Внутрипартийная борьба, на глазах теряла цивилизованные формы. Трансляции заседаний Японского парламента мало, чем отличались от репортажей с чемпионата по карате, разве что полнейшим игнорированием любых правил.

Волна биржевой паники прокатилась со скоростью вращения планеты. Один полный оборот вокруг земной оси смел в мусорную корзину многие состояния. Акции "Стандарт Оил" продавались по цене туалетной бумаги, правда, спрос на последнюю несколько возрос, а "Юнайтед Стейс Стилл" стоили как та же бумага, но б/у. Приличнейшие одетые господа, высморкавшись в свои чековые книжки, стайками выпархивали из окон верхних этажей небоскребов. По Сити и Уолл-Стрит ходить стало рискованно – падеж бизнесменов создал реальную угрозу для жизни и здоровья пешеходов.

Единственный продукт, спрос на который превзошел самые неразумные границы, оказался суррогатный портвейн "Три шестерки". Очереди за ним затмевали Фермопилы и Ледовое побоище вместе взятые. Продавцы какое-то время, подобно тремстам спартанцев, мужественно держали оборону, но, в конце концов, оказались погребенными под горой жаждущих тел.

Зиберович, в своем ведомстве, ввел казарменное положение, но и эта мера мало что изменила. Сотрудники валились от усталости с ног, но контроль над ситуацией стремительно уплывал из генеральских рук.

Мойша Рувимович протер воспаленные глаза. Всему происходящему было два объяснения: или он, Зиберович, рехнулся, или с ума сошел весь мир. Первое было малоприятно, второе маловероятно. Однако, что-то же было! Все настолько выходило за привычные рамки, что уже не требовалось секретных докладов, хватало просто посмотреть обычную сводку новостей по головизору. Шеф Департамента, как раз, этим сейчас и занимался.

По первому каналу показывали Париж. Весь Пляц Пигаль заполонили подозрительного вида ветераны в инвалидных колясках. Они толпой катили к Версалю и орали "Виват Император!". Комментатор, снисходительно улыбаясь, ехидно объяснял зрителям, что Император помер на каком-то забытом Богом острове почти два века назад, и весь этот балаган ничто иное, как глупая выходка антиобщественно настроенных элементов антиглобалистов, педерастов или фундаменталистов – пока не выяснено), и преследует явно идиотские цели. Но в момент наивыспреннейшей патетики студийного балабола, пронырливый оператор поймал в камеру и самого Императора. Тот, в белых лосинах, высоких сверкающих сапогах, со шпагой на боку, ехал в открытом лимузине, но сидел, не на сидении, как все обычные знаменитости, а верхом на барабане, скрестив руки на груди и надвинув на глаза треуголку. Ехидный комментатор заткнулся и больше в эфире не объявлялся.

К превеликому облегчению парижан и вящей досаде туристов, Император увел своих инвалидных сторонников из города в направлении Бельгийской границы, чтобы, как он объявил " Восстановить историческую справедливость".

Зиберович устало еще раз протер глаза. Весь репортаж можно было бы назвать мистификацией, или грандиозным театральным шоу. Но совершенно никак не объяснялась та скорость, с которой демонстранты оказались за многие от Парижа километры в конечной цели своего марша. Уже через четверть часа, ушлые головизорщики показывали окрестности Ватерлоо, заполненные все теми же инвалидными колясками. Император скомандовал "Гвардия – в огонь!" и коляски, ощетинившись музейными штыками, стройными колоннами дружно покатились вперед, на невесть откуда взявшиеся войска то ли Монтгомери, то ли Веллингтона – издали не разобрать. Уайт Холл потрясла радиограмма: "пехота стойко бьется в каре зпт несем потери зпт срочно высылайте бомбардировщики зпт фельдмаршал тчк".

Правительство Ее Величества направлять бомбардировщики воздержалось, но на всякий случай объявило Кельтогаллии блокаду.

