Русские флибустьеры

Евгений «Краев» Костюченко

Русские флибустьеры

Часть первая

1

Конституция Мексики даровала гордым и свободолюбивым гражданам этой республики право на ношение оружия.

Почти у каждого из работников капитана Орлова имелся револьвер. Их было шестнадцать человек, да еще трое вооруженных погонщиков, которые подвозили на мулах доски для строительства вышки. Итого почти два десятка гордых, свободолюбивых и вооруженных мужчин. Однако все они рассыпались в разные стороны, как стайка испуганных воробьев, когда на стройплощадке появились трое всадников.

Орлов в это время забирался на последний ярус строящейся буровой вышки, держа в зубах конец веревки. Другой конец был обвязан вокруг бруса с заранее просверленными отверстиями под крепеж. Орлов собирался подтянуть этот брус наверх и установить его на место, где сам же собственноручно вырезал для него гнезда. Ему приходилось самому делать всю плотницкую работу. Мексиканцы – отличные ребята. Они могут быстро копать, правда, недолго. Могут после нескольких неудачных попыток привезти со склада примерно столько досок, сколько нужно. Но им ни разу не удалось отпилить хотя бы две доски одинаковой длины, а забивание гвоздей превращалось в корриду с непредсказуемым исходом.

Глядя с высоты, как разбегаются работники, Орлов подумал, что в следующий раз он обязательно включит в штатное расписание три смены охранников. Причем выпишет их из Техаса.

– Эй, гринго! – прокричал снизу один из всадников. – Долго ты будешь там прятаться? Поторопись, у нас нет времени тебя ждать!

Орлов не прятался, но и не спешил сползать вниз по перекладинам вышки. Он прихватил к поперечине веревку, да и соскользнул по ней.

– День добрый, сеньоры, – улыбнулся он как ни в чем не бывало.

– Ты – Брукс? – спросил всадник, в котором безошибочно угадывался предводитель: он был в белом сомбреро, а его спутники – в простых черных шляпах.

– Да, я Брукс, – ответил Павел Григорьевич Орлов. – Джеймс Брукс.

– Ты знаешь, чья это земля?

– Насколько мне известно, участок куплен мистером Франклином из Огайо.

– Заткнись! – заорал предводитель. – Эта земля принадлежит народу Мексики!

– Совершенно верно, – сказал Орлов. – Поэтому все работы здесь ведутся с разрешения мексиканского правительства.

– Если будешь со мной спорить, не доживешь и до обеда! – еще громче заорал мексиканец. От его пронзительного голоса у Орлова зачесалось ухо, напоминая о старой контузии. – Ты знаешь, кто я такой?

К сожалению, капитан Орлов уже догадался, что за гости посетили его. Он также догадался, почему так стремительно испарились все его работники при виде всадников в черных грубых шляпах.

Тех, кто носил такие шляпы, называли «висельниками с лопатами». Это были уголовники, приговоренные к смертной казни, но получившие отсрочку. Вместо камеры смертников их направляли на войну с мятежными индейцами майя. Командовал ими полковник Терразас. В промежутках между карательными экспедициями он защищал законность и правопорядок, а также боролся за независимость Мексики – теми же методами, какими усмирял индейцев. Об отряде висельников ходили страшные слухи, страшные даже для мексиканцев, которых трудно удивить жестокостью. Конечно, сама по себе черная шляпа – не такая и редкость в этих краях. Но вот лопата у седла~

– Много слышал о вас, сеньор полковник, но не имел чести быть вам представленным, – сказал Орлов.

– Я не привык знакомиться с каждым гринго, – произнес Терразас, уже не срываясь на крик. – Незачем запоминать все ваши куцые клички. Я встречаюсь с вами только для того, чтобы выкинуть из страны. Убирайся отсюда, Джеймс Брукс. Только сначала потрудись навести тут порядок. Пусть эта земля выглядит так же, как она выглядела до того, как сюда ступила твоя нога. Возьми спички и подожги свою вавилонскую башню.

