Элинор осторожно тронула ее за плечо.

– Сэр Дональд в главном зале. Он хочет поговорить с вами, – шепнула она и улыбнулась.

Изабель удивленно посмотрела на монахиню. С минуту она колебалась, потом нерешительно улыбнулась в ответ.

Сэр Дональд стоял у горящего очага. На столе возле него дымилась огромная чашка горячего бульона. Тут же был кувшин сливок и кубок с гасконским вином.

– Миледи... – Он церемонно поклонился ей. – Пока сестра Юлиана больна, я думаю, вам не повредит как следует поесть разок-другой. – Он подмигнул Изабель. – Прошу. – Он протянул к ней руку, в которой была зажата серебряная ложка. – Садитесь и начинайте!

Изабель была в недоумении. Она посмотрела на сэра Дональда, потом на сестру Элинор. Монахиня улыбнулась и ободряюще кивнула.

– Поешьте, дорогая. Я ничего не буду сообщать мастеру Уильяму. Это Юлиана каждый вечер пишет ему длинные письма.

Изабель не стала ждать второго приглашения. Ее желудок жаждал горячей пищи. Взяв деревянную миску со стола, она налила себе хорошую порцию наваристого, вкусно пахнущего бульона и начала есть. И только все съев и выпив вина, повернулась к сэру Дональду. Она благодарно улыбалась.

– Это было очень кстати, сэр рыцарь. Спасибо. Как я понимаю, вы тоже не пишете подробных писем моему мужу?

Он усмехнулся.

– Конечно нет, миледи. По крайней мере, когда мне приходится этим заниматься, я пишу только о замке и гарнизоне и не позволяю себе делать какие-либо замечания касательно вашей светлости. – Он поднялся из-за стола. – А теперь, если позволите, я удаляюсь: дела. – Он улыбнулся женщинам. – Ворота замка будут открыты еще несколько часов, пока завозят сено с полей. Если вы захотите немного погулять у моря, вам никто не будет мешать.

Когда он ушел, Изабель повернулась к монахине.

– Погулять у моря? Это не шутка? А как же мое покаяние? – недоверчиво спросила она.

Элинор покачала головой.

– Вы уже достаточно покаялись, моя милая. Сестра Юлиана ничего не узнает, если вы пропустите день-два. – Она сдержанно улыбнулась. – Судя по всему, она еще некоторое время будет прикована к постели. – Монахиня с невинным видом опустила глаза и сунула руки в широкие рукава своего черного платья.

Изабель в изумлении уставилась на нее.

– Это вы сделали так, что она заболела, – прошептала она. – Вы дали ей что-то, что вызвало у нее рвоту...

– Ничего опасного, уверяю вас. Это не причинит ей вреда. – Суровое лицо монахини вдруг осветилось веселой улыбкой. – Это всего лишь подержит ее в постели несколько дней, а вам даст небольшой отдых, вот и все.

Замок Дандарг, окруженный высокой каменной стеной, стоял на скалистом мысу из красного песчаника; одна его сторожевая башня возвышалась над самым обрывом к морю, вторая – в самой узкой части мыса. Когда женщины покинули замок через южные ворота и пошли вдоль стены в сторону невысоких скал и моря, они почувствовали себя так, словно для них наступил праздник. День стоял замечательный – жаркое марево поднималось над берегом. За скалами над морем кружили чайки, их радостные крики эхом раздавались вокруг. Элинор шла первой, подобрав длинные черные юбки, чтобы они не цеплялись за сухие водоросли, выброшенные на берег, и пучки перекати-поля и камнеломки. Дойдя до скал, они остановились на краю обрыва. Затянутое дымкой, Северное море казалось окрашенным в аметистовый цвет, переходящий в аквамарин, а на западе, где берег делал изгиб в сторону Морей-Ферт, сияло ослепительными бликами. Внизу, у подножия скал тянулся узкий каменистый пляж, а за ним виднелась бухта. Прозрачная зеленоватая вода набегала на плоские розоватые скалы, покрытые водорослями. Дальше цвет воды становился коричневым от впадающего в бухту торфяного ручья. Воздух был напоен ароматом трав и запахом свежего сена, которое косили на небольших лужайках по другую сторону замка.

