По тому, как члены Совдепа одобрительно закивали головами, Дмитриев понял – поддерживают.

Поднялся Червяков:

– Даже в случае, если нас – меня, Дмитриева, Айтиева и других – арестуют, от этого дело наше не погибнет. Совдеп будет жить, на смену нам придут другие и заставят подчиниться Войсковое правительство. Ведь за нами, товарищи, народ. За нами тысячи сочувствующих нам граждан, я уже не говорю о революционерах, которые всей душой преданы революции и готовы в любую минуту идти за нее на смерть. За нами наше рабочее правительство и большая Россия. Если это так, а это так и есть, какое мы имеем право хоть на вершок уступать врагу? Никакого. Оренбургский Совдеп предъявил ультимативное требование, и мы должны заставить Войсковое правительство подчиниться этому требованию немедленно, в течение двадцати четырех часов!

– Это единственно правильное решение, – подтвердил старый юрист Бахитжан Каратаев, степенно поглаживая густую бороду.

– Правильно!

– Верно!

– Итак, товарищи, вы меня здесь назвали соглашателем и трусом? – Яковлев повернулся к столу и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Если бы я был трусом, не сидел бы два раза в тюрьме. Разве об этом никому не известно? Я должен вам сказать: нет и не было Яковлева-соглашателя, есть только Яковлев-революционер! Товарищ Дмитриев очень красноречив, но, я думаю, бросать колкости и давать клички здесь совсем неуместно.

Яковлев умолк, обиженно опустив глаза. В комнате наступила тишина. Все старались не смотреть на Яковлева. Лишь Айтиев нет-нет да бросал на него исподлобья косые взгляды. «Конечно, – мысленно рассуждал он, – человек ты, Яковлев, хороший, хваткий, иной раз даже и находчивый, но, джигит ты мой дорогой, у тебя только хороши слова, а как до дела – кишка тонка… Пальто у тебя красивое, и сам ты красивый, но лучше бы было, если бы дела у тебя были красивые, как у Дмитриева…»

– Так что же, Петр Астафьевич, кто пойдет к генералу? – спросил Червяков у Дмитриева.

– Я пойду! – Яковлев встал. – Посмотрим, кто трусливый, а кто стойкий. Я потребую немедленно выполнить ультиматум!

Дмитриев недоуменно пожал плечами: «Поступай как знаешь» – и, повернувшись к Мендигерею Епмагамбетову и Быкову, сказал:

– Не теряйте времени и поезжайте сейчас же, как уславливались. Вы готовы? – спросил он Мендигерея, широкоплечего человека в шинели.

– Собраться нам недолго, Петр Астафьевич, нужна только лошадь. Но лошадь, говорят, уже нашли. Мы с Быковым доберемся на его лошади до Требухи, а дальше поедем на свежих… Выедем сразу же после заседания, – заключил Мендигерей.

– Хорошо… Ну, товарищи, на этом заседание сегодня заканчиваем.

Комната опустела.

Перед Михеевым проплывала древняя Азия, как в сказке «Тысяча и одна ночь», с фантастическими городами, полными сокровищ, горами и полями, таинственными джунглями, кишащими тиграми, слонами, змеями, – обширнейший простор с бесчисленным населением, даровыми богатствами, двумя океанами и многочисленными морями, позволяющими плыть во все части света…

Вот она, величавая Приуральская низменность, как ворота соединяющая два материка. Через эту низменность лежал великий караванный путь в Азию. И славен подвиг первоказака атамана Ивана Кольцо, первым ступившего на эту благодатную землю.

Отделившись от буйной дружины Ермака Тимофеевича, Кольцо с небольшой горсткой людей двинулся вниз по Яику. На золотом куполе Сарая-Орды – ставки Ногайского хана – он сменил холодный полумесяц на свой победоносный флаг. Далеко вглубь зашел Иван Кольцо. Там, где ныне рассыпала избы станица Рубежная[8], уже давно сровнялась с землей забытая могила атамана.

Много унес в море воды Яик, много великих дел свершилось на его берегах. Одно за другим выросли военные укрепления, рождалось прославленное яицкое казачество – стальной щит Российской империи на дальней границе. Где вы теперь, закаленные в боях дружины Неплюева, Гурьева, Перовского! Неужели империя, создаваемая мечом и кровью в течение столетий, разлетится в один миг, как стекло? Казаки, герои казаки – надежда и доблесть России! Неужели вы смените шашки на посохи и палки, а властвовать будут неотесанные мужики и грубые мастеровые?.. Или возьмут над вами верх дикие киргизы и вы станете их рабами?..

– Н-нет! Не бывать этому! – Михеев встал и, заложив руки за спину, быстро зашагал из угла в угол просторного, отлично меблированного кабинета.

