Ящерица - Спящая

Она слегка улыбнулась, поджав губы.

И еще до того, как это произошло, возникло ощущение, что ее улыбка будет поглощена комнатой и пугающей серостью снаружи.

– Здорово, что мы смогли вот так встретиться, – сказала я.

Слова слетали с моих губ гладко, как по маслу.

– Я рада, что поняла, что ты хочешь меня видеть. Поскольку, честно говоря, ты мне очень нравилась, Хару, ты знаешь об этом? В те дни, которые мы проводили вместе, возникало особое напряжение, но ведь было и весело. И все благодаря тебе. Ты для меня много значишь. И то, что я была рядом с тобой, немалому меня научило. Мне о стольких вещах хотелось поговорить с тобой, но у нас не было случая. И мне действительно жаль, что так вышло.

Я не могу сказать, что все эти слова до единого правда. Это было словно признание. Словно я кричала слова любви лодочке, ускользающей от меня по волнам вдаль.

Но Хару, тоненькая, как раньше, и по-прежнему в черном, кивнула.

– И я тоже, – сказала она, а потом добавила: – Но ты только посмотри на это!

Она встала. При этом прядь ее длинных волос скользнула по моей руке. Это было удивительно приятно и слегка щекотно.

Я сконцентрировалась на этом ощущении, чтобы убедиться, что оно реально.

И тут Хару рывком открыла дверь.

Я застыла, приготовившись к самому страшному.

Если даже она будет приглашать тебя покинуть комнату, ты не должна выходить за дверь.

Хару хихикнула, видя мой невольный испуг и недоверчивость.

– Господи, а ты у нас подозрительная! Да все нормально, я тебе только покажу. Вот, посмотри, я высуну голову наружу, ладно?

Хару высунула голову обратно в пепельно-серый мир. В тот же момент ее волосы стали развеваться и путаться под воздействием ужасающей энергии. Она снова вернулась в комнату и заговорила:

– Ты помнишь тот день, когда бушевал страшный шторм, а мы с тобой остались в его квартире вдвоем? Было такое же ощущение, как сейчас. Знаешь, я пробиралась через эту бурю с закрытыми глазами, так и дошла. Я сделала это потому, что хотела увидеть тебя. То есть ради того мужчины, по которому мы обе сходили с ума, я бы не пришла, серьезно. Поскольку дойти сюда совсем непросто, ой как непросто.

– И со мной было то же самое, – сказала я. – Я осознала, что должна тебя увидеть.

– Потому что я звала тебя, девочка. Я побродила немного вокруг того места, где ты сейчас живешь, – сказала Хару.

Казалось, она стала взрослее, чем та Хару, с которой я была знакома.

– А зачем ты меня звала? – спросила я.

– На самом деле я и сама не знаю. Может, потому, что никогда не чувствовала себя одинокой, когда мы были вместе. Я имею в виду по-настоящему одинокой. Когда бы я ни вспоминала о тебе, у меня появлялось ощущение, что, пока ты рядом, я не столь одинока. А в тот день, ну, ты помнишь, когда разбушевался шторм, мне захотелось поцеловать тебя.

Лицо Хару ничего не выражало.

– Рада слышать, – сказала я.

Но мне стало невыносимо тоскливо. Пепельно-серый цвет снаружи был настолько насыщенным, что при виде спутанных волос Хару, развевающихся на ветру, я ощутила, какое расстояние отделяет нас от прошлого. Больше, чем между жизнью и смертью, шире, чем пропасть между нами.

Я позвала ее по имени:

– Хару!

Хару еле заметно улыбнулась, поправила волосы и взялась за дверную ручку совершенно естественным жестом, потом кивнула на прощанье, тронула мою руку и исчезла за дверью. Я подумала: «Если уж на то пошло, то единственным разом, когда мы вот так разговаривали друг с другом, был тот день…»

Дверь со стуком закрылась, а я все еще чувствовала холодок ее руки.