Элинор повернулась к Изабель и улыбнулась.

– Свернем сюда, на западную сторону замка. Там мы можем спуститься на пляж. Никто не увидит нас со стен.

Изабель оглянулась. У ворот не было видно стражи, никто не следовал за ними. Следуя за монахиней по узкой тропинке, она чувствовала ногами теплый песчаный грунт. Внизу камни были даже горячими. Укрытый от морского бриза и прогретый солнцем, пляж выглядел уединенным. Изабель зарылась ногами в красноватый песок и подняла руки над головой, откинув с шеи тяжелые волосы. Она чувствовала, как пот уже струится у нее по спине.

Сестра Элинор села рядом с ней на скалу. Она возилась со своей прической, вынимая шпильки. Потом быстро сняла с головы покрывало и апостольник; ее коротко постриженные темные волосы уже были тронуты сединой. Она со смехом тряхнула головой, сбросила башмаки и начала снимать чулки. За ними последовала тяжелая туника, которую монахини носили поверх платья.

– Давайте! Вам ведь не терпится снять это уродство, которое вы носите, – крикнула она Изабель, стоявшей у края воды. Теперь Элинор уже возилась с завязками своего платья. Изабель оглянулась и засмеялась, чуть смущенно, чуть испуганно, и, прищурив глаза от яркого солнца, посмотрела на замок на скале над ними. Но там по-прежнему не было никаких признаков жизни.

Монахиня, кажется, сбросила вместе с апостольником всю свою строгость. Увидев, что та уже сняла свое черное платье, Изабель с неожиданным волнением расстегнула ворот рубахи. Стянув ее через голову и бросив на песок, она даже застонала от удовольствия. Она замерла на минуту на песке, обнаженная, чувствуя тепло солнечных лучей на своей истерзанной коже и тяжесть волос, упавших на спину, и не замечая в этот чудесный момент свободы странного, застывшего взгляда сестры Элинор. Когда Элинор, все еще одетая в рубашку, медленно встала, Изабель уже бросилась к морю.

Вода была холодной, как лед, но она не помедлила ни минуты. Она вошла в нее, осторожно нащупывая путь на скользких камнях, и продолжала идти до тех пор, пока глубина не увеличилась. Почти сразу же все болезненные ощущения исчезли; она чувствовала лишь прохладное прикосновение воды. Она встала на колени, чувствуя, как вода покрывает ее талию, грудь, плечи, потом опустила в воду разгоряченное лицо, ощущая, как холодная чистая вода колышет волосы.

Подняв голову, она засмеялась, расплескивая воду вокруг себя.

– Почему бы вам тоже не искупаться? Это так чудесно! – крикнула она и помахала Элинор рукой. Волны вокруг Изабель весело набегали на гладкие камни, выбрасывая на берег морские водоросли.

Сестра Элинор, все еще в рубашке, продолжала в нерешительности стоять на песке. Приподнявшись из воды, Изабель снова позвала ее:

– Идите сюда! Здесь так хорошо! – Вода стекала по ее обнаженному телу. Она прикрыла глаза рукой и посмотрела вверх на скалы, но они по-прежнему были безлюдны; только чайки кричали и кружились над ними. Элинор шагнула к воде, и Изабель показалось, что она собирается войти в море в одежде, но женщина порывисто повернулась и одним быстрым движением, по-мужски, через голову, быстро стянула с себя рубашку. Изабель скромно отвела взгляд, но недостаточно быстро, чтобы не заметить шрамы, покрывающие тело монахини. Элинор сначала вздрогнула от обжигающего холода воды, но через минуту уже была рядом с Изабель. Ее тело скрывали набегающие волны. Она повернулась лицом к берегу.

– Надеюсь, никто не наблюдает за нами. – В ее голосе звучал испуг.

– Я тоже надеюсь. – Изабель засмеялась. – Вы не боитесь, что будете прокляты? – Она опять опустилась в воду, чувствуя, как та приподнимает и покачивает ее. Изабель так и не научилась плавать.

