Витязь Небесного Кролика (№1) - Явление Зверя

Ромку, тот делал только первые шаги по нелегкой тропе галицийского пилигримства, а вот старший его брат, человек известный своим глубоким благочестием, имел все шансы быть канонизированным при жизни. Он три раза совершал трудовые паломничества в Американские палестины, гендлевал в Польско-Литовской губернии, собирал мандарины в Элладе, рубил ели в диких лесах Моравии. Плавал даже к туркам, где великомученически страдал за веру, будучи бит кнутами на базарной площади за питие самогона и едение соленого свинячьего жира. Только фанатизм истинного ортодокса позволил контрабандно доставить эти запрещенные продукты в неменее ортодоксальный Стамбул. Утомленный сиими геройствами великий подвижник, однако не почил на лаврах своих завистливых сограждан, но в поисках новой славы оказался на копке бесконечных канав в Дубненском Научном Центре. История, каким образом он устроился копать на территории секретного объекта, как и пьянка в Стамбульской мечете, рациональному объяснению не поддавалась, даже таким профессионалам, как Зиберовической команде. В этом проглядывался астральный перст экзотерических энергий.

Братья, и это было доказано следствием, поддерживали между собой тесный контакт, встречались многократно, последний раз незадолго до знакомства Ромку со Стиллом.

Следственная версия казалась перспективной. След протянулся дальше к некоей препараторщице из секретной лаборатории К-7Б. Детальной проверкой было установлено, что оная препараторщица, хотя и находилась в браке, но счастья в личной жизни видела мало. Семья ее, наскоро слепленная студенческой свадьбой, еще в медовый общежитиевсий месяц дала трещину. В скорости супруга стала она видеть от случая к случаю. И случаи эти были неприятны. Благоверный объявлялся если не пьяным в дым, то похмельным, с намерениями далекими от семейного идеала. То ему надо было поменять гардероб соответственно сезону, то опохмелиться нашару, да деньжат прихватить, то жене набить морду за изменническое ее поведение, то трахнуть, согласно своим первородным правам. Иногда все сразу, иногда в комбинациях — и трахнуть и морду набить. Изменническое же ее поведение вызывалось душевноматочной неустроенностью соломенной вдовы, как это издревле повелось на Великой Руси у солдаток и каторжанок-острожниц, понятной бабской тягой к мужской ласке да ответственности надежной. Не находя той опоры в своем благоверном, пускалась во все тяжкие препараторщица с мужской половиной инженернотехнического персонала лаборатории К-7Б, но и среди них находила одну интеллигентскую хлипкость да ненадежность изрядно феминизированных белых халатов. Тут-то она и сошлась с легендарным галицким пилигримом. Твердой рукой он, что копал очередную канаву, что сало резал, что самогон наливал, что препараторшу гладил. Но в скором времени и в нем разуверилась бедная баба. Если его дремучее галицийское невежество и окупалось в какой-то мере кондовыми качествами гвозди заколачивать и всякую другую мужскую работу справно править, то в семейном отношении, надежности в нем было не более, чем постоянства у погоды в горах Карпатских. Угадывалась в нем бесшабашное матримониальное разгильдяйство идейного бича, батярство галичанское, а по-российски — душа бурлацкая, перекати-поле, домашнему очагу чуждое.

Источники информировали, что приехав в Дубну, встретился Стилл с подвижником, привет от брата передал, сто грамм выпил. И тот, бродяга вселенский, узнал душу родственную, но много более возвышенную, с легким сердцем передал славному лыцарю себе не принадлежащее, порядком уже надоевшую препараторшу. Начинала тяготить она своей любовью, борща, однако, варить не умеючи, подсовывала ему, святому паломнику, окрошку квасную, то месиво, что только москаль со свиньей жрать могут.

