4.6 Другой альтернативы нет!

Это был шанс, которого так долго ждал Рубашкин. Каким-то хитрым способом Таланов достал ему гостевой пропуск на Съезд народных депутатов. Маленький красный прямоугольник с его именем, отчеством и фамилией - Рубашкин вертел его в руках, представляя, как напишет огромную статью на первую полосу, а под ней будет подпись: "Петр Рубашкин, наш собственный корреспондент".

"Нет, лучше - не "собственный"! Парламентский корреспондент - звучит гораздо весомее. А еще лучше - наш собственный парламентский корреспондент! Да, так и надо: наш собственный парламентский корреспондент Петр Рубашкин", - мечтательно улыбался он, пытаясь понять, что же хотят депутаты из Межрегиональной группы. Их заявление было принято всего несколько дней назад:

"Наша позиция состоит в следующем: считая в принципе институт президентства прогрессивной по сравнению с нынешней формой государственного управления, вопрос о Президенте СССР и о процедуре его избрания нельзя решать наспех, без участия новых Верховных Советов союзных республик, без развитой многопартийной системы, без свободной прессы, без укрепления подлинно демократических процедур и традиций в нынешнем Верховном Совете СССР.

Вопрос об избрании Президента СССР должен быть увязан с новыми конституциями Союзных республик, с новым Союзным договором. Без этих обязательных условий принятие решение о президентстве несомненно приведет к новому обострению отношений между Союзным Центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и институтов самоуправления, а также к реальной угрозе восстановления в стране диктаторского режима личной власти…

Межрегиональная депутатская группа, в случае, если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставит кандидатуру Анатолия Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР".

Рубашкин не слишком разбирался в хитросплетениях московской политики, в мелких дрязгах и больших интригах, которые сопровождали принятие решений в Кремле и на сессиях Верховного Совета. Зато он всегда знал, что хорошо, а что плохо, будучи неколебимо уверен: все, исходящее от всесильного, но насквозь прогнившего и коррумпированного партаппарата - плохо. Напротив, все, что расшатывает эту власть - хорошо и необходимо. По одну сторону - номенклатура и гэбисты, по другую - демократы.

Среди политиков Рубашкин безоговорочно верил только Сахарову. Ельцина он запомнил в самом начале перестройки. На первом Съезде КПСС, который проводил Горбачев, многие невнятно оправдывались, ругали Брежнева, что-то бубнили о застое, но никто не сказал ни слова о собственной вине. Никто, кроме безвестного тогда секретаря Свердловского Обкома. Прошло несколько лет, а Рубашкин до сих пор помнил слова Ельцина:

– Да, я видел и понимал происходящее. Но мне не хватило смелости и политической решительности, чтобы выступить против!

Вскоре Горбачев назначил Ельцина первым секретарем Московского горкома, и Рубашкин почувствовал, что перестройка действительно началась. Он даже выписал "Московскую правду", чтобы следить за войной, которую Ельцин вел с партийной мафией.

Вскоре Горбачев вернул Сахарова из ссылки, закончил афганскую войну и дал народу гласность. Однако позже пошел на попятный: Ельцина сняли со всех постов, на заводах и фабриках прошли митинги, будто списанные с худших образцов коммунистической пропаганды: дескать, что там считает Ельцин, мы не знаем и знать не хотим, но требуем его осуждения!

И с Сахаровым Горбачев вел себя не так, как надо бы. На Съездах не давал ему говорить, одобрял, когда депутаты агрессивно-послушного большинства захлопывали и освистывали Андрея Дмитриевича. А когда началось кровопролитие на Кавказе и в Средней Азии, Рубашкин окончательно разочаровался в Горбачеве.

И теперь ему по большому счету было безразлично, изберут Горбачева Президентом СССР или нет. Только Ельцин мог и должен был занять этот пост. В Ленинграде даже действовал комитет по поддержке Бориса Николаевича, бесхитростно названный "Ельцин - Президент".

Однако ничего подобного в статье, которую Рубашкин должен был надиктовать по телефону из Москвы, разумеется, быть не могло. Засилье обкомовцев в газетах и на телевидении было очень сильным, и статью с честным изложением его мыслей все равно не напечатают.