– Это буровая вышка, – сказал Орлов. – С ее помощью ищут нефть. Если на участке будет обнаружена нефть, мексиканская казна пополнится. Местные жители получат работу. Их дети перестанут голодать и болеть.

Всадник расхохотался.

– О, благодетель! Я бы упал перед тобой на колени и стал бы целовать твои руки, если б никогда не видел нефтяных промыслов. Ты пришел сюда, чтобы превратить мой цветущий край в зловонное черное болото, в котором будут копошиться твои рабы! Казна? Черта с два! Все денежки потекут в карман к тебе и к твоим хозяевам, и только жалкая доля перепадет нескольким толстопузым чиновникам в Мехико! Ты слышал мой приказ, гринго? Поджигай вышку и убирайся отсюда!

Терразас привстал в стременах, оглянулся и пальнул в воздух из револьвера:

– Эй, вы! Выползайте из кустов, вам ничего не будет!

Под пальмами, окружавшими площадку, зашевелились ветви кустов. Сквозь листву показались испуганные физиономии работников.

– Идите сюда, несчастные! – крикнул Терразас. – Вы не виноваты. Гринго напакостил, придется за ним прибрать. Идите сюда, и мы вместе уничтожим его следы, раз у него самого не хватает духу чиркнуть спичкой. Идите ко мне! И не бойтесь, вы не потеряете работу! Самых смелых я возьму с собой! Мы нашли богатую индейскую деревню! Там полные кувшины старинного золота и драгоценных камней! Вот только к деревне той надо пробить тропу через лес, и мне нужны два десятка отважных парней!

Несколько работников несмело приблизились к вышке. Полковник Терразас щелкнул пальцами, глянув на своих подручных:

– Проводите гринго до дороги и возвращайтесь в лагерь. Посадите его на любую колымагу, что идет к станции. Пусть сегодня же уберется отсюда. Имей в виду, гринго: если завтра ты снова попадешься мне, разговор с тобой будет совсем не таким вежливым.

* * *

Орлов знал, для чего нужны лопаты людям Терразаса. Но не ожидал, что они будут пущены в ход. Да еще так скоро.

Он шел по дороге, ведущей к поселку, чтобы собрать вещи и уехать отсюда. «Спорить с мексиканцами бесполезно, – думал Орлов, слушая мягкий топот копыт за спиной. – Особенно с такими. Жаль вышку, она была почти готова. Что ж, через пару месяцев придется все начинать сначала. Деньги в участок уже вложены. Заказчику придется потратиться еще немного, но расходы окупятся. Нефть там, скорее всего, есть. Вопрос – сколько ее, и какого она качества~»

– Здесь налево, – сказали ему сзади.

Слева за лохматым краем обрыва поднималась сверкающая зеленая стена моря.

– Куда? – спросил он, обернувшись.

Всадник в черной шляпе молча показал рукой в сторону моря.

Бесполезно спорить.

Он свернул и увидел тропинку, сбегающую по обрыву. Песок тек из-под ног обильными струями, пока он спускался. Всадники опередили его, потому что кони не могли шагать вниз медленно, и в несколько неуклюжих прыжков достигли песчаного пляжа внизу.

«Удрать, что ли?» – подумал Орлов и оглянулся.

– Хочешь получить пулю в спину?

– Не хочу, – ответил он и снова зашагал вниз.

Лопата воткнулась в песок.

– Копай, – сказали ему.

Он взялся за черенок, отполированный ладонями тех, кто рыл себе могилы до него.

– Здесь нехорошее место, сеньоры, – сказал Орлов, раздвигая носком сапога сухие водоросли. – В шторм сюда накатывает прибой.

– Тебе не все равно? Копай.

Они даже не смотрели на него. Один выбирал сор из гривы коня. Другой глядел на море, где застыл силуэт парусника. «Как душно, – подумал Орлов. – Ни ветерка. Странно, в лесу я не замечал, какая несносная погода сегодня. А тут, на берегу, просто дышать нечем».

– Могу я хотя бы покурить? – спросил он. – Весь день не курил, некогда было.

– Кури.

Орлов отвязал с пояса кисет с трубкой и присел на серую корягу, изъеденную морем, ветром и солнцем.

