До Гданисбана оставалось совсем немного — городок уже виднелся вдали. Путь сюда для Скрипача, Крокуса и Апсалары оказался на редкость спокойным и небогатым событиями. Разве что песчаная буря, которую им пришлось пережидать в деревушке на берегу реки Троб, и тревожная весть о резне в Ладронской крепости. Об этом им рассказал караульный торгового каравана, шедшего в Эрлитан.
      К югу от Гданисбана начинались просторы Панпотсун-одхана, при одной мысли о которых у Скрипача сводило все кишки. И все же он радовался скорому отдыху на каком-нибудь из местных постоялых дворов. Чего сапер никак не ожидал — так это разношерстной армии мятежников, вставшей близ городских стен.
      Скрипач ругал себя за утрату бдительности. Размечтавшись об отдыхе, он и не заметил, как все трое уперлись в заграждение, воздвигнутое на дороге. Возле него толкались солдаты мятежников, придирчиво разглядывающие и внимательно допрашивающие каждого, кто ехал в Гданисбан. Им помогали два десятка всадников племени араков. Эти вылавливали хитрецов, пытавшихся обойти или объехать заграждение.
      Зная об уважительном отношении к паломникам, Скрипач рассчитывал без особых проволочек миновать кордон, хотя интуиция твердила ему обратное. Его «гралийская» внешность почему-то насторожила троих солдат, стоявших возле заграждения.
      — Город закрыт, — процедил низкорослый конопатый солдатик, подкрепляя эти слова плевками под ноги лошади Скрипача.
      Позже Скрипач вспомнил поговорку: «У гралийцев и лошадь обиды не прощает». Не дав саперу опомниться, его конь мотнул головой, вырвал поводья и укусил солдата в лицо. Крупные зубы впились тому в щеку, нос и верхнюю губу. Хлынула кровь. Испуская пронзительные вопли, солдат тяжело рухнул на землю.
      Видя, что ему не дотянуться до поводьев, Скрипач схватил жеребца за уши и что есть силы дернул, помешав рассерженному коню ударить солдата копытом. Желая скрыть растерянность, Скрипач придал лицу еще более свирепое выражение. Двое товарищей бедняги пятились, опустив копья. Сапер обрушил на них поток гралийских ругательств.
      — Вы, блевотина бешеных псов! Засохшее дерьмо козьего поноса! Хорошенькое зрелище этот ублюдок устроил молодым супругам, которые женаты всего две недели! Или мне напустить на вас блох, чтобы сожрали вашу никчемную плоть до самых костей?
      Пока Скрипач низвергал на очумевших солдат спешно вспоминаемые гралийские проклятия, к заграждению примчались всадники-араки.
      — Десять джакатов за твою лошадь! — предложил один из них.
      — Не слушай его! Даю двенадцать! — крикнул другой.
      — Пятнадцать и мою младшую дочь в придачу!
      — Пять джакатов за три волоска из конского хвоста!
      Забыв о солдатах, Скрипач обратил свою напускную ярость на всадников:
      — И вы еще смеете торговать у меня коня? Да вы недостойны нюхать воздух из-под его хвоста!
      При этом он, улыбаясь, достал бурдюк с элем и протянул ближайшему араку.
      — Позвольте нам остановиться на ночлег в вашем лагере, и за один «щербатый» я дам вам насладиться этим воздухом. Но всего только раз. За большее нужно будет платить!
      Скаля зубы и ухмыляясь, араки пустили бурдюк по кругу, и каждый делал большой глоток. Сапер знал этот гралийский ритуал. Угощая араков выпивкой, Скрипач показывал им, что считает их равными. Тогда его достаточно обидные слова превращались в шутку, по-солдатски грубую, но шутку.
      Скрипач оглянулся на Крокуса и Апсалару. Вид у них был довольно испуганный. Превозмогая тошноту, сапер ободряюще им подмигнул.
      Двое солдат пришли в себя. Подняв копья, они устремились к Скрипачу, однако араки быстро их оттеснили.
      — А ну, поехали с нами! — крикнул саперу кто-то из всадников.
      Все дружно развернулись. Скрипачу не оставалось иного, как натянуть поводья и пришпорить своего жеребца. Крокус с Апсаларой двинулись следом.