Но эти мысли шли будто вскользь, не мешая работе над планом того, что предстоит сделать в Москве. На отдельных листах блокнота Рубашкин записывал фамилии депутатов, у которых собирался брать интервью, а ниже - тезисы их публичных заявлений, подобранные из старых газет и записей.

Первым, конечно, был Собчак, но Рубашкин опасался, что не сможет его поймать. Анатолий Александрович был занятым и знаменитым человеком. Недавно "Аргументы и Факты" опубликовали рейтинг ведущих политиков. Самым популярным оказался Николай Иванович Рыжков, а Сахаров, Горбачев и Собчак отставали всего на один пункт, разделяя места со второго по четвертое.

Как это ни странно, но Ельцин в этом списке был только седьмым.

"Хорошо бы взять интервью у Ельцина", - думал Рубашкин, отыскивая тем временем папку с вырезками по Щелканову. - "Главное, чтобы оказаться в нужный момент, и чтобы других журналистов рядом не было".

Дверь открылась, резко ударившись о стоявший рядом шкаф.

– Твою командировку я пробил, но денег не будет, - закричал с порога Кокосов. - Бухгалтерия уперлась, что командировочные внештатникам не полагаются.

– Как же я поеду без денег? - растерялся Рубашкин.

– Вот двадцатник! Последнее отдаю, а остальные доставай, где хочешь, - сказал Кокосов, протягивая мятые купюры. - Главный тебя в упор не помнит, но обещал поставить твой материал на первой полосе и двойной гонорар. Представляешь, чего мне стоило его уломать? Если справишься, буду ставить вопрос о твоем переводе в штат.

– Пока я буду деньги искать, Съезд кончится, сегодня второй день работы. Я и так на открытие не успел, - вздохнул Рубашкин.

– Хорошо, что напомнил! Надо срочно выудить и обработать тассовку[73] - сейчас по радио передали, что на Съезде проголосовали за отмену 6-й и 7-й статей Конституции, - Кокосов хлопнул себя по лбу - он часто так делал, когда что-нибудь забывал. Остряки шутили, что Кокосов вправляет себе мозги. - Абздец пришел коммунякам, как ты и предсказывал.

– То ли еще после выборов будет, - ухмыльнулся Рубашкин, жалея, что поздно получил пригласительный билет, и такое событие прошло без него.

Собирая бумаги, Петр вдруг удивился: почти два года он боролся за отмену 6-й статьи, исписал сотни страниц, до хрипоты кричал и спорил на митингах. Ему и многим другим казалось, что стоит вычеркнуть из Конституции упоминание о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии, как тут же все образуется. Рубашкин не знал, что именно образуется, но верил в немедленные перемены к лучшему. Бывшие колхозники и работники совхозов станут хозяевами земли, будут созданы и быстро наберут силу фермерские хозяйства, заводы и фабрики сперва станут арендными, и затем рабочие выкупят у государства свои предприятия. А разваливших экономику проворовавшихся директоров сменят молодые экономисты и инженеры. Такие, как, например, Боря Горлов.

И вот теперь время всевластия КПСС вроде бы миновало, но Рубашкин не ощутил радости. Его мысли были заняты предстоящим отъездом, и сенсационная новость показалась досадной помехой более важным делам.

– Мне на вокзал надо. Очередь за билетами часа на два, а еще где-то надо перехватить денег. Дай обработать тассовку кому-нибудь другому, - сказал он Кокосову.

– Все в разгоне, а до сдачи номера осталось меньше часа[74]. Кроме тебя - некому, - возразил Кокосов. - Ты же не хочешь, чтобы над нами весь город смеялся, если такую новость прошляпим?

На тассовку ушло минут десять: Рубашкин исправил всего два слова и вставил запятую. Пока машинистки перепечатывали заметку, он прошелся по кабинетам. У Волобуева нашлась тридцатка, а Шевчук, расспросив зачем, выложил еще двадцать пять. Отложив двадцать рублей на билеты, Рубашкин решил, что на два дня ему хватит.

