3.8 Бросай свое дело, в поход собирайся!

К стоянке такси было не подойти, и на автобусной остановке возбужденно бурлила толпа. Кооперативные автобусы брали штурмом, возле них то и дело вскипали потасовки, а несколько милиционеров с резиновыми дубинками равнодушно курили и не вмешивались. Горлов трижды пожалел, что не догадался позвонить из Мурманска и вызвать оставленную Цветковым машину.

– Второй час стою, никак не уехать. Почему же автобусы не ходят, вы случайно не знаете? - спросила женщина с двумя сумками, явно приезжая.

– Сам только прилетел, - пожав плечами, ответил Горлов. Посмотрев, как у подъехавшей машины кто-то кого-то бьет, он пошел к шоссе, решив поймать такси на подъезде к аэропорту, а если не получится, пройти два километра до Пулковской обсерватории и там сесть на автобус.

Прождав на ветру четверть часа, он уговорил остановившегося шофера, и они поехали высаживать пассажиров.

– Если диспетчер придерется, скажи, что едешь из центра по заказу, - предупредил таксист.

– А что с автобусами? - спросил Горлов.

– В городе даже троллейбусы не ходят, Московский проспект с утра перекрыли, пришлось в объезд ехать. Чертовщина какая-то! - сердито ответил водитель.

Высадив пассажиров, шофер газанул так, что Горлова прижало к спинке, и, резко повернув, выехал на шоссе. Дорога была пустой, чуть припорошенный сухим снегом асфальт шуршал под шинами, и слепило глаза. Начало Московского и вправду перегородили барьерами, гаишники с обожженными морозом лицами в тулупах, валенках и в завязанных у подбородков ушанками разворачивали всех направо, в сторону Купчино.

– По Лиговке не проедем, придется опять в объезд: через проспект Славы, Володарский мост и по Октябрьской набережной. Раз такое дело, четвертной надо добавить, иначе не поедем, - выругавшись, сказал таксист.

– Плачу полтинник, а счетчик можно выключить, - согласился Горлов.

– Пускай себе щелкает для уюта, кто на него теперь смотрит? Ребята в гараже открутят и накрутят, сколько надо для плана.

– Разве счетчики не пломбируют? - удивился Горлов.

– Народ не обдуришь! На задницу-заумницу болт с винтом всегда найдем, - махнул рукой водитель.

Перед Володарским мостом застряли в пробке. Воздух был черным и синим от выхлопов, казалось, все вокруг дрожит от гула тяжелых грузовиков. Улица то и дело взрывалась гудками - водители ожесточенно жали на сигнал, требуя уступить дорогу. Таксист занервничал, что перегреет мотор, но деваться было некуда, и метров восемьсот до въезда на мост тянулись почти полчаса. Дальше стало легче, но на Октябрьской набережной пришлось снизить скорость - дорога была забита машинами, и колонны грузовиков мешали разогнаться.

К трем часам, наконец переехали Гренадерский мост, но к Объединению подъехать не удалось - улица была сплошь забита автобусами. Расплатившись, Горлов пошел пешком, отворачиваясь от едкого дыма работающих моторов. Благополучно миновав проходную, он поднялся к себе. В лаборатории никого не было, кроме сидевшей у телефонов Светы Петровой.

– Хорошо, что вы приехали, а то устала придумывать, куда вы делись, - обрадовалась она, увидев Горлова.

– И кому я был нужен? - снимая пальто, спросил он.

– Из парткома каждый час требуют отчета, Лахарев все время звонит, трижды приходил искать…

– Так куда же я по-твоему от них всех делся? - ничего не понимая, удивился Горлов.

– Утром вы пошли на склад за транспарантами, потом инструктировали сотрудников, перед обедом уехали за краской, а сейчас вернулись из магазина, кисточки купили. Вот, видите две штуки, я их специально спрятала, когда раздавала!

– Что здесь, ради Бога, творится, и куда мне теперь надо деться с твоими кисточками.

– Кисти отнесете в Актовый зал, где транспаранты рисуют. Там из парткома и Лахарев. Придете, никто и не догадается, что вас весь день не было.

– Выходит, я правильно воспитал коллектив: в трудный час не подвели, - рассмеялся Горлов.

– Мы вас, Борис Петрович, очень любим, не сомневайтесь. Да, чуть не забыла: через час выезжаем. Автобус для нашего сектора тот, у которого на стекле впереди номер двадцать три от руки написан…, - уже вдогонку крикнула Света.