– Добро пожаловать обратно! – воскликнул Танака.

Я быстро огляделась и поняла, что снова в кафе.

– Ух, ты! Просто чудо! Что это был за фокус? – спросила я.

Я попыталась скрыть замешательство, но действительно была под впечатлением.

– Мило с твоей стороны! Вообще-то все было по-настоящему, – судя по голосу, Танака был слегка рассержен.

– По существу, Танака здесь играет роль мифического животного, которое, по представлениям китайцев, пожирает плохие сны, понимаешь? – сказал Мидзуо.

– Да, ты правильно сказал, – заметил Танака.

– Думаю, это так. Я была очень рада видеть ее. Не знаю… словно яд высосали из моей груди.

Я почувствовала, как постепенно возвращаюсь к реальности. Я убедилась, что мой разум и тело остались такими, какими должны быть. Мое дыхание и зрение были очень резкими и четкими, словно рассеивалась какая-то дымка.

– У тебя сейчас ощущение как после тяжелых физических нагрузок, да? – спросил Танака, с грохотом поставив на стойку передо мной стакан воды со льдом. – Это потому, что ты только что побывала далеко-далеко отсюда.

Ах да, тот грозовой день.

Стояла ранняя осень, и разбушевался тайфун.

Наши с Хару взаимоотношения неуклонно подходили к опасной черте, мы ругались всю неделю. Наша любовь к тому мужчине начала истончаться, мы ничего не могли поделать, чтобы изменить ситуацию к лучшему, поэтому постоянно ходили раздраженные и нервные. А наш возлюбленный почти не заглядывал к себе домой, но нам обеим уже было не до этого.

– На улице громыхает просто кошмарно, – сказала я.

Мне хотелось пойти домой, но я не могла, поэтому у меня не было выбора, кроме как сказать Хару что-нибудь. И я бездумно совершила ошибку – заговорила с ней. Но она ответила на удивление нормальным тоном.

– Хоть бы перестало. Ненавижу гром.

Она сдвинула брови. Это придало лицу интимно печальное выражение, и каждый раз, когда я его видела, я была очарована хотя бы на мгновение.

– Фуми! Помоги мне! Я боюсь!

Яркая вспышка молнии и почти сразу же раскат грома, такой сильный, что казалось, удар наносят прямо по голове. Впервые Хару сказала мне что-то подобное, поэтому я, остолбенев, посмотрела на нее и обнаружила, что она сидит лицом ко мне и улыбается, как маленькая девочка. И внезапно я поняла. Хару тоже знает. Любовная связь подходит к завершающему этапу, а после этого мы никогда больше не увидимся. Она знает это так же хорошо, как и я.

– Гроза совсем рядом, – сказала я.

– Я бы все отдала, чтобы она прекратилась, – ответила Хару.

Она отошла от окна, обогнула меня, притворяясь, что пытается спрятаться за моей спиной.

Без сомнения, из-за этой грозы ей стало одиноко.

– Не обманывай меня. Ты не боишься, – сказала я недоверчиво и обернулась посмотреть на нее.

– Вообще-то боюсь немного.

Она засмеялась. Я улыбнулась в ответ. А затем на ее лице отразилось удивление.

– Слушай, а ведь мы подружились. Ну хоть чуть-чуть?

Я кивнула.

– Знаешь, думаю, это так.

Комната была отгорожена от окружающего мира, снова и снова раздавались раскаты грома, приближаясь издалека. Воздух внутри стал плотным и тяжелым, и возникло ощущение, что даже наше молчаливое дыхание может разрушить эту маленькую идиллию. Сейчас здесь не было ничего, кроме ощущения драгоценности момента. Вскоре все это кончится. Поблекнет и исчезнет, и каждая из нас пойдет своей дорогой. И снова и снова эта уверенность с грохотом обрушивалась на нас.

– Интересно, как он сейчас, в такую грозу?

В свете молний профиль Хару казался миниатюрным и красивым.