Поезд пришел без двадцати девять, опоздав почти на два часа, и Рубашкин волновался, что опоздает. Только пройдя в Боровицкие ворота, где у него дважды проверили документы, он вздохнул с облегчением - до начала заседания еще оставалось время. Петр первый раз попал в Кремль и с интересом огляделся вокруг. Архитектура его не впечатлила, а стеклянный прямоугольник Дворца Съездов выглядел чужеродным, будто в поданный к столу торт кто-то воткнул папиросный окурок.

Он не мог понять, что так восхитило Андрея Вознесенского, посвятившего восторженную поэму этому, в общем, нелепому среди старинных зданий, сооружению. "Кажется, там было что-то очень хлесткое: Дворец, как реторта неона. А ведь Вознесенский - архитектор по образованию, неужели не видел, каким гадким выглядит этот самый Дворец? - подумал Рубашкин.

Через площадь группами и поодиночке шли депутаты, многих Петр помнил по телепередачам еще с Первого Съезда. Он вдруг ощутил какую-то неуверенность и недовольство собой. Чем ближе он подходил зданию, тем тревожней становилось на душе.

У входа его остановил охранник и, проверив документы, направил к другому подъезду. Было уже без пятнадцати десять, Рубашкин нервничал, но ему неожиданно повезло. В вестибюле он увидел Собчака. Тот быстро шел, на ходу в чем-то убеждая спутника.

– Анатолий Александрович, два слова для газеты "Вечерний Ленинград", - ни на что не надеясь, окликнул Рубашкин, но Собчак расслышал и неожиданно остановился.

– Я и не знал, что у "Вечерки" есть здесь корреспондент, - сказал он, пожимая Петру руку. - Вы будете писать в сегодняшний номер?

– Если успею до двенадцати найти телефон и передать, - ответил Рубашкин.

– С телефоном не проблема - я вам помогу, а остальное зависит от вас. Мне крайне важно, чтобы избиратели сегодня же узнали мою позицию по поводу происходящего на Съезде. Идемте в сторонку, я отвечу на все ваши вопросы, но при одном условии: вы сделаете все, чтобы статья вышла сегодня же, - увлекая Рубашкина к столикам полупустого буфета, быстро говорил Собчак.

– Задавайте вопросы! Или лучше я сам все расскажу? - усаживаясь, спросил Собчак и, не дожидаясь согласия, начал говорить, Рубашкин едва успевал записывать:

– Меня упрекают, что я пошел против решения Межрегиональной группы якобы из-за того, что Горбачев обещал мне пост председателя Верховного Совета. Я хочу решительно заявить, что с самого начала обсуждения этого вопроса - сперва в Межрегиональной группе, потом в Верховном Совете и, наконец, на Съезде - моя позиция отличалась от принятой среди демократов. Я всегда выступал за построение эффективной вертикали власти, без которой в такой стране, как наша, невозможна сильная исполнительная власть. Иными словами, введение института президентства совершенно необходимо для разделения исполнительной и законодательной ветвей.

– Теперь дальше… Вы успеваете записывать? - Рубашкин кивнул, не отрываясь от блокнота, и Собчак продолжал, все больше повышая голос:

– Кое-кто из демократов опасается, что избрание президента укрепит власть КПСС, поскольку падающий в условиях развала административно-командной системы авторитет и влияние партии будет подкреплен авторитарной по сути властью президента, одновременно являющегося и генеральным секретарем.

Но первые дни работы этого Съезда показали, что эти, на первый взгляд правильные мысли таят в себе огромную опасность. Далеко не случайно, что сразу же после отмены пресловутой 6-й статьи несколько отнюдь не демократически настроенных депутатов предложили проголосовать запрет на совмещение постов президента и генерального секретаря. Их цель - отстранить Горбачева от реальной власти, поскольку "правым" во главе с Егором Лигачевым такое решение крайне выгодно. Ясно, что в этом случае Горбачев станет сугубо представительской фигурой. Ведь, несмотря на отмену 6-й статьи, власть до сих пор находится в здании ЦК на Старой площади, и до тех пор, пока взамен старой властной вертикали не появится новая, нельзя давать консерваторам шанс устранить Горбачева.