– Куда выезжаем? - Горлов остановился у открытой двери и, вспомнив недавние сборы по Гражданской обороне, встревожился: "Эвакуация началась, что ли? За семьями послали? Или это - внеплановые учения?"

– Да, не пугайтесь так, Борис Петрович! Нас всех на митинг везут…

– Какой митинг?

– Ну, что-то вроде демонстрации, как на майские праздники. Утром руководителей собирали, за вас Евтюхов ходил, он все объяснит. А вы-то на самом деле где были?

– На Северном полюсе, в тундре, - раздраженно буркнул Горлов, но взял себя в руки - Светочка оказалась молодцом, выручила.

– Митинг - это не праздник, а форма политического самообразования трудящихся масс. А наши праздники - это трудовые будни. Будут искать - скажи, что я в Актовом зале, как ты велела, - ласково улыбнувшись Светочке, сказал Горлов.

В Актовом зале стоял невообразимый гул. Вдоль стены громоздились сдвинутые в беспорядке стулья, пол был устлан красными полотнами, человек двадцать обдували их с помощью включенных вентиляторов. Горлов разглядел своих в углу. Сотрудники сгрудились вокруг длинного, метров десять транспаранта. Подойдя к ним, Горлов прочитал:

"ВДОХНОВЕННЫМ ТРУДОМ УКРЕПИМ ОБОРОНОСПОСОБНОСТЬ РОДИНЫ"

– Мы весь день старались, а теперь нельзя. Не понимаю, почему? Зачем тогда работали? - громко возмущалась Галя Устинцева.

– Объяснил же Лахарев, русским языком объяснил, что первый отдел запрещает, - видно, не в первый раз, устало повторял Сережа Евтюхов. Увидев Горлова, он обрадовался: "Борис Петрович, хоть вы скажите!"

– Нельзя раскрывать секретный профиль нашего Объединения, - с ходу придумал Горлов.

– Так бы сразу и сказал, что секретность! Значит, можно больше не сушить? - успокаиваясь, обиженно спросила Галя.

– Уже сухо, выключай вентиляторы! - велел Евтюхов и, обернувшись к Горлову, облегченно вздохнул. - Видишь, какой дурдом! Хорошо, что приехал - теперь тебе мучиться.

– Привез кисти? Неси сюда! - с дальнего конца зала Горлову махал Слава.

– Вот, две штуки! Больше не было, все магазины обошел, - Горлов подошел к Лахареву и протянул ему кисти.

– Больше и не надо, осталось чуть-чуть подправить. Видишь, в углу смазалось? - ответил тот.

– Почему спешка, будто в доме пожар? - спросил Горлов.

– Сам только утром узнал. Вызвали в партком, при всех распечатали пакет, только тогда стало ясно. Обком приказал не разглашать до последнего, чтобы демократы не выступили. Опасаются погромов и столкновений.

– Так, куда повезут, где будет митинг?

– В Московском парке Победы, у СКК им. Ленина. Со всего города народ собирают.

– Мои, вроде, готовы. Хочу отпустить, чтобы чая выпили на дорогу, и спиртику по стошке каждому выдать, - успокоившись, что Лахарев не знает об его отсутствии, сказал Горлов. - Хочешь, пойдем с нами.

– Не могу, надо все приготовить и погрузить. А ты смотри, чтобы никто из твоих - ни капли и, чтобы с собой не брали.

– Будь реалистом, Слава, кто ж без ста граммов на холод выйдет? - возразил Горлов.

– Ладно, ничего не поделаешь, - вздохнул Лахарев, - Но учти: на митинге все расписано, кто где стоит. Размечено по квадратам, по головам будут считать. Из райкома, из горкома, со всех уровней будут проверять. За своих отвечаешь лично! За каждого! А я - за тебя! Чуть от кого запашок, будем перед директором отдуваться. Чуть не забыл: запаси на меня граммов двести, вдруг замерзну.

3.9 Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой…

По автобусам рассаживались чуть ли не час. У каждой машины стоял ответственный дежурный, который по списку отмечал явившихся. Ставя в списке галочку против нужной фамилии, он впускал человека внутрь, но никого не выпускал наружу. Но, как обычно бывает, что-то перепутали, где-то кого-то ждали, а перед самой отправкой выяснилось, что забыли взять флаги.