– Да, несомненно, сегодня сильная гроза.

Мне хотелось просто посидеть тихонько. Вдвоем, молча и спокойно.

– Как ты думаешь, а он хоть зонтик-то взял?

– В такую погоду зонтик не поможет. Тебя ударит молнией.

– Это ему подошло бы? Ну, такая смерть?

– Хотелось бы, чтоб он поторопился и пришел домой.

– Ага.

Мы сидели рядышком и разговаривали, прислонившись к стене и обняв колени. Это был единственный раз, когда я разговаривала с Хару вот так – раньше такого никогда не было и больше не будет. Шум дождя ни на минуту не переставал мешать нашим мыслям. Казалось, что все время, пока мы находились в этой комнате, мы были друзьями, и были так же близки, как сейчас. Словно все время мы только притворялись, что недолюбливаем друг друга.

– Такое впечатление, что началось наводнение.

– Ага, уже давно такого ливня не было.

– Интересно, где он может быть?

– Пусть где угодно, лишь бы в безопасности.

– Не волнуйся, с ним все будет в порядке.

– Да, скорее всего.

Хару обнимала колени, положив на них свой узкий подбородок.

Она кивнула уверенно и изящно.

*

Уже почти рассвело, когда мы с Мидзуо покинули заведение Танаки.

По дороге я спросила его:

– А как долго я на самом деле пробыла без сознания?

– Около двух часов. Мы пили и ждали, и я так напился!

Голос Мидзуо эхом раздавался в пустынном переулке.

– Да? Так долго?

Я пробыла с Хару всего несколько минут, поэтому удивилась, услышав его ответ. Но все равно настроение было хорошее, и я расслабилась. Луна и звезды светили невероятно ярко, настолько ослепительно, что казалось, кто-то вымыл их, и у меня было чувство, что я не видела их такими много лет. Из-за этого мне было радостно просто идти, и ноги сами по себе ускоряли ход. Хару, ангельское пение, медиум-коротышка, Хару…

– Ну и здорово, раз тебе лучше, – вдруг сказал Мидзуо и обнял меня за плечи. – А теперь перестань об этом думать.

Я молча кивнула.

Неужели я каждую ночь напивалась?

Хару всегда была где-то рядом?

А та прекрасная песня была ее попыткой позвать меня?

Куда я только что отправилась, пока была в этом кафе?

Кто этот коротышка? Почему он способен на такие вещи?

Это действительно была Хару? Хотя она и умерла?

Или это был лишь спектакль одного актера, сыгранный в моей душе?

А потом Хару ушла со сцены, а я осталась в одиночестве.

Но назойливее всех этих загадок был тихий ветерок, скользивший по моему телу и сквозь него, очищающий меня.

– У меня такое ощущение, что с завтрашнего дня я перестану столько пить. Интересно, уж не специально ли я это делала? Не знаю… мне и впрямь кажется, что я смогу остановиться.

– Я уверен, ты уже дошла до этой стадии, – улыбнулся Мидзуо.

Неужели для него все происходящее – это лишь «стадия»? То, что творится у меня в душе, то, что он со мной?

Неужели он так нежен лишь потому, что слишком холоден?

Я не имею представления, что произойдет, но если я буду любить его больше, чем сейчас, то, наверное, стану совершенно прозрачной.

Что случится с нами, если мы начнем нашу новую жизнь вместе?

И все же…

По-прежнему казалось, что улыбка Мидзуо проникает мне в самое сердце, и у меня появилось чувство, что эта улыбка – точная копия холодной и прекрасной ночи. И даже если этой ночью мы были вместе, а все остальное растворилось в прошлом, то это уже хорошо. Словно я держу это ощущение хорошего в своих руках, и оно светится. Совсем как время, проведенное с Хару.

Во всяком случае, я, скорее всего, никогда больше не услышу тот поющий голос, такой прекрасный, что охватывает дрожь, – внезапно я поняла это. И стало ужасно тоскливо.