Не требовалось и заключения дипломированных экспертов психологов да сексологов из контрразведки АСДековской, хоть и были собраны они, эти заключения, дотошной Зиберовической командой, чтобы понять, как мог покорить бабье сердце, каким сказочным принцем, живым героем Барбары Картленд, показался золушке-препараторщице, недоброшенной жене, не полюбленной любовнице сын миллионера, курсант Вест Пойнта, студент Йеля, аферист Стилл Иг. Мондуэл.

Словом, источник утечки информации в кратчайшие сроки был выявлен, от общества изолирован и строго допрошен. Источник сознался, что указанный Стилл Иг. Мондуэл, действительно проживал какое-то время на ее, препараторшиной, жилплощади. Был предупредителен и вежлив, в беседе обаятелен, проявлял живой интерес, как показалось к производственным проблемам своей подруги. А на самом-то деле, без труда выведал все стратегические тайны, лишний раз доказывая, известный Зиберовичу постулат, что болтун — находка для шпиона. Потом постоялец внезапно засобирался на рыбалку, спаковал рюкзак и чехол с, как он говорил, удочками и вечером известного дня ушел из дому. Более его препараторщица не видала, и где он рыбу рыбачит не ведала.

Зиберович как раз ознакамливался с предварительными материалами, как зазвонил зумер видеофона секретной правительственной связи, такой секретной, что даже самому генералу Зиберовичу знать его номер неполагалось. Не должен был он это знать, но конечно же знал.

— Кой черт? — Подумал контрразведчик. — С этим номером под расписку были ознакомлены государственные деятели рангом не ниже главы государства. Ознакомившись они, естественно, его тут-же забывали, а их секретари к тайнам какого рода допуска не имели, и если было надо, набирали номер обычный. Поэтому секретным видеофоном пользовались все кому не ленень.

На этот раз, чертом, которому не лень, оказался пахан паханов, крестный дедушка международной мафии. Он был весьма встревожен всемирной полицейской активностью.

— Ша, начальник, — заботал крестный дед на фоне Сицилийского пейзажа. — Пошто дело шьешь? Век свободы не видать, мы в натуре в этом деле чистые, я тебе фуфло не двигаю, будь спок.

— Чего развопился, будто фраер на бану, спонтом тебя ширмач обшмонал? Что за наезды? Чем тебя жизнь не устраивает?

— Mama mia, разве это жизнь, porca Madona! Всех блатных корешей лягавые повязали, porca Diavolo [11]! — Разорялся пахан.

— Киш мире ин тухес! — Не выдержал Зиберович. — Когда ты успел макаронником заделаться, а, дядя Беня? Забыл, старый поц, как на Ланжероне стоял на стреме, забыл раббе Голдхера? Да, кстати, как там тетя Софа?

— Спасибо, раббе Мойша, все хороше, вот только немножко имеет понос.

— А что так?

— Она опять объелась бананов. Я ей всегда говорил: Софочка, банан это не яблоко, если ты их не хочет чистить, так хотя бы помой. Но разве она меня когда-нибудь слушала? Она меня и сейчас не слушает. Она всегда ест их так и всегда имеет понос. А как раббе Голдхер?

— О, раббе Голдхер! Раббе Голдхеру недавно было хуже всех, а теперь ему уже лучше всех.

— Да что Вы говорите? Я ничего в этой глуши и не слышал. Это был такой замечательный человек, он так делал обрезания, просто цимес. Так теперь никто уже не умеет. Вы меня очень расстроили.

— Дядя Беня, ты меня расстроишь еще больше, если окажется, что это твоя шпана сделала заботу на мою голову. — Зиберович уже знал, что Бенина шпана никакого отношения к Дубненскому инциденту не имеет, но по привычке темнил.