Наконец вдоль колонны пошла комиссия из четырех человек во главе с секретарем парткома. Вместе с дежурным они заходили в автобус и считали сидящих по головам, сверяясь со списком. У Горлова все сошлось, и дежурный велел шоферу закрыть дверь.

Уже стемнело и зажглись фонари, когда автобусы тронулись. Все сразу стали доставать запасы, и Горлов на всякий случай еще раз предупредил, чтобы знали меру.

– Не волнуйтесь, Борис Петрович, мы по чуть-чуть, не в первый раз, - успокоил его Евтюхов.

– Дай, Бог, не в последний! - пошутил кто-то сзади. Но веселья не получилось. Ехали молча: многие уснули, остальные клевали носом усталые и сонные. Никто не знал, когда попадет домой, и женщины волновались, хотя их предупредили, что ясли с детскими садами будут работать в продленном режиме, и всех детей накормят ужином.

Стекла покрылись изнутри толстой наледью, на поворотах темнота разрывалась синими и красными сполохами от милицейских машин, сопровождавших колонну спереди и сзади. Горлов продышал дырочку сквозь мохнатый иней и бездумно глядел в окно. Людей на улицах почти не было, только у дверей магазинов на неубранном снегу змеились черные очереди. Вскоре, не останавливаясь проехали Невский, вдоль которого ярко мельтешили огни реклам, и было светло от витрин Гостиного двора. Но дальше все снова погрузилось в темноту. Перед площадью Мира свернули на Фонтанку и, проехав до Московского проспекта, надолго застряли у перекрестка. Поперек нескончаемо двигались вереницы автобусов, разделенные милицейскими машинами сопровождения.

Пока стояли, Горлов незаметно для себя задремал. Но это был не сон и не явь: он чувствовал и осязал окружающее, вздрагивал от толчков и поправлял сползавшую на лицо шапку. Она щекотала лоб и веки, и, казалось, только шапка мешает погрузиться в окончательное забытье.

Он очнулся от внезапно подувшего холода. Через открытую дверь кто-то снаружи кричал в мегафон: "Всем выходить! Строиться в колонну! Всем выходить!"

Автобус стоял возле "Электросилы", и дорогу перегородила толпа, выходившая из открытых ворот. Шли не по порядку, как на демонстрациях, а редкими группами с хмурыми, недовольными лицами. Внезапно заревела заводская труба, за ней другая и, раздирая воздух, взвыли сирены.

Горлов топтался вместе со своими сотрудниками возле автобуса до тех пор, пока, размахивая руками, не подбежал Лахарев и не велел выстроиться, чтобы идти пешком. Галя Устинцева попыталась в суматохе пробраться в метро, но стоявшие вдоль тротуара милиционеры не пропустили, и ей пришлось вернуться назад.

Двинулись нестройно, потихоньку ругаясь. Гудки и сирены вдруг смолкли, и из уличных репродукторов грянул духовой оркестр.

– Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой - в горе, в надежде и в радости… - нестройно подхватило несколько голосов.

– Глоточек, Борис Петрович, для согреться, - предложил державшийся рядом Евтюхов и протянул плоскую, чтобы умещалась в кармане, флягу из нержавейки - их издавна наладились делать на экспериментальном участке. Брали по божески: "объем за объем" - сколько спирта вмещалось, во столько и обходилась фляга. Несмотря на всевозможные карательные меры, искоренить халтуру никогда не удавалось, а нынешний директор даже дарил фляги с гравировкой почетным гостям в качестве сувениров.

Напротив центрального входа в Парк Победы проспект был перегорожен самосвалами, перед которыми одна за другой выстроились три цепочки курсантов. Стоявшие в переднем ряду прикрывались алюминиевыми щитами в три четверти роста, они были одеты в каски с опущенными над лицами щитками из прозрачного пластика.

– Эй, рыцари, никак воевать собрались? Айда с нами, - закричала какая-то женщина, но ее заглушил хриплый голос из мегафона: "Поворачиваем налево! Поворачиваем налево и двигаемся организованно! Повторяю: двигаемся, товарищи, организованно!"

Дальше шли центральной аллеей, по обе стороны которой стояли курсанты вперемежку с милиционерами. Галя Устинцева и здесь попробовала улизнуть, но ее опять вернули обратно. По дороге Горлов еще раз приложился к фляге, закусив замерзшим на холоде бутербродом.

Площадь перед СКК[41] была запружена народом, мощные прожектора высвечивали каждый уголок, в их свете было видно, как поверху над толпой клубится пар от дыхания тысяч людей.

