На Тропе Руки

Икариум, странник-Ягут со смешанной кровью

Маппо, его спутник, Трелл

Искарал Пуст, Верховный Священник Тени

Рилландарас, Белый Шакал, Д'айверс

Мессремб, Сольтакен (Одиночка)

Гриллен, Д'айверс

Могора, Д'айверс

Жители Малазанской империи

Фелисин, младшая дочь Дома Паран

Гебориец Прикосновение Света, ссыльный историк, в прошлом – священник бога Фенира

Баудив, спутник Фелисин и Геборийца

Скрипач, девятый взвод, Разрушитель Мостов

Крокус, приезжий из Даруджистана

Апсала, девятый взвод, Разрушитель Мостов

Калам, капрал девятого взвода. Разрушитель Мостов

Антилопа, историк империи

Кульп, боевой маг из армии Семи Городов

Маллик Рел, главный советник верховного кулака Семи Городов

Саварк, командующий охраной в Черепной Чаше – лагере рудников на острове Отатарал

Пелла, солдат, служащий в Черепной Чаше

Пормквал, верховный кулак Семи Городов, находится в Арене

Блистиг, командир гвардии Арена

Весельчак, командир Когтя

Затишье, капитан морского флота Сиалка

Ченнед, капитан в армии Седьмых

Сульмар, капитан в армии Седьмых Лист, капрал в армии Седьмых

Мясорубка, сапер

Каракатица, сапер

Геслер, капрал Прибрежной гвардии

Непоседа, солдат Прибрежной гвардии

Истина, новобранец Прибрежной гвардии

Косоглазый, лучник

Жемчужина, агент Когтя

Капитан Кенеб, дезертир

Сельва, жена Кенеба

Минала, сестра Кенеба

Кесен, первый сын Кенеба и Сельвы

Ванеб, второй сын Кенеба и Сельвы

Капитан, владелец и начальник торгового судна «Тряпичная Пробка»

Викане

Колтайн, кулак, армия Седьмых

Темул, молодой копьеносец

Сормо Э'нат, колдун

Инкогнито, колдун

Нижний, колдун

Булт, командующий-ветеран, дядя Колтайна

Красные Мечи

Бария Сетрал, (в Досин Пали)

Мескер Сетрал, его брат (в Досин Пали)

Тене Баралта, (в Эхрлитане)

Аралт Апрат, (в Эхрлитане)

Лостара Ил, (в Эхрлитане)

Благородные люди в Цепи Псов (малазане)

Нетпара

Ленестро

Пуллик Крыло

Тумлит

Последователи Апокалипсиса

Ша'ика, предводительница восстания

Лев, капитан Апокалипсиса в пустыне Рараку

Тоблакай, телохранитель и воин Апокалипсиса в пустыне Рараку

Фебрил, маг и старший советник Ша'ики

Дон Корболо, кулак-изменник, предводитель армии Одан

Л'орик, верховный маг армии Одан

Бидиэал, маг Апокалипсиса в пустыне Рараку

Мебра, шпион в Эхрлитане

Прочие

Салк Блан, морской путешественник

Гончая Шан, Гончая Тени

Гончая Шестерня, Гончая Тени

Гончая Слепая, Гончая Тени

Гончая Баран, Гончая Тени

Гончая Крест, Гончая Тени

Моби, ручной зверек

Хентос Илм, Гадающий на Костях Тлан Аймасс

Воспитатель Легана, Тлан Аймасс

Олар Этил, Гадающий на Костях Тлан Аймасс

Кимлок, танно Бродящая Душа

Бенет, повелитель преступников

Ирп, маленький слуга

Красноперка, такой же маленький слуга

Умник, апторианский демон

Панек, ребенок

Карполан Демесанд, купец

Була, владелица харчевни

Котильон, бог – Покровитель Убийц

Повелитель Теней, Правитель Аркана Теней

Хохолок Рел, слуга

Пролог

1163 год сна Огненной Богини

Девятый год правления императрицы Лейсин

Год Кулла

Он шел, ковыляя, в Судейский Круг со стороны аллеи Душ, похожий на уродливое скопление насекомых. Копошащиеся черные и блестящие твари с безумной скоростью ползали по всему его телу, порой собираясь в клубки и падая на булыжную мостовую.