То ощущение защищенности, сладость, боль, нежность… Уверена, каждый раз, когда увижу зеленую листву деревьев в моем саду в свете уличных фонарей, меня словно молнией будут пронзать воспоминания, и след той нежной песни будет мелькать передо мной, а я побегу за ним, словно по запаху определяя путь и гонясь за чудесным ароматом.

И тогда я перестану хотеть помнить и все позабуду.

Я осознала это, пока шла рядом с Мидзуо, положившим мне руку на плечо.

Спящая

С каких пор я начала спать все время, когда оставалась одна?

Сон накатывал на меня как волна. Я никак не могла противостоять ему. Он был совершенно беспробудным, настолько, что ни телефонные звонки, ни шум автомобилей за окном не могли достичь моего слуха. Но при этом мне не было больно, и я не была особенно одинока. Не существовало ничего, кроме сонного царства, в котором моя душа парила в свободном падении.

Когда я просыпалась, то мне было чуть-чуть одиноко, но лишь на мгновение. Я смотрела на потемневшее небо и понимала, сколько времени прошло с тех пор, как я провалилась в сон. А ведь даже не собиралась спать, но все-таки уснула и потеряла целый день, неотчетливо размышляла я. Внезапно то острое сожаление, которое я испытывала, сожаление, близкое к стыду, пронзало ледяное лезвие страха.

Когда именно я подчинилась сну? Когда перестала сопротивляться? Я ведь была раньше такой энергичной, бодрой – но когда это было? Так давно, что, казалось, прошла целая вечность. Словно сцены далекого прошлого, картинки с папоротниками и динозаврами, мечущимися прямо перед глазами, мои воспоминания о том времени всегда казались мне образами, окутанными дымкой.

*

Но даже когда я спала, я могла определить, что звонит мой любимый.

Когда звонил господин Иванага, телефон звучал совершенно иначе. Почему-то я просто понимала, что это он. Все остальные звуки долетали издалека, но когда это был он, то звучание приятно отдавалось прямо в моей голове, как музыка, когда вы слушаете ее в наушниках. Поэтому я вставала и поднимала трубку, и его голос, настолько низкий, что это всегда меня пугало, произносил мое имя:

– Тэрако!

– Да, – отвечала я таким бесцветным голосом, что он хихикал.

А потом всегда говорил одно и то же:

– Не разбудил ли я тебя?

Обычно он обходился без лишних формальностей, поэтому мне нравилось, когда он это произносил, просто ужасно нравилось. Эта вежливая фраза вылетала из его рта совершенно неожиданно. Каждый раз у меня возникало чувство, что мир вокруг меня погас. Я переставала видеть, словно опускался какой-то занавес. Казалось, я смаковала эхо его голоса целую вечность.

И тогда, наконец, просыпалась.

– Да, я спала.

Последний раз он звонил мне вечером, тогда шел дождь. Стена падающих капель и свинцовый оттенок тяжелого неба опускали завесу на весь город. И тогда, посреди всего происходящего, мне пришло в голову, насколько жизненно важен этот звонок. Я поняла, что лишь телефонная линия ниточкой связывала меня с окружающим миром.

Затем он говорил что-то о том, когда и где мы встретимся, и внезапно меня охватывало раздражение. Слушай, давай не будем об этом. Просто скажи еще раз слова, которые мне так нравятся: «Не разбудил ли я тебя?» Еще!

Если кто-то мог бы предоставить мне хоть какое-то доказательство, что это любовь, я бы испытала такое величайшее облегчение, что, наверное, валялась бы у этого человека в ногах. А если это не любовь, если это закончится, то я хочу продолжать спать, как сейчас, хочу перестать слышать телефон, даже когда мне звонит он. Оставьте меня в покое!

Все лето я провела с таким ощущением и устала от своих тревог.

Вот уже полтора года прошло с тех пор, как мы познакомились.