— Вы меня обижаете, раббе Мойша. Вы мне не верите. Ну разве стал бы я Вас обманывать? Ну, скажите мне, пожалуйста, зачем моим мальчикам Ваш кролик? Был бы это соболь, или хотя бы чернобурка, но кролик. — На физиономии дяди Бени было написано искреннее огорчение, однако быстро сменившееся радужной улыбкой. — Раббе Мойша, я все понял, Вы со мною хохмите. Такой проницательный человек, как Вы, уже давно понял, что весь этот гевалт поднял Стилл Мондуэл, тот самый поц, который замочил моего Кубинца. Да попадись мне на шнифты этот петух голландский, я его сам посажу на пику. Падлой буду, землю жрать буду, но демократию-мать — не забуду! — На этой патриотической ноте крестный пахан окончил разговор и отключился.

Зиберович почесал ухо. Несмотря на годы работы в своей деликатной области он не мог перестать удивляться условиям демократии, которые на языке научного руководителя Дубненского центра, были «необходимые и достаточные», для того, чтобы по секретной связи к нему звонил тот, по ком, положа на сердце руку, уже давно должен был отзвонить колокол тюремного кладбища.

— Ах, чтоб тебя! — В сердцах ругнулся генерал. Уже всякая шпана была в курсе и об инциденте в Дубненском Центре, и о лаборатории К-7Б, и обо всем прочем. Причем, похоже, даже раньше самого шефа секретного департамента. — Нет, так работать нельзя. Это какой-то дурдом! — Зиберович, по долгу службы не щадил ни своего, ни чужого живота, обороняя демократические ценности, сам склонялся в пользу тоталитарного устройства общества.

Демократия — оно, конечно, спору тут быть не может, дело хорошее. Но все хорошо в меру. Демоктатия в дурдоме, вещь бессмысленная. Перегрызут психи друг дружку, вот и вся недолгая.

А нынешнее, по мнению генерала, общество от дома скорби если и отличалось, то в весьма незначительной мере. Красные, голубые, коричневые, белые, зеленые. Озохенвей! Не многовато ли красок в палитре. А добавить к ним невидимые составляющие политического спектра с общей приставкой «ультра». А эти радикалы, особенно свободные. Каждому юиохомику известно насколько это агрессивные соединения, порой смертельно опасные для живого организма. И общественного тоже. Лучше эти радикалы связать.

— Как там говорил классик? — Зиберович припоминал преподаваемый в тамбовском училище курс философии. — «Свобода — есть осознанная необходимость». Замечательно! Вот тебе, гражданин, демократическая тачка ОСО — две палки, одно колесо, катай из одного конца лагеря, в другой. Осознал необходимость — вот и свободен. Радикал ты эдакий, в душу бога мать!

Да, от таких мыслей щеки у генерала побагровели, началось сердцебиение. «Мойшенька, это тебе вредно», говорила в таких случаях мадам Зиберович. «Ты должен успокоиться». Вот Мойша Рувимович и успокаивался. Барабанил пальцами по столу.

Нет, как ни крути. а демократии нужна твердая рука. Сильная личность. Да вот беда, личности этой шеф секретного департамента, ну никак, никак, не видел. Вернее, видел одну. По утрам, когда брился, в зеркале. Но в его душе прямолинейная натура танкиста требовала немедленных решительных действий, а изворотливая серость разведчика советовала не высовываться. До поры до времени. Нет, он не страшился груза ответственного единоначалия, но и наобум к нему не рвался. Впрочем, «если завтра война, если завтра в поход». Он готов. Повелению долга. Для спасения демократии!

Но это потом А сейчас новые и новые материалы все поступали, и наконец, пришла пора подводить итоги. Операция Алиса вступала в свою завершающую фазу.

На столе перед Зиберовичем лежали объемистые папки, содержащие досье на Стилла Иг. Мондуэла, но генерал не любил сухой набор фактов. Конечно, он еще внимательно прочтет и изучит содержание этих досье, запомнит почти наизусть — память у Зиберовича была поистине безграничная. Но он предпочитал услышать неформальный рассказ сотрудника, непосредственно ведущего расследование и несомненно знающего и интуитивно чувствующего побудительные мотивы преступника, его психологию и намерения так, как не может быть выражено в официальных документах. Подчиненные знали такую причуду шефа и всегда были готовы к неофициальному докладу.