Чувствуя приближение Часа Жажды, глухой, слепой и молчаливый священник начал волноваться. Воздав сегодня хвалу своему повелителю, служитель Худа – Король Смерти – последовал примеру спутников и, обнажившись, принялся омывать свое тело кровью казненных убийц, которая хранилась в огромных амфорах у стен храма. После этого процессия братьев двинулась по направлению улиц Унты, чтобы поприветствовать божественных эльфов, наслаждающихся танцем Смерти. Он ознаменовал собой наступление последнего дня сезона Абсурда.

Охранники Круга расступились, чтобы пропустить внутрь священника, а затем сопровождающую его беснующуюся гудящую толпу. Небо над Унтой было не голубым, а скорее серым, поскольку туча насекомых, скрывшихся на закате в столице

Малазанской империи, сейчас вновь зависла в воздухе, медленно дрейфуя через залив к соленым болотам и затопленным островам, расположенным по ту сторону рифов. Их нашествие всегда приходило с сезоном Абсурда, который за последнее десятилетие уже в третий раз терзал империю.

Зудящий воздух внутри Круга до сих пор напоминал песчаную стену при буре в пустыне. Где-то вдалеке на улице в предсмертном вое корчилась собака, а недалеко от центрального источника Круга брошенный мул в бессилье бил копытом. Насекомые заползали в него через все отверстия; через несколько секунд он раздулся изнутри, будто воздушный шар: упорному по природе животному оставалось жить менее часа. Опасения слепого священника подтвердились. При его приближении стая жадных мух подобно шерстяному одеялу поднялась с полуживого мула, и присоединилась, к уже терзавшим служителя Худа собратьям.

С того места, где стояла Фелисин в толпе остальных заключенных, было отчетливо видно, что король Смерти двигался в ее сторону; глаза старика отражали десятки тысячелетий, и девушка была абсолютно уверена, что они смотрят именно на нее. Как только тонкий холодок страха начал постепенно проникать в ее сознание, Фелисин поняла, что через несколько секунд всепоглощающий ужас нахлынувших воспоминаний, как толстое покрывало, задушит ее волю.

Девушка практически не помнила прихода первого сезона Абсурда, который выпал на ее долю, однако второй кошмар ее жизни явственно стоял перед глазами. Вместе с тем три года назад она находилась под защитой семьи в каменном доме с запечатанными ставнями и занавешенными окнами, который окуривался во дворе едким дымом огромного количества жаровен, наполненных листьями истраарла. Последний день сезона с его Часом Жажды доставил больше всего неприятностей, однако они были несравнимы, стой ситуацией, в которую попала девушка сейчас. Фелисин вдруг вспомнила о бесчисленных городских нищих, животных, лишенных укрытия, и даже о бедных приезжих, из которых впоследствии создавали рабочие команды по очистке города.

Да, это был тот же город, но совсем другой мир.

Фелисин стало интересно, будут ли охранники предпринимать какие-то действия, если священник приблизится к жертвам Кулла. Вместе с другими людьми, стоящими сейчас рядом, она находилась под защитой императрицы Лейсин. Неминуемое столкновение слепого священника выглядело бы скорее как случайность, а не заранее спланированное действие, хотя Фелисин шестым чувством ощущала, что это не так. Интересно, станут ли охранники в касках приближаться к священнику, пытаясь обеспечить его проход через Крут без столкновений?

– Думаю, что нет, – ответил мужчина, сидящий на корточках справа от Фелисин. В его полуприкрытых, глубоко посаженных глазах светились лукавые лучики. – Я видел, как ты бросала взгляды то на священника, то на охрану.

Огромных размеров молчаливый мужик слева от нее поднялся на ноги. Пытаясь почесать рукой голую, покрытую шрамами грудь, он резко потянул за цепь, больно дернув кандалы на запястье Фелисин. От острой боли, пронзившей тело, Фелисин с трудом удержалась на ногах. Мужик взглянул на приближающегося священника, однако ничего не сказал.

– Что ему от меня надо? – спросила шепотом Фелисин. – Что я сделала, чтобы заслужить такое внимание со стороны служителя Худа?

Мужчина, сидящий на корточках, повернулся на пятках и подставил лицо склоняющемуся к закату солнцу.