Элинор пожала плечами. Ее лицо неожиданно застыло.

– Я уже проклята. – Она вздохнула, голос ее звучал печально. – Но я не считаю, что купаться в море – такой уж большой грех.

Изабель поспешно отвернулась. Ее собственные грехи были гораздо тяжелее, чем все, что могла совершить Элинор. Убийство ребенка, смерть Майри; сможет ли она когда-нибудь искупить их? Легло ли на нее вечное проклятье, или власяница, плетка и годы молитв на коленях в часовне Святого Дростана спасут ее от ужасов ада?

Долго оставаться в холодной воде было невозможно. Дрожа, обе женщины выбрались на берег, с опаской поглядывая на стены замка. Элинор вернулась к подножию скалы, которая нависала над пляжем и укрывала ее от взглядов сверху. Здесь она поспешно вытерла свое тело рубашкой, и, влажную, натянула ее на себя, надев поверх платье. Потом расстелила на песке среди камней свою тунику и села на солнце, отбросив с лица мокрые пряди волос. Она решила еще немного побыть с непокрытой головой.

Изабель осталась у воды. Взяв свою тяжелую рубаху, она опустила ее в воду и стала ногами мять и тереть о песок и камни на дне.

Приподняв голову, Элинор следила за ней.

– Она у вас никогда не высохнет, – крикнула, она Изабель.

– Я хочу утопить все блох! – Отбросив мешающие ей волосы назад, Изабель на минуту вьшрямилась и посмотрела на монахиню. Стоя по колено в воде, она, с черными волосами, струящимися по спине, с гладкой, влажной после купания кожей была похожа на грациозную морскую нимфу. Элинор нервно поджала колени и обхватила их руками, расправив подол одежды. Она еще не надела башмаки и чулки.

Изабель не скоро удовлетворилась результатами своей стирки. Наконец, она вышла из воды и, встряхнув рубаху, положила ее на камни сушиться и села радом с Элинор, Солнце уже высушило ее кожу; она чувствовала, как на ней выступила соль.

Элинор по-прежнему смотрела на нее. Она нервно сглотнула вставший в горле комок.

– У меня есть немного бальзама. Можно мне смазать ваши раны?

Изабель кивнула.

– Я не смогу опять надеть это. – Она сжала кулаки. – Ни за что!

– Вам придется... Сестра Юлиана не должна узнать, что вы снимали власяницу! – испуганно воскликнула Элинор. – Послушайте, давайте я смажу вам спину. Боль пройдет. – Она сунула руку в карман туники. В маленьком кожаном мешочке, который она всегда носила на поясе, оказалась склянка со снадобьем. – Ложитесь сюда, на мою тунику. Я смажу вам кожу на спине.

Изабель послушно легла, положив голову на руки. Мазь была прохладной, с приятным запахом, а руки Элинор очень нежными. Почти сразу же зуд от разъедавшей кожу соли прошел. Как в полусне, Изабель чувствовала успокаивающее тепло солнца, и все ее печали стали уходить. Впервые за долгое время ей было хорошо и спокойно.

– Перевернитесь, я помажу вам грудь.

Она едва расслышала сказанные шепотом слова. Она перевернулась на спину и прикрыла рукой глаза, от солнечного света.

Нежные руки продолжали двигаться по ее телу, успокаивая боль от укусов насекомых на плечах и на шее; потом они спустились ниже, касаясь ее грудей и живота; прохладные и мягкие, пахнущие лавандой. Ощущение было очень приятным, восхитительным. Изабель сонно улыбнулась. Элинор, наблюдавшая за ней с пристальным вниманием, увидела эту улыбку, и ее собственное лицо засветилось счастьем. У Изабель было красивое тело. Даже ее худоба, уродливые красные следы от укусов насекомых, от грубого прикосновения власяницы, рубцы от ударов плетки на ее белой коже не могли скрыть молодости Изабель, ее высокой груди, округлых бедер и таинственного очарования этого распростертого на песке тела. Руки Элинор медленно спустились по животу Изабель еще ниже, к ее бедрам. Когда ее пальцы, продолжая втирать целебный бальзам, осторожно коснулись треугольника шелковистых волос, Изабель застонала от удовольствия. Ее тело, разморенное солнцем, усыпляли ритмичные движения рук Элинор. Изабель чувствовала, что плывет куда-то, легкая и беззаботная, охваченная непривычным восторгом, разливающимся по ее телу. Ее дыхание стало учащенным, мышцы ног непроизвольно напряглись. На лице Элинор отражалось возбуждение. Не в силах сдержать себя, она наклонилась к Изабель и поцеловала ее в губы.