Впрочем, особых успехов этот демарш не принес, поскольку и на самом острове возникли проблемы. Спустившиеся, с северных гор голоногие мужичины в беретах и с копьями в волосатых ручищах, под вой волынок и рокот бубнов, объявили равнинным жителям войну. Вместо достойного ответа наглецам, Палата представителей поднялась против царствующей династии, а пэры окончательно изругавшись на предмет достойного цвета розы, приступили к банальному мордобитию.

Гарольд Гаради подступал к Стемфордскому мосту, а норманны приближались к Гастингсу.

Турки припхались на Балканы, но особой в том военной славы не сыскали. Все эллины, отмобилизовав наличные плавсредства, начиная с громадных супертанкеров, вплоть до утлых рыбацких фелюг, уже уплыли на север Африки кого-то там воевать – отбивать у троянского принца шалопутную секс-бабу. Пока янычары без дела слонялись по обезлюдившим Пиндским горам, в Стамбул ворвались толпища бродяг, именующих себя крестоносцами. Папа Римский послал, было, им свое благословение, но в том проку было мало, так как в Авиньоне объявился Антипапа и, отменив постановление своего коллеги, напутствовал погромщиков сам.

Из России, как обычно, вести приходили хмурые и непотребные. Рать, собираемая в Твери, полным составом заполонила все наличествующие в округе ЛТП. В Питере, Путиловский завод, по отсутствию металлопроката, клепал броневики из фанеры. Сии изделия, даже не покрашенные, растаскивали по площадям, перекресткам, а вскоре, и просто по дворам, мужички в кепочках. Залазили на, прогибающиеся под ногами, башенки, толкали местным алкашам несусветную чушь.

Какой-то грозный династический тип (по иным утверждениям не один, а целых четверо), прилюдно, во всеуслышанье заявил (заявили), что с этим непотребством надлежит кончать. Для той благой цели, в срочном порядке организовались опричные территории, споро обнеслись высоченными заборами, из плохо оструганных еловых досок. Что на тех обособленных сотках, за теми заборами творилось, суть неясно. Даже космическая разведка подавала на стол Зиберовича совершенно негодные материалы. На всех пленках опричнины покрывал густой мрак, изредка озаряемый всполохами светлого будущего. Достоверно известно было только одно. Прибывший в Крупповский концерн представитель грозного лидера – ражий мужичина с изрядно изрытой оспой физиономией, разя крепким сивушным духом, потребовал для нужд построения этого самого счастливого светлого 10000 (десять тысяч) новейшей конструкции дыб и соответствующее количество плетеных кнутов.

Экономически приятный заказ выполнить, однако, не удалось. И в самом фатерлянде не все ладно складывалось. Кайзеровское правительство потребовало аншлюса с соседними государствами, но Австрийский Габсбург эти претензии в резкой форме отклонил и объявил столетнюю войну. Последняя официальная нота правительства Райха гласила: "Не получив сатисфакции, в результате нехватки жизненного пространства, погибаем от асфиксии".

Танковая группа Гудериана пробивалась к Москве, но на дороге попала в затор, образованный отступающими из белокаменной дивизиями, все того же вездесущего Императора, с которого то и начался весь упоянутый раскардаш, и казацко-польскими отрядами парочки самозванцев. В интимной беседе полководцев выяснилось, что первопрестольная дважды горит, тевтоноязычные артиллеристы, подстрекаемые картавоязычными господчиками, ведут прицельную орудийную стрельбу по Кремлю, на лобном месте сутками стучат топоры, и делать там, в златоглавой, приличным людям совершенно нечего.

Из самих польских земель приходили разноречивые сведения. Толи панове сотворили великую, от можа до можа, державу, толи ляхов который раз делят алчные соседи, разобрать невозможности не представлялось.