– Мечтательная королева, чьи слова долетают до меня из пухлых, сладких губ? Может быть, это говорит мечтательная молодость или благородная кровь, полагающая, что вся вселенная вращается только вокруг нее? Ответь мне, королева, прошу тебя!

Фелисин рассердилась:

– Я чувствовала себя лучше, когда думала, что ты уснул или умер, – огрызнулась она.

– Мертвые не сидят на корточках, девушка, они просто валяются. Жрец Худа, идет в нашу сторону не ради тебя, а ко мне.

Цепь зазвенела, когда Фелисин резко обернулась и заглянула говорящему в лицо. Этот лысый, покрытый татуировками человек был больше похож на жабу с запавшими глазами. Все его лицо представляло собой сеть диковинного рисунка, внутри которого можно было рассмотреть какие-то мелкие квадратные символы. Из одежды на нем были одни лохмотья, а жизненный румянец почти угас. Причудливый узор коричневых линий покрывал его голову, спускался на руки, оголенные бедра и голени, оставляя следы даже на коже ступней. Предчувствуя скорый конец своего веселья, мухи, покрывавшие все его тело, готовились начать танец Смерти. Фелисин понимала, что управлял ими вовсе не Худ. Углубившись в собственные мысли, потеряв способность рассуждать от шока последних часов, она не обращала никакого внимания на своих собратьев по несчастью, объединенных общей цепью. Этот человек оказался священником Фенира – Летнего Вепря, и мухи, покрывавшие его тело, вероятно, об этом знали. Она с отвращением смотрела на то, как насекомые скопились на запястьях рук священника, однако дорожки, по которым они перемещались, не пересекали ни одной вытатуированной линии. Эльфы исполняли танец Отмены, с нетерпением ожидая танца Смерти.

Священник Фенира был последним в цепочке пленников, прикованным за лодыжку, – все остальные несли узкие железные кандалы на запястьях. Его ступни были мокрыми от крови, и мухи кружили вокруг, но не садились. Глаза, открывающиеся в короткие мгновения появления солнечных лучей, внезапно замерли.

Наконец прибыл жрец Худа. Цепь зашевелилась, когда мужчина слева от Фелисин резко поднялся на ноги. Стена, у которой сидели невольники, была горячей, и черепица, отражающая сцены имперского великолепия, жгла через тонкую ткань невольничьей туники. Фелисин уставилась на окутанную мухами фигуру, что в безмолвии стояла перед Фениром. Она не видела ни одного участка плоти: все тело было сплошь покрыто насекомыми, под которыми скрывалась темнота, куда не проникал ни один солнечный луч. Внезапно туча мух разлетелась, и Фелисин ощутила, как бесчисленное множество холодных насекомых кинулось на ее ступню, быстро поднимаясь по бедру. В глубоком отвращении она потуже обернула вокруг себя тунику, тесно сжав ноги.

Священник Фенира начал говорить, и на его лице появилась сухая ухмылка:

– Час Жажды прошел, прислужник. Возвращайся в свой храм.

Служитель Худа ничего не ответил, однако жужжанье крыльев насекомых, отдающееся в костях Фелисин, как-то изменилось.

Глубокие глаза священника сузились, а тон слов изменился.

– О, конечно. Действительно, раньше я был служителем Фенира, но не теперь. Просто отметка этого бога при жизни не может быть удалена с моей кожи. А еще мне кажется, что, поскольку Летний Вепрь теперь мне не покровительствует, он еще хуже начал относиться к тебе.

Фелисин почувствовала в душе какую-то дрожь, когда жужжанье насекомых вновь изменилось и сквозь него послышались слова: «Секрет… который сейчас… нужно показать».

– Тогда пойдем, – ответил бывший служитель Фенира. – Покажи мне.

Вслед за этими словами, вероятно, в разговор вступил разъяренный бог Фенир, и Фелисин запомнила последующий момент на всю оставшуюся жизнь. То ли разговор о секрете оказался насмешкой бессмертных – шуткой, которую она не поняла, но внезапно ее душу захватила волна всепоглощающего ужаса: мухи в течение одной секунды разлетелись в стороны, чтобы пред огромным числом любопытных глаз обнаружить… пустоту.