Собчак неожиданно замолчал, прислушиваясь к динамику. Лукьянов - Рубашкин узнал его по голосу - неторопливо и равнодушно успокаивал зал: "Товарищи депутаты! Прошу внимания! Предлагаю поставить на голосование обсуждаемый вопрос о совмещении высших государственных постов в следующей редакции… Обождите, товарищ Крайко, не надо так волноваться, ваши предложения учтены. Зачитываю в том виде, в каком представила редакционная комиссия: "Лицо, избранное на пост Президента СССР, не может занимать другие политические и государственные посты"

– Все, мне надо идти! - вставая, сказал Собчак. - Идите в пресс-центр, от моего имени обратитесь к Трофимову, он поможет с телефоном.

Когда Рубашкин поднял голову от блокнота, Собчак уже был далеко. Он почти бежал к входу в зал.

"Ставлю на голосование! Внимание, товарищи депутаты, идет голосование", - перекрывая шум, раздавался из динамиков монотонный голос председателя. Некоторое время слышались только треск и гул, чей-то голос явно не для микрофона пробормотал: "Вот и процесс пошел, сейчас посмотрим".

– Товарищи депутаты! - четко выговаривая каждое слово, заговорил Лукьянов. - Объявляю результаты голосования: за внесение поправки - одна тысяча триста три голоса, против - шестьсот семь, воздержавшихся - сами видите - целых шестьдесят четыре!"

В динамиках раздался смех и нарастающий гул.

– Поправка не принята! Переходим к следующему вопросу, - продолжал Лукьянов. - Товарищи депутаты, прошу успокоиться! Надо двигаться вперед. Идем дальше, по утвержденной вчера повестке дня. Нет, нет! Слова по результатам голосования давать не будем! Присаживайтесь, Алексей Владимирович, я никому не даю слово, почему для вас должно быть исключение?… У всех много вопросов, но надо двигаться дальше. Повторяю: идем дальше. На очереди третий раздел закона о президентстве. Напомню, что согласно представленному законопроекту первый президент избирается на Съезде народных депутатов, а весь закон в целом вводится в действие с момента его принятия. Первым записался депутат Полозков, но, думаю, Иван Кузьмич не обидится, если мы нарушим очередность для представителя ветеранов, трижды Героя Советского Союза, маршала авиации Кожедуба Ивана Никитича!

Из зала донеслись аплодисменты, что-то стукнуло о трибуну рядом с микрофоном.

– Ветераны Великой отечественной войны, ветераны партии, и все советские люди с глубокой болью и тревогой видят, как усиливаются попытки экстремистских и антисоветских сил, ведомых мировым империализмом и сионизмом, расколоть единство нашего многонационального государства. Наши враги хотят искусственно посеять рознь и вражду между народами, демонтировать социалистические идеалы, скрепленные потом и кровью нескольких поколений советского народа, а также разрушить основы Советского строя и подорвать безграничное доверие людей к Коммунистической партии Советского Союза, к ее ленинскому Центральному Комитету.

Мы забыли слова великого Ленина: социалистическое отечество в опасности! Кто забудет эти великие слова, тот забудет и о беспримерном подвиге советского народа, совершенного во имя нашей трудовой республике, тот станет предателем и отщепенцем, - Кожедуб говорил медленно, шамкая и чуть причмокивая.

Было начало двенадцатого, Рубашкин захлопнул блокнот - нужно было срочно искать пресс-центр с телефоном.

На втором этаже он внезапно столкнулся со спускавшимся откуда-то сверху Котовым. Тот, видимо, торопился, его лицо было неестественно красным, а со лба стекали струйки пота.

– Виктор Михайлович, как вы прокомментируете результаты голосования, - растерявшись от неожиданной встречи, спросил Рубашкин, и тут же вспомнил, что Котов не был депутатом. "Ладно, запишу, может пригодится", - подумал он.

– Это не Съезд советских депутатов! Это… это жидо-массонский каганат. Не хватило всего двухсот голосов. Даже оголтелые демократы голосовали "За"! Но народ еще скажет свое веское слово, наш народ не тетеря, чтобы кормить его с демократической ложечки, - узнав Рубашкина, Котов запнулся. - А вы что тут делаете, вы как сюда попали?