      Соперничество у араков в крови; неудивительно, что и по пути к лагерю они затеяли состязаться в скорости. Гралийский жеребец, овеянный недавней славой, был готов лечь костьми, но прийти первым. Скрипачу еще не приходилось ездить на таком азартном коне. Он скакал и невольно улыбался, хотя изуродованное лицо солдата все время стояло у него перед глазами.
      Лагерь араков был разбит на самой вершине холма. Между шатрами они оставляли достаточное пространство, ибо тень от соседнего шатра считалась оскорблением. Завидев всадников, женщины и дети племени столпились на самом высоком месте и с нетерпением ждали, кто придет первым. Под удивленные крики жеребец Скрипача раньше других миновал раскрашенный шест, обозначавший границу лагеря. Сапер едва сумел увернуться, чтобы не задеть плечом другого всадника. Лошадь под тем споткнулась, и арак только каким-то чудом удержался в деревянном, обитом войлоком седле. Его негодующий возглас слился с сердитым ржанием лошади, которая остро переживала свой позор.
      Жеребец Скрипача молнией взлетел по травянистому склону. Толпа зрителей расступилась. Поравнявшись с первыми шатрами, сапер натянул поводья и остановился.
      Как и любые кочевники равнин, араки выбирали для своих стоянок возвышенные места. Там всегда дул ветер, отгоняя крылатых кровососов. Правда, этот же ветер иногда грозил опрокинуть хижины, отчего их приходилось со всех сторон подпирать камнями. Вершины холмов имели и еще одно неоспоримое преимущество — позволяли беспрепятственно наблюдать восход и заход солнца, необходимые для ежедневных благодарственных ритуалов.
      Во времена императора Скрипачу довелось побывать в этих местах с отрядом виканских дозорных. Он помнил лагеря араков. С тех пор в их устройстве ничего не изменилось. Как и тогда, хижины стояли по кругу. В середине круга находился сложенный из камней очаг. Рядом была устроена незамысловатая конюшня — просто четыре врытых в землю деревянных столба, соединенных с трех сторон толстой пеньковой веревкой. Никакого навеса лошадям не полагалось. Чуть поодаль сушились свернутые войлочные подстилки и шкуры. Тут же стояли треножники с кусками вялящегося на солнце мяса.
      Фыркающего жеребца сразу же окружило не менее дюжины тощих псов. Если они привыкли облаивать всех чужаков — это еще полбеды. Потявкают и успокоятся. Но если собаки окажутся настырными, араки могут что-нибудь заподозрить. Этого Скрипач опасался больше всего.
      Вскоре на холме уже собрался весь отряд. Возбужденные, хохочущие всадники спрыгивали на землю. Крокус и Апсалара подъехали последними. Чувствовалось, что им обоим не до веселья. Глядя на них, Скрипач опять вспомнил искалеченного солдата. Прогоняя жуткое воспоминание, сапер нахмурился, изображая рассерженного гралийца. Он спешился и подошел к аракским воинам.
      — Кто вздумал закрыть въезд в город? — недовольным тоном спросил Скрипач. — Опять своеволие мезлов? Совсем обнаглели!
      Арак, предлагавший ему десять джакатов за коня, сверкнул глазами. На скуластом лице появилась торжествующая улыбка.
      — Нет, гралиец! На этот раз не мезлы. Гданисбан свободен! А эти трусливые зайцы бежали под натиском вихря Дриджны!
      — Тогда почему нас не пускают в город? Мы что, мезлы?
      — Не торопись, гралиец. Гданисбан освобожден, но в нем еще нужно навести порядок. Знал бы ты, сколько там мезланских торговцев и высокородной шушеры. Вчера их всех схватили, а сегодня казнят. Завтра ты и твои новобрачные въедете в свободный город. А сегодня мы славно повеселимся!
      Подражая гралийцам, Скрипач присел на корточки.
      — Никак Шаик пробудила священный вихрь?
      Он оглянулся на своих спутников. Дела принимали совсем дрянной оборот.
      — Так значит, война наконец-то началась?
      — Скоро начнется. Знал бы ты, как нам не терпится в бой, — с ухмылкой добавил арак.
      Крокус и Апсалара тоже спешились и подошли к Скрипачу. Арак отправился помогать соплеменникам. Восхищенные кочевники ходили вокруг гралийского жеребца. Они бросали под копыта мелкие монеты и гладили коня по шее и бокам. На какое-то время о путниках все забыли.