Бывший жрец Фенира вздрогнул, как от удара, его глаза широко раскрылись. Из-за границ Круга начали что-то кричать полдюжины охранников. Цепи, связывающие приговоренных друг с другом, потряс мощный удар. Железные кольца были крепко вмонтированы в стену, но звенья цепи не выдержали. Кольцо охранников заволновалось и принялось быстро сжиматься вокруг людей, которые внезапно стали свободными.

– А вот этого, – пробормотал потрясенный человек с татуировками, – мы вовсе и не просили.

Прошел еще час, шок и ужас событий продолжали терзать Фелисин, став очередным испытанием этого нескончаемого кошмара. Прислужник Худа… которого там не оказалось. Жужжанье крыльев, превращающееся в слова. «Кто же сам этот Худ? – мучилась она вопросами, – и мог ли Король Смерти оказаться среди обычных людей? Почему он обратился к бывшему священнику Фенира и что это был за секрет?»

Но вскоре все эти тревожные сомнения померкли в ее сознании, вновь вернулось знакомое онемение и ощущение холодной безысходности.

Императрица лишила Дома и семьи их богатства, благородства, затем обвинила их в измене и заковала в цепи. Бывший священник Фенира справа от нее, отвратительный человек со всеми признаками обычного бандита, стоявший слева, а также все остальные, кого она видела, не могли похвастаться благородным происхождением.

Она тихо засмеялась, вызвав огромное удивление обоих мужчин.

– Неужели тебе открылся секрет Худа, девушка? – спросил ее бывший священник.

– Нет.

– Тогда что же тебе кажется таким смешным?

Она тряхнула головой и стала размышлять: «Что за глупость, неужели я ожидала оказаться в хорошей компании? Все вы – доведенные до края голодные крестьяне; по этой причине и императрица достигла огня…»

– Ребенок!

Этот величественный голос, в котором ощущалось сочувствие, принадлежал пожилой женщине. Фелисин на секунду закрыла глаза, затем выпрямилась и посмотрела на изможденную женщину, прикованную слева от бандита. Она была одета в грязную, рваную ночную пижаму. Тем не менее, в ней чувствовалась благородная кровь.

– Леди Гаезин!

Старая женщина протянула трясущуюся руку.

– Да, жена лорда Хильрака! Я и есть леди Гаезин… – она проговорила это так, будто судорожно вспоминала, кем является, и теперь одобрительно смотрела на Фелисин покрасневшими глазами с остатками макияжа на веках. – Я знаю тебя, – прошипела она. – Дом Паранов. Младшая дочь, Фелисин!

Девушку зазнобило. Она повернулась и пристально посмотрела вперед на охранников, опиравшихся на свои пики и не обращавших никакого внимания на бочки с элем, стоящие между ними. Некоторые из них разгоняли оставшихся мух. Для мула прибыла телега, с нее спрыгнули четыре перемазанных золой человека с канатами и баграми. За стенами, окружавшими Крут, вновь стали видны крашеные шпили и купола Унты. Она затосковала по тенистым улочкам своего родного города, по той беззаботной жизни, которая была у нее всего неделю назад. Грубая толпа Себри напала на нее, когда она гуляла со своей любимой кобылой, разглядывая зеленые ряды свинцовых деревьев, растущих по обочине дороги и отделяющих ее от семейных виноградников.

Сзади заворчал головорез:

– А у этой суки есть чувство юмора.

«Какой суки?» – удивилась про себя Фелисин, решив, однако, не показывать окружающим своего смятения.

– Что, сестры, поссорились? – донеслось с того места, где зашевелился бывший священник. Помедлив, он сухо добавил: – Все это выглядит немного странно, не находите?

Головорез склонился вперед, и тень его фигуры накрыла Фелисин. Он вновь заворчал:

– Ты же лишенный сана священник, не так ли? Ты не похож на императрицу, которая строит храмы, какие пожелает.

– Это неправда. Я потерял веру много лет назад и уверен, что ее желанием было оставить меня в монастыре.

– Можно подумать, это ее заботит, – иронично произнес головорез, усаживаясь на свое место.

Вдруг заскрипел голос леди Гаезин:

– Ты должна с ней поговорить, Фелисин, обратиться с просьбой. У меня есть богатые друзья…

Ворчанье бандита превратилось в рев:

– Посмотри вперед, на нашу цепь, старая карга, – вот где находятся все твои богатые друзья!