Вскрикнув от удивления, Изабель отстранилась и села.

– Элинор! – Ее голос был резок. Она в изумлении уставилась на монахиню. – Что вы делаете?

– Ничего... – Та густо покраснела.

Прикрывая руками грудь, Изабель смотрела на нее с нескрываемым отвращением.

– Нам пора возвращаться, – уже спокойнее сказала она.

– Так рано? – В голосе Элинор звучало разочарование. – у нас еще есть время. Сэр Дональд сказал, что мы можем гулять несколько часов. Никто нас не хватится...

– Мы уже достаточно долго отсутствовали. – Изабель встала на колени, ее длинные волосы упали ей на грудь. Взглянув в лицо Элинор, она нахмурилась. – Что вы делали?

Элинор смутилась.

– Только пыталась смягчить вашу кожу. – Она помедлила. – Я знаю, как доставить женщине удовольствие, моя милая. Ни один мужчина не умеет обращаться с женщиной. Вам, как никому другому, это должно быть известно. Они грубы, отвратительны, грязны...

– То, что вы делаете, грех, – прошептала Изабель.

Монахиня опустила глаза.

– Я каждый день исполняю епитимью; умерщвляю плоть.

Изабель в ужасе взглянула на нее, вспомнив рубцы по всему телу женщины – на груди, на плечах, на спине.

– Если вы знаете, что это грех, то зачем это делаете? – тихо спросила она.

Элинор пожала плечами.

– Просто я увидела вас без одежды. Вы такая красивая... В монастыре мы никогда не видим друг друга обнаженными. Все знают, что это было бы слишком большим искушением для некоторых сестер... – Она отвернулась и стала смотреть на набегающие волны. – Вы не скажете Юлиане? – чуть слышно спросила она..

– Мне не о чем говорить. – Изабель протянула руку к своей рубахе.

– Не надо, не надевайте ее! – Элинор поднялась на ноги. – Пожалуйста, позвольте, я сниму свою рубашку и дам ее вам. Вы наденете ее под власяницу. Мы подвернем ее, и никто ничего не заметит. Это избавит вас от боли. – Она хотела было снять платье.

– Нет!? – Изабель неприязненно посмотрела на монахиню. – Время испытания болью для меня еще не прошло, – резко сказала она. Потом, заметив расстроенное выражение на лице Элинор, уже мягче добавила: – Все равно, спасибо вам, сестра. – Стиснув зубы, она натянула жесткую влажную рубаху. – Моя епитимья еще не закончена. А вам, сестра, тоже придется сегодня заняться умерщвлением плоти.

Не дожидаясь Элинор, которая поспешно принялась натягивать чулки и башмаки, она направилась по тропинке, ведущей к замку.

Лето уже подходило к концу, когда прибыл граф Бакан со своей свитой. Он встретился с женой в комнате замка, где она сидела в одиночестве, ожидая его. В главном зале он, вручив двум монахиням письма к их аббатисе и деньги на монастырь, отпустил их. Выслушав робкую просьбу Элинор позволить им попрощаться с Изабель, он счел это необязательным. Среди его свиты были четыре женщины, отобранные Элис из числа своих служанок, чтобы прислуживать Изабель. Доставили и сундуки с бельем и платьями.

Ее епитимья, заявил он жене без всяких предисловий, кончилась.

Последние недели для Изабель не были слишком тяжелыми. В течение сорока дней она носила власяницу и терпела удары плетки – Юлиана после болезни вновь вернулась к исполнению своей обязанности. Но к удивлению Изабель ее рука стала легче.

