Русские флибустьеры

– Точнее? Не знаю, что и сказать.

Он стал набивать трубку.

– Курить? На бак, – сказал Илья, показав в сторону носа шхуны.

– Тогда не буду, – усмехнулся Орлов, пряча трубку. – Лень.

– Вот и ладно. Так откуда ты? – Илья подвинул к нему блюдо. – Ты перчики, перчики попробуй. А не хочешь говорить – не говори. Пытать не буду. Я и сам бы не стал о себе первому встречному в подробностях докладывать.

– Да нет, я не скрытничаю. Просто жизнь у меня такая. Кочевая. Сегодня здесь, завтра там. Семью вот оставил в Калифорнии. Сам работаю здесь, на Юкатане. Работал, – поправился он.

– Кем?

– Я нефтяной агент.

– Нефтяной агент? – Илья перестал жевать перец, недоверчиво оглядев Орлова.

– Ну, название-то солидное. А по сути я такой же старатель. Обследуем участки. Если есть признаки нефти, заключаем договор с хозяином земли. Все работы за мой счет. Получится – одна восьмая часть доходов от добычи идет хозяину участка. Не получится – в убытке только я.

– Похоже, на этот раз не больно-то получилось, – заметил Илья.

– Бывало и хуже, – беззаботно махнул рукой Орлов.

Но, глянув поверх борта, понял, что поторопился с выводами.

От берега, нестройно взмахивая веслами, медленно отдалялась лодка. На носу стоял человек в белой шляпе. Отсюда Орлов не мог разглядеть его лица. Но кто еще мог так гордо выставить вперед ногу и скрестить руки на груди? Только полковник Терразас.

Лодка повернула, огибая выступающий из воды костистый гребень рифа. И Орлов увидел, что вместе с полковником в ней находятся двое гребцов.

– ~Нефть, говорят, дело прибыльное, – говорил Илья Остерман. – Да больно грязное. Меня столько раз тянули в нефтяной бизнес. Но я не пошел. Мое дело – лошади. Я люблю, когда все чисто, красиво. Разве есть что-нибудь красивее, чем кони? Кира в таких случаях отвечает, что да, есть. Он помешан на кораблях. Говорит, что некрасивых кораблей не бывает. Некрасивый – значит, неправильно построен, а неправильно построенный быстро тонет. А ты как думаешь?

– Корабли красивы, как лошади, – сказал Орлов.

– О! – удовлетворенно кивнул Остерман, и они подняли кружки. – Что ты все на берег смотришь? Забыл что-нибудь?

– Да нет. Это меня там никак не могут забыть.

Илья глянул через плечо на лодку.

– Вот босяки. Не сидится им. А скажи, Паша, ты был в Одессе?

– Нет, не довелось.

– Тогда что ты можешь знать о красоте? Не поверишь, я много чего повидал в Америке. Но таких закатов, как у нас, нигде не встречал. И такие звезды, как у нас, – их больше нигде нет. Я уже не говорю о рыбе. Ты не был в Одессе! Поверь на слово – даже мелкая одесская барабулька вкуснее, чем лучшие лобстеры в самых дорогих кабаках от Нью-Йорка до Сан-Франциско! Ну что ты там высматриваешь, Паша? Ну, плывут к нам? Ну и пусть плывут. Лучше скажи, как тебе наш джин?

– Выше всяких похвал, – с чувством произнес Орлов, не кривя душой.

– О! – Илья поднял палец. – Сразу видно знатока. Напиток произведен на винокурне Луки Петровича. На борту – два бочонка. Но пьем мы его только в море. На берегу – иная карта вин.

Они снова чокнулись. Холодный джин, едва скользнув по глотке, превращался в кипяток. Но только на несколько мгновений. А потом проступал на коже крупными каплями холодного пота.

– Ты не смотри, что я так горячо хвалю барабульку, – говорил Остерман, сочно похрустывая ломтиком перца. – Это отчасти шутка. В каждом месте есть своя прелесть. По молодости я не понимал, насколько хорошо то вино, какое мы пили дома. Да мы же были салажата, какое уж там понятие о вкусах! Но, наверно, то было прекрасное вино. Теперь представь, я живу в Аризоне. Ну, скажем, мотаюсь между Аризоной и Мексикой. И что мне там пить прикажешь? Вино из Одессы? Хотя да, я таки мог бы его заказать, и поверь – мне бы доставили в натуральнейшем виде самое лучшее! Но я в Аризоне – и я пью текилу. А когда бываю в Теннесси, то пью виски Френсиса Дэниэла. Хотя там-то особо не выпьешь – «сухой штат». А когда возил жену в Европу, то – угадай, где мы были? Подсказываю по карте вин: сначала мы пили коньяк, потом шампанское~ Нет, вру! Сначала мы пили скотч! А в конце я упился граппой так, что не помню, как сел на пароход!