Если им был дан приказ напугать несчастного гринго, то почему они ведут себя так спокойно? Им лень покричать на него? Почему они не стрельнут пару раз у него над ухом? Жаль патронов?

Это не спектакль. Это казнь. Вот почему «черные шляпы» позволили ему даже закурить.

Он зарядил в трубку лишь половину обычной порции табака. С некоторых пор Орлов стал поступать так в присутствии жены, чтобы показать ей, как он заботится о своем здоровье. «Ты, Паша, человек хороший, но безответственный, – говорила она ему. – Знаешь ведь, что курение сокращает жизнь. И не можешь отказаться от бессмысленной привычки. Знаешь, как ты нужен мне. И собираешься оставить меня вдовой».

«Эх, Вера, – подумал он, поднося огонь к табаку, – знала бы ты, как много значит для меня эта бессмысленная привычка. Недаром даже палачи разрешают приговоренному курнуть перед смертью~»

Тут он заметил, что его палачи и сами спокойно задымили тонкими сигарами.

– А вчера на берег выбросило еще одного негра, – вдруг заговорил один из висельников, словно продолжая прерванный разговор. – Сколько же их там было, на той несчастной скорлупке? Я бы в жизни не согласился даже близко подойти к такой лодке. А они на ней вышли в море. Сколько отсюда до Кубы?

– А я почем знаю? – лениво протянул второй. – Сколько бы ни было, незачем бросать свой дом и плыть к чужому берегу. Чего им не сидится на Кубе? Что они тут забыли? Вот и разбились на рифах.

– Может, лучше разбиться на рифах, чем жить там.

– Это тебе утопленники сказали?

– Может быть, они просто хотели убежать от войны.

– А у нас что – мир?

Всадник выбросил окурок и встал в стременах, расстегивая штаны. Норовистый конь принялся крутиться под ним, сердито отфыркиваясь.

– Вот поганец, не даст спокойно отлить!

Он тяжело спрыгнул на песок и отошел к стене обрыва, продолжая копошиться в мотне.

Второй конвоир прикрикнул на Орлова:

– Хватит курить. Копай. И копай поглубже, если не хочешь, чтобы чайки растащили твои кишки по всему берегу.

Орлов отложил трубку в удобную выемку коряги и взялся за лопату.

Их двое. Один в седле, до него три шага. Второй стоит спиной к ним, до него пять шагов.

Другой возможности не будет.

Он зачерпнул лопатой песок, примерился и запустил его прямо в лицо всаднику. Рубанул штыком лопаты лошадь по колену, и та взвилась на дыбы. Тут же кинулся на второго. Тот стоял к нему спиной, оглянулся, разинул рот, но продолжал мочиться. Так и не успел шевельнуться, как получил удар по шее. Под штыком хрустнули позвонки. Лопата застряла в теле, но она уже не нужна: из кобуры торчит рукоятка кольта. Она показалась мокрой. И только ссадив всадника двумя выстрелами, Орлов понял, что рукоятка-то сухая – это ладони у него мокрые от пота.

Он обтер ладони о рубаху и, затянувшись напоследок, торопливо выбил трубку.

* * *

За последние пять лет ему впервые пришлось убить человека.

Странная штука – память. За плечами капитана Орлова осталась турецкая кампания семьдесят восьмого года. Двадцать лет прошло, а он до сих пор помнил каждого турецкого аскера и башибузука, кого убил там, за Дунаем или под Карсом.

В конце восьмидесятых он перебрался в Америку. За плечами иммигранта Орлова остались годы службы в техасских рейнджерах. Кажется, это было совсем недавно, но в памяти сохранились только несколько первых стычек. У рейнджеров не принято делать зарубки на рукоятке револьвера. Они не считают убитых врагов. Гораздо важнее знать, сколько их еще осталось в живых.

Бывало, рейнджеру Орлову приходилось убивать несколько противников в одном бою. Но количество врагов от этого не менялось. И он поступил так же, как все, к кому усталость пришла раньше смерти. Он вышел из боя.