Изабель старалась поменьше оставаться наедине с Элинор. Она так никогда и не узнала, что бледное лицо и опущенные долу глаза Элинор скрывали боль, причиняемую тяжелой власяницей, которую она теперь носила под платьем в знак покаяния, так и не сняв до самой смерти.

По истечении этого срока монахини одели ее в простое черное платье, наподобие их собственных монашеских одеяний, и покрыли ей голову черным платком. Ее пост закончился, и она могла нормально питаться; наказания плеткой тоже прекратились, а долгие молитвы в часовне сократились вдвое. Теперь она могла ездить верхом в сопровождении монахинь, а когда летние вечера сменились долгими осенними – заниматься вышиванием и прясть шерсть.

Когда граф наконец появился, Изабель встала и поклонилась ему. Робость и страх явственно читались на ее лице.

Он окинул ее взглядом с ног до головы.

– Итак, я надеюсь, вы усвоили урок. – Он мрачно усмехнулся. – Новые платья для вас доставлены в мои покои; камеристки ждут вас там. Идите переоденьтесь во что-нибудь более подобающее графине, и мы поужинаем вместе в главном зале.

Камеристки приготовили ей ванну с розовой водой, потом вытерли ее покрытую шрамами кожу мягким полотенцем. Они надели на Изабель рубашку из тонкого дорогого шелка, поверх нее платье цвета сапфира и, наконец, ярко-алую тунику. Потом Изабель села на табурет, и одна из служанок расчесала и уложила ее волосы.

Раньше это была обязанность Майри. Вспомнив о ней, Изабель чуть не разрыдалась, но, испугавшись, что выдаст себя, сжала руки в кулаки и закрыла глаза, чтобы не дать пролиться ни слезинке.

Нежная рука коснулась ее плеча.

– Все готово, миледи. – Девушка, имени которой она не знала, улыбнулась ей.

Лорд Бакан с мрачным видом восседал за столом.

– Ситуация во Франции – критическая. Король Филипп потерпел поражение во Фландрии близ города Кургре, и, как я слышал, он сейчас так слаб, что готов заключить союз с Эдуардом Английским. Если он это сделает, очень важно, чтобы Шотландия тоже была включена в этот договор. Делегация во главе с Соулсом и мной немедленно отправляется во Францию для встречи с Филиппом. – Он отослал суетившихся возле стола слуг, расставлявших блюда с жареной лососиной и цыплятами, начиненными земляными орехами. – Филипп – друг нашего короля Джона, который сейчас благополучно пребывает в своих землях в Пикардии. Филипп признает его нашим королем, но нельзя позволить, чтобы он забыл о Шотландии в целом.

Изабель, молча сидя рядом с мужем, оглядела полутемный зал. Лучи заходящего солнца едва проникали сквозь узкие окна. Пажи уже начали зажигать свечи и факелы. В комнате было невыносимо душно и жарко.

– Когда вы уезжаете, милорд? – Она старалась не выдать своей радости. Поездка с посольством во Францию означает, что ее муж будет отсутствовать несколько недель, может быть, месяцев.

– Скоро. Король Эдуард, похоже, готов обеспечить нам беспрепятственное передвижение. Вероятно, он тоже заинтересован, чтобы наконец наступил мир. Мы выезжаем в Перт завтра; в течение ближайших недель посольство отплывет во Францию.

– А я, милорд? Я останусь здесь? – Она понизила голос, зная, что сэр Дональд сидит рядом с ней, поставив локти на стол среди блюд и кубков. Он задумчиво резал на кусочки булку и бросал собаке, лежавшей у его ног под столом.

– Вы? – Лорд Бакан повернулся к ней с презрительной улыбкой. – Вы рассчитываете в мое отсутствие опять искать встречи с лордом Карриком? Разве вы не знаете, что он уже женился на дочери лорда Ольстера? Этот человек предал Шотландию!

Он пристально посмотрел на Изабель. Та затаила дыхание, стараясь, чтобы ни один мускул не дрогнул на ее лице.