– Я собственный парламентский корреспондент газеты "Вечерний Ленинград", а вы кто и как сюда попали? - с наслаждением выкрикнул в ответ Рубашкин.

– Я знаю, чей вы корреспондент. По таким членам-корреспондентам сто первый километр[75] плачет. Приеду и позвоню в Обком, товарищи о вас позаботятся. На пушечный выстрел к советской печати не подойдете! -ответил Котов и, повернувшись, шагнул на идущий вниз эскалатор.

– Давно пора призвать вас к порядку, Рубашкин! И призовем, мало не покажется. Ждите! - продолжал кричать Котов, уже стоя на ступенях.

В пресс-центре была толчея и сутолока, но, прождав в очереди минут двадцать, Рубашкин добрался до телефона. У Кокосова было занято, и Петр заволновался, что не успеет, но в конце концов он дозвонился.

– Диктуй, я записываю! - закричал Кокосов, узнав Петра по голосу. Через несколько фраз он возмутился: "Я не машинистка и не магнитофон, короче, Петя, короче надо! Давай своими словами, но самую суть".

– Но Собчак считает все очень важным. Я не могу выхватывать что-то одно - растеряно возразил, Рубашкин.

– Не можешь, не берись! - крикнул Кокосов, но, видимо, пожалев Рубашкина объяснил: "Большой материал все равно не успеем. Читай подряд, я с голоса строчек двадцать накарябаю".

Его уже торопили, и, огорченно вздохнув, Рубашкин быстро прочитал то, что сказал Собчак.

– Повтори результаты голосования, - велел Кокосов и, записав, спросил: Большинство проголосовало положительно, почему же не приняли? Непонятно!

– Для принятия поправок в Конституцию нужен кворум в две трети голосов, а проголосовало "за" меньше, - объяснил Рубашкин.

– Сколько не хватило до кворума? - переспросил Кокосов.

– Около двухсот голосов!

– Точнее можешь?

– Точнее не знаю, посмотри в тассовке, - ответил Рубашкин.

– Тассовки еще нет, и ждать некогда - номер через полчаса сдаем. Ладно, и так сойдет, - решил Кокосов. - А ты, Петя, все-таки молодец. Не зря я тебя взял. Будешь работать - толк выйдет. Отработай завтра и домой, за гонораром. Не забудь - с тебя причитается.

Поздно вечером оставшиеся разделы закона о президентстве были приняты, но Рубашкин уже почти не соображал от усталости. Переговорив с двумя десятками депутатов и исписав два блокнота, он решил в тот же вечер ехать обратно, чтобы успеть написать большой материал. Понимая, что у него нет шансов, Ельцин заранее заявил, что снимет свою кандидатуру. Все - и правые, и левые - уже знали: первым президентом СССР станет Горбачев.

– При всем богатстве выбора - другой альтернативы нет, - с мрачным лицом пошутил Юрий Карякин.

4.7 Есть три эпохи у воспоминаний

В Архангельске еще была зима, и вдоль укатанной грузовиками дороги на Северодвинск громоздились высокие насыпи слежавшегося снега; порой казалось, что машина едет в белом туннеле.

– Иногда я думаю, что наши отношения - это сплошное и непрерывное движение, - будто в полусне говорила Лариса, прижимаясь щекой к его плечу, и он чувствовал теплоту ее дыхания. - Ты не спрашиваешь, почему я сказала "отношения"? Я стесняюсь сказать то, что хочу. А на самом деле настоящая любовь - это всегда движение. Или скорее - полет. Не зря же любовь и счастье сравнивают с птицей. Если птица остановится, то сразу упадет.

– Ракеты тоже не могут остановиться, они летят, пока не упадут, - глядя в окно, сказал Горлов. - И самолеты.

– Поэтому люди всегда мечтали летать. Помнишь сказку про Икара?

– Это не сказка, это миф.

– Конечно, миф! Мифы надежней сказок, в них легче поверить, - согласилась она. - И еще я слышала, что когда летишь на воздушном шаре, ничего не слышно, вокруг абсолютная тишина…

– А ветер? Должен шуметь ветер.

– Ветер не шумит, шумят волны, деревья или травы, а в пустыне от ветра скрипит песок, я сама слышала, этот звук какой-то скрежещущий, словно железом по наждачной бумаге, только тише и в другой тональности.