      — В первый раз я захотел, чтобы мне отшибло память, — признался Крокус. — Слушай, он будет жить?
      Скрипач неопределенно пожал плечами.
      — Будет… если согласится жить с таким…
      Он не договорил.
      — Нам что, придется здесь ночевать? — спросила Апсалара, озираясь по сторонам.
      — Придется, иначе мы смертельно обидим араков. А они скоры на расправу: чуть что — и кишки наружу.
      — Мы не сумеем долго их дурачить. Крокус не знает ни слова на здешнем языке, а во мне сразу же признают малазанку — стоит только рот открыть.
      — Тот парень… он одного возраста со мной, — бормотал Крокус, будучи не в силах прогнать кошмарные воспоминания.
      — Хватит скулить, — оборвал его Скрипач. — Сам нарвался. Слишком рано почувствовал себя победителем. А нам теперь нужно думать, как выбраться отсюда. Единственный способ — заявить аракам, что мы хотим своими глазами увидеть месть Дриджны.
      — Еще один дурацкий праздник? — обозлился Крокус. — В честь Откровения, о котором ты без конца нам говоришь? По-моему, в Семиградии из всего умеют устроить балаган.
      — Кому балаган, а кому гореть заживо, парень, — медленно произнес Скрипач. — Сегодня в Гданисбане сожгут несколько сот малазанцев. Если мы заявим аракам, что хотим своими глазами увидеть благословенный огонь Дриджны, у нас будет повод пораньше убраться из их лагеря.
      Апсалара покосилась на нескольких араков, идущих к ним.
      — Давай, Скрипач, постарайся убедить их.
      Сапер поймал себя на том, что едва не отсалютовал. Опомнившись, он выругался.
      — С каких это пор новобранцы будут отдавать мне приказы?
      Апсалара не улыбнулась.
      — Я отдавала приказы… когда ты еще держался за мамкину юбку, Скрипач. Я знаю… не я, а тот, кто подчинил меня своей воле… Я будто слышу его слова. Они звенят у меня в ушах. Не упрямься, Скрипач. Делай, как я говорю.
      Скрипач не успел вымолвить ни слова. Подошедший арак огорошил его еще одной новостью:
      — До чего же ты удачлив, гралиец! Мы узнали, что сюда движется клан твоих соплеменников. Они тоже хотят отпраздновать пробуждение вихря Дриджны. Надеюсь, и у них тоже найдется такой же отменный эль, как твой.
      Сапер начертил в воздухе знак, каким гралийцы сопровождали упоминание о соплеменниках, затем горестно вздохнул.
      — Я бы рад встретиться с соплеменниками, но я изгой. Насмешки и упреки — это все, что я от них услышу. И потом, новобрачные горят желанием увидеть казнь мезлов… Это еще сильнее укрепит их союз. Раз я взялся их сопровождать, я не могу им перечить.
      Апсалара встала рядом и поклонилась аракам.
      — Думаю, своим желанием мы не обидим вас, добрые люди.
      «Глупая девчонка! — подумал Скрипач. — Не знает местных обычаев, а суется».
      Лица араков сразу же помрачнели. Кочевники с нескрываемой враждебностью смотрели на Скрипача.
      — Изгой? А может, ты еще и скрываешься от справедливого возмездия? Мы тебя не отпустим. Пусть соплеменники воздадут тебе по заслугам, а нам достанется твой конь.
      Апсалара вдруг топнула ногой, словно была избалованной дочкой богатых родителей, не привыкшей, чтобы ей в чем-то отказывали.
      — Знайте же: я беременна. Только посмейте задержать меня, и на вас падет проклятие. Мы едем в город. Немедленно!
      — Мы дадим своего провожатого. А этого поганого гралийца оставь нам. Он недостоин служить вам.
      Дрожа от гнева, Апсалара взялась за край вуали, скрывавшей ее лицо. Араки попятились.
      — Вам приглянулся конь? Ради алчности вы готовы нас погубить? Так пусть мое проклятие падет на всех вас!
      — Прости нас, милосердная женщина! — закричали суеверные араки. — Проклятие из уст беременной — большая беда. Прости нас. Можете ехать.
      Апсалара колебалась. Скрипач испугался, что она может войти в раж и проклясть араков. Но вместо этого Апсалара обернулась к нему.
      — Что встал, гралиец? Садись и поехали.
