XXI

Эме жестом подозвала Реми. Обогнув длинный стол, он подошел к ней.

– Я очень волнуюсь, – сказала она, – прошло уже больше получаса, как Аулу спустился в бар. Боюсь, как бы он там не напился! Во время ужина он уже опрокинул несколько рюмок водки, чтобы утереть нос Борису.

Реми кивнул. Он направился к лоджии, примыкавшей к залу, где они сидели за столом, – оттуда открывался вид на танцевальную площадку и бар. Реми разделял опасения Эме. Она давала ужин в честь отъезда Аулу в Голливуд и пригласила тридцать человек. Помимо ее приятелей здесь были люди из высшего общества: вице-адмирал, бывший министр, известный врач, писатели, знаменитый летчик и даже одна герцогиня. Они принадлежали к той части более или менее светской публики, которая считала особым шиком появляться среди людей, живших за рамками высшего общества, однако пользовавшихся известностью, что казалось им необходимым для поддержания своего престижа и популярности.

Реми облокотился на перила лоджии. Танцующие парочки освободили место для Бориса, окружив его кольцом. Он импровизировал кавказский танец, возбужденный звуками оркестра, раззадоренный вниманием публики и громкими возгласами Лулу. Наконец Борис остановился, раздались хлопки, однако музыка продолжала играть, и Пекер, охваченный желанием продолжить развлечение, бросился на опустевшую площадку. Он казался еще более пьяным, чем Борис. Возможно, Пекер и не столь много выпил, но переносил алкоголь гораздо хуже своего друга. Он упал. Раздались смех и аплодисменты.

Реми поспешил вниз, схватил его за руку и потащил на второй этаж. Русский поплелся за ними со словами, что так паясничать легче всего, а чтобы уметь плясать, надо учиться с самого детства.

Почти все приглашенные еще сидели в банкетном зале за столом. Появление растрепанного, запыхавшегося, заметно пьяного Пекера было встречено громкими возгласами. Его стали расспрашивать, что он делал внизу. С трудом выговаривая слова, он сказал, что умеет плясать не хуже Бориса, но внизу слишком скользкий паркет.

– А какой танец? – спросила Шомберг.

– Трепак, – ответил Борис.

– Борис! Спляши-ка для нас! – крикнула Кароль де Вилькомта: с самого начала вечера ей еще ни разу не представлялся случай продемонстрировать свои организаторские способности.

Снизу пригласили скрипача. Освободили место для танцора. Отодвинули стулья. Борис пошел в пляс. Ему устроили овацию. И усыпанный наградами вице-адмирал, и вдова известного писателя мадам Баро, и директор клиники доктор Дюруа не могли себе простить, что последними подошли поздравить Бориса с успехом. Ему еще раз налили. Пекер тоже выпил и заявил, что возьмет реванш.

– Начинай! – крикнул он музыканту.

Меме хотела было остановить Лулу. Но мадам Гоннель, которая, как Кароль, всегда старалась опередить всех, произнесла:

– Зачем ему мешать? Пусть делает что хочет!

Пекер пустился в пляс. Но, не успев сделать и двенадцати па, он пошатнулся и опрокинул с сервировочного столика тарелки, которые с грохотом разбились.

Можно было подумать, что этот звук воодушевил его. Перестав танцевать, он решил пожонглировать, и, схватив и подбросив десяток тарелок вверх, он разбил сразу две. Затем его увлекло другое занятие. Перебегая от одного приглашенного к другому, он стал разбивать тарелки об их головы. Адмирал, профессор, министр, известный своей отвагой летчик и даже немолодая герцогиня, вначале удивившись, заявили, что эта игра пришлась им особенно по вкусу.

Музыканта отослали. Из репродуктора под потолком раздались звуки зажигательной румбы, исполняемой внизу оркестром. Жесси Ровлинсон, которой со звуками музыки алкоголь ударил в голову, забралась на стол. Она задрала до пупа юбку и принялась исполнять танец живота. Но никто не обращал на нее внимания. Тогда она крикнула Пекеру:

– Лулу! Потанцуй со мной настоящую румбу!