Вот и сейчас, генерал внимательно слушал обстоятельное повествование о виновнике всей этой кутерьмы.

Стилл Иг. Мондуэл был младшим, вторым сыном в семье покойного Джулиуса Ф. Мондуэла-старшего, человека, в деловых кругах, более чем заметного. Этот, наделенный незаурядными способностями господин, без сомнения относился к столпам общества, мужчиной был весьма положительным, удачливым бизнесменом, отличным семьянином.

Назвать его нуворишем, ни у кого бы язык не повернулся сказать такое. Но все же был, как называется, человеком, сделавшем себя. Получив в молодом возрасте небольшое наследство, к тому же отягченное долгами от необдуманных биржевых спекуляций, он упорным трудом и трезвым расчетом капиталл преумножил, и не стал богатейшим человеком АСД только по той причине, что не считал нужным идти на излишний риск, ввязываться в сомнительные мероприятия. По этой же причине Мондуэлам никогда и не грозило банкротство. Чем бы глава семьи ни занимался — выращивал бычков в Техасе, добывал в Сибире нефть или производил в Гонконге головизоры, вначале он внимательнейшим образом все изучал, взвешивал и, если считал нужным начать, то не колеблясь начинал и упорно доводил дело до конца, всегда с неизменным успехом.

Природа и внешностью наградила Мондуэла-старшего соответственно положению. Ростом выше среднего, широкими плечами, с годами несколько добавив фундаментальной грузности, но отнюдь не дряблого веса. Чертам лица придала волевую укрупненность, выражению — деловую целеустремленную уверенность, но без надменности и жестокости.

И женился он вполне респектабельно, взяв в жены девушку из приличной, то есть весьма состоятельной, семьи известного российского промышленника Морозова. Применение капиталам супруги, по своему обыкновению, нашел надежное и весьма прибыльное, к тому-же, как оказалось, с далеко идущими последствиями. Последствия эти заключались в том, что тесть, человек тоже весьма положительный и трезвомыслящий, оценив по достоинству деловые качества зятя и своих сыновей, в общем-то добрых малых, но без царя в голове, по здравому рассуждению последней своей волей отписал большую часть движимого и недвижимого имущества в пользу дочери, оговорив, что распоряжаться этим имуществом будет Джулиус Ф. Мондуэл.

Союз двух домов окончательно утвердил финансовую империю Мондуэлов. Однако никто и ни когда, не мог упрекнуть Мондуэла-старшего, что он женился на деньгах. Напротив, все годы совместной жизни четы Мондуэлов были годами мира и согласия. Конечно, их чувства ни в коей мере не походили на огненные страсти героев романов Барбары Картленд, но грели с надежностью патентованного электрокамина.

Жена любила его за верность, друзья уважали за незыблемость, партнеры ценили за надежность, а конкуренты безоговорочно признавали за высокую порядочность. Словом, все, знавшие его, единогласно отмечали многочисленные достоинства покойного, при одном только недостатке — излишнем потворстве своему беспутному младшему сыну.

Старший сын Джулиус Мондуэл-младший всем пошел по стопам отца, был достойным приемником главы семейной империи. А вот с младшим сыном — Стиллом, старшему Мондуэлу не повезло. Был ребенок одарен до чрезвычайности и умом, и лицом и здоровьем, и, казалось, подавал большие надежды, но не суждено было им сбыться. И все-то легко давалось Стиллу и спорт и учеба, но отсутствовал в нем стержень отцовской рассудительности, упорства и целеустремленности.

Был он неисправимым романтиком, непоседой, все то ему хотелось изведать, все испытать. Но во всех начинаниях, ограничивался первым успехом, потом охладевал и с жаром ухватывался за новую идею. Так было и в учебе и в работе и, даже в любимом им спорте.