«Моя подруга умерла».

Миновало два месяца, а я так и не смогла произнести эти слова. Я знала, что, если скажу ему, он меня выслушает, внимательно выслушает, так почему же я тянула? Почему? Я и сама не знала.

Каждую ночь меня мучила одна и та же мысль.

Должна ли я поделиться с ним? Должна ли рассказать все прямо сейчас?

И пока мы шли, я пыталась подобрать слова.

Умерла моя подруга. Не думаю, что вы когда-либо встречались. Ее звали Сиори, и она была моей лучшей подругой. После окончания колледжа она стала заниматься чем-то странным. Думаю, это была своего рода проституция, определенный вид услуг. Но она была таким замечательным человеком… Когда мы учились в колледже, то жили вместе в той квартире, где теперь живу я. И это было здорово. Настолько весело, что мне и самой не верится. Мы никогда ничего не боялись и весь день проводили за разговорами, обсуждая что угодно, иногда не спали сутки напролет, иногда напивались в хлам. И даже если что-то ужасное происходило, пока нас не было дома, мы возвращались и подшучивали над произошедшим как ненормальные, пока событие просто не стиралось из памяти. Господи, как было весело! Знаешь, мы частенько обсуждали и наши с тобой отношения. Хотя под словом «обсуждали» я подразумеваю, что мы говорили, какой же ты козел, или я начинала распинаться, как я счастлива с тобой, вот как все было, а Сиори поддакивала мне. Ну, ты понимаешь, о чем я. Мужчины и женщины просто не могут быть друзьями, такого не бывает. Как только вы полностью раскрепощаетесь в компании друг друга, вы уже не влюблены, правда ведь? Но с Сиори такой проблемы не существовало, мы отлично ладили. Я не знаю, как объяснить, но когда я была рядом с ней, возникло ощущение, что даже в те времена, когда жизнь всей тяжестью обрушивалась на меня, этот вес уменьшался вдвое. Мне просто становилось лучше, хотя она ничего особого и не делала. Думаю, причина в том, что как бы мы ни расслаблялись, как бы ни отрывались, мы никогда не переступали рамки приличия, а Сиори всегда была нежной и доброй, не перегибая при этом палку. Женщины – самые лучшие друзья, это действительно так. Но тогда у меня был и ты, и Сиори, и, честно говоря, тот период был для меня тяжелым. Хотя когда я сейчас думаю о том времени, то все кажется сплошным удовольствием, словно одна нескончаемая вечеринка. Каждый день я то смеялась, то плакала, снова смеялась и снова плакала. Да, Сиори была замечательной девушкой, просто потрясающей, она слушала и кивала, постоянно говорила «да-да», а на губах ее всегда блуждала легкая улыбка. И на щеках появлялись ямочки… Но она взяла и покончила с собой. От меня она переехала задолго до этого и жила сама по себе в каком-то роскошном месте, а потом приняла целую упаковку снотворного, легла на узенькую односпальную кровать, стоявшую в той квартире, и умерла… В комнате была еще и гигантская кровать, которую Сиори использовала для работы, огромная мягкая постель, в которой вы ожидали бы увидеть спящим какого-нибудь средневекового аристократа, с балдахином и прочими штучками. И мне действительно интересно, почему она не захотела умирать в этой постели. Думаю, кое-что не могут понять даже друзья. Знаешь, я даже не в состоянии представить, как она что-то говорит на эту тему, про то, что у умерших на огромной кровати больше шансов попасть в рай. Именно так она могла бы сказать… Ее мать прилетела откуда-то из провинции и позвонила мне, так я и узнала о смерти Сиори. Именно тогда я познакомилась с ее матерью. Она была настолько похожа на Сиори, что я с трудом могла вынести это. Она спросила меня, чем занималась Сиори на своей работе, но в итоге я так и не смогла ответить.