Ему казалось, что нельзя вернуться к мирной жизни, не оборвав все связи с прошлым. Он уехал из Техаса, где его знали слишком многие. Он взял себе новое имя. Он женился. Он выстроил себе новый дом в новом городе, которого еще не было ни на одной карте. И, самое главное, Орлов стал заниматься делом, в котором, как он надеялся, ему никогда не придется стрелять.

«А можно было и не стрелять», – подумал он, глянув на одного убитого, потом на другого. Висельник, которого он выбил из седла, даже не успел взяться за оружие: он не мог совладать с конем, взвившимся на дыбы от боли. «Если б лопата не застряла в шейных позвонках, я бы и второго зарубил. А что? Стянул бы с седла – и готово».

После боя он всегда думал, что мог бы все сделать лучше. Наверно, каждый переживает нечто подобное. Отсюда и непомерное хвастовство победителей, и горькая мудрость побежденных.

Да, все можно было бы сделать лучше. Но теперь надо думать об отходе.

И все же – лучше было бы не стрелять. Звук выстрела далеко разносится вдоль берега. А Орлову сейчас очень не хотелось привлекать к себе внимание.

Он отогнал коней, размахивая окровавленной лопатой. Когда лошади в испуге умчались, оттащил трупы в кусты под обрывом и завалил плавником. Снял рубаху и надел оба оружейных пояса на голое тело. Один револьвер на шнурке повесил через плечо, второй запихнул за пояс. Снова надел рубаху и оглядел себя. Вроде бы не слишком заметно. Ему, как иностранцу, ходить с оружием не дозволялось. И до сих пор капитан Орлов ни разу не нарушил мексиканское законодательство.

Впрочем, за все время работы он ни разу не видел тут ни жандармов, ни солдат, а местные жители даже удивлялись тому, что приезжий инженер не носит на поясе кобуру. Как это, мужчина – и без оружия? Револьвер был здесь такой же деталью костюма, как штаны и шляпа.

«Черт принес этого Терразаса», – подумал Орлов, взбираясь по обрыву к дороге. Надо же было полковнику спуститься с гор аккурат возле стройплощадки! Теперь Орлову придется забыть об этом перспективном участке. И распрощаться с тремя тысячами долларов, потраченными на его освоение.

Над пальмами уже завивался полупрозрачный столб дыма. «Хорошая была вышка, – снова подумал капитан Орлов. – И нефть здесь есть. Что ж, вернусь через полгода, под другим именем, и не сюда, а поближе к Кампече, подальше от индейцев. Там тоже перспективный район. И до железной дороги недалеко, можно будет протянуть ветку. А то и причал для танкеров соорудить. Правда, здесь повсюду рифы и мелководье. А если углубить дно, пробить канал? Или протянуть пирс длиной в милю, до нужных глубин? Надо будет сопоставить расходы. Что выгоднее – тянуть ветку, а потом еще тратить время и деньги на железнодорожную перевозку или прямо от месторождения вывозить нефть на собственных танкерах? Как бы это сосчитать? Ничего, Верочка сосчитает»~

Вспомнив о жене, он порадовался, что сейчас она далеко отсюда. Этот участок, как и все предыдущие, нашла Вера, причем не выходя из дома. Просто почитала газеты да сверилась с картами и отцовскими записями. На Юкатане обязательно должна была отыскаться нефть. И Вера так мечтала когда-нибудь попасть сюда~ Белоснежный песок, кристально чистое море, мягкий душистый воздух – просто земной рай. Да, Вере хотелось побывать здесь, но у нее сейчас не было дела важнее, чем подрастающий сын.

До поселка он дошел благополучно. Видимо, Терразас, сформировав новый отряд из бывших орловских работников, не стал терять время и отправился с ними в горы, громить и разгонять несговорчивых майя.

Вещей у Орлова было немного, да и из них он почти ничего с собой не взял. Ушел с одним саквояжем, сказав хозяйке, что едет в Вальядолид, а оттуда первым же поездом отправляется в Мехико. Искать защиту от произвола.