      Испуганные кочевники смотрели, как трое путников садятся на коней. Один из араков шепнул Скрипачу:
      — Не задерживайтесь в городе больше чем на одну ночь. А потом поскорее уносите ноги. Соплеменники пустятся за тобой в погоню.
      — Скажи им, что коня я выиграл в честном поединке, — на ходу придумал сапер.
      — А они знают, с кем ты сражался? — всерьез спросил арак.
      — Какой клан сюда движется?
      — Клан Себарка.
      Скрипач покачал головой.
      — Эти не знают.
      — Ладно. Я передам им твои слова, а дальше пусть сами решают. Честно скажу: за эту лошадку не грех тебе и глотку перерезать.
      Скрипач вспомнил о пьяном гралийце, продавшем ему жеребца всего за три джаката.
      — Желаю вам славно повеселиться. Думаю, до подхода гралийцев моего эля вам хватит.
      — Мы тоже так думаем. Удачи тебе!
 
      На подъезде к северным воротам Гданисбана Апсалара спросила Скрипача:
      — Нам действительно грозит беда?
      — А что тебе подсказывает тот, кто привык отдавать приказы?
      Она поморщилась.
      — Да, — сказал Скрипач. — Похоже, спокойная часть нашего путешествия кончилась. Напрасно я сболтнул им про изгоя. Остается надеяться, что угроза твоего проклятия подействовала на араков и они не слишком много наплетут про нас гралийцам.
      — Мы что, будем глазеть на эту казнь? — спросил Крокус.
      — Нет, конечно, — успокоил парня Скрипач. — Задерживаться в Гданисбане нам нельзя. — Он обернулся к Апсаларе. — А вот там чтобы без лицедейства! Поняла? Тебя с Крокусом они, может быть, и уложат на золотую постель, но вот что будет со мной — даже Клобук не знает.
      Апсалара криво усмехнулась.
      «Старый идиот! — мысленно одернул себя Скрипач. — Только не вздумай влюбиться в эту девчонку. Ты же погубишь парня и назовешь это стечением обстоятельств…»
 
      Камни мостовой за аркой северных ворот покрывала запекшаяся кровь. Повсюду валялись сломанные и раздавленные деревянные игрушки. Откуда-то неподалеку слышались крики и стоны умирающих детей.
      — Они не пропустят нас, — прошептал Крокус. Парень был совсем бледен. Он ехал рядом со Скрипачом, а Апсалара сзади. Вдали маячили фигуры вооруженных людей; откуда-то доносился гогочущий смех мародеров. И все. Никто не охранял въезд в Гданисбан. Воздух густо пропах дымом. Повсюду чернели остовы лавок и жилых домов.
      Дальнейший путь пролегал среди обгоревшей мебели, битой посуды, искореженной утвари и трупов. Чувствовалось, этих людей убивали жестоко, издеваясь над предсмертными страданиями. Детские крики смолкли, сменившись другими, раздававшимися из центральной части города. По-видимому, там еще продолжалось «наведение порядка».
      Неожиданно откуда-то выскочила девушка. Одежды на ней не было совсем. Тело покрывали синяки и царапины. Словно не замечая троих путников, она спряталась под опрокинутой повозкой.
      Вскоре из переулка появились шестеро бродяг. Они были вооружены чем попало; на рваных телабах темнели пятна крови.
      — Эй, гралиец! — крикнул один из них. — Тут девка не пробегала? Гонимся за ней, никак прикончить не можем.
      Он еще не успел договорить, как другой бродяга толкнул его в бок и с ухмылкой указал на опрокинутую повозку. Оттуда виднелись ступни ног беглянки.
      — Мезланка, что ли? — спросил Скрипач.
      Главарь шайки передернул плечами.
      — Похоже. Не бойся, гралиец, мы своих не трогаем.
      У себя за спиной сапер услышал угрожающее сопение Апсалары.
      Шайка разделилась, обходя путников и лошадей. Скрипач как бы невзначай склонился к ближайшему бродяге и кинжалом ударил его в затылок. Гралийский жеребец сразу понял, что от него требуется. Он с силой лягнул второго бродягу, отшвырнув того в сторону. Пролетев по воздуху, нападавший распластался на камнях и затих.
      Скрипач натянул поводья и пришпорил коня. Жеребец рванулся вперед и подмял под себя главаря шайки. Никто не услыхал даже крика — только хруст костей и глухой звук раздавленного черепа.