Вообще, его отношение к спорту заслуживает отдельного разговора. В трехлетнем возрасте отец, сам отличный наездник, впервые посадил сына на пони. С тех пор Стилл пристрастился и конной езде и, вообще к тем видам, которые как-то связаны с передвижением. Он был замечательным пловцом, отличным яхтсменом, овладел винт-серфингом, весьма уверенно стоял на лыжах, летал на дельта— и параплане, чудесно бегал кроссы и даже участвовал как-то в марафоне. Но никто его не видел играющим в гольф и даже тенис. А уж командные игры — тех он просто избегал. Однако действительно высоких результатов он никогда не добивался. Хватало ему выиграть первенство университета по гребли на каное, как тут-же с пылом тренировался в скалолазании. Единственно пожизненное его увлечение это различные единоборства, тут он, вероятно, не знал себе равных, но почему-то никогда не выступал на соревнованиях. Так, что и это занятие было довольно-таки бесцельным.

Как он сумел окончить таки колледж, было известно (не считая спецслужб) только его отцу и директору, который закрывал глаза на возмутительные выходки своего способного питомца. А вот окончить Йельский университет не получилось. Отучившись пять семестров, бросил и пошел служить в армию. Там, в спецназе, участвовал в нескольких боевых акциях, был награжден и охотно принят в Вест-Пойнт. Но и там не удосужился доучиться, бросил.

Начал организовывать водный поход по верховьям Нила. Отец полностью финансировал экспедицию. Одним из участников похода был Йельский одкокашник Стилла, начинающий киношник. Изведя по дороге многие киллометры пленки, друзья, вернувшись домой, принялись монтировать фильм, естественно, в студии, купленной чадолюбивым родителем. На удивление фильм получился удачным, занимал призовые места на разных фестивалях. Однокашник возглавил студию, которая, надо сказать поныне является процветающим предприятием, одним из лидеров документальной кинематографии, а Стилл подался в Голливуд.

Там он снялся в нескольких эпизодических ролях, где его облик и мастерство не остались незамеченными. Но и тут характер Стилла проявился самым невероятным образом. Получив выгодное предложение — съиграть главную роль в новом боевике, он неожиданно отказался, ему видите-ли не понравился сюжет и предложил свой вариант. Затянувшимся переговорам с продюсерами положил конец веский аргумент, преставленый, как это ни cтранно, Мондуэлом-старшим — он профинансировал проект, в котором сын поставил все сцены драк и сыграл в эпизодах.

Картина имела огромный кассовый успех, после чего коорпорация Мондуэла утвердилась и на этом рынке, но уже без Стилла. Тот посчитал, что его уровень в науке единоборств недостаточно высок и было-бы невредно подучиться у восточных мастеров. С тем и затерялся на несколько лет в необъятных Азиатских просторах. Доходили слухи, что пораженный его искусством, настоятель Шао-Линя пророчил со временем Белого Тигра на свое место, но тот, верный своей бродячей натуре, покинул кулачную обитель и объявился на семейном, еще Морозовском, металлургическом уральском комбинате.

Отец, надеясь на перемены к лучшему, специально для блудного сына открыл и оборудовал экспериментальный отдел. Завод специализировался в изготовлении аэрокосмических материалов, однако интересы Стилла оказались далекими от этих областей современнейшей технологии. Видимо под влиянием свежих азиатских впечатлений он начал малоосмысленные эксперименты и в результате, израсходовав огромные средства, произвел на божий свет боевой костюм, не то рыцаря, не то самурая, с целым комплектом холодного оружия и всяких ниддзянских приправ. Впрочем, Дж. Ф. Мондуэл-старший сумел из этой средневековой чепухи извлечь некоторую пользу. Так появились в продаже дорогие охотничьи ножи. Военное ведомство приобретает такого рода кинжалы для высшего офицерского состава и отрядов спецназа.

— Кажется я знаю о чем идет речь. — Зиберович открыл ящик стола и вынул оттуда церимониальный кортик. Полюбовался изящным, удивительным клинком. Две полосы металла, выходящие из рукояти соединялись у острия. Обманчивое впечатление хрупкости не соответствовало действительности, это оружие предназначалось не только в качестве украшения. Им с одинаковым успехом можно было и гвозди рубить и бриться.