Огорчительные вести поступали из милой сердцу "Жемчужины у моря". Потемкин явно не был в состоянии навести порядок со все время прибывающими из ниоткуда агрессивно настроенными полчищами турок, татар, генуэзцев, эллинов и совершенно стушевался, когда Понтида превратилась в арену грандиозной битвы между вымуштрованными легионерами Митридата и какого-то римского цезаря. Скифы, сарматы, меоты и прочие племена, своим появлением, порядку отнюдь не прибавляли.

Впрочем, события в Причерноморье блекли в сравнении с бедламом, сотворившемся в Северной Африке. По побережью, вперед-назад, раскатывала танковая армия Роммеля. По ее гусеничным следам топотали турки-сельджуки. Нещадно палили из пушек канониры все того же шебуршного Императора. Вздымали песчаную пыль копыта бесчисленных отрядов арабской конницы. Из мутного облака высверкивали сталью доспехов рыцари Ричарда Львиного Сердца Плантагенета. По головизору показывали как в дельте Нила водно и сухопутно бьются-рубятся легионы Антония с центуриями Юлия. На них, ощетинившись копьями, выползала фаланга царя Александра. Союзные греческие войска, оставив турков с носом, бессовестно грабили в развалинах приморских городов. У Карфагена, равно как и под стенами Византии, творилось и вовсе несусветное. Вторжение персов, вавилонцев, парфян, филистимлян и амаликян прошло почти незамеченным.

Секты, секточки плодились как на дрожжах, превращались в суперсекты, вербуя под свои знамена десятки и сотни тысяч обескураженных неофитов. Очевидцы Элохима торжествовали осуществление своих прогнозов и с полной серьезностью готовились к пришествию Зверя, предвкушали скорое наступление конца света. Зиберович их идеологию не разделял, глубокого смысла в действиях фанатичных маньяков не видел, но кое с чем не согласиться не мог. Ведь уже не нужен и головизор, достаточно просто поглядеть в окно. Зверь разгуливал по улице.

Самый натуральный. Мохнатый, со здоровенными бивнями.

Зрелище являло удивительную безрадостность. По Брюсселю, прямо под центральным офисом секретного департамента, слонялись группки босоногих, замотанных в шкуры, длинноволосых людей. Как мог судить генерал, женщины от мужчин отличались, разве что, отсутствием бород. Какая-то парочка сумела дубинкой пришибить голубя. Рассевшись прямо посреди проезжей части, длинноволосые сырьем изгрызали добычу.

Это Зиберовичу совсем не понравилось. Надо было ехать в Дубненский Центр за разъяснениями.

Поскольку мера бардака превзошла все разумные и неразумные пределы, рассчитывать на гражданские авиалинии было верхом бессмыслия. А уж в чем-чем, а в бессмыслии Зиберовича никто и никогда попрекнуть не мог. Потому генерал велел везти себя на ближайшую базу ВВС, где размещалась элитная, подчиненная лично ему эскадрилья, нередко весьма успешно выполнявшая специальные, прессой не рекламируемые, задания.

Дорога к аэродрому прошла без особых происшествий. Костяные наконечники стрел, равно как и дружный залп мушкетов не приносил зиберовическому броневику ощутимого вреда. Да еще на трассе за городом сбили в кювет четырех тонную образину, напомнившую, образованному генералу, волосатого носорога третичного периода.

На базе отмечался условный порядок. Только, разве, лица летного состава носили отпечаток легкого удивления. Сборы вышли не долгими, да и выходить долгими не должны были, и вот дежурный всепогодный истребитель поднимается в небо, унося Зиберовича прочь от сбесившегося мира.

Все выше и выше и выше, вот и стратосфера встречает экипаж боевой машины чернотой обезвоздушенного неба. Небо Зиберовичу не понравилось. Он только было, утомленный перегрузкой взлета, собрался перевести дух в кислородной маске, как к своему неудовлетворению обнаружил, что и в запредельных сферах не все спокойно.

Что за черт? – Думал генерал. – Что-то тут не так.