*

Нет, у меня просто не получилось бы объяснить. Чем сильнее я пыталась бы втолковать ему, тем больше моих слов превращалось бы в песок, тем скорее они попадали бы в плен своего собственного движения, и ветер сдувал бы их с лица земли. Это было мне совершенно ясно, поэтому я ничего и не говорила. Все слова, которые я придумала, не внесли бы ясность. В конечном счете, правдой было лишь первое предложение. Моя подруга умерла. Как еще я должна была выразить то одиночество, которое я чувствую? Как еще могла заставить его увидеть это?

Я углубилась в размышления, пока мы шли под практически летним уже ночным небом. А потом, когда мы переходили пешеходный мост около вокзала, он заговорил:

– Завтра я могу пойти на работу после обеда.

Поблескивала вереница машин, ехавших друг за другом, и вдалеке цыпочка закруглялась. Внезапно возникло ощущение, что ночь стала бесконечно длинной, и я вдруг почувствовала себя счастливой. Словно могла полностью стереть Сиори из своей памяти.

– Сегодня проведем ночь где-нибудь вместе?

С этими словами я взяла его за руку, не в силах сдержать радость.

Его профиль, как всегда, украшала легкая улыбка.

– Похоже, да, – ответил он.

Я была счастлива. Я любила ночь так сильно, что мне физически было больно. Ночью все возможно. И мне совсем не хотелось спать.

*

Иногда, лежа в кровати с любовником, я видела кромку ночи. Эта сцена была не похожа ни на что другое, мною виденное.

Но это случалось не тогда, когда мы занимались любовью. Тогда были лишь он и я, и ничто не разделяло нас, поэтому не было места для размышлений. Во время секса он молчал, никогда не произносил ни слова, и я часто приставала к нему, чтобы заставить его сказать то или другое. Но, по правде говоря, мне нравилось, что он молчит. Возникало ощущение, что я сплю с самой огромной ночью, которая действует через него. Пока он не использовал для общения слова, я обнимала его подлинную суть, обхватывала ее – нечто существовавшее на более высоком уровне, чем сам человек. Пока мы не расцепляли наши тела, готовясь уснуть, я могла вообще ни о чем не думать. Просто закрывала глаза и чувствовала его, только его подлинную суть.

А поздно вечером видела кромку ночи.

Неважно, был ли это большой отель или дешевый мотель типа тех, что можно увидеть рядом с вокзалами, я все равно внезапно просыпалась посреди ночи, и мне казалось, что я слышу стук дождя и порывы ветра.

Мне ужасно хотелось увидеть, что там снаружи, поэтому я садилась и открывала окно. Ледяной ветер врывался в комнату, проходил сквозь горячий воздух, наполнявший ее, и я видела мерцание звезд. Или, возможно, первые капли теплого дождика.

Я какое-то время смотрела за окно на все это, а потом оборачивалась взглянуть на него и обнаруживала, что он не спит и глаза у него широко открыты. Почему-то у меня пропадал дар речи, и я сидела молча и просто всматривалась в глубину его глаз. Он не мог выглянуть наружу, поскольку лежал на кровати, но взгляд у него всегда был таким ярким и ясным, словно он вобрал в себя все то, что за окном, все звуки, весь пейзаж.

– Как погода? – спрашивал он тихонько.

И я отвечала, что идет дождь, или дует ветер, или ясно и видны звезды. И тут мне становилось одиноко, словно я схожу с ума. Почему мне так одиноко, когда я с этим мужчиной? – думала я. Может, из-за того, что между нами все так сложно. Или же я просто не знаю, как относиться к нашей связи, она мне нравится, но лишь потому, что я не имею четкого представления, чего бы я от нее хотела?

Единственное, что я поняла с самого начала, – это что наша любовь опирается на одиночество. И ни один из нас не может вынырнуть из убийственного оцепенения, которое мы испытываем, лежа бок о бок, такого тихого, такого обособленного, что кажется, оно светится в темноте.

Это и была кромка ночи.