Вскарабкавшись на скатерть напротив Жесси, он поднял руки и постарался попасть в ритм ее движений. Он топтал ногами цветы и посуду, подбрасывал носком ботинка бокалы. После нескольких тактов музыки он решил освободиться от своей партнерши, закатив ей затрещину тыльной стороной руки и сбросив ее со стола. Реми подхватил женщину. Эме подошла к ним.

– Меме, – сказал Реми, – все это добром не кончится. Он слишком пьян и не понимает, что делает.

– Я очень этого боюсь, – ответила Эме.– Но как его теперь остановить? Ты ведь знаешь его характер… Мой Бог! Что подумают люди, которых я пригласила!..

В самом деле, они уже стали волноваться. Но никто не хотел показывать, что такая мелочь могла вывести их из себя. Что же касалось Кароль, Шомберг, уже пришедшей в себя после стакана виски Жесси, а также мадам Тоннель, Бебе Десоля, Бориса, которые были, все без исключения, в разной степени опьянения, то они веселились на славу. Они подзадоривали танцора возгласами, жестами, хлопаньем в ладоши. Румба Пекера уже больше походила на танец живота, сопровождаемый непристойными телодвижениями и сладострастной мимикой.

– Вы только взгляните! – воскликнула мадам Гоннель.– Улыбнитесь, госпожа герцогиня. Неужели вы не находите его забавным?

– Конечно…– ответила герцогиня.

– Браво, молодой человек! – сказал адмирал. Среди присутствовавших он считался провинциалом. Он знал об этом и больше всего на свете боялся показаться таковым в глазах общества…

– Лулу, раздевайся!..– крикнула Шомберг.

Остальные гости стали его подзадоривать.

– Нет, ему не хватит смелости! – сказал Борис.

– Черта с два! – воскликнула Кароль.

Все кричали.

Пекер, багровый от выпитого вина, танца и смеха, поднял одну ногу, затем другую и, рискуя потерять равновесие, сбросил брюки, затем стащил с себя трусы. Всеобщему обозрению предстали его отнюдь не отличавшиеся красотой икры ног, обтянутые резинками. В таком виде – в смокинге, с развевавшимися полами рубашки, в носках – он походил на порочного подростка, на переодетого учащегося колледжа из порнографического фильма.

В конце концов Реми, Эме и робкий Манери решили, что пора вмешаться. И было самое время!

– А! Привет! – крикнул Пекер.– Оставьте меня в покое! Дайте мне хоть раз повеселиться!

Двумя руками он задирал сзади рубашку и смокинг, продолжая неистово вихлять бедрами. К всеобщему гвалту присоединился Борис, сопровождая румбу Пекера джигитскими выкриками.

Однако мало-помалу с лиц присутствующих исчезали улыбки. И наконец все замолчали, в том числе и четыре женщины. Пекер по-своему истолковал эту тишину или сделал вид, что ошибся на ее счет:

– Ну и как?.. Вы обалдели, правда? Вас это возбуждает!.. Если так, то держите!.. Вы получите это за ваши деньги!..

Быстрым движением руки он подвернул полы рубашки и низ смокинга, закатав их на испанский лад, открыв покрытую красными пятнами задницу, мужское достоинство, живот, представив на обозрение всю свою жалкую анатомию, содрогавшуюся от движения ног, обутых в ботинки на каблуках.

– Ну же, дамы, – вскрикнул разбушевавшийся молодчик.– Подходите, подходите!.. Не надо на меня таращить глаза! Вы что, никогда этого не видели? Я показываю что-то незнакомое для вас?.. Разве большинство из присутствующих здесь дам не знакомо с моими причиндалами?

Реми отвел Эме в дальний конец зала и подал сигнал Манери. Вдвоем они подошли к столу, чтобы стащить Пекера. Ударом ноги он оттолкнул их.

– Не трогайте божество! – крикнул он.– Не прикасайтесь к Иисусу!

– Лулу!..– произнесла, преодолевая дрожь, подошедшая Эме.– Лулу, послушай меня… мой дорогой мальчик… умоляю тебя!

– А! Оставь меня в покое, старая матрешка!

Тут к нему подошла Шомберг.

– Пошла ты! – крикнул ей Пекер.– Пошла ты со всеми своими авторскими правами!..