– Эдинбург, Париж, Марсель, Неаполь, – быстро перечислил Орлов.

– А сейчас мы пьем джин. То есть не пьем, а языками впустую чешем, – укоризненно произнес Остерман, снова наклоняя кувшин над кружками.

Его речь была быстрой и сбивчивой, как у пьяного, но кувшин он держал твердо и каждый раз плескал в кружки абсолютно одинаковую дозу, ровно на один добрый глоток.

– И если ты поначалу принял меня за патриота, для которого нет еды слаще барабульки, то ты жестоко обманулся. Модное слово, «патриот». Каждый раз, как идет к войне, все становятся жгучими патриотами. Это не про меня. Ну да, я люблю Одессу, но – где она теперь, за океаном? Эта любовь слишком тонкая. А вот когда я говорю, что люблю джин, – это любовь живая. Да, люблю джин, и граппу, и виски. Ты в Африке был?

– Нет.

– Жаль. Хотел у тебя спросить, из чего там гонят. Да неважно. Если Кира чего-то напутает в навигации, и нас занесет в Африку, я точно знаю, что буду любить ту выпивку, какую африканцы считают самой лучшей. Потому что это – ну, как родник. Родниковую воду можно пить только прямо из родника. А наберешь ее в бутылку, привезешь домой – тьфу, что за дрянь! Так и с джином. Сейчас нас ждут на Кубе? Значит, там будем пить ром. По последней, Паша. И посмотрим, что у нас за гости.

Они отставили кружки и одновременно поднялись на ноги. При этом Илья схватился за планширь, а Орлов постарался встать без помощи рук и даже не покачнулся.

Остерман задрал голову, поглядел на верхушку мачты и поцокал языком:

– Непорядок. Ветра нет, флаг обвис. Совсем не видно. Босяки не знают, с кем имеют дело.

– Может, завернулся? – сказал Орлов, тоже задрав голову и пытаясь разглядеть флаг среди веревочных лестниц, обвисших парусов и паутины тросов.

– Может, и завернулся.

– Так, может, развернуть? – спросил Орлов.

– Да ветром развернет. Только где он, тот ветер?

Орлову не стоялось на месте. Ему вдруг стало нестерпимо душно, и он решил, что, забравшись на мачту, сможет вдохнуть свежего воздуха.

– Так я поднимусь, расправлю?

С носа шхуны раздался голос наблюдателя:

– Слева по борту лодка.

– Да видим уже, – лениво отозвался Илья и, облокотившись о борт, сплюнул в воду. – Чего им надо, босякам? Паша, ты еще здесь? А я думал, ты уже по вантам скачешь~

«Ванты? Знать бы, как они выглядят!» – Орлов вдруг почувствовал себя двоечником. Это его разозлило, и он тут же полез вверх, и довольно ловко, как ему казалось. Во всяком случае, он не запутался. И не сорвался. Правда, на самом верху обнаружилось, что он забрался не на ту мачту – флаг безвольно висел на соседней, что была ближе к корме.

Пока он спускался и поднимался снова, внизу протекали дипломатические переговоры.

– Эй, на «Палладе»! Я требую капитана! – яростно прокричал полковник Терразас, едва лодка подошла к шхуне. – Капитана сюда! Подать трап! Немедленно подать трап!

– Испанский не понимать, – вежливо сообщил ему Остерман. – Вы говорите по-английски?

Прежде чем перейти на международный морской язык, полковник отдал щедрую дань родному наречию, изобличив население Северо-Американских Штатов во множестве отвратительных наклонностей, среди которых содомия была просто невинной слабостью.

– На вашем корабле прячется преступник, – наконец, заявил Терразас. – У вас прячется янки, который убил двоих полицейских. Я требую немедленно выдать преступника. Убийца будет предан мексиканскому суду.