– Чего ждете, разворачивайте ваш транспарант, - приказал подошедший член парткома с красной повязкой на рукаве, Горлов забыл его фамилию.

– У нас нет транспаранта, первый отдел запретил, - ответил Евтюхов.

– Как нет, почему? - посветив себе фонариком, парткомовец нашел нужную строчку: "Вдохновенным трудом укрепим обороноспособность Родины!" - этот лозунг на ваш сектор записан.

– Я же сказал: первый отдел запретил! - повторил Евтюхов.

– Партком разработал, в райкоме утверждено, а они отменяют. Безобразие! Но раз нет транспаранта, идите за флагом - в штабной машине есть запасные.

Брать под расписку флаг, а потом стоять в очереди, чтобы его сдать, никто не хотел, мужчины потихоньку отходили назад за спины женщин, а те мялись, поглядывая на Горлова.

– Лахарев велел, чтобы никто не отлучался с выделенного места, - ответил за всех Горлов.

– Приказываю отправить людей за флагом! - закричал член парткома.

– Без указания Лахарева никто отсюда не уйдет!

– Кто вы такой, как ваша фамилия?

– Я начальник сектора Горлов. Лахарев - парторг научной части.

– Вы за это ответите! Завтра, на парткоме разберемся, кто парторг, а кто БЫЛ начальником сектора!

– А Борис Петрович беспартийный, вы его в партию отказались принять, теперь получайте, - пискнул кто-то сзади, и Горлов узнал голос Светочки Петровой.

– Что вы издеваетесь? Будете придираться, мы все отсюда уйдем! И других уведем! - не скрываясь, закричала Галя Устинцева.

Беспомощно пригрозив, что этого так не оставит, член парткома отошел, и вслед за этим над площадью громко хряпнуло, раздались свист и скрежет, потом где-то постучали по микрофону и хорошо поставленный баритон возгласил: "Дорогие товарищи! Общегородской митинг трудящихся города-героя Ленинграда разрешите считать открытым!"

Послышались жидкие хлопки в ладоши тех, кто стоял возле микрофона, издалека, от передних рядов у трибуны донеслись нестройные крики "Ура-а-а!".

– Слово предоставляется первому секретарю Ленинградского Обкома КПСС товарищу Гидаспову Борису Вениаминовичу!"

В репродукторах что-то зашипело, потом затихло и голос Гидаспова зазвучал над площадью громко и отчетливо:

Гидаспов сделал паузу и над площадью раздались крики и свист, многократно усиленные репродукторами.

"Ура-а-а!", -невпопад закричали где-то впереди, но крики тут же смолкли.

Горлов приподнялся на цыпочки, но не увидел ничего, кроме красных флагов и транспарантов в мечущемся над толпой свете прожекторов.

– Как впечатляет? - кто-то тронул сзади за рукав и, повернувшись, Горлов увидел Петю Рубашкина и с ним кого-то смутно знакомого.

– Аллегро бордачиозо в темпо модерато[42], - вспомнив одну из семейных шуток, сказал Горлов.

– У Бори жена пианистка, - пояснил Рубашкин для своего спутника. - Вы ведь у меня встречались?

Горлов вспомнил Таланова и пожал ему руку.

– А вы зачем сюда?

– Где же еще изучать противника и его методы работы с электоратом? - пожал плечами Таланов.

– Хороших противников выбрали. Могу представить, если на ринг выйдет Рубашкин против Гидаспова, а судья ударит в гонг. От маленького Пети мокрого места не останется, как танком по лягушке, - засмеялся Горлов.

– Подожди, дай послушать! Самое интересное началось, - прервал его Рубашкин.

Гидаспов снова сделал паузу, и от трибуны, подхваченный усилителями разнесся над площадью дружный рев сотен голосов: "Ле-нин! Октябрь! Со-циа-лизм! Ура-а-а!!!"

– Борис Петрович! Мы с Галкой нашли проход к метро. Там ребята хорошие, обещали пропустить. Можно, мы уйдем потихоньку? - тихо спросила Света Петрова.

– Только потихоньку. Так, чтобы никто не заметил, - разрешил Горлов.

– Пожалуй, и нам пора. Пойдешь с нами, Боря? - спросил Рубашкин.

– Подожди, надо послушать что он скажет про Народный фронт и ОФТ, - остановил его Таланов.

– Зачем? Он на полчаса тягомотину разведет, а суть - в двух фразах: "С лидерами ЛНФ надо бороться, но при этом не отпугивать простых советских людей, которые искренне заблуждаются - надо перетягивать их на свою сторону. А про ОФТ Гидаспов скажет, что там хорошие ребята, настоящие патриоты, но чуть перегибают палку, следует их поддержать и подправить. Или сперва подправить, а потом поддержать. Это называется сохранением поля для политического маневра. Короче: ни нашим, ни вашим!

– Откуда ты знаешь? - удивленный уверенным тоном Рубашкина спросил Горлов.

– Так я речь Гидаспова целый день правил для газеты, наизусть каждое слово помню, даже когда аплодисменты в трансляцию должны включать, - ухмыльнулся тот. - Завтра прочтешь и сам убедишься.

3.10 Значит, нет для любви возвращенья

Таланов вышел на станции "Технологический институт", чтобы пересесть на Кировско-Выборгскую линию, а Горлов и Рубашкин проехали вместе еще две остановки. Горлов так устал, что не мог связно разговаривать. За эти два дня все смешалось: погрузка и отправка металла, неожиданный полет в Мурманск и этот нелепый митинг на морозе и ветру. К тому же все это время он пил все, что попадалось - от коньяка до чуть разбавленного спирта. Голова разболелась до рези в глазах, даже говорить было трудно, и Горлов только кивал, едва понимая, о чем говорит Рубашкин.

Он едва дошел до дома, чувствуя себя совершенно обессиленным. Увидев его, Нина хотела что-то сказать, но промолчала и сама повесила его пальто.

– Ничего не хочу, приготовь пожалуйста ванну, - попросил ее Горлов.

Пока наливалась вода, он разделся и в одних трусах присел на бортик ванны. Было такое ощущение, что стоит закрыть глаза - и он тут же отключится.

– Выпей немного чая, - сказала Нина, протягивая чашку. Она была горячей до того, что трудно держать, но Горлов сделал несколько обжигающих глотков, и стало легче.

– Что случилось, Боренька? - спросила Нина.

– В общем, все в порядке. Сперва закончили отгрузку, потом пришлось улететь, - отвечал Горлов и, опускаясь в горячую воду, тяжело охнул.

– У тебя рубашка до того грязная, что можно испачкаться, и к тому же чужая, - сказала она, собирая его белье.

– Цветков перед отъездом свою отдал, - объяснил Горлов и откинув назад голову, закрыл глаза.

– Он, кстати, уже три раза звонил, просил связаться, как только появишься, ты ему срочно нужен.

– Поем и позвоню, - сказал Горлов.

– У тебя серьезные неприятности?

– Очень! Серьезней не придумать: не знаю, куда деньги девать.

– Ты в самом деле или шутишь? - обеспокоено спросила она.

– Совершенно серьезно. За эти дни заработал больше пятидесяти тысяч и еще "Жигули" - то ли "девятка", то ли "шестерка", не помню. На днях из Краснодара пригонят.

Горлов открыл глаза и увидел, что Нина улыбается.

– И это все проблемы? - спросила она.

– А это, по-твоему, пустяки? - почему-то рассердился Горлов.

– Вот почему ты последнее время какой-то странный, будто сам не свой, и дома тебя почти не было. Из-за этого?

Горлов молча кивнул и, уцепившись за края ванны, медленно, с трудом поднялся. Держа наготове развернутое банное полотенце, она привстала на цыпочки, чтобы накрыть ему спину, и ее лицо оказалось совсем близко. Он хотел обнять ее, но запутался в полотенце, и, целуя его, Нина чему-то засмеялась. Глядя на нее, Горлов тоже улыбнулся.

– Иди в спальню, полежи пока, - неохотно отстраняясь, сказала она.

– А ты? - спросил Горлов.

– Я что-нибудь приготовлю. Никита уже спит, Маша осталась у подружки, поужинаем вдвоем. Я быстро.

Едва открыв глаза, он понял, что вокруг глубокая ночь. Нина спала рядом, глубоко и ровно дыша. Горлов догадался, что она специально не стала его будить. Он закрыл глаза, но спать уже не хотелось, мысли были ясными, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Он вспомнил Ларису, впервые с тех пор, как они расстались, но не смог представить ее лицо. Отчетливым было только ощущение ее рук и губ, будто она все еще с ним, совсем близко. Он стал вспоминать, как они встретились, какое у нее было лицо, когда сказала, - нет, потребовала! - чтобы он летел с ней. Горлов будто увидел себя снова в самолете, когда они целовались под крики "Горько!" и, удивляясь самому себе, подумал, что не чувствует неловкости или раскаяния и нисколько не жалеет о случившемся.

Потом он вдруг вспомнил, что должен позвонить Цветкову, и пошел в коридор к телефону, плотно закрыв двери в спальню и в комнату, где спал Никита.

Соединилось быстро, но прошло минуты две прежде, чем Сергей снял трубку.

– Да, ты знаешь, сколько сейчас времени? - сердито спросил он.

– Нина сказала, что срочно…

– Еще петухи не проснулись, хоть бы подождал, пока прокукарекает.

– Ладно, подожду до утра, - виновато согласился Горлов.

– Подожди, не вешай трубку. Тут такое дело, что я уже билет к вам заказал на утро - ты-то пропал.

– Никуда я не пропадал, - возразил Горлов.

– Не заливай! Думаешь, не знаю, что ты в Мурманск улетел? Какого черта тебе там понадобилось?

"Значит, за мной следили!" - рассвирепев от мысли, что Цветков осмелился шпионить за ним, подумал Горлов.

– Откуда ты знаешь про Мурманск? - глубоко вздохнув, чтобы не закричать, спросил Горлов.

– Бабушка по телевизору увидела, - отшутился Цветков. - Надо завтра, то есть уже сегодня поехать к железнодорожникам…

– Я никуда не поеду и ничего не буду делать, пока ты не объяснишь, зачем установил наблюдение, - повысив голос, пригрозил Горлов.

– Ты серьезно? И даже денег не жалко? - Цветков, видно, понял: что-то не так.

– Мне не нравится, когда за мной шпионят, и на таких условиях я с тобой работать не хочу, - закричал Горлов. - Надоело! Понимаешь, надоело!

– Не делай глупости, Боря! Ну, пошутил неудачно, так зачем в бутылку лезть? Никто за тобой не шпионил. Приехали ваши, питерские из "сорок четверки", случайно разговор зашел, они сказали, что видели тебя на посадке, а ты, вроде, был не в себе, даже не выпил с ребятами… Мир-то, понимаешь, тесен.

– Ладно, проехали, извини, - буркнул Горлов. - Так что случилось?

– Нужно срочно переадресовать наши вагоны в Одессу. Часов в восемь подъедет водитель, - ты его знаешь, - у него все бумаги: куда, кому, по какому адресу. Я их вчера с самолетом передал. Подъедет - сразу садись и поезжай на Сортировочную к тому хмырю, который нас оформлял.

– Сразу не получится. Мне, между прочим, на работу надо. Я и так вчера почти целый день прогулял. Это ты - главный инженер, сам себе начальник, а я мелкая сошка. Трудовая дисциплина для меня писана.

– Я уже не главный инженер - на той неделе уволился. Бросал бы и ты, Боря, свое Объединение. Не до него сейчас, только время тратишь. А время нынче - это не деньги. Время теперь - это очень большие деньги. Сейчас либо деньги зарабатывать, либо на дядю за спасибо ишачить. Правда есть и другой путь…

– Какой? - поймался на подначку Горлов.

– В Мурманск и обратно по пьяни летать, - сказал Цветков.

Горлов обернулся на шум - из комнаты вышла Нина и щурясь от света, смотрела на него.

– Я летал в Мурманск по делу, там интересный вариант складывается, - делая вид, что не замечает жену, сказал Горлов.

– Расскажи!

– Дело в том, что я встретил знакомых и узнал, что готовится к списанию большой противолодочный корабль. Хочу поискать концы, чтобы отправить его в металлолом и дальше - надеюсь, ты понимаешь куда и как. Остальное - не по телефону.

– Ничего себе масштаб, - Цветков даже присвистнул от изумления.

– Поэтому и пришлось с ними полететь, на месте все выяснить, - врал Горлов, зная что Нина его слышит.

– Снимаю шляпу. Даже не ожидал от тебя такой головастости. Это идея! Если сейчас не получится, потом реализуем. Не хрена нам с вагонами связываться, железо само куда надо поплывет. Ладно, вроде договорились! Водитель в твоем распоряжении сколько будет надо, а твою машину подгоним через месяц.

– Забыл: это "девятка" или "шестерка"? - спросил Горлов.

– Обижаешь! Конечно, "девятка", - удивленно ответил Цветков и, попрощавшись, повесил трубку.