы здесь, чтобы решить по какому пути пойдет революция. Мы должны четко определить позицию по отношению к сапатистам, — начал свою речь Кальенте. Он говорил короткими рублеными фразами, как Фидель и слегка картавил, как Ленин. — Это мелкобуржуазное отребъе, но за ними пошли беднейшие массы. Наша задача перехватить инициативу. Для того, чтобы размежеваться, нам нужно объединиться. Но есть опасность раствориться в их рядах. Чтобы этого не случилось, мы должны прийти на съезд как равные к равным. Но мы не будем равными, пока у нас нет символа свободы. У нас непобедимое учение, но боюсь, они этого не поймут. У нас наберется две-три сотни вооруженных людей, но чем они вооружены — мачете, ружьями времен Панчо-Вильи, бутылками с коктейлем Молотова. Где автоматы, которые нам обещали товарищи Луис и Карлос? Где гранаты? Вы говорите о преданности общему делу, говорите, что готовы отдать за него свои жизни, но пока мы видим, что вы не готовы отдать даже деньги. Пора определиться с кем вы, но помните: кто не с нами, тот наш враг, и мы будем беспощадны к врагам.

— Партия Калашниковых с Кубы уже на пути в Вера-Крус, — поспешил оправдаться камарадо Луис. Несмотря на кондиционер у него на лбу выступали капли пота, и время от времени он промокал чело батистовым платочком.

— Вы же знаете эту историю с гранатами: чертовы гринго, накрыли всю партию на границе, — сказал камарадо Карлос.

— Никто этого не видел, — оборвал его Кальенте. — Каждый из нас должен день и ночь думать о пользе, которую мы можем принести организации. Вы должны помнить, что ваша жизнь уже вам не принадлежит, а вы забыли об этом.

— Не так резко, товарищ Кальенте, — вступился за бизнесменов Хименес. — Товарищи неоднократно доказывали свою верность революции. Думаю, что и сейчас они справятся. Но главное сейчас не оружие, а Кукулькан. Без него мы будем выглядеть на съезде бледно. Но его у нас нет. Товарищ Москва, правда сообщает, что напал наконец на его след, но чем это кончится пока неизвестно.

— Не верю, я этому гринго, нельзя было поручать ему операцию, — взорвался Кальенте.

— Ты забыл, что это была его идея — осадил его Хименес. — Это он рассказал нам о Кукулькане. Он сказал, где находится Пернатый Змей. Он предложил его выкрасть и использовать в качестве национального символа. Это была хорошая идея и ты первый за нее ухватился.

— Идея неплохая, но это не значит, что ее исполнение нужно было поручать гринго — не унимался Кальенте.

— Убрать его еще не поздно, но пусть сначала найдет Змея, — вставил свое слово второй Хуарес.

— А вот с Ласточкой надо кончать сейчас, — добавил камарадо Луис, который тайно ненавидел своего компаньона — отца Марии Рамирес. — Она сдала русскому сыщику Диаса и Санчеса., сотрудничает с полицией, спит с идейными врагами.