Фелисин только покачала головой. «Даже при жизни отца, – думала она, – на это ушли бы месяцы ожиданий».

Вновь воцарилось молчание, такое же томительное, как и до перепалки. Затем бывший священник прочистил горло, сплюнул и пробормотал:

– Это не самая плохая идея – искать спасенья у женщины, которая просто выполняет приказы, леди. Какая разница, что она приходится сестрой этой девушки.

Фелисин вздрогнула, пристально посмотрев на мужчину:

– Вы предполагаете…

– Да ничего он не предполагает, – зарычал головорез. – Забудь о своем происхождении, в нынешней ситуации оно тебе не на пользу. Это работа императрицы. Может быть, ты полагаешь, что это касается только тебя, а может быть, ты вынуждена так думать из-за своего происхождения…

– Какого происхождения? – резко засмеялась Фелисин. – К какому Дому принадлежишь ты?

Головорез оскалился:

– К Дому Позора. Ну и что с того? От этого сейчас он не имеет никаких преимуществ.

– Так я и думала, – сказала Фелисин, с трудом проигнорировав последнее высказывание, которое было по сути правдой. Она сердито посмотрела на охранников:

– Что происходит? Почему мы здесь до сих пор сидим? Бывший священник сплюнул вновь.

– Час Жажды прошел. Всю толпу, находящуюся сейчас вне Круга, нужно привести в порядок, – ответил он, глядя из-под густых бровей. – Крестьян необходимо настроить на боевой лад. Мы будем только первым примером, девушка, о котором должны узнать все. Скоро все жители империи, имеющие благородную кровь, будут осведомлены о событиях, произошедших в Унте.

И – Нонсенс! – затрещала леди Гаезин. – С нами должны обращаться согласно сану. Императрица обязана нас уважать!

Головорез хмыкнул в третий раз и, вероятно, для смеха сказал:

– Если бы глупость считалась преступлением, тебя бы арестовали, леди, много лет назад. Страшный человек прав: немногие из нас собираются сесть на рабовладельческий корабль.

Этот парад вдоль аллеи Колоннады через несколько часов превратится в кровавую бойню. Вы тоже в ней поучаствуете, – пригрозил он, сузив зрачки при взгляде на охранников. – Старый Баудин не собирается быть разорванным толпой крестьян…

Фелисин почувствовала страх, который сжал все ее внутренности. Борясь с дрожью, она спросила:

– Ты не возражаешь, если я останусь рядом, Баудин? Он высокомерно взглянул на нее.

– Ты для меня немного полновата, – ответил он, а затем отвернулся и добавил: – Но действовать вольна по своему усмотрению.

Бывший священник склонился к ней.

– Подумай об этом, девушка, ведь ваше соперничество теперь не похоже на пустую перепалку и дерганье за косички, как это было в детстве. Вероятно, твоя сестра хочет быть уверена, что ты…

– Она – адъюнкт Тавори, – отрезала Фелисин, – и она мне больше не сестра. Это женщина отреклась от нашего Дома по приказу императрицы.

– Если так, то я подозреваю, что здесь замешаны личные чувства.

Фелисин нахмурилась:

– Откуда ты об этом что-то знаешь? Мужчина иронически склонил голову:

– Сначала вор, потом священник, а теперь – историк. Я хорошо осведомлен о той напряженной ситуации, в которой сейчас пребывает аристократия.

Глаза Фелисин медленно расширились, она проклинала себя за недогадливость. Даже Баудин, который не мог удержаться, чтобы не подслушать, заинтересованный, склонился вперед.

– Гебориец, – произнес он. – Прикосновение Света! Мужчина поднял руки:

– Тот же свет, что и раньше.

– Ты написал Новую историю, – сказала Фелисин. – Совершенная измена —…

Ровные, как струна, брови Геборийца приподнялись, изображая тревогу:

– Боги запретили! Это всего лишь философское расхождение мнений, и ничего более! Это слова самого Антилопы, сказанные им в мою защиту на суде; благослови его, Фенир!

– Но ведь императрица его не послушала, – сказал, ухмыляясь, Баудин. – И в конце концов, у тебя хватило смелости сказать, что она – убийца и правитель, который не справляется со своими обязанностями.