Маленькая компания, в которой я трудилась, работала в таком бешеном ритме, что я не могла выкроить время для встреч с ним, поэтому вскоре уволилась. И вот уже почти полгода я ничем не занималась. Мои дни не были заполнены, и большую часть времени я проводила отдыхая, покупая себе что-то или стирая белье.

У меня оставались кое-какие сбережения, пусть и небольшие, плюс мой любовник каждый месяц клал на мой счет невероятно большую сумму. Он говорил, что я как-никак бросила работу ради него. Так что можно было жить в свое удовольствие. Сначала я колебалась, принимать ли мне эти деньги, посчитав, что стану тогда его содержанкой, но моя политика заключалась в том, чтобы брать то, что мне предлагают другие. И, в конце концов, я решила взять деньги и радоваться жизни. А значит, я, возможно, так много спала просто потому, что у меня была масса свободного времени. Я представления не имела, сколько молодых женщин в этом мире ведет такую же жизнь, но мне было интересно, неужели странные рассеянные люди, которых можно встретить днем в больших универмагах, женщины, не похожие ни на студенток, ни на тех, у кого есть свое дело, могут не жить той же жизнью. Я знала это очень хорошо, потому и сама была раньше такой, и расхаживала, бывало, с тем же отрешенным взглядом.

Однажды, когда на небе не было ни облачка, я брела по улице и тут увидела своего приятеля.

– Привет, как дела? – спросила я, догнав его.

Во время учебы в колледже он был одним из моих друзей. Милый парень и очень неглупый. Сиори встречалась с ним какое-то время, но не слишком долго. Они даже жили вместе несколько месяцев.

– Отлично, – улыбнулся он.

– А чем ты сейчас занимаешься? Бизнесом?

На нем была черная рубашка и брюки из хлопка, одежда, которая определенно говорила, что он сегодня выходной. Единственное, что намекало на то, что он все-таки работает, – это конверт в его руке.

– Да вот надо доставить кое-что. А ты как? Судя по виду, нигде не работаешь, как всегда…

Мой приятель частенько замолкал на полуслове, отчего его речь была по-настоящему снисходительной. Он стоял под голубым куполом неба, широко улыбаясь.

– Правильно. Ничегошеньки не делаю, – ответила я.

– Наслаждаешься роскошной жизнью.

– Именно. Ты шел в метро? Я провожу тебя до угла.

И мы пошли.

Голубое небо искривлялось, чтобы соответствовать по форме зданиям вдоль улицы, и сияло особенной чистотой. На какой-то момент мне показалось, что я в другой стране. Время от времени из-за этих полуденных улиц с их солнечным светом мои воспоминания путались, особенно в самой середине лета. Я практически чувствовала, как кожа рук постепенно обгорает.

– Господи, как жарко.

– Жарко, правда?

– Я слышал… слышал, что Сиори умерла, – сказал он. – Совсем недавно узнал.

– Да. Ее родители приезжали и все тут устраивали. Просто безумие какое-то, – сказала я и только потом поняла, что ответ получился довольно чудаковатый.

– Могу себе представить. У нее ведь была какая-то работа, да? Что-то странное?

– Да, работа немного странная. Я даже не знала, что такое существует.

– А почему она покончила с собой? Из-за работы?

– Ну, я не знаю. Но я не думаю, что это так.

– Да, полагаю, эта тайна ушла вместе с ней. Я имею в виду, она же все время улыбалась. Она была такой замечательной. Я просто не могу себе представить, что ей было настолько плохо, чтобы решиться умереть.

– И я тоже.

Мы на некоторое время умолкли и просто медленно шли бок о бок по широкой улице, спускающейся с холма. Мимо нас проехало несколько машин, а ослепительный солнечный свет бил прямо в глаза. Этот парень, идущий рядом, имеет доступ к тем же образам Сиори, что и я, к сценам, которые можно увидеть, только живя с ней… Сиори с мокрыми волосами, Сиори подстригает ногти, вид сзади – Сиори моет посуду, лицо спящей Сиори, омытое первыми лучиками солнца… Почему-то это показалось мне очень странным.