      Оставалось еще трое. Обернувшись, Скрипач увидел, что двое из них корчатся в судорогах по обе стороны от Апсалары. Она сидела, с ледяным спокойствием сжимая в руках окровавленные ножи кетра.
      Крокус слез с лошади и теперь вытаскивал метательный нож из глотки последнего, шестого бродяги.
      Спасенная девушка выбралась из-под повозки и скрылась в другом переулке.
      Со стороны северных ворот послышался цокот копыт.
      — Вперед! — крикнул спутникам Скрипач.
      Крокус вскочил в седло. Апсалара спрятала ножи и молча кивнула, натягивая поводья.
      — Поезжайте к южным воротам! — велел им Скрипач. — Я вас догоню.
      Оба без вопросов поскакали вперед. Сапер спрыгнул на землю и подошел к двоим бродягам, с которыми расправилась Апсалара. Обоим она нанесла удары в промежность.
      — Вот такой я тебя помню, девчонка, — прошептал Скрипач.
      Подъехали всадники в кольчугах. Грудь каждого украшала широкая охристая лента, повязанная наискось. Не дав командиру и рта раскрыть, Скрипач обрушился на него с упреками:
      — Это что же получается! Кто хозяйничает в этом семикратно проклятом городе, если всякой швали позволяется безнаказанно насиловать молодых девчонок? Это и есть священная война Дриджны? Тогда я молю Клобука, чтобы приготовил вам семь ям, кишащих змеями!
      — Так ты утверждаешь, гралиец, что эти люди были насильниками?
      — А кем же еще? Добро бы они гнались за какой-нибудь мезланской шлюхой. Но несчастная девчонка — не мезланка.
      — Стало быть, ты с ними расправился. Со всеми шестерыми?
      — Я и мой конь.
      — Мы видели еще двоих всадников. Кто они?
      — Паломники, которых я поклялся оберегать.
      — Поклялся и… отпустил их одних?
      Скрипач понял, что лучше промолчать. Командир оглядел валявшиеся тела.
      — Двое еще живы.
      — Виноват, допустил оплошность. Сейчас исправлю.
      Командир поглядел на него и неодобрительно покачал головой.
      — Ты лучше догони своих подопечных, гралиец. А эти сдохнут и без твоей помощи.
      Ворча себе под нос, Скрипач забрался в седло.
      — Так кто сейчас правит в Гданисбане? — спросил он.
      — Никто. Пока армия Дриджны удерживает небольшую часть города. Но к утру весь город будет наш.
      Скрипач пустил коня галопом. Погони за ним не было. Он тихо выругался. Прав командир: нельзя было отпускать Крокуса и девчонку одних. Задним числом сапер понял, что ему крупно повезло. Командир знал замашки гралийцев, которым только дай похвастаться своей храбростью да подрать глотку, изрыгая проклятия. Но командиру не больно-то понравилось столь легкомысленное отношение к подопечным, которых Скрипач поклялся защищать. Надо умерить пыл, иначе его «гралийское» поведение может вызвать подозрения.
      Сапер пришпорил коня. До него вдруг дошло, что жеребец чутко отзывается на каждое его прикосновение. Напрасно, отправляясь в путь, он клял это животное последними словами. Конь сообразил, что его всадник — не гралиец, но изо всех сил старался приспособиться. Скрипач вздохнул: за весь тревожный и трагический день это была его единственная маленькая победа.
      Бойня на главной площади Гданисбана закончилась совсем недавно. Здесь Скрипач нагнал Крокуса и Апсалару, лошади которых с трудом пробирались сквозь нагромождение мертвых тел.
      Даже храбрый гралийский жеребец остановился, словно раздумывал, идти ли дальше. Трупы, валявшиеся на каменных плитах, исчислялись сотнями. Больше всего среди убитых было стариков и детей. Почти всех их изрубили на куски и только некоторых сожгли заживо. Кровь, желчь, кал, смрад горелого человеческого мяса — все запахи слились в тошнотворное, удушливое зловоние, усугубленное жарой.
      Скрипач делал все, чтобы его не вывернуло.
      — Похоже, дальше этой площади воины Дриджны не продвинулись, — сказал он.
      — Это что… все малазанцы? — дрожащим голосом спросил Крокус.
      — Да, парень.
      — А когда империя завоевывала Семиградие, малазанские солдаты тоже вот так убивали всех без разбору?