Но, вместо того чтобы свернуть к дороге, он пошел напрямик, через кукурузные поля зашагал он туда, где над деревьями торчала белая макушка старого маяка, – к рыбацкой гавани.

* * *

Он знал, что местные рыбаки, когда им удавалось поймать тунца, марлина или крупную акулу, везли улов в Прогресо-де-Кастро, где были разделочные цеха и большой рыбный рынок. Там же был порт, в котором Орлов надеялся сесть на судно, отправляющееся в Штаты.

Однако, добравшись до бухты, он понял, что не так-то просто будет найти того, кто согласился бы доставить его в Прогресс Все лодки лежали на берегу. Сети сушились на веревках между пальмами, и ни одной мачты со свернутым парусом не было видно на песке возле лодок. Судя по всему, одни рыбаки уже вернулись, другие уже ушли, и больше никто не собирался выходить в море сегодня. Только одна шлюпка покачивалась у причала, и сквозь прозрачную воду покачивалась вместе с ней ее тень на зеленоватом дне.

Шлюпка была нагружена бочонками. На корме сидел седобородый моряк в соломенной шляпе.

Орлов глянул на выход из бухты и увидел там, за белой полоской рифа, одинокую шхуну с обвисшими парусами. С нее, по-видимому, и прибыла эта лодка.

Он неторопливо прошелся по причалу. Отсюда хорошо просматривался берег. Лошадей не было видно. Может быть, они до сих пор скачут куда-то, ведь испуганный конь, бывает, несется, пока не упадет от усталости. А может, наоборот, встали где-нибудь на виду, и сам полковник Терразас уже осматривает их и мстительно щурится, готовя жуткую казнь для подлого гринго, который убил его лучших людей. Конечно, лучших. С кем попало он бы с гор не спустился~

Орлов зябко поежился. Встречаться с Терразасом не хотелось. Хотелось как можно быстрее покинуть Юкатан. В любом направлении.

Скорее всего, в таверне сейчас отсиживаются несколько рыбаков. Надо угостить их и разговорить. Здесь не Техас. Здесь не заключишь контракт за пять минут. Понадобится час-другой задушевной беседы, чтобы кто-нибудь соблазнился легким заработком. Орлов был готов заплатить любые деньги, лишь бы поскорее исчезнуть отсюда. Но на веслах далеко не уйдешь, значит, надо будет ждать ветра.

– Черт бы побрал этот штиль, – пробормотал Орлов. И без малейшей надежды обратился к моряку, сидящему в шлюпке: – Добрый день, сеньор. Пассажира возьмете?

Старик мрачно глянул на него и ничего не ответил.

Орлов подумал, что тот, возможно, не понимает испанского, и повторил вопрос по-английски.

Старый матрос глядел по-прежнему мрачно. Но все же ответил нехотя:

– Я не капитан.

– А как бы с капитаном поговорить?

Орлов присел на доски, свесив ноги с причала, и достал кисет с трубкой и табаком. В ответ на его молчаливое предложение старик отвернулся:

– Не курю.

«Бесполезно», – понял Орлов. Придется идти в таверну, уговаривать рыбаков. Кстати, там можно будет и выпить. Ему настоятельно требовался сейчас хотя бы глоток текилы или рома.

С берега раздался свист. Орлов оглянулся и увидел второго матроса, вышедшего из таверны с бочонком на плече. Ступив на причал, он опустил бочонок на доски и покатил его перед собой.

Ему было слегка за тридцать. Сухощавый и жилистый, с обветренным лицом и выгоревшими на солнце русыми волосами, он был похож на скандинава. Под просторной рубахой перекатывались бугры мышц, когда он, гибко склонившись, подталкивал и направлял непослушный тяжелый бочонок.

«Да они иностранцы, – понял Орлов, непонятно чему обрадовавшись. – Шведы или голландцы, вот почему старик не понял меня сразу. И говор у него особенный. Точно, шведы. Эх, жаль, не знаю по-ихнему ни словечка~»

Но оказалось, его сожаления были преждевременными. Подойдя к лодке, молодой матрос заговорил не по-шведски, и не по-голландски, и даже не по-английски.