Яковлев шел по улице не торопясь, угрюмый и злой. «Все, кто приезжает из России, особенно петроградцы и москвичи, – хвастунишки, – ехидно думал он. – Видели там революцию, герои! Нет, революция совсем не то, что вы думаете, товарищи. С горсткой милиционеров и кучкой рабочих, причем бестолковых и безоружных, нечего соваться к казакам. Это наивысшая глупость. Только круглый дурак может не понимать этого. А заставить подчиниться казаков словами – это и вовсе смешно. Что им до наших слов, когда у них винтовки!..» Яковлев не верил, что можно сломить казаков, заставить их подчиниться Совдепу, однако все же шел в Войсковое правительство для переговоров с наказным атаманом Мартыновым.

Когда Яковлев отправлялся на переговоры, Айтиев предложил ему:

– Возьмите сопровождающих, вы же парламентер Совдепа! Одному неудобно идти…

Яковлев бросил короткий взгляд на Айтиева: «Держи свой ум при себе!» И, ничего не ответив, пошел один. Теперь, подходя к резиденции наказного атамана, он искренне сожалел, что не взял сопровождающих. Вдоль улицы и на крыльце толпились вооруженные казаки. Недоброе предчувствие охватило Яковлева, но отступать уже было поздно.

У входа его остановил дежурный офицер и, приняв за обычного просителя, начал допрашивать, по какому поводу и с каким заявлением он пришел. Когда Яковлев сказал, что он – один из руководителей областного Совдепа и требует встречи с наказным атаманом, офицер с любопытством оглядел его и потребовал документы. Он долго рассматривал поданную бумагу, потом покрутил ее в руках и повел Яковлева к дежурному капитану.

Услышав: «Член облсовдепа…» – капитан поднял голову и в упор посмотрел на вошедшего.

– Вашим вопросом сейчас занимается господин Михеев, – отрывисто сказал он. – Давайте заявление, я передам его лично в руки его превосходительства.

– Господин капитан, – бодрясь, начал Яковлев, – я приехал не для подачи заявления, а для ведения переговоров. Сейчас не то время, чтобы генералы презирали нас, трудовой народ, надо бы и вам это знать. Сейчас наша власть, и я требую…

– Господин Яковлев, нотации будете читать в другом месте и для другой аудитории. Здесь мы сами можем дать вам урок по политике! – грубо оборвал его капитан. – Однако, если их превосходительство пожелает побеседовать с вами, я доложу им о вас, – и капитан скрылся за массивными дверями генеральского кабинета.

Через несколько минут он вернулся в приемную:

– Их превосходительство господин Михеев просит вас к себе.

Невысокий подвижный мужчина средних лет с черными блестящими глазами и сединой на висках, Михеев встретил Яковлева, как хорошего знакомого. Добродушно улыбаясь, пожал ему руку и усадил в кресло. Сам сел напротив и заговорил о погоде, о затянувшейся зиме в этом году, о том, что в городе пустеют лавки, а товары не завозятся. Ни словом не обмолвился он о брожении в городе, ничем не упрекнул Совдеп и большевиков. Со стороны казалось, что Михеев был настолько далек от политики, что едва ли удастся с ним переговорить.

– Трудно теперь хорошего табачку достать, – продолжал Михеев, – приходится довольствоваться тем, что есть. Закуривайте, – он протянул Яковлеву роскошную коробку с душистым турецким табаком. Лицо его расплывалось в улыбке.

«Какая благовоспитанность! Манеры!.. Какой культурный человек! – думал Яковлев. – Сразу видно: хорошо воспитан…» И он проникался искренним уважением к собеседнику.

– Извините, ваше превосходительство, но я не курю. Спасибо за угощение, – Яковлев почтительно наклонил голову.

Михеев, продолжая улыбаться, глазами настойчиво изучал собеседника.

Яковлев, когда входил к нему, намеревался сразу же пожаловаться ему на грубые поступки караульного офицера и дежурного капитана, но то, как принял его Михеев, разрушило его планы. Добродушие председателя располагало к другому – мирной беседе. Однако надо было что-то предпринимать. И Яковлев, борясь сам с собой, начал:

– Ваше превосходительство, уважаемый председатель, вы являетесь председателем Войскового правительства. А я, насколько вам уже известно, представитель областного Совдепа. По поручению исполнительного комитета я пришел к вам узнать, какой ответ вы приготовили на условия Оренбургского Совдепа. – Он вынул платочек и вытер вспотевший лоб.