– А если вокруг нет деревьев, травы и песка, совсем ничего нет?

– Тогда ветер завихряется в ушной раковине, и слышен гул, как в морской раковине.

– А на воздушном шаре ветер в ушах не завихряется? - засмеялся Горлов.

– Не знаю, почему, но наверху ничего не слышно. Там, в небе - совершенная тишина, как в безвоздушном пространстве, и я очень хочу тебя поцеловать, - сказала Лариса.

Немолодой шофер во флотском бушлате довез их до городской гостиницы и, дождавшись, пока их зарегистрируют, сразу уехал. Их поселили в полулюксе, дежурная почему-то не спросила у Ларисы паспорт, только равнодушно посмотрела вслед. Номер был таким же, как в других провинциальных гостиницах, где бывал Горлов: выцветшая серо-зеленая или коричневая краска, в лучшем случае - шершавые на ощупь обои, - потемневшие трещины на потолке и ржавые потеки, навек въевшиеся в раковину умывальника. Номера отличались только картинками на стенах, в зависимости от даровитости местных отделений Союза художников. В гостинице "Северодвинская" изобразительное искусство было развито до приемлемого уровня: на стене, напротив кроватей висела почти новая литография со старинным парусником над которым развевался несоразмерно большой Андреевский флаг.

– Здесь полно тараканов, прямо полчища, - выходя из ванной, сказала Лариса. - Куда не приедешь, всюду одинаково. На Камчатке, в Средней Азии, на Украине и даже на Крайнем Севере шевелят усами и никого не боятся. Словно из одного инкубатора, никуда от них не деться, ползают по всему Советскому Союзу и за милую душу жрут ядохимикаты, которыми их травят.

– Издержки воздушных сообщений! Каждый самолет "Аэрофлота" перевозит тараканов, а они плодятся и ищут, где лучше. Знаешь, изведение тараканов будет четвертым делом, которым я займусь, получив власть, - Горлову отчаянно не нравился Северодвинск, бьющий по ногам холодный сквозняк и тусклая лампочка под пыльным колпаком.

– Не подозревала в тебе властолюбца. Зачем тебе власть?

– Мне власть даром не нужна! Это Рубашкин хочет сделать из меня большого начальника, на черной "Волге", с белым телефоном и золотым гербом на крышке. Они решили взять власть в свои руки и заранее присматривают кадры. У них, знаешь ли, большие проблемы с кадрами! Вот Рубашкин и решил меня соблазнить, чтобы я влился в ряды демократов. Сказал, что на министра пока не потяну, но если проявлю себя, как председатель горисполкома, то устроят и министром.

– Какого горисполкома? Ленинградского? - Горлов кивнул, и она засмеялась, смешно замахав руками. - Господи, какой дурак твой Рубашкин. Неужели он всерьез верит, что сможет сделать тебя председателем горисполкома?

– Думаю, искренне и всерьез. Гласность, перестройка - у многих крыша съехала и мозги наружу свесились, как макароны из перекипевшей кастрюли.

– Мой дедушка много лет был председателем Ленгорисполкома. Он говорил, что руководить городом каждый сумеет, если усидит в кресле года два, и его не снимут или не посадят. Первый год - чтобы осмотреться, второй - чтобы подучиться, а на третий уже поруководить можно, но тихонечко, чтобы никого не обидеть. Дедушка уезжал в восемь, возвращался, когда все уже спали. Кроме бабушки! Бабушка всегда его дожидалась, а вставала еще раньше, чтобы накормить его завтраком, а потом весь день на ногах. И родители так же жили. Какая им всем была радость от власти?

– Какая-то все же была: квартира, персональная машина, продукты из спецраспределителя, госдача с обслугой и всякое такое.

– У нас никогда не было прислуги, бабушка сама все делала, кучу родственников кормила и поила. Они приезжали, как в ресторан, целыми днями за столом сидели, особенно летом, на даче. Пока дед был директором, дача была в Зеленогорске, но я была еще маленькой и не помню. А когда его назначили председателем исполкома, то дали огромную дачу в Солнечном, у самого залива, за высоким зеленым забором.