      — Ты хочешь сказать, это — запоздалая месть? — спросил Скрипач.
      — Император воевал с армиями, но не с мирными жителями, — с необычной для нее горячностью сказала Апсалара.
      — Везде, кроме Арена, — иронически добавил Скрипач, вспоминая свой разговор с таноанским жрецом. — Когда тлан-имасы вломились в город…
      — Но не по приказу Келланведа! — возразила Апсалара. — Кто приказал тлан-имасам войти в Арен? Забыл? Я тебе напомню: приказ отдала Угрюмая. Тогда она командовала «Когтем». Потом эта женщина взяла себе другое имя.
      — Это сделала… Ласэна? — недоверчиво спросил сапер. — Я слыхал разные догадки, но о такой слышу впервые. Ты не ошибаешься, Апсалара? Ведь письменного приказа не было. Во всяком случае, его не нашли.
      — Мне нужно было убить ее прямо тогда, — пробормотала Апсалара.
      Скрипач недоуменно посмотрел на Крокуса. Уроженец Даруджистана лишь покачал головой.
      — Послушай, Апсалара, ты и о восстании в Арене можешь знать лишь по чужим рассказам. Ты же тогда была совсем маленькой.
      — Понимаю, это звучит глупо и странно, но… я помню. Меня… послали в Арен… разузнать, что же там произошло. Я… я тогда поспорила с Угрюмой. Кроме нас, в комнате никого не было. Только Угрюмая и… я.
      Наконец путникам удалось добраться до противоположного конца площади. Скрипач остановил коня и долго глядел на Апсалару.
      — Конечно, тебя там не было. Но там был Веревка, бог ассасинов. Это он завладел твоим сознанием. Но твои воспоминания принадлежат не ему. Они принадлежат…
      — Танцору.
      Услышав это имя, Скрипач понял, что Апсалара говорит правду.
      — У Веревки тогда было другое имя — Котиллион. Клобук нас побери, как же мы раньше не додумались? Никто не сомневался, что императора и Танцора убили… Это сделала не Ласэна. Их убили преданные ей «когти». Но куда Ласэна дела их тела? Никто не знает.
      — Получается, Танцор остался жив, — морща лоб, произнес Крокус. — Он поднялся на ступень Властителей и сделался богом магического Пути Тени.
      Апсалара молчала. Она слушала, намеренно сохраняя на лице полное равнодушие.
      Скрипач мысленно ругал себя за непростительную тупость.
      — Вскоре после этого в колоде Драконов появился новый Дом — Дом Тени. И двое новых Властителей: Котиллион… и Повелитель Теней.
      У Крокуса округлились глаза.
      — Получается, что Повелитель Теней — это… Келланвед. Их обоих не убили. Они спаслись через восхождение.
      — И попали в мир Тени, — язвительно усмехаясь, досказал Скрипач. — Там они стали пестовать мысли о возмездии. Все их замыслы привели к тому, что Котиллион завладел сознанием обыкновенной деревенской девчонки с Итко Кана, надеясь с ее помощью… не сразу, конечно, добраться до Ласэны. Однако его замысел провалился. Что скажешь, Апсалара?
      — Ты прав, — бесстрастно подтвердила она.
      — Но почему тогда Котиллион не раскрыл нам свое истинное лицо? — почти закричал Скрипач. — Бурдюку, Каламу, Дуджеку? Он же всех их прекрасно знал. Или у этого мерзавца сразу же память отшибло? А ведь они все были его друзьями.
      Апсалара вдруг заливисто расхохоталась, удивив своих спутников.
      — Я могла бы соврать и сказать, что он стремился защитить вас всех. Но хочешь знать неприкрытую правду, «сжигатель мостов»?
      — Говори, — прорычал Скрипач, чувствуя, как его лицо заливается краской.
      — Танцор доверял всего двоим. Одним из них был Келланвед. Другим — Дассем Ультор, первый меч империи. Если тебе это больно слышать, прости меня, Скрипач. Но ты хотел узнать правду. Я много думала об этом. Мне кажется, что нынешнийКотиллион не доверяет никому. Даже Повелителю Теней. Император Келланвед и… ВластительКелланвед, ставший Повелителем Теней… они сильно отличаются друг от друга.
      — Какой же он был дурак, — сплюнул Скрипач, подбирая поводья.
      В улыбке Апсалары сквозила странная грусть.