— Удачное изобретение, ничего не скажешь. Спецподразделения отзываются очень положительно. — Прокомментировал генерал.

— Кроме того, — продолжал сотрудник, — завод освоил производство арбалетов с оригинальной системой натяжки и треугольными крутящимися наконечниками стрел. Продукция чрезвычайно дорогая, но пользуется постоянным спросом у некоторых категорий охотников.

— А новые бронежилеты, случайно не той-же фирмы?

— Так точно. Уральский завод Мондуэлов наращивает выпуск этой продукции — варианта Стилловых доспехов. — Сотрудник выглядел несколько смущенным.

Генерал улыбался. Джулиус Ф. Мондуэл-старший отнюдь не казался ему эдаким чадолюбивым простофилей, который в родительском ослеплении позволяет водить себя за нос и впустую выбрасывать на ветер кровные денежки. Нет, все вложения в младшего сына окупались сторицей. Стилл Иг. Мондуэл, в отличие от примерного, пунктуального и исполнительного старшего брата, постоянно генерировал идеи. И идеи весьма плодотворные. Нет, не простая симейка эти Мондуэлы, отнюдь не простая. Один изобретает, второй планирует и организует, а третьий обеспечивает исполнение.

Поборов внезапную растерянность сотрудник уверенно продолжал:

— После трагической гибели Мондуэла-старшего, Стилл совсем сошел с рельс. Он поручил брату распоряжаться своей, равной, долей имущества фирмы и ударился во все тяжкие. Последствия не заставили долго ждать. Стилл связался с кубинскими патриотами и занялся экспортом революции в Северно-Американскую Лигу. Это начинание в зародыше оборвало ФБР и только тогда Стилл обнаружил, как подвели его бородатые компаньоны. Те никакой революции экспортировать и не собирались, а собирались завозить в САЛ наркотоки и, причем, по-крупному. Стилл Мондуэл поклялся собственноручно свернуть шею своему кубинскому напарнику. К сожалению, никто всерьез это заявление не воспринял, а зря. Оскорбленный в своих лучших чувствах, Стилл прямо в зале суда, на глазах изумленных присяжных дословно исполнил свою клятву. Кубинца отправили в морг, еще санитары недоумевали, как положить тело — на спину, так лицом книзу выходит, а чтоб кверху было, надо на живот ложить, тоже глупо получается. А Мондуэла, присяжные не придумали ничего лучше, отправили в Син-Синг. Каким образом тот сбежал из самого современнейшего, самого надежного пенитенциарного заведения, полицейские власти разобраться не сумели. Поиски беглеца также оказались безрезультатны. Обнаружился он благодаря секретному департаменту АСД только сейчас, увы, за пределами юрисдикции любых Земных служб и властей.

— Так каковы его побудительные мотивы? Он что, опять связался с очередными экспортерами счастливого будующего тюремного типа?

— Никак нет. Мы достоверно установили, что со времени Кубинской авантюры, никаких подозрительных контактов преступник не имел. Ни с какими экстремистами или агентами неприятельских государств в связи не вступал.

— Тогда в чем-же дело? Спасался от возмездия властей?

— В некоторой степени. Но в основном — это бегство от настоящего.

Сотрудник раскрыл папку, которую до этого держал в руках. — Мы только что получили результаты заочной психиатрической экспертизы. Специалисты обнаружили у Стилла Иг. Мондуэла синдром Алисы.

— Что? Какой еще Алисы?