Не так было со звездами. Их оказалось слишком много, и светили они… Да, светили они ярким синим, чтоб не сказать фиолетовым, светом.

– Да, вот, – отозвался пилот, Зиберович, забыв о лингафонах, думал вслух, – мне сменщик говорил, что звезды посинели. Я-то не сильно поверил, думал у него со вчерашнего, а глядь, точно – синие.

– Еще и не то углядишь. – Пессимистически предрек генерал.

На скорости в 5М добираться до Дубны не было долгим делом. Сложнее было с посадкой. Наземные службы или молчали, или напрочь отказывались чем-то помочь. Формы отказов не были цензурными. Приходилось десантироваться. Генерал сиганул в черно-фиолетовую пустоту.

Стратосферный прыжок – искусство для избранных. Зиберович в этом давно не упражнялся, но старые навыки диверсанта это цимес, они всегда сослужат добрую службу. Сослужили они и сейчас, и вот уже различимо ясен Дубненский Центр, вот уже купол парашюта хлещется о бетон двора.

Загасив биение, отстегнув стропы, генерал огляделся по сторонам. Вроде все в порядке, все почти нормально, рабочая обстановка. К месту приземления неторопливо бежит охрана, тявкают овчарки. Из окна кабинета поглядывает начальник охраны ДНЦ – приемник полковника Приходько, бывший, но опальный, сотрудник центрального департамента. Только, вот, на линиях питающей ЛЭП резвятся бесхвостые мохнорылые твари, обликом "недостающего звена". Суть звериных забав, по всей видимости, сводилась к попытке двумя конечностями зацепиться за разные провода. Пока их старания успехом не увенчивались.

Зиберович не стал выслушивать сбивчивый рапорт офицера. Козырнув, с усталой небрежностью, отправился прямиком в знакомый корпус, в кабинет научного руководителя.

Нобелевский лауреат восседал на месте, а вот завлаба пришлось немного подождать. Заявился он в настроении воинственном. Щеки багровели яростью справедливого гнева, глаза метали молнии, которые, фокусируясь линзами очков, казались жгуче лучей инженера Гарина. Критическому настроению была причина. У ученого только что состоялась нелицеприятная беседа с институтским завхозом. Сегодня, после длительного ожидания, наконец, были получены, заказанные и крайне необходимые, лабораторные животные. Так вот, известный жулик и казнокрад, этот самый завхоз, уперся как баран.

– Давайте, – говорит, – зверей считать. Вот кролики, посчитаем, сходится. Вот морские свинки. Одна, вторая, третья… Все на месте, все нормально. Отмечаем. А тут? Читаем накладную: "Крысы норвежские большие черные". А я что вижу – крысы – да. Норвежские – может быть. Большие – я вот на днях в крысоловку такую поймал гадину. Вот та действительно большая. А это? Мелочь, ну да ладно. Теперь дальше – черные. А я вижу – белые. Не подпишу.

– Так это и есть большие черные норвежские крысы.

– Так они белые.

– Так белые крысы и есть черные.

– Белые и есть белые. А черные и есть черные. Не подпишу. И уперся крючкотвор, ни в какую. Ничего слушать не желает, никаких резонов не приемлет.

– Поймите, – говорил завлаб, – без этих животных остановятся важнейшие научные работы.

Но завхоз не понимал. – А Вы меня поймите. Прейдет комиссия, спросит: "Где черные крысы?", я им что, белых должен показывать? А у меня, между прочем, жена, дети. Не подпишу.

Вот от этого принципиального спора и оторвали ученого для, как тот подозревал, опять таки, вещей глупых и бестолковых. Потому и имел настрой воинственный. Увидав в кабинете Зиберовича, во мнении своем утвердился, толчком передернул стул, вплюхнул в него свое тело и вперил, горящий воинственной непримиримостью, взгляд в докучливого визитера.