Михеев ответил не сразу. Он с минуту сидел молча, словно вспоминая что-то и стараясь понять, о чем говорил собеседник, потом глаза его оживились, и он, растягивая слова, заговорил:

– Вы упомянули Оренбургский Совдеп?.. Да, да, что-то они нам присылали… какие-то требования или даже, кажется, ультиматум. Но позвольте, для чего этот ультиматум? Он уместен только там, где люди не понимают друг друга или не хотят понимать и вечно ссорятся. Но между нами… Беда, знаете ли, в том, что некоторые из образованных людей понимают нас неверно, а иногда просто совсем не понимают. Думают, раз генералы, значит, обязательно реакционеры. А ведь это далеко не так. Свобода человека, социальный прогресс, стремление к возвышению нации – это задачи века, и они одинаковы для всех. И мы, генералы, отнюдь не противники этому. А если кто и противится, то это только по недоразумению. Сами подумайте, господин Яковлев, какой безумец осмелится возражать против величия России? Кому не радостно сознавать, что Россия может стать в ряд великих держав с просвещенным народом, как цивилизованные западные империи?

– Ваше превосходительство, эти слова не прямой ответ на мой вопрос. Вы еще не сказали мне, когда признаете народное правительство, когда подчинитесь областному Совдепу и, наконец, когда распустите ваше так называемое Войсковое правительство? – осмелел Яковлев.

Михеев в ответ громко рассмеялся. Яковлев побагровел, в нем заговорило самолюбие.

– Оренбургский Совдеп предъявил вам требование: подчиниться в течение суток! Вы должны это сделать мирным путем и немедленно. В противном случае, как только оренбургское войско прибудет, мы заставим вас силой выполнить ультиматум.

При этих словах Михеев потемнел, но стараясь скрыть свое волнение, неловко задвигался на стуле.

– Войско… В наше время всего можно ожидать: сегодня нет войска, завтра – вот оно! Но ведь мы не немцы, чтобы против нас выставлять войска? По меньшей мере это все странно. Ведь казаки – боже мой! – разве они добровольно отдадут свое оружие, господин Яковлев?! Нет. Это может решить только время. А кто же не подчинится народной власти?.. Постепенно, не спеша, как говорится, казаки и сами сложат оружие. А там уж ваше дело приучать их к мирной жизни. Кстати, господин Яковлев, ответьте, пожалуйста, на такой вопрос: оренбургский комиссар, видимо, нерусский человек? Как его фамилия?..

– Цвилинг.

– Да, да, вспомнил… Так вот что я хотел сказать: в ваших Совдепах уж очень много Бронштейнов, Цвилингов, Фрунзе, Каменских. Скажите, отчего это у вас так много жидов и немцев? Да и сами вы, кажется, мордвин?

– Ваше превосходительство, вы шовинист. Мы не делим людей на нации. Все люди равны. А вас прошу не переводить разговор на другую тему.

– Хе-хе-хе!.. Извините, пожалуйста, если мои слова вас огорчили. Вы считаете меня шовинистом? Но разве это уж так плохо? Я не вижу в этом ничего предосудительного. Но вы, кажется, не удовлетворены моими доводами, господин Яковлев?

– По существу вы мне ничего не ответили. А ваши небылицы о том, будто казаки не хотят складывать оружия, рассказывайте детям. Возможно, они поверят вам. На самом же деле Войсковое правительство противится разоружению и настраивает казаков против Совдепа. Нам известно, господин Михеев, что вы накапливаете силы, вооружаете казаков. Я еще не встречал в жизни солдат, которые отказались бы вернуться в родной дом. Казаки – тоже солдаты.

– Хе-хе-хе, господин Яковлев, теперь мне видно: вы не русский и не разбираетесь в психологии казаков. Казаки – это крестьяне. Но они не могут чувствовать себя спокойно, если рядом с плугом не воткнуты в землю сабля и ружье. Так у них спокон веку заведено. Это – традиция, и берет она начало с тех самых времен, когда казаки стали называться казаками. Изменить ее за день или за неделю абсолютно невозможно. По традиции казаки собрали Большой Круг и избрали себе начальников. А Круг созывался исключительно по воле станичных казаков. Удивительно, как вы не можете этого понять? Собственно, откуда вам, всем этим Цвилингам, знать быт и обычай русского человека, его душу – того русского, который называет себя казаком!.. Между прочим, господин Яковлев, вы большевик или меньшевик? – спросил Михеев, пристально глядя на Яковлева.

– Господин Михеев, извините, господин председатель, нет никакой надобности знать мои политические убеждения! – отрезал Яковлев, все больше и больше возмущаясь наглостью собеседника.