      — Давайте-ка поскорее выбираться из этого проклятого города, — предложил Крокус.
 
      Путь от площади до южных ворот Гданисбана был недолгим и, как ни странно, очень спокойным. На город опускались сумерки. Где-то поблизости горели дома, и вскоре у всех троих заслезились глаза и запершило в горле. Волна слепой мести стихала. Наступало время прозрения, наполненное ужасом и стыдом за содеянное.
      «Мы пожинаем плоды того, что сами когда-то посеяли», — думал Скрипач.
      Крокус как-то спросил его: «А кто дал империи право вторгаться в Семиградие?» Тогда он посмеялся над этим вопросом как над мальчишеской глупостью. Нет, Крокуса глупым не назовешь. Он задал опасныйвопрос. Если позволить себе размышлять об этом, поневоле приходишь к выводу, что многие годы ты занимался грязным ремеслом. Наверное, император подобных вопросов себе не задавал. Он привык действовать. Келланвед и сейчас действовал бы решительно и быстро. Вихрь Дридж-ны? Император задушил бы этот вихрь в зародыше.
      Почерневшие от копоти южные городские ворота никто не охранял. Дальше начинались просторы Панпотсун-одхана. С запада тянулась горная гряда, отделявшая эту пустыню от священной пустыни Рараку.
      В сиреневом небе заблестели первые звезды.
      — В двух лигах от Гданисбана есть деревушка, — нарушил долгое молчание Скрипач. — Если нам повезет, там мы найдем кров и ночлег. Думаю, до нее они еще не успели добраться. Пока не успели.
      — Скажи, Скрипач: а если бы Калам знал про… Танцора… то есть про Котиллиона…
      — Да, парень, тогда бы он увез Апсалару с собой.
      Дальнейший разговор был прерван неистовым хлопаньем крыльев и громкими писками. Откуда-то с неба на Крокуса упал темный комочек и вцепился парню в волосы.
      — Ну вот и Моби объявился, — сказал Скрипач, которого тоже напугало внезапное появление крылатой обезьянки. — Похоже, малышу досталось.
      Крокус взял Моби на руки.
      — Да он весь в крови!
      — Не волнуйся. Это-то как раз пустяки, — заявил Скрипач.
      — Почему пустяки?
      Сапер усмехнулся.
      — Ты когда-нибудь видел, как бхокаралы спариваются?
      — Скрипач, за нами погоня, — вмешалась Апсалара.
      Сапер привстал в стременах и оглянулся. Вдали клубилось облачко пыли. Скрипач выругался.
      — Гралийский клан. Так я и думал.
      — Наши лошади устали, — напомнила ему Апсалара.
      — Других пока нет. Посмотрим, что нам удастся найти в той деревушке.
 
      Там, где сходились три теснины, Калам свернул с дороги и пересек узкий оросительный канал. Он помнил все дороги и тропинки Рараку; эта память осела у него не только в мозгу, но и в костях.
      «Как все изменилось», — подумал он.
      Следом пришла другая мысль: «Это только на первый взгляд. Стоит присмотреться — и все как когда-то».
      Среди бесчисленных троп, перерезающих холмы, настоящими были лишь единицы. Остальные намеренно уводили подальше от редких колодцев и источников, а без воды солнце Рараку превращалось в смертельно опасного попутчика. Карта пустыни, которую он десятки лет хранил в памяти, теперь вновь разворачивалась перед его глазами. Он узнавал каждую примету: вершину холма, причудливо наклоненный камень, изгибы сухих русел. Он как будто никогда не покидал Рараку. В этих просторах служба в имперской армии казалась Каламу чем-то призрачным, похожим на сон. А здесь он был дома. Сын пустыни, готовый вновь послужить священной земле.
      Солнце и ветры Рараку оставляли свои отметины не только на камнях. Пустыня проникала в душу каждого, кто сюда попадал. Здесь прошли особую закалку три роты, которых впоследствии стали называть «сжигателями мостов».
      «Мы и не могли придумать себе другого названия. Рараку выжгла наше прошлое, превратив все, что было прежде, в горстку пепла».
      Калам ехал по осыпи. Конь медленно взбирался на склон, выбрасывая камни из-под копыт. Этот путь (истинный путь) пролегал вдоль горной гряды. Чем дальше к западу, тем все ниже она становилась, пока не исчезала совсем.