Зиберовича настроение фрондера от науки не удивляло и не тревожило. Настораживало другое. Смущала генерала хрустальная корректность научного руководителя. За изысканной вежливостью фразы "выражаю свою глубочайшую признательность", внутренним дипломатическим ухом, шефу безопасности явственно слышалось популярное в кулуарных сферах "fuc yoj".

– Господа, – в этот ответственный момент, пора было брать на себя инициативу, – я, и, пожалуй, весь мир, беспременно нуждается в Вашей помощи, в Вашей высочайшей квалификации и гражданской сознательности.

– По моему глубокому убеждению, весь мир уже ни в чем боле не нуждается. – Не обращая внимания на генеральскую лесть, ответствовал нобелевский лауреат.

– А меньше всего – в Зиберовиче. – Откровенно хамничал завлаб.

Генерал не мог подписаться под этими заявлениями. По его мнению, мир, действительно, мало в чем мог нуждаться, и единственная его, мира, настоятельная потребность, заключалась именно в генерале Зиберовиче. Но оспаривать выдвинутые тезисы не стал, а спросил просто:

– Так, черт возьми, что же это происходит?

– Так это я у тебя, старый козел, должен спросить, что же это происходит, пидар ты гнойный, петух голландский! – Поражая всех неожиданным богатством лексики, взорвался завлаб.

Научный руководитель, храня олимпийское спокойствие, словно и не замечая нарушений традиций академического диспута, кратко объявил:

– Хроноклазм.

– Хроноклазм? – Почти что удивился Зиберович.

– Да, да. Типичный хроноклазм, совмещенный с колапсированием нашей пространственно-временой структуры, обусловленный нарушениями информационного поля дивергентных паразитических миров. – Ответил нобелевский лауреат и, протирая стекла очков, добавил: – а все это ваших, батенька вы мой, рук дело.

– Это ты пхал в чужие континуумы все что ни попадя. – Разорялся завлаб. – Всякую дрянь. А они, континуумы, вещи тонкие, могут и испортиться.

– Ах, моих рук!? Ах, это я!? – Не удержался Зиберович. А, вы, не догадывались, откуда бралось финансирование вашего занюханного Центра? Или вам деньги не пахнут? Не догадывались, что это война? А война – есть война, без потерь не бывает. Это не Рузвельт с Трумэном атомную бомбу изобрели – ваш брат физик. Не выйдет, господа хорошие, вместе заварили, вместе и расхлебывать придется. – Уже спокойнее заключил генерал. – Давайте разбираться, что к чему.

Завлаб, тоже несколько поостыл. В конечном счете, предложение Зиберовича, сколь бы не туп этот солдафон, касалось очень интересной научной проблемы. И с ней, проблемой, действительно, стоило бы разобраться. А без Зиберовича, будь он неладен, решить эту задачу невозможно. Ученым не хватало некоторых отправных данных.

– Генерал, с кем вы, черт подери, воевали? Каким макаром?

Вопрос был сложным. Генерал ответ знал, но не знал, может ли он разглашать сведения, составляющие межгосударственную тайну. Сотрудники ДНЦ не имели доступа к такого рода информации. Да и не привык шеф контрразведки перед кем-либо отчитываться, разве только перед специальной сенатской АСДэковской комиссией, членов которой, из соображений безопасности, поименно утверждал сам генерал Зиберович. Но, понимая неуместность амбиций, и не будучи по натуре буквоедом, ввел в курс дела своих собеседников, мысленно введя их в ранг экспертов.

– Да с ООП этой вашей, девятой, воевали.

– Бог милосердный! Зачем с ней воевать?

– Того требовали интересы безопасности АСД. – Хмуро изрек генерал.

– Да какая же в ООП-9Х опасность? – Завлаб был убежденным пацифистом. А в вопросах высокой политики дуб дубом.