И тут произошло непредвиденное. Шомберг, Ровлинсон, Кароль де Вилькомта и даже мадам Гоннель все по очереди попытались добиться успеха там, где только что потерпела поражение их предшественница. Они старались скорее не из честолюбия, а чтобы прекратить безобразную сцену. И каждая из них таким образом заявляла свои права на Лулу. Шомберг решила прибегнуть к вескому аргументу:

– Лулу, если ты немедленно не спустишься со стола, можешь не рассчитывать на то, о чем ты знаешь!

– Моя задолженность казне?! – воскликнул Лулу.– Да плевать я на нее хотел! Я смываюсь в Голливуд!.. Смотри, вот где у меня налоговая инспекция! Вместе с тобой!.. Хотя нет, для тебя это будет лишь удовольствием!

– Лулу!..– обратилась к нему Ровлинсон.

– А ты что от меня хочешь? Чтобы я вернул тебе твою тачку? Так я давно ее продал. Спроси у своего датчанина: это он мне помог ее загнать!..

Неожиданно он перешел на крик:

– Знаете, что я вам всем скажу?.. Слушайте все: я сыт по горло вами и вашими бабками! У меня классный контракт с американцами! Мне пора на вокзал, а вам, старухам, в морг!

Он кипел от ярости, на него было страшно смотреть. Он заходился в крике. Он оскорблял всех женщин одну за другой, вспоминал непристойные подробности из их интимной жизни, обнажал перед всеми их любовные пристрастия, пороки, болезни. Посреди всеобщего замешательства мадам Гоннель и Кароль сделали еще одну попытку образумить молодого человека. Пекер потянулся рукой к манжетам: сорвав с себя бриллиантовые запонки, он бросил их мадам Гоннель.

– Возьми, Гоннель, я тебе их возвращаю!.. Подари их какому-нибудь задрипанному сыщику! Потому что если он выполнит то, что ты обычно требуешь, то заслужит такое поощрение!.. Ну, чья теперь очередь? Вот сейчас раздам долги и уберусь!.. А! Вот кого я забыл, тебя, девушка на выданье! Ну-ка забирай свое добро!..

Он снял с пальца тяжелое платиновое кольцо и бросил в лицо Кароль. Она вскрикнула и, поднеся к лицу руку, увидела на ней кровь.

– Мерзавец! – придя в ярость, завопила она.– Мерзавец! Ты мне выбил зуб!..

Вне себя от злости, она схватила в руки графин. Ее оттащили в сторону.

Почти все гости покинули зал. Летчик увел с собой Бориса. Реми привел метрдотеля и официантов. Они раздумывали, как им поступить.

– О! Да свяжите же его! – сказал Реми.– Или же вызовите полицию.

– Эй вы, лакеи, что вам от меня нужно? – кричал Пекер.– Кто из вас хочет заработать мешок денег? Ну? Я дам мешок денег тому, кто приведет мне женщину, вы слышите? Женщину с улицы… с панели!..

В зале не оставалось больше ни одного приглашенного, кроме Эме. Растерянная, она в ужасе спряталась за занавесом. Соскользнув на пол, уткнувшись лицом в занавес, сквозь слезы она едва сдерживала нервный припадок. В своем безутешном горе она была похожа на постаревшую маленькую девочку. Реми присел перед ней на корточки и прижал к себе.

– Ну, будет, будет, Меме… Не надо доводить себя до такого состояния. Пойдем отсюда.

Однако она не могла заставить себя сдвинуться с места и даже встать на ноги.

– Хочу проститутку! – твердил Пекер, стуча ногой по столу.

Он охрип и закашлялся. Он задыхался. Эме удалось произнести:

– Боже мой! Боже мой!.. Ведь он может так заболеть!

А Пекер тем временем продолжал:

– Вы что, не понимаете? Мне нужна проститутка!.. Я хочу спать с женщиной, которой платят за любовь!.. Я хочу сам ей заплатить! Приведите мне проститутку!

XXII

Вечеринка, устроенная Магдой в ее особняке Монтрету, была в самом разгаре. Реми находился в стороне от гостей на освещенной террасе в обществе Эме. У них под рукой на низком столике стояли стаканы с апельсиновым соком.

Подошла Магда:

– Послушай, Меме, что-то не похоже на мамашу Гоннель, чтобы она опаздывала. Что ты об этом думаешь?

– Вот именно, – ответила Эме, – об этом я только что говорила с Мики. Уже пошел второй час ночи: если бы она была в театре, ей бы давно пора появиться.