– Нашел запрещенную рукопись, не так ли? Баудин сощурился.

– В любом случае, – продолжал Гебориец свои рассуждения, обращаясь к Фелисин, – твоя сестра – адъюнкт, скорее всего, планировала, чтобы ты попала на корабль невольников. Твой брат, пропавший на Генабакисе, убил вашего отца… по крайней мере, я так слышал, – добавил он, ухмыляясь. – Но ведь именно сплетни об изменниках заставили вашу сестру перейти к действиям, не так ли? Очистить семейное имя и все такое…

– Это похоже на правду, Гебориец, – сказала Фелисин с отчаяньем в голосе, но не обращая на него никакого внимания. – Мы расходились с Тавори во мнениях, и вы видите, что из этого получилось.

– Во мнениях по поводу чего? Она не ответила.

Внезапно в цепи почувствовалось какое-то волнение. Охранники выпрямились и повернулись лицом к Западным воротам Круга. Фелисин побледнела, когда неожиданно увидела сестру, которая стала теперь адъюнктом Тавори, наследницей Лорн, погибшей в Даруджистане. Она восседала на чистокровном жеребце, привезенном не иначе как из конюшен Тавори. Рядом находилась ее извечная спутница Тамбер – прекрасная молодая женщина, чьи длинные золотисто-каштановые волосы дали ей имя. Откуда она взялась, никто не знал, но сейчас она была главной помощницей Тавори. За этими двумя прекрасными наездницами стояло около двух десятков офицеров и взвод тяжелой кавалерии, солдаты которой выглядели очень необычно.

– Смешно они выглядят, – пробормотал Гебориец, разглядывая наездников.

Баудин вытянул вперед голову и сплюнул:

– Это Красные Мечи, бескровные ублюдки. Историк бросил на него ироничный взгляд.

– Благодаря своей профессии ты немало путешествовал, Баудин. Видел ли ты морские стены Арена?

Тот беспокойно заерзал, пожимая плечами:

– Пожил бы ты с мое, страшный человек. К тому же слухи об их прибытии гуляют в городе уже целую неделю.

Ряды Красных Мечей зашевелились, и Фелисин увидела, как пальцы бойцов крепко сжали оружие, а островерхие шлемы повернулись как один в сторону адъюнкта. «Моя родная сестра, Тавори, неужели исчезновение брата так сильно ранило тебя? – Думала Фелисин. – Увидев расплату, ты сможешь представить себе, как велика его ошибка… и после этого, чтобы доказать свою абсолютную преданность, ты выберешь символическую жертву между мною и нашей матерью. Не думаешь ли ты, что Худ хочет получить обе жертвы? По крайней мере, мать с любимым мужем сейчас…» Фелисин видела, как Тавори бегло осмотрела охрану, а затем что-то сказала Тамбер. Та поспешила на своем коне к Восточным воротам.

Баудин хрюкнул вновь.

– Выглядит впечатляюще. Я думаю, бесконечный час готов к своему началу.

«Существовала только одна причина, по которой императрицу можно было обвинить в убийстве, но совсем по другой причине было легко предугадать дальнейшее развитие событий. Если бы она только прислушалась к моим предупреждениям!» Гебориец поморщился, когда их колонна потащилась вперед: кандалы больно врезались в лодыжки.

Люди, старающиеся выглядеть культурными, с недоверием глазели на колонну: наблюдение за униженными и осужденными являлось основной частью их правильного воспитания. Это было приятно и безопасно; однако вид избалованных аристократов удручал бедняков даже больше, чем показное величие.

Гебориец рассказал обо всем, что было, в его трактате, и сейчас лицо историка выражало только горькое изумление при виде действий адъюнкта Тавори – правой руки императрицы Лейсин. Начались проявления крайней жестокости – семьи арестовывались прямо посреди ночи. Срывая двери и врываясь в дома, солдаты вытаскивали людей из кроватей, не обращая внимания на причитавшую прислугу. Это стало первой волной, шокирующей жителей. Ничего не понимающих после сна людей с благородной кровью связывали и заковывали в кандалы, заставляя стоять перед пьяными судьями и присяжными, которых брали среди бедняков прямо на улице. Это была плохо скрываемая насмешка над правосудием, которая убила в жителях последнюю надежду на цивилизованное решение проблемы. Не осталось ничего, кроме хаоса и первобытной жестокости.