– Господа, господа. – Прерывая начинающуюся бесполезную перепалку, заговорил научный руководитель. – Давайте выведем за рамки нашей беседы все ненаучные причины наблюдаемого нами сегодняшнего феномена. Пусть они остаются на совести господина генерала. – Научный руководитель, не удерживаясь в самим же означенных рамках, не сдержал желания уязвить своего гостя. – Но и мы, руководство проекта, тоже должны признать некоторую долю своей ответственности. – Профессор опять превращался в корректного администратора.

– Безответственности. – Буркнул Зиберович.

– Давайте, – продолжал экс-ученый, – постараемся совместными усилиями дать разумное объяснение происходящего.

Зиберович ради этого и скакал из стратосферы, потому полностью солидаризировался с профессором.

– Действительно, давайте оставим в стороне, почему и чем нам угрожала ООП-9Х. Могу только вас заверить, что причины были. И причины весьма серьезные.

– У генералов всегда есть серьезные причины попалить из пушек. – Снова вставил свое неугомонный завлаб. – Один выстрел – одна медаль. Вот и вся серьезность.

– Коллега, коллега. Попрошу Вас. – Примиряюще произнес научный руководитель. И обращаясь к Зиберовичу. – Господин генерал, я нисколько не сомневаюсь в кажущейся серьезности причин. Но что, все-таки, произошло?

– К моменту принятия решения, уже было понятно, что традиционные методы ведения боевых действий, в данном случае не применимы. – Генерал вспоминал Брюссельскую конференцию. – Мы оказались не в состоянии направить достаточный контингент войск, что бы полностью контролировать этот мир. Для транспортировки экспедиционного корпуса нас просто не хватало энергетических ресурсов.

– У вас не хватало клепок в голове!

Зиберович сделал вид, что не расслышал это мерзкое заявление

охамевшего завлаба.

– Совершенно справедливо. – Двусмысленно подтвердил научный

руководитель. – Даже эксперимент с одним кроликом требует значительных

энергетических затрат. И что же вы предприняли в этой ситуации?

– Были предприняты определенные меры. Вы принимали в этом участие.

Результаты вам известны. Поскольку не удалось установить контроль за

миром ООП, было принято решение его уничтожить.

– О Боже! Зачем? Что они вам плохого сделали?

– Да успокойтесь, коллега. Какая сейчас разница. Генерал, но каким

образом вы собирались произвести этот варварский акт?

– Очень просто. Вы сами мне подсказали способ.

– МЫ!?

– Вы. Помните наш разговор об информационных полях, об индейцах и колесе?

– Припоминаю. – Научный руководитель протер очки, наморщил лоб. – Да, в точности вспомнил.

Так вот. В ООП-9Х не было известно, фундаментальное для нашей цивилизации, понятие о времени. Они не знали часов. Наш агент, с заброской которого вы так успешно справились, внедрил эти знания. Я намеревался таким образом разрушить их информационное поле и отсечь паразитическую ветвь от древа миров.

Ученые, разинув рты, словно первокурсники, слушали эту патетику.

– Умный, сука! Завлаб сделал вполне ординарный, но неожиданный, для самого себя, вывод.

– Да-с. Нобелевский лауреат поправил чуть не свалившиеся очки. Почесал бороду. – Да-с. Дела. – И уставился в потолок.

Завлаб вперился туда же.

Зиберович с непониманием поглядывал на ученых. – В чем дело? Разве что-то не так?

Сотрудники ДНЦ выглядели как рыбы в холодильнике.

– Все то оно так. – Угрюмо произнес профессор. Безнадежно махнул рукой. – Впрочем, все совсем не так.

– Да, теперь все стало ясно. – Завлаб от смущения покраснел.

– Так в чем же дело, ядри твою качель? – Настаивал генерал.

– Вся суть заключается в том… – нобелевский лауреат, профессор, академик многих академий, почетный член дюжины научных обществ с трудом подбирал слова. – Что наша прежняя картина мирозданья была, гм, гм, скажем, не совсем справедлива.