– Янки? – удивленно переспросил Остерман. – Американец? На нашем корабле нет американцев. Это российская шхуна, и команда вся русская. Россия, слышали про такую страну?

– Я требую капитана! Немедленно! Я арестую убийцу, и никто меня не остановит!

– Желаю удачи. Но здесь нет ни одного янки.

– Капитана сюда!

С высоты мачты Орлов видел белое сомбреро, из-под которого неслись угрозы, и боролся с желанием плюнуть на него. Где же флаг? Вот он. Веревочная лесенка кончилась. Пришлось встать на узкую площадку, обнимая мачту одной рукой, и подергать за трос, вокруг которого обвилось трехцветное выгоревшее полотнище.

Под ногами далеко-далеко зеленым стеклом застыла вода, и видно было, как по гладкому дну проносятся тени рыб, а сами рыбы оставались невидимыми.

– Капитана мне! – все громче ревел Терразас.

– Капитан отдыхает, – важно отвечал ему Остерман. – Приходите вечером. Может быть, он поговорит с вами.

– Я не собираюсь ждать до вечера!

– Придется подождать. Кстати, как прикажете доложить о вашем визите? Я не вижу на вашем судне ни лоцманского флага, ни таможенного.

– Сейчас ты узнаешь, кто я такой! – по-испански заорал Терразас, потрясая кольтом. – Сейчас я поднимусь на вашу посудину и арестую убийцу!

Илья ответил, невольно обнаружив перед собеседником знание испанского:

– Боюсь, вы не осведомлены о морском законодательстве, сеньор. Ступив на первую же ступеньку нашего трапа, вы окажетесь на российской территории. И с вами поступят по российским законам. А они весьма суровы к тем, кто размахивает оружием.

– Вы вошли в мексиканские воды и должны подчиняться мексиканским законам! И вы, и тот гринго, которого вы прячете!

– Сеньор, в море нет иных границ, кроме наружной обшивки судна. Сейчас вся Мексика со своими законами уместилась в вашей лодке. Не будем спорить, сеньор. Приходите вечером, и капитан вас примет. Но я повторяю, у нас тут нет ни одного янки.

– Предупреждаю, вы еще пожалеете!

Лодка отошла от борта, неуклюже разворачиваясь. Орлов, прижимаясь к мачте, провожал ее взглядом. Почему-то хотелось, чтобы Терразас обернулся и увидел его. «Да вы пьяны, граф, – сказал он себе укоризненно. – Вас развезло, как юнца. На подвиги тянет? Постарайтесь хотя бы достойно спуститься на палубу. И даже не думайте о том, чтобы сигануть отсюда в воду. Хотя в такую жару купание не помешало бы~»

Он все же справился с искушением и не нырнул с мачты, а, путаясь в веревках, принялся спускаться. Когда он, наконец, достиг палубы, то увидел, что рядом с Ильей стоит капитан Кирилл. Оба, облокотившись на планширь, глядели на берег и негромко переговаривались.

– Кто послал на мачту? – спросил Кирилл, когда Орлов встал рядом с ним у борта.

– Никто не посылал. Я флаг расправить~

– Ясно.

– Вот именно, все ясно, – с вызовом произнес Остерман. – Если человек после джина способен лазить по мачтам и не сверзиться, то он наш человек.

– Что за история с полицейскими? – спросил Кирилл.

– Они не полицейские, – сказал Орлов. – Каратели. Жгут индейские поселки.

Он замолчал. Не в его правилах было рассказывать о том, о чем следовало поскорее забыть. Тем более что есть вещи, о которых нельзя говорить никому. Абсолютно никому.

Но Кирилл и Илья ждали его ответа. И Орлов, посмотрев в их глаза, понял, что не имеет права смолчать или соврать.

– Привязались ко мне, – сказал он. – Даже не понял, из-за чего. Наверно, им приказали остановить работы на участке. Думаю, что кому-то из чиновников показалось, что ему мало заплатили. Захотелось снова содрать денег с владельца участка. Вот и натравили на меня.

Он снова замолчал.

– Ты не стесняйся, Паша, – мягко сказал Остерман. – Ты говори, говори. Не держи в себе.

Примечания

1

Банка – скамья для гребцов в лодке.

2

Судовая роль – список находящихся на судне.

3

Алькальд – в странах Латинской Америки глава местной администрации.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.