– Принимай водицу, Петрович, – сказал он на чистом русском языке. – С кем ты тут балясы точишь?

– Да чудак какой-то. В пассажиры просится, – отвечал старик, ловко укладывая бочонок на дно шлюпки.

Молодой матрос цепко глянул на Орлова. Взгляд его слегка задержался там, где под рубахой пряталось оружие.

– Пассажиров не берем, – сказал он по-английски.

«Быстро же он распознал, что я не из местных, – подумал Орлов. – Да, я не местный. Очень не местный».

Он вытер вспотевший лоб рукавом и сказал негромко:

– Братцы, не выдайте. Нельзя мне тут оставаться, никак нельзя.

Заслышав русскую речь, моряки переглянулись.

– Откудова будешь? – спросил дед.

– Долго рассказывать. Вот возьмете на борт, все расскажу, – пообещал Орлов. – Не выдайте, братцы. Заберите меня отсюда, а с капитаном я договорюсь.

– Это вряд ли, – сказал дед, глянув на своего молодого товарища. – Не станет капитан из-за тебя курс менять.

– А я и не прошу курс менять. Мне, братцы, все равно, куда вы идете.

– Матросом пойдешь? – спросил молодой. – До первого порта?

– Пойду, – согласился Орлов, прикинув, что после Юкатана первым портом для небольшой шхуны вряд ли окажется Мельбурн или Гавр.

– Садись на весла, – приказал молодой. – Посмотрим, какой из тебя матрос.

– Эх, Кирила Андреич, – недовольно проворчал старик, пропуская Орлова к веслам. – Хоть ты и капитан, а скажу тебе прямо. Погубит тебя доброта твоя, погубит, попомни мое слово.

Молодой капитан уселся на банку[1] рядом с Орловым, поплевал на ладони и взялся за весло.

– У меня вахту некому стоять, – сказал он, глядя, как старик, отвязав конец от причальной сваи, бережно его сворачивает. – У меня на весла посадить некого. У меня команды-то, ты да я, да мы с тобой. А ты говоришь – доброта. Не по доброте, а по выгоде поступаю.

– Мне жалованья не нужно, – сказал Орлов, – я и заплатить готов.

– Сочтемся, – кивнул капитан. – Меня Кириллом зовут. По-американски – Крис. А ты кто?

«Брукс. Джеймс Брукс», – едва не сорвалось с языка.

– А я – Орлов, – сказал он.

Как только шлюпка отошла от причала, он увидел, что две лошади бродят по берегу, а по обрыву спускается всадник в белом сомбреро.

– Не части, не части! – сурово прикрикнул старик, вытирая с лица брызги. – Рвение свое на вахте покажешь. А грести надо гладко, ровно!

Орлов кивнул и чуть умерил пыл. Шлюпка, разрезая зеркально гладкую воду, ходко удалялась от берега.

2

О матросском деле он имел довольно смутные познания, почерпнутые из встреч с морскими офицерами. Орлов знал, что веревочная лестница, по которой он поднялся на борт шхуны, называется штормтрапом. Знал, что вместо «запада» и «востока» у моряков «вест» и «ост». Эти сведения, возможно, пригодятся, если его поставят нести вахту у штурвала. А еще он вспомнил, что самая дурная вахта – с полуночи до четырех часов утра. Ее называли «сучьей», «кладбищенской», «пропащей», а еще – «длинной», потому что двести сорок предрассветных минут тянутся гораздо дольше, чем те же четыре часа в любое иное время суток.

Кроме того, он умел готовить морские напитки, то есть смешивать грог и варить пунш. Правда, эти навыки вряд ли пригодятся ему на шхуне.