— Сэр, но так утверждают дипломированные психиаторы. — Смущенный сотрудник поискал среди документов и прочитал:

— Синдром Алисы. Описан Y. Todd (1955). Характеризуется явлениями деперсонализации, дереализации (с искажениями представлений о пространстве и времени), зрительными иллюзиями, псевдогаллюцинациями, метаморфопсиями, чувством раздвоения личности. Наблюдается при заболевании различной этиологии…[12]

— Достаточно, хватит. — Прервал, порядком утомившийся от научных неологизмов, генерал Зиберович. Однако, как все это странно. Еще вчера в Дубненском центре он слышел подобные словеса из уст физиков, а сегодня и медики толкуют о пространственно-временных искажениях. И еще эта Алиса. Ну и совпадени! — Так что, он просто псих?

— Так точно. Это единогласное мнение всей следственной группы.

Отпустив сотрудника, шеф безопастности АСД, генерал М. Р. Зиберович сидел в глубокой задумчивости.

Итак, вроде все было ясно. Следствием однозначно установлено, что проникновение на объект совершено маньяком-одиночкой Стиллом Иг. Мондуэлом. В состоянии тяжелого психического растройства, вышеозначенный маньяк совершил побег в пространственно временной континуум, дивергентный нашему, именуемый ООП-9Х. На расследовании можно ставить точку. Дело сдавать в архив. Но генерал Зиберович не спешил отдать соответствующую команду. Что-то подсказывало ему, что Дубненский инцидент далеко не исчерпан, и дело до бумагохранилища дойдет очень не скоро. Операцию «Алиса» прикрывать было рано. «И вы знаете?», писал по этому поводу Р. Ольсон — «Он таки был прав!».

— Как правая Катькина ягодица. — Мог бы добавить полковник Приходько. Но не добавил. В это время он паковал чемоданы, переезжал на новое место прохождения службы. На новой Шпицбергеновской базе.

* * *

Поздним вечером этого суматошного дня, второй слева от Зиберовича сотрудник службы безопастности, снял халат и нырнул в постел к жене. Жена была сексопильной, кровать была с пневмоматрацем, так что ничего менять нужды не было. Ему изрядно надоела сегодняшняя кутерьмовая ерунда и он жаждал предаться своему любимому занятию. Женушка тоже хотела, но вначале желала услышать о сегодняшних приключениях «своего милого Бондика». Эти рассказы очень способствовали последующему действу.

Иметь мжем секретного агента — это так замечательно, так романтично! Она еще не знала о будующем изменении в карьере супруга, да и супруг этого еще не ожидал. Не то, что у ее лошадинозубой подруги Луизки, у которой муж — служащий банка. Какая скука! ну что он может рассказать — как складывать дебит с кредитом? Наверное он и в постели фрикции считает, кошмар!

— Ну зачем тебе, моя кися с писей, эти шпионские страсти? — Томно говорил сотрудник, протягивая руку к кисиным главнейшим достоинствам.

— Нурасскажи, мой козлик с хвостиком. — Тянула любознательная сексопилочка, благоразумно умалчивая о других козлячих атрибутах, например рожках, рогах, рожищах.

— Да ведь, секретно, не полагается, ты же сама знаешь. — Пытался отнекиваться супруг, но без должной душевной твердости. Под призывным взглядом своей лучшей половины вся его твердость из области души переместилась ниже, туда, где у него раньше была совесть. Та, в смысле, лучшая половина, знала, что не полагается, от того и хотелось сильней и послушать и потом.

— Видишь ли, — раскололся нерадивый сотрудник, — вышла такая жудкая штука. У наших физиков из параллельного мира вылез кролик, схватил зубами мужика и уволок к себе, туда в другой континуум.

— Ух ты! — Восторженно изумилась жена. — Да что же это за кролик такой?

— А там, в параллельных мирах, такие кролики — здоровые кони, а зубы, зубы, — муж подъискивал подходящее сравнение, — зубы даже длиннее чем у твоей Луизки. Во! Так мы этого кролика с мужиком и ловили по параллельным континуумам, там где они пересекаются.

Для любознательной сексопилочки это был чудесный и совершенно свежий сюжет. С ним стоило разобраться детальнее.

— А что это за миры?