– Я даже не думала об этом, милорд, – сказала она. – То, что делает лорд Каррик, меня не интересует. – Ей удалось произнести эти слова весьма убедительно. – Моя единственная забота – служить вам, моему мужу. – Она покорно опустила глаза. Под салфеткой, которая лежала у нее на коленях, она так сжала кулаки, что у нее побелели суставы.

Стоя на коленях перед алтарем Святого Дростана, который сотни лет назад построил себе келью на том самом месте, где позднее первый из Коминов возвел замок Дандарг, она молилась долгие недели. Молилась о душе своей любимой Майри, и поклялась забыть о Роберте Брюсе, графе Каррике, о его красоте и обаянии. Ей никогда не удастся взять верх над своим мужем. Чтобы обеспечить себе хотя бы сносное существование, ей придется покориться. Может быть, при случае пустить в ход лесть... Поэтому она заставила себя улыбнуться ему, и с надеждой заметила, как в его глазах мелькнуло удивление.

Он посмотрел на нее более внимательно. За долгие месяцы испытаний и поста его жена очень исхудала – но ее лицо с тонко очерченным носом, красивыми губами и высокими скулами стало еще прекраснее. Страдания изменили ее. Она стала спокойнее, сдержаннее и, в его глазах, гораздо интереснее. Он почувствовал, как его охватывает желание.

– Ешьте, – он указал рукой на ломившийся от яств стол. – От вас остались кожа да кости. Потом мы пойдем спать. – Он отвел взгляд, не желая видеть ее испуг, а, возможно, и отвращение, которое она обычно выказывала в таких случаях.

Дрожащей рукой Изабель взялась за ложку.

– Я буду рада, милорд, – шепотом сказала она. Она уже собрала необходимые ей травы. В этом месяце ребенка не будет. Почти с облегчением она начала есть.

– Хорошо... – Он положил нож, и неловко обнял жену за плечи. – Теперь мы будем больше видеться. Я решил взять вас с собой в Париж – на встречу с королем Франции!

Генри Фербенк поднял бокал.

– Давай выпьем за твоего мужа. Очень мило с его стороны, что он позволил мне пригласить тебя на ужин.

Клер, в шелковом платье глубокого синего цвета, с сапфирами в ушах и на шее, была необыкновенно хороша и выглядела гораздо счастливее, чем в предыдущую их встречу.

Прошло уже три дня с тех пор, как она видела Изабель, и после этого у нее не было никаких ночных кошмаров, никаких видений прошлого. У Клер исчезло ощущение опасности, и она стала гораздо спокойнее. Даже Пол вел себя вполне терпимо. У нее появилась возможность размышлять и строить планы.

– Пол в каком-то странном настроении последнее время. – Она с улыбкой подняла свой бокал. – Когда в четверг я приехала в Лондон, то очень боялась, что он сделает что-нибудь ужасное, узнав, что я разорвала тот документ.

– А он? – Генри постарался задать этот вопрос нарочито небрежным тоном.

Клер покачала головой.

– Мы поругались, но не слишком. Потом он стал ужасно вежливым, даже заботливым. Купил мне вот это, – она коснулась рукой колье на шее. – Хочет, чтобы на приеме в субботу я выглядела неотразимо.

Генри подавил в себе желание прикоснуться к украшению, а заодно и к Клер.

– Я думал, у него проблемы с деньгами, – сказал он.

– Очевидно, уже нет. – Клер улыбнулась. – И он больше не заговаривает о Данкерне. В воскресенье мы были на ленче у его друзей, и все тоже прошло прекрасно. А вчера, когда он узнал, что будет занят допоздна в Сити, то предложил поужинать в ресторане – в качестве компенсации.

– И в последний момент оказалось, что он не сможет присутствовать, и тебе придется довольствоваться моим обществом. – Генри грустно усмехнулся. – Очень жаль, что так получилось...

– А мне нет. – Клер коснулась его руки. – Я даже не представляю, что на твоем месте мог быть кто-либо другой.

– В самом деле? – Генри не мог скрыть радости.