У Зиберовича нехорошо засосало под ложечкой.

– Все дело в том, что дивергентные миры устроены несколько по другим законам, чем мы ранее себе представляли. Наша предварительная модель изображала множественность миров в виде основного ствола, от которого, на определенном этапе развития, обособляются боковые ветви развития. – Научный руководитель набросал прежнюю схему(*1). – При этом понималось, что ООП-9Х представляет собой паразитическую ветвь, а мы, наша Вселенная, являемся основным, генеральным направлением эволюции продуктов первичного взрыва.

Да, Вы мне это докладывали и картинку эту рисовали. Я понял именно таким образом. И Вы меня лично заверяли в правильности ваших построений, профессор.

– Я ошибался. В прочем в то время эти детали не казались такими принципиальными.

– Вы ошибались! А что же, рази меня гнев Господень, оказалось на самом то деле?

– А на самом деле топология множества миров выглядит несколько иначе. – Научный руководитель жирно перечеркнул свою схему, набросал другую(*2).

– Теперь окончательно стало ясно, что в момент дивергенции происходит не только удвоение, но и утроение и, даже, учетверение миров.

– Ну и что из этого следует? Зиберович пока не улавливал принципиальной разницы. Ему это не нравилось. – Да хоть раздесятирение, что из этого?

– А из этого проистекает, что на дереве мирозданья появляются одновременно несколько паразитических ветвей, между собой сродненных, сопряженных. И мы, наш мир, является сопряженным с ООП-9Х.

– Значит, – Зиберович вытер проступивший пот, – значит мы тоже паразитическая ветвь? А основной ствол это совсем другой мир?

– Увы, это так.

– Значит я…

– Значит вы, уничтожая ООП-9Х, одновременно уничтожаете и нашу Вселенную. Имея общую точку начала своего развития, дивергентные континуумы в равной степени уязвимы в этой области. Гибель одного, неизбежно приводит и к гибели другого. Это как сиамские близнецы, а вы, господин генерал, собрались умертвить своего однотельного брата. Так сказать, обрубили сук, на котором сидите.

Голос брата возопил из земли к Каину Рувимовичу.

– Так зачем же Вы мне свои бредни подсовывали?

– Это не бредни, а научная гипотеза. Она оказалась несколько ошибочной. Ну и что? В процессе познания такое случается сплошь и рядом.

– В гробу я видел ряды и такие ошибки. Как такое безобразие смогло произойти?

– Как произойти, как произойти. Да очень просто. Ошибка была, так сказать, запланированной.

– Саботаж?! – Побагровел шеф безопасности АСД.

– Да никакой не саботаж, черт раздирай! – Возопил завлаб. – Всему виной эта ваша дурацкая сверхархисекретность. А я вам говорил, говорил, говорил. Говорил, что все делается не правильно. Говорил, нет независимых исследований, обсуждений, говорил, нет стороннего подтверждения результатов. Я говорил, а вы не слушали, не слушали, и слушать не хотели. Уперлись в свою проклятую секретность. А в результате появляются незрелые концепции. Вот вы их и имеете.

Этот обличительный монолог прервал неимоверный грохот, донесшийся из соседней лесопарковой зоны отдыха. Люди уставились в окно. Открывшаяся картина поражала воображение, но энтузиазма не добавляла. Из рощи, круша хиленькие сосны, огромными скачками, выдвигалась громада доисторического ящера.

– Тиранозавр рекс. – Непроизвольно констатировал Зиберович.

С боку, сметая угол ограждения ДНЦ, вывалилась махина другого кошмарного создания.

– Трицератопс. – В тон Зиберовичу отметил научный руководитель.

Архаичные реплилищи остановились, явно узнали друг в друге многолилионнолетнего врага и с торжествующим ревом скоро кинулись навстречу и рьяно принялись мутузиться. Нечаянно затесавшийся в эту свалку мастодонт, получил по хоботу и отвалил.