— Да как тебе это объяснить? — Муж-сотрудник наморщил лоб, потом просветлел. — Вот допустим жена подхватила на стороне сифон, а муж трипак. Пока они не трахаются, у каждого свои проблемы — это и есть параллельные миры. А вот если они трахнутся, то позаражают друг друга, и проблемы станут общие, вот тебе и пересечение миров.

— И этими гадостями занимаются твои физики? — Расстроилась и даже немного обиделась супруга. — Тогда надень ка, мой милый, одну штучку, я всяким там пересекающимся коитусиниумам предпочитаю безопасный секс.

Глава 9. КРОЛИК

Одним вечером Сигмонд с Гильдой ужинали в трактире, все явства были уже сьедены, пили молоко с куличами. Внимание Сигмонда привлек разговор за соседним столом.

Плешивый поселянин, что то яростно доказывал тощему человеку с хронически недовольным видом серой физиономии.

— Умереть мне на месте, если вру! Как на смертном одре клянусь, вот и друган мой скажет. — Тыкал плешивый рассказчик пальцем в сторону массивного соседа. Тот согласно головою кивал, — Да, было мол дело.

— Так вот идем мы значицца с друганом вместе — продолжал плешивый, — идем и зашли прямо в Блудный Бор. Ясно дело не далеко, а так с краюшку. Дюже там черника знатная, хотелось собрать ужо, вина поставить на зиму то. Значицца собираем мы енту чернику-ягоду на поляне, а дело— то уже к вечеру было, брюха поподтягивало, жрать-то я вам, братцы мои, скажу охоцца ужасть как, да ничего мы с собою не взяли с дуру. Ну жрем енту чернику, горсть в кошелку, горсть в рот, уже все морды, как у бесов черные, а все едино голодно.

Вдруг зрю, ба, да на полянке той прямо у меня поперед носу, животина лежит. Я такого зверя отродясь не видал. Мордой он кажись на нашего сурка смахиват — рыло такое, зубы длинючие, хвост тоже махонький и размером схож, только наши-то сурки, такие, в теле, а ентот не, кабы тощее. Зато мех знатный, ворсистый, пуху много. А уши длинющие, прямо до заднего места достают. Ну думаю, что за тварь такая невиданная тут издохла, а глядь, а он — то не падла, дышит. Вроде как спит дюже крепко. Я тогда его быстро имал, шею свернул, зову другана, ходи мол сюда, погляди, тварь то какая.

— Верно говорю? — Обратился рассказчик к другану. Друган, видать, молчун по натуре, головой закивал, все мол так в точности и будет.

— Ну, значицца стали мы совет держать, сожрать эту зверюгу, али нет — мало ли какой погани в Блудном Бору не водитси, каб не потравитьси. А, порешили, была не была, больно уж жрать охоцца. Ну мы его тотчас освежевали, костерок загнетили, начали помаленьку жарить. Пахнет, холера, у меня с друганом аж слюнки текут, ну думаем — наедимси ужо. Ну сготовился ентот зверь, сняли мы его с угольев, горяч больно, невмоготу жрать, и терпежу ждать пока простынет нету. Взял я его в руки, как был на вертеле, глаза зажмурил и только было за окорок евойный хватил зубами, ан нету его, пропал, холера. Токи патык в pуках опаленный. Я смотрю, туды, сюды, ну нет зверя жаренного. Ужо погрешил на другана, думал он шутки глупые шутит, да у того самого зеньки на лоб повылазили. Ну дела, говорит, щез.

— Во, щез и вся недолга. — Вставил друган.

— Эко, думаем наваждение, поглядели по сторонам, а нема, и шкуры нема, и потрохов нема, и даже крови, что на траву пролилась, и той нема. Мы с друганом как вскочили, да ну бежать от этого места колдовского, даже свои кошелки с черникою забыли. Ужо за ними боле не ворочались, пропади они пропадом, чтоб мы туда ишо ходили! Во, чо в Блудномто Бору быват.