– Конечно, господин Яковлев, ваша воля – говорить или не говорить, каких вы придерживаетесь политических убеждений. Ведь и Керенский и Мартов – тоже социалисты. Но с ними можно вести переговоры, прийти к обоюдному согласию, а с большевиками, подчеркиваю – с убежденными большевиками, ни о чем невозможно договориться. Именно это я и имел в виду, когда спросил, к какой группе вы примыкаете.

«Что он, насмехается или выпытать что-нибудь хочет? – подумал Яковлев. – Правильно я говорил на заседании: с генералами надо разговаривать тогда, когда у нас будут вооруженные отряды. А пока – придерживаться политики: и вы хороши, но и мы не дурные… Посмотрим, товарищ Дмитриев, хватит ли у тебя геройства схватиться с казаками или нет?..» – мысленно укорил Яковлев председателя Совдепа.

– Итак, ваше превосходительство, вы не хотите по доброй воле подчиниться областному Совдепу? Хорошо. У меня больше вопросов нет, – проговорил Яковлев, вставая.

Михеев сделал вид, будто не расслышал его последних слов, и с удивлением спросил:

– Вы уходите?.. Вас отвезут на санях. Долг гостеприимства – тех, кто приезжает к нам с добрыми, мирными намерениями, встречать доброжелательно и с уважением. Вы не можете себе представить, господин Яковлев, какое огромное удовольствие доставила мне беседа с вами. Да, кстати, мы с вами могли бы хлебом-солью встретить вышедшие из Оренбурга войска. Только, к сожалению, я не знаю, роты это или полки? И когда они прибудут сюда? Вы, случаем, не знаете, господин Яковлев? – Михеев подался вперед и замер, ожидая, что ответит Яковлев.

– Господин председатель, вы, наверное, лучше меня знаете, сколько дней потребуется войску, чтобы пройти расстояние в триста километров. Судя по вашим словам, сомнительно, что вы встретите Оренбургский отряд хлебом и солью… Впрочем, это доброе намерение. Будьте здоровы!

– Всего хорошего, господин Яковлев.

Слегка кивнув головой, Яковлев вышел из кабинета.

– Полезная болтовня!.. Хотел показать свою силу… Ясно: как мы и предполагали, из Оренбурга вышли войска. Когда я в разговоре между прочим спросил: «Роты это или полки?..» – он проговорился: «Отряд!..» Отряд – это около батальона, если верить словам Яковлева. Я ему не дал окончательного отказа, но и ничего конкретного не обещал. Держал, как говорится, на длинной веревке и вдалбливал в его дубовую башку, что казаки – исконные вояки, привыкли к оружию и не сразу их можно заставить жить мирно. «Надо, – говорю ему, – действовать постепенно, полегоньку, уговорами…» – говорил Михеев, сидя в кабинете у генерала Акутина.

– Он начальник их или рядовой? – спросил Акутин. Свинцово-бледное лицо его продолжало оставаться неподвижным и непроницаемым.

– Все они там начальники, а этот, что был у меня, кажется, тоже председатель. На язык остер, в шовинизме меня обвинил. Ха-ха-ха… А при следующей встрече непременно скажет: «Почему не становитесь большевиком?» – Иронизируя, Михеев поглядывал на дверь, словно Яковлев только что вышел из кабинета.

– Я думаю, вы закончили с ним как положено?

Михеев чуть сощурил глаза, он понял, на что намекал Акутин – на арест Яковлева.

– Куда он от нас денется, господин генерал? Ведь это дело нескольких часов.

«Хитрый же ты человек, – подумал Акутин, глядя на Михеева. – Старая хитрая лисица: не даст ни захлопнуть лапу в капкан, ни следов не оставит. Но ничего, всему свой черед. Придет время, запляшете у меня, как на ежовых шкурах, босоногое мужичье, серошинельники! Дайте только поднять казачков…»

Акутин сидел молча, свинцово-бледное лицо его, казалось, стало еще бледнее.

– По-моему, надо сначала прибрать к рукам поселковых совдеповцев. Ваше мнение?.. – холодно обратился он к Михееву.

– Гм, гм, это, пожалуй, верно…

…Как ядовитая степная змея, готовясь напасть на жертву, зловеще шипит, поводя головой и угрожающе выбрасывая вперед жало, – белые генералы, притаившись, ждали удобного момента для нападения. Едва ушел Яковлев, они собрали военный совет. К атаманам казачьих станиц, расположенных восточнее города, поскакали нарочные с тайным предписанием: шестому полку Бородина совместно с дарьинскими казаками встретить Оренбургский отряд и разгромить его, не допуская до города; седьмому полку, соединившись с казачьими сотнями, движущимися со стороны Нижней Барбашевки, Бударина и Илецка, подойти к городу и быть готовыми к мятежу.

Руководство всеми операциями взял на себя генерал Акутин.