Ему довелось трижды пересечь Атлантику, и только в первом рейсе он почти все время провел на палубе, а позже вылезал из каюты, только чтобы добраться до буфета. Но он хорошо помнил, что матросы постоянно что-то чистили, натирали, скоблили. Что ж, сейчас он был готов к любой работе. Прикажут ли мыть палубу, или латать паруса, или стоять у штурвала – он был готов ко всему. Орлов даже радовался, что неожиданный жизненный поворот позволит ему узнать что-то новое. Однако капитан Кирилл сказал ему:

– Морским премудростям тебя учить никто не станет. Некогда, да и незачем. Гребешь ты неплохо, вот и будешь шлюпку гонять, когда придем на место. Сейчас идем к островам. Оттуда в Галвестон. Там и сойдешь. Составим контракт, впишу тебя в судовую роль[2]. Под тем именем, какое назовешь. Под этим же именем сойдешь в порту. У нас так: я вот, к примеру, Кирилл Белов, а в капитанском дипломе написано Крис Смит. Ты ведь тоже, наверно, сменил имя?

– Да, – сказал Орлов. – И не раз. Для американцев я Брукс. Джеймс Брукс.

– Джеймс Брукс, – повторил Кирилл. – Ясно. В личном бланке запишем, что на борт тебя взяли на Ямайке. У меня с собой есть только бланки с печатями кингстонского порта, так что не обессудь. Если в Галвестоне портовый агент спросит, как ты оказался в Кингстоне, скажешь, что промышлял с рыбаками, попал в шторм, оказался за бортом. И так далее. Это самая простая легенда. Ей все пользуются.

– Кто «все»?

– Кому надо срочно попасть на борт и получить матросскую книжку. – Кирилл глянул на его саквояж и добавил: – Если есть деньги, бумаги, ценности – будут храниться у меня. А арсенал свой сдай боцману.

* * *

Боцман Петрович спрятал его револьверы в длинный сундук, где Орлов краем глаза заметил блеск ружейных стволов. Показал место на палубе, где ему придется подвешивать свой гамак на время сна. А потом они вместе принялись набивать трюм запасами, которые боцман набрал на берегу.

Десяток живых кур Орлов запихал в деревянную клетку. Двое крупных и отчаянно визжащих поросят пристроились рядом. Они были связаны, лежали на боку, и Орлову пришлось повозиться, чтобы напоить их.

Бочки с пресной водой закатили и составили в один угол трюма, с ромом – в другой. Связки лука и чеснока легли поверх корзин с томатами. Наконец, Петрович вручил Орлову длинный прямой тесак.

– Выбери куренка пожирнее. Только смотри, чтоб кровь на палубу не пролилась. Чтоб ни капли! Ощиплешь, перо не выбрасывай, вот тебе под него мешок. Куренка отдашь на камбуз, коку. И отдыхай до ночи.

Тесак был тяжелый и неудобный. Таким мачете хорошо рубить подлесок, пробивая тропу. Но чтобы лишить жизни курицу, можно обойтись и перочинным ножичком.

– Чего задумался? – спросил Петрович.

Орлов попробовал лезвие тесака на ногте и сказал:

– Наточить бы.

– Иди на ют. Там и наточишь.

Несколько минут спустя Орлов стоял на корме, перегнувшись через борт, и глядел, как кровь из тушки капает в воду и клубится бурыми хлопьями, дразня рыбешек. «Мексика, Мексика, – думал он. – С ней бесполезно спорить. С ней бесполезно строить совместные планы. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Не прошло и часа, как я строил вышку и глядел с высоты на лес, и прикидывал, как проложить дорогу, и рассчитывал, сколько надо будет потратить на завтрашний визит к алькальду[3]. И вот уже нет никакой вышки, и не будет никакой дороги, и теперь я должен стать лучшим другом не алькальда, а боцмана Петровича. А в кустах под обрывом остывают два тела~ Почему они решили убить меня? Неужели так велика здесь ненависть к проклятым гринго? Не заметил я особой ненависти. Они даже не смотрели на меня. Я был для них вроде вот этого несчастного куренка, которого приговорил Петрович. Но куренок пойдет в пищу, а меня-то зачем надо было убивать? Какая им была бы выгода? Неужели просто лень было тащиться со мной до дороги? Видно, так и есть. Мексика, одним словом. Эх, выпить бы сейчас~»

– Говорят, Лука Петрович земляка нашел? – раздался веселый голос у него за спиной.