– Конечно. – Она опять взяла вилку. – Как Дайана? Я не видела ее с тех пор, как вы приходили к нам на ужин.

– И ты чуть не заснула за столом с закусками, – улыбнулся он. – У нее все в порядке. Она очень милая.

– Но не единственная? – Клер сочувственно посмотрела на него.

– Единственной для меня может быть лишь одна женщина, Клер. – Генри грустно опустил голову.

Наступило неловкое молчание.

– Пол не должен был предлагать тебе поужинать со мной, Генри. Это нечестно, – тихо сказала она, помолчав.

– Да, не должен. – Пальцы Генри сжали ножку бокала. – Он прекрасно знает, что я испытываю по отношению к тебе. И часто мне об этом напоминает!

Клер удивленно уставилась на него.

– Напоминает?

– Да, как бы в шутку. Ведь он уверен, что ты никогда ему не изменишь. Черт побери, как я хотел бы доказать ему обратное!

Клер отвела взгляд.

– Не будем больше говорить об этом. И нам не надо больше встречаться. По крайней мере, наедине. Это несправедливо по отношению к тебе. – Она смяла салфетку в руке. – Послушай, Генри, я хочу тебе кое-что сказать. – Она задумчиво посмотрела на смятую салфетку. – В конце следующей недели я еду домой, в Шотландию, но Пол об этом не знает. – Она закусила губу. – Просто уезжаю. Оставляю его.

– Ты хочешь сказать, что уезжаешь навсегда? – Генри чуть не выронил из рук нож и вилку. Ее неожиданное заявление потрясло его до глубины души.

Она пожала плечами.

– Еще не знаю. Может быть. Отчим уезжает на несколько недель; мама вчера сообщила мне об этом. Она не решается приглашать нас с Джеймсом в гости, когда он дома. Отчим ненавидит и меня, и брата. – Она сухо усмехнулась. – А теперь, когда Джеймс унаследовал дом, в котором они живут, будет ненавидеть нас еще больше. Во всяком случае, пока мама одна, я смогу поговорить с ней и все обдумать. Окончательно решить что-то на будущее.

– А у меня есть шанс стать частью этого будущего? – Он улыбнулся, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как шутка.

Клер смущенно покачала головой, чувствуя, что причиняет ему боль.

– Оставайся с Дайаной. Она идеально тебе подходит. Во мне слишком много горечи и противоречий. – Она улыбнулась, но Генри видел, что глаза ее остались печальными. Он резко переменил тему разговора:

– Ты собираешься посетить Данкерн, пока будешь в Шотландии?

– Не знаю. – Она покачала головой. – Может быть. Пожалуй, стоит съездить туда, чтобы выгнать Нейла Форбса с моей земли.

– Нейл Форбс? Кто это? – удивленно переспросил Генри.

– Один неприятный молодой человек, взявшийся меня учить, как поступить с Данкерном. – Она отодвинула от себя тарелку. Образ Нейла Форбса преследовал ее с тех пор, как он побывал в Бакстерсе. Одна лишь мысль о нем вызывала в ней гнев.

Генри заметил, как внезапно порозовели ее бледные щеки и засверкали глаза. В задумчивости он откинулся на спинку стула.

– Хотел бы я видеть, как ты это сделаешь.

Клер рассмеялась.

– Когда буду продавать билеты на это представление, пришлю тебе контрамарку. Ну ладно, хватит об этом; давай закажем десерт.

Генри молча смотрел, как она ест мороженое. Она снова была счастливой, смеялась, шутила, ее плохое настроение рассеялось и он боялся вновь испортить его.

– Мне кажется, Пол собирается сделать еще одну попытку реабилитировать себя в твоих глазах, – тихо сказал он. Он помолчал, пока подошедший официант наливает кофе.

– Еще один шанс? – Клер пригубила, наслаждаясь черным горячим напитком.

– Да, какой-то сюрприз. – Он грустно улыбнулся. – Он попросил после ужина завезти тебя к нему в офис. Вероятно, он приготовил тебе еще один подарок.

– В офис? – удивилась Клер. – А почему не домой?

Генри пожал плечами.