– Ты такая же безнравственная, какой была? – внезапно спросил он, широко улыбаясь.

– Как ты любезен! – ответила я, улыбаясь в ответ. – Я все такая же. Мы так и не порвали отношения, и он по-прежнему женат.

– Знаешь, тебе действительно стоит попробовать завести серьезные отношения. – Мой приятель говорил открыто, в его словах не было никакого подтекста, но от этого впечатление лишь усиливалось. – Но ты всегда была слишком зрелой для своего возраста. Думаю, тебе просто нравятся мужчины старше тебя.

– Да, так и есть, – улыбнулась я.

Хотя на самом деле я относилась к этой связи настолько серьезно, что мне становилось страшно, и ноги и руки начинали дрожать при одной мысли о том, что будет, когда все кончится. Чувства по-прежнему теплились в моей душе, хотя мы могли бы разорвать наши отношения в любой момент, и это не показалось бы странным.

– Ладно, до скорого. Позвони мне, если наметится какая-нибудь вечеринка или что-то в этом роде.

Мы дошли до спуска в метро. Прощаясь, приятель помахал рукой, а потом спустился по тускло освещенным ступенькам в подземный переход. А я стояла под обжигающе горячим солнцем и смотрела на его спину, пока она не скрылась из виду, мне было немного грустно и не хотелось расставаться. Появилось чувство, словно вместе с этой спиной вниз по ступенькам скользит и весь мой внутренний свет. Я осталась одна в распространяющейся пустоте.

Сиори притащилась ко мне почти сразу после разрыва с этим нашим приятелем. Она получала деньги от родителей и вообще была из тех, кто предпочитает упорядоченную жизнь, но почему-то ей претила идея жить в одном каком-то месте. И каждый раз, переезжая на новое, она бросала все свое добро, даже книжки и полученные подарки. Она сказала, что ее бесит, когда слишком много вещей. Из квартиры своего бойфренда она привезла только подушку, махровое покрывало и одну-единственную сумочку с самым необходимым. Она была не из тех, кто не выносит одиночества, но постоянно дрейфовала от одного друга к другому. Казалось, это было своего рода хобби.

– Так почему же вы расстались? – спросила я.

– Ну, ведь это я сидела у него на шее, правильно? Так что если бы я не ушла сама, то он бы ничего не мог поделать, правда?

Весьма туманный ответ.

– А что тебе в нем нравилось? – задала вопрос я.

– Когда он говорил, то казался таким спокойным, ты меня понимаешь? – сказала она и улыбнулась с легкой тоской. – Но вот что я тебе скажу, когда я жила с ним, то поняла, что он не всегда был таким. С тобой жить в сто раз веселее. Кроме того, ты всегда спокойная, да?

И Сиори снова улыбнулась. Белые щеки, взгляд с поволокой. Когда она улыбалась, то ее личико очень напоминало зефир. Мы тогда еще учились в колледже и курсировали между квартирой и классами, и, несмотря на то, что столько времени мы проводили вместе, ведь у нас даже расписание занятий было практически одинаковым, мы никогда не ссорились. Сиори в два счета освоилась в моей квартире и чувствовала себя как дома. Ее присутствие теперь казалось таким естественным, словно она растворилась в воздухе.

Порой, когда рядом была Сиори, мне в голову приходило, что на самом деле мне намного больше нравятся женщины, чем мужчины. Ну, я говорю не о сексуальном влечении, но это чувство было очень сильным. Ощущение, что она замечательная девчонка и с ней ужасно весело. Она была вполне симпатичной, но немного пухленькой. Очень узкие глаза, зато большой бюст. Ее определенно нельзя было назвать красавицей, но у нее были такие мягкие манеры, что, глядя на нее, невольно вспоминалась чья-нибудь мама.