Он появился бесшумно, словно соткался из воздуха – чернявый, с ранними залысинами и щегольскими усиками, в кожаном жилете на голое тело и матросских просторных штанах. В одной руке у него был глиняный запотевший кувшин, в другой – две кружки.

– Откуда будешь, братишка? Не с Одессы?

– Нет.

– Не поверишь, сколько я в Америке повстречал земляков, и хоть бы кто-нибудь был одесским! Можно подумать, что, кроме нас с Кирой, оттуда никого больше не выпустили! Да, по правде говоря, и нас-то не больно выпускали, мы с ним контрабандой сюда попали. – Он говорил по-русски не совсем гладко, с интонациями вроде техасских. – Будем знакомы. Илья.

– Орлов.

Илья вскинул брови:

– Ну, тогда я Остерман. Или Истмен, как говорили в Нью-Йорке. А хочешь, зови меня по-испански, Гильермо Ориентес. Или запросто, дон Гильермо. Ты, наверно, из военных? У них, я заметил, привычка такая, всех по фамилии называть.

Орлов и в самом деле всех своих однокашников, кадетов-юнкеров, помнил только по фамилиям и только немногих еще и по кличкам. А имена в памяти не сохранились.

– В училище я был «Орлов Черный», – сказал он. – Потому что в моей же роте числился второй Орлов, блондин. А так-то я Павел.

– Это другое дело. Что ты там за бортом держишь?

Орлов показал ему обезглавленную курицу. Остерман расхохотался:

– Узнаю милейшего Петровича! Держу пари, он и ощипывать приказал тебе? И потрошить?

– Только ощипывать.

Илья уселся прямо на палубу, в тень под навес, прикрывавший корму, и закричал:

– Эй, на камбузе!

Из окна кормовой надстройки показалась голова, обвязанная белым платком:

– Чего голосишь-то?

– Не спи, Макарушка, замерзнешь. Принеси-ка нам чего-нибудь. Ну, ты знаешь.

Кок, молодой полусонный парнишка, принес им деревянное блюдо с крупно порезанными лимонами, парой длинных стручков желтого перца и дольками порубленного ананаса. Илья вручил ему курицу и мешок для перьев.

– Тяпнешь с нами?

– Нешто я очумел, по такой-то жаре еще и зельем травиться? – покачал головой кок и удалился.

– По какой такой жаре? – удивился Илья, разливая по кружкам. – Погоды стоят изумительные. Вот дома у меня сейчас жара так жара, не то что здесь. Со знакомством, Паша.

Когда-то Орлов не выносил фамильярности. Этот Илья не имел никакого права называть его Пашей – он не был ни его родней, ни ровесником, он не был даже военным. Но годы, проведенные в Америке, отучили капитана Орлова обращать внимание на условности. Он тут со всеми был на «ты» – с сенаторами и с бандитами, с миллиардерами и с нищими. И в этом «ты» всегда содержалась порция уважения, одинаковая для всех.

Однако сейчас был немного не тот случай. Илья говорил с ним как со старым товарищем. Не фамильярно, а просто тепло. И почему-то это выглядело совершенно естественным. Хотя они встретились пару минут назад.

Орлов подумал, что сегодня, кажется, силы небесные особо чутки к малейшим его прихотям. Враги собирались его убить – но погибли сами. Ни один местный рыбак не отвез бы его – но подвернулась шхуна с земляками. И как раз тогда, когда он возмечтал о выпивке, – появился Илья. С кувшином, полным ледяного джина. «Чем же я заслужил такое благорасположение высших сил?» – подумал Орлов, закусывая лимоном.

– Говоришь, в Одессе сейчас жарче, чем здесь? – произнес он, переводя дух.

– Я не за Одессу. Дома – это в Аризоне. А ты, Паша, где обретаешься?

– Да по-разному.

Илья снова плеснул по кружкам.

– Я тоже по-разному. А точнее?

Они чокнулись, и на этот раз Орлов уже ощутил не только хвойный, но и анисовый привкус джина. «Еще глоток, и все пройдет», – подумал он. До сих пор он не замечал ни запахов, ни вкуса. Напряжение схватки неохотно отпускало его.