– Да…

– Вот так, дорогая. Что? Ты расстроена?

– Знаешь ли, – сказала Магда, – нельзя сказать, что я по ней соскучилась. Но мне не хотелось бы портить с ней отношения. Значит, она обиделась на меня, если сегодня не пришла.

– Ты считаешь? Из-за истории с «Задигом»?

Случилось так, что черная кошка пробежала между Шомберг и мадам Гоннель. Время от времени, когда Магде было совсем невмоготу, она заглядывала в особняк на улице Боссано, где могла провести время с мужчиной. Кроме парадного, в заведении был еще и черный ход, выходивший на улицу Магеллана, предназначенный для особых случаев и для узкого круга постоянных клиенток. Как-то на исходе дня, выйдя через арочный проход, соединявший располагавшийся вокруг особняка сад с двориком, через который можно было попасть на улицу Магеллана, Магда нос к носу столкнулась с входившей в дом мадам Гоннель. Шомберг никак не могла сделать вид, что не узнала свою подругу, и ей ничего не оставалось, как пожать ей руку со словами:

– Прости, дорогая, мне надо поскорее сматываться. Я и так слишком задержалась в этом доме: ты ведь сама знаешь, как это бывает…

При их следующей встрече в более пристойном месте она спросила:

– Ну и как ты себя чувствуешь после того вечера?

Намек, понятный только им двоим, вывел мадам Гоннель из себя. Впрочем, это было в характере Магды: постоянно делать намеки, унижающие достоинство других женщин, как бы оправдывая этим свое собственное беспутство.

Опасаясь колкостей Шомберг, мадам Гоннель «забыла» пригласить ее на пару коктейлей, которые устраивала некоторое время спустя. Шомберг не подала вида, что обиделась. Однако месяц спустя в журнале «Задиг» появился репортаж о доме свиданий. В нем не назывались конкретные имена, но прозрачные намеки позволяли догадаться, о ком идет речь: одно увеселительное заведение посещали два министра, в другом, под вывеской пансиона, развлекался на правах завсегдатая писатель, известный как ярый католик, а под аркой на улице Магеллана можно было частенько встретить жену директо-ра одной солидной ежедневной газеты. Каким-то чудом в репортаже не упоминалась известная всем Шомберг. Еще один довод, чтобы у мадам Гоннель не осталось сомнений в том, кто ее подставил.

Но она молча снесла удар. С другой стороны, Магда, догадываясь, в чем ее подозревают, не имела возможности себя оправдать. Тогда она решила пригласить мадам Гоннель на свою вечеринку. И теперь хозяйка дома была весьма огорчена отсутствием подруги, известной своим злопамятным характером.

Вечеринка между тем удалась на славу. В свой особняк в Монтрету, где обычно устраивались приемы для узкого круга, Магда пригласила две сотни гостей. Стояла мягкая осень. Ночь была теплой, и большинство приглашенных вышли в сад.

Часть гостей, в том числе Реми и Эме, осталась на освещенной террасе или же находилась поблизости от дома, остальные приглашенные разбрелись по саду. В лунном свете тень от деревьев, еще не сбросивших листву, была особенно плотной позади дома и дворовых построек, и казалось, что гости находятся посреди густого леса. Как всегда на вечеринках у Магды, каждый мог здесь позволить себе любую вольность. Впрочем, она и сама давала волю фантазии, готовясь к приему гостей. И у нее не обходилось без сюрпризов: например, на этот раз она отыскала и пригласила пятнадцать свежих, совершенно необкатанных мальчиков. Все пятнадцать были ладно скроены и хороши собой. Среди них были сынки из богатых семей, еще не успевшие войти в моду, учащиеся консерватории, польщенные приглашением, которое давало им возможность побывать на светском приеме, два или три мелких клерка, готовые пуститься во все тяжкие, лишь бы выбиться в люди. И вот этот отобранный и просеянный через тонкое сито контингент гостей способствовал успеху вечера. Мальчики были нарасхват, вернее, пошли по рукам. И наибольшим спросом пользовались те, кто не танцевал.