«Одна за другой волны террора потрясали город. Тавори хорошо знала свое собственное сословие, все его слабости, поэтому безжалостно ими манипулировала. Что могло заставить человека проявлять такую жестокость?»

Бедняки толпились на улицах, где проводились погромы, и выкрикивали приветственные лозунги в честь императрицы. Тщательно спланированный бунт, превратившийся в резню и грабежи Дворянского Квартала, имел целью уничтожить тех, кого еще не удалось заковать в кандалы. Люди были просто отданы на растерзание – это должно было утолить жажду крови. Увидев, какой размах приняла «священная война» и испугавшись, что город будет спален дотла, императрица изменила свой приказ.

И все же эта женщина сделала несколько ошибок. Используя любую возможность, чтобы изолировать недовольную своенравную интеллигенцию и сжать боевой кулак вокруг столицы, она призывала все новые и новые силы на «защиту от благородной когорты, готовящей заговор и измену».

Порабощенное достоинство стало платой этой милитаризованной экспансии. В империи давно ходили слухи о готовящемся терроре, но даже они не спасли аристократию от преследования после выхода декрета, приказывающего провести подобные жестокие чистки по всем городам.

Горькое зрелище! Гебориец искал место, куда бы в отчаянии сплюнуть – к старику возвращались привычки тех времен, когда он был еще карманником в Мышином Квартале Малаза. Историк видел напряжение на лицах большинства людей, стоявших в колонне. Многие из них были в пижамах, запачканных углем, – их лишили даже самой простой возможности сменить одежду. Растрепанные волосы, ошеломленное выражение лица, неудобные позы – толпа вне Крута жаждала видеть все это.

«Добро пожаловать на улицы», – сказал себе Гебориец в тот момент, когда охранники начали вновь подталкивать их колонну. Адъюнкт сидела в седле, возвышаясь над толпой, и холодно смотрела на происходящее внизу. Ее лицо почти ничего не выражало – тонкие щелки глаз, прямой рот с тонкими губами – все было бесстрастно. «Черт возьми, – подумал Гебориец, – но ведь не родилась же она такой!» Он обернулся и поглядел на ее младшую сестру, которая сейчас спотыкалась за спиной. Тем временем взгляд адъюнкта Тавори продолжал скользить по колонне. Задержавшись на мгновение на своей сестре, она с невозмутимым выражением лица продолжила знакомство с заключенными – эта пауза стала единственным проявлением родственных чувств.

Охранники открыли восточные ворота, как только первые члены этой невеселой колонны достигли их. Фелисин оставалось до них около двухсот шагов. Через старый сводчатый проем пронесся громкий рев – волны звука, отражавшиеся от высоких стен и поднимавшиеся вверх, распугали голубей, расположившихся на навесе крыши. Звук хлопающих крыльев был похож на благодарные аплодисменты, хотя Геборийцу показалось, что только он оценил эту ироничную шутку богов.

Не меняя направления движения, он сумел немного наклониться к земле. Историк принялся исступленно шептать воззвание: «Худ сохранил свои чертовы секреты. Старая ты свинья, Фенир! Здесь кругом такая зараза, от которой я никогда не отделаюсь. Посмотри повнимательнее вниз, чтобы заметить, в кого сейчас превратился твой своенравный сын!»

Временами мысли в голове у Фелисин приходили в порядок, и она пыталась противоборствовать тому водовороту ужасных событий, который разворачивался перед ее глазами. Солдаты стояли вдоль аллеи Колоннады в три ряда, однако некоторые зеваки из толпы вновь и вновь находили слабые места в этом грозном заслоне. Она видела, как ее цинично рассматривали, пытаясь задеть кулаками. Грязные лица что-то орали и плевали в нее. И даже когда Фелисин приходила в сознание, она видела только окружающие ее чьи-то уродливые руки – без пальцев, покрытые шрамами и коростой, которые старались подтолкнуть все вперед и вперед. Однако еще ни одна рука не дотронулась до священника, все его панически боялись. И пока во главе стоял Баудин, производящий еще более ужасное впечатление, чем окружающая их толпа, Фелисин считала себя в относительной безопасности.