Зиберович взглянул на часы. Если верить институтскому хронометру, то с момента его прихода на все про все ушло меньше трех минут. Тренированное чувство времени разведчика с этим не могло согласиться. Но и наручные часы показывали то же самое время. Что-то было не так.

Зиберович еще раз посмотрел на циферблат. Завлаб его взгляд перехватил. Сам посмотрел на ленивое мигание секундомера.

– Хроноклазм чистейшей воды. Поскольку затронута исходная точка, происходит нарушение пространственно-временного континуума во всех четырех измерениях. По грубой аналогии это можно назвать времятрясением.

Совершенно верно. – Подхватил научный руководитель, продолжая наблюдать за разборкой драконов. – Коллега, а ведь мы можем совершенно однозначно произвести датировку момента дивергенции наших вселенных.

– Конечно– конечно. – Завлаб загорелся представившейся уникальной возможностью решить интереснейшую научную задачу, причем, крупную задачу. – Судя по наблюдаемой нами фауне, наиболее исторически ранние представители относятся к гигантским ящерам. Более древние формы нами не отмечались.

– И это позволяет утверждать, что…

– дивергенция произошла на границе…

– палеозоя и…

– мезозоя.

– Поздравляю Вас, коллега.

– Поздравляю Вас…

Зиберовичу ни сами научные изыскания, ни радости своих собеседников, своевременными не казались. – Я весьма рад вашему открытию. От всей души приношу свои поздравления. Но мне бы хотелось услышать прогноз по поводу дальнейшего развития событий.

Ученые мужи с удивлением воззрились на Зиберовича. Тот понял, что Дубненские психопаты просто-напросто забыли и о его присутствии и о его высокой миссии.

– Долго это светопреставление будет продолжаться? Когда закончиться ваше времятрясение?

– Скоро. – Счастливо улыбался нобелевский лауреат. – Очень скоро. Верно, коллега?

– Скоро. – Коллега тоже жизнерадостно улыбался.

Улыбки господ ученых Зиберовичу отнюдь не нравились. В его городе детства, очень похоже, улыбались плохие необрезанные мальчишки, бросая камни в бродячих собак и приличных, обрезанных мальчиков. Поэтому мимикой своих визави не обольщался. Сам смотрел на экспертов подозрительно.

– Так чем же это все кончится?

– Чем может кончиться коллапсирование. Естественно гравитационным коллапсом, иначе говоря, черной дырой.

– Это окончательный вывод? Или очередная "незрелая концепция"? Не окажется ли через месяц, что все опять совершенно не так?

– Сейчас ошибки быть не может. Все факты говорят об этом. Сутки назад астрономы обнаружили резкое увеличение светимости звезд. И это отнюдь не все. Главное, что красное смещение внезапно сменилось на фиолетовое. Как всем известно, красное смещение вызвано…

– Нас, как "всем известно", учили. Эффект Доплера, теория Хаббла.

– Замечательно. Значит, Вы знаете, что чем дальше расположен от нас объект, тем больше было красное смещение в его спектре, и тем большим была его скорость удаления.

– Знаю.

– Так вот. Я намеренно употребил соответствующие глаголы в прошедшем времени. Сейчас все стало наоборот. Чем дальше от нас объект, тем больше смещение его спектра излучения в фиолетовую область спектра. Значит, расширение Вселенной внезапно сменилось сжатием. А сжатие однозначно приводит к образованию единственной сверх гигантской черной дыры. А вот последующий сценарий…

Завлаб схватился за ручку и принялся наскоро набрасывать формулы дальнейшего сценария. Зиберовича вовсе не прельщала перспектива присутствовать при очередном научном открытии. Он был сыт ими, этими открытиями, по самое горло. Пора расставлять все точки над i. Тем более что секундная стрелка подползала к следующему делению с удручающей медлительностью.