– Это как-то связано с миссис Си, которая всегда сует нос не в свои дела – так он сказал.

– Но сегодня у нее выходной.

– Может быть, Пол имел в виду, что не нашел места, где спрятать подарок. Неужели она такая любопытная? – Генри засмеялся. – Во всяком случае, у меня есть указание доставить тебя в здание фирмы ровно в одиннадцать часов, а он будет ждать тебя в своем кабинете с шампанским.

Клер нахмурилась, почувствовав неладное.

– Ты тоже зайдешь?

Он поднял на нее глаза.

– Конечно, если хочешь.

Сара Коллинз уже надела пальто, когда в дверь позвонили. Нахмурившись, она открыла дверь, приказав Касте сидеть, потому что собака обычно с лаем бросалась на посторонних.

– Привет, миссис Си. Узнаете меня? – На крыльце стоял Джеймс Гордон. Он наклонился, чтобы потрепать по голове собаку, радостно виляющую хвостом. Дождь на улице усилился, превратившись в настоящий ливень; он заливал асфальт и барабанил по крышам машин, потоки воды уносили опавшие листья в канаву. – Клер дома?

Сара покачала головой.

– Очень жаль, но вашей сестры нет, мистер Гордон. Она вернется не скоро.

– Черт! – Джеймс был уже в холле. – Я надеялся переждать здесь дождь и чего-нибудь выпить.

Сара бросила на него недовольный взгляд.

– Я уверена, она не будет против, если вы нальете себе выпить, мистер Гордон.

– Отлично. А вы уже уходите? – Джеймс наконец заметил, что она в пальто.

Сара замялась:

– Я собиралась провести вечер у своей сестры. Мистер и миссис Ройленд знают об этом...

– Так идите, миссис Си. Не ждите меня. Мы с Кастой побудем в обществе друг друга. Правда, Каста? – Он погладил собаку.

– Значит, вы не против, если я пойду?

– Конечно. Я обещаю хорошо себя вести и не красть столовое серебро. – Склонив голову набок, он улыбнулся.

Как только дверь за ней захлопнулась, Джеймс прошел в гостиную и налил себе изрядную порцию лучшего виски из запасов Пола. Стоя у бара, он выпил и оглядел комнату. У ног сидела Каста, выжидающе глядя на него.

– За нас с тобой, старушка. – Он поднял стакан. Каста радостно завиляла хвостом. – Ну как, ладят твои хозяева между собой? – Джеймс уселся на диван. – Или по-прежнему ссорятся? Ты, конечно, на стороне хозяйки, верно?

Вновь поднявшись, он подошел к бюро и открыл один из ящиков. Быстро просмотрев его содержимое, он принялся за другой. Прочитав пару писем, Джеймс положил их на место. Он и сам не знал, что ищет. Его интересовало все, касающееся Данкерна и финансового положения Пола; следовало воспользоваться представившейся возможностью.

Джеймс обдумывал предложение Пола продать Данкерн ему, и чем больше он об этом размышлял, тем больше эта идея ему нравилась. Первая реакция была глупой и сентиментальной; затем он стал иначе смотреть на это дело. Во-первых, Клер могла согласиться продать ему землю за гораздо меньшую цену, чем запросил Пол. Может быть, даже обменяла бы ее на одну из ферм или на Эрдли. А когда Данкерн будет принадлежать ему, он сам продаст его «Сигме». Поставив стакан на стол, он принялся методично обыскивать дом.

Наверху в хозяйской спальне на дне одного из ящиков старинного орехового комода, под стопкой шелковых ночных рубашек он нашел сверток. Полдюжины длинных, серебристых свечей, завернутых в черный шелковый шарф. Он развернул находку и, аккуратно разложив свечи на зеленом ковре, задумчиво уставился на них. Вместе с ними в комоде лежал подсвечник, какие-то ароматические палочки и маленькая бутылочка масла. Джеймс открыл ее и осторожно понюхал. Пахло весьма экзотично: чем-то сладким и пряным.

Каста сидела у двери, внимательно наблюдая за ним. Джеймс взглянул на собаку.