Время шло, а мадам Гоннель все еще не появлялась. Когда на часах было немногим больше половины второго ночи, к Шомберг подошел сторож, охранявший ее владение, и стал что-то шептать ей на ухо. Неожиданно она вскочила на ноги, открыв от удивления рот, затем, ни слова не говоря, последовала за своим слугой к въездным воротам. Вскоре они скрылись за высоким кустарником, росшим вдоль аллеи, по которой в дом обычно приходили торговцы со своим товаром. Никто, кроме Реми и Эме, с которыми сидела Магда, не обратил внимания на отсутствие хозяйки вечера.

Спустя некоторое время Магда вернулась. Она сошла с боковой аллеи и через освещенную площадку направилась прямо к террасе. Внизу, на обочине аллеи, ее поджидали трое или четверо мужчин в плащах, едва заметных на фоне кустарника. Магда двинулась прямо по направлению к Эме. Лицо ее было бледно, обычно резкий голос слегка дрожал:

– Дорогая, прошу тебя… окажи мне услугу. Займись гостями, что остались в доме. Предложи им шампанское. И, самое главное, сделай так, чтобы они не углублялись в сад. А если вдруг ты заметишь, что кто-то, идя к дому, выражает удивление по поводу того, что я попросила его вернуться… Объясни, что у меня есть на то веские причины… потому что дело зашло слишком далеко…

– Конечно, – ответила Эме, уже поднявшись, чтобы идти к гостям, – я сделаю все, что ты просишь, но скажи: что происходит?

– Ты узнаешь позже… Мики, если ты настоящий друг, составь мне компанию. И позови Жожо: он не проболтается…

И Шомберг в сопровождении двух приятелей направилась к поджидавшим ее мужчинам.

Все завершилось достаточно быстро. Не прошло и четверти часа, как Магда снова появилась на освещенной стороне сада перед домом и направилась к группе гостей, среди которых была Эме, сжала ей руку и поднялась на террасу.

Эме последовала за ней. Реми и Манери уже были там. Они стояли, понуро опустив голову.

– Скажите же в конце концов: что происходит? – спросила Эме.– Почему у вас такие мрачные лица?

– Гости ничего тебе не говорили? – не отвечая на вопрос, спросила Магда.

– Нет, – ответила Эме.– По всей видимости, они немного удивились, узнав, что вы отсылаете назад к дому забредших в глубину сада гостей. Но я им объяснила, что кто-то хватил лишку и тебе это не понравилось. Меня попросили рассказать поподробнее, и я была вынуждена ответить, что ничего не знаю.

– Кроме этого, гости ни о чем больше не говорили? Точно?.. Они ничего не заметили?.. Хорошо… спасибо, дорогая… большое тебе спасибо. Мики, это твой бокал? Налей мне немного шампанского.– И она упала без сил в кресло.– Я не чувствую под собой ног. И теперь, когда эти люди ушли, я… ох!

И, приложив руку к горлу, она глубоко вдохнула ночной воздух. Затем, выпив глоток шампанского, поставила бокал. Все трое сели рядом с ней. Эме ждала, когда она заговорит. Вдруг Магда сжала кулаки, нахмурилась, и перед ними предстала сама Эриния. Они увидели ее истинное лицо, которое она до сих пор от всех тщательно скрывала.

– Дрянь!..– сквозь зубы произнесла она.– Дрянь!.. Она мне за это заплатит!

– А ты точно уверена, что это она? – спросил Реми.

– Уверена? – воскликнула Магда.– Да я могу поклясться! Нет сомнений!

И как всегда, когда Шомберг не владела собой, она не сочла нужным выбирать выражения:

– А кто, по-твоему, мог бы так меня подставить, как не эта дрянь? И эти типы из полиции нравов мне без обиняков заявили: у них есть на меня донос или жалоба, но отнюдь не анонимка. Естественно, они не назвали имен, но мне и так все было ясно. Ты же знаешь, с кем она накоротке.– И в ответ на вопросительный жест Эме продолжила: – Да ведь ты ничего не понимаешь… Вот, моя дорогая, что произошло: мамаша Гоннель заложила меня полиции. Она сообщила о моей вечеринке. Когда за мной пришел сторож, у ворот дома меня поджидал инспектор с четырьмя полицейскими. Я им объяснила, что здесь частное владение, что в моем доме они не найдут ни одного стола для карточной игры и что им у меня делать нечего.