– Разумно, – сказала я.

А потом улыбнулась.

Очевидно, даже мой брат и Мари не подозревали, как горячо ее родители будут возражать против их отношений. Но когда я думаю об этом, то понимаю, что если бы у меня была единственная дочка и я бы платила большие деньги за ее обучение игре на пианино и уроки английского, то определенно не хотела бы, чтобы она встречалась с таким бабником, как мой брат.

Я видела их с Мари еще тогда, когда их любовь только начала расти, и об этом еще никто не знал. Я наблюдала за ними, когда окружающие проведали об этом и начали давить на них, уговаривая прекратить отношения, тогда они встречались тайком. Разница между этими состояниями была столь же велика, как между светом и тьмой. Но поскольку мой брат из тех людей, кто мог найти приятное даже в самом масштабе этих различий, а Мари приходила в трепет, если делала что-то без ведома родителей, и сама наслаждалась этим трепетом, то казалось, они очень даже счастливы.

Телефон звонил два раза и замолкал.

Это был условный сигнал Мари, чтобы брат перезвонил ей.

Он слышал и бежал к телефону. Словно летел на крыльях.

Ёсихиро попал в аварию и умер в отделении скорой помощи. Когда это произошло, он ехал на свидание с Мари и держал это в тайне от всех нас. Отец работал хирургом в одной из крупнейших больниц, и если бы мы знали, куда направляется Ёсихиро, то его сразу отвезли бы прямо в больницу к отцу, и, возможно, он был бы спасен.

Могла ли какая-то история оставить столь неприятный осадок, как эта? Думаю, причина ужасной депрессии Мари еще и в том, что все случилось, пока она ждала брата. Она сидела в кафе напротив железнодорожной станции. Очень приятное заведение, которое все использовали как место для встреч и свиданий. Мари уже несколько раз наполняла заново чашку кофе, съела два куска торта, выпила лимонаду, съела мороженое… Она прождала пять часов. А потом с трудом заставила себя пойти домой, и там ей сообщили о смерти возлюбленного.

Обо всем этом она рассказала мне уже потом.

– У меня было ощущение, что у меня в животе стало черным-черно. Как будто внутри черная дыра. И можно бросать туда все, что хочешь, а я даже не замечу. Мое сознание витало где-то в облаках, а жизнь продолжала течь мимо. И все время моя сила любви заставляла глаза смотреть на дверь. Я листала журнал, но любовь не давала мне читать. Глаза нервно скользили по поверхности страницы. И я принялась вспоминать все плохое, что узнала о Ёсихиро, отчего это плохое казалось еще хуже. И с каждой секундой его дурные качества начали медленно расползаться по моему телу, пока не окутали меня с головой. Я так это чувствовала. Я словно тащила всю эту черноту за собой, и было так тяжело, почти невыносимо. И когда я засобиралась домой, была уже ночь. Я подумала, что просто приду домой, лягу в кровать и буду ждать его звонка. Должна же быть какая-то причина. И я пойму. Нужно только поговорить. Так я тогда думала.

Она рассказывала мне о своей любви, о том, как она обрастала защитной оболочкой во время ожидания.

– Ну что, пойдем? – спросил Кэнъити.

– Да. Знаешь, должна сказать, я рада получить назад эти деньги. Это словно сон, – сказала я.

– Смотри, не влюбись в меня! – сказал Кэнъити и широко улыбнулся.

Я пошла за ним по ковру, огибая диваны и направляясь к выходу. Мой взгляд все еще перелетал с одного лица на другое, пытаясь обнаружить Сару. И тут я заметила блондинку, стоявшую спиной ко мне у стойки регистрации. Со спины она была очень похожа на Сару. Одежда в ее стиле, и прическа, и рост.

Я окликнула Кэнъити:

– Слушай, я только что увидела одну знакомую.

Поговорим позже, хорошо?

Он попросил меня сообщать ему новые слухи, если они до меня дойдут, и ушел.

Я подошла ближе к женщине, испытывая легкое головокружение и пытаясь заглянуть ей в лицо. Ковер в фойе был таким пушистым и мягким, что возникало какое-то странное ощущение. Мое внимание было сосредоточено только на женщине, поэтому я не замечала ничего, пока не ударилась обо что-то бедром. Споткнулась, но удержалась на ногах. Я посмотрела вниз, не понимая, что же случилось, и увидела маленького мальчика-иностранца, лежавшего на спине. Я взяла его за руки и помогла подняться.

– Прости.

Как только я увидела его глаза, то в груди что-то заклокотало так, что я даже испугалась. У него были каштановые волосы и темно-карие глаза. Мой взгляд постепенно сфокусировался на малыше, и я смотрела на него, не отрываясь.

«Это сын Сары и моего брата, абсолютно точно», – снова и снова шептала я про себя.

Таких глаз я больше ни у кого не видела. Из них лился мощный поток света, причем совершенно непроизвольно. Губки немного надуты, такие же, как и у Ёсихиро, и плечи, напоминающие о брате, носившем пиджак, который был ему велик. При виде этого мальчика во мне пробудились воспоминания о прошлом, вызванные из глубин памяти. Мне хотелось рассказать об этом Мари. Даже сначала не маме с папой, а именно Мари. Наконец мне удалось собрать остатки сил, чтобы растянуть губы в улыбке – мы ведь вряд ли еще когда-нибудь встретимся – более нежной и ласковой, чем я когда-либо дарила кому-то из своих возлюбленных, и спросила малыша:

– С тобой все в порядке?

Он улыбнулся, кивнул и пошел к… Саре.

Женщина у стойки регистрации, которую я приняла за Сару… Это была вовсе не Сара, я только что поняла, что обозналась, потому что настоящая Сара, стоявшая чуть в стороне, выглядела сейчас совершенно иначе. Но в этот раз ошибки не было, определенно это была она, та же Сара, с которой мы встречались много лет назад.

Та самая Сара, которая терпеливо учила меня произносить слово «рефрижератор». Та Сара, вокруг которой и сегодня витала легкая аура юной девочки. Та Сара, которая была немного хрупкой и немного наивной.

Сегодняшняя Сара была одета в ультрамодный голубой костюм, и у нее была короткая стрижка. Она стояла рядом с огромным чемоданом, выпрямив спину, а на ее руке висла маленькая светловолосая девочка. Очевидно, малышка упиралась и не хотела идти. Мальчик подошел к ним и весело заговорил с девочкой. Должно быть, это братик и сестричка. Внезапно к ним присоединился молодой американец крепкого телосложения, до этого оплачивавший счета за стойкой регистрации, по-видимому, он был расстроен, что заставил их так долго ждать.

И тут Сара заметила меня.

Она смотрела на меня своими кристально чистыми, небесно-синими глазами, сначала в ее взгляде читалось недоверие, но затем оно сменилось облегчением и грустью. Она все моргала и моргала, словно пыталась убедиться, что это действительно я. А затем мне показалось, что уголки ее рта приподнялись и на лице промелькнула легкая улыбка.

Теперь я все поняла. Даже если Сара и хотела навестить нас с Мари, она просто не могла – не могла поговорить с нами. Но, приехав в Японию, она не удержалась и позвонила. И опять же я оценила почему. Я познала, через какую боль пришлось пройти Саре и этому молодому человеку. Поэтому я твердо кивнула, чтобы показать, что я все понимаю, и отвернулась. Я уверена, вскоре они вышли из отеля, счастливая американская семья. И только Сара, должно быть, все время крутила головой, снова и снова ища меня взглядом.

Через какое-то время я повернулась, чтобы убедиться, что они ушли, и тут силы покинули мое тело, и я свалилась на диван. Перед глазами всё шло кругом, а ладони все еще горели после прикосновения к крошечным детским ручонкам. Мне казалось, что все вокруг начинает меняться, и именно мои ладони являются источником этих превращений.

После того как они ушли, фойе опустело… словно ничего не осталось. Лишь звон бокалов и скрип подошв повторялись опять и опять, словно нескончаемый поток. И все.

Домой я приехала совершенно обессиленная.

Когда я открыла дверь, дом внутри был окутан тишиной и темнотой. Очевидно, мама куда-то ушла. Я сразу отправилась в ванную, умылась, посмотрела на себя в зеркало и поклялась своему отражению, что, пока жива, я ни словом не обмолвлюсь ни одной живой душе о том, что только что видела. Но где-то за пределами моего отражения я снова увидела черты, так напоминающие брата. Воспоминание о тех карих глазах.

Я его видела, и с этим ничего не поделаешь. И это произошло не случайно. Я интуитивно отправилась туда без особых на то причин. От этих мыслей я почувствовала себя еще более изнуренной.

Я решила переодеться. По дороге в свою комнату я прошла мимо двери в гостиную. И тут я услышала ее голос.

– Сибами?

Это было совершенно неожиданно. Я открыла дверь и обнаружила, что по какой-то неизвестной мне причине Мари лежит на нашем диване. Она приоткрыла глаза и выглядела такой же сонной, как когда жила у нас.

Я на самом деле не имела ни малейшего представления, что происходит.

– Что ты тут делаешь?

– Ты вчера вечером сказала, чтобы я пришла к вам в гости днем, ведь так? Ну, я и пришла, но… тут никого не было, и я-а-а-а… – зевнула Мари.

– А почему ты не легла в комнате для гостей? Тебе ведь неудобно было спать на диване? – спросила я.

Мари лежала свернувшись клубочком, как маленький ребенок.

– Да нет. Просто в комнате для гостей было так светло-о-о-о…

Когда она это сказала, я вспомнила, что мы отдали занавески из гостевой комнаты в химчистку. Голос Мари звучал мягко и как-то нечетко, словно она до конца не проснулась. Казалось, ее взгляд сфокусирован на каком-то предмете вдали, так обычно делают, когда зрение устает. Ее глаза были очень красивы.

– Тучи собираются, – сказала я, при этом в груди возникло то же ощущение, какое бывает, когда говоришь нежности.

Я подошла к окну с другой стороны дивана, где устроилась Мари, и отдернула занавески. Внезапно комната заполнилась светом, слегка подернутым дымкой.

Я посмотрела на нахмурившееся небо:

– Может, дождь пойдет. Или снег.

Тут Мари села, и выражение ее лица изменилось – она нахмурилась и посмотрела на меня. Взгляд стал каким-то диким, почти безумным.

– Что? Что такое? – спросила я.

Мне стало не по себе. Казалось, что на ее лице, как в зеркале, отражается мое беспокойство. Я уже давно не видела у нее такого странного выражения.

– Дай мне посмотреть, – сказала она, – и коснулась моих ладоней там, где до них дотронулся мальчик. Она взглянула на меня и наконец расслабилась. – Ты была с Ёсихиро?

Ее голос был почти не слышен, настолько тих, что у меня ушло какое-то время на то, чтобы догадаться, что она сказала. Я вздрогнула и практически стряхнула ее руки со своих.

Наконец мне удалось выдавить из себя:

– Нет.

Мой голос был сух, и ответ прозвучал странно.

– Разумеется, нет. Господи, что я такое говорю? Никто больше не может его видеть или что-то делать вместе с ним, да? Просто я еще не проснулась до конца, поэтому перепутала реальность со сном, который видела.

Говоря это, Мари потирала виски.

– Мой брат давно умер, – сказала я.

– Я знаю.

Ее голос звучал как обычно.

– Просто мне приснился сон. Буквально только что. Какая-то сцена, вы с Ёсихиро разговаривали… И вы были… я не знаю, что это за место… какой-то светлый зал… типа фойе в отеле или чего-то такого.

Я не знала, что ответить, и просто сказала:

– Ox.

И в этот момент почувствовала, как что-то теплое пронзает мое сердце.

– Ух, ты! Ты была права! Дождь пошел! – Мари выглядывала в окно.

Небо потемнело. Стена дождя была практически осязаема, огромные капли падали вниз, постепенно закрывая весь город. Тяжелое небо, затянутое свинцовыми тучами, висело высоко над головой. Интересно, их самолет успел взлететь? Или они сидят сейчас рядом с выходом на посадку и болтают о том, о сём? Семья из четырех человек, которых я больше никогда не увижу. Сидят себе посреди непрекращающейся суматохи в аэропорту, а пол под их ногами поблескивает под светом ламп, такая же сцена, как и те, в которых принимала участие я сама, когда пришла проводить брата в Америку и когда встречала его. Я еще раз воспроизвела эту картинку в голове, чтобы убедиться, что я ничего не забыла.

– Мари, я уверена, к вечеру дождь превратится в снег. Давай я попрошу маму позвонить твоим родителям. Тогда ты сможешь остаться у нас ночевать.

– Мне нравится эта идея, – сказала Мари.

Я тихонько выскользнула из комнаты и прикрыла за собой дверь.

Раз уж мои деньги вернулись ко мне и поскольку случившееся можно отнести к разряду чудес, то я достала зонтик и пошла их тратить.

В такие дождливые дни универмаги кажутся странно светлыми и теплыми, и внутри пахнет дождем. Я пошла в книжный отдел и накупила около тонны книг, затем приобрела еще несколько дисков. Очередей нигде не было, везде тихо, все товары аккуратно расставлены по полкам. Кроме меня по магазину бродило лишь несколько покупателей, а бездельничающие продавщицы казались верхом элегантности.

И даже после всех этих покупок у меня остались деньги, так что я выпила чашку чая и отправилась на поиски блузки для себя. Выбрала одну, которая мне очень понравилась, и когда пошла к лифту, собравшись домой, то чувствовала себя ужасно легкомысленной… И тут внезапно мои ноги сами повернули в отдел ночных рубашек и пижам.

И тут я вспомнила. Правильно! Ведь Мари останется у нас ночевать!

Я решила купить ей темно-синюю стеганую пижаму, судя по виду, очень теплую. Она лежала на витрине ближе всех. Пижама показалась мне не только уютно теплой, но и красивой, так что если Мари и решит вдруг надеть ее прямо на пальто и пойти на улицу посереди ночи, то проблем не будет.

– Это подарок? – спросила продавщица.

– Да.

Она перевязала упаковку красной ленточкой.

Вот так… Мари всегда спит в таких тоненьких пижамках, что начинаешь дрожать от холода при одном ее виде, и эта картина стоит у меня перед глазами, вот почему я хотела сделать ей такой подарок…

Вскоре после гибели моего брата Мари убежала из дому.

Разумеется, ее родители с самого начала были против их отношений, поэтому они заставили ее взять отгул на неделю, даже не спросив, хочет ли этого сама Мари. В качестве предлога был выбран приступ аппендицита. И у них даже хватило наглости сразу попросить ее выкинуть Ёсихиро из головы. Но, определенно, Мари убежала не в знак протеста против этого. Она сказала, что просто устала. Думаю, скорее всего, так оно и было. В тот момент ее несчастные родители даже не являлись частью ее мира. Мне же было страшно, пугала сама мысль о том, что меня попросят что-то сделать, я могла в тот момент только плакать вместе со своими родителями – наша семья погрузилась во тьму. Поэтому я не виделась с Мари. Но даже когда я услышала, что она сбежала из дома, я не почувствовала, что мне срочно нужно броситься на поиски… или же нужно сказать, что я просто не могла этого почувствовать, поскольку у меня в тот момент не было такого права…

Прошла неделя после исчезновения Мари, когда ее мама позвонила второй раз, и в ее голосе уже слышались нотки безумия. Впервые я как-то отреагировала и решила подумать, что могу сделать. У меня было ощущение, что я знаю, где она.

Дело уже близилось к весне, и в тот день солнышко припекало, а воздух был напоен ароматами цветов. Я даже куртку не надела.

Я села на поезд.

Мари и Ёсихиро снимали маленькую однокомнатную квартиру в ближайшем пригороде, где и проходили их свидания. Я решила, что если Мари где-нибудь и может быть, то именно там. Но что я буду делать, если обнаружу ее мертвой? Эта мысль без конца крутилась в моей голове. Тихий весенний пейзаж проплывал за окном, лица пассажиров казались умиротворенными и рассеянными. Если я приеду слишком поздно и обнаружу ее труп, будет ли мне жаль ее? Тусклый свет проникал в раскачивающийся вагон. Нет, на самом деле не особенно. В тот момент в голову пришла именно такая мысль. И я искренне поверила в это.

Я сказала обслуживающему персоналу, что я сестра Ёсихиро, взяла у них ключ и медленно поднялась на лифте на нужный мне этаж. На звонок никто не ответил. Тогда я вставила ключ в замок и вошла внутрь. В комнате было темно и невероятно холодно. Все шторы задернуты, воздух такой ледяной, что я просто физически чувствовала, как холод пробирается через мои носки прямо к ногам. Так страшно мне не было никогда в жизни. Я делала один шаг в минуту, представляя труп, который вот-вот увижу. Вскоре мои глаза привыкли к темноте, и я обнаружила лежащую на полу Мари, завернутую в одеяло.

Она дышала, медленно делала вдох, а потом так же медленно – выдох, глубоко, как и бывает во сне. Это было дыхание здорового человека, не самоубийцы, наглотавшегося снотворного. Я принялась трясти ее, она заворчала и потерла глаза. Я была в шоке, когда поняла, что вижу ее обнаженные руки, торчащие из коротких рукавов футболки. Но когда я посмотрела под одеяло, то увидела, что на ней только футболка и трусики. Словно она решила вздремнуть после обеда в тенечке в жаркий летний день.

– Мари, ты тут и ходишь в таком виде? – ужаснулась я.

Она покачала головой и показала на пол. Ее пальто, свитер и остальная одежда, вплоть до чулок, была раскидана по комнате.

Мари по-прежнему молчала и казалась рассеянной, словно пережила тяжелое потрясение.

– Слушай, Мари, пойдем к нам, – предложила я. – Я попрошу родителей позвонить твоей маме, и ты сможешь пожить в комнате для гостей, сама по себе, даже дверь можешь не открывать.

Она не отвечала. В комнате было слишком темно, и мне не было видно выражения ее лица. Но смотреть на нее было так холодно, что пришлось поторопиться. Я засунула ее руки в рукава пальто, надела на нее всю остальную одежду и вывела из квартиры. Я поймала такси, и мы поехали к нам. По пути Мари несколько раз обернулась. Понятия не имею, что она высматривала, но она не сводила своих холодных глаз с пейзажа, остававшегося позади.

Увещевания моей мамы и упрямое нежелание Мари возвращаться домой на какое-то время убедили ее родителей, и те позволили ей остаться у нас. Было решено, что она поживет какое-то время в комнате для гостей.

Я сама занялась всеми вопросами, связанными с той съемной квартирой, о существовании которой знали только мой брат, Мари и я. Мебели и прочей ерунды почти не было, поэтому я смогла все пристроить и расторгнуть договор аренды. Было очень трудно провернуть все это втихаря, но зато мне должны были вернуть депозит, и я решила оставить его себе, как плату за проделанную работу. Разумеется, они снимали квартиру совсем недолго и договор был расторгнут так внезапно, кроме того, мой брат просверлил в одной стене дырки, чтобы повесить полки, так что, в конце концов, депозит оказался с гулькин нос.

Ёсихиро умер, а Мари поселилась у нас, поэтому не было причин скрывать от родителей существование этой квартиры. Но если бы они узнали, то Мари пришлось бы еще раз вспомнить ледяной холод той комнаты, а мне было тошно от одной только мысли, что я это допущу.

Может, я пыталась загладить свою вину за ту мысль, что если даже Мари умерла, то в этом нет ничего страшного.

Я вернулась домой как раз к ужину. Мари сидела между моими родителями, словно была их дочерью.

– А ты, конечно, опаздываешь, – сказала она с улыбкой. – Приступим?

Отец, который больше не мог ждать, набросился на еду. Комната наполнилась паром, стало жарко, мама, улыбаясь, поставила на стол горшок, крепко держа его прихватками.

– Любимое блюдо Мари – куриное карри! – воскликнула она.

Как только я уселась, то протянула Мари большой сверток, перевязанный красной ленточкой.

– Это подарок. Просто получила кое-какие незапланированные денежки.

По совершенно непонятной причине отец принялся хлопать в ладоши.

Мари широко улыбнулась и слегка прищурилась:

– У меня такое чувство, будто сегодня мой день рождения.

Дождь превратился в снег, который тихо падал на землю, образуя сугробы.

Мари сказала, что будет спать в моей комнате, а я предложила переночевать в комнате для гостей и поиграть в видеоигры.

Она сидела на своем футоне, развернутом прямо рядом с моим, и подаренная мной синяя пижама смотрелась на ней теплой и уютной. В комнате было совершенно темно, а в мире, существующем только за окном, где кружились в хороводе снежинки, все было белым-бело. Свет от телевизионного экрана падал на наши футоны. Ведущий теленовостей сообщил нам, что в Токио этой ночью снова пройдет сильный снегопад.

– Забавно, в прошлом году вообще не было снега, – сказала я.

– Разве не было? Я ничего не замечала, поэтому не помню, – улыбнулась Мари. – Да, без сомнения, это был странный год. Словно сон. Вот что мне интересно, как ты думаешь, мое состояние улучшилось за этот год?

– Похоже на то, – засмеялась я.

– Кем он был? – спросила Мари.

Она говорила о моем брате.

– Я не думаю, что он был человеком. Я правда так не думаю, – ответила я, насыщая эти слова максимально возможным смыслом.

Разумеется, он был всего лишь энергичным и харизматичным молодым человеком, но поскольку он умер так внезапно и бессмысленно и до момента своей гибели наслаждался жизнью, насколько мог, то само его существование обретало особое значение.

– Каждый раз, когда я думаю о своем брате, то возникает странное ощущение, словно мне в лицо брызнул ослепительный свет. Я представляю, как он выглядел, когда улыбался, вспоминаю его голос, его лицо, когда он спал… и начинаю сомневаться, а был ли он на самом деле, понимаешь, если он был, то, возможно, теперь его никто не заменит. Так я чувствую.

– Ты тоже? – спросила Мари.

– Готова поклясться, и Сара тоже.

– Все, кто был с ним знаком.

Кто же вышел из этой схватки победителем – Мари или Сара? На мгновение я серьезно задумалась над этим вопросом. Но было сложно судить, кто же вырвался вперед. Благодаря Ёсихиро они обе очутились там, где не предполагали оказаться.

– Весь прошлый год я много размышляла над тем, как же моя жизнь дошла до этой точки, – сказала Мари. – Мне кажется, что я в тот день, в аэропорту, влюбилась, а потом вдруг очнулась и увидела, что в итоге попала сюда. Словно вокруг меня пустота, и я могу только идти и идти вперед, находясь в самом сердце ночи. Мало-помалу я начала задумываться над тем, откуда я могу заново строить свою жизнь, но такого пункта не было. Я задавала себе вопрос, что за существо был Ёсихиро. Но, увы, это тоже не имело значения, смысла не было ни в чем. Я могла только решать, где мне улечься и заснуть.

Я сидела, глядя в пространство, и вспоминала ту сцену в отеле, образ Сары, когда она посмотрела на меня, личико ее сына, такое знакомое и ужасно дорогое, и от этих мыслей меня начала бить дрожь. Я вспомнила, как Мари прожила этот год, как она ходила, темная и тихая, словно тень самой себя, а я сама где-то рядом с ней преодолевала трудные времена.

Я залезла под одеяло.

– Слушай, Мари. Для нас обеих это был странный год, словно мы жили в неком ином пространстве, чем все остальное время, и двигались на другой скорости. Мы словно были заперты в каком-то очень тихом месте. Я уверена, что если мы позднее оглянемся и посмотрим на этот отрезок наших жизней, то он приобретет свой уникальный цвет и станет отдельным моментом.

– Да, думаю, ты права.

Мари тоже забралась на свой футон и положила руку под голову. Затем продемонстрировала мне рукав своей новой пижамы.

– Он будет вот таким темно-синим, – сказала она. – Цвет, который всасывает твои глаза, твои уши и все твои слова. Цвет глухой ночи.

А снег все падал, и мы лежали, глядя на экран телевизора и отчаянно пытаясь выиграть в видеоигре, а потом, в конце концов, обе начали клевать носом и заснули.

Вдруг я проснулась. Я посмотрела и увидела, что рядышком спит Мари и ее лицо освещает свет телевизионного экрана. Одна рука все еще держала джойстик. Мари была укрыта одеялом лишь до пояса. Выглядело так, словно она прямо в середине игры внезапно умерла. Но сквозь тихую музыку я различала ее дыхание.

На лице Мари застыло странное выражение. Непорочность и одиночество, словно у человека, который только что плакал. Оно не изменилось ни после смерти брата, ни с тех пор, как Мари была маленькой.

Я накрыла ее одеялом и выключила телевизор. Внезапно комната полностью погрузилась во тьму. Но, разумеется, за окном снежинки продолжали водить свои хороводы, падая на землю. Размытое бледное мерцание снега проникало в комнату сквозь щель между занавесками.

– Спокойной ночи